Из журнала "Путь", издававшегося в Париже Николаем Бердяевым в 1925-1940 гг.

В двух разных смыслах может стоять перед нами эсхатологическая проблема в христианстве. Все христианские вероисповедания имеют свою эсхатологическую часть, все богословские трактаты имеют свои эсхатологические главы, хотя эсхатология может быть отодвинута на задний план. Но проблема может стоять иначе. Возможно эсхатологическое понимание христианства. Многие научные историки христианства, не стоящие на вероисповедной почве, настаивают на эсхатологи [4] 

Эсхатологическое понимание христианства, которое было благой вестью о наступлении Царства Божьего, сменилось историческим пониманием. Христианство вступило в историю. Между первым и вторым пришествием Христа раскрылся длительный и мучительный процесс. Историческое христианство оказалось приспособлением к этому миру, компромиссом с этим миром, искажением истинного, эсхатологического христианства, христианства конца, как наступления Царства Божьего, замена его христианством личного спасения души. Но невозможно отрицать, что христианство существенно эсхатологично. Никакого другого, не искаженного христианства, кроме эсхатологического, не может быть.

История была всегда войной по преимуществу, она наполнена войнами. Были лишь сравнительно короткие периоды мира, относительного равновесия, которое легко опрокидывалось. История протекала на вулканической почве и периодически лава извергалась. История должна кончаться, потому что история есть война. Есть эсхатологический момент внутри истории, как бы внутренний апокалипсис истории. Этот эсхатологический момент особенно остро чувствуется в катастрофические эпохи, в войнах, в революциях, в кризисах цивилизации. Война есть историческое явление по преимуществу и, вместе с тем, ужасы войны дают людям острое эсхатологическое чувство приближения конца. Так и в жизни отдельных людей эсхатологическое чувство обостряется в катастрофических испытаниях, в страданиях, в близости смерти. Война есть история по преимуществу и вместе с тем, война есть всегда касание конца истории. Мы условно говорим об апокалиптических эпохах и в таких эпохи люди легко соблазняются ложными пророчествами о наступлении конца мира в известный год исторического времени. Но в более глубоком смысле все эпохи апокалиптическое и конец всегда близок. Только в относительно спокойные времена у людей притупляется эсхатологическое чувство. Возникновение апокалиптических настроений не означает еще, что хронологически близок конец мира. Да и ошибочно хронологическое понимание конца мира, объективация его в историческом времени. В 1000 году ждали конца мира. В эпоху реформации были сильные эсхатологические настроения. После французской революции в эпоху наполеоновских войн интеллектуальная жизнь Европы была насыщена апокалиптическими и эсхатологическими течениями. Ждали близкого конца мира, явления Антихриста. Юнг Штиллинг предсказывал конец мира на 1936 год. В предчувствиях и пред [5] 

Из книг Нового Завета Апокалипсис всегда вызывал к себе опасливое отношение и его замалчивали. Эта книга есть неприятное напоминание о катастрофическом конце, о котором люди предпочитают не думать, хотя все делают для его уготовления. Существует специальная литература толкования Апокалипсиса, которая стоит на довольно низком уровне. Она обыкновенно представляет совершенно произвольный толкование символики Апокалипсиса и носит обскурантский характер. Для того, чтобы критически пользоваться Апокалипсисом, нужно установить принципиальное отношение к тексту Священного Писания. Мы не можем уже так наивно признавать непогрешимость буквального текста священных книг. Голос Бога, слово Бога, доходит до нас через мутную, темную человеческую среду, т.е. сообразно духовному состоянию людей и структуре их сознания. Слово Бога не воспринимается людьми автоматически, всегда одинаково и пассивно, независимо от того, каковы люди. В восприятии откровения активен и человек. И часто активность эта может быть отрицательной, отражать низкое состояние людей. В человеческом истолковании слова Бога мы находим элементы искажающего социоморфизма. Поэтому необходимо постоянное очищение, спиритуализация и [6] 

Апокалипсис пророчествует о путях зла, о явлении антихриста, о разрушении этого мира. Бесспорно преобладают пессимистические истолкования Апокалипсиса. Философия Апокалипсиса, которая есть философия истории, приводит к следующей [7] 

Одинаково ложны идея необходимого прогресса и идея необходимого регресса. Не существует закона прогресса и закона регресса. Это продукт ложного детерминистического миросозерцания, перенесение на дух натуралистических категорий. Проблема прогресса есть проблема духа, а не проблема природного процесса. Прогресс, т.е. улучшение и восхождение, есть задача, поставленная перед человеческим духом, а не закономерный природный и исторический процесс. В эмпирической истории одинаково есть и прогрессивные и регрессивные процессы и нет необходимого закона, в силу которого один процесс должен победить другой. Теория прогресса XIX века, превращенная в своеобразную религию, есть ложная, не соответствующая реальности, теория. Но отсюда отнюдь не следует правота реакционных противников прогресса. Эсхатологическим пессимизмом часто пользовались для целей ре [8] 

Нужно помнить, что самая идея прогресса, сколько бы ей не пользовались против христианства, христианского происхождения и связана с мессианским сознанием, с движением к Царству Божьему. Идея прогресса была чужда античной мысли, она отсутствует в греческой философии. Утопии совершенного социального строя и бесконечного прогресса первой половины XIX века представляли собой секуляризованные формы религиозной мессианской идеи, мессианского ожидания, что Царство Божье наступит. Поразительно, что сторонники эсхатологического пессимизма отлично верят в осуществимость своих целей — сильного государства, империалистической экспансии нации, господства на этой земле своего класса. Эсхатологический пессимизм нисколько не приводит их к отречению. Сильная и насилующая власть, к которой они хотят быть причастны, представляется им делом Бога на земле. Под тем предло [9] 

