Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Марк Блок

КОРОЛИ-ЧУДОТВОРЦЫ

К оглавлению

Глава пятая

Королевское чудо

во времена религиозных войн

и абсолютной монархии

§ 3. Абсолютизм и сакральность королевской власти; последняя легенда французского монархического цикла[1]

Образ действий и чувствований на политическом поприще, отличавший большинство французов во времена Людовика XIV, кажется нам весьма удивительным и даже шокирующим; то же самое можно сказать об английском общественном мнении во времена Стюартов. Мы плохо понимаем ту истовость, с какой люди того времени поклонялись королевской власти и королям; мы с трудом удерживаемся от того, чтобы не увидеть в этом поклонении плод низости и подобострастия. Наше неумение понять столь важную особенность умонастроения эпохи, которая, однако, так хорошо знакома нам из литературы, связана, быть может, с тем, что слишком часто мы изучаем отношение тогдашних людей к власти лишь по трудам знаменитых теоретиков. Абсолютизм – некое подобие религии; меж тем разве тот, кто знает религию лишь из богословских трудов, не остается в неведении относительно ее животворных истоков? Метод этот тем более опасен, что зачастую великие творцы доктрин выражают мысли и чувства своей эпохи дале-

475//476

ко не в чистом виде; полученное ими классическое образование внушило им, наряду с любовью к логическим доказательствам, непреодолимое отвращение к какому бы то ни было политическому мистицизму; они опускают или затеняют все те взгляды своего окружения, которые не поддаются рациональному изложению. Это касается, в частности, Боссюэ, который обязан аристотелевскому учению, впитанному непосредственно или из святого Фомы Аквинского, почти так же сильно, как и Гоббсу. Подчеркнем, насколько разителен контраст между «Политикой, извлеченной из Священного Писания», в сущности столь рассудительной, и отношением ее автора (не отличающегося в этом смысле от своих современников) к монарху – отношением, чрезвычайно близким к исступленному поклонению; все дело в том, что между абстрактным государем, которого рисует нам этот высокоученый трактат, и государем-чудотворцем, помазанным в Реймсе небесным елеем, в могущество которого Боссюэ искренне верил и как священник и как верноподданный, – между этими двумя государями пролегает пропасть[2].

Итак, не будем заблуждаться. Чтобы понять как следует даже самых прославленных теоретиков монархии, необходимо знать, каковы были в их время коллективные представления, унаследованные от предшествующих эпох, но с годами не утратившие власти над умами; ибо, если продолжить только что предложенное мною сравнение, теоретики эти, подобно богословам, занимались тем, что придавали ученую форму мощнейшим чувствам, которые испытывали окружавшие их люди и которыми – более или менее бессознательно – были проникнуты и они сами. Гоббс ставит веру подданных в зависи-

476//477

мость от решений государя; оперируя выражениями, достойными сторонников империи XI века, он пишет: «хотя короли и не облечены священническим саном, однако ж нельзя назвать их и чистыми мирянами, лишенными права творить церковный суд»[3]. Чтобы понять глубинное происхождение этих идей, недостаточно объяснить их социальным пессимизмом и политическим индифферентизмом Гоббса; недостаточно даже вспомнить, что этот великий философ был подданным страны, государь которой официально именовался: «верховный правитель королевства в делах как мирских, так и духовных, или церковных»; все дело в том, что за этими идеями различимы старинные представления о сакральности королевской власти. Когда Гез де Бальзак утверждает, что «особы Государей, кто бы сии ни были, для нас суть священны и неприкосновенны», или когда он говорит об «отпечатках перста Божьего», которыми отмечены короли[4], то разве не выражает он в несколько приглаженной форме то же самое чувство, которое в течение стольких столетий заставляло несчастных золотушных устремляться ко двору французского короля изо всех уголков Франции?

Вместо того чтобы постоянно интересоваться, что думали прославленные корифеи мысли, историк с гораздо большей пользой обратится к чтению авторов второго ряда, перелистает краткие очерки монархического государственного права или похвальные слова монархии – трактаты о королевском величии, рассуждения о происхождении и могуществе королевской власти, панегирики геральдическим лилиям – все те сочинения, каких в XVI и XVII веках было создано множество. Не то чтобы это чтение сулило исследователям особенные интеллектуальные наслаждения. Как правило, произведения такого рода не блещут идеологической глубиной. Жан Ферро, Клод д'Альбон, Пьер Пуассон де ла Бодиньер, Дю Буа, Луи Роллан, отцы Ипполит Ролен или Балтазар де Риез – все эти

477//478

имена (список которых без труда можно было бы продолжить), пожалуй, не способны послужить украшением истории социальной философии; даже Шарль Грассай, Андре Дюшен и Жером Биньон, хотя и были мыслителями куда более почтенными, также вполне достойны постигшего их забвения[5]. Однако сочинения такого рода обладают тем преимуществом, что, по причине своей посредственности, а порой даже грубости, дают очень точное представление о народном видении мира. И если даже относительно некоторых из них возникают подозрения, что они написаны наемными памфлетистами, более заинтересованными в том, чтобы заработать деньги, чем в том, чтобы развить некую идею, – тем лучше для нас, ведь мы изучаем чувства, владевшие обществом, а эти профессионалы пропаганды, конечно, с особенной охотой прибегали именно к тем аргументам, на которые наиболее живо реагировали читательские массы.

Идеи, которые чаще всего проповедуют роялистские публицисты XVI и XVII веков, зачастую кажутся банальными всякому, кто хотя бы отчасти знаком с литературой предшествующих эпох. Удивить они могут лишь того, кто не различает в них следов средневекового прошлого; когда речь идет о политических доктринах, да и вообще о любой истории, не стоит принимать чересчур всерьез традиционную – восходящую к гуманистам – мысль о том, что около 1500 г. в Европе произошел резкий культурный слом. Представление о сакральности

478//479

королевской власти, столько раз утверждавшееся писателями Средних веков, остается неоспоримой, постоянно подчеркиваемой истиной и в Новое время[6]. То же относится и к представлению о квазисвященстве королей, хотя здесь единодушие было не таким полным.

Этот вопрос всегда вызывал колебания даже у самых пламенных роялистов. Со временем, насколько можно судить, колебания эти становились все сильнее. Грассай, столь проникнутый сознанием величия французской монархии, столь расположенный верить всем легендам, созидавшим ее чудесный ореол, полагает, однако, необходимым подчеркнуть, причем не один раз, что король, несмотря на все свои церковные привилегии, в сущности является особой сугубо мирской[7]. Позже, после Тридентского собора, в Европе  –  во всяком случае в католической Франции  –  началось укрепление церковной дисциплины и была проведена жесткая граница между клириками, живущими по уставу (regulares), и мирянами; отсюда более острое, чем прежде, нежелание многих авторов смиряться с неопределенным статусом короля, который считается почти священником,

479//480

однако не является таковым. Впрочем, старые представления, лежавшие в основе стольких обычаев и обрядов, сохранили, несмотря ни на что, многочисленных адептов даже в рядах духовенства. «Величие королей Франции, – пишет в 1597 г. епископ Эврё Робер Сено, – природу имеет не вполне мирскую. Доказательств тому имеем мы множество: во-первых, помазывают сих королей святым елеем, доставленным с самого Неба, во-вторых, владеют сии короли данной от Бога благодаря предстательству святого Mapкуля привилегией – даром исцелять золотушных... наконец, обладают они правом регалии, в особенности же регалии духовной, включающей в себя, как видим мы повсеместно, право своею властью распределять церковные бенефиции»[8]. По мнению Андре Дюшена, высказанному в 1609 г., «великие короли наши... испокон веков почитались не чистыми мирянами, но особами, наделенными и священнической, и королевскою властью разом»[9]. В 1611 г. священник Клод Виллет публикует посвященный литургии трактат, об успехе которого свидетельствуют многочисленные переиздания; сопровождая пространными комментариями обряд коронации и рассматривая подробно некоторые его составляющие: помазание рук, целование блюда для облаток и принятие пожертвований от верующих, а главное, причащение под обоими видами, – он приходит к выводу, что король есть «особа смешанная и церковная»[10]. Еще более четкую формулировку

480//481

мы находим у высшего духовного лица при особе короля, ведавшего раздачею милостыни, Гийома Дю Пера, который в 1645 г. обосновывал евхаристическую привилегию французских монархов следующим образом: «Причина, каковой можно сие объяснить, заключается, по моему убеждению, вот в чем: хотя короли Франции и не суть жрецы, каковыми были короли язычников... все ж таки они и не чистые миряне и причастны к священству»[11]. А по мнению отца Балтазара де Риеза, который сочинил в 1672 г. длинное и тяжеловесное похвальное слово династии, коронация превращает членов королевского рода в «особ священных и в каком-то смысле священнических»[12].

Те же умонастроения были распространены и среди английских роялистов, свидетельством чего служат слова, которые автор «Eikon Basilike» вложил в уста Карла I, томящегося в темнице; в ответ на отказ позвать к нему капеллана король говорит: «Быть может, те, кои мне в сей услуге отказали, полагали, будто и сам я обладаю священническими полномочиями, необходимыми, дабы исполнить долг мой перед Господом... В самом деле, верую я, что оба служения, королевское и священническое, сьединяться могут в одном лице, как прежде сьединялись они под одним именем»[13].

481//482

Аргументами в пользу идеи об изначальной близости двух «служений», неизвестными полемистам предшествующих веков, обогатило монархистов изучение христианских древностей. Византийцы после обращения Константина и даже после того как в 382 г. Грациан отверг традиционный титул великого .понтифика, не смогли сразу отказаться о мысли о некоем жреческом, священническом достоинстве, присущем императору. В XVII столетии ученые разыскали остававшиеся неизвестными в Средние века старые тексты, выражавшие эту концепцию. «Да здравствует жрец, басилевс» – восклицали в 451 г. отцы Халкедонского собора, приветствуя Маркиана. Именно это приветствие, узаконенное, по всей вероятности, церемониалом византийского двора, использовал – применив его к Людовику XIV – Дагессо, когда произносил в 1699 г. перед Парижским парламентом «Заключение о принятии Буллы против Изречений святых»: «вместе король и священник  –  так гласят решения Халкедонского собора»[14]. Особенную ценность представляло в этом отношении созданное Евсевием Кесарийским и в Новое время неоднократно переиздававшееся «Житие императора Константина», включавшее в себя знаменитые слова о том, что император есть «tuv екто; того qs.ov каЭесгтаи.ёуос етчокотюс», – слова, которые обычно переводили –  верно или неверно, для нас в данном случае неважно, – как «внешний» или «наружный» епископ[15]. Начиная с XVII века вошло в привычку применять эти слова к королю Франции[16].

483//484

Таким образом возрожденческая эрудиция продлевала жизнь этим остаткам язычества, укрывшимся под маской христианства. Ни в одну эпоху квазибожественная сущность королевской власти и даже самой особы короля не подчеркивалась так четко и даже, можно сказать, так резко, как в XVII столетии: «Итак, о сын мой, – напутствовал английский король Яков наследного принца, – первейшая ваша обязанность – научиться знать и любить Господа, коему обязаны вы двояко: во-первых, потому, что соделал он вас человеком, во-вторых, потому, что соделал он вас малым богом, призванным воссесть на троне и царить над людьми»[17]. Жан Саварон, президент и наместник Овернского сенешальства, именовал монархов Богами во плоти[18]; Андре Дюшен – «Богами на земле»[19]. 13 ноября 1625 г. епископ Шартрский, выступая от имени Собрания духовенства, изъясняется следующим образом: «Итак, подобает знать, что, помимо всеобщего согласия народов и наций, пророки возвещают, апостолы подтверждают, а мученики возглашают, что короли поставлены от Бога; да и этого мало, а знать еще подобает, что сами они суть Боги, и сие не вымысел льстивых языческих угодников, но истина неоспоримая, Священным Писанием столь явственно проповедуемая, что всякий, кто ее отрицать станет, в грех впадет богохульства и святотатства...»[20] Можно было бы привести множество других

483//484

примеров, вплоть до названия роялистского памфлета времен Фронды: «Образ Государя, или Славный портрет, на коем изображены Смертные Божества»[21]. «Вы суть боги, и если вы умираете, власть ваша пребывает бессмертной», – воскликнул Боссюэ, произнося в Лувре в Вербное воскресенье 1662 г. проповедь об «Обязанностях королей»[22]; слова эти, по всей вероятности, не удивили никого из тех, кто слушал в тот день проповедника: сегодня такие речи кажутся нам удивительно дерзкими и даже святотатственными, в ту же пору они звучали совершенно банально.

