КНИГА 4
ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ В ПЕРИОД ПОСТЕПЕННОГО ПЕРЕХОДА ЕЕ К
САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ (1240-1589)
ТОМ 6
СОСТОЯНИЕ РУССКОЙ ЦЕРКВИ ОТ МИТРОПОЛИТА СВЯТОГО ИОНЫ ДО ПАТРИАРХА
ИОВА, ИЛИ ПЕРИОД РАЗДЕЛЕНИЯ ЕЕ НА ДВЕ МИТРОПОЛИИ (1448-1589)
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВСТУПЛЕНИЕ 2
ГЛАВА I 3
ГЛАВА II 13
ГЛАВА III 81
ГЛАВА IV 91
ГЛАВА V 121
ОТДЕЛ 2
ВСТУПЛЕНИЕ
Со 2-й половины XV столетия начинается великая перемена в государственной жизни
нашего отечества. Система уделов, бывшая столько веков главным источником бедствий
для земли Русской и уже довольно потрясенная прежде, падает теперь окончательно.
Монгольское иго, другой источник еще тягчайших бедствий для нее в продолжение
двух последних веков, после постепенного ослабления также исчезает совершенно.
Русские государи, сделавшись единовластными и независимыми, или самодержавными,
обращают свое внимание на внутреннее благоустройство своего государства и дают
ему лучшие, подробнейшие законы; раздвигают пределы его на восток и запад, покоряя
себе царства татарские, племена финские и возвращая от Литовского государства
целые области, издревле принадлежавшие России; вступают в сношения с государями
Европы, откуда заимствуют начатки ремесел, художеств, и по падении Греческой империи,
а особенно после брака Иоанна III с племянницею последнего греческого императора
Константина Палеолога, считая себя как бы законными преемниками величия православных
греческих императоров, усвояют себе, хотя и не вдруг, их имя — имя царя и присоединяют
герб Греческой империи — двуглавого орла к гербу московскому — святому Георгию
Победоносцу.
С половины того же XV в. началась важная перемена и в церковной жизни России.
Русская Церковь с самого основания своего находилась в зависимости от Константинопольского
патриарха, который долгое время и избирал и поставлял для нее первосвятителей,
почти исключительно из греков, и оставался верховным пастырем их и судиею. В продолжение
монгольского периода эта зависимость отчасти уменьшилась в том отношении, что
патриарх позволял самим русским избирать себе митрополитов из числа своих соотечественников,
удерживая, однако ж, за собою право поставлять их или утверждать в митрополитском
сане, а также право надзора и суда над ними. Теперь, наконец, и эта последняя
доля зависимости прекратилась: Русская (точнее — Восточнорусская) Церковь начала
сама избирать, поставлять и судить своих митрополитов Собором своих архипастырей
без всяких сношений с патриархом, и если патриарх по праву (de jure) продолжал
еще считать ее одною из своих митрополий, то на деле (de facto) она являлась уже
самостоятельною и независимою. Вместе с тем естественно изменились и отношения
русского государя к отечественной Церкви. Прежде великий князь России должен был
каждый раз по смерти своего митрополита обращаться к Константинопольскому патриарху
и императору и просить их о назначении в Россию нового первосвятителя или об утверждении
избранного в России. И не раз случалось, что эта просьба не была уважена: к нам
присылали митрополитом не того, кого у нас желали и о ком ходатайствовали. Великий
князь иногда решался не принимать неугодного ему митрополита или удалял его от
кафедры чрез несколько времени по каким-либо причинам. Но вскоре сознавал потребность
уступить и сам приглашал того, кого прежде отверг, или находился вынужденным слать
послов в Константинополь, писать объяснения и оправдания, просить, чтобы нарядили
суд над митрополитом, а в Россию дали другого первосвятителя. Лицо Русского митрополита
и его дела, его управление Русскою Церковию были как бы неприкосновенны для русского
великого князя (не говорим о немногих известных исключениях) или, по крайней мере,
были постоянно ограждены властию Цареградского патриарха и греческого императора,
особенно когда этот митрополит был грек и, следовательно, не русский подданный.
Но с тех пор как Россия получила церковную самостоятельность и власть избирать,
поставлять и судить митрополита сделалась достоянием Собора русских иерархов,
подданных русского государя, с тех пор она перешла и в его руки и все означенные
действия начали совершаться не иначе как по его воле, с его согласия, с его утверждения.
Находясь в такой зависимости от своего государя лично как его подданный, митрополит
неизбежно зависел от него и во всем управлении Церковию: все важнейшие распоряжения
свои делал не иначе как с его ведома и соизволения, а иногда даже, судя по свойству
дел, — по его повелению; часто употреблял свою духовную власть для целей гражданских,
для блага отечества, но не по своему только желанию и усмотрению, как случалось
и прежде, а по указанию или приказанию государя. Словом, русский царь стал точно
в такие же отношения к Русскому митрополиту, епископам и всей Церкви, в каких
издревле находились греческие императоры к Константинопольскому патриарху со всею
подведомою ему иерархиею и паствою. Эти отношения по временам обнаруживались в
России и прежде, но теперь они окончательно установились и утвердились.
Самостоятельность Русской Церкви и те отношения, в какие стал к своему митрополиту
русский великий князь, необходимо должны были повести к разделению ее на две митрополии.
Попытки к этому разделению, как мы знаем, были не раз и прежде. Они происходили
оттого, что часть русских епархий отделилась в гражданском отношении от России
и вошла в состав Литовского государства. Литовские князья, чувствуя свою самостоятельность
и находясь почти непрерывно в неприязненных отношениях к Москве, не могли равнодушно
смотреть, как их подданные православного исповедания состоят в церковном подчинении
митрополиту, живущему в Москве, и потому желали и домогались добыть для Литвы
особого православного митрополита. Но их попытки не всегда удавались, потому что
на это не изъявляли согласия Цареградский патриарх и император, от которых зависело
назначение митрополитов в Россию. А если и удавались, то ненадолго, потому что
сами литовские князья соглашались наконец признавать таких митрополитов Русских,
каковы были Киприан, Фотий, которые, не будучи подданными русского князя и завися
не столько от него, сколько от патриарха, могли одинаково относиться и к московскому
и к литовскому князьям с их православными подданными. Но теперь, когда избрание
и поставление Русского митрополита стало совершаться в самой России и преимущественно
по воле русского государя, когда Русский митрополит мало того что постоянно жил
в Москве, был непременно и подданный русского государя, теперь невозможно было
ожидать, чтобы государи Литвы не позаботились отторгнуть окончательно свои литовские
православные епархии от Русской митрополии и не подчинили своему особенному Литовскому
митрополиту. Так действительно и случилось. В Литве образовалась митрополия, совершенно
отдельная от Московской, и продолжала в таком виде существовать непрерывно, до
тех пор пока Киев и целые литовско-русские области с православным населением не
воссоединились с Россиею.
Самостоятельность Русской Церкви, начавшаяся в настоящий период, не была еще
полная и совершенная и, как увидим, неодинаково обнаруживалась в обеих ее половинах
— Восточной и Западной. Но разделение ее на две митрополии, Московскую и Литовскую,
было уже полное и совершенное. А потому для удобнейшего отличия этого периода
в ряду прочих (частных периодов нашей церковной истории) его можно назвать по
преимуществу периодом разделения Русской Церкви на две митрополии.
