Макарий (Булгаков)
митрополит Московский и Коломенский
ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ
К оглавлению
Об авторе
КНИГА ВТОРАЯ
История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее
от Константинопольского патриарха (988-1240)
М.: Издательство Спасо-Преображенского монастыря, 1995.
При окончательном насаждении
христианства в России монастыри имели высокое значение в Церкви Восточной, давно
уже приобретенное ими. Кроме того, что в святых обителях находили себе приют
и руководство все стремившиеся к подвижнической жизни для спасения души своей,
здесь же приготовлялись лица для занятия высших степеней церковной иерархии;
здесь воспитывались ревнители веры и благочестия, которые, будучи свободны от
уз семейных, по первому гласу Церкви шли для проповеди слова Божия в странах
неверных или для защиты православия посреди ересей и расколов и вообще готовы
были жертвовать всем для спасения ближних; наконец, монастыри по духу своих
строгих правил, по своим благоговейным ежедневным службам и по образу жизни
благочестивых иноков давно уже соделались лучшими училищами для нравственного
воспитания народа.
Очень естественно потому, если вслед за Крещением земли
Русской, как свидетельствует Иларион, у нас "монастыреве на горах сташя, черноризцы
явишася" — они явились, без сомнения, вместе с первыми пастырями,
пришедшими к нам из Греции. И предание говорит, что первый наш митрополит Михаил
основал на одной из гор киевских монастырь и церковь (деревянную) во имя своего
ангела, архистратига Михаила, неподалеку от того места, где прежде стоял Перун
, а иноки, прибывшие с этим митрополитом, основали монастырь
Спасский близ Вышгорода на высокой горе, доселе называемой по бывшему монастырю
Белой Спас или Спащина
. Супрасльская
летопись свидетельствует, будто сам святой Владимир в 996 г. создал вместе с
Десятинною церковию и монастырь при ней во имя Пресвятой Богородицы
[314] . Дитмар упоминает о бывшем в Киеве монастыре святой
Софии, который сгорел в 1017 г. и, следовательно, устроен был, по крайней мере,
к концу жизни святого Владимира, если не прежде . В царствование Ярослава, который любил черноризцев
до излиха, они еще более начали умножаться, а с ними и монастыри
. В последние годы своей жизни, уже по сооружении Киево-Софийского
собора, Ярослав создал сам два монастыря в Киеве: один мужской во имя своего
ангела — Георгия, другой — женский во имя ангела своей супруги — Ирины, и это,
сколько известно, были первые собственно княжеские монастыри (если исключить
Десятинный, устроенный будто бы святым Владимиром), которые впоследствии у нас
так умножились
.
Кто жил и подвизался в первоначальных киевских монастырях,
сведений не сохранилось, но, вероятно, жили не одни греки, а вместе и русские,
судя уже по количеству монастырей. Равным образом есть известия, что не в одном
Киеве, а и в других областях России были основаны тогда обители, хотя известия
самые скудные и неопределенные.
Так, о первом Новгородском епископе Иоакиме Супрасльская
летопись говорит, что он "уради собе монастырь десятинный", но что это был за
монастырь и где находился, не определяет. Другое предание гласит, что вскоре
после крещения новгородцев, вслед за тем, как свергнут был истукан Перуна, стоявший
на холме при истоке Волхова из Ильменского озера, основан на этом самом месте
мужской монастырь с храмом Рождества Богородицы, прослывший в народе под именем
Перыня или Перынскаго — название монастыря действительно показывает,
что он получил свое начало, по всей вероятности, тогда, когда еще очень свежа
была память о свергнутом Перуне, и трудно представить, чтобы в то время, как
по приказанию равноапостольного Владимира и христианскому благоразумию у нас
повсюду на местах прежних идольских капищ заботились устроять храмы, не был
поставлен храм или монастырь на месте главного кумира новгородского
. Существует сказание и о третьем Новгородском монастыре,
находящемся неподалеку от Перынского, у самого истока Волхова из озера Ильменя
— Юрьевском, или Георгиевском, что он основан во дни великого князя киевского
Георгия — Ярослава около 1030 г., хотя это сказание не без труда может быть
примиряемо с летописью
.
Но, между тем как в Киеве и Новгороде монастыри были
созидаемы то князьями, то иерархами, в некоторых других местах основателями
обителей явились частные лица — подвижники.
