Николай Бердяев

ПИСЬМА ИРИНЕ РОМАНОВОЙ

Оп.: Минувшее. Исторический альманах. Вып. 16. М.; СПб.; Atheneum; Феникс, 1994. Страницы в прямых скобках даны по этому изданию - номер страницы перед текстом на ней.

Вернуться к началу публикации

[238]

и среди католиков, и среди протестантов есть чудесные люди, возвышающиеся над этим мраком, ограниченностью и лицемерием.

Не доходят ли до Вас отголоски испанских событий? Вы ведь совсем около Испании. Испания может совсем погибнуть.

В Виши остаюсь до 12 Сентября. Как Вы себя чувствуете, как проводите лето? Рад был бы получить от Вас весть.

Сердечно Ваш Николай Бердяев

Надеюсь, что Вы получили мое ответное письмо, адресованное в Biarritz.

¹ Имеется в виду процесс "Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра", проходивший в Москве с 19 по 24 августа 1936. По нему были расстреляны Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов и еще 13 человек.

²Кальвинистический пуританизм и лютеранский пиетизм (от лат. pietas — благочестие) — направления в протестантизме конца XVII — XVIII вв., возникшие в ответ на отвлеченность протестантского богословия и подчеркивавшие необходимость практического переустройства жизни.

Clamart

28 Января [1939]

Дорогой друг мой! Так как я Вас считаю безусловно лучшим переводчиком моих книг, то Вам приходится испытывать нападения с моей стороны. От своих качеств приходится иногда страдать. На этот раз нападение более серьезное. И я опять прошу Вас ответить мне прямо и просто, нисколько не стесняясь отказом. Издатель Aubier (Editions Montaigne), который издал мою книгу "Cinq m?ditations sur l'existence"¹, обратился ко мне с предложением издать еще какую-нибудь мою книгу. Я ответил, что мог бы предложить книгу "Дух и реальность"². Она подходит к серии "Philosophic de l'esprit", которую редактируют философы Le-Senne и Lavelle. У меня был с ними разговор и было решено, что "Дух и реальность" будет напечатан в редактируемой ими серии. Теперь самое важное найти хорошего переводчика. Я, конечно, более всего хотел бы, чтобы книга была переведена Вами. Но я совсем не знаю, возможно ли это для Вас, есть ли у Вас свободное время и желание. Боюсь, что нет. Книга небольшая, всего

[239]

170 стр[аниц]. У Вас она есть. Перевод не очень спешный. Издатель уплотит [так! — Публ.], конечно, нормальный гонорар за перевод. Но вопрос нужно решить сейчас. Если для Вас это невозможно, то я должен найти другого переводчика, менее для меня приятного. Но убедительно прошу Вас не соглашаться, если в этом есть для Вас хоть малейшее неудобство. Буду ждать Вашего ответа.

Когда будет окончен перевод "Христианство и антисемитизм", то сообщите мне³. Но я Вас не тороплю.

Сердечно преданный Вам Николай Бердяев

¹ См. прим. 3 к письму 11.

² Книга "Дух и реальность: Основы богочеловеческой духовности" вышла в 1937 (Париж: YMCA Press). Перевод ее на французский затянулся. Первоначально за эту работу взялась И.П., однако, по-видимому, из-за начала войны и домашних неурядиц не смогла ее завершить. 1 ноября 1939 Б. возвращается к этой теме: "Издатель Aubier, который должен издавать по-французски мою книгу "Дух и реальность", запрашивает, в каком положении перевод книги. Он все-таки думает издавать книгу несмотря на трудные обстоятельства и интересуется, можно ли рассчитывать на ее перевод. Меня это не удивило, потому что я слышал, что французские издатели предполагают продолжать издавать книги и при нынешних условиях. То же самое и английские издатели. Возможно, что Вам сейчас трудно переводить, не до этого. Я могу сказать об этом издателю". В январе 1940 Б. нашел другого переводчика, но работа с ним не вполне его удовлетворяла: "Это время я поправлял французский перевод моей книги "Дух и реальность", — писал он 27 декабря 1941, — по обыкновению поправлял вместе с переводчиком. Часто вспоминал Вас и нашу совместную работу. Ваш перевод был совершеннее, работа была приятнее, переводчик был очень опытный". В конце концов Ф.Обье издал этот перевод в Париже в 1943 (Esprit et realit?).

³ Брошюра "Христианство и антисемитизм: Религиозная судьба еврейства" была опубликована на страницах журнала (Путь. 1938. Май/ Июнь. №56. С.3-18) и вышла отдельно (Париж: Изд. Религиозно-философской академии. [1938]). История перевода этой работы на французский выглядит следующим образом. "Бюро, которое взялось устроить мою статью "Христианство и антисемитизм" на всех языках, — писал Б. 14 августа 1938, — оказывается уже дало перевести ее на французский язык и она принята в журнале "Vie intellectuelle". /.../ Перевод оказался плохим, много ошибок, переводчик не знает терминологии. Я мучился над исправлением перевода. Как я жалел, что перевод не сделан Вами, какой он был бы хороший. Очень неприятно, что я связался с этим бюро, теперь уже ничего поделать нельзя. Может быть редакция журнала еще со своей стороны исправит французский стиль. Вы хотели перевести эту с гатью и мне это было бы так приятно. Но я оказался связанным". Одна-

[240]

ко к январю 1939 выяснилось: "Бюро, которое взялось статью устроить, ничего не сделало и перевод оказался потерянным. YMCA Press хочет издать статью во Франции отдельной брошюрой. Но до этого можно было бы ее напечатать в "Le christianisme social". /.../ Нужно сделать новый перевод. Мне помнится, что Вы хотели перевести статью. Если бы Вы взялись перевести ее, то это было бы самое лучшее". К марту 1939 И.П. уже закончила работу и отослала ее в журнал, а Б. вспомнил о своих обязательствах перед YMCA Press: "Я не получил от Вас французского перевода "Христианство и антисемитизм". Один экземпляр Вы вероятно отослали в "Christianisme social". Другой экземпляр Вы предполагали отослать мне. Издательство YMCA, которое должно издавать статью брошюрой по-французски, просит переслать французский перевод прямо по адресу издательства: madame Irene Okouneff, 29, rue St.Didier, YMCA Press, Paris (16). /.../ Так [как] Вы находитесь в сношениях с "Christianisme social", то может быть Вы напишете в редакцию и сообщите, что моя статья "Христианство и антисемитизм" выйдет отдельной брошюрой по-французски. Важно знать, когда напечатают статью и когда по мнению редакции можно выпускать брошюрой". В журнале перевод был напечатан (Le Christianisme social. 1939. №4), а брошюра, по-видимому, так и не вышла, хотя в мае 1939 И.П. держала корректуру, а Б., по ее просьбе, заботился о том, чтобы на брошюре было обозначено имя переводчицы (такое желание было проявлено И. П. в первый и последний раз за всю историю их отношений с Б.: на всех других переводах стоят инициалы).

Clamart

25 Марта [1939]

Дорогой друг! Я знаю, что Вы не любите писать письма, и потому очень ценю, что Вы написали большое письмо, в котором много говорите о себе. Это хоть немного заменяет непосредственное общение, которое для нас затруднено расстоянием, а также моей постоянной усталостью. У меня очень плохое состояние головы от постоянного бессильного возмущения, которое я испытываю против торжествующего в мире зла.

Я сообщил в YMCA Press все необходимые разъяснения относительно моей французской брошюры об антисемитизме, между прочим и о Вашем желании, чтобы на переводе было обозначено Ваше имя. Я нахожу, что вообще на моих книгах переводы должны быть обозначены Вашим именем. Мне это было бы приятно, как знак дружбы, и это по существу правильно.

