митрополит Макарий
К оглавлению
В руце Господни власть земли, и потребнаго
воздвигнет во время на ней.
Сир. 10,4
Благословен Господь Иисус Христос, Иже възлюби новыя люди,
Русьскую землю, просвети ю крещеньем святым.
Лаврентиевская летопись. С. 83
Обыкновенно у нас насчитывают до пяти эпох в великом
деле просвещения России Евангелием — до пяти крещений
[299] . Первою эпохою признается проповедь святого
апостола Андрея в странах наших; второю — проповедь славянских апостолов Кирилла
и Мефодия в Болгарии и Моравии и в особенности важнейший труд их — перевод Священного
Писания и богослужебных книг на славянский язык; третьего — крещение первых
князей киевских Аскольда и Дира; четвертою — крещение великой княгини Ольги;
пятою и окончательною — крещение великого князя Владимира [300] .
Этому простому и естественному делению последуем и мы, за
исключением только проповеди святого апостола Андрея, о которой — так как она
касалась собственно стран России, а не царства Русского, явившегося впоследствии,
— мы уже упомянули в своем месте. И прежде всего скажем о переводе Священного
Писания и богослужебных книг на славянский язык, скажем потому, что хотя перевод
сей совершен не у нас, но он точно так же принадлежит и нам, как прочим нашим
братьям-славянам, для которых первоначально совершен; он принадлежит нам ныне
даже более, нежели многим из них, которые, будучи отторгнуты от Церкви православной,
давно уже лишены счастия слышать богослужение на родном языке; скажем прежде
всего потому, что перевод сей совершен в то именно время, когда в новообразовавшееся
царство едва начинали проникать первые лучи святой веры, и, бесспорно, явился
лучшим предуготовительным средством к скорейшему распространению ее в
нашем отечестве. Это исследование послужит вроде перехода от прежней части нашего
сочинения к настоящей и составит самое естественное в нее вступление. Затем
уже по порядку рассмотрим крещение первых князей киевских — Аскольда и Дира
— и состояние христианства в нашем отечестве с этой эпохи до великой княгини
Ольги. Далее — крещение великой княгини Ольги и состояние христианства у нас
до великого князя Владимира. Наконец — крещение самого великого Владимира до
полного образования православной Церкви в нашем отечестве, которая с тех пор
уже непрерывно существует до настоящего времени.
Всматриваясь в это великое событие, обратившее на себя
в наши особенно дни справедливое внимание ученых, необходимо чувствуешь, что
здесь достопримечательно для нас все: и обстоятельства события, и самое событие,
и его последствия
[301] .
При обозрении обстоятельств первый вопрос и важнейший
есть вопрос о времени, когда положено начало сему славному переводу.
Не станем скрывать, что есть некоторые причины догадываться
о существовании у славян какого-либо перевода библейских и богослужебных книг
еще прежде святых Кирилла и Мефодия — только причины, по нашему мнению, маловажные
и вовсе не убедительные.
Такова, во-первых, мысль, что славяне издревле были
знакомы с христианством, что многие из них могли принять святую веру как в пределах
нашего отечества, обитая там, где находились епархии древней Скифии и древней
Сарматии, так особенно в пределах Греческой империи, обитая во Фракии, Македонии
и Иллирике, где существовали епархии с самых первых веков и откуда нередко являлись
славяне для занятия важнейших должностей в Константинополе, даже на кафедре
патриаршей и на императорском престоле
[302] , — мысль, получающая себе новое подкрепление от того, что
славяне были знакомы с христианством по наставлению такой Церкви, которая не
только никогда не имела обычая запрещать новообращавшимся язычникам переводить
Слово Божие на их язык отечественный, напротив, всегда в том им содействовала,
как показывают опыты Ее в отношении к готам, грузинам, армянам и другим. Но
что же из всего этого следует? Отнюдь не больше как только то, что славяне издавна
могли иметь у себя перевод священных книг на родном языке. Могли иметь,
бесспорно, — скажет всякий рассудительный, — но могли и не иметь или по недостатку
людей, которые бы в состоянии были совершить такой труд, или потому, что, входя
в состав епархий, где и пасомые, и пастыри были преимущественно греки, необходимо
должны были пользоваться священными книгами на греческом языке, или по другим
каким-либо причинам. А чтобы славяне составляли тогда где-либо хотя одну чисто
славянскую епархию, этого еще никто не доказал.
Сюда же относятся высокие достоинства славянской речи
в переводе Священного Писания, принадлежащем святым Кириллу и Мефодию, такие
достоинства, которые делают почти невероятным, чтобы столь совершенному труду
славянских апостолов не предшествовало несколько других, менее удачных попыток,
чтобы в языке народа грубого и необразованного с первого разу можно было найти
такие прекрасные и богатые слова и обороты для выражения самых возвышенных истин
Божественного Откровения. Но и против этого довольно заметить: а) что славянский
язык и народ были издревле совсем не так грубы и необразованны, как их обыкновенно
представляют, последуя свидетельству тщеславных греков, любивших величать только
себя образованною нациею, а все прочие народы варварами, б) что славяне
с давних пор могли иметь свою письменность и чрез нее совершенствовать свое
слово, пользуясь чертами, резами, алфавитом греческим или латинским,
если только не имели и собственных букв [303] , а главное, в) что святые Кирилл и Мефодий, переложившие
славянскою речью Слово Божие, знали в полном совершенстве славянский язык. И
совсем нет никакой необходимости предполагать для этого какие-либо предшествовавшие
попытки подобного рода.
По-видимому, некоторый намек на существование у славян
какого-либо перевода библейских и богослужебных книг до Кирилла и Мефодия дают
следующие слова Черноризца Храбра: "Прежде убо словене не имяху книг, но чрътами
и резями чьтяху и гадаху погани суще; крестивше же ся, римьскими и гръчьскими
письмены нуждахуся писати — словеньска речь бе не устроена; и тако беша многа
лета" [304] . Спрашивается, отчего это славяне, которые в язычестве
довольствовались чертами и резами, вдруг почувствовали нужду в лучших буквах,
как только приняли христианскую веру, и на что это, вследствие восчувствованной
ими нужды, употребляли они римские и греческие письмена многа лета? Очевидно,
что причину такой перемены всего естественнее искать в самом христианстве —
в том новом учении, которое славяне приняли и которое хотели иметь на своем
языке и что для сего-то, следовательно, они и употребляли латинские и греческие
буквы. Но сам же Черноризец Храбр совершенно подрывает все подобные гадания
о древнем славянском переводе Священного Писания, когда говорит далее: "Аще
въспросиши словенскыя букаря, глаголя: кто вы письмена сотворил есть, или книты
преложил? То вьси ведят, и отвещавше рекут: святыи Константин Философ, нарицаемми
Кирилл, тъ нам письмена сотвори и книгы приложи, и Мефодие, брат его".
Могли бы мы привести здесь еще свидетельство святого
Златоуста, что у скифов и сарматов был уже и в его дни перевод Священного Писания
или учения апостольского на их родном языке
[305] . Но кто нам поручится, что под этими скифами и сарматами
святой отец разумел собственно тех, которые обитали в наших южных пределах,
а не вообще варваров, из которых многие в то время действительно уже были просвещены
христианством и имели Слово Божие на своем языке, каковы готы, грузины и прочие?
Кто нас уверит, что если и наших, точно, скифов и сарматов разумел святой отец,
то под этими именами надобно понимать непременно славян, а не другие племена,
обитавшие в пределах русских?
Наконец, самое важное, по-видимому, свидетельство о
существовании у славян какого-то перевода, по крайней мере, двух священных книг
— Евангелия и Псалтыри — еще до святого Кирилла представляет древнейшее житие
самого же Кирилла, написанное одним из его современников и ближайших учеников.
В житии рассказывается, что, остановившись в Корсуни на пути своем к хазарам,
святой Кирилл прежде всего "научися ту жидовстей беседе и книгамъ"; потом научился
языку самарянскому: "Самарянин некий ту живяше и, приходя к нему, стяжашеся
с ним, и принесе самарянски книги, и показа ему, и испрошь я у него Философ,
затворися в храме, на молитву ся положи, и от Бога разум приим, чести нача книги
бес порока"; наконец, точно так же научился и языку русскому: "Обрете ту Евангелие
и Псалтырь русскыми писмены писано, и человека обрет глаголюща тою беседою,
и беседова с ним, и силу речи приим, своей беседе прикладая различная письмена,
гласнаа и съгласнаа, и к Богу молитву творя, въекоре начат чести и сказати,
и мнози ся ему дивляху". Из этих слов биографа, который мог быть спутником святого
Кирилла и свидетелем описываемых событий или мог слышать о них от самого Кирилла,
очевидно, что тогда существовали уже какие-то русские письмена и русские книги
— Евангелие и Псалтирь. Но вместе очевидно и то, что святой Кирилл сначала не
понимал ни этих русских письмен, ни русских книг, как прежде не понимал книг
самарянских, что он стал понимать русские письмена и читать русские книги только
при помощи человека, говорившего русскою беседою и объяснившего ему силу речи,
и, применяя сам русские буквы, гласные и согласные, к своему языку, т. е. греческому,
а главное — стал понимать русские письмена и читать русские книги при помощи
Божией, как прежде стал читать книги самарянские. Одно уже это обстоятельство,
что святой Кирилл, знаток славянского языка, сначала не понимал ни русских письмен,
ни русских книг, приводит к сомнению, точно ли они были славянские. Из дальнейшего
повествования того же биографа Кириллова открывается, что сам Кирилл, узнавший
теперь русские письмена и русское Евангелие с Псалтирью, вовсе не признавал
их за славянские.