Разумеем прежде всего преподобных Сергия и Германа,
Валаамских чудотворцев. Кто были они и когда основали на Валааме (одном из северо-западных
островов Ладожского озера) обитель, письменных известий не сохранилось по причине
частых опустошений обители от шведов и даже неоднократного ее совершенного запустения.
Местное предание, будто еще святой апостол Андрей, когда был в Новгороде, приходил
оттуда на Валаам и водрузил на нем крест и будто святой Сергий был один из учеников
апостольских, который, крестив здесь многих язычников, обратил ко Христу и некоего
Мунга, названного потом Германом, и положил вместе с ним начало Валаамской обители,
— это предание произвольно и невероятно. Если бы и действительно апостол Андрей
был в Новгороде, как гласит древняя летопись
, отсюда еще не следует, чтобы он нарочно отправлялся
из Новгорода на пустынный Валаам с целию водрузить только там святой крест;
а если точно преподобные Сергий и Герман подвизались тогда на Валааме, все же
признать их основателями монастыря в такое время, когда монастыри были еще неизвестны
в Церкви Христовой, только что зарождавшейся, решительно невозможно. Не менее
невероятно и другое местное предание, которое относит этих преподобных ко времени
равноапостольной княгини Ольги и считает их греческими выходцами, искавшими
просветить Север: зачем было им идти из Греции в такую даль земли Русской, когда
она еще вся была покрыта мраком идолопоклонства и когда проповедники Евангелия
и на юге, и в средней полосе ее могли встретить на каждом шагу обширнейшее поприще
для своей благочестивой деятельности? А главное, откуда взялось это предание
и основывается ли оно на чем-либо, решительно неизвестно. Третье мнение представляется
более вероятным: оно гласит, что преподобные Сергий и Герман могли быть из числа
тех проповедников, чрез которых святой Владимир хотел распространить Евангелие
во глубине Карелии, принадлежавшей тогда России, и что для успешнейшего хода
своей проповеди вокруг Ладожского озера они могли основать на Валааме обитель
иноков . В подтверждение этого мнения, кроме возможности самого
события и сообразности его с обстоятельствами времени, можно указать, по крайней
мере, некоторые основания: а) в житии преподобного Авраамия Ростовского говорится,
что он принял пострижение в Валаамской обители еще во дни святого Владимира
от игумена Феогноста ; б) в одном из поздних списков Софийской летописи замечено,
что в 1163 г. обретены уже были мощи преподобных Сергия и Германа, Валаамских
чудотворцев, и перенесены (может быть, по случаю нападения шведов на эту страну,
которое действительно и случилось в 1164 г.) в Новгород при архиепископе Иоанне
; а в одной из рукописей XVI — XVII вв. содержится сказание
о возвратном перенесении мощей новоявленных Валаамских чудотворцев из Новгорода
на Валаам при том же Новгородском святителе Иоанне . Правда, всем представленным свидетельствам нельзя
приписывать большой важности, но не находим причины и отвергать их как чистые
выдумки. Напрасно указывают на свидетельство двух шведских писателей, что прежде
договора, заключенного новгородцами с шведским королем Магнусом II в 1348 г.,
ни Ладожское озеро, ни берег Карелии, близ которого лежит остров Валаам, не
принадлежали России и что, следовательно, на Валааме не могло быть русского
монастыря; а с другой стороны — на свидетельство записок, из которых одна, найденная
на деке древней Кормчей Новгородской Софийской библиотеки, гласит: "В лето 6837
(1329) нача жити на острове на Валаамском озере Ладожском старец Сергий", а
в других замечено, что к этому старцу пришел в сожительство преподобный Герман
в лето 7901 (1393) . Тут прежде всего бросается в глаза явная несообразность:
по одному свидетельству, до 1348 г. Валаам не принадлежал России и там не могло
быть русской обители, а по другому — старец Сергий стал подвизаться на Валааме
еще в 1329 г.; по одной записке — Сергий был уже старец в 1329 г., а по другим
— к этому старцу прибыл в сожительство преподобный Герман в 1393 г., т. е. чрез
64 года, — каких же лет был тогда Сергий?