Я понимаю, что Вы иногда тяжело переживаете конфликты с русскими. Но не придавайте значения русским эмигрантам, их суждения не имеют никакой цены. Это бывшие люди, озлоблен-

[241]

ные, не способные ничего увидеть и в сущности полупомешанные. Я очень ценю, что Вы приютили детей преследуемых испанцев, немецких евреев и пр. Это очень благородно, и очень низко не сочувствовать преследуемым. Я уверен, что против Вас будут направлять обвинение в измене памяти отца, которого Вы очень любили¹. Об этом мне хочется сказать несколько слов. Это совершенный предрассудок, что дети должны разделять убеждения и верования своих отцов, это есть отрицание личной совести. Убеждения и верования есть достижение личности, а не рода, и они ценны именно, если они дело личных духовных усилий, а не семейных традиций. Очень многие выковали свои убеждения в борьбе с семьей и родителями и это делало им честь. Можно очень любить своего отца и не разделять его взглядов. Нельзя смешивать личные чувства с вопросом об идеях, которые исповедует человек. Отец может принадлежать к другой этике, другой среде, другим мировым условиям, иметь другой опыт, чем сын или дочь. Можно уважать убеждения отца, если они искренние, и не разделять их. Истина и правда выше семейных традиций. Это все очень элементарно и бесспорно. Вас совсем не должны смущать инсинуации, у Вас ведь очень самостоятельный характер. Я очень ценю в Вас независимость и самостоятельность. Вы из немногих, редких, возвысившихся над личным озлоблением, над семейными предрассудками и интересующихся прежде всего правдой. Это одна из причин моей любви к Вам.

Интересно, будете ли Вы на Пасхальной неделе дома или уедете на праздники. Очень хочу Вас увидеть.

Ваш Ник[олай] Бердяев

¹ Отец И. П., вел. кн. Павел Александрович (1860-1919), как и три других великих князя, взятый большевиками в заложники, был расстрелян 15(28) января 1919 в Петрограде. 20

Clamart 14 Октября 1939 г.

Дорогой друг! Я очень обрадовался, получив Ваше письмо. Меня очень огорчало, что мы разобщены, и я совсем не знал, когда какое-нибудь общение будет возможно. Неужели мы не увидимся в течение этой тяжелой зимы? Когда будете в Париже, то непременно дайте о себе знать.

[242]

Когда будете писать Монбризону, то скажите ему, что я был очень тронут его заботой обо мне и желанием прийти мне на помощь. Передайте ему, что сейчас у меня нет материальных затруднений и пока помощь мне не нужна. Но вероятно наступит время, когда эти затруднения будут и помощь мне будет нужна. Сердечно благодарю его за память обо мне. Я очень хочу его повидать, если это будет возможно по условиям его службы.

Много размышляю о войне. Смысл ее более глубок, чем обыкновенно думают. Мы вступаем в совершенно новый исторический период¹. Но сейчас ближайшая задача покончить с гитлеровским царством, которое несет миру порабощение. Вот почему необходимо продолжать войну до конца. Это очень тяжело, но необходимо принять эту тяжесть, чтобы через полгода не было новой войны. Предстоит очень суровая жизнь, большие испытания.

Мы решили остаться у себя в Кламаре до крайней возможности. Пока здесь спокойно и думаю, что особенной опасности нет. Что же делать, если бы пришлось уехать, не представляю себе и пока об этом не думаю. Лекций по вечерам читать нельзя, но предполагаю вести небольшой семинар днем. По обыкновению пишу книгу. Я давно задумал написать что-то вроде философской автобиографии². Но отвлекает писание статей для иностранной печати.

Я очень мучительно пережил низкую роль Советской России. В войне виновно советское правительство. Но для Германии Советы создали огромные затруднения. Это может быть благоприятно для Франции и Англии. Но даже когда коммунисты делают что-нибудь, что может иметь положительное значение, они делают это в морально безобразной форме.

Французская брошюра об антисемитизме уже напечатана, но еще не поступила в продажу. К моему удивлению, меня спрашивают, переводится ли книга "Дух и реальность". Очевидно, французский издатель не совсем отказался от мысли издать книгу. Что Вы об этом думаете? Я слышал, что французские издатели вообще предполагают продолжить издавать, несмотря на трудные условия.

Очень неприятно в такое время болеть. У меня полтора месяца была серьезная инфекция кишечника и болезнь зубов, которая кончилась операцией, открывали корни и пилили кость. В результате я очень ослабел, очень похудел. А теперь очень нужны силы.

Буду ждать от Вас сообщения о Вашем приезде в Париж. Пишите, не забывайте меня.

Целую Ваши руки.

Ваш Николай Бердяев

[243]

¹ Еще 18 марта 1939 Б. негодовал; "Невозможно вынести того, что происходит в Европе, безобразие превосходит всякое воображение. Я нахожусь в состоянии бешенства, от которого очень страдает моя голова". Совершившееся потребовало отклика метафизического: "По телефону из Clamart разговаривать нельзя. Поэтому пишу Вам, пишу в самые страшные и трагические дни. Не знаю, где Вы, в Париже ли Вы. Если письмо дойдет до Вас, то напишите мне, где Вы и какие у Вас планы. Думаете ли Вы быть в Париже? Так хотелось бы Вас повидать. Что с Монбризоном, мобилизован ли он? И его хотелось бы повидать. Трудно поверить, что начинается такой ужас. И никто не может сказать, как долго это продлится. Я считаю войну неотвратимым роком, другого выхода нет. Это заложено в духовном состоянии народов. Люди сами себя подчинили року. Современные поколения обречены на непомерные страдания. /.../ Я считаю очень тяжелым, когда ничем не можешь помочь" (3 сентября 1939).

² Речь идет о замысле книги "Самопознание: Опыт философской автобиографии". Книга вышла посмертно: Париж, YMCA Press, 1949.

Villa Chevrefeuilles, Pilat-Plage (Gironde) 1

8 Августа [1940]

Дорогой друг! Меня очень тронуло, что Вы несмотря на Вашу нелюбовь писать письма, написали мне большое письмо и так много сказали о себе. Но огорчила меня печальность Вашего письма. Я думаю, что невозможно не страдать, не испытывать печали, это путь человека. Но нельзя допустить себя до безнадежности и отчаяния. В мире такое страшное преобладание зла над добром и тьмы над светом¹, что традиционное учение о Промысле Божьем, которое повсюду видит действие Божьего всемогущества, требует пересмотра. Я никогда не разделял в такой форме этого учения и всегда думал, что оно ведет в конце концов к атеизму. Бог не действует в необходимости и на необходимость, не управляет природным и историческим миром, он действует лишь в свободе и на свободу, он царствует лишь в мире духовности. Отсюда трагедия мира, зло и страдание. Я боюсь, что Вы могли не совсем верно понять то, что я Вам писал в прошлом письме. Я недостаточно объяснил свою мысль. Я совсем не думаю, что человек может достигнуть совершенного бесстрастия и безразличия в отношении к событиям внешнего мира, не думаю даже, что это было бы желательно. Даже святые не достигали совершенного освобождения от внешнего мира. И менее всего я считаю себя достигшим этого освобождения. Я человек очень чувствительный и восприимчивый, бываю поглощен заботами, завишу от внешних со-

[244]

бытий. Но вот, что я имел в виду. Все существо человека и вся его жизнь не могут быть освобождены от гнетущих впечатлений внешнего мира. Но в человеке может образоваться внутреннее духовное ядро, в котором он свободен от власти мира. Именно это духовное ядро не допускает человека до того, чтобы быть раздавленным миром. В человеке должен быть внутренний мир, в который он может уйти от ужасов жизни, именно в нем он соприкасается с Богом, только это я и хотел сказать. Вы пишете о разочарованиях в людях. И предстоит еще много разочарований. У меня есть высокая идея о человеке. Но у меня нет никакой идеологии и я совсем не склонен очаровываться людьми. Высокая идея о человеке есть Божья идея о человеке, Божье задание человеку. Человек очень плохо осуществляет эту идею и сам имеет совсем не высокую идею о человеке. Это как с свободой. Это Бог хочет свободы человека и ждет и от него свободы. Сам же человек больше любит рабство. Мое письмо приняло, как видите, философский характер.