Нетрудно догадаться, из каких источников черпали писатели и ораторы подобные мысли. Прежде всего, из Библии. Два стиха из Псалма 82: «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы. Но вы умрете, как человеки», – все единодушно относили к королям. К стихам этим прибегает не только Боссюэ в процитированной мною проповеди, но и Кальвин в своем «Комментарии на Псалмы»[23]. И это еще не все. Образован-

484//485

ные люди того времени были воспитаны не на одном лишь Священном Писании, но и на античной литературе. Сколько бы епископ Шартрский ни обличал «вымыслы льстивых языческих угодников», он вынужден был признать, что они были правы, когда приравнивали царей к богам; еще прежде него Клод д'Альбон, объявляя, что «Государь есть больше, чем человек... он – Бог, или по крайней мере, полубог», ссылался на авторитет «древних философов»[24]. В этом случае ученые воспоминания в очередной раз заставляли ревностных христиан изъясняться на языке наполовину языческом. Здесь уместно вспомнить то, что Иоанн Солсберийский, великий гуманист XII века и одновременно один из наиболее энергичных защитников главенства духовного начала над светским, говорил о римлянах: «Народ сей изобрел слова, коими пользуемся мы, дабы лгать повелителям нашим»[25]. Это влияние порой давало себя знать уже в Средние века. В конце XII века Готфрид из Витербо, обращаясь к императору Генриху VI, восклицал: «Ты Бог, из рода богов происходящий»; Готфрид был педант, достойный соперник своего соотечественника и современника Пьетро из Эболи, который имел привычку именовать того государя «Юпитером Громовержцем», а его супругу

485//486

«Юноной»[26]. Примерно столетием позже Эгидий Колонна называл королей «полубогами»[27]; Эгидий также хорошо знал античную словесность; именно знакомство с нею заставило этого автора, относившегося к мирской власти весьма скептически, употребить термин, противоречащий всей его политической системе. Впрочем, в конечном счете подобные отклонения в Средние века встречались довольно редко; следует признать, что подобное злоупотребление именем Божьим стало прави-

486//487

лом лишь в XVII веке. Разумеется, не следует преувеличивать тяжесть словесных прегрешений такого рода; они слишком многим обязаны литературным воспоминаниям, чтобы мы могли принимать их совершенно всерьез. Тем не менее не следует и преуменьшать их значение; слова никогда не бывают совсем независимы от вещей. Поразительно, что в эпоху триумфа веры люди постоянно употребляли выражения, которые их предки почти единодушно сочли бы проявлениями идолопоклонничества. Можно себе представить, что сказал бы Григорий VII о речи епископа Шартрского![28]

В конце XVI века и начале следующего столетия, когда религиозные войны были в разгаре, наступил момент, когда старый спор между regnum и sacerdotium должен был, казалось, вот-вот разгореться с новой силой; полемика между Беллармино и Яковом I Английским представляет собою как бы последний отзвук григорианских времен[29]; то же самое относится и к долгой дискуссии между теологами относительно тираноубийства. Однако в целом духовенство, в особенности духовенство французское, становилось все более и более терпимым к идее сакральности королевской власти. Церковь склонялась к тому, чтобы видеть в претензиях королей на святость не столько по-

487//488

кушение на привилегии духовенства, сколько проявление почтения к религии. Ни одному католику не пришло бы теперь в голову осудить королевское чудо по соображениям богословским. В 1572 г. испанский священник, ревностный поборник ортодоксального учения, блаженный Луис Гранадский в своем «Введении к Символу Веры», затем многажды переизданном и переведенном, совершенно непринужденно, как некогда Бредвардин, упомянул в числе чудес своего времени «дар королей французских исцелять недуг заразный и неизлечимый, название коему золотуха», и посвятил ему довольно пространное рассуждение[30]. Дело дошло до того, что в 1547 г., когда распри с Карлом V заставили папу Павла III выказывать благосклонность к Валуа, святой отец открыто признал подлинность этого «дара»; в булле об основании Реймсского университета, датированной 5 января этого года, он восхваляет «город Реймс, где над христианнейшими королями совершает архиепископ помазание святым елеем, а с ним обретают короли и дар небесный – дар исцелять недужных»[31].

Впрочем, в разные эпохи писатели оценивали этот чудесный дар по-разному. В XVI. веке все или почти все апологеты королевской власти, от Венсана Сиго при Людовике XII или Грассая при Франциске I до Форкателя при Генрихе III, отводят ему в своих трудах почетное место[32]. В XVII веке, напро-

488//489

тив, вопрос о целительном даре становится пробным камнем, помогающим отличить один от другого два разряда, на которые делится вся политическая литература эпохи абсолютизма: первый из них можно назвать литературой философической, а второй – популярной. Авторы, подвизающиеся на поприще популярной литературы, – такие, как Арруа, Ипполит Ролен, Мембур, – охотно рассуждают о целительном даре королей, ибо видят в нем аргумент, способный как нельзя лучше поразить воображение читателей. Авторы, создающие произведения, которые следует отнести к литературе философической, о целительном даре предпочитают не упоминать. Ни Гез де Бальзак в «Государе» или «Аристиппе», ни Боссюэ в своих основных произведениях не единым словом не намекают на исцеления, совершенные королями. Можно ли сказать, что причина тому – их скептицизм? Конечно же, нет. В молчании этом следует видеть всего лишь одно из многих следствий того отвращения, которое испытывали эти мыслители ко всему, что нельзя объяснить рационально. Однако для будущей судьбы возложения рук такой подход представлял собой симптом весьма угрожающий. Конечно, в великое чудо исцеления золотушных продолжали в ту пору верить люди почти всех сословий – в частном письме Боссюэ упоминает о нем как о вещи совершенно очевидной[33], – но при всем том говорить об этом чересчур популярном веровании было как бы стыдно; пройдет время, и станет стыдно в него верить.

Мы уже видели, что, в согласии с древней традицией, Павел III считал источником целительного дара помазание и, в особенности, чудесный елей из Священного сосуда. Таким образом дар этот, в принципе остававшийся слегка подозрительным, как бы освящался обрядом всецело христианским. Возражали против этого подхода лишь наиболее рьяные сторонники святого Маркуля: да и те, как мы знаем, очень скоро капитулировали. Среди самых пламенных роялистов никто уже и не думал оспаривать роль помазания в обретении целительного дара. Вероятно, все теоретики этого лагеря соглашались в том,

489//490

что коронация представляет собою, как говорил Айян, не более чем «церемонию, исполненную благоговения», которая отнюдь не «затрагивает» «оснований верховной власти» и без которой король все равно «остался бы королем»; обстоятельства, сопутствовавшие воцарению Генриха IV, дали политическим писателям повод лишний раз обнародовать эту доктрину, ставшую официальной догмой[34]. Никто не желал признавать, что королевское достоинство зависит от церковного обряда. Однако когда дело доходило до чудотворной мощи, политики-роялисты выказывали меньшую щекотливость. Генрих IV стал королем гораздо раньше, чем совершилась его коронация; однако возложением рук он до коронации не занимался. Он не побывал в Корбени, ибо доступ туда в момент коронования был ему заказан; очевидно, что для того чтобы начать исцеления, он нуждался не в предстательстве святого Маркуля, но в освящении небесным елеем[35]. В вопросе об источнике коро-

490//491

левского чуда, равно как и во многих других вопросах, защитники прав церкви и самые ревностные сторонники королевской власти заключили в XVII веке своего рода перемирие.

Старинные легенды о Священном сосуде, о геральдических лилиях и орифламме по-прежнему имели хождение во Франции. В конце XVI века к традиционному циклу прибавилась новая легенда; нам она особенно интересна, ибо речь в ней идет о первом исцелении золотушных, честь которого легенда приписывает Хлодвигу.

Согласно повсеместно распространенному мнению, право исцелять сообщала королям коронация; меж тем Хлодвиг, как всем известно, был первым французском государем, помазанным на царство, и притом помазан он был елеем, доставленным прямо с неба; естественно было сделать отсюда вывод, что этот государь, отмеченный Всевышним, был также первым, кто умел облегчать страдания недужных. По правде говоря, удивляет в этой легенде лишь одно – что она возникла так поздно[36]. Обязана она своим возникновением таланту краснобая-южанина. Репутация, которой Этьенн Форкатель, родом из Безье, пользуется среди историков юридической науки, оставляет желать лучшего по той причине, что профессора из Тулузы предпочли его Кюжасу, когда этот последний, смущавший традиционалистов-правоведов своими новыми методами, пожелал получить кафедру на тулузском Факультете права. «Глупец, неспособный учить», «homine insulso et ad docendum minus idoneo», – говорит о Форкателе биограф Кюжаса, Папир Массой[37]. Как бы там ни было, ясно, что мыслил Форка-

491//492

тель малооригинально, а писал смутно и бессвязно, свидетельством чему его «Трактат о господстве и философии французов», выпущенный впервые в 1579 г. Книга эта, несмотря на свою посредственность, выдержала несколько изданий[38]. Больше того: именно Форкателю, кажется, принадлежит честь создания той истории о Хлодвиге-чудотворце, которой суждена была впоследствии столь шумная слава. Подобно писателям XVII века, ссылающимся на эту историю, я пытался отыскать упоминание о ней в каких-либо текстах, предшествующих форкателевскому, но преуспел так же мало; приходится признать, что история эта явилась на свет в полном боевом вооружении прямо из головы изобретательного Форкателя. Вот ее краткий пересказ[39]. У Хлодвига был горячо любимый щитоносец; человек этот, которого звали Ланисет – видно, что знакомство нашего автора с ономастикой меровингской эпохи носит весьма поверхностный характер, – заболел золотухой; тщетно он прибегал к самым разным лекарствам, в том числе к средству, предписанному Цельсом, который рекомендовал страдающим золотухой съесть змею. Тут Хлодвигу приснился сон: в этом сне он излечил Ланисета одним прикосновением руки, и в это же самое время комната наполнилась ярчайшим сиянием. Проснувшись и возблагодарив Господа, он в самом деле прикоснулся рукой к язвам щитоносца, после чего тот немедленно выздоровел[40]. Так впервые проявился чудесный

492//493

дар, перешедший от Хлодвига к его сыновьям, а затем ко всем его преемникам. Потрясающий успех этой посредственной побасенки свидетельствует о том, насколько нуждались умы в чем-то подобном. Уже в 1597 г. ее повторяет каноник Мерье[41]. Очень скоро она становится для всех апологетов королевской власти общим местом и даже более того – догматом веры[42]; конечно, хорошие историки, вроде Дю Пера или Сципиона Дюплекса, ее опровергают[43], но кто их слушает? Несмотря на возражения Дю Пера, врач Дю Лоран включает эту историю в свой знаменитый трактат об исцелении золотухи, который очень скоро приобретает немалый вес в ученом мире[44]. История о Хлодвиге-чудотворце пересекает границы; в 1628 г. ее приводит в своей книге один испанский историк[45]. Она прочно занимает место в легендарном наследии Франции и пользу-

493//494

ется неподдельной любовью французов. Автор маленькой книжки под названием «Приписки к завещанию, оставленному Людовиком XIII, королем Франции и Наварры, своему возлюбленному старшему сыну...», которая вышла в свет во время несовершеннолетия Людовика XIV, разворачивая перед читателем любопытную программу патриотических празднеств, предлагает назначить одно из них на «второе воскресенье после Пасхи», дабы «в сей день возблагодарить Господа за дар, ниспосланный святому Хлодвигу (sic!) и всем королям Франции, даровал же он им Священный сосуд и умение исцелять золотуху»[46]. Немного позже Демаре де Сен-Сорлен, сочиняя свою грандиозную национальную и религиозную эпопею «Хлодвиг, или Франция христианская», не преминул пустить в ход столь прекрасный эпизод; и если он слегка видоизменил его, дабы придать вящую остроту повествованию, в сущности перед нами все та же побасенка, которой мы обязаны фантазии Этьенна Форкателя[47]. Тулузский юрист, который, очевидно, очень мало заботился не только о научной точности своих рассуждений, но и об элементарной порядочности своего поведения, дерзнул предложить публике легенду, которая послужила необходимым завершением цикла легенд о чудотворной королевской власти. Можно было бы удивляться успеху этой выдумки, если бы история других легенд этого же цикла не доказывала, как легко принимается на веру чей-то вымысел, если вырастает из коллективных представлений[48].

494//495

Но гораздо лучше, чем все рассуждения публицистов и даже чем все легенды, могущество чудотворной королевской власти доказывается популярностью королевского чуда во Франции в XVII веке и ролью, которое оно сыграло в английских гражданских войнах того же столетия.

§ 4. Исцеление золотушных посредством возложения рук в эпоху французского абсолютизма и первых гражданских войн в Англии

Во французской монархии XVII века обряд возложения рук окончательно завоевал себе место среди торжественных церемоний, призванных подчеркнуть величие государя[49]. Лю-

495//496

довик XIII и Людовик XIV совершали этот обряд в дни всех великих праздников: на Пасху, в день Пятидесятницы, на Рождество или в первый день Нового года, иногда на Сретение, Успение и в праздник Всех Святых[50]. Если церемония проходила в Париже, королевский прево извещал о ней за несколько дней на всех перекрестках с помощью глашатаев, а также посредством афиш; до нас дошли несколько таких объявлений времен Людовика XIV[51]; вот текст одной из афиш, которые

496//497

тогдашние зеваки в дождь и в ведро читали на стенах домов родного города: «Именем короля и господина маркиза де Сурша, королевского прево. Доводится до всеобщего сведения, что в ближайшее воскресенье, в праздник Пасхи, совершит Его Величество над больными золотухой обряд возложения рук, и произойдет сие в 10 часов утра в галерее Лувра, сообщается же сие того ради, чтобы не остался никто в неведении и все, страждущие сим недугом, явились бы к месту совершения обряда, ежели будет на то их желание. Дано в Париже, где Король пребывает, месяца марта дня двадцать шестого, года одна тысяча шестьсот пятьдесят седьмого. К сему: де Сурш.

Объявлено и прочтено на всех перекрестках города Парижа и окрестностей его мною, Шарлем Канто, присяжным глашатаем Его Величества, а также помощниками моими Жаном Дю Босом, Жаком Ле Френом и Этьенном Шаппе, присяжными разносчиками новостей вышесказанного Государя, и расклеено по городу месяца марта дня двадцать шестого, года одна тысяча шестьсот пятьдесят седьмого».

