Беседа 21
О том, что не должно прилепляться к житейскому, и о пожаре, бывшем вне церкви
Оп.: Творения ... Василия Великого ... Спб.: изд-во П.П.Сойкина, 1911. Т.
2. С. 243-255.
Обращая на вас при всяком разе
язвительное жало слова, думал я, возлюбленные, что покажусь вам несколько досадным,
потому что обнаруживаю какую-то излишнюю смелость, неприличную человеку пришлому
и не изъятому от подобных же обвинений,- но вы обличениями возбудились к благорасположенности,
и раны, наносимые моим языком, обратили в повод воспламениться большею любовию.
И это не удивительно; потому что вы мудры в духовном. Обличай премудра, и возлюбит
тя, говорит где-то в своих писаниях Соломон (Притч. 9, 8). Посему и теперь,
братия, приступаю к тому же увещанию, желая, как бы то ни было, отвести вас от
сетей диавола.
А враг истины ежедневно ведет с нами, возлюбленные,
сильную и многовидную брань. И ведет эту брань, как сами знаете, наши же пожелания
обращая против нас в стрелы и у нас всегда заимствуя себе крепость, чтобы вредить
нам. Поелику много у него силы связал Владыка неразрешимыми законами и не попустил
ему одним устремлением стереть род человеческий с земли, то завистник татски [1]
уже одерживает над нами победу, пользуясь нашим неразумием. Как лукавые и корыстолюбивые
люди, у которых одно дело и один замысл - обогащаться чужим, но нет силы смело
употребить насилие, обыкновенно делают засады при дорогах и, если видят около
них какое-нибудь место или изрытое глубокими оврагами, или закрытое частыми деревьями,
скрываются там, и такими прикрытиями пресекая путешественникам возможность видеть
вдаль, внезапно нападают на них, почему они и не могут заметить опасных силков,
пока не попадут в них; так и сей, издревле нам неприязненный и враждебный, прибегая
под тень мирских наслаждений, которые при пути этой жизни удобно могут скрывать
в себе разбойника и затаивать злокозненного, непредвидимо расставляет нам здесь
сети погибели.
Потому, если желаем безопасно пройти предлежащий
путь жизни, представить Христу и душу и тело свободными от постыдных язв и получить
победные венцы, то должны мы обращать всюду бодрственные душевные очи, на все
приятное смотреть подозрительно, без замедления пробегать мимо и ни к чему не
прилепляться мыслию; хотя бы казалось, что золото лежит рассыпано кучами и готово
перейти в руки желающим, ибо сказано: богатство
аще течет, не прилагайте сердца (Пс. 61, 11); хотя бы земля произращала наслаждения
всякого рода и предлагала многоценные кровы: наше бо житие на небесех есть,
отонудуже и Спасителя ждем… Христа (Флп. 3, 20); хотя бы предстояли пляски,
пиры, пьянство, оглашаемые свирелями ужины, ибо сказано: суета суетствий, всяческая
суета (Еккл. 1, 2); хотя бы представлялась красота тел, в которых живут порочные
души, ибо премудрый говорит: от лица жены, яко от лица змиина, бежи (ср.:
Сир. 21, 2; 25, 18); хотя бы предлагались господство и самовластие, толпы телохранителей
и льстецов, даже высокий и светлый престол, подчиняющий нам народы и города в
добровольное рабство, ибо всяка плоть, яко трава, и всяка слава человеча, яко
цвет травн`ый: `изсше трава, и цвет ея отпаде (1 Пет. 1, 24). Под всем этим,
столько приятным, сидит общий враг, выжидая, не совратимся ли когда с правого
пути, прельщенные видимым, и не уклонимся ли к его засаде. И весьма опасно, что,
когда-нибудь подойдя к сему неосторожно и не почтя вредною приятность наслаждения,
проглотим в первом вкушении сокрытую уду коварства, а потом чрез нее, волею или
неволею, сделаемся привязанными к таким вещам, и неприметно увлечемся сластолюбием
на страшное перепутье к этому разбойнику, то есть в смерть.