ГЛАВА I
Митрополит, с которого началась самостоятельность Русской Церкви, хотя еще
неполная, и при котором состоялось окончательное разделение ее на две митрополии,
был святой Иона. Он родился в погосте Одноушове, который так назван по фамилии
отца его Феодора Одноуша и существует доныне близ Солигалича, уездного города
Костромской губернии. Двенадцати лет Иона принял иноческий образ в одной из обителей
страны Галичской, а чрез несколько времени перешел в московский Симонов монастырь.
Здесь он проходил разные послушания, всецело предаваясь трудам и подвигам духовной
жизни, и принадлежал к числу тех немногих иноков, которые ревновали о сохранении
в обители ее первоначальных уставов и порядков и за всякое отступление от них
смело говорили правду самим настоятелям, хотя немало терпели за то скорбей и гонений.
Сохранился рассказ, что однажды, когда Иона нес послушание в пекарне, митрополит
Фотий, посетив Симонов монастырь и обходя монастырские службы, зашел в эту пекарню
и увидел Иону глубоко спавшим от усталости. Архипастырь не велел будить хлебопека
и, заметив, что он держал свою правую руку на голове "согбену, яко благословляше
ею", сказал своим спутникам: "Поймите, дети, что инок Иона будет великим
святителем в земле Русской и многих неверных обратит к Богу и просветит святым
крещением, а наконец сделается пастырем и учителем самому царствующему граду Москве".
Первые две части этого предсказания скоро исполнились. Еще сам Фотий возвел
Иону в сан епископа Рязанского и Муромского. И как в пределах его обширной епархии,
обнимавшей и некоторые части нынешних епархий Тамбовской и Воронежской, находились
целые селения финских племен: мордвы, мещеры, муромы, державшиеся идолопоклонства,
то он обратил свою архипастырскую ревность на этих неверных и действительно многих
из них привел к истинному Богу и просветил святым крещением. Зато исполнение остальной
части предсказания встретило целый ряд препятствий.
Когда митрополит Фотий скончался (8 июля 1431 г.), Иону, как мы уже знаем,
избрали на место его, но по смутным обстоятельствам отечества не спешили отправить
в Царьград для поставления в митрополита. В 1433 г. Иона продолжал еще именоваться
только "нареченным в святейшую митрополию Русскую" и заведовать ею.
А между тем в том же году Смоленский епископ Герасим побывал в Царьграде и возвратился
оттуда митрополитом "на Русскую землю". Герасима скоро не стало (26
июля 1434 г.), тогда Иону послали наконец к патриарху для поставления в митрополита.
Но в Царьграде уже назначили к нам митрополита Исидора, а Ионе сказали только,
что он благословляется быть митрополитом после Исидора, если с последним случится
смерть или что другое. С Исидором действительно скоро случилось недоброе: он изменил
православию и был осужден Собором русских иерархов, в числе которых находился
и Рязанский епископ Иона.
После этого великий князь Василий Васильевич решился писать к императору и
патриарху. Сказав о принятии Россиею православия из Царьграда и о том, что оттуда
она постоянно принимала своих митрополитов, иногда греков, а иногда русских, избранных
в отечестве, князь продолжал с заметным огорчением, как и он по смерти митрополита
Фотия посылал в Царьград епископа Рязанского Иону с просьбою о поставлении его
в митрополита и как неизвестно почему просьбе этой не вняли. Иону на митрополию
не поставили, а о ком не писал он, князь, кого не просил и не требовал, того прислали
в Россию митрополитом, т. е. Исидора; как этот Исидор, которого князь едва-едва
согласился принять, вопреки воле его отправился на Флорентийский Собор и, дав
обещание сохранить православие, изменил ему, возвратился легатом папы к князю,
привез от него послание, начал вводить латинские заблуждения и как, наконец, Собор
русских епископов и прочего духовенства, рассмотрев внимательно послание папино,
нашел "Исидорово все дело и прихождение чуждым и странным от Божественных
и священных правил". Изложив это довольно подробно, князь обратился к императору
и патриарху с словами: "Посему мы послали к вам наших послов и с ними писание
папино, писанное по-латыни и по-гречески, которое принес к нам Исидор, и просим
вас: воззрите в Божественные правила и в папино послание и рассудите, а нам дозвольте
свободно совершать поставление для себя митрополита в нашей земле. Нужно это и
по дальности и непроходимости пути к вам, по частым набегам татар в наши пределы,
по нестроениям и мятежам в соседних нам странах. Нужно и потому, что всякому православному
христианину приходится беседовать с митрополитом о духовных своих делах, а нам,
государю, и о гражданских, иногда сокровенных, между тем с митрополитом из греков
можно говорить не иначе как через молодых переводчиков, которые таким образом
первые узнают то, чего им не следовало бы знать. Просим вас: пришлите нам ваше
письменное разрешение, чтобы по святым правилам Собор епископов нашей земли, избрав
человека доброго, мужа духовного, верою православного, поставил нам митрополита
на Русь, как и прежде бывало по нужде поставление на Руси митрополита. А мы желаем,
как было изначала, иметь сношения и любовь с святым царем и просить благословения
и молитв у святейшего патриарха, пока будет стоять наша земля, и отнюдь не думаем
разлучать от вас наше православное христианство". Из чтения этого послания
легко приметить, что главным побуждением, почему великий князь Василий Васильевич
решился ходатайствовать о поставлении Русских митрополитов в самой России, было
вообще все прискорбное дело Исидорово... А остальные причины и обстоятельства,
на которые ссылается князь, отнюдь не новые: на них русские могли бы ссылаться
для той же цели и в прежние времена. Это послание, писанные в 1441 г. вдруг по
осуждении Исидора в России, было отправлено в Константинополь, но вскоре пришедшая
весть в Россию, что греческий император вместе с патриархом принял латинскую веру,
заставила нашего князя воротить своих послов. Чрез два года послание было вновь
приготовлено, с небольшими переменами, к отсылке в Царьград, но, может быть, по
той же причине не было отправлено. И Рязанский епископ Иона все еще оставался
епископом.
В 1446 г., когда великий князь Василий Васильевич был ослеплен князем Димитрием
Шемякою, занявшим московский престол, и сослан в Углич, Шемяка, желая иметь в
руках своих и малолетних детей Василия, которые были скрываемы в Муроме, вызвал
Рязанского епископа Иону и обещал ему митрополию, если он отправится в Муром,
возьмет "на свою епитрахиль" этих детей и привезет в Москву. Иона, не
подозревая злых намерений Шемяки, исполнил его волю, привез детей в Москву и потом
отвез к отцу в Углич. Тогда Шемяка повелел Ионе жить на митрополичьем дворе и
Иона повиновался. Но скоро обстоятельства изменились. Василий Васильевич снова
занял великокняжеский престол, и против Шемяки, бежавшего из Москвы и продолжавшего
смуты, Собор русских владык и прочего духовенства издал (29 декабря 1447 г.) известное
обличительное послание. В числе этих владык стоит и имя Ионы, только не митрополита,
а владыки Рязанского, и не на первом, а на третьем месте, после владык Ростовского
и Суздальского. Уже не прежде как в 1448 г. святой Иона достиг наконец митрополитского
сана, к которому был избран семнадцать лет тому назад по смерти Фотия.