Само действо происходило в разных интерьерах, смотря по ситуации; в Париже местом совершения обряда становилась, как правило, большая галерея Лувра или – реже – нижняя зала того же дворца; в других городах – залы или дворы замков или дворцов, парки, монастыри или церкви. Поскольку на церемонию приходило очень много народа, она, особенно в жаркую погоду, сильно утомляла короля, тем более в пору его малолетства (это, в частности, касается Людовика XIII в начале его царствования[52]); однако государь уклонялся от исполнения этого своего долга лишь под предлогом серьезного недомогания; он жертвовал собою ради здоровья подданных. Больных к королю не допускали лишь в те периоды, когда в стране свирепствовала эпидемия, – из страха, как бы зараза не перекинулась на короля[53]. Больные, однако, продолжали

497//498

приходить: «Докучают они мне без меры. Толкуют, что королям чума не страшна... Думают, что я король не живой, а карточный», – говорил малолетний Людовик XIII, которого эта «докука» приводила в ярость[54]. Дело в том, что чудотворный дар нимало не утратил своей былой популярности; мы располагаем некоторыми цифрами, относящимися к царствованиям Людовика XIII и Людовика XIV (эти последние, как правило, менее точны); они не уступают тем цифрам, которые относятся к более ранним эпохам; за один день король принимал несколько сотен, а порой и больше тысячи больных; в 1611 г. 2210 человек за весь год, в 1620 г. – 3125 человек, на Пасху 1613 г. 1070 человек за один раз[55]; 22 мая 1701 г., в день Троицы – 2400 человек[56]. Когда, по той или иной причине, регулярная периодичность нарушалась, наплыв толпы на первой церемонии после перерыва оказывался поистине ужасающим; на Пасху 1698 г. приступ подагры помешал Людовику XIV совершить возложение рук, поэтому на Пятидесятницу к нему явились целых три тысячи золотушных[57]. В 1715 г., в субботу 8 июня, накануне Пятидесятницы, в «день великой жары», король, стоявший уже одной ногой в могиле, в последний раз исполнил свой долг целителя; он возложил руки почти на 1700 человек[58].

Как и прежде, окрестности королевского дворца заполняла в назначенные дни толпа, состоявшая из людей самых разных национальностей; слава французского чуда, как и в прошлые века, распространялась далеко за пределы королевства. Если верить отцу Мембуру, «власть» короля-чудотворца вообще не признавала никаких природных границ, ни «гор, именуемых

498//499

Пиренеями либо Альпами, ни Рейна, ни океана», ибо «сама природа королю подчинялась»[59]. Очевидец возложения рук Жозюэ Барбье, находившийся в июне 1618 г. при дворе в Сен Жермен-ан-Лэ, оставил живописную картину всего этого разномастного народа, «испанцев, португальцев, итальянцев, немцев, швейцарцев, фламандцев и французов», которые в день Пятидесятницы, выстроившись «вдоль главной аллеи под сенью дерев», ожидают появления юного короля[60]. Представители духовенства просили об исцелении наравне с мирянами; нам известны по меньшей мере три португальских иезуита, которые в эту пору прибыли во Францию специально для того, чтобы удостоиться королевского прикосновения[61]. Порой распространению этой всемирной славы способствовали изящные искусства. Когда жители Болоньи посещали дворец, служивший резиденцией городским властям, им достаточно было поднять глаза к потолку, чтобы вспомнить об удивительной власти короля «над природой». Между 1658 и 1662 гг. кардинал Джероламо Фарнезе, легат, правивший этим городом, приказал украсить галерею старого дворца фресками, выполненными в помпезном театральном стиле болонской школы: так были написаны восемь больших композиций, каждая из которых изображала эпизод – реальный или легендарный –  из истории старого города; член старого княжеского рода, который в ту пору довольно тесные политические узы связывали с Францией, кардинал Фарнезе очень кстати вспомнил, что в 1515 г. Франциск I предстал перед жителями Болоньи в роли

499//500

чудотворца; благодаря этому на правой стене дворцовой залы и по сей день можно увидеть фреску работы Карло Чиньяни и Эмилио Таруффи, на которой король дотрагивается рукой до шеи коленопреклоненной женщины, а вокруг, умело расположенные живописцами согласно законам классического искусства, стоят, выпрямившись во весь рост, или сидят на корточках пажи, военные и больные[62].

Среди иностранцев, которые являлись к королю Франции за исцелением, самый многочисленный разряд составляли испанцы. Словно для того, чтобы вознаградить их за усердие, распорядители церемонии, расставляя больных по порядку, ставили страждущих, прибывших из-за Пиренеев, в первый ряд[63]. Впрочем, поскольку вообще французы относились к ис-

500//501

панской нации без особой симпатии, чрезвычайное рвение испанцев нередко становилось предметом насмешек. Известно, говорили в царствование Людовика XIII политики и протестанты, отчего во времена Лиги Беллармино, Коммоле и прочие светочи Ордена иезуитов так сильно стремились отдать Французское королевство во власть испанской династии: они поступали так из милосердия, дабы облегчить этому золотушному народу доступ к своему штатному лекарю[64]. Другие шутники повторяли историю, которой в день раздачи наград отец Мембур позабавил учеников руанского коллежа: один из испанских знатных сеньоров заболел золотухой; он знал, что излечить его может только прикосновение руки французского короля, но из гордости не хотел признаться ни в своем нездоровье, ни, главное, в том, что верит в могущество вражеского государя; поэтому, скрыв под кирасой и широкими – по тогдашней моде – брыжами шею, обезображенную болезнью, он отправился – якобы как простой посетитель – в Фонтенбло, где в ту пору пребывал Генрих IV; король обнял гостя, дабы выказать свое благорасположение, и тот выздоровел[65]. Однако дальновидные политики относились к делу гораздо более серьезно; они использовали широко известные чувства испанских больных как средство пропаганды. Во времена Ришелье один публицист из французской партии в Каталонии, уговаривая своих соотечественников взять сторону Бурбонов, ссылался в качестве аргумента на королевское чудо[66].

501//502

Эта европейская слава французской династии немало тревожила династии-соперницы. Что могло быть более лестным для Бурбонов, чем эти тревоги, выражавшиеся в ожесточенных нападках писателей, чьи услуги оплачивал австрийский королевский дом? Все эти памфлетисты, особенно многочисленные в первой половине XVII столетия, выказывали чрезвычайную озабоченность чудесной привилегией французских королей; нередко они принимались утверждать, что сходной привилегией обладают и их повелители – венские или мадридские Габсбурги, хотя основывались подобные утверждения на воспоминаниях о былых попытках чудотворства, с самого начала вызывавших у современников очень мало доверия, а зачастую и просто на буйной фантазии пишущих; как бы там ни было, авторы эти всеми силами старались преуменьшить значение столь славного в народе целительного дара. Вот довольно любопытный пример подобного состояния умов. В 1635 г. под названием «Mars Gallicus» было опубликовано сочинение некоего происпански настроенного автора, подписавшегося Александр Патриций Арманак; он не отрицает существования французского чуда: как можно отрицать чудо? подобной дерзости ему бы никто не простил; однако он старается доказать, что дар чудотворства дается Господом вовсе не за какие-то заслуги и нимало не связан ни со святостью, ни с каким бы то ни было превосходством того, кому он ниспослан свыше. Валаамова ослица пророчествовала; следует ли из этого, что по причине своего пророческого дара она должна была получить верховную власть над ослиным народом?[67] Рассуждение в

502//503

сущности вполне ортодоксальное, однако мало кто высказывал его с такой неумеренной резкостью; все дело в том, что под псевдонимом Арманак скрылся суровый теолог, епископ Ипрский Янсений; политическая страсть его подкреплялась определенными представлениями о благодати и божественном произволе, которым впоследствии суждено было наделать немало шума. Впрочем, что бы ни говорили писаки, испанцы по-прежнему прибывали ко двору французского короля и ждали от него исцеления.

Что же касается именитых гостей, прибывавших в Париж, то всем им, включая даже особ лютеранского вероисповедания, полагалось непременно побывать на церемонии возложения рук, считавшейся одной из достопримечательностей столицы, зрелищем, которое, точно так же как месса с песнопением или торжественное заседание Академии надписей, достойны внимания любого приезжего[68].

Итак, историю королевского чуда во Франции в XVII веке следует признать историей чрезвычайно мирной. Разумеется, были люди, в чудо не верившие. Есть немало оснований полагать, что к их числу относились почти все протестанты. Один выходец из протестантской среды, бывший пастор Жозюэ Барбье, в начале царствования Людовика XIII перешедший в католичество и, по всей видимости, желавший извлечь для себя из этой перемены религии как можно больше выгод, не нашел другого способа засвидетельствовать двору свое почтение, кроме как посвятить королевскому чуду сочинение, выдержанное в тонах дифирамбических: «Чудесные свойства священной длани христианнейших

503//504

французских королей, больных исцеляющей, а еретиков обращающей». В своем сочинении Жозюэ Барбье недвусмысленно обвиняет бывших единоверцев в пренебрежении этими «чудесными свойствами»: ведь они то приписывают так называемые исцеления «дьявольскому наваждению», то вовсе отрицают существование исцелившихся больных[69]. Было бы, разумеется, неправильным утверждать, что до отмены Нантского эдикта и даже после него все без исключения реформаты были враждебны монархии. Существует немало произведений, восхваляющих абсолютную монархию, которые написаны протестантами. «Рассуждение о верховной власти королей», опубликованное в 1650 г. пастором Моизом Амиро и направленное против английских революционеров, «Трактат об абсолютной власти Государей», опубликованный в 1685 г. пастором Эли Мерла, писаны людьми, глубоко преданными – по всей видимости, искренне – своему королю. Однако та монархия, образ которой рисуют своим читателям эти верные слуги короля, – монархия без легенд и чудес, и любовь к ней питается исключительно почтением к Библии, откуда черпается обоснование божественного права государей. Позволительно усомниться в том, чтобы толпа могла в течение долгого времени питать пылкую и слепую преданность королю, не находя поддержки в чудесах и мистике, – а ведь именно эту поддержку отнимал у нее кальвинизм. Моиз Амиро положил в основу своего «Рассуждения» библейскую мысль о том, что Господь хранит своих помазанников; однако слова эти, исполненные такого большого смысла для верующих простолюдинов, которые в день коронации присутствовали при помазании их повелителя небесным елеем, принесенным некогда чудесной голубкой, производили, пожалуй, куда меньшее впечатление на людей вроде самого Амиро, которые не только не признавали за реймсским елеем сверхъестественных свойств, но и вообще отрицали под действием своей религии какую бы то ни было эффективность помазания как такового и приписывали ему значение исключительно символическое[70]. В этом смысле Жозюэ Барбье был, возможно, не так неправ, когда утверждал, что между реформатской рели-

504//505

гией и монархическим чувством, во всяком случае таким, какое питали обычно во Франции XVII века пылкие роялисты, существует некая несовместимость.

Даже при дворе далеко не все принимали королевское чудо абсолютно всерьез. Не кто иная, как невестка Людовика XIV герцогиня Орлеанская, впрочем воспитанная в протестантской вере, осмелилась в частном письме – написанном, правда, после смерти Великого Короля, – высказать свое мнение на сей счет: «Здесь верят также, что седьмой сын прикосновением руки может излечивать золотуху. Что до меня, я полагаю, что прикосновение его ровно столько же действия оказать способно, сколько и прикосновение руки королевской», –  следует понимать, что никакого толку не бывает ни от того, ни от другого[71]. Позже мы познакомимся с мнением Сен-Симона, высказанным, правда, также в царствование другого короля и, быть может, под действием бессознательного следования новым идеям[72]. По всей вероятности, в королевском окружении были и другие люди – особенно из числа либертенов, – которые слабо верили в обряд возложения рук, однако вслух они о своем неверии не говорили. Что же касается до народных масс, то нет никаких сомнений, что их вера в королевское чудо была искренней и абсолютной. Недаром толпы больных устремлялись ко двору в надежде на исцеление. История королевского чуда в Англии в том же XVII столетии оказалась гораздо более бурной.

При Карле I дела, на первый взгляд, обстоят почти во всем совершенно так же, как и во Франции. Возложение рук совершается несколько чаще, чем при дворе Бурбонов. От совершения обряда воздерживаются во время эпидемий или в сильную жару. О днях, когда король будет исцелять золотушных, всех жителей страны извещают заблаговременно с помощью печатных прокламаций[73]. Церемония совершается по литурги-

504//505

ческому канону, приспособленному Елизаветой и Яковом I к обычаям английской церкви. Среди народа обряд пользуется большой популярностью; точными цифрами, касающимися этого царствования, мы не располагаем, однако по косвенным данным можно судить, что вера в чудо не ослабела, а рвение больных не уменьшилось. Пришлось даже ограничивать их поток, дабы не слишком утомлять короля и не наносить чересчур ощутимых потерь его казне; некоторые больные, однажды удостоившись королевского прикосновения, стремились к повторению этой процедуры, то ли потому, что первый опыт принес недостаточные плоды и они надеялись добиться лучшего результата, то ли просто потому, что рассчитывали вторично получить весьма щедрую милостыню – традиционного ангела, которого вдобавок можно было затем выгодно продать как талисман; дабы исключить подобные злоупотребления, являться на церемонию больше одного раза больным запретили. Поэтому все золотушные, желавшие присутствовать при совершении обряда, должны были сначала получить от пастора и местных представителей власти бумагу, удостоверяющую, что они еще не разу не удостаивались прикосновения королевской руки[74]. В царствование Карла I чудесный обряд сделался

506//507

полноправным элементом повседневной религиозной жизни страны; 1633 годом датируется характерное нововведение: служба «об исцелении» вошла в состав молитвенника –  The boke of Common prayer, –  который национальная церковь предписывала иметь всем верующим[75]. Итак, возложение рук в этот период представляет собою чудо, на которое в обществе большой спрос и которое возведено в ранг одного из установлений четко организованного монархического государства[76].