Почему всем нам, братия, нужно и полезно, как путникам
или скороходам, уготовившись в путь и придумав все средства к облегчению душ в
этом шествии, неуклонно поспешить к концу пути. И никто не думай, что я изобретатель
новых имен, потому что жизнь человеческую назвал теперь путем. Ибо и пророк Давид
так же называет жизнь, то в одном месте говоря: блажени непорочнии в путь,
ходящии в законе Господни, то в другом месте взывая к своему Владыке: путь
неправды отстави от мене и законом Твоим помилуй мя (Пс. 118, 1, 29). А еще,
воспевая скорую помощь Божию против обидящих и с удовольствием подлаживая под
лиру, говорил он: кто Бог, разве Бога нашего? Бог, препоясуяй мя силою, и положи
непорочен путь мой (Пс. 17, 32-33), справедливо думая, что во всяком случае
так должно называть жизнь человеческую на земле - и достойную удивления, и худую.
Ибо кто совершающие непрерывное шествие, попеременно двигая вперед ступни ног
одна другую перегоняющих, и непрестанно ту ногу, которая прежде утвердилась на
земле, скорым переставлением другой оставляя позади, удобно приходят к пределу
пути, так и введенные Творцом в жизнь, при самом начале жизни немедленно вступая
в части времени, и ту часть, которая была у них впереди, непрестанно оставляя
позади себя, достигают конца жизни. И самим вам не представляется ли, что настоящая
жизнь распростирается каким-то непрерывным путем и шествием, которое разделено
возрастами, как перепутьями; что началом путешествия представляет она каждому
матерние муки рождения, а концом поприща указует гробовые обители и приводит к
ним всех - одних скорее, других медленнее; одних, когда пройдут все расстояния
времени, а других прежде, нежели расположатся на первых перепутьях жизни?
От иных путей, которые ведут из города в город,
можно уклониться и не идти путем, каким не хотим, но этот путь, хотя бы мы и хотели
отложить шествие, захватив насильно находящихся на нем, влечет к назначенному
Владыкою пределу. И тому, возлюбленные, кто однажды приблизился ко вратам, ведущим
в жизнь сию, и вступил на этот путь, не возможно не прийти к концу оного. Но каждый
из нас, по оставлении им матернего недра, тотчас объятый потоками времени, увлекается
ими, всегда позади себя оставляя прожитый им день, и никогда не будучи в силах,
хотя бы и желал, возвратиться к вчерашнему дню.
А мы веселимся, стремясь вперед, радуемся, переменяя
возрасты, как будто приобретаем что; почитаем счастливым, когда кто из отрока
делается мужем, а из мужа - старцем. Конечно же, не знаем, что всякий раз столько
же утратили мы жизни, сколько прожили; не чувствуем утраты жизни, хотя всегда
измеряем ее прошедшим и мимотекшим; не помышляем как не известно, сколько восхощет
дать нам времени на течение Выславший нас в сие путешествие, и когда отверзет
каждому из текущих двери входа; не помышляем, что ежедневно должны мы быть готовы
к исшествию отсюда и, не сводя очей, ожидать мановения Владыки. Ибо сказано: да
будут чресла ваша препоясана, и светильницы горящии: и вы подобни человеком, чающим
Господа своего, когда возвратится от брака, да пришедшу и толкнувшу, абие отверзут
ему (Лк. 12, 35-36).