М-те Монбризон² поехала в Париж. Там сейчас Монбризон. Очень жду их сюда, очень интересно их впечатления о Париже. Мы предполагаем возвратиться в Париж между 10 и 15 Сентябрем. По-моему следует жить в Париже. Очень хотел бы, чтобы Вы туда вернулись. В последнее время я себя довольно плохо чувствую, бывают головокружения, тяжесть в голове и усталость. И это несмотря на то, что я дышу в Pilat³ свежим воздухом. Но я тяжело все пережил. Я уже написал десять глав своей философской автобиографии, осталось всего две главы. Не знаю, сможет ли книга быть изданной.

Так хотелось бы Вас повидать. Все-таки письма плохое общение, хотя без них нельзя обойтись. Часто о Вас вспоминаю.

Сердечно Ваш Ник[олай] Бердяев

¹ Ср. несколько иное развитие этой темы в письме от 14 июля 1940: "Меня не удивляет все, что происходит с миром, я давно предвидел наступление такой эпохи. Я думаю, что меньше всего это должно удивлять христиан. Необходимо внутренне себя перестроить, т.е. приучиться жить среди катастроф и испытаний. Я верю, что это возможно. Все, что происходит, даже самое бессмысленное, имеет смысл и является знаком происходящего на большой, скрытой от нас глубине. Особенно важно достигнуть освобожденности от внешнего мира, особенно от политики, которая проникнута ложью. Меня сейчас более всего печалит духовное и нравственное состояние людей и общества".

² Жену Монбризона Б. находил поначалу "очень симпатичной", хотя затем отметил странности ее характера (см. следующее письмо).

[245]

³ Уехав из оккупированного немцами Парижа, Б. с семьей проводил лето 1940 на юго-западе Франции, в местечке Пила, вблизи имения Монбризонов. "Мы живем в лесу в небольшом деревянном домике, — сообщал он И.П. 14 июля. — Воздух тут чудный. При других условиях тут было бы очень хорошо. Не могу Вам выразить, как меня глубоко трогает Монбризон. Ведь это он нас устроил, без него не знаю, что бы мы делали. /.../ Семья Монбризонов тоже очень внимательна и оказывает нам много услуг. /.../ К сожалению все мы по очереди болеем и это трудно в нынешних условиях. Мы очень мечтаем к осени вернуться в Париж в свой дом. Но вероятно нужно будет преодолеть разного рода трудности. А думаете ли Вы возвращаться в Париж? /.../ Город Аркашон мне не нравится, здесь вся прелесть это Pilat".

Clamart

18 Января [1941]

Дорогая принцесса! Так начинал я письма, когда у нас была более интенсивная дружба, чем когда письма начинались "дорогой друг". Я очень обрадовался Вашему письму, мне очень хотелось иметь от Вас вести. И я как раз сам собрался Вам писать. Я как-то видел фильм, в котором немецкая принцесса ехала верхом в лесу в соответствующем костюме. Я подумал, что Вам бы это очень шло, хотя я знаю, что Вы не ездите верхом. Из письма Вашего не мог сделать заключения, предполагаете ли Вы как-нибудь приехать в Париж. Я Вас заподозреваю в том, что Вы могли бы приехать в Париж, не телефонировав мне и не повидав меня. По письму представляю себе Вашу жизнь. Она сносная по нынешним временам, но в ней мало радости. Не знаю, есть ли люди, с которыми Вы можете общаться. Мы живем в Кламаре так тихо, спокойно и уединенно, как никогда. В этой тихости есть что-то почти жуткое, если принять во внимание характер нашей эпохи. Я редко езжу в Париж. Очень много работаю у себя в кабинете. Кончаю переписывать мою философскую автобиографию и подготовляю новую философскую книгу, которая должна объяснить основы моего философского миросозерцания, обыкновенно плохо понимаемого¹. Очень много также читаю и много мыслей приходит в голову. Менее всего читаю газеты. У меня очень сильная реакция против всякой политики. Каждый вечер мы громко читаем, перечитываем русскую литературу, а также французскую. Болезни в этом году нас менее преследуют, чем в прошлом году. После Pilat я даже почувствовал себя гораздо лучше. Но в последнее время опять есть редкие недомогания, хотя и не острые. Очень плохо

[246]

сейчас с продовольствием, наверное хуже, чем у Вас. И нужно тратить много времени, чтобы хоть что-нибудь получить. Впрочем другим наверное хуже, чем нам. Все это время стоят морозы и это очень жестоко. Мы кое-как отапливаем часть дома и надеемся отопить до конца Марта. Но наша столовая с подаренным Вами чудным ковром закрыта, целая часть дома отрезана от отопления. Мы часто вспоминаем годы жизни в Советской России, много внешнего сходства.

Где же живет Монбризон? По-видимому не в Pilat. Странное впечатление произвела на меня его жена. У нее по-видимому есть очень большие качества. Думаю, что она очень хороший человек. Но она производит впечатление человека отсутствующего, все время думающего о чем-то своем. Это затрудняет общение.

Помните, друг мой, что я всегда буду рад получить от Вас письмо.

Когда мы теперь увидимся?

Ваш Николай Бердяев

¹ Видимо, речь идет о книге "Опыт эсхатологической метафизики: Творчество и объективация". Б. закончил работу над ней в 1942. Когда И.П. предложила ему перевести что-нибудь вновь, он обрадовался и в числе других имел в виду и эту работу: "Сейчас еще нет ничего для перевода, — сообщал Б. 15 февраля 1942, — но может быть скоро будет. Я имею в виду две книги — новую книгу, представляющую мою метафизику, которую я сейчас переписываю, и старую еще не переведенную книгу "Смысл истории", к которой я хочу прибавить новую главу. Обе книги, не очень большие по размеру, еще не приготовлены и издатель еще не определен. Я бы очень хотел Вас как переводчика". К лету 1942 издатель нашелся: Б. получил предложение от Ф.Обье, но, вероятно, у И. П. к тому времени изменились обстоятельства, и переводчик был найден другой (см. прим.2 к письму 27). Книга вышла по-французски в 1946, по-русски — в 1947. См. о ней также в письмах 23, 26 и 27. 23

Clamart

30 Апреля [1941]

Дорогой друг мой! Я хотел было отблагодарить Вас за "многоуважаемого" и начать письмо с обращения "многоуважаемая княгиня", но преодолел этот соблазн и пишу в соответствии с своими чувствами. Лучше объяснить мое предшествующее письмо, которое Вы напрасно восприняли как несправедливое и неприятное для Вас. Наоборот, оно было приятное и обнаруживало

[247]

мои чувства к Вам. Вот что я думаю. Если дружба между людьми не возрастает, не развивается, то она обыкновенно идет назад и уменьшается. Виноваты бывают обе стороны, но в разной степени. Я выразил свое огорчение по этому поводу. Я кое-что должен принять на свой счет, но совсем не потому, что моя дружба к Вам охладела. Я вообще человек затрудненный в своем общении с людьми, особенно затрудненный во внешнем выражении своего отношения к людям. Меня часто это мучало. Многие воспринимали это как сухость и далекое расстояние от людей. Почему это так, вопрос сложный. Впрочем должен сказать, что, по моему мнению, довольно пессимистическому, между человеческими душами нет настоящего общения. Это результат первородного греха самоутверждения и замкнутости человека. Но встречаются люди, у которых есть больший дар общения. У меня мало инициативы в общении и потому я так легко перехожу в область отвлеченную, как более для меня легкую. Это о себе. Но я думаю, что у Вас тоже есть некоторая затрудненность в дружеском общении, хотя может быть в меньшей степени, чем у меня. Немалую роль тут вероятно играет Ваша застенчивость. Застенчивость иногда бывает связана с тайной гордостью. Согласны ли Вы со мной? Кстати, я не заподозрил Вас в том, что Вы можете приехать в Париж, не повидав меня, я констатировал факт. В прошлую зиму Вы приезжали в Париж, не позвонив мне по телефону. Но я допускаю, что у Вас было много дел и забот. Я совсем не жаловался на Вас Монбризону. Но забудем об этом.