Когда по возвращении Кирилла от хазар, царь начал посылать
его к моравам, одному из племен славянских, Кирилл отвечал: "Рад иду тамо, аще
имут буквы в язык свой". Мог ли так говорить святой муж, если бы признавал известные
ему русские буквы за славянские? Когда царь вслед за тем сказал, что ни дед
его, ни отец, ни многие другие не нашли славянских букв, сколько ни искали,
и советовал Кириллу просить помощи от Бога, то "Философ, по пръвому обычаю,
на молитву ся наложи и с инеми съпоспешникы; въскореже я ему Бог яви, и тогда
сложи письмена, и нача беседу писати евангельскую: искони бе слово... и
прочая". Если бы Кирилл признавал известные ему русские письмена и русское Евангелие
за славянские, то зачем он изобрел новые славянские письмена и вновь начал переводить
на славянский язык Евангелие, а не воспользовался прежними, готовыми? Да и сам
биограф Кириллов, живший к концу IX в., когда Русское государство только что
образовалось и имя Руси как славянского царства еще не сделалось общеизвестным,
не мог разуметь под русскими письменами и книгами славянские, или славяно-русские,
а назвал их русскими, может быть, потому только, что так назвал их человек-русин
в Корсуни
[306] . Что же такое были эти русские письмена и книги? Нам
кажется справедливою догадка Шафарика, что это были письмена и книги готские.
Готы, как известно, считались одним из народов варяжских, подобно шведам и варягам-руси,
и были им соплеменны. Многие готы еще к концу второго века переселились с помория
Балтийского к Черному морю и Дунаю, а впоследствии и за Дунай и здесь, обитая
в продолжение веков вместе с славянами, сообщили им немало своих слов, готских,
а от них позаимствовали в свой язык немало слов славянских. Здесь же в IV в.,
по принятии готами христианства, епископ Ульфила изобрел для них письмена и
перевел Священное Писание. Небольшая колония этих готов с конца V в. поселилась
в Крыму, в области Дори, неподалеку от Корсуня и имела здесь своих иерархов
и, разумеется, свои священные книги. К этим готам, как к своим соплеменникам
естественно, могли заходить варяго-руссы, так часто путешествовавшие в IX в.
водяным путем чрез Корсунь в Царьград по делам торговли и на службу к императорам
и нередко принимавшие там святое крещение. Один из подобных руссов, случайно
ли находившийся в Корсуни, когда прибыл туда святой Кирилл Философ, или постоянно
там живший (а в Корсуни жило в то время много пришельцев), и мог иметь у себя
готское Евангелие и Псалтирь и называть их, как совершенно ему понятные, своими,
русскими книгами. Кирилл же тем легче мог изучить тогда и понять готское
Евангелие, что в нем, как мы уже замечали, находилось немало славянских слов
[307] . В подтверждение изложенной нами догадки можно указать
на тот несомненный исторический факт, что святой Кирилл действительно изучил
когда-то готский язык, имел у себя под руками готское Евангелие и пользовался
им. Ибо "при сличении древнего славянского перевода (совершенного святым Кириллом)
и с немногими доселе уцелевшими отрывками готского перевода, — свидетельствует
один ученый, — в славянском нам открылось очень много тех же самых готских
слов и в тех же местах, как и в переводе Ульфилы" [308] .
После этого не благоразумнее ли отказаться однажды навсегда
от обольстительной мысли, будто был у славян еще с первых веков какой-либо перевод
хотя некоторых книг священных? Все, что можно придумать в пользу ее, очевидно,
ведет только к предположениям и притом очень шатким, не представляя ни одного
прямого доказательства
[309] . Между тем как, с другой стороны, есть решительные
доказательства, которые говорят, что перевод Священного Писания и богослужебных
книг на славянский язык в первый раз совершен именно во второй половине девятого
века Константином, в монашестве Кириллом, и Мефодием.
Доныне уцелели, хотя в позднейших списках, современные
жизнеописания этих святых братьев, составленные их учениками [310] . И что же? В обоих жизнеописаниях представляется, что
первыми изобретателями славянских букв, первыми пролагателями священных книг
на славянскую речь, первыми учителями словенску языку были святые Кирилл
и Мефодий. В житии святого Кирилла, кроме того что нами приведено выше о изобретении
им славянских букв и переводе Евангелия, повествуется далее, что царь греческий
Михаил послал с Кириллом к Ростиславу, князю моравскому, епистолию и в ней писал:
"Бог, иже велит всякому, дабы в разум истинный пришел, видев веру твою, створи
и ныне, в наша лета, явль буквы в ваш язык, егоже не бе дано было, да и вы причтетеся
велицех языцех, иже славят Бога своим языком", а еще далее говорится, что святой
Кирилл, прибыв к моравам, "вскоре ся весь церковный чин преложи". Равным образом
и житие святого Мефодия свидетельствует, что когда царь посылал его с святым
Кириллом в Моравию, то они "на молитву ся наложиста, да ту яви Бог Философу
словеньскы книгы, и абие устроив писмена и беседу съставль, пути ся ят моравскаго"
[311] . Сохранилась также "Похвала" святому Кириллу, составленная
одним из учеников его, Климентом епископом, который говорит в ней о своем учителе:
"Преложи и весь церковный устав отгреческаго на словеньскы язык... всем бо языком
сокровенныа тайны во извитьях словесных разумно исповедая, сказа, овому писмены,
овому учением"
[312] .
Уцелели и еще два столько же современные свидетельства,
оставленные уже не учениками славянских апостолов, а людьми сторонними, которые,
однако ж, могли иметь об них самые точные сведения. Первое принадлежит папе
Иоанну VIII и находится в буллах его к святому Мефодию от 879 и к богемскому
королю Святополку от 880 г.
[313] ; здесь не только упоминается о словенских письменах,
изобретенных некиим философом Константином, о литургии, святом Евангелии
и божественных чтениях из Ветхого и Нового Завета на славянском языке, но вместе
выражается мысль, что все это возымело начало свое только при Святополке, что
вопрос о славянском богослужении был тогда совершенно нов и что за сие-то дотоле
неслыханное нововведение враги святого Мефодия обвиняли его пред папским престолом.
Второе свидетельство находится в записке неизвестного "Об обращении каринтийцев",
составленной в 873 г., в которой повествуется, что святой Мефодий, изобретши
вновь славянские буквы и заменяя ими буквы и язык латинский, а чрез них вытесняя
и римское учение, унизил в глазах народа славянского отправление богослужения
на латинском языке; и так же, как в буллах папы Иоанна, представляется все это
нововведением
[314] .
Такое же свидетельство о святых Кирилле и Мефодии как первых
виновниках славянской азбуки и славянского перевода священных книг находим 1)
в Прологе Иоанна, экзарха Болгарского, к переведенному им Богословию
святого Иоанна Дамаскина в начале Х в.: "Понеже убо, — так начинает речь свою
экзарх, — святый человек Божий Къстянтин, Философ река, мьногы труды прия,
строя письмена словеньскых къниг, и от Евангелия и Апостола прелагая избер:
еликоже достиже живый в мире сем тьмьнем, толикоже преложь..." — и потом рассказывает,
как по смерти брата святой Мефодий перевел и все Священное Писание [315] . 2) В "Сказании о письменах" Черноризца Храбра, нам
уже известном и относящемся к первой четверти Х в. 3) В житии Климента, епископа
Болгарского, ученика славянских апостолов, написанном вскоре после его смерти
(27 июля 916 г.). одним из его учеников. Здесь говорится о святых Кирилле и
Мефодии: "Они ревностно преподавали учительское слово на еллинском языке и многих
привлекли своею мудростию. Но как славянское племя, или же болгарское, не разумело
писаний, изложенных на языке еллинском, то святые мужи считали это за великое
зло... Что же они делают? Обращаются к Утешителю, от которого исходит дарование
языков и сила слова... И действительно, получив это вожделенное дарование они
изобретают славянские письмена, переводят богодуховенные писания с еллинского
языка на болгарский и стараются передать способнейшим из своих учеников божественные
наставления. И немало было таких, кои пили от источника их учения. Из них избранными
и вождями всего сонма были: Горазд, Климент, Наум, Ангеларий и Савва". И далее:
"Кирилл, как будто ему назначено было пребывать во плоти на столько времени,
чтобы изобресть письмена и перевесть писания, переселяется к Богу..."
[316] . 4) В похвальном слове святым Кириллу и Мефодию, которое,
если и не может быть неоспоримо усвоено ученику их Клименту Болгарскому, по
крайней мере, явилось в XI или даже в Х в. Ибо в списке XII в. оно сохранилось
и до.селе под следующим заглавием: "Слово похвально на память святыма и преславьныма
учителема словеньску языку, сътворшема писмены ему, преложьшема новыи и ветьхыи
закон в язык их, блаженному Кириллу и архиепископу Паноньску Мефодию". В самом
слове сочинитель обращается к славянским апостолам с следующими словами: "Закон
Божий сугубо преложьша, в новый язык предаста, писмена сътворьша ему... не на
тужемь основании свое дело полагающа, нъ изнова писмена въображьша и съвершиста
в язык нов... преидоста оттуду (т. е. от хазар) на западьныя страны, благовестьствующа
слово Божие в язык нов, и весь церковьный закон преложьша от гречьскаго, в свои
им язык предаста... в западьних же странах, Паноньстех и Моравьсках странах
яко солнца въсиявъша, мрака греховна отгънавъша, просветиста букъвами и научьша
ученикы церковному чину испълнь" [317] .
Излишним считаем приводить свидетельства других писателей
XI, XII и последующих столетий. А заметим только, что мысль о святых Кирилле
и Мефодии как первых прелагателях Слова Божия и богослужебных книг на славянский
язык была во все века единодушно принимаема всеми славянами; она соделалась,
можно сказать, одним из священнейших преданий славянской Церкви, которое с благоговением
передавали отцы детям как драгоценную святыню [318] .