Исидор, осужденный в России за измену православию, удалился в Рим и хотя продолжал
титуловать себя Русским митрополитом, но не был признаваем Русскою Церковию. Великий
князь Василий Васильевич многократно пытался послать своих послов в Константинополь
известить царя и патриарха об измене Исидора и просить их о поставлении для России
нового митрополита, но не находил возможности. Ему постоянно препятствовали домашняя
кровавая борьба, которую он вел с князем Димитрием Шемякою, грабежи и разбои,
совершавшиеся на пути из России в Константинополь, а особенно то, что в самом
Константинополе не к кому было обратиться: и царь и патриарх держались Флорентийской
унии. От них нельзя было ожидать ни осуждения Исидору, ни назначения на место
его нового православного митрополита. Напротив, второй после Митрофана (4 мая
1440 г. — 1 августа 1443 г.) латинствовавший патриарх Григорий Мамма (7 июля 1446
г. — август 1451 г.) принимал у себя Исидора и рукоположил вместе с ним в Константинополе
епископа Даниила на епархию Владимиро-Волынскую, а когда киевский князь Александр
Владимирович, зять великого князя Василия Васильевича московского, спросил его,
патриарха, чрез своего слугу о Флорентийской унии, то написал к этому князю, восхваляя
унию, чтобы он принял "кира Исидора, митрополита и кардинала", имел
к нему послушание и не принимал к себе никакого епископа или инока, которые учат
несогласно с Флорентийскою униею. Что же оставалось делать? Ждать более благоприятных
обстоятельств? Но Россия и без того ждала уже очень долго и около семи лет оставалась
без митрополита. А притом неизвестно было, настанут ли и скоро ли настанут такие
обстоятельства в Константинополе. И вот Василий Васильевич решился на последнее
средство, какое у него оставалось, — решился созвать всех епископов своей земли
и предложить им, чтобы они сами поставили для России митрополита, и именно Иону,
епископа Рязанского, как избранного к тому еще прежде. По зову великого князя
прибыли в Москву епископы: Ефрем Ростовский, Аврамий Суздальский, Варлаам Коломенский,
Питирим Пермский, а владыки — Новгородский Евфимий и Тверской Илия прислали свои
грамоты, в которых выражали свое согласие на поставление Ионы в митрополита. Собор
открылся в церкви святого архангела Михаила, и здесь присутствовали, кроме святителей,
множество архимандритов, игуменов и прочего духовенства. Прежде всего обратились
к правилам святых апостолов и Соборов и нашли, что правила эти не только не возбраняют,
напротив, повелевают епископам известной области поставлять большего святителя
или митрополита. Чувствовали, что в России для этого нужны согласие и благословение
Цареградского патриарха, и сослались на то, что патриарх с своим освященным Собором
уже давно благословил Иону быть митрополитом после Исидора, когда Иона ездил в
Константинополь. Припомнили, что в России и прежде по нужде ставились митрополиты
Собором своих архиереев: Иларион при великом князе Ярославе и Климент при Изяславе.
Вследствие всего этого Иона, епископ Рязанский, 5 декабря 1448 г. поставлен был
в митрополита. Самое поставление состояло в том, что при совершении Ионою Божественной
литургии на него возложен был митрополичий омофор, а в руки ему дан был великий
митрополичий посох — символ митрополитской власти. Это был первый митрополит,
поставленный своими епископами собственно в Москве, тогда как прежние два опыта
совершены были еще в Киеве.
Поставление митрополита Ионы, хотя имело все свойства законности, но как выходившее
из ряда естественно должно было привлечь на себя внимание и возбудить мнения и
толки. Потому сам святитель сознавал нужду выяснять значение этого события верующим.
Едва только взошедши на свою кафедру, он в своей окружной грамоте ко всем христианам
русским между прочим писал: "Вам известно, дети, сколько лет вдовствовала
Церковь Божия без большего святителя, без митрополита, и оттого много учинилось
лиха и истомы христианству нашей земли. И ныне, волею Божиею, собрались на священный
Собор владыки, и архимандриты, и игумены со всем великим Божиим священством нашей
земли и, припомнив прежнее о нас повеление святого царя и благословение святого
Вселенского патриарха и всего святого Вселенского Собора, поставили меня митрополитом
по Божественным правилам и по думе господина сына моего великого князя Василия
Васильевича и младшей его братии — князей, которые, пока было в Царьграде православие,
оттуда принимали и благословение и митрополита". Еще подробнее излагал дело
святой Иона в послании к киевскому князю Александру Владимировичу: "Ты сам
знаешь, что сталось в Царьграде в царях и в патриаршестве... В великой соборной
церкви и в палате царской начали поминать имя папы, тогда как ни в монастырях,
ни в одной из церквей во всем Царьграде и во всей Святой горе нигде не поминается
имя папино, а держат все по милости Божией добрую старину. Посему доселе в Русской
митрополии не было митрополита — не к кому было посылать: царь не таков, и патриарх
не таков; они иномудрствуют и приближаются к латинам". Затем Иона говорил,
как великий князь Василий Васильевич, ревнуя об отечественной Церкви, многократно
("во многия времена") совещался со всеми святителями и другими пастырями
своей земли, сносился со всеми православными князьями, разыскивал старину, представившую
примеры поставления митрополитов если не в Москве или Владимире, то в Киеве, и
как наконец Собор русских иерархов поставил его, Иону, митрополитом по священным
правилам и по прежнему благословению, данному ему еще в Царьграде от патриарха.
Эти же самые мысли и объяснения святой Иона повторял и впоследствии в своих посланиях
к литовским епископам. И не напрасны были такие объяснения: известно, например,
что даже преподобный Пафнутий Боровский соблазнялся поставлением митрополита Ионы,
не велел называть его митрополитом, не хотел исполнять в своей обители его пастырских
распоряжений и объяснялся с ним непочтительно, так что Иона жаловался великому
князю Василию Васильевичу, и Пафнутий, заключенный в оковы, должен был довольно
времени просидеть в темнице, пока не смирился, не покаялся и не получил благословения
от митрополита возвратиться в свою обитель.
Если считали нужным объяснять для самих русских поставление Ионы в митрополита,
то еще более настояла нужда объяснить это в Царьграде — пред царем и патриархом.
Император Иоанн Палеолог, поборник Флорентийской унии, скончался (31 октября 1448
г.), место его занял (с 12 марта 1450 г.) брат его Константин. Когда весть об
этом достигла Москвы, великий князь Василий Васильевич написал новому императору
послание, в котором, высказав ему приветствие и благожелание по случаю вступления
его на престол, изложил весь ход дела о посольстве Ионы в Царьград, о прибытии
оттуда Исидора в Россию, о путешествии его во Флоренцию и измене и об отвержении
его самого Россиею. "С того времени, — продолжал князь, — мы начали иметь
попечение о своем православии и желали и искали, чтобы послать в Царьград наших
послов и известить о состоянии нашей Церкви и о поставлении нам митрополита. Но
хотя мы "многолетне" того искали и желали, однако ж не имели успеха
не по лености нашей и небрежности, а по недостатку случая, ибо, как мы слышали,
в ваших державах было разногласие в Церкви Божией, на пути к вам происходила всякая
теснота для путешественников от разбойников и грабителей, а в наших странах было
всякое нестроение: частию — от нашествия татар, а частию — от междоусобной брани.