Не хотим мы тщательно всмотреться, какие бремена
на этом поприще для нас легки, могут быть перенесены собравшими их и, обратившись
в собственность приобретших, делают для нас радостною будущую жизнь, - и какие
бремена тяжелы, не удобны, привязаны к земле, не могут быть усвоены людьми навсегда
и не пригодны к тому, чтобы обладающих ими сопровождать в тесные оные врата. Напротив,
что надлежало собрать, то мы оставляем; а что следовало бы пройти без внимания,
это собираем. И что может соединиться с нами и действительно стать украшением,
сродным душе и телу, на то и внимания не обращаем; а что навсегда остается для
нас чуждым, запечатлевая нас одним позором, то стараемся собирать, понапрасну
утомляя себя и трудясь таким трудом, с каким разве кто, обманывая сам себя, захотел
бы наливать в дырявую бочку. Ибо, без сомнения, как думаю, и малым детям известно
это, что ни одна из приятностей сей жизни, для которых большая часть людей сходят
с ума, не наша или не может стать действительно нашею, но для всех равно оказывается
чуждою, так же для наслаждающихся, по-видимому, как и для тех, которые вовсе к
этому не приближаются. Ибо, если иные собрали в сей жизни несметное множество
золота, оно не остается навсегда их собственностию, но или еще при жизни их, как
бы крепко ни запирали отовсюду, ускользает, переходя к сильнейшим, или оставляет
их при смерти и не хочет идти вслед за своими обладателями. Напротив того, они,
увлекаемые в необходимый путь Тем, Кто насильно разлучает душу с сим жалким телом,
часто обращая взоры к деньгам, оплакивают труды, с юности для них употребленные;
а богатство смотрит в чужие руки, отпечатлевая на них только следы утомления при
собирании и укор в любостяжании. И если бы кто приобрел тысячи десятин земли,
великолепные дома, стада животных всякого рода, облечен был у людей всяким владычеством,
то не век будет наслаждаться этим, но, ненадолго попользовавшись от сего именитостию,
другим опять уступит свое богатство, сам покрывшись малым количеством земли, а
нередко и до гроба, до переселения своего отсюда, увидит, что имущество его переходит
к другим, и, может быть, к врагам. Ужели не знаем, сколько полей, сколько домов,
сколько народов и городов, еще при жизни своих владетелей, облеклись в имена других
владельцев? Как бывшие прежде рабами взошли на верх могущества, а называвшиеся
господами и владыками с охотою становились в ряд с подчиненными и кланялись рабам
своим, когда обстоятельства внезапно перевернулись, подобно тому, как кость в
игре ложится другою стороною? А придуманное в пищу и питие нам и все, что надменное
богатство изобрело сверх нужды в угождение неблагодарному и ничего в себе не удерживающему
чреву, делается ли когда нашею собственностию, хотя бы чрево непрестанно было
наполняемо? После того, как на время доставит это вкусу малое некоторое удовольствие,
вскоре чувствуем мы неприязнь, как от чего-то обременительного и излишнего, и
стараемся скорее извергнуть сие вон, как подвергающиеся величайшей опасности потерять
жизнь, если оно долго пробудет в нашей внутренности. И действительно, пресыщение
многим причиняло смерть и делало, что ничем уже не могли наслаждаться они. А сладострастие,
нечистые объятия и все прочие дела души неистовой и беснующейся не очевидно ли
явная потеря и ясно видимый вред природе, не отчуждение ли и умаление того, что
каждому наиболее существенно свойственно; потому что тело истощается от таких
сообщений и лишается питания самого естественного и живительного для членов? Поэтому
в каждом из предающихся сладострастию тотчас по совершении гнусного дела, когда
похоть телесная удовлетворена, и ум, достигнув скверного конца, которого домогался,
как бы после опьянения или бури, улучит время рассудить, до чего он дошел, появляется
какое-то раскаяние в невоздержании. Ибо чувствует, что и тело стало слабее, к
отправлению необходимых дел медлительно и вовсе немощно. Заметив это, наставники
в телесных упражнениях написали для своих училищ закон целомудрия, которым тела
юношей охраняются неприкосновенными сластолюбию, и не позволяется им во время
телесных упражнений даже смотреть на красивые лица, если хотят, чтобы глава их
была увенчана; потому что невоздержность во время борьбы ведет к осмеянию, а не
к венцу.
