Часть первая
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Современный человек, дитя европейской культуры, неизбежно
и с полным основанием рассматривает универсально-исторические проблемы с вполне
определенной точки зрения. Его интересует прежде всего следующий вопрос: какое
сцепление обстоятельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь,
возникли такие явления культуры, которые развивались — по крайней мере как мы
склонны предполагать—в направлении, получившем универсальное значение.
Только на Западе существует наука на той стадии
развития, «значимость» которой мы признаем в настоящее время. Эмпирические знания,
размышления о проблемах жизни и мироздания, философская, а также глубокая теологическая
мудрость жизни, познание и наблюдения поразительной тонкости — все это существовало
и в других странах, прежде всего в Индии, Китае, Вавилоне и Египте (хотя полное
развитие систематической теологии связано с христианством, находившимся иод влиянием,
эллинизма, подступы к ней обнаруживаются в исламе и в ряде индийских сект). Однако
ни вавилонская, ни какая-либо иная культура не знали математического обоснования
астрономии, его дали лишь эллины (что де-
[44]
дает, в частности,
развитие вавилонской астрономии еще более поразительным). В индийской геометрии
отсутствовало рациональное «доказательство» — оно также является продуктом эллинского
духа, как, впрочем, и механика, и физика. Естественным наукам Индии, чрезвычайно
развитым с точки зрения эмпирического знания, не известны ни рациональный эксперимент
(начатки его относятся к античности, а полное развитие — к эпохе Возрождения),
ни современные лаборатории, поэтому в высокоразвитой по своим эмпирическим наблюдениям
и техническим методам медицине Индии отсутствует биологическая, и прежде всего
биохимическая, основа. Ни одна культура, кроме западной, не знает рациональной
химии. Высокоразвитая китайская историография лишена прагматизма, укоренившегося
на Западе со времен Фукидида. У Макиавелли есть предшественники в Индии. Однако
ни в одном учении о государстве, возникшем в странах Азии, нет ни систематики,
подобной Аристотелевой, ни рациональных понятий вообще. Несмотря на все то, что
сделано в области права в Индии (школа Мимансы), несмотря на ряд обширных кодификаций,
созданных преимущественно в Передней Азии, и на появившиеся в Индии и других странах
сборники обычного права, здесь нет того, что позволило бы говорить о рациональной
теории права, нет строго юридических схем и форм юридического мышления, присущих
римскому и сложившемуся на его основе западному праву. Феномен, подобный каноническому
праву,— также порождение Запада.
Аналогично обстоит дело и в области искусства. Музыкальный
слух у других народов был, пожалуй, тоньше. чем у современных народов Запада,
и, уж во всяком случае, не менее тонким. Полифония различных типов была широко
распространена во всем мире, сочетание ряда инструментов, ведение мелодической
линии мы находим повсюду. Все наши рационально вычисленные интервалы известны
были и за пределами Запада. Однако рациональная гармоническая музыка — как контрапункт,
так и аккордово-гармоническая фактура,— оформление звукового материала на основе
трех главных трезвучий и гармонической терции, наш хроматизм и энгармонизм, которые
со времен Возрождения получили (вместо прежнего толкования в пространственных
представлениях) свое гармоническое рациональное обоснование, наш оркестр с его
струнным квартетом в качестве главного
[45]
стержня и с организацией
группы духовых инструментов, генерал-бас, наше нотное письмо, введение которого
и сделало, собственно говоря, возможным композицию и заучивание современных музыкальных
произведений, то есть вообще их существование во времени, сонаты, симфонии, оперы
(хотя программная музыка, тембр, альтерация звука и хроматизм как выразительные
средства музыки были известны многим народам) и необходимые для их исполнения
инструменты: орган, фортепиано, скрипка — все это существовало только на Западе.