Вследствие такой-то великой нужды мы, созвав епископов своей земли, по правилам
святых апостолов и отцов поставили себе митрополита Иону. Просим твое царское
величество, да не молвишь об нас, будто мы совершили это дерзостно, не снесшись
с вами, — мы поступили так по великой нужде, а не по кичливости и дерзости. Мы
остаемся в древнем благочестии и сохраним преданное нам православие до скончания
века. Церковь наша Русская требует и ищет благословения от святой Вселенской Цареградской
Церкви и во всем по древнему благочестию повинуется ей. Равно и митрополит наш
Иона просит от нее благословения и единения с нею, за исключением вновь явившихся
разногласий... Мы хотели писать о наших делах церковных и о нашем митрополите
и к Вселенскому православному патриарху и просить его благословения, да не знаем,
есть ли уже в царствующем граде патриарх или нет: мы о нем ни от кого не слышали.
А как Бог даст — у вас будет в великой соборной церкви патриарх по древнему благочестию,
наш долг писать к нему о положении наших дел и во всем просить его благословения".
На одном из сохранившихся списков этой грамоты помечено, что она "не пошла",
т. е. не была отправлена в Константинополь. Но, не будучи отправлена в одно время
по каким-либо обстоятельствам, она могла быть отправлена в другое время, когда
обстоятельства изменились. Или, быть может, наш князь и вовсе не отправлял ее,
услышав, что и новый император Константин хотя притворно, но склонялся на сторону
латинян, сносился с папою в надежде получить от него помощь против турок и с честию
принял "кардинала Польши, прежде бывшего архиепископа России" Исидора,
присланного папою (в ноябре 1452 г.) для восстановления в Царьграде Флорентийской
унии. Как бы то ни было, впрочем, для нас важно собственно содержание грамоты,
определяющее тот взгляд, какой имели тогда у нас на поставление митрополита Ионы:
он поставлен был без сношения с Царьградом единственно по великой нужде; и русские
вовсе не хотели чрез это отделиться от Церкви Константинопольской, напротив —
желали оставаться в единении с нею и в повиновении ей.
Вскоре дела приняли другой оборот. Константинополь взят был турками 29 мая
1453 г., и тогда же погиб император Константин Палеолог, и рушились все надежды
латинян утвердить свою власть в столице Греческой империи. На патриаршем престоле
Цареградском воссел с утверждения самого султана Магомета II известный ревнитель
православия Геннадий, в мире называвшийся Георгием Схоларием. Озабоченный нуждами
своей бедствующей Церкви, он решился обратиться за материальными пособиями к единоверной
России, ибо, без сомнения, по его благословению прибыл тогда к нам какой-то "митрополит
цареградский" (т. е. из Царяграда) Игнатий, который в 1454 г. целый месяц
июнь прожил в Пскове и, щедро одаренный, отправился оттуда в Новгород, Вероятно,
чрез этого-то митрополита, которому нужно же было пред началом сборов своих по
России представиться нашему великому князю или, по крайней мере, митрополиту,
патриарх и прислал последнему свою грамоту. В грамоте первосвятитель напоминал
о своих правах на Русскую митрополию, просил пособий своей угнетенной Церкви как
теперь, так и на будущее время и выражал желание, чтобы наш великий князь прислал
к нему в Царьград своего посла. Все это видно из ответного послания нашего митрополита,
который между прочим писал к патриарху: "Благословения от твоей великой святыни
мы требовать хочем, равно и ото всех, кто ни будет патриархом на патриаршестве,
соблюдая Церковь Христову и держа истинное православие. И когда что у нас найдется,
то за Христову любовь посылать к вам хочем. Ныне, господине, сын мой великий князь
послал к твоей великой святыне своего посла, человека честного и близкого к нему,
Ивана Владимировича, по твоему к нам приказу и писанию, и что, господине, у нас
нашлось, то от веры, за духовную великую любовь мы послали к тебе с тем же великокняжеским
послом. И ты за те наши малые поминки на нас не помолви, ибо и наша земля по грехам
от поганства и междоусобных браней весьма истощала и истомилась". Затем митрополит
просил, чтобы патриарх показал к нему свою совершенную духовную любовь и прислал
ему чрез посла великого князя честное свое писание обо всем, в душевную пользу
нашему православию и для святительской чести его, митропополита, прибавляя, что
грамоты прежних патриархов погибли все от пожаров во время бывших земских нестроений,
а в заключение просил, чтобы патриарх верил всему, что ни будет говорить ему посол
великого князя от имени князя и от имени его, митрополита. Так возобновились наши
церковные сношения с Византиею. Обстоятельства были для нас благоприятны: патриарх
крайне нуждался в нашем пособии и, как видно, первый отнесся к нам, а потому от
него можно было ожидать тех уступок, которые нам были необходимы.
Великий князь Василий Васильевич и митрополит Иона, кроме этого первого посольства
в Царьграде, посылали еще два раза к патриарху "о церковном исправлении"
игумена Кирилло-Белозерского монастыря Кассиана. И когда Кассиан возвратился из
Царьграда, великий князь "почтил его, и дал ему довольная требования монастырю,
и (впоследствии, уже при митрополите Феодосии) отпустил его в пострижение свое
на Каменной" — знак, что князь был вполне доволен успехом своего посла. В
чем же состоял этот успех? В том, что Царьградский патриарх, а с ним и прочие
патриархи, принимая во внимание бедственное положение своего отечества под властию
турок и трудность или даже невозможность для русских посещать Царьград по делам
церковным, раз навсегда предоставили своею грамотою нашим Русским митрополитам
право не ходить в Константинополь для поставления, но ставиться дома своими епископами
и, кроме того, узаконили, чтобы Русский митрополит считался по чести выше всех
прочих митрополитов и занимал место по Иерусалимском патриархе. Таким образом,
оказывается, что как первое самостоятельное действие Русской Церкви в поставлении
в митрополита Ионы без сношения с патриархом, так и последовавшая вообще затем
ее самостоятельность, признанная самими патриархами, были вызваны и обусловлены
"нуждою" или, иначе, историческим ходом событий и что эта самостоятельность
нашей Церкви соединена была с возвышением ее на степень первой митрополии во всей
Восточной православной Церкви.
Митрополит Фотий оставил после себя Русскую Церковь умиренною и объединенною.
Избранный на место его Иона, епископ Рязанский, был избран и посылаем в Царьград
великим князем московским не иначе как с согласия "господаря земли Литовской"
и, следовательно, предназначался в митрополита не только русских, но и литовских
православных епархий. Герасим Смоленский, родом москвич, носил имя митрополита
и Киевского, и Московского, и всея России. Власть митрополита Исидора до осуждения
его была признаваема равно в России и в Литве. Когда наконец великий князь Василий
Васильевич решился на действительное поставление Ионы в митрополита, то предварительно
снесся с королем и великим князем литовским Казимиром и не прежде, как получив
от него согласие и грамоту, созвал епископов для осуществления своего намерения.