Во-вторых, свидетельство шведских писателей, будто Ладожское
озеро с Валаамом не принадлежало России до 1348 г., несправедливо. Из подлинного
Ореховского договора новгородцев с шведским королем Магнусом Смеком 10 сентября
1323 г. видно, что русские уступили тогда шведам часть западной Карелии, нынешнего
Выборгского и Яскисского округа, лежащую по правую сторону реки Сестры, удержав
за собою восточную Карелию с Кексгольмом, следовательно, и Ладожское озеро.
А наши летописи замечают, что этот договор заключен с шведами по старой пошлине
(т. е. по прежним условиям) и, следовательно, выражают мысль, что вся восточная
Карелия с Ладожским озером издавна принадлежала России [326] . Кроме того, известно, что во дни святого Владимира
вся Карелия принадлежала русским и еще до Владимира неподалеку от Ладожского
озера существовал город Ладога, принадлежавший новгородцам; что только с половины
XII в. шведы покорили себе юго-западную часть Финляндии при короле своем Эрике
IX (1156 — 1157) и только с половины XIII в. начали строить здесь свои города:
Тавастгус (1256), Карелу, или Кексгольм (1295), и Выборг (1293) и что еще с
1042 г. русские в XII, XIII и XIV вв. не раз проникали в самую глубину Финляндии,
защищая свои карельские пределы, покоряли себе Емь, разрушали в Финляндии шведские
города и однажды в XIII в. обратили было почти всю Карелию к православной вере
[327] . В-третьих, если к старцу Сергию прибыл в сожительство
на Валаам преподобный Герман в 1393 г., то они могли основать обитель только
в конце XIV в. Между тем, из жития преподобного Арсения Коневского видно, что
он около 1395 г. нашел на Валааме уже многолюдную обитель, что потом, когда
он для большего уединения удалился на другой остров Ладожского озера — Коневец,
то в течение двух лет был приглашаем возвратиться на Валаам тамошним иноком
Лаврентием по поручению игумена Силы и что в 1398 г. Арсений основал уже свою
обитель на Коневце [328] . Наконец, спрашиваем: на каком основании должно предпочесть
две случайные заметки или записки неизвестного о поселении преподобных Сергия
и Германа на Валаамском острове будто бы в XIV в. свидетельству Софийской летописи
об открытии мощей их еще в XII в. и свидетельству жития Авраамия Ростовского
о пострижении его в Валаамской обители еще при святом Владимире?..
Рассматривая внимательно содержание этого жития, как мы уже
заметили в своем месте, можем, по крайней мере с некоторою вероятностию, допускать
издавна господствующее у нас мнение, что святой Авраамий действительно начал
свои подвиги при самом начале отечественной Церкви и тогда же основал свою обитель.
Он родился, повествует житие, в городе Чухломе (нынешней Костромской губернии)
неподалеку от Галича, когда вся страна та находилась в язычестве, от родителей
богатых, но не просвещенных святою верою, и получил имя Иверк. До восемнадцати
лет пролежал в великом расслаблении, и когда однажды услышал беседу некоторых
благочестивых новгородцев, случившихся в дому отца его, о вере в Господа Иисуса
и о чудесах, совершающихся в христианстве, то начал размышлять в себе: "Вот
у отца моего много богов, а ни один мне не поможет, а у новгородцев — один Бог,
и многим подает исцеление. Если бы и мне даровал Он здравие, я стал бы веровать
в Него и служить ему вечно и пошел бы в страну их". В таких мыслях больной начал
призывать к себе на помощь Господа Иисуса и, действительно получив от Него исцеление,
решился немедленно исполнить обет свой: тайно удалился из дому родителей и,
направляя путь свой к западу, после многих дней нашел наконец верующих во Христа,
от которых и получил наставление в законе христианском и навык книжному учению
[329] . Спустя несколько времени достиг он Новгорода, возрадовался
духом при виде христианских храмов и благочестия, но, ища себе уединения, отправился
рекою Волховом к Ладожскому озеру в Валаамскую обитель, о которой уже слышал.
Со слезами умолил здесь братию принять его к себе и открылся, что он еще не
крещен. Игумен Феогност принял его в монастырь, крестил и назвал Аверкием, а
по истечении некоторого времени по усильной просьбе Аверкия постриг его и дал
ему имя Авраамия. С величайшею ревностию предался новый инок трудам подвижническим
и, подвизаясь на Валааме лета довольна, обратил на себя общее
внимание, так что братия стали оказывать ему особенное почтение и чествование.