Государство это было не просто монархией, но монархией абсолютной. Во Франции при Людовике XIII и Людовике XIV монархия обнаруживала терпимость по отношению к «седьмым сыновьям», хотя они и составляли королям-целителям серьезную конкуренцию. Правда, при Людовике XIII архиепископ Бордоский Анри де Сурди запретил некоторым ли-

507//508

цам – по-видимому, именно «седьмым сыновьям», – притязавшим на звание целителей золотухи, заниматься этим ремеслом в главном городе его епархии; запрещение свое он мотивировал тем обстоятельством, что «привилегия лечить подобных больных возложением рук принадлежит исключительно священной особе нашего христианнейшего короля»[77]. Однако для Франции подобный запрет – вещь совершенно исключительная. В Англии же, напротив, Карл I или его министры объявили конкурентам короля-целителя войну не на жизнь, а на смерть; право лечить золотушных возложением рук имел только король, остальные люди, занимавшиеся подобными исцелениями, рисковали быть обвиненными в оскорблении величества – преступлении, подлежащем рассмотрению знаменитой Звездной палаты[78]: столь обостренная чувствительность

508//509

свидетельствует, пожалуй, о том, что представители английской абсолютной власти ощущали себя на троне куда менее уверенно, чем Бурбоны.

Впрочем, резоны, по которым Стюарты предпочли оставить за собою монополию на сотворение чуда, понять нетрудно. Короли и их окружение знали наверняка: выздоровевшие больные, убежденные, что своим исцелением они обязаны монархии, будут хранить ей верность. По редкой случайности до нас дошел документ, показывающий, как действовало на человека удачное возложение рук. У одного знатного господина, лорда Пулетга, была дочь – несчастное создание, обезображенное золотухой; лорд отправил ее ко двору; в 1631 г. она удостоилась прикосновения королевской руки, и ей тотчас стало лучше. Представить больную королю любезно вызвался государственный секретарь лорд Дорчесгер; после церемонии отец девушки написал ему благодарственное письмо; письмо это, проникнутое подлинным волнением, сохранилось. «Возвращение больной дочери, испытавшей огромное облегчение, – пишет лорд Пулетт, – воскресило больного отца... Великую радость испытал я, узнав, что Его Величество благоволил прикоснуться к бедной моей девочке своими благословенными дланями; тем самым, с Божьей помощью, вернул он мне дитя, каковое так мало я надеялся увидеть вновь, что отдал даже распоряжение о доставлении домой ее трупа... прибыла же она в отчий дом живой и здоровой; состояние ее с каждым днем все улучшается; глядя на нее, вспоминаю я постоянно милостивое Его Величества к ней и ко мне снисхождение и желаю смиренную свою принести ему благодарность»[79]. По всей вероятно-

509//510

сти, многие менее знатные отцы и матери, чьи голоса до нас не дошли, испытывали те же чувства, какие доверил в тот день бумаге благородный лорд. Пусть радости их были плодом иллюзии; для нас гораздо важнее другое: вполне оценить силу преданности верноподданных своему королю нельзя, если не принимать во внимание подобные излияния признательных сердец. Лорд Пулетт, хотя и происходил из пуританского рода, принял позже сторону короля против Парламента; разумеется, память о сотворенном некогда чуде была не единственной и даже не главной причиной такого решения, однако можно ли поверить, что в тот день, когда он принял это решение, он не вспомнил среди прочего и о маленькой больной, некогда считавшейся безнадежной, но однако же исцеленной царственным лекарем?

Меж тем на смену мирной жизни пришла гражданская война. Вера в чудотворный дар сделалась в эту пору одним из догматов той роялистской веры, от которой отказались сторонники Долгого Парламента, но которая продолжала жить в душе простолюдинов. В 1642 г. Карл I покинул Лондон, где буржуа и ремесленники стакнулись с парламентариями, и обосновался в Оксфорде. Уже в следующем году в Лондоне напечатали и пустили по рукам «смиренное прошение всемилостивейшему Королевскому Величеству от нескольких сотен несчастных подданных его, страждущих тем мучительным недугом, что именуется королевской болезнью». Мы, признаются в этой бумаге золотушные, страдаем болезнью «сверхъестественной», которую можно излечить лишь «силою сверхъестественною, кою таит в себе рука Вашего священного Величества». Мы, пишут золотушные, не можем отправиться к Вашему Величеству в Оксфорд, ибо окружают вас там «многие легионы солдат»; посему умоляем мы Ваше Величество возвратиться в Уайтхолл. Авторы прошения утверждают, что не желают вмешиваться в политику, «ибо довольно с них собственных их несчастий». Поверить этому утверждению трудно. Разумеется, это маленькое сочинение – не что иное, как роялистский памфлет. Авторы его снимают маску, когда признаются в самом конце, что надеются на возвращение короля, ибо ждут от него излечения не только золотушных больных, но и «всего государства, кое чахнет с тех пор, как Ваша Милость покинула

510//511

свой дворец Уайтхолл, и, подобно нам, избавиться от своих недугов сможет, лишь когда всемилостивейшая ваша особа туда вернется»[80]. Вдобавок Карл I не возвращался в Лондон отнюдь не потому, что не хотел туда вернуться; его возвращения – во всяком случае, в качестве абсолютного монарха – не хотели лондонцы; на них-то и следовало воздействовать. Некоему изобретательному публицисту пришла в голову мысль растрогать жителей большого города, вложив свои собственные слова в уста бедных золотушных больных. По всей видимости, у него были причины для того, чтобы сыграть именно на этой струне.

Сцены, происходившие в то время, когда король находился в заточении, позволяют предположить, что больные золотухой в самом деле сожалели об отсутствии своего обычного лекаря. В феврале 1647 г. шотландцы выдали Карла комиссарам Парламента, которые увезли его на юг; по ходу всего пути следования короля больные стекались к нему, принося с собою монеты – желательно золотые, а в крайнем случае серебряные, –  которые государь уже не мог выдавать из собственного кошелька, но которые должен был непременно вешать на шею своим пациентам после возложения рук: ведь без этого, считали больные, обряд не оказал бы должного действия. Комиссары пытались не допускать страждущих к королю – якобы в

511//512

интересах безопасности самого короля, ибо, утверждали королевские тюремщики, «многие из сих людей на деле больны (не золотухой, но) другими опасными болезнями и потому недостойны приближаться к Его Величеству»[81]. Те же сцены стали повторяться, когда король, по-прежнему лишенный свободы, был помещен в Холмби. Тут палата общин решила положить конец подобному положению дел; был назначенный специальный комитет для сочинения «декларации по поводу так называемого возложения рук, каковую декларацию надлежит распространить в народе, подверженном сему суеверию»[82]. Текст

512//513

этой прокламации, судя по всему, не сохранился, о чем нельзя не сожалеть: хотелось бы узнать, каким образом ее авторы объясняют причины запрета; это бесспорно пролило бы новый свет на отношение определенных политических кругов к проблеме сакральности королевской власти. Впрочем, у нас есть основания считать, что народные массы эту прокламацию проигнорировали. Авторы так называемого прошения 1643 г. были не слишком далеки от истины, когда называли способность исцелять посредством возложения рук единственной прерогативой, которая принадлежит королю в течение всей жизни и не может быть у него отнята[83]. Когда Карла казнили, ту способность исцелять, какой при жизни короля наделяли его священную руку, стали приписывать его реликвиям, прежде всего платкам, смоченным в его крови[84]. Король-мученик, даже в протестантской стране, все равно рано или поздно превращался в святого.

Позже роялисты утверждали, что Кромвель пытался творить чудеса и, таким образом, присвоить себе даже сверхъестественные привилегии королевской власти[85]; однако это, без

513//514

сомнения, была просто ни на чем не основанная клевета. При Республике и Протекторате обряд возложения рук в Великобритании не совершался вовсе. Старая вера, однако, не умерла. Карл II, живя в изгнании, продолжал выказывать наследственную чудотворную способность, раздавая больным, ввиду оскудения своей казны, серебряные монеты вместо золотых; недостатка в пациентах у него не было; один хитроумный коммерсант организовывал для английских и шотландских золотушных морские путешествия в Нидерланды, где жил со своим бедным двором принц-изгнанник[86]. Больше того; реликвиям – если позволено называть их этим словом – здравствующего претендента приписывали ту же силу, что и реликвиям покойного короля: считалось, что платок, который Карл II во время бегства в Шотландию после сражения при Вустере прижимал к своему кровоточащему носу, способен излечивать золотуху[87]. Всякому, кто желает понять причины Реставрации 1660 г., полезно помнить об этих фактах; дело, разумеется, не в том, что короля возвратили на трон исключительно для того, чтобы он исцелял золотушных, однако сохранение в народе веры в чудотворный дар изгнанного короля  –  важный симптом, которым историку, исследующему этот период, не следует пренебрегать.

Не случайно те, кто готовили Реставрацию, желая воскресить в сердцах подданных веру в монархию, не преминули прибегнуть к королевскому чуду. Уже 30 мая 1660 г. Карл II, только что признанный Парламентом, но находившийся еще на иностранной земле, в нидерландском городе Бреда, совершил чрезвычайно пышно обставленный обряд возложения рук[88]; лишь только вернувшись в Англию, он несколько раз совершил тот же обряд в Пиршественной Зале Уайтхолла, куда по этому поводу всякий раз стекались толпы больных[89]. Сторонники королевской власти

514//515

подогревали народный энтузиазм устными и письменными выступлениями. Сэнкрофт, проповедуя 2 декабря 1660 г. в Вестминстерском соборе, убеждал паству в том, что язвы народа и церкви излечит прикосновение «тех священных рук, коим ниспослал Господь чудесный дар исцеления»[90]. В 1661 г. эта многозначительная аллегория легла в основу весьма многословного и довольно-таки сумасбродного памфлета Джона Берда «Ostenta Carolina»[91]. В 1665 г. из печати вышло небольшое анонимное сочинение, уже впрямую, без всяких метафор, посвященное возложению рук: «Хейрезохи, или О совершенном превосходстве и могуществе королевской длани»[92]. Наконец, в 1684 г. настал черед одного из королевских врачей, Джона Брауна, чья «Adenochoidarelogia» представляет собою абсолютный аналог трактата Дю Лорана, написанный, однако, в Англии и на семьдесят лет позже; это пространное рассуждение о целительной мощи государя, подкрепленное логическими доводами и случаями из жизни[93].

515//516

Историку не дано читать чужие мысли. Мы никогда не узнаем, что думал сам Карл II о том удивительном даре, который столь охотно приписывали ему его подданные. Не будем, однако, торопиться с обвинениями в скептицизме и жульничестве; это значило бы недооценивать силу династической гордости; вдобавок, некоторая вольность нравов отнюдь не исключает легковерности. Во всяком случае, каковы бы ни были тайные думы короля, из всех своих королевских обязанностей он, пожалуй, относился наиболее добросовестно именно к исполнению чудотворного обряда. Он совершал возложение рук гораздо чаще, чем его французский сосед, как правило – если только не случалось большой жары – каждую пятницу. Церемониал при Карле II остался таким же, каким был при его отце и деде. Единственное изменение заключалось в том, что начиная с 1665 г. монету, выдаваемую больным, заменили медалью, отчеканенной специально для этой надобности и не имевшей хождения в качестве звонкой монеты[94]. В английских нумизматических коллекциях и по сей день довольно часто встречаются эти замечательные золотые медали, украшенные, как и старинные ангелы, с одной стороны изображением святого Михаила, поражающего дракона, с надписью Soli Deo Gloria (Одному Богу Слава. – лат.), а с другой – трехмачтового судна с надутыми парусами; чудом исцеленные бережно хранили эти медали, видя в них своеобразные амулеты; раздавали их в таком большом количестве, что хотя сохранились, конечно, далеко не все, очень многие дошли до нас.

Популярность Карла II как врачевателя мы можем измерить в цифрах. Вот некоторые из них: с мая 1660 г. – когда король начал совершать обряд – до сентября 1664 г., иначе говоря, за четыре с небольшим года король возложил руки приблизительно на 23 тысячи человек; с 7 апреля 1669 по 14 мая 1671 г. – то есть за два года – на 6666 человек, если не больше; с 12 февраля 1684 по 1 февраля 1685 г. – без малого за год, причем год, пришедшийся на самый конец царствования (Карл II умер 6 февраля 1685 г.), – на 6610 человек. Конечно, Браун преувеличивал, когда утверждал в 1684 г., что «больше половины нации удостоилось прикосновения коро-

516//517

левской руки и было исцелено Его Священным Величеством с начала благословенной Реставрации»[95]. Однако можно утверждать, не боясь ошибиться, что число золотушных, прошедших перед Карлом II за пятнадцать лет его царствования, равнялось примерно сотне тысяч[96]; среди этих золотушных, если

517//518

верить Брауну, попадались и иностранцы: немцы, голландцы и даже французы; были среди них (это мы знаем совершенно точно, из вполне достоверных документов) и некоторые американские переселенцы, жители Вирджинии и Нью-Хэмпшира, которые пересекли океан, дабы обрести в Уайтхолле исцеление от мучительного недуга[97]. Впрочем, не может быть сомнения, что большинство пациентов составляли англичане и шотландцы. Одним словом, никогда еще король-чудотворец не имел столь шумного успеха. Долгий перерыв в совершении обряда, вызванный правлением Парламента и Кромвеля, лишь оживил всеобщую веру; больные, долгое время лишенные возможности прибегнуть к сверхъестественному лечению, после возвращения августейшего целителя устремились к нему с невиданной прежде страстью, причем страсть эта отнюдь не была минутной вспышкой; больные, как мы видели, продолжали так же истово искать возможности удостоиться прикосновения королевской руки в течение всего царствования. Вера в чудотворную королевскую власть – та самая вера, которую палата общин в 1647 г. столь пренебрежительно причислила к суевериям, – была еще весьма далека от гибели.

Впрочем, и противники ее не желали складывать оружие. Полемика, которую Браун ведет на страницах своей «Adenochairedologia» с нонконформистами, и рассказываемые им поучительные анекдоты о нонконформистах, обратившихся в роялистскую веру под влиянием чудесных исцелений, –  все это достаточно убедительно показывает, что далеко не все относились к королевскому чуду с одинаковым восторгом. В 1684 г. один пресвитерианский пастор подвергся судебному преследованию зато, что дурно отзывался о возложении рук[98].

