Евгений Голлербах

К незримому граду

СПб,: Алетейа, 2000

Отрывок о Бердяеве (с. 170-180, номер страницы перед текстом на ней)

Cм. Бердяев. О книге в целом.

Булгаков — Бердяев

Очень результативным оказался конфликт с Бердяевым, завершившийся выходом философа из «Пути». Причина, впрочем, крылась не только в деспотичности Булгакова.

Важным обстоятельством, предопределившим возникновение конфликта, было то, что Бердяев невысоко оценивал масштабность мышления коллег и широту их воззрений. В одной из позднейших статей (в 1916 году) он заявил о том, что деятельность путейцев как по ее качеству, так и по ее результатам не смогла возвыситься до «общенационального, общенародного» значения2. В творчестве Булгакова (а также Флоренского и остальных авторов этого круга) Бердяев обнаруживал «московский провинциализм», — подобно тому, впрочем, как в деятельности Д. С. Мережковского и его товарищей он находил ¦ петроградский провинциализм»3. Поскольку критикуемые Бердяевым философы представляли собой наиболее заметное из имевшегося в то время в России, можно сделать вывод, что Бердяеву были просто тесны пределы русской национальной философии в ее совокупности.

Ощущение мыслителем неадекватности уровня профессиональной среды его творческим потенциям проявлялось в общении с коллегами очень внятно. Сотрудники «Пути» нередко становились участниками бурных пререканий, которые (порой не желая того) провоцировал Бердяев: «Благодаря моей склонности к протесту и спору, к парадоксальным преувеличениям, — отмечал впоследствии основоположник русского экзистенциализма, — мою мысль неверно воспринимали»4.

Однако были и действительные, существенные расхождения между Бердяевым и остальными участниками группы, — об этом также написал позднее он сам5. Смысл своих разногласий с «Путем» философ постарался объяснить уже в первой своей книге, выпущенной вне издательства неославянофилов, — «Смысл творчества: Опыт оправдания человека»6. По мнению Бердяева, его миросозерцание отлича-

1 Там же. — С. 426.

2 Бердяев Николай [А.]. Типы религиозной мысли в России: Новое христианство // Русская мысль (М.). — 1916. — [Июль]. — Кн. VII. — Отд. 2. — С. 72.

3  Там же.

4 Бердяев Н. А. Самопознание (см. с. 91). — С. 164.

5 См.: Бердяев Николай [А.]. Русская идея (см. с. 20). — С. 242.

6  Книга вышла в московском издательстве Г. А. Лемана (Абрикосова) и С. И. Сахарова в 1916 году.                                                             

170//171

лось от взглядов основной группы «Пути» тем, что если ему наиболее важной представлялась тема о свободе, о человеке и его творческом призвании, то оппонентам — Булгакову, Флоренскому, Эрну — была любезнее тема софийности. «Подавленность» человека божественным космосом в философских построениях путейцев вызывала протест Бердяева, и, указывая на принципиальное противоречие своего антропоцентризма космоцентризму коллег, он делал вывод о «различной ориентации мысли» у них и у себя1.

Бердяевской апологии свободы и независимого творчества Булгаков противопоставлял принципиальность и настойчивость. Он считал, что Бердяев пытается уклоняться от заветов православия, что он не в состоянии без посторонней помощи придерживаться верного идейного курса и выполнять стоящие перед ним задачи. Диктаторские методы работы Булгакова доводили коллегу до истерики. Когда Бердяев постарался уйти от удушающей опеки товарища и покинул Москву, надеясь вдали от опостылевшего благожелателя сосредоточиться наконец на литературном творчестве, Булгаков проинформировал одного из своих корреспондентов, сотрудников «Пути»: «[...] Он решил писать монографию о Федорове, захватив с собой в качестве орудия производства лишь первый том "Философии общего дела", причем, когда я написал ему, что [...] монографии писать нельзя, он написал мне полное упреков, даже угроз, до крайности огорчившее меня письмо (я предлагаю ему теперь вместо монографии написать статью о Федорове для сборника о русской философии)»2. Приложил Булгаков усилия и к отклонению предложения Бердяева выпустить в издательстве «Путь» переводную книгу Э. Гелло о католических святых3.

1  Бердяев Николай [А.]. Русская идея (см. с. 20). — С. 243.                  '

2 Взыскующие града (см. с. 11). — С. 433. Это письмо к В. Ф. Эрну, от 11 (24) января 1912 года.

3 Булгаков написал Эрну 11 (24) января 1912 года: «Николай Александрович рекомендовал французскую книгу Гелло как монографию о католических святых, и мы имели легкомыслие принять ее. Теперь оказывается, что эту книгу перевела уже Евгения Ю.[дифовна Рапп, сестра жены Бердяева] и даже сделала заем под гонорар за перевод [...]. Но самая книга "Les phisiognomies (sic!) des saintes" оказалась лишь наполовину о католических святых, а другая половина занята житиями [...]. Здесь ни у кого нет сомнения, что печатать книгу нельзя» (Взыскующие града (см. с. 11). — С. 433. Курсив Булгакова). В подкрепление своей позиции Булгаков сослался на мнение Рачинского (который, кстати, пребывал в тот момент не в лучшем состоянии здоровья), обнаружившего в предложенном Бердяевым материале «дух иезуитский». После этого, в письме от 14 (27) января, Булгаков попросил Эрна: «[...] Если можно, прочтите сами книгу Гелло и выскажите свое независимое мнение, может ли быть она — целиком или частью — напечатана в "Пути", ибо это вопрос общередакционный и жгучий» (Там же. — С. 436). Эрн попытался поддержать Бердяева. В ответ Булгаков сообщил ему: «Вопрос о Гелло мы разрешили так: книга была нам рекомендована [Бердяевым] и принята [нами] как книга "кажется, епископа" о католических святых, знакомящая с жизнью католической Церкви в носителях ее духа. В дей-