Меня удручает, что в результате пережитой катастрофы во Франции образовалась очень прозаическая атмосфера. Совсем иначе было в Советской России, где катастрофа вызвала духовное углубление. Я имею в виду главным образом самих французов, у русских нет такого прозаизма в переживании событий. Впрочем я общаюсь почти исключительно с элитой. То, что люди сейчас принуждены уделять столько времени и сил добыванию продовольствия, есть тоже некоторый духовный и поучительный опыт¹. Мы тоже пытаемся посадить картофель в собственном саду, но не знаем еще, что из этого выйдет.

Читая Ваше письмо, я подумал, как не походит Ваше путешествие за продуктами питания на наше путешествие в окрестности Biarritz. Как будто это было в другом столетии. Необходимо переделать себя для совершенно новой жизни.

Весной в Париже с продовольствием стало гораздо хуже. Но мы все-таки кое-как существуем и не очень жалуемся. Жизнь наша в Кламаре очень спокойная и сосредоточенная. В Париже бываю редко.

[248]

Я закончил одну книгу и сейчас поглощен подготовкой новой, очень важной для меня философской книги. Отсутствие внешней активности очень благоприятно для философских занятий. Я чувствую себя живущим в совсем ином мире, чем мир окружающий, как будто в четвертом измерении пространства. От политики у меня сильное отталкивание.

Когда мы увидимся, друг мой? Может быть в новую историческую эпоху.

Целую Ваши руки.

Ваш Николай Бердяев

¹ Ср. на ту же тему в письме от 15 февраля 1942: "Это время кроме переписки уже оконченной книги занят подготовкой плана книги о смысле страдания. Занят не только книгой о страдании, но и переживанием самого страдания. Это время было для нас очень тяжелым, мы очень страдали от холода. Мы немного топим одну печку, которую поставили в передней и которая должна отапливать две комнаты внизу и две комнаты наверху (часть дома со столовой совсем закрыта). Но в моем кабинете было всего 7°. Когда пишешь, то руки очень мерзнут, а я регулярно пишу каждый день. Наши дамы совсем выбиваются из сил, такая жизнь им непосильна /.../ Перспективы будущего очень неопределенны. Но нужно нести тяжесть мира. Мир вступил в период, когда нет твердой почвы под ногами. Я давно предвидел, что такой период наступит. Все несут какую-то общую вину. Но свет должен победить тьму". И еще о том же, 22 марта 1942: "сердечно благодарим Вас за коли [от фр. colis — пакет, посылка. — Публ.] с сыром. Сейчас сыр здесь редкость /.../ Мы не пострадали от бомбардировки, у нас в доме только очень дрожали окна. Но в Кламаре было несколько разрушенных домов. Об убитых русских я не слыхал. В общем мы живем в тяжелом кошмаре, который приснился миру за его грехи". 24

Clamart

25 Мая [1941]

Мой милый друг! Ваше большое письмо меня очень обрадовало и тронуло, как знак дружбы. В Ваших печальных размышлениях я нахожу много верного. Вы правы, что я часто выражаю серьезные вещи в шутливом тоне. Это свойство скрытных и одиноких людей.

В человеческой жизни и человеческих отношениях нет непрерывного развития. Самое важное в человеческой жизни в отдельных мгновениях, в них только можно пережить наиболее значительное. Но в обыденном процессе жизни мы отпадаем от этих мгновений и даже забываем о них.

[249]

Одиночество — одно из главных последствий первородного греха, разрыва и распада в мировой жизни. Люди отчуждены друг от друга и вместе с тем прикованы друг к другу. В себе самом я замечаю желание настоящего общения и вместе с тем страшную боязнь отдачи общению с душой другого существа. Отсюда моя сухость и трудность выражать лирические состояния. Я кроме того думаю, что существует огромное различие, почти пропасть между мужским и женским миром. Мужская и женская психология настолько разные, что в одни и те же слова вкладывают разное содержание. У женщин совсем иные ожидания от жизни и от человеческих отношений, чем у мужчин. Все эти темы с замечательной глубиной поставлены у Ибсена. Я рад, что Вы любите Ибсена. Разочарование в людях — одно из самых тяжелых явлений жизни. Но виноват часто бывает разочаровывающийся в большей еще степени чем тот, в ком разочаровываются. Человек не виноват, если им слишком очаровываются, идеализируют его, наделяют качествами, которых у него нет. Есть жестокость в том чтобы создавать себе иллюзии о человеке, а потом его низвергать. Мои размышления довольно печальные.

Я давно предвидел, что должна наступить новая историческая эпоха. Предвидел, что этому будет предшествовать ряд катастроф, последствий грехов старого мира. И люди и народы должны пройти через ночь. Но ночь не только есть зло. В ночи видны звезды и может быть большое углубление. У французов господствовал очень поверхностный оптимизм. На жизнь смотрели как на удовольствие и наслаждение. Такое отношение к жизни не могло довести до добра. В суровости нынешней жизни есть своя правда. И я хочу надеяться, что может начаться процесс духовного углубления.

Меня очень огорчило известие о смерти доктора Auzimour'a¹. Это был очень милый человек. Узнал об этом только из Вашего письма.

Очень радуюсь от мысли, что мы можем увидеться. Помните мой телефон — Michelet. 00-12. В это лето мы наверное никуда не уедем.

Особенно тронуло меня то, что Вы написали о моих старых письмах.

Искренно любящий Вас Николай Бердяев

¹ Д-р Озимур был семейным врачом Б. в течение 1930-х. Умер от рака желудка.

[250]

Clamart

15 Июня [1941]

Дорогой друг мой! Меня очень трогает, что Вы побеждаете для меня свою нелюбовь к переписке. У Вас очень дружески внимательная реакция на мои письма. То, что Вы пишете о себе, свидетельствует об активности Вашего характера. Я впрочем всегда это думал о Вас, Вы не принадлежите к пассивным натурам. Что касается меня, то во мне большое место занимает элемент борьбы, особенно в отношении к идеям я человек боевой. Но в моей природе заложен элемент пессимистический и он может быть наиболее силен в отношении к эмоциональной жизни людей. Вы же более оптимистичны. Пассивность всегда плоха и человек должен бороться, независимо от того, удастся ли осуществить поставленную цель.

Большего разъяснения требует вопрос об одиночестве. Тема об одиночестве имеет огромное для меня значение. Но тут возможны недоразумения. Когда я говорю о своем одиночестве, то это совсем не значит, что у меня нет близких людей, к которым я привязан, с которыми у меня есть духовное общение и которые обо мне заботятся. Это было бы несправедливо. Речь идет об особом метафизическом одиночестве, о переживании чуждости мира, столь мне свойственном. Также и об одиночестве социальном, похожем на одиночество доктора Штокмана у Ибсена. Кстати, меня радует, что Вы любите Ибсена.

