Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.

Адольф Гарнак

МИССИОНЕРСКАЯ ПРОПОВЕДЬ И РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА

 

К оглавлению

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории*

Религией Книги в собственном смысле слова, подобно исламу, христианство никогда не было и никогда не сделалось. Но Книга, а именно Ветхий Завет, все же оказывала действие, доходившее до границы, когда религия действительно становится религией Книги. Ап. Павел, правильно понимаемый, стремился воспрепятствовать этому процессу, а значительные слои в христианстве — гностики и марки-ониты — доходили даже до того, что совершенно отвергали Ветхий Завет, приписывая его другому Богу или же праведному и зависимому от высочайшего Бога, но в Церкви с гневом отвергали критику гностиков. Ветхий Завет, хотя и объясняемый аллегорически, остался для христиан, как и для иудеев, святой Книгой.

Это отношение к Ветхому Завету вполне понятно. Какое другое религиозное сообщество могло указать подобную книгу? Какое мощное было и оставалось впечатление у образованных и необразованных греков после того, как они ознакомились с ней! Правда, кое-что и, пожалуй, многое могло представляться странным и соблазнительным, однако то, что в ней поучало и одушевляло, вполне вознаграждало за это. Уже один только древний возраст, простиравшийся на тысячелетия,1 свидетельствовал за непреходящее ее достоинство, но

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. I. Ч. I. № 2. С. 95-117.

1 С триумфом восклицает Тертуллиан: «У вас история простирается только до ассирийцев: мы же владеем историей мира (de pallio)!»

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 201

то, что читали в ней, представлялось отчасти как мир тайн, отчасти как compendium глубочайшей мудрости. Благодаря неисчерпаемому богатству своего содержания, разнообразию, многосторонности и подробности она впечатляла как некоторый литературный космос, второе творение, его двойник. В этом состояло самое сильнейшее воздействие, производимое ею; что эта книга и мировое целое совпадают и подлежат одинаковому суждению, в том согласны были все греки, так или иначе соприкасавшиеся с Ветхим Заветом. Как бы ни были различны мысли гностиков и маркионитов об этой книге, но и они признавали несомненным, что она представляет собой явление, параллельное творению мира, и что обе величины сводятся к одному и тому же Виновнику, а люди церковные в этом Боге признавали Самого высочайшего Бога. О какой другой книге во всей истории высказывались когда-либо подобные суждения со стороны мыслящих людей?!

Что Книга могущественно содействовала распространению христианства, это несомненно; мы имеем положительное свидетельство за то, что для многих людей она послужила мостом для перехода в христианство. Татиан рассказывает: «В то время как мой ум рассматривал все лучшее, я напал на некоторые варварские сочинения, которые древнее эллинских учений и божественнее их заблуждений. Им удалось убедить меня простотой своей речи, безыскусственностью их авторов, удобопонятностью объяснения всего творения, предвидением будущего, превосходством правил и учением о едином Властелине над всеми. Так душа моя была вразумлена Богом, и я понял, что другие учения ведут к заблуждению, а это разрушает рабство, царствующее в мире, и освобождает нас от многих начальников и бесчисленных тиранов. Оно не содержит в себе ничего такого, чего мы не ощущали бы ранее, но то, что, ощутив прежде, потеряли, благодаря заблуждению».1 То же было и с Иустином. Объясняя Трифону-иудею мотивы своего перехода в христианство, он пишет: «Были некогда люди, которые гораздо древнее какого-либо из этих почитаемых за философов, — люди блаженные, праведные и угодные Богу, которые говорили Духом Свя-

1 Речь к эллинам. 29.

202 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

тым и предсказали будущее, которое и сбывается ныне: их называют пророками; они одни знали и возвестили людям истину, несмотря ни на кого, не боясь, не увлекаясь славой; но говорили только то, что слышали и видели, когда были исполнены Святого Духа. Писания их существуют и доныне. В сердце моем тотчас возгорелся огонь, и меня объяла любовь к пророкам и тем мужам, которые суть други Христовы, и, размышляя с самим собой о словах Его, я увидел, что эта философия есть единая, твердая и полезная».1

Из этих двух заявлений замечательно исповедание Татиана как по той определенности, с какой оно выставляет значение Ветхого Завета для перехода в христианство, так по полноте и ясности оснований, указываемых здесь. Прежде всего форма Книги производит глубокое впечатление; это характерно для грека Татиана, хотя он и не хотел оставаться далее греком. Мощные речи пророков и псалмопевцев привели в восторг человека, прошедшего риторские и философские школы. Сила соперничала с простотой — эта черта представила ему Книгу в совершенно другом свете, чем те трактаты и необъятные списки, в которых авторы их тщетно измучивались достигнуть ясности в области высочайших вопросов. Второй чертой, обратившей на себя внимание апологета, была история творения, изложенная в книге Бытия. И это также обрисовывалось величественным и хорошо понятным: все греческие религиозные философы были космологами; здесь же дан последовательный и легко воспринимаемый рассказ о сотворении мира. Он не содержал в себе философии, но и не казался обычным мифом; он был совершенно новым явлением, стоявшим выше и того, и другого. Так говорить мог только Сам Бог! Третьим пунктом, произведшим особое впечатление на Татиана, были пророчества Книги: один уже беглый взгляд на содержание древнехристианских сочинений, особенно апологетов, показывает, какую важную роль имели доказательства от пророчеств, — да они даже царили над всем, но только при помощи Ветхого Завета можно было их выстраивать. Четвертый пункт составляют нравственные проповеди; без сомнения, Татиан прежде всего имеет здесь в виду Десятословие, кото-

1 Диалог с Трифоном Иудеем. Гл. 7 сл.

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 203

рое даже гностики, критически относившиеся к содержанию Книги, находили только нуждающимся в исполнении, высоко выделяя его, таким образом, из прочего материала. Для христиан из язычников Десятословие всегда являлось суммой всей морали, только углубленной изречениями Нагорной проповеди.1 Наконец, пятый пункт, обозначаемый апологетом, — строгий монотеизм, проникающий всю Книгу.

Всем сказанным уже исчерпаны все элементы, придавшие важность этой Книге и сообщавшие ей божественный авторитет. Обозревая те услуги, какие она оказала христианской Церкви в первые два столетия, должно констатировать следующее:

1. Ветхий Завет служил источником для выработки монотеистической космологии и общего воззрения на природу. Евангелия и Павловы послания просто предполагают все это уже известным, не излагают пространно. Но в ветхозаветных книгах находились бесчисленные места, возвещавшие монотеизм и предостерегавшие от политеизма, а также восхвалявшие Бога как Творца неба и земли и изображавшие Его творение.

2. Книга содержала в себе многие доказательства, что история Иисуса Христа предвозвещена была ранее столетиями, и даже тысячелетиями, что учреждение нового народа, имеющего состоять из всех наций, предсказано изначала и было предуготовлено.2 Христианская

1 Ср. «Учение 12-ти апостолов».

2 Достаточно привести только одно место из ряда многих подобных — «Проповедь ап. Петра» (Климент Алекс. Стром. VI, 15): «Прочитав книги, оставленные нам пророками, где о Христе Иисусе говорится то в притчах, то в загадочных выражениях, то в словах бесспорно ясных и точных, мы нашли в них пророчество о пришествии Его, о кресте Его, о всех страданиях, которым подвергали Его евреи, о воскресении и о вознесении Его на небо даже до основания нового Иерусалима, как написано. Вот через какие скорби Он непременно должен был пройти, и вот что должно воспоследовать после Него. После такого исследования мы стали так веровать в Бога, как говорит о Нем Писание». Так и этот писатель заявляет, что уверовал во Христа на основании предсказаний Ветхого Завета. См.: Тертуллиан.

204 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

религия на основании этой Книги становилась, таким образом, религией исполнившейся истории; что еще не осуществилось, то остается делом будущего, и все исполнится так, как предсказано; за это ручается уже то, что исполнилось. С помощью Ветхого Завета христианские учителя возводили свою религию к началу вещей и связывали ее с творением. Для людей образованных эта часть миссионерской проповеди явилась наиболее действенной. Христианство здесь получило положение, какого после иудейства не имела ни одна религия. Однако было бы несправедливо утверждать, что Ветхий Завет в глазах этих христиан был исключительно книгой предсказаний, которые еще не совсем исполнились. Без сомнения, он был и книгой пророчеств, но вместе с тем и полным откровением Бога, не нуждающимся в прибавках и исключающим всякие изменения. Историческое исполнение доказывает только перед всем миром истинность этого откровения. Так извлечено было из Ветхого Завета все Евангелие. Письменные рассуждения подобного рода были, без сомнения, очень распространены в различных, но схожих редакциях.

3. Ветхий Завет давал в себе достаточный запас аргументов для защиты основ и учреждений христианских общин. Опираясь на него, христианские писатели получили возможность оправдать Божественным авторитетом не только свое, лишенное изображений, богопочитание, прекращение ветхозаветного богослужебного церемониала, крещение и Евхаристию, но христианское пресвитерство, епископат и все культовые учреждения.

4. В рассеянных по Ветхому Завету изречениях, выражающих доверие к Богу, просьбы о помощи, смирение и святое мужество, в героях его и пророках искали утешения и назидания.1

Апол. 46: «Все наше положение... основываем на авторитете и древности божественных Писаний и на исповедании духовных властей (т. е. на свидетельстве изгоняемых демонов)». Значит, авторитет Писаний и свидетельство демонов составляют два самых решительных доказательства.

1 В христианском богослужении чтения из Ветхого Завета употреблялись постоянно; для большего ознакомления с ним распространялись небольшие хрестоматии с выдержками из Ветхого Завета вроде «Свидетельств» Киприана. Частные чтения Ветхого Завета Тертуллиан предполагает во мно-

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 205

С появлением Нового Завета Ветхий должен был отступить несколько назад, но лишь на немного, так как ясно, что первый во многих отношениях не мог оказать тех услуг, какие давал второй. В изложении христианской морали основой, конечно, служили изречения Христа; в этом пункте Ветхий Завет заменен был Новым, но зато прочно возобладал в других пунктах. Только в теории наблюдается некоторая перемена. Борьба с гностицизмом и своеобразное пользование со стороны его Ветхим Заветом показали великим церковным богословам, что простое отождествление Нового Завета с Ветхим дело не такое несомненное. Уже древнейшие старо-кафолические богословы, Ириней и Тертуллиан, разрушили это полное отождествление и возвратились ближе к воззрению ап. Павла, что Ветхий Завет и ветхий союз обозначает другую ступень, чем новый. Они признали высшую ступень нового союза и вместе с ним и Нового Завета и научились лучше ценить специфическое значение христианской религии в противоположности Ветхому Завету. Но что касается церковной практики, то эта перемена, происшедшая в теории, повлекла за собой только незначительные последствия. В теории, правда, продолжали учить, что много в Ветхом Завете «изменено, пополнено и усоверше-но», даже «вычеркнуто» (Тертуллиан. О молитве. 1), но уже с III в. начали аллегорически истолковывать Ветхий Завет и в этом виде пользоваться им как источником для христианского познания. Даже более, после того как Церковь создала свои священные церемонии, свое сложное сословие епископов, пресвитеров, диаконов и клириков, сама аллегоризация Ветхого Завета сделалась излишней. Ветхий Завет содержал в себе богатый материал для оправдания этих церемоний и учреждений, и он теперь буквально был применен к защите их.1 В дог-

гих местах своих сочинений. Ср.: Pseudo-Clement. De Virginitate. 1, 10, где идет речь о чтении Ветхого Завета в маленьких собраниях в частных домах.

1 Эта очень важная и интересная сторона в истории церковной практики и дисциплины, к сожалению, и доныне еще не исследована в церковно-исторической науке. Следы этого употребления Ветхого Завета встречаются очень рано, отчасти уже в 1 Послании Климента Римского к Коринфянам (Прим. Пер.).

206 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

матике, когда на первый план выступили догматические проблемы и богословские интересы, от понятий «Бог» и «Логос» обратились к тринитарным и христологическим вопросам, где держались свободнее, чем это было во II в., но в церковной практике продолжали все так же опираться на Ветхий Завет. Вообще в истории миссии и церковной практике Новый Завет никогда не играл такой роли, как Ветхий. Правда Евангелия и содержащиеся в них слова Христа, рассказы о Его жизни, смерти и воскресении и в теории, и в богослужебной практике всегда стояли на первом плане, и здесь Ветхий Завет был почти устранен, но апостольские послания, и в частности ап. Павла, никогда не достигали такого значения, как Ветхий Завет.

Борьба против политеизма и идолослужения в древнехристианском мире

1. Древняя Церковь вела борьбу с политеизмом, уже когда она отражала демонов и восставала против общественной безнравственности, неразрывно связанной с язычеством. Но она не довольствовалась этой борьбой. «Немые идолы» были предметом прямого нападения ее; они оставались еще силой, и притом в тех кругах, откуда притекала лучшая часть христиан. В настоящее время нам часто кажется, что полемика против богов Олимпа, против египетских крокодилов и кошек, против вырезанных и отлитых изображений была не нужна и не требовалась существом дела. То правда, что она была нетрудна; философы, как киники и сатирики, например Лукиан, доставляли богатый материал для нее; ум и нравственное чувство времени давно переросли эту грубую форму богопочитания, но совсем излишней она никогда не была; иначе было бы непонятно, почему все апологеты, от Аристида до Арнобия, столь подробно полемизируют в этом пункте, почему мученик Аполлоний считает нужным в длинной речи распространяться об идолопочитании перед сенатом, почему Тертуллиан, этот знаток права и обычаев, в своем назначенном для презида защитительном сочинении отводит столь обширное место опровержению идолопоклонства. Конечно, уже из этой поле-

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 207

мики достаточно видно, как низко пали официальная религия и богослужение. Боги осмеивались на сцене; в жертву им приносились полумертвые и ни на что другое не годные животные; изображения богов осквернялись, и храмы подвергались профанации.1 Ярмо пресыщения, презрения, насмешки и отвращения лежало на всем официальном культе. Однако сказать, что это везде было так, значило бы впасть в большое заблуждение. Национальная религия не только поддерживалась во всей своей целостности государством, но и многочисленные души оставались еще твердо привязанными к ее учреждениям и церемониям. Новые, притекавшие с Востока в Империю религии оживили старый культ, придав новое значение даже наиболее неприглядным его сторонам. Кроме того, официальная религия — каково бы ни было ее состояние — далеко не обнимала собой всей области религиозной жизни тогдашнего мира. Во всех провинциях и городах, в Риме так же, как и в Александрии, Испании, Азии и Египте, существовали домашние и фамильные боги с домашними религиозными обычаями, суевериями и церемониями всякого рода. Общественная литература мало занималась ими, но нас знакомят с ними камни, могильные памятники и заклинательные папирусы. Каждая домашняя функция имела своего гения-покровителя, каждый шаг стоял под управлением особого бога. Этот религиозный мир, эти религии второго порядка были повсюду живы и действенны.

Апологеты обыкновенно довольствовались опровержением только официального богопочтения.2 Они достигали этого тем, что сначала

1 Ср.: Тертуллиан. Апол. 42: «Вы жалуетесь, что доходы ваших храмов с каждым днем становятся меньше; как мало уже людей, делающих вклады». Ср.: Arnob. 1, 24.

2 Домашние суеверия или казались им не стоящими внимания, или они думали, что они все равно исчезнут с падением языческого культа. В том и другом случае те были, конечно, правы. В Деян. (19, 19) рассказывается сцена, которую уместно привести здесь: обращенные проповедью Павла из занимавшихся чародейством собрали свои книги, сожгли перед всеми и сложили цены их, и оказалось их на 50 ООО драхм. Сцена эта имеет себе мало аналогий в древнехристианской литературе.

208 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

старались поднять против него нравственное чувство, изображая постыдные дела богов; затем наглядно раскрывали глупость и бессмысленность учения о богах и мифах, в которых оно содержится и, наконец, объясняли происхождение их. Следуя Евгемеру, они утверждали, что мнимые боги первоначально были простыми людьми, или доказывали, что все, рассказываемое о богах, представляет собой только суетную ложь и обман,—нередко просто корыстный обман жрецов. Остроумие и прения и полное силы отвращение находили себе здесь яркое выражение. Мы не знаем, что из всех этих аргументов было их собственностью; мы уже упоминали, что кинические философы предшествовали им в этой области, и насмешки над богами составляли обычное явление в тогдашнем городском обществе. Нет поэтому надобности входить здесь в подробное рассмотрение отдельных мест. Достаточно ознакомиться, например, с краткой апологией Аристида, чтобы создать себе представление об этой полемике; полезно также прочитать псевдо-Иустинову «Речь к эллинам», но в особенности относящиеся сюда места «Апологетика» Тертуллиана.

Долг содержать себя чистым от всяких соприкосновений с политеизмом понимался как высший долг христианина, превосходящий все другие. В сознании христиан он рисовался как обратная сторона долга исповедания и вместе «с грехом идолослужения» преследовался Церковью гораздо строже, чем все другие грехи.1 Церковь продолжительным путем и позже, под давлением ужасных последствий гонений Деция (250 г.) в первый раз пришла к признанию, что и за эти грехи может быть даровано прощение.2 И это понятно, потому что отрешенность от язычества была необходимым условием самого су-

1 Ср.: Тертуллиан. Об идолопоклонстве. 1: «Идолопоклонство есть главнейшая вина рода человеческого, величайшее преступление всего мира, причина его осуждения». Тертуллиан в первой главе этого сочинения пытается доказать, что все главные грехи (прелюбодеяние, убийство и др.) имеют свой корень в идолопоклонстве.

2 Уже Тертуллиан допускает, что отречение, вынужденное пытками, при известных обстоятельствах является меньшим грехом, чем прелюбодеяние и нарушение брака. То же встречается и у св. Киприана.

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 209

ществования Церкви. Сдайся она хотя бы в одном пункте перед политеизмом, и она могла бы потерять всю свою самостоятельность. Так продолжалось по крайней мере до середины III в. С этих пор стали менее строги, потому что сама Церковь сделалась столь мощным институтом, и учение, культ и устройство ее приобрели такие прочные формы, что она всегда продолжала оставаться строго отграниченной величиной, хотя бы она сознательно и бессознательно в том или другом случае и оказалась более податливой в отношении к отвергаемому ей политеизму.1

1 Мысль Гарнака здесь требует некоторых объяснений и более точной формулировки. Первые христиане были, действительно, люди не от мира сего, «странники и пришельцы» на земле, у которых отечество на небесах. Это было в подлинном смысле общество святых, куда не проникал никакой порок, которое чуждалось всяких более или менее близких и постоянных связей с язычеством. Эта отрешенность христиан от мира в первую эпоху их существования была исторической необходимостью: небольшие общины последователей Христа, рассеянные по Империи, затерялись и скоро потонули бы в язычестве, если бы не оградили себя столь прочным оплотом высочайших нравственных требований. Но на этой первоначальной стадии развития древняя Церковь не могла оставаться долго. Историческая задача христианства состояла в том, чтобы пойти навстречу томимому религиозно-нравственной жаждой язычеству, обнять собой всю вселенную и просветить все человечество. Уже к середине II в., когда язычники массами стали переходить в христианство, древние, проникнутые ригоризмом формы общинной жизни стали тяжелым ярмом ложиться на вновь поступавших членов Церкви и грозили было совсем задержать собой успех христианской проповеди. Толчок к сознательному выяснению вновь наступившего положения дан был монтанизмом (последняя четверть II в.). Мон-танизм требовал реформы нравов в реакционном направлении: он хотел навсегда удержать Церковь на той ступени развития, на какой поставили ее исключительные обстоятельства I в. Монтанизм был осужден, и Церковь пошла навстречу требованиям времени. Мы выше уже упоминали о борьбе двух понятий о Церкви как «обществе святых» и как «воспитательном учреждении», долженствующем руководить вечно падающим и вечно кающимся человеком. Она — эта борьба — наполняет весь этот III в. и

14 Зак. 3992

210 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Как долг исповедания веры не заключал в себе обязанности напрашиваться на мучения или доносить о своем христианстве,1 так протест против политеизма не влек за собой необходимости официально и по свободному побуждению восставать против него. Правда, случаи, когда христианин, присутствовавший на суде, выражал сочувствие исповеднику и сам привлекался к ответственности, упоминаются с похвалой: здесь Дух проявлял Себя в нем. Но публичные оскорбления императора или изображений богов так же мало одобрялись, как возмущение и произвольное обесчещивание или низвержение идолов строго порицалось. 60-й канон Эльвирского собора определяет: «Если кто разрушит идола и там будет убит, то, так как этого ни Евангелие не заповедует, ни апостолы не делали, не должно вносить его в число мучеников».2

2. Принцип обережения себя от всяких соприкосновений с язычеством требовал бы полного воздержания и от общения с философами,

свой конец находит в IV в. Вопрос о принятии падших, т. е. совершивших грех идолослужения, был одним из важнейших эпизодов этого сближения с миром. Говоря о «податливости к политеизму», Гарнак имеет в виду именно этот пункт, поскольку в понятие политеизма он включает и нравственный образ его жизни (Прим. Пер.).

1 Послание Смирнской церкви к Филадельфийской церкви, рассказывающее о кончине св. Поликарпа, прямо порицает этот способ напрашивания на мученичество. Оно упоминает об одном фригийце Квинте, который вместе с другими «поспешно и безрассудно бросился в суд.. но, убоявшись зверей и других орудий казни, отказался от спасения... представив всем ясное доказательство, что не должно отваживаться на страдания опрометчиво и безрассудно» (Евсев. Ц. И. IV, 15) (Прим. Пер.). Точно так же, на основании Мф. 10, позволялось бегство в гонении; монтанисты и Тертуллиан не одобряли его; см. его сочинение «О бегстве во время гонения». Правильные суждения об этом факте см.: Климент Алекс. Стром. IV, 10,17; VII, 11-12.

2 К этому способу прибегали фанатики из христиан, чтобы путем искусственного раздражения религиозных страстей язычества скорее и вернее снискать себе мученический венец. Случаи подобного рода, хотя и не в столь грубой форме, встречались и на Востоке (см.: Евсев. О палест. муч. Гл. 2) (Прим. Пер.).

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 211

даже самыми выдающимися, так как все они стояли в связи с идоло-служением. Апологеты сильно разошлись между собой в этом пункте полемики. Что никто из философов древности не познал истины в чистоте и полноте, что ни один из них не сумел передать другим и повсюду распространить и малой доли истины, какую он нашел, — в этом утверждении все они были единодушны. Но одни не хотели оставаться при этих сильных оговорках и в прочих частях удивлялись согласию философии с христианством, хвалили философов за их моральные воззрения и глубокие мысли, как, например, Иустин, и даже, как александрийские христианские учители, признавали в эллинской философии явление, параллельное Ветхому Завету. Другие, напротив, ничего не хотели знать ни о каких философах, ни о какой философии и думали лучше послужить миссии Евангелия тем, что грубо позорили и тех, и другую. Татиан положил начало этому и оказался виновным в непростительной несправедливости, но и Феофил мало уступает ему, а также и Тертуллиан подходит близко к Татиану, хотя он многим был обязан стоической школе. Эти апологеты обманывались, думая, что своими порицаниями философии они достигнут многого. Насколько мы можем судить, не метод этой исключительности, а метод Иустина, Климента и Оригена оказывает влияние на образованный мир. Тем не менее, не невероятно, что и они имели своих почитателей. Большая часть людей или вообще не мыслит, или мыслит в форме грубых контрастов. На таких людей порицательные речи Татиана и Тертуллиана могли производить свое впечатление, так как ни того, ни другого нельзя было заподозрить, что они клевещут, а не рассуждают серьезно. Где они находили хотя бы малейшие следы политеизма, там возмущалось все их нравственное существо, там были они убеждены, что здесь ничего не может быть доброго, там верили они всякой клевете, какую только доставляла им дурная литература. Но следы политеизма можно было найти у всех философов, и даже самых величайших. Распорядился же сам Сократ принести петуха в жертву Эскулапу после своей смерти! Это был обидный анекдот для всех тех, которые в Сократе видели героя истины и в то же время были убежденными монотеистами. Значит, и с Сократом можно было бороться!

212 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

3. Но на практике, быть может, гораздо большее значение, чем эта борьба против богов и идолослужения, имела борьба против обоготворения людей. Эта борьба, нашедшая свое яркое выражение в радикальном отвержении культа императоров, обозначала решительный протест против смешения религии и патриотизма, против такого государственного культа, предметом которого было само государство. Главная цель и главный результат этой борьбы был тот, что она провела строгую границу между поклонением Богу и почтением к государству и его руководителям. Христианство подорвало почву у политической религии.

Культ императоров имел двоякий вид, но в той и другой форме он не был ни в каком случае греко-римским, а чисто восточным явлением, которое не без затруднений пробралось в ряд ceremoniae romanae после того, как Рим сделался императорским, и здесь проявился как культ умерших императоров и как культ живых (почитание изображения царствующего императора). Первый культ сначала имел своим седалищем Рим и, как важнейшая часть государственной религии, распространился по провинциям; второй возник на Востоке, но уже в первом столетии был воспринят Гаем и Домицианом и во II в. сделался всеобщим. Отвержение обоих культов квалифицировалось как sacrilegium1 и «оскорбление величества» (crimea laesae majestatis).

1 Sacrilegium (по-гречески абвотг^ и потому переводимое на русский язык словом «безбожие») в первоначальном смысле значило святотатство, воровство, совершенное в священном месте или касающееся священных предметов, и на это первоначальное значение намекает Тертуллиан, когда он пишет в «К Скапуле»: «Вы именуете нас сакрилегами, хотя между нами еще не находилось даже простого вора». У латинских авторов времен Империи термин sacrilegium со святотатства распространился уже на многие другие преступления, однородные с ним по тяжести наказания. В применении к христианству в специальном смысле он обозначал собой отказ христианина исполнить узаконенную церемонию перед богами. Римский подданный мог иметь какие угодно религиозные убеждения; он мог не верить богам, даже осмеивать их, как это действительно и делали христианские апологеты; религиозными убеждениями своих подданных Рим не интере-

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 213

Репрессии государства против христианства почти исключительно сосредоточивалось в этом пункте, так как государство не могло сделать им той уступки, какой пользовались иудеи. Если бы христиане оставались только противниками Олимпа, но нашли бы какой-нибудь компромисс с культом императоров, они, по всей вероятности, остались бы в неприкосновенности — по крайней мере, Тертуллиан ясными словами указывал на это в своем «Апологетике». Точно так же и почти все конфликты отдельных христиан с государством могут быть сведены к процессам по оскорблению величества.

Христиане отвергали культ императоров во всех его формах и без всякого колебания причисляли его к идолослужению.1 Возникавший

совался и никого не наказывал за них. Римское право требовало от римских подданных лишь формального почитания отечественных богов, так как это было необходимо для обеспечения помощи государству, и карало не убеждения, а факт, а именно отказ принести жертву богам. Понимаемое в этом смысле sacrilegium римское право рассматривало как тягчайшее преступление. Оно почти отождествляло sacrilegium с Crimea laesae majestatis; виновные в нем из высшего сословия наказывались мечом, сак-рилеги низших классов приговаривались на съедение зверям, к распятию на кресте и сожжению живыми. Впрочем, гуманное римское правительство в редких случаях применяло последнего рода казни {Прим. Пер.).

1 Христиане с инстинктивным отвращением относились к этому культу, можно сказать, даже с более сильным и энергичным отвращением, чем к язычеству вообще. Их поражала очевидная нелепость и греховность богослужения смертному и порочному человеку, и, вознося молитвы за императора, они решительно отказывались молиться самому императору. Самые местности, в каких культ цезарей наиболее процветал, казались им царством сатаны. Первый храм живому императору построен был в Пергаме; ежегодно здесь собирался провинциальный малоазийский собор для торжественного празднования в честь царствующего императора. Но здесь же — в этом Пергаме — автор Апокалипсиса видит трон сатаны. «Знаю дела твои, — пишет он ангелу Пергамской церкви, — что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое и не отрекся от веры Моей даже в те дни, в которые умерщвлен верный свидетель Мой Антипа,—у вас, где живет сатана» {Откр.