171//172

Трубецкой был критично настроен по отношению к софиологии правых путейцев1, но поддерживать Бердяева в этом противостоянии он не захотел. Позиция князя объяснялась его скептической оценкой качественности бердяевского творчества. «В свободные минуты читаю Бердяева "Философию свободы", — писал Трубецкой Морозовой летом 1911 года. — Необыкновенно искреннее произведение, местами с блестками таланта (много талантливее Булгакова), но таланта совершенно загубленного и заеденного дилетантством. От этого попадаются главы, напр.[имер] 1-я, даже смешные, словно написанные Козьмою Прутковым. В первую минуту я было начал кричать и ужасаться, что "Пути" приходится издавать такие книги, хотел было и тебе об этом написать, но к счастью удержался, потому что прочел следу-

_____

ствительности же это книга литератора о всевозможных святых, для моего вкуса (да и всех здесь), должен сознаться, совершенно нестерпимая. Произошел error in objecto, и виноваты обе стороны, одна — передоверием, вторая — недостаточным оправданием доверия. Выход мы видим в компромиссе: издать при "Пути", но без марки "Пути", — дать таковую, кроме Вас, никто не согласен здесь, но я думаю, что этот исход дела устраивает всех, если Николай Александрович захочет признать и свою вину, и войти в наше положение [...]. / Ваш отзыв о Гелло, конечно, мною сообщен и принят к сведению. К несчастью, это и денежный вопрос, и это препятствует более прямому его решению.  Во всяком случае,  медвежью мы окажем услугу католичеству, если будем знакомить с ним по таким "средним" типам!» (Там же. — С. 446. Это письмо от 7 (20) марта). Некоторое время спустя Булгаков повторил своему римскому корреспонденту: «[...] Вы единственный, кто считает возможным издать эту книгу в "Пути", мы же все считаем это совершенно невозможным и по-прежнему думаем об издании при "Пути" (такой выход предуказан "Мусагетом", где главным образом Эллис издает Штейнера). Это — компромисс, конечно, но другого выхода здесь нет» (Там же. — С. 450. Это письмо от 19 марта (1 апреля) 1912 года). В те же дни, а именно 21 марта (3 апреля), Бердяев обратился к Эрну с письмом, в котором призвал коллегу помочь в схватке с Булгаковым: «Вы уже знаете, что у меня произошел деловой конфликт с "Путем" по поводу книги Гелло, которую хотят извергнуть из "Пути" после того, как она была принята и уже переведена (Ев[генией] Юд[ифовной Рапп]). В крайнем случае соглашаются издать без марки "Пути". Я считаю принципиально недопустимым такое отношение. Вы тоже были в некотором роде инициатором перевода Гелло (Вы посоветовали мне предложить эту книгу для перевода, чтобы дать заработок Евгении Юд[ифовне]) и в Риме высказывались за Гелло. Поэтому я надеюсь, что Вы будете на моей стороне в этом конфликте» (Там же. — С. 453). Апелляция, однако, не помогла, — марку издательства было решено не ставить.  «[...] Гелло будет издан при "Пути", а не от "Пути"», — категорически заявил Булгаков в письме к Эрну 13 (26) мая 1912 года (Там же. — С. 457). Но и объявленный компромисс не состоялся: книга Гелло так и не вышла по-русски.

1 См.: Бердяев Николай [А.]. Русская идея (см. с. 20). — С. 245. В своих последних произведениях Трубецкой, впрочем, существенно сблизился с коллегами, что было замечено современниками. См., например: [Гессен С. И.]. Обзор русской философской литературы за время революции (1917-1921) // Новая русская книга (Берлин). — 1923. — Март-апрель. — № 3-4. — С. 5 (подп.: Sergius).   

172//173

ющую главу, в которой много хорошего. Вообще в книге много раздражающего, что нужно претерпеть. Но терпеть я буду, конечно, ради "Пути", т.[о] е.[сть] ради тебя. Ты будешь нашей примирительницей и должна мешать нам бросаться друг на друга»1. В феврале 1914 года, когда Бердяев уже не был членом «Пути», Трубецкой, вспомнив в письме к Морозовой о «кустарных "дерзновениях" в стиле Бердяева», заметил: «Какое счастье, что мы освободились хоть от "дерзновений" этих!»2

Морозова, вослед князю, также не слишком ценила творческий потенциал Бердяева. Весной 1912 года Булгаков информировал Эрна: «[...] У меня такое чувство, что в отношении ее [то есть Морозовой] к Николаю Александровичу что-то подломилось после всего [то есть после ссоры Бердяева с Булгаковым, поддержавшим его Рачинским и их сочувственниками] и наступило нечто вроде разочарования. Ведь у нее, конечно, не могло быть той личной привязанности, которая делает для нас столь мучительной эту историю»3.

Творческие разногласия Бердяева с правыми путейцами сопровождались личными трениями4. Ф. А. Степун отмечал: «Славянофилам, почвенникам и традиционалистам Бердяев по своему психологическому типу был [...] чужд»5. Натянутые отношения сложились у философа с Флоренским. «С П. Флоренским у нас было изначальное взаимное отталкивание, слишком разные мы были люди, враждебно разные», — вспоминал впоследствии Бердяев6. Признавая за Флоренским оригинальность и большие дарования, он, однако, отрицал наличие у того специфических философских способностей и угадывал какие-то изъяны в его душевной структуре7. Флоренский, в свою очередь, не одобрял творчества Бердяева, за «чисто журнальную легкость трактовки и построения трудных и антиномичных религиозных тем»8, за недостаточную церковность и обстоятельность9.

1  РО РГБ. — Ф. 171 (М. К. Морозова). — Карт. 7. — Ед. хр. 1 б. — Л. 52 об.-53 (с некоторыми искажениями опубл.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 395-396). Это письмо от 29 июня (12 июля) 1911 года.

2 Там же. — Карт. 8. — Ед. хр. 2 а. — Л. 12 (опубл.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 571). Это письмо от 9 (22) февраля 1914 года.