Тогда, избегая хвалы человеческой, Авраамий удалился из Валаамской обители и
по устроению Божию пришел к граду Ростову, где не все еще обратились к христианству,
напротив, весь Чудский конец поклонялся идолу Велесу
[330] . Здесь у озера Неро поставил себе преподобный убогую
хижину и начал принимать приходивших к нему христиан и поучать их закону Божию,
а вместе начал молить Господа, чтобы помог ему сокрушить идола Велеса и привести
остальных ростовцев к истинной вере. Скорбя об этом всею душою, благочестивый
старец вскоре удостоился видения святого евангелиста Иоанна Богослова, который
вручил ему жезл для сокрушения идола. Идол немедленно был сокрушен, и святой
Авраамий поведал о всем случившемся тогдашнему епископу Ростовскому Феодору,
который "бе первый присланный с мучеником Борисом от князя Владимера, крестившаго
всю Русскую землю". По благословению епископа преподобный поставил на том месте,
где явился ему святой Иоанн Богослов, церковь во имя этого евангелиста, а там,
где стоял прежде Велес, возградил церковь малую во имя Богоявления и при ней
кельи и общежительную обитель [331] . Много терпела юная обитель от окрестных иноверцев,
которые не раз покушались разорить ее и предать пламени. Но при помощи Божией
Авраамий мало-помалу привел их всех ко Христу благоразумием и крестил от мала
и до велика. С умножением числа иноков Авраамий, вспомоществуемый князьями и
руководимый советами епископа Феодора, построил новую великую церковь и постоянно
благоустроял обитель. Когда за удалением Феодора из Ростова прибыл сюда другой
епископ — Иларион, он нашел ее уже в таком состоянии, что держал совет с великим
князем Владимиром и с князем Борисом, "дабы сотворити архимандритию ту обитель".
Возведенный в сан архимандрита преподобный Авраамий еще более начал подвизаться
и, прилагая труды к трудам, потерпев великие искушения от дьявола, оклеветавшего
его однажды пред великим князем, в глубоких сединах отошел к Богу, Которого
измлада возлюбил, и погребен учениками своими в основанной им ростовской Авраамиевой
обители [332] . О некоторых несообразностях этого жития и как смотреть
на них, было сказано нами прежде.
Остается упомянуть еще об одной обители, несомненно основанной
у нас в то время. Преподобный Ефрем, Новоторжский чудотворец, был родом из Венгрии
(угрин) и вместе с братьями своими Георгием и Моисеем служил при князе ростовском
Борисе, занимая должность главного конюшего [333] . Когда этот святой князь был умерщвлен, а с ним и любимый
отрок его Георгий, которому убийцы отрубили голову, чтобы воспользоваться златою
гривною, возложенною на него Борисом, тогда Ефрем пришел (может быть из Ростова,
где оставался в отсутствие князя) на берега Альты, желая найти здесь тело своего
убитого брата [334] . Но при всех усилиях не мог отыскать его, а обрел только
главу, которую узнал по некоторому бывшему на ней признаку. В неутешной скорби
взял Ефрем эту братнюю главу, как сокровище, с собою, оставил мир и, приняв
(неизвестно где) иноческий образ, удалился в одно уединенное место неподалеку
от города Торжка. Здесь сначала он построил на свое достояние странноприимный
дом, а спустя несколько на правом берегу реки Тверцы создал каменную церковь
во имя святых мучеников Бориса и Глеба и при ней монастырь, что произошло, без
сомнения, не прежде, как уже по открытии мощей святых страстотерпцев [335] . Подвизаясь день и ночь, особенно с достойным учеником
своим Аркадием, преподобный Ефрем успел собрать иноков, утвердить их в правилах
монашеского жития и скончался в глубокой старости (в 1053 г.), завещав положить
вместе с собою во гроб главу брата своего Георгия, которую хранил дотоле тайно
[336] . Обитель преподобного подвергалась многократным разорениям
и опустошениям; но созданный им храм во имя святых мучеников оставался цел среди
всех бурь и переворотов и, перестроенный в 1781 г., существует доселе. Мощи
преподобного Ефрема открыты в 1572 г. (января 28), когда основанная им обитель
считалась уже архимандриею и окружена была поселением, называвшимся Новый
Торжок. А потому неудивительно, если и основателю этой обители присвоили
с того времени наименование архимандрита и Новоторжского чудотворца.
Вместе с тем как начали у нас появляться святые обители,
эти пристанища для душ, стремящихся к высшим духовным подвигам, мало-помалу
начинали обнаруживаться благотворные действия христианства и вообще в нравственном
состоянии наших предков. Правда, то было еще переходное время. Язычество пало
в России окончательно, его истуканы были ниспровергнуты; но языческие предания,
суеверия, нравы и обычаи, господствовавшие в народе русском целые века, не могли
искорениться в течение каких-нибудь 50 — 60 лет. Церковь Христова сделалась
господствующею в России и на местах прежних языческих капищ воздвигла свои храмы,
но истины спасительной веры не успели еще в такой период быть вполне усвоены
всеми новообращенными христианами и вытеснить в них прежние верования. И очень
естественно, если, быть может, многие, нося имя христиан, продолжали жить по-язычески,
тайно молились своим прежним богам под овином, или в роще, или у воды, на что
намекает церковный устав Владимиров. Очень естественно, если чернь была еще
столько суеверна, что, когда в 1021 г. по случаю голода явились в Суздали волхвы
и стали проповедовать, будто причина неурожая — старые женщины и они держат
в себе жито, многие верили обманщикам и убивали несчастных старух, пока не приспел
туда великий князь Ярослав, не расточил и не казнил дерзких возмутителей, не
образумил невежественной толпы. Припомним также рассказ летописца о разбойниках,
которые до того было умножились при святом Владимире, что епископы для прекращения
зла молили князя казнить злодеев смертию; рассказы о несогласиях и даже бранях
между детьми самого Владимира, о непокорности новгородского князя Ярослава отцу
своему, о Святополке, умертвившем трех братьев своих и готовившем ту же участь
остальным братьям [337] . Все это — мрачная сторона картины... Но есть в ней
и сторона светлая.
Первое и самое видное место занимает здесь сам русский равноапостол.
Сделавшись христианином, он сделался совсем другим человеком. Прежде Владимир
был до крайности предан чувственности, имел несколько жен и множество наложниц
[338] — теперь он отпустил всех этих жен и наложниц и оставался
верным единой жене своей, греческой царевне Анне, с которою сочетался христианским
браком [339] . Прежде мы видим Владимира жестоким, мстительным, кровожадным,
даже братоубийцею — теперь сердце князя сделалось столько кротким и мягким,
что он боялся наказывать и злодеев, считая это грехом, и если поднимал оружие,
то единственно для защиты своих владений от врагов [340] . Всего же более восхваляют древнейшие наши писатели
милосердие и щедроты благоверного князя — живой плод его христианской любви
к ближним. Он повелел всякому нищему и убогому приходить на княжеский двор и
брать себе, что только нужно: пищу, питие и деньги; повелел также развозить
по всему городу хлеб, мясо, рыбу, разные овощи, мед и квас и раздавать все это
тем несчастным, которые по немощи не могли сами приходить на княжеский двор
и брать себе милостыню. Вместе с тем Владимир одевал нагих, посылал всякого
рода утешения больным, искупал должников, освобождал содержимых в рабстве
[341] . Если прежде он и предавался нечистой похоти, замечает
вообще летописец, если сотворил и многие другие грехи — зато после он все эти
грехи рассыпал прилежным покаянием и милостынями. Не упоминаем уже о той пламенной
ревности по славе Божией, с какою подвизался русский равноапостол в распространении
Евангелия и в построении храмов; о тех великих, незабвенных заслугах, какие
оказал он всему народу своему, изведши его однажды навсегда из тьмы язычества
в чудный свет Христов [342] .
По следам благочестивого отца своего шли достойные дети:
Борис, Глеб, Ярослав. Первые два скончались преждевременною насильственною смертию,
но оба они, как мы видели, успели в краткий период земной жизни приготовиться
для жизни вечной: оба с самых ранних лет были исполнены страха Божия, оба любили
поучаться в чтении Божественных книг и житий святых, ревнуя подражать им; оба
были смиренны, кротки, целомудренны и отличались делами христианской любви и
милосердия к ближним; оба, умирая мученическою смертию, молились за своих врагов.
Юные страстотерпцы представили в себе первый пример на Руси истинно благочестивого,
христианского воспитания детей и вместе первый образец взаимной братской любви.
Ярославу судил Господь долговременную жизнь, и он, занимая престол отца своего,
умел продолжить и докончить начатое им для славы Божией и спасения ближних.
Христолюбец, как часто называет Ярослава преподобный Нестор, употреблял все
средства к утверждению в стране своей веры Христовой, которая действительно
начала при нем плодитися и расширяти, к распространению между
подданными своими священных и назидательных книг, которые повелевал писцам своим
списывать и предлагать для чтения всем желавшим поучаться; созидал обители и
храмы, для которых нередко не щадил никаких издержек; любил церковные уставы;
весьма любил духовный и чернеческий чин; сам часто с прилежанием читал днем
и ночью священные книги и заботился вкоренить христианское благочестие в собственном
семействе. "Встань, — говорил современный Ярославу первосвятитель русский Иларион,
обращаясь к равноапостольному Владимиру, — посмотри на сына своего Георгия,
посмотри на кровного своего, посмотри на возлюбленного своего, посмотри на того,
которого извел Господь от чресл твоих, посмотри на украшающего престол земли
твоей — и возрадуйся, возвеселись! Посмотри и на благоверную сноху твою Ирину;
посмотри и на внуков и правнуков твоих, как они живут, как Господь хранит их,
как содержат они благоверие, тобою преданное, как часто посещают святые храмы,
как славят Христа, как поклоняются Его имени"
[343] . И ныне еще, входя в новгородский Софийский собор,
видим в нем две древние гробницы, современные началу самого храма, из которых
в одной открыто почивают мощи святого благоверного князя новгородского Владимира,
сына Ярославова, скончавшегося 32-х лет, а в другой — мощи святой благоверной
матери его Ирины, которая первая из русских княгинь приняла пред смертию иноческий
образ с именем Анны [344] , — два живые свидетельства того благочестия, которое
господствовало в благословенном семействе великого князя Ярослава!
Пастыри Церкви, действовавшие у нас в то время, подавали
и со своей стороны благой пример для пасомых. Доселе еще в стенах Киево-Печерской
лавры сыны православной России имеют счастие поклоняться святым мощам первосвятителя
русского Михаила, разделявшего первые труды апостольства с равноапостольным
князем и за свою веру и благочестие прославленного Господом. Доселе в Новгороде
местно чтится память двух первых Новгородских епископов и благовестников — Иоакима
Корсунянина и Луки Жидяты. Доселе в суздальском соборном храме нетленно почивают
останки угодника Божия Феодора, бывшего первым епископом Ростовским.
Для насаждения святой веры и благочестия христианского в
народе употребляемы были все средства. С этою, между прочим, целию святыми Владимиром
и Ярославом заведены были училища; с этою целию по воле последнего были приобретены,
списаны и даже вновь переведены книги многы, которыми поучались
верные люди; с этою целию умножаемо было число храмов и Ярослав обязывал священников,
давая им от имения своего урок, чтобы они как можно чаще приходили в церкви,
собирали народ и учили его истинам христианства. С этою целию все преступления
против веры: волхвования, чародеяния, моления под овином, или в роще, или у
воды, все преступления семейные и противные чистоте нравов предоставлены были
ведомству и суду церковному, так что духовенство христианское наблюдало за нравственным
поведением каждого из верующих, входило непосредственно в самый быт семейный
и, искореняя в нем остатки прежней языческой жизни, преобразовывало его по началам
христианским. Наконец, с этою же целию оба великих князя — Владимир и Ярослав
— любили светло торжествовать праздники христианские, созывали на них из всех
градов бесчисленное множество народа, предлагали ему здесь после назидания духовного
от священнодействий Церкви и телесное утешение, раздавали великую милостыню
бедным и несчастным и, нередко торжествуя подобным образом по нескольку дней
сряду, приучали своих подданных мало-помалу забывать прежние языческие празднества
и привязываться духом к светлым праздникам христианства. И не напрасны были
все такие меры. По словам преподобного летописца, еще сам святой Владимир радовался
душею и телом, видя люди хрестьяны суща, радовался потом
и Ярослав, видя множество церквей и люди хрестьяны зело .
|