214 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

отсюда упрек в непочтительности и в неверности императору они опровергали указаниями на свои молитвы за императора и государство.1 И действительно, эти молитвы с самого начала принадлежали к наиболее прочным и общераспространенным учреждениям христианского богослужения и основывались на словах Христа: «Воздадите кесареви кесарево», причем эта заповедь относилась не только к послушанию и пунктуальной уплате должных налогов, но и к молитве. Даже резкая критика, какой подвергали отдельные христианские учителя римское государство, нимало не повлекла к тому, чтобы оставить эти молитвы или разубедить в них. Что император почитался у христиан как «второй после Бога, прежде всех и над всеми» (Тертуллиан. Апол. 30), это подтверждается многими местами» в которых он назван тотчас после Бога. И поистине, христиане могли сказать, что у них нет недостатка ни в теоретической, ни в практической лояльности. Они научили и обогатили мировую историю тем, что провели строгое различие между поклонением Божеству и почитанием императора и обожествление монархов представили как позорнейшее и унизительное преступление, но этим самым они еще выше подняли послушание власти.

4. Борьба с политеизмом осуществлялась, далее, посредством радикального отвержения театров и вообще всякого рода зрелищ. Кто знает, какое значение они имели в античной жизни и как тесно сплетались с идолопоклонством,2 тот поймет, что могла сказать полемика

2,13). Таким образом, первая жертва, павшая за имя Христово в языческом мире, принесена была культу цезарей {Прим. Пер.).

1 См. известные места из Нового Завета, творения мужей апостольских и апологетов. Содержание молитвы, как она употреблялась в Карфагене, дает Тертуллиан (Апол. Гл. 39): «Молимся также за императора, за министров его и властей, о благосостоянии всего мира, о мире, об отдалении конца (вселенной)»; Гл. 30: «Мы всегда молимся за всех императоров, о продолжительной жизни; об укреплении власти, о сохранении семейства, о храбром войске, верном сенате, добром народе, спокойствии мира, о всем, что может быть желательно государству».

2 Тертуллиан. О зрелищах. 4: «Где наиболее и преимущественно проявляют себя диавол, свита и ангелы его, как не в идолопоклонстве? Итак,

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 215

против них. Можно сказать, для бесчисленных групп людей она составляла собой другую половину жизни рядом с тяжелой работой дня: «Хлеба и зрелищ!» — вот обычный крик, какой раздавался на площадях городов. Членам христианских общин запрещалось состоять актером или гладаатором, учить театральному искусству1 и посещать зрелища.2 Татиан первый открыл сильную полемику против зрелищ в своей «Речи»;3 за ним последовали другие; появились целые трактаты Тер-туллиана и Псевдо-Киприана о зрелищах и рассуждения Лактанция.4 Запрещения далеко не всегда исполнялись, как об этом свидетельству-

если все устройство зрелищ состоит из идолопоклонства, то несомненно, что все, касающееся зрелищ, уже предосуждено свидетельством отречения нашего в крещении от всего, что принадлежит диаволу, свите и ангелам его; вспомним об элементах, из каких они состоят, какое каждый из них имеет начало, об именах, какими они обозначаются, об устройстве их, какими суевериями они наполнены, о местах, каким божествам посвящаются и о самом искусстве, от каких виновников оно происходит; если ничто из этого не касается ни идола, ни идолопоклонства, то не касается и нашего отречения». См.: Новациан. О зрелищах. 2: «Когда то, что совершается язычниками в честь идола (т. е. зрелища), видят и посещают верующие христиане, то языческое идолопоклонство подтверждается, и истинная и божественная религия обращается в поношение».

1 См.: Св. Киприан Карфагенский. Письмо 12-е.

2 Минуций Феликс. 12: «Вы, удрученные заботами и беспокойством, чуждаетесь даже благопристойных зрелищ, не посещаете театра, не присутствуете на праздниках наших, не участвуете в общественных играх».

3 Речь против эллинов. Гл. 22-23.

4 Instit. VI, 20-21; ср. Арнобий. IV, 35. Вместе со зрелищами запрещалось также участие в публичных празднествах, тесно связанных с политеизмом; см. 7-е пр. Анкирского собора: «О тех, которые пиршествовали в языческий праздник, на месте, присвоенном язычниками, но принесли и ели свои собственные снеди, рассуждено: принимать их в общение по двухлетнем припадании». Но здесь главного внимания заслуживает Тертуллиан (Об идолопоклонстве. 13-16): «Нужно избегать всяких общественных праздников, потому что они вытекают или из страсти к удовольствиям, или из боязни». Но и здесь видно, что Тертуллиан остается в меньшинстве; большинство

216 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

ют уже указанные выше сочинения.1 Страсть была непобедима, и Тертуллиан должен был утешать своих читателей указанием на будущие блага, чтобы чем-нибудь возместить отречение от заманчивого удовольствия присутствовать на зрелищах.2 Но бесплодной она ни в каком случае не была; можно сказать, что она повлекла здесь даже большие последствия, чем в какой-либо другой области. Известно, что одной из самых первых законодательных мер императора Константина в пользу христианства было ограничение зрелищ.3

карфагенских христиан не видело в участии в частных и общественных торжествах ничего дурного и даже удаление от всех считало опасной фрон-дировкой. «Должны светить ваши дела, — жалобно восклицает Тертуллиан, — а теперь блестят светом ваши ставни и двери! Даже у язычников встречается более неосвещенных и не украшенных венками дверей, чем у христиан. Что ты думаешь об этом случае? Если он составляет собой оказание чести идолу, то несомненно, что почитать идола есть идолослуже-ние; если же это случается ради человека, то вспомним, что все идолослу-жение произошло ради людей (боги язычников, по Тертуллиану, были прежде людьми. — Л. Г.), и потому всякая идололатрия есть почитание людей. Мне известно, что один христианский собрат в видении был наказан ангелом в ту же ночь за то, что служанка его украсила венками входную дверь по случаю неожиданно наступившего общественного торжества». Тертуллиан исключает только определенные семейные торжества, как-то: возложение toga virilis, сватовство, брак, наречение имени, так как это не соединяется необходимо с идолослужением.

1 Новациан. О зрелищах. 1: «Так как нет недостатка в льстивых защитниках пороков и благосклонных покровителях им, которые готовы дать оправдание порокам и, что еще хуже, авторитет небесных писаний обращают в защиту преступлений, что будто бы невинное и безвредное удовольствие зрелищ требуется для отдохновения души» и пр.

2 Там же. 20: «Однако каково будет то, чего "глаз не видел и ухо не слышало, и что не приходило на сердце человеческое"? Думаю, что лучше, чем цирк, ложи и какое бы то ни было ристалище».

3 Полемика велась также и против роскоши, поскольку она отчасти была связана с политеизмом, но главным образом потому, что свидетельствовала о суетном и языческом направлении мыслей. Ср. «Педагог» Климента

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 217

5. В отношении к вопросу, насколько далеко можно было идти в области нравов, обычаев и ежедневных порядков жизни, чтобы не отвергнуться Христа и не запятнать себя идолослужением, уже в апостольское время существовали разные воззрения: строгие и снисходительные, узкие и свободные. Но в это время предметом горячего спора был лишь один вопрос — о ядении идоложертвенного, т. е. о том, можно ли принимать участие в языческих праздничных пиршествах. Большая часть христиан принадлежала тогда к низовым слоям населения, лишена была всякого долга представительства и состояла из ремесленников низшего сословия, поденщиков, простая работа которых едва ли находилась в каком-либо отношении к общественной жизни и потому не вела ни к каким конфликтам. Но скоро наступило другое положение, и целое множество трудных и настойчивых вопросов охватило христианские общины. И люди с более широкими и свободными воззрениями ничего не хотели делать, что было бы противно воле Божией; и они также имели на своей стороне доказательства Священного Писания и умели соглашать свои правила с основным принципом христианства. «Бегите из одного города в другой, — гласит заповедь», — так говорили они, намеренно уклоняясь от преследований. «Я имею власть над всем; должно всем сделаться для всех», — повторяли они слова апостола. Даже посещение зрелищ они защищали на основании Библии. Новациан приводит их защитительные речи (О зрелищах. 2): «Где это написано? Где запрещено? Разве Илия не был возницей и сам Давид не скакал перед ковчегом? — составил хор в струнных псалтырях, медных тимпанах, свирелях и гуслях,1 — также апостол, давая образ нашей борьбы против духовного лукавства, предполагает зрелище (certamen), и когда он берет пример с ристалища, награду сопоставляет венку; почему же человеку христианской веры нельзя смотреть на то, что можно описывать божественными словами?»

Александрийского и «De cultu feminarum» Тертуллиана. Что деньги, тратимые на роскошь, лучше обращать на помощь бедным, это твердили постоянно.

1 В подлиннике стих: шхооа cynaras aera tympana tibias citharas claros legimus (Прим. Пер.).

218 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Эта защита посещения зрелищ звучит легкомысленно, но были конфликты и более серьезные.

Уже участие в праздниках и общественных союзах создавало их в большом количестве, но главным образом они вызывались ежедневными занятиями. Может ли христианин вообще иметь какое-либо занятие или должность в этом мире, чтобы не запятнать себя связью с идолопоклонством? Правда, ригористы принципиально не запрещали никакого занятия, но проявления его ограничивали так, что ограничение почти совпадало с запрещением. Тертуллиан в своем сочинении об идолопоклонстве обсуждает целый ряд занятий; результат почти везде один: лучше оставить занятия или в каждое мгновение быть готовым бросить его. На возражение: «Мне не на что жить», Тертуллиан отвечает: «Христианин не должен страшиться голода».1

Прежде всего Тертуллиан запрещает изготовление идолов (гл. 4 сл.), — это понятно; но существовали такие христианские ремесленники, которые не знали никакого другого искусства и пытались защитить себя ссылкой на заповедь ап. Павла (/ Кор. 7, 24): «Оставайся в том звании, в каком призван». Они указывали также на то, что Моисей позволил изготовить змея в пустыне. Из сетований Тертуллиана видно, что большинство в Церкви пропускало мимо ушей его проповедь: «От идолов христиане идут в церковь; они приходят из мастерских злого врага к дому Божию; они, творцы идолов, воздевают свои руки к Богу Отцу; они прикасаются к Телу Господню после того, как они приготовили тело демонов. И это еще не все. Им не довольно того, что они сами оскверняются; нет, они и другим предлагают это, чтобы и они осквернились! И при всем том изготовители идолов принимаются в духовное сословие!»

В противоположность этим широким воззрениям, Тертуллиан запрещает не только изготовление идолов и статуй, но и выработку всех предметов, которые имеют хотя бы посредственное отношение к идолопочи-

1 См. наиболее суровые рассуждения со ссылкой на евангельские места в гл. 12. Они заключаются следующими словами: «Никто из тех, кого призывает Господь, не скажет: не имею чем жить. Вера не боится голода. Знаем, что голод нужно презирать ради Бога не менее, чем всякий другой род смерти... Кто же это исполнит? Но что невозможно для людей, возможно у Бога».

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 219

танию. Плотники, штукатурщики, столяры, кровельщики, золотильщики, маляры, резчики бронзы и граверы — все они ни в каком случае не должны изготовлять ничего такого, что требуется для языческого богослужения, и даже не участвовать ни в какой работе, предпринимаемой с этой целью (например, исправление попорченного, см. гл. 8).

Осуществлять профессию астрологов и магов безусловно не дозволено: маги должны «иным путем» возвратиться в страну свою (гл. 9). Христианин также не может быть школьным учителем и преподавателем наук, потому что он и здесь часто приходит в соприкосновение с идолопоклонством. Занимая такое место, он должен будет распространять познание о языческих богах, излагать их имена, происхождение, мифы, соблюдать праздники и торжества в честь их; потому что «они (учителя) в эти дни собирают свои гонорары». Первые деньги, уплаченные новым учеником, учитель посвящал Минерве. Но если нельзя учить языческой науке, то можно ли учиться ей? Здесь Тертуллиан готов к уступкам: «Как мы можем отвергать занятия языческими науками, без которых не могут существовать религиозные?» (гл. 10). Место замечательное.

Далее следует торговля. Тертуллиан очень склонен, чтобы совсем запретить ее,1 потому что торговля возникает из корыстолюбия и связана с идолослужением, хотя и непрямо. Она создает средства для богослужения — и этого довольно. «Могли бы эти ароматы, — я имею в виду ладан и другие иноземные ароматы, принадлежащие к идольским жертвам, — служить людям для медицинской помощи и в особенности нам, христианам, для приготовления к погребению, но ты являешься прямо споспешником идолослужения во всех тех случаях, когда по причине опасностей потерь, несчастных случаев, планов, разговоров или новых предприятий устраиваются праздники, богослужения и жертвы для идолов. С какими глазами христианин — работник душистых трав, проходя мимо капища, будет отворачиваться от дыма, поднимающегося от жертв, когда он сам способствовал изготовлению его?» (гл. 11).

1 Тертуллиан стоит здесь одиноко; даже о таком муже, как Ириней Лионский, известно, что он ничего не имел против торговли (Против ересей. IV, 30).

220 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Мог ли христианин быть должностным лицом? Иосиф и Даниил состояли на государственных должностях и не запятнали себя идоло-служением, — говорили свободомыслящие. Тертуллиана это ничуть не убеждало. Допустимо ли, чтобы кто-нибудь, занимающий какое-либо почетное место, довольствовался бы только одним титулом, соединенным с ним, не одобрял бы своим присутствием жертв, не заботился бы о доставке жертвенных животных, не передавал бы приношения от одних храмов другим, не заведовал бы пошлинами в пользу их, не устраивал бы игрищ за свой счет или на средства казны и не председательствовал бы на них, не говорил бы ничего на празднествах, совсем не произносил бы клятвы... не осуждал бы никого и не давал никаких обвинительных приговоров, никого бы не бичевал, не садил в темницы, не подвергал пытке; если это возможно, то нельзя было бы ничего возразить и против того, чтобы христианин занимал государственную должность. К тому же инсигнии, отличающие должностное лицо, все стоят в связи с идолопоклонством: «Отвергнув прелести сатаны, знай, что прикоснувшись их, ты делаешься опять идолопоклонником» (гл. 17-18).

Невозможность для христианина служить в сане офицера видна уже из всего вышесказанного. Но мог ли он оставаться простым рядовым и исполнять только низшие обязанности? Они не имели нужды приносить жертв, и им не предоставлено было право решать вопрос о жизни и смерти. Все-таки в одно и то же время «давать клятву Богу и людям, стоять под знаменем Христа и диавола, жить в лагере света и лагере тьмы — это трудносогласимо; одна и та же душа не может служить двум господам, Христу и диаволу». Однако история дает подобные примеры в лице израильских царей, Моисея, Иисуса Навина, воинов, пришедших к Иоанну Крестителю, сотника, уверовавшего в чудотворную силу Христа. «Господь, — замечает Тертуллиан, — в разоружении Петра раз навсегда отстегнул меч у всякого солдата; даже во время мира его не должно носить» (гл. 19).

Но в ежедневном обиходе жизни все еще оставалось немало такого, чего нужно было избегать. Так, не позволялись все обороты речи, где встречалось имя языческого бога. Нельзя было говорить me Hercle (свидетельствуюсь Геркулесом) или me Fidius dues и вообще употреб-

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 221

лять подобные удостоверения. Также в случае клятвенной присяги, происходящей в присутствии христианина, последний не должен молча принимать ее на себя из боязни, что его сочтут христианином.1 Всякое благословение во имя языческих богов нужно отклонять; быть благословенным языческими богами, значит быть проклятым от истинного Бога. «Христианин, который в каком-либо случае притворяется и выдает себя за язычника, отрицается от истины; всякое отрицание истины есть идолопоклонство, как и всякое идолопоклонство словом или делом есть отрицание истины» (гл. 21-22). Даже подпись под заемным документом есть отвержение, хотя христианин и не произносил бы своим языком никаких слов (гл. 22).

«Вот подводные камни, утесы, морские теснины, среди которых должна прорываться вера, движимая парусом дыхания Божия» (Гл. 23). Большая часть христиан с начала II в. думала иначе и вела свой корабль без этой заботы о своем имуществе. Грубое идолопочи-тание продолжало вызывать отвращение и строго наказывалось, но тонкое, если вообще можно говорить о таком,2 уже во времена Тер-туллиана не обращало на себя внимания. Сам Тертуллиан в своем «Апологетике», защищая христиан против упреков в оторванности от общественной жизни, хвалится уже совершенно другими качествами: «Мы с вами плаваем по морям, несем высшую службу, занимаемся земледелием и торговлей» (гл. 42). С триумфом также он заявляет, что христиане находятся везде, на всех государственных должностях,

1 «Я знаю христианина, который, когда в споре на улице язычник сказал: "Гнев Юпитера да поразит тебя", ответил: "И тебя также"». Здесь, по Тертуллиану, недозволительно не только проклятие, но и заключающееся в нем признание Юпитера.

2 Конечно, говорить о таковом нельзя. Ригористы в каждой мелочи, соприкасавшейся хотя бы и отдаленно с идолопоклонством, видели измену вере; но их было немного, и воззрения их не имели общецерковного значения. Среди церковных писателей Тертуллиан, по крайности своих воззрений, занимал исключительное место, да и не до конца выдерживает своей точки зрения, как это и видно из дальнейших его выражений, сейчас цитируемых Гарнаком {Прим. Пер.).

222 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

в войске и даже в сенате: «Мы оставляем вам только ваши храмы». Таково было положение дела. Факты учат нас, что христиане встречались во всяком звании,1 а конфликты, какие могли бы возникать отсюда, случались очень редко.2 Также строгая критика государства и правового порядка, развитая Татианом, Тертуллианом и отчасти даже Оригеном, редко переносилась на практику. В противоположность действительному государству теория могла свободно развивать планы нового богоугодного союза вроде царства Христова христианских философов, стоического мирового государства, платонической республики, — реальная жизнь оставалась неприкосновенной от них. «Педагог» Климента Александрийского уже дает наставления о том, как по-христиански устроиться в мире. В конце нашего периода двор, государственное управление, войска были наполнены христианами.

С каким богатством, с какой полнотой отношений выступила христианская религия уже в самом раннейшем своем начале! И каждый пункт ее, казалось, хотел быть главным, составить собой целое. Она есть проповедь о Боге Отце Вседержителе, о Сыне Его Иисусе Христе

1 За исключением служивших в войске; об этом ниже.

2 Все же Цецилий говорит у Минуция Феликса о христианах (Гл. 8): «Немые в обществе, говорливые в своих убежищах... пренебрегают почестями и багряницами»; Татиан. Речь. 11: «Не хочу царствовать, не желаю быть богатым, отказываюсь от военачальства... отвергаю честолюбие». Мученик Скерат (в актах сцилитанских мучеников): «Царства мира сего я не признаю»; Тертуллиан. Апол. Гл. 46: «Христианин недомогается эдиль-ства (эдил — чиновник, наблюдавший за общественными и частными постройками. — Прим. Пер)». Критику римских законов см. также: Гл. 4-6. Возражение против упрека «бесплодности в делах». Ср. также: Апол. 38 сл.: «Ничто нам так не чуждо, как общественные дела», «одну для всех республику признаем мы — мир». Поел, к Диогн. Гл. 5: «Живут они в своем отечестве, но как пришельцы; имеют участие во всем, как граждане, и все терпят, как чужестранцы; для них всякая чужая страна есть отечество и всякое отечество — чужая страна». См.: Климент Алекс. Педагог. III, 8: «Отечества на земле не имеем». Цельс (у Оригена. VIII, 6) говорит о своем христианском противнике: «Если бы все рассуждали так, как ты, то царь остался бы одиноким и все дела на земле попали бы в руки диких варваров».

Христианство как религия Книги и исполнившейся истории 223

и о воскресении. Она — Евангелие об исцелении и Исцелителе. Она — благовестие о любви и благотворении. Она есть религия духа и силы, нравственной строгости и святости. Она есть религия авторитета и безусловной веры и в то же время религия разума и ясного познания и, наконец, религия таинств. Она есть благовестие о появлении совершенно нового народа, скрытно существовавшего уже от начала вещей. Она — религия святой Книги. Она в полноте содержала в себе все, что только можно понимать под именем религии.

Здесь она проявляет себя как синкретизм, но, очевидно, как синкретизм особого рода; это есть синкретизм универсальной религии. Она овладела всеми силами и всеми отношениями и поставила их на службу себе; как бедны, как немощны, как ограничены кажутся все другие религии наряду с нею! И все же она многому научилась от них и многое приспособила к себе. Они создали благоприятную почву для нее; она бросила в эту почву новое семя жизни и взрастила его в могущественное дерево. Как ни многое включает в себя эта религия, но все ее содержание можно свести к одному простому выражению, к одному имени — к имени Иисуса Христа.

Всеобъемлемость этой религии выражается, далее, в ее способности соединить в себе различные народы — парфян, мидийцев и елами-нян, греков и варваров. Она смеялась над границами между народами. Только один элемент она отрицала — элемент иудео-националисти-ческий, но это отрицание обозначало ее универсализм, потому что, освобожденная от своих национальных особенностей, иудейская религия становилась универсальной. И сколь универсальной она обнаруживает себя в отношении к способностям и образованию людей! Современником Ерма был Валентин; современником Климента Александрийского был Тертуллиан—оба церковные учителя; современником Антония Великого был Евсевий Кесарийский, и оба служили одному и тому же обществу.

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства*

(Апостолы, евангелисты, пророки, учителя; обыкновенные миссионеры)

I

Прежде чем войти в самое исследование предмета, считаем необходимым предпослать ему краткий обзор об употреблении слова «апостол» и его смысле в древнейшей христианской письменности.1

1. У евангелистов Матфея, Марка и Иоанна термин «апостол» не является особым и исключительным именем для тесного круга ближайших учеников Иисуса Христа. Напротив, сочлены его почти постоянно называются «двенадцатью», т. е. учениками.2 Как можно за-

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. I. Ч. I. № 6. С. 279-298; № 9. С. 462-478.

1 Здесь речь идет только об апостолах Христа; однако нужно иметь в виду, что ап. Павел в 2 Кор. 8, 23 говорит об апостолах Церквей и что он называет апостолом филиппийцев (Флп. 2,25) Епафродита, доставившего ему подаяние филиппийской общины. В Евр. 3,1 сам Христос назван «Апостолом» и «Первосвященником нашего исповедания». У Иоанна (13, 16) «апостол» приведен только в качестве примера: «Раб не больше господина своего и посланник (апостол) не больше пославшего его».

2 Мф. 10,1.5; 11,1; 20,17; 26,14; 20,43; М/с. 3,14; 4,10; 6,7; 9,35; 10,32; 11,11; 14,10; 17,20.43; Ин. 6,67.70-71;20,24. Сюда нужно причислить еще случай, где названы «одиннадцать учеников». См.: Мк. 16,14; Мф. 28,16.

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 225

ключать на основании Матфея (19, 28), их избрание произошло в параллель к двенадцати коленам Израилевым.1 Но в первообщине особенное достоинство их полагали не в том, что они апостолы, а в том, что они двенадцать избранных Христом учеников Его. У ап. Иоанна они ни разу не называются апостолами; у Матфея однажды «двенадцать апостолов» (10,2), но Syrus Sinait пишет: «учеников». Марк употребляет слово «апостолы» только один раз (6, 30) в связи с рассказом об их временном миссионерском посольстве. Все три Евангелия, таким образом, не знают слова «апостол» как обозначения двенадцати: дан только один случай, когда оно применено к ним.2

2. Иначе дело обстоит у ап. Павла; он никогда не пользуется термином «двенадцать» — так как в 1 Кор. 15, 5 он передает название первообщины, — а употребляет исключительно понятие «апостол», но язык его здесь не одинаков:

а) Он называет себя апостолом Иисуса Христа и в этом полагает высочайшую важность.3 Сделался же он им так, как и можно только сделаться, а именно от Бога (Христа); Бог призвал его и даровал ему апостольство;4 это апостольство засвидетельствовано делом, которое он совершил, и тем, как он совершил его.5

б) Апостолы также и сотрудники его в деле миссии, как Варнава и Сильван, но к ним не принадлежат подчиненные ему ученики, как Тимофей и Сосфен.6

1 Ясно говорит об этом Варнава (Поел. 8): «Их двенадцать во свидетельство колен Израилевых, которых также двенадцать».

2 Но есть места, где употребляется слово anoareAAsiv — «посылать»; Мк. 3,13; Ин. 20,21.

3 См. вступительные слова ко всем посланиям ап. Павла, за исключением 1 и 2 Фессалоникийцам, Филиппийцам и Филимону. Ср.: Рим. 1, 5; 11,13;/ Кор. 4,9; 9, 1 сл.; 15,9; 2 Кор. 12, 12; Гал. 1,17; 2,8.

4 Гал. 1,1 сл.; Рим. 1, 5.

5 1 Кор. 9, 1-2; 15,9 сл.; 2 Кор. 12, 12; Гал. 1,2.

6 О Варнаве как апостоле свидетельствуют 1 Кор. 9, 4 сл. и Гал. 2, 9; о Сильване — вероятно, 1 Фес. 2, 7. В адресах в посланиях в Фессалонику и Филиппы Павел не называет себя апостолом, потому что поименовывает себя вместе с Тимофеем, а Тимофею нигде не усвояется имени апостола (1 Фес. 2,7

15 Зак. 3992

226 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

в) Апостолами являлись также и другие лица, например Андроник и Юния,1 так что понятие апостола не допускает вообще точной отграниченности, потому что как Бог поставляет в Церкви пророков и учителей, так Он поставляет и апостолов,2 как первое звание в ряду этих состояний: эти харизматические звания численно не ограничены, так как они следуют потребности, по мере которой Бог и создает их. Кроме призвания Христом (или Богом) апостолат определяется засвидетельствованными чудесами,3 делом и особенными правами.4 Кто это может показать, тот апостол. Точно так же и полемика против лжеапостолов5 и лжепророков6 свидетельствует, что для Павла понятие «апостол» не ограничивается числом. Наконец, сопоставление 1 Кор. 15, 7 со ст. 5 дает ясно видеть, что ап. Павел различает от двенадцати более широкий круг апостолов, и это уже в древнейшее время и для Палестины.

г) Но апостол является апостолом только для тех, у кого он действует,7 причем не безразличен и самый хронологический порядок

не относится к нему). Вполне справедливо приписывается ему в 2 Тим. 4,5 дело «евангелиста». Аполлос тоже нигде не называется апостолом. Слово «евангелист», кроме 2 Тим. 4, 5, в Новом Завете встречается дважды, а именно в Деян. 21,8 (так называется Филипп, один из семи диаконов) и Еф. 4,4 (евангелисты здесь упомянуты рядом с апостолами потому, что послание направлено к общинам, основанным не Павлом, но не-апостольскими миссионерами).

1 Рим. 16,7: «Прославившихся (e7uorpoi) между (sv)апостолами и прежде меня еще уверовавших во Христа». Ev вероятнее переводить «среди», чем «у» или «при», потому что в первом случае излишня была бы прибавка и объем понятия был бы слишком широк. Если же ev переводить «при», то это место нужно внести в число свидетельств, в которых апостолами называются только первоапостолы.

2 1 Кор. 12, 28 сл., Еф. 4, И.

3 2 Кор. 12, 12.

4 1 Кор. 9,1. 12.

5 2 Кор. 11, 13.

6 2 Кор. 11,5; 12, 11.

7 1 Кор. 9,2 и Гал. (апостолы иудеев и язычников); см. также: Рим. 11, 13 — апостол язычников. Петр (Гал. 2,8) называется апостолом обрезания.

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 227

их призвания.1 Первыми апостолами считались двенадцать призванных Христом еще во время Его земной жизни;2 они, их качества и деяния должны быть предметом подражания для позднейших апостолов. Так двенадцать, и именно как апостолы, выступают на передний план. Павел поставил их как апостолов (личные, земные отношения их к Учителю здесь как бы затушевывались) на передний план для того, чтобы обосновать свое собственное апостольство; он возвысил их над другими апостолами, но не выше той ступени, на какую он сам ставил себя. Что двенадцать постоянно в последующей истории почитались как двенадцать апостолов и притом апостолов, это обосновал ап. Павел, но дальше он не пошел; он не мог и не хотел уничтожать широкого понятия об апостолате. Так, ограничение понятия апостольства двенадцатью у него встречается только дважды3 — в первой главе Послания к Галатам и / Кор. 9, 5. В Гал. 1,17 речь идет о предшествовавших ему (oi яро ё|юи аябатоХхп) апостолах и, по всей вероятности, относится исключительно к двенадцати, но следующее же положение (1, 19): «Другого из апостолов я не видел никого, кроме Иакова, брата Господня», показывает, что ап. Павел не довольствовался узким ограничением этого понятия. 1 Кор. 9, 5: «Или не имеем мы власти иметь спутницей сестру, жену, как и прочие апостолы и братья Господни и Кифа?» — сопоставление «прочих апостолов» с братьями Господними делает вероятным, что и здесь под апостолами имеются в виду исключительно двенадцать. Результат: ап. Павел удерживает широкое понятие об апостоле, но двенадцать учеников он понимает как первоствол апостольства.