В 1449 г. (августа 31) Казимир заключил с Василием Васильевичем договор вечного
братства и любви и спустя несколько времени прислал к нашему князю своего посла
по каким-то земским делам, а чрез посла прислал и митрополиту Ионе свое "жалованье
и поминки" и наказывал ему, чтобы он позаботился о поддержании и укреплении
братства и любви между ними, великими князьями. В своем ответном послании Казимиру
Иона, называя его своим сыном, а себя — общим богомольцем обоих великих князей
и посылая ему свое благословение, благодарил его за присланные поминки и жалованье,
благодарил и за то, что он пребывает верным договору, заключенному с великим князем
московским, и извещал, что и Василий Васильевич весьма желает сохранения этого
договора и любви, а он, митрополит, по своему святительскому долгу будет иметь
о том всякое попечение. Вероятно, в это самое время, если не прежде, Казимир прислал
Ионе вместе с своим жалованием и свой "лист", в котором выражал желание
устроить все о Церкви Божией по старине и обещал дать Ионе свой ответ, когда возвратится
из Польши в Литву, куда приглашал к тому времени и самого Иону. Святитель поспешил
написать о таком обещании короля киевскому князю Александру Владимировичу и просил
его, как известного поборника святой Церкви и заступника всего православного христианства,
чтобы и он с своей стороны посодействовал полному соединению Русской митрополии.
Желание первосвятителя скоро исполнилось. В начале 1451 г. он был уже в Литве,
и там король дал ему грамоту на управление литовскими епархиями, написанную в
Вильне (31 января) и засвидетельствованную, кроме самого короля, Александром Владимировичем,
князем киевским, также Свидригайлом, прежде бывшим князем литовским, многими другими
князьями, воеводами и наместниками литовскими и даже латинским епископом Вильны
Матфеем. Грамота состояла в следующем: "Всякое дело благое и всякий совершенный
дар исходят свыше — от Божественного изволения. Во имя Пресвятой Животворящей
и Нераздельной Троицы, желая утвердить по чести и справедливости прежде бывшее,
как бывало при отце нашем, короле Владиславе, и дяде нашем, великом князе Витовте,
и иных предках наших, мы, Казимир, Божиею милостию король польский и великий князь
литовский, по совещанию с братом нашим, великим князем Василием Васильевичем,
и с нашими князьями и панами, и с нашею радою полюбили себе отцом митрополитом
Иону, прежде бывшего епископа Муромского и Рязанского, и дали ему престол митрополии
Киевской и всей Руси, как бывало прежде по установлению и обычаю русского христианства.
А он имеет править свою честь и свой митрополитский долг по-старому, как правили
прежде бывшие митрополиты по добрым обычаям предков наших и своего христианства.
Посему, князья наши, и епископы, и бояре, архимандриты и игумены, священники,
диаконы, и иноки, и весь причт церковный, и весь народ христианства русского,
имейте его, отца нашего Иону, за митрополита, чтите его и будьте ему послушны
в делах духовных, как чтили и слушались прежде бывших митрополитов". Чрез
несколько дней (9 февраля) митрополит Иона, находясь в Новогродке, поставил себе
наместника для Киевской митрополии какого-то старца и протодиакона Михаила и поручил
ему заведовать церковными делами в Киеве, Вильне, Гродне и во всех городах и селах,
издавна входивших в состав митрополитской епархии и зависевших непосредственно
от Киевской кафедры, а равно заведовать отчинами митрополии в том крае и собирать
с них доходы. В то же время (в начале февраля 1451 г.) Иона написал послание к
королю, который, вероятно, переехал тогда из Вильны в землю Галицкую, бывшую под
властию Польши. В послании святитель благодарил и благословлял короля за кафедру
митрополии Киевской, но вместе напоминал ему, что он обещался, кроме Киевской
митрополии, воссоединить с Русскою Церковию по старине и митрополию Галицкую,
находящуюся в другом его "господарьстве", и велел написать ему об этом,
когда он там будет. Исполняя теперь волю короля, Иона просил, чтобы он исполнил
до конца свое обещание и все церкви и церковные домы митрополии Галицкой причислил
к Киевской кафедре. Но есть основание думать, что последняя просьба Ионы не была
уважена, хотя лет через семь, еще при жизни его, как увидим, галицкие епархии
вошли в состав митрополии Киевской, когда началось отделение ее от Московской.
Неизвестно, обозревал ли в этот раз святой Иона литовские епархии, но только он
был в Киеве, служил в Софийском соборе, молился за короля, его благоверных князей,
бояр и за всех православных христиан Литовской земли. Несомненно также, что епископы
литовских епархий просили его, как нового своего первосвятителя, чтобы он преподал
на главы их "освящение и благословение", и он своим благословением как
бы вновь утвердил их на их кафедрах. А как оказалось, что один из них, именно
Владимирский Даниил, был поставлен в Царьграде отступниками от православия — митрополитом
Исидором и патриархом Григорием Маммою (следовательно, прежде 1451 г.) и при поставлении
своем дал исповедание веры, согласное с их волею, то епископ этот вызван был в
Москву, где (28 октября 1451 г.) торжественно пред Собором святителей отрекся
от Исидора и латинства, произнес православное исповедание, какое обыкновенно произносили
православные епископы пред своим рукоположением, и, получив от митрополита Ионы
разрешительную грамоту, возвратился в свою епархию. В последующее время святой
Иона неоднократно посещал Киев и по делам литовских епархий, когда находил нужным,
обращался с своим ходатайством к королю Казимиру и к литовским православным панам.
Епископов Литвы, хотя они находились вдалеке и под властию иноверного государя,
старался держать в надлежащем повиновении и не допускал забываться даже в вещах,
по-видимому, маловажных. Однажды Полоцкий владыка Симеон в письме к первосвятителю
назвал его братом, а не отцом. Иона отвечал (около 1456 г., декабря 7) этому владыке:
"Мы удивились, сын мой, что ты отнесся к нашему смирению не так, как изначала
относились Полоцкие епископы к прежде бывшим митрополитам, а по-новому... Не знаем,
дошел ли ты до глубокой старости и беспамятства или забыл священные правила и
вопреки им надмился гордостию. Но знаем, что ты искусен в Божественном Писании
и ведаешь, как Бог за гордость и ангелов свергнул с неба... Ну посуди сам: пристало
ли бы нам, митрополиту, писаться братом к святому патриарху? Да не будет! Но он
волен, хоть и не должен, писаться так к нам, своим сынам, когда пожелает. Равно
и мы можем так писать к вам, но не вы к нам, наши дети, разве только увлечетесь
гордостию и будете без ума". Были, однако ж, случаи, когда власть митрополита
по отношению к литовским епархиям являлась как бы ограниченною в некоторой степени.
Например, по смерти того же Полоцкого владыки Симеона на место его избран был
какой-то архимандрит Каллист не митрополитом Ионою с Собором епископов, по изволению
великого князя, как это совершалось в России, но только самим королем при участии
его русских князей, местных бояр, священников и всего православного людства. Избранный
только известил потом митрополита о своем избрании и писал, что приехать к нему
для поставления не находит удобства. И Иона отвечал (около 1458 г., июля 25) Каллисту,
что радуется его избранию, выражал сожаление, что не мог по своей старческой немощи
быть в Полоцке, когда в Литве находился король, и обещался приехать туда, если
ничто не воспрепятствует, когда король снова посетит те области, и по повелению
короля посвятит его, Каллиста, во епископа.