518//519

Тем не менее даже люди, близкие к этому пастору по убеждениям, при необходимости также прибегали к чудотворному средству. В 1680 г. Монмут, побочный сын Карла II, которого виги прочили на роль наследника престола вместо его дяди герцога Йоркского, по их мнению недостойного трона из-за своего католицизма, совершил триумфальную поездку по западным графствам; судя по некоторым свидетельствам, он –  хотя и был в ту пору, даже в глазах своих сторонников, всего лишь будущим королем, – уже тогда по крайней мере однажды совершил обряд возложения рук[99]. Когда в 1685 г., по-прежнему оставаясь в лоне протестантизма, Монмут с оружием в руках оспаривал корону у своего дяди, ставшего королем под именем Якова II, он продолжал совершать деяния, подобающие королю, – и в том числе целительный обряд. Именно это, среди прочего, инкриминировалось ему в посмертном обвинительном заключении, составленном магистратами Якова II[100]. В обществе все еще господствовало представление, что истинный король – лишь тот, который умеет творить чудеса.

Тем не менее старый обряд, переживавший таким образом последние всплески популярности, в Англии был уже близок к смерти, а во Франции – к упадку.

519//520

[1] К несчастью, мы не располагаем никаким удовлетворительным обобщающим исследованием, в котором абсолютистские доктрины были бы рассмотрены не как социальная философия того или иного писателя, но как выражение направленности идей и чувств, общих для целой эпохи. Разумеется, что некоторые соображения, которые будут изложены ниже, не способны заполнить эту лакуну. В книгах: Figgis. The divine right f the kings; Hitier. La doctrine de 1'absolutisme,  –  имеются лишь самые общие и чересчур теоретические рассуждения на этот счет. Есть также работа, написанная с точки зрения сугубо юридической: Lemaire A. Les lois fondamentales de la monarchic francaise d'apres les theoriciens de 1'ancien regime (th. droit Paris), 1907. Книга Лакура-Гайе (Lacour-Gayet. Leducadon polidque de Louis XIV) содержит множество полезных сведений, которые мы тщетно стали бы искать в других работах; однако сущности проблемы автор почти не касается. Полезно также познакомиться с кн.: See Н. Les idees polidques en France au XVIIe siecle. 1923. Из библиографий роялистской пропагандистской литературы самым удобным для пользования до сих пор остается труд, напечатанный в «Bibliotheca historica» Струве: Scriptores de dtulis praerogadvis, majestate et auctoritate Regum (Franciae) (переиз.:}. G. Meusel. X, 1. Leipzig, 1800. S. 179).

[2] Возможно вообще, что мы хуже всего понимаем как раз те эпохи, о которых много знаем из литературы, читаемой до сих пор. Произведение искусства остается живым, лишь если каждое поколение вкладывает в него что-то свое; по этой причине смысл такого произведения с каждым столетием деформируется все сильнее и порой искажается до неузнаваемости; в результате произведение перестает быть для нас источником сведений о породившей его среде. Выросшие на античной литературе, люди XVII века лишь в очень малой степени понимали Античность. Сегодня мы находимся по отношению к ним примерно в том же положении, в каком они находились по отношению к грекам и римлянам.

[3] De Corpore Politico. II, VIII, 11 (Ed. Molesworth. Т. IV. P. 199): «And though kings take not upon them the ministerial priesthood, yet they are not so merely laic, as not to have sacerdotal jurisdiction».

[4] Arisdppe, Discours septiesme. 2е ed. In-12. 1658. P. 221. О политических взглядах Геза де Бальзака см.: Declarev H J. Les idees polidques de Guez de Balzac // Revue de droit polidque. 1907. P. 633.

[5] Точные названия произведений Ферро, Ролена и Грассая приведены в «Библиографии» (III, § 1); название книги д'Альбона – в примеч. 19. Приводим названия остальных сочинений: Poisson P., sieur de la Bodiniere. Traite de la Majeste Royale en France. 1597; Du Boys H. De 1'origine et autorite des roys. In-12. 1604; Roland L. De la dignite du Roy ou est montre et prouve que sa Majeste est seule et unique en terre vrayment Sacree de Dieu etdu Ciel. Petit in-4°. 1623; Riez B. de,pere (капуцин-проповедник). Lincomparable piete des tres chredens rois de France et les admirables prerogatives qu'elle a meritees a Leurs Majestes, tant pour leur royaume en general que pour leurs personnes sacrees en particulier. In-4°. 1672 – 1674. Т. 1 – 2; Du Chesne A. Les andquitez et recherches de la grandeur et maieste des Roys de France. 1609; Bignon J. De 1'excellence des rois et du royaume de France. 1610; то же под псевдонимом: Dujay Т. La Grandeur de nos roys et leur souveraine puissance. 1615.

[6] Число текстов, на которые в данном случае можно сослаться, бесконечно. Достаточно напомнить, что Боссюэ в своей «Политике, основанной на Священном писании», дает параграфу II книги III название «Королевская власть священна», а 2-й тезис этого параграфа формулирует следующим образом: «Особа короля священна».

[7] См.: Grassaille Ch. Regalium Franciae iura omnia. 1538. Livre II, chapitre II. Арнуль Рюзе в своем знаменитом трактате о регалии (Tractatus juris regaliorum. Praefado. Pars III // Opera. Pet in-4°. 1534. P. 16 – 17) ограничивается тем, что довольно робко приписывает королю «смешанный» статус, позволяющий ему «считаться клириком»: «Radone illius mixturae censentur ut clerici». Напротив, 16 ноября 1500 «Леметр, (держа речь) от имени генерального королевского прокурора», заявил перед лицом Парижского парламента, в соответствии со старинными принципами: «Nam licet nonnulli reges coronentur tantum, alii coronentur et ungantur, ipse tamen rex Francie his consecradonem addit, adeo quod videatur non solum laicus, sed spiritualis» (Дозволительно иным королям короноваться, иным короноваться и помазаться, король же Франции к сему добавляет чин освящения святым миром, дабы показать, что не только мирянин он, но и клирик. – лат.), и тотчас сослался, в подтверждение этого тезиса, на духовную регалию (Arch. Nat X lA. 4842. Fol. 47 v°; ср.: Delachenal. Histoire des avocats. P. 204, n. 4).

[8] Gallica historica in duos dissecta tomos. Folio. 1557. P. 110: «Regia enim Francorum maiestas non prorsus laica dici debet. Primum quidem ex recepta coelitus uncdone sacra: deinde ex coelesd privilegio curandi a scrophulis, a beato intercessore Marculpho impetrato: quo regni Francici successores m hunc usque diem fruuntur. Tertio iure regaliae magna ex parte spirituali in conferendis (ut passim cernere est) ecclesiasdcis peculiari iure benefeciis». См. об этом авторе: Bernard A. De vita et operibus Roberd Cenalis (these letd-es Paris). 1901.

[9] Les andquitez et recherches. P. 164; ср.: See. Loc. cit. P. 38, n. 3.

[10] Les Raisons de 1'office et ceremonies qui se font en 1'Eglise catholique. In-40. Paris, 1611. P. 220 – 222. Виллет был знаком с трактатом о короновании, написанным Жаном Голеном (ср. ниже, с. 638); изменяя более осторожную формулировку, употребленную Голеном по поводу причащения под обоими видами, он пишет: (король) «причащается под обоими видами, подобно священнику, и для того, говорит наш старинный автор, чтобы сознавал король Франции, что достоинство его есть разом и священническое, и королевское».

[11] Histoire ecclesiasdque de la Cour. P. 728. Ср. отчет о коронации Людовика XIII (Godefroy. Ceremonial. P. 452); «Причастился он бесценными Телом и Кровью Господа нашего под обоими видами хлеба и вина, после чего совершил, подобно священникам, обряд омовения, дабы показать, что достоинство его есть королевское и священническое».

[12] L’incomparable piete des tres chredens rois de France. I. P. 12: «... по сему поводу можем мы и должны сказать, что коронация наших королей не есть церемония, необходимая для обретения ими права на французскую корону, коим обладают они от рождения и по наследству. При всем том коронация есть церемония священная, приносящая королям особливые милости небесные и обращающая их в особ священных и в какомто смысле священнических. Поэтому участвуют они в сей церемонии, облаченные в стихарь наподобие тех, в каких ходят наши диаконы, и в королевскую мантию, похожую на епископскую или же на древние ризы священнические».

[13] «It may be, I am esteemed by my deniers sufficient of myself to discharge my duty to God as a priest: thougt not to men as a prince. Inded think both offices, regal and sacerdotal, might well become the same person, as anciently they were under one name, and the united rights of primogeniture». Цит. по: Figgis. Divine Right. P. 256, n. 1. Автор «Eikon» говорил все это совершенно серьезно. Любопытно, что та же самая идея, но уже не всерьез, а в шутку, прозвучала на Святой Елене из уст пленного Наполеона: «Вы ходите на исповедь, – сказал он барону Гурго, – ну что ж! я ведь был помазан, можете исповедаться мне» (Gourgand. Sainte-H61ene. S. d. T. II. P.143).

[14] ОEuvres. Ed. Pardessus. 1819. Т. I. P. 261. О решениях собора и других документах подобного рода см. выше, примеч. 310.

[15] Eusebios. IV, 24. Э.-Ш. Бабю (Babut E.-Ch. Revue critique. Nouv. serie. 1909. T. LXVIII. P. 261) полагает, что Константин хотел сказать «епископ язычников».

[16] См., напр.: Rocks-Flavin В. de la. Treize livres des Parlements de France. Livre XIII, chap. XLIV, § XIV. Folio, Bordeaux, 1617. P. 758: «Общий епископ Франции: в сходных выражениях восхваляют Соборы императора Константина»; D'Aguesseau. Loc. cit. P. 261 («внешний епископ»). Даже в XVIII веке постановление Совета от 24 мая 1766 г. (Isambert. Recueil general. XXII. Р. 452) содержит формулировку «наружный епископ».

[17] Basilikon Doron. Livre I. Ed. Mac Ilwain (Harvard political classic I). 1918. P. 12: «Therefore (my Sonne) first of all things, learne to know and love that God, whom-to ye have a double obligation; first, for that he made you a man; and next, for that he made you a little God to sit on his Throne, and rule over other men».

[18] Третий трактат «О верховной власти Короля» (De la souverainete du Roy. 1620. P. 3); «Всемогущий Господь... поставив вас своим мирским наместником в королевстве вашем, соделал вас Богом во плоти, дабы чтили вас все ваши подданные, услужали вам и повиновались...»

[19] Les Andquitez et recherches. P. 124; ср. р. 171.

[20] Декларация Ассамблеи духовенства, которая подвергла запрещению два пасквиля, носящие название «Misteria Polidca» и «Увещевание преподобного теолога, адресованное Христианнейшему королю Франции и Наварры Людовику XIII»; обе эти брошюры осуждали союз Франции с протестантским державами (Mercure francais. 1626. Т. XI. Р. 1072). Епископ Шартрский уточняет затем свою мысль и смягчает ее шокирующую форму: «Однако ж следует из сего, что те, кто именуются Богами, принадлежат к таковым не по сущности, но по причастности, не от природы, но от благодати, не навсегда, но на некоторое время, ибо они суть истинные наместники Господа Всемогущего и подражают его божественному Величеству, являя собою подобия его на земле».

[21] Moreau С. Bibliographic des mazarinades (Soc. de 1'hist. de France). II. № 1684. См. другие выразительные цитаты в кн.: Lacour-Gayet. Leducation politique de Louis XIV. P. 357 – 358. Кстати, ссылки на произведения, указанные в трех предшествующих примечаниях, я почерпнул именно из этой книги. Ср. также: Du Bois. De 1'origine et autorite des roys. 1604. P. 80 (ср.: Р. 37).

[22] Sermon sur les Devoirs des Rois (2 апреля 1662 г.) // CEuvres oratoires. Ed. Lebarq, revue par Ch. Urbain et E. Levesque. T. IV. P. 362.

[23] Opera (Corpus Reformatorum). XXXII. Psalm С XI. Col. 160; см. менее благоприятный отзыв о королях-богах в: In Habacuc. I, II. Col. 506. Проведенные мною стихи б – 7 Псалма 82 приводят в затруднение новейших комментаторов; порой в них усматривают иронию по отношению к царям нееврейских племен, именовавшим себя богами; см.: Baethgen F. Die Psalmen (Handkommentar zum Alten Testament, Gotdngen). 1897. S. 252.

[24] De la maieste royalle. P. 6: «Государь добродетелью своею, великодушием, тороватостью, кротостью и щедростию по отношению к народу, над коим царствует, превосходит всех прочих людей настолько, что с полным правом и основанием утверждали древние философы, что Государь есть больше, чем человек, что он  –  Бог. Другие же говорили и настаивали, что государи (по причине их совершенств) суть, по крайней мере, полубоги».

[25] Policraticus. Ill, X. Ed. С. С. J. Webb. I. P. 203: «Voces, quibus mentimur dominis, dum singularitatem honore muldtudinis decoramur, nado haec invenit»; здесь, как мы видим, речь идет о повелителях (во множественном числе), однако чуть выше Иоанн Солсберийский ведет речь об апофеозах императоров и добавляет (р. 202 – 203): «Tractum est hinc nomen quo principes uirtutum dtulis et uerae fidei luce praesignes se diuos audeant nedum gaudeant appelari, ueteri quidam consuetudine edam in vido et aduersus fidem catholicam obdnente» (Властители, особо отмеченные подвигами добродетелей и светом истинной веры, дерзают называть себя божественными и сверх того, сим наименованием гордятся, в то время как укоренившийся сей обычай греховен и противен католической вере. – лат.).