Для нас, в частности, русских во времени перевода святыми
Кириллом и Мефодием священных книг на славянский язык достопримечательно еще
то, что оно по началу своему едва ли не в точности совпадает со временем основания
нашего отечества. Сохранилось Сказание об обретении мощей святого Климента,
папы Римского, написанное, по всей вероятности, самим святым Кириллом Философом
и, несомненно, очевидцем и одним из главнейших участников события [319] . В заглавии этого Сказания обозначено, что обретение
мощей совершилось в 861 г.
[320] А как из жития святого Кирилла известно, что он убедил Херсонского
архиепископа отыскать мощи Климентовы во время своего путешествия к хазарам,
и что вскоре по возвращении от хазар он должен был идти к моравам, и пред отправлением
к ним изобрел славянские письмена, и начал перевод Евангелия, то можно предполагать,
что последнее событие могло последовать именно в 862 г. В другом сказании о
мощах святого Климента, написанном современником святого Кирилла Философа на
латинском языке (или в так называемой Итальянской легенде), говорится, что святые
Кирилл и Мефодий, прибывши в Моравию, подвизались здесь четыре с половиною
года, потом по требованию папы Николая I отправились в Рим, где не застали
уже его живым, а встречены были преемником его Адрианом II, который, как известно,
вступил на святительский престол 14 декабря 867 г. [321] Отсюда справедливо
заключают, что время прибытия солунских братьев в Моравию надобно полагать в
первых месяцах 863 г. [322] Но так как святые Кирилл и Мефодий изобрели славянскую
азбуку и начали переводить Евангелие от Иоанна еще в Царьграде пред отправлением
своим в Моравию, то и можно относить начало перевода священных книг к 862 г.,
когда началось и Царство Русское
[323] .
Второй, хотя уже не столько важный, вопрос касательно
обстоятельств рассматриваемого нами перевода священных книг, есть вопрос о месте
этого великого труда. Начало его с довольною основательностию надобно полагать
еще в Константинополе, как свидетельствует древнейшее жизнеописание святого
Кирилла и как очень естественно должно было случиться. Но где он продолжен,
где совершен? Об этом известные нам свидетельства говорят не совсем согласно.
По одним
[324] , святые братья подвизались только в Моравии, куда они
приглашены были тамошними князьями Ростиславом, Святополком и Коцелом [325] ; по другим
[326] — сперва в Болгарии, потом в Моравии; по третьим [327] — наоборот, из Моравии уже приходили и в Болгарию.
Все эти известия, впрочем, одно другого не исключают, а только дополняют и объясняют.
То правда, что святые Кирилл и Мефодий испрошены были у греческого императора
Михаила непосредственно князьями моравскими и не были прежде нарочито приглашаемы
в Болгарию, но, отправившись в Моравию, на пути своем сперва обратили болгаров,
как и гласят некоторые свидетельства
[328] . Совершенно также естественно и то, что эти славянские
апостолы, особенно Мефодий по смерти брата, в продолжение пребывания своего
в Моравии могли снова посещать и действительно посещали обращенных ими болгаров
для большего утверждения их в вере, как и свидетельствует биограф Климента [329] . Но, во всяком случае, должно допустить, что святые
братья обратили христианству не одних моравов, но и болгар, и притом болгар
прежде, ибо это мнение подтверждается и большим количеством свидетельств сравнительно
с другими мнениями
[330] , и важностию некоторых из сих свидетельств [331] , и тем, как увидим далее, что на переводе святых Кирилла
и Мефодия лежит печать наречия болгарского. Следовательно, можно думать, что
этот перевод, начатый в Константинополе, продолжен в Болгарии [332] , а окончен уже в Моравии, где очень долго был архиепископом
святой Мефодий, которому и принадлежит это окончание.
Еще несколько вопросов касаются
собственно лиц, участвовавших в переводе священных книг на язык славянский.
И —
1) Кто были родом святые Кирилл и Мефодий? Издавна укоренилась
мысль, что они были родом греки из города Солуня, где отец их Лев проходил весьма
важную военную должность. Недавно, однако ж, появилась другая мысль, что они
были чистые славяне
[333] . Основанием первого мнения служит то, что в некоторых
древних сказаниях святые Кирилл и Мефодий называются греками или римлянами,
и одно из таких сказаний принадлежит даже их современнику [334] . Но известно, что этими именами часто назывались не
одни природные греки или римляне, а вообще все, находившиеся под властью Царьграда
— нового Рима, какого бы племени кто ни был; следовательно, могли называться
и коренные славяне, несомненно обитавшие в то время в окрестностях Солуня, родины
святых Кирилла и Мефодия
[335] . Кроме того, во многих других известиях о солунских
братьях они отнюдь не называются греками или римлянами
[336] , а в легенде о богемской княгине Людмиле даже говорится,
что святой Кирилл был научен языкам греческому и латинскому [337] . В подтверждение же мысли о славянском происхождении
солунских братьев указывают на наименование святого Мефодия прямо славянином
в одном латинском свидетельстве XIII в.
[338] , на наименование святого Кирилла болгарином
в сербском Синаксаре XV в.
[339] и на слова императора Михаила, которые произнес он
к святым братьям, посылая их в Моравию: "Вы бо еста селунина, да селуняне вси
чисто словенскы беседуют"
[340] . Но два первые свидетельства не могут иметь решительной
силы как слишком поздние, а слова императора выражают только, что все солуняне
говорят чисто по-славянски, а не то, будто все солуняне суть славяне. Потому,
нам кажется, прежнему мнению о происхождении солунских братьев надобно отдать
предпочтение; по крайней мере, греком называет святого Кирилла один из его современников.
2) Оба ли святые брата участвовали в переводе священных
книг? И если оба, то кто из них потрудился больше? И не имели ли они у себя
каких-либо помощников? Есть свидетельства, которые приписывают весь труд одному
святому Кириллу
[341] , не упоминая о его брате; есть другие, которые, хотя не так
ясно, говорят в сем случае об одном святом Мефодии
[342] ; и есть третьи свидетельства — наибольшая часть, и притом
самые важные по древности, — которые говорят вместе о том и другом [343] . Не может быть сомнения, что святые Кирилл и
Мефодий были оба участниками в переводе... Кто же больше? По словам Иоанна,
экзарха Болгарского, святой Кирилл Философ перевел только выбор из Евангелий
и Апостола, т. е. дневные чтения на весь год, и скончался, а все прочее совершил
уже по смерти его святой Мефодий
[344] . По древнему Паннонскому житию последнего и Несторовой летописи,
святой Мефодий трудился и вместе с братом своим, преложивши с ним Псалтирь,
Евангелие с Апостолом и избранными службами церковными, и по смерти брата, переведши
все Священное Писание [345] . Следовательно, вопреки общепринятому
мнению, гораздо справедливее было бы обозначать великий труд славянских апостолов
именем святого Мефодия, нежели именем одного святого Кирилла [346] . Из некоторых свидетельств
узнаем также, что солунские братья имели у себя помощников в переводе священных
книг. Современный жизнеописатель святого Кирилла замечает, что он, решившись
идти на проповедь к моравам, еще в Константинополе "с инеми споспешники сложи
письмена и нача беседу писати Евангельскую". А жизнеописатель святого Мефодия
говорит, что он, от "своих ученик посажь два попы скорописца зело, преложи вборзе
вся книги исполнь" [347] , известие, которое
повторяет потом в Русском временнике и преподобный Нестор
[348] . Наконец, в одной болгарской легенде сохранились даже имена
некоторых лиц, бывших сподручниками славянских апостолов при переводе книг священных.
Эти лица назывались Наум, Клим, Савва, Ангеларий и Еразм и, подобно святым Кириллу
и Мефодию, доселе слывут в Болгарии под именем болгарских книжников
[349] . Очень понятно, откуда могли найтись такие сподручники:
их, между прочим, образовали для себя сами славянские первоучители из тех многочисленных
учеников, которых поспешили собрать вокруг себя, как только пришли в землю моравскую
[350] и из коих некоторые впоследствии явились достойными
преемниками их на степенях иераршеских и в деле преложения на славянский язык
с греческого важнейших книг для Церкви [351] .
3) Какой Церкви: православной ли Восточной или Римской —
славяне обязаны своими первоучителями в вере, а следовательно, и важнейшим трудом
их — переводом библейских и богослужебных книг на язык славянский? Без всякого
сомнения. Церкви православной, вопреки мнению некоторых западных ученых [352] . Ибо, во-первых, не только
в славянских, но и в римских древних сказаниях
[353] ясно повествуется, что Ростислав, князь моравский, присылал
посольство именно к греческому императору Михаилу просить учителя, который бы
научил моравов читать божественные книги на родном языке, и что вслед за тем
действительно и отправлены были в Моравию из Царьграда святые Кирилл и Мефодий,
между тем как ни в одном древнем акте, ни латинском, ни славянском, не говорится
ни слова чего-либо подобного по отношению к Риму и папе. Во-вторых, самый перевод
Слова Божия на язык славянский, варварский, самое отправление божественных
служб на этом языке ясно показывают, что такого рода дело могло быть совершено
только по благословению Церкви Восточной, а вовсе не Западной, которая уже и
тогда имела обычай не дозволять сего обращавшимся язычникам. Да и что как не
преданность святых Кирилла и Мефодия Греческой православной Церкви было главною
причиною разных волнений против них со стороны римско-католических епископов
Паннонии? За что хотели оклеветать славянских апостолов пред народом и пред
папою в неправославии? Зачем первосвященник Римский требовал их в свою столицу?
И если сначала, желая привлечь к себе святых проповедников, а чрез них удержать
за собою Моравию, он дозволил им совершение богослужения на славянском языке
[354] , то разве
вскоре потом не было изречено на это совершенное запрещение, разве сам Мефодий
не объявлен еретиком? [355] Напрасно стараются представить
невероятным [356] , чтобы моравские
князья, бывшие в духовной зависимости от римской тиары, — так как в Моравии
уже распространено было христианство западными Зальцбургскими епископами
[357] — могли просить себе учителя от греков. Невероятного здесь
ничего нет: эта зависимость отнюдь не простиралась до стеснения свободы. Князьям
захотелось иметь у себя таких учителей, которые изъясняли бы народу славянскому
Слово Божие понятною для него речью [358] , и они, зная по опыту, что
не получить им желаемого из Рима, откуда приходили в страну их священники всегда
с латинскою Библиею, по необходимости должны были обратиться с просьбою к Византии.