В самой России тяжкие обстоятельства отечества постоянно вызывали Иону принимать
участие в делах гражданских. Обстоятельства эти были: междоусобная брань, которую
упорно продолжал вести против великого князя Василия Васильевича князь Димитрий
Юрьевич Шемяка с своими сообщниками, и частые набеги татар. Еще в первой своей
окружной грамоте ко всем сынам России (в конце 1448 г.), извещая их о своем вступлении
на кафедру, митрополит Иона писал: "Вы сами, дети, знаете, сколько зла и
запустения земле нашей учинилось от князя Димитрия Юрьевича, сколько пролито христианской
крови. Неоднократно он приходил в себя, бил челом великому князю, целовал крест,
а недавно еще сам написал на себя клятвенную ("проклятую") грамоту —
и все изменяет". Затем святитель убеждал сторонников Димитрия, чтобы они
пощадили собственные души, перестали проливать кровь, покорились великому князю,
и угрожал в случае их неповиновения и ожесточения затворить в стране их храмы
Божии. В следующем году, когда Шемяка, несмотря на свои клятвы, снова восстал
против великого князя на Костроме, Василий Васильевич, отправляясь туда с войском,
взял с собою митрополита и епископов, может быть в надежде, что они убедят клятвопреступника
и образумят; по крайней мере, Шемяка на этот раз действительно смирился. Но чрез
несколько месяцев опять поднял рать в Галиче и, будучи побежден великим князем,
убежал в Новгород и продолжал действовать оттуда против своего соперника. Святитель
Иона обратился с пастырскими наставлениями к новгородцам, несколько раз отправлял
к ним своих послов и грамоты, чтобы они не держали у себя князя Димитрия, не ходили
с ним проливать христианскую кровь, поберегли свои души; в частности, владыке
Новгородскому Евфимию писал, чтобы он убедил Димитрия искренно покаяться и бить
челом великому князю. А когда владыка как бы в защиту новгородцев указал однажды
на некоторые извинения. Иона отвечал ему: "Ты пишешь, будто я сам называю
в моей грамоте князя Димитрия Юрьевича сыном. Посмотри внимательнее в ту мою грамоту
и уразумей, так ли в ней написано. Я не велел вам с ним ни есть, ни пить, потому
что он сам отлучил себя от христианства, своею волею наложил на себя великую церковную
тягость, написал на себя клятвенную грамоту, чтобы не мыслить зла против великого
князя, да все то изменил. Так можно ли мне, по Божественным правилам, называть
его своим духовным сыном? Нет, я как прежде, так и теперь вместе с прочими владыками
считаю князя Димитрия неблагословенным и отлученным от Церкви Божией. Ты пишешь
еще, что и прежде русские князья приезжали в дом святой Софии в Великий Новгород
и им по силе оказывали честь и, однако ж, прежние митрополиты грамот с такою тягостию
не присылали. Но скажи мне, сын мой, какие князья прежде причинили столько зла
великому князю, нарушая крестное целование, или, приехав к вам и оставляя у вас
всю свою семью, ходили от вас по великому княжению губить христианство и проливать
кровь? Как прежде у вас этого не бывало, то так и не писали к вам прежние митрополиты".
Вскоре после этой грамоты князь Димитрий Юрьевич скончался в Новгороде (1453).
Действуя таким образом на новгородцев своею духовною властию, митрополит не оставлял
без внимания и прочих сторонников Шемяки. В продолжение своей многолетней борьбы
с Василием Васильевичем он часто находил для себя помощь в колонии новгородской
— Вятке. Иона послал туда (около 1452 г.) две грамоты. В одной он укорял вятичей
за то, что они соединились с отлученным от Церкви князем Димитрием Юрьевичем и
вопреки крестному целованию многократно ходили с ним на вотчины великого князя,
грабили и разоряли церкви, бесчеловечно мучили и умерщвляли христиан, продавали
пленников в поганство, и убеждал их исправиться, бить челом великому князю, ручаясь
за его милость и угрожая в противном случае своим неблагословением. Во второй
грамоте, обращенной собственно к пастырям, святитель резко порицал их за их совершенную
небрежность в исполнении своего долга, за крайнюю распущенность и испорченность
их паствы, налагал на них тягость церковную, пока не исправятся, и говорил, что
если вятчане не перестанут от своих злых дел и не покорятся великому князю, то
будут отлучены от православной Церкви. Главным союзником Шемяки против великого
князя был князь Иван Андреевич можайский. Этот князь, услышав (в 1454 г.), что
Василий Васильевич идет на него ратью, бежал со всем семейством своим в Литву.
Тогда святитель Иона написал к Смоленскому владыке Мисаилу, чтобы он позаботился,
как бы от князя Ивана не сделано было каких пакостей для вотчин великого князя
и чтобы сообщил о том литовскому канцлеру.
Ревностный помощник великому князю против врагов внутренних, святитель Иона
всячески старался содействовать ему и против внешних врагов — монголов. Зависимость
наша от них почти уже не существовала, но они еще часто вторгались в наши пределы
и в случае успеха заставляли смиряться нашего великого князя и даже платить ордынскую
дань. Чтобы успешнее отражать их набеги, великий князь нуждался в помощи от других
русских князей. И вот святой Иона для возбуждения их к этому иногда слал к ним
свои пастырские грамоты, как к можайскому князю Ивану Андреевичу, иногда отправлял
своих послов, как отправлял к тому же князю Коломенского владыку Геронтия, а иногда
убеждал местных епископов ходатайствовать о том пред своими князьями. Так, по
случаю похода великого князя Василия Васильевича на казанских татар Иона писал
(1451-1452) Тверскому епископу Илии: "Благословляю тебя, моего сына о Святом
Духе, чтобы ты по своему святительскому долгу говорил, бил челом и твердо докучал
великому князю Борису Александровичу, чтоб послал он к великому князю Василию
Васильевичу своих воевод на тех безбожных с своими многими людьми за святые церкви
Божии и за все православное христианство. Сам ты знаешь, что если милосердием
Божиим учинится какое добро нашему великому государю для устроения христианского
и истины, то это будет общее добро всего нашего православного христианства, а
если не так станется по грехам нашим, это будет наше общее несчастие... Верую
Христу, моему Владыке, что кому случится из православных умереть на той брани,
те пострадают за святые церкви Божии и за все православное христианство и подобно
древним мученикам восприимут от Христа венец мучения". Еще более святой Иона
подкреплял оружие великого князя против татар своими пламенными молитвами. В 1451
г., когда ногайский царевич Мозовша с многочисленными хищниками вторгнулся в Россию,
Василий Васильевич, отправляясь из Москвы для собирания войска, поручил ее митрополиту
и боярам. Июля 2-го татары приблизились к столице и зажгли ее посады. Сильный
ветер гнал на Кремль облака дыма и угрожал ему пожаром. Тогда святитель со всем
освященным Собором при бесчисленном стечении народа начал совершать по стенам
города крестный ход — и ветер внезапно утих. Увидев во время хода одного инока
Чудова монастыря по имени Антония, отличавшегося благочестием, святой Иона сказал:
"Брат Антоний, помолись прилежно Богу об избавлении города и всего православия
от безбожных агарян", Антоний отвечал: "Ты великий архиерей Божий, твоей
молитвы не презрит Богородица — агаряне будут прогнаны, и я один буду уязвлен
ими". Когда он произносил эти слова, неприятельская стрела действительно
поразила его, и он вскоре умер. Ночью предсказание его исполнилось: враги бежали
от Москвы, услышав великий шум в городе и полагая, что великий князь пришел с
войском. Первосвятитель сам почтил погребением достойного инока. Впоследствии,
когда святой Иона на место умершего владыки Новгородского Евфимия поставил друга
и соименника своего Иону (в феврале 1459 г.) и оба они вместе испросили у великого
князя Василия Васильевича милость людям новгородским, оба эти святителя с дерзновением
обещали ему испросить у Бога того, что не будут более ордынские цари одолевать
Русской державы и великие князья перестанут ходить в Орду на поклонение царям,
а начнут самодержавно царствовать в своем отечестве; оба предсказывали Великой
Орде разорение, а Русскому царству распространение.