[26] Godefroy de Viterbe. Speculum regum // Monum. Germ. SS. XXII. P. 39, v. 196: «Nam Troianorum tu regna tenebis avorum – Filius illorum deus es de prole deorum» (Предков Троянских ты царство наследуешь верно, Сын бо ты их, и то ветви богов происходишь.  – лат.); ср. евгемерисгское рассуждение: р. 138 (стих 178 и след.). Ср. также аналогичные выражения, употребленные немного позже, в 1269 г., в «Adhortado» (Ободрении), составленном итальянским сторонником Гогенштауфенов, Пьетро ди Прецца, о котором мы уже упоминали выше, в примеч. 371; текст этот процитирована изд.: Grauert. Histor.Jahrbuch. 1892. В. XIII. S. 121. – Des magisters Petrus de Ebulo liber ad honorem August!. Ed. Winckelmann. Leipzig, 1874. S. 82, n. 9 (существует также другое издание: Siracwa G. В. Fond per la storia d'ltalia. 1906). Уподоблялись ли Богу не только императоры, но и их великие соперники, папы? Г-н аббат Жан Ривьер (Riviere ]. Le раре est-il un «Dieu» pour Innocent III? // Revue des sciences religieuses. 1922. Т. II. P. 447) задается вопросом: «Считал ли Иннокентий III папу "Богом"»? и отвечает, естественно, отрицательно. Однако он, кажется, не принимает в расчет, что заблуждение, в котором напрасно обвиняли Иннокентия III, фигурирует в числе суеверий, в следовании которым в 1260 г. обвинял своих современников «Аноним из Пассау»; см.: Abhandl. de histor. Klasse der bayer. Akademie. 1875. В. XIII, 1. S. 245: «Peregrinacioni derogant... qui dicunt quod Papa sit deus terrenus, maior homine, par angelis et quod non possit peccare, et quod sedes romana aut invenit sanctum aut reddit; quod sedes romana non possit errare...» (Противу паломничества выступают как раз те, кто говорит, что Папа – Бог земной, больший человека, равный ангелам, что он не может погрешить и (непогрешаемо) то,что римский престол найдет святым или сделает таковым, и что римский престол не может впасть в заблуждение.  лап.).

[27] De regimine principum. Venise, 1498. L. I. Pars I. Cap. IX: «quare cum regem deceat esse totum diuinum et semideum»; cp. cap. VI: «dictum est enim quod decet principem esse super hominem et totaliter diuinum» (Потому королю подобает быть или целиком или вполовину лицом божественным; сказано ведь, что подобает государю быть выше человека и совершенно божественным. – лат.).

[28] В 1615г. парижский теолог Жан Филезак выпустил трактат «De idolatria polidca et legitimo principis cuitu commentarius» (Комментарий о политическом идолопоклонничестве и о законном почитании государя. –  лат.), название которого, на первый взгляд, сулит интересную дискуссию. К несчастью, автор этого небольшого сочинения занимает позицию до крайности неопределенную; он, кажется, не склонен разделять мнение, согласно которому помазание сообщает королю священнический характер (Р. 72), но он и не опровергает этого мнения в открытую; подданные обязаны так же «боготворить» короля, как сын отца. Впрочем, Филезак слыл среди современников человеком крайне переменчивым; его звали «Господин тут, господин там» (Feret P. La faculte de Theologie de Paris, Epoque moderne. 1906. Т. IV. P. 375). В Средние века употребление имени божьего применительно к мирским государям осуждали, например, Карл Великий и Иоанн Солсберийский (см. выше, примеч. 92 и 757).

[29] См.: ServiireJ. de la, S.J. DeJacobo I Angliae rege, cum Card. Roberto Bellarmino, super potestate sum regia turn pondficia disputante. 1900; Serviere J. de la, S. J. Une contro verse au debut du XVI 1е siecle: Jacques 1е1 d'Angleterre etie cardinal Bellarmin// Etudes. 1903. Т. 94, 95, 96.

[30] Fra buys de Granada. Segunda Parte de la introduction del symbolo de la fe. Saragosse, 1583 (мне не удалось справиться с первым изданием, вышедшим в Антверпене в 1572 г.). Р. 171, § VIII: «la virtud que los reyes de Francia tienen para sanar un mal contagioso, у incurabile, que es delos lamparones».

[31] Marlot. Theatre d'honneur. P. 760 (5 января 1547 г.): «Civitas Remensis, in qua Chrisdanissimi Francorum Reges sibi coelitus missum Sanctae Unctionis, et curandorum languidorum munus, a pro tempore existente Archiepiscopo Remensi suscipiunt, et Diademate coronantur».

[32] Любопытно, что Бернар де Жирар дю Айян (Bernard de Girard du Haillan) ни в трактате «О состоянии и успехах Франции» (De 1'estat et succez des affaires de France; 1е ed.  –  1570; я работал с изданием 1611 г.), где в начале книги IV перечислены «прерогативы, права, достоинства и привилегии» королей, ни, насколько мне известно, в своей «Общей истории королей Франции» (Histoire generale des rois de France. Fol. 1576) не упоминает о возложении рук. Возможно, все дело в том, что его предпочтения отданы монархии умеренной и разумной, о которой он рассуждает без тени мистицизма.

[33] См. выше, примеч. 619.

[34] Haillan В. de G. du. De 1'estat et succez des affaires de France. 1611 (1е ed. – 1570). P. 624: «Король остается королем и без коронации и посвящения в короли, каковые суть церемонии, исполненные благоговения и касательство имеющие исключительно до одобрения публики, но не до оснований верховной власти». Ту же теорию излагают Бельфоре и де Беллуа: Weill G. Les theories sur Ie pouvoir royal en France pendant les guerres de religion. 1892 (these lettres Paris). P. 186, 212. Об отношении к рассматриваемому вопросу в начале царствования Генриха IV см. особенно решения Собрания духовенства в Шартре (1591) в кн.: Pithou P. Traitez des droitz et libertez de 1'eglise gallicane. P. 224; см. также любопытное сочинение Клода Фоше, написанное в январе 1593 г.: Fauchet С. Pour Ie Couronnement du roy Henri IIII roy de France et de Navarre. Et que pour n'estre sacre, il ne laisse d'estre Roy et legidme Seigneur (О венчании короля Генриха IV короной французской и наваррской. И о том, что, хоть и не был он коронован, не препятствует ему сие быть королем и законным государем)// CEuvres. In-40. 1610. О ситуации в Англии см.: Figgis. Divine right. P. 10, п. 1. О значении, придаваемом обряду коронации папами в XVII веке, см. любопытный факт, касающийся Габсбургов, в кн.: Battiffol. Lecons sur la messe. In-12. 1920. P. 243.

[35] Дом Удар Буржуа утверждает, что король совершил девятидневные молитвы святому Маркулю в замке Сен-Клу, однако свидетельство его крайне ненадежно: см. ниже, с. 655. Общее и квазиофициальное мнение насчет происхождения целительной власти ясно запечатлено в о6ряднике XVII века (Ed. Franklin. La vie privee, Les medecins. P. 303; ср.ниже, примеч. 781): «Благотворительность королей наших велика в этой церемонии, в коей Небо им потрафило, оделив их в день их коронования привилегиями, коих прочие короли не сподобились» (курсив мой.  –  М. Б.).

[36] Судя по речи послов Карла VII при дворе Пия II, приведенной выше (с. 230 и примеч. 234), можно подумать, будто они уверены, что уже Хлодвиг исцелял золотушных; однако скорее всего в данном случае перед нами не столько отсылка к конкретной легенде, сколько простая дань красноречию.

[37] См.: Berriat de Saint-Prix. Vie de Cujas // Bemat de Samt-Prix. Histoire du droit remain. Paris, 1821. P. 428 et suiv. – здесь приведены слова Папира Массона, на которые уже сослался однажды – в связи с легендой об исцелении золотушных Хлодвигом, – Дю Пера (Du Peyrat. Histoire ecclesiastique de la Cour. P. 802). О Форкателе см. несколько слов в кн.: Weill G. Les theories sur Ie pouvoir royal en France pendant les guerres de religion. P. 194. Курт Глазер (Closer К. Beitrage aur Geschichte der politischen Literatur Frankreichs in der zweiten Halfte des 16. Jahrhunderts // Zeitschrift fur franzosische Sprache und Literatur. 1919. В. XLV. S. 31) отзывается о нем с величайшим презрением.

[38] Два отдельных переиздания в 1580 и 1595 гг., не считая переизданий в собраниях сочинений: см. каталог Национальной библиотеки.

[39] De Gallorum imperio. P. 128.

[40] Если верить Мезере (Mezeray. Histoire de France depuis Faramond jusqu'au regne de Louis Ie Juste. Folio, 1685. L. VI. P. 9), семейство Монморанси притязало на то, что родоначальником его был именно Ланисет. Андре Дюшен (DuchesneA. Histoire genealogique de la maison de Montmorency. Folio, 1624) и Дезормо (Desormeaux. Histoire de la maison de Montmorenci. 2e ed. 1768. Т. 1 – 5) либо не знали об атом предании, либо несочли его достойным внимания. Помимо Мезере, ссылка на него встречается также в кн.: Menin. Traite historique et chronologique du sacre. 1724. P. 325.

[41] De sacris uncdonibus. P. 260.

[42] См., например: (Priezac D. de.) Vindiciae gallicae adversus Alexandrum Patricium Armanacum, theologum. 1638. P. 61; Riez B. de. Lincomparable piete. T. I. P. 32 – 33; Т. II. P. 151; Bourgeois 0. Apologie. P. 9. См. также: De ГЛпсге. Lincredulite et mescreance du sordlege. 1622. P. 159. Из историков см.: Mathieu P. Histoire de Louys XI. 1610. P. 472; Charron. Histoire universelle. Fol. Paris, 1621. Chap. XCV. P. 678 – 679; Шаррон принимает историю Ланисета с некоторыми оговорками, однако сообщает: «Один из моих друзей уверил меня, что читал ее в Реймсе, в одной очень старой рукописи». Дом Марло (Marlot. Le Theatre d'honneur. P. 715) также упоминает об этой рукописи, существование которой представляется мне, однако же, более чем сомнительным.

[43] Du Peyrat. Histoire ecclesiasdque de la Cour. P. 802 et suiv.: о попытках убедить Дю Лорана в недостоверности легенды см.: Ibid. P. 805; см. также наст. изд., с. 99; Dupleix S. Histoire generale de France. T. II. P. 321 – 322. Позиция Мезере (см. выше, примеч. 772) может быть обозначена как вежливое сомнение.

[44] De mirabili. P. 10 sq. Ср. также: Mauclerc. De monarchia divina. 1622. Col. 1566.

[45] Garibay E. Compendio historial de las Chronicas у universal historua de todos los Reynos de Espana. Barcelone, 1628. T. III. L. XXV. C. XIX. P. 202; цит. в кн.: Batista у Roca. Touching for the King's Evil.

[46] Codicilles de Louis XIII roi de France et de Navarre a son tres cher fils ашё... P. 46, 4. Об этом сочинении, датированном – разумеется, фиктивно – 1643 годом, – см.: Lacour-Gayet. Education politique. P. 88 et suiv. 0 причислении Хлодвига к святым см. в кн.: Saver-on /. De la sainctete du roy Louys dit Clovis avec les preuves et auctoritez, et un abrege de sa vie remplie de miracles. 3е ed. In-40. Lyon, 1622, – где, впрочем, нет ни слова о возложении рук.

[47] В книге XXV поэмы Демаре де Сен-Сорлена Хлодвиг излечивает не Ланисета, но сына бургунда Генобальда. В издании 1673 г., где порядок книг изменен, интересующий нас эпизод входит в книгу XIX.

[48] Кстати, честь быть первыми целителями золотухи приписывалась не одному Хлодвигу; Шаррон (Charron. Histoire universelle. Folio. 1621. P. 679) запечатлел предание, согласно которому первым целителем был Карл Мартелл; испанский историк Антон Беутер (Benter A. Segunda Parte de la Coronica generale de Espana... In-40. Valence, 1551. Chap. L. Fol. CXLIII) считал, что привилегию исцелять недуги получил Людовик Святой, когда во время крестового похода в Египет попал в плен к неверным, причем наделил ею короля тот самый ангел, из рук которого, согласно другой, более древней легенде, Людовик получил свой утраченный требник. Того же мнения, кажется, придерживался и Луис Гранадский (см. выше, примеч. 762).

[49] Очень точное описание этого обряда, приведенное в кн.: Du Peyrat. Histoire ecclesiastique de la Cour. P. 819, – полностью совпадает с тем, какое оставил в конце царствования Генриха IV Дю Лоран (Du Laurens. De mirabili. P. 6). В Национальной библиотеке (ms. franc. 4321) хранится рукописный «Всеобщий сборник обрядов, совершавшихся во Франции, и правил, по каким их совершать надлежит», созданный в XVII веке (скорее всего, в царствование Людовика XIII); на первых двух страницах его мы находим «Обряд возложения рук на больных золотухой». Тот же текст был опубликован по рукописи из библиотеки Мазарини (ms 2734) в кн.: Franklin. La vie privee, Les medecins. P. 303 et suiv. Иоганн Христиан Люниг (LunigJ. С. Theatrum ceremoniale historico-politicum. T. II. P. 1015) описывает французский обряд возложения рук, однако не соообщает ничего нового. Относительно царствования Людовика XIII многочисленные сведения и цифры см. в дневнике его врача Эроара: Journal de Jean Heroard sur 1'enfance et lajeunesse de Louis XIII. Ed. Soulie et de Barthelemy. 1868. T. II; к сожалению, в эту публикацию вошли лишь некоторые фрагменты. Во многих местах я дополнил ее по рукописи (см. следующие примечания). Относительно царствования Людовика XIV сведения ценные, но часто неточные в числовом отношении содержатся в различных мемуарах, в частности в «Дневнике» Данжо, а главное, в «Мемуарах» маркиза де Сурша, королевского прево, иначе говоря, верховного судьи, разбирающего преступления, совершенные при дворе (1681 – 1712), который по должности обязан был уделять особенное внимание возложению рук; см.: Sowches. Memoires. Ed. Cosnac et Bertrand. 1882 et suiv. T. 1 – 13. Интересные указания содержатся и в тогдашних газетах: так, благодаря газетчику Робине мы знаем, что в Великую Субботу 1666 г. Людовик XIV возложил руки на 800 больных; см.: Les continuateurs de Loret. Ed.J. de Rothschild. 1881. T. I. P. 838. Об иконографии этого периода см. ниже Приложение II.