3 Взыскующие града (см. с. 11). — С. 452. Это письмо от 19 марта (1 апреля) 1912 года.

4  См.: Степун Федор [А.]. Вывшее и несбывшееся (см. с. 22). — Т. 1. — С. 258.

6 Там же. — С. 284.

6 Бердяев Н. А. Самопознание (см. с. 91). — С. 160.

7  См.: Бердяев Николай [А.]. Реформа церкви // Указ. источник (см. с. 59). — С. 2; Бердяев Н.А. Самопознание (см. с. 91). — С. 161; и др.

8  Фуделъ Сергей [И.]. Воспоминания // Новый мир (М.). — 1991. — Март. — № 3 (795). — С. 204.

9  См.: Флоренский Павел [А.]. В. В. Завитневич. Алексей Степанович Хомяков [...]: [Рец.] // Богословский вестник (Сергиев Посад). — 1916. — Июль-август. — Отд. 1. — С. 530 (воспроизв.: Флоренский Павел [А.]. Около Хомякова (см. с. 111). — С. 17).

173//174

Все лето 1911 года Бердяев бунтовал против коллег по «Пути», а осенью уехал в Италию. Это сопровождалось, по свидетельству мемуаристки, бурным выяснением отношений с неославянофилами и «враждебной перепиской»1. Эрн, не участвовавший в московских препирательствах и встретившийся с Бердяевым в Италии, писал на родину о впечатлениях от разговоров с ним: «С Н. А. [Бердяевым] что-то случилось и что именно никак понять не могу. Виделся с ним в Риме в продолжение 2-х месяцев и даже несколько раз длинно говорил с ним о его разногласиях с Путем и с С. Н. [Булгаковым] и все-таки "корень зла" остается для меня совершенно не ясен. [...] Знаю только, что Н.[и-колай] Александрович] находится в очень тяжелом душевном состоянии [,..]»2. Булгаков инструктировал Эрна в письме от 14 (27) января 1912 года: «[...] Если Николай Александрович заговорит [с Вами о "Пути"], успокаивайте его всячески: пусть он знает, что здесь ведь не враги его и какие-то хулиганы, а любящие его и страдающие за все происходящее люди. Он уже угрожает мне "демонстративным выходом" и сгоряча способен сделать необдуманные поступки, о которых и сам будет жалеть и которые, главное, абсолютно необоснованы»3.

Это был случай из тех, про какие говорят: мягко стелит — жестко спать. Ласковые слова Булгакова, при его совершенно негибкой позиции и нежелании реального компромисса с Бердяевым, не могли предотвратить назревавшего разрыва.  «Положение дел ухудшилось, — сообщил Булгаков Эрну 25 февраля (9 марта) 1912 года. — Вчера ;получено два письма от Николая Александровича, одно к Григорию Алексеевичу с ультимативным требованием печатать и Леруа и Гелло во всей неприкосновенности, другое ко мне, полное упреков в непризнании его индивидуальности и констатирующее личный и религиозный конфликт (sic!). Письмо это очень характерно для теперешнего |настроения Николая Александровича и для меня совершенно неприемлемо, а он как будто требует принятия. Я употребляю все усилия, |Нтобы погасить конфликт, но, к сожалению, Николай Александрович объят прямо какой-то манией "индивидуальности" и боюсь, что усилия окажутся тщетны, да ведь, в конце концов, не можем измениться ни я, с моим пониманием долга, ни он, со взятым им теперь ^Курсом. Конечно, больше всего жалко его самого и больно за дело, ^которое разбивается личными капризами»4.

1 Герцык Евгения [К.]. Воспоминания [1] (см. с. 81). — С. 125 (воспро-

2 Герцык Евгения [К.]. Воспоминания [2] (см. с. 81). — С. 158). Об этой '«неприятной переписке» с Бердяевым упоминает и Булгаков, отмечая, что она заставила его «много переволноваться» (РГАЛИ. — Ф. 142 (А. С. Глинка(Волжский)). — Оп. 1. — Ед. хр.  198. — Л. 156 (опубл.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 437. Это письмо к Глинке, от 15 (28) февраля 1912 года).

2 РГАЛИ. — Ф. 142 (А. С. Глинка (Волжский)). — Оп. 1. — Ед. хр. 314. — 41. 85 об.

3 Взыскующие града (см. с. 11). — С. 436.  

4 Там же. — С. 439-440.  

174//175

Бердяев в эпистолярной схватке с Булгаковым попытался опереться на мнение Эрна (которого считал союзником). Булгаков потребовал от последнего объяснений и предупредил, что, в случае солидарности того с Бердяевым, им придется уйти из «Пути» вместе: «Он [то есть Бердяев] пишет [...], что Вы с ним вполне солидарны. Это заставляет меня [...] поставить Вам лично в упор вопрос о личном ко мне доверии или недоверии [...]. Определеннее вопрос ставится так: если действительно Николай Александрович демонстративно выйдет из "Пути", последуете ли за ним Вы? Я лично, по крайней мере, пока считаю, что я не имею ни права, ни возможности бросить это дело, — перед Богом и людьми»1. Эрн поспешил отречься от Бердяева2. В результате тот оказался в изоляции, преодолеть которую он мог, лишь подчинившись воле своего самозваного московского наставника.

Подчиниться он не хотел и не умел, — отчасти из-за испорченных личных отношений. Булгаков объяснил Эрну в одном из писем: «Положение осложняется охватившим Николая Александровича совершенно ложным самочувствием и обострившейся в нем антипатией ко мне, создавшейся, очевидно, на почве этого года (тут есть промежуточные звенья, о которых не стоит говорить)»3. Сам Бердяев писал

1 Там же. — С. 440. Это письмо от 25 февраля (9 марта) 1912 года.