Может статься, что чрез такое сближение с Грециею моравские князья надеялись
еще получить от нее помощь против немецких государей, с которыми находились
тогда в раздоре [359] .
Напрасно также указывают на то отношение, в каком находились святой Кирилл и
Мефодий к Римскому первосвященнику, на их произвольное подчинение ему и на его
покровительство их проповеди. И славянские апостолы, по христианскому благоразумию,
должны были обратиться к сему первосвященнику с своею покорностию для собственного
успеха, потому что Моравия находилась тогда под его властию, и владыка Рима
нашел себя вынужденным покровительствовать им для собственного же успеха, чтобы
удержать в своем подчинении моравов, которые так возлюбили понятную для них
проповедь солунских братьев. Не надобно забывать и того, что отпадение Церкви
Римской от Церкви вселенской тогда еще вполне не состоялось; тогдашний папа
Иоанн VIII был даже в дружественных сношениях с Царьградским патриархом Фотием,
и следовательно, поездки святых Кирилла и Мефодия в Рим и их покорность папе
отнюдь не могли казаться изменою православной Церкви Константинопольской и свидетельством
их приверженности к Церкви Римской
[360] . Напрасно, наконец, усиливаются доказать, что святые Кирилл
и Мефодий, хотя ввели у славян богослужение на славянском языке, но будто бы
по обрядам не Греческой, а Римской Церкви [361] . Это опровергается показаниями
даже западных документов. В 967 г. папа, утверждая в Праге римско-католическое
епископство, заповедал, чтобы божественная служба была отправляема не по
обрядам Болгарской, или Русской, Церкви, также не по обычаю славянского языка,
но по уставам римско-католической веры
[362] . Не явный ли это знак, что обряды Церкви Болгарской,
основанной Кириллом и Мефодием, были совсем не римские? Диоклейский священник
(1161 г.) говорит, что святейший муж Константин ввел у славян совершение литургии
по обычаю греков (more Graecorum) [363] . Вся римская обрядность, какую
только могли допустить, если еще допустили, святые Кирилл и Мефодий, при совершении
богослужения для просвещенных ими моравов ограничивалась тем, что на литургии
сначала читаны были Апостол и Евангелие на языке латинском, а потом на славянском,
потому что этого только одного домогался от них и сам папа, для большей,
якобы, важности священнодействия [364] . Если же Иоанн VIII говорит
[365] , что, вопросивши Мефодия в
присутствии других епископов, так ли он верует Символу православной веры и поет
его на литургии, как тому учит Римская Церковь и как утверждено на шести Вселенских
Соборах, получил от него ответ утвердительный, то несообразного здесь нет ничего,
потому что на Вселенских Соборах Символ утвержден тот самый, какого доселе держится
православная Церковь, без прибавления Filioque (и от Сына), и это прибавление
не было еще внесено тогда в Символ самою Церковию Римскою [366] . Посему и в глазах папы святой
Мефодий, естественно, должен был показаться архипастырем правоверным и истинным.
Наконец, самым осязательным доказательством, как православно веровали и учили
славян их незабвенные первоучители, служит сохранившееся в одной рукописи Написание
о правей вере, изущенное Константином блаженным философом, учителем о Бозе словенскому
языку [367] .
Замечательнее всего здесь то, что о Святом Духе намеренно против папистов
сказано: Верую... и во единаго Духа Святаго, от единаго Бога Отца исходящаго;
от единаго — прибавление, которого в прежних исповеданиях восточных не встречается.
Гораздо важнее для нас вопросы, касающиеся самого перевода
библейских и богослужебных книг на славянский язык, вопросы: 1) о том, что
— какие, собственно, из этих книг переведены святым Кириллом и Мефодием, и 2)
о том, как — с какого языка и на какое из славянских наречий они переведены.
Остановимся прежде всего на книгах богослужебных, потому
что ими-то сначала и занялись славянские апостолы, переведши из книг Священного
Писания на первый раз только те, какие употребляются при богослужении.
В Паннонском житии святого Кирилла, современном ему, говорится,
что, прибывши с братом своим в Моравию, он вскоре преложил весь церковный
чин и научил ему своих учеников. В одной не менее древней латинской
легенде повествуется, что, пробывши в Моравии четыре с половиною года и наставивши
народ в кафолической вере, святые Кирилл и Мефодий оставили здесь пред отправлением
своим в Рим все книги (разумеется на славянском языке), какие только казались
необходимыми для совершения богослужения [368] . Наконец, еще в одном, столько же древнем акте
— в Паннонском житии святого Мефодия — читаем, что и папа Римский, после того
как рассмотрел принесенные ему святыми Кириллом и Мефодием книгы словенскыя
и слышал неоднократно совершенную ими в Риме вместе с своими учениками литургию
на славянском языке, писал к моравским князьям, между прочим, следующее: "Умыслихом
послати Мефодия на страны ваша... да вы научит, якоже есте просили, сказан
книгы в язык ваш, по всему церковьному чину исполнь". Как понимать эти свидетельства,
особенно два первые, которые так определенны? Ужели в самом деле славянские
апостолы перевели все богослужебные книги, и притом перевели в четыре
с половиною года? Возможно ли это? Невозможного мы здесь не найдем ничего, коль
скоро лучше вникнем в смысл второго свидетельства, что святые Кирилл и Мефодий
перевели все книги — только необходимые для совершения богослужения и
будем помнить, что и эти книги могли быть переведены тогда в таком лишь объеме,
в каком они существовали. Из книг, употребляющихся при богослужении, святыми
Кириллом и Мефодием переведены:
1) Евангелие и Апостол. Это единогласно подтверждают
почти все до одного древние свидетельства о солунских братьях. Евангелие было
первою книгою, с которой еще в Константинополе они начали великий труд свой,
и первое евангельское слово, прозвучавшее их устами на славянском языке и освятившее
собою язык наш, было слово о Слове предвечном: Искони бе Слово, и Слово бе
от Бога, и Бог бе Слово. Евангелие и Апостол переведены были тогда в том
виде, в каком они употребляются в церквах, т.е. не в порядке евангелистов и
апостольских Посланий, также не в порядке глав их, а в порядке зачал церковных,
или вседневных чтений на весь год. Потому-то Иоанн, экзарх Болгарский, и заметил,
что святой Кирилл прелагал от Евангелия и Апостола только избор (избранные
чтения). И становится понятным, отчего святые братья, принявшись за перевод
Евангелий, начали его с первых слов от Иоанна, тогда как по расположению Евангелий
следовало бы начать с первой главы от Матфея. Известно, что первые стихи Иоаннова
Евангелия составляют первое церковное зачало, читаемое в самый день святой Пасхи,
и что это зачало в порядке дневных чтений писалось на первом месте [369] . Если так, то
святые Кирилл и Мефодий перевели вначале хотя все четыре Евангелия и все Послания
апостольские, но едва ли сполна, потому что некоторых, весьма впрочем немногих,
мест Евангельских нет в древнейших подобного рода церковных книгах
[370] . И значит, надобно будет допустить, что недостающие в этих
книгах места из Евангелий и Посланий апостольских переведены святым Мефодием
уже после, при переводе всего Священного Писания.
2) Служебник вместе с Требником — две книги, самые
необходимые для архиерея, священника и диакона: первая — во время богослужения
общественного, потому что содержит в себе чинопоследования всего, что делать
они должны при совершении литургии, утрени и вечерни; вторая — в разных случаях
богослужения частного, заключая в себе чинопоследования святых таинств (кроме
евхаристии, совершающейся на литургии) и других так называемых треб священнических:
погребения, водоосвящения и проч. О переводе святыми Кириллом и Мефодием Служебника
ясно свидетельствует древнее житие первого, утверждая, что он, когда перевел
весь чин церковный, научил своих учеников утрении и годинам обедней, и вечерней,
и навечерницы, и тайней службе, говорят также папа Иоанн VIII в письме к
моравскому князю Святополку, легенда о Людмиле и Диоклейский священник
[371] . А о переводе Требника, по крайней мере в его древнейших статьях,
можем догадываться из слов папы к моравским князьям о святом Мефодии: да научит
он их на славянском языке, по всему церковному чину исполнь и с святою мшею...
рекше, с службою и крещением (чинопоследование крещения заключается в Требнике)
[372] . Впрочем, если бы даже не было подобного рода
свидетельств, и тогда мы не могли бы нисколько сомневаться в действительности
перевода святыми Кириллом и Мефодием Служебника и Требника, зная, что они вместе
с учениками своими, неоспоримо, отправляли литургию и прочие службы на славянском
языке и, без всякого сомнения, должны были совершать таинства крещения, покаяния,
брака и проч. Само собою разумеется, что в тогдашнем Требнике не могло находиться
статей, появившихся уже после IX в.
3) Часослов вместе с Псалтирью — две книги, столько
же необходимые для клирошан, сколько для священнослужителей Служебник и Требник.
И без этих книг святые Кирилл и Мефодий никак не могли бы с учениками своими
отправлять повседневных богослужений на славянском языке; следовательно, допустивши
последнее, мы должны необходимо допустить и то, что Часослов и Псалтирь были
уже тогда переведены. Это действительно и подтверждается свидетельствами. Составитель
древнего жития Мефодиева преподобный Нестор и Диоклейский священник говорят
ясно о переводе Псалтири
[373] , а легенда о Людмиле — о переводе Часослова [374] .