Вы кажется лучше меня самого знаете мои книги и очень верно ссылаетесь на мою мысль о том, что каждый человек заключает в себе и мужской и женский элемент, хотя и в разной пропорции. Без этого невозможно было бы никакое общение и понимание. И мужчина человек и женщина человек. И все же существуют мужские и женские миры, существуют разные ожидания от жизни, разные переживания чувств, существуют большие несоответствия. При этом именно возможно влечение к противоположному, не схожему. Меня всегда более всего беспокоит, что взаимное понимание может быть кажущимся, обманчивым, что в одни и те же слова могут вкладывать разный смысл. Последняя глубина личности все-таки остается непроницаемой и эту непроницаемость лишь отчасти преодолевает самая подлинная любовь.

Более всего меня сейчас ужасает наростание [так! — Публ.] ненависти в мире. Не видно выхода из магического круга ненависти. Выход указан христианством. Но люди не хотят идти этим путем. Народы находятся во власти фатума.

[251]

Я очень занят подготовкой философской книги, которая должна в окончательной форме выразить мое философское миросозерцание. Она должна быть сосредоточена на главной теме всей моей мысли. Но книга не может быть скоро написана. В последнее время я себя хуже чувствую, более всего я страдаю от расстройства кровообращения. В это лето мы, конечно, никуда не поедем. Вспоминаем о чудесном воздухе Pilat. Но Pilat сейчас стало неприятным местом¹. У нас сейчас плохая погода. Приходится также постоянно заботиться о продовольствии, положение очень ухудшилось. Меня беспокоит, что Лид[ия] Юд[ифовна] и Евг[ения] Юд[ифовна] от этого изнемогают.

Миллиотти² талантливый художник и кажется очень милый человек.

Не теряю надежды Вас увидеть.

Любящий Вас Николай Бердяев

¹ Вероятно, речь идет о появлении на курорте отдыхающих немцев.

²Милиоти Николай Дмитриевич (1874-1950), художник, член "Мира искусства", эмигрант.

Clamart

9 Августа [1941]

Мой дорогой друг! Меня трогает Ваше беспокойство обо мне¹. Я по-прежнему живу благополучно, если можно говорить о благополучии в нашу эпоху. В нашем Кламаре до странности тихо и спокойно. В Париже я бываю редко. Но внутренне я настроен тоскливо и тревожно. Это не мешает мне быть очень сосредоточенным на моей новой книге, которая должна целостно выразить мою метафизику. У меня особенное восприятие исторических событий и катастроф, я вижу их в очень далекой перспективе и всегда вижу в них знак иного, большой глубины. Это не мешает мне остро и мучительно чувствовать непереносимые человеческие страдания. Я часто вспоминаю странные строки стихотворения Тютчева: "Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые:

Его призвали Всеблагие,

Как собеседника на пир". Но "минуты роковые" мировой истории мы воспринимаем как отвратительную, отталкивающую обыденность, повседневность,

[252]

унизительную в своих мелочах. Более "счастлив" тот, кто потом вспоминает о "минутах роковых" или читает о них. Это такого же рода разница, как между переживанием трагедии в жизни и чтением трагедии или представлением ее на сцене.

Я совершенно разделяю Ваше отношение к настроениям эмиграции. Я сейчас от политики дальше, чем когда-либо, но вопрос моральный стоит для меня очень остро. К сожалению, русские слишком часто не стоят на минимальной моральной высоте². Очень хотел бы о многом с Вами поговорить. Вспоминаю о вечерах, проведенных у Вас, как об очень, очень далеком времени, как будто это было совсем в другом столетии. Нет ничего таинственнее времени.

Меня очень огорчило то, что Вы пишете о трудностях жизни семьи Монбризонов. Я не понимаю, почему они не хотят жить в Париже. Ваше печальное письмо подтвердило мое убеждение, что сейчас лучше всего жить в Париже.

По вечерам мы всегда громко читаем под лампой подаренной Вами. Перечитали почти всю русскую литературу, но читали и иностранных писателей. Это очень приятно.

Сейчас нас более всего беспокоит вопрос об отоплении зимой. Придумали отопление опилками, их легче достать.

Думаете ли Вы раньше или позже попасть в Париж?

Любящий Вас Николай Бердяев

¹ По-видимому, И.П. не исключала возможности ареста Б. оккупантами. Ср. в "Самопознании" (Собр. соч. Указ. изд. T.I. С.380-381).

² Вероятно, речь идет о проявлениях коллаборационизма в среде эмиграции. Отношение к оккупантам и начавшейся войне Германии против Советского Союза, сотрудничество в "Русском Вестнике" Жеребкова и других прогерманских изданиях, попытки с помощью немцев активно влиять на изменения в политическом устройстве России — резко поляризовали эмигрантскую среду и, в особенности, ее культурную элиту.

Clamart

30 Сентября [1943]

Дорогой друг мой! Мне очень приятно было Ваше письмо. Я рад за Вас, что Вы можете остаться у себя в Biarritz. Но мне было бы приятнее, если бы Вы жили в Париже. Вы очень хорошая мать и это должно доставлять Вам большое удовлетворение. Ме-

[253]

ня поразило, какие серьезные и трудные темы задают для экзамена. Некоторые темы непосильны для юношей.

Меня тронуло Ваше предложение исправить перевод моей книги. Это самая отвлеченно-философская из моих книг¹. Я очень мучаюсь с исправлением перевода книги. Беда в том, что переводит профессор русского языка и славянских языков в университете Лилля². Его трудно исправлять, может обидеться. Единственное, что можно придумать, это, чтобы его исправлял профессор философии. Мне никогда еще не было так неприятно и трудно работать над переводом. Все время вспоминаю о нашей совместной работе. Кончаю мою новую книгу на русскую тему, но нужно еще переписывать³.

Мою точку зрения на мировую и историческую жизнь можно было бы назвать скорее трагической, чем пессимистической, что совсем не то же самое. Во всяком случае мой пессимизм относительный, а не абсолютный. Но думаю, что весь XX век будет очень неспокойный и катастрофический.

Я думал эти дни, что в начале марта 44 года, т.е. очень скоро уже будет мой очень неприятный юбилей — мне исполнится 70 лет. Дата тяжелая. Это очень не соответствует моему самосознанию и самочувствию, я очень молод умственно и духовно. Каждый человек имеет свой вечный возраст, мой вечный возраст юношеский.

Очень рад был бы повидать Монбризона, когда он будет в Париже.

С продовольствием мы начинаем испытывать большие затруднения.

С сердечным приветом.

Ваш Николай Бердяев

¹ Б. имеет в виду "Опыт эсхатологической метафизики".

² Перевод осуществлял французский славист Максим Эрман (Maxime Herman), с которым Б., вероятно, познакомился еще в 1937, когда сам читал лекции в Лилле. 31 августа 1943 Б. жаловался на него И.П.: "Переводит французский профессор, специалист по русскому языку, живет он не в Париже. Исправление перевода необыкновенно скучное и мучительное занятие. Перевод плох и бездарен, есть непонимание моей мысли. Вспоминаю о Вас, о наших занятиях по проверке перевода. Это блаженство по сравнению с тем, что сейчас мне приходится делать. Вы лучше всех меня переводили".

³ Речь идет о книге "Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века" (Париж, 1946). Над ней Б. начал работать в начале 1943. Ее французский перевод был выпущен только в 1970.