д) Словоупотребление евангелиста Луки обусловливается примерами как древнейшего времени (синоптическая традиция), так и вре-

В идеальном порядке, конечно, дано одно апостольство, как и одна Церковь, но конкретные задачи апостолов были различны.

1 Рим. 16,7.

2 Апостольство есть преимущественное положение (/ Кор. 12, 28); в этом же смысле называются апостолами и двенадцать учеников.

J Исключая 1 Кор. 15, 7 (ср. ст. 5), где двенадцать понимаются как первоствол апостолов, и, быть может, Рим. 16, 7; 1, 5.

228 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

мени после-павловского. Следуя первым, он ближайших учеников Христа называет двенадцатью1 или одиннадцатью;2 поддаваясь второму, он в книге Деяний обозначает их просто «апостолы» — других апостолов для него не существовало3 — и рассказывает в Евангелии, что Христос Сам называл их апостолами,4 несколько раз применяя к ним это слово.5 На основании приведенных данных можно было бы заключить, что евангелист Лука не знает никаких апостолов, кроме двенадцати, но такое заключение было бы поспешно; в главе 14 книги Деяний не только Павел, но и Варнава обозначается именем апостолов,6 — ясно, что понятие апостольства еще не было твердо установлено. Замечательно, что ап. Павла во всей своей книге он только при одном случае называет апостолом. Под описание тех качеств апостольства, какое Лука имеет в виду (Деян. 1,21сл.), — для позднейшего времени это описание становилось все более и более исключительным, — ап. Павел не подходит.7 Значит, Лука называл его апостолом в более широком смысле.

1 Л/с. 8,1; 9, 1. 12; 18,31; 22,3.47; Деян. 6, 2.

2 Лк. 24,9. 33 (ср.: Деян. 2, 14: Петр с одиннадцатью).

3 Деян. 1, 2; 2,37.42-43; 4,33. 35-37; 5, 2. 12. 18. 29.40; 6, 6; 8,1; 14, 18; 9, 21; 11, 1; 15, 2. 4. 6. 22-23; 16, 4. В последних главах книги слово «апостол» вообще не встречается. Однажды употреблено выражение «одиннадцать апостолов» {Деян. 1,26).

4 Лк. 6, 13.

5 Лк. 9, 10; 17, 5; 22, 14; 24, 10.

6 Апостольское достоинство Варнавы засвидетельствовано прочно Лукой и ап. Павлом. В отношении к 70-ти ученикам Лука употребляет выражение anoGXEXksiv (посылать) и сравнительно с 12-ю называет их «70 других», но имени апостола он прямо к ним не прилагает. Ириней (И, 21), Тертуллиан (Против Маркиона. 10, 24), Ориген (в толк, на Рим. 16, 7) и др. усвояли им апостольское достоинство.

7 Избранный в апостолы должен был сопровождать Иисуса Христа от крещения Иоаннова до восшествия и быть свидетелем воскресения Его (Л/с. 24, 48; Деян. 1, 8; ап. Павел требует только того, чтобы апостол «видел» Самого Господа).

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 229

е) В Апокалипсисе евангелиста Иоанна говорится о таких людях (2,2), которые называют себя апостолами, но не суть таковые; предполагается, следовательно, что истинные апостолы могли быть, а это показывает, что автор пользуется словом в более широком и первоначальном смысле.

ж) В своих 1 и 2 Посланиях Петр обозначает себя апостолом Иисуса Христа. В Послании Иуды (17 ст.): «Помните слова, предсказанные апостолами Господа нашего Иисуса Христа» ив 2 Петр. 3, 2: «Слова, прежде реченные святыми пророками, и заповедь Господа и Спасителя, преданную апостолами вашими», — во втором случае несомненно, в первом очень вероятно нужно понимать двенад цать учеников Христа.

з) Что Климент Римский в своем 1 Послании к Коринфянам под апостолами имеет в виду только «первоапостолов» и Павла, это ясно из гл. 42 (апостолы были избраны уже перед Воскресением) и гл. 47, где Аполлос, как «муж 5s8oia^ao^?vo<; у апостолов», определенно отличается от них; см. еще гл. 4 и 5. Послание Варнавы (гл. 5) говорит об избрании «собственных апостолов ('iSioi аяоотоАхп)» и, таким образом, по-видимому, признает еще других апостолов; в гл. 8 он говорит только о двенадцати, «которые благовествуют отпущение грехов и получили власть проповедовать Евангелие»,1 однако не называя их апостолами.

и) Место из «Подобий» (IX, 17) еще не дает в себе оснований к решению вопроса о том, что понимает Ерм под именем «апостолов» — двенадцать или более широкий круг, однако другие четыре места (Вид. III, 5; Под. IX, 15-16. 25), где встречается слово «апостол», вполне ясно показывают, что во всей своей книге автор имел в виду исключительно широкое понятие об апостолах; о двенадцати апостолах он совсем не упоминает. То же самое наблюдается и в «Учении 12-ти апостолов»; правда, само заглавие имеет целью отрекомен-

1 «Отроки, совершающие окропление, суть благовестники, возвещающие нам отпущение грехов и очищение сердца, которым Господь дал власть проповедовать Евангелие; их двенадцать, для означения колен Израильских, которых тоже двенадцать».

230 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

довать сочинение как дело двенадцати апостолов, но уже присоединение определенного числа к слову «апостол» вызывает догадку, что книга знает и других апостолов, и это подтверждается ее содержанием: она говорит исключительно об апостолах в широком смысле этого понятия.

к) В дюжине мест у св. Игнатия Богоносца, содержащих в себе слово «апостол», нет ни одного, где это слово имело бы широкий смысл, напротив, много таких, где мыслимо только отношение его к двенадцати апостолам.1 Не столь ясно дело у св. Поликарпа (Поел. Гл. 6,8), но едва ли здесь оно обстояло иначе, чем у Игнатия. Однако община его усвоила ему имя «апостольского и пророческого учителя» (Поел, к Смирн. 16).

Представленный обзор древнейшего употребления слова «апостол» показывает, что сначала существовало двоякого рода понимание его, но потом «узкое» постепенно возобладало над «широким».2

II

Необходимо еще одно предварительное исследование, прежде чем мы перейдем к теме этой главы. Апостолов, пророков и учителей мы знаем как христианских миссионеров; спрашивается: нельзя ли эту триаду объяснить из иудейства?

Всякая попытка вывести их исключительно из иудейства имеет свои границы уже в том одном, что там названные три звания не составляют никакой триады, между тем для христианства именно и характерно это их постоянное соупорядочение.

1 Во многих местах своих посланий св. Игнатий отстраняет от себя апостольское достоинство, а это свидетельствует, что и лицо, не принадлежавшее к числу двенадцати, могло быть апостолом.

2 Во II в. уже редко можно встретить, чтобы лицо, не названное в Библии апостолом, обозначалось в качестве апостола. Климент Александрийский так называет Климента Римского (Стром. IV, 17). Кодрат при одном случае также наименован апостолом.

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 231

1. Апостол} Иудейских должностных лиц мы встречаем с этим именем в первый раз после разрушения Иерусалима и утверждения палестинского патриархата; однако было бы совсем невероятно думать, что ранее никаких апостолов не было; после появления христианских апостолов иудеи едва ли учредили бы должность с таким именем. Самое дело — уполномоченные лица, собиравшие среди иудеев рассеяния денежную подать на храм и поддерживающие связь общин с Иерусалимом, — существовало и ранее, значит, также и имя.2 Противодействие христианской миссии, почти систематически организованное в Иерусалиме еще во времена ап. Павла, исходило, по свидетельству Иустина Философа, от первосвященников и учителей (Диалог с Триф. 17,108,117), посылавших во всю землю избранных мужей (avSpcu; xsipoTOvnoavrsa бкХектоис;), которые «повсюду должны были сообщить истинные сведения об Иисусе, следовательно, апостолов»;3 иначе говоря, они доверили эту задачу «апостолам», поддерживавшим общение Иерусалима с общинами рассеяния.4

Что упомянутых у Иустина избранных мужей мы имеем право отождествлять с «апостолами», в этом помогает нам Евсевий (в толк, на Ис. 18). Место это уже было приведено нами, но здесь не излишне повторить его: «Мы нашли в древних рукописях, что живущие в Иерусалиме иереи и пресвитеры народа иудейского, изготовив грамоты,

1 Известно классическое (аттическое) очень ограниченное употребление слова {Herod. 1,21. V. 38; Hesychius: cmooxokoq—огратттусх; каш aXouv 7C?|i7io(j?voq). У LXX-ти слово встречается только в 1 Цар. 14,6 (пророк Агия называется апостолом). Иустин должен был опираться на аяоотШхгу, чтобы доказать, что в Ветхом Завете пророки назывались апостолами (Диалог. Гл. 75).

2 Мог бы ап. Павел говорить в Послании к Коринфянам (2, 8, 23) и Филиппийцам (2, 25) об апостолах, если бы тогдашнее иудейство совсем не имело апостолов?

3 Слово xeipoxovr|oavx8(; указывает на апостольство.

4 См. об этом Деян. 28,21: «Мы ни писем не получали о тебе из Иудеи, ни из приходящих братьев никто не известил о тебе». Сюда же относятся упомянутые в 2 Кор. 3, 1 «одобрительные письма».

232 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

послали их во все народы, к находящимся повсюду иудеям, оклеве-тывая учение Христово как новую и чуждую Бога ересь, повелевая не принимать его... разносчиками тех папирусных (РфАдуод;) писем1 (были) апостолы... они обошли всю землю, разбрасывая клеветническое слово о Спасителе нашем; у иудеев и теперь (значит, это отнюдь не новое какое-либо учреждение) существует обычай называть апостолами разносящих окружные грамоты по их начальникам». По Евсевию, следовательно, главной функцией иудейских апостолов его времени была доставка окружных письменных известий из центрального места в области иудейского рассеяния. Не удивительно, если в правовой книге (Codex Theod. XVI, 8, 14) указана другая сторона их деятельности: здесь говорится об архисинагогах или пресвитерах иудеев и тех, которых они сами называют апостолами и которые в определенное время посылаются патриархами для взыскания золота или серебра. Эту же сторону, судя по связи речи, отмечает Юлиан, когда он говорит: «О так называемом у вас апостольстве (аяоотоАх|)».2 Иероним свидетельствует, что и «ныне патриархи иудеев посылают апостолов» (в толк, на Гал. 1,1). Несравненно больше мы узнаем от Епифания: он (Наег. 30, 4), рассказывая об известном Иосифе, пишет: «Он был причислен у них к досточтимым мужам, т. е. после патриарха так именуемым апостолам, которые неотступно пребывают при патриархе и часто вместе с патриархом проводят постоянно дни и ночи для совещаний и доклада ему, о чем нужно по закону»; и (в гл. 11) «после того как Иосиф сделался апостолом, он отправляется с посланиями в Киликийскую землю; придя туда, в каждом киликийском городе с состоящих в ведомстве его иудеев потребовал десятины и начатки... и так как апостол (ибо так у них, по сказанному, называется это достоинство), будучи весьма строг в установлении благочестия и ведя себя чисто, на то и посланный, чтобы так действовать, мно-

1 Относ, к Ис. 18,19, которое у LXX-ти читается так: атюотеАЛсоу ev 0а-Моаг| ацг|ра кш ёяютоАя^ pipMvou; ercavco той uSaux;, где Симмах вместо ojiipa читает аяоотоАхх;. Евсевий относит это место к ложным иудейским апостолам, слова же rcopeuavrai yap ayyeXoi — к истинным апостолам.

2 Hertlein. Р. 513. Ер. 25.

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 233

гих людей худых, но поставленных архисинагогами, иереями, пресвитерами и азанитами, низложив и лишив сана, ненавидим стал многими».

Соединяя все эти функции иудейских апостолов вместе, получаем следующее: 1) они были лица посвященные и занимали высокое положение; 2) они посылались к иудеям рассеяния и взыскивали с них подати для центрального места; 3) они приносили с собой окружные письма, поддерживали связи с центром, извещали о намерениях центральной власти, т. е. патриархов, отдавали приказания относительно угрожающих опасностью движений и распоряжения относительно борьбы с ними; 4) в областях рассеяния они пользовались известной дисциплинарной и распорядительной властью; 5) при возвращении в отечество они составляли род совета при патриархах, надзиравшего над исполнением Закона.

На основании этих данных едва ли можно отвергать всякую связь между христианскими и иудейскими апостолами. Не во вражде только находило себе выражение их взаимное отношение,1 а напротив, институт иудейских апостолов, при всем его коренном различии от христианских, заключал в себе кое-что прообразовательное и для последних. Но иудейское апостольство не было ли только финансовым учреждением? Однако в тот самый момент, когда первоапостолы признали Павла апостолом, они дали ему финансовое поручение — собирать среди общин рассеяния для иерусалимской общины! Известно, какое значение придавал этой стороне своей деятельности ап. Павел, она составляла собой главный предмет его непрестанной заботы, хотя и послужила причиной многих затруднений. Само по себе нелегко понять, каким образом первоапостолы тотчас же поручили ему эту задачу, и ап. Павел спокойно принял ее. Но все это становится вполне понятным, если допустить, что иерусалимская община вместе

1 Не был ли сам Павел иудейским апостолом, пока он не сделался христианином? Он носил письма к иудеям рассеяния и был уполномочен со стороны первосвященника и синедриона известной дисциплинарной властью. См.: Цеян. 8,2; 22,4 сл.; 26,10 сл. Эти указания заслуживают особого внимания.

234 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

с первоапостолами рассматривала сама себя как христианский центр и как представительница истинного Израиля, а потому и на признаваемых ею апостолов возлагала требование, подобное тому, какое выполняли иудейские апостолы, т. е. собирать подать в областях рассеяния. Таким образом, сродство иудейских и христианских апостолов по крайней мере в этом пункте несомненно.1

2. Пророки. Общераспространенное мнение, что пророки ко времени Иисуса Христа и апостолов давно уже вымерли в иудействе, опровергается прежде всего Новым Заветом. Достаточно вспомнить здесь об Иоанне Крестителе, который, несомненно, был пророком и так назывался, о пророчице Анне (Лк. 2, 36), о пророке Вариисусе при кипрском проконсуле (Деян. 13,7) и о предупреждениях против ложных пророков.2 О ессеях, далее, известно, что они обладали даром пророчества;3 Февда говорил о себе, что он пророк;4 Иосиф, историограф, форменно и с удачей разыгрывает перед Веспасианом роль пророка.5 Филон называет себя пророком; мы знаем о толкователях снов и магах — пророках среди иудейства рассеяния.6 Но что всего сильнее свидетельствует за факт существования пророчества, это обилие иудейских апокалипсисов, оракульских изречений и подобных тому произведений, падающих на это время. Эта литература наглядно показывает, что пророчество было далеко от того, чтобы стать

1 Владели ли ученики Иоанна Крестителя (тесный круг учеников, отличавшийся постами и усиленными молитвами) апостолами, неизвестно; несомненно только, что и они имели последователей среди иудеев рассеяния (в Александрии, см.: Деян. 18,25; в Ефесе, см.: Деян. 19,1 сл.). Апол-лос сначала был, по-видимому, призванным миссионером движения, поднятого Иоанном Крестителем, но сведения Деяний по этому вопросу очень скудны.

2 Мф. 7, 15; 24,11. 25; Мк. 13, 22; 1 Ин. 4, 2; 2 Петр. 2, 1.

3 Ioseph. Bellurn. 1,3,5; И, 7,3; II, 8,12; Antiq. XIII, 11,2; XV, 10,5; XVII, 3,3.

4 Ioseph. Antiq. XX, 5, 1.

5 Bellum. Ill, 8,9, ср.: Suet. Vespas. 5 и Dio Cassius. LXVI, 1.

6 Ср.: Адриан. Ер. ad Servian. (Vopisc. Saturn. 8).

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 235

выморочным, напротив, находилось в роскошном цвету, что пророки были многочисленны и имели своих приверженцев и читателей. Для очень многих людей в иудействе не было ничего удивительного в том, если выступал пророк: Иоанн Креститель и Иисус Христос без всяких недоумений были приветствованы как пророки. Известно, что иудеи ожидали предстоящего возвращения древних пророков.1 Таким образом, христианское пророчество, как оно проявилось в начале, формально рассматриваемое, не представляло собой ничего нового, было явлением, просто соупорядоченным, подобным и одновременным явлениям в иудействе. Также и высокое уважение к пророкам там и здесь было делом самопонятным; они — голос Божий; коль скоро они признаны за истинных пророков, авторитет их проповеди и наставлений получал безусловный характер.

3. Учителя. Каким значением пользовались знатоки Библии и учителя в иудейском народе, а особенно в Палестине, это общеизвестно, и здесь напрасно было бы тратить еще хотя бы одно слово; но важно указать на авторитет иудейских учителей, чтобы исторически объяснить то уважение, какого требовали и какое наследовали христианские ди-даскалы. «Со стороны своих учеников раввины требовали безусловного почтения, какое должно отдавать отцу и матери». «Честь твоего друга наход ит границу в уважении перед твоим учителем, и уважение перед твоим учителем — в благоговении перед Богом». «Почтительность в отношении к учителю превосходит почтительность в отношении к отцу, потому что сын и отец оба обязаны воздавать почтение учителю». «Если

1 Правильно только то, что саддукеи ничего не хотели знать о пророках и, оставаясь строгими блюстителями Закона, не терпели ничего рядом с Законом. Понятно, что и священники, и их партия не придавали значения пророкам. Полуофициальное учение утверждало, что пророки прекратились. Книга Даниила не была сопричислена к пророчествам, и тем более позднейшие апокалипсисы. «Преемство пророков» прервалось, заявляет Иосиф, воспроизводя, очевидно, общераспространенное мнение (С. Apion; ср.: Euseb. Н. Е. III, 10): «Описаны также происшествия, случившиеся между временем Артаксеркса и нашим, но эти описания не заслуживают такой веры, как прежние, потому что точного преемства пророков в этом периоде не было».

236 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

отца и учителя потеряет кто-либо, то потеря учителя превосходит потерю отца, потому что отец принес его только в этот мир, учитель же, сообщавший ему мудрость, возвел его к жизни в будущем мире. Постигнет какое-либо несчастье отца и учителя, должно сначала помочь учителю, а потом отцу. Если отец и учитель попадут в плен, то должно сначала выкупить учителя». Раввины вообще везде и во всем высказывали притязание на первое место. «Они любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель!» (Мф. 23,6). Также и одежду они носили особенную.1

Таким образом, все три элемента христианской триады—апостолы, пророки и учителя — существовали в тогдашнем иудействе, и каждое из этих званий пользовалось высоким уважением, но соупорядочены не были. Соупорядочение и особенное развитие апостолата составляет дело, исключительно принадлежавшее христианской общине.

III

Свое исследование мы начнем с «Учения 12-ти апостолов».

В гл. 4 «Учения», где автор излагает главные обязанности христиан как членов особого общества, в качестве первой заповеди он предлагает следующее увещание: «Чадо мое, днем и ночью поминай проповедующего тебе слово Божие, и почитай его как Господа, потому что где возвещается господство, там есть Господь».2 Вся книга — и именно сказанное в гл. 15 о епископах и диаконах — показывает, что автор знал только один класс лиц, почитаемых в общине, — тех, которые возвещали слово Божие и в своей особенности выступали как ministry evangelii.3

1 Schurer. Gesch. d. jud. Volk. Bd. II. 3 Aufl. S. 317 ff.

2 Ср. уважение, каким пользовался учитель среди иудеев. Варнава пишет (гл. 19): «Всякого, говорящего тебе слово Господне, люби, как зеницу ока, вспоминай о нем днем и ночью».

3 Также в Послании к Евреям (13,7) <%o6|i8voi>> характеризуются ближайшим определением — «которые проповедовали вам слово Божие».

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 237

Кто же были эти «проповедующие слово Божие»? Не постоянные, избираемые общиной ее должностные лица, а свободные учителя, опирающиеся на Божественное уполномочие или харизму. Они различались как апостолы, пророки и учителя. В век автора «Учения» и для того круга общин, какой он знал, эти проповедники являлись прежде всего призванными свыше миссионерами Евангелия и затем носителями назидания и духовной опорой религиозно-нравственной жизни общины.1

1. Они не избирались общиной; только в отношении к епископам и диаконам сказано: «Поставляйте себе епископов и диаконов» (15, 1), о проповедниках же апостол говорит (1 Кор. 12, 28): «Одних Бог поставил в Церкви, во-первых, апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями» (ср.: Еф. 4,11: «Он (Бог) поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями»). Как надо понимать это божественное поставление относительно апостолов, ясное представление об этом дает один факт, сообщаемый в книге Деяний (гл. 13). Здесь рассказывается, что находившиеся в антиохийской общине пророки и учителя (Варнава, Симеон, Луций, Манаил и Савл) после молитвы и поста получили повеление от Святого Духа послать Варнаву и Савла в качестве миссионеров, т. е. как апостолов. Есть основания думать, что и в других случаях апостолы получали свое призвание таким же чрезвычайным образом.2 Пророки находили свое оправдание в возвещениях,

Выражение «fiyo6|j?voi», «7iporfyoi)|j?voi» (Евр. 13, 17), особенно употребительное в римской общине, в раннехристианское время не имело технического смысла; поэтому в применении к отдельным случаям трудно установить, кого должно иметь в виду под ними — учителей или апостолов.

1 Вторую линию (гл. 15) образуют епископы и диаконы, словом, нази-дающие общину вместо пророков и учителей.

2 Тимофей в послании к нему называется «евангелистом», т. е. апостолом второго ранга, но также и носителем харизматической должности. Поэтому говорится: «Преподаю тебе, сын мой Тимофей, сообразно с бывшими о тебе пророчествами» (1 Тим. 1,18) и 4.14: «Не нерадио пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству».

238 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

предлагаемых ими как откровения Святого Духа, коль скоро эти возвещения проявляли себя в полноте силы и духа. Что касается учителей, то нельзя с точностью определить, на что опиралось признание их в качестве харизматических проповедников. Но здесь некоторое указание дает, по-видимому, послание ап. Иакова. В нем (3,1) говорится: «Не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению». Отсюда следует, что стать учителем было делом личного решения, конечно, основывавшегося на харизме, обладателем которой сознавал себя учитель. Подобно апостолам и пророкам, учитель также считался лицом, получившим особое духовное дарование к своему призванию;1 истинный ли он учитель (13, 3) — общины имели право это испытывать, равно и устанавливать действительность пророка (11, 11; 13, 1). Но при этом они констатировали только наличность божественного призвания, но ни в каком, даже самом отдаленнейшем смысле не препоручали им самой должности; хотя, с другой стороны, исключительная особенность задач, выполняемых апостолами и пророками, создавала естественные границы с целью воспрепятствовать внедрению в дело миссионерства и проповеди не призванных к тому лиц.

2. Различение «апостолов, пророков и учителей» существовало изначала и с древнейшего времени было всеобще принято в Церкви. Автор «Учения» предполагает, что апостолы, пророки и учителя были известны всем общинам. В гл. 11 он упоминает отдельно о пророках, в гл. 12, 3 сл. называет апостолов и пророков, в гл. 13, 1-2 и 15,1-2 вместе пророков и учителей (ни разу апостолов и учителей подряд — иначе у Ерма). Отсюда следует, что координация «апостол, пророк, учитель» имеет у него свой смысл, и что с одной точки зрения пророки составляют одну категорию с апостолами, с другой — они ближе стоят к учителям. Координация, данная ап. Павлом (/ Кор. 12, 28),

1 Об этом отчасти можно заключать из 1 Кор. 14,26, где «учение» стоит рядом с «откровением»; вполне же ясно это из свидетельства книги «Пастырь», где, во-первых, «апостолы» и «учители» поставлены рядом, во-вто-рых, в Подоб. IX, 25 замечено о них: «Учили свято и чисто слову Господню... как приняли Святого Духа».

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 239

тождественна с ней, а это показывает, что происхождение ее с несомненностью можно относить к 50-м гг. I в. и даже к более раннему времени, потому что когда ап. Павел говорит: «Их Бог поставил в Церкви, во-первых, апостолами» и т. д., то он, без сомнения, имеет в виду учреждение, существовавшее не только в иудео-христианских общинах, основанных без его содействия, но и в общинах Греции и Малой Азии. Этот тезис подтверждается и свидетельством Деян. 11, 27; 15,22.32 и 13,1 сл. В первом месте мы читаем о пророках, переселившихся из иерусалимской общины в антиохийскую;1 из третьего узнаем, что пять мужей, называвшихся пророками и учителями, занимали в общине особое положение и по внушению Святого Духа отделили из своей среды двоих в качестве апостолов.2 Значит, апостольское достоинство приобреталось не только по зову пророков и учителей, но для него требовалось еще особое указание Духа. Таким образом, из показаний Деян. 13, 1 с несомненностью следует, что координация «апостол», «пророк» и «учитель» существовала уже в древнейшей христианской общине из язычников, в то время, когда от обращения ап. Павла прошло не более как одно десятилетие.

Между событиями, рассказанными в книге Деяний, и окончательной редакцией «Учения» прошло около столетия. В посредствующих членах недостатка нет. Мы знаем раннейшее свидетельство Первого Послания к Коринфянам (12,28);3 затем, мы владеем двумя сообщени-

1 Один из них, Агав, пятнадцать лет позднее находился в Иудее, потом путешествовал в Кесарии навстречу ап. Павлу, чтобы сообщить ему пророческое откровение (Деян. 21,10).

2 По употребленным в этом месте частицам вероятно, что Варнава, Симеон и Луций были пророками, Манаил и Савл — учителями. Значит, пророк и учитель послали апостола. Варнава, как старейший, занимает первое место (пророческий дар Варнавы явствует уже из его имени; «Варнава» значит «сын утешения» (Деян. 4,36), а в 1 Кор. 14,3 сказано: «Пророчествующий людям говорит утешение»).

3 Здесь заслуживает внимания то наблюдение, что ап. Павел, по исчислению апостолов, пророков и учителей, не разделяет по категориям других харизматически одаренных лиц, но называет только харизмы; далее, внутри

240 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

ями, именно в Послании к Ефесянам и в «Пастыре» Ерма. Оба последние сообщения не имеют слишком большой важности, так как они уже неполно излагают древний порядок «проповедовавших слово Божие», но они интересны как показатели начавшихся перемен в организации, возросшей на других основаниях.

Как «Учение» (11,3), так и Послание к Ефесянам (2, 20 и 3, 5) называют вместе апостолов и пророков и приписывают им высокий ранг. Все верующие, говорится в Послании, утверждены на основании апостолов и пророков, которым впервые открыта была тайна, что и язычники составляют сонаследников обетования Христова. Что в данном месте имеются в виду не ветхозаветные пророки, а евангельские, это видно из контекста, ставящего на первый план апостолов. Глава 4, 11 дает перечисление, в котором, правда, прежний порядок «апостолы, пророки и учителя» сохранился, но так, что после пророков вставлены «евангелисты» и к учителям присоединены «пастыри». Из этих вставок следует, во-первых, что ап. Павел во время написания Послания к Ефесянам знал миссионеров, которые не владели апостольским достоинством,1 что он приводит их не сразу после апостолов, так что диада «апостолы и пророки» остается неприкосновенной; во-вторых, что руководители отдельных общин («пастыри») вступили в ряд дарованных всей Церкви проповедников; в-третьих, что он понимает учителей как лиц, принадлежащих к определенной Церкви, о чем свидетельствует тесная связь, в какой они поставлены с пас-

последних харизм он не делает различия по рангу, но посредством двойного ёлвгта ставит их в один порядок, между тем как апостолов, пророков и учителей он разделяет по категориям: во-первых, во-вторых, в-третьих. Отсюда видно, что только апостолат, пророчество и учительство принадлежали к высшим званиям в Церкви, тогда как «силы, исцеления, чудотво-рения» не создавали для носителей этих даров никакого особого положения в общине. Значит, и по ап. Павлу проповедание слова Божия было первым и важнейшим делом в Церкви Божией. Взгляд автора «Учения» вполне совпадает с ним.

1 Выше мы пытались объяснить, почему именно в Послании к Ефесянам впервые употреблено слово «евангелисты».

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 241

тырями. Различие между автором Послания к Ефесянам и автором «Учения», однако, не так значительно, как это кажется на первый взгляд, если припомнить, что и этот последний «епископов (= пастырей)» отдельных общин поставляет рядом с учителями и требует воздавать им одинаковую честь (15, 1-2) и что, далее, он постоянное пребывание учителей в отдельной общине рассматривает как нечто целесообразное, делая его предметом особого распоряжения (13,2). Тем не менее нельзя не признать, что порядок «Учения» стоит ближе к предложенному ап. Павлом в Послании к Коринфянам, чем к тому, какой раскрыт в Послании к Ефесянам, но при всем том было бы поспешно на основании этого наблюдения заключать, что «Учение» старше Послания к Ефесянам. Мы уже видели, что с самого раннего времени существовало двоякое понимание апостолата: узкое и широкое, что широкое не вдруг было устранено узким и продолжало жить рядом с ним; с другой стороны, следует вспомнить, что, по свидетельству Деян. 13, 1; 11, 27; 21, 10 и др., пророки и в особенности учителя, хотя они и должны были служить своими дарами всей Церкви, уже в древнейшую эпоху иногда оставались на более или менее продолжительное время в одной общине, считаясь как бы постоянными ее членами. В этом своем положении они очень рано должны были распространиться повсюду, без вреда к общему их назначению, как учителей, подаренных всей Церкви.

Что касается «Пастыря» Ерма, то здесь поражает прежде всего то наблюдение, что как ни часто он перечисляет в своей книге классы проповедников и пастырей, он нигде не называет пророков,1 между тем как «апостолы и учителя» всегда встречаются у него вместе и в одном порядке.2 Так как сам Ерм повсюду выступает как пророк, так как его книга заключает в себе обширный отдел (Запов. XI), в котором идет пространная речь о ложных и истинных пророках, так как, наконец, деятельность истинного пророка и ее универсальный

1 Подоб. IX, 15: имеются в виду ветхозаветные пророки.

2 Там же: «Апостолы и учителя благовестия Сына Божия»; 16: «Апостолы и учителя, возвестившие имя Сына Божия»; 25: «Апостолы и учителя, проповедовавшие по всему миру и учившие свято и чисто слову Господню».

16 Зак. 3992

242 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

характер нигде так ярко не обрисованы, как в «Пастыре», то забвение о пророках в «иерархии» «Пастыря» может быть понято только как намеренное. Ерм проходит молчанием пророков, потому что он сам причислял себя к ним. Но если это несомненно, — а возразить что-нибудь против трудно, — то мы имеем право везде, где он называет «апостолов и учителей», подставлять «пророков» и считать Ерма свидетелем за существование в его время триады «апостолов, пророков и учителей». В таком случае устройство христианских общин, описываемое Ермом в девятом «Подобии», является точной параллелью к тому изображению, какое предлагает автор «Учения». Апостолы (пророки) и учителя — это поставленные от Бога проповедники, руководящие духовной жизнью христианских общин, и к ним присоединяются (гл. 25-27) епископы и диаконы. В «Видении» (III, 5) автор изменяет этот порядок; он пишет: «Камни квадратные и белые, хорошо прилаживающиеся своими спайками, суть апостолы (пророки), епископы, учителя и диаконы, которые ходили в святом учении Божием, учили и свято и непорочно служили избранным Божиим, как почившие, так и живущие еще доныне». Также и автор «Учения» к апостолам, пророкам и учителям сопричисляет епископов и диаконов; различие состоит в том, что Ерм — согласно с Посланием к Ефесянам — епископов предпо-ставляет учителям, но на каком основании, неизвестно; мы можем только констатировать, что также и здесь первоначальная фактическая организация христианских общин начала подвергаться изменению со стороны общего строя всей Церкви, о чем сообщают Ерм и автор «Учения».

Итак, книга Деяний, ап. Павел, Ерм и автор «Учения» единогласно свидетельствуют, что в древнейших христианских общинах «учащие слову Божию» занимали высшее место и что они разделялись на апостолов, пророков и учителей. Эти источники показывают также и то, что апостолы, пророки и учителя не были должностными лицами, поставляемыми общиной, но почитались как проповедники, поставленные Богом и подаренные всей Церкви. Значит, старое представление о том, что проповедники избирались самими общинами, столь же неправильно, как и мысль о том, что они получали свою

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 243

«должность» при помощи какого-либо человеческого посредства. Но надо еще глубже всмотреться в особенное положение этих дарованных всей Церкви проповедников слова Божия, чтобы понять их значение для тогдашнего христианства. Во вселенском учительстве раздробленные по огромному пространству христианские общины имели единственную прочную связь и основу союза. Эти апостолы и пророки, переходившие с места на место и везде принимаемые с глубоким почетом, — они только и могут нам объяснить, почему развитие общин в различных провинциях, несмотря на местные особенности условий, все-таки в своем процессе обнаруживает известную меру однообразия.

Что касается происхождения триады, то, как мы уже заметили, отдельные элементы ее существовали в иудействе, но соупорядоче-ние их необъяснимо из иудейства. Можно было бы допустить, что она получила свое начало от Самого Иисуса Христа: по рассказу Евангелий... Он посылал миссионеров (апостолов), и о пророках, проповедовавших во имя Его, упоминается у Мф. 10, 41. Но в другом месте Он же Сам ясно запретил Своим ученикам именоваться «учителями». Вернее думать, что триада и значение ее были поняты впервые в иерусалимской общине под влиянием Духа, сошедшего на нее. Точных сведений об этом, впрочем, не имеется, и действительное происхождение этой вдохновенной триады остается таким же темным, как и происхождение другой триады: епископов, пресвитеров и диаконов.

IV

«Учение 12-ти апостолов» сначала сопоставляет апостолов и пророков (11,3) в том отношении, что для них одинаково обязательно «постановление Евангелия (то боура тоО вшууеАлои)». В одной из дальнейших глав оно соединяет, напротив, пророков и учителей, умалчивая об апостолах. Отсюда следует, что пророки, с одной стороны — с апостолами, с другой — с учителями имели некоторые общие признаки. Первый признак указывается в словах: «по постановлению Евангелия»

244 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

и в некоторых других специальных требованиях.1 Под этим термином можно понимать только те постановления, какие дал Иисус Христос Своим ученикам, отправляя их на проповедь (см.: Мф. 10,1 \Мк. 6,7; Лк. 9, 1). Такое предположение подтверждается еще тем, что по Мф. 10, где изложены заповеди апостолам, речь идет также и о пророках (ст. 41), причем в качестве главной их обязанности поставляется не-стяжательность. Нестяжательность есть главное требование, предъявляемое к апостолам и пророкам. Об этом свидетельствуют 3 поел. ап. Иоанна, Ориген и Евсевий. Ап. Иоанн замечает о миссионерах, что они ходили с проповедью, не принимая ничего от язычников. Они жили, следовательно, подаянием. Ориген пишет: «Христиане прилагают все старания, чтобы веру свою распространить по всей земле. В этих целях некоторые из них формально ставят своей задачей ходить не только из города в город, но из селения в селение, из деревни в деревню, чтобы приобретать Господу новых верующих. И нельзя сказать, чтобы они делали это ради корысти, так как часто они отказывались принимать даже самое необходимое для жизни, и если нужда заставляет их что-либо принять, то они довольствуются удовлетворением только самых насущных потребностей, хотя многие охотно желали бы предложить им большее. И если в наши дни, при большом числе верующих, некоторые богатые и высокопоставленные люди и любвеобильные и благородные женщины устраивают иногда вестникам веры обильное угощение, то кто осмелится утверждать, что они, проповедники, возвещают христианскую веру из стремления к честолюбию? В первые времена, когда проповедникам угрожала великая опасность, поводов к таким соблазнам не было, но и теперь пренебрежение, с каким относятся к ним иноверцы, больше той чести, какую оказывают им верующие, хотя и не все» (Против Цельса. III, 9). Евсевий сообщает (Ц. И. III, 37): «Многие из них (учеников апостолов), в то время сильно увлекаемые действием Божественного слова к философии, сначала исполняли спасительную заповедь, т. е. разделяли свое имущество бед-

1 «Учение» Гл. 11,4-6: «Всякий приходящий к вам апостол да будет принят как Господь, но он не должен оставаться долее одного дня; если же будет нужда, то и другой день; но если он останется три дня, то он лжепророк».

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 245

ным, а потом предпринимали путешествия и совершали дело евангелистов, с радостью возвещая Христа людям, вовсе еще не слышавшим слова веры, и сообщая им книги Священного Писания. Положив основания веры в каких-нибудь чуждых странах, они поставляли там пастырями других с поручением возделывать новое насаждение, а сами, сопровождаемые Божественной благодатью и помощью, отходили в другие земли и к другим народам». Затем, в применении к концу второго столетия, Евсевий говорит (Ц. И. V, 10): «В то время было много евангелистов слова, которые, воодушевляясь примером апостолов, с живой ревностью содействовали возрастанию и утверждению Слова Божия. Одним из таких был Пантен».1 Второе требование, предъявляемое автором «Учения» к апостолам — безостановочная миссионерская деятельность, — подтвержается свидетельствами Оригена и Евсевия.2

Благодаря «Учению 12-ти апостолов» мы знаем, что эти странствующие миссионеры еще в начале II в. назывались апостолами. Ориген и Евсевий подтверждают нам, что они существовали в течение II в. — Ориген еще видел таковых, — но имени апостолов они уже не носили.

1 Слово «евангелист» встречается в Еф. 4,11, Деян. 21,8,2 Тим. 4,5 и Апостольских постановлениях (гл. 19), а также у Тертуллиана (О прескрип-циях [против] ерет. 4 и О венке. 9). Ипполит (De antichr. 56) называет Луку апостолом и евангелистом. Это показывает, что различие между апостолами и евангелистами редко наблюдалось в древности (наоборот, апостолы часто обозначались как «благовествовавшие Слово Божие». См.: Гал. 1,8; Климент. 1 Поел. 42,1; Поликарп. 6; Варнава. 8). Евсевий называет евангелистов подражателями апостолов; в древнейшее время они вообще рассматривались как евангелисты.

2 Апостолы исполняли только одну обязанность — возвещение слова Божия. Этот взгляд на апостолов наблюдается уже в Деян. 6 и удерживался все время, пока в памяти сохранялся образ действительных апостолов. В речи об Авгаре (Ц. И. 1,13) Евсевий упоминает, что апостолы не должны брать денег, и, кроме того, присоединяет еще одну замечательную черту, отличающую апостолов. Когда Фаддею предложили проповедать слово Божие в небольшом кружке людей, он ответил: «Теперь я не буду рассказывать, потому что я послан проповедовать во всеуслышание».

246 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Причиной этого было не только все возраставшее уважение к первым апостолам, но также и теория, окрепшая в течение II в., что уже первые апостолы распространили христианство по всему миру, но в таком случае все следующие миссионеры уже не были апостолами, так как не они первые возвещали Евангелие.

Как установилось исключительное почитание двенадцати апостолов, об этом мы уже говорили. Их деятельность рассматривалась как восполнение того, что проповедь Самого Иисуса Христа не коснулась всех народов. Кроме того, вера в предстоящий в скором времени конец мира по необходимости рождала убеждение, что Евангелие уже повсюду возвещено, так как, согласно обетованию Христа, второе пришествие Его должно наступить после этого.1 Этот мотив еще более содействовал возвышению авторитета первоапостолов; послание апостолов во все концы земли стало общим верованием всей Церкви.

1 Первые христиане — христиане апостольского века — были уверены, что второе пришествие Христа и Царство славы настанет еще на их глазах, и эту уверенность разделял ап. Павел. Когда в коринфскую общину закралось сомнение в будущем воскресении, ап. Павел утешал ее следующим образом: «Веемы не умрем, но все изменимся, вдруг в мгновение ока при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся» (1 Кор. 15,51-52); ср. 1 Фес А, 15-17: «Мы живущиеоставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших... мертвые во Христе воскреснут прежде, потом мы9 оставшиеся в живых...» Мысль о близкой кончине мира господствовала над умами всех последующих поколений, и ею отчасти объясняется то высокое нравственное напряжение, в каком жили христиане в первые полтора столетия. Соединение этой мысли с обетованием Христа о том, что Евангелие распространится повсюду перед пришествием Его, очень рано создало среди христиан общее убеждение, что это дело уже совершилось, что все народы, все страны мира услышали проповедь Евангелия. Уже Климент Римский в своем послании (1,5), написанном около 95 г., когда численность христианства была ничтожна, о миссионерской деятельности ап. Павла заявляет, что «он научил весь мир правде». Такие же заявления можно читать у Игнатия Богоносца (К Еф. 3), в книге «Пастырь» (Подоб. 8,3,9,17)иумн.др. (Прим. Пер.).

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 247

Мы теперь не в состоянии восстановить ту долю действительности, которая лежит в основе этой веры в универсальную проповедь апостолов, но несомненно, что большинство рассказов, на которые она опирается, должно быть отнесено к области легенд.1

О миссионерской деятельности апостолов в ее фактическом осуществлении во II в. мы ничего не знаем, кроме имени Пантена и его путешествия в Индию. Возможно, что Папил в «Актах Карпа и Папи-ла» был миссионером, так как он на допросе заявляет: «В каждой стране и в каждом городе находятся мои дети по Богу»; вероятно, миссионером был и апостол в Лионе (Евсев. Ц. И. V, 1), но то и другое предположение нетвердо. Вероятно, можно назвать только одно имя, имя Феклы, если только позволительно пользоваться этим романом в исторических целях. Это единственная женщина, которая приобрела почетный титул «апостола» (г) аяоотоАхх;). Но хотя очень сомнительно, чтобы эта легенда во всей ее полноте имела какое-либо действительное основание, все-таки основное зерно ее, несомненно, исторично. Однако если мы не можем сказать ничего определенного о деятельности апостолов даже второго столетия — в начале III в. еще сохранялись последние его останки, — все же создание и существование этого героического института вызывает к себе высокий интерес. Преемники его уже не слишком высоко ценились в Церкви. «Учение 12-ти апостолов» еще в начале II в. дает определенные наставления, чтобы предупредить злоупотребления, совершенно понятные в этом звании, а затем и прочно установившееся убеждение о повсеместной миссионерской деятельности первоапостолов не могло бы возникнуть и укрепиться, если бы во II в. апостолы еще продолжали удерживать за собой свое выдающееся положение.

1 Замечательно, что по древнехристианским представлениям также и Ветхий Завет распространился по всему миру. Проповедь двенадцати апостолов, таким образом, пала на почву, подготовленную этим законом (см. рассуждения Евсевия в 1-й книге его «Церковной истории»).

248 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

V

Пророки, хотя «Учение 12-ти апостолов» и обязывает их к отречению от всякого имения, подобно апостолам, не принадлежали к специально призванным миссионерам, но как учителя они имели косвенное значение для миссии. Их харизматическое дарование уполномочивало их к возвещению слова Божия и призывало их к нему: одушевленные речи их выслушивались и язычниками, и ап. Павел (1 Кор. 14, 24) удостоверяет нас, что пророческие речи и пророческое «обнаружение сердца» производили глубокое впечатление на язычников. До конца II в. пророки образовывали собой особый класс в Церкви,1 но монтанистическое движение и подняло раннехристианское пророчество, и положило ему конец. Отдельные свидетельства о существовании пророческого дара доходят еще из III в. ,2 но для Церкви эти пророки не имели уже никакого значения; Церковь быстро расправилась с ними, и они осуждены были как ложные пророки. Как и апостолы, пророки впали в опасное положение и легко могли извратить свое высокое призвание. Определения «Учения 12-ти апостолов» показывают, какие предупредительные меры требовались уже в начале II в., чтобы предохранить общины от ложных пророков. Jly-киан в лице Перегрина обрисовывает нам наглядный пример такого лжепророка; вполне согласно с «Учением 12-ти апостолов», и Перегрин то остается в одной общине, то путешествует в сопровождении особенно почитающих его христиан. Пророки не были привязаны к одной общине. Существовали также и пророчицы, как в Церкви, так в особенности у гностиков.3

Имеющийся в науке материал относительно раннехристианских пророков очень обширен, и с ним связываются еще не решенные вопросы; так, например, вопрос об отношении христианских пророков к

1 Тертуллиан (De praescr. 3) уже не знает их: «Что если епископ, диакон, вдова, дева, учитель и даже мученик отпадет от правила веры?»

2 См. о Фирмилиане у Киприана. Письмо. 75-е.

3 Из коптского перевода «Актов Павла» (переписка ап. Павла с коринфянами) мы узнаем, что названный там пророк был не мужем, а женщиной.

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 249

многочисленным категориям языческих пророков (египетских, сирийских, греческих), известных нам из литературы и надписей, еще никем не исследован.1 Но для наших целей этот материал ничего не дает.

VI

«Учение 12-ти апостолов» упоминает об учителях в двух местах и в обоих случаях — как об особом классе в общинах. Они несли то же служение, что и пророки, т. е. служение слова, принадлежали к числу «почитаемых» и, подобно пророкам, имели право на содержание от общин. К отречению от имения они не обязывались,2 а также и не путешествовали, но оставались в общине навсегда.

1 Пророчество еще легче, чем апостольство, могло обращаться в обман и пустое самохвальство. Интересную характеристику такого рода пророков дает Цельс (Ориген. Против Цельса. VII, 9,11): «Есть много людей без звания и имени, которые с большим легкомыслием и при ближайшем поводе, как внутри храмов, так и вне их, притворяются, что как будто они объяты пророческим вдохновением; другие в одежде нищих, обходя города и военные лагеря, дают такие же зрелища. У каждого из них готовы слова: "Я Бог, или Сын Божий, или Дух Святый". "Я пришел, так как мир близок к погибели, и вас, людей, постигнет погибель за ваши беззакония! Но я хочу спасти вас, и вы скоро увидите меня, возвращающегося с небесной властью! Блажен тот, кто почитает меня теперь! Всех прочих я предам вечному огню — города, земли и людей. Те, которые не хотят теперь признать предстоящего им суда, напрасно будут раскаиваться и воздыхать! Уверовавших же в меня я сохраню вечно!.." К этим необычайным устрашениям они присоединяли странные извращенные и совсем бессмысленные слова, значение которых не может представить себе ни один разумный человек, но каждая пустая голова или любой фигляр мог толковать их как угодно... Эти ложные пророки, которых я сам много раз слышал своими ушами, после того как я уличил их, почувствовали свою слабость и сознались, что они сами выдумывают эти слова».

2 Если Ориген рассказывал о себе (Евсев. Ц. И. VI, 3), что он следовал евангельской заповеди не брать с собой двух посохов, то это было делом

250 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Эти положения получают свое подтверждение из тех источников, где апостолы, пророки и учителя названы вместе, и из ряда отдельных свидетельств показывающих, что учителя составляли особый класс в христианстве и пользовались большим уважением не только в течение первых двух столетий, но и в последующее время. Уже часто встречающиеся в раннехристианской литературе оговорки того или другого писателя, что он предлагает свои рассуждения не в силу полномочий учителя, свидетельствуют о том, сколь великим авторитетом пользовался истинный учитель и как прочно признано было за ним право давать общеобязательные, на всех распространяющиеся наставления. Так, Варнава дважды предупреждает своих читателей: «Я не как учитель, но как равный с вами, изъясняю вам немногое» (гл. 1) и «Желая написать многое, не как учитель...» (гл. 4).1

Игнатий Богоносец заявляет: «Не приказываю вам, как что-либо значащий... и обращаюсь к вам, как моим соучителям»,2 и еще в III в. Дионисий Александрийский выражается в письме к Василию Великому так: «Яне как учитель, но так, как нам прилично, со всей простотой, рассуждать между собой».3 Предостережение ап. Иакова (Поел. 3,1): «Не многие делайтесь учителями», показывает, как желательно было это положение в общине для большинства христиан, а Ерм прямо утверждает, что представители их получали свое призвание от Святого Духа.4 Тот же Ерм упоминает о наставлениях некоторых учителей

его личного отречения. Немного ранее он говорит, что посредством продажи книг добывал себе необходимые средства, чтобы быть свободным.

1 Но, с другой стороны, он говорит (гл. 9): «Знает это Тот, Кто положил в нас постоянный дар учения Своего».

2 Заслуживает внимания, как св. Игнатий употребляет термин «повелевать» (5щтаоо\хи) об апостолах (см.: КТрал. 3; КРим. 4); ср.: КТрал. 7: «повеления апостолов (SiaiaXfiam tcov олоотоХшу)».

3 Ср.: Коммодиан. Наставл. П, 22,15: «Не я учитель, закон учит»; И, 16,1: «Если, конечно, учителя, ожидающие награды и боящиеся лиц, кое-что облегчают для вас, а я не учу».

4 «Учителя, учащие свято и чисто слову Господню, как и приняли Святого Духа».

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 251

относительно покаяния, которые затем и повторяются ангелом (Запов. 4,1). Это место дает видеть, что ко времени Ерма в Риме были учителя, пользовавшиеся высоким уважением. Более пространные известия об учителях мы встречаем в псевдо-Климентовом письме о девстве (1,11): «Хотят быть учителями и показать себя красноречивыми... не обращая внимания на то, что говорит (Писание): пусть не будет среди вас, братья, много учителей, не все делайтесь пророками... Устрашайтесь поэтому суда, угрожающего учителям; тяжелому наказанию подпадут те учителя, которые учат, но не делают,1 и те, кто ложно принимают имя Христово, говоря, что они учат истине, но (на самом деле) повсюду бродят, превознося себя и похваляясь в помыслах о своей плоти... Однако если ты получил и слово знания или слово учения, и пророчества или управления, то похваляется Бог... поэтому и даром, какой ты принял от Бога (т. е. даром учительства), служи твоим духовным братьям, пророкам, умеющим отличать слова Божии, и признавай, что ты получил дар в церковном собрании на устроение братьев твоих во Христе». Это место показывает, что в общинах еще существовали учителя (и пророки), что они стояли ниже пророков и даже подчинялись их контролю и (читай всю главу) что вообще среди этого класса появились важные недостатки. Само собой понятно, что уже с раннего времени из круга свободных, всей общине служащих учителей стали выделяться отдельные личности, одаренные способностью глубже проникать в «оправдания Божии» (бгкашзрата тоО 8бо6) и назначавшие свои чтения не всем христианам без различия, но наиболее образованным и подготовленным. Точно так же естественно и незаметно харизматическое учительство приобретало светский, мирской характер. Можно точно указать тот пункт, с которого должно было начаться и действительно началось это преобразование учительского института. Это было исторической необходимостью, чтобы и среди христианства возникли школы, подобные тем, какие во множестве устраивались в то время греческими и римскими философами. Эти школы, оставаясь, так сказать, внедренными в одну общину, легко могли развиваться в

1 Ср.: Учение 12-ти апостолов. 11,10: «Пророк, если он не делает того, чему учит, есть лжепророк».

252 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

сектантском направлении. Сюда принадлежит деятельность странствующих христианских апологетов, как Иустин Философ1 и Татиан,2 основывавших в больших городах школы; сюда принадлежат школы, созданные Родоном и обоими Феодотами в Риме;3 сюда же относятся предприятия многих гностиков и преимущественно катехизическое огласительное училище в Александрии, начальная история которого, к сожалению, покрыта мраком.4 Но в противодействие опасности, грозившей раздробить Церковь Христа на школы и Евангелие отдать в распоряжение светского образования, остроумия и честолюбия отдельных учителей,5 укреплялось церковное сознание, и слово «школы» сделалось почти насмешкой над отдельными церковными общинами.6 Все-таки учителя—я имею

1 Об Иустине мы узнаем, главным образом, из актов. Со своими учениками он был потребован к судье Рустику. Судья спросил: «Где вы собираетесь?» Иустин отвечает пространно, желая предупредить недоразумение, что христиане имеют особые места для культа. На повторный вопрос: «Где собираются твои ученики?», Иустин дает такой ответ: «Я живу у бань некоего Мартина Тимошина и за все это время поселился я в этот римский город во второй раз, — я не имел другого места для собраний кроме этого». У Иустина была школа также и в Ефесе.

2 О сектантской школе Татиана упоминает Ириней (1, 28): «Соблазненный именем учителя... учредил свою особенную школу». Татиан был учеником Иустина.

3 О Родоне см.: Евсевий. Ц. И. V, 13 (Родон вышел из школы Татиана); о Феодотах см.: Там же. V, 2. Праксея, распространившего свое учение в Азии, Риме и Карфагене, Тертуллиан называет «учителем».

4 Евсевий. Ц. И. V, 10: «В Александрии в то время заведовал обучением верующих весьма знаменитый ученостью муж по имени Пантен, состоя при училище Священного Писания по древнему обычаю». См.: Блаж. Иероним. О знаменитых мужах. Гл. 36: «По примеру евангелиста Марка, в Александрии всегда были учителя».

5 Ерм восхваляет учителей за то, что «не уклонились к худым посланиям» (Под. IX, 25); об учителях, вводивших чуждые учения, см.: Под. IX, 19; VIII, 6; Вид. III, 7

6 Церковь феодотиан в Риме противники называли школой (Евсев. Ц. И. V, 28). Ипполит Церковь своего противника Каллиста в насмешку называет

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 253

в виду харизматических, обладавших правом говорить при богослужении, хотя они и не были клириками, — умерли в общинах не сразу; они дольше сохранялись в них, чем их «коллеги» — апостолы и пророки. С самого начала своей деятельности они не обладали тем энтузиастическим элементом, какой характеризовал последних и который приготовил им скорую погибель. Кроме того, во все времена в Церкви существовало различие между сравнительными степенями христианского познания (ooqria, ouvsaic;, yvtoau;).1 Поэтому и учителя естественно могли сохраняться в общинах до тех пор, пока должностные церковные лица еще не владели качествами, необходимыми для учителя,2 что в некоторых и даже больших Церквах наступило поздно, во второй половине III в. или в начале IV в. К новой, строго оформленной и определяемой законами организации церковной жизни они не подходали, и интересно проследить, как они перемещались с одного места на другое. Тертуллиан дает им такой порядок (О прескрипции [против] ерет. 3): «Епископ, диакон, вдова, дева, учитель, мученик». Он, следовательно, не причисляет учителя к клиру, но поставляет его в ряду духовных героев и, правда, указывает ему здесь (перечисление идет в обратном порядке) второе место (первое после мученика). В актах Перпетуи и Фелици-

«школой» (Philosoph. IX, 12), в том же смысле выражается и Родон {Евсев. Ц. И. V, 13) о Маркио новом StSaoKateiov.

1 Ср. послания ап. Павла, послание Варнавы и пр., «Учение 12-тиапост.». XI, 2: «Учить в разумение правды и познания Господа».

2 В древнее время, даже в III в., нередко встречались епископы не только не получившие образования, но и совсем неграмотные. Так называемые

церковные уставы (canones ecclesiastici) и Апостольские постановления

предполагают случаи, когда избранный в епископы будет ауурОДи*10?»т- е.

не умеющим ни читать, ни писать. О современном ему Римском епископе Зефирине Ипполит (начало III в.) выражается так: «Простой и безграмот-

ный». Папа Корнилий (середина III в.) в письме к Фабию Антиохийскому

трех епископов, рукоположивших Новата, называет «людьми необразован-

ными и простодушными». О Димитрии Александрийском, противнике Ори-

гена, коптский календарь делает такую отметку: «Он был неученый про-

столюдин, не знавший Священного Писания» (Прим. Пер.).

254 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

таты, вообще в Африке и в актах Сатурнина и Датива (время Диоклетиана)1 встречается титул «пресвитер-учитель», и на основании свидетельства Киприана (Письмо 29-е) можно заключить, что в некоторых общинах учителя введены были в пресвитерский коллегиум и им доверено было испытание чтецов.2 Напротив, в известии Ипполита3 учителя упоминаются рядом с пресвитерами, т. е. не вводятся в пресвитерский коллегиум: «пристойные пресвитеры и учителя», и в том же положении мы находим их после середины III в. в александрийских деревнях. Дионисий Александрийский, говоря о своем пребывании там, выражается следующим образом: «Я созвал пресвитеров и учителей — братьев, живущих по деревням» (Евсев. Ц. И. VII, 24). Так как в этих деревнях епископов и не было, то ясно, что во главе этих деревенских общин стояли учителя наряду со пресвитерами.

Сведения эти мы получаем из Египта; если ничто нас не обманывает, то в Египте вообще и специально в Александрии институт учителей наиболее долго сохранялся подле епископской организации общин. В сочинениях Оригена мы еще часто встречаемся с учителями;4 можно сказать еще более: в его время учителя составляли собой особый класс в Церкви, параллельный классу пресвитеров. Он упоминает о таких, которые «у нас мудро проходят учительскую должность» (Против Цельса. IV, 72), об «учителях Церкви» (Horn, in Genes. Т. II. P. 97). Он говорит (Нот. 11 in Num. Т. II. Р. 278): «Часто случается, что тот, кто отличается смиренным и уничиженным духом и хоро-

1 Ruinart. Acta martyrum. Ratisb., 1859. P. 418.

2 Св. Киприан говорит о «doctores audinctium» (учителях слушающих); отношение, в какое он поставляет к ним чтецов, неясно. В качестве катехизаторов учителя иногда зачисляются в клир, и притом в пресвитерский коллегиум; ср.: Pseudo-Clement. Нот. III, 71: «Почитайте пресвитеров-катехизаторов, диаконов полезных, вдов хорошо живущих».

3 У Епифания Кипрского. Наег. 42, 2.

4 Также и в сочинениях Климента Александрийского. По его словам (Quis div. salv. Cap. 41), каждый христианин должен избирать себе учителя, который бодрствует над ним как духовный отец. В Педаг. III, 12,97 Климент проводил различие между педагогом и учителем.

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 255

шо размышляет, что касается земных вещей, занимает выдающуюся степень священства или кафедру учителя, а тот, кто духовен и настолько свободен от всякой земной суеты, что может все исследовать и никем не судится, тот или получает место в низшем разряде управления, или даже сопричисляется к множеству народа»;1 ивНот. VI in Lev. (Т. II. Р. 219) значится: «Потому что и в Церкви священники и учителя могут рождать детей, как и тот, кто сказал (Гал. 4,19) и опять говорит (/ Кор. 4,15); итак, эти учителя Церкви в произведении подобного рода рождения пользуются как бы связанными членами и воздерживаются от рождения, когда знают, что плода не будет». Эти места, число которых легко можно умножить (см., напр., Нот. II in Esech. и Нот. III: различие между учителем и пресвитером), показывают, что в Александрии в первой трети третьего столетия еще существовал класс учителей, стоявший рядом с епископами, пресвитерами и диаконами. Но нет нужды в сочинениях Оригена, чтобы убедиться в этом: сама личность Оригена, вся его жизнь и судьба дают о том ясное свидетельство. Кем другим он сам был, как не учителем Церкви, совершавшим бесчисленные путешествия, чтобы запечатлеть или поддержать истинное учение, и тянувшаяся всю жизнь борьба его с честолюбивым и малообразованным епископом Димитрием что иное представляла собой, как не борьбу свободного учителя Церкви с епископом отдельной общины? И что иное обозначала собой эта победа епископа над учителем Церкви, как не отрицательное решение спорного уже тогда вопроса о том, может ли мирянин учить за богослужением?2 Учителя в течение III в. исчезли из Церкви (т. е.

1 В этом месте spiritualis (духовный, уусосшкос;, лувоцатш*;) противопоставляется не только пресвитерам, но и учителям. По Клименту Александрийскому, пневматики—апостолы, пророки и учителя, стоят выше всех прочих носителей земных достоинств. Ориген также разделяет это воззрение.

2 Мнение Димитрия не было тогда еще общепринятым в Церкви. Александр, еп. Иерусалимский, и Феоктист, еп. Кесарийский, дозволившие Ори-гену изъяснять Св. Писание в своем присутствии «всенародно, в церкви», писали Димитрию: «Ты еще прибавляешь в своем письме, что никогда не слыхано, да и теперь не в обычае, чтобы в присутствии епископов проповедо-

256 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

лишились права учить за богослужением); отчасти они слились с чтецами.1

Древние учителя были также и миссионерами;2 язычники, не христиане только, ходили в их школы и слушали их. Об Иустине мы знаем это определенно. Татиан составил свою речь для того, чтобы сообщить языческой публике, что он теперь сделался христианским учителем; миссионерская учительская деятельность предстоятелей катехизической школы в Александрии известна. Ориген имел перед собой языческих слушателей и преподавал им элементы христианского вероучения (Евсев. Ц. И. VI, 3). Известно, что даже императрица-мать, ЮлияМам-мея, приглашала его в Антиохию, чтобы послушать его лекции (Евсев. VI, 21). Также и Ипполит писал к ней учительское письмо, отрывки которого сохранились на сирийском языке.3 Когда в Риме одна знатная женщина была арестована по обвинению в христианстве, тотчас

вали миряне, не понимаем, как можешь так явно говорить неправду. Святые епископы как только находили людей, способных принести братьям пользу, то и приглашали их проповедовать народу. Так поступали братья в Ларан-де — Неон с Евелпидом, в Иконии — Цельс с Павлином, в Синнаде — Аттик с Феодором; так, вероятно, было и в других местах, только мы не знаем этого». Только трех учителей могли указать защитники Оригена и притом из отдаленнейших провинций! Это уже показывает, что свободные учителя, т. е. люди, имевшие право учить при богослужении, были явлением редким.

1 О положении чтеца в древней Церкви как наследника харизматических дарований см.: Harnack Ad. Uber den Ursprung des Lectorats//Texte und Unters. II, 5. Leipzig, 1886. S. 57 fg. Изложение взгляда А. Гарнака см. в новом сочинении проф. А. П. Лебедева «Духовенство древней Вселенской церкви от времен апостольских до IX в.» (М., 1905. С. 84-99).

2 Тертуллиан жалуется, что еретические учителя избегают миссии среди язычников, предпочитая приобретать кафолических христиан; О пре-скрипции [против] ерет. Гл. 42: «Что сказать о приемах их проповеди? Их целью является не обращение язычников, а совращение наших...».

3 Сочинение Ипполита «О воскресении и бессмертии», посвященное императрице, издано в «Die griechische christl. Schriftsteller, Hippolytus» (Bd. 1. Leipzig, 1897) (Прим. Пер.).

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 257

же схвачен был и ее учитель (Иустин. Апол. II, 2). В вышеупомянутых актах Сатурнина и Датива читаются следующие обвинения против Датива, предъявленные Фортинацианом vir togatus (украшенный тогой, лицо знатного происхождения), о совращении своей сестры в христианство: «Вот он, в присутствии нашего отца, когда мы здесь занимались своими делами, уведя нашу сестру Викторию из знаменитейшего города Карфагена вместе с Секундой и Роститутой, привел с собой сюда из Абитенской колонии; он никогда бы не вошел в наш дом, если бы какими-то убеждениями не совратил души девиц». Сюда относится также вся деятельность апологетов, следствия которой мы едва ли имеем право считать ничтожными,1 хотя ничего определенного об этом мы не знаем. Они вступали также и в публичные диспуты с язычниками (Иустин. Апол. И: кинический философ Крискент; Минуций Феликс. Октавий) и иудеями (Иустин. Диалог с Триф.; Тер-тулл. Против иудеев). В своих сочинениях они усвояют себе право говорить во имя Бога и истины. «Мы научены от Бога», — заявляли они о себе,2 хотя и не принадлежали к харизматическим учителям в строгом смысле.

Школы, учреждаемые этими учителями, со стороны публики и полиции рассматривались как философские школы, да и сами апологеты

1 Задача апологетов и учителей состояла в том, чтобы постепенно изложить и доказать христианство. О гностике Апеллесе Родон говорил (Ев-сев. Ц. И. V, 13): «Называет себя учителем, а не умеет доказать свое учение». Св. Киприан Карфагенский (Письмо 60-е): «Да и нетрудно учителю внушить истинное и законное тому, кто, осудив еретическую неправду и узнав церковную истину, приходит для того, чтобы учиться, и учиться для того, чтобы жить». Известно, какое значение имела апологетика для пропаганды иудейства; христиане овладели здесь великим наследием. Большинство христианских апологетов или прямо, или косвенно зависимо от Филона и от апологетических хрестоматий александрийских иудеев.

2 См.: Аристид. Апол. Гл. 2: «От Самого Бога даровано мне мудро говорить о Нем»; Послание к Диогнету. Гл. 1: «Прошу у Бога, дающего нам способность и говорить, и слышать, чтобы даровано было мне сказать так...».

17 Зак 3992

258 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

называли себя философами1 и свое учение философией.2 Между про-чим, они преследовали при этом косвенную цель воспользоваться теми преимуществами, какими владели философские школы, особенно же свободой передвижения. Но все это было кратковременно. Власть скоро увидела, что в этих христианских школах не наука преобладала, а превозношение христианской религии, которая не принадлежала к числу дозволенных.3

VII

«Мы умножаемся по мере того, как вы пожираете нас... Кровь христианская становится семенем... самое наше упорство, которое вы порицаете, является учителем», — восклицает Тертуллиан к президу (Апол. Гл. 50). Самыми многочисленными и наиболее успешными миссионерами были не уполномоченные учителя, а сами христиане,

1 Некоторые из них даже носили философскую мантию.

2 «Почему же нет, — заставляет Иустин говорить Трифона-иудея, — не о Боге ли всегда говорят философы, и все их рассуждения не имеют ли своим предметом Его единство и промышление? Не есть ли настоящая задача философии исследовать природу Божества?»

3 Апологеты, с одной стороны, сознавали, что язычники в лучшем случае считали христианство только за человеческую философию, с другой — требовали, что раз христианство рассматривается как философия, ему должна быть предоставлена такая же свобода. Тертуллиан подробно обсуждает этот вопрос в «Апологетике» (гл. 46 сл.); дело шло о практических результатах, и если невозможно было достигнуть полного признания, то по крайней мере желательна была некоторая доля той свободы, какой пользовались философские школы и философы. «Кто принуждает философа приносить жертву, или клясться, или в полдень вывешивать лампы? Никто. Напротив, они открыто отвергают ваших богов и осмеивают в своих сочинениях ваши религиозные обряды, и вы хвалите их. Очень многие также высказываются и против императора». Обилие христианских сект укрепляло противников в мысли, что здесь вопрос идет о философских школах.

Миссионеры, действовавшие в первые три века христианства 259

насколько они оказывались верными и твердыми. Как мало мы слышим о результатах первых и как много о действиях последних! Прежде всего каждый исповедник и каждый мученик были миссионерами: они не только подкрепляли наличных членов общин, но своим свидетельством и смертью приобретали новых. Известия мученических актов, подтверждающие это, многочисленны: было бы излишне приводить их в полном объеме. Сидели ли они заключенными в темнице, стояли ли они перед судьей, или когда они шли на судилище и терпели казнь и смерть, — они приобретали новых верующих. И это делали они даже после смерти. О Потамиене, александрийской мученице времен Сеп-тимия Севера, один современный источник {Евсев. Ц. И. VI, 5) рассказывает, что она вскоре же после своей смерти являлась языческим жителям города и этим побудила их к переходу в христианство. И здесь нет ничего невероятного: пытки и казни мучеников должны были в широких кругах производить глубоко потрясающее и возбуждающее впечатление и невольно вызывали в их сознании вопрос: кто здесь виноват, судья или осужденные? Поражали их серьезность, мужество и стойкость христиан — решение вопроса несомненно склонялось в пользу христиан.1 Совершенно правильно поэтому положение, высказанное не одним Тертуллианом, что кровь мучеников была семенем христианства.

Но не одни исповедники и мученики были миссионерами — в природе этой религии лежала способность каждого твердо верующего обращать на службу благовестия. Свет христиан должен был светить так, чтобы язычники видели их добрые дела и прославляли Отца небесного. Были они проникнуты своим делом и жили по заповедям своей религии, — они не могли оставаться скрытыми: одно их поведение было уже ясной и громкой миссионерской проповедью. Сюда присоединялось еще убеждение, что день кончины мира предстоит в

1 Еще в послании Смирнской церкви о смерти Поликарпа, написанном в середине II в., отмечается тот факт, что память о нем долго сохранялась даже среди язычников. В биографии Киприана, составленной современником, говорится, что «жизнь столь великого мужа не была скрыта ни от одного язычника».

260 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

ближайшем будущем и что они явятся судьями язычников, поддерг живавшее нравственное напряжение христиан. Наконец, исключу тельность христиан, далекая, однако, от того, чтобы сделать из них замкнутое общество, через решительное «или — или», в какой она выражалась в области практической жизни, становилась мощным средством миссии.

Нет сомнения, что великое дело распространения этой религии было выполнено главным образом не миссионерами, имевшими на то особое призвание. Иустин указывает на этот факт в яснейших словах. Впечатление нравственной жизни, полученное им вообще от христиан, — вот что побудило его к переходу в христианство. Насколько эта жизнь отличалась от языческой даже в обычном обиходе дня, делаясь как бы непрерывной проповедью, это картинно изобразил Тертуллиан там, где он заклинает свою жену после его смерти не выходить замуж за язычника (Кжене. II, 4-6). Мы имеем достаточные основания утверждать, что женщины играли очень значительную роль в распространении этой религии. Но кто были главными носителями благовестия в отдельных сословиях, определить это нельзя за отсутствием данных. В специальном смысле здесь можно назвать только войско. Правда, в войске были христиане, но военное дело и христианская религия трудносоединимы. В до-константиновское время христианство не могло сделаться религией лагеря, подобно культу Митры и другим культам.1

1 Только в отношении Африки можно допустить некоторые более тесные связи между войском и христианством.

Методы миссионерской проповеди христианства в первые три века*

В ответ на этот вопрос прежде всего нужно припомнить то, что было сказано в первой части: в миссионерской проповеди заключался уже и миссионерский метод. Проповедь благовествовала о Едином Боге, Иисусе Христе, Сыне и Господе, будущем суде и воскресении мертвых. Возвещалось Евангелие о Спасителе и спасении. Как дух и сила излагалась новая религия и проявлялась как источник новой нравственной жизни и возрождения. Весть разносилась об откровении Бога, которому все человечество должно подчиниться в вере. Провозглашался новый народ, явившийся только теперь и долженствующий обнять собой все народы, и в то же время народ древний, первоначальный, предлагалась святая Книга, где история мира объяснялась с начала мира до его конца.

В Послании к Коринфянам (гл. 1-2) ап. Павел выразительно заявляет, что весть о распятом Христе он ставит средоточным пунктом своей проповеди и все остальное включает в этот пункт: он возвещает о Христе как Искупителе. Но это благовестие предполагает, что он предварительно раскрыл перед своими слушателями их безбожие и неправедность и привел их к сознанию ее, так как только при этом предположении проповедь о спасении могла стать действительной и уместной. В качестве поразительного доказательства безбожия и неправды он выставляет при этом самоосуждающее неведение в отно-

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. 1.4.1. №11. С. 553-592.

262 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

шении к Богу и идо л осл ужение. При развитии мысли о виновности перед Богом он апеллирует к совести слушателей и к тем остаткам богопознания, какие еще у них сохранились. Поэтому конструкция начальных стихов Послания к Римлянам (1-3 ст.) может быть рассматриваема как конструкция всей павловской миссионерской проповеди. Павел первый привел своих слушателей к сознанию: «Мы все — грешники», указал им на Крест Христа и затем развил учение о Кресте как Божией силе и Божией премудрости.

Искупительное значение Иисуса Христа, насколько мы можем судить, в первый раз ап. Павлом столь решительно выдвинуто на первый план и поставлено средоточием проповеди, хотя и более ранние миссионеры возвещали, что Христос умер за грехи наши (/ Кор. 15,3). Но для последних, поскольку они обращались к иудеям или к лицам, стоявшим долгое время в соприкосновении с иудейством, естественнее было ограничиваться проповедью о приближающемся суде и опирающемся на Ветхий Завет доказательстве, что распятый Иисус есть Судия и имеющий возвратиться Господь мессианского царства. Отсюда прямо возникало требование, предъявляемое к слушателям: «Поверьте Ему, вступите в Его общину и исполняйте заповеди Его». Речи ап. Петра, помещенные в «Деяниях», с несомненностью показывают нам, что на первых порах действительно так проповедовали, и притом не только иудеям, но и многим язычникам, поскольку и у них предполагалось знакомство с основным содержанием Ветхого Завета. Но в 17-й главе, где дан образец миссионерской речи к образованным (в Афинах), павловский образ проповеди, несмотря на некоторые важные различия, выступает со всей важностью. Она начинается изложением правильного учения о Боге, рассматриваемого по главным его сторонам: монотеизм, духовность, вездесущие, творение и промышление, единство человеческого рода, религиозные потребности и духовное богослужение. Прежнее состояние человечества изображается как «неведение» и обозначается как нечто, достойное милости, Бог снисходит к нему. Теперь наступает новое время: покаяние и суд, вера в Иисуса Христа, посланного Богом и воскресшего из мертвых, Искупителя и Судию. В этом направлении проповедовали многие образованные миссионеры, ранее всех — евангелист Лука.

Методы миссионерской проповеди христианства... 263

Христианские апологеты и такие сочинения, как «Проповедь ап. Петра», доказывают это. Христианская проповедь находила свою опору как в возбужденном сознании безбожия и неправды, так и в естественном бого-познании; всегда она сопровождалась также и указанием на скорый суд.

Своеобразна и совсем не в духе ап. Павла проповедь, приписываемая ему в «Актах ап. Павла»; она, впрочем, и не представляет собой проповеди в точном смысле слова. Апостол говорит в форме евангельских блаженств, но в усиленном аскетическом духе.1 Заслуживает внимания, что содержание христианской проповеди здесь формулируется как «учение о рождении и воскресении Возлюбленного» и как «слово воздержания и воскресения».2

Влияние литературно обработанных проповедей на миссию не должно слишком переоценивать; одна поражающая душу, потрясающая сердце частность во все времена являлась более сильным рычагом благовестия, чем длинная проповедь. Деяния апостольские рассказывают нам об обращениях многих тысяч в одном мгновенном впечатлении. Ап. Павел без всякого миссионерства был обращен посредством видения. Вельможа Кандакии, царицы Ефиопской, был приведен ко Христу чтением пророчества Исаии {Деян. 8, 26 сл.). Для сколь многих еще душ эта глава, быть может, сделалась причиной переворота! Фекла, язычница, была приобретена посредством «слова девства и воздержания» (гл. 7), и рассказы апокрифической истории

1 Приведем для примера лишь несколько изречений. Апостол Павел находится в Иконии, в доме Онисифора, и, совершая вечерю, говорит поучение в форме блаженства, а Фекла, дочь богатых родителей, обрученная уже жениху Фамирису, сидит у окна соседнего дома и слушает его слова: «Блаженны чистые сердцем, потому что они увидят Бога; блаженны сохраняющие плоть чистою, потому что они будут храмами Божиими; блаженны сохраняющие свою плоть и душу, потому что с ними будет говорить Бог. Блаженны презирающие мир, потому что они угодны будут Богу. Блаженны имеющие своих жен, как не имеющие, потому что они унаследуют землю» и т. д. См.: Coneabeary. Monuments of early Christianity. London, 1894. P. 63 (сирийская редакция актов, наиболее достоверная) (Прим. Пер.).

2 Образец краткой, но богатой содержанием проповеди образованного христианина дан в актах Аполлония.

264 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

апостолов дают целый ряд подобных примеров, так что в действенности и значении этого мотива сомневаться нельзя. Что совершаемые христианами «изгнания демонов» производили на многих глубокое впечатление и послужили для них толчком к переходу в христианство, об этом свидетельствуют апологеты. Несомненно также, что устрашающая проповедь о всеобщем суде и его близости тысячи обращала в христианство. А сколь многие просто склонялись перед авторитетом Ветхого Завета в христианском его освещении! Где требовали доказательств, так налицо была эта Книга.1

Поведение христиан и христианок поддерживало миссию и прямо действовало миссионерски. Ап. Павел часто говорит об этом, а 1 Поел. Петра (гл. 3, 1) свидетельствует, что те, которые не покорялись слову, поведением жен своих приобретаемы были без слова.2 Во времена

1 Проповеднических сочинений в точном смысле слова до нашего времени не сохранилось, кроме «Проповеди ап. Петра» и апологий, которые, впрочем, преследовали апологетические цели в отношении к приобретенным уже христианам. В Новом Завете нет ни одной книги со специально миссионерским характером, так как синоптические Евангелия не могут быть рассматриваемы с этой точки зрения. Они представляют собой катехизические сочинения, служащие наставлению тех, которые уже слышали основы учения и посредством его обогащались и укреплялись. С некоторым правом миссионерским трудом можно было бы назвать четвертое Евангелие, в особенности его пролог, но и здесь этот термин неуместен.

2 Подробности о женщинах см. ниже. Но и здесь можно привести поучительное изображение ежедневной жизни христианской жены, имеющей мужа-язычника, предлагаемое Тертуллианом (К жене. II, 4): «Нужно ли явиться на бдение — муж в раннее утро назначает свидание в бане; придет ли день поста — муж именно в этот день устраивает пиршество для гостей; нужно ли ей выйти, тотчас же являются препятствия в виде необходимых домашних занятий. Какой муж дозволит своей жене ходить по улицам в чужие и беднейшие хижины, чтобы посетить братьев? Может ли он легко смотреть на то, если ему нужно будет отпускать ее на ночь на богослужебные собрания? Стерпит ли он, чтобы она отсутствовала всю ночь в праздник Пасхи или чтобы она являлась приобщаться вечери Господней,

Методы миссионерской проповеди христианства...

265

Иустина нравственная жизнь христиан обсуждалась с особенной внимательностью. Мученичества действовали на широкие круги. Нередко очевидцы их приходили в такое возбуждение, что внезапно и без рассуждения обращались к христианству. Примеры, где бы христиане хотели приобретать прозелитов и приобретали их посредством той материальной поддержки, какую они доставляли своим членам, неизвестны. Правда, мы знаем, что иногда лицемеры впутывались в христианские общины и эксплуатировали их благотворительность, но сами язычники ни разу не предъявляли упрека христианам, что они миссионерствуют с помощью денег. Что они устрашительными речами приобретали легковерных, что они обремененным и преступникам обещали пустую помощь и недозволенное прощение, это язычники утверждали. СIII в. миссионерские методы умножились. Правда, в момент наивысшего подъема споров с гностицизмом на минуту казалось, что Церковь может устоять лишь в том случае, если она запретит всякое соприкосновение с философией, этой «блудницей диавола»; «простые и неученые» ничего не хотели слушать о науке. Но уже сам Тертуллиан увидел себя вынужденным бороться против этой точки зрения, а псевдо-Климентовы «Гомилии» развивают острую критику метода, который стремится наставление и учение заменить снами и видениями.1 Это метод Симона Волхва. Преимущественно

которой он гнушается и соблазняется? Будет ли он смотреть равнодушно, что она ходит в темницы целовать оковы мучеников и давать братьям лобзание мира или подносить воду для омытия ног верующих? Если придет брат издалека, то какое гостеприимство он встретит в доме язычника? Можешь ли ты укрыться, когда крестишь постель и тело свое и плюешь на нечистые вещи? Если ты встаешь ночью помолиться, не будет ли муж твой подозревать тебя в магии? Не заметит ли он, что ты что-то тайно вкушаешь от пищи (древний христианский обычай принимать часть Евхаристии перед сном)?»

1 Нот. XVII, 14-19. Порицается положение, что лучше «слушаться видений или наглядности их» (14); верующий на основании видений или явлений и снов, говорится далее, не знает, чему и верить; ср. 17: «И нечестивые видят видения и сны... благочестиво воспитанному и чистому открывается

266 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

же перед всеми Александрийская школа, Климент и Ориген, в неутомимой работе защитили право на науку в Церкви. С тех пор христианство миссионерствовало словом и литературой (на Востоке; на Западе мало). Но с III в. могучим средством миссии сделалась сама Церковь в ее целостности. После того как все отдельные общины влились в одну Вселенскую Церковь, она уже одним своим бытием и силой действовала притягательно и пленительно.

При вступлении в христианскую общину принимаемый должен был креститься. Первоначальная история этого обряда скрывается в глубине веков, но, очевидно, он не был введен только для того, чтобы противопоставить его языческой склонности к мистериям. И действительно, едва ли можно придумать какое-либо иное действие, которое бы при своей удивительной простоте так близко шло навстречу религиозным стремлениям. Церемония погружения в воду и поднятия из нее давала ручательство, что старое омыто и прошло и новый человек родился: произнесение имени Иисуса Христа или трех Имен во время этого акта поставляло крещаемого во внутреннее общение с Ними, возвышало его до Них. Спекулятивная мысль скоро начала над ним свою работу: погружение есть умирание, в отношении же ко Христу — умирание во Христе, погружение в Его смерть; вода есть символ Его крови. Так учил уже ап. Павел, но он отверг начавшиеся в Коринфе изысканные спекуляции относительно таинственного отношения между крещаемым и крещающим (1 Кор. 15, 29). Замечательно, что он благодарит Бога за то, что он в Коринфе лично крестил только немногих. Без сомнения, эти слова нельзя понимать как пренебрежение к крещению; он напоминает здесь — и правда, в этом случае с радостью — о границах своего апостольского звания. Этим званием возложена на него только проповедь слова Божия: крещение, в строгом понимании, не принадлежит к его компетенции; он

умом истина, не сновидениями познаваемая, но даруемая разумению добрых». Ап. Петр заявляет, что его собственное исповедание (Мк. 16) потому было для него ценно, что Иисус сказал ему, что Отец даровал ему это откровение. В § 19 вопрос, может ли кто-либо предпочитать видение наставлению, решается отрицательно.

Методы миссионерской проповеди христианства... 267

может его исполнять, но по правилу оно — дело других, потому что для большинства оно предполагает продолжительный период научения и испытания. Так много времени апостол не имеет. Крещение не начальный акт, но заключение этого начального акта.

«Делаются, но не рождаются христиане» (Апол. Гл. 18) — эти слова Тертуллиана обозначают собой факт, преобладавший до середины второго столетия, когда наступило естественное распространение христианства от родителей к детям. Около этого же времени получила свое начало и практика крещения детей; за существование ее в раннейшую эпоху не имеется твердых данных. Но был ли крещаемый взрослым человеком или ребенком, крещение все равно понималось как таинство со сверхъестественными следствиями. Что оно, безотносительно к той или другой степени восприимчивости крещаемого, очищает от всех прежних грехов, что выходящий из купели крещения человек становится вполне чистым и святым — это было общепризнанным положением. Таинство крещения имело очень большое значение для миссии. Оно было столь же понятным, сколько и утешительным действием; церемония его совершения не была настолько необычна, чтобы, подобно обрезанию или таврозосу (омовение кровью быка в культе Митры), вызывать против себя соблазн и отвращение; она представляла собой нечто понятное, что само в себе заключает глубокий смысл. Сопоставление обрада с крещением Христа от Иоанна не только открывало новое поле для глубокомысленных размышлений и спекуляций, но и самому крещению придавало новую святость и более высокое содержание. При крещении Иисуса Дух Божий сошел на Него. Дух Божий носится над водой при каждом крещении и делает ее баней возрождения и обновления. Не только уже Тертуллиан высказал в своем трактате «О крещении» все, что можно сказать о нем, но и простой христианин Ерм, на шестьдесят лет ранее, не находат достаточно слов, когда он говорит о крещении: апостолы низошли в ад и там крестили давно упокоившихся.

В Церкви из язычников крещение с самого начала понималось как таинство;1 это показывает его история развития: просто крещением,

1 Сначала и очень продолжительное время спустя совершение крещения не производилось тайно от язычников; это началось с конца II в. отчасти

268 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

как оно совершалось в древности, уже не довольствовались. Обряды умножались, новые церемонии прибавлялись. Вышеупомянутое сочинение Тертуллиана свидетельствует о том, что уже в его время развитие этого таинства стояло на высокой ступени, но суть дела от этого изменилась мало и почти нисколько: крещение осталось действием, очищающим все прошлые грехи.

Оно есть таинство спасительное, таинство страшное, потому что Церковь первоначально не владела никаким другим средством для отпущения грехов, кроме этого. Кто крестится, тот должен оставаться чистым.1 Секты пытались ввести вторичное крещение, но их попытка была отвергнута. Неповторяемость крещения стала правилом всей Церкви. Но затем постепенно развилось таинство покаяния, восстановляющее потерянную после крещения благодать. Однако, несмотря на это, в III и IV вв. продолжал существовать обычай откладывать крещение, чтобы перед самым концом жизни воспользоваться этим универсальным средством. Серьезные учителя Церкви сильно боролись против этого обычая, но уничтожить его не могли.

Не менее важным, чем само крещение, считалось и приготовление к нему: здесь наиболее ярко выступает духовный характер этой религии и открывается нравственно-социальная сила ее. Это мы знали и ранее, но недостаточно твердо; открытие «Учения 12-ти апостолов» подтвердило это и привело в полную ясность. Язычник, хотевший сделаться христианином, не тотчас же допускался к крещению. После того как в главных чертах были проповеданы ему Бог и Господь Иисус Христос, Спаситель и Искупитель мира, и затронуто сердце его, его ознакомляли

из педагогических целей, отчасти для того, чтобы сильнее оттенить таинственный его характер. Значение, которое придавалось самому обряду, видно из «Учения 12-ти апостолов» (гл. 7): «Преимущественно должно пользоваться текущей водой; если такой нет налицо, то следует заменять ее стоячей холодной водой; за отсутствием последней надо пользоваться теплой водой; наконец, если и теплой воды нельзя добыть в достаточном количестве, то можно прибегнуть к обливанию».

1 «Печать крещения должно сохранять чистой и неповрежденной» (2 Поел. Климента).

Методы миссионерской проповеди христианства...

269

с тем, в чем состоит воля и закон Божий и что значило отречься от язычества. Не только краткое учение предлагалось ему тогда, но и в последовательной и пространной речи изображались перед ним «два пути» — путь добра и путь зла; грех преследовался в самом его зародыше. Он должен был отречься от него и слушаться закона Божия, и только после того как Церковь убеждалась, что он усвоил себе нравственное учение ее и хочет следовать ему, он допускался к крещению.1 Еще синагога имела свой прозелитский катехизм; еще она воспитывала их для религии. Христианство приняло от нее этот порядок, углубило его и очистило от всех внешностей. Сильнейшие мотивы побуждали ее здесь: только так она могла отразить идолопоклонство во всех его видах, только так открывалась для нее возможность осуществить то, чем она хотела быть, — святой общиной Божией. В течение ста пятидесяти лет она, ввиду этой высочайшей нравственной задачи, считала все другое как дело второстепенное. Она не знала никакой веры, никакого прощения, которое могло бы служить успокоением совести верующего, и что она не сразу достигла господства над гностицизмом — это объясняется тем, что людей, веровавших во Христа как Господа и отличавшихся высоконравственным образом жизни, она не могла исключить из себя. В предкре-шальном наставлении, как великом и связующем нравственном учении, заключалась ее крепость, и она помогала и поддерживала братьев, чтобы они имели силу делать то, что обещали.2

1 Иустин. Апол. 1, 65: «(Омывается) уверовавший и давший свое согласие». Ориген. Против Цельса. III, 51: «Христиане сначала испытывают, насколько это возможно, сердце тех, кто желает сделаться их слушателями; они наставляют их отдельно, и если эти слушатели представляют достаточные доказательства за то, что они хотят вести добрую жизнь, то допускаются к общению... Некоторые из христиан назначаются на то, чтобы наблюдать и испытывать жизнь и поведение тех, которые желают (присоединиться к ним), с той целью, чтобы не допустить в общество виновных в грубых пороках, других же принимают с полной радостью, и они с каждым днем становятся лучше».

2 Ориген свидетельствует (Против Цельса), что нравственное наставление оглашаемых и молодых членов общины различалось по потребностям их положений и познаний.

270 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

К сожалению, нам неизвестны такие биографии из первых трех столетий, которые изображали бы перед нами обращение или внутренний рост и развитие отдельных личностей. Эти биографии не исчезли; они вообще не были написаны. Также и собственная история ап. Павла до дня перед Дамаском остается для нас темной; мы знаем только тот переворот, который сам Павел ощутил как внезапное событие. Иустин рассказывает нам обстоятельства, предшествовавшие обращению его в христианство (в «Диалоге с Трифоном Иудеем»), как он прошел все философские школы и наконец познал истину, покоящуюся на Откровении. Но это изложение чересчур искусственно и малопоучительно. Несколько глубже мы можем проникнуть во внутреннее развитие Татиана на основании его «Речи к эллинам», но начертать полный и действительный образ его мы не в состоянии. Более богатый материал заключает в себе небольшое сочинение Киприана Карфагенского «К Донату»: он искал силу, которая должна была спасти его от недостойной жизни, и нашел ее в христианской вере.

Как глубоко должно было отражаться обращение к христианству в семейной и домашней жизни, сколько ссор, вражды и разделения должны были порождать те случаи, когда одна часть семейства становилась христианской, а другая оставалась верной языческой религии! «Предаст брат брата на смерть, и отец сына, и восстанут дети на родителей и умертвят их». «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю — не мир, но меч; ибо Я пришел разделить человека с отцом его и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (Мф. 10,21. 34-37). Только немногие из этих трагедий переданы нам. Иустин рассказывает (Апол. И) об одной знатной брачной паре в Риме, жившей порочно; жена обратилась в христианство и, не желая оставаться при своем порочном муже, потребовала развода; но муж донес на нее и на учителя ее городскому префекту.1 Фекла, став христианкой, не хотела ничего знать о своем женихе Фамирисе. Эти явления должны были происходить часто, потому что обращенные жены отказыва-

1 Тертуллиан свидетельствует (К жене. II, 5), что языческие мужья держали в страхе своих христианских жен уже потому, что они всегда могли донести на них.

Методы миссионерской проповеди христианства...

271

лись от супружеского долга; жених сделал донос судье на ее учителя (ап. Павла), а Фекла покинула свой дом.

Наиболее трогательные сцены рассказываются в мученических актах Перпетуи. Благородно рожденная, воспитанная свободно, состоявшая в знатном замужестве, Перпетуя имела отца и мать язычников и двух братьев, из которых один был оглашаемым. В качестве оглашаемой Перпетуя, в гонение Септимия Севера, была арестована и заключена в тюрьму, имея при себе новорожденного сына, кормившегося грудью. И вот началась полная мучений драма между ее престарелым отцом, чувствовавшим себя опозоренным в глазах всего языческого общества, и Перпетуей, не сдававшейся ни на какие просьбы. Он пытался употребить сначала насилие: «Тогда (после заключения в темницу) бросился на меня (акты написаны от лица Перпетуи) отец, чтобы вырвать мне глаза, но повредил их только... в течение нескольких дней, пока отсутствовал отец, я воздавала хвалу Богу». Незадолго до допроса отец, снедаемый скорбью, снова пришел к своей дочери и обратился к ней с такими словами: "Дочь моя, сжалься над сединами моими, пожалей отца, если я достоин называться твоим отцом; вот эти руки привели тебя в цветущий возраст; не отдавай меня на позор людской; посмотри на братьев твоих, на мать и тетку твою, посмотри на сына твоего, который не может жить без тебя", — это говорил мне отец, целуя руки мои, и даже пал к ногам моим со слезами, называя меня не дочерью, а госпожой». На допросе отец снова пришел уговаривать ее, но был наказан розгами за вмешательство в процесс: «И прискорбен был мне этот случай с моим отцом, как будто бы я сама была наказана, и пожалела я его ради старости его». Накануне казни отец еще раз явился к ней: «Пришел ко мне отец, полный печали, упал на землю, простерся передо мной и стал говорить такими словами, которые бы могли поколебать всю тварь». Но они не поколебали Перпетуи, и она умерла мученически. — Мученице Агафонине народ кричал: «Сжалься над детьми твоими!» Она ответила: «Я имею Бога, Который может оказать милость им».

«Муж, не имеющий более поводов к ревности, разводится с женой, которая, сделавшись христианкой, стала целомудренной. Отец лишает наследства покорного сына, беспорядки которого он прежде

272 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

охотно сносил. Господин прогоняет верного раба, с которым до тех пор он поступал кротко» (Тертуллиан. Апол. Гл. 3). Многие мученические акты рассказывают о таких же фактах;1 Генезий говорит, что он проклял своих христианских родителей и родственников.2 Но наблюдаются и обратные факты: «Юный Ориген, почти еще мальчик, пишет своему отцу, заключенному в темницу ради веры: "Берегись, не переменяй своих мыслей из-за нас"» (Евсев. Ц. И. VI, 2).3 Как многочисленны были случаи, когда муж был язычником, а жена христианкой! Чаще, конечно, семейные отношения не порывались, но какая масса печали и забот должна была сопровождать собой эти браки в большей их части.

Живая вера не нуждалась в особенных методах, чтобы постоянно распространяться: через все препятствия она проходила победитель-

1 Христианские девицы из благородной фамилии (в Фессалониках) во время гонения Диоклетиана убежали без воли родителей и блуждали в горах в течение недели (Acta Agapes, Chioniae, Irenes, см.: Ruinart. Acta mart. P. 946). Как горько жалуется перед президом знатный Фортунациан в актах Сатурнина и Датива (того же времени), что Датив в отсутствие отца прокрался в дом и обратил сестер его в христианство, даже увел с собой в Абити-ну (Ruinart. Op. cit. P. 417). Ср. сцену между солдатом-христианином Мар-кианом и языческой женой его в актах Маркиана и Никандра (Ruinart. Op. cit. P. 572): когда муж шел к казни, жена говорила: «Горе мне, несчастной! Что не отвечаешь мне? Презираешь меня ты, господин. Посмотри на сына твоего сладчайшего, возвратись к нам, не презирай нас; куда спешишь, куда стремишься, почему ненавидишь нас?» Также и в актах Иринея (Ruinart. Op. cit. P. 433): родители и жена заклинают юного епископа Сирмийского не жертвовать собой. О мученице Дионисии Евсевий сообщает, что «она любила своих детей, однако же не более Господа» (Ц. И. VI, 41).

2 Ruinart. Act. mart. P. 312.

3 Ср. поведение жены Никандра в актах Маркиона и Никандра, по имени Дария: она убеждает мужа оставаться твердым; также акты Максимилиана (Ruinart. Op. cit. P. 340), в которых отец поощряет мученика и радуется о смерти сына за веру; в актах Иакова и Мариана мать Мариана ликует по случаю смерти ее сына.

Методы миссионерской проповеди христианства... 273

ницей, и самые сильные чувства природы не могли погубить ее. Но этот идеальный порядок применим к третьему столетию только в ограниченной мере. С этого времени христианство действовало как монотеистическая религия таинств и как могущественная Церковь, имеющая своих святых лиц, свои святые книги, святое вероучение и освящающий культ. Также и потребностям массы она удовлетворяла теперь иным способом, чем прежде, создавая и учреждая посты, праздники святых и обращая особое внимание на развитие культа.

I.

Имена верующих во Христа в первые три века христианства

Иисус Христос называл собравшихся около Него «учениками» (jjaGrirm),1 Себя же именовал Учителем — это несомненный факт, — и собравшиеся около Него обращались к Нему как учителю2 и обозначали себя учениками Его (так же как и последователи Иоанна Крестителя назывались учениками Иоанна). Отсюда следует, что и отношения Христа к Своим ученикам за время Его земной жизни определялись не мыслью о Нем как о Мессии, а почитанием Его как Учителя. Мессианское достоинство Иисуса — оно должно было открыться вполне при втором Его пришествии — не было еще ясно понятой тайны веры. Сам Христос публично воспринял это достоинство при торжественном входе в Иерусалим.

По воскресении ученики Его с полной уверенностью и открыто свидетельствовали, что Иисус есть Мессия, но они продолжали назы-

1 Замечательны слова, приведенные у Мф. 23, 8: «Не называйте себя учителями, потому что один у вас Учитель; вы же все братья». Можно было бы ожидать, что он скажет «ученики», но это само собой разумелось; Христос хотел оттенить равенство всех Своих учеников и обязанность их к взаимной любви. — Любопытно, что апостолы никогда или очень редко называли себя учителями, за исключением ап. Павла.

2 Параллельное обозначение «наставник» часто встречается у Луки.

18 Зак. 3992

274 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

вать себя учениками — доказательство живучести раз данного имени, — и двенадцать доверенных также именовали себя «двенадцатью учениками» или прямо «двенадцать».1 Из книги Деяний (гл. 1,6,11, 14-16,18, 21) мы узнаем, что имя учеников, в собственном смысле уже не подходящее, двумя десятилетиями позднее было принято христианами, и именно палестинскими, как их собственное обозначение.2 Но ап. Павел никогда его не употреблял, и вообще дальнейшие свидетельства показывают, что имя «ученики» (с прибавлением «Господа») постепенно сделалось наименованием, прилагаемым исключительно к личным ученикам Христа, т. е. прежде всего к двенадцати, а потом и к остальным.3 Так мы находим это у Папия, Ири-нея и др. Это имя стало почетным именем для тех, которые сами видели еще Господа (но и не для всех же палестинских христиан древнего времени?) и которые могли служить свидетелями против еретиков, докетически понимавших лицо Христа. Но кроме того, исповедники и мученики во втором и четвертом столетиях удостаивались этого почетного титула «учеников Господа». Поскольку они своим исповеданием заявили твердую веру в Него, то и Он поставляет их наряду с первыми Своими учениками (ср.: Мф. 10, 32); они так же близки к Господу, как и те, ходившие с Ним по земле.4 Имя

1 «Ученики» — в древнейшее время это слово служило исключительным обозначением только двенадцати учеников, но и все христиане назывались так.

2 Деян. 21,16 называют известного Мнасона давним (apxaioq) учеником; он, вероятно, был или личным учеником Христа, или учеником первого поколения. — Заслуживает внимания, что Епифаний (Наег. 29,7) называет учениками всех переселившихся в Пеллу христиан.

3 Не свидетельствуют ли уже о сужении понятия следующие слова Мф. 10,42: «Кто напоит одного из малых сих чашею холодной воды, во имя ученика»?

4 Слово «ученики» без прибавки «Господа» или «Христа» в век после Деяний апост., насколько я знаю, нигде не употребляется в смысле обозначения всех последователей Христа (сюда, естественно, не принадлежат те места, где это слово не имеет технического значения, такие места нередки). То же

Методы миссионерской проповеди христианства... 275

«учеников» пришло в забвение, так как уже не существовало тех отношений, какие оно выражало: оно говорило слишком мало или слишком много. Его заменили другие имена для верующих, получившие техническое значение.

Сначала иудеи изобрели для своих отпавших соплеменников разные имена: они называли их «назареями», «галилеянами» и, вероят-

нужно сказать и об употреблении слова «ученики» с прибавкой «Господа». Не следует обманываться позднейшими апокрифическими книгами и апологетами II в. Последние нередко называют Христа своим Учителем и себя (а также и вообще христиан) учениками Его. Но эта терминология не имеет никакой или только внешнюю связь с древней терминологией и возникла из апологетических оснований в подражание терминологии философских школ. Апологеты очень хорошо знали, что Христос не есть их Учитель в собственном смысле, но «Законодатель», «Закон», «Логос», «Спаситель» и «Судия». Вследствие этого и выражение «Господне учение» (апологеты и Климент Алекс. Стром. VI, 15, 125; VI, 18, 165; 7, 10. 57; 7, 15, 90; 7, 18) не может служить доказательством, что апологеты серьезно смотрели на Христа как их собственного Учителя. На нечто большее хотят претендовать «Учение Господа» (заглавие известного древнего катехизиса) и такие явления, как: Климент. 1 Поел. 13: будем помнить слова Господа Иисуса, какие Он сказал, поучая (8i5aoK(ov); Поликарп. Поел. 2: «Памятуя, что сказал Господь, уча»] Апост. церковн. уставы (Texte und Untersuchung. Bd. И. Heft. 5. S. 25): «Предусматривая слова учителя вашего»; «предсказал, когда учил» (S. 30). Относительно этих мест следует напомнить, что Апост. церковн. уставы (как и «Апостольские постановления») по своей форме представляют фикцию, где говорят сами апостолы. — Что мученики и исповедники еще при жизни носили предикат «учеников Христа», видно из многих свидетельств; см.: Игнатий. К Ефес. 1: «Надеюсь принять в Риме борьбу со зверями, чтобы посредством мученичества сделаться учеником (Христовым)»; К Рим. 4: «Тогда я буду поистине учеником Христа, когда даже тела моего мир не будет видеть»; К Рим. 5: «Оскорблениями их я больше научаюсь (цав^тешцаг), становлюсь учеником Христа»; Martyr. Polyc. 17: «Мы любим мучеников как учеников и подражателей Господа». Когда Но-вациан основал свою Церковь катаров (чистых), он пытался перенести на нее понятие учеников и подражателей Христа.

276 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

но, «нищими», но в действительности эти наименования касались только небольших кружков.1

Сами христиане называли себя «народБожий», «Израиль по духу», «семя Авраамово», «избранный народ», «двенадцать колен», «избранные», «рабы Господни», «верующие», «святые», «братья», «Церковь

1 Деян. 24,5: «ересь назареев»; ап. Павел назван ее предстоятелем. Имя распространено было в Палестине до четвертого столетия и далее; Епифа-ний (Наег. 1): «назореев или христиан; христианство, называемое так недолгое время иудеями». Иудео-христиане, по-видимому, пользовались им. — Первые ученики Христа назывались «галилеянами» (Деян. 1,11; 2,7). Это было собственно географическим обозначением их происхождения, но заключало в себе некоторое пренебрежение к ним как людям, вышедшим из полуязыческой страны. Эпиктет один раз употребляет это имя для христиан (Arrian. Diss. IV, 7. 6). Потом откопал его Юлиан (Григорий Богослов. Слово 4: «Новости вводил Юлиан относительно наименования, называя галилеянами вместо христиан и узаконяя именоваться так... имя необычное»). Не совсем ясно происхождение имени «бедные» (евионим — по-еврейски). Мне кажется наиболее вероятным, что так называли верующих во Христа их иудейские противники, потому что они и на самом деле были бедными, а потом и сами они усвоили себе это имя (вероятнее, однако, думать, что иерусалимские христиане сами дали себе это название, потому что не только видели в нищете высокую заповедь Евангелия, но и осуществляли ее на самом деле (Деян. 4,34-35)). Поэтому они сами прилагали его к себе. Так, ап. Иаков, предстоятель именно иерусалимской общины, называет христиан «нищими (евионитами) мира его» (2, 5); ап. Павел в Послании к Галатам иерусалимских христиан прямо и без всяких добавлений именует «нищими» (2,10), давая тем понять, что это имя хорошо было известно и христианам, находящимся вне пределов Палестины. И не только палестинские иудео-христиане, но и христиане из язычников некоторое время носили это имя; «а что многие из нас называются нищими, то это служит к славе нашей, а не к бесславию» (Октавий. 36). О позднейших евионитах Епифаний говорит, что они называют себя нищими (т. е. евионитами) по принятому, как они говорят, во времена апостолов обычаю продавать свое имущество и приходить в нищету (Прим. Пер.).

Методы миссионерской проповеди христианства... 277

Божия».1 Из этих имен семь первых (и подобные), в отдельности взятых, никогда не были техническими, но являлись такими в их, так сказать, общности. Они служат доказательством того, как понимала себя новая община, а именно: наследницей всех обетований и всех прав иудейского народа. Впрочем, названия «избранные»2 и «рабы Божии»3 часто приобретали технический характер.

Что слово «верующие» (moroi) составляло собой технический термин для обозначения христиан, это видно из выражений ап. Павла, Деяний и позднейших сочинений.4 Называя себя верующими, — можно догадываться, что это имя возникло на языческо-христиан-ской почве, — христиане обозначали им благовестие, сделавшее их тем, чем они были, как исключительно главное свое дело. Это благовестие состояло в проповеди о едином Боге, Сыне Его Иисусе Христе и будущей жизни.

Характерны три соединенные между собой внутренней связью имена — «святые», «братья» и «Церковь Божия». Заменив собой обозначение «ученики», эти самонаименования5 отметили важнейший успех

1 Производных от имени «Иисус» в древнее время, насколько знаем, не существовало.

2 Ср.: Минуций Феликс. Октавий. Гл. 11.

3 Ср.: Новый Завет и преимущественно «Пастырь» Ерма.

4 Минуций Феликс. Октавий. Гл. 14; справедливо Виламовиц-Мёллен-дорф здесь вместо «pistores» (мельничные рабы) читает «pistorum», т. е. tuotcov, «верующих». Также Цельс дает понять, что обозначение «верующие» было техническим термином (Ориген. Против Цельса. 1,9). Язычники насмехались над этим именем, в котором христиане полагали свое особенное достоинство: «Они, — говорили язычники, — только верующие», т. е. легковерные люди, избегающие рассуждения и мысли, и потому принимающие безрассудное (см. суждения Лукиана о христианах в его «Перегрине»). В Норике найдена надпись, где одна женщина названа «Christiana fidelis» (верная христианка).

D У ап. Павла они встречаются очень часто, но ни в каком случае не он первый изобрел их: он заимствовал их от иудео-христианских общин в Палестине и своим учением придал им интенсивное содержание. Мнение, что

278 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

среди верующих в Иисуса. «Святыми» они называли себя потому, что они освящены были для Бога Духом Святым, посланным на них Христом, и что, несмотря на все прилипавшие ежедневно грехи, они действительно оставались святыми и сознавали себя участниками будущей славы.1 Слово служило техническим самообозначением христиан до середины второго столетия (см.: 1 Поел. Клим., Ерм, Учение 12-ти апост. и др.); потом оно начало мало-помалу исчезать; христиане на основании всего опыта, пережитого ими, уже не чувствовали в себе смелости называть себя «святыми», и как скоро различие между клиром и мирянами (руководящими и опекаемыми) окончательно установилось, вместе с тем вполне уничтожилось прежнее самообозначение христиан «святыми». Его заменило собой святое звание (мученики, исповедники, аскеты), и святые средства (таинства), под возрастающим влиянием которых стояли «не святые» сами по себе христиане, выдвинулись на первый план еще сильнее, чем в первом столетии. Сознавать самих себя святыми они уже не могли,2 но зато имели святых мучеников, святых аскетов, святые книги и святое учение.

христиане только в Иерусалиме назывались «святыми», которое пытаются основать на Новом Завете, несостоятельно. Точно так же нельзя согласиться и с той гипотезой, что в апостольскую и послеапостольскую эпохи внутри христианства существовал особый ограниченный круг, обладавший исключительным правом на это имя. Ни из 1 Тим. 5,10, ни из Евр. 13,24, ни из «Учения 12-ти апостолов». 4, 2, ни из других каких-либо свидетельств нельзя доказать этого. Нужно заметить, что предикат «святая» усвоен Церковью уже с древнейшего времени.

1 Христиане фактически ощущали свою святость в святых средствах, в харизмах, особенно во власти изгонять демонов. Она имела не только духовно-нравственный, но и вещественный характер; см. 1 Кор. 7,14: «Неверующий муж освящается женой верующей, и жена неверующего мужа освящается мужем верующим, иначе дети наши были бы нечисты, а теперь они святы».

2 Возникшая около середины III в. новацианская Церковь называла себя чистой (кабароО. Было ли это самообозначение вновь придумано ею или оно представляет собой остаток древнейшего времени, неизвестно.

Методы миссионерской проповеди христианства... 279

С именем «святые» тесно связывалось имя «братьев» и «сестер»; если первое имя выражало собой отношение к Богу и будущей жизни (иначе: отношение «к Царству Божию»), то второе обозначало собой новое положение, в какое один человек поставлен к другому, прежде всего к своему единоверцу (отсюда нередко употреблявшаяся формула «братья во Господе»). Со времени ап. Павла это имя столь обычно у христиан, что оно скоро сделалось известно и язычникам; язычники насмехались над ним, обращали его в позор для христиан, но и они никогда не могли освободиться от впечатления, что поведение христиан соответствует их имени.1 И не только «братьями» называли себя христиане, но также и «братством» (/ Петр. 2,17; 5,9). Насколько прочны и употребительны были эти обозначения и как им соответствовала действительная жизнь в этом, не говоря уже о новозаветных сочинениях, можно убедиться из свидетельств21 Послания Климента, «Учения 12-ти апостолов» и сочинений апологетов.3 Но и это имя, как и имя «святые», в конце III в. пришло в упадок,4 хотя оно и держалось несколько дольше; духовные лица, впрочем, продолжали

1 См. суждения язычников у апологетов и преимущественно у Тертул-лиана (Апол. 39); Минуций Феликс. Октавий. 9; ср. «Перегрин» Лукиана. Тертуллиан констатирует, что язычники удивлялись братским отношениям христиан: «Смотрите, как они любят друг друга». — В языческих коллегиях также встречалось имя «братьев», но нечасто. На основании Деян. 22, 5 и 28, 21 можно допустить, что иудеи также называли себя «братьями», но у них это имя никогда не получало такого значения, как у христиан. Затем, как иудейские учителя называли своих учеников «детьми», т. е. сыновьями (или дочерьми), а эти последние называли их отцами, так эти же обозначения часто встречаются в христианстве (см. многочисленные примеры у ап. Павла, Варнавы, апологетов и пр.).

2 Уже Христос употребляет его и придает ему особенное значение {Мф. 23,8; 12,48).

3 Об этом сказано выше.

4 Воспитанный на стоической философии, Тертуллиан распространял это имя не только на единоверцев, но и на все человечество (Апол. 39: «Мы братья ваши по праву природы — единственной матери нашей»).

280 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

называть себя братьями,1 но этот факт считался уже особенной честью, если духовное лицо титуловало мирянина «братом». Только в проповедях удержалось имя «братьев», да исповедники еще имели смелость называться братьями в отношении к духовным и даже епископам (Киприан. Письмо 53-е).

Сознание христиан себя «святыми» и «братьями» и в этом смысле «истинным Израилем» и в то же время новым творением Божиим требовало для себя торжественного обозначения, выражающего собой их исключительную, Богом узаконенную природу и естество. Термин «братство» для этой цели не годился по своей односторонности; именем, на каком остановились христиане, оказалось слово «Церковь» («Церковь Божия»). Это был образцовый выбор: не ап. Павел ввел его в употребление; оно два раза встречается в Евангелии (Мф. 16,18; 18, 17); но практическое применение дали ему впервые палестинские общины, называвшие себя cahal. С самого начала это слово служило общим обозначением,2 — торжественным выражением, которым уже иудеи называли свои богослужебные собрания;3 оно очень рано перенесено было на отдельные общины и потом применено было также и к богослужебным собраниям. Это разностороннее употребление термина в связи с его религиозной окраской — «Богом призванные общины» — очень скоро выдвинуло понятие и слово на передний план. Наиболее распространенное среди иудейства обозначение религиозных собраний «синагога» не могло быть принято христианами,4 потому что

1 Но в третьем столетии они уже именовали друг друга «господами».

2 Это можно наблюдать уже на слововыражении ап. Павла.

3 Cahal (у LXX-ти обычно переводится «Церковь») есть община в отношении к Богу и потому представляет собой более торжественное выражение, чем jeda (переводимое LXX-тью «синагога»). Рецепцию понятия «Церковь» нужно понимать так же, как и рецепцию терминов «Израиль», «семя Авраамово» и пр. В практическом употреблении у иудеев слово «Церковь» встречалось реже, чем «синагога», и это было благоприятно для христианства.

4 Об употреблении этого слова у христиан см. мои примечания к «Пастырю» Ерма. Запов. 11. Вообще говоря, особенно ревностному преследованию со стороны христианства оно не подвергалось, но техническим, исключая один-два случая, оно никогда не сделалось.

Методы миссионерской проповеди христианства...

281

они и терминологически столь же резко отделили себя от иудейства, как и от религиозных собраний после того, как осуществился раздел. Как «Церковь» и как «Церкви» узнали языко-христиане новую религию. Какого-либо авторитарного элемента первоначально в этом понятии не заключалось, но всякая духовная величина, сознающая себя как идеально-реальное общество, скрывает такой элемент в самой своей основе: она владеет своими учреждениями и преданием, своими особенными силами и организацией; все это обладает своим авторитетом; кроме того, она руководит отдельными личностями и обеспечивает для них содержание, которое она подтверждает. Уже в Первом Послании к Тимофею мы читаем: «Дом Божий, т. е. Церковь Бога живого, столп и утверждение истины» (3, 15). Но самое важнейшее состояло в том, что Церковь понималась не только как земная, но преимущественно как небесная, трансцендентальная величина. Кто принадлежит к Церкви, тот уже не имеет более гражданства на земле,1 его несомненное гражданство — на небе. Это трансцендентальное понятие оставалось живо еще во втором столетии, в третьем же оно стало ослабевать.2

В течение второго столетия к понятию «Церковь» присоединились атрибуты «кафолическая» и «святая». «Кафолическая» первоначально обозначало собой все христианство в его общности, в противоположность отдельным общинам (кафолическая Церковь=вся Церковь), отсюда и понятия «все общины» и «вся Церковь» совпадали между собой. В представлении о кафолической Церкви уже с самого начала существовал догматический элемент, поскольку она мыслилась как уже

1 Самообозначение христиан как «странников и пришельцев» в первом столетии было почти техническим (см. послания ап. Павла, 1 Петр, и Поел, к Евр.), но действительно техническим сделалось выражение лароша или rcapoiKEiv (поселение, поселиться) для обозначения рассеянных по всему миру христианских общин (ср.: Ерм. Подоб. 1).

2 Теоретически оно, конечно, существует и в настоящее время, но оно лишилось того влияния на практическую жизнь, которое делало древних христиан «странниками и пришельцами» на земле и «гражданами» небесного отечества (Прим. Пер.).

282 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

апостолами распространенная по всей земле, и вместе с тем убеждение, что только то истинно, и притом несомненно истинно, что вообще находится в Церкви. Вследствие этого и понятия «все христианство», «христианство, распространенное по всему кругу земли», «истинная Церковь» оказывались тождественными. Выражение «кафолическая Церковь» в первый раз встречается у Игнатия Богоносца (К Смирн. 8): «Где будет епископ, там должен быть и народ, так же, как где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь». В мученических актах Поликарпа слово это, вероятно, интерполировано. Из свидетельства Ири-нея1 (Против ересей. III, 15, 2) видно, что в его время валентиниане называли правоверных христиан «кафоликами» и «екклезиастиками» (церковниками). Сам Ириней не употребляет этого слова, но самое положение дела изображает соответственно ему.2 В смысле обозначения правоверующей, видимой Церкви слово «кафолический» употреблено в Мураториевом фрагменте,3 у Анонима (Евсев. Ц И. V, 16), Тертуллиана,4 Климента Александрийского,5 Ипполита,6 в актах мученика Пиония,7 в письмах Корнилия и Киприана.8 Заслуживают внимания следующие своеобразные обороты: «кафолическое предание» у Тертуллиана,9 «кафолическая вера» у Киприана,10 «кафолическое правило» (xavcov) в мученических актах Поликарпа11 и у Киприана,12 «кафо-

1 «Валентиниане тех, кто принадлежат к Церкви, называют кафоликами (communes) и экклезиастами».

2 См.: Против ересей. 1,10,2; 11,9,1; также Серапион у Евсевия (Ц. И. V, 19): «Все (находящееся) в мире братство».

3 Здесь значится только «кафолическая» (catholica) без прибавки «Церковь», как это позднее сделалось обычным на Западе.

4 О прескрипции [против] ерет. 26,30; Против Маркиона. IV, 4: III, 22.

5 Строматы. VII, 17, 106 сл.

6 Philosoph. IX, 12.

7 С. 2,9, 13, 19.

8 Св. Киприан Карфагенский. Письмо 49-е.

9 О единобрачии. Гл. 2.

10 Письмо 25-е.

11 Рецензия рукописи Московской Синодальной библиотеки.

12 Св. Киприан Карфагенский. Письмо 70-е.

Методы миссионерской проповеди христианства...

283

лическая вера и религия» в актах Пиония. Вообще это слово в раннехристианской литературе встречается в различных комбинациях. В западный Символ оно внесено сравнительно позднее; в древнем Символе его нет.

Обращаемся к имени «христиан». Оно сделалось главным. Со времени Траяна1 и, вероятно, даже в 40-50-х гг.2 его знала и римская власть; под этим же именем приверженцы новой религии были известны и народу.

Евангелист Лука сообщает нам о том, где возникло это имя. Рассказав об основании языко-христианской общины в Антиохии, он продолжает: «Ученики в Антиохии в первый раз стали называться христианами» {Деян. 11, 26). Нет надобности думать, чтобы имя появилось тотчас по основании общины, однако нельзя допустить и сколько-нибудь продолжительного периода между обоими этими фактами.3

1 Плиний: «cognitiones de christianis» (дознание о христианах) — в рескрипте Траяну.

2 Какое впечатление произвело христианство при первом своем появлении в Риме, понятие об этом дают Тацит и Светоний, два римских историка. Рассказав о великом пожаре в Риме при Нероне и негодовании народа, обвинявшего императора в поджоге города, Тацит продолжает: «Чтобы уничтожить эти слухи, (император) приискал мнимых преступников, которых народ называл христианами и которых все ненавидели за их позорные дела. Виновником этого имени был Христос, который в царствование Ти-берия казнен был прокуратором Понтием Пилатом. Эта пагубная секта была сначала уничтожена, но после снова распространилась не только в Иудее, где получила начало, но даже в Риме, где образовался центр их постыдных и преступных дел» (Annal. XV, 44). Светоний о Нероне просто замечает, что он «посредством казней истребил новую и зловредную секту христиан» {Прим. Пер.).

3 Сомнения, предъявленные Бауром и Липсиусом против известия Деяний апостольских, по нашему мнению, несостоятельны. Без сомнения, образование прилагательных на «vavoq» латинского и притом позднелатинского происхождения. Но еще в первом столетии, благодаря торговым сношениям,

284 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Лука не говорит, кто дал это имя, но он ясно намекает на обстоятельства его происхождения. Не христиане были виновниками его — Лука выражается так: «стали называться» (хрлра-аоаг); они, следовательно, не могли дать его себе; для этого у них не было и достаточного образования. Точно так же и иудеи не создали его; только у язычников нужно искать его происхождения. Они слышали, что муж с именем Христос (или Хрестос) есть господин и учитель новой секты, и отсюда, понимая слово «Христос» как собственное имя, образовали название последователей Его, наподобие тому, как говорили «иро-диане», «маркиане» и пр.1 На первых порах сами христиане, естественно, избегали этого имени, нет его и у ап. Павла; оно во всем Новом Завете отсутствует в качестве самообозначения христиан, так как в обоих случаях, где оно встречается, оно влагается в уста противников.2 Тщетно было бы искать его у так называемых апостольских отцов, кроме Игнатия, у которого оно употребляется очень часто.3 Все это прекрасно подтверждает известие Деяний, потому что Игнатий

они проникли в греческий разговорный язык. В Новом Завете встречаются следующее словообразование: ipco6iavoi (Мк. 3,6; 12,13; Мф. 22,16). Иустин пишет (Диалог с Триф. 35): маркиане, валентиниане, василидиане и т. д. При некоторой претензии на прозорливость можно допустить, что имя изобретено было римскими судьями в Антиохии и от них перешло в народ.

1 Быть может, уже с самого начала имя христиан писалось как хрести-ане; во II в. это ложное наименование было широко распространено среди противников христианства (см.: Иустин. Апол. 1, 4; Феофил. К Автолику. 1; Тертуллиан. Апол. 3; Лактанций. Божеств, установления. IV, 7,5; Светоний, Клавдий и Тацит). Вероятно, язычники имели часто употребительное собственное имя Хрестос (но ни в каком случае не «Христос») и думали, что такое имя и носил Основатель христианской веры.

2 1 Петр. 4, 16: «Не пострадал бы кто-нибудь из вас, как убийца или вор... но если как христианин», — речь ведется, очевидно, об официальном определении вины. Деян. 26,18: «Агриппа сказал: ты немного не убеждаешь меня сделаться христианином».

3 Игнатий пользуется даже прилагательным «христианский» (К Тралл. 6: христианская пища) и изобретает новое слово: «христианство» (хрюпа-уюцск;); К Магн. 10: К Рим. 3; К Филипп. 6.

Методы миссионерской проповеди христианства...

285

был антиохийцем.1 Значит, имя не только появилось в Антиохии, но здесь же оно сделалось и самообозначением христиан. Вероятно, ко времени Траяна оно было воспринято уже всеми малоазийскими христианами. Общее признание его становится известным в конце царствования Адриана и Антонина Пия. Тертуллиан2 обсуждает это имя уже так, как будто оно было изобретением самих христиан.3

1 Вероятно, что и евангелист Лука был антиохийцем (ср. древние свидетельства о нем у Евсевия); потому-то он и знает о происхождении имени.

2 Апол. 3: «Что нового (в христианском имени), когда каждая наука дает прозвище своим приверженцам от имени учителя? Разве философы — платоники, эпикурейцы, пифагорейцы — называются так не по имени их основателей?»

3 Заслуживает внимания свидетельство Тацита (Annal. XV, 44). Несомненно, что упоминаемое им преследование было действительно преследованием христиан, а не иудеев; сомневаться можно только в том, не есть ли употребление имени христиан ixruepov — rcpcbiepov (т. е. не перенес ли Тацит наименование своего времени — начало II в., — когда имя христиан стало хорошо известным среди язычников, на эпоху Нерона, когда христиане недостаточно отличались от иудеев? — Прим. Пер). Но и это сомнение не представляется мне непреодолимым. Если христиане получили свое имя в Антиохии около 40-50 гг., то почему оно не могло сделаться известным в Риме к 64 г., хотя бы и не христиане распространяли его, а оно само, как тень, следовало за ними? Также и Тацит (или источник его) не говорит, что это имя было их самообозначением; он утверждает противное, ясно выражаясь, что так называл их народ. Известие Тацита до сих пор вызывало недоумение главным образом потому, что он изобретение имени «христиан» приписывал народу, хотя сам знал и далее сообщает, кто был виновником этого имени (auctor nominis). Но если так, то ясно, что народ сделал нечто само по себе понятное, назвав последователей Христа «христианами»! Почему, далее, Тацит отмечает обозначение «христианами» как народное название (appellatio vulgi)? Чтобы разрешить эту загадку, я ранее предполагал, что народ назвал так христиан в неблагопристойном или презрительном смысле, и на это намекает сам Тацит, рассказывая действительное происхождение слова. Но это предположение оказалось неверным. Благодаря новому сравнению рукописей Тацита (Andresen. Wochensch. f. klass.

286 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Следует вспомнить еще об одном имени, которое хотя никогда и не сделалось техническим, но имело, так сказать, полутехническое значение — «воинство Христово». Еще ап. Павлу этот образ столь часто предносился, что он употребляет его в самых различных оборотах. Рассмотрите изображаемые им картины в 2 Кор. 19, 3-6 («не по плоти воинствует, — на разрушение твердынь, — ниспровергая помыслы, — пленяем всякое помышление») и Еф. 6,10-18 («укрепляйтесь могуществом силы Его, — облекитесь во всеоружие Божие, — наша брань не против крови и плоти, примите оружие Божие) и далее в 1 Фес. 5,8 («облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения») и 1 Кор. 9,7 («какой воин служит когда-либо на своем содержании?»); обратите внимание на то, что он своих соузников не раз сравнивает с пленниками (Рим. 16, 7; Кол. 4, 10; Фил. 23), а своих сотрудников называет соратниками (Флп. 2, 25; Фил. 2), — и вы убедитесь в этом. В пастырских посланиях мы опять встречаемся с этим образом (1 Тим. 1,18: «чтобы ты воинствовал согласно с ними (бывшими о тебе пророчествами), как добрый воин»\2 Тим. 2,3 сл.: «переноси свои страдания, как добрый воин Иисуса Христа; никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику, если же кто и подвизается, не увенчивается»). Он не исчез и в последующую эпоху1 и

Philol. 1902. № 28. Col. 780 fg.) задача была решена. В рукописи факсимиле, которое убедило меня, первоначально стояло слово «хрестиане» (chrestianos), которое потом и было корректировано в «христиане», причем слово «Христос» написано правильно. Теперь все ясно. Тацит говорит, что народ «назвал секту христианами». Отсюда ясно, что в Риме в 60-х гг. имя это еще не было усвоено христианами в свою собственность, оставаясь языческим изобретением. Но почему Тацит употребил выражение «называл» (appellabat), а не «называют» (appellat). Не значит ли это, что к началу II в. христиане восприняли себе это имя и народ узнал его действительное происхождение? (Прим. Автора, распространенное Переводчиком).

1 Игнатий. Поел, к Поликарпу. Гл. 6: «Благоугождайте Тому, для Кого воинствуете вы, от Кого получаете и содержание. Пусть никто из вас не будет перебежчиком. Крещение пусть будет с вами как щит, вера — как шлем, любовь — как копье, терпение — как полное вооружение. Взносом вашим пусть будут дела ваши...».

Методы миссионерской проповеди христианства...

287

особенно прочно укрепился у латинян прежде всего для мучеников, а потом и для всех христиан,1 так что выражение «воины Христовы» (milites Christi) стало здесь почти техническим; это доказывают сочинения Тертуллиана и преимущественно письма св. Киприана, среди которых нельзя указать почти ни одного письма, где христиане не назывались бы «воинами Бога и Христа» или «воинами Христа». Кип-риан же называет Христа императором.2 Тот факт, что именно западные писатели предпочтительно пользовались этим образом и приняли его во всех его главных чертах, свое объяснение находит в их более наступательном, а в то же время направленном на практические цели смысле. Внедрение этого сравнения поддержано было также и тем обстоятельством, что на Западе слово «sacramentum» (для каждого таинства и всего святого) было очень распространено и что самое крещение рассматривалось как sacramentum в специальном смысле слова. Но «sacramentum» было военным термином, означавшим собой

1 Еще Первое послание Климента характерно в этом отношении. Он не только пользуется военными образами (напр., гл. 21: «Надлежит нам не отступать от воли Его»; ср. гл. 28), но в гл. 37 ставит римское войско в образец христианам: «Будем, братья, воинствовать святыми Его повелениями; представим себе воинствующих под начальством вождей наших: как стройно, как усердно, как покорно исполняют они приказания! Не все эпар-хи, не все тысяченачальники, или же пятидесятиначальники и так далее, но каждый в своем чине исполняет приказания царя и полководцев».

2 См.: Св. Киприан. Письмо 10-е (К мученикам и исповедникам): «Если всем воинам Христовым должно соблюдать приказания своего императора (в русск. пер. «Владыка»), то тем более должно хранить заповеди Его вам...» Выражение «лагерь Христа» у него очень обычно; также в связи с военными порядками упоминание «о единстве клятвы» (sacramenti), см.: Письмо 54-е. — Ср.: Псевдо-Августин (August. Opp. V. Append. Р. 150): «Мы — воины Христовы, и получаем от Него жалованье (stipendium)». — Было уже ранее сказано, что в древней Церкви «воинствующее христианство» осталось только образом (в противоположность исламу). Только Тертуллиан в «Апологетике» играет угрозой, что христиане могут восстать против римлян, как парфяне и маркоманны, но и он, конечно, хорошо знает и прямо говорит, что христианину не дозволено «убивать», но только «быть убитым».

288 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

присягу, произносимую перед знаменами при поступлении в войско. Отсюда понятно, почему западные христиане сознавали себя преимущественно как «воины Христовы». Недавно доказано, что отсюда же легко объяснить и происхождение слова «pagani», ставшего постепенно наименованием, общим для всех язычников.1 Есть основания утверждать, что это слово было в употреблении тогда, когда развитие христианства не зашло еще так далеко, чтобы все не-христиане могли быть названы «деревенщиной».2 Но если христиане составляли из себя «войско Христово», то все остальные, не принадлежащие к христианам, оказывались простыми гражданами. Не-христиане были люди, не приносившие клятвы Богу или Христу, не участвовавшие, следовательно, в sacramentum, т. е. «pagani».3

1 Zahn. Neue Kirchl. Zeitschrift. 1899. S. 28 ff.

2 В первые годы Валентиниана (вторая половина IV в., Cod. Theodosi-anus. XVI, 2, 3).

3 Тертуллиан (De corona. II: «Ради Бога должно терпеть и то, что допускает вера простых (fides pagana)...», «у Иисуса как воин есть простой (paganus) верующий, так и простой (paganus) человек есть верующий воин»; ср.: De pallio, 4), как это видно из приведенных выражений, еще употребляет слово «paganus» не в смысле «языческий». — Происхождение образа заимствовано из области войны и объясняется той великой борьбой, какую каждый христианин вел с сатаной и демонами (Еф. 6,12: «Наша брань не против плоти и крови, но против начальств, против властей, против ми-роправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной»). Когда государство объявило гонения на христиан, этот образ само собой перенесен был на отношения христиан ко всей Империи. Бог свыше взирает на Свое войско, подвизающееся за имя Его; «охотников одобряет, сражающимся помогает, побеждающих венчает», — говорит св. Киприан в письме к Немезиану и другим исповедникам. Немезиан в ответном письме к нему выражается между прочим так: «Сражаясь впереди всех, ты поразил диа-вола мечом духовным и словом твоим везде устроил ополчения из братьев, чтобы со всех сторон окружить врага засадой и попрать сокрушенную силу самого трупа вражеского». Подобного рода выражения со стороны африканских мучеников см.: Acta Saturnini et Dativi (Ruinart. Op. cit. P. 420).

Методы миссионерской проповеди христианства...

289

Язычники отчасти усвоили себе те наименования, какими обозначали себя христиане,1 но, естественно, чаще они пользовались своими, вновь изобретенными именами. Среди них были и такие, которые преследовали насмешку и опозорение: «галилеяне», «почитатели осла»,2 «маги»,3 «третье сословие», «сарматы» и пр.4

II

Друзья (oi (piXoi)

Дружба в глубочайшем и всеобъемлющем смысле этого слова и наука как высочайшая, всю жизнь наполняющая задача явились на свет как сестры-близнецы: Эрос был их общим отцом. История греческих философских школ также представляет собой историю дружбы. Никто не высказывался о ней так благородно и тепло, как Аристотель, и нигде она не осуществлялась так жизненно, как в школах пифагорейцев и эпикурейцев. Основанная на бесстрастии совершенного мудреца, этика стоиков не оставляла, по-видимому, никакого места для дружбы, но, как это часто случалось у них, и здесь практика стоиков пошла вразрез с теорией. Сенека не был единственным среди стоических моралистов, возвеличивавших дружбу и доказывавших ее нравственную необходимость. Обращение Сократа со своими учениками, проникнутое дружбой, служило прообразом, всегда производившим живое действие: как он жил с ними, как он до смертного часа оставался откровенным и заботливым для них, как свои познания предлагал им в форме дружеских бесед—все это составляло незабвенное воспоминание для последующих философских школ.

Нет ничего удивительного поэтому, что и эпикурейцы, как еще ранее их пифагорейцы, называли себя просто «друзьями». Это слово было

1 Цельс говорит, напр., о «великой Церкви» в отличие от маленьких христианских сект.

2 Тертуллиан. Апол. Гл. 16. Ср.: Минуций Феликс. Октавий.

3 Акты Феклы, Тертуллиан.

4 Тертуллиан. Апол. Гл. 50.

19 Зак. 3992

290 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

самым удачным и притом глубочайшим выражением того внутреннего жизненного общения, какое царило среди членов школ. Что бы ни связывало их — общее ли почитание учителя, одинаковость ли чувств и стремлений или взаимная помощь, — все обнималось одним этим обозначением: «друзья». Но и там, где это слово не употреблялось, положение дела отвечало ему: софист мог существовать один, философ нуждался в друзьях и всем был другом.

Со дней императора Клавдия, исходя из Палестины, с поразительной быстротой стали распространяться по римскому государству многочисленные, неизвестные дотоле «школы». Поверхностному взгляду они казались то как союз синагог, то как общества «философов», наполненные старыми женщинами и рабами, то как коллегии возбужденных и потому опасных глупцов. Это были христианские Церкви. В этих загадочных коллегиях одно было очевидно даже для самого тупого взгляда и решительнейшего презрения — мощное общинное чувство, связывавшее и оживлявшее их. «Они всё имеют общим между собой»; «они готовы пожертвовать всем в случаях общего бедствия»; «они относятся друг к другу, как братья и сестры» — вот суждения, какие можно было слышать о них по всей Империи. И эти суждения отвечали самосознанию тех людей, к каким они относились. Все их поведение было строго определено безграничным долгом любви, преимущественно к единоверным; вся их взаимная жизнь была проникнута духом дружбы, и никто другой не имел такого несомненного права на имя друзей, как они. Но действительно ли они называли себя друзьями?

Мы уже рассматривали различные самообозначения последователей Христа, встречающееся в Новом Завете: «святые», «избранные», «ученики», «братья» и т. д. и, между прочим, «христиане» — имя, изобретенное сначала в Антиохии язычниками, а потом воспринятое христианами. Обращаясь за поисками имени «друзей» к Новому Завету, мы встречаем здесь настолько ничтожные указания, что можно сомневаться, составляло ли это имя техническое обозначение. Строго говоря, здесь идут в счет только два места:1 Деян. 27, 3, — где очевидец и спутник ап. Павла, описывающий путешествие его в Рим, говорит: «На другой день мы пристали к Сидо-

1 В посланиях ап. Павла нет ни одного места, относящегося сюда.

Методы миссионерской проповеди христианства...

291

ну; Юлий, поступая с Павлом человеколюбиво, позволил ему сходить к друзьям и воспользоваться их усердием». Что обозначает собой это имя «oi (piXoi»? Вообще христиан или специальный кружок друзей Павла, и если принять первое, то можно ли толковать употребление слова как техническое? По моему мнению, оба вопроса не могут быть решены с полной достоверностью, но что касается первого, то весьма невероятно, чтобы рассказчик имел в виду частных друзей Павла, так как он в этом случае точнее бы отметил их, что и делает, например, в гл. 21,6. Следует, поэтому, допустить, что «друзья» здесь значат то же, что и часто встречающиеся в этом сочинении «братья» (9,30; 10,23; 11,29; 15,32-33.36.40; 17,10. 14; 18,18; 27 и в особенности 21,7. 17; 28,15). Но если Лука и называл именем друзей всех вообще христиан, то на этом основании еще нельзя заключать, что употребляемое им обозначение было техническим. Классически образованный писатель сам мог избрать это имя как вполне понятное, независимо от общего словоупотребления.

Небольшое Третье Послание ап. Иоанна (1,15) заканчивается словами: «Приветствуют тебя друзья; приветствуй друзей поименно». Как должно здесь понимать приветствие? Направлено ли оно было от всех окружавших Иоанна христиан и ко всем христианам в общине Гаия и таким образом хотело быть техническим обозначением всех христиан? Но уже оговорка «поименно» говорит за тесный круг. Такое толкование становится очевидным, если принять во внимание содержание письма, свидетельствующее о раздаоении в общине Гаия; часть сочленов ее во главе с предстоятелем была враждебно расположена к Иоанну. Значит, словом «друзья» он обозначает только дружественную ему часть общины, и, следовательно, термин «друзья» относится здесь не ко всем ефесским христианам, а только к их тесному кругу, группировавшемуся около ап. Иоанна. Из всего сказанного, добавляя сюда еще отсутствие этого имени у ап. Павла, видно, что на исходе первого столетия термин «друзья» никоим образом не был техническим самообозначением христиан; иначе, если бы все христиане носили это имя, Иоанн не мог бы назвать им тесный круг своих друзей.1

1 В Евангелии от Петра автор выражается о своих соучениках как своих друзьях-товарищах (ernipoi), но и это обозначение не имеет технического

292 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Результат удивительный, потому что христиане не только должны были считать себя «друзьями», но и около 100 г. они читали в двух Евангелиях слова своего Учителя, в которых Он называет их «Моими друзьями».1 У Лк. 12,4 значится: «Говорю же вам, друзьям Моим: не бойтесь убивающих тело...», и в Евангелии от Иоанна (15, 13-15) помещены великие слова: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих; вы — друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам; Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его, но Я называл вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». Тем не менее и эти Господни изречения не могли побудить древних христиан называться братьями, ибо они содержали в себе нечто гораздо более величественное — утешение, что Сам Учитель смотрел на них как на Своих друзей, так как Он открыл им все, что слышал от Своего Отца. Как друзья Его, они были вместе с тем и «друзьями Божиими» и возвышались к той чести, какую получил Авраам, один только унаследовавший в иудейском предании почетное имя «друга Божия».2 В Послании к Ефесянам (2,19) ап. Павел еще более возвеличивает это понятие «друзей»: «Вы уже не чужие и пришельцы, но сограждане святых и свои (oiKBioq) Богу», а Валентин3 замечает о христианах: «Народ Возлюбленного, принятый Им в дружбу и дружащий с Ним».

смысла. Юлий Африкан заканчивает свое письмо к Оригену следующими словами: «Приветствуйте господ моих; все знакомые (втаотацвуог) приветствуют тебя». Что значит здесь слово ётисгшцвуог, мне не известно; во всяком случае, оно относится к тесному кругу.

1 Цитируемое Климентом (Quis div. salv. 33): «Дарую не только друзьям, но и друзьям друзей» представляет собой, быть может, апокрифическое изречение Господа; происхождение его, однако, сомнительно.

2 Так же назывались и пророки; см.: Hippol. Philos. X, 33: «Праведные мужи сделались друзьями Божиими; так назывались пророки». Иустин пророков, составителей ветхозаветных Писаний, именует «друзьями Христа» (Диалог с Триф. Гл. 8). Иоанн Креститель назван другом Иисуса в Евангелии от Иоанна (3, 29).

3 Климент Алекс. Строматы. VI, 5, 52.

Методы миссионерской проповеди христианства...

293

Хотя уже отсюда можно легко понять, почему эти изречения Христа не могли побудить христиан усвоить себе обозначение друзей «Иисуса» или «Божиих», так как то, что содержалось в нем, заключало в себе нечто возвышенное и крайне важное,1 все-таки и при этом остается еще не выясненным вопрос, почему они друг друга не называли друзьями.2 Мне кажется, что дать ответ на этот вопрос не так трудно: христиане намеренно избегали самообозначения друзьями, потому что они знали и употребляли более теплое и сердечное имя братьев. Только имя братьев, по их взгляду, являлось достаточным для того, чтобы выразить то, что они были и чем должны были быть. «Брат» в раннем христианстве не мог возобладать над «другом», настолько сильно было сознание духовного единства, поглощавшего их и наполнявшего их чувством обоюдной ответственности. «Братскую любовь», а не дружескую заповедал им Христос, и любовь к Богу связал в одно целое не с дружеской любовью, а с братской. Но об Учителе они могли мыслить как о Брате своем: «Он был Первородным между многими братьями» (Рим. 8,2), — говорит ап. Павел.

Братское имя, в продолжение около 150-ти лет остававшееся общим самообозначением христиан, в течение III в. стало исчезать. В раннехристианской литературе можно проследить постепенное исчезновение его шаг за шагом. Образование особого класса клириков решило его судьбу; клирики продолжали называть себя братьями и только в проповедях обращались к мирянам как к братьям — печальный остаток старого предания, — но уже в начале III в. ни один мирянин не осмеливался назвать духовное лицо своим братом.

1 Святые вообще назывались так, но это название все же не стоит на такой высоте, как «друзья Божии». Только Климент Александрийский сделал самое высшее употребление прав, предоставляемых христианской религией: «Если у друзей все общее, а человек боголюбезен (ЭвофЛг^) Богу, потому что сделался другом Его и при посредстве Логоса, то все человеческое становится как бы всем Божиим, и все обще обоим друзьям — Богу и человеку» (Protrept. XII, 122).

2 Наименование христиан «любезными Богу» встречается несколько раз у св. Киприана (см., напр., письмо к Деметрию).

294 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Имя братьев уничтожалось, и не только имя: его не заменило собой и обозначение «друзьями»;1 для Церкви III в. оно было уже анахронизмом. Правда, братское и дружеское чувство не умерло вместе с ним в Церкви — оно всегда сохранялось, и в третьем столетии еще обнаруживаются его светлые черты, — но переставало составлять собой элемент, определявший всю жизнь христианства. Культ заступил на его место.

Великая Церковь не обнимала собой всего христианства, и ее поведение не было обязательно для всех сочленов, каких она включала в себя. Отчасти подле нее, отчасти внутри возникали кружки, «секты» и сборища, пытавшиеся сплотиться теснее и восстановить первоначальное христианство или то, что они понимали под ним. Эти кружки усвоили себе прежнее имя «братьев». Поскольку это наблюдается среда гностических сект второго столетия, не нужно забывать о влиянии со стороны философских школ. Епифаний, сын Карпократа, основал христианскую коммунистическую общину в подражание пифагорейцам и по образцу эпикурейской школьной организации. Валентин, один из глубочайших христианских мыслителей II в., написал беседу о друзьях (rapi фЛсоу), от которой, к сожалению, не сохранилось ни одного отрывка.2

III.

Собственные имена христиан

Существовали ли в употреблении библейские имена еще в первые три столетия? Ответ на этот вопрос приводит к любопытным наблюдениям.

1 Если бы все христиане на исходе II в. были людьми, подобными Клименту Александрийскому, то возможно, что христианство из народа братьев превратилось бы в народ друзей. Прекрасные слова о дружбе встречаются в его сочинении Quis div. salv. 32: «Господь не сказал (Лк. 16,9): дай, или доставь, или благодетельствуй, или помоги, но сделайся другом, потому что дружба выражается не в одном даянии, но в полном самопожертвовании и продолжительном сожительстве».

2 Климент Алекс. Строматы. III, 5-9.