Сколько прекрасно, смежив очи, проходить мимо всего
этого, как вовсе чуждого и излишнего, неспособного стать чьею-либо собственностию;
столько же надобно прилагать великое попечение о принадлежащем нам существенно.
А что существенно наше? Это - душа, которою живем, существо тонкое и духовное,
не имеющее нужды ни в чем обременяющем: это - тело, которое дал Творец душе колесницею
в жизнь. Ибо вот что человек - ум тесно сопряженный с приспособленною к нему и
приличною плотию. Он премудрым Художником всяческих образуется в матерних недрах.
Его из сих темных ложниц изводит на свет наступившее время мук рождения. Ему назначено
начальствовать над тем, что на земле. Пред ним распростерта тварь, как училище
добродетели. Ему положен закон, по мере сил подражать Творцу и небесное благоустройство
изображать на земле. Он, позванный отсюда, переселяется. Он предстает судилищу
пославшего Бога. Он подвергается ответственности. Он приемлет воздаяние за здешнюю
жизнь.
А иной найдет, что и добродетели делаются нашим
достоянием, когда тщательно сотканы с нашею природою, и как не хотят оставить
нас утружденных на земле, если только сами по собственной воле насильно не отгоним
введением худшего, так предваряют нас, поспешающих туда, стяжавшего их вчиняют
с Ангелами и вечно сияют пред очами Творца. А богатство, власть, знаменитость,
роскошь и вся эта толпа, ежедневно умножаемая нашим неразумием, не с нами взошли
в жизнь, и ни с кем не отходили. Напротив того, сказанное в древности праведником
в рассуждении всякого человека непременно и имеет силу: наг изыдох от чрева
матере моея, наг и отыду (Иов. 1, 21).
Поэтому, кто желает себе добра, тот, сколько можно
более, будет заботиться о душе, и всячески постарается соблюсти ее чистою и неприкосновенною,
а на плоть, истаевает ли она голодом, или борется с стужею и теплом, или страждет
от болезней, или терпит от кого-нибудь насилие, не много обратит внимания, при
всякой скорби взывая и говоря словами Павловыми: аще и внешний наш человек
тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни (2 Кор. 4, 16). И видя приближение
опасностей, угрожающих жизни, не окажется боязливым, но с упованием скажет сам
себе: вемы, яко аще земная наша храмина тела разорится, создание от Бога имамы,
храмину нерукотворену, вечну на небесех (2 Кор. 5, 1).
Если же кто хочет пощадить и тело, как единственное
достояние, необходимое душе и содействующее ей в земной жизни, то не много займется
его нуждами, чтобы только поддержать его и чрез умеренное попечение сохранить
здоровым на служение душе, а не давать ему воли - скакать от пресыщения. Если
же увидит, что оно распаляется пожеланием большего и выходящего за пределы полезного,
возопиет к нему, вразумляя словом Павловым: ничтоже внесохом в мир сей, `яве,
яко ниж`е изнест`и что можем: имеюще же пищу и одеяние, сими довольни будем
(1 Тим. 6, 7-8). Сие непрестанно повторяя и взывая телу, соделает его покорным
и всегда легким для небесного шествия, лучше же сказать: приобретет в нем сотрудника
в предлежащих подвигах.
А если дозволит ему быть наглым и ежедневно всем
наполняться, как неукротимому зверю, то, наконец, увлеченный его насильственными
порывами к земле, будет лежать воздыхая без пользы. И приведенный ко Владыке,
когда потребуют у него плодов возложенного на него странствования по земле, поелику
не может представить никаких плодов, тяжко восплачет и будет жить во всегдашней
тьме, сильно укоряя роскошь и ее обманчивость, которою отнято у него время спасения.
Но и от слез не будет тогда никакой пользы, ибо во `аде кто исповестся Тебе?
- говорит Давид (Пс. 6, 6).
Поэтому спасемся бегством как можно скорее; не будем
сами себя губить добровольно. А если кто давно уже уловлен, или прах богатства
собрал себе неправдою, и ум связал заботами о нем, или очернил естество свое неизгладимою
скверною любострастия, или преисполнился другими винами, то он, пока еще время,
пока не дошел до совершенной погибели, да сложит с себя большую часть бремен,
и, прежде потопления ладьи, да побросает из своего груза, что собрал незаконно,
и да подражает морским промышленникам. Они, если и нужное что случится везти на
корабле, но поднимется на море сильное волнение, и кораблю, подавляемому грузом,
станет угрожать потоплением, с возможною скоростию снимают большую часть тяжести
и без пощады выкидывают товар в море, чтобы корабль шел выше волны, и чтобы самим,
если только можно, хотя душу и тело спасти от опасности. А нам, конечно, гораздо
больше их надобно подумать об этом и делать это. Они, если что сбросят, теряют
это в ту же минуту, и их окружают уже невзгоды нищеты. А мы чем больше уменьшаем
лукавое бремя, тем больше и лучше копим богатство для душ; потому что блуд и все
подобное, если сброшено, погибают, и истребляемое слезами обращается в ничто,
на место же сего вступают святость и праведность - вещи легкие, никогда не затопляемые
никакими волнами. А имущества, прекрасно изринутые, не погибают для тех, которые
их изринули и бросили, но, как будто переложенные в какие-то другие надежные корабли,
то есть во утробы бедных, спасаются и достигают пристаней, и извергнувшим их соблюдается
украшение, а не опасность.
Итак, возлюбленные, положим сами о себе человеколюбивое
определение, и бремя богатства, если хотим обратить его в свою прибыль, разделим
многим, а они с радостию понесут его и положат на сохранение в недрах Владыки,
- в этих безопасных сокровищницах, ид`еже ни червь… тлит, ни разбойники
ни подкопывают, ни крадут (Мф. 6, 20). Дадим свободу богатству, когда оно
хочет чрез край литься к нуждающимся. Не будем проходить мимо Лазарей, еще и ныне
лежащих пред нашими глазами; не пожалеем с своей трапезы крупиц, достаточных для
их насыщения; не станем подражать этому жестокосердому богачу и не пойдем вместе
с ним в тот же геенский пламень. Иначе много будем умолять тогда Авраама, умолять
каждого из живших прекрасно, но не будет нам пользы от вопля, ибо брат не избавит,
избавит ли человек (Пс. 48, 8)? Каждый же из них скажет нам громко: "Не ищи
человеколюбия, которого сам не знал к другим; не думай получить так много ты,
скупившийся и на меньшее, наслаждайся тем, что собрал в жизни. Плачь теперь: потому
что не миловал тогда брата, видя его плачущим". Вот что скажут нам, и скажут справедливо!
Но боюсь, что поразят нас словами еще более их горькими,
потому что мы, как сами знаете, превосходим этого богача лукавством. Не потому,
что совершенно скупы на богатство, проходим мы мимо лежащих на земле братий; не
потому, что бережем имение детям или другим родным, заграждаем слух, когда просят
у нас; напротив того, расточаем на худшее, и щедрость свою обращаем на поощрение
к пороку людей, преданных оному. У многих при столе сколько собрано мужей и жен!
Одни забавляют дающего пир срамными словами; другие нескромными взорами и телодвижениями
воспламеняют огнь невоздержности; иные колкими шутками друг над другом стараются
рассмешить призвавшего, а другие обманывают его ложными похвалами. И не ту одну
получают они выгоду, что угощены пышно, но уходят с полными руками всяких даров
и узнают чрез нас, что гораздо полезнее для них - пускаться на подобные сим дела
и в этом упражняться, а не в добродетелях. А если стал пред нами нищий, который
едва может говорить от голода,- отвращаемся от того, кто одного с нами естества,
гнушаемся им, поспешно бежим прочь, как бы страшась, что, пошедши медленнее, сделаемся
участниками в том же бедствии. И если он, стыдясь своего несчастия, потупляет
взоры в землю, говорим, что промышляет лицемерием. Если же, понуждаемый жестоким
голодом, смотрит на нас смело, опять называем бесстыдным и наглым. Если, по случаю,
покрыт крепкою одеждою, которую кто-нибудь ему подал, гоним его от себя, как ненасытного,
и клянемся, что нищета его притворная. А если прикрыт согнившими рубищами, опять
гоним прочь за зловоние, и, хотя к просьбам своим присовокупляет он имя Творца,
хотя непрестанно заклинает, чтобы и мы подверглись подобным страданиям, никак
не может переменить нашего безжалостного решения. За сие-то боюсь тягчайшего гееннского
огня в сравнении с оным богачом.
Если бы дозволяло время и доставало сил, то, объяснив
вам о богаче все, как показано в книге, положил бы конец речи; но пора отпустить
вас, ибо вы уже утомились. Если же чего, по немощи разумения и языка, не договорил
я,- сами воспроизведя это, подобно какому-либо врачевству, приложите к душевным
язвам. Ибо, даждь премудрому вину, и премудрейший будет, говорит Писание
(Притч. 9, 9). Силен же Бог всяку благодать изобиловати в вас, да о всем всегда
всяко довольство имуще, избыточествуете во всяко дело благо (2 Кор. 9, 8).
Но слово мое, введенное уже, как видите, в пристань,
некоторые из братий опять вызывают на поприще совещания, повелевая не проходить
мимо того, что вчера чудодействовал Владыка, не умалчивать о победном памятнике,
какой воздвиг Спаситель в посрамление ярости диавола, но доставить вам случай
к ликованию и песнопениям. Ибо диавол, как знаете, опять обнаружил против нас
свойственное ему неистовство, и вооружившись пламенем огненным, нападал на церковные
ограды. Но общая матерь опять победила, козни врага обратив против него самого,
и он ни в чем не успел, кроме того, что сделал явною вражду свою. Благодать воспротивилась
устремлению врага, и храм остался невредимым; воздвигнутая врагом буря не в силах
была поколебать камня, на котором Христос построил овчий двор для Своего стада.
И ныне стал с нами Тот, Который древле угасил пещь в Вавилоне. Сколько, думаете,
стенает сегодня диавол, не насладившись своим предприятием как ему хотелось? Этот
неприязненный зажег смежный с церковию костер, чтобы расстроить наши успехи. И
пламень, повсюду раздуваемый сильными его дыханиями, разливался на все окружающее,
пожирал близлежащий воздух, будучи принуждаем коснуться священных зданий и вовлечь
нас в общее бедствие. Но Спаситель сделал, что пламень обратился на возжегшего,
и повелел ему неистовство свое заключить опять в себе самом. И враг уготовал злокозненный
лук; но ему воспрепятствовали пустить стрелу, или лучше сказать, пустил и стрелу,
но она обращена на его же голову. Сам вкусил тех горьких слез, которые нам готовил!
Но сделаем, братия, чтобы рана, нанесенная неприязненному,
была еще ему болезненнее, и усилим плач его. А как это сделать, я скажу, исполните
же вы.
Некоторые, хотя исхищены Творцом из-под власти огня,
но у них не осталось уже никаких пособий к жизни, и только душою и телом избежали
они опасности. Потому мы, которые остались не изведавшими на себе сего бедствия,
предложим им сообща свое имущество. Распрострем объятия едва спасшимся братиям;
каждый каждому да скажет: мертв бе, и оживе; изгибл бе, и обретеся (Лк.
15, 24); и да укроет тело, ему сродственное. Оскорблениям неприязненного противопоставим
свое утешение, чтобы этот вредоносный не возмечтал, что причинил великий вред,-
чтобы этот воитель не мог указать кого-либо побежденным, и чтобы этот истребитель
имущества братий оказался побежденным чрез наше щедролюбие.
А вы, братия, избегшие опасности, не очень скорбите
о приключившемся бедствии, не колеблитесь мыслями, но отрясите мглу печали, укрепите
души, воспользовавшись более мужественными рассуждениями, и случившееся с вами
обратите в случай к получению венцов. Ибо, если вы пребудете непоколебимыми, то
окажетесь еще более испытанными в вере, возблистав от огня, подобно благородному
золоту, и тем паче увеличите позор неприязненного, что кознями своими не мог он
исторгнуть у вас даже и слезы. Приведите себе на память терпение
Иовлево, и скажите сами себе то же, что говорил Иов: Господь даде, Господь
отъят: яко Господеви изволися, тако и бысть (Иов. 1, 21). Никого претерпенное
им да не возбудит к тому, чтобы рассуждать и говорить, что нет Промысла, распоряжающегося
нашими делами; и да не винит он домостроительство и суд Владыки. Напротив того,
каждый да взирает на сего подвижника и его пусть сделает своим советником во благое;
пусть перечислит по порядку все подвиги, в которых отличился Иов, и размыслит,
что, хотя диавол поражал его таким множеством стрел, однако же он не получил смертельной
раны.
Диавол отнял у него домашнее благополучие, он же
умышлял подавить его постепенными известиями о несчастиях. Когда один пересказывал
ему о каком-нибудь злоключении, приходил другой вестник, принося горестное известие
о чем-нибудь худшем; беды непрерывно следовали одна за другой, злоключения уподоблялись
напору волн, и прежде, нежели переставали течь слезы об одном, открывался случай
плакать снова. Но праведник стоял, как скала, принимая на себя приражения бури
и обращая в пену стремительные волны, возносил к Владыке благопризнательный глас:
Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако и бысть,- и что
ни приключилось с ним, не удостоил это и слез. Когда же пришел один вестник и
сказал, что сильный какой-то ветр сотряс дом веселия, где пировали сыны его и
дщери, тогда только раздрал Иов свою одежду, показав тем сострадательность природы,
и своим поступком засвидетельствовал, что был он чадолюбивый отец. Впрочем, и
тогда, положив предел и меру скорби и приключившееся с ним украшая сими благочестивыми
словами, сказал: Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако
и бысть; как бы взывая так: "Столько времени назывался я отцом, сколько угодно
было Тому, Кто соделал меня отцом. Ему опять угодно было отнять у меня венец потомства:
не оспариваю у Него собственности Его. Да превозможет угодное Владыке. Он Творец
рода, а я - орудие. Какая мне нужда, будучи рабом, огорчаться напрасно и жаловаться
на приговор, которого не могу изменить?" Подобными словами поражал праведник диавола.
Но когда неприязненный опять увидел, что Иов побеждает, и что ничем этим не возможно
поколебать его,- употребил искусительные средства против самой плоти его, и тело
избичевав несказанными ударами, довел до того, что оно источало из себя множество
червей, и сведя этого мужа с царских престолов, посадил на гноище. А Иов, и такими
поражаемый страданиями, пребывал непоколебим; когда терзалось у него тело, неприкосновенным
охранял сокровище благочестия в тайнике души. Поэтому враг, не находя уже что
делать, приводит себе на память древние свои козни, и, ум жены вовлекши в нечестивое
и богохульное намерение, чрез нее покушается поколебать подвижника. И утомленная
долговременностию труда, предстает она праведнику, с поникшим взором, всплескивает
руками при виде его, насмехается над плодами его благочестия, описывает прежнее
цветущее состояние домашних дел, указывает на бедствия настоящие, на то, какова
жизнь его была прежде и какова стала теперь, какую награду получил он от Владыки
за множество жертв. И она непрестанно повторяла слова, которые свойственны, правда,
женскому малодушию, однако же могли смутить всякого человека, совратить и мужественный
ум. "Скитающися и служащи хожу я,- говорит она (Иов. 2, 9),- из царицы
стала рабою; принуждена смотреть на руки своих служителей; прежде многих питала,
а теперь едва нахожу пропитание у других. Хорошо и полезно было бы тебе, употребив
нечестивое слово и изострив меч Создателева гнева, истребиться с земли, а не продолжать
себе и сожительнице подвижнических трудов, с терпением перенося сии бедствия".
Но праведник, огорченный этими словами более, нежели всеми прежде постигшими бедствиями,
со взором исполненным гнева, обращается к жене, как к врагу, и что говорит ей?
Вскую яко едина от безумных жен возглаголала еси? (Иов. 2, 10). "Оставь
жена,- говорит он,- этот совет. Долго ли тебе такими словами оскорблять общую
жизнь? Оболгала ты, чего не желал я, и поведение мое; оклеветала ты, сказав это,
и жизнь мою. Теперь вижу, что и я одною половиною нечестив; потому что супружество
из обоих нас соделало одно тело, а ты впала в богохульство. Аще благая прияхом
от руки Господни, злых ли не стерп`им (Иов. 2, 10)? Вспомни блага, какими
пользовались прежде; уравновесь лучшее с худшим. Ни у одного человека не блаженна
жизнь вполне. Всегда блаженствовать свойственно одному Богу. А ты, если прискорбно
тебе настоящее, утешь себя предшествовавшим. Теперь плачешь, но прежде смеялась.
Теперь нищенствуешь, но прежде была богата. Ты пила из прозрачного потока жизни
- пей с терпением и из мутного. И речные потоки не везде оказываются чистыми;
а наша жизнь, как знаешь, такая река, которая течет непрерывно и струится волнами
одна за другою следующими. Часть ее протекла уже, а другая еще течет; часть едва
изникла из источников, а другая изникает,- и все мы спешим к общему морю смерти.
Аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим! Ужели заставим
Судию всегда подавать нам одинаковые блага? Ужели станем учить Владыку, как Ему
распорядить жизнь нашу? Он властен в Своих определениях; как хочет, так и устрояет
дела наши. Он премудр, и полезное уделяет рабам Своим с избытком. Не касайся умом
своим суда Владычнего, а только с любовию переноси, что домостроительствует Его
премудрость. Что дает тебе, принимай это с удовольствием. Покажи в скорбных обстоятельствах,
что была ты достойна прежнего веселия". Говоря сие, Иов отразил и это приражение
диавола и нанес ему совершенное посрамление как побежденному. Что же произошло
из сего? Болезнь вскоре бежала от него, как напрасно посетившая. Плоть вторично
обновилась юностию, жизнь опять процвела всеми благами, и богатство в сугубой
мере потекло отовсюду в дом его, так что одно получил, чтобы ничего не потерять,
а другое было наградою праведнику за терпение.
Но почему же и коней, и лошаков, и верблюдов, и
овец, и возделанных полей, и всех утех изобилия получил он сугубую меру, а число
детей произвел равное умершим? Потому что бессловесные животные и все тленное
богатство погибли совершенно; а дети и по смерти были живы превосходнейшею частию
своего естества. Поэтому украшенный опять от Творца другими сынами и дщерями,
и это стяжал он в сугубой мере. Ибо одни дети были при родителях, доставляя им
веселие в сей жизни, а другие, предварив отца, ожидали, чтобы всем им тогда окружить
Иова, когда Судия человеческой жизни соберет всенародную Церковь, когда труба,
знаменующая пришествие Царя, громко отозвавшись во гробах, потребует от них залога
тел. Тогда и почитаемые ныне мертвыми скорее живых предстанут пред Зиждителем
всяческих. Поэтому, думаю, в сугубой мере Наделивший Иова прочим богатством определил,
чтобы он довольствовался числом детей, равным прежнему.
Видишь ли, сколько благ приобрел себе праведный
Иов терпением? Потому и ты, если приключилось тебе что-либо огорчительное от огня,
возжженного вчера злоумышлением демонов, переноси это с терпением, скорби страдания
усыпи лучшими размышлениями, и по написанному, возверзи на Господа печаль твою,
и Той тя препитает (Пс. 54, 23). Ему подобает слава во веки веков. Аминь!
[1] По-воровски.
|