[254]

Clamart

26 Января [1944]

Дорогой друг! Что с Вами, как Вы поживаете? Очень давно от Вас нет никаких вестей. Не знаю, получили ли Вы мое последнее письмо. В последнее время у меня печальное и тяжелое настроение и причины для этого разнообразные. Все мы болеем и чувствуем себя слабыми и практически беспомощными. Жизнь делается очень трудной и маленькие заботы дня поглощают много внимания. Я удивляюсь, как я еще нахожу достаточно духовных сил, чтобы все время писать, думать и читать. В последнее время я очень интересуюсь религиозной философией Индии и завидую духовной концентрации и отрешенности индусских мыслителей. Это совсем другая атмосфера, чем та, в которой протекает мысль Запада, поглощенного борьбой, активного, раздвоенного, постоянно переживающего драматические конфликты. У меня самого трагическое чувство жизни, не случайно мне так близок Достоевский. Несмотря на мучительную разорванность и трудность жизни я очень поглощен задуманной новой книгой. Но хотелось бы иметь немного больше покоя для ее написания. Должен еще сказать, что я совершенно не переношу парижского климата, он всех нас делает больными. Иногда очень мечтаю пожить некоторое время в хорошем, не сыром, теплом климате. Я все думаю о происхождении зла. Вопрос не разрешен удовлетворительно ни христианством, ни религиозной философией Индии и новой философией. Думаю упорно о метафизических вопросах. А вот сейчас нам закрывают газ, сначала на четыре дня, но грозят совсем закрыть за перерасход. А у нас нет угля, чтобы топить плиту в кухне. И такие затруднения, совсем не метафизические, являются каждый день. Со всех сторон кричат, что нужно запасаться продуктами, как будто это легко. Спасает мысль, что авось как-нибудь проживем, уже многое пришлось испытать и пережить, слишком много для короткой человеческой жизни.

Я не пожелал Вам еще всего лучшего на новый год, но пожелания всегда одни и те же. Как Вы живете, как себя чувствуете?

Ваш Ник[олай] Бердяев

Clamart

9 Февраля [1944]

Дорогой друг! У нас был на днях М.Н. Энден¹ и сообщил мне, что мое последнее письмо, которое было довольно мрачное, вы-

[255]

звало в Вас беспокойство и желание помочь мне. Ваша забота меня очень тронула. Но Вы неверно поняли мое письмо, подумав, что оно заключало в себе жалобу на тяжелое продовольственное положение. Вероятно сам я виноват, так как сказал, что нелегко было бы делить деньги на несколько месяцев, как советуют. Но совсем не в этом главное наше несчастье. Пока что мы питаемся вполне сносно. У нас много связей в Кламаре. Главное наше несчастье в том, что мы постоянно болеем, что у всех есть хронические болезни и что у нас в семье нет молодых, все преклонного возраста. При этом нынешняя жизнь непосильна. Правда, к нам приходит каждый день женщина помогать по хозяйству и по поручениям. Но этого недостаточно. Помочь тут невозможно. Но для тяжелого настроения есть и внутренние причины. Трудно выносить состояние мира. Тяжело действует пассивность, невозможность помощи, какой-либо активности для улучшения жизни мира. Очень много страданий кругом. И я мало надеюсь увидеть лучшее состояние мира. Смутное состояние мира будет долго. Но все это не мешает мне много работать, создавая новый план книги. Энден говорил мне о Вашей жизни. Он сказал мне, что Миша² тут и хотел ко мне приехать, чему буду рад. Благодарю за заботы.

Ваш Ник[олай] Бердяев

¹Энден Михаил Николаевич — литератор, сотрудник "Вестника русского студенческого христианского движения".

² Кн. Михаил Федорович Романов (р. 1924) — сын И.П. Б. заинтересованно следил за его воспитанием: "Очень меня огорчило то, что Вам пришлось пережить в связи с болезнью Миши. Слава Богу все кончилось благополучно, но Вы пережили потрясение и это наверняка Вас очень ослабило, а физических сил у Вас немного. Меня всегда поражает, как в жизни и то, что дает радость, имеет свою мучительную сторону. Дети дают радости, но постоянно приходится за них дрожать, беспокоиться за их жизнь, мучиться от опасностей, которые им угрожают. И так во всем. Это верно о всякой человеческой любви. Никакая радость не дается в чистом виде, всегда имеет обратную сторону. Это свидетельствует о том, что мы живем в испорченном, падшем мире. Нужны большие духовные силы, чтобы выносить жизнь, и в особенности нужно быть свободным от иллюзий, от обманчивых ожиданий. Невозможно понять в пределах нашей жизни то, что нам посылается" (25 апреля 1934); "Михаил, которого я знал еще маленьким мальчиком, стал уже взрослым. Хорошо, что у него пробудились умственные интересы. Но возраст этот труден для матерей" (22 марта 1942).

[256]

Clamart

11 Января [1945]

Дорогой друг! Узнал от М.Н. Эндена, что Вы опять в Biarritz и что адрес Ваш старый. Поэтому решил написать Вам. Я совсем не понимаю, что случилось. Почему Вы не ответили на три письма и при том письма, которые обнаруживали, что я прохожу через довольно тяжелый период жизни? Я не имел от Вас известий уже вероятно месяцев восемь. Ввиду старых дружеских отношений никак не могу этого объяснить. Пишу сейчас в очень тяжелом настроении. Никогда еще не было у нас такого тяжелого периода. И это несмотря на то, что мы освобождены от немецкого рабства и мне не приходится постоянно ждать возможности ареста. Мы уже много испытали в жизни, испытали первые годы революции в России, испытали немецкую оккупацию. Прежде всего Лидия Юдиф[овна] очень серьезно больна уже более шести месяцев. У нее болезнь мускулов горла или нервный паралич. Она с трудом говорит и с трудом глотает пищу. Очень большая слабость. Она лечится разными способами, но пока ничто не помогает. Сестра ее тоже постоянно болеет. Самое трудное, что у нас в доме нет никого моложе 68 лет. Приходит femme de menage, но этого недостаточно при нынешних условиях, когда нужно все время бороться за жизнь. Сейчас мы очень страдаем от холода. Это особенно плохо для Лид[ии] Юд[ифовны], ухудшает болезнь. У нас есть маленькое отопление мокрыми дровами (уже срубили два дерева в саду). Но если не достанем еще дров, то через неделю у нас не будет никакого отопления. Никогда еще не было так плохо с отоплением.

Общая нравственная атмосфера мира не доставляет никакого утешения. Война затягивается. На меня плохо действует, что нужно целый день о чем-то заботиться. Меня поражает, что при таких неблагоприятных условиях я все-таки нахожу возможность каждый день писать новую книгу¹. Недавно читал публичную лекцию на тему "Русская и германская идея"². Это первое русское публичное выступление после насильственного четырехлетнего молчания. Но нужно делать огромное духовное усилие, чтобы умственно сосредоточиться.

Вы не любите животных и потому плохо поймете меня. Умер мой любимый кот Мури. Это было для меня настоящее горе и я до сих [пор] не могу с этим примириться и не могу спокойно об этом говорить.

[257]

Буду очень рад узнать, как Вы живете и как себя чувствуете, а также иметь объяснение Вашего длительного молчания. О Монбризоне тоже ничего не знаю.

Душевно преданный Вам Николай Бердяев

¹ Имеется в виду книга "Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого". По-французски она вышла в 1947, по-русски — в 1952.

² В Париже состоялась специальная конференция на эту тему.

Clamart

3 Февраля [1945]

Дорогой друг! Рад был получить от Вас весть после долгого перерыва и узнать, что у Вас все более или менее благополучно. Очевидно одно мое письмо к Вам пропало. Сейчас кончились морозы, стаял снег и нам стало немного легче. Но Январь месяц был совершенно кошмарный. Меня это особенно беспокоило из-за Лид[ии] Юд[ифовны], которой нехорошо. Эта болезнь с трудом поддается лечению. Нужно было бы жить в других условиях, в другом климате. Сейчас весь мир горит и полон непомерных страданий. Почти неловко думать о себе. Мне приятно настроение Вашего сына и сыновей Монбризона. К сожалению, не все французы так настроены. Положение Франции трудное. Одно время я думал, что война может очень затянуться. Но теперь я начинаю думать, что все могут скоро решить русские. Пока же жизнь очень трудна. Каждый день нужно бороться с величайшими трудностями, а это не легко делать в нашем возрасте. На днях кончил новую книгу, но нужно ее еще переписывать, исправлять. Это еще целая работа. Эта книга написана в очень тяжелых условиях, в очень трудный период жизни. Но сейчас я уже весь обращен к новой еще книге, которая вероятно будет называться "Истина и откровение"¹. Я очень мучаюсь с новыми переводчиками моих книг. Одна книга очень плохо переведена. Другой переводчик имеет очень неприятный характер. Он перевел книгу, но с ним невозможно иметь дело для исправлений. Я все время вспоминаю Вас и нашу общую работу. Вы лучший и самый приятный из моих. переводчиков.

Когда мы увидимся?

[258]

Меня очень тронуло письмо Монбризона. Я не знаю, куда ему адресовать мой ответ. Поэтому я решил вложить мой ответ в письмо к Вам и просить Вас переслать его ему.

Ваш Ник[олай] Бердяев

¹ Это произведение опубликовано пока только по-английски (1953), по-французски (1954) и по-японски (1959). 32

Clamart

12 Декабря [1945]

Дорогой друг! Наконец Вы обо мне вспомнили и вспомнили в один из самых тяжелых периодов моей жизни. В конце Сентября умерла моя жена. У нее полтора года была очень тяжелая болезнь, которую она замечательно выносила. Но смерть не была тяжелой, была духовно очень просветленной. У нее была огромная сила веры. Я не встречал человека с более сильной верой и устремленностью к духовному миру. Я философ, но чувствую себя слабее. Мне очень трудно примириться со смертью близкого существа, с образовавшейся пустотой, победить тоску. Сам я чувствую себя плохо, у меня сердце в плохом состоянии, по ночам задыхаюсь и кроме того большое нервное переутомление. На днях я еду с сестрой Лидии Юдиф[овны] в Швейцарские горы. Друзья устраивают эту поездку. Поездка предполагается на три недели. Но отдохнуть мне нужно было бы на более продолжительный срок. Меня утомляет не писание и не чтение, а количество забот и трудностей жизни, количество людей, которые меня осаждают. И необходимо переменить обстановку. У меня бывает много иностранцев.

Я рад был получить о Вас известия и узнать, что у Вас все более или менее благополучно. Неужели Вы окончательно покинули Париж и не думаете сюда возвращаться?

Мне звонила по телефону представительница литературного бюро, о котором Вы пишете по поводу португальских изданий. Я направил в то Парижское литературное бюро, которое занято моими книгами на иностранных языках.

На состояние мира я смотрю довольно мрачно. Внутренне война продолжается. И очень наростает [так! — Публ.] вражда к России. Я не вижу, чтобы на почве обыкновенной международ-

[259]

ной политики можно было достигнуть замирения и единства. Нужен духовный переворот, но он совершается медленно.

О Монбризоне давно ничего не знаю.

Надеюсь Вас еще встретить на этой земле.

Любящий Вас Николай Бердяев

Clamart

24 Января [1946]

Дорогой мой друг! Меня очень тронуло Ваше последнее письмо. Оно мне доказало, что у Вас вполне сохранились дружеские чувства ко мне. В предшествующем письме Вы ничего не могли мне выразить, не зная о случившемся. В Швейцарию я не мог поехать, хотя были уже готовы все визы. Я заболел гриппом с осложнением бронхитом и трахеитом, месяц не выходил из дому. Доктор говорит, что раньше весны я никуда поехать не смогу. Это очень неприятно. Мне очень нужно было переменить обстановку и отдохнуть нервно и душевно. Мне очень тоскливо в нашем доме. Очень благодарю Вас за милое приглашение в Biarritz. Мне было бы очень приятно приехать к Вам, но я не уверен в возможности такого путешествия. Вероятно весной или летом мне нужно будет поехать для специального лечения.

О состоянии мира и о возможности духовного улучшения нужно было бы очень многое сказать. Я совсем не оптимист, но я стою на том, что нужно всегда верить в возможность лучшего, таково должно быть направление воли. Когда я сейчас пишу статью о России, то придерживаюсь определенной тактики¹. Я не делаю себе никаких иллюзий. Но нужно поддерживать всякое улучшение в России.

Думаете ли Вы как-нибудь приехать в Париж? Только тогда мы и смогли бы встретиться.

Привет Монбризону.

Целую Ваши руки.

Искренне любящий Вас

Ник[олай] Бердяев

¹ Вероятно, речь идет о статье: Почему Запад не понимает Советской России? // Русские новости (Париж). 1945. 7 декабря. №30.

[260]

Clamart

16 Декабря [1946]

Дорогой друг! Вы вероятно совсем забыли о моем существовании и даже не помните моего имени. Но я очень вспоминал о Вас в последние дни и у меня явилось желание написать Вам. Почему иногда вдруг пробудится воспоминание, объяснить трудно. Я совсем ничего не знаю о Вас, не знаю, как Вы живете и чем живете. Сам я очень занят, даже задавлен количеством разнообразной работы, между прочим необходимостью отвечать на неисчислимое количество писем со всех концов мира. Это обратная отрицательная сторона возрастающей известности, которая доставляет мне мало наслаждения вследствие полного отсутствия в моем характере честолюбия. Сейчас пишу новую книгу "Истина и откровение", но задумал еще другую книгу, посвященную кризису современного мира, кризису человека¹. Последняя тема меня сейчас очень мучит. Должен сказать, что у меня сейчас очень преобладает чувство тоски. Мне трудно примириться со смертью Лид[ии] Юд[ифовны]. Недавно получил известие о трагической гибели почти всего семейства моего племянника в Югославии², а также о смерти моего близкого друга в Москве, очень замечательной женщины. Люди моего поколения уже уходят из жизни. Сам я часто болею, но все находят, что очень молод. Думаю, что это верно в отношении умственного творчества. Да и у меня слишком большая чувствительность ко всему происходящему в жизни. Очень сложно мое отношение к Советской России и ко всему тому, что там происходит. Я готов защищать Советскую Россию, как мою родину, вижу в ней и правду, которую многие не хотят видеть. Но многое меня возмущает и отталкивает, особенно в последнее время. Не происходит тех изменений к лучшему, на которые можно было рассчитывать после потрясения войны. Трудно примириться с таким количеством лжи и насилия. Все это очень мучительно. Но я продолжаю верить в великую миссию России. Мое положение очень трудное и на меня нападают с противоположных сторон. В Октябре я был в Швейцарии и прочел целый курс в десять лекций в Экуменическом Институте. Там случайно в парке я встретил дочь Монбризона с ее мужем. А как поживает сам Монбризон, я давно о нем ничего не знаю. Меня огорчает плохой перевод моих последних книг. Я вспоминаю Ваши переводы и нашу взаимную работу. Думаю, что Вы лучше всех меня переводили.

[261]

Надеюсь, что раньше или позже мы все-таки с Вами встретимся. Пока же очень рад буду получить от Вас весть.

Ваш Николай Бердяев

¹ Возможно, речь идет о незавершенной книге "Царство Духа и Царство Кесаря" (изд. в 1949).

² Племянником Б. был Алексей Николаевич Можайский. 11 февраля 1932 Б. писал о нем И.П.: "Вы спокойно можете его рекомендовать: он безукоризненно порядочный, добросовестный и трудолюбивый молодой человек. Оказывается, что он был в одном классе в Пажеском Корпусе с Вашим мужем".

Clamart

17 Марта [1947]

Дорогой друг! Вы очень мило и остроумно подписали свое письмо. О "прусском юнкере"¹ я думаю, что он был очень вреден, как глава государства, без его царствования может быть не было бы большевизма в России. Но лично он был очень честный человек и в нем было своеобразное благородство. Да и я думаю, что даже за родителей человек не может быть ответствен, а тем более за прадедов. Мой прадед генерал-аншеф Николай Михайлович] Бердяев был новороссийским генерал-губернатором². Я о нем мало знаю, но возможно, что он был свирепым генерал-губернатором. Все это неважно. Важнее то, что я очень обрадовался свиданию с Вами. Прошла некоторая отчужденность, которая одно время чувствовалась.

Я буду очень рад, если Вы возьметесь за перевод "Русской идеи", несмотря на нападения на Ваших предков. Если Вы укажете на повторения, которыми я вообще грешу, то я буду Вам очень благодарен. Но выбрасывать нужно осторожно, так как повторение иногда дается в совершенно новой связи. Для меня остается вопросом, что лучше Вам переводить: "Русскую идею" или новую книгу "Истина и откровение", которую еще не кончил переписывать.

Возможно, что в Июле мне придется ехать к Кембридж, так как Кембриджский университет сделал меня доктором honoris causa и нужно получить докторат. Меня оденут в красную мантию и средневековый головной убор, пестрое театральное представление. Но путешествия мне трудны.

[262]

Я прочел с интересом краткие замечания Вашего знакомого норвежца. Он человек общественный, культурный, умный. По-видимому он правоверный протестант. Его смущает то, что обычно смущает в моих взглядах, учение о несотворенной свободе, творчестве человека, отрицание ада. Наибольшую [так! — Публ.] трудность представляет моя идея объективации. Некоторый ответ на это недоумение может дать моя последняя книга "Опыт эсхатологи[ческо]й метафизики", плохо переведенная на французский язык.

Благодарю Вас за справки о Pilat. 500 фр[анков] в день для нас непосильно дорого. В Виши, в городе вод, в хорошем отеле мы платили в прошлом году 350 фр[анков] в день. Боюсь, что нам будет трудно поехать в Pilat.

Очень надеюсь, что с осени Вы будете в Париже.

Ваш Николай Бердяев

¹ Речь идет о Николае II.

² О Н.М. Бердяеве см.: Собр. соч. Указ. изд. T.I. С. 13.

Clamart

24 Августа [1947]

Дорогой мой друг! Отвечаю на Ваше письмо с большим опозданием. Причин для этого несколько. Я переезжал с места на место. Вернувшись в Кламар был безумно занят и к тому же чувствовал себя плохо. Но самое главное то, что письмо Ваше очень серьезное и требует очень серьезного и обстоятельного ответа, что мне сейчас сделать трудно. Наше лечение и наш отдых этим летом были очень неудачны, особенно для Евген[ии] Юдиф[овны], которая почувствовала себя очень плохо. Нас вообще преследуют всякого рода болезни. Мы очень плохо выносим небывалую жару. В конце Августа, т.е. уже на днях, я еду в Женеву, где буду читать доклад в "Rencontre Internationalles de Gen?ve"¹. Собрание будет продолжаться две недели. После этого пригласили отдыхать в Швейцарии. Вернусь к концу Сентября. В Июле я был в Англии. Получил в Кембридже степень доктора honoris causa. Читал доклад.

По поводу перевода моей книги "Русская идея" мне пришло в голову, что может быть Вам неприятно переводить книгу, с многими идеями которой Вы не согласны. Скажите откровенно, что Вы об этом думаете.

[263]

Теперь по поводу перевода слов, список которых Вы мне прислали. Я сам испытываю очень большое затруднение. Думаю, что многие из этих слов совершенно непереводимы. Я должен с кем-нибудь посоветоваться. Но могу это сделать только после возвращения из Швейцарии. Многие слова нужно оставить по-русски латинскими буквами и сделать объясняющие примечания.

Противоречие, которое Вы видите, не так велико. Я хотел сказать, что раскол в русской жизни начался с раскола XVII века, но реформы Петра Великого очень углубили и усилили раскол, придав ему другое направление.

По поводу моего отношения к Советской России нужно было бы очень многое сказать. Мое отношение очень отличается от обычного в обе противоположные стороны. Моя точка зрения не политическая, не отвлеченно моральная и не отвлеченно правовая, а историческая, это есть точка зрения философии истории, я бы даже сказал мистики истории. У меня есть свое понимание смысла революций в судьбе народов. Революции всегда ужасны и жестоки, но они связаны с судьбой народа, с изживанием зла прошлого, с слабостью положительных духовных сил. Я отлично знаю все отрицательные и безобразные стороны советского режима, меня ничем удивить нельзя. Я знаю, что свободы в России нет и что мне гораздо легче было печатать книги и читать лекции в царском режиме. И все-таки через ужасную революцию пробудились к исторической активности огромные массы русского народа, которые раньше находились в тьме, безграмотности и пассивности, уровень их очень поднялся. Но это процесс очень тяжелый для верхнего культурного слоя. Отношение к советской власти не может не быть двойственным. Она делает много дурного и непосредственно у меня к ней нет никакой симпатии. Но она является единственной исторической властью, принужденной защищать Россию перед лицом мира. Вы сами указываете и на положительное. Такие люди, как Кестлер или Кравченко², которого я впрочем не читал, слишком движутся ressentiments³, хотя фактически и говорят много верного.

Я отношусь с абсолютной враждой ко всякой иностранной интервенции. Судьба русского народа должна быть решена самим русским народом и нужно лишь рассчитывать на процессы, происходящие в русском народе. Вот почему я отрицательно отношусь к западному антикоммунистическому фронту, к вражде Америки к Советской России, все это только мешает развитию свободы внутри России. Меня плохо понимают и неверно истолковывают с противоположных сторон. Люди стопроцентно советской ориентации меня сейчас бойкотируют, а другие считают меня

[264]

чуть ли не большевиком. Мое положение вообще тяжелое и в конце концов я довольно одинок.

Против чего я всем своим существом восстаю, так это против страха. Нужно победить страх и не определяться им. Это важная духовная задача. Войны не будет и ее меньше всего хочет Советская Россия, но будет психология войны, которая будет терроризировать мир.

Хотел бы обо всем поговорить с Вами, и о переводе книги, и о положении мира, и о России. Вопрос о России меня терзает, я болен Россией.

Будете ли Вы в Париже?

Ваш Николай Бердяев

¹ Эта встреча была посвящена теме "Прогресс технический и прогресс моральный". Ср. описание Rencontres в "Самопознании" (Собр. соч. Указ. изд. T.I. С.397-398).

² Артур Кестлер (1905-1983) — английский писатель и философ. Вероятно, речь идет о его романе "Тьма в полдень" (1941) и поставленной в Париже в 1946 пьесе "Воры в ночи" ("Twilight Bar"),

Виктор Андреевич Кравченко (1905-1966) — бежавший после войны из СССР инженер, автор книги "Я избрал свободу" (по-русски издана впервые в 1950, перед тем — на других языках).

^{3 Ressentiments —} обида, злопамятство (фр.).