4) Октоих, или осмогласник, — еще книга, необходимая
для клироса и преимущественно для пения на клиросе, как Часослов и Псалтырь
для чтения во время служб вседневных, книга песней, разделенных на восемь гласов,
или отделов, из которых каждый имеет свой особый напев и подразделяется на семь
частнейших восследований приспособительно к семи дням недели с канонами Божией
Матери и Пресвятой Троице. Перевод Октоиха ясно приписывает солунским братьям
наш преподобный летописец, хотя, без сомнения, это был Октоих греческий того
времени и, следовательно, несравненно меньший нынешнего. Он заключал в себе
одни сочинения Иоанна Дамаскина, или одни восследования воскресные, и притом
неполные, в которых не могло, например, быть канонов Троичных, написанных уже
в IX в. Смирнским митрополитом Митрофаном, стихир Евангельских, составленных
императором Львом Премудрым (886-912), ексапостиларий, приписываемых императору
Константину Багрянородному (X в.). Восследования же всех прочих дней недели,
сочиненные писателями IX в. Иосифом и Феофаном и не вдруг, конечно, вошедшие
во всеобщее употребление, в тогдашних греческих Октоихах вовсе не помещались.
5) Минея общая — книга, подобная Октоиху, только содержащая
в себе не недельные восследования, но восследования праздникам Богородицы и
Предтечи и, главное, восследования общие целым чинам святых, как-то:
пророкам, апостолам, святителям, мученикам и проч., чем и отличается от Минеи
месячной, или частной, в которой заключается особое восследование в частности
каждому святому в продолжение всех двенадцати месяцев года. В древнейших наших
изданиях общей Минеи (именно в издании 1599 г. при царе Борисе Феодоровиче и
в издании 1609 г. при царе Василии Иоанновиче Шуйском) замечено в послесловии,
что эта книга есть творение и собрание святаго отца Кирилла Философа,
учителя словеном и булгаром
[375] . Конечно, такому позднему свидетельству нельзя дать веры,
тем более, что неизвестно, откуда оно заимствовано. Но во всяком случае необходимо,
кажется, допустить, что, по крайней мере, некоторые из чинопоследований общей
Минеи для совершения памяти угодников Божиих были переведены солунскими братьями,
когда известно, например, что святой Мефодий творил память святого Димитрия
Солунского [376] .
6) Паремейник, или собрание чтений из Ветхого, а частию
из Нового Завета, обыкновенно называемых паремиями, которые читаются
на вечернях в разные дни года. О существовании этой книги на славянском языке
во дни святых Кирилла и Мефодия упоминает папа Иоанн VIII в письме к моравскому
князю Святополку: "Ничто не препятствует ни здравой вере, ни здравому учению
петь литургию на языке славянском или читать святое Евангелие или божественные
чтения из Нового и Ветхого Завета"
[377] . Если не разуметь здесь паремий, то что ж это за чтения из
Ветхого Завета?
7) Устав, или общий чин православного богослужения
на дни всего года. Перевод сей книги можно приписать святому Кириллу частию
уже на основании обоюдного выражения в его жизнеописании, что он преложи
весь церковный чин
[378] , но преимущественно на основании общих, выше представленных
нами свидетельств, что святые братья перевели все книги, необходимые для
богослужения, а Устав есть, бесспорно, необходимое при этом руководство.
Только тогдашний Устав был несравненно короче нынешнего, если даже не был и
совсем другой — кратчайший, ибо тогда на Востоке по разным патриархиям употреблялись
еще разные Уставы. И не без причины нынешний наш Устав (Студийский) введен к
нам не со введением христианства, когда принесены к нам из Болгарии все славянские
церковные книги, а уже в XI в. при преподобном Феодосии
[379] . Верно, этого Устава южные славяне не имели и, следовательно,
не получили из рук своих первоучителей, а получили другой, который сначала был
введен и к нам, а потом заменен Студийским.
Вот и все богослужебные книги
[380] , о которых хотя сколько-нибудь известно или можно догадываться,
что они были переведены святыми Кириллом и Мефодием. Что же? Можно ли было перевести
эти книги в четыре с половиною года? Без всякого сомнения: их, во-первых, не
совсем много; почти все они невелики и ныне, а тогда были еще гораздо меньше;
с другой же стороны, святые Кирилл и Мефодий трудились тогда двое и имели у
себя несколько помощников из учеников своих. Каких же книг из богослужебных
не перевели славянские апостолы? Только тех, которые еще не были тогда введены
во всеобщее употребление и без которых как-нибудь можно было обойтися. Не перевели
обоих Триодей — постной и цветной, которые только что были собраны в один состав
в IX в., хотя содержание их большею частию явилось гораздо прежде, и которые
притом, по нужде, могли быть несколько заменяемы Октоихом; не перевели всей
Минеи месячной, состоящей ныне из двенадцати больших книг и, следовательно,
самой огромной из всех книг богослужебных, хотя в то время она была едва ли
не в половину против настоящего, заменивши ее Минеею общею; не перевели Анфологиона
и простого Ирмология, которые, по нужде, могли быть заменяемы Октоихом и общею
Минеею [381] .
Когда, таким образом, первые потребности славян, желавших
слышать проповедь Евангельскую на своем отечественном языке, были удовлетворены,
их святые первоучители начали помышлять о том, как бы перевести для них и все
Слово Божие. Но исполнение сего благочестивого желания не судил Господь видеть
святому Кириллу, вскоре скончавшемуся. Оно предоставлено было одному святому
Мефодию, который, еще несколько лет правя Церковию Паннонскою в сане главного
иерарха, имел время и особенные побуждения совершить этот великий подвиг и преложил
для славян все Священное Писание. Относящиеся сюда свидетельства можно разделить
на три рода: одни вообще утверждают, что святой Мефодий или Кирилл (потому что
имена двух братьев долго смешивали между собою) перевели все Священное Писание;
другие, кроме сего, в частности определяют число переведенных книг; третьи,
наконец, обозначают количество книг переведенных, и самый способ, и время перевода.
К свидетельствам первого рода принадлежат: 1) слова древнейшей
легенды о богемской княжне Людмиле: "Святой Кирилл, в совершенстве знавший греческий
и латинский языки... изобретши новые литеры, преложил на славянское наречие
Ветхий, и Новый Завет, и многое другое" [382] ; 2) слова Диоклейского священника XII в.: "Святейший
муж Константин составил славянскую азбуку, перевел с греческого языка на славянский
Благовестие Христово, Псалтырь и все божественные книги Ветхого и Нового
Завета" [383] ;
3) слова Далматской летописи, едва ли не современной Диоклейскому священнику,
которая приписывает святому Кириллу перевод Евангелия, Посланий и книг Старого
и Нового Закона [384] , и 4) слова Черноризца
Храбра, что тогда, как греческие письмена изобретены очень медленно семью лицами,
а книги от жидовскаго языка на греческий переложены семидесятью мужами
(слово книги, очевидно, есть здесь буквальный перевод слова Библия)
, словенскыя книги (т. е. Библию) един святый Константин, нарицаемый Кирилл,
и письмена створи и книги преложи в малех летех!
[385]
Свидетельства второго рода встречаются у Иоанна, экзарха
Болгарского, и в одном славянском Прологе XIII в. Упомянувши о святом Кирилле,
который делал от Евангелия и Апостола только избор и вскоре скончался,
экзарх продолжает: "А великый Божий архиепискуп Мефодии, брат его, преложи вся
уставныи книги 60 от еллинска языка, еже есть гречьск, в словеньск" [386] . Что здесь говорится о библейских
книгах, а не о богослужебных, это неоспоримо, потому что книг богослужебных
и ныне несравненно менее шестидесяти, между тем как и прежде Мефодия, и после
в Православной Церкви был обычай насчитывать книг Священного Писания именно
до шестидесяти [387] . А Пролог XIII
в. рассеивает здесь и последнюю тень сомнения, когда говорит, что Мефодий преложи
все 60 книг Ветхаго и Новаго Завета от гречьска в словенский [388] .
Наконец, свидетельство третьего рода находим: 1) в Паннонском
житии святого Мефодия, которое повествует, что он "от ученик своих посажь два
попы скорописьця зело, преложи въборзе вся книгы исполнь, разве Макавеи,
от гречьска языка в словеньск, шестию месяц, начен от марта месяця до двоюдесяту
и шестию день октября месяця; окончав же, достойную хвалу и славу Богу въздасть,
дающему такову благодать и поспех, и святое взношение тайное с клиросом своим
взнес, створи память святаго Димитрия"
[389] ; и 2) у преподобного нашего летописца, который почти все слово
в слово повторяет это сказание: "Мефодий же посади два попа, скорописца зело,
и преложи вся книги исполнь от греческа языка во словенск, шестью месяц, начен
от марта месяца до двудесяту и 6 день октября месяца; окончав же, достойную
хвалу и славу Богу воздаде, дающему таку благодать епископу Мефодию, настольнику
Андроникову" [390] .
С первого раза очевидно, что преподобный Нестор позаимствовал свое известие
из древнейшего жития Мефодиева. А если это справедливо, то само собою разрешается
недоумение, о каких книгах говорит здесь наш летописец — о библейских ли или
о богослужебных [391] . Без сомнения, о библейских, когда в житии Мефодиевом
прямо прибавлено: "Вся книгы исполнь, разве Макавеи...".
Таким образом, до осьми древних писателей единодушно свидетельствуют
нам, за исключением некоторой разности в словах, что святой Мефодий перевел
на славянский язык все книги Священного Писания. И из этих свидетелей
один говорит, как современник, несколько раз слышавший об упоминаемом им событии
[392] , а другой,
кроме того, еще как ученик самого Мефодия, начертавший жизнеописание своего
учителя вскоре после его кончины. Таким ли свидетелям мы не поверим? Одно здесь
важное недоумение: отчего до самого XV в. между сохранившимися славянскими рукописями
мы не находим ни одного списка книг Ветхого Завета, кроме Псалтири, тогда как
списки новозаветных книг встречаются довольно нередко? [393] Но из того, что ныне нет более древних списков
всех ветхозаветных книг, отнюдь не следует, будто их и не было. Напротив, и
ныне есть еще указания на то, что они были, и, следовательно, если затерялись,
то, конечно, потому, что существовали в небольшом количестве экземпляров, так
как списывание всех ветхозаветных книг составляло большую трудность и, между
тем, не представляло такой крайней необходимости, как списывание книг новозаветных
и Псалтири, употреблявшихся при богослужении и потому уцелевших в немалом количестве.
Есть, говорим, и ныне указание на существование книг ветхозаветных в славянском
переводе гораздо ранее XV в., и указания следующие: 1) до нашего времени сохранилась
копия пяти книг Моисеевых, сделанная в XV в. с рукописи, писанной в 1136 г.
диаконом Кириком в Новгороде, как свидетельствует одна приписка, скопированная
переписчиком XV в. с древнейшего подлинника [394] ; 2) точно в
таких же копиях XV в. с рукописи, писанной еще в 1047 г. для новгородского князя
Владимира Ярославича, дошли до нас книги пророков с толкованиями, и,
что особенно замечательно, здесь писец XI в. в послесловии, буквально скопированном
переписчиком, кажется, выражает ту мысль, что эти книги переведены святым Кириллом
или даже что самый подлинник Кириллов был у писца под руками [395] ; 3) черноризец Поликарп, описавший
несколько житий святых киево-печерских подвижников, так выразился о затворнике
Никите, жившем во время игуменства преподобного Никона (с 1078 г.): "Не можаше
никто стязатися с ним книгами Ветхаго Завета; весь бо изъуст умеаше: Бытие,
Исход, Левита, Числа, Судии, Царства и вся пророчества по чину и вся книгы жидовскиа"
[396] ; и, 4)
наконец, в памятниках письменности нашей XI в.: в "Слове" митрополита Илариона
(писано между 1037 — 1050 гг.), в сочинениях мниха Иакова и преподобного Нестора
приводятся места из Пятикнижия Моисеева, из книг Судей, Царств, Притчей, Премудрости
Соломоновой и Иисуса, сына Сирахова, пророков Исаии, Даниила, Осии, Малахии
и прочих [397] . Все это показывает,
что, по крайней мере в XI в. существовала на славянском языке вся Библия. Скажем
ли, что только в это время она и переведена? Но ужели о столь важном событии
мог бы умолчать почти современный ему преподобный наш летописец? Ужели бы до
такой степени оно могло укрыться от него, что он перевод всех книг Священного
Писания исполнь прямо приписывает святому Мефодию? Прибавим к сему свидетельство
знатоков, что многие ветхозаветные славянские книги, сохранившиеся в
списках XV и XVI вв., носят на себе неизгладимые следы болгарского языка не
только XI, но и Х в., или вообще следы древнейшего болгарского перевода
[398] . Нам даже кажется вовсе невероятным,
чтобы еще в IX или в начале Х в. не переведено было на славянский язык Священное
Писание — самим ли Мефодием, или учениками его, или современниками, когда они
находили же время заниматься переводами меньшей важности, а иногда и собственными
сочинениями. Сам Мефодий многое и перевел, многое и написал на славянском языке,
противное образцу католической (римской) веры [399] . А из его
учеников один, епископ Болгарский Константин, в 906 г. перевел четыре "Слова"
Афанасия Великого на ариан [400] , другой, Болгарский
же епископ Климент (умер около 916 г.), составил множество поучений едва ли
не на весь год [401] . Из его современников
Иоанн, экзарх Болгарский, перевел "Богословие" святого Иоанна Дамаскина, даже
"Философию" его и Грамматику, перевел и частию составил Шестоднев и некоторые
поучения, а Григорий, мних болгарский, перевел гражданскую и церковную Историю
[402] и проч. Могло
ли бы статься, чтобы все эти лица не позаботились предварительно перевесть Слово
Божие на славянский язык, если бы оно еще не было переведено? Чтобы особенно
не позаботился об этом болгарский князь Симеон, по воле которого и совершены
почти все исчисленные переводы, который даже сам переводил сочинения святого
Златоуста и составил из них небольшой сборник под именем "Златоструя", князь,
которого современники не без причины же называли книголюбцем и вместе
боголюбцем [403] ? Нет, этого быть не могло:
Иоанн, экзарх Болгарский, преясно сознается, что он многажды покушался
на перевод только учительских сказаний, т. е. сочинений святых учителей
Церкви, а отнюдь не книг библейских... Почему же? Потому, — отвечает он, —
что омы шестдесять (книг Священного Писания) преложил бяше уже Мефодии,
якоже слышах [404] .
Но как понимать эти 60 книг Священного Писания, переведенных,
по словам экзарха Болгарского, святым Мефодием, когда книг в Библии считается
у нас не 60, а до 75-ти? Не значит ли это, что святой Мефодий перевел не все
книги Священного Писания? И если так, то какие же он перевел и какие нет?
Согласимся, что под именем 60-ти уставных книг Иоанн, экзарх
Болгарский, разумел не все священные книги, а только те, которые называются
каноническими. В известном Святославовом Изборнике 1073 г., который переведен
во дни болгарского царя Симеона по всей вероятности самим же Иоанном экзархом,
помещена статья о шестидесяти книгах Священного Писания, и в этой статье
перечислены, действительно, только канонические книги Библии [405] . Правда, и этих книг ныне
считается не 60, а 65 (27 Нового Завета и 38 Ветхого); но известно, что иудеи
всех книг, находившихся в их каноне по числу букв своего алфавита считали обыкновенно
22, соединяя для этого некоторые книги и, между прочим, двенадцать малых пророков
вместе. А христиане, приняв от иудеев ветхозаветный канон, начали разделять
в нем писания 12 малых пророков, составлявшие у иудеев одну книгу, на двенадцать
книг и таким образом насчитывать в ветхозаветном каноне вместо 22 книг 33, которые
в соединении с 27-ю книгами Нового Завета и давали число 60 [406] . Следовательно,
по свидетельству Иоанна экзарха, святой Мефодий не перевел вообще всех книг
Священного Писания, так называемых неканонических, каковы: книга Товита, Иудифь,
Премудрости Соломоновой, Премудрости Иисуса, сына Сирахова, книги Ездры 2 и
3, и книги Маккавейские 1, 2 и 3. Но здесь невольно возникает новый вопрос:
кому же мы должны более верить — Иоанну ли экзарху, по которому святой Мефодий
не перевел всех вообще неканонических книг Библии, или древнему житию Мефодия,
свидетельствующему, что он перевел все библейские книги сполна, кроме одних
Маккавейских (исполнь, разве Макавеи)? Иоанн экзарх жил во дни болгарского царя
Симеона (888-927), но был ли современником святому Мефодию (†
885), неизвестно. Во всяком случае, он знал и писал о переводе шестидесяти книг
святым Мефодием только по слухам, в чем не раз сознается, и сам даже не видел
или не имел под руками некоторых, если не всех, библейских книг перевода Мефодиева
[407] . Не могли
ли к подобному лицу дойти слухи о великом труде святого Мефодия не вполне точные?
Между тем как житие святого Мефодия написано несомненно одним из непосредственных
его учеников и сподручников, который сам же, может быть, участвовал вместе со
своим учителем в переводе священных книг. Такой ли человек мог не знать об этом
переводе со всею точностию и не засвидетельствовать о нем безошибочно? Утверждать
же, будто выражение разве Макавеи значит кроме книг неканонических,
есть совершенный произвол и заключение от части к целому. А потому, нам
кажется, справедливее держаться буквально свидетельства биографа Мефодиева,
что его великий учитель "преложи вся книгы исполнь, разве Макавеи".
Последующие слова этого биографа с первого раза могут возбудить
в нас к нему недоверие — слова, повторенные потом нашим преподобным Нестором,
— будто святой Мефодий при содействии двух попов борзописцев преложи
все книги Священного Писания в продолжение шести месяцев. Но при надлежащем
внимании к делу недоверие легко рассеется, будем ли понимать слово преложи
в буквальном смысле или, как хотят некоторые [408] , в смысле
переносном (преложи, т. е. переписал). Если скажем, что святой Мефодий
в шесть месяцев перевел все книги Священного Писания, кроме Маккавейских,
то, чтобы точнее определить объем сего труда, надобно исключить из него не только
три Маккавейские книги, но и Псалтирь, которая уже была переведена прежде, еще
при святом Кирилле, и несколько глав, или отрывков, из прочих книг Ветхого Завета,
известных под именем паремий и тогда же переведенных, и все 27 книг Нового Завета,
которые также почти всецело были переведены при святом Кирилле. Таким образом,
труд святого Мефодия уменьшится почти целою третью и окажется, что святой Мефодий
перевел в течение шести месяцев только две с небольшим трети нынешней Библии.
Ужели ж кто станет сомневаться, что отличный знаток греческого и славянского
языков, вполне искусившийся в переводах с одного на другой, при помощи двух
надежных сподручников мог перевести две трети нашей Библии в шесть месяцев,
исключительно занимаясь одним этим делом? Еще легче объясняется событие, если
слово преложи примем в смысле переносном. Святой Мефодий мог заниматься
переводом Священного Писания по смерти святого Кирилла, в продолжение всего
своего многолетнего служения Церкви, улучая для сего свободное время от трудов
пастырских, и переводил книги поодиночке, отрывками, записывая перевод начерно
и наскоро. Приведши мало-помалу все к окончанию, он посадил двух "попов-борзописцев",
которые, чередуясь, переписали в продолжение шести месяцев все то, что он им
диктовал, снося, конечно, при этом не один раз свой перевод с самым подлинником
и как бы вновь прелагая Библию в их присутствии. Вследствие сего они же первые
и могли передать другим весть, что святой Мефодий преложи в шесть месяцев
вся книги исполнь. Вообще, должно заметить, что сказание ученика и жизнеописателя
Мефодиева о преложении священных книг не только не поселяет к нему недоверия,
напротив, возбуждает особенное доверие пред всеми другими свидетелями. Эта точность
в определении книг переведенных (вся книги исполнь, разве Макавеи), в
указании лиц, трудившихся при переводе (два попа борзописца) , и крайняя
точность в обозначении начала, продолжения и окончания перевода (начен от
марта месяца до двоенадесяте и шести дне октября) к известному именно дню
года (ко дню святаго Димитрия Солунскаго) невольно заставляют предполагать,
что свидетель сам был очевидцем всего им повествуемого или, по крайней мере,
мог узнать все это от других как нельзя лучше.
Перейдем теперь к решению вопроса о языке библейских
и богослужебных книг, переведенных святыми Кириллом и Мефодием.
Часть ответа на этот вопрос мы уже слышали, перебирая
древние свидетельства, относящиеся к рассматриваемому нами событию. Почти все
они [409] единогласно утверждают, что славянские апостолы совершили
свой перевод с языка греческого, и только две латинские легенды довольно неопределенно
высказывают мысль, что многое перевели солунские братья с греческого
и латинского
[410] . Станем ли колебаться, какому из этих мнений отдать
предпочтение? Кроме того что первое подтверждается несравненно большим количеством
свидетельств, нежели последнее, и свидетельств древнейших, не только славянских
и греческих, но и латинских, между тем как в пользу последнего говорят только
два латинские, и очень поздние; кроме того что свидетельства первого рода отличаются
совершенною определенностию и точностию, а последние так неопределенны, что
легко можно относить их и к другим каким-либо переводам святых Кирилла и Мефодия,
а не к библейским и церковным книгам, спросим только: какие же из этих книг
могли бы перевести они с языка латинского? Книги богослужебные, переведенные
ими, без всякого сомнения, переведены с греческого — из Болгарии они перешли
к нам и с некоторыми исправлениями дошли до настоящего времени; всяк может видеть,
римские ли это чинопоследования. Притом Диоклейский священник ясно заметил,
что первоучители славян научили их совершать литургию по обычаю греков
[411] . И если бы святыми Кириллом и Мефодием переведены были вначале
римские церковные книги, то откуда бы взялась эта разность обрядов Церкви Болгарской
и Русской от обрядов латинского богослужения, которую так резко обозначает один
из пап того времени [412]
? Относительно же книг Священного Писания довольно припомнить решительное
свидетельство одного биографа и ученика святого Мефодия, что он преложил все
эти книги сполна, кроме Маккавейских, "от гречьска языка в словеньск", хотя
мы не отвергаем, что славянские апостолы при своем великом труде могли иметь
под руками и латинский перевод Иеронимов в качестве пособия, как пользовались
они, несомненно, переводом готским епископа Ульфилы
[413] .
Остальною половиною вопроса о языке библейских и богослужебных
книг, переведенных славянскими апостолами, или о том, на какое из славянских
наречий сделан сей перевод, мы в подробности заниматься не станем, потому что
этот предмет принадлежит не столько церковной истории, сколько славянской филологии,
если даже не исключительно одной последней. Для нас довольно заметить: 1) что
все относящиеся сюда мнения современных ученых разделяются на два рода: к первому
принадлежат те предположения, по коим перевод совершен первоначально на коренной
общеславянский язык, не разветвившийся еще на наречия, а ко второму — мнения,
что перевод сделан на то или другое из славянских наречий в частности; 2) что
последний класс мнений подразделяется еще на несколько частнейших: одни признают
этим наречием моравское [414] , другие — словацкое
[415] , третьи — крайновиндское
[416] , четвертые — сербское
[417] , пятые — болгарское
[418] ; и наконец, 3) что в наши особенно дни большая часть
ученых подают голоса свои в пользу наречия болгарского. И надобно сознаться,
что это мнение, сравнительно с прочими, имеет самые прочные основания и в истории,
и в филологии.
В истории:
1.
Из всех древних свидетельств
нет ни одного, которое бы утверждало, что святые Кирилл и Мефодий перевели Священное
Писание или церковные книги на наречие сербское, или словацкое, или моравское,
или крайновиндское, между тем как жизнеописатель Климента, архиепископа Болгарского,
живший в Х в., прямо говорит [419] , что этот перевод сделан на язык болгарский, — свидетельство
тем более важное, что жизнеописатель был учеником Климента, значит, жил при
нем в самой Болгарии и, следовательно, мог безошибочно узнать или даже и сам
судить о языке перевода солунских братьев.
2.
Все прочие свидетельства, которые,
по-видимому, неопределенно выражаются, что перевод сделан на язык славянский,
могут быть объяснены по преимуществу в пользу наречия болгарского. Ибо известно,
что в VIII и IX вв., во дни жизни Кирилла и Мефодия, равно как и впоследствии,
страна, занимаемая тогда болгарами, носила два имени: Славинии, по древним
своим обитателям, и Болгарии, по новым населенцам, и, следовательно,
язык болгар безразлично мог называться и действительно назывался и болгарским,
и славянским
[420] . Иоанн, экзарх Болгарский, переведший на свое отечественное
наречие Богословие святого Иоанна Дамаскина, в предисловии к этому переводу
несколько раз называет свой язык славянским и в то же время своим
[421] . А древний жизнеописатель Климента, епископа Болгарского,
представляет пример еще разительнее, когда повествует: "Поелику народ славянский,
или болгарский, не понимал Писания на греческом языке, то святые... молили
Утешителя... ниспослать им способность к изобретению письмен, которые бы согласовались
с грубостию болгарского языка; молитва их была услышана, и они, изобретши
славянские буквы, перевели Богом дарованные Писания с греческого языка
на болгарский"
[422] .
3.
И в последующее время между славянами господствовало мнение,
что их Библия переведена на язык болгарский. "Сиа ж (Кирилл и Мефодий) преложиста
въсе Божественное Писание греческих книг на словенскы язык на болгарскы", —
сказано в одном древнеписьменном молитовнике, и, судя по языку, это свидетельство,
кажется, справедливо может быть отнесено к XIII в. [423] В XVI столетии (в 1591 г.) один протоиерей, переведши
Евангелие на южно-русское, или малороссийское, наречие, говорит, что он сделал
свой перевод с болгарского подлинника: так называет он язык церковнославянский
[424] .
4.
Не без причины, конечно, святые
Кирилл и Мефодий доныне живут в устах болгарского народа как болгарские книжники
[425] .
В филологии:
1.
Язык нашей Библии и богослужебных
книг имеет разительное сходство с тем, какой употреблялся в Болгарии в Х в.,
как можно видеть из переводов Иоанна, экзарха Болгарского [426] .
2.
Даже язык нынешних болгар, несмотря
на все сторонние влияния, какие потерпел он в продолжение веков, довольно близок
к нашему богослужебному языку и языку Священного Писания; в этом можно убедиться
чрез сличение употребляемого нашею Церковию Евангелия с Евангелием, недавно
переведенным на новый болгарский язык
[427] .
3.
И не только в книжном, но и в
разговорном языке настоящих болгар мы слышим еще слова и выражения древлеславянские,
церковные и библейские; болгаре и ныне говорят: аз, семь, еси, есть, есмы, есте,
суть, живот (вместо жизнь), град, злато, сынове, единонадесятый, дванадесятый
и проч.
4.
Буква юс, характеризующая
собою древние церковнославянские рукописи, в живом произношении не встречается
ныне ни у одного из славянских племен, кроме болгаров [428] .
Причину же, почему святые Кирилл и Мефодий избрали для
своего перевода наречие болгарское, а не какое-либо другое, можно искать частию
в свойствах этого наречия: не было ли оно в то время образованнейшим из всех
славянских наречий и потому способнейшим к выражению высоких истин христианства?
А преимущественно — в самых переводчиках: солунские братья естественно могли
избрать для своего перевода то наречие, какое сами лучше знали. Но в Солуни
и ее окрестностях, равно как во всей Мизии и части Македонии, жили тогда болгаре,
смешавшиеся с славянами, и господствующим языком был славяно-болгарский.
Впрочем, надобно заметить, что, принявши в основание
своего перевода наречие болгарское, святые переводчики для лучшего выражения
новых, высоких и разнообразнейших истин Откровения по необходимости должны были
иногда пользоваться словами и других известных им славянских наречий (например
моравского), а иногда, может быть, даже составлять новые слова на основании
древних славянских корней; с другой же стороны, должны были прибегать нередко
не только к терминам, но и к целым оборотам и формам языка греческого, как видно
из самого перевода, если только это последнее не было невольным следствием их
глубокого знания греческого языка. Таким образом, в переводе славянских апостолов
простой язык народа болгарского возведен на некоторую степень искусственного
развития, получивши вместе особый отлив от влияния языка греческого, и с тех
пор соделался языком книжным и ученым, отличным от простонародных славянских
наречий, находясь, впрочем, с ними повсюду, где употреблялся, в постоянном взаимодействии,
подвергаясь их влиянию сам и имея на них собственное влияние. А употреблять
и понимать этот перевод, кроме болгар, легко могли и все прочие славяне, потому
что славянские наречия в то время, без сомнения, не имели еще между собою такой
разности, в какой являются ныне, а известно, что даже ныне церковные книги нашей
русской редакции и печати понятны еще для славян придунайских, сербов и болгаров.
Следствия перевода Библии и церковных книг на славянский
язык были величайшие и благотворнейшие как для славян вообще, так, в особенности,
для русских.
Этот перевод имел самое сильное влияние на пробуждение
духа народного в славянах и уяснение их народного самосознания. Здесь в первый
раз услышали они звуки родного слова в речи стройной, облагороженной, возвышенной
и в первый раз начали понимать, как богат, величествен и прекрасен язык их предков,
в первый раз заглянули, так сказать, лицом к лицу в собственную душу и увидели
все величие и крепость ее природных сил, для выражения которых служит такое
могущественное слово. Вот главным образом, почему везде, куда только ни проникал
перевод солунских братьев, славяне встречали его с восторгом, как что-то особенно
родное и близкое их сердцу, как что-то такое, в чем впервые узрели они самих
себя в самом лучшем виде. В то же время, будучи понятен для всех поколений славянских,
этот перевод, распространяясь между ними, живее всего напоминал им о их кровном
родстве и братстве, а предлагая им истины нового рождения от Бога благодатию
Духа Святого, представлял лучшее средство для соединения их еще более крепкими
узами родства духовного — во Христе Иисусе.
Этот перевод послужил важнейшею эпохою в истории образования
славянского народа. Не будем отвергать, что славяне знакомы были и прежде, более
или менее, с просвещением и образованностию, что некоторые из них были по временам
знакомы даже с греческими науками и ученостию, но все это составляло лишь удел
немногих, все это были как бы исключения из общего правила, а народные массы
пребывали в крайнем невежестве и грубости, умы всех были окружены густейшим
мраком древних языческих суеверий, были окованы вековыми предрассудками. И вдруг
столь бедному, ничего почти не ведающему народу дается книга Божественного Откровения!
Книга, которой самое назначение — рассеять мрак языческих заблуждений, освободить
людей от вековых предрассудков и просветить всех самыми чистыми понятиями о
Боге, мире и человеке, дается такая книга, а вместе с нею и многие другие, ее
объясняющие, на языке понятном для всех и каждого! Можно судить, какой великий
переворот должен был совершиться тогда в умах славянских поколений! Между тем
как в других странах мира, где вера Христова была проповедуема на чуждом для
народа языке, ее святые истины могли быть доступны в полной мере одним людям
ученым, для славян сии неоцененные сокровища с первого раза соделались общим
достоянием. Люди грамотные читали сами Слово Божие и книги церковные, а не умевшие
читать с благоговением внимали тому, что было читаемо другими, и поучались или
спешили в отверстые храмы и там в священных песнях, чтениях и молитвах изучали
высочайшие догматы христианского богословия. Скажете ли, что все эти истины
славяне усвояли себе верою, а не разумом? Но важно то, что усвояемы были действительно
истины, которые, быв усвоены верою, необходимо уже являлись светом и для разума,
прогоняя мрак облегавших его дотоле суеверий и на место их сообщая ему новые,
животворные, хотя и непостижимые, понятия; важно то, что многие из сих небесных
истин, удобопонятные для самого ума человеческого, естественно пробуждали в
нем собственные силы, дотоле спавшие, порождали множество вопросов о великих
предметах человеческого ведения, порождали и питали жажду истинного знания.
Славяне почувствовали нужду в науках и просвещении вдруг же, как только услышали
из уст своих первоучителей Слово Божие на своем родном языке. В Болгарии и Моравии
основаны училища еще святыми Кириллом и Мефодием и, сколько позволяли обстоятельства,
были поддерживаемы впоследствии. К концу IX в. и в начале Х у славян являются
уже ученые мужи, которые не только переводят для своих соотечественников многие
полезные и назидательные книги, но пишут даже собственные сочинения на отечественном
языке. Народная письменность у славян зачинается прекрасною зарею в такое время,
когда в других, ныне просвещеннейших странах Европы: Англии, Франции и Германии
— и мысли о том еще не имели. Так-то много сделали святые братья солунские для
самого славянского языка своим бесценным переводом, здесь приучили они славянскую
речь к гибкости, правильности и благозвучию, соделали ее способною для выражения
самых высоких мыслей, самого многообразного сочетания их между собою; здесь
оставили они для последующих писателей славянских достойнейший образец, которому
подражали целые века.
Но ощутительнее всего было влияние этого перевода на
распространение христианской веры между славянами. Мы знаем, что некоторые славянские
племена издревле обитали в соседстве с греками и римлянами, просвещенными христианством,
что как те, так и другие не раз пытались сообщить святую веру этим дикарям,
в числе других варваров, нападавших на всемирную империю, и что римские миссионеры
по обычаю своему иногда употребляли для сего даже насилие и меч. И что же, какие
были успехи? Самые слабые и почти незаметные. Славяне не понимали Евангельской
проповеди, предлагаемой им на иноземном языке, и потому, естественно, не соглашались
ее принять; а если и принимали, не могли ее надлежащим образом усвоить и, нося
имя христиан, оставались, как и прежде, почти язычниками в своих верованиях
и обрядах. Так проходили века за веками, и так прошли бы, без сомнения, новые
века, если бы сами славяне, руководимые своим здравым смыслом, не вздумали,
наконец, испросить себе у Византии учителей, которые бы возвестили им Евангелие
понятною для них речью. Вот с этих пор все изменилось. Получивши перевод Библии
и богослужебных книг на родном языке, славяне начали понимать святую веру, увидели
все превосходство ее божественных истин пред своими грубыми суевериями и повсюду
встречали ее с готовностию и любовию. Отселе, можно сказать, в несколько десятков
лет она распространилась между ними гораздо более, нежели прежде в целые столетия.
В одежде славянского слова она казалась всем чем-то своим и нечуждым, была принимаема
с радостию и делалась необходимою стихиею славянской жизни.
Недолго продолжались все таковые следствия великого
труда славянских апостолов между южными славянами — политические волнения, смуты
и перевороты, посреди которых едва спаслось в тех странах самое имя славянское,
не дали там раскрыться во всей силе и этим благодетельнейшим следствиям. Зато
при других, более благоприятных обстоятельствах не переставали раскрываться
они в иной стране, столько же славянской, куда вскоре проникли.
Обращаясь здесь к самим себе, можем прямо сказать, что
славянский перевод священных книг, кроме общих действий, произведенных им между
славянами, т. е. кроме пробуждения и в наших предках народного духа и самосознания,
кроме влияния на их образование и распространение между ними христианства, произвел
у нас еще особенные действия. Он предохранил нас от исламизма, предохранил и
даже отвратил от папизма, привязал к вере православной и дал народу русскому
самое святое, религиозное направление.
Известно, что в то время, когда едва возникало наше
отечество, учение Магометово делало весьма быстрые успехи по юго-восточной нашей
границе между волжскими болгарами, хазарами и буртасами, где в числе прочих
племен принимали его и некоторые обитавшие там славяне. Возьмем теперь во внимание,
что со всеми этими народами жители внутренних областей России находились тогда
в тесных сношениях по азиатской торговле, которая наиболее производилась в Ателе,
Булгарах и Буртасе; вспомним самое свойство религии Магометовой, которая, до
крайности льстя чувственности человеческой, легко могла прельстить наших предков-язычников,
как показал было опыт над самим Владимиром, еще избиравшим веру; вспомним весь
фанатизм последователей лжепророка в распространении его учения и особенно то,
что такими распространителями могли явиться в Россию из Волжской Болгарии природные
славяне, и мы поймем, какая великая опасность угрожала тогда предкам нашим,
а чрез них и всему их потомству. Но благодарение Господу, совещавшему о нас
благое! В это самое время совершался и почти уже совершен был перевод священных
книг святыми Кириллом и Мефодием; славяне отправляли уже богослужение на своем
языке; радостная весть о сем, пробежавшая все славянские страны, достигла и
России; к нам начали вскоре (как увидим в своем месте) приходить благовестники
Христовы с понятною для нас речью и, конечно, приносить с собою славянские книги.
Против таких средств внешних, кроме внутренней силы самого христианства, трудно
уже было действовать исламизму — и вера Христова действительно восторжествовала
над ним и мало-помалу начала озарять обширные страны России.
Здесь же по преимуществу, в этом переводе Слова Божия
святых солунских братьев, в этом отправлении богослужения на славянском языке
надобно искать главную причину и тому, что не имели у нас, особенно вначале,
никакого успеха все попытки пап к распространению своего вероисповедания и власти.
Римские миссионеры, приходившие в наше отечество, справедливо казались нам людьми
чуждыми. Мы не понимали их образа речи, не понимали и их проповеди, хотя они
и благовествовали нам о Христе. Как же могли мы последовать их внушениям, когда
у нас в то же время слышалась уже своя проповедь — родная, понятная для всех?
Какой выбор, какое сравнение! А когда сии миссионеры начинали еще предлагать
отцам нашим, что при обращении к латинству нужно отказаться от славянской Библии
и богослужения и на место их принять латинские, чего, кроме явной неприязни,
могли ожидать от нас подобные учители?
Явившись к нам на славянском наречии, вера православная
с первого раза пришлась сильно по сердцу русскому. Она привязала нас к себе
двоякими узами: и внутренним своим достоинством — своими духовными благами и
сладостнейшими обетованиями человеку, и внешнею своею одеждою или тем глаголом,
которым к нам вещала. Тем более возлюбили ее предки наши, что священные книги
ее были первыми и почти единственными их книгами в продолжение многих столетий.
Здесь заключалась вся та мудрость, которою питались умы и сердца целых наших
родов и поколений. При руководстве этих книг научались они мыслить, научались
смотреть на мир, на самих себя и на все обстоятельства своей жизни; к этим книгам
обращались они в минуты радостей и благочестивых восторгов, к ним же спешили
они за утешениями в годины бед и печалей. И естественно и незаметно воспитывалось
и крепло благочестивое направление в умах и сердцах русских: в семействах, родах
и целых поколениях, переходя как бы по наследству от отцов к детям; естественно
срасталось оно с самою душою нашею и становилось в ней как бы прирожденным и
неискоренимым.
Словом, история нашей Церкви и даже всего нашего
отечества имела бы совсем другой вид, если бы при самом основании их не был
совершен и не был введен в Россию славянский перевод священных книг христианских.
Но Промыслу угодно было, чтобы все эти три события стеклись именно вместе, чтобы
в то самое время, как только возникло царство Русское, как только окончен был
и еще не вполне окончен перевод библейских и богослужебных книг на славянский
язык, чтобы в это самое время были положены и первые основы христианства в царстве
Русском.
|