2 См.: Там же. — С. 445. Это письмо Булгакова к Эрну, от 7 (20) марта 1912 года. Из него явствует, что Эрн к тому моменту отрекся дважды (сначала телеграммой, а затем и письмом с объяснениями), — и попутно упрекнул Булгакова в том, что тот не информирует его о делах «Пути» должным образом. Булгаков ответил на это, в частности: «На меня некоторою горечью, хотя мимолетною, легла Ваша как бы обида, что я ставил вопрос о доверии. Конечно, вопрос этот риторический, и я ждал на него одного лишь ответа, какой и получил, но психологически момент был таков, что подтверждение это мне было совершенно необходимо, и не потому, что я принял всерьез заявление Николая Александровича о Вашей солидарности с ним, но потому, что слишком трудное создалось положение [...]. Само собой разумеется, что и я, и все здесь, понимаем Ваше отношение к издательству, как и Вы, т.[о] е.[сть] что по всем важным вопросам должно быть запрашиваемо Ваше мнение, а по остальным полномочия имею я, и я не склонен злоупотреблять властью, именно потому запросил о доверии, ввиду обстоятельств, могущих каждую минуту сгуститься и потребовать важных решений без сношений» (Взыскующие града (см. с. 11). — С. 445-446).

3 Там же. — С. 445. Это письмо от 7 (20) марта 1912 года. Ср. это с мнением подруги Бердяевых, Е. К. Герцык, изложенным в письме к Эрну, от 14 (27) марта 1912 года: «Я полюбила С. Н. [Булгакова] и как-то уже раз и навсегда приняла все эти его ослепления, несправедливости, пристрастия, которые, по-моему, составляют сущность его души, именно благодаря или несмотря на его "семинарщину", утонченной, нервной. И я знаю, как он болезненно, тяжело переживает эти свои свойства. В их конфликте мне больше жалко его, чем Н. А. [Бердяева], хотя сила, как будто, на его стороне. Н. А. сейчас очень светел, вдохновенен, но именно поэтому его письмо [...] еще больше восстановит С. Н. [против него]. Но мне все-таки и почему-то кажется, что это обострение не к худу, а к добру, потому что не может делаться большое дело с тем накопившимся тайным раздражением к сотрудникам, какое я видела в Москве — лучше пусть оно будет высказано до конца» (Там же. — С. 447).

175//176

тому же Эрну: «[...] У меня происходит личный и идейный конфликт с Сергеем Николаевичем. Личный конфликт у меня происходит потоку, что мне трудно вынести ту степень невнимания к моей личности, которую обнаруживает С.[ергей] Н.[иколаевич], и непризнание моей индивидуальности. С этим связан и идейный конфликт, который лучше бы назвать конфликтом разных мироощущений. Мне трудно жить и работать в той атмосфере уныния и подавленности, отрицания творчества и вдохновения, атмосфере утилитарно-деловой, которую создает вокруг себя С.[ергей] Щиколаевич]. Ведь С.[ергей] Н.[иколае-вич] морально навязывает другим и мне свой путь, свое жизнеощущение, и относится несочувственно к чужой индивидуальности и ее судьбе. Это меня давно угнетало [...]»'.                                              '

В «Пути» были склонны объяснять настроения Бердяева его трудными бытовыми обстоятельствами, семейными и творческими проблемами. Излагая свое понимание ситуации, Булгаков в феврале 1912 года писал Глинке: «[...] С Бердяевым оч.[ень] плохо, п.[отому] ч.[то] одновременно сошлись у него кризис семейный (в связи с его братом [...]), болезнь матери [...], денежные затруднения и ряд литературных неудач в Пути, о к[ото]рых он еще не знает и о к[ото]рых мы и не знаем, как сообщить (негодный перевод, негодная книга для перевода |й неисполнимая тема для монографии). Очень за него тревожно [...]»2. ! Бердяев считал решающими иные причины. Он постарался объяснить Эрну глубинные мотивы расхождения с «Путем»: «[...] Далее fccero я расхожусь с С.[ергеем] Николаевичем], а может быть и с Вами, в оценке религиозного смысла творчества. Много раз я высказывался устно и печатно в том направлении, что путь творческого вдохновения, путь переживания призвания есть религиозный опыт,

1 Там же. — С. 453. Это письмо от 21 марта (3 апреля) 1912 года.

2 РГАЛИ. — Ф. 142 (А. С. Глинка (Волжский)). — Оп. 1. — Ед. хр. 198. — Л. 155 об. (с некоторыми искажениями опубл.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 437). Курсив Булгакова. Это письмо от 15 (28) февраля 1912 года. Речь идет о выполненном Бердяевым и его супругой Л. Ю. Бердяевой (Рапп) переводе книги Э. Леруа «Догмат и критика», позднее изданном-таки «Путем» (см. с. 90 настоящего издания), о книге «Les physionomies des saintes» Гелло (см.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 433-434) и, вероятно, о книге ¦Смысл творчества», над которой в это время трудился философ. Впоследствии (6 (19) июля 1912 года) Булгаков несколько изменил свое заключение о причинах конфликта Бердяева с издательством: «В истории Н.[иколая] А-[лек-сандрови]ча сплелись в одно и случайные причины: обиды личные, моя требовательность в делах при его либеральности с глубоким иррациональным кризисом его души, потребностью бунта во имя индивидуальности, рыцарской его смелости и безудержности и рокового его дилетантизма, к[ото]рый решительно застилает ему глаза. Пафос его — "творчество", к[ото]рого [...] у него нет в настоящем смысле, но в то же время он способен пройти этот путь до конца, как будто бы был настоящим творцом. Думаю о нем с тревогой и болью, но — увы! — каждый из нас в своем неисправим и влеком фатумом своей судьбы» (Там же. — Л. 167-167 об.; с искажениями опубл.: Взыскующие града (см. с. 11). —С. 472).