Стрельчатая арка как декоративный элемент была известна
многим народам Азии и античного мира; небезызвестен был, вероятно, на Востоке
и стрельчатый крестовый свод. Однако рациональное использование готического свода
как средства распределения тяжести и перекрытия любых пространственных форм —
прежде всего в качестве конструктивного принципа монументальных строений,— как
основы стиля, включающего в себя в виде декоративного элемента скульптуру
и живопись и созданного в средние века, не встречается нигде, кроме Запада. Не
известны вне Запада и решение проблемы купола (хотя технические основы его заимствованы
у народов Востока), и тот вид «классической» рационализации искусства в целом—
в живописи посредством рационального использования линейной и воздушной перспективы,—
который был создан у нас Возрождением. Книгопечатание существовало в Китае. Однако
печатная . литература, то есть литература, рассчитанная только на печать,
возможная только с момента появления печатного станка, прежде всего пресса,
периодика, возникла на Западе. Всевозможные высшие учебные заведения, в том числе
и такие, которые формально напоминают наши университеты и академии, существовали
у разных народов (Китай, страны ислама). Но лишь Западу известна рациональная
и систематическая, то есть профессиональная, научная деятельность, специалисты-ученые
в том специфическом современном смысле, который предполагает их господствующее
в данной культуре положение, прежде всего в качестве специалистов-чиновников
— опоры современного западного государства и современной западной экономики.
В других культурах обнаруживаются лишь начатки этого явления, но нигде не обрело
оно столь конститутивного для социального
[46]
устройства значения,
как на Западе. Конечно, «чиновник», даже специализировавшийся в определенной области,
издавна известен различным культурам. Однако полной зависимости всей жизни, всех
ее политических, технических и экономических предпосылок от организации
профессионально подготовленных чиновников, подчинения всего человеческого существования
технически, коммерчески и прежде всего юридически образованным государственным
чиновникам, которые являются носителями основных повседневных функций социальной
жизни. не было ни в одной стране, кроме современного Запада. Организация политических
и социальных групп в сословия была широко распространена. Однако уже сословное
государство — rex et regnum в
западном понимании — известно только Западу. И наконец, парламенты с их периодически
избираемыми «народными представителями», с их демагогией и господством партийных
лидеров в качестве ответственных перед парламентом «министров» возникли на Западе,
хотя «партии» как организации, направленные на захват политической власти и общественно-политического
влияния, безусловно, были известны во всем мире. Вообще «государство» как политический
институт с рационально разработанной «конституцией», рационально разработанным
правом и ориентированным на рационально сформулированные правила, на «законы»,
управлением чиновников-специалистов в данной существенной комбинации решающих
признаков известны только Западу, хотя начатки всего этого были и в других культурах.
Так же обстоит дело с самым могучим фактором нашей современной
жизни — с капитализмом.
«Стремление к предпринимательству», «стремление к наживе»,
к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде само по себе ничего общего не
имеет с капитализмом. Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей,
кучеров, художников, кокоток, чиновников-взяточников, солдат, разбойников, крестоносцев,
посетителей игорных домов и нищих — можно с полным правом сказать, что оно свойственно
all sorts and conditions of men всех эпох и стран мира, повсюду, где для этого существовала
или существует какая-либо объектив-
[47]
ная возможность.
Подобные наивные представления о сущности капитализма принадлежат к тем истинам,
от которых раз и навсегда следовало бы отказаться еще на заре изучения истории
культуры. Безудержная алчность в делах наживы ни в коей мере не тождественна капитализму
и еще менее того его «духу». Капитализм может быть идентичным обузданию
этого иррационального стремления, во всяком случае, его рациональному регламентированию.
Капитализм безусловно тождествен стремлению к наживе в рамках непрерывно действующего
рационального капиталистического предприятия, к непрерывно возрождающейся
прибыли, к рентабельности. И таковым он должен быть. Ибо в рамках капиталистической
системы хозяйств предприятие, не ориентированное на рентабельность, неминуемо
осуждено на гибель. Попытаемся дать рассматриваемому явлению более точное определение,
чем это обычно делается. «Капиталистическим» мы здесь будем называть такое ведение
хозяйства, которое основано на ожидании прибыли посредством использования возможностей
обмена, то есть мирного (формально) приобретательства. Основанное
на насилии (как формально, так и по существу), приобретательство следует своим
особым законам, и нецелесообразно (хотя это и нельзя воспретить) подводить его
под одну категорию с той деятельностью, которая в конечном итоге ориентирована
на возможность получения прибыли посредством обмена1. Там, где существует
рациональное стремление к капиталистической прибыли, там соответствующая деятельность
ориентирована на учет капитала (Kapitalrechnung).