Конец мира и истории есть богочеловеческое дело и предполагает активность и творчество человека. Конец не ожидается, а уготовляется. Нельзя понимать конец только как имманентную кару и разрушение. Конец есть также задание человеку, задание преображения мира. "Се творю все новое" относится и к человеку. Конец мира есть новое небо и новая земля. Но путь к преображению не есть мирная, постепенная эволюция, этот путь лежит через трагические катастрофы, через разрушения. Чтобы  совершилось преображение мира, т.е. чтобы удался замысел Божий, человек должен прогрессировать, должен совершать творческие акты, отвечать на Божий призыв. Есть фатум зла, т.е. фатальные его последствия, но не существует фатума добра. Зло подчинено необходимости, добро обращено к свободе и есть свобода. Автоматически, закономерно добрых последствий мирового процесса не может быть. Эсхатология ставит перед человеком задачу, обращенную к свободе. Мир не преобразится и Бог не будет его преображать путем насильственного акта. Человек должен преобразить мир, преобразить с Богом, т.е. делать богочеловеческое дело. Потому нужно одинаково отбросить и пессимистическую и оптимистическую эсхатологию. Вернее всего можно было бы сказать, что мир имеет два конца: войны, восстание народа на народ, царства на царство, глады, моры, и землетрясения, изживание имманентных последствий зла и — преображение мира, новое небо и новая земля, второе пришествие Христа.

Ошибочно и вредно резкое противоположение этого земного мира и иного, загробного мира. При этом осуществление христианской правды целиком препровождается в загробный мир, для этого же мира остается звериный закон, получающий высшую санкцию от эсхатологического пессимизма. В действительности "этот мир" совсем не имеет непереходимых границ, он не замкнутый мир, это совсем не есть прочный, наиреальнейше реальный мир, в нем возможны прорывы, в нем возможно проникновение из иного мира. В "этом мире" под [10] 

Совершенно ложно различение между моралью личных актов и моралью социальных актов и оно имело роковые последствия в истории христианства. Всякий личный акт есть вместе с тем и социальный акт,  имеет социальные излучения разных ступеней распространения. Всякий социальный акт есть вместе с тем личный акт, ибо за ним стоит человек. Человек есть целостное существо и он обнаруживает себя в актах своей жизни. Человек не может быть хорошим хри [11] 

Царство Божие приходит неприметно, без театральных эффектов. Оно приходит во всяком торжестве человечности, в реальном освобождении, в подлинном творчестве близится конец этого мира, мира бесчеловечности, рабства, инерции. Бог действует в свободе человека, на свободу и через свободу. Бог присутствует своей энергией не в Имени Божьем, как утверждает магическое учение имяславства. не во власти, как утверждает магическая теория священного царства, Бог присутствует своей энергией в свободе, в свободном акте, в действительном освобождении. Бог раскрывшийся во Христе, есть прежде всего Освободитель, и потому конец мира должен быть по новому понят, понят не исключительно как суд и кара, а как освобождение и просветление. Конечно, конец мира есть и страшный суд, но суд, как имманентное последствие путей зла, а не как внешняя кара Бога. Творческая свобода человека стоит перед проблемой конца. И приближение к этой проблеме конца должно увеличивать напряженность творческой активности. Прав не Вл. Соловьев в пассивном понимании Апокалипсиса, а Н. Федоров в активном понимании Апокалипсиса. В "Повести об Антихристе" Вл. Соловьев сводил счет со своим прошлым, он выразил крушение своей теократической утопии, которая была столь же ложной, как и всякая теократия. Но необходимо бо [12] 

Эсхатология связана с парадоксом времени. В этом трудность истолкования апокалиптических пророчеств о конце. Порочность этих истолкований обычно связана с тем, что конец объективируется во времени и материализуется согласно категориям "этого мира". Конец должен наступить в этом историческом времени. Отсюда предсказание конца мира в известный год. Но конец мира никогда не наступит в этом историческом времени, историческое время имеет перспективу дурной бесконечности. Конец мира может быть мыслим лишь как конец времени, выход из времени, времени этого мира, а не как конец во времени, внутри этого времени. Натуралистическая эсхатология немыслима и нелепа, возможна лишь духовная эсхатология. Конец времени, конец мира, конец истории есть переход в иное измерение сознания. Структуре сознания, соответствующей космическому и историческому времени и созидающей это время, конец мира не может раскрываться. Он раскрывается иной структуре сознания, не подавленной необходимостью и массивностью этого мира и в ином, экзистенциальном времени, раскрывается в духе и духу. В творческой активности духа, в свободе человек выходит из власти этого мира, подчиненного необходимости и бесконечному времени, он вступает в экзистенциальное время, в метаисторию. Человек может совершать экзистенциальные акты, которые могут быть также названы эсхатологическими актами. Тогда перед ним раскрывается вечность, а не дурная бесконечностью. Но оставаясь не только духовным, но также природным и историческим существом, человек объективирует перспективу конца. И тогда он провидит ужасные апокалиптические картины разрушения мира и торжества зла, он остается прикованным к объективированному и материальному миру. В этом двойственность мира, двойственность конца. Человек видит конец мира во времени вместо того, чтобы видеть конец времени. Во времени конец виден лишь как разрушение, в вечности — как преображение.

История не может не быть войной и война есть прикосновение к концу, как имманентному результату зла. Все готовы признать, что сама по себе есть зло, хотя может быть и наименьшим злом. В войне есть демоническое начало. И [14]