176//177

отличный от опыта аскетического. Жизнь должна быть принята не только как послушание, но и как творчество. За тайной искупления скрыта тайна творчества, как свободного начала твари-человека, продолжающего творение мира. На этом я абсолютно стою и укрепился еще более. Можете меня считать еретиком, но я не отступлю от своей веры. Глубокие мотивы наводят меня на мысль, что мне лучше выйти из редакционного состава "Пути" без вражды и демонстративности, оставаясь работником для "Пути". Атмосфера "Пути" для меня тяжелая, я в ней вяну, а не расцветаю. А я ведь не общественный человек, я непоправимый индивидуалист по темпераменту»1. Время, проведенное Бердяевым в Италии, лишь укрепило его в негативном отношении к удушающей московской интеллектуальной среде. В письме от 8 (21) июня 1912 года философ признался Белому: «Всегда я чувствовал провинциализм Москвы и московских кружков, никогда не любил кружковщины. Особенно неприятен стал мне этот провинциально-самодовольный дух после Рима. [...] Сейчас я чувствую себя отплывшим от всех берегов и одиноким опять. Не знаю, где я буду с осени и с кем буду»2. В другом письме к тому же адресату (отправленном 16 (29) мая) Бердяев сообщил: «За этот последний год вопрос о творчестве переживался мной как религиозная драма, и на этой почве во мне окончательно созрело новое сознание. Я верю глубоко, что наступает в мире третья религиозная эпоха, эпоха творчества, откровения человека как творца, и идет на смену эпохам ветхого завета, откровения закона, и нового завета, откровения искупления. Эту весну я переживал очень трудное для себя время и вместе с тем небывалый творческий подъем духа. Внутренно неизбежен сделался для меня выход из редакционного состава "Пути". Я слишком далеко ушел от религиозного сознания, господствующего в "Пути", особенно от С. Н. Булгакова»3.

Таким образом, Бердяев к моменту возвращения на родину принял окончательное решение прекратить свое участие в предприятии неославянофилов. Об этом он известил московских коллег4. В апреле 1912 года Булгаков со скорбью зафиксировал в частной переписке,

1 Взыскующие града (см. с. 11). — С. 453. Это письмо от 21 марта (3 апреля) 1912 года.

2  РО РГБ. — Ф. 25 (Б. Н. Бугаев (А. Белый)). — Карт. 9. — Ед. хр. 16 (опубл.: Два письма Н. А. Бердяева Андрею Белому // Указ. источник (см. с. 91). — С. 363; воспроизв.: Н. А. Бердяев об антропософии // Указ. источник (см. с. 92). — С. 121).

3  Бердяев Н. А. Письма Андрею Белому // Указ. источник (см. с. 51). — С. 19.

4 Письмо Бердяева,  «в котором он в окончательной форме сообщил о своем выходе из редакционного комитета», было отправлено Булгакову в первой половине апреля 1912 года (Взыскующие града (см. с. 11). — С. 450. Это письмо Булгакова к Эрну, от 19 марта (1 апреля) 1912 года). «Думает ли Николай Александрович, принимая это решение, о завтрашнем дне для себя, не знаю, боюсь, что нет», — прокомментировал Булгаков письмо Бердяева (Там же).

177//178

что его жертва «собирается уходить из редакц.[ионного] комитета. Отношения с ним [то есть с Бердяевым] за этот год до такой степени испортились, он взял такой внешний и внутренний курс поведения, что я (да и все мы) мучаемся с ним с января, и все-таки, кажется, не смогли отвратить разрыва, конечно, наиболее печального для него самого. Об этом не расскажешь, — это кошмар и чертов водевиль [...]. Очень тяжело!»1

По возвращении в Москву Бердяев постарался договориться о продолжении авторского сотрудничества с издательством, из руководства которого он только что вышел. В письме к Белому (в мае 1912 года) он сообщил: «Много говорил теперь со всеми в Москве, очень откровенно и интимно, и ушел без демонстративности, оставаясь сотрудником и сохранив хорошие отношения»2. О том, насколько в действительности хороши были в этот момент отношения Бердяева с остальными сотрудниками «Пути», можно составить впечатление по письму Булгакова к Глинке, также от мая 1912 года: «Воротясь в Москву [с похорон отца], я без передышки погрузился в бердяевский кошмар. Он приезжал "ликвидировать". Лично мы встретились еще сносно, но он приехал с новыми дополнениями христианства, "творчеством" (это смесь Мережк.[овского], Вяч.[еслава] Иванова и собственного темперамента). В своем он тверд и даже хорош в своем безумии, если бы была хоть какая-н.[ибудь] надежда на подлинное здесь творчество. О деловых дрязгах я уже и не говорю. Я знаю, что для Вас все это остается непонятным, но, как и всякий кошмар, разве можно сделать понятным? После его отъезда чувствовалось как после новых похорон... Помоги ему Господь!»3 Сделанное Бердяевым предложение выпустить в издательстве «Путь» его будущую монографию «Смысл творчества» Булгаковым одобрено не было4. «Силен и лукав сатана! — злобно прокомментировал он в частном письме расставание с отверженным товарищем-ренегатом. — В "Пути" этот выход произвел очень тяжелое впечатление и есть, несомненно, духовный, если не деловой, удар. Но Николаю Александровичу не до таких пустяков!»5

1 РГАЛИ. — Ф. 142 (А. С. Глинка (Волжский)). — Оп. 1. — Ед. хр. 198. — Л. 158-158 об. (с некоторыми искажениями опубл.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 455). Это письмо к Глинке, от 15 (28) апреля 1912 года.

2  Бердяев Н. А. Письма Андрею Белому // Указ. источник (см. с. 51). — С. 19.

3 РГАЛИ. — Ф. 142 (А. С. Глинка (Волжский)). — Оп. 1. — Ед. хр. 198. — Л. 161 об., 164 (с некоторыми искажениями опубл.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 459). Это письмо от 14 (27) мая 1912 года.

4  Взыскующие града (см. с. 11). — С. 462, 456. Это письма Бердяева, от 30 мая (12 июня), и Булгакова, от 13 (26) мая 1912 года, — оба к Эрну. Отметим, кстати, что в письме к Белому, от 9 (22) декабря того же года, Бердяев заявил о нежелании печатать «Смысл творчества» в «Пути», из-за слишком большого расхождения «с духом путейским» (см. с. 91 настоящего издания).

5 Взыскующие града (см. с. 11). — С. 457. Это письмо Булгакова к Эрну, от 13 (26) мая 1912 года.

178//179

Сам Бердяев в те же дни написал Эрну о причинах разрыва: «Из редакционного состава "Пути" я ушел, и все, кажется, поняли, что ухожу я не из-за личных историй по поводу Гелло и т.[ому] п.[одобно-го], не из демонстрации, а по глубоко осознанной внутренней потребности. Ничего враждебного и демонстративного в моем выходе нет, я остаюсь сотрудником "Пути" и сохраняю дружеские отношения с его участниками. Но выход из "Пути" для меня морально неизбежен, тут я повинуюсь своему внутреннему голосу. Для меня морально невозможно чувствовать себя в положении человека недобросовестного по отношению к издательству. Я даже думаю, что мне не следовало вступать в состав редакции "Пути". Я не чувствую себя принадлежащим к его духовному организму и это не могло не сказаться. Меня разделяют с Сергеем Николаевичем не разные мысли, идеи [...], а разные чувства жизни, разные религиозные оценки. Наше идейное единство казалось большим, чем реально было наше жизненное единство, и это гораздо глубже, чем различие в характерах и индивидуальностях»1. Булгаков, как видно из этого объяснения, действительно был для Бердяева главной фигурой произошедшего конфликта.

В дальнейшем Бердяев и его бывшие партнеры по издательству вели интенсивную полемику, в том числе и в печати 2. В позднейших публикациях философа-диссидента названы его основные «противники»: кроме Булгакова — Эрн, Флоренский, В. И. Иванов. В статьях середины и второй половины 1910-х годов Бердяев резко атаковал идеологические позиции путейцев, определенно заявлял о своем взгляде на неославянофильство как на отсталую и реакционную идеологию, представляющую собой «большую опасность для России, с которой нужно бороться», говорил о необходимости отказаться от анахронического, как он считал, проекта «христианской государственности» и радикальным образом отделить православную церковь от государства 3. Высказывались и персональные претензии: «Я объявляю себя решительным врагом Ваших нынешних платформ и лозунгов, — на-

1  Там же. — С. 461-462. Это письмо от 30 мая (12 июня) 1912 года.

2  Герцык Евгения [К.]. Воспоминания [1] (см. с. 81). — С. 130, 133 (воспроизв.: Герцык Евгения [К.]. Воспоминания [2] (см. с. 81). — С. 158,

161).

3 См.: Бердяев Николай [А.]. О «вечно-бабьем» в русской душе // Биржевые ведомости (Пг.). — Утр. вып. — 1915. — 14 (27) января. — № 14610. — С. 2; Там же. — 15 (28) января. — № 14612. — С. 2 (по теме этой статьи Бердяев с успехом прочел в Москве 8 (21) февраля 1915 года публичную лекцию «о душе России». Выступление было организовано комитетом «Война и культура». См.: Взыскующие града (см. с.  11). — С. 618-620. Это письма Эрна к Е. Д. Эрн (Векиловой), от 8 (21) и 11 (24) февраля 1915 года); Бердяев Николай [А.]. Новая Россия // Там же. — 23 января (5 февраля). — № 14628. — С. 2; Эрн В. [Ф.]. Налет Валкирий // Там же. — 30 января (12 февраля). — № 14642. — С. 2 (воспроизв.: Эрн Владимир [Ф.]. Меч и Крест (см. с. 35). — С. 92-103. Эта статья Эрна одновременно отражала и позицию в дискуссии других участников «Пути». См.: РО ИРЛИ. — Ф. 549 (М. М. Гаккебуш (Горелов)). — Ед. хр. 80. — Л. 1. О некоторых обстоятель-

179//180

писал Бердяев В. И. Иванову в начале 1915 года. — Я не верю в глубину и значительность Вашего "православия"»1. Таким образом, в итоге философ категорически осудил платформу объединения, соучредителем и ведущим участником которого он был сначала.

По некоторым оценкам, уход Бердяева из «Пути» был воспринят коллегами как крушение замысла о едином православном фронте, неудача всего начинания и самой идеи «православной общественности»2. Если это и так, можно утверждать, тем не менее, что благодаря этому событию предприятие избавилось от многих проблем, создававшихся путейцем-отступником. Коллектив смог обрести несколько большее творческое единство, издательство более четко определилось в своем магистральном направлении.

ствах ее написания и публикации см.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 611, 614. Это письма Эрна к Е. Д. Эрн (Векиловой), от 20 и 30 января (2 и 12 февраля) 1915 года. Кроме того, см. письмо Аскольдова к Эрну, от 30 января (12 февраля), в котором он выказал автору статьи свою поддержку: Там же. — С. 613); Бердяев Николай [А.]. Ницше и современная Германия // Там же. — 4 (17) февраля. — № 14647. — С. 2; Бердяев Николай [А.]. Эпигонам славянофильства // Там же. — 18 февраля (3 марта). — № 14678. — С. 2; Иванов Вячеслав [И.]. Живое предание: Ответ Н. А. Бердяеву // Там же. — 18 (31) марта. — № 14734. — С. 2; [Б. п.]. Спор о славянофильстве // Церковный вестник (Пг.). — 1915. — 2 [(15)] апреля. — № 13. — Стлб. 378-381; Бердяев Николай [А.]. Омертвевшее предание // Биржевые ведомости (Пг.). — Утр. вып. — 1915. — 8 (21) апреля. — № 14771. — С. 2; Бердяев Николай [А.]. Реформа церкви // Указ. источник (см. с. 59); и др. См. комментарий наблюдателя: [Тардов В. Г.]. Два лика // Утро России (М.). — 1915. — 26 февраля [(11 марта)]. — № 56. — С. 2 (подп.: Т.Ардов).

1  Из писем к В. И. Иванову и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал Н. А. и Л. Ю. Бердяевых // Указ. источник (см. с. 122). — С. 140 (воспроизв.: Взыскующие града (см. с. 11). — С. 617). Это письмо от 30 января (12 февраля) 1915 года.

2 Кейдан В. [И.]. Предисловие // Минувшее: Ист. альманах. — [Вып.] 9. — С.  10.  Это утверждение исследователя прямо противоречит свидетельству Бердяева (в его письме к Эрну, от 30 мая (12 июня) 1912 года): «У меня создалось впечатление, что "Путь" стоит твердо, что редакция в общем спелась, и опасностей редакции не грозит. Думаю, что мой уход не может поколебать "Путь", не приведет его к разложению. Да так никто и не ставил вопроса» (Взыскующие града (см. с. 11). — С. 462). Последнее замечание позволяет считать, что сотрудники «Пути» придерживались того же мнения о возможных последствиях расставания с Бердяевым, что и сам Бердяев.

Поначалу они неизменно выступали заодно во всех конфликтных ситуациях и являлись как бы идейной группировкой внутри коллектива. Осенью 1910 года Эрн писал своей жене о напряженных взаимоотношениях в кругу московских религиозных философов: «Всякие Котляревские, Хвостовы и даже, как подозреваю, князь, интригуют ужасно. Явно и злостно перевирают. [...] И еще глубже почувствовалось наше единство с Булгаковым. Травля ведется не против меня, а против нас, т.[о] е.[сть] Булгакова, Бердяева, отчасти Гершензона и меня. Меня поражает, что разруганные мной мусагетчики гораздо лучше относятся ко мне, чем, например, Рачинский, Трубецкой, Котляревский и пр[очие]. Г. А. [Рачинский] мечется и прядает. Князь злится за то, что мы кричим, что нельзя теперь спать; Котляревский, Хвостов интригуют по мелким мотивам. Лопатин заражается ими и тоже волнуется. Словом, кавардак. Но внутри у меня спокойно и ясно. С С. Н. [Булгаковым] сообща мы решили, что время и обстоятельства для нас не из легких и потому нам необходима тактика. Интриге, косности, обывательскому раздражению, самовлюбленному сну и духовному маразму — необходимо противопоставить змеиную мудрость. Мы с С.[ергеем] Николаевичем] решили "застегнуть сюртуки" и больше не "откровенничать". А в своих атаках соблюдать постепенность и некоторый расчет. Когда я передавал С.[ергею] Н.[иколаевичу] разговор с Лопатиным [в котором тот критиковал антилогосовские выступления Эрна], он ужасно волновался — один раз воскликнул: "Но ведь они предают русскую культуру, и в такую минуту!"»1. Булгаков и Эрн были тогда, можно сказать, как братья. «Какое обворожительное впечатление производит С.[ергей] Н.[иколаевич]! — писал "неистовый Роланд" жене в начале 1911 года. — У нас очень много самых тонких душевных точек соприкосновения»2.

Когда обострилась ситуация с Бердяевым, Булгаков старался использовать Эрна в своих действиях против мятежного коллеги3. Однако несколько двусмысленная позиция римского отшельника (одновременно поддерживавшего обе конфликтующие стороны, — что, естественно, было невозможно скрыть) привела к тому, что вскоре его альянс с московским автократом заметно ослаб и в значительной

1  Взыскующие града (см. с. 11). — С. 291. Это письмо от 28 октября (10 ноября) 1910 года. Упомянуты Вениамин Михайлович Хвостов (1868-1920) — юрист, социолог, философ, бывший профессором Московского университета и других высших учебных заведений, — и Сергей Андреевич Котляревский (1873-1940) — историк, юрист, политический деятель, масон, являвшийся одним из лидеров Конституционно-демократической партии, профессором Московского университета. Оба сотрудничали в «Московском еженедельнике», участвовали в Религиозно-философском обществе памяти Соловьева.

2 Взыскующие града (см. с. 11). — С. 333. Это письмо Эрна к Е. Д. Эрн (Векиловой), от 5 (18) февраля 1911 года.

3 См.: Там же. — С. 433-434, 436, 438-440; и др. Это письма Булгакова к Эрну, от января-февраля 1912 года.    

О книге в целом

Евгений Голлербах в книге "К незримому граду" (СПб,: Алетейа, 2000). Автор декларирует, что все авторы, которые печатались в этом издательства, составляли мощную идеологическую группу, и если они печатались где-либо ещё, то это характеризуется так: "Авторы "Пути" прокламировали свои позиции через сторонние издательские структуры" (22). Между тем, нигде Голлербах не доказывает, что Бердяев, Булгаков, Трубецкой были действительно именно монолитной группировкой. Реально же несомненно, что они такой группой не были даже в период наибольшего сближения - в начале 1910-х годов. Происходит подмена: Голлербах исходит из того, что надо доказать. Авторский стиль далёк от академического: "В стране началась православная истерия" (19), - это почти ленинское. Что интерес к религии вырос, факт хорошо известный: в религиозную форму облекался низовой национализм, использовал православие для укрепления империи монарх, появилась "православная мысль" среди интеллектуалов. А вот "истерии" не было, - были довольно разнородные и изолированные друг от друга течения, никогда не составлявшие магистрального направления во вполне секулярной культуре предреволюционной России. О Бердяеве походя роняется: "нарцисс Бердяев" (82).

Странное впечатление производит заявление о том, что либерализм "путейцев" определялся, в числе прочего. "фамильной оппозиционностью по отношению к романовской династии гедиминовичей Трубецких" (30). Не говоря уже о том, что никакой "фамильной оппозиционности" у рода Трубецких не было, апелляция к генам XIV столетия - новое слово в истории. Автор не только не определяет заранее, кого именно он считает "путейцами", но автор игнорирует принципиальные смысловые оттенки. В результате - утверждение резолюции Поместного собора 1917 г. якобы "вырабатывались именно путейскими идеологами" (27). Ссылка на заметку в "Русском слове", написанную еще до созыва Собора, делу не помогает. Дело не только в том, что автор не знает, как принимались соборные резолюции. Дело и в том, что автор отождествляет идею "освящения жизни" Церковью, которую пропагандировал, скажем, Булгаков, с идеей покровительства Церкви со стороны государства. Даже из тех цитат, которые приводит Голлербах, очевидно что "путейцы" мыслили не юридическими, а философскими категориями, и в последнем лишь смысле говорили (и то не все) о "внутреннем влиянии церковной стихии в области государственной" (Булгаков) - о внутреннем, а не внешнем, и о влиянии Церкви на государство, а не о покровительстве государства церковникам.

Голлербах интересно сопоставляет 1990-е годы с 1900-ми, опыт политтехнологов при Кремле с опытом европейских интеллектуалов "Пути":

"В результате политических и экономических преобразований, произошедших в России к настоящему времени, появились значительные независимые личные и корпоративные капиталы, обладатели которых заинтересованы либо могут быть заинтересованы в тех или иных идеолого-пропагандистских акциях. Поэтому обретает актуальной основательно забытый и мало исследованный опыт русских "идейных" предприятий начала века, занимавшихся не добыванием прибыли, а производством и (или) прокламированием определённых идей" (9).

Исследование Голлербаха похоже на те схемы "контрреволюционных заговоров", которые сочиняли большевистские следователи: Трубецкой назначен "лидером группы" (37) - видимо, потому что издательство финансировала любимая им Морозова. Булгаков - "основной труженик" (89), которого посторонние ошибочно считали "главным двигателем издательства". Рачинский - своего рода зиц-председатель. Заголовки - из уголовного дела: "Организаторы и организация" (67). Некоторые авторы "Пути" полностью или частично оплачивали издание своих книг, - из этого Голлербах выводит: "Издательство действительно было коллективным предприятием, в котором каждый, по мере возможностей, участвовал собственным капиталом" (75). Вывод был бы справедлив, если бы Бердяев оплачивал издание книги Эрна, а Эрн - издание Булгакова. Но этого - не было. Заурядная командировка Эрна за границу от Московского университета становится основанием для обобщения: "Пути" содействовал Московский университет" (75).

Чаще всего цитируется Булгаков. Намного реже цитируются Бердяев и Эрн, совсем изредка Вяч.Иванов. В вину "группе" ставится то, что она ограничивалась разговорами: "История предприятия в значительной мере состояла из дискуссий по самым, на посторонний взгляд малосущественным вопросам, из споров о словах, из эмоциональных и не всегда уместных проповедей вместо практических действий" (39).

"Путь" как "предприятие", безусловно, провальное явление. Но "провал" этот - результат неверной постановки вопроса. Автор спроецировал на дореволюционных, вполне европейских интеллектуалов свои представления о существовании некиих "предприятий".

Голлербах демонизирует "путейцев": они оказываются жуткими православными антизападниками, неославянофилами наподобие Флоренского. Происходит это потому, что тенденциозно подбираются цитаты - вдруг представителем всей "группы" становится Эрн, а отношение к "западу" характеризуется по очень нетипичным, ура-патриотическим текстам, которые писали многие интеллектуалы в первый год Мировой войны. Путейцы оказываются почти антисемитами, носителями "традиционного христианского понимания еврейства как нации, предавшей Христа" (50) - а ведь в ссылке к этому тезису Голлербах упоминает и замечательную статью Бердяева "Христианство и антисемитизм", прямо полярную антисемитской традиции. Впрочем, к делу это отношения в любом случае не имеет, и Голлербах это знает - ведь с 1912 г. Бердяев от "Пути" отошёл, и в этом смысле рассуждения Голлербаха о его статьях 1915 г. неуместны.

"Путейцы" оказываются преемниками Победоносцева (57). Голлербах целиком принимает характеристику издательства, данную полицейским осведомителем в 1911 году: "самое право крыло кадетизма" (59). Чтобы представить издательство правее, чем оно было, в его идеологи притягивается Флоренский ("роль Флоренского в "Пути" была весьма значительной и во многом определяющей" (112), хотя никаких доказательств этому не приводится (кроме упоминаний о "высокой оценке" Флоренского Трубецким и Морозовой). Совершенно загадочным является установление 1919 года как последней даты функционирования "Пути", хотя, конечно, после революции издательство уже не существовало и ничего не выпускало. Голлербах объясняет: "в этот период предприятие неославянофилов занималось не выпуском книг, а исключительно общественно-политической деятельностью" (266). Таким образом, любая речь Булгакова оказывается частью "предприятия" в целом. С таким же успехом можно Советскую власть считать делом "предприятия "Искры".

В реальности никаких "путейцев" не было. Трубецкой в августе 1910 г. писал Морозовой: "Нам нужно не дилетантское богостроительство Бердяева и не постное масло Булгакова".

К числу прямых ошибок можно отнести то, что С.М.Соловьев отнесен к числу "петербургских", либеральных деятелей - тогда как он был деятелем безусловно московским, и если критиковал "Путь", то именно как москвич и отнюдь не сторонник Мережковского. Лучшая часть книга - вторая половина, реферативно-библиографический обзор (слегка систематизированный) отзывов об изданиях "Пути" представителей разных течений.

Как фирменный знак круга Колерова - упрек: мол, издание Гершензона неудовлетворительно с точки зрения "позднейших стандартов". Оцеживание библиографических комаров: не просто Бердяев Н. Опыты, а Бердяев Н.[А]. Опыты...

Любопытно о Рачинском: был женат на дочери Мамонтова (кузине Морозовой) и с 1902 г. вместе с женой был пайщиком типографии А.И.Мамонтова.