Это значит, что она направлена на планомерное использование материальных средств
или личных усилий для получения прибыли таким образом, чтобы исчисленный в балансе
конечный доход предприятия, выраженный материальными благами в их денежной ценности
(или, если речь идет о постоянно действующем предприятии, периодически исчисляемая
в балансе стоимость материальных благ в денежной ценности), превышал
«капитал», то есть стоимость использованных в предприятии материальных средств
(в постоянно действующем предприятии превышал бы их при каждом составлении
баланса). При этом не имеет значения, идет ли речь о товарах in natura, переданных в форме комменды
купцу, отправляющемуся в путешествие, — доход в этом случае может быть выражен
только в това-
[48]
pax in natura,
полученных в результате торговых сделок,— или о промышленном предприятии, чьи
компоненты в виде строений, машин, капитала, сырья, полуфабрикатов и готовых продуктов
являются как бы воплощением требований, ответом на которые должны быть определенные
обязательства. Решающим для всех этих типов приобретательства является учет
капитала в денежной форме, будь то в виде современной бухгалтерской отчетности,
будь то в форме самого примитивного и поверхностного подсчета. Такого рода исчисления
совершаются на начальной стадии при составлении баланса, предшествуют каждому
мероприятию в виде калькуляции, служат средством контроля и проверки целесообразности
отдельных действий и помогают установить размер «прибыли» при завершении мероприятия.
При заключении торговой сделки типа комменды первоначальный учет сводится к установлению
стоимости переданных товаров, которая должна быть признана всеми ее участниками
(это, разумеется, не относится к тем случаям, когда доля участников комменды выражена
в денежной форме). Завершающая стадия — оценка наличных товаров, на основании
которой устанавливается доля прибыли или убытка отдельных участников комменды.
Калькуляция же при рациональном ведении дел лежит в основе каждого действия торговца,
получившего комменду. Отсутствие точного расчета и оценки (обычно они производятся
приблизительно в соответствии с традицией и привычкой) наблюдается и по сей день
в тех случаях, когда нет прямой необходимости производить точный расчет. Однако
это характеризует лишь степень рациональности капиталистического предприятия.
Для определения понятия важно лишь то, что хозяйственная
деятельность действительно ориентирована из сопоставление дохода и издержек
в денежном выражении, как бы примитивно это ни совершалось. В этом смысле «капитализм»
и «капиталистические» предприятия с достаточно рациональным учетом движения капитала
существовали во всех культурных странах земного шара — насколько мы можем
судить по сохранившимся источникам их хозяйственной жизни: в Китае, Индии, Вавилоне,
Египте, в средиземноморских государствах древности, средних веков и нового времени.
Существовали не только отдельные изолированные предприятия, но и целые
хозяйства, полностью ориентированные на бес-
[49]
прерывное возникновение
новых капиталистических предприятий, и постоянные «промыслы», хотя именно торговля
долгое время не носила характер нашего постоянно действующего предприятия, а была,
по существу, только серией торговых сделок; лишь постепенно в отдельных отраслях
установилась та внутренняя связь, которая стала характеризовать именно деятельность
крупных торговцев. Очевидно, что капиталистические предприятия и капиталистические
предприниматели, занятые не только временно, но и постоянно на данном предприятии,
существуют издавна и имели повсеместно весьма широкое распространение.
Однако возникший на Западе капитализм приобрел новое
значение, и, что особенно важно, появились такие его типы, формы и направления,
которых ранее нигде не было. Во всем мире существовали торговцы, крупные и розничные,
занятые местной торговлей и торговлей иноземной, производились ссудные операции
всех видов, были банки с самыми различными функциями, по существу напоминающими
западные банки XVI в., морская ссуда, комменда и подобные им сделки и ассоциации
были широко распространены и в виде постоянно действующих предприятий. Повсюду,
где государственные учреждения нуждались в денежных средствах, появлялся
заимодавец — так было в Вавилоне, Элладе, Индии, Китае и Риме. Он финансировал
войны и морской разбой, всевозможные поставки и строительство при освоении заморских
стран, выступал в качестве колонизатора, плантатора, использующего труд рабов
или рабочих (подвергавшихся прямой или скрытой эксплуатации), получал на откуп
домены, должности и в первую очередь налоги, финансировал вождей партий, чтобы
они могли быть избраны, и кондотьеров — чтобы они могли вести гражданские войны.