[50] Saint-Simon. Memoires. Ed. Boislisle. T. XXVIII. P. 368 – 369: Людовик XIV «причащался, надевши непременно цепь ордена Святого Духа, облачившись в брыжи и в мантию, и происходило это пять раз в год: в Великую Субботу в приходской церкви, во все же прочие дни, а именно накануне Пятидесятницы, в день Успения, за коим следовала месса с песнопением, накануне праздника Всех святых и накануне Рождества,  –  в капелле... и всякий раз при этом совершал он возложение рук». Впрочем, насколько можно судить, абсолютной регулярности в совершении обряда не наблюдалось.

[51] Они хранятся в Национальной библиотеке, в фонде «Registres d'affiches et publications des jures crieurs de la Ville de Paris» («Реестры афишам и объявлениям присяжных глашатаев города Парижа»). Фонд этот (шифры F 48 – F 61) состоит из 14 томов ин-фолио, куда входят документы с 1651 по 1745 г., однако афиши, касающиеся возложения рук, встречаются только в первых двух томах: в томе F 48 (Fol. 419) имеется афиша, возвещающая о церемонии, которая имеет быть на Пасху 1655 г.; в томе F 49 (Fol. 15,35,68, 101, 123, 147, 192) – афиши, возвещающие о церемониях, которые состоялись в праздник Всех Святых 1655 г., 1 января, на Пасху и в праздник Всех святых 1656 г., 1 января и на Пасху 1657 г., 1 января 1658 г. Все афиши составлены однотипно. Ср.: Lecoq. Empiriques, somnambules et rebouteurs. P. 15. О том, что на королевского прево была возложена обязанность объявлять заранее о церемонии «жителям города Парижа или любого другого места, где Его Величество быть изволит», сообщает Дю Пера (Du Peyrat. P. 819).

[52] Heroard. Journal. T. II. P. 32: «Он немного побледнел от трудов, но ни за что же желал сего показать»; р. 76: «Ощущает он слабость».

[53] Ордонанс Генриха IV от 20 октября 1603 г., извещающий о том, что по причине «заразной болезни», свирепствующей в некоторых городах и провинциях, в ближайший праздник Всех Святых король не будет совершать возложения рук, опубликован в кн.: Champollion-Figeac ].-]. Le palais de Fontainebleau. Folio. 1866. P. 299.

[54] Heroard. Journal. T. II. P. 237.

[55] Heroard. Journal. T. II. P. 59, 64, 76 (а также: Bibl. Nat., ms. franc. 4024); Heroard. Ms franc. 4026. Fol. 294, 314 v°, 341vo, 371 v°; Heroard. Journal. T. II. P. 120.

[56] Gazette de France. 1701. P. 251.

[57] Dangeau. Journal. Ed. Soulie. T. V. P. 348.

[58] Ibid. T. XV. P. 432.

[59] De Galliae regum excellentia. 1641. P. 27: «Imperium поп Ругепаеоrum jugis aut Alpium, non Rheni metis et Oceani circumscriptum, sed ultra naturae fines ac terminos, in aegritudinem ipsam et morbos, a quibus nulla Reges possunt imperia vindicare, propagatum acceperunt... Ita Galliae Regum arbitrio sibiectam esse naturam».

[60] Des miraculeux effects. P. 25.

[61] Heroard. Ms franc. 4026. Fol. 341 v° (15 августа 1620 г.): «возложил руки на двух больных португальских иеузитов»; Franco A. Synopsis annaHum Societads Jesu (см. ниже, примеч. 936); судя по датам, весьма маловероятно, чтобы иезуит, упомянутый у Франко, оказался одним из тех двоих, которых упоминает в 1620 г. Эроар: ведь он умер в 1657 г., по всей вероятности, вскоре после того, как над ним был совершен обряд возложения рук.

[62] См. ниже, Приложение II, № 11.0 роли семейства фарнезе и оказываемой им Францией с 1658 г. поддержке в борьбе против папства см.: Germ Ch. Louis XIV et Ie Saint Siege. 1894. Т. 1 – 2; в 1667 г. кардинал Фарнезе был внесен в список претендентов на папскую тиару, пользующихся благосклонностью короля Франции (Ibid. Т. II. Р. 185).

[63] Об этом осталось множество свидетельств; см., напр.: Hedoard. Т. II. Р. 215, 233; Du Law-ens. P. 8; De I'Ancre. P. 166; Du Peyrat. P. 819. MoreauR. De manu regia. 1623. P. 19; см. также обрядник, опубликованный в кн.: Franklin. P. 305. Иностранцы получали при Людовике XIII более щедрую милостыню, чем французы: четверть экю вместо двух су: Du Peyrat. Р. 819; ср.: Hedoard. Т. II. Р. 33. При Людовике XIV, согласно кн.: Oroux. Histoire ecclesiastique de la Cour. T. I. P. 184, n. q, – величина милостыни, во всяком случае в счетных денежных единицах, вообще возросла, однако иностранцам по-прежнему продолжали платить больше, чем «природным французам»: первым причиталось 30 су, а вторым всего 15. Согласно кн.: Sorria В. de. Abrege de la vie de tres auguste et tres vertueuse princesse Marie-Therese d'Austriche reyne de France et de Navarre. In-12. 1683. P. 88, – королева эта основала в Пуасси богадельню «для устройства в оной всех больных, и краев отдаленных прибывших» и мечтающих излечиться от золотухи. Однако из документов, приведенных Октавом Ноэлем (Noel О. Histoire de la vUle de Poissy. P., 1869. P. 254, 306 et suiv.), явствует, что богадельня в Пуасси была основана солдатами из Ашерского лагеря и «прочими прохожими солдатами». Как и прежде – во всяком случае, при Людовике XIII, – больным, прибывшим ко двору заранее, выдавали милостыню, на которую они могли бы прожить вплоть до дня совершения обряда: Du Peyrat. P. 819. Об испанцах, для которых Людовик XIV, по причине плохого самочувствия не совершавший возложения рук, сделал исключение, см.: Sourches. Memoires. Т. IX. Р. 259; Т. XI. Р. 153; об испанцах и итальянцах, удостоившихся королевского прикосновения на равных основаниях, см.: Ibid. Т. VII. Р. 175.

[64] Эта шутка взята нами из памфлета Андре Риве (Andreae Rived Pictavi... Jesuita Vapulans, sive Castigatio Notarum Sylvestri Petrasanctae Romani, Loyolae Sectarii, in epistolam Petri Molinaei ad Balzacum... Leyde, 1635. С. XIX. P. 388). О полемике, которой эта книжечка обязана своим рождением, см.: Sommervogel С. Bibliotheque de la Compagnie de Jesus (статья «Pietra-Santa». T. VI. Col. 740. № 14. Самое забавное заключается в том, что Морхоф (Morhof. Princeps medicus <Diss. academicae). P. 157), кажется, принял эту шутку всерьез.

[65] De excellentia. P. 31 sq.

[66] Маги у Viladamor F. Cataluna en Francia. 1641; см. раздел «Библиография» (III, § 3). В начале книги напечатаны два посвящения: Людовику XIII и Ришелье; за главой о золотухе следует другая, посвященная геральдическим лилиям и орифламме.

[67] Mars Gallicus. Ed. de 1636. P. 65 sq. Видеть в чуде с золотушными доказательство того факта, что короли Франции обладают властью более «величественной», чем прочие короли, значило бы «fidei Chrisdanae fides... evellere» (исторгнуть из христианской веры веру. – лат.), значило бы выказать себя еще более безумными, чем гуситы, утверждавшие, что законность власти зависит от достоинств ее носителей, но которые, по крайней мере, не требовали от особ, облеченных властью, способностей сверхъестественных. Господь даровал дар речи ослам: «An forte et asinus inter asinos tribues praerogadvas alicujus potestads?» (Так ты, осел среди ослов, может быть, и тут потребуешь какую-нибудь привилегию власти?  – лат.). Книга «Mars gallicus», о которой см.: Hubavit G. De polidcis in Richelium lingua ladna libellis (these lettres Paris). Saint-Cloud, <1856>. P. 72 sq., представляла собою ответ на книгу Арруа (см. раздел «Библиография», III, § 1). В чрезвычайно лестном контексте книгу «Mars gallicus» процитировал знаменитый врач Ван Гельмонт, уроженец Брюсселя, также занявший происпанскую позицию: De virtute magna verborum ас rerum // pera omnia. In-4". Francfort, 1707. P. 762, col. 2.

[68] См. любопытное сочинение Иоахима Кристофа Немейца «Пребывание в Париже» (Nemeiz J. С. Sejour de Paris; по-французски звучит только название, а вся книга написана по-немецки). Francfort, 1717. S. 191; Немейц приехал в Парижа 1714 г. с двумя учениками – сыновьями шведского генерала графа Стенбока.

[69] Р. 69–75 (книга вышла в 1618 г.). Об авторе см.: France protestante. 2е ed. Т. I. Col. 797; Pannier]. LEglise reformee de Paris sous Louis XIII (these theolog. prot. Strasbourg). 1922. P. 501.

[70] Amyraut. P. 77–78.

[71] Briefe der Prinzessin Elisabeth Charlotte von Orleans an die Raugrafin Louise. Ed. W. Menzel (Bibliothek des literarischen Vereins in Stuttgart. VI). 1843. S. 407; 25 июня 1719 г.: «Man meint hier auch dass der 7bente sohn die Ecruellen durch anruhren konte. Ich blaube aber dass Es Eben so Viel Krafft hatt aiss der Konig In frankreich ahnruhren».

[72] См. ниже, с. 541.

[73] Несколько прокламаций времен Карла I (и одна прокламация времен Карла II), которые либо сообщают даты возложения рук, либо извещают, что в периоды эпидемий доступ ко двору больным запрещен, либо описывают какие-либо другие условия для совершения церемонии, были опубликованы в: Crawfurd. King's Evil. P. 163 ff. См.: Calendar of State Papers, Domestic, Charles I, под числами 13 мая, 18 июня 1625 г., 17 июня 1628 г., 6 апреля, 12 августа 1630 г. (этот последний текст опубликован на с. 554 тома, относящегося к годам 1629 – 1631); 25 марта, 13 октября, 8 ноября 1631 г.; 20 июня 1632 г., 11 апреля 1633 г., 20 апреля, 23 сентября, 14 декабря 1634 г., 28 июля 1635 г., 3 сентября 1637 г.

[74] Кажется, в первый раз о подобных свидетельствах было сообщено в прокламации от 13 мая 1625 г., процитированной выше, в примеч. 678; то же предписание объявлено вторично 18 июня 1626 г. (Crawfurd. King's Evil. P. 164); при следующих королях предписание осталось в силе. При Карле II появилось правило, согласно которому в каждом приходе должны были вести список всем больным, удостоившимся королевского прикосновения: Notes and Queries. 3th series. 1862. Т. I. P. 497. Таким образом, начиная с этого периода мы располагаем прекрасно сохранившимися источниками. Многие из этих списков, особенно тех, что относятся к царствованию Карла II, были названы в библиографических ссылках или опубликованы; см., напр.: Сох J. С/г. The parish registers of England (The Antiquary's Books). London, <1910). P. 180; Pettigrew. On superstitions connected with the history... ofmedecine. P. 138; Thiselton-Dyer. Social Life as told by Parish Registers. 1898. P. 79; Barnes // Transactions of the Cumberland... Antiquarian Society. T. XIII. P. 352; Andrews. The Doctor. P. 15; Notes and Queries. 8th series. 1895. T. VIII. P. 174; 10th series. 1906. T. VI. P. 345; Farquhar. III. P. 97 fF. Обилие подобных списков – лишнее доказательство популярности возложения рук. Разумеется, в Англии, как и во Франции, больные, прежде чем быть допущенными к королю, подвергались медицинскому осмотру; при Карле I дежурный врач выдавал тем, кого он считал годными, металлические жетоны, служившие им входными билетами: Farquhar. I. P. 123 ff.; точно так же, очевидно, поступали и при Карле II: Farquhar. II. Р. 124 ff.

[75] The boke of common prayer. 1633. British Museum, 3406. Fol. 5. Служба эта вновь появилась в составе «Boke of Common prayer» с начала Реставрации (изд. 1662; Brit. Mus. С 83, е, 13); см. уже в изд.: (Simpson.) A collection of articles... of the Church of England. London, 1661. P. 223; текст службы сохранился в последующих изданиях книги, выходивших уже после того, как английские короли перестали совершать обряд возложения рук; см. ниже, примеч. 856. Описание английского обряда, впрочем малоинтересное: Liinig J. С. Theatrum ceremoniale historico-polidcum. T. II.Р.1043 – 1047.

[76] Как и во Франции, в Англии, наряду с общими церемониями, практиковалось отдельное совершение обряда возложения рук над знатными особами, которым их происхождение не позволяло смешиваться с толпой; именно в подобных условиях, по всей вероятности, была исцелена дочь лорда Пулетта, о которой пойдет речь ниже.