Прошло уже около семнадцати лет, как Исидор бежал из России, и около десяти,
как святой Иона начал управлять Русскою митрополиею. Но Исидор все еще не оставлял
своих притязаний на эту митрополию. В Риме смотрели на него как на законного первосвятителя
России, только незаконно изгнанного, а в Ионе видели честолюбца, который самовольно
и святотатственно взошел на кафедру, еще занятую другим. Там, однако ж, понимали,
что отнять у Ионы власть над теми епархиями, которые находились во владениях русского
государя, решительно отвергшего Флорентийскую унию, нет возможности, а рассчитывали
только на епархии русские, находившиеся во владениях польско-литовского короля
Казимира, последователя римской веры. В этих видах папа Каллист III (21 июля 1458
г.) по совещании с своими кардиналами и с согласия Исидора положил разделить Русскую
Церковь на две части, и ту половину ее, которая состояла в областях Литвы и Польши
и заключала девять епархий, именно: Брянскую (Черниговскую), Смоленскую, Перемышльскую,
Туровскую, Луцкую, Владимирскую, Полоцкую, Холмскую и Галицкую — отнять у Ионы
и предоставить особому митрополиту. Исидор согласился уступить эту часть бывшему
ученику своему и протодиакону Григорию, бежавшему вместе с ним из России, а теперь
считавшемуся аббатом монастыря святого Димитрия в Константинополе. Бывший патриарх
Цареградский Григорий Мамма, лишенный кафедры за приверженность к латинству и
проживавший в Риме, рукоположил аббата Григория в епископа и возвел его на степень
митрополита "Киевского, Литовского и всей нижней России". Папа Пий II,
преемник Каллиста († 8 августа 1458 г.), утвердил нового митрополита своею грамотою
(от 11 сентября 1458 г.). И Григорий, снабженный грамотами от Исидора, лжепатриарха
Маммы и от папы, отправился на свою паству.
Но еще прежде, нежели новый митрополит прибыл в Польшу и Литву, в Москве, едва
заслышали о нем, спешили принять против него свои меры. Великий князь Василий
Васильевич написал к королю Казимиру: "Григория от Рима не принимай к себе
на место общего нашего отца, митрополита Ионы, новизны не делай, старины нашей
не нарушай. А старина наша — еще от прародителя нашего, великого князя Владимира,
крестившего Русскую землю, и по этой старине взыскание и принятие митрополитов
всегда зависело от великих князей русских, а не от князей литовских. Кто будет
нам люб, тот и будет у нас митрополитом на всей Руси, а от Рима митрополиту у
нас не быть: мне не надобен". Святой Иона, с своей стороны, послал в Литву
к епископам, князьям, боярам и всем православным христианам свои грамоты и двух
игуменов: троицкого Вассиана и кирилловского Кассиана. В грамотах, из которых,
впрочем, сохранилась только одна — к боярам и панам, святитель похвалял их великую
веру и ревность о православии, убеждал стоять и впредь твердо за святую Церковь
Божию и за православную веру, советовал сноситься для этого с тамошними князьями
и со всею православною братиею; выражал сожаление, что не мог сам за болезнию
посетить их, и просил верить всему тому, что будут говорить посланные им игумены.
Но эти меры, принятые в Москве против Григория, оказались недостаточными. Правда,
два князя киевские, Симеон и Михаил Александровичи, с своею материю да князь ольшанский
Юрий Семенович прислали чрез троицкого игумена Вассиана такой ответ: "Мы
в рассуждении своего православия смотрим во всем на Бога, и на Его Пречистую Матерь,
и на своего господина, цветущего во благочестии православного великого князя Василия
Васильевича, а отцом своим и учителем признаем господина нашего Иону, митрополита
Киевского и всей России". Но сам король Казимир не последовал совету великого
князя Василия Васильевича, изменил Ионе, принял Григория. Король не осмелился
воспротивиться папе, который прислал ему свою буллу и наказывал не допускать к
себе отщепенца Иону, отнять у него власть над духовенством и мирянами в пределах
Литвы и Польши и, если он сам придет туда, то схватить его как отщепенца и противника
и скованного заключить в темнице; напротив, принять со всею честию митрополита
Григория, передать ему девять епархий, ему порученных, и подчинить ему все духовенство
и мирян этих епархий. А литовские епископы, хотя прислали Ионе свои ответы, до
нас, впрочем, не дошедшие, и, по всей вероятности, давали обещания не изменять
ему, но вместе прислали и копии с тех грамот, какие принес с собою из Рима Григорий
от Исидора, Григория Маммы и папы и которые были в высшей степени оскорбительны
для Ионы. Кроме того, святитель получил прискорбное известие, что некоторые из
этих епископов уже вошли в общение с Григорием и даже служат с ним. Тогда Иона
написал к литовским епископам новое послание. Он вооружался против своих врагов
— Исидора, ученика его Григория, выдававшего себя за митрополита Киевского и всей
России, и Григория Маммы, величавшего себя в своих грамотах "арцибискупом"
Константинопольским, и называл всех их отступниками от веры и развратителями православия.
Защищал самого себя и доказывал, что он вовсе не отступник, как его называют враги
его, что он поставлен в митрополита по правилам святых апостолов и святых отцов
и не от трех или пяти епископов, а от всех архиепископов и епископов своей страны.
Наконец, замечал литовским епископам, что некоторые из них, как доходят слухи,
уже приобщаются Григорию и служат с ним, а таких православная Церковь признает
за отступников от своей веры, и убеждал их внимать своему стаду, стоять за православие
и, если бы пришлось, даже пострадать за него.
Вскоре скорбь святителя Ионы должна была еще увеличиться. Король Казимир мало
того что принял сам Григория, прислал и к великому князю Василию Васильевичу просить
о принятии Григория на место Ионы, как уже престарелого. Это значило, что Казимир
желал сделать для Григория даже более, нежели сколько требовал папа: папа предоставил
ему только девять епархий в Литве и Польше, а Казимир старался распространить
власть его и на все епархии, находившиеся в России. Само собою разумеется, что
Василий Васильевич и слышать не хотел о таком предложении и решительно отказал
королю. А святитель Иона пригласил в Москву всех епископов своей, собственно Русской
митрополии. Эти епископы, собравшись (к концу 1459 г.) в соборной церкви Успения
Пресвятой Богородицы у гроба святого чудотворца Петра, где каждый из них принял
рукоположение от митрополита Ионы, постановили: "Видя на самом деле, что
по грехам нашим и по еретичеству отступника от православной веры Исидорова ученика
Григория, называющего себя митрополитом Киевским, совершилось разделение Божиих
Церквей Московской и Киевской и от этого разделения произошла великая пагуба для
православия, мы как при нашем поставлении дали отцу нашему Ионе, так и теперь
повторяем обещание — быть нам неотступными от святой Церкви Московской и от него
и во всем повиноваться ему, а по отшествии его к Богу повиноваться нам тому митрополиту,
который по правилам святых апостолов и отцов будет поставлен в соборной церкви
на Москве у гроба святого чудотворца Петра. К отступнику же от православной веры
Исидорову ученику Григорию, отлученному от святой соборной Церкви, нам, архиепископам
и епископам Русской митрополии, не приступать, грамот от него никаких не принимать
и совещаний с ним не иметь ни о чем". На этом Соборе не было только двух
владык: Новгородского Ионы и Тверского Моисея. Но первый лишь незадолго пред тем
был поставлен в сан архиепископа и при самом поставлении своем дал обет и грамоту
за своею подписью и печатью, чтобы быть верным рукоположившему его святителю и
не принимать пришельца из Рима Григория. Потому, может быть, митрополит и не счел
нужным звать этого владыку на Собор, а только по окончании Собора послал ему известие
о соборных совещаниях и убеждал его, чтобы он помнил данное им при поставлении
своем обещание, стоял твердо в православной вере, укреплял в ней свою паству и
пребывал в единодушии с своею братиею — русскими епископами. Что же касается до
Тверского епископа, который, несмотря уже на двукратное приглашение митрополита,
не ехал в Москву на Собор, то первосвятитель написал к нему в третий раз и наказывал
ему непременно явиться к назначенному сроку, угрожая в противном случае своею
строгостию. Вероятно, этому-то епископу и принадлежит та повольная грамота, которую
дал или прислал неизвестный епископ Собору русских епископов и в которой он один
повторяет то же самое, что они соборне постановили, именно: что он вместе с ними
признает своим отцом и настоятелем во всем рукоположившего его митрополита Иону,
а по отшествии его к Богу обещается признавать того митрополита, который будет
поставлен у гроба святого чудотворца Петра в доме Пречистой Богородицы, и что
с лжемитрополитом Григорием не будет иметь никакого общания и единения. Русские
святители, собравшиеся на Собор с прочим духовенством, не ограничились тем, что
торжественно заявили свой обет оставаться верными святому Ионе и не признавать
Григория, но вместе от лица всего своего Собора послали (13 декабря 1459 г.) воззвание
к литовским епископам и прочим пастырям и писали: "Мы слышим, что к вам пришел
из Рима ученик Исидоров Григорий, который называет себя митрополитом Киевским
и всей России и, по словам его, принял поставление от патриарха Григория, прежде
бывшего в Царьграде и обличенного там в латинской ереси. Этот лжемитрополит Григорий
носит с собою листы от папы и от того ложного патриарха, в которых они именуют
господина нашего Иону отщепенцем и отступником, тогда как сами они отступники
от закона нашей православной веры. А наш митрополит Иона поставлен в митрополита
по правилам святых апостолов и святых отцов Собором своих архиепископов и епископов.
И вы бы, наши духовные братья, помнили свое исповедание и обещание, которое дали
господину нашему Ионе, что вам не отступать от него и не принимать иного митрополита
от латинян; вы бы не принимали того отступника, ученика Исидорова Григория, и
не имели с ним общения, а братства с нами и единения во Христе не отлучались".
Не удовольствовался, однако ж, и этим святитель Иона. Чрез несколько дней (20
декабря 1459 г.) он написал и от себя послание к князьям, боярам и всем православным
мирянам земли Литовской. Извещал их, что желал бы и сам побывать у них и благословить
их, да не в состоянии по великой своей немощи; напоминал им всю историю отпадения
Исидора от православия и с "великим молением" умолял, не ради себя,
а ради спасения душ их, чтобы они не принимали никого, кого бы ни прислал к ним
отступник Исидор, и непоколебимо стояли в православии, хотя бы им грозили за это
смертию, в полной надежде, что если кому случится и умереть за веру Христову,
то такой увенчается венцом мученика. Еще чрез несколько месяцев святитель написал
новое послание ко всем епископам литовским: подробно говорил об измене Исидора,
о своем поставлении в митрополита, о своих трудах для литовских епархий; извещал,
что король Казимир присылал двух своих послов к великому князю Василию Васильевичу
с просьбою о принятии Григория, что князь на это не согласился, а он, митрополит
Иона, со всеми архиепископами и епископами Русской земли признал Григория отлученным
от святой Церкви и чуждым православию; в заключение убеждал литовских епископов,
чтобы и они не принимали Григория, считали его отлученным от Церкви и, если он
начнет учить или писать к ним, не слушали его, а если начнет делать запрещения,
не обращали на них внимания, помня слова Господа: Не убойтеся от убивающих тело,
души же не могущих убити. Наконец, сохранилось послание святителя Ионы, которое
он адресовал отдельно каждому из епископов земли Литовской в конце 1460 или в
начале 1461 г. Повторив и здесь с подробностию то же самое, о чем писал прежде,
святитель еще раз убеждал каждого из этих епископов не сообщаться с отступником
Григорием, блюсти от него свою паству, стоять твердо за православие и присовокуплял:
"А если, сын мой, будет тебе от кого-либо истома за то и нужда, ты бы по
своему к нам исповеданию и обещанию, не принимая пришедшего из Рима и не сообщаясь
с ним, ехал ко мне. А не поедешь ко мне, забыв свое исповедание и обещание, данное
при поставлении своем, и пожелаешь вступить в общение с отcтупником Григорием
или с кем другим, поставленным от латинян, ты сам наложишь на себя страшную и
великую церковную тягость".
Это послание митрополита Ионы в Литву, по всей вероятности, было уже последнее,
потому что вскоре, 31 марта 1461 г., великий святитель Божий скончался. В тяжкие
времена для Церкви и отечества протекла его жизнь. Много сделал он, при своей
пастырской мудрости и ревности, для той и для другого, но не успел предотвратить
разделения Русской митрополии: то, что предвидели уже давно, на что не раз покушались
и прежде, что рано или поздно, но неизбежно должно было совершиться, совершилось
теперь. Половина древних русских православных епархий находилась в странах не
русского государя, а литовского и польского. Литовский великий князь и вместе
король польский не мог без опасений смотреть на подчинение своих подданных иноземному
первосвятителю, действовавшему под влиянием своего великого князя, часто неприязненного
Литве и Польше; не мог не желать, чтобы точно так же быть самостоятельным в своих
владениях, даже по церковным делам, как был самостоятельным государь русский,
а не зависеть от Москвы. Не мог тем более признавать духовную власть Русского
митрополита и содействовать его видам, что сам был другого исповедания, римского,
враждебного православию, и особенно тогда, когда из Рима прислано было повеление
действовать совсем иначе. И король Казимир, исполняя волю папы, вопреки всем усилиям
московского великого князя и митрополита, отнял у последнего все литовско-польские
православные епархии и подчинил их особому митрополиту. Так состоялось окончательное
разделение Русской Церкви на две митрополии: Восточнорусскую, или Московскую,
и Западнорусскую, или Литовскую. В той и другой митрополии начался непрерывный
ряд своих первосвятителей, и первосвятители первой начали называться митрополитами
всея Руси, а первосвятители последней — митрополитами Киевскими и всея Руси. Обе
эти митрополии существовали совершенно отдельно одна от другой, не находились
между собою ни в каких отношениях и имели совершенно различные судьбы. А потому
и в "Истории" будут рассматриваемы нами отдельно.