И наконец, заимодавец выступал в качестве «спекулянта» во всевозможных денежных
операциях. Представители такого рода предпринимательства — капиталистические авантюристы
— существовали во всем мире. Их шансы на успех (вне торговых, кредитных и
банковских операций) либо носили обычно чисто иррационально-спекулятивный характер,
либо были ориентированы на насилие, прежде всего на добычу; эта добыча могла извлекаться
непосредственно в ходе военных действий или посредством длительной фискальной
эксплуатации государственных подданных.
[50]
Капитализм грюндеров, крупных спекулянтов, колонизаторов
и финансистов часто сохраняет ряд подобных черт и в современной действительности
Запада даже в мирное время; особенно же близок к нему капитализм, ориентированный
на войну. Отдельные — лишь отдельные — черты крупной международной торговли
в наши дни, как, впрочем, и в прошлом, также родственны авантюристическому капитализму.
Однако наряду с этим типом капитализма Западу нового времени известен и
другой, нигде более не существовавший, — рациональная капиталистическая организация
свободного (формально) труда. В других странах существовали лишь
отдельные предпосылки подобной организации. Так, организация несвободного
труда достигла известной рационализации на плантациях, в очень ограниченной степени
— в античных эргастериях и, пожалуй, в еще меньшей — в феодальных поместьях и
мастерских феодалов или на заре нового времени в домашнем ремесле, где работали
крепостные и зависимые от феодалов люди. Что касается свободного труда, то за
пределами Запада мы лишь в отдельных случаях располагаем данными о наличии «домашней
промышленности», повсеместно же применение труда наемных работников не только
не привело к созданию мануфактур, но даже не создало рациональной организации
для обучения ремеслу наподобие средневековых цехов Запада. Исключение составляют
очень немногочисленные и совершенно специфические, во всяким случае, в корне отличные
от современных предприятия, прежде всего в рамках государственных монополий. Однако
ориентированная на товарный рынок, а не на политическую борьбу или иррациональную
спекуляцию рациональная организация предприятия — не единственная особенность
западного капитализма. Современная рациональная организация капиталистического
предприятия немыслима без двух важных компонентов: без господствующего в современной
экономике отделения предприятия от домашнего хозяйства и без тесно связанной
с этим рациональной бухгалтерской отчетности. Отделение места производства
и продажи товаров от местожительства производителей встречается и в других странах
и в другие эпохи (примером может служить как восточный базар, так и античные эргастерии).
Капиталистические ассоциации, осуществляющие калькуляцию в рамках отдельного предприятия,
мы также нахо-
[51]
дим в ряде стран
Востока и античного мира. Однако по сравнению с современной автономией промышленных
предприятий это не более чем начатки. Прежде всего потому, что в них полностью
отсутствуют (или лишь намечаются) внутренние средства этой автономии: рациональная
бухгалтерская отчетность и юридически оформленное разделение капитала
предприятия и личного имущества предпринимателя2. Тенденция развития
повсюду вела здесь к тому, чтобы в рамках крупного землевладения, в домохозяйстве
(«ойкосе») правителей и феодалов возникали ремесленные предприятия, и тенденция
эта, как показал уже Родбертус, носит совершенно иной, даже прямо противоположный
характер, несмотря на некоторое поверхностное сходство с описываемой нами.
Однако свое нынешнее значение все особенности западного
капитализма в конечном итоге обрели лишь благодаря капиталистической организации
труда. С этим связана и так называемая «коммерциализация», то есть появление ценных
бумаг и биржи, рационализировавшей спекуляцию. Ибо без рациональной капиталистической
организации труда все особенности капитализма, в том числе тенденция к коммерциализации,
и в отдаленной степени не получили бы того значения, которое они обрели впоследствии
(если они вообще были бы возможны). Прежде всего они не оказали бы такого влияния
на социальную структуру общества и все связанные с ней специфические проблемы
современного Запада. Точная калькуляция — основа всех последующих операций — возможна
лишь при использовании свободного труда. Поскольку за пределами Запада
не было рациональной организации труда, постольку (и потому) остальные страны
мира не знали и рационального социализма. Безусловно, что так же, как всему
миру известны были городское хозяйство, продовольственная политика городов, меркантилизм,
социальная политика правителей, рационирование, регулирование хозяйства, протекционизм
и теории laissez-faire (в Китае), известны были и коммунистические, и социалистические
хозяйства самых различных видов: коммунизм, обусловленный семейными, религиозными
или военными причинами; государственно-социалистические (в Египте), монополистически-картельные
и потребительские организации всевозможных типов. Однако так же, как понятия «бюргер»
не существовало нигде, кроме Запада, а понятия «буржуазия» нигде,
[52]
кроме современного
Запада, — несмотря на то что повсюду существовали когда-то привилегии городского
рынка, цехи, гильдии и прочие юридически оформленные различия города и деревни
— нигде, кроме Запада, не было и не могло быть «пролетариата» как класса,
поскольку не было рациональной организации свободного труда в форме предприятия.
Издавна в самых различных формах существовала «классовая борьба» между кредиторами
и должниками, землевладельцами и обезземеленными крестьянами, зависимыми людьми
или арендаторами, представителями торговых слоев и потребителями или землевладельцами.
Однако даже та борьба, которая велась в средние века на Западе между скупщиками
и ремесленниками, в других странах существовала лишь в зачаточном состоянии. За
пределами Запада полностью отсутствует характерная для современного мира противоположность
между крупными промышленниками и свободными наемными рабочими. Поэтому нигде,
кроме Запада, не могла сложиться та проблематика, которая свойственна современному
социализму.
Следовательно, для нас в чисто экономическом аспекте
главной проблемой всемирной истории культуры является не капиталистическая деятельность
как таковая, в разных странах и в различные периоды меняющая только свою форму;
капитализм по своему типу может выступать как авантюристический, торговый, ориентированный
на войну, политику, управление и связанные с ними возможности наживы. Нас интересует
возникновение буржуазного промышленного капитализма с его рациональной
организацией свободного труда, а в культурно-историческом аспекте — возникновение
западной буржуазии во всем ее своеобразии, явление, которое, правда, находится
в тесной связи с возникновением капиталистической организации труда, но не может
считаться полностью идентичным ему. «Буржуазия» в сословном смысле существовала
и до возникновения специфически западного капитализма. Правда, только на
Западе. Совершенно очевидно, что специфический современный капитализм в значительной
степени связан с развитием техники и созданными ею новыми возможностями.
В настоящее время его рациональность в большой мере обусловлена исчисляемостью
решающих технических факторов, которые образуют основу точной калькуляции, а это,
в сущности, означает, что такая рациональность зиждется
[53]
на своеобразии западной
науки, прежде всего естественных наук с их рациональным математическим обоснованием
и точными экспериментальными методами. Развитие этих наук и основанной на них
техники в свою очередь стимулировалось и стимулируется поныне теми преимуществами,
которые предоставляются в ходе практического применения в капиталистической экономике
результатов естественнонаучного исследования. Правда, возникновение западноевропейской
науки обусловлено не этими явлениями. Уже в Индии был известен позиционный принцип,
индийцы знали и алгебру, они же изобрели десятичную позиционную систему счисления,
которая была использована развивающимся капитализмом Запада, тогда как
в Индии она не привела к внедрению методов современной калькуляции и составления
баланса. Развитие математики и механики также не было обусловлено капиталистическими
интересами. Однако техническое применение научного знания, которое стало
решающим фактором в преобразовании жизненного уклада народных масс, возникло благодаря
тому, что определенные начинания получали на Западе экономическое поощрение. Это
было тесно связано со своеобразием социального устройства западного общества.
Неизбежно возникает вопрос: с какими же компонентами отмеченного своеобразия
было связано это поощрение? Ибо все они не могут быть одинаково значимыми. К безусловно
важным компонентам следует отнести рациональную структуру права и управления.
Ибо современный рациональный промышленный капитализм в такой же степени, как в
исчисляемых технических средствах производства, нуждается в рационально разработанном
праве и управлении на основе твердых формальных правил, без которых может обойтись
авантюристический, спекулятивно-торговый капитализм и политически обусловленный
капитализм всевозможных видов, но не рациональное частнохозяйственное предприятие
с его основным капиталом и точной калькуляцией. Подобное право и подобное
управление в требуемой юридической и формальной законченности предоставлял
хозяйственной сфере лишь Запад, Естественно возникает вопрос: где истоки
этого права? Как показывает изучение данной проблемы, капиталистические интересы
наряду с другими факторами, безусловно, также способствовали утверждению
и господству в области права и управления сословия
[54]
профессионально обученных
в нормах рационального права юристов. Однако никоим образом нельзя считать, что
создали это сословие только такие интересы или преимущественно они. И не они создали
это право. В ходе развития действовали и совсем иные силы. Почему, в самом деле,
капиталистические интересы не привели к аналогичным результатам в Китае или Индии?
Почему в этих странах вообще не вступили на характерный для Запада путь рационализации
ни наука, ни искусство, ни государство, ни экономика?
Во всех приведенных выше своеобразных явлениях речь,
очевидно, идет о специфическом «рационализме», характеризующем западную культуру.
Между тем в это понятие можно вкладывать самый различный смысл (на это мы неоднократно
будем указывать в. ходе нашего дальнейшего изложения). Существует, например, «рационализация»
мистического созерцания (то есть такого отношения к жизни, которое с иных точек
зрения представляется специфически «иррациональным»), но также и рационализация
хозяйства, техники, научного исследования, воспитания, войны, права и управления.
Более того, и в рамках каждой подобной области «рационализация» может быть проведена
с самых различных позиций при различной целенаправленности, причем то, что с одной
точки зрения является «рациональным», с другой, может оказаться «иррациональным».
Поэтому во всех культурах существовали самые различные рационализации в самых
различных жизненных сферах. Характерным для их культурно-исторического различия
является то, какие культурные сферы рационализируются и в каком направлении.
Следовательно, вопрос вновь сводится к тому, чтобы определить своеобразие
западного, а внутри него современного западного рационализма и объяснить его развитие.
Любая подобная попытка толкования должна ввиду фундаментального значения экономики
принимать во. внимание прежде всего экономические условия. Однако нельзя упускать
из виду и обратную каузальную связь. Ибо в такой же степени, как от рациональной
техники и рационального права, экономический рационализм зависит и от способности
и предрасположенности людей к определенным видам практически-рационального жизненного
поведения. Там, где определенные психологические факторы служат ему препятствием,
развитие хозяйственно-рационального жизненного поведения так-
[55]
же наталкивается
на серьезное внутреннее противодействие. В прошлом основными формирующими жизненное
поведение элементами повсюду выступали магические и религиозные идеи и коренившиеся
в них этические представления о долге. О них и пойдет речь в последующем
изложении, в основу которого положены опубликованные ранее и переработанные для
настоящего издания статьи.
В первых двух более ранних по времени написания статьях
делается попытка подойти к наиболее трудному для восприятия аспекту рассматриваемой
проблемы под одним чрезвычайно важным углом зрения: речь идет об обусловленности
«хозяйственного мышления», «этоса» данной формы хозяйства определенной религиозной
направленностью. Иллюстрацией этой обусловленности должна служить связь современного
хозяйственного «этоса» с рациональной этикой аскетического протестантизма. Здесь
рассматривается, следовательно, лишь одна сторона определенного каузального
отношения. В последующих статьях, посвященных «хозяйственной этике мировых религий» , делается попытка на основании обзора
взаимосвязи между наиболее важными религиями, с одной стороны, хозяйством и социальным
расслоением — с другой, проанализировать обе стороны каузального отношения
в той мере, в какой это необходимо для того, чтобы установить элементы, допускающие
сравнение с западным развитием. Ведь лишь таким образом возможно сколько-нибудь
однозначное каузальное сведение тех моментов религиозной хозяйственной
этики Запада, которые свойственны только ей и отличают ее от других. В настоящих
статьях автор ни в коей мере не претендует на то, чтобы дать общий анализ различных
культур, пусть даже в самой сжатой форме. В каждой культурной сфере намеренно
подчеркивается только то, что находилось и находится в противоречии с западным
культурным развитием. Статьи эти полностью ориентированы лишь на то, что является
важным для анализа за-
[56]
ладного развития
именно под этим углом зрения. Иной метод для достижения нашей цели не представляется
нам возможным. Однако для устранения недоразумений необходимо со всей решительностью
указать на границы поставленной нами задачи. Читателя, недостаточно знакомого
с данной проблематикой, следует предостеречь еще в одном отношении, а именно от
переоценки значения данного исследования. Совершенно очевидно, что ни синолог,
ни индолог, ни семитолог или египтолог не найдет здесь для себя ничего нового
по существу интересующих его вопросов. Хотелось бы надеяться на то, что специалисты
не обнаружат никаких фактических неправильностей в той части нашего исследования,
которая существенна для нашей концепции. В какой степени автору удалось
в границах, доступных неспециалисту, приблизиться к этому идеалу, не ему судить.
Совершенно очевидно, что исследователь, вынужденный пользоваться переводами и
прибегать для правильного понимания громадного количества документов и нарративных
источников к специальной, очень противоречивой литературе (значение этих контроверз
он также не может самостоятельно оценить), имеет все основания весьма скромно
оценивать свои работы. Тем более что и количество переводов подлинных «источников»
(то есть надписей и грамот) в некоторых случаях (особенно для Китая) очень невелико
по сравнению с тем, что имеется в наличии и что важно. Из всего вышесказанного
ясно. что упомянутые статьи носят чисто предварительный характер, особенно
в той части, где речь идет о странах Азии3. Окончательное суждение
надлежит вынести специалистам. Эти статьи вообще были написаны лишь потому, что
вплоть до настоящего времени нет таких специальных исследований, которые ставили
бы себе подобную цель и рассматривали бы материал под таким специфическим углом
зрения. И если любое научное исследование в конечном итоге устаревает, то к настоящей
работе это относится в первую очередь. В исследованиях такого рода неизбежно приходится
прибегать к сравнениям, в ходе которых, несмотря на все связанные с этим сомнения,
автор вынужден привлекать материал, выходящий за рамки его непосредственной специализации.
При этом приходится иметь в виду все проистекающие из этого последствия и отдавать
себе отчет в том, что проделанная работа в данном случае отнюдь не является гаран-
[57]
тией успеха. В наши
дни мода и литературные склонности породили уверенность, что можно обойтись без
специалиста или свести его роль к вспомогательной деятельности на службе «созерцателя»,
интуитивно воспринимающего действительность. Почти все науки обязаны кое-чем дилетантам,
часто даже весьма ценной постановкой вопросов. Однако возведение дилетантизма
в научный принцип было бы концом науки. Пусть тот, кто ищет созерцаний, отправляется
в кино. Впрочем, ему в громадном количестве предоставляется на данном уровне решение
интересующих его проблем и в литературной форме4. Ничто не является
более чуждым нашим, в высшей степени трезвым и строго эмпирическим по своему замыслу
исследованиям, чем такого рода настроения. И еще мне хотелось бы прибавить следующее:
тот, кто ждет «проповеди», пусть идет в собрание сектантов. Мы ни одним словом
не упоминаем о ценностном соотношении сравниваемых здесь культур. Не подлежит
сомнению, что человек, обозревающий какой-либо отрезок того бесконечного движения,
которому подвластны судьбы людей, ощущает оглушительные удары рока. Но ему следовало
бы воздержаться от своих ничтожных комментариев; они здесь так же неуместны, как
выражение восторга при виде моря или гор, разве что человек чувствует себя способным
воплотить свои ощущения в произведении искусства или выразить их в пророческом
обращении к людям. Во всех остальных случаях бесконечные толки об «интуиции» означают
обычно не что иное, как неспособность ощущать должную дистанцию по отношению к
объекту, а это достойно такого же осуждения, как аналогичная позиция по отношению
к человеку.
Мы считаем необходимым пояснить, почему мы для достижения
нашей цели не привлекли этнографический материал в той степени, в которой
это было бы необходимо для подлинно глубокого исследования поставленной проблемы,
особенно там, где речь идет о религиозности народов Азии. Произошло это не только
потому, что человеческая работоспособность имеет свои границы, но и потому, что
речь здесь идет о воздействии именно религиозно обусловленной этики тех слоев,
которые были «культуртрегерами» в каждой из изучаемых стран. Речь идет о влиянии,
оказываемом именно их жизненным поведением. Справедливо, конечно, что и
это жизненное поведение может быть понято во всем своем своеобразии
[58]
только в том случае,
если сопоставить его с данными этнографии и фольклора. Мы вполне осознаем этот
пробел, который будет неминуемо обнаружен этнографом, и надеемся в какой-то мере
восполнить его при систематическом изучении материала в работе по социологии религии. Подобная
задача вышла бы, однако, за рамки настоящего исследования с его определенным образом
ограниченными целями. Здесь мы вынуждены были удовлетвориться попыткой выявить
те черты различных религий, которые допускают сравнение с религиями западных
культур.
В заключение следует остановиться на антропологическом
аспекте проблемы. Поскольку определенные типы рационализации мы постоянно
обнаруживаем на Западе, и только там, даже в тех сферах жизненного поведения,
которые (как будто) развиваются независимо друг от друга, легко может сложиться
впечатление, что основой этого служат наследственные качества. Автор признает,
что лично, по своим субъективным воззрениям, он склонен придавать большое значение
биологической наследственности. Однако, несмотря на значительные успехи антропологии,
он в настоящее время не видит пути для того, чтобы точно определить или даже предположительно
выяснить вклад антропологии в намеченном здесь направлении — ни степень
ее возможного влияния, ни характер и форму ее воздействия. Одной из задач будущего
социологического и исторического исследования должно быть прежде всего выявление
всех тех влияний и каузальных рядов, которые могут быть удовлетворительно объяснены
как реакции на судьбы человечества и среду. Только в этом случае (если к тому
же сравнительная расовая неврология и психология выйдут из своей начальной стадии,
а в этих науках уже обнаруживается ряд многообещающих направлений) можно надеяться
на удовлетворительные результаты такой постановки проблемы5. В настоящее
время подобная необходимая предпосылка, по нашему мнению, отсутствует, поэтому
ссылка на «наследственность» означала бы опрометчивый отказ от той степени познания,
которая может быть доступна сегодня, и попытку свести проблему к неизвестным
еще (в настоящее время) факторам.
[59]
ПРИМЕЧАНИЯ
1. В этом, как и в ряде других пунктов, я расхожусь с
нашим уважаемым ученым Л. Брентано (см.: Brentano L. Die Anfange des modernen Kapitalismus. Munchen,
1916) прежде всего терминологически, но также и по существу. Мне не представляется целесообразным подводить под одну категорию столь
различные явления, как нажива, приобретенная в виде добычи, и нажива, полученная
в результате управления предприятием; еще менее целесообразно считать «духом»
капитализма — в отличие от других форм наживы — всякое стремление к получению
денег. Если последнее, как нам представляется, не оставляет места для понятий
в их точном значении, то первое лишает западный капитализм той его специфики,
которая отличает его от других форм капитализма. В «Философии денег» Г. Зиммеля
(1900) также в ущерб объективному изложению слишком сближаются «денежное хозяйство»
и «капитализм». В работах В. Зомбарта, ч прежде всего в последнем издании
его прекрасной работы «Современный капитализм» (2-е изд., 1916—1917), специфике
западного капитализма — рациональной организации труда — также не уделено
должного внимания; подчеркиваются те факторы, которые существовали во всем мире
(так по крайней мере представляется мне при моей постановке проблемы).
2. Эту противоположность не надо, конечно, понимать как абсолютную. В рамках
ориентированного на политику (прежде всего фискального) капитализма уже в средиземноморских
и восточных государствах древности, а также в Китае и Индии возникали длительно
действующие предприятия, где ведение бухгалтерских книг (до нас дошли лишь небольшие
их отрывки), по всей видимости, носило «рациональный» характер. Теснейшим образом
связан ориентированный на политику авантюристический капитализм с рациональным
промышленным капитализмом в период возникновения современных банков, в
частности Английского банка, основой которых обычно являлись деловые операции,
обусловленные политическими и военными мотивами. В этом смысле показательно
противопоставление такой индивидуальности, как, например, Патерсон,— типичного
promoter — тем членам правления,
которым Патерсон был обязан своим длительным влиянием и которых очень скоро стали
называть «the Puritan usurers of the Grocers' Hall» (пуританскими поставщиками из Grocers' Hall), так же как и крах политики этого «солиднейшего» банка
в связи с основанием Южноокеанской компании. Границы вышеуказанного противопоставления
не могут быть точно обозначены, но они существуют. Крупные promoters (грюндеры) и financiers (финансисты) не создали рациональной организации труда,
так же как (в целом и с отдельными исключениями) не создали ее типичные представители
финансового и политического капитализма — евреи. Сделали это совсем другие люди
(вернее, тип людей!).
3.Моих знаний в области гебраистики совершенно недостаточно.
4.Вряд ли есть необходимость
указывать на то, что под эту категорию не подходят такие работы, как: Jaspers К. Psychologie der Weltanschauungen, 1919; Klages L. Prinzipien der Characterologie, 1910, и им подобные,— все
они исходят из иных отправных пунктов, чем настоящее исследование. Здесь не место
приводить наши соображения по этому вопросу.
5.Подобную точку зрения несколько лет назад высказал
в разговоре со мной один очень известный психиатр.