[77] Ордонанс, процитированный в кн.: Brunei G. Notice sur les sculptures des monuments religieux du departement de la Gironde // Rev. archeolog. 1"' serie. 1855. Т. XII, 1. P. 170: «в 1679 г. там в капелле Людовика Святого в церкви Святого Михаила в Бордос еще исцеляли золотушных больных возложением рук; ордонанс архиепископа Анри де Сурди, данный 23 августа этого года, наложил запрет на подобные исцеления, поскольку "привилегия лечить подобных больных возложением рук принадлежит исключительно священной особе нашего христианнейшего короля, а посему буде даже обнаружился бы у кого сей дар, употребление его потребовало бы нашего на то особенного разрешения"». Из этой последней фразы следует, что запрещение, возможно, не носило абсолютного характера. Что же до указания на год 1679, оно, вне всякого сомнения, объясняется опечаткой, поскольку Анри де Сурди был архиепископом Бордоским с 1629 г. по 18 июня 1645 г. (день его смерти). Г-н Брютай, заведующий архивом департамента Жиронда, любезно сообщил мне, что в его архиве подобный ордонанс не значится. Тот факт, что бордоские целители золотухи принимали больных в капелле, не должен удивлять; позже мы увидим, что в ту же самую эпоху власти диоцеза разрешили другому шарлатану, шевалье де Сен-Губерту, исцелять возложением рук от бешенства в одной из часовен Парижа.

[78] В 1632 г. суд рассматривал дело Якова Филиппа Годра или Буагодра: Calendar of State Papers, Domestic, Charles I, 13 января и 7 июня 1632 г. В 1637 г. Звездная палата рассматривала дело Ричарда Леверетга: Goodall С/г. The royal College of Physicians of London. In-40. London, 1684. P. 447 ft.: Calendar of State Papers, Domestic, Charles 1,19 сентября 1637 г.; ср.: Crawfurd. King's Evil. P. 95. В 1637 г. были также рассмотрены дела Гилберта из Престли в графстве Сомерсета: см. выше, с. 415.

[79] Письмо (от 30 апреля 1631 г.), опубликованное в кн.: Green. On the Cure by Touch. P. 80. (ср.: Calendar of State Papers, Domestic, Charles I, под указанным числом): «Ye returne of my sicke childe with so much amendment hath much revived a sick Father... I am much joyed that his Majesty was pleased to touch my poor child with his blessed hands, whereby. God's blessing accompanying that means, he hath given me a child which I had so little hope to keep, that I gave direction for her bones, doubting she would never be able to return, but she is come safe у home and mends every day in her health; and ye sight of her gives me as often occasion to remember his Majestees gradous goodness towards her and me, and in all humilitye and trankfulness to aknowledge it». О Джоне Пулетте, первом бароне Пулетте (1586 – 1649), см.: Diet. of National Biography.

[80] Полное заглавие прошения см. в «Библиографии», III, § 2. О болезни, названной на р. 4 «that miraculous and supernatural evill», на р. 6 говорится: «all maladies may have a remedy by physick but ours, which proceeding fro unknowne mysterious causes claime onely that supernaturall meanes of cure which is inherent in your sacred Majesty». На той же странице авторы прошения объявляют, что не желают иметь ничего общего с невзгодами и несправедливостями своего времени, «having enough t reflect and consider our owne miseries». Ha p. 8 они жалуются на то, что не могут приблизиться к своему королю, «so long as your Majesde resides at xford, invironed with so many legions ofsouldiers, who will be apt to hinder ur accesse to your Court and Princely Person, which others that have formerly laboured with our Malady have so freely enjoyed at London». Ha той же странице: «your palace at Whitehall, where we all wish your Majestie, as well as for the cure of our infirmide, as for the recovery of the State, which hath languished of a tedious sicknesse since your Highnesse departure from thence, and can no more be cured of its infirmide then wee, dll your gracious returne diither».

[81] Journal of the House of Lords. IX. P. 6: письмо комиссаров, которым было поручено стеречь короля, от 9 февраля 1647 г. нового стиля. Авторы письма указывают, что в течение всей поездки, как в Рипоне, так и в Лидсе, «many diseased Persons came, bringing with them Ribbons and Gold, ad were only touched, without any other Ceremony». Они прилагают к письму копию декларации, которую обнародовали в Лидсе 9 февраля: «Whereas divers People do daily resort unto the Court, under Pretence of having the Evil; and whereas many of them are in Truth infected with other dangerous Diseases, and are therefore altogether unfit to come into the Presence of His Majesty». О стремлении больных удостоиться прикосновения руки проезжающего мимо короля см. также свидетельство, процитированное в: Farquhar. Т. I. P. 119. Еще до своего пленения, во время гражданской войны, обедневший Карл вынужден был выдавать милостыню при возложении рук не золотыми, а серебряными монетами: Харе^ОдД. P. 8; Wiseman. A treatise of the King's Evil. P. 247. Из слов Брауна, приведенных в следующем примечании, явствует, что лица, являвшиеся к Карлу во время его пленения, дабы удостоиться прикосновения его руки, приносили с собою золотые или серебряные монеты; если монету выдавал сам король, она была серебряной.

[82] Journal of the House of Commons. V, 22 апреля 1647 г. Палата получила «a letter from the Commissionners from Holdenby of 20° Aprilis 1647, concerning the Resort of great Numbers of People thither, to be Touched for the Healing» (письмо, писанное уполномоченными от Холденби от 20 апреля 1647 г., и трактующее о скоплении народа, коий желает удостоиться возложения рук и тем от болезней исцелиться. – англ.). Назначен комитет, призванный подготовить «a Declaration to be set forth to the People, concerning the Superstition of being Touched for the Healing of the King's Evil» (декларацию, кою надлежит огласить народу и в коей говориться будет о суеверии, в том заключающемся, что возложением рук исцелить можно от королевской болезни. – англ.). Комиссарам вменяется в обязанность «take care that the Resort of People thither, to be touched for the Evil, may be prevented» (позаботиться о том, чтобы скопление народа, желающего удостоиться возложения рук, прекратить. – англ.) и довести эту декларацию до сведения всего народа. Ср.: Whitelock В. Memorials of the English affairs. Folio. London, 1732. P. 244. Мне не удалось разыскать эту прокламацию; ее нет в богатейшей коллекции лорда Кроуфорда, описанной в изд.: Steele R. A bibliography of royal proclamations, 1485 – 1714 (Bibliotheca Lindesiana V – VI). О ребенке, удостоившемся прикосновения королевской руки в Холмби см.: Browne. Adenochoiradelogia. P. 148; о других лицах, над которыми король-узник совершил обряд возложения рук в более поздний период, см.: Ibid. Р. 141 – 146. См. также: Ibid. P. 163, а также ниже, с. 524 – 525.

[83] То the Kings most Excellent Majesty The Humble Petition... P. 4.

[84] Browne. Adenochoiradelogia. P. 109, 150 ff.; из рассказанного здесь анекдота (Р. 150) явствует – и ничего невероятного в этом нет, – что даже офицеры, сражавшиеся на стороне Парламента, бережно хранили реликвии такого рода и считали их действенными. Ср. роялистские памфлеты 1649 и 1659 г., ссылка на которые дана в изд.: The Gentleman's Magazine. 1811. Т. 81. Р. 125 (воспроизв. в: The Gentleman's Magazine Library. Ed. G. L. Gomme. 1884. Т. III. P. 171); Wiseman. Severall Chirurgical Treatises. T. I. P. 195; Crawfurd. King's Evil. P. 101; Farquhar. Royal Charities. II. P. 107; Black W. G. Folk-Medicine. P. 100.

[85] Brmme.V. 181.

[86] Вгоипе. Р. 156 ff.; Relation en forme de journal du voyage et sejour que Ie serenissime et tres puissant prince Charles II roy de la Grande-Bretagne a fait en HoUande. In-40. La Haye, 1660. P. 77.

[87] Farquhar. II. P. 103 – 104, со ссылкой на свидетельства тогдашних роялистов, Блаунта и Пеписа; ср.: Crawfurd. King's Evil. P. 102 (без ссылок).

[88] Relation (см. полную ссылку в примеч. 818). Р. 75, 77.

[89] Pepys. Diary; Mercurius Polidcus, оба под 23 июня 1660 г., цит. в кн.: Farquhar. Royal Charities. II. Р. 109; Diary and Correspondence of John Evelyn. Ed. W. Bray. Pet. in-8°. London, 1859. Т. I. P. 357 (6 июля 1660 г.). Карл II совершал обряд так же, как и его отец; текст литургии опубликован в: Books of Common Prayer (см. выше, примеч. 807); воспроизв. в: Crawfurd. P. 114. Очень подробное описание см. в: Evelyn. Diary. Loc. cit.

[90] S(ancroft) W. A sermon preached in St Peter's Westminster on the first Sunday in Advent... London, 1660. P. 33: «Therefore let us hope well of the healing of the Wounds of the Daughter of our People, since they are under the Cure of those very Hands, upon which God hath entailed a Miraculous Gift of Healing, as it were on purpose to raise up our Hopes in some Confidence, that we shall ow one day to those sacred Hands, next under God, the healing of the Church's, and the People's Evils, as well, as of the King's» (Посему будем твердо уповать на исцеление рам дочери народа нашего, каковое воспоследовать должно от прискосновения тех священных рук, коим ниспослал Господь чудесный дар исцеления, как бы того ради, чтобы сообщить нам надежду и уверенность, что в один прекрасный день будем мы обязаны сим священным рукам, наделенным мощью почти божественной, исцелением немощей церкви нашей, народа нашего, а равно и короля.  – англ.).

[91] Берд, судя по всему, считал, что Карл II в состоянии навсегда уничтожить в своем королевстве золотуху и рахит (reckets).

[92] Посвящено герцогу Йоркскому (будущему Якову II). X6ipd;o)ffl следует переводить как «совершенное превосходство руки».

[93] Подобно трактату Дю Лорана, «Adenochoidarelogia» влючает в себя и сугубо научное исследование золотухи. Возложению рук посвящена только третья часть, озаглавленная «Charisma Basilikon».

[94] Farquhar. II. Р. 134 ff.

[95] Р. 105: «I do believe near half the Nation hath been Toucht and Healed by His Sacred Majesty since His Happy Restauradon».

[96] Сведения о численности больных, над которыми совершил возложение рук Карл II, почерпнуты нами из двух источников: 1) из книги «Adenochoiradelogia», в приложении к которой (Р. 197 – 199) Браун приводит: а) цифры, взятые из журнала, который Томас Хейнес, «сержант» королевской капеллы, вел из месяца в месяца с мая 1660 г. по сентябрь 1664 г.; б) цифры, взятые из журнала (хранившегося в королевской капелле), который вел Томас Донкли, «keeper of his Majesties closet» (смотритель кабинета Его Величества. – англ.), также из месяца в месяц, с мая 1667 по апрель 1682 г.; 2) из свидетельств, прилагавшихся к выданным медалям, о чем см. ниже, Приложение I, с. 596. Второй источник, безусловно, более надежен; сравнивая данные, содержащиеся в нем, с теми, что приводит Браун, мы обнаруживаем некоторые расхождения, большая часть которых объясняется, по-видимому, либо ошибками, допущенными Брауном или его информатором при переписке, или просто опечатками; однако ни одно из этих расхождений не может существенно изменить общий итог и уж во всяком случае не затрагивает порядка величин этой статистики. Данные, которые я привожу в тексте, взяты: 1) относительно периода с мая 1660 по сентябрь 1664 г. из Брауна (точная цифра 23. 801); 2) относительно периода с 7 апреля 1669 по 14 мая 1671 г. из свидетельств, хранящихся в Records Office; уточнение «бббб человек, если не больше» объясняется тем, что есть периоды, которые свидельствами не охвачены (с 15 июня по 4 июля 1670 г., с 26 февраля по 19 марта 1671 г.), причем непонятно, являются ли эти лакуны следствием случайности или же в эти дни возложение рук не совершалось; 3) относительно периода с 12 февраля 1684 г. по 1 февраля 1685 г. также из свидетельств (единственная лакуна приходится на период с 1 по 14 января 1684 г.). Общая сумма всех цифр, приводимых Брауном для обоих рассматриваемых им периодов (то есть для всего царствования, исключая два периода протяженностью по два с половиной года каждый: с 1 октября 1664 по 1 мая 1667 г. и с 1 мая 1682 по б февраля 1685 г.) составляет 90761 (ср.: Farquhar. II. Р. 132): отсюда приведенная мною приблизительная цифра для всего царствования – 100000 человек. Впрочем, не следует забывать, что еще об одной стороне дела цифровые данные отсутствуют полностью: несмотря на все запреты, некоторые больные, по всей видимости, участвовали в совершении обряда по нескольку раз; каково было число подобных «рецидивистов»? этого мы никогда не узнаем. О скоплении народа в дни совершения обряда см.: Evelyn J. Diary. T. II. Р. 205 (28 марта 1684 г.); пит. в кн.: Crawfwrd. King's Evil. P. 107, п. 2.

[97] Crawford, P. 111–112.

[98] Cobbett's Complete Collection of State Trials. T. X. P. 147 ff. Обвиняемый, no фамилии Реузвелл, был осужден судом присяжных по весьма сомнительным свидетельским показаниям, но помилован королем. Правительство Карла II относилось к чудотворной прерогативе короля гораздо менее ревниво, чем правительство Карла I. Примечательно, что Грейтрейке (см. ниже, с. 524) никаким преследованиям не подвергался. Ср.: Crawfwrd,. King's Evil. P. 120.

[99] Green. On the cure by Touch. P. 86 ff., ср.: Gentleman's Magazine. 1811. T. 81. P. 125 (воспроизв. в: Gentleman's Magazine Library. Ed. G. I. Gomme. London, 1884. T. III. P. 171).

[100] HoueU T. B. State Trials. XI. Col. 1059.

 
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова