|
Оп. 1918 г.
К оглавлению
V. Психология политики и общественности
Об отвлеченности и абсолютности в политике
I
Представитель с.-д. принципиально заявил, что социал-демократы открываются
от участия в военно-морской комиссии и не берут на себя ответственности за оборону
страны, так как в обороне должен участвовать весь народ. С таким же успехом он
мог бы сказать, что должно участвовать все человечество и даже вес животный и
растительный мир. И еще мог бы сказать, что социал-демократы будут в чем-либо
положительном участвовать, лишь когда наступит конец мира и водворится Царство
Божие, так как раньше трудно ждать абсолютной справедливости на свете. Это классический
образец совершенной отвлеченности и формальной абсолютности в политике. В сущности,
это отказ от делания на том основании, что мир слишком плох для того, чтобы я
участвовал в его делах. В делах этого мира всегда ведь царит относительность,
а не абсолютность, и в них все конкретно, а не отвлеченно. А большая часть заявлений
социал-демократов отличается отвлеченностью и фиктивной абсолютностью. Социал-демократы
не верят в абсолютное, - в философии, в религии они всегда за относительное. Но
политика их есть сплошное применение абсолютного к относительному, абсолютизация
относительных и материальных вещей этого мира, пользование отвлеченными категориями
для конкретной действительности. Я говорю о русских социал-демократах, который
нередко остаются типичными русским мальчиками. Германские социал-демократы давно
уже делают реальную, конкретную и относительную политику, хотя раньше и они были
абсолютистами. Все, что я говорю, еще более применимо к социалистам-революционерам.
Но абсолютностью и отвлеченностью отличаются заявления всех политических доктринеров,
которые хорошее устроение общественной жизни в мысли принимают за жизнь. Такая
отвлеченность и абсолютность в политике на практике ведут к тому, что интересы
своей партии или социальной группы ставятся выше интересов страны и народа, интересы
части - выше интересов целого. Часть, группа, чувствует себя выделенной из всенародной
жизни, общенациональной и общегосударственной жизни и пребывающей в абсолютной
правде и справедливости. Сбрасывается бремя ответственности за целое, за судьбу
страны и целого народа. Пребывающая в абсолютной и отвлеченной правде часть не
хочет участвовать в круговой поруке национальной жизни, да и жизни общечеловеческой.
Такова психология секты, чувствующей себя спасенной и праведной в бесконечном
море окружающего зла, тьмы и погибели. Так чувствует себя всякий социал-демократ
в Государственной Думе. Сектантская психология переносится из сферы религиозной
в сферу политическую. Сектантская психология и в религиозной жизни есть уклон
и ведет к самоутверждению и самопогруженности, а в жизни политической она не имеет
никаких прав на существование, так как всегда является сотворением себе кумира
из относительных вещей мира, подменой Абсолютного Бога относительным миром.
II
Доктринерская, отвлеченная политика всегда бездарна, - в ней нет интуиции
конкретной жизни, нет исторического инстинкта и исторической прозорливости, нет
чуткости, гибкости и пластичности. Она подобна человеку, который не может поворачивать
шею и способен смотреть лишь по прямой линии в одну точку. Вся сложность жизни
ускользает от взора. Живая реакция на жизнь невозможна. Отвлеченные доктринеры
в политике думают, что они далеко видят. Но их "дальнозоркость" не есть
провидение далекого будущего. Они - не пророки и видят лишь свои отвлеченные доктрины,
а не грядущую жизнь. Да и "дальнозоркость" есть болезненное состояние
зрения, которое требует исправления стеклами, чтобы можно было видеть у себя под
носом, читать и писать. Отвлеченность в политике есть легкое и безответственное
провозглашение общих мест, безотносительно к возникающим жизненным задачам и к
историческому моменту. Поэтому не требуется никакой творческой работы мысли над
сложными задачами, никакой чуткости, никакого проникновения в совершающееся. Достаточно
лишь вынуть из кармана краткий катехизис и прочесть из него несколько параграфов.
Отвлеченная и максималистская политика всегда оказывается изнасилованием жизни,
ее органического роста и цвета. Такая отвлеченность отрицает, что политика есть
творчество и искусство, что настоящая, большая историческая политика требует особых
даров, а не механического применения общих мест, большей частью невпопад. Упрощающее
отрицание сложности и конкретности исторической жизни, в которой делается всякая
политика, есть показатель или бездарности и элементарности в этой области или
отсутствия интереса к этой сфере бытия, непризванность к ней. Отвращение от конкретной
сложности общественно-политических задач бывает у нас часто результатом моноидеизма,
когда человек целиком захвачен одной какой-нибудь идеей, моральной или религиозной
или социальной, но непременно в смысле спасения человечества одним каким-нибудь
способом, одним путем. Это, в конце концов, ведет к отрицанию множественности
бытия и утверждению единого, одного чего-нибудь. Но политике всегда приходится
иметь дело с данным, конкретным состоянием целого мира, с низким уровнем человеческой
массы, с невозрожденными душами, с сопротивлением необходимости. Отвлеченные социальные
и политические учения всегда грешат рационализмом и верят в добрые плоды внешнего
насилия под низким уровнем развития человеческой массы и порожденной этим уровнем
необходимостью. Так не перерождается ткань души человека и души общества. Политика
всегда погружена в относительное. Она существует лишь для общества, в котором
сильны свинцовые инстинкты. Для общества праведного не нужна была бы политика.
Прямолинейное применение абсолютных ценностей духовной жизни к относительной
исторической жизни и относительным историческим задачам основано на совершенно
ложном сознании. Абсолютное может быть в душе политика и душе народа, в субъекте
социального творчества, но не в самой политике, не в социальном объекте. Я могу
быть вдохновлен к социальному делу абсолютными ценностями и абсолютными целями,
за моей деятельностью может стоять абсолютный дух. Но само социальное дело есть
обращение к относительному, есть сложное, требующее чуткости и гибкости взаимоотношение
с относительным миром, всегда бесконечно сложным. Перенесение абсолютности в объективную
социальную и политическую жизнь есть пленение духовной жизни у исторически-относительного
и социально-материального. Вместе с тем это есть и порабощение всей относительной
исторической жизни извне навязанными абсолютными и отвлеченными началами. Так
было со всеми теократическими направлениями, с претензиями формально подчинить
общественность церкви. Это всегда есть нежелание признать свободу многообразной,
относительной жизни. Монистическое насильничество есть и в право-теократических
и в лево-социалистических направлениях. Сама по себе духовная жизнь со всеми своими
абсолютными ценностями вполне конкретна. Но прямолинейное ее перенесение в относительность
природно-исторического процесса превращают духовную жизнь в отвлеченные принципы
и доктрины, лишенные конкретной жизненности. Дух, свободный в своем внутреннем
опыте, становится навязчивым и насильническим; он открывается относительной, внешней
жизни не как живой опыт, а как извне навязанный, безжизненный принцип или норма.
С философской точки зрения, относительная историческая жизнь может быть признана
самостоятельной сферой самой абсолютной жизни, одним из явлений ее разыгрывающейся
драмы. И потому абсолютное не должно быть насильственным, внешним и формальным
навязыванием относительному трансцендентных начал и принципов, а может быть лишь
имманентным раскрытием высшей жизни в относительном. Отвлеченная и абсолютная
политика социал-демократа есть такой же дурной и порабощающий трансцентизм, как
и политика теократическая, как папоцезаризм или цезарепапизм.
Отрицание отвлеченности и абсолютности в политике всего менее может быть понято,
как беспринципность и безыдейность. Вся общественная и политическая деятельность
должна быть изнутри одухотворена и вдохновлена высшими целями и абсолютными ценностями,
за ней должно стоять духовное возрождение, перерождение личности и народа. Но
этот духовный закал личности и народа совсем не то, что внешнее применение отвлеченных
идей к жизни. Духовно возрожденный человек и народ по-иному будут делать политику,
чем те, что провозглашают внешние абсолютные принципы и отвлеченные начала. Моральный
пафос не ослабляется, а увеличивается, но он переносится в другую плоскость, делается
внутренним, а не внешним, горением духа, а не политической истерикой или политическим
изуверством. Робеспьер был очень принципиальный доктринер и любил отвлеченные
декларации, но был ветхий, не возрожденный человек, плоть от плоти и кровь от
крови старого режима, насильник в деле свободы. Переменилось только одеяние. Наши
максималисты в революционные годы тоже были старыми, не возрожденными людьми,
плохим человеческим материалом для дела освобождения, - клетки их душ были не
подготовлены для выполнения исторической задачи. Свобода - не внешний принцип
в политике, а внутреннее одухотворяющее начало.
III
Вопрос о принципиальности в политике гораздо сложнее, чем думают доктринеры.
Его нужно свести к вопросу о духовном возрождении, об изменении самой ткани людей
и обществ, к закалу народного характера. Внешний, навязчивый морализм в политике
неуместен и несносен. Но за политикой должна стоять моральная энергия человека,
моральный закал. У многих же моралистов и радикалов в политике, помешанных на
отвлеченных принципах, часто отсутствует всякий моральный закал личности. Это
и обнаруживается в моменты хаотизации и анархизации общества. Так было в печальном
конце русской революции. Были у нас отдельные герои, способные к жертве, отдававшие
свою жизнь за идею, но в революционной массе не было нравственного характера.
А важен не отвлеченный принцип, а живой дух, возрожденная личность. Идейность
в политике связана с духовным углублением личности, с воспитанием души целого
народа, с сознанием великой ответственности, а не с упрощением и схематизацией
сложной исторической жизни. Нравственные начала в политике утверждаются изнутри,
из корней человека, а не извне, не из внешних принципов общественности. Повторяю,
абсолютность в политике невозможна, невозможна ни теократическая, ни социал-демократическая,
ни толстовская анархическая абсолютность. Но абсолютность возможна в начале человеческого
духа, во внутренней верности человека святыне. Сама же политика всегда конкретна
и относительна. всегда сложна, всегда имеет дело с историческими задачами данного
времени и места, которые не отвлечены, не абсолютны, не монистичны. Наша принципиально-отвлеченная
политика была лишь формой ухода от политики. В политике все бывает "в частности",
ничего не бывает "вообще". В политике ничего нельзя повторять автоматически
в силу принципа. Что хорошо в одно историческое время, то плохо в другом. Каждый
день имеет свои неповторимые и единственные задачи и требует искусства.
Всякий чуткий человек, не доктринер, понимает, что нынешний исторический день
в России выдвигает в политике на первый план задачи управления, организации ответственной
власти, а не задачи чисто законодательного творчества и реформ. Но скоро может
наступить день, когда задачи будут совсем иные. Сейчас все силы должны быть мобилизованы
для обороны России и для победы. Это совершенно конкретная задача, она не диктуется
никакими отвлеченными принципами политики. Но сторонники отвлеченной принципиальной
политики и сейчас делают политические декларации, которые совершенно безжизненны
и проходят мимо самых безотлагательных задач исторического дня. Духовный подъем,
нравственная сила и воодушевление ныне обнаруживаются в патриотическом деле служения
родине, в защите родины до смерти. Эти дела не предусмотрены принципами отвлеченной
политики; эти задачи возникли в данный исторический день, и эта нравственная энергия
обнаружилась лишь ныне. Несколько лет тому назад ни один политик не предвидел,
на что нужно будет направить все свои силы. И то, что нужно сейчас свою деятельность
приспособить к защите родины, вряд ли кто-либо решится назвать оппортунизмом.
Это - не оппортунизм, а требование подвига и ответственности. Война научает конкретности
в политике и она закаляет дух. Она вносит огромные изменения в наши нравственные
суждения, устанавливает совсем иное соотношение между нравственным и политическим.
Точка зрения, которую мы защищаем, освобождает от абсолютизации политики, от превращения
ее в кумира, в бога. Мы не должны относительному воздавать то, что надлежит воздавать
лишь абсолютному, т. е. мы должны кесарево воздавать кесарю, а Божье - Богу. Дух,
укрепленный в своих абсолютных истоках и возрожденный, должен обратиться к многообразной
и сложной конкретности мира живой, творческой реакцией и обнаружить свои творческие
дары. России более всего недостает людей с дарованием власти, и такие люди должны
явиться.
Опубликовано в августе 1915.
|
