Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Макарий Булгаков

митрополит Московский и Коломенский

ИСТОРИЯ РУСКОЙ ЦЕРКВИ

К оглавлению

КНИГА 3

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ В ПЕРИОД ПОСТЕПЕННОГО ПЕРЕХОДА ЕЕ К САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ (1240-1589)

 

ТОМ 5

Состояние Русской Церкви от митрополита Кирилла II до митрополита святого Ионы, или в период монгольский (1240-1448)

ИЗДАТЕЛЬСТВО СПАСО-ПРЕОБРАЖЕНСКОГО ВАЛААМСКОГО МОНАСТЫРЯ МОСКВА 1994

 

ГЛАВА VI

ДУХОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Владычество монголов над Россиею не осталось без пагубного влияния и на ее просвещение. Во время своих нашествий, так часто повторявшихся, они, истребляя города и села, церкви и монастыри, неизбежно истребляли и школы, какие где встречались, и истребили бесчисленное множество книг [201]. Но в мирное время монголы отнюдь не препятствовали русским (по крайней мере, о препятствиях не сохранилось ни одного известия) учиться грамоте и поддерживать или вновь открывать школы, как не препятствовали строить и возобновлять церкви и монастыри, как не вмешивались вообще во внутренние порядки нашей общественной и особенно церковной жизни. А ограждая духовенство от всяких притеснений, подтверждая его права и льготы, предоставляли ему полную возможность по-прежнему заниматься науками и распространением грамотности в народе. И мы не видим никакого основания утверждать, будто просвещение угасло в Русской Церкви при монголах или даже ослабело; напротив, нам кажется, что оно оставалось все на той же степени, правда очень невысокой, на какой было и до монголов, хотя, быть может, находило менее сочувствия со стороны народа, постоянно бедствовавшего под тяжелым игом.

И теперь, как прежде, в России существовали по местам училища, разумеется первоначальные. Например, во 2-й половине XIII в. была школа на Волыни, где обучался святитель Петр; в XIV в. были школы в Киеве, где обучался преподобный Стефан Махрицкий; в Москве, где обучался святитель Алексий; в Твери, где обучался святой Арсений Тверской; в Ростове, или области Ростовской, где обучался преподобный Сергий Радонежский с своими братьями; в Устюге, где обучался святой Стефан Пермский; в 1-й половине XV в. были школы в Кашине, где учился грамоте преподобный Макарий Колязинский, и в Новгороде, где учились святые Евфимий и Иона, впоследствии Новгородские архиепископы. В житии последнего сказано, что обучением детей занимался какой-то диакон и что он имел у себя множество учеников [202]. В Ростове как при соборной церкви Пресвятой Богородицы, так и в епископском монастыре святого Григория существовали даже библиотеки, заключавшие в себе много книг, из которых первая сгорела в страшный пожар 1408 г. [203]

Обращаясь к духовной литературе монгольского периода, мы находим ее отнюдь не беднее литературы предшествовавшего времени. Если собственно по талантам, которые даются от Бога, едва ли можно указать теперь писателей, равных митрополиту Илариону, или преподобному Нестору, или святому Кириллу Туровскому, зато по образованию писатели настоящего периода были вообще нисколько не ниже прежних. Самые роды письменных произведений оставались в употреблении те же, какие господствовали и прежде, так что между литературою одного и другого периода не представляется никакого перерыва, —  это проповеди, послания, жития, повести и описания путешествий, хотя в сочинениях отражались уже иной дух и события иного времени. Что же касается до литературы переводной, то она оказывается теперь у нас даже богаче, чем была прежде.

I

Первыми литературными деятелями в настоящий период, естественно, пришлось быть лицам, которые получили образование еще в предшествовавший период и которые потому послужили живою связию между обоими периодами. Это были митрополит Кирилл II и епископы — Ростовский Кирилл ( 1262), Владимирский Серапион ( 1275) и Тверской Симеон ( 1289). К сожалению, о двух из них мы знаем только отзывы летописей, именно о Кирилле Ростовском, что он был пастырь “учительный” и что для слушания “ученья его, еже от святых книг”, стекались в его соборную церковь не только жители Ростова всех возрастов, а даже из окрестных городов; и о Симеоне Тверском, что он был “учителен и силен в книгах Божественного писания” и смело возвещал слово Христово, правое и истинное, пред самими князьями и обличал всякую неправду [204]. Но оставили ли после себя оба эти святителя какие-либо сочинения или они проповедовали только устно, сохранились ли где-либо их сочинения до настоящего времени, неизвестно. Правда, Кириллу, епископу Ростовскому, приписывают ныне несколько Слов и поучений, но приписывают совершенно произвольно и неосновательно [205]. А под именем Симеона, епископа Тверского, встречается в рукописях небольшой разговор его с полоцким князем Константином, происходивший во время пиршества у последнего и записанный каким-то лицом сторонним, следовательно, вовсе не составляющий литературного произведения этого епископа [206].

Митрополиту Кириллу II также приписывают несколько сочинений, но из них принадлежит ему, по крайней мере, одно. Это известное Правило или, вернее. Слово, в котором он изложил правила Владимирского Собора 1274 г. и которое он сначала произнес пред лицом самого Собора, а потом разослал по всем епархиям для руководства. В Слове различаются три части: вступление, где митрополит говорит об обязанности святителей ревностно блюсти священные каноны, о замеченных им нестроениях в отечественной Церкви, их причинах и горестных последствиях; изложение самих правил соборных, в котором митрополит обращается и к епископам, и к священникам, и вообще к духовенству; наконец, заключение, где он обращается исключительно к Собору иереев и убеждает их достойно проходить свое высокое служение. Первые две части, которые несомненно принадлежат митрополиту Кириллу, встречаются всегда нераздельно в рукописных Кормчих под заглавием: “Правило Кюрила, митрополита Русьскаго” и проч. Последняя часть, которую мы приписываем митрополиту Кириллу только с вероятностию, иногда встречается непосредственно вслед за Правилом под особым заглавием: “Поучение к попом”, а иногда и отдельно в качестве самостоятельного сочинения, так как наши епископы имели обычай переписывать это поучение и рассылать от себя по своим епархиям [207]. Не станем разбирать здесь главной, канонической, части рассматриваемого нами Слова, с которою мы познакомились уже в своем месте, а обратим внимание только на две остальные части Слова, собственно литературные.

Во вступлении к Слову митрополит говорит: “Преблагий Бог наш, всецело промышляющий о нашем спасении и все строящий по неведомым судьбам Своим и премудростию Своего Пресвятого Духа, дарует (нам) достойных святителей и облекает их высокою честию, с тем чтобы они со всякою ревностию блюли священные правила святых апостолов и святых отцов наших, которые своими пречистыми законоположениями, как бы некиими чудными стенами, оградили Церковь Божию, основанную на твердом камени и неразрушимую, по обетованию Христа, от самого ада. Поэтому я, Кирилл, смиренный митрополит всей России (сильно скорбел), видя и слыша многие нестроения в наших церквах, многие разности, несогласия, беспорядки, происходящие или от нерадения пастырей, или от неразумных обычаев, или от непосещения епископами своих епархий, или от непонимания правил церковных, так как они доселе затемнены были для нас облаком невразумительного еллинского языка. Но ныне они просветлели, т.е. истолкованы, и благодатию Божиею ясно сияют, разгоняя тьму неведения, освещая все светом разумным и избавляя нас от грехов неведения, да сохранит же нас Бог на будущее время, а прежние грехи да простит и да вразумит нас во всех святых правилах, чтобы чрез преступление отеческих заповедей не наследовать нам горя. Ибо какую выгоду наследовали мы, оставив Божественные правила? Не рассеял ли нас Бог по лицу всей земли? Не взяты ли городы наши? Не пали ли наши сильные князья от острия меча? Не отведены ли в плен чада наши? Не запутели ли святые Божии церкви? Не томимся ли мы каждый день от безбожных и нечистых Язычников? Все это нам за то, что мы не храним правил святых отец наших. Посему я рассудил ныне с святым Собором и преподобными епископами произвесть некоторое исследование о церковных делах” [208].

В последней части, известной под названием “Поучения к попом”, первосвятитель сначала раскрывает мысли о высокой важности и страшной ответственности священнического сана, потом убеждает священников блюсти и самих себя от грехов, и свое духовное стадо, далее преподает им разные наставления относительно их тройственной обязанности, как поступать в деле учения, в совершении богослужения, в употреблении духовной власти, наконец повелевает заботиться и о собственных детях, и даже о слугах. Вот главные черты этого “Поучения к попом”, очевидно произнесенного на Соборе: “Внимай, Собор иереев преподобный, к вам мое слово. Вы нареклись земными ангелами, небесными человеками. Вы с ангелами предстоите у престола Господня, вы с серафимами носите Господа. Вы сводите с небеси Духа Святого и претворяете хлеб в Плоть и вино в Кровь Божию. Вы просвещаете людей святым крещением, вы связываете, вы разрешаете. Вами совершает Господь тайну спасения человеческого рода; вас поставил стражами и пастырями словесных овец Своих, за которых пролил Кровь Свою. Вам передал Он талант Свой, за который имеет истязать вас во Второе Свое пришествие, как вы умножили данный вам дар, как упасли словесное стадо Христово, как соблюли святыню вашу неоскверненною, как не соблазнили людей верных... Души человеческой и одной не стоит весь мир — как же не погрузится в огне неугасимом соблазнивший многие души? Простец согрешит — он даст ответ пред Богом за одну свою душу; а иерей, согрешив, соблазнит многих и за их души получит осуждение. Блюдитесь же отселе всякого греха: не работайте плоти, отстаньте от пьянства и объедения, прекратите тяжбы, свары, вражды... Блюдите и порченных вам людей, как научить их и представить непорочными на суде пред Богом, чтобы каждый из вас мог сказать: Се аз и дети моя, яже ми есть дал Бог... Ложных книг не читайте, еретиков уклоняйтесь, чародеев бегайте, говорящим не от Божественных писаний заграждайте уста... Разумейте, как учить детей духовных: не слабо, чтобы ленивы не были; не жестоко, чтобы не отчаялись... Разумейте, кого отлучить от Тела и Крови Господней или кого от Церкви и насколько времени... Святую же и страшную службу совершайте со страхом: никогда не входи в алтарь, имея вражду с кем-либо... не озирайся назад, но весь ум имей горе... О важных вещах надобно извещать епископа, да рассудит по правилам апостольским и отеческим... Блюдите и родимых своих детей... Илий первосвященник был без греха пред Богом, но за сыновние грехи послан был в муку, потому что не учил сынов своих добру и не наказывал их. И слуг своих наставляйте в учении Господнем и доставляйте им пищу и одежду в довольстве... Если все это сохраните, то молитва ваша будет услышана от Бога, в земле нашей налоги от поганых уменьшатся и Господь подаст нам обилие всего, если мы в воле Его будем, соблюдая Его заповеди. Молитесь и за меня грешного, да подаст мне Господь крепость для управления паствою и отпущение грехов по молитвам вашим. Я мало сказал вам, но вы сами знаете, что угодно Богу” [209].

От епископа Владимирского Серапиона, который, по словам летописей, был “зело учителен и силен в Божественном писании” [210], дошло до нас пять Слов, или поучений; но несомненно, что их было гораздо больше: он сам свидетельствует, что учил своих духовных чад всегда, проповедовал им много и многажды, хотя, с другой стороны, не должно забывать, что архипастырская деятельность его продолжалась не более года (1274-1275) [211]. Уцелевшие поучения Владимирского святителя небогаты содержанием и очень сходны между собою, однообразны. Во всех он вооружается против господствовавших пороков своего времени; во всех указывает на современные казни Божии, особенно на монгольское иго; во всех призывает слушателей к покаянию и исправлению жизни. Пороки, которые он преследует, —  обыкновенные между людьми и встречающиеся во все времена; только в четвертом Слове он восстает против частного языческого обычая — сожигать волхвов, а в пятом, кроме того, —  против обычая выгребать из могил удавленников и утопленников. Впрочем, при всем сходстве и даже единстве главного содержания. Слова различаются между собою и по составу, и по форме, и некоторыми частностями, и неодинаковым выражением одних и тех же мыслей. Проповедник говорит просто, ясно, кратко, без многословия и риторизма. Его речь сильна убеждением, проникнута пастырскою ревностию и любовию и отзывается современностию. Характер его проповедей можно назвать обличительным.

Вот как, например, описывает Серапион в первом Слове казни Божии: “Вы слышали, братия, слова самого Господа в Евангелии: “И в последняя лета будут знамения в солнце и луне, и звездах, и труси по местам, и глади” (Лк. 21. 25; Мф. 24. 7). Сказанное тогда Господом нашим сбылось ныне, при последних людях. Сколько раз мы видели солнце затмившимся, луну померкшею, видели перемены в звездах! А ныне собственными глазами видели землетрясение. Земля, от начала утвержденная и неподвижная, ныне движется по повелению Божию, колеблется от грехов наших, не может носить наших беззаконии. Мы не послушали Евангелия, не послушали апостолов, не послушали пророков, не послушали великих светил, то есть Василия, Григория Богослова, Иоанна Златоустого и других святых святителей, которыми утверждена вера, отринуты еретики и чрез которых познан Бог всеми народами. Они непрестанно учат нас, а мы держимся одних беззаконий. Вот и наказывает нас за сие Бог знамениями, землетрясением, бывшим по Его повелению. Не говорит устами, но наказывает на деле. Всячески наказав нас, Бог не отучил нас от злых привычек и потому ныне потрясает и колеблет землю, хощет стрясти с земли беззакония и грехи многие, как листья с древа. Если же кто скажет: “Землетрясения и прежде были”, отвечаю: бывали землетрясения, это правда. Но что потом было у нас? Не глад ли? Не мор ли неоднократный? Не частые ли войны? Однако ж мы не покаялись, пока пришел на нас по Божию попущению народ немилостивый, опустошил нашу землю, пленил города наши, разорил святые церкви, избил отцов и братий наших, поругался над нашими матерями и сестрами”.

А вот обличение пороков и увещание к покаянию во втором Слове: “Дети! Я чувствую в сердце своем великую скорбь о вас, ибо вовсе не вижу вашего обращения от дел беззаконных. Не так скорбит мать, видя детей своих больными, как скорблю я, грешный отец ваш, видя вас, болящих делами беззаконными. Многократно беседовал я с вами, желая отвратить вас от худых навыков. Но не вижу в вас никакой перемены. Разбойник ли кто из вас — не отстает от разбоя; вор ли кто — не пропустит случая украсть; имеет ли кто ненависть к ближнему — не имеет покоя от вражды; обижает ли кто другого и захватывает чужое — не насыщается грабительством; лихоимец ли кто — не перестает брать лихву (обаче, по словам пророка, всуе мятется: сокровиществует и не весть кому собирет я (Пс. 38. 7); бедный, он не подумает о том, что как родился нагим, так и умрет, не имея ничего, кроме вечного проклятия); любодействует ли кто — не отказывается от любодейства; сквернословец и пьяница — не отстает от своей привычки. Чем мне утешиться, видя, что вы отступили от Бога? Чему мне радоваться? Всегда сею я на ниве сердец ваших семя Божественное, но никогда не вижу, чтобы оно прозябло и принесло плод. Умоляю вас, братия и дети, исправьтесь, обновитесь добрым обновлением, перестаньте делать зло, убойтесь Бога, сотворившего нас, вострепещите суда Его Страшного! К кому идем? К кому приближаемся, отходя от сей жизни? Что скажем? Какой дадим ответ? Страшно, дети, подпасть гневу Божию... Умоляю вас, братия, пусть каждый из вас вникнет в свои мысли, рассмотрит сердечными очами дела свои, возненавидит их и откажется от них. Прибегните к покаянию — гнев Божий прекратится, и милость Господня излиется на нас. Мы в радости будем жить на земле нашей, а по отшествии из сего мира придем с радостию к Богу своему, как дети к отцу, и наследуем Царство Небесное, для которого Господом мы созданы. Ибо Господь сотворил нас великими, а мы чрез непослушание сделались малыми. Не погубим, братия, своего величия. Не слышащие о делах и законе спасаются, но исполняющие закон (Рим. 2. 13). Ежели в чем согрешим, опять прибегнем к покаянию, обратимся с любовию к Богу; пролием слезы; будем по мере сил давать милостыню нищим; имея возможность помогать бедствующим, от бедствий избавляйте их. Если не будем таковыми, то продолжится гнев Божий на нас. Пребывая же всегда в Божией любви, будем жить в мире” [212].

В третьем Слове всего замечательнее изображение нашествия монголов на Россию: “Видя, что наши беззакония умножились, видя, что мы отвергли Его заповеди. Он (Бог) показал многие знамения, неоднократно учил чрез рабов Своих. И мы ни в чем не оказывались лучшими. Тогда Он навел на нас народ немилостивый, народ лютый, народ, не щадящий ни юной красоты, ни немощи старцев, ни младости детей, ибо мы подвигли на себя ярость Бога нашего. По словам Давида, вскоре возгореся ярость его на нас (Пс. 2. 12). Разрушены Божии церкви, осквернены священные сосуды, попрана святыня; святители сделались добычею меча; тела преподобных иноков брошены в пищу птицам; кровь отцов и братьев наших, аки вода многа, напоила землю. Исчезла крепость наших князей, военачальников; храбрые наши бежали, исполненные страха; а еще более братьев и чад наших отведено в плен. Поля наши поросли травою, и величие наше смирилось; красота наша погибла, богатство наше досталось в удел другим, труды наши достались неверным. Земля наша стала достоянием иноплеменников, мы сделались предметом поношения для соседей наших, посмешищем для врагов наших”.

Из четвертого Слова приведем обличение обычая сжигать волхвов: “Вы еще держитесь языческих обычаев, верите волхвованию и сожигаете невинных человеков, и делаете виновными в убийстве все общество и весь город. Кто и не совершил убийства, но, будучи в собрании убийц, соглашался с ними, и тот убийца. Или кто мог помочь, а не помог, тот как бы сам делал повеление убить. Из каких книг или какого писания узнали вы, что от волхвования бывает голод на земле и опять волхвованием умножается хлеб? Ежели сему верите, то почему сожигаете волхвов? Вы молитесь и почитайте их, приносите им дары, ежели они благоустрояют мир, пускают дождь, наводят теплую погоду, повелевают земле приносить плоды! Вот ныне по три года не родится хлеб, не только на Руси, но и в земле латинской, волхвы ли сделали это? Не Бог ли распоряжает свою тварь как хочет, наказывая нас за грехи?”

Из пятого — обличение обычая выгребать утопленников и удавленников: “Ныне, видя гнев Божий, вы разузнаете, не погреб ли кто удавленника или утопленника, и выгребаете их, чтобы избавить людей от пагубы. О злое безумие, о маловерие! Мы исполнены зла, а не каемся. Был потоп при Ное, но не из-за удавленного или утопленника, а за людские неправды. Точно так же и другие бесчисленные казни. Драчьград стоял четыре тысячи лет (?), а ныне затоплен морем и находится под водою. В Ляхах от сильного дождя потонуло шестьсот человек; в Перемышле потонуло двести и был голод четыре лета. Все это совершилось в наши дни за грехи наши. О люди! Это ли ваше покаяние? Тем ли умолите Бога, что выгребаете утопленника или удавленника? Тем ли думаете утишить казнь Божию? Лучше, братие, перестанем от зла, удержимся от всех злых дел — разбоя, грабительства, пьянства, прелюбодеяния, скупости, лихоимства, обиды, татьбы, лжесвидетельства, гнева, ярости, злопамятования, лжи, клеветы...” и проч.

К последней половине XIII в. следует отнести также: 

1.        сказание о мученической кончине святого князя Михаила Черниговского и боярина его Феодора, 

2.        житие святого князя Александра Невского и 

3.        житие святого Исаии, епископа Ростовского.

Первое сочинение помещено в одном сборнике XIV-XV вв. под заглавием: “Слово новосвятою мученику Михаила, князя русскаго, и Феодора воеводы, перваго в княжении его, сложено вкратце на похвалу святыма отцем Андреем”, и с некоторыми, хотя небольшими, изменениями внесено в летописи [213]. Сочинитель изображает событие с такими подробностями, что невольно заставляет предполагать в нем современника, если не очевидца, этого события, а в одном месте своего сказания, по крайней мере по некоторым спискам, действительно представляет себя очевидцем. “В лето 6746 (1238), —  так начинается сказание в упомянутом сборнике, —  было нашествие поганых татар на христианскую землю по гневу Божию за умножение грехов наших. Тогда некоторые затворились в городах, а Михаил бежал в угры.

Другие же бежали в дальние земли, и иные укрылись в пещерах и пропастях земных. Те, которые затворились в городах, молясь Богу со слезами и покаянием, все безжалостно избиты были от поганых. А из числа сокрывшихся в городах, и в пещерах, и в пропастях, и в лесах осталось мало. Их-то чрез несколько времени посадили татары в городах, перечислили и начали брать с них дань. Услышав о том, разбежавшиеся по чужим землям князья и все люди, сколько их осталось, возвратились на свои земли. Тогда начали их звать татары неволею к хану и к Батыю, говоря: “Не следует вам жить на земле хановой и Батыевой, не поклонившись им”. И многие поехали и поклонились хану и Батыю. Обычай же имел хан и Батый, что если кто презжал поклониться ему, то не повелевал приводить его прямо пред себя, а приказывал волхвам провести его сквозь огонь и чтобы прибывший поклонился кусту и идолам; так же и от всех даров, какие кто приносил с собою царю, волхвы брали часть и сначала бросали в огонь. Потом уже пущали пред царя самих прибывших с их дарами. Многие князья с своими боярами проходили сквозь огонь и поклонялись солнцу, и кусту, и идолам ради славы света сего, и каждый просил себе власти. Они же (татары) невозбранно давали каждому, кто какой просил власти, да прельстятся славою света сего. Блаженный князь Михаил пребывал тогда в Чернигове, и послал на него Бог благодать и дар Святого Духа, и вложил ему в сердце ехать пред царя и обличить прелесть его, которою он прельщает христиан. И приехал к отцу своему духовному, и поведал ему, говоря: “Хочу ехать к Батыю”. И отвечал ему отец: “Многие, поехав, сотворили волю поганого, прельстившись славою света сего, прошли сквозь огонь, поклонились кусту и идолам и погубили души свои. Но ты, Михаил, если хочешь ехать, не делай так, не ходи сквозь огонь, не кланяйся кусту и идолам, а исповедуй христианскую веру, что недостоит христианам ничему покланяться, как только Господу Богу Иисусу Христу”. Михаил же сказал ему: “Молитвою твоею, отче, как Бог даст, так и будет; я хотел бы пролить кровь свою за Христа и за веру христианскую”. То же повторил и Феодор. И сказал им отец: “Вы будете в нынешнем веке новосвятыми мучениками на утверждение другим, если так сотворите”. Михаил же и Феодор обещались ему так сотворить и благословились у отца своего. Тогда отец дал им на путь причастие и, благословив, отпустил их, говоря: “Да утвердит вас Бог, за Которого вы желаете пострадать, и да пошлет вам помощь”. Тогда Михаил отправился в свой дом, и взял от имения своего, что нужно было для пути, и, проехав многие земли, прибыл к Батыю”. Изложив затем со всею подробностию, как волхвы по приказанию Батыя предлагали Михаилу пройти сквозь огонь и Михаил не согласился; как Батый выслал вельможу своего Елдегу объявить ему, чтобы он выбирал одно из двух: или жизнь, если исполнит волю хана, или смерть, если не исполнит; как убеждали Михаила покориться внук его ростовский князь Борис и бояре и как подкреплял его боярин Феодор, сочинитель продолжает: “Слышав Елдега, что никто не мог убедить его, поехал поведать царю, что говорил Михаил. Стояли ж на месте том множество христиан и поганых и слышахом слова сии, которые отвечал царю великий князь Михаил [214]. Тогда Михаил и Феодор начали петь себе и, окончив пение, приняли причастие, которое дал им отец их. И вот предстоящие заговорили: “Михаиле, идут убийцы от царя убить вас; поклонитесь и останетесь живы”. Михаил и Феодор как бы одними устами отвечали: “Не поклонимся и вас не послушаем”. И начали петь: “Мученицы твои. Господи, не отвергошася тебе”, и еще: “Страдавше тебе ради, Христе...” и прочее. Тогда приехали убийцы, скочили с коней, и взяли Михаила, и растянули его за руки, стали бить его руками по сердцу; потом повергли его на землю и били ногами. Долго это продолжалось, и некто, бывший прежде христианином, а потом отвергшийся христианской веры и сделавшийся поганый законопреступником, по имени Даман, отрезал главу святому мученику Михаилу и бросил ее прочь. Потом говорили Феодору: “Поклонись ты нашим богам и получишь все княжение князя твоего”. И отвечал Феодор: “Княжения не хочу, богам вашим не поклонюся; но хочу пострадать за Христа, как и князь мой”. Тогда начали мучить Феодора, как прежде Михаила, наконец отрезали его честную главу. И таким образом, благодаря Бога, пострадали новосвятые мученики и предали святые души свои в руце Божии, а святые тела их повержены были на снедение псам... но некоторыми богобоязненными христианами были сохранены. Случилось же убиение их в лето 6753 (1245) месяца сентября в 20 день...” и прочее.

Житие святого Александра Невского ( 1263) написано современником, который называет себя даже “самовидцем возраста его” и свидетельствует, что одно он слышал от самого князя Александра, а другое от своих отцов и вообще от самовидцев и соучастников описываемых событий [215]. Автор изображает святого Александра следующими чертами: “Взором он превосходил всех людей; голос его был, как труба в народе; лицо его, как лицо Иосифа, которого поставил египетский царь вторым царем по себе в Египте; сила его была часть от силы Сампсоновой. И дал ему Бог премудрость Соломона, а храбрость римского царя Весиана, пленившего Иудейскую землю... Посему некто сильный от западной страны из числа тех, которые зовутся слугами Божиими (ливонские рыцари), пришел, чтобы видеть дивный возраст его. Как древле царица южская приходила к Соломону, желая слышать его премудрость, так и этот, по имени Андреян (Андрей, магистр ливонский), видев князя Александра и возвратившись к своим, говорил: “Я прошел многие страны, но не видел такого ни в царях царя, ни в князьях князя...” О поездке святого Александра к Батыю говорится следующее: “Был в то время царь сильный в восточной стране, которому покорил Бог многие народы от востока до запада. Услышав этот царь, что Александр так славен и храбр, послал к нему сказать: “Александр, знаешь ли, что Бог покорил мне многие народы? Ты ли один не хочешь покориться мне? Но если желаешь сохранить свою землю, то приходи ко мне скоро и увидишь честь моего царства”. Князь же Александр пришел во Владимир по смерти отца своего в силе великой, и грозен был приезд его, и промчалась весть о нем до устья Волги, и начали жены моавитские стращать детей своих словами: “Александр едет”. Сдумал князь Александр, и благословил его епископ Кирилл, и пошел к царю в орду. И видев его, царь Батый подивился и сказал вельможам своим: “Правду вы говорили, что нет подобного сему князя”. И почтив его честно, отпустил от себя...” Под конец жития читаем: “И умножились дни жизни его в великой славе. Был он иереолюбец и мнихолюбец, и нищих любил, а митрополита и епископов чтил и слушал их, как самого Христа. Случилась тогда великая нужда от иноплеменников: они принуждали христиан воинствовать с собою. Потому великий князь Александр пошел к царю, чтобы отмолить людей от той беды. А сына своего Димитрия послал на западные страны, и все полки свои послал с ним и ближних своих домочадцев, сказав: “Служите сыну моему, как мне самому, всем животом своим”. Пошел князь Димитрий в великой силе, и пленил землю Немецкую, и взял город Юрьев, и возвратился в Новгород со многим пленом и с великою корыстию. А отец его, Александр, возвращаясь из Орды, дошел до Нижнего Новгорода, и пробыв там мало здрав, дошел до Городца и разболелся. О горе тебе, бедный человек! Как можешь ты описать кончину господина своего? Как не отпадут у тебя зеницы вместе с слезами? Как не оторвется сердце твое от горести? Отца может еще оставить человек, а доброго господина нет сил оставить; если бы можно было, то полез бы с ним и в гроб. Пострадал же Александр крепко для Бога, оставил земное царство и сделался мнихом, ибо чрезмерно желал ангельского образа; затем сподобил его Бог приять и больший чин — схиму. И так предал дух свой Богу с миром месяца ноября в 14-й день, на память святого апостола Филиппа. Тогда митрополит Кирилл сказал: “Чада мои, знайте, что уже зашло солнце Суздальской земли”. Иереи и диаконы, черноризцы, нищие, и богатые, и все люди говорили: “Уже погибаем”. Святое же тело его понесли к городу Владимиру. Митрополит, князья и бояре, и весь народ, малые и великие, встретили его в Боголюбове со свечами и кадилами. Толпы народа теснились, желая коснуться честному одру святого тела его, и были вопль, и крики, и туга, какой не было никогда, так что, казалось, потряслась земля. Положено же было тело его в Рождестве святой Богородицы, в великой архимандритии, месяца ноября в 24-й день, на память святого отца Амфилохия...”

Житие святого Исаии, епископа Ростовского, написано, вероятно, вскоре после 1274 г., когда совершилось перенесение мощей угодника Божия, потому что неизвестный жизнеописатель оканчивает свое повествование именно этим годом, и по языку житие может быть отнесено к концу XIII в. [216] Для примера приведем из жития два отрывка: один — об игуменстве святого Исаии и его архипастырской деятельности, а другой — о его кончине и об открытии и перенесении мощей его. “По Божию устроению приходит в монастырь к преподобному Феодосию благоверный и великий князь Изяслав, сын великого князя Ярослава, и просит у него блаженного Исаию на игуменство в монастырь святого Димитрия. Преподобный Феодосий дает ему сего блаженного, как некоторый дар, и митрополит Иона поставляет его на игуменство в монастырь святого Димитрия в 6570 г. Блаженный пришел в монастырь и был истинным пастырем и наставником живущей там братии, а не как наемник, не радящий о овцах своих, предался большему подвигу, подражая жизни апостольской; душу просвещал благими делами, а тело иссушал, труды к трудам прилагая; учением же своим напоял души верующих, на истинный разум и к Богу приводил. В 6585 г. за многие добродетели, по избранию Святого Духа поставляется епископом города Ростова от митрополита Иоанна. Достигает блаженный своего престола и видит там людей новокрещенных и неутвержденных в вере, как новонасажденный виноград, он напаяет их своим учением, возращает сторичный плод добродетелей и приносит благому владыке, как тот благий раб; потом обходит прочие города и места в Ростовской и Суздальской области и неверных увещевает веровать во Святую Троицу, Отца и Сына и Святого Духа, и просвещает святым крещением, а верных укрепляет быть неподвижными и непоколебимыми в вере; где находит идолов, всех предает огню, и во всем подражал апостольской жизни... Он добродетельно пас порученное ему Христово стадо словесных овец и преставился ко Господу, Которого измлада возлюбил, и блаженное тело его погребено было в церкви святой Богородицы в городе Ростове. После многих лет, когда по сгорении чудной деревянной церкви в 6672 г. копали ров для каменной церкви, нашли гроб блаженного Исаии. Открывши его, увидели ризы и тело святого целыми и нетленными и прославили Бога и Пречистую Матерь Его, Который не только всей жизни, но и по смерти прославил своего угодника святого Исаию, так что после столь многих лет тело и ризы блаженного не причастны были тлению. Когда же построили церковь, положили святого в притворе на правой стороне, при входе в церковь. Много тогда было и чудес от святого тела. Минуло потом много лет, и гроб святого оставлен был в небрежении, так что в притворе том никогда и свечи не горело у гроба святого, и священник не приходил ко гробу с кадилом. Архиепископ той же соборной церкви Божией Матери, видя, что образ святого Исаии все почитают и поклоняются ему, а гроб его остается заключенным в великом небрежении, созывает 15 мая священников той святой церкви и, сотворив молитву, касается чуд сносного гроба пречудного отца, переносит оттуда блаженного во святых Исаию в 6782 г. и полагает с великою честию в новом гробе на той же стороне, близ южных дверей, где и ныне он подает исцеление с верою приходящим к его гробу. О блаженный учитель наш! Не переставай молиться о нас с Богородицею и со святителями, предстоящими престолу Христову, да молитвами вашими избавимся от голода, и гибели, и от нашествия иноплеменников, и от всякого зла, и здесь богоугодно и праведно поживем, и в будущем веке со всеми праведными будем причастниками вечных благ, славя Святую Троицу, Отца и Сына и Святого Духа”.

Если бы мы захотели выразить кратко характер духовных сочинений русских 2-й половины XIII в., какие только дошли до нас, то мы сказали бы, что они отличаются по форме — простотою и безыскуственностию, отсутствием многословия и витиеватости, а по содержанию — преимущественно современностию. Митрополит Кирилл и епископ Серапион говорят о нашествии монголов, о бедствиях отечества от монголов и вооружаются против современных пороков в духовенстве и народе. Отец Андрей изображает мученическую смерть от татар современного героя веры — князя черниговского. Безымянный писатель излагает жизнь другого современного героя, равно великого и подвигами веры и подвигами воинскими. Еще безымянный пишет житие святителя Ростовского по случаю современного события — перенесения мощей угодника Божия.

II

С началом XIV в. у нас выступают на поприще литературы люди, которые и родились, и получили образование уже в период монгольский. Мы не упоминаем о двух наших тогдашних митрополитах — греках Максиме и Феогносте, так как и Правило первого и грамота последнего на Червленый Яр, единственные их писания, суть содержания юридического и нами рассмотрены в другом месте. Самый главный отдел литературных памятников русских XIV в. составляют сочинения, касающиеся учения веры и нравственности и изложенные в форме посланий и поучений. Некоторые из этих сочинений принадлежат лицам известным, каковы были: святой Петр митрополит, святой Василий, архиепископ Новгородский, святой Алексий митрополит и Матфий, епископ Сарайский. Большая же часть — лицам неизвестным.

От святителя Петра сохранилось одно только окружное послание к духовенству, или “Поучение игуменом, попом и диаконом” [217]. Поучение это имеет немало сходства с “Поучением к попом” митрополита Кирилла II и также излагает мысли о важности священного сана и обязанностях пастырей к самим себе и к пастве. Сходство, естественно, могло произойти от одинаковости предмета, а частию и от того, что, может быть, святитель Петр знал и читал сочинение своего предшественника. Впрочем, поучение святителя Петра отличается большею краткостию, простотою и тем, что почти каждую мысль подтверждает словами Священного Писания. Представляем отрывки из этого поучения в последовательном порядке по списку более полному, нежели тот, с какого оно напечатано.

“Разумейте, дети, в какое достоинство вы призваны Богом, как пишет апостол Павел: Кийждо в звании, в немже призван бысть, в том. да пребывает (1 Кор. 7. 20). Вы, дети, называетесь стражами Церкви, пастырями словесных овец, за которых Христос пролил Свою спасительную Кровь. Будьте же, дети, истинными пастырями, а не наемниками, которые млеко ядят и волною одеваются, а об овцах не пекутся (Иез. 34.3).

Будьте, дети, образцом для своего стада, по слову Спасителя, как Он говорил своим апостолам: Вы есте свет мира, вы есте соль земли. Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесах (Мф. 5. 13, 14, 16). Прежде всего вам должно просветиться сими добродетелями: кротостию и смирением; также блюстись от всех дел непристойных, которыми мир соблазняется, ибо горе человеку тому, сказал Спаситель, имже соблазн приходит (Мф. 18. 7). Оградившись страхом Божиим, отсеките, дети, от сердец ваших всякую отрасль пагубную для души: гнев, ярость, зависть, ненависть, пьянство, которое есть корень всякому злу, и смехотворство. Ибо сказано: Всяко слово гнило да не исходит из уст ваших (Еф. 4. 29)... Упражняйтесь, дети, в чтении святых книг и в учении день и ночь, по слову пророка: В законе Господни поучится день и нощь, и прочее (Пс. 1. 2).

Если сами вы, дети, будете творить добрые дела перед Богом, тогда в состоянии будете научить и своих детей духовных. Ибо сказано: Иже сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небесном (Мф. 5. 19). Иерей должен приносить молитву Богу сперва за себя, потом и за людские прегрешения, а духовных детей своих поучать сперва страху Божию, потом покаянию во грехах, любви, кротости, смирению, милостыне. Без епитимии детей своих не держите, но назначайте против каждого греха соответствующую по силе; вовремя надобно связать и вовремя разрешить. Учите ж детей своих всегда удаляться от блуда и пьянства, чародеяния, волхвования, резоимства, да не будут рабами греха. Если так, дети, сотворите и научите, как я написал вам по закону Божию; тогда возможете сказать Богу: “Господи, се мы и дети, которые Ты нам дал”, —  и вы примете похвалу от Бога и неизреченную радость. Но если не сотворите и не упасете своего стада, великая ожидает вас пагуба и вечное мучение. Ибо все блага света сего ничто пред Богом сравнительно с единою душою человеческою...

Писанием и неписанием понуждаю вас, дети, на дела благие, потому что и должен всегда напоминать вам и писать о том, что душеполезно и спасительно. Вместе и сам прошу вас, преподобные: помолитесь о моем недостоинстве и о моей худости, по слову апостола: Молитесь друг за друга, яко да исцелеете (Иак. 5. 16)...”

Из последних слов святителя Петра можно заключать, что он не раз писанием понуждал детей своих на добрые дела, а следовательно, были и другие его писания, кроме настоящего поучения. Но из числа их нам не известно ни одного. И другое приписываемое этому святителю окружное послание к епископам и вообще духовным и мирянам, написанное им будто бы пред наступлением Великого поста [218], вовсе ему не принадлежит: оно большею своею частию, и по местам буквально, заимствовано из послания митрополита Фотия к новгородцам 1410 г.  [219]

Василий, архиепископ Новгородский (1331-1352), написал послание к Тверскому епископу Феодору [220]. Поводом к посланию послужил спор о рае, бывший в Твери, и учение Тверского епископа Феодора, что земной, чувственный рай уже не существует, а есть только рай духовный на небеси. Услышав об этом споре и учении, архиепископ Новгородский Василий счел братским долгом вразумить Феодора с подведомым ему духовенством и старался доказать продолжающееся еще существование земного рая местами из Священного Писания, сказаниями из Пролога, изречениями святых Златоуста и Патрикия, толкуя все это по-своему, и наконец тем, будто некоторые новгородцы сами видели рай на какой-то чудной горе, как видели и ад на западе. Не будем ставить в укор нашему архиепископу мнения о чувственном рае, которое разделяли не только тогда, но и прежде, и после многие в христианском мире, ни перебирать самых доказательств этого мнения, слабых и неосновательных. Но не можем не остановиться на некоторых частностях послания, показывающих, как невысоко стоял в своем образовании Василий и, конечно, не один, а вместе со многими современными ему соотечественниками. Он говорит, например, будто Адам, изгнанный из рая, со слезами взывал: “О раю пресвятый, помолися о мне Господу...” Утвержает, будто Пресвятая Богородица, Енох, Илия и вообще все святые находятся ныне в рае земном, чувственном, а мысленный или духовный рай начнется уже после Второго пришествия Христова, когда будет новое небо и новая земля, мысль — противная учению Церкви, которая исповедует, что Пресвятая Богородица, равно как все святые Божии, и теперь находятся на небеси вместе с ангелами, т.е. в раю мысленном, духовном. Странно читать следующие слова: “Самовидец семь сему, брате, егда Христос иды во Иерусалим на страсть волную, и затвори своима рукама врата градная, и до сего дне неотворима суть; и егда постился Христос над Ерданом, своими очима видел есмь постницу его, и сто финик Христос посадил, недвижими суть и доныне, не погибли, ни погнили”. Еще страннее описание того, как некоторые новгородцы видели рай, передаваемое автором с полною доверчивостию и убеждением: “И то место святого рая находил Моислав новогородец и сын его Яков, и всех было их три юмы, и одина от них погибла, много блудив, а две их потом долго носило море ветром, и принесло их к высоким горам. И видеша на горе той написан деисус лазорем чюдным и велми издивлен паче меры, яко не человечьскима рукама творен, но Божиею благодатию; и свет бысть на месте том самосиянен, яко не мощи человеку исповедати; и пребыша ту долго время на месте том, а солнца не видеша, но свет бысть многочестный, светлуяся паче солнца; а на горах тех ликованиа много слышахуть и веселия гласы свещающа. И повелеша единому другу своему взыти по шегле на гору ту видети свет и ликования гласы; и бысть яко взыде на гору ту, и абие восплеснув рукама, и засмеяся, и побеже от другов своих к сущему гласу.

Они же велми удивлешеся и другаго послаша, запретив ему, да обратився скажет им и что есть бывшее на горе той; и той такоже сотвори, нимала возвратився к своим, но с великою радостию побежа от них. Они же страха наполнишася и начаша размышляти к себе, глаголюще: “Аще ли и смерть случится, но видели быхом светлость места сего”, и послаша третьяго на гору, привязав ужищем за ногу его; и такоже и той хоте сотворити, и восплескав радостно, и побеже, в радости забыв ужища на нозе своей, они же здержаша его ужищем, и в том часе обретеся мертв. Они же побегоша въспять, не дано им есть дале того видети светлости тоя неизреченныя, и веселия, и ликования, тамо слышащаго; а тех, брате, мужей и нынеча дети и внучата добры здоровы”. Впрочем, есть в послании Василиевом и здравое учение Церкви о девяти чинах ангельских, которые он перечисляет все в восходящем порядке.

Под именем святого Алексия, митрополита Московского, известны ныне три сочинения. Первое, более других обширное, написано в форме окружного послания, или поучения, ко всей пастве [221]. В нем, кроме краткого вступления и заключения, можно различать три части.

Сказав в самом начале о своей обязанности учить духовных чад и приглашая их быть скорыми на слушание его поучений, святитель в первой части предлагает две евангельские притчи. Сперва — притчу о семени, т.е. о слове Божием, и на основании ее выражает благожелательство своим слушателям: “Да не будет же, дети, сердце ваше ни землею тернистою, не принося плода духовного от лености и небрежения, ни каменистою, не имея в себе страха Божия... но да будет сердце ваше землею благою для принятия истинного слова Божия и да приносит плод духовный, ово тридесят, ово шестьдесят, ово сто (Мф. 13. 8)”. Потом раскрывает другую притчу о винограде, т.е. о всем человечестве и о Церкви, которую предал Господь делателям — святым апостолам и святым отцам, патриархам, митрополитам, епископам и всему священническому чину, и на основании этой притчи объясняет свои права и обязанности как пастыря и учителя: “Таким образом и я грешный, —  говорит он, —  сподобившись святительства, т.е. епископства, не по моему достоинству, но по щедротам Божиим и по великой милости, которую Господь излиял на нас изобильно, сподобился вместе быть вашим, дети мои, пастырем и учителем, пасти и учить порученное мне стадо словесных овец”.

Во второй части святитель преподает своим духовным чадам разные наставления. Сначала общие — о взаимной любви, страхе Божием и другие: “Напоминаю вам слово Спасителя, сказанное Им к своим ученикам и апостолам: Сия заповедаю вам, да любите друг друга (Ин. 15. 17). О сем разумеют ecu, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин. 13. 35). Так и вы, дети, имейте между собою мир и любовь. И апостол Павел говорит: Весь закон во едином словеси исполняется, в еже: возлюбиши ближняго своего, якоже себе (Гал. 5. 14). Также имейте, дети, в сердцах своих страх Божий, ибо при нем человек может стяжать всякую добродетель. Сказано: Начало премудрости — страх Господень (Притч. 1. 7). И Григорий Богослов пишет: где страх Божий, там очищение плоти и соблюдение заповедей; “Где соблюдение заповедей, там возвышение души в горний Иерусалим...” Имейте в уме своем смерть, воскресение, суд и воздаяние каждому по делам”. Затем — частные наставления князьям, боярам и простым людям: “Князи, и бояре, и вельможи, судите суд милостиво: суд бо без милости не сотворшему милости, и хвалится милость на суде (Иак. 2. 13). Мзды на неповинных не принимайте и не будьте лицеприятны, яко суд Божий есть (Втор. 1. 17). Судите людей праведно и не обижайте вдов, сирот и пришельцев, да не возопиют на вас к Богу. А люди простые, Бога бойтеся и князя чтите”. Наконец, —  опять общие наставления о уважении к пастырям Церкви, о покаянии, милостыне и добрых делах: “Святительство имейте выше своей головы с всякою покорностию и без всякого прекословия, тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще (Евр. 13. 17)... Приходите к иерею, отцу духовному, с покаянием и слезами. Отвергните от себя всякие дела злые и не возвращайтесь к ним. Истинное покаяние в том и состоит, чтобы возненавидеть свои прежние грехи. Видя такую решимость, иерей может тебя очистить, приблизить к Богу и соделать причастником Тела и Крови Христовой. Святители и иереи суть ходатаи между Богом и человеками... Старайтесь, чада, быть милостивыми и доброхотными дателями... И сколько есть у вас сил, исполняйте закон Божий не словом, но делом, по слову Спасителя: Что Мя зовете: Господи, Господи, и не творите, яже глаголю (Лк. 6. 46)...”

В третьей части святитель исключительно говорит о хождении в церковь, о важности церковной молитвы и о том, с каким расположением должно входить в церковь и пребывать в ней. “К церковной службе будьте поспешны, стараясь предварить друг друга, как Иоанн предварил Петра, когда спешили ко гробу Христову... Не говорите: “Отпоем себе дома”. Такая молитва не может иметь никакого успеха без церковной молитвы. Как храмина без огня от одного дыма не может согреться, так и та молитва без церковной. Ибо церковь именуется земным небом, а в ней заключается Агнец — Сын и Слово Божие для очищения грехов всего мира; в ней проповедуется Евангелие Царствия Божия и писания святых апостолов... в ней престол славы Божией, невидимо осеняемый херувимами; в ней руками священническими приемлется Тело и Кровь Божественная и преподается верным на спасение и очищение души и тела... Когда приходите, дети, в церковь, то имейте со всеми мир и любовь... А входя в церковь, вострепещи душою и телом, ибо не в простую храмину входишь... В церкви же, когда стоите, помышляйте о своих прегрешениях... И не смейте, дети, прогневлять Бога своими разговорами в церкви...”

В заключение святитель снова упоминает о своей обязанности пасти духовное стадо, желает себе успеха, убеждает своих чад угождать Богу добрыми делами, иметь в душах своих знамение Христово, т.е. быть причастниками Тела и Крови Христовой, и говорит, что если они исполнят все им написанное, то сделаются причастниками и Небесного Царствия.

Второе поучение святого Алексия митрополита написано к правоверным христианам области Нижегородской и Городецкой и имеет большое сходство с первым его поучением не только по общему характеру, но и по частным мыслям и выражениям [222]. После обычного пастырского приветствия и нескольких слов о своей обязанности воспоминать христианам “душеполезное и спасительное” святитель большую часть этого небольшого послания обращает к игуменам и иереям и наставляет их учить духовных своих детей страху Божию, исповеданию грехов, милостыне, взаимному согласию, любви, правде и проч. При этом, указывая на современные нестроения в области Нижегородской и Городецкой, замечает: “Смотрите, дети, какой мятеж (у вас) восстал в сие время! Отчего нам все это приключается? От нашей неисправности пред Богом, как пишет великий Григорий Богослов: “Отчего бывают удары на города, т.е. казни или неприятельские нашествия, голод, мор или пожары? Все это бывает по нашему прегрешению пред Богом”. И с особенною силою восстает против пьянства: “Еще, дети, пишу вам и о том, чтобы вы отсекли от себя корень зла, возбуждающий всякое беззаконие, то есть пьянство: оно, во-первых, погубляет душу, отнимает зрение очей, тело делает бессильным, сокращает жизнь телесную, истребляет в человеке страх Божий, отделяет его от Бога и доводит его до нищеты душевной и телесной. Смотрите же, дети, сколько зла в пьянстве!” Преподав затем несколько других кратких наставлений духовным пастырям, митрополит продолжает: “Впрочем, я пишу сие не одним игуменам и иереям, но и князьям, и боярам, и мужам, и женам, и всем православным христианам, чтобы вы, дети, имели почтение, покорность и послушание к отцам вашим духовным, поколику они учат вас душеполезному и спасительному. Наконец, дети, живите в мире и здравии душевном и телесном. Также, дети, поминайте в молитвах своих и наше смирение, дабы Христос Бог нас соблюл от неприязни в сем веке, а в будущем бы сподобил нас Христос стать пред лицом Его и сказать с дерзновением: “Господи, се аз и дети мои, яже ми дал еси”. Послание оканчивается пастырским благожеланием и благословением.

Третье сочинение святого Алексия есть его послание, или грамота, на Червленый Яр боярам, баскакам, духовенству и мирянам о подсудимости их Рязанскому епископу [223]. Но две трети этого послания содержат в себе наставления в истинах веры и нравственности, напоминающие некоторыми мыслями и самыми выражениями поучения того же святителя. “Молю Бога и святую Богородицу, —  пишет он, —  да будете душою и телом все добры, здоровы и да исполняете заповеди Божии... Имейте веру правую во Святую Единосущную Троицу, в Которую вы крестились, любовь и мир друг к другу, правду, целомудрие, исповедание грехов своих... Но вы, как показывает то и время, слов моих и поучения не слушаете, а творите волю телесную и дела темные. Но ведаете ли, что все владыки Русской земли находятся под моею властию и в моей воле? И я их ставлю благодатию Святого Духа. Так подана власть и вашему владыке. А вы слова его не принимаете, но приемлете сторонних пастырей; вы, как видно, не от паствы истинного пастыря Христа, но противного духа... Покайтеся и обратитеся к Богу, научитесь творить благое и блюсти себя, поминайте смерть, воскресение, Страшный суд и Судию великого и всеведущего, вечный покой праведников и вечную муку грешников. Если все это будете помнить, то никогда не согрешите и не будете ослушаться нас, которых Дух Святой поставил пастырями и учителями всем христианам. К церквам всегда притекайте с женами и детьми, и делайте в церкви свои приношения, а священников и иноков любите и просите молитв их; вдов и сирот, пленников и странников милуйте и призирайте, находящихся в темницах посещайте”.

В одном рукописном сборнике XV в. помещено “Поучение владыки Матфеа Сарайскаго г детем моим” [224]. Поучение это, судя по началу и концу его, не было произнесено архипастырем в церкви, а было разослано им по епархии. Здесь нет никаких обличений, а излагается только ряд наставлений о вере, о любви, относительно постов, духовенства, князя, домочадцев и прочее. Наставления не имеют между собою никакой внутренней связи и отличаются совершенною простотою и общедоступностию. Представляем это краткое поучение с немногими и неважными пропусками: “Чада мои милые! Прежде всего имейте веру правую в Бога — Отца и Сына и Святого Духа. Затем пребывайте в послушании святых Его апостолов и святых отцов, которые пострадали за Христа... Любовь имейте ко всем, к богатому и убогому, к нищим, и бедным, и в узах страждущим, как и Христос имел любовь ко всему миру, подавая нам образ Собою... Еще молю вас, чада, пост имейте чистый, когда следует поститься, да просветлеете подобно Моисею... Нищим раздробляйте хлеб свой, убогих милуйте, и немощных, и на улицах лежащих и сидящих; посещайте находящихся в темницах и утешайте; нагих одевайте, босых обувайте. Сирых домочадцев не бейте, но еще больше милуйте и не морите голодом, ни наготою, ибо они суть домашние нищие. Убогий выпросит себе и в другом месте, а они только в твои руки смотрят. Правым помогайте, а грешных милуйте. Странных вводите в дом свой и напитайте их от своей трапезы. Вдовиц призирайте, сущих в бедах избавляйте, старцев чтите, также попов и диаконов, ибо они суть служители Божии. Челядь свою милуйте и наставляйте на путь спасения и покаяния; старых отпущайте на свободу, а юных учите добру и послушанию... Соседа не обижайте и не отнимайте у него земли. Господь сказал Моисею: “Пришельца не обидите”. Ахав и Иезавель погибли за отнятие земли, Дафана и Авирона поглотила земля за имение неправедное. И при Иоанне Златоусте Евдоксия царица не погибла ли за отнятие винограда? Бог не одному человеку велит жить на земли, а многим. Блюдитесь же, братие, и не отнимайте чужого.

Монастыри, чада, любите: то суть домы святых и пристанища сего света. Вшедши в них, вы видите игумена, пасущего стадо свое, а чернецов нимало не прекословящих страха ради Божия. Видите, как один, воздев руки горе, а очи устремляя долу, возносится сердцем к престолу Божию; другой плачет в келье своей, лежа ниц; этот работает, как пленный; те заняты трудами, как бы скованные цепями; третьи стоят в церкви, будто каменные, воссылая непрестанные молитвы к Богу за весь мир. Одни из них подвизаются в монастырях, другие в пещерах и на столпах, около Иерусалима и по всей земле, так что плоть присохла к костям их от сухоядения. Они своею верою в сердце вскоре могут творить всякое прощение, как-то: помогать больным и недужным, избавлять от всякого гнева Божия и напасти и отгонять всякую скорбь своими молитвами. К святым местам приходите, у подвижников благословения просите, приводите к ним своих детей для благословения, вводите их в домы свои для благословения и поучения, как и Закхей приял Христа в дом свой для благословения.

Епископа чтите, как Петра и Павла, а в домы церковные, и в суды, и в земли церковные не вступайтеся. Если же кто епископа не чтит, тот не получит от него благословения ни здесь, ни на суде. Он есть молитвенник всего мира за ваши души, и домы, и за ваше спасение. Бельцов — священников и диаконов — чтите достойно, ибо они ежедневно творят за вас молитвы к Богу. Если пригласите в дом свой чернеца или причетника и пожелаете их угостить, то более трех чаш не принуждайте его пить, но дайте ему волю. Если сам упьется, сам за то и отвечает...

Князю земли своей покоряйтеся и не желайте ему зла в сердце своем. Служите ему головою своею, и мечом своим, и всею мыслию своею, и не возмогут тогда противиться князю вашему, и обогатеет земля ваша... И еще скажу вам, чада мои, если кто о своем князе мыслит зло и передается другому князю, тот подобен Иуде, который был любим Господом и замыслил продать Его князьям иудейским... Друзьям, малым и великим, покоряйтеся. Позовут вас на пир, садитесь на последнем месте... Тогда, если подойдет к тебе позвавший тебя и скажет: “Друже, сядь выше”, тебе будет честь и слава пред всеми, сидящими с тобою...

Имейте, чада, в сердцах своих страх Божий. Ибо написано: Начало премудрости — страх Господень... Вера с страхом Господним повелевает на всякий час памятовать смерть и страшный день суда... Если кто сотворит грех по внушению дьявола, в тот же день да покается, опасаясь внезапной смерти...

Еще скажу вам, чада мои: челядь свою кормите до сытости, одевайте и обувайте. Если же не кормите, не одеваете и не обуваете, а холопа вашего или рабу убьют при воровстве, за кровь его и душу — тебе отвечать. Посему снабжайте сирот своих всем и учите их на крещение, и на покаяние, и на весь закон Божий. Ты, как апостол, в дому своем. Учи грозою и ласкою. Если же не учишь, ответ дашь за то пред Богом. Авраам сам научил своих 318 домочадцев всему доброму закону и доброму нраву. Приявши страх Господень, они не опечалят тебя на старости. Если же не послушают тебя нимало, то не щади лозы и дай до 4, или до 6, или и до 12 ударов. Если раб или рабыня не исполняют твоей воли, то давай им до 6 или до 12 ударов; если велика вина, то до 20 ударов; если весьма велика, то до 30, а более того не позволяем. Если так будешь наказывать их, то душу его (раба) спасешь, а тело избавишь от муки, И после восхвалят тебя рабы и рабыни, если так будешь кормить их и одевать. Да услышим блаженный оный глас Христа Бога нашего: “Приидите благословении Отца Моего, наследуйте уготованное вам царство от сложения мира. Милость же Божия и святой Богородицы и мое благословение да будет с вами”.

Представленное нами поучение известно в двух видах: в кратком, в каком и мы представили его, и в обширном, где оно оказывается почти целою третью длиннее. В кратком оно усвояется Сарайскому епископу Матфию, изложено как одно целое послание, без всякого разделения на главы и оканчивается приличным заключением. В обширном оно не усвояется никому, разделено на небольшие главы с особыми названиями, притом произвольно и неудачно, и неодинаково в разных списках, и оканчивается без заключительного благословения со стороны епископа и вообще без всякого заключения. Всех глав здесь, по одному списку, восемнадцать, из которых в первых десяти излагается то самое, что содержится в поучении по краткой редакции и в том же порядке, а в восьми последних — являются совершенно новые статьи. Прибавлены ли эти последние статьи чужою рукою к сочинению святителя Сарайского или находились и в подлинном тексте, решать нет возможности, хотя склад речи в них тот же, что и в первых десяти статьях. Во всяком случае, нельзя не согласиться, что поучение в обширной своей редакции, где лишено оно обычного в святительских посланиях заключения и произвольно разделено на главы, подверглось изменениям от сторонней руки, тогда как не находится никаких причин предполагать какие-либо изменения в краткой его редакции. И мы тем более не сомневаемся в подлинности этого поучения как сочинения Матфия, епископа Сарайского, что не в состоянии придумать, что могло бы заставить кого-либо к концу XV в. приписать чужое произведение святителю, не известному по летописям ничем, кроме своего имени [225].

К числу поучений и вообще сочинений учительных, составленных у нас в XIV в. неизвестными лицами, с достоверностию могут быть относимы только те, которые находятся в сборниках наших XIV в., каковы: Златая Цепь, Измарагд безымянный сборник Царского и сборник Паисиевский, и которые частию своим складом, а частию обличением религиозных и нравственных недостатков русского народа свидетельствуют о своем русском происхождении. В Златой Цепи таковы Слова и поучения о правой вере, о посте вообще, о посте Великом, Петровском и Филипповском, о Воскресении Господнем и о Светлой неделе, о пьянстве и другие [226]. В Измарагде таковы — Слово о лихоимстве и пьянстве, Слово о духовном празновании и пьянстве, помещенное и в Златой Цепи, Слово о жалеющих (т.е. плачущих), находящееся также и в Златой Цепи [227]. В безымянном сборнике Царского, где наряду с статьями из святых отцов помещены поучение святого Алексия митрополита, поучение Матфия Сарайского, хотя без имени, и несколько Слов святого Кирилла Туровского, находится еще более двадцати Слов и поучений, не подписанных именами святых отцов и, вероятно, имеющих русское происхождение [228]. Особенно замечательны девять Слов на воскресные дни святой Четыредесятницы и на недели, предшествующие ей, начиная с недели о мытаре и фарисее. Слова эти, которые помещены также в Златой Цепи и в другом сборнике XIV в. Сергиевой лавры, имеют между собою внутреннюю связь и составлены каким-то одним русским или вообще славянским проповедником. Автор несомненно пользовался писаниями святых отцов — Златоуста и Василия Великого, но не переводил только эти писания, а излагал мысли сам, стараясь приспособиться к нуждам времени и к простому разумению своих слушателей [229]. Наконец, в Паисиевском сборнике (ок. 1400 г.) находятся, с признаками русского происхождения. Слово о твари и о неделе, поучение христианам, Слово о ротах и клятвах и др.” [230]

Впрочем, и в сборниках XV в. встречаются иногда Слова, которые, обличая суеверия и недостатки русского народа или указывая на иго монгольское, как еще тяготевшее над Россиею, по самому языку своему несомненно относятся к XIV, если даже не XIII в. Таковы: а) Слово ко всему миру на пользу слышащим, б) Слово о кончине мира, в) Слово о христианстве и г) Слово, како жити крестьяном.

Слово ко всему миру обращено от лица Самого Бога и к духовенству, и к мирянам, но содержит в себе обличения и наставления преимущественно пастырям Церкви [231]. “Троица — Отец и Сын и Святой Дух, Господь Бог наш, благословляет всю тварь и все создание: митрополитов, и епископов, и игуменов, и священников, и диаконов, царей, и князей, и вельмож, и весь мир на сие дело”, —  так начинает неизвестный свое Слово... И вслед за тем продолжает: “Вот вам говорит Господь устами Своими: “Чада мои милые! Зачем вы вышли в чужую землю и заблудились, а ваша земля запустела и возросли на ней терние и волчцы? Пойдите в свою землю, взыщите истинного пути, пойдите к отцу своему, пребывайте в любви. Чада моя милые! Не забывайте того, —  говорит Господь, —  что Я есмь любовь и пребывая в любви во Мне пребывает. Отче наш, —  призываете вы Меня, а воли Моей не творите. Если называете Меня отцом, то творите и волю Мою. А воля Моя есть любовь. Без любви неприятны Мне молитвы ваши и служб ваших не приму... Зачем в гневе совершаете службу? Трудитесь напрасно. Если имеете гнев, зачем идете в церковь и оскверняете святой храм и оскорбляете Моих святых ангелов...” Так говорит Господь иереям, книжникам и игуменам: “Почему не учите детей своих страху Божию?.. Устами своими говорите: “Господу помолимся, возглашаете ектению: “Станем добры, станем со страхом, а сердца ваши удалились от Меня, содержа злобу и гнев... Не принимайте просфоры и всякого другого приношения в церковь от корчемника, резоимца, грабителя, чародея, убийцы, неправедного судии, мздоимца, татя, разбойника и от гневливого: просфоры их гнусны, а свечи их угасают, —  говорит Господь. На роту в церковь не пущайте: это вам не ротница, а молебница — собирайте к ней на молитву... Когда кто принесет просфору, ты, учителю, скажи ему: “Если имеешь, чадо, на кого гнев, примирись с ним, и я приму просфору твою и принесу на жертвенник, и вознесется тогда молитва твоя к Богу чистая...” Внимайте себе, учители; когда пойдешь в церковь и кто-нибудь начнет говорить тебе о суетных вещах, ты прекрати молитву и научи его стоять со всем страхом Божиим. Хотя бы то был князь, не стыдись его. Пусть от него будет тебе бесчестье, зато от Бога будет тебе добро и честь... Зачем вы пренебрегаете Моими словами? Я послал вам епистолию на землю, вы и тому не поверили. Зачем затворяете врата от нищих, —  говорит Господь. — Для кольев и саней есть место в дворах ваших, а для Меня в ваших дворах нет места, где бы Я мог главу подклонить; Я скитаюсь по улицам. Что принесли вы на этот свет или что возьмете отсюда с собою? Не могу терпеть вашего неразумия. Я потряс землею, вы не поверили Мне. Пустил на вас измаильтян, которые пролили кровь вашу по земле. Любя ли их, пустил их на вас или ненавидя их; но Мне мил род христианский, —  говорит Господь. — Послушайте Меня, и Я избавлю вас от муки поганых: примите епитимию, хотя помалу, глаголет Господь. Весьма вы прогневали Меня, и Я все стерпел; но сего не могу стерпеть: зачем вы затворили церкви? Если бы возбранили вам это поганые, и тогда вам следовало бы оставить все имение и идти в церковь. Если бы даже пришлось вам пролить кровь, и тогда вы не должны преступать Моих заповедей... Я дал вам искус, искушая вас, и содержу всех вас в руке Моей, и дал вам живот. Недивно человеку пасть, но после падения нужно восстать покаянием и добрыми делами... Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние. А Сам с вами есмь до скончания века. Аминь”.

Слово о кончине мира имеет сходство по содержанию и языку с Словами Серапиона, епископа Владимирского. И если по одному этому еще не может быть с непререкаемостию усвоено Владимирскому епископу, во всяком случае справедливо относится к памятникам нашей словесности XIII-XIV вв., когда со всею силою тяготело над Россиею монгольское иго [232]. В последней мысли легко убедиться из следующих мест Слова: “Братие, бойтесь грозного и Страшного суда Божия, ибо внезапно придет тот страшный день. Если мы не приготовимся добродетелями, то нагие и странные будем осуждены в неугасимый огонь. О братие, живите в страхе Божием, ибо время жизни сей мало, как дым исчезает; и много бедствий приключается за грехи, и скорбь немалая: нашествия поганых, волнение между людьми, неустройство церквей, беспорядки между князьями, бесчиние священников... Если кто впадет в руки разбойников, возлюбленные, то как умиленно просит, чтобы сохранили ему жизнь, а имение взяли бы. Как же, братие, не худо то, что ради худой жизни мы всего лишаемся, а о душевной пользе не заботимся? Для чего жалеем давать неимущим? Почему не отстанем от злых дел и не хотим преклонить сердец на покаяние? Вот и земля трясется от лица Господня нам на страх, и многие города опустели по Божию гневу. Мы и того не убоялись; не перестаем творить зло. И поганых Бог попустил на нас: сыны и дщери ваши поруганы были и отведены в плен, все для того, чтобы мы убоялись; несмотря на то, мы одинаково неправды творим. Не оставляем гнева и зависти, блуда и пьянства и от грабительства не отстаем и от прочих злых дел, которые ненавистны Богу. О братие, доколе есть время покаянию, потщимся жить в добродетели; будем милостивы, да будет и Господь к нам милостив. Смотрите, братие, как и своих церквей не щадит Бог, ни святых книг, когда землю оставляет пустою за грехи человеческие, дабы принудить их к покаянию. Если же и казнимые не каются и не отстают от злоб, то еще большие томления и вечные муки ожидают их”.

“Послушайте, —  говорится в третьем Слове [233], —  многие именем — христиане, а обычаем и делами — как неверные, навыкли действовать по-язычески... Что вы за верные, когда навыкли языческому кощунству, жидовским басням и уродословию, глумлению на улицах и беседах града, чарам, волхвованию, снам, ядению крови и удавленины и другим многим подобным делам? Какие вы христиане, если творите сие, и как смеете принимать Святые Тайны, будучи хуже язычников? Вы навыкли языческим делам: плясанию, плесканию руками, сатанинским песням, пьянству, блуду, гневу, зависти и другим, о которых нельзя здесь и говорить. Творя это, как вы зоветесь христианами, а хуже неверных? О братие, если вы верные, то не смешивайтесь с таковыми... Многие называют себя верными, а не знают, что есть христианство и как жить в вере и законе. Вижу не только юношей неистовых и неразумных, но и старцев и весьма скорблю, когда на беседах и на улицах вижу мужа, украшенного сединами, толкующего злое или влекущего с собою на позоры или на пир дитя свое. О верные! Как вы сами устрояете погибель душам своим?.. Если кто вопросит тех бесстудных, как жили пророки и апостолы и что творили и сколько было пророков и апостолов, —  они не знают и не умеют, что сказать. А если спросят о конях и о птицах или о чем ином, —  они философы и хитрецы... Если продолжится слово учения, то многие стоят с принуждением, как бы у некоего зла. А случится быть на улице или на беседе и на игрище, там пробудете до полудни и дальше. Или если случится пить, то не спят и ночи, творя пагубное. Какие вы христиане, если больше поганых творите замышление сатаны? Он научил позорам и смехотворца, и кощунников, и скоморох, и игрока, чтобы их злыми делами погублять нас. Ибо присутствующие на позорищах не то ли же творят? Когда пустошник, глумяся, изречет что-либо, тогда они еще больше смеются. Зловредного кощунника следовало бы побить и отогнать, а они только чудятся ему и учатся злу; другие же дают еще игрокам мзду, возжигая тем больший огнь на главу свою...” и так далее.

Четвертое Слово написано, вероятно, митрополитом или, по крайней мере, епископом, судя по тому, что проповедник выражается: “Аще неции деют злая, и духовнаго не слушают учения, и не каются, велим градским властителем не щадити таковы... велим градским казнити законом” [234]. В устах простого священника подобная речь не имела бы значения. Это Слово, при некотором сходстве с третьим, представляет и замечательные особенности. “Братие и сестры! Послушайте святого учения. Есть между христианами такие, которые только имя христианское носят на большее осуждение себе, не творя воли Божией, а живут по-язычески, в пьянстве, блуде и других злодеяниях, будучи омрачаемы окаянным дьяволом, в клятвах, обидах, телесных нечистотах, оклеветая и обижая друг друга; считают себя как бы бессмертными... как бы за ложь признают уготованные грешникам муки, которых трепещет и сатана. Всем таковым мы запрещаем, да, устрашась Бога и грядущего суда, покаются от злых дел и проклятого любодеяния, из-за которого Содом, и Гоморра, и окрестные грады огнем пожжены... А что сказать о хульных словах, мы не знаем. Те, которые клянутся Богом, целуют крест, ходят ротою до церкви и алтаря, те на погибель себе призывают Божество... За то и казни шлет на нас Бог иногда засухою, иногда пожаром и другими бедами, что люди клянутся Богом и святыми Его и стараются превзойти друг друга клятвами, оскверняя ротою церковь Божию... Подобна этой и другая вина: лечат немощь волшбою, и наузами, и чарами, приносят требища бесам, и беса, называемого трясавицею (трясцею), думают прогонять тем, что пишут еллинские слова на яблоке и кладут его на престол во время службы. Это проклято. Потому и многие казни на нас от Бога за неправды наши. Господь не заповедал лечиться чарами и наузами и верить во встречу, в полаз и в чех — то дело поганское. А если кто из христиан поступает так, он осудится больше язычников, если не покается... Если пресвитеры таковых не учат, не исправляют, не запрещают, ревнуя о славе Божией, горе будет таким учителям. Каждый держит иерейство, чтобы тем кормиться, а не заботится о духовных делах, чтобы приять мзду вечного живота; не преподает правого учения во спасение, а больше снисходит, льстит и из-за дара прощает без епитимии; все и делает, и говорит ради чрева, чтобы не лишиться временной чести... Если же некоторые делают зло, и не слушают духовного учения, и не каются, такие восприимут по делам законное мучение; а мы велим градским властелям не щадить таковых, творящих зло пред Богом, но наказывать льстецов, хульников, ротников, мужеложцев, убийц, татей, чародеев, насилующих дев, блудящих с замужними. Таких велим казнить градским законом, а не щадить злых, да научатся и перестанут делать злое... Посему, властели, не щадите творящих зло, но наказывайте их и не отпущайте по мзде, чтобы и вам, как содетелям беззакония, не восприять тяжкого суда от Бога...”

Второй отдел духовной литературы русской XIV в., впрочем очень небогатый, составляют сочинения исторические. Мы опускаем летописи, которые еще продолжаемы были тогда в разных местах России: Москве, Новгороде, Пскове, может быть, лицами духовного звания, судя по тону и характеру этих летописей, а имеем в виду повествования о некоторых замечательнейших лицах и частных событиях. Сюда относятся: 1) жития наших святителей — святого Кирилла, епископа Туровского, и святого Петра митрополита, 2) сказания о благочестивых князьях Довмонте Псковском, Михаиле Тверском и Димитрии Донском, 3) повести о Мамаевом побоище и о чудесном спасении Москвы от Тамерлана.

Житие святого Кирилла, епископа Туровского, очень кратко и составлено, по всей вероятности, в самое тяжкое время монгольского ига, и следовательно, к концу XIII или в 1-й четверти XIV в., как показывают слова заключительной молитвы, обращенной к святителю: “Моли о нас Вседержителя, Ему же ныне предстоиши с дерзновением, от настоящие нам беды избавитися и от безбожных агарян, присно мучащих нас”. Это житие напечатано в Прологе под 28 числом апреля с немногими отступлениями от рукописных списков [235].

Житие святого Петра, митрополита Московского, написано святым Прохором, епископом Ростовским ( 1327). Оно драгоценно как сказание о великом святителе современника и очевидца и резко отличается от другого жития того же угодника, составленного митрополитом Киприаном. Сколько последнее растянуто, многоречиво и витиевато, столько первое кратко, просто и безыскусственно. Вот как, например, описывает Прохор вступление Петра в обитель и его монашеские труды: “Когда было ему 12 лет, пошел он в монастырь и сделался иноком; служил в монастыре в поварне, на всю братию носил воду и дрова на раме своем и оставался в этой службе несколько времени. Затем пожелал навыкнуть иконному писанию и сделался “иконник чуден”, писал иконы Господа нашего Иисуса Христа, святой Богородицы, пророков, апостолов, мучеников и всех святых, представляя каждого “по сличью образа их”. А посту и молитве так прилежал, как никто другой в нынешнее время, и творил милостыню из того, что приобретал своими праведными трудами. После сего поставил церковь святого Спаса на реке Рати, и сотворил монастырь, и созвал братию, и прилежно, с увещанием учил их спасению душ...” Или вот повествование о переселении святого Петра в Москву: “Проходя грады, он обрел град “честен кротостию”, называемый Москва, а в нем князя благочестивого по имени Ивана, сына Даниилова, внука Александрова, который был милостив к святым церквам и нищим, сам “горазд святым книгам” и слушался святых учений. Поселившись в граде том, он сказал благочестивому князю: “О сын мой! Велико твое благочестие, послушай меня днесь”. Когда благочестивый князь обещался, то святой митрополит сказал: “Да созиждется в граде твоем каменная церковь святой Богородицы”. Благоверный князь поклонися и отвечал: “Твоею молитвою, святой отче, да будет”. Когда основана была церковь, он и гроб себе сотворил своими святыми руками. Спустя мало времени возвещена была святым ангелом смерть его” [236].

Сказания о благочестивых князьях, нами прежде исчисленные, известны все в печати. Сказание о святом Довмонте, князе псковском, написано вскоре после его смерти, очень кратко и внесено в местную летопись [237]. Сказание о мученической кончине святого Михаила, князя тверского, написано со слов очевидцев и помещено в нескольких летописях [238]. Сказание о житии и преставлении великого князя Димитрия Иоанновича Донского, оканчивающееся похвалою ему и по местам проникнутое истинным чувством, хотя и многоречивое, написано современником и издано было неоднократно [239].

Из двух повестей о замечательнейших событиях того времени первая и лучшая — о Мамаевом побоище не без основания приписывается рязанскому иерею Софонии, жившему к концу XIV в. Но она дошла до нас не в первоначальном виде, а с позднейшими вставками и изменениями. И хотя проникнута вся духом христианским, однако ж по главному предмету своему и характеру, более поэтическому, принадлежит не столько духовной литературе, сколько светской [240]. Вторая повесть — о спасении Москвы от Тамералана, написанная также современником, очень кратка и рассказывает сначала о Тамерлане и его делах, потом о перенесении Владимирской иконы Богоматери в Москву, о сне, виденном Тамерланом, и удалении его от Москвы, наконец о благодарности русских Богу и Пресвятой Деве и установлении праздника в память этого события. Повесть внесена в летописи [241].

С половины XIV в. возобновились путешествия русских людей к святым местам Востока или, вернее, начались новые описания этих путешествий, составленные самими путешественниками.

Новгородский инок Стефан был в Царьграде около 1350 г. при патриархе Исидоре и в своем Страннике говорит более всего о святой Софии константинопольской, потом о других церквах и монастырях, которые посетил; о чудотворных иконах и мощах, которым поклонился; о некоторых святынях, перевезенных в Царьград из Иерусалима; о замечательнейших колоннах и памятниках, украшавших тогда греческую столицу. Старец паломник передает то, что слышал, с детскою верою и простотою [242].

Между тем как Стефан Новгородец изложил свои впечатления, полученные в одном только Царьграде, хотя оттуда странствовал и во Иерусалим, Игнатий, иеродиакон смоленский, обнимает в своем описании гораздо большее число предметов. Он находился в свите митрополита Пимена, путешествовавшего в Грецию в 1389 г., и в первой части своего сочинения изображает по порядку это самое “хождение” от Москвы до города Халкидона, где вскоре митрополит скончался. Во второй — передает то, что сам видел и слышал в Константинополе, причем с подробностию рассказывает о смерти турецкого султана Амурата и о венчании на царство греческого императора Мануила. Последнюю часть посвящает описанию своего “хождения” во Иерусалим и пребывания там [243].

Третий путешественник, дьяк Александр, приходил в Царьград к концу XIV в., как сам выражается, куплею, т.е. по делам торговли. Но воспользовался этим случаем, чтобы поклониться цареградской святыне, был в святой Софии, посетил важнейшие монастыри и со всею краткостию перечисляет находившиеся в них чудотворные иконы, мощи святых и другие священные предметы, причем о монастыре Продроме не без намерения сделал заметку: “У сего монастыря нет ни сел, ни городов, но Божиею милостию всех монастырей богатое” [244].

Были у нас в XIV в. и другие лица, отличавшиеся образованием и даром учительства, но от которых или дошли до нас только писания юридические, как, например, от святого Дионисия Суздальского [245], или не дошло никаких сочинений. Так, о Новгородском архиепископе Моисее ( 1362) повествуется, что он “добре пасяше свое стадо, многи писца изыскав, и книги многи исписав, и многи утвердив учением своим... и по сем скончался, много писание оставив” [246]. Что разумеется здесь под многим писанием: сочинения ли владыки или те книги многи, которые он исписал, неизвестно, хотя последнее, судя по контексту речи, вероятнее. Один старец нижегородского Печерского монастыря по имени Павел Высокий ( 1382) был “книжен велми и философ велий; егда же беседы время бываше ему, много разсуден и полезен зело, и слово его солью Божественною растворено” [247]. Не знаем, откуда прибавил к этому Татищев, будто Павел “писаше книги учительныя многи и к епископом посылаше”. Но во всяком случае те сочинения, какие приписываются ему ныне, приписываются совершенно произвольно, на том только основании, что они современны ему и приличны ему по тону и по содержанию [248], как будто у нас не было в XIV в. и других учительных старцев, например хоть Дионисия Суздальского или Моисея Новгородского, которым сочинения эти столько же современны и могут быть приличны. Святой Стефан, епископ Пермский, кроме того что знал языки греческий и зырянский и мог говорить на них, был муж, по словам его жизнеописателя, мудрый, разумный, смышленый, искусный в книгах, сильный словом, имел дар учительства, отличался уменьем изъяснять писания пророческие и апостольские и разрешать самые трудные вопросы [249]. К сожалению, и от этого великого святителя не уцелело ни одного сочинения и то “Списание”, или послание, против стригольников, которое доселе приписывалось Цареградскому патриарху Антонию, а ныне начинают усвоять Стефану Пермскому, вовсе ему не принадлежит [250].

Судя по сохранившимся памятникам, наша духовная литература XIV в. почти ничем не отличалась от литературы XIII столетия. Писатели если не исключительно, то преимущественно обращали свое внимание на предметы современные и в изложении мыслей соблюдали простоту и безыскусственность. Только в двух-трех позднейших сочинениях, каковы о Мамаевом побоище, о жизни Димитрия Донского, начали обнаруживаться витиеватость, многословие и напыщенность, которые вскоре достигли у нас еще больших размеров.

III

Главными представителями у нас риторизма, многословия, напыщенности к самому концу XIV и с начала XV в., хотя, с другой стороны, и главными представителями просвещения более обширного, нежели какое мы видели у себя доселе, можно назвать трех наших митрополитов: Киприана, Фотия и Григория Самвлака, которые и рождением, и воспитанием своим не принадлежали России, а пришли к нам с готовым образованием из Сербии и Греции.

Киприан, родом серб, был муж “всякого целомудрия и разума Божественного исполнен и вельми книжен”. Он старался непрестанно учить народ страху Божию и своими умными, одушевленными наставлениями услаждал всех. Любя безмолвие, он часто уединялся в свое загородное село Голенищево, и там в тихом приюте, находившемся между двумя реками — Сетунью и Раменскою и окруженном лесом, предавался размышлению, чтению слова Божия, и своею рукою писал книги [251]. Он был знаток церковных канонов, как свидетельствуют его послания и грамоты юридического содержания, числом девять, которыми мы воспользовались в своем месте [252]; был ревнитель церковного богослужения и перевел с греческого некоторые чинопоследования и службы, а одну молитву — разрешительную даже сочинил сам, о чем также было уже сказано нами. Теперь обратим внимание на остальные его сочинения.

Нельзя не пожалеть, что ни одно из поучений митрополита Киприана, которые он несомненно проповедовал в церкви “велегласно”, не дошло до нас, что даже окружное его послание, вероятно учительное, которое он по примеру своих предшественников написал “к игуменом, и попом, и диаконом, и ко мнихом, и ко всем православным христианом”, доселе не издано [253]. А из числа изданных посланий только в заключении одного, более других обширного, встречаются учительные мысли и нравственные наставления такого рода: “Ныне, —  говорит архипастырь, —  уже последнее время и приходит конец веку. А бес сильно рыкает, желая поглотить всех по нашему небрежению и лености. Оскудела добродетель, престала любовь, удалилась духовная простота, а зависть, лукавство, ненависть водворились, и мы исполнились ухищрения и высокоумия... Горе нам, потому что мы оставили путь правый! Все хочем обладать, все хочем быть учителями, не бывши еще учениками... Остается мне плакать и проливать слезы; особенно же плачу и скорблю о неправдах человеческих, как мы, не боясь Бога и не стыдясь людей, сплетаем лживые слова на ближнего, движимые завистию... Лютый недуг душевный — это зависть: много убийств в мире совершено ею и многие страны запустели. Завистию был подвигнут Каин на братоубийство, и оттоле убийство вошло в мир; зависти ради Иаков бежал из отеческого дома, предался в работу Лавану и прослужил у него четырнадцать лет; по зависти продали братья Иосифа в Египет, где Господь прославил его и предоставил ему власть над всем Египтом. Но что много говорить? Самого Господа, Творца неба и земли, иудеи распяли по зависти. Злая страсть — зависть, и кто одержим ею, тому нет спасения... Позаботимся же избегать этой страсти, а вместо ее приобретем братолюбие и сострадание, имея мир в сердце и душе своей... Иным путем невозможно спастись, кроме чистой любви, хотя бы кто истощил тело свое великими трудами, как говорит великий учитель Павел: Аще предам тело мое, во еже сжещи е, любве же не имам, никая польза ми есть (1 Кор. 13. 3)” [254]. Здесь кстати заметить, что с 1392 г. началось последнее столетие седьмой тысячи лет, по истечении которой многие христиане ожидали кончины мира, и мысль о близости этой кончины быстро распространилась тогда как в Греции, так и в России. И вот Киприан уже выражал эту мысль, а Фотий, как увидим, повторял ее даже очень часто.

Недавно открыты и изданы еще четыре послания митрополита Киприана, которые по главному содержанию можно назвать историческими. Они писаны к знаменитым игуменам Сергию Радонежскому и Феодору симоновскому и касаются разных обстоятельств жизни этого святителя и современного состояния Западнорусской Церкви: в первом Киприан извещает о своем путешествии из Киева в Москву на митрополию; во втором описывает притеснения и обиды, сделанные ему на пути в Москву по повелению великого князя Димитрия Иоанновича, показывает незаконность притязаний архимандрита Митяя на Московскую митрополию, объясняет свою невинность пред великим князем и свои действия в Литве; в третьем и четвертом — уведомляет о своем путешествии в Константинополь [255]. Первое и два последние послания очень кратки и маловажны, но второе очень любопытно по новости сведений, в нем сообщаемых. “Не утаилось от вас, —  пишет Киприан означенным игуменам, —  и от всего христианского рода, что сделали надо мною, чего не делалось ни над одним святителем, как стала Русская земля. Я изволением Божиим, и избранием великого и святого Собора, и благословением Вселенского патриарха поставлен митрополитом на всю землю Русскую, как знают все. И ныне поехал было со всем чистосердечием и благожеланием к великому князю. Но он разослал послов, чтобы не пропустить меня, сделал заставы, сбил ратников, поставил над ними воевод и наказал им, какое зло сделать надо мною и даже предать нас без милосердия смерти. Я, предохраняя князя от бесчестия и заботясь больше о душе его, прошел иным путем, надеясь на свое чистосердечие и свою любовь к нему, и его княгине, и его детям, но он приставил ко мне мучителя, проклятого Никифора, и какого зла не совершил надо мною? Хулы, поругания, насмешки, грабительство, голод! Меня ночью заточил нагого и голодного, и от той студеной ночи доныне страдаю... Если миряне опасаются князя, потому что у них жены и дети, стяжания и богатства, которых они не хотят лишаться... то вы, отрекшиеся мира и живущие одному Богу, как вы, видя такую злобу, умолчали? Если вы желаете добра душе великого князя и всей его отчине, зачем вы молчали?” Представив затем несколько правил святых апостолов и святых отцов о поставлении иерархов, Киприан продолжает: “Если все это так, то как у вас на митрополичьем месте стоит чернец (Митяй), в святительской мантии и клобуке с святительским посохом в руках? Где слышалось такое бесчиние и злое дело? Если брат мой (святой Алексей) преставился, я святитель на его месте, моя митрополия. Не мог он оставлять наследника при смерти своей. Когда слыхано было возлагать на кого-либо прежде поставления святительские одежды, которых не может носить никто, кроме одного святителя? Как же смеет он стоять на месте святительском?.. А что клевещут на митрополита, брата нашего, будто он благословил его на все те дела — это ложь... Разве мы не знаем, что случилось при смерти митрополита? Я видел грамоту, которую написал митрополит умирая, и та грамота будет с нами на великом Соборе...” Потом Киприан снова обращается к самому себе и говорит: “Какую вину нашел во мне князь великий? Чем я виноват пред ним и его отчизною? Я ехал к нему благословить его, и княгиню его, и детей его, и бояр его, и всю отчину его и жить с ним в своей митрополии, как жили мои братья с его отцом и дедом, великими князьями, а еще хотел дарить его честными дарами. Винит меня в том, что я прежде был в Литве, но какое зло сделал я, находясь там? Если я был в Литве, то многих христиан освободил от горького плена, многие из ненавидящих Бога познали нами истинного Бога и пришли к православной вере чрез святое крещение. Ставил я святые церкви, утвердил христианство, присоединил к Русской митрополии места церковные, за давностию лет пришедшие в опустение. Новогродок Литовский давно отпал, а я восстановил его и возобновил десятину митрополии и села. В Волынской земле сколько лет Владимирская епископия оставалась без владыки, в запустении, и я владыку поставил и места исправил...”

Должно сказать, что в посланиях митрополита Киприана еще мало заметны многоречие и витиеватость, но они резко бросаются в глаза в его историческом труде — в житии святого Петра, митрополита Киевского и всея России, напечатанном в Степенной книге (1. 410). В этом сочинении, которое автор основал на том, что слышал от “сказателей”, он не только изображает всю жизнь святителя от рождения его до смерти, но и упоминает о некоторых чудесах его по смерти и о причтении его к лику святых, а наконец рассказывает уже с меньшим многословием, как и сам удостоился чудесной помощи от угодника Божия. Приведем для примера этот последний, лучший отдел сочинения. “Прежде сих лет, не знаю как, имиже Бог весть судьбами, —  говорит Киприан, —  и я, смиренный, возведен был на высокий престол митрополии Русской святейшим патриархом и дивным Филофеем с его священным Собором. Но когда пришел я в Русскую землю, прилунилось мне нечто противное по грехам моим. И с наступлением третьего лета я опять устремился в Царьград, и достигши туда после многих трудов и искушений, я надеялся найти некое утешение, а нашел всякое нестроение в царях и патриархах. На патриаршем престоле сидел неправильно возведенный Макарий, безумный, который взошел на высокий патриарший престол без соборного избрания и без указания Святого Духа, а только по царскому хотению. Между тем как прежде украшал престол великого патриаршества вселенского святейший и блаженный патриарх Филофей, который, пожив довольно, добре упас Христово стадо, подвизался против ереси Акиндиновой и Варлаамовой, разрушив учение их своими поучениями, попрал своими духовными словами и еретика Григория, низложив до конца его учение, а самих еретиков предал проклятию, и многие книги написал на утверждение православным и Слова похвальные, и сложил каноны многоразличные. Сего-то патриарха как святого, великого и дивного словом и делом тогдашний царь не восхотел, а по оболганию и клевете с престола сводит и заключает в монастырь; по своему же нраву избирает некоего Макария, безумного и лишенного всякого разума, и вопреки церковному уставу и преданию посаждает мерзость запустения на месте святе... Но дивный Филофей, человек Божий, медоточивый язык, в своем заточении и нестерпимых болезнях непрестанно славословил и благодарил Бога и чрез лето уснул блаженным сном... Царь же, озлобивший его, потерял свое царство, а Макарий, поставленный царем, соборне низвергнут судом Божиим как злословный и послан в заточение. На том Соборе был и я вместе с другими святителями, равно как в свитке низвержения его и я подписался. Пробыл я в то время в Константинополе тринадцать месяцев. Нельзя мне было выйти из него, потому что великое нестроение и нужда тяготели тогда над царствующим градом. Море было занято латинами, а земли и суша находились во власти безбожных турок. И когда я пребывал в таком затворе, постигли меня нестерпимые болезни, так что еле был жив. Но, пришедши в себя, я призвал на помощь святого святителя Петра, молясь к нему: “Рабе Божий и угодниче Спасов! Знаю, что ты имеешь великое дерзновение пред Богом и можешь, если захочешь, помогать нападствуемым и больным. Итак, если угодно тебе, чтобы я достиг твоего престола и поклонился твоему гробу, даруй мне помощь и облегчение от болезни...” Поверьте мне, что с того времени мои нестерпимые болезни прекратились, и чрез несколько дней я вышел из царствующего града, и поспешением угодника Божия пришел, и поклонился его чудотворному гробу...”

С особенною похвалою отзывается летописец о духовном завещании, или “прощальной грамоте”, митрополита Киприана, которую написал он за четыре дня до своей кончины и которая, по приказанию его, была прочитана над его гробом Ростовским архиепископом Григорием. Сказав предварительно о своей старости и умножающихся болезнях, которые и заставили его написать эту грамоту, митрополит начинает ее следующими словами: “Прежде всего исповедую святую богопреданную апостольскую веру во Святую Троицу и истинное благочестие православия и заповедую соблюдать целыми и неизменными все священные апостольские повеления и предания святой Божией Церкви, как написано в моем Исповедании, которое предал я вначале, когда по обычаю рукоположен был во святителя...” Потом святитель преподает последнее целование, прощение и благословение правоверным царям, живым и скончавшимся после его рукоположения святейшим патриархам и всем митрополитам, живым и умершим, благоверному великому князю всей России Василию Димитриевичу с его семейством, прочим великим князьям русским и всем князьям удельным; всем русским епископам, живым и умершим, и всему священническому и иноческому чину; князьям, великим и малым, прежде скончавшимся; боярам, великим и малым, с их семействами и всему христианскому народу, а от патриархов, митрополитов и епископов просит и себе взаимного благословения и прощения. Далее разрешает всех подвергшихся от него епитимии, прощает роптавших на него или явно восстававших и благословляет тех, которые любили его и помогали ему в нуждах и во время его путешествий в чужие земли. Наконец, поручает свою душу, дом Пресвятой Богородицы и всех своих бояр и слуг великому князю Василию Димитревичу и преподает всем от Господа благодать, мир, прощение и свое благословение. В конце грамоты Киприан приписал несколько общих мыслей о скоротечности и суетности человеческой жизни. Грамота эта, частию по новизне своей, так как прежде никто из митрополитов не писал такого завещания, а частию и потому, что во время чтения ее над гробом Киприановым многих привела в слезы, могла показаться чудною. как названа она в летописях, хотя не представляет ничего особенно замечательного [256].

В летописи Татищева (4. 424) приписываются Киприану еще некоторые другие ученые труды, и именно говорится: “Книги своею рукою писаше, яко в наставление душевное, преписа Соборы, бывшия в Руси, многия жития святых русских и степени великих князей русских; иная же в наставление плотское, яко правды и суды, и летопись русскую от начала земли Русския вся по ряду, и многи книги к тому собрав, повелел архимандриту Игнатию спасскому докончати, яже и соблюдох”. Но это свидетельство, во-первых, сомнительно, потому что неизвестно, откуда заимствовал его Татищев, и оно не подтверждается никакими другими летописями и сказаниями. Выражение “яже и соблюдох”, заставляющее предполагать в свидетельстве слова современника Киприанова, спасского архимандрита Игнатия, не есть ли одна из тех описок и ошибок, которых так немало в Татищевской летописи? А во-вторых, если и признать свидетельство достоверным, оно крайне неясно. Что значит слово “преписа”: то ли, что Киприан только переписал сочинения, исчисленные в свидетельстве, или и то, что некоторые из них он сам составил? На каком же основании по отношению к одним сочинениям мы будем принимать это слово в первом смысле, а по отношению к другим в последнем? Если скажем и должны сказать, что Киприан собственно переписал деяния русских Соборов, бывших прежде (ныне известно деяние одного из них — Владимирского 1274 г.), равно правды и суды, как догадываются Русскую Правду и судные грамоты князей, то почему же станем утверждать, что он не переписал только, а сам составил степени русских государей, многие жития русских святых (из которых известно ныне как составленное Киприаном лишь одно — святителя Петра) и Русскую летопись, доконченную архимандритом Игнатием? Поэтому отнюдь не более как за догадку можно принять мысль, что Киприан составил Степенную книгу в ее кратчайшем виде или положил ей начало и что он написал, хотя не докончил. Русскую летопись, может быть и Троицкую, доведенную до 1408 г. [257]

От митрополита Фотия дошло до нас гораздо более сочинений. Доныне известны под его именем восемь Слов, или поучений, произнесенных во храме, двадцать девять посланий и грамот и духовное завещание. Но, по всей вероятности, это не все им написанное, как можно заключать из его собственных свидетельств [258].

Из поучений митрополита Фотия пять написаны на дни праздничные и воскресные, именно: на день Благовещения и на случившееся в этот день освящение исходного храма, устроенного великим князем Витовтом; на Сретение Господне; на недели — о блудном сыне, мясопустную и православия. Остальные три, из которых, впрочем, одно служит только повторением или сокращением другого, написаны по случаю современных народных бедствий: бездождия, моровой язвы и вообще казней Божиих [259].

В Слове на Благовещение Господне можно различать четыре части. В первой Фотий изображает сначала торжественность праздника Благовещения самыми общими и неопределенными чертами, по местам повторяя одни и те же мысли; потом приглашает ублажать и воспевать Пресвятую Деву Богородицу; наконец рассказывает о чуде Ее, послужившем поводом к составлению Ей акафиста, т.е. о событии, вовсе не относящемся к Благовещению. Во второй части, упомянув о новоосвященном храме, подробно наставляет христиан, как им присутствовать во храме, молиться Богу и исповедовать грехи свои пред отцами духовными. В третьей учит самих священников новоосвященной церкви прилично вести себя в ней и заботиться о врученном им духовном стаде. В четвертой обращается к князьям и воинам, напоминает им об обетах крещения и как храм создан был во имя Честного и Животворящего Креста, рассказывает о явлении Креста Константину Великому и о громоносном легионе христиан, по молитвам которого римляне во дни Марка Аврелия одержали победу над варварами, хотя последний случай прямо не относится к делу. Вообще, Слово очень растянуто и многоречиво, не отличается ни силою, ни последовательностию мыслей, не чуждо повторений, написано языком крайне неправильным и темным. Чтобы сколько-нибудь познакомиться с этим Словом, приведем из него отрывок о стоянии в церкви, который нам представляется лучшим: “Смотрите, как входить вам в церковь, со всяким испытанием своей совести и чистоты и с устранением себя от всяких временных помышлений. Вспоминайте о трапезе сей, что в ней находится и Кто возлежит в ней. Возлежит не земной царь, но Царь Небесный и Царь царствующих, а вокруг Него со страхом обстоят ангелы и архангелы, многоочитые херувимы и серафимы. Итак, непрестанно помышляйте, чье это жилище, да не вносите в это земное небо чего-либо неподобного, безгодных торжищ, мерзких знаний, совещаний на зло и осуждение брата... Ибо церковь существует не для того, чтобы мы, сходясь в нее, разговаривали о неподобном, но чтобы мы молились с ангелами и ликовствовали, исповедуя каждый грехи свои. Ей, убойтесь самого Господа, сказавшего иудеям: Дом Мой — дом молитвы есть, вы же сотвористе его пещеру разбойников (Лк. 19. 46). Знаете, как Он древле, вошедши во святилище и узрев купующих и продающих, сотворил бич и со стыдом изгнал всех. Но тогда совершались приношения ветхозаветные, закалаемы были бессловеные животные, а ныне на сей трапезе закалается сам Христос, Сын Божий, давший Себя за нас, и возлагается животворящее Его Тело и пречистая Кровь; вокруг же все наполняется архангельскими и ангельскими песнопениями вместе с человеческими и евангельскими благовествованиями, и апостольскими преданиями, и отеческими учениями. Для сего-то и сооружена сия святая Божия церковь от Промысла Божия, нас назирающего... чтобы мы, приходя в сию духовную и Божественную баню, покаянием и слезами омывали скверны телесные и получали разрешение от грехов. Посему молю вас, чада мои, притекайте сюда с бодростию и со страхом к слушанию Божественных заповедей, к славословию и чтению церковному, устремляя ум к единому Богу и устраняя себя от всего мирского...”

В Слове на Сретение Господне — две части. В первой проповедник говорит о предмете праздника и восхваляет святого старца Симеона; во второй преподает наставления святителям и священникам, князьям и боярам, наконец всем сущим под властию — “средним и убогим”. Излагая празднуемое событие на основании Евангелия, проповедник делает и свои замечания, но большею частию общие, которые могли бы быть повторены и в другие Господние праздники. Например: “Сие Отроча поют ангелы, Его трепещут власти, славят силы; Ему работает солнце, ради человека поставленное, Ему служит луна. Его слушают стихии, Ему покоряются источники. И, узрев сие Отроча, двери адовы затворились, а небесные двери отверзлись. Сие Отроча, при виде Которого вострепетал ад, упразднило смерть, посрамило диавола, разрушило клятву, утолило скорбь, сокрушило змия-губителя, разрушило средостение, раздрало лукавое рукописание, попрало грех, упразднило лесть, восставило тварь, спасло нашего праотца, воздвигло Еву, призвало язычников, просветило мир”. Святой Симеон Богоприимец изображается следующими чертами: “Этот блаженный Божий человек Симеон по видимому был человек, но по разумеваемому, был выше человека, —  человек существом и естеством, но добродетелию ангел; человек, имевший пребывание чувственно в дольнем Иерусалиме, а мысленно — в горнем Иерусалиме; человек, пребывавший плотию с человеками, а духом ликовавший с ангелами. Он даже как бы выше и ангелов, потому что более их удостоился видеть Невидимого, и не только видеть, но, что еще важнее и преславнее, восприять на свои руки”. В своих наставлениях святителям и священникам митрополит Фотий относит к ним слова Спасителя: Вы есте свет миру, вы есте соль земли, приводит изречение святого Дионисия Ареопагита: “Достоит Господню священнику свету быти и тако прсвещати, чисту быти и тако очищати, святу быти и тако освящати”, показывает высокое значение и тяжкую ответственность священного сана и, между прочим, делает замечание: “О сем убо, о настоятелие духовнии, въкратце часто слово изношу любви вашей”. Князей и вельмож убеждает иметь попечение об убогих, миловать сира и вдовицу, защищать обидимых, питать взаимную любовь и творить суд праведный. Сущим под властию заповедует стяжать несомненную веру в Бога и оказывать всякую покорность своим властителям.

В Слове или, вернее, в беседе на неделю блудного сына, после общих предварительных соображений о том, как Бог долготерпелив и милостив ко всем людям, в особенности к грешникам, как Он щадит иногда предков ради имеющих произойти от них потомков и как Он скор к помилованию обращающихся к Нему, митрополит Фотий изъясняет по порядку евангельскую притчу о блудном сыне. Главная мысль толкователя та, что человек, имевший у себя двух сынов, есть Бог, старший сын его — праведники, а младший — грешники. Соответственно этой главной мысли сделаны и частнейшие изъяснения всех подробностей притчи более или менее удачно. Например: “И, расточившу ему (младшему сыну) вся, бысть глад крепок в земли той, и начат лишатися. Все благое восприял грешник от Бога и был во всякой нищете; а работающие Богу питаются от Его Божественных слов. Так, работающие Господу ядят благая, а работающие греху алчут и терпят лишения и глад — глад не только хлеба и воды, но глад оттого, что они не насыщаются от трапезы Божия слова. Где нет страха и закона Божия, там глад велик, ибо начало нашего спасения есть страх Божий, а корень всего доброго в нас — закон Божий. Где нет милости, любви и правды, там глад крепок. Где не рождаются пшеница целомудрия и грозды чистоты, там глад крепок. Где изобилие лукавых дел, там оскудение и нищета добродетелей и благих дел. Впрочем, для согрешившего человека не вдруг настает глад, а тогда, когда он замедлит во грехах и истощит богатство всех своих добродетелей”. В конце своей беседы проповедник приглашает слушателей к покаянию преимущественно двумя мыслями: мыслию о современных бедствиях и господствовавшею мыслию века — о близости кончины мира: “Вы слышите и видите, как повсюду Бог нещадно попустил на нас праведный гнев свой, видите бесчисленную смертность людей и запустение жилищ наших.

Посему, возлюбленные, с духовным усердием молю вашу любовь, придите в покаяние истины, удалите себя от злобы и от всякого лукавства и сопротивных дел, от всякой лености и небрежения, ради которых належит на нас гнев Божий; постарайтесь обратиться от всякого заблуждения и помрачения и от всяких скверн, плотских и духовных, и обновить себя во всем покаянием и исповеданием целомудренным. Вот, любимые, приближается конец летам живота человеческого, как сени преходящей, и приспевает последний день. Если и под конец не обратимся чистым и целомудренным покаянием во всем, то что будем отвечать грозному, и страшному, и немздоимному Судии, проведши жизнь во зле и небрежении и не внимая никаким наказаниям Божиим?”

Слово в неделю мясопустную святитель Начинает так: “Древле Божественные пророки богодухновенно предсказали о Страшном и Втором пришествии Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа; также и блаженные апостолы и богоносные отцы изложили Божественным, небесным языком евангельское учение от Божественной Премудрости. Потому, возлюбленные, хочу и я ныне предложить о сем Слово любви вашей. Ибо многие от небрежного уныния впадают во множество грехов и изнеможение и, помышляя о человеколюбии Божием, говорят: “Нет геенны огненной и нет муки. Бог простит нам все согрешения”. Но их вразумляют святые, вдохновенные от Бога. Что все мы восприимем по заслугам, послушай пророка Иезекииля, вещающего от лица Божия: В чем тя обрящу, в том тя сужю. И Давид говорит: Яко Ты воздаси комуждо по делом его (Пс. 61. 73). И Павел тоже сказал: Воздаси комуждо поделом его (Рим. 2. 6)”. После такого вступления проповедник сначала изображает последний суд общими чертами, как он будет страшен, как откроются на нем все наши дела, как грозен и нелицеприятен будет Судия, какия тяжкие, нескончаемые муки ожидают грешников, и не раз призывает своих слушателей к покаянию. Затем, в частности, обращает внимание на слова Самого Спасителя о Втором его пришествии и всемирном суде (Мф. 25. 31 и след.). При этом показывает различие Второго пришествия Спасителя от первого: “Первое пришествие, возлюбленнии, было, когда Он приходил на землю, чтобы спасти нас, в смирении и нищете, в бесчестии, и поругании, и в поношении, а о Втором пришествии сказано: Егда приидет во славе Своей, т.е. приидет с славою и силою, копьеносимый ангелами, предстоящими Ему со страхом и трепетом”. Объясняет, почему праведники названы овцами, а грешники козлищами: “Овцами называет (Спаситель) святых ради кроткого, смиренного и незлобивого их жития и потому, что как овцы дают волну, так и святые дают нам плод и пользу, т.е. Божественный и духовный покров, и напояют нас млеком, подавая душам нашим пригодную пищу, полезную и спасительную. А козлищами называет грешных потому, что они идут к стремнинам на беззаконие и на пропасти и так же бесчинны и неплодны, как козлища”. Раскрывает мысль, почему праведники получат награды, именно за дела милосердия, а грешник — наказание за несовершение этих дел: “Праведный и милостивый наследует Царство потому, что он исполнил любовь, которая есть главизна всех добродетелей, а часть любви есть милостыня. Немилостивый же хищник и неправедник отсылается в огнь, потому что стяжал ненависть, главизну всех зол, а часть ненависти есть немилосердие...” В заключение проповедник старается возбудить своих слушателей к покаянию, с одной стороны, указанием на современные бедствия, причем довольно подробно излагает учение, что бедствия посылаются на нас за наши грехи и для нашего исправления, а с другой — напоминанием о приближающемся посте как времени покаяния и спасения.

Слово Фотия в неделю православия — очень обширное, многосложное и очень неудачное. В первой, вступительной части, хотя она вовсе не служит вступлением к последующей речи, автор говорит о том, что великое благо есть пост и молитва, если только мы благодарим Бога за все, получаем ли от Него просимое или не получаем; что Бог иногда не внемлет нам, когда мы просим о неполезном, как не внял некогда даже святому Павлу, Моисею и другим пророкам; что мы должны всегда молиться и непрестанно призывать Господа Иисуса, а особенно во дни святого поста; что пост есть лествица на высоту добродетелей и что мы не должны останавливаться на первой ступени, а должны пройти и все остальные, т.е. подвизаться не только первую неделю, но и все последующие. Во второй части представляет краткую историю иконоборства и происхождение торжества православия, призывает благословлять и ублажать благочестивых царей и Божественных отцов, подвизавшихся за православную веру, анафематствовать еретиков и твердо сохранять все церковные предания, писанные и неписанные: “Все держащиеся ее (Церкви) должны мудрствовать так, как предали Божественные апостолы и как, прияв от них, утвердили и живописали святые отцы, то есть вера апостольская — то вера отеческая, то вера православная, та вера утвердила вселенную”. В третьей части снова ведет речь о посте, убеждая к строгому прохождению святой Четыредесятницы, и говорит, что несоблюдение поста Адамом было причиною его погибели, что Христос постился сорок дней, Моисей — сорок, Илия и Даниил — тоже, что апостолы узаконили Четыредесятницу, а святые отцы предали православным; повторяет мысль, что пост есть лествица на высоту добродетелей: “Пост есть поновление души и целомудрие жития; пост хранит младенца, целомудрит юных, благоукрашает старцев; пост — очищение и освящение душе и телу; пост — приближение к Богу и лику ангельскому”. В четвертой части обращается к князьям и вельможам, убогим и нищим, повторяет им те же наставления, какие преподал в Слове на Сретение Господне, и умоляет всех притекать со слезами покаяния к духовным врачам и открывать им без всякого стыдения все свои грехи, напоминая о будущем суде, о неизвестности смерти, о грозном Судии, о вечных мучениях. Пятая часть, самая обширная, есть собственно сокращение окружного послания митрополита Фотия ко всему священническому и иноческому чину, которое мы рассмотрим в своем месте, как сознается и сам проповедник в самом начале, говоря: “Вам же, о Господни священницы, по большем первом наказании, вмале ныне наказание вашей любви предлагаю”. Здесь повторяются те же самые наставления, нередко теми же самыми словами, о важности и ответственности священного сана, об обязанностях пастырей к самим себе и к пастве, как приготовляться к совершению литургии и как блюсти себя после и проч. и проч. Здесь встречаем и те мысли, то изречение святого Дионисия Ареопагита и другие уроки священникам, какие читали мы уже в Слове на Сретение Господне. В заключение проповедник умоляет всех своих слушателей, и священников, и вообще православных, воспользоваться настоящим временем поста, очистить свою совесть покаянием и таким образом приготовить себя к сретению светоносного праздника Воскресения Христова.

Считая излишним рассматривать остальные Слова митрополита Фотия, очень похожие во всем на только что рассмотренные нами, переходим к его посланиям и грамотам. Эти послания и грамоты двух родов: окружные, т.е. обращенные ко всему духовенству или ко всем христианам Русской Церкви, и неокружные, адресованные только в известные места и к известным лицам. Те и другие или содержат в себе наставления в истинах веры, нравственности и благочиния христианского, или трактуют о современных событиях: о разделении и воссоединении Русской митрополии, против ереси стригольников и против разных других беспорядков в Церкви [260]. Мы остановимся только на немногих из этих посланий и грамот содержания неюридического, которые не были нами рассмотрены прежде.

В окружном своем послании ко всему священническому и иноческому чину [261] Фотий в первой части говорит о важности и тяжкой ответственности священнического сана; во второй излагает обязанности духовных пастырей по отношению к самим себе, к пастве, храму и богослужению; в третьей преподает правила против незаконных браков, касательно постов, исповеди, поста в среды и пятки, крещения детей и елеосвящения. Это послание, несмотря на растянутость, повторения и темноту, обычные в сочинениях Фотия, принадлежит к лучшим его посланиям. Вот некоторые наставления его пастырям: “Разумейте, о священники Господни, каковы должны быть мы. Мы должны, как говорит великий Дионисий, облечься во всякую добродетельную силу, учительную, словом и делом подвизаясь во всякой добродетели и возводя к ней людей Господних: “Достоит бо, —  сказал он, —  быта Господню священнику чисту и тако очищати, свету быти и тако просвещати, святу быти и тако освящати”. И к нам же относится высшее слово: Вы есте свет мира, вы есте соль земли; аще же соль обуяет, чим сселится (Мф. 5. 13, 14). Разумейте же, священники Господни, как должен быть чист и добродетелен священник Господень, быть образом для всех, прияв такую Божию благодать и власть, быть подражателем совершенств Владыки Христа, по благовестию Его: Будете совершени, якоже Отец, ваш Небесный совершен есть (Мф. 5. 48). Посему, священники Господни, да искушаем себя каждый, с каким страхом и трепетом мы должны содержать сан великого Божия священства, которое и самим ангелам ужасно и недостижимо. Нерадящие о сем, как уничижающие Божественное и нерадивые рабы, подлежат вечному осуждению, по великому Христову евангельскому слову: Раб ведевый волю господина своего... биен будет много (Лк. 12. 47). Итак, о священники Господни, заботливо внимайте и о Христовой пастве, зная, что если отстанет одна овца и будет похищена зверем по нашему небрежению, то кровь ее истяжет праведный Судия от рук наших. Молю вас и о том, чтобы вы истрезвились, умеряя себя во всем, чтобы проповедовали евангельское учение истинное, блюли себя по апостольским и отеческим преданиям, и пасли паству Христову, и отвергали от себя всякую нечистоту, и попечение, и пьянство, помня слово Божественного Павла: Пианицы Царствия Божия не наследят (1 Кор. 6. 10)”.

Два послания Фотия в Киево-Печерский монастырь довольно сходны между собою [262]. В том и другом митрополит напоминает братии о древних великих подвижниках и их правилах, также об Антонии и Феодосии Печерских и заповедует подражать их жизни. Но первое послание гораздо обширнее последнего. Кроме того, в первом послании святитель восстает против нетрезвенной жизни некоторых иноков, повторяет мысли о важности священства, изложенные в окружном послании его ко всему духовному чину, и внушает всем мир и любовь, а во втором упоминает о бывшем разделении и последовавшем соединении Русской Церкви, учит уподобляться пяти девам мудрым в евангельской притче и по случаю казней Божиих, поражавших тогда Россию, призывает всех к самоиспытанию и исправлению жизни. Вот несколько наставлений из первого послания: “И о сем пишу вашему иночеству, да будет во всем вашем сожительстве всякое духовное согласие и духовная любовь. Вы знаете заповедь самого великого нашего пастыря — Христа, данную святым апостолам, о любви: О сем разумеют ecu, яко мои ученицы есте. аще любовь имате между собою. Единым миром Божественные апостолы просветили всю вселенную и привели к богопознанию. И Божественные отцы были преемниками мира, так как Христос сам есть мир и истина. А вражда — от сопротивного, и всеми таковыми коварствами занимает нас наш супостат. Он искони ратует враждою на человека, и, как ржа снедает железо, так вражда от сопротивного отъемлет человеческую добродетель, или, ближе, как некая птица ударяет в дерево и от того все дерево сгнивает, так и братоненавидение погубляет всю добродетель человеческую... Молю вашу любовь, чтобы вы по примеру Божественных отцов стяжали всякие подвиги духовные и показали всякое духовное наследство этих великих настоятелей духовных, создателей сея честныя обители, за труды которых Господь столько прославил вашу святую обитель... Ибо от веры и от дел оправдывается человек и делается наследником Царствия Небесного... По мере подвигов и трудов духовных раздаются венцы от мздовоздаятеля Христа, и потому молю вас во всем соблюсти свое исповедание и в чистой и нескверной ризе представить душу свою своему Владыке”. Во втором послании относительно казней Божиих митрополит говорит следующее: “Когда я слышал о страшных прещениях Владыки, обнаруживавшихся здесь лютыми болезнями и мором, то один Бог ведает, как, слыша это, я изливался слезами пред Богом, имея неусыпное попечение о Христовой пастве. И мы должны знать, чада моя, каковы мы были и что значат постигающие нас бедствия. Всякому возрасту и роду нужно знать это и рассматривать себя в самосудительных своих совестях. Рабы и свободные, простые люди и воины, владельцы и находящиеся под властию, мужи и дети, старцы и юноши, священники и святители, вельможи и князья — все войдем в свои совести и испытаем себя, не уклонились ли мы от пути правого и не соделались ли непотребными по грехам своим и нечестию. За сие-то и постигают нас таковые праведные прощения, которыми Господь Бог желает переменить естество наше и возвесть его в первое достоинство, наказует нас временно, да не постраждем вечно. Посему молю вашу любовь, будем всегда возвышать гласы моления нашего вместе с очистительными душами к могущему спасти нас Господу, предваряя гнев Его обращением. Постараемся снова возвратиться на путь правый, да увидим общего Владыку, пременяющегося от гнева и ярости на всякую милость”. Нельзя не заметить, что оба послания в Киево-Печерский монастырь написаны Фотием в самом Киеве, потому что в обоих святитель выражается: “Приидох к вашей любви”, чтобы преподать вам духовное наставление. Но, судя по началу посланий и по тому, что в обоих он не раз повторяет: “Пишу вам”, надобно заключать, что они не были произнесены им самим, а были прочитаны братии кем-либо по его поручению и от его имени.

В послании к литовцам православным [263] Фотий, упомянув о совершившемся воссоединении Русской митрополии, говорит, что он с теплою любовию духовною пришел к их любви, чтобы сеять между ними семя слова Божия, объясняет притчу “о человеке царе, состязавшемся о словеси с рабы своими”, прилагает ее к тем страшным казням Божиим, которые тогда поражали Литву и всю Россию, убеждает всех покаяться и исправиться, угрожая гневом Божиим, и, в частности, дает наставления князьям, вельможам, богатым и проч. “Вы же, благородные князи и вельможи, которым вручен народ христианский, молю вас непрестанно, оказывайте всякое благодеяние, и заступление, и помощь Христовым людям, по природе родственной вам и присной братии, от которых и вы сами... И за них Христос пролил Кровь Свою, а вас поставил над ними владельцами. Посему умоляю вас, чада мои, призирать и блюсти их в соблюдение заповедей Христовых и во всем содержать нелицемерный суд Божией правды... Имже судом судите, судится вам: в нюже меру мерите, возмерится вам. Так, чада мои, немилостивым владельцам предлежит тяжкий суд, державных и сильнейших ожидает грозное испытание от праведного Судии. Ибо как правосудие, так и правомерие любит Бог, будучи праведен и промышляя о праведных... В постановлениях касательно торжищ не делайте ничего вопреки правды Божией и узаконенного вам, не обижайте и не корыстуйтесь излишним несправедливо на счет братии вашей. Ибо неправильно собранное зле погибнет и приобрящет вам вечную душевную тщету; а сеющие с благословением, с благословением и пожнут и в тишине снедят плоды трудов своих. Итак, молю вас, будьте довольны оброками вашими... Богатые, всячески стяжите милосердие и человеколюбие и оказывайте нищим щедрое подаяние... Сам Бог убожит и богатит, смиряет и возносит, возводит от земли убогого и воздвизает от гноища нищего”.

К числу лучших посланий Фотия принадлежит написанное им в Псков по случаю моровой язвы [264]. “Изначала, —  пишет митрополит, —  Творец наш Христос Владыка наказывает нас, Свое достояние, многоразличными наказаниями и болезнями к нашему исправлению, требуя обращения нашего, а не погибели. Посему многократно всячески претит нам, щадя корень, да сохранит плоды. Вот и на нас, возлюбленные, последовало такое Божие наказание, на Москву, и на иные окрестные грады, и на Тверь, и на другие страны. Мы за то только благодарим глубину судеб Божиих и неизреченную пучину человеколюбия Господа, что Он не внезапно и не горько взимает Свои создания, а дает вполне приготовляться к христианской кончине с чистым покаянием и исповеданием, с елеосвящением и причащением Честного Животворящего Христова Тела и Божественной и Животворящей Его Крови; а многие отходят к Богу и в подобии великого ангельского одеяния. И я имею надежду на человеколюбие Божие об отходящих таким образом к вечному животу. Молюсь также человеколюбцу Богу и надеюсь, ожидая, что Он праведный гнев свой обратит в прежнее милосердие к нам, Своему достоянию. Страшась же и трепеща постигших нас Владычних наказаний, все мы, православные, вместе должны внимательно испытать себя и познать, за что мы так страдаем и не уклонились ли с правого пути. А затем со слезами да потщимся снова вступить на правый путь, прибегнем к Богу, чистосердечно исповедуясь Ему во всем, и отступим от всех нечистот и страстей...” После этого святитель преподает краткие наставления священникам и инокам, посадникам, властителям и нарочитым града, приличные их званию.

Духовное завещание митрополита Фотия разделяется на две половины. В первой — он бросает взгляд на свою протекшую жизнь, с любовию вспоминает о летах своей молодости, которые провел в пустыне под руководством блаженного старца Акакия, говорит о своем внезапном и почти невольном возведении в сан митрополита Русского и перечисляет те скорби, какие испытал в России в продолжение своего архипастырства. Во второй части, исповедав кратко православную веру, прощается с греческими царями и русскими князьями, живыми и умершими, с митрополитами, архиепископами и епископами и со всеми православными духовного и мирского чина, благодарит тех, которые любили его, своего архипастыря, и оказывали ему пособия в жизни, прощает и разрешает всех оскорблявших его и подвергшихся его запрещению, поручает свое митрополичье достояние, бояр и слуг великому князю и его супруге, и еще раз преподает всем конечное целование, прощение и благословение. Эта последняя часть, которая и есть собственно завещание, действительно составлена по образцу завещания Киприанова, хотя содержит в себе более подробностей [265].

Все сочинения митрополита Фотия показывают, что он был пастырь образованный и хорошо знакомый с канонами и установлениями православной Церкви, пастырь в высшей степени попечительный и ревностный, принимавший самое живое, сердечное участие в своих пасомых. Главное направление его сочинений можно назвать учительным или, еще точнее, нравственным. Не только в проповедях, но и в посланиях и в грамотах, он более всего старается учить духовных чад и учит нравственности. Потому-то самые его послания не без основания названы в рукописях поучениями. Но нельзя не сознаться, что сочинения Фотия лишены силы и жизни, вялы и скучны. Видно, что они составлялись наскоро и мало обработаны. Большая часть из них скудна содержанием. Мысли изложены в них крайне растянуто и многоречиво, часто без связи и последовательности и перепутаны вводными предложениями. Автор нередко повторяется и в одном и том же, и в разных своих писаниях. Чаще всего он любил беседовать о трех предметах: о казнях Божиих, обязанностях пастырей Церкви и скорой кончине мира, которой тогда ожидали. В языке русском и славянском, как сам сознается, он не был искусен, и. потому слог его сочинений какой-то странный и неправильный, представляет немало слов, а еще более сочетаний слов, в которых трудно добиться смысла [266]. Близкий перевод этих сочинений на русский язык был бы труден, а по местам и невозможен по неясности выражений. Впрочем, и при таком переводе, сочинения ничего не приобрели бы во внутреннем своем достоинстве. Драгоценны они как памятник пастырской деятельности первосвятителя, но имеют мало цены как памятник литературный.

Гораздо важнее в последнем отношении сочинения другого нашего тогдашнего митрополита, совместника Фотиева, Григория Самвлака, состоящие из 22 Слов, трех исторических сказаний о святых, одной полемической статьи против латинян и одного богослужебного стиха на Успение Пресвятой Богородицы. Судя по этим сочинениям, Григорий превосходит Фотия и естественными дарованиями, и образованием, а по сохранившимся о нем отзывам был вообще человек весьма ученый и начитанный [267]. Он основательно знал Священное Писание и творения древних учителей Церкви, которым старался следовать не только в мыслях, но и во внешнем изложении их, в составе проповедей, в самых приемах и оборотах речи. Более всего Григорий подражал знаменитейшему из христианских витий — святому Иоанну Златоусту, но нередко пользовался мыслями из поучений святого Василия Великого, святого Епифания, святого Андрея Критского, святого Иоанна Дамаскина и других, перерабатывая, впрочем, эти заимствования так, что сообщал им характер самостоятельный, своеобразный. Талант Григория Самвлака был по преимуществу талант ораторский: он не отличался глубокомыслием, но отличался восприимчивостию, гибкостию, плодовитостию. Стремление к витиеватости, сравнения, противуположения, метафоры, вообще тропы и фигуры встречаются у него на каждом шагу. Иногда эта витиеватая речь отзывается искусственностию, холодностию, напыщенностию, но нередко она согрета теплым чувством и проникнута сильною мыслию и одушевлением. В проповедях Григория Самвлака, как и в проповедях древних учителей Церкви, нельзя искать строгого расположения мыслей по правилам риторики, но, однако ж, всегда соблюдается порядок речи более или менее естественный, беседует ли автор об одном предмете в целой проповеди или о различных. Большая часть проповедей Самвлака посвящена древним священным событиям, воспоминаемым Церковию, но в некоторых своих сочинениях он отозвался на события, ему современные или близкие по времени: так, в одной из проповедей он вооружается против ереси Акиндиновой, волновавшей тогда Грецию; в другой — против обычая латинян совершать Евхаристию на опресноках; третью написал в похвалу недавно скончавшемуся дяде своему Киприану, митрополиту Русскому; четвертую — в похвалу другому своему бывшему покровителю и руководителю — Евфимию, патриарху Терновскому; все три исторические сказания Григория повествуют о новоявленных угодниках его родины — Сербии. Господствующее направление в проповедях его: в одних — догматическое, а в других — историческое, но нравственных наставлений слушателям, за исключением двух-трех проповедей, к изумлению, почти не встречается. Проповеди Григория вообще довольно обширны, а некоторые даже очень обширны. Слог его почти всегда — чистый славянский и удобопонятный, кроме некоторых выражений и двух-трех греческих слов. Предлагая довольно подробный анализ сочинений Григория, какие только мы имели под руками, в особом приложении [268], представим здесь для примера в полном составе одну из лучших его проповедей, именно в Великий Четверток.

“Печаль объемлет мою душу, —  говорит проповедник, —  и недоумение останавливает мой помысл, когда я вспоминаю об окаянном Иуде. С такой высоты и в какую пропасть он поверг себя! От такой славы апостольского чина к какому, страстный, пришел бесчестию! Отпал от такой сладости Учителя и обложил себя такою горечью сребролюбия! Оно-то и довело его до горькой смерти от удавления. И сбылось на нем пророческое слово: Удаляющиеся от Тебе погибнут.

Владыка и словом и делом отвлекал его от падения. Делом — когда омыл ему ноги и сподобил вечери. Словом — когда говорил: Един от вас предаст Мя, выражаясь вообще, а не желая обличить его пред всеми, обличая только его совесть и возбуждая ее к покаянию. Кого не умилили бы эти слова: Сын человеческий идет по реченному: обаче горе человеку тому, имже предается (Лк. 22. 22.)? Но Иуда не внял... Такова-то жестокая душа: ей трудно прийти к исправлению, она постоянно взирает на погибель, к которой стремится. Посмотри, какой пример к исправлению видел Иуда в блудной жене. Но он не обратил внимания на ее покаяние, а погибал в то самое время, когда она спасалась. Повествуя Об этом, евангелист говорит: Тогда шед един от обоюнадесяте, глаголемый Иуда Искариотский, ко архиереом рече: что ми хощете дати, и аз вам предам Его (Мф. 26. 14). Тогда шед... когда же? Когда блудница возненавидела грехи и пришла к покаянию, когда совлеклась скверной одежды блужения, когда притекла к Учителю, являя много любви в многоценности принесенного дара, когда слезами омочила пречистые ноги Его и власами своими отерла их, когда получила совершенное отпущение многих грехов, раздрала рукописание их и посрамила дьявола... А Иуда тогда шел соглашаться в цене, помрачив духовное око свое сребролюбием. Он уже не чувствовал, с какой высоты падал. О чудо! Какое внезапное изменение той и другого! Одна, бывши рабою врага спасения, получила свободу, припав к Избавителю; другой отошел от Учителя и стал рабом сребра. Та, блудная и посрамленная, приобщалась к чину мироносиц — этот имя ученика изменял на мерзость предательства. Та удостоивалась благохваления во всем мире, по слову Господа: Аминь глаголю вам: идеже аще проповедано будет Евангелие cue во всем мире, речется и еже сотвори сия, в память ея (Мф. 26. 13), а этот покрывал себя бесславием. О окаянство Иудино! Потому-то и говорит Павел: Мняйся стояти да блюдется да не падет (1 Кор. 10. 12).

Тогда шед един от обоюнадесяте... рече, —  этим показывал евангелист, что Иуда был не из числа других учеников, т.е. семидесяти, но из двенадцати, всегда пребывавших со Христом, слушавших Его сладостное, небесное учение и в церкви, и среди народа, и наедине, из двенадцати, которым даровал Господь силу творить чудеса, власть изгонять бесов и повеление крестить, из тех двенадцати, которым Он обетовал, что они воссядут на двенадцати престолах и будут судить обеманадесяти коленам Израилевым. Един от обоюнадесяте, сказал евангелист, чтобы показать, на какой высоте стоял Иуда и в какую пучину злобы низверг себя. Прибавил к имени его и отечество, сказав: Иуда Искариотский, потому что был и другой Иуда, называемый Иаковлевым.

Они же поставиша ему тридесять сребреник. И зачем ты, Иуда, для чего продаешь Учителя? Зачем ценишь бесценного? Зачем спешишь отнять от Сиона камень краеугольный? И что тебя подвигло на предательство? Или Он оставил тебя, нарицая других апостолами? Или, беседуя с ними, отгонял тебя? Или им вручил ковчежец, утаив от тебя? Или, вкушая с ними, презрел тебя? Или, омыв ноги им, тобою возгнушался? О слепота! Ты говоришь: Что ми хощете дати? Да что больше хочешь ты получить взамен оставляемого тобою? Оставляешь свет и становишься тьмою; оставляешь то, чего око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его, и принимаешь вечное поношение; оставляешь новую чашу, которую Владыка обещал дать другам Своим в Царствии Своем, и испиваешь горькую чашу удавления; оставляешь право быть судиею вселенной вместе с Петром и прочими учениками и становишься рабом дьявола. О безумие Иудино! Ты говоришь: Что ми хощете дати? Так-то ты исполняешь повеление Учителя... Он заповедовал не стяжать сребра и злата, не облачаться в две ризы, не иметь при поясах меди и влагалища, а ты бесстыдно говоришь: Что ми хощете дати? О крайнее нечувствие! Ты не вспомнил блаженного пребывания с Учителем, Его частых и уединенных собеседований, ибо много раз Господь принимал их (двенадцать учеников) наедине, уча их в безмолвном месте приготовить сердца свои к принятию словес Его. Не вспомнил ты чудес Его, предсказаний будущего, таинства той самой вечери, когда Он изрек: Желанием возжелех сию пасху ясти с вами. Ты не устыдился наконец Владыки, встающего с вечери, снимающего ризы, препоясывающегося лентием по обычаю рабов, вливающего воду в умывальницу и умывающего ноги ученикам, и, как говорят церковные богословы, прежде других умывающего ноги предателя...

Что же ты, о Иуда?.. Если прочие ученики омывали ноги, будучи чистыми, как сказал Господь: Вы чисти есте, но не ecu, исправляя тебя, то они, добрые делатели правды, готовились к проповеди и сеянию Евангелия; им надлежало в скором времени идти в мир весь для благовестия, прияв крещение и совершение от Утешителя. А ты, к чему ты готовясь, простираешь бесстыдно ноги для омовения? К тому ли, чтобы скоро идти на предание Господа и увидеть сребреники в руках своих? О неразумие предателя! Когда другие ученики, будучи таинниками и князьями вселенной, —  поставиши бо их, сказал Давид, князи по всей земли, —  когда они принимали таинства, которыми имели обновить вселенную, тогда ты, будучи предателем, зачем дерзостно простираешь руку твою к хлебу? Затем ли, чтобы вскоре предать себя лукавому, чтобы исполнилось над тобою псаломское предречение: Ядый хлебы моя возвеличил есть на мя пяту? Этого не слушал и не помыслил неразумный ученик, но остался неисправимым. Душа, однажды потерявшая стыд, не уцеломудривается жестокими словами и не умиляется кроткими, но бывает подобна тому городу, о котором пророк, рыдая, сказал: Лице жены-блудницы бысть тебе, не хотела ecu постыдитися ко всем (Иер. 3. 3).

Так пострадал окаянный Иуда! Подобно ему страждут и те, которые приносят опресноки в жертву, прельщающие, и прельщаемые, и говорящие без стыда, будто Господь в вечер таинства дал опреснок, произнеся: Cue есть Тело Мое. Они не слышат Павла, учителя языков, вопиющего и говорящего: Аз приях от Господа, еже и предах вам, яко Господь Иисус в нощь, в нюже предан бываше, прием хлеб, и благодарив, преломи и рече: Приимите, ядите: cue есть Тело Мое, еже за вы ломимое: cue творите в Мое воспоминание. Елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дондеже приидет (1 Кор. II. 23, 24, 26). Апостол сказал: Аз приях от Господа, —  они же, не стыдясь, предлагают бесквасное. Им прилично сказать: вы ли, своезаконники, истиннее или Павел, учитель вселенной, Павел, эта душа, досягавшая до небес, Павел, этот человек, восхищенный до третьего неба, толикий и таковой, Павел, кого, хотя он был прежде гонителем, послал Бог во языки проповедовать таинство Евангелия, сказавши: Яко сосуд избран Ми ecu. Он (Павел) не сказал: “опреснок”, хотя бы мог сказать, если бы хотел, но сказал: хлеб. А хлебом никогда не называется бесквасное, как несовершенное. И как назвать хлебом брашно с водою без кваса, когда оно носит на себе образ мертвенности? Хлебом же и называется, и есть только квасное, как имеющее в квасе образ жизни по причине восходительного (свойства), принимаемого за образ души, разумной и словесной. И потому всякий, приносящий в жертву опресноки, недугует ересию Аполлинариевою и Евагриевою, дерзнувшею называть плоть Господню бездушною и неразумною.

Но евангелист, говорят, сказал: В первый день опресночный приступиша к Иисусу ученицы, глаголюще: Где хощеши, да уготоваем Ти ясти пасху? Если же это был первый день опресноков, то ясно, что сообразно с законом Господь и сам вкушал опресноки, и преподал ученикам. Нет, нет! Евангелист ничего не сказал о снеди опресночной, но сказал: Идущим им, прием Иисус хлеб и благословив, преломи, и даяше ученикам, и рече: Приимите, ядите: cue есть Тело Мое. Как же мог Господь назвать вещию бездушною Тело Свое, когда Он приял плоть разумную и одушевленную? Как Он мог дать опресноки, когда они еще не начинались, а квасной хлеб еще не был оставлен? В четырнадцатый день месяца овча закалалось к вечеру, когда и Владыка наш был пожрен на Кресте, установляя законную жертву. В тот день, в шестой час труба возвещала отложение и оставление квасного хлеба. И в ту ночь до утра ели пасху, как повелевал закон, обувшись, стоя и подпершись жезлами. Тогда не было ничего вареного в доме, но все печеное огнем без сокрушения кости, с сожжением остатков. На рассвете пятнадцатого дня, в субботу, начинали есть опресноки с горькими травами и ели в продоение осьми дней. Это был праздник опресноков, называемый пасхою. Первым же днем опресночным евангелист назвал не самый день опресночный, пятнадцатый месяца, но третий пред тем — тринадцатый того месяца, как прежде бывший. Так, Матфей (26. 17) и Марк (14. 12) говорят: В первый день опресночный, егда пасху жряху, глаголаша Ему ученицы Его: где хощеши, шедше уготоваем, да яси пасху? А премудрый Лука (говорит): Прииде день опресноков, в оньже подобаше жрети пасху, и посла Петра и Иоанна, рек: Шедша уготовайта нам пасху, да ямы (Лк. 22. 7, 8). Сказал: Прииде день опресноков, т.е. уже при дверях был, наступал, как и мы говорим при исходе зимы, что весна пришла, не потому, будто мы вошли в нее, но потому, что она близка; подобно тому как о друзьях и знакомых, слыша, что они идут к нам, мы с радостию говорим к находящимся с нами: “Он пришел сюда”, между тем как его разделяет от нас еще далекое расстояние. Также и о жатве, предвидя ее приближение, когда еще зеленеют колосья, земледельцы говорят: “Жатва пришла”, —  говорят, чтобы при вести о приходе ее изострились серпы, приготовились жнецы, гумно очистилось, житницы были прибраны. Также и здесь сказано: прииде, потому что был близок.

Шедша же, —  пишет евангелист, —  обретоста, якоже рече има, и уготоваста пасху (Лк. 22. 13) и потом, ни о чем другом не упомянув, продолжает: И егда бысть час, возлеже, и обонадесяте апостолы с Ним. И рече к ним: Желанием возжелех сию пасху ясти с вами, прежде даже не прииму мук. Вечерю эту Господь назвал пасхою; сказал: Желанием возжелех, чтобы показать, как близко было время таинства Его предания и крестной смерти. И приим хлеб, хвалу воздав, преломи, и даде им, глаголя: Сив есть Тело Мое, еже за вы даемо: cue творите в Мое воспоминание. Такожде и чашу по вечери, глаголя: Сия чаша — Новый Завет Моею Кровию, яже за вы проливается (Лк. 22. 19, 20), Итак, видишь ли, как ученики совершали законное приготовление к пасхе и чаяли (видеть) обычный законный день, а Владыка творил Тайную вечерю, назвав ее вожделенною Пасхою, на которой предал таинство другам Своим? Потому-то они и не стояли, как повелевает закон, подпершись жезлами и вкушая печеное, но возлежали и употребляли вареное. Там была соль, в которой Владыка, омочив хлеб, дал лукавому ученику. Приим хлеб, хвалу воздав, преломи и даде им, научая их священнодействию и возбуждая их разумы к благодарению за то, что таким великим дарам они сподоблялись. Cue есть Тело Мое, еже за вы даемо — за вас и последующих Мне и приобщающихся скорбям Моим и гонению, за всю вселенную, которую вы хотите крестить, ходя овцами посреди волков, превращая их зверство в овчую кротость. Cue творите в Мое воспоминание, потому что Я искренне приобщился плоти и крови, и уже иду исполнить все смотрение таинства, и уже не буду жить с вами, как прежде. Но печаль да не объемлет сердца ваши, что Я оставляю вас, единожды избранных Мною: вкушая хлеб сей — Плоть Мою и чашу сию — Кровь Мою, вы во Мне пребудете и Я в вас.

Но окаянный Иуда остался сему чуждым. Он принял от руки Господней хлеб сребролюбивою рукою, и по хлебе вошел в него сатана, как сказал возлюбленный Иоанн. До тех пор сатана искушал его, подстрекая на предательство; а теперь, так как Иуда был совсем оставлен по непреоборимому своему стремлению, совершенно овладел его душою, ибо такое бесчувствие одержало его, что и в солило бесстыдно простер свою руку. Потому и Господь вследствие такой дерзости, омочив хлеб в солило, дал Иуде, являя тем ученику, тайно спросившему, что сей-то и есть предатель, а самому предателю сказал: Еже твориши, сотвори скоро (Ин. 13. 27), скрывая от учеников его намерение. Ибо, если бы предательство было узнано, теплый верою Петр, отрезавший ухо архиерейскому рабу пред множеством воинов, чего не захотел бы сделать с Иудою, когда теперь Петру ничто не препятствовало? Он непременно убил бы Иуду.

Сего же никто же разуме от возлежащих, —  продолжает евангелист, —  к чесому рече ему. Нецыи же мняху, понеже ковчежец имяше Иуда, яко глаголет ему Иисус: Купи, еже требуем на праздник или нищим да нечто даст (Ин. 13. 28, 29). Слышите ли вы, презирающие нищих и собирающие сребро, как Владыка по безмерному милосердию, обнищавший даже до подобия раба, не имевший, где главы приклонить, дает милостыню? А ты, имея дома четырехкровные и трехкровные, не пускаешь нищего даже на двор? Он, не имея доходов, предлагал дневную, убогую пищу не Себе только, но и такому лику учеников, даже и нищим еще, а ты, владеющий селами, стяжаниями и доходами, не вспомнишь об убогих? Какой ты думаешь иметь ответ, презирая учение Владыки, которое внушал Он и делом и словом, когда сам подавал милостыню и когда заповедовал: Будьте милосерды, якоже и Отец ваш Небесный милосерд есть, и еще чрез пророка сказал: Расточи и даждь убогим; правда Его пребывает в век века, а ты, делая противное Ему, собираешь сокровища, и чем больше соберешь, тем более стараешься приумножить собранное? Таков лютый мучитель сребролюбия: чем более поедает, тем более становится ненасытным, доколе не приведет в последнее осмеяние окаянного рачителя сребра, когда сбудется на нем пророческое слово: Се человек, иже не положи Бога помощника себе, но упова на множество богатства своего и возможе суетою своею. Земля дает сребро по Владычнему повелению на потребу тем, которые в пользу его принимают. А ты, наоборот, скрываешь сребро в недрах земли, воспаляя им геенну, угрожающую немилостивым, и становясь по страсти ненасытимости бесчувственнее земли, недугуя подобно окаянному Иуде. Что, предал ли бы он Господа и Господь был ли бы предан, если бы Иуда не хотел опутать душу свою мрежами сребролюбия? Размышляя о великости предательства, уподобляю ему немилосердие к братии Христовой, ибо Господь сказал: Не ктому вас нареку рабы, но братию; и еще: Понеже сотвористе единому от сих меньших братий Моих, Мне сотвористе. Видишь ли, кто суть братия Его, о которых Он всегда промышляет? Ибо и сам понес немощи наши. Он был пастырь добрый, Емуже были овцы Своя, и Он пекся о них, подъемля слабых, заботясь о покинутых и осуществляя на самом деле то, что сказал: Аз душу Мою полагаю за овцы (Ин. 10. 15). Этого мало. Не насытилась любовь Его к овцам даже тем, что Он положил за них душу свою; но смотри: И ины овцы имам, —  сказал Он, —  яже не суть от двора сего, и тыя Ми подобает привести, и будет едино стадо и един пастырь (Ин. 10. 16). Ибо не во дворе закона и не в ограде писаний пророческих находились язычники, но заблуждались в горах и пустынях, делаясь каждый день пищею мысленного зверя. И их освободил Пастырь, предав Себя, и сотворил единое стадо, предложив им Тело Свое в снедь и чашу Своей Крови. Потом, поручая их Петру, сказал: Аще любиши Мя... паси овцы Моя (Ин. 21. 16), и не однажды, а трижды спросил: Любиши ли Мя, —  не для того, чтобы узнать об этом, ибо есть единый, создавший сердца и разумеющий все дела их, но чтобы мы видели, какое Он имеет попечение об овцах. А так как Он искупил нас не сребром или златом, но Своею Кровию, то да блюдется же всякий, чтобы, называясь овцою Христова стада, не уклониться к волкам и противникам благочестия — еретикам, являясь по имени — Христовым, а на деле — сыном дьявола. Так поступал и Иуда: жил с апостолами, а сходился с фарисеями; хлеб принимал от рук пречистых, а сребреники взял от рук беззаконных, вечерял с Учителем, а сердцем восседал среди безумных старейшин.

Прошу любовь вашу, да никто из вас не будет по сребролюбию христопредателем. Если бы этою страстию не объята была душа окаянного Иуды, он не дерзнул бы на предательство, как я сказал прежде. Ибо как ты причастишься Телу и Крови Владычней неосужденно, нося на себе недуг предателев? Нет, молю вас... Но, оставив этот горький недуг, который святой Павел назвал идолослужением и корнем всех зол, приступим к Тайной вечери во оставление грехов и с надеждою будущих благ, которые получить да удостоимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Нимже Безначальному Его Отцу и Пресвятому и Животворящему Его Духу слава, и держава, и поклонение ныне и в бесконечные веки. Аминь”.

Все ли известные нам сочинения Григория Самвлака написаны им в России в последние двенадцать лет его жизни (1407-1419) или некоторые написаны прежде, в других местах его служения святой Церкви, определить нет возможности, потому что те же самые сочинения, которые в одних рукописях надписываются именем Григория мниха и пресвитера или игумена Пантократоровой обители, в других — надписываются именем Григория, архиепископа Российского, а некоторые проповеди, составленные им еще на родине, он мог произнесть и в России. Будучи призван быть первосвятителем православной Церкви в земле Литовской, где многие, начиная с самого великого князя Витовта, исповедовали римскую веру, Григорий, кроме того что в одной из проповедей, только что нами приведенной, вооружается против употребления латинянами опресноков в таинстве Евхаристии, написал еще особую статью о вере немецкой. Здесь он перечисляет до 35 пунктов несогласия латинян с православными в вере, обрядах и жизни. Этот перечень, составленный на основании подобных греческих перечней, но с некоторыми дополнениями, мог служить руководством для православных, чтобы предохранять себя от заблуждений и нововведений Римской Церкви [269].

Кроме трех первосвятителей конца XIV и 1-й половины XV столетия, распространявших в России свет духовного просвещения, который принесли они с собою из Греции и Сербии, были тогда у нас писатели и из числа наших соотечественников, получивших образование в самой России. Двое из них, именно преподобный Кирилл Белоезерский и Симеон, владыка Новгородский, оставили писания в учительном роде.

Первому принадлежат три послания к русским князьям [270]. В посланиях виден человек, не только здравомыслящий, но и достаточно образованный и хорошо владевший родным языком, виден скромный пустынник, который, однако ж, горячо любил свое отечество и смело вещал правду сильным мира.

В послании к великому князю московскому Василию Дмитриевичу (1399-1402) святой Кирилл прежде всего выражает свою радость и скорбь — радость о христианском смирении князя, обращающегося к нему, такому грешному иноку, с просьбою о молитве, а скорбь о своем недостоинстве и, упомянув о частых милостынях князя обители, дает обещание со всею своею братиею молиться за него, и за его семейство, и за всех христиан, врученных ему от Бога. Потом поучает князя его обязанностям: “Ты же, господине, сам ради Бога внемли себе и всему княжению твоему, в котором поставил тебя Дух Святой пасти люди Господни... Великой власти ты сподобился от Бога, тем более ты должен и воздавать Ему. Воздай же Благодателю долг, храня Его святые заповеди и уклоняясь всякого пути, ведущего на пагубу. Как на кораблях: если ошибется наемный гребец, вред от того бывает небольшой плавающим с ним, но если ошибется кормчий, тогда творит пагубу всему кораблю, —  так, господине, бывает и с князьями. Если из бояр кто согрешит, он творит напасть не всем людям, но только себе, а если согрешит сам князь, он причиняет вред всем людям, ему подвластным. Храни себя, господине, со многою твердостию в добрых делах... Возненавидь всякую власть, влекущую тебя ко греху, имей непреложный помысл благочестия и не надмевайся временною славою к суетному шатанию... Бойся, господине. Бога, истинного царя, и блажен будеши...” Наконец, святой Кирилл убеждает великого князя примириться с князьями суздальскими.

Послание к можайскому князю Андрею Димитриевичу, в области которого и находилась Белоезерская обитель, святой Кирилл написал (1408 или 1413 г.) в ответ на его послание, извещавшее о чудесах Богоматери. По этому случаю святой старец дает такие наставления князю: “И ты, господине князь Андрей, видя человеколюбие и милосердие Господа нашего Иисуса Христа, Который отвел от нас гнев Свой и явил милость Свою народу христианскому по молитвам Пречистой Госпожи Богородицы, Матери Своей, помни то, что ты властелин в своей отчине и поставлен от Бога унимать людей от лихого обычая. Смотри, чтобы суд творили правильно, как пред Богом, чтобы не было, господине, ни поклепов, ни подметов, чтобы судьи не принимали посулов, а были довольны своими оброками... Внимай себе, господине, чтобы в твоей отчине не было корчмы, ибо от нее великая пагуба душам: христиане пропиваются, а души их гибнут. Также, господине, чтоб не было у тебя мытов, ибо то куны неправедные. А где перевоз, там прилично дать труда ради. Также, чтоб не было, господине, ни разбоя, ни татьбы в твоей отчине, и если не уймутся от своего злого дела, то вели наказывать их по мере вины их. Унимай также подвластных тебе людей от скверных слов и ругательства, ибо все это прогневляет Бога... А христианам, господине, не ленись управу давать сам — то вменится тебе свыше от Бога... А в церкви стойте, господине, со страхом и трепетом, помышляя себя стоящими как бы на небеси, потому что церковь называется земным небом и в ней совершаются Христовы Таинства. И себя блюди особенно: стоя в церкви, беседы не твори и не говори ни одного слова праздного и, если увидишь кого-либо из вельмож своих или из простых людей, беседующего в церкви, возбраняй им, ибо все то прогневляет Бога. И ты, господине князь Андрей, о всем том внимай себе, ибо ты глава и поставлен от Бога властителем над подчиненными тебе христианами”.

В послании к звенигородскому князю Георгию Димитриевичу (прежде 1422 г.) святой Кирилл сначала утешает и наставляет князя по случаю болезни его супруги. “А что, господине, скорбишь о своей княгине, которая лежит в недуге, то это поистине есть Божие смотрение и человеколюбие к вам, чтобы вы исправились. И вы рассмотрите себя и испытайте самые сокровенные свои дела, которые знает только Бог и вы, да и покайтесь в том от всей своей души, чтобы перестать. Ибо, господине, если кто творит милостыни и велит молить за себя Бога, а сам не перестает от недобрых дел своих, то нет ему пользы и Бог не благоволит от такого приношения. Рассмотрите ж себя и исправьтесь совершенно, тогда, если обратитесь к Богу, и я, грешный, поручусь, что Он простит вам благодатию Своею все согрешения ваши и избавит вас от всякой скорби, а твою княгиню сотворит здравою... Если она останется в недуге своем, то ведай, господине, что верно ради добродетелей ее Бог хочет упокоить ее от маловременной и болезненной жизни в оном нестареющемся блаженстве. А ты не скорби, видя ее отходящую в бесконечный покой, в светлость святых, в неизреченную славу Божию... Впрочем, мы надеемся на милость Божию, что не оскорбит тебя Господь, но благодатию Своею помилует и утешит тебя...” В остальной части послания святой старец умоляет князя, чтобы он не приезжал к нему в обитель: “А что ты, господине князь Юрий, писал ко мне, грешному, что издавна жаждешь видеться со мною, то ради Бога не делай этого и не приезжай к нам. Знаю, что придет на меня искушение за грехи мои, если поедешь ко мне. Извещаю тебя, что ты не увидишь меня: покинув монастырь, пойду прочь, куда Бог наставит. Ибо, господине, вы ожидаете, что я здесь и добрый, и святой, а поистине я окаяннее и грешнее всех людей и исполнен всякого стыда... Рассуди и то, что твоей отчины нет в нашей стране, и, следовательно, если ты поедешь сюда, то все начнут говорить: “Только для Кирилла поехал...”

Симеон, архиепископ Новгородский (1416-1431), был пастырь учительный и мудрый. “Слава Богу, давшему нам таковаго святителя, —  говорили о нем новгородцы, —  могущаго управити своя дети и поучати словесы духовными, ового кротостью, иного обличением, иныя же запрещением” [271]. Под его именем сохранились два поучения: одно о молитве, доселе не изданное [272], а другое, сказанное псковичам, внесенное в летописи и заключающееся в следующих немногих словах: “Вы, благородные и честные мужи, знаете, что, если кто воздает честь своему святителю, честь та восходит к Самому Христу, от Которого вы надеетесь принять мзду сторицею и наследовать жизнь вечную. Посему, чада, воздавайте честь своему святителю и отцам вашим духовным, наставникам вашего спасения со всякою покорностию и любовию. Не испытывайте их ни в чем и не прекословьте наставникам своим, но смотрите за самими собою, укоряйте и судите самих себя, плачьте о своих грехах, ищите с болезнию своего спасения. Не похищайте чужого, не радуйтесь бедам и напастям братии своей. Не мудрствуйте о себе и не гордитесь, но со смирением повинуйтесь отцам своим духовным как православные христиане, живущие под законом Божиим. Церкви Божией не обижайте: она не должна быть обижаема ни от кого и ничем. И не вступайтесь ни во что церковное, что только изначала, при прежде бывших Новгородских епископах шло епископий в дом Божий святой Софии: ни в земли, ни в воды, ни в суды, ни в печать, ни во все пошлины церковные. А если кто вступится в церковное, вы, чада, устранитесь от того и сведите вину с души своей, чтобы не подвергнуться ответственности по правилам святых апостолов и святых отцов. Всяк должен блюстися гнева Божия, призывать на себя милость Божию, плакать о грехах своих и не присваивать себе чужого” [273].

Несколько более дошло от того времени сочинений в историческом и повествовательном, или описательном, роде. Разумеем жития четырех наших подвижников XIV в.: Стефана Пермского, Сергия Радонежского, Димитрия Прилуцкого и Алексия митрополита, одно путешествие во Иерусалим и два сказания о Флорентийском Соборе.

Житие святого Стефана, епископа Пермского, написано вскоре после его смерти (1396) бывшим сотоварищем его в ростовском Григорьевском монастыре и потом учеником и духовником преподобного Сергия Радонежского Епифанием. Оно представляет собою довольно обширное сочинение и изложено крайне растянуто, многословно и витиевато, а потому утомительно при чтении. Писатель не ограничивается только изложением жизни святого Стефана, но сообщает некоторые соприкосновенные сведения, например о местоположении Пермской земли, о суевериях и занятиях пермян; вставляет свои соображения, например о проповеди святых апостолов в разных странах земли, об изобретении алфавитов у разных народов; влагает в уста святого Стефана и других лиц взаимные беседы, молитвы, целые поучения, составленные преимущественно из текстов Библии; и оканчивает “Плачем пермским” по случаю смерти святого Стефана. Видно, что Епифаний был человек весьма начитанный и многосведущий, особенно в Священном Писании, и обладал даром неистощимого красноречия, чтобы не сказать многословия, вследствие чего современники и могли назвать его Премудрым [274].

Рассуждая об изобретении разных алфавитов, Епифаний между прочим говорит: “Как много лет многие философы греческие собирали и составляли греческую азбуку и едва уставили, едва сложили после многих трудов и времен! А пермскую грамоту один чернец сложил, один составил, один учинил, один калугер, один мних, один инок, приснопамятный епископ Стефан, один и в одно время, а не во многие времена и лета, как они (греки), один в уединении, один, у единого Бога прося помощи, один, одного Бога на помощь призывая... И таким образом один инок, к одному Богу моляся, и азбуку сложил, и грамоту сотворил, и книги перевел в немногие лета при помощи Божией. А там семь философов во многие лета едва азбуку сложили, а семьдесят мудрецов переложили и перетолковали книги с языка еврейского на греческий. Посему я думаю, что русская грамота досточтимее еллинской. Ту сотворил муж святой, Кирилл Философ, а греческий алфавит составляли еллины, некрещеные и еще язычники. Потому же и пермская грамота, которую сотворил Стефан, важнее еллинской. Там Кирилл, здесь Стефан: оба были мужи добрые, и мудрые, и равные мудрованием; оба одинаково подъяли равный подвиг, и оба потрудились ради Бога: один для славян, а другой для пермян, как два светлые светила, просветили народы... Но Кириллу Философу много пособлял брат его Мефодий — или грамоту слагать, или азбуку составлять, или книги переводить. А Стефану никто не обрелся помощником, кроме единого Господа Бога нашего... Если кто спросит греческого книжника: “Кто вам сотворил грамоту или книги переложил и в какое время это случилось?”, то редкие из них могут дать ответ и немногие знают. А если спросить русских грамотеев: “Кто вам сотворил грамоту и книги перевел?”, то все знают и скоро дадут ответ: “Святой Константин Философ, называемый Кирилл, он нам сотворил грамоту и книги перевел с греческого языка на русский с братом своим Мефодием, который был впоследствии епископом Моравским...” И если также спросить пермянина: “Кто избавил вас от работы идолослужения, кто сотворил вам грамоту и переложил книги?”, то с жалостью и радостию, с великим тщанием и усердием скажут: “Добрый наш дидаскал Стефан, который не только просветил нас святым крещением, во тьме идолослужения сидящих, но и озарил святыми книгами, обильно испущая сугубые лучи благодати... Он научил нас понимать грамоту и разуметь книги; он сам, один, сложил нам азбуку, он один сотворил нам грамоту, гадал, думал, составлял, и никто ему не помогал, никто не научал и не исправлял...” и т. д.

В “Плаче пермском” есть места довольно сильные по чувству и трогательные. Когда, повествует Епифаний, находившиеся при святом Стефане возвратились из Москвы в Пермь с его ризницею, книгами и другими вещами и возвестили о его кончине, тогда все начали вопиять: “Горе нам, братие! Как остались мы без доброго господина и учителя! Горе, горе нам. Как лишились мы доброго пастыря и правителя!.. Мы лишились доброго попечителя и ходатая за нас пред Богом и людьми. К Богу он молился о спасении душ наших, а пред князем ходатайствовал о жалобе нашей, и о льготе, и о пользе, был теплым заступником за нас пред боярами, начальниками и властями мира сего, многократно избавлял нас от насилия и работы, облегчал нам тиунскую продажу и тяжкие дани. Сами разбойники новгородские — ушкоинницы — покорялись его увещаниям, чтобы не воевать на нас. А теперь мы разом лишились всего: не имеем ни теплого молитвенника к Богу, ни теплого заступника пред людьми. О, как и откуда постигло нас такое бедствие! Мы стали поношением для соседей наших — иноязычников: лопи, вогуличей, югры и пинеги. О епископе наш добрый! — говорим к тебе, как к живому, о добрый подвижниче правой веры, о священнотаинниче и богопроповедниче, проповедавший нам Бога и поправший идолов, честной наш вождь и наставник! Если бы мы потеряли злато или сребро, то и другое обрели бы вместо потерянного. А лишившись тебя, другого такого не найдем. Куда зашла доброта твоя, куда сокрылась от нас? Куда отошел от нас, а нас оставил сирыми, пастырю наш добрый!.. Кто же утешит печаль, постигшую нас? К кому прибегнем, на кого воззрим, где услышим сладкие твои словеса, где насладимся твоей душеполезной беседы?.. Зачем отпускали мы тебя в Москву, где почил ты? Лучше бы было нам, если бы гроб твой находился в земле нашей и пред очами нашими. Тогда великое было бы утешение сиротству нашему; как к живому: мы приходили бы к тебе и просили бы у тебя благословения... За что же обидела нас Москва? Это ли ее правосудие? Она имеет у себя митрополитов и святителей, а у нас был один епископ, и того к себе взяла, и ныне мы не имеем даже гроба епископского. Один у нас был епископ; он же нам был и законодатель, и креститель, и апостол, и проповедник, и благовестник, и исповедник... Помолись же, преподобниче, к Господину жатвы, да изведет делателей на жатву твою и да будут эти делатели добры, непостыдны, право правящие слово истины... О преподобный наш отче, святой епископе Стефане! Если и преставился ты от нас телом, то не отступай от нас духом; если и далеко от нас гроб твой, но молитва твоя да будет всегда с нами; если мощи твои далеко отстоят от нас, то благословение твое да будет близ нас, и посреди нас, и на нас присно” [275].

Житие преподобного Сергия Радонежского составлено тем же самым учеником его и отцом духовным, который прежде написал житие святого Стефана Пермского. В предисловии к новому своему сочинению Епифаний говорит, что он начал собирать сведения о преподобном спустя год или два после его смерти (1392) и в продолжение двадцати лет записывал эти сведения частию в свитках, частию в тетрадях без всякого порядка, что потом несколько лет он колебался, писать или не писать житие святого старца, и решился на это, когда прошло уже 26 лет после кончины преподобного, а между тем никто другой не начертал его жизнеописания в назидание потомству (следовательно, в 1418 г.). При составлении жития Сергиева автор пользовался тем, что видел своими глазами и слышал из уст самого Сергия, его келейника, его старшего брата Стефана и других старцев, бывших очевидцами угодника Божия. В этом житии, как прежде в житии святого Стефана Пермского, Епифаний, изображая жизнь святого от его рождения до смерти, по местам говорит о предметах сторонних, только соприкосновенных, например об основании некоторых монастырей. Входит в рассуждения и соображения: например, сказав, как святой Сергий еще во утробе матери троекратно прокричал в церкви, представляет из Священного Писания и Чети-Миней целый ряд подобных примеров, показывающих, что Бог избирает некоторых еще от чрева матери для особенного служения. Влагает в уста преподобного Сергия и других лиц слова, беседы, молитвы, поучения: например, поучение к братии по возведении преподобного в сан игумена, поучение по случаю недостатка съестных припасов в обители. Вообще, новое сочинение Епифания по своему характеру очень похоже на прежнее, но, будучи написано спустя около двадцати лет, представляет следы большей зрелости писателя и гораздо менее растянуто и витиевато, не в такой степени многоречиво [276]. Кроме жития преподобного Сергия, и, кажется, гораздо прежде, Епифаний написал похвальное Слово ему, которое, вероятно, читалось братии в день его кончины [277]. Здесь, после довольно длинного предисловия, сочинитель кратко излагает жизнь святого старца, в общих чертах изображает его свойства, прославляет его подвиги, говорит о его смерти и погребении и передает весьма многословное и наполненное текстами Библии сетование над его гробом осиротевших его учеников. Слово это составлено вообще очень неудачно.

Житие преподобного Димитрия Прилуцкого, Вологодского чудотворца, написано одним из его преемников по игуменству в основанной им обители, Макарием, и написано, вероятно, спустя недолго после его кончины (1391). Макарий говорит, что многие свидетельства о преподобном Димитрии он слышал из уст блаженного ученика его Пахомия, который пришел с ним еще из Переяславля Залесского в Вологду, постоянно жил при нем и сделался первым после него настоятелем Прилуцкого монастыря. В другом месте автор выражается, что Господь Бог “прояви сицеваго чудотворца (Димитрия) в последния роды наша”. Житие, кроме предисловия, состоит из трех частей: в первой излагаются собственно жизнь и подвиги преподобного, во второй — его чудеса, в третьей — похвала ему. Части связаны между собою и составляют одно непрерывное сочинение, которое читалось пред всею церковию во дни памяти преподобного [278]. В двух первых частях рассказ простой, без напыщенности и многоречия, хотя недовольно искусный. Последняя составлена преимущественно в форме акафиста, с частыми повторениями слова: “Радуйся”.

Житие святого Алексия, митрополита Киевского, написано архимандритом Питиримом, который был впоследствии епископом Пермским (поставлен между 1441-1445 гг.). Оно неизвестно ныне под его именем, но, вероятно, есть то самое, которое доныне встречается в рукописях, внесено в одну из летописей и начинается словами: “Сей убо преподобный отец наш Алексий митрополит беяше родом болярин”. Житие это оканчивается рассказом о смерти и погребении святого Алексия, но не упоминает ни об открытии мощей его, последовавшем в 1439 г., ни о перенесении их в новую церковь — в 1485 г., следовательно, писано прежде, и именно около того времени, когда и был архимандритом Питирим [279]. Представим, для примера, два отрывка: “Сей преподобный отец Алексий митрополит, —  говорится в начале жития, —  был родом боярин, из славных и нарочитых бояр, от страны Русской, от области Московской, сын благородных и благоверных родителей: отца — Симеона и матери — Марии. Родился в великое княжение Михаила Ярославича тверского, при митрополите Максиме, прежде убиения Иакинфа и был старше великого князя Семиона 17 годами. А крестил его, еще в младенчестве, князь Иван Данилович, не бывший еще на великом княжении. Имя ему было наречено в крещении Семион. Еще в детстве он изучился всей грамоте и в юности навык всем книгам. Измлада возлюбил Бога, и оставил родителей своих, и женитьбу, и всех по плоти сродников, и возненавидел всякое пристрастие к миру. Возжелал работать единому Богу, и, имея, как казалось, около двадцати лет, удалился из мира и постригся в одном из монастырей, и принял в монашеском чине имя Алексия. Он ревностно подвизался в добродетели, исполнял все обеты иноческой жизни, прошел всякое писание Ветхого и Нового Завета, оставался в чернечестве даже до сорока лет и за свою добродетельную жизнь был честим и славим всеми и любим многими...” В конце жития читаем: “Когда он умирал, то заповедал великому князю положить себя не в церкви, а вне церкви за алтарем: там указал место и велел положить себя крайнего ради смирения. Но великий князь никак не сотворил того, не восхотел положить вне церкви такого господина, честного святителя, а положили его в церкви близ алтаря с великою честию, проводили его с усердием и тщанием честные епископы, архимандриты, игумены, священники, диаконы и черноризцы, и множество народа, со свечами, и кадилами, и псалмами духовными, поя над ним обычные надгробные песни. Великий князь Димитрий Иоаннович сам стоял над ним, равно и брат его Владимир Андреевич. Князь же Василий, сын великого князя Димитрия, был тогда еще малым дитятею — шести лет, а князю Юрию Дмитриевичу было три года. Все люди, проводив его, разошлись каждый восвояси”.

Описание своего путешествия во святой Иерусалим, под заглавием “Ксенос”, оставил иеродиакон Троицкой-Сергиевой лавры Зосима, странствовавший в 1420 г. Он повествует о своем пути из Киева до Царьграда, о самом Царьграде и его достопримечательностях, об Афоне и Солуне, которые также посетил, и всего подробнее о Иерусалиме и других местностях Святой земли [280].

Из сказаний о Флорентийском Соборе одно называется повестию об осьмом, или Исидоровом, Соборе, которую составил суздальский иеромонах Симеон, находившийся при митрополите Исидоре в качестве духовника всей его свиты. Симеон лично присутствовал в заседаниях Собора и сообщает о нем довольно любопытные, впрочем весьма немногие, подробности, а больше говорит о Марке Ефесском и о самом себе. Сочинение свое он заключает похвалою великому князю Василию Васильевичу с частыми повторениями: “Радуйся, благоверный и православный княже” [281].

Другое сочинение, касающееся того же события, есть “Путешествие Исидора митрополита на Флорентийский Собор” в 1437 г. Здесь описывается весь путь митрополита из Москвы чрез Тверь, Новгород, Псков, Юрьев, Ригу, Немецкое море и немецкие города до Феррары и Флоренции. Говорится, как где встречали митрополита, сколько времени он оставался в каком городе, что видели его спутники замечательного в иностранных городах и под. Кратко повествуется о самом Соборе и наконец изображается обратный путь Исидора в Россию чрез другие места. Сочинение это приписывают тому же самому Симеону, иеромонаху суздальскому, который составил повесть об осьмом, или Исидоровом, Соборе [282].

IV

Неутешительный вывод мы должны сделать из нашего обзора русской духовной литературы в период монгольский. Каких-нибудь три-четыре описания путешествий, три-четыре десятка житий, повестей и вообще исторических сказаний, немногим больше церковных Слов, бесед, поучений, почти столько же посланий и грамот — вот все, что дошло до нас от того двухвекового периода. В наши дни, если бы все эти, большею частию мелкие и очень краткие, сочинения вылились из-под пера даже одного писателя, его отнюдь нельзя было бы назвать плодовитым. И если известно, что не все писания того времени сохранились до настоящего, имеем ли мы право слишком преувеличивать число недошедших? Да и заслуживали ли они того, чтобы быть сохраненными для потомства? Небогатою представляется тогдашняя литература наша и по качеству, или достоинству, литературных произведений. Одни писатели были люди только что грамотные, с самыми ограниченными понятиями и сведениями и без всякого навыка излагать свои мысли правильно и в порядке. В других если заметны значительная начитанность и довольно обширные и разнообразные познания, то познания большею частию поверхностные, сбивчивые, плохо усвоенные и не проникнутые самомыслительностию, какие обыкновенно бывают у людей, не приготовленных научным образованием к пониманию и усвоению прочитанного. Как мало отчетливы и бессвязны были эти познания у них в голове, так же неясно и непоследовательно выражались на хартии или бумаге. Только некоторые, весьма немногие, силою своих природных дарований и долговременным упражнением умели возвышаться над массою приобретаемых чрез чтение книг сведений, перерабатывать их и являются довольно самостоятельными, отчетливыми и небезыскусственными в изложении своих мыслей. Требовать большего от литературы в время, когда у нас вовсе были не знакомы с пособиями науки и научным образованием, едва ли было бы и справедливо. Нет сомнения, что наша тогдашняя литература, как мы не раз замечали, отзывалась на потребности времени и в проповедях, и в посланиях, и в исторических статьях, и в описаниях путешествий. Но не можем сказать, чтобы она удовлетворяла современным духовным потребностям русского народа: отечественные сочинения были для этого слишком малочисленны и мало распространены, отчего преимущественно и дошли до нас в таком ограниченном числе.

Была у нас тогда другая литература, которая гораздо более пользовалась уважением и сочувствием наших предков, более удовлетворяла их духовным потребностям и далеко превосходила нашу русскую и количеством, и часто качеством своих произведений: разумеем литературу иноземную, почти исключительно переводную. Мы знаем, что еще в домонгольский период у нас находились в употреблении, кроме некоторых книг Священного Писания, творения древних учителей Церкви, Восточной и Западной, разумеется в переводах, и сочинения некоторых южных славян. И именно: для уразумения слова Божия — Толкования на Псалтирь святого Афанасия Александрийского, на Евангелие — святого Григория, папы Римского, и на Послания к Римлянам, Коринфянам, Галатам и Ефесеям из разных святых отцов; для изучения догматов веры и истин нравственности — Богословие святого Иоанна Дамаскина, Пандекты Антиоха; для проповедания в храмах — некоторые Слова — Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Климента, епископа Словенского, или Величского; Огласительные поучения Кирилла Иерусалимского и беседы на воскресные Евангелия, выбранные из разных святых отцов Константином, пресвитером Болгарским; вообще для назидательнаго чтения — Лествица святого Иоанна Лествичника, жития некоторых святых греческих и славянских и прочее [283]. В настоящий период число переводных книг в России, вместе с сочинениями южнославянскими, еще более увеличилось, если судить даже по одним уцелевшим от того времени памятникам. Таковы: 

Книги Священного Писания и толкования на них:  

1.        Пятокнижие Моисеево в списке XIV-XV и другом XV в.; 

2.        Книги Иисуса Навина, Судей, Руфи и Есфири в списке XIV в., те же Книги и вместе Книги Царств — все четыре в списке XV в. [284]

3.        Псалтирь в списках 1296 г. и других XIII, XIV и XV вв.[285]

4.        шестнадцать пророков в списках XV в., хотя несомненно известно, что “Книги пророческие” у нас употреблялись и во 2-й половине XIII в. (в 1276 г.) [286]

5.        все книги Нового Завета, т.е. и Четвероевангелие, и Деяния апостольские, и Послания апостолов, и Апокалипсис, переведенные или вновь исправленные по греческому тексту святым Алексием, митрополитом Московским, в 1355 г. и сохраняющиеся доселе в его драгоценном автографе [287]

6.        Евангелия, расположенные по евангелистам, или Четвероевангелия, в списках 1383 г. и во многих других XIV и XV вв. [288] Не упоминаем о Евангелиях, которые расположены по порядку церковных чтений и находились в употреблении собственно во храмах Божиих, а не в жилищах христиан: таких Евангелий сохранилось весьма много; 

7.        Апостол, или апостольские Деяния и Послания, в списках XIII-XIV и начала XV в. [289]

8.        Толкование на Шестоднев, составленное Иоанном, экзархом Болгарским, по руководству святого Василия Великого и Севериана Гавальского, в списке 1263 г. и в списке XV в.; 

9.        Толкования на книги пророков, извлеченные из Феодорита и других учителей Церкви, в списках XV в. [290]

10.     толковая Псалтирь около 1250 г.; 

11.     Толкование на Песнь песней в списке XIV в. [291]

12.     Толкование на Евангелия Иоанна и Луки, писанное в 1434 г. в Киево-Печерской лавре; 

13.     Толкование на Евангелия Иоанна и Марка Феофилакта Болгарского в списке XV в. кстати заметим, что об употреблении у нас толкового Евангелия в конце XIV и начале XV в. свидетельствует митрополит Киприан [292]

14.     толковый Апостол — также XV в.; 

15.     толковый Апокалипсис святого Андрея Кесарийского в трех экземплярах XIII-XIV вв.; 

16.     два сборника, содержащие в себе толкования святых отцов на разные места Священного Писания, один XIII, другой XV в.  [293]

Не упоминаем о Толковании на книгу Иова Олимпиодора Александрийского и других учителей Церкви, переведенном в 1412 г. на Афоне в Хиландарской обители иноком Гавриилом, ни о беседах на книгу Бытия святого Иоанна Златоустого, переведенных в 1426 г. на Афоне иноком Иаковом, потому что, скоро ли проникли эти переводы в Россию, не знаем. Впрочем, об употреблении у нас бесед на Шестоднев святого Иоанна Златоустого, конечно в более древнем переводе, и вместе таких же бесед святого Василия Великого свидетельствует митрополит Киприан во своем послании к игумену Афанасию (1390-1405) [294].

Писания догматические, нравственные и аскетические, обращенные преимущественно к инокам:  

1.        Творения святого Дионисия Ареопагита с толкованиями на них святого Максима Исповедника в списке XV в. по переводу, сделанному в 1371 г. афонским иноком Исаиею;

2.        Слова против ариан святого Афанасия Александрийского в списке XV в. по переводу епископа Болгарского Константина (X в.);

3.        Пандекты Антиоха в списке конца XIV или начала XV в. [295];

4.        Лествица святого Иоанна Лествичника во многих списках XIII, XIV и XV в. [296];

5.        Поучения аввы Дорофея в четырех списках XIV и XV в.;

6.        Поучения святого Ефрема Сирина в трех списках: конца XIII, XIV и начала XV в.;

7.        Поучения Исаака Сирина в списках 1381, 1416, 1431 г. и вообще XV в. с прибавлениями из Петра Дамаскина, Максима Исповедника и др. [297];

8.        Диоптра Филиппа Пустынника в списке 1388 г. и в четырех списках XV в.;

9.        Постнические Слова святого Василия Великого XV в.;

10.     Поучения преподобного Феодора Студита в списках XIV и XV в.;

11.     Подвижнические главы преподобного Максима Исповедника, Феодора Эдесского и Нила — конца XIV или начала XV в,

12.     святого Нила об “Осми помыслех” в списке 1419 г.;

13.     Творения Симеона, Нового Богослова, и Петра Дамаскина — XV в. и 

14.      ”Словеса различна” святого Григория Синаита — XV в. [298]

Церковные поучения. Слова, беседы :

1.        Огласительные поучения святого Кирилла Иерусалимского XIII в.;

2.        16 Слов святого Григория Богослова с толкованием Никиты Ираклийского, в трех списках XIV в. и в двух XV в.;

3.        Маргарит святого Иоанна Златоустого — начала XV в.;

4.        Беседы на евангельские чтения святого Григория Двоеслова — XIV в. [299];

5.        Собрание поучений на воскресные и праздничные дни из святого Златоуста и других отцов, в списке XV в. Это собрание сделано Константинопольским патриархом Филофеем и переведено на славянский язык в 1343 или, вероятнее, в 1407 г. [300];

6.        сборник Слов, от недели мытаря и фарисея до недели всех святых, из святого Златоуста, Феофила Александрийского, Ефрема Сирина, Феодора Студита, Григория Богослова, Афанасия Александрийского и других, в списке XV в.;

7.        еще два (неполных) сборника поучений на разные дни и праздники из святого Златоуста и других, в списках XIV-XV в. 

Три последние сборника составлены несомненно у нас в России, потому что наряду с творениями древних учителей Церкви заключают в себе и сочинения русских писателей — Феодосия Печерского, Кирилла Туровского и некоторых безымянных [301].

Жития святых. Прологи, Патерики:  

1.        жития святых числом до 25, писанные в 1431 г. на Афоне иноком русским Афанасием и потом переписанные по повелению игумена Троицко-Сергиева монастыря Зиновия (1432-1443);

2.        жития: Нифонта и Феодора Студита, писанные около 1250 г., Симеона Столпника, писанное в 1296 г., Епифания Кипрского в списке XIV в., Панкратия Тавроменийского в списке XIV в. Варлаама и Иоасафа Индийских в двух списках XIV и XV вв., Иоанна Златоустого, Андрея Юродивого в отдельных списках XV в. [302]

3.        Прологи, более двадцати книг, в списках XIII, XIV и XV вв. [303];

4.        Патерик азбучный в списке конца XIV и трех списках XV в.;

5.        Патерик Скитский в списках 1296 г. и XV в.;

6.        Патерик Римский, или повести о жительстве святых отцов, святого Григория Двоеслова, папы Римского, в двух списках XIV и XV вв.;

7.        Патерик Египетский в списке начала XV в. [304]

Сочинения и сборники смешанного содержания.  
В числе этих сборников одни несомненно составлены в Греции, по крайней мере, не содержат в себе русских статей, а другие составлены в России, потому что наряду со статьями древних учителей Церкви заключают в себе и статьи русские, хотя немногие. К сборникам первого рода относятся:

1.        обширное сочинение Никона Черногорца (XI в.) самого разнообразного содержания: и догматического, и нравственного, и аскетического, и обрядового, и канонического. В сочинении этом две отдельные части, которые большею частию и переписывались отдельно как два особые сочинения. Одна называется Пандекты, состоит из 63 Слов и известна в списке 1296 г., в четырех списках XIV и трех XV в. Вторая — Тактикон, или Типикон, содержит 40 Слов и известна в списке 1397 г. и трех списках XV в. В сочинении Никона Черногорца приводится бесчисленное множество мест и отрывков из весьма многих древних писателей Церкви, так что предки наши, читая одно это сочинение, могли знакомиться со многими отцами и учителями, творения которых еще не были переведены на славянский язык [305]

2.        Известный Сборник Святославов, переписанный в 1403 г. иноком Анфимом в московском Андрониковом монастыре;

3.        сборник начала XV в., содержащий в себе, кроме Египетского Патерика, отрывки из других Патериков, также поучения и жития разных святых;

4.        сборник 1422 г., заключающий в себе, кроме Лествицы Иоанна Лествичника, многие другие статьи: повести, Слова, краткие изречения и прочее; 

5.        Пчела, или “Речи и мудрости от Евангелия, и от апостол, и от св. муж, и разум внешних философов”, в списках XV в. [306] 

Из сборников, составленных в России, известны:

1.        Измарагд ХIVв., где вместе с Словами святого Златоустого и других учителей помещены два Слова святого Кирилла Туровского;

2.        Златая Цепь XIV в., в которой между прочим сохранились до нас известные Слова Серапиона Владимирского; 

3.        сборник XIV в., заключающий в себе между переводными статьями разных святых отцов, поучения святого Алексия, митрополита Московского, Матфия Сарайского и несколько Слов святого Кирилла Туровского [307];

4.         сборник из отеческих сочинений с одною русскою статьею, конца XIV или начала XV в.;

5.        два другие такие же сборника XV в.; 

6.        так называемый Паисиевский сборник XIV-XV в., где помещены некоторые сочинения святого Феодосия Печерского и Серапиона Владимирского; 

7.        так называемый Сильвестровский сборник XIV в., в котором находятся, кроме отрывка из Палеи, некоторых житий и других переводных статей, два русских сказания о житии святых мучеников Бориса и Глеба [308].

Излишне напоминать, что мы не перечислили и не могли перечислить всех памятников переводной и южнославянской литературы, какие сохранились у нас от монгольского периода, так как не все они приведены в известность, не все библиотеки древнеславянских рукописей описаны. А с другой стороны, нельзя не предположить, что были и могли быть тогда в употреблении у наших предков многие другие такого же рода сочинения, до нас не дошедшие или нами не упомянутые. К сожалению, предки наши, списывая и приобретая себе в славянских переводах книги истинные, т.е. составленные в духе православия, нередко списывали вместе и такие книги, которые назывались ложными, отреченными, апокрифическими. Эти книги, по всей вероятности, начали проникать к нам из Греции и Болгарии с самого введения христианства, и преподобный Нестор, как известно, уже пользовался в своей летописи некоторыми ложными сказаниями из книги Палеи. От XIII в. дошла до нас одна из таких книг, именно: “Сказание Афродитиана персианина”. И митрополит Кирилл II во 2-й половине того же века не без причины заповедовал в своем “Поучении к попом”: “Лживых книг не почитайте”. В XIV столетии число апокрифов у нас еще увеличилось, и замечательно, что они помещались тогда у нас в одних и тех же сборниках вместе с книгами истинными. В списках этого века сохранились доселе следующие апокрифы: отрывок из Книги Еноха, Откровение Авраама, Заветы двенадцати патриархов, Варфоломеевы вопросы Богородице, повесть о Макарии Римском, Хождение Зосимы к рахманам. Затем сохранились также: Лествица Иакова в списке 1406 г., Хождение святого Иоанна Богослова и Повесть о спасенном древе крестном в списке 1419 г. и многие другие отреченные книги в списках XV в. [309] Чтобы предохранить православных от чтения этих книг, пастыри нашей Церкви находили нужным составлять индексы, или перечни, книг истинных и ложных, конечно на основании таких же индексов греческих и болгарских, издавна существовавших. К концу XIV и в начале XV в. встречаем у себя разом три подобных индекса: один — в Паисиевском сборнике, другой — в Молитвеннике митрополита Киприана, третий — в сборнике преподобного Кирилла Белоезерского [310]. Эти индексы при исчислении апокрифов довольно различны между собою — потому ли, что составлены были на основании различных индексов греческих и болгарских или потому, что составители наших индексов перечисляли ложные книги каждый по своему усмотрению, какие знали и находили в употреблении. Из этих индексов узнаем, что большая часть перечисляемых в них отреченных книг имела происхождение греческое, а другие измышлены были в Болгарии, почему и называются болгарскими баснями или ложью болгарского попа Иеремии, некоторые же, судя по названиям (“Громовник”, “Колядник”, “Воронограй” и под.), может быть, появились в самой России. Как бы то ни было, только не подлежит сомнению, что воспитание предков наших, умственное и нравственное, совершалось тогда под двумя совершенно противоположными влияниями: под влиянием писаний отеческих и вообще православных, доставлявших здоровую пищу, и под влиянием писаний еретических и вообще ложных. Оба эти влияния неизбежно должны были отразиться и отразились в произведениях нашей домашней духовной литературы, каковы, например, сочинения святителей Петра, Алексия, Григория Самвлака, проникнутые духом и мыслями древних учителей Церкви, и послание Новгородского архиепископа Василия о земном рае, усиливающееся доказать одну из любимых мыслей еретиков — несториан и яковитов — между прочим ссылкою на апокрифическую повесть о римском пустыннике Макарии, которая действительно и упоминается в статье о книгах истинных и ложных.

Вообще же мы приходим к заключению, которое нам кажется справедливым, что если не беднее была наша духовная литература, не ниже было наше духовное просвещение в период монгольский, чем в предшествовавший, то отнюдь и не богаче, отнюдь и не выше. В два новые столетия ни наше просвещение, ни наша литература нисколько не подвинулись вперед, а все оставались на прежней точке или, вернее, все вращались в одном и том же, словно заколдованном, круге. Как прежде значительную часть наших духовных писателей составляли наши митрополиты-греки, приходившие к нам с готовым образованием из отечества, так и теперь лучшие или образованнейшие из наших писателей, которых сочинения представляют собою едва ли не половину всего нашего литературного наследия от того времени, именно митрополиты Киприан, Фотий, Григорий Самвлак пришли к нам с Востока и, следовательно, не у нас получили образование. Собственно русские писатели, и прежде и теперь, воспитывали себя исключительно по сочинениям древних учителей Церкви в славянском переводе, видели в них для себя единственные образцы, которым старались подражать, любили часто повторять их мысли, приводить их изречения, как бы говорить их словами. Если переводная литература является у нас в настоящий период более обширною и богатою, то еще спрашивается: на нашей ли почве возникла эта литература, не пересажена ли она к нам также с Востока? По крайней мере, кроме нескольких переводов митрополита Киприана, мы с трудом можем указать на одну-две книги, переведенные тогда в России, между тем как достоверно знаем, что в Сербии, Константинополе и особенно на Афоне продолжали переводить книги на славянский язык и что русские старались списывать или покупать эти книги и приносили в свое отечество [311]. Предки наши, очевидно, по-прежнему оставались учениками греков и южных славян и находились под их исключительным влиянием.

Надобно присовокупить, что и то слабое образование, какое мы замечаем тогда в России, ограничивалось самым небольшим кругом даже в духовенстве. Каковы были вообще наши архипастыри, за исключением известных, крайне немногих? “Епископы русские — люди некнижные”, —  уверял папу Евгения на Флорентийском Соборе митрополит Исидор [312]. И если бы мы заподозрили этого свидетеля, то сборник поучений, переведенный на русский язык (1343 или 1407 г.) в руководство именно архиереям, чтобы они могли по нему каждое воскресенье и каждый праздник проповедовать во храмах, удостоверил бы нас, что тогдашние владыки наши не все в состоянии были сами от себя и поучать народ истинам веры [313]. Каково было наше низшее духовенство, особенно сельское? Об этом случайно засвидетельствовал другой наш митрополит — Киприан, когда, перечисляя книги ложные, упомянул о толстых сельских сборниках, которые “невежи попы и дьаконы” наполняли разными баснями и суеверными сказаниями. Излишне и спрашивать, проникали ли тогда грамотность и какое-либо книжное образование в массы нашего народа. Что сталось бы с просвещением в России, если бы она с лишком на два века не подпала владычеству монголов? Разумеется, решительно это определить никто не может. Но, судя по тому, как шло у нас дело просвещения в два с половиною столетия до монголов, думаем, что оно едва ли подвинулось бы вперед и в два последовавшие столетия при прежних условиях нашего отечества, хотя бы монголы к нам не приходили, и явилось бы в таком же или подобном виде, в каком явилось при монголах. Живое доказательство тому представляют новгородцы, которые почти не несли ига монгольского, однако ж нимало не опередили прочих русских в просвещении. Повторяем: монголы отнюдь не препятствовали нашему духовенству, особенно в монастырях, заниматься науками, если бы сами русские того хотели. Но, видно, русские еще не чувствовали потребности в высшем образовании. Они спокойно продолжали идти тем же путем, каким шли их предки, довольствовались теми же первоначальными школами, какие существовали и прежде, и не простирали в этом отношении своих желаний далее, как только чтобы уметь свободно читать и понимать Божественные и святоотеческие книги на пользу собственных душ и для назидания ближних.


[201] Например, при нашествии Тохтамыша на Россию и разграблении им Москвы, «книг множество снесено (было) с всего града и з сел, в соборных церквах многое множество наметано, съхранения ради спроваждено, то все безвестно (татары) сътвориша». П. собр. р. лет. 8. 46 [351].

[202] В житии св. Петра сказано: «Рождьшу же ся отрочати и седьмаго лета возраста достигшу, вдан бывает родителема учитися; но убо учителеви с прилежанием ему прилежащу, отроку же неспешно учение творяшеся» (Степ. кн. 1. 411 [308]). В житии прп. Стефана Махрицкого: «Времени приспевшу, вдан бывает от родитель своих на учение Божественным книгам, и вскоре извыче Божественных книг писания» (сборн. моей библ. № 51. Л. 189 [151]). В житии св. Алексия Пахомиевом: «Таже времени бывшу, и книжному учению вдан бысть» (сборн. моей библ. № 66. Л. 196 ). О св. Арсении Тверском у Муравьев, в Жиг. св. русск. Март. С. 5 [328]. В житии прп. Сергия Радонежского читаем: «Родители его вдаша грамоте учити... учитель же его со многим прилежанием учаше его, но отрок не внимаше, и не умеяше, и неточен бысть дружине своей, учащимся с ним» (сборн. моей библ. № 42. Л. 40 [152]). В житии св. Стефана Пермского: «И еще детищем сый, измлада вдан бысть грамоте учити, юже вскоре извыче» (Памяти, старин, русск. литер. 4. 121 [283]). В житии прп. Макария Колязинского: «Егда же достизающу ему възраста, вдашя его родитель! в научение грамоте» (сборн. моей библ. № 3. Л. 241 об. [153]). В житии св. Евфимия: «Времени пришедшю, вдан бывает учитися Божественным книгам» (Памяти, старин. русск. литер. 4. 17 [279]). В житии св. Ионы: «Вдану бывшу ему некоему диакону наказатися священным книгам... и аще когда от учителя отхождаше со множеством ученическим, улица града к дому ему преходити бываше» (там же. 28).

[203] Те «книги старина многи», которые сгорели в ростовском соборе, были, может быть, преимущественно, если не исключительно, богослужебные (Ник. лет. 5. 15 [374]). Но о Григорьевском монастыре сказано, что «книги многи бяху ту, довольны суща ему (Стефану Пермскому) на потребу почитания ради» (Памятн. старин. русск. литер. 4. 121 [283]).

[204] П. собр. р. лет. 1.195, 204 [351]; Ник. лет. 3. 86 [374].

[205] Пр. Филар. Обз. русск. дух. литер. Кн. 1. № 51 [417]; Правосл. собеседн. 1859. 1. 244—258 [360]. Приписывают единственно на том основании, что Слова эти встречаются в рукописях под именем св. отца Кирилла, или св. отца Кирилла архиепископа, или св. Кирилла епископа. Но следует ли отсюда, что такие Слова и поучения принадлежат именно Кириллу, епископу Ростовскому, а не современникам его — Кириллу I или Кириллу II, митрополитам или архиепископам Киевским, которые оба не менее известны по своему образованию и учительству? Не справедливее ли даже, если основываться на одних оглавлениях, усвоять такие Слова какому-либо действительно св. отцу Кириллу, например Кириллу Философу или Кириллу, епископу Туровскому, нежели Кириллу Ростовскому, который вовсе не полагается в числе святых? Не говорим уже, как произвольно иногда наши древние переписчики надписывали именами святых отцов те или другие сочинения. Например, одно из Слов, приписываемых Кириллу Ростовскому, не потому ли только надписано именем св. отца Кирилла архиепископа, что в самом Слове, чрез несколько строк от начала, сказано: «Глаголет Кирилл архиепископ»? (Опис. рукоп. Моск. Синод, библ. Отд. 2. № 230. Л. 137. С. 63 [254]; Правосл. собесед. 1859. 1. 248 [360]). То же должно заметить и касательно известного Слова св. отца Кирилла о мытарствах, где в приступе читается: «Яко же Кирилл Философ рече». А еще два Слова, которые Обзор русск. дух. литературы [417] приписывает Кириллу Ростовскому, именно: О первозданном и О небесных силах, целиком заимствованы из Слова на Собор архистратига Михаила, которое тот же Обзор [417] приписывает митрополиту Кириллу II. См. об этих Словах в прил. 4.

[206] Разговор этот напечатан у Карамз. 4. Прим. 178 [301] и у Розенкампф. о Кормчей. Прим. С. 217—218, а по 2-му изд. С. 139 [371].

[207] О сочинениях митрополита Кирилла II подробно чит. в прил. 4.

[208] Русск. достопамят. 1. 106-108 [362].

[209] «Поучение к попом» напеч. в Прибавл. к Тв. св. отц. 1. 428—432 [249]. Мы пользовались также списком из рукоп. Кормчей Новгор. Соф. библ. XVI в., in f. № 437. Л. 207-208 об. [4].

[210] П. собр. р. лет. 7.172 [351]; Ник. лет. 3. 59 [374].

[211] Сведения о Серапионе как проповеднике — в Приб. к Тв. св. отц. 1. 92 [414]. Там же напечатаны четыре его Слова (97—111, 193—205 [414]). Пятое издано г. Шевыревым (Поездка в Кирилле-Белоез. монастырь. 2. 36 [422]). В первом Слове Серапион говорит: «Многа же глаголах вы, братье и чада...» (101 [414]); во втором: «Многажды глаголах вы», и еще: «Всегда сею в ниву сердец ваших семя Божественное»; в пятом: «Аз бо грешный всегда учю вы, чада» (37 [422]). В Правосл. собесед. изданы еще два Слова под именем Серапиона, епископа Владимирского, но приписываются ему по одной догадке. 1858. 2. 472—484 [331].

[212] Список этого второго поучения Серапионова мы нашли и в сборнике нашей библ. XVI в. № 72. Л. 17—19 [147]. Здесь оно озаглавлено так: «Во вторник 1-й недели поста поучение святаго Иоанна Златоустаго, да престанем от грех наших». Разнословия в тексте с напечатанным списком неважные.

[213] П. собр. р. лет. 5. 182-186; 7. 152-156 [351]. А текст этого Слова по означенному сборнику, как представляющий некоторые отличия, см. в прил. 5.

[214] Так в одном из списков Софийской летописи и в списках летописи Воскресенской. Но кажется, здесь описка, судя по ходу речи, и слышахом поставлено вместо слышаху. Вот текст по Софийской летописи: «Стоящима же има на месте том, множество крестьяных и поганых слышахом (а по другому списку той же летописи — слышаху) словеса сии, яже отвеща вел. князь Михаил царю» (5. 185 [351]). По летописи Воскресенской: «Стоящима же има на месте том, множество христиан и поганых слышахом словеса сия, яже отвеща ему вел. князь Михаил царю» (7. 155 [351]). Но еще важнее то, что в списке слова по сборнику XIV—XV вв. место это читается так: «Бяше же на месте том множество християн и поганых и слышаша, еже отвеща Михаил ко цареви».

[215] Помещено в летописях сполна (5. 2—6 [351]) и по частям (1. 204—206; 5. 176-182; 7.146-152 [351]).

[216] Житие это и соображения о нем напечатаны в Правосл. собеседн. 1858. 1. 432-439 [281].

[217] Напеч. в Приб. к Тв. св. отц. 2. 85—90 [359]. Новый список этого поучения мы нашли в рукописном сборнике XVI в. без №, бывшем в наших руках в 1848—1849 г., из библиотеки Ив. П. Сахарова. Здесь находится целое отделение, опущенное в печатном списке, которое мы целиком и представляет в прил. 6.

[218] Обзор. русск. духов, литер. Ч. 1. § 65 [417] — о святом Петре митрополите.

[219] То и другое сочинение напечатаны: одно в Памяти, старин, русск. литер. 4. 186—188 [357], а другое — в Акт. экспед. 1. 369 [232]. Всякому легко сравнить их.

[220] Напечатано в П. собр. р. лет. 6. 87-89; 7. 212 [351]; Степ. кн. 1. 280 [308].

[221] Напечатано в Приб. к Твор. св. отц. 5. 30 [358].

[222] Напечатано г. Невоструевым в Душеполезн. чтении. 1861. Ч. 1. 449, с предварительными примечаниями [330].

[223] Напечат. в Акт. истор. 1. № 3 [228].

[224] Сборн. Кирилле-Белоез. библ. в 8-ю долю листа. № 174. Л. 306—315 [144]. В одной из статей, в нем помещенных, именно после молитвы над оскверненным сосудом, подписано: «В лето 6984, апреля 10, кончах Страстныя недели в среду», а после другой, именно хиротонии: «В лето 6990, апреля 5, 6, преписах сию хиротонию». Матфий рукоположен во епископа митрополитом Алексием (Ник. лет. 4. 62 [374]). А поучение его см. в прил. 7. Числ. 1.

[225] См. прил. 8.

[226] Златая Цепь XIV в. находится в библ. Сергиевой лавры [26]. Оглавление статей этой Цепи напечатано в Чтен. Московск. истор. общ. 1846. № 2. Отд. 4. 45— 48 [394]. Отрывки из некоторых поучений, нами исчисленных, помещены в Историч. хрестоматии г. Буслаева. 483—499 [239]. Слово о посте, Велик., Петров, и Филип., напеч. в Правосл. собеседн. 1859. 3. 445-452 [257].

[227] Измарагд XIV в. в Румянц. муз. № 186 [174]. В списках Измарагда XV и XVI вв. (Толстов. Опис. 1. № 215 [92, 297]; Царек. № 142 [208]; Синод. № 230 [47]) насчитывают до сорока поучений, которые, может быть, имеют происхождение русское (Опис. рукоп. Синод, библ. Кн. 4. С. 81 [254]; Прибавл. к Черниговск. епарх. ведом. 1863. 642—650). Но согласиться, что составление этих Измарагдов должно быть относимо к XIV в. по тому одному, что в них не встречается, например, ничего из сочинений Григория Самвлака, мы не решаемся: причины, почему не только в XV, но и в начале XVI в. сочинения этого писателя, подвергавшегося тогда проклятию даже в архиерейской присяге, могли не входить в сборники русские, очень понятны.

[228] Сборник библ. Царек. № 361 [221]. В нем находится, напр.. Слово о жалеющих, помещенное также в Измарагде и в Златой Цепи, и Некоего отца к сыну Слово душеполезно, помещенное в той же Цепи и напеч. в Москвитянине. 1851. № 6 [341].

[229] Слова эти рассмотрены по двум сборникам XIV в. Сергиевой лавры в статье О древних Словах на святую Четыредесятницу (Прибавл. к Тв. св. отц. 17. 34—64 [250]). Там же напечатаны и два Слова на первую и на вторую неделю Великого поста.

[230] Первое и последнее напечатаны г. Срезневским в Дополн. к Обозр. древн. памятн. русск. письма и языка, в Изв. II Отд. Ак. наук. 10. 697—704 [397]. Выписки из всех помещены в Историч. хрестомат. г. Буслаева. 530—533 [239]. Сведения о самом сборнике Паисиевском у Шевыр. Поездк. в Кир.-Белоезер. монаст. 2. 32— 39 [422].

[231] Находится в сборнике Румянц. муз. 1419 г. № 451 [205] (Опис. С. 722 [246]), впрочем без начала, и в сборн. того же муз. XVI в. [172] (с. 231—232 [246]).

[232] Слово это напечатано по Измарагду XV в. вместе с предварительными замечаниями в Правосл. собеседн. 1858. 2. 472-480 [331].

[233] Это Слово о христианстве находится в сборнике Новгор. Соф. библ. XIV— XV в. по старому катал. № 94. Л. 81-85 [12] и напечатано в ЖМНП. 1854. Декабрь. Отд. 2.182 [340].

[234] Слово «Како жити Христианом» напечатано по списку XV в. в Правосл. собеседн. 1859.1. 473-477 [387].

[235] Помещ. в Прологах, рукописных [189] (Опис. Рум. муз. 457 [246]) и печатных под 28 числом апреля.

[236] См. нашей «Истор.» 4. Прил. 3 [318].

[237] П. собр. р. лет. 4.180; 5.192 [351].

[238] П. собр. р. лет. 5. 207; 7.188 [351]; Степен. кн. 1. 425 [308].

[239] П. собр. р. лет. 6.104 [351]; Русск. историч. сборн. 3. 81 и др. [345].

[240] Напеч. в Ник. лет. 4. 86 [374]; Русск. истор. сборн. 3. 1-81 [345]. Разбор этого поведания, или сказания, см. в Истор. русск. словесн. Шевырев. 3. 258—274 [421].

[241] П. собр. р. лет. 8. 65 [351]; Ник. лет. 4. 258 [374].

[242] Путешествие его издано Сахаровым в книге «Путешествия русских людей по Св. земле». Ч. 2. 7-28 [379].

[243] Напеч. в Ник. лет. 4. 158-184 [374].

[244] Издан. Сахаров, в книге «Путеш. русск. людей по Св. земле». Ч. 2. 65—70 [379].

[245] Акт. истор. 1. № 5; снес. № 10 [228].

[246] П. собр. р. лет. 3.182 [351].

[247] Ник. лет. 4.141 [374].

[248] Обз. русск. дух. литер. Кн. 1. № 72 [417]; Прибавл. к Чернигов, епархиальн. ведом. 1863. 654-655.

[249] Памятн. старин. русск. литер. 4. 122,154 и др. [283].

[250] См. прил. 9.

[251] Ник. лет. 5. 2-3 [374]; Степ. кн. 1. 558 [308].

[252] Напечатаны в Акт. ист. 1. № 7-11, 253, 255 [228] и в Акт. эксп. 1. № 11.

[253] П. собр. р. лет. 4. 99 [351]. Послание находится в синодал. рукописи за № 228 [61] (Шевыр. Ист. р. слов. Лекц. 13. Прим. 10 [421]).

[254] Посл. к игум. Афанасию в Акт. ист. 1. С. 481 [228].

[255] Напечатаны с предварительными сведениями и соображениями о них в Правосл. собеседн. 1861. 2. 75-106 [356].

[256] Напечатана в П. собр. р. лет. 5. 254 [351]; Ник. лет. 5. 3 [374]; Степ. кн. 1. 559 [308]; Акт., относ. до юрид. быта России. 1. 543 [229].

[257] Снес.: Словар. дух. писат. русск. Евгения. 2. 321 [270]; Приб. к Тв. св. отц. 6. 351-356 [252]; Ист. русск. слов. Шевыр. 2.176 [421].

[258] Так, в Слове на неделю о блудном сыне он говорит: «Сих ради убо всех, възлюбленнии, по долъгу духовнаго ми настоятельства часто о сих всех слово возвожу и глаголю вашей любви» (Прав. собеседн. 1860. Декаб. 499 [361]). В послании в Киево-Печерский монастырь упоминает об одном Слове своем, сказанном там «во прешедших летех» (Доп. к Акт. ист. 1. 315 [262]). А в послании к псковичам 1426 г. напоминает им, как он еще «прежде мног крат и пространно словесъми духовными и учительными» писал к ним о пользе духовной (Акт. ист. 1. 58. Снес. С. 40 [228]).

[259] Слово на Благовещение напеч. в Доп. к Акт. ист. 1. № 182 [262]; следующие четыре Слова недавно изданы в Правосл. собеседн. 1860. 2. 453; 3. 97, 222, 357 и 481 [361]. Два Слова о казнях Божиих напечатаны также в Правосл. собеседн. 1861. 2. 181, 303 [361]. Замечание о третьем таком же Слове смотри в Дополн. к Акт. ист. 1. Прим. С. 14 [262]. Одно из этих трех Слов, как обозначено в заглавии его, было произнесено проповедником многократно.

[260] Большая часть этих посланий и грамот напечатаны в Акт. эксп. Т. 1 [232], в Акт. ист. Т. 1 [228], в Дополн. к Акт. ист. Т. 1 [262], в П. собр. р. лет. 4. 116 [351], в Ник. лет. 5. 65 [374]. Заглавия других, еще не напечатанных, показаны в Дополн. к Акт. ист. 1. Прим. с. 14-15 [262]; в Опис. Румянц. муз. С. 272, 273 [246]; в Опис. рукоп. Моск. Синодал. библ. Кн. 4. 755 [254].

[261] Дополн. к Акт. ист. 1. № 181 [262].

[262] Напечатаны в Дополн. к Акт. ист. 1. № 180 [262]. Заглавие третьего, ненапечатанного, см. там же в прим. с. 15.

[263] Дополн. к Акт. ист. 1. № 183 [262].

[264] Акт. ист. 1. № 30 [228].

[265] Напечат. в П. собр. р. лет. 6.144 [351]; Ник. лет. 5.100 [374].

[266] В послании в Киево-Печерский монастырь Фотий писал: «Не зазрите убо смерению моему, яко неискусну ми сущю писанию вашему и языку» (Доп. к Акт. истор. 1. С. 323 [262]).

[267] В Никоновой летописи о нем замечено: «Книжен зело, изучен убо бе книжнии мудрости всяцей из детства, и много писаниа сотворив остави» (5. 73 [374]). Коялович говорит о нем: «Gregoreus Cemivlacus vir singularis eruditionis, in sacra scriptura commendatus [Григорий Цамблак — человек исключительной учености, большой знаток Священного Писания (лат.)]» (Miscell. rerum ad stat. eccles. in magno Lituaniae ducatu. Vilnae, 1650. P. 43 [444]).

[268] См. прил. 10. Перечень и оглавление Слов Григория Самвлака в Опис. рукоп. Моск. Синод, библ. Кн. 4. № 235. С. 134-140 [254] и Шевыр. Ист. русск. слов. 3. Лекц. 15. Прим. 2 [421].

[269] Опис. рукоп. Москов. Синод, библ. Кн. 4. № 330. С. 741 [60, 254].

[270] Акт. ист. 1. № 12,16, 27 [228].

[271] П. собр. р. лет. 4.118 [351].

[272] Опис. рукоп. Моск. Синод. библ. Кн. 4. № 321. С. 626 [59, 254].

[273] П. собр. р. лет. 4.118 [351]; Ник. лет. 5. 72 [374].

[274] Список составленного Епифанием жития святого Стефана Пермского есть в сборн. моей библ. № 68. Л. 190—263 ; но в более полном виде оно напечатано в Памяти, старинн. русск. лит. 4. 119—171 [283].

[275] Надобно заметить, что после этого «Плача пермьских людей», которым в нашем списке оканчивается житие святого Стефана, в списке напечатанном следуют еще три статьи: а) «Плачь Церкви Пермъския», б) «Молитва за Церковь», в) наконец, «Плачь и похвала инока списающа». Все эти статьи, а особенно последняя, отличаются, как и все житие, чрезвычайным многословием и витиеватостию.

[276] Мы пользовались списком этого жития по сборн. нашей библ. № 42. Л. 1— 269 [152].

[277] Находится в том же сборн. Л. 269—316. В предисловии к этому Слову Епифаний говорит: «Светла убо воистину, и просвещенна, и всякоя почести от Бога и радости достойна, имже наших боголюбивых душ, яко возлюбленных чад отец, к духовному веселию ныне созвавши, и яко любитель отец, в светлей сей церкви радостно приемлющи, и любовно веселящи, прежде же плотьския, духовную вам предуго-товляющи трапезу, исполнь сущи радости и веселия духовнаго» (л. 271 об.). Далее несколько: «И от нас днесь ныне похваляем есть Сергий, блаженный и преподобный отец наш» (л. 272 об.). Еще далее: «Что же много глаголю, и глаголя не престаю умножая речь, распростирая глаголы, и продолжая слово, немогий по достоянию написати жития добраго господина и святаго старца немогий по подобию нарещи или похвалити достойно. Обаче прочий его добродетели инде скажем, и многая его исправления инде повем, и похвалу его изложим, аще Бог вразумит и силу подаст молитвами святаго старца. Ныне же несть время за оскудение разума, и за мелину ума моего» (л. 282).

[278] Список этого жития в сборн. моей библ. № 8. Л. 1—61. Здесь, между прочим, читаем: «Изыде (св. Димитрий) от Переславля, поем с собою единаго ученика своего, достоверна во всем, подобна его житию смиренному, именем Пахомия, иже той нам многа свидетельствова о житии и о чюдесех преподобнаго» (л. 15 об.). И в другом месте: «Светлая и чюдная днесь праведнаго память в том от православных съвершается, исполнь радости и веселия» (л. 53). Другой список этого жития находится в сборн. моей библ. 39. Л. 1—53 [156]. А что Похвала преподобному Димитрию не есть отдельное сочинение от жития его, это очевидно из первых слов Похвалы, которая начинается так: «Но убо ныне прекратим слово писати, чюдеса святаго чюдотворца Дмитрия: неисчетна бо суть, яже дарует Бог и до сего дни, молитвами святаго чюдотворца Дмитрия, иже с верою приходящим ко гробу его. Паки же всячески к похвалению его устремимся» (л. 52 об.). Да и озаглавлена Похвала во втором списке: «Того же слова похвала чудотворца Димитрия», а в первом списке даже вовсе не имеет заглавия и ничем не отделяется от жития. Первый список мы напечатали в Материал. для ист. Русск. Церкви. 2. 57—77 [275].

[279] О Питириме как авторе жития — Степ. кн. 1. 445 [308]. Самое житие в П. собр. р. лет. 8. 26-28 [351]; сборн. Новг. Соф. библ. XVI в. № 410. Л. 376 об.—379 об. [15].

[280] Напеч. у Сахаров. в Путеш. русск. людей 2. 31—62 [379].

[281] В списке, находящемся в сборн. Новг. Соф. библ., в четверть. № 677. Л. 190—203, сочинение это озаглавлено «Исидоров Собор и хожение его». Мы напечатали этот список в Материал, для ист. Русск. Церкви. 1. 60—76 [348].

[282] Оно известно в разных видах и напечат. в Путеш. русск. людей 2. 81—112 [379]; в П. собр. р. лет. 6. 151-161; 8. 100-106 [351]; Древн. росс. вивлиоф. 6. 27-70 [367].

[283] См. нашей «Истор. Русск. Церкв.» 1. 81-82; 2. 166-170; 3. 182, 183 (1-е изд.) [318]. А также — Срезневск. Древн. памятники русск. языка, в Изв. II Отдел. Акад. наук. Т. 10. Выпуск. 1 и 2 [397].

[284] Пятокнижие кон. XIV или начала XV в. в Троиц. Сергиев, лавре [32] (Опис. ее. М., 1857. С. 151 [248]), XV в. в Румянц. музеуме [192] (Опис. С. 29 [246]) книги Иисуса Навина и другие упомянутые в списке XIV в. в Сергиевой лавре (Буслаев. Истор. хрестом. С. 118—130 [239]), в списке XV в. в импер. Публ. библ. (Востоков. Опис. Рум. муз. 34, 35 [246]).

[285] Список 1296 г. в Синодал. библ. [57] (Горск. Опис. рукоп. ее. 1. 181 [254]; архим. Саввы Указат. для обозр. этой библ. М., 1858. 223 [375]). Списки: XIII в.— в бывшей библ. Толстова [105] (Второе Прибавл. к Опис. рукоп. гр. Толстова. С. 1 [297]); XIV в. в той же библ. [106] (Первое приб. к Опис. ее. С. 5 [297]), в Румянц. муз. [190] (Опис. 463 [246]), в библ. Воскресенского монастыря [20] (Опис. ее архим. Амфилохия в Изв. II Отд. Ак. наук. 7. 263 [235]) и в библ. Московского исторического общества [159] (Опис. ее. 59 [401]). Список 1424 г. в библ. Кирилло-Белоезер. монастыря [142] (архим. Варлаама Обозр. рукоп. прп. Кирилла Белоезер. в Чтен. Моск. ист. общ. 1860. 2. Отд. 3. 12 [241]). Другие списки XV в.— в Рум. муз. [191] (Опис. 464 [246]) и в бывшей Толстовской библ. [107, 108] (Опис. 213, 512 [297]).

[286] Один список в Синод, библ. [48] (архимандр. Савв. Указат. 222 [375]), другой — в Рум. муз. [175] (Опис. 35 [246]). А о книгах пророческих в 1275 г. упоминается в летописи (П. собр. р. лет. 2. 206 [351]).

[287] Хранится в Москве в Чудовом монастыре.

[288] Список 1383 г., писанный в Константинополе в Синод, библ. [44] (Горск. Опис. 1. 224 [254]). Другой список XIV в. в Рум. муз. [168] (Опис. 181 [246]). Списки: 1401 г.— в Рум. муз. [171] (182 [246]), кон. XIV или нач. XV в.— в бывшей Толстов. [99] (Опис. 170 [297]), в Сергиевой лавре [32] (Опис. 41 [248]), четыре — в Кирилло-Белоезер. монастыре [132, 133, 134, 135] (арх. Варлаам. Опис. рук. Кирилла Белоезер. в Чтен. Моск. ист. общ. 1860. 2. Отд. 3. 5-10 [241]). Списки: 1430 г., купленный на Афоне русским иеромонахом Афанасием, в Воскресенском монастыре [18] (Опис. архим. Амфил. в Изв. II Отд. Ак. наук. 7. 186 [235]), вообще XV в.— семь в Рум. муз. [169] (184—187 [246]) и два — в бывшей Толстовской [88, 89] (Опис. 212-213 [297]).

[289] Два первые — в бывшей Толстов. [82, 83] (Опис. 68, 211 [297]), последний — в Кирилло-Белоез. монастыре [131] (арх. Варлаам. в означ. Опис. 10 [241]).

[290] Списки Толков. на Шестодн. в Синод, библ. [80, 81] (Горск. Опис. Отд. 2. Кн. 1. С. 1 и 30 [254]). О списках Толков, на пророк, см.: Востоков. Предисл. к Остром. Евангелию. II—III [336] и Москвитян. 1843. № 7 [349].

[291] О Псалтири — Срезневск. Древн. намята, русск. письма. С. 200 [397]. О Песн. песней — библиот. Моск. истор. общ. № 171. С. 61 [160, 401].

[292] Первое Толкование — в библ. Толстов. [125] (Опис. 98 [297]). Второе — в Синод. библ. [73] (Горск. Опис. Отд. 2. Кн. 1. 128 [254]). Свидетельство митрополита Киприана — в Акт. истор. 1. 478 [228].

[293] Толк. Апостол — в Синод, библ. [74] (Горск. Опис. Отд. 2. Кн. 1. 154 [254]). Списки толков. Апокал.— в Рум. муз. [201] (Опис. 11 [246]), библ. Царского [225] (Опис. 1 [404]) и у Среднее. (Древн. памяти, русск. языка. С. 200 [397]). Означенные сборники — в библ. Толстов. [114, 91] (Опис. 213 и 276 [297]).

[294] Списки помянутых Толков. на Иова и бесед Златоуста — в Синод, библ. [72] (Опис. 2. Кн. 1. 45—50 и 53 [254]). Свидетельство Киприана — в Акт. истор. 1. 478 [228].

[295] Первая рукопись — в Рум. муз. [200] (Опис. 161 [246]), вторая — в Синод. библ. [64] (Горск. Опис. Отд. 2. Кн. 2. 32 [254]), третья — в той же библ. [53] (247 [254]).

[296] Списки: XIII в.— в Рум. муз. [182] (Опис. 255 [246]); XIV в.— в Синод. библ. [49] (Горск. Опис. 2. Кн. 2. 193 [254]) и другой, переписанный 1387 г. в Студийской обители митрополитом Киприаном — в Моск. Духов. Акад. (№ 152 [164]); нач. XV в.— два в Троицко-Сергиевой лавре [27, 28] (Опис. 158 [248]) и один в библ. Моск. ист. общ. [158] (Опис. 47 [401]); 1419 г., переписанный по благословению митрополита Фотия для священноинока Саввы диаконом Стефаном — в библ. Толстов. [93] (Опис. 212 [297]); 1422 г., переписанный по повелению преподобного Кирилла Белоезерск. иноком Феогностом — в Кирилло-Белоезерск. монастыре [141] (архим. Варлаам, в означ. Опис. 20-21 [241]); 1431 г.— в Рум. муз. [183] (Опис. 255 [246]); вообще XV в.— в библ. Царек. [211] (Опис. 149 [404]) и в Синод. библ. [50] (Горск. Опис. 2. Кн. 2. 205 [254]).

[297] Аввы Дорофея: XIV в. в Чудовск. библ. [37] (Горск. Опис. Синод, библ. 2. Кн. 2. 224 [254]), кон. XIV или нач. XV в. в Толстов. [94] (Опис. 65 [297]), 1414 г. в Сергиевой лавре [29] (Опис. 155 [248]), XV в. в библ. Царек. [217] (Опис. 27 [404]). Ефрема Сирина: кон. XIII в. (Среднее. Древн. памяти, русск. языка. С. 630 [397]), XIV в. в библ. Царек. [215] (Опис. 41 [404]), нач. XV в. в Толстов. [98] (Опис. 117 [297]). Исаака Сирина: 1381 г. в Серг. лавре [25] (Опис. 154 [248]); 1416 г., перепис. в монастыре преп. Саввы по воле игумена Варсонофия — в Толстов. [101] (Опис. 323 [297]); 1431 г., переп. в новгородском Лисицком монастыре иеромонахом Симеоном [31] (Горск. Опис. Синод, библ. 2. Кн. 2.176 [254]); вообще XV в. в Рум. муз. [185] (Опис. 235 [246]).

[298] Филиппа Пустынника: 1388 г. в библ. Чудова монастыря [36] (Горск. Опис. Синод, библ. 2. Отд. 2. 459 [254]); 1418 г., писанный для Троице-Сергиевой лавры по воле игумена Никона [25] (Опис. лавры. 154—155 [248]); 1426 г.— в библ. Царек. [207] (Опис. 25 [404]); вообще XV в. в Синод, библ. [36] (Горск. Оп. 2. Кн. 2. 449 [254]) и в Толстов. [86] (Опис. 3 [297]). Василия Великого: XV в. в библ. Толстов. [120] (On. 76 [297]). Феодора Студита: XIV в. в библ. Моск. Дух. Ак. № 32 [165]; XV в. в Синод, библ. (Опис. 2. Кн. 2. 347 [254]). Максима Исповедника и других в Синод, библ. [41] (283 [254]). Нила — в библ. Толстов. [93] (Опис. 212 [297]). Симеона и Петра Дамаск, в Синод, библ. [71] (Опис. 434 [254]). Григория Синаита в той же библ. [70] (Савв. Указател. 166 [375]).

[299] Кирилла Иерусалимск. в библ. Толстов. [113] (Опис. 5 [297]). Григория Богослова: XIV в. в Синод, библ. два [38] (Опис. 68 и 87 [254]) и в Сергиевой лавре [34] (Опис. 152 [248]), XV в. в Толстов. [121] (Опис. 195 [297]) и Рум. муз. [166] (Опис. 153 [246]). Иоанна Злат. в библ. Толстов. [94] (On. 29 [297]). О Бесед. Григория Двоесл. в списке XIV в. [24] см.: Горск. Опис. Синод, библ. 2. Кн. 2. 236 [254].

[300] Список XV в. в библ. Толстов. [90] (Опис. 171 [297]). О составителе этого собрания поучений и о времени перевода их на славянский язык см.: Горск., и Невостр. Опис. Синод, библ. 2. Кн. 2. 658 и 667 [254].

[301] Первый из этих трех сборников — в Рум. муз. [197] (Опис. 610 [246]), два последние — в Новг. Соф. библ. (Куприан. Обозр. ее в Изв. II Отд. Ак. наук. 6. 307-310 [312]).

[302] Опис. Серг. лавры. 156—157 [248]; Срезневск. Древн. памяти, русск. языка. С. 607 [397]; арх. Савв. Указат. Синод, библ. 174, 177, 213 [375]; Куприан. Обозр. Новг. Соф. библ. в Изв. II Отд. Ак. наук. 6. 285, 309 [312]; Опис. Рум. муз. 198 [246]; Опис. рукоп. гр. Толст. 273 [297].

[303] Архим. Савв. Указат. Синод, библ. 221-222 [375]; Опис. Рум. муз. 447 [246]; Опис. рукоп. Царек. 319 [404]; Опис. рукоп. Толстов. 62, 315 [297]; Куприан. Обозр. Новг. библ. в означ. Извест. 51. 305 [312]; Срезневск. Древн. памятн. русск. языка. С. 204. 303, 306 [397].

[304] Архим. Савв. Указат. Синод, библ. 165, 218 [375]; Опис. рукоп. Толстов. Прибавл. 2-е. С. 45 [297]; Опис. рукоп. Царек. 352 [404]; Срезнев. Древн. памяти. русск. языка. С. 229 [397].

[305] О списках Пандекты — арх. Савв. Указат. Синод, библ. 213 [375]; Горск. Опис. рукоп. Синод, библ. Кн. 4.1, 21, 28, 34 [254]; Опис. рукоп. Толстов. 79.169, 510 [297]; арх. Варлаам. Обозр. рукоп. Кирилла Белоез. в означ. Чтен. 45—55 [241]. О списках Тактикона — Опис. рукоп. Толстов. 701, 705 [297]; арх. Савв. означен Указат. 213 [375]. Оглавление всех Слов, или глав, обеих этих книг — в Опис. рукоп. Царского. 247—265 [404]; в Опис. рукоп. Моск. Синод, библ. Книги 4 с. 1—52 [254] и в Обозр. Кормчей книги Розенкампфа. Прибавл. С. 187—208 [371]. У Розенкампфа (там же. 195—200 [371]) перечислены и имена церковных писателей, которыми пользовался Никон Черногорец при составлении своей Пандекты.

[306] Горск. Опис. Синод, библ. 2. Кн. 2. 406 [254]; Опис. рукоп. Царского. 352 [404]; архим. Варлаам. Обозр. рукоп. Кирилл. Белоезер. в означ. Чтен. 21—26 [241]; архим. Савв. Указат. Синод, библ. 178, 225 [375]; Опис. рукоп. Толстов. 128-138 [297].

[307] Опис. Рум. муз. 233 [246]; Буслаев. Историч. хрестом. 478-504 [239]; Опис. рукоп. Царского. 339 и след. [404].

[308] Опис. Рум. муз. 507 [246]; Горск. Опис. Синод, библ. 2. Кн. 2. 621-623 [254]; Опис. рукоп. Толст. 122 [297]; Буслаев. Историч. хрестом. 515 [239]; Шевы-рев. Поездка к Кирилле-Белоезер. монастырь. 2. 32—39 [422]; Срезнев. Сказан. о св. Борисе и Глебе. Предисл. IVI [382].

[309] Тихонравов. Памяти, отреченной русск. литер. Т. 1 и 2. М., 1863 [342]; Восток. Опис. Рум. муз. С. 722-723 [246].

[310] Буслаев. Историч. хрестом. С. 533. Москв., 1861 [239]; Материалы для истор. Русск. Церкви. 1. 36—42 [333].

[311] Переведенными в России можно считать: 1) Диоптру Филиппа Пустынника (см.: Горск. Опис. Синод, библ. 2. Отд. 2. 456 [254]) и 2) сборник поучений на все воскресные и праздничные дни, так как в самом заглавии этих поучений замечено: «Преложена с греческаго языка на русскыя книгы» (там же. 658). В Сербии около 1370 г. по заботливости князя Георгия Бранковича вновь переведена и сличена по древним славянским рукописям Лествица прп. Иоанна Лествичника (там же. 217). На Афоне переведены: 1) Творения святого Дионисия Ареопагита иноком Исаиею в 1371 г. [200] (Опис. Рум. муз. 161 [246]), 2) Толкование Олимпиодорово на книгу Иова — в 1412 г. иноком Гавриилом [72] и 3) Беседы Златоуста на книгу Бытия — в 1426 г. иноком Иаковом [39] (Горск. Опис. Синод, библ. 2. Кн. 1. 45— 50 и 53 [254]). На Афоне списаны жития некоторых святых в 1431 г. иноком русским Афанасием [33] (Опис. Сергиев, лавр. 156—157 [248]), куплено Евангелие — по евангелистам — в 1430 г., вероятно, тем же иноком Афанасием [18] (см. выше прим. 288). В Константинополе списаны Евангелие по евангелистам — в 1383 г. [44] (см. там же) и сборник отеческих сочинений в 1392 г. (Опис. Рум. муз. 516—517 [246]). А в Студийском цареградском монастыре нарочно проживали иногда русские, чтобы списывать для себя священные книги (Сахаров. Путешеств. русск. людей по Св. земле. Ч. 2. 26. СПб., 1839 [379]).

[312] Симеона Суздал. о Флорент. Соборе в Материал, для истории Русск. Церкви 1. С. 73 [348].

[313] Сборник именно озаглавлен: «Поучениа избранна... глаголемая от архиерея изуст во всякую неделю на поучение христоименитым людем или прочитаема, такожде и на Господскыя праздники и на избранных святых...» [63] (Горск. Опис. Синод. библ. 2. Кн. 2. 658, 667 [254]).

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова