Оп.: Творения ... Василия Великого ... Спб.: изд-во П.П.Сойкина, 1911. Т.
2. С. 91-100.
Беседа 4
О благодарении
Слышали вы слова Апостола, с которыми
обращается он к фессалоникийцам, предписывая закон для целой жизни; потому что
учение преподавалось тем, которые когда-либо обращались с Апостолом, польза же
учения простирается на всю человеческую жизнь. Всегда радуйтеся, говорит
он, непрестанно молитеся. О всем благодарите (1 Фес. 5, 16-18). Что значит
радоваться? Какая от того польза? Как возможно исправлять непрестанную молитву
и воздавать за все благодарение Богу? Об этом, по мере возможности, поговорим
несколько после. Предварительно же нужно нам заняться тем, что возражают противники,
клевеща, что предписанное законом невозможно. Они говорят: что за добродетель
- проводить день и ночь в излиянии души, веселясь и радуясь? Да и как возможно
успеть в этом, когда окружают нас тысячи не от нас зависящих бедствий, которые
производят в душе необходимое уныние, и в которых радоваться и благодушествовать
еще более невозможно, нежели сожигаемому не чувствовать боли и пронзаемому не
мучиться?
А может быть, иной и из окружающих нас здесь, болезнуя
сею немощию рассудка, в извинение своих грехов представляет такие же предлоги;
по причине своего нерадения о соблюдении заповедей, думает обратить сие в укоризну
законодателю, что предписывает невозможное. И он говорит: как можно мне всегда
радоваться, когда причины радости не в моей власти? Ибо то, что производит радость,
вне нас, а не в нас; например, прибытие друга, свидание с родителями после долговременной
разлуки, находка денег, почести от людей, восстановление здоровья после тяжкой
болезни и прочее благоденствие жизни: дом всем изобилующий, сытный стол, дружелюбные
сообщники в веселии, доставляющие удовольствие слуху и зрелища, здоровье близких
родных, благоуспешное течение жизни их во всем прочем, потому что прискорбны не
только нас самих постигающие огорчения, но и те, которые опечаливают друзей и
родных. А потому все это необходимо для составления радости и душевного самодовольствия.
И сверх того, когда случается видеть падение врагов, поражение злоумышляющих,
вознаграждение благодетелей, и одним словом, когда ни настоящие, ни ожидаемые
затруднения нимало не возмущают жизни нашей, тогда может быть радость в душе.
Итак, для чего же дана нам заповедь, исполнение которой не в нашем произволении,
но бывает следствием других причин? Да как и молиться буду непрестанно, когда
телесные нужды необходимо обращают на себя помышление души, и невозможно, чтобы
мысль в одно и то же время делилась между двумя заботами? Но мне повелевают и
благодарить за все. Ужели благодарить, когда меня мучат, издеваются надо мною,
растягивают меня на колесе, выкалывают мне глаза? Ужели благодарить, когда ненавистник
наносит мне бесчестные удары, когда цепенею от стужи, когда мучусь голодом, когда
привязан я к дереву, когда вдруг я обесчадел или лишился и самой жены, когда от
кораблекрушения внезапно потерял достаток, попался на море разбойникам или на
суше грабителям, когда я в ранах, оклеветан, стал нищим, живу в темнице? Все сие
и еще многое другое собирают вместе обвиняющие законодателя, думая обратить в
оправдание своим грехам ту клевету, что предписанное нам невозможно.
Что же скажем на сие? То, что Апостол имеет в виду
другое и пытается души наши вознести с земли на высоту и ввести в небесный образ
жизни. Они, не постигая великой мысли законодателя, в телесных страстях, как черви
около грязи, обвиваясь около земли и плоти, требуют возможности исполнять апостольские
предписания. Апостол же приглашает всегда радоваться не всякого, но того, кто
подобен ему самому, не живет уже во плоти, но имеет живущего в себе Христа; потому
что общение с высочайшим из благ никак не допускает сочувствия с тем, что беспокоит
плоть; но хотя бы и рассекаема была плоть, расторжение связи остается в страждущей
части тела, распространение же боли не может доходить до силы в душе. Ибо, если,
по апостольскому совету, умертвили мы уды, яже на земли (Кол. 3, 5), и
носим мертвость Иисусову в теле (2 Кор. 4, 10), то необходимо, чтобы
удар, нанесенный умерщвленному телу, не доходил до души, которая отрешена от общения
с ним. Также бесчестия, потери и смерть ближних, не будут восходить до ума и возвышенность
души низводить до сочувствия с здешним. Ибо, если подвергшиеся неприятностям рассуждают
одинаково с человеком к себе внимательным, то не причинят они скорбей другому,
потому что и сами беспечально переносят приключившееся с ними. Если же живут по
плоти, то и в этом случае не причинят скорби, но будут признаны жалкими, не столько
по тесноте своих обстоятельств, сколько потому, что избрали для себя не то, что
должно. Вообще, душа, однажды объятая любовию к Создавшему и привыкшая увеселяться
тамошними красотами, от разнообразного превращения плотских страданий не утратит
своей радости и благодушия; но скорбное для других увеличит ее веселие. Таков
был Апостол, который благоволил в немощех, в скорбех, во изгнаниих, в бедах,
хвалился своею нищетою, находясь во алчбе и жажди, в зиме и наготе, во изгнаниях
и теснотах (2 Кор. 6, 4; 11, 27); при чем другие скорбят и отрекаются от жизни,
при том Апостол радуется. Поэтому непонимающие апостольской мысли и не разумеющие,
что он призывает нас к жизни евангельской, дерзают обвинять Павла, будто предписывает
нам невозможное.
Но пусть узнают, сколько Божией великодаровитостию
дано нам поводов разумно радоваться. Мы из небытия приведены в бытие, сотворены
по образу Создавшего, имеем и разум, и слово, которые составляют совершенство
нашей природы, и которыми познали мы Бога. Тщательно же изучая красоты творения,
по оным, как по некоторым письменам, уразумеваем великий Божий о всем Промысл
и Божию премудрость. Мы имеем способность различать доброе и худое; самою природою
научены избирать полезное и отвращаться вредного. Будучи отчуждены от Бога грехом,
снова воззваны мы к общению (с Ним), освобожденные кровию Единородного от бесчестного
рабства. А надежда воскресения, а наслаждения ангельскими благами, Царство на
небесах, обетованные блага, превосходящие силу разумения и слова!
Как же всего этого не признавать достаточною причиною
к непрекращающейся радости и к непрестанному веселию, а напротив того, думать,
что тот, кто пресыщает чрево, забавляется звуками свирели, возлежит на мягком
ложе, тот один проводит жизнь, достойную радости? А я бы сказал, что имеющим ум,
прилично - о нем плакать, ублажать же должно тех, которые настоящую жизнь проводят
в надежде будущего века и настоящее обменивают на вечное. Соединившиеся с Богом,
хотя пребывают в пламени, как три отрока в Вавилоне, хотя заключены вместе со
львами, хотя поглощены китом, должны и нами быть ублажаемы, и сами проводить жизнь
в радости, не скорбя о настоящем, но увеселяясь надеждою на уготованное нам впоследствии.
Ибо думаю, что добрый подвижник, однажды вступив на поприще благочестия, мужественно
должен переносить удары противников, в надежде славы - быть увенчанным. И в телесных
подвигах, привыкшие к трудам ратоборства не теряют духа от боли удара, но продолжают
борьбу с противником, по причине желания, чтобы их провозгласили победителями,
презирая настоящие труды. Так и у ревнителя добродетели, хотя встретится что-либо
трудное, не омрачит сие радости; потому что скорбь терпение соделовает, терпение
же искусство, искусство же упование, упование же не посрамит (Рим. 5, 3-5).
Посему тот же Апостол и в другом месте повелевает нам в скорби быть терпеливыми
и радоваться упованием (Рим. 12, 12). Итак, надежда делает, что радость
обитает в душе добродетельного.
Но сей же Апостол заповедует нам, что должно и
плакати с плачущими (Рим. 12, 15). И пиша к галатам, он плакал о врагах
креста Христова. И нужно ли говорить, что Иеремия плакал, что Иезекииль, по повелению
Божию, писал плач князей (Иез. 19, 1), и что многие святые предавались плачу?
Горе мне, мати!.. вскую мя родила еси? (Иер. 15, 10). И: у люте мне…
яко погибе благочестивый от земли, и исправляющаго в человецех несть; и: у
люте мне! понеже бых аки собираяй сламу на жатве [1]
(Мих. 7, 2, 1). И вообще, исследуй гласы праведных, и если только найдешь, что
кто-нибудь из них издает плачевный глас, то убедишься, что все они оплакивают
мир сей и эту бедственную в нем жизнь. Увы мне, яко пришельствие мое продолжися
(Пс. 119, 5); ибо желание имеет разрешитися и со Христом быти
(Флп. 1, 23); потому огорчается продолжением сего пришельствия как препятствием
к радости. Давид же и в песнях оставил нам плач о друге Ионафане, в котором оплакивал
вместе и врага своего. Болезную о тебе, брате мой Ионафане!.. и: дщери
Израилевы, плачите по Сауле! (2 Цар. 1, 26, 24). Саула оплакивает как умершего
во грехе, а Ионафана как человека, который во всю жизнь был с ним в тесной дружбе.
И нужно ли говорить о чем другом? Сам Господь плакал о Лазаре (Ин. 11, 35), плакал
и о Иерусалиме (Лк. 19, 41), и ублажает скорбящих (Мф. 5, 4) и в другом месте
- плачущих (Лк. 6, 21).
Говорят: "Как согласить сие с словами: всегда
радуйтеся? Ибо слезы и радость происходят не из тех же причин. Слезы, обыкновенно,
рождаются от неожиданного впечатления, которое, подобно удару, поражает и приводит
в уныние душу, стесняя дыхание в предсердии; а радость есть как бы скакание души,
восхищающейся тем, что дела согласны с ее желанием. От сего и перемены в теле
бывают различные. У скорбящих тело бледно, синевато, холодно; а у веселых состояние
тела цветущее, вид румяный, душа едва не скачет и не рвется наружу от удовольствия".
На сие скажем, что плач и слезы
у святых бывали от любви к Богу. Взирая всегда на Возлюбленного и возращая в себе
почерпаемое там веселие, они имели попечение о судьбе подобных им рабов, оплакивая
согрешающих, исправляя их слезами. Но как стоящие на берегу, сострадая об утопающих
на море, попечением о бедствующих не утрачивают собственной безопасности, так
оплакивающие грехи ближних не уничтожают тем своего веселия, а напротив того,
еще более оное увеличивают, за слезы о брате удостаиваясь радости от Господа.
Посему блаженны плачущие и блаженны скорбящие, ибо они утешатся и воссмеются (Лк.
6, 21; Мф. 5, 4). Смехом же называет не шум, выходящий из щек при воскипении крови,
но веселость, не растворенную и не смешанную ни с чем печальным. Поэтому Апостол
дозволяет плакать с плачущими; потому что эти слезы бывают как бы семенем и залогом
вечной радости. Востеки мыслию и созерцай ангельское состояние. Прилично ли им
другое состояние, кроме состояния радости и благодушия, потому что они удостоены
предстоять Богу и наслаждаться неизреченною красотою славы Создавшего нас? К сей-то
жизни побуждая нас, Апостол заповедал нам всегда радоватися.
О том же, что Господь плакал о Лазаре и о городе,
можем сказать, что Он и вкушал и пил, не Сам имея в том нужду, но тебе оставляя
меру и предел необходимых ощущений души. Так Он и плакал, чтобы исправить излишнюю
чувствительность и малодушие склонных к сетованию и слезам. Ибо как все прочее,
так и плач требует соразмерности с разумом касательно того, о ком, сколько, когда
и как должно проливать слезы. А что слезы Господни пролиты не по страстному движению,
а для нашего научения, сие видно из сказанного: Лазарь, друг наш, `успе; но
иду, да возбужу его (Ин. 11, 11). Кто из нас оплакивает спящего друга, о котором
надеется, что он в скором времени пробудится от сна? Лазаре, гряди вон
(Ин. 11, 43), и мертвый ожил, связанный стал ходить. Чудо в чуде - иметь ноги,
связанные погребальными пеленами, и не встречать в том препятствий к движению!
Здесь укрепляющее было сильнее препятствующего. Почему же, намереваясь совершить
это, признал настоящий случай достойным слез? Не явно ли, что, во всем поддерживая
нашу немощь, в некоторую меру и пределы заключил необходимые страстные движения,
предотвращая несострадательность, потому что это зверонравно, и не дозволяя предаваться
скорби и проливать много слез, потому что это малодушно? Посему, пролив слезы
над другом, и Сам показал общение с человеческой природой, и нас освободил от
излишеств в том или другом, повелевая, чтобы мы и не расслабевали в страстных
движениях, и не с бесчувственностию встречали скорби. Как Господь чувствовал голод,
когда у Него испарялась твердая пища, испытывал жажду, когда истощалась влажность
в теле, и утомлялся, когда от путешествия чрезмерно напрягал мышцы и жилы; между
тем не Божество утомлялось трудом, но тело испытывало зависящие от природы его
перемены; так допустил и слезы, дозволив произойти естественной для плоти перемене.
А это бывает, когда полости мозга, вследствие скорби
наполненные испарениями, чрез глазные скважины, как бы чрез какой водопровод,
извергают из себя влажное бремя. От сего-то, при неожиданном прискорбном слухе,
происходят какой-то шум в ушах, головокружение и помрачение в глазах, вследствие
потрясения, произведенного в голове испарениями, какие возгоняет сосредоточение
теплоты во внутренности. Потом, как облака в дождевые капли, так, думаю, и густота
испарений разрешается в слезы. От этого огорченные находят некоторое удовольствие
в пролитии слез, потому что слезами неприметно истощается отягощавшее их. Справедливость
же сего рассуждения подтверждает действительный опыт; ибо знаем, что многие в
безотрадных бедствиях насильно удерживались проливать слезы, а после сего одних
постигали неизлечимые болезни, удар или паралич, а другие и совсем испускали дух,
потому что сила их, как слабая подпора, сокрушалась под тяжестию скорби. Можно
видеть на пламени, как оно задушается собственным своим дымом, если дым не уходит,
но стелется около него. То же, говорят, бывает и с жизненною силою, она истаивает
и угасает от огорчений, когда нет никакого испарения наружу.
Поэтому наклонные к излишней печали не должны в
оправдание собственной страсти указывать на слезы Господа. Ибо как пища, которую
вкушал Господь, должна служить для нас не поводом к сластолюбию, а напротив того,
самым высоким правилом воздержания и умеренности, так и слезы предложены нам не
в закон, предписывающий плакать, но в самую пристойную меру и в точное правило,
по которому должны мы, оставаясь в пределах естества, переносить скорбное честно
и благопристойно. Посему ни женщинам, ни мужчинам не дозволяется много сетовать
и плакать, но можно опечалиться несколько во время скорби и лить не много слез,
впрочем, тихо, без рыданий и воплей, не раздирая на себе одежды, не посыпая себя
пеплом, без всяких других подобных сим неблагопристойностей, допускаемых людьми,
которые не имеют понятия о приличиях. Ибо тому, кто очищен Божественным учением,
должно оградиться правым словом, как твердою стеною, мужественно и с силою отражать
от себя устремления подобных страстей и не допускать, чтобы полчище страстей наводнило
уступчивую и податливую душу как бы некое низменное место. Душе слабой и нимало
не укрепляемой упованием на Бога свойственно чрез меру надрываться и падать под
тяжестию скорби. Как черви всего чаще заводятся в деревьях менее твердых, так
скорби зарождаются в людях более изнеженного нрава.
Не адамантовое [2] ли
сердце было у Иова? Не из камня ли сделана была внутренность его? в короткое мгновение
времени умирают у него четверо детей, сокрушенные одним ударом в дому веселия,
во время наслаждения, потому что диавол обрушил на них дом. Видит он трапезу,
смешанную с кровию, видит детей, рожденных в разные времена, но постигнутых общим
концом жизни. Он не плачет, не рвет на себе волос, не издает какого-нибудь немужественного
гласа, но произносит это славное и всеми воспеваемое благодарение: Господь
даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословенно
(Иов. 1, 21). Не бесчувственный ли он человек? но возможно ли это? Он же сам о
себе говорит: аз о всяком угнетаемом восплакахся (Иов. 30, 25).
Но не лгал ли он, говоря сие? Впрочем нет, истина свидетельствует о нем, что при
других добродетелях он был и истинен; сказано: человек непорочен, праведен,
богочестив, истинен (Иов. 1, 1).
А ты плачешь, напевая какие-то песни, сложенные
для грусти, и унылыми напевами стараешься томить свою душу. Как лицедеям, когда
представляют что-нибудь печальное, свойственно переодеванье и наряд, в котором
являются на зрелище, так думаешь, что и у плачущего должны быть соответственный
вид, черная одежда, всклокоченные волосы, в доме темнота, нечистота, пепел и унылый
напев, которым бы рана скорби постоянно сохранялась в душе незаживленною. Предоставь
поступать так неимеющим упования. А ты о почивших во Христе научен, что сеется
в тление, востает в нетлении… сеется в немощи, востает в силе; сеется тело
душевное, востает тело духовное (1 Кор. 15, 42-44). Для чего же плачешь о
том, кто пошел переменить одежду? Не плачь и о себе, как лишающийся какого-нибудь
помощника в жизни; ибо сказано: благо есть надеятися на Господа, нежели надеятися
на человека (Пс. 117, 8). Не сетуй и о нем, как о потерпевшем бедствие, ибо
в скором времени пробудит его небесная труба, и увидишь его предстоящим судилищу
Христову. Итак, оставь сии малодушные и невежественные возгласы: "Увы! какое неожиданное
несчастие!"; и: "Кто бы думал, что это случится?"; и еще: "Когда ожидал я, что
покрою землею любезнейшую для меня главу!". При таких словах, если мы слышим их
и от другого, нам следует краснеть, потому что и памятованием прошедшего, и опытами
в настоящем научены мы необходимости сих страданий естества.
Поэтому ни безвременная смерть, ни другие неожиданно
встречающиеся злополучия не поразят нас, наставленных словом благочестия. Например,
был у меня сын юноша, единственный преемник имения, утешение старости, украшение
рода, цвет сверстников, подпора дома, - и он-то в самом прелестном возрасте внезапно
похищен смертию; землею и прахом стал тот, кого недавно так сладко было слушать,
кто составлял приятнейшее зрелище для очей родителя! Что же мне делать? Раздеру
на себе одежду, стану валяться по земле, вопить и жаловаться, покажу себя окружающим
вроде ребенка, который кричит и бьется под ударами? Или, обратив внимание на необходимость
приключившегося, на то, что закон смерти неумолим, одинаково простирается на все
возрасты, разрушает по порядку все сложное, не буду дивиться случившемуся, как
чему-то небывалому, не стану сходить с ума как пораженный неожиданным ударом,
издавна будучи предуведомлен, что сам я смертен и смертного имел сына, что все
человеческое непрочно и не остается навсегда у обладающих; напротив того, даже
великие города, знаменитые блистательностию зданий, могуществом обитателей и отличающиеся
цветущим состоянием страны и торговли во всем прочем, теперь в одних развалинах
сохраняют признаки древнего величия. И корабль, неоднократно спасавшийся на море,
после тысячи быстрых плаваний принеся купцам тысячи грузов, погибает от одного
приражения ветра. И воинства, много раз одолевавшие врагов в битвах, с переменою
счастия становятся жалким зрелищем и притчею. Даже целые народы и острова, достигшие
великого могущества, и на суше и на море воздвигнувшие себе множество победных
памятников, собравшие великие богатства из военной добычи, или поглощены временем,
или, подпав плену, обменили свободу на рабство. И вообще, какое ни наименуешь
из самых великих и нестерпимых бедствий, в прошедшей жизни есть уже одинаковые
с ним примеры.
Поэтому, как тяжести различаем по наклонению весов
и различие золота пробуем трением о камень, так, приводя себе на память указанную
нам Господом меру, никогда не выйдем из пределов благоразумия. Итак, если когда
случится с тобою что-либо неприятное, прежде всего, упорядочив свои мысли, не
подвергайся смущению, а потом упованием на будущее облегчай для себя настоящее.
Как больные глазами, отвращая взоры от предметов слишком блестящих, успокаивают
их, останавливая на цветах и зелени; так и душе надобно не смотреть непрерывно
на скорбное и не заниматься настоящими горестями, но возводить взор свой к созерцанию
истинных благ. Так в состоянии будешь всегда радоваться, если жизнь твоя всегда
обращена будет к Богу, и надежда на воздаяние будет облегчать житейские скорби.
Обесчещен ты? Но взирай на славу, какая уготована за терпение на небесах. Нанесен
тебе убыток? Но простирай взор к небесному богатству и сокровищу, которое собираешь
себе добрыми делами. Изгнан ты из отечества? Но имеешь отечеством Небесный Иерусалим.
Лишился ты чад? Но имеешь Ангелов, с которыми будешь ликовать пред престолом Божиим
и веселиться вечным веселием. Так настоящим горестям противополагая ожидаемые
блага, соблюдешь душу свою беспечальною и невозмущенною, к чему и призывает нас
закон апостольский. И счастливое течение дел человеческих да не производит в душе
твоей неумеренной радости, и скорби да не унижают ее бодрости и возвышенности
унынием и стеснением. Ибо кто не приобучен предварительно смотреть так на дела
житейские, тот никогда не будет жить без треволнений и смущений. Но в сем легко
успеешь, ежели будешь иметь при себе заповедь, которая советует тебе всегда радоваться,
станешь устранять от себя беспокойства плоти, собирать же душевные веселия, восходить
выше ощущения настоящего, устремлять мысль к упованию вечных благ, о которых и
одного представления достаточно, чтобы наполнить душу веселием и вселить в сердца
наши ангельское радование о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава
во веки. Аминь.
Продолжение
[1] Не стало
милосердых на земле, нет правдивых между людьми… Горе мне! ибо со мною теперь
- как по собрании летних плодов…
[2] Твердое, как алмаз.
|