Методы миссионерской проповеди христианства...

295

Рассмотрим прежде всего древнейшие соборные акты, какими мы владеем, акты Северо-Африканского собора 256 г., сохранившиеся в творениях св. Киприана, на котором присутствовало 87 епископов. Среди 87 имен, встречающихся в подписях, большая часть — латинские, значительное число — греческие, ни одного ветхозаветного и только два новозаветные, а именно: Петр (№ 72) и Павел (№ 47). Следовательно, в середине III в. в Северной Африке христиане в большей своей массе продолжали носить старые языческие имена; потребности давать себе христианские названия еще не чувствовалось. То же самое наблюдаем мы и во всех других областях христианства: надписи и литературные произведения показывают нам, что до середины Ш в. христиане Востока и Запада исключительно или почти исключительно пользовались старыми языческими именами своего местожительства и даже заимствовали их из области языческой мифологии и мантики. Аполлинарий, Аполлоний, Ираклий (Геркулес), Сатурнин, Меркурий, Вакхилид, Серапион, Сатир, Афродизий, Дионисий, Ерм, Ориген и т. п.,1 далее Фауст, Феликс, Фелициссим встречаются повсюду в качестве христианских имен. «Мученики умирали, так как противились жертвовать богам, имена которых они носили!»

Достопримечательно: древнейшая Церковь уничтожила из своей среды всякое многобожие, преследовала языческую мифологию как диавольскую, жила образами Библии и ее изречениями, — и все-таки оставляла неприкосновенными вошедшие в обиход языческие имена! Проблема становится труднее, если принять во внимание, что в самой Библии даны примеры перемены имени,2 что прибавки к имени и изменения его в Риме происходили очень часто — право на это подтверждено было даже специальным указом императора Каракал-лы в 212 г. для всех свободных граждан, — и что в древности имя отнюдь не рассматривалось как нечто вполне безразличное.

1 Прибавим еще более характерные: Нимфия (в поел. Игнатия), Митра (имя популярного сирийского бога), и притом — пресвитера! {Евсев. Ц. И. VI, 41) (Прим. Пер.).

2 В Евангелиях рассказывается, что Христос назвал Симона «Кифой» и сыновей Зеведеевых «Воанаргесом (сынами грома)». Из Деян. 4,36 узнаем, что апостолы одно лицо, носившее имя Иосия, переименовали в «Варнаву».

296 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Можно указать различные причины в объяснение этого равнодушия древних христиан в отношении к именам. Можно предположить, что известный ряд языческих имен с древнейшего времени получил освященный характер, потому что его носили какие-либо выдающиеся христиане. Можно далее припомнить, что христиане очень рано были поставлены в такое положение, которое вынуждало их доказывать, что имя есть нечто безразличное. Когда со времени императора Траяна христиане подверглись преследованию и казням за «одно только имя», без всякого предварительного исследования о том, делают ли они на самом деле что-нибудь противозаконное, христианские апологеты Иустин, Афинагор и Тертуллиан стали настаивать, что имя есть «пустой сосуд», что «вопль против слов» не имеет никакого разумного основания, кроме, однако, тех случаев, добавляет Тертуллиан, когда имя звучит варварски или означает какое-либо несчастье, или содержит в себе что-нибудь бесчестное и непристойное. «Несчастие, означающее имя», — но для христиан такие «демонические имена», как Сатурнил, Серапион или Аполлоний не означали ли несчастия, и, с другой стороны, сами христиане не придавали ли мистического значения известному сочетанию слов, например, при произнесении имени Иисуса? Таким образом, и с этой точки зрения равнодушие христиан в отношении к мифологическим именам необъяснимо. Как же должно понять его?

На этот вопрос возможен только один ответ: всеобщий обычай мира, среди которого христиане жили, действовал сильнее, чем всякая рефлексия. Аргумент против новых имен: «Никого нет в родстве твоем, кто бы назывался таким именем» (Лк. 1,61) действовал властно во все времена, а раз имя было дано, оно удерживалось до конца жизни. Для христианина, назывался ли он Серапионом или Аполлонием, не было и надобности переменять свое имя на другое, так как он через крещение получал другое собственное и постоянное имя — «христианин». Каждый верующий считал его своим собственным именем. В актах Карпа1 судья спрашивает обвиняемого: «Как называешься ты?» Обвиняемый отвечает: «Как первое и преимущественное

1 Во времена Марка Аврелия.

Методы миссионерской проповеди христианства... 297

имя я ношу имя "христианин", а если ты хочешь знать мое мирское имя, то я называюсь Карпом». Мирское имя продолжали носить, но как бы не считали его за собственное имя. О христианине Санкте в известии лионских мучеников рассказывается, что на все расспросы судьи о имени его он отвечал одними словами: «Я — христианин».1

До середины III в. христиане довольствовались этим одним именем и продолжали носить языческие имена, нимало этим не соблазняясь. Также и прозвания с христианским содержанием встречались очень редко. То было исключением, что Игнатий Антиохийский в начале второго столетия имел еще христианское имя Феофора (Богоносца).2 Иначе пошло дело незадолго до середины третьего столетия. И замечательно: медленно совершавшийся переворот падает не на время большего религиозного возбуждения, но на период, когда Церковь сильнее, чем прежде, сблизилась с миром. Разделительная

1 См.: Евсев. Ц. И. V, 1.

2 Другие нехристианские прозвища также встречались у христиан; ср. Тертуллиан. КСкапуле. Гл. 4: «Прокул-христианин, прозываемый Торпа-ционом». Христианский солдат Тарах (Acta Tarachi у Ruinart. Acta Martyr. P. 452) говорит: «Родителями я был назван Тарахом, а когда служил на военной службе, получил имя Виктора». Киприан назвал себя Цецилием (Hieron. De vir. illustr. 67) по имени пресвитера, обратившего его в христианство. Кроме того, он имел прозвание Фасций, так что его полное имя было Цецилий Киприан, он же и Фасций (Письмо 66-е). В ту эпоху вообще была распространена страсть носить по нескольку имен, особенно среди знатного сословия. Один проконсул времени императора Адриана имел 19 имен {Прим. Пер.). Одно письмо его назначено христианину по имени Флорен-ций, он же (qui est) и Пуппиан. Юомон (Cumont. Les Inscr. chret. de l'Asie minor. P. 22) собрал из Азии ряд примеров подобного рода, из которых христианский характер носят следующие: Герон, он же и Киприан; Аттал, называемый Исайей; Оптатина Рестика или Пасхазия; М. Цецилий Сатур-нин — он же и Евсевий; Валентина Анцилла, она же и Стефана; Аския или Мария. Среди сорока севастийских мучеников двое имели по два имени: Леонтий, он же и Феоктист; Викратий, он же и Вивиан. В мученических актах Конона встречается Наодор, он же и Апеллес. Мученик Ахатий говорит: «Зовусь Агафос — ангел».

298 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

линия между христианством и миром в те дни, когда христиане носили языческие имена, была глубже и тверже, чем тогда, когда они начали называть себя Петрами и Павлами. Nomen est omen, и оно, действительно, получало необычайное значение.

Сознательно это во многих случаях не происходило; здесь действовали три причины. Одну уже я указал: наблюдаемая во всей Империи со времени эдикта Каракаллы 212 г. частая перемена имен, а также произвольное усвоение себе всяких прозваний (cognomen). Во-вторых, здесь оказывала свое влияние только теперь начавшаяся практика крещения детей. Естественно, что коль скоро имя давалось при этом торжественном акте, оно избиралось преимущественно с чисто христианским значением. Третья, и самая главная, причина — это распространенная тогда повсюду вера, что имя имеет мистическое значение (nomen est omen), старое стремление приобрести на свою сторону ангелов и духовных героев и благочестивая вера обеспечить себе помощь и покровительство святых посредством усвоения себе их имен. От такого рода явления была не совсем свободна и древнейшая Церковь, так как древние христиане были не только христианами, но иудеями, сирийцами, азийцами, греками и римлянами; но их национальные особенности сглаживались там всеобщим религиозным одушевлением. В течение III в. они снова выходят на поверхность. Теперь, правда, уже неохотно обращались к таким именам, как Вакхил или Афродизий, но стали называть своих детей Петром и Павлом в том же смысле, в каком язычники называли их Дионисием и Серапионом.

Процесс вытеснения мифологических имен христианскими совершался туго и никогда не пришел к своему концу, так как немалое число таких имен получило постепенно христианский характер, благодаря их славным носителям, и утратило свой первоначальный смысл. Некоторые факты из истории этого процесса могут быть здесь отмечены.

В то самое время, когда в подписях 87 епископов мы находим только два библейских имени, Дионисий, епископ Александрийский, заявляет, что христиане охотно дают своим детям имена Петра и Павла.1 Также

1 См.: Евсевий. Ц. И. VII, 25: «Как и между детьми верующих, часто слышатся имена Павла и Петра». Это свидетельство св. Дионисия подтвержда-

Методы миссионерской проповеди христианства... 299

начинают встречаться и примеры перемены имени.1 Известно, что Григорий Чудотворец изменил свое имя Феодора на Григория,2 впрочем, этот случай неясен. Во время гонения Деция (250 г.) мы узнаем о некоей Сабине, что она, спрошенная судьей по имени, назвала себя Феодо-той.3 В мученических актах Бальзама (311 г.) обвиняемый говорит: «По отеческому имени я называюсь Бальзам, по духовному же, какое я получил в крещении, Петр».4 Интересен рассказ церковного историка Евсевия о пяти египетских христианах, сделавшихся мучениками во время Диоклетианова гонения. Все они носили египетские имена, но когда судья спросил первого, он вместо своего имени произнес имя ветхозаветного пророка. По этому поводу Евсевий замечает:5 «Они вместо имен, данных им родителями и, вероятно, заимствованными от идолов, стали называть другими — Илией,6 Иеремией, Исайей, Самуилом и Даниилом и, таким образом, не только делом, но и самым наименованием показали, что они истинный и действительный Израиль».

Здесь еще не проявляется идея о помощи святых: пророки избираются как прообразы, но сама перемена имени представляет собой

ется надписью III в. (De Rossi//Bullet, di archeol. christ. 1867. P. 6): DM. M. ANNEO. PAVLO. M. ANNEVS. PAVLUS: FILIO. CARISSIMO. Надпись интересна в том отношении, что Сенека происходил именно из этого рода.

1 Существует мнение, что Помпония Грецина, став христианкой, получила или приняла имя Люцины (De Rossi. Roma Satter. 1,39; II, 362 sgg.), но это очень сомнительно. — Перемена имен была обычна среди иудеев рассеяния; см.: Corpus inscript. Graec. Т. IV, nr. 9905: «Beturia Paulina, — que vixit ann. LXXXVI meses VI proselyta ann. XVI nomine Sara mater synago-garum Campi et Bolumni».

2 Евсевий. Ц. И. VI, 30.

3 Acta Pionii. 9. Впрочем, этот случай только косвенно относится сюда, потому что Пионий внушил Сабине назваться Феодотой, чтобы затруднить их отождествление.

4 В Дамаске три мученика носили имена Петр, Павел и Андрей (Ruinart. Acta martyr. P. 205 ff.).

5 Евсевий. О палестинских мучениках. Гл. XI.

6 Ср. еще мученика с этим именем; см.: Там же. Гл. X.

300 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

нечто новое. Это доказывают пасхальные послания Афанасия Александрийского (IV в.). Здесь встречается замечательно много христианских имен, однако все они языческие, греческие или египетские; библейские имена все еще редки, так что упомянутый выше случай, когда пять египтян назвали себя именами пророков, является исключением. Насколько я знаю, имя Иоанн медленно вошло в практику в течение IV в. Правда, Дионисий Александрийский по поводу вопроса об Откровении Иоанна пишет: «По моему мнению, тогда (в апостольское время) святых, одноименных с Иоанном, было много, и что, по-буждаясь любовью к нему, удивлением и подражанием, и желая, подобно ему, быть возлюбленными от Господа, они (т. е. христиане) с радостью принимали его имя точно так, как теперь между детьми верующих слышим часто имена Павла и Петра»;1 но здесь высказывается только догадка о распространенности имени Иоанн среди древних христиан, тогда как употребление имен Павел и Петр для эпохи Дионисия засвидетельствовано точно. Это предпочтение, оказанное именам двух апостолов, поучительно; оно подтверждается одним местом Евстафия Антиохийского, современника Афанасия; он пишет: «Многие иудеи называют себя по именам прародителей и пророков и делают нечто доброе; многие (христианские) греки называются Петрами и Павлами и ведут себя в высшей степени позорно». Таким образом, и за это еще время ветхозаветные имена предоставлялись по обычаю иудеям, из новозаветных же имен были в употреблении лишь имена Петр и Павел. Только с середины IV в.2 мы часто встречаем такие имена, как Иоанн, Иаков, Андрей, Симон и Мария, а также и специфически ветхозаветные имена (на Западе, однако, реже). В конце IV в. Златоуст убеждает слушателей давать своим детям имена святых, чтобы святые служили им примером добродетели. Тридцать

1 Евсев. Ц. И. VII, 25.

2 30-е пр. Никейского собора, дошедшее в арабском тексте, неподлинно и позднейшего происхождения. В нем значится: «Верные да не возлагают на сыновей своих языческих имен, но пусть каждый христианский народ пользуется своими именами, как язычники пользуются своими, и пусть христианские имена возлагаются при крещении сообразно Писаниям».

Методы миссионерской проповеди христианства... 301

лет позднее Феодорит, епископ Киррский, утверждает уже окончательно установившийся порядок: имена святых, говорит он, нужно давать для того, чтобы получить их помощь и покровительство.1 Выбор имен, смотря по провинциям и народностям, был различен. Источником для них, кроме Библии, служили провинциальные календари святых, имена прославленных епископов и т. д. В Антиохии еще в конце IV в. христиане охотно называли своих детей по имени великого епископа Мелетия.

1 Graec. affect, curat. VIII. P. 923, ed. Schultze.

Общинный строй ранних христиан и значение его для миссии*

Христианская проповедь должна была приобретать души и приводить их к Богу, «дабы число избранных исполнилось», но уже с самого начала она действовала в форме общества и своей целью ставила объединение верующих. Прежде всего это объединение проявилось среди учеников Христа, сознававших и понимавших себя, как мы видели, истинным Израилем и Церковью Божией. Они заимствовали форму и тесную связь от иудейской Церкви, одухотворили и укрепили ее и оказались в один момент, можно сказать, во владении прочной и исключительной организации.

Но эта организация, долженствовавшая обнять собой всех христиан на земле, состояла пока только в религиозной мысли. Как чисто идеальная, она едва ли могла рассчитывать на продолжительное существование, если бы к ней не присоединилась местная организация. И эту организацию христианство первоначально восприняло от иудейства, от синагог. Первоапостолы, а также и братья Господни положили ей основание. В городах рассеяния христианские общины прямо развивались из синагог с их многочисленными прозелитами. Основанные в своем существе на братском союзе, вышедшие из синагог, христианские общины выработали из себя местную организацию с двойной силой, более прочной, чем были сами иудей-

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. I. Ч. И. №13. С. 18-28.

Общинный строй ранних христиан и значение его для миссии 303

ские общества.1 Возвышению значения каждой отдельной организации чрезвычайно много способствовала особая точка зрения, с какой они рассматривали сами себя: каждая община представляла собой самозаключенное целое и в то же время являлась отображением всей Церкви Божией, должна была так мыслить себя и действовать.2

Такое религиозно-социальное общество, без всякой национально-политической подкладки, явилось на греко-римской почве как нечто новое и неслыханное. Религиозно-социальные общества там даны были только в рудиментарных формах, вроде философских школ с их общей жизнью и иногда религиозным характером. Здесь же предстояло общество, теснейшими узами связывавшее своих единоверцев в каждом городе, предполагавшее целожизненную принадлежность

1 Я здесь не намерен вести речь о влиянии, оказанном греко-римскими коллегиями: оно относится только к форме, но не к самому делу и его прочности.

2 Как возникло это замечательное убеждение, не известно; но оно ярко выступает в апостольский и послеапостольский век. Из иудейства оно не могло возникнуть, так как, насколько я знаю, синагоги никогда не рассматривали себя так, а сразу оно также не могло образоваться. Еще у ап. Павла наблюдаются два рядом, одно с другим, противоположные представления. С одной стороны, он понимает каждую общину как самостоятельное, так сказать, верховное целое, как самоответственную в своей единичности «Церковь Божию», с другой — все общины также и его создания, стоят под его надзором, воспитаны им, и он угрожает им даже прутом. Он — отец их, педагог. Апостольская власть, и притом всеобщая и специальная власть его, как основателя, выражается здесь и ограничивает власть отдельных общин. Что апостол во всех общинах предложил и провел как правило, то должна уважать и исполнять отдельная община. Он имел право требовать этого, но конфликты были неизбежны; мы наблюдаем их во 2 Послании к Коринфянам. Кроме того, 3 Послание ап. Иоанна доставляет нам важные известия: здесь один руководитель частной общины официально отделился и хотел сделаться независимым от контролирующего апостола, пытавшегося управлять общиной посредством посланников. Когда, много позднее, Игнатий Богоносец путешествовал по Азии, мысль о самостоятельности отдельных Церквей достигла победы.

304 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

как самопонятный долг, предлагавшее своим сочленам не только однократное или повторяющееся посвящение, но собиравшее их ежедневно, день за днем возводившее их к духовным благам и возлагавшее на них обязанности. Члены общества, сходившиеся поначалу ежедневно, потом собирались понедельно, замыкались против всего стороннего и объединялись в общении культа и взаимной поддержки, сознавая себя как общину Божию.

В общину такого рода неофиты могли быть только приобретаемы, т. е. воспитываемы для нее; противоречили они всем требованиям, какие предъявлял культ или посвящение, и сама общинная жизнь, как она проявлялась, могла служить для них лучшим приготовлением. Что общее назидание составляло ее главную цель, что община должна быть телом со многими членами, что каждый член должен сострадать и со-радоваться другому, что Иисус Христос призвал не каждого в отдельности, но создал общину, в которой каждый находит свое место, об этом учили повсюду. Как энергично и неутомимо заботился об этом ап. Павел, о том свидетельствуют его послания. И быть может, тот факт составляет собой величайшее явление как в этой религии, так и в деятельности ап. Павла, что здесь столь высоко напряженный индивидуализм, — ибо где еще он может столь мощно выразиться, как не там, где царствует правило: «Спасай свою душу», — далекий от того, чтобы подавить стремление к объединению, наиболее сильно содействовал ему. Братская любовь стала здесь рычагом, и к ней тотчас же присоедл-нилось богатейшее наследство—наследство прочно устроенной иудейской Церкви. Кроме того, возникла еще удивительная практическая концепция, поставившая общую Церковь, как идеальное общество, в такое тесное соотношение с отдельными общинами, что сказанное об одной может быть повторено и о другой: церковь Коринфская, церковь Ефесская — все это «общины Божии». Не говоря о содержании явления, каждый государственный человек и политик при виде его должен изумиться тому решению, какое нашла себе здесь одна из труднейших проблем каждой сложной организации: правильно удержать самостоятельность местной общины и связать с ней сильный, проникнутый единством и обнимающий всю Империю общий порядок, постепенно преобразующийся в общее учреждение.

Общинный строй ранних христиан и значение его для миссии 305

Какую прочность должно было обеспечить для отдельных лиц такое учреждение! Какой притягательной силой должно было обладать оно, коль скоро цели его становились понятными! Оно, а не тот или другой евангелист, было могущественнейшим миссионером. И действительно, мы можем утверждать, что уже одно бытие и постоянная деятельность этих отдельных обществ преимущественным образом содействовали распространению христианства.1

Отсюда часто повторяемое увещание: «Не оставляйте собраний наших», «как делают некоторые», добавляет Послание к Евреям (10,

1 Мы не имеем детального известия о происхождении христианской общины, так как Деяния апостольские рассказывают о ней очень кратко (они вообще не питают никакого интереса к местным общинам; они знают только обращенных братьев и воспроизводят потрясающий ход христианской проповеди, пока не переходят исключительно к изображению деятельности ап. Павла), и послания ап. Павла предполагают их уже существующими. Апокрифическая история апостолов не содержит в себе никакого материала. Все же, однако, можно на основании 1 Послания к Фессалоникийцам, 1 Послания к Коринфянам и Деяний воспроизвести некоторые черты. Ап. Павел вообще начинает дело там, где существуют иудеи, и проповедует в синагогах. Обыкновенным следствием такой проповеди является образование маленькой общины главным образом из язычников, «чтителей Бога» и просто из язычников, но не из иудеев. Само собой понятно, что эти новообращенные для устройства общины имели преимущественное значение (Климент.

1 Поел. 42: «Проповедуя по различным странам и городам, они первенцев из верующих, засвидетельствованных духом, поставляли в епископы и диаконы»). Некоторый род организаций возникал иногда тотчас же после обращения, как видно из 1 Фес. 5,12 сл. и Флп. 1,1. Но то, что было в македонских общинах, нельзя распространять на все. В Галатии и Коринфе, несомненно, в течение десятилетия и, вероятно, более никакой организации не существовало. Братья управлялись «Духом». Известие Деяний 14,23 (рукополагали пресвитеров каждой Церкви) относится лишь к некоторым Церквам (ср.: Климент. 1 Поел. 44). Предположение, что «апостолы» везде и всегда поставляли должностных лиц, называвшихся «пресвитерами», спорно. В Деяниях апостольских упоминается установленная для Иерусалима (15, 4) и Ефеса общинная должность (пресвитер с правами епископа — 20,28).

20 Зак. 3992

306 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

25). Естественно, что как в начале, так и во все времена среди общин встречались такие члены, которые думали, что христианские посвящения и блага можно получить так же, как блага Изиды или «Великой Матери» и затем уйти прочь. Других легкомыслие, лень и пресыщение располагали покинуть общину после краткого или сколько-нибудь продолжительного пребывания в ней. Иногда воображаемое сознание, что высшая степень духовного совершенства уже достигнута и помощь общины излишня, побуждало устраняться от общественного назидания и богослужения. Многих удерживал страх перед государственной властью: боялись посещать богослужение, чтобы не навлечь на себя подозрения в принадлежности к христианам.1

«Ищите того, что общую пользу приносит для всех», — пишет Климент Римский.2 «Вы не должны отделяться от других, как будто вы были оправданы, но, собираясь в одно место, исследуйте то, что полезно для общества», — увещевает Варнава.3 Подобные места в раннехристианской литературе встречаются часто. Воскресное богослужение было, конечно, обязательным, но братья по возможности должны чаще собираться вместе.4 «Ежедневно посещай святых, дабы ты мог укрепиться беседой с ними», — говорится в «Учении 12-ти апостолов».5 «Мы постоянно друг с другом», — пишет Иустин6 после изображения воскресного богослужения, давая тем понять, что воскресение не единственный день, назначенный для общественной деятельности. С осо-

1 См.: Тертуллиан. О бегстве. Гл. 3: «В страхе сходятся в церковь; говорят, когда мы в беспорядке и вместе сходимся, и идем в большом числе, можем быть захвачены язычниками (a nationibus) и боимся, чтобы они не возмутились (против нас)».

2 1 Поел. Гл. 48.

3 Послание. Гл. 4.

4 Ерм. Подоб. IX, 20: «Такие не имеют общения с рабами Божиими, но удаляются от них, увлекаемые делами своими»: IX, 26: «Сделавшись подобны пустыне, не сообщаются с рабами Божиими, но, живя одиноко, губят свои души».

5 Учение 12-ти апостолов. 4, 2.

6 Апол. 1,67.

Общинный строй ранних христиан и значение его для миссии 307

бенной энергией Игнатий увещевает христиан чаще устраиватьсобра-ния;1 можно далее сказать, что его письма прямо были составлены с той целью, чтобы отдельных членов теснейшими узами связать с общиной и предохранить их от лжеучений, искушений и отпадения. Средством для этого служит у него возвышение значения общины. Только в ней даны все блага, и притом — в ее порядках и учреждениях. Только прочно организованная община с епископом, пресвитерами и диаконом, с общественным богослужением и таинствами есть создание Божие.2 Поэтому вне ее нельзя найти ничего божественного, но одно только заблуждение и грех. Поэтому нужно изгонять все сторонние тайные богослужения и не слушать ни одного приходящего учителя, если он не получит одобрения общины. Нигде еще не провозглашалось столь решительно абсолютное подчинение отдельных личностей общине и нигде местная община не восхвалялась так торжественно, как в этих

1 Поел, к Еф. XIII: «Старайтесь чаще собираться для Евхаристии и славословия Божия»; К Поликарпу. IV: «Собрания пусть бывают чаще».

2 Общее богослужение и в нем празднование вечери являются средо-точным пунктом общественной жизни. Никакой другой культ не может указать празднования столь возвышенного и таинственного, столь братского и многостороннего. Каждое чувство, каждая духовная потребность находила в нем свою пищу. Сопоставление молитвы, пения, чтения Священного Писания и проповеди было образовано по подобию синагоги, и уже оно одно могло производить глубочайшее впечатление на язычника. Но коль скоро к этому присоединялось совершение Евхаристии, то вместе с тем вводилось действие, которое, будучи весьма простым по своему составу, могло быть рассматриваемо и действительно рассматривалось с различных точек зрения. Оно было полным таинственности, божественным даром познания и жизни; оно было благодарением, жертвой и воспроизведением смерти Христа; оно было и братской вечерей любви, и помощью для голодных и нуждающихся. Освященный хлеб члены общины уносили по домам и питались им в течение недели. Что проповедь, произносившаяся обычно за воскресным богослужением, имела главной целью своей укрепление нравственности, об этом говорит ряд свидетельств, тянущийся от Плиния до Арнобия.

308 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

небольших посланиях. Из напряженных увещаний, обращенных к выдающемся членам общины, легко можно наблюдать, какая опасность ожидала отдельного христианина, если он легкомысленно эмансипировал себя от общины: он становился добычей лжеучителей или отпадал в язычество. Эта опасность угрожала и самым лучшим христианам. Как люди, чувствовавшие себя в особенном отношении ко Христу и признанные в этом своем исключительном положении всей общиной, они стояли выше предписаний общины, но и они, если возгордившись удалялись из общины, легко могли погубить себя; примеры этому наблюдались уже в раннейшее время. Когда впоследствии в Риме и Карфагене во время гонения Деция мученики затеяли споры в общинах и восстали против должностных лиц, большая часть епископов решила подчинить их обязательному для всех членов общины закону.

Отдельный христианин находил себе поддержку в общине, но свою самостоятельность он терял шаг за шагом. Так называемая монта-нистическая борьба в своих глубинных основах была не только борьбой против начавшегося нравственного упадка, но и борьбой самостоятельного религиозного поведения и деятельности против предписанной и однообразной. Выдающиеся личности должны были пострадать, чтобы большинство не восстало и не отпало; так всегда было в истории, так навсегда и останется. Только после монтанистической борьбы Церковь, как общая Церковь и Церковь отдельных местностей, в своем развитии пришла к концу: только теперь она сделалась объектом, желательным для всякого, кто тосковал по власти, потому что располагала теперь необыкновенными силами. Отдельную личность она теперь прочно привязывала к себе, сдерживала ее, укрощала и управляла религиозной жизнью его по всем направлениям.

Подъем правового развития церковного устройства от прочно организованных отдельных Церквей1 до провинциальных Церквей, от провинциальных Церквей до окружных церковных союзов, осуществляв-

1 Христиане, как мы видели, называли себя пришельцами (rcapaiKoovreq), общины именовались «церковь, поселившаяся (лароисоша) в городе», хотя они представляли собой прочные здания и отнюдь не являлись постройками, годными на слом.

Общинный строй ранних христиан и значение его для миссии 309

шихся на соборах, обнимавших многие провинции, наконец, от окружных союзов до Вселенской Церкви, которая в качестве законченной организации никогда не осуществилась, но продолжала жить в идее, — это развитие возвысило самосознание христиан и укрепило их миссионерскую деятельность.1 Это значило, что Церковь теперь не скрывалась только в религиозном сознании человечества, но предстояла видимо, как единый великий союз, простирающийся от одной границы Империи до другой и даже преступающий их. Путем взаимодействия христианского идеала и Империи возникла эта Церковь и, таким образом, все великие силы, какие вообще даны в этой области, принимали участие в построении Церкви: универсальная христианская мысль о всеобщечеловеческом союзе (в действительности, конечно, только раздробленные повсюду «избранные»), иудейская Церковь и римское государство. Справедливо сказано, что Римская империя в этой Церкви имела свое собственное банкротство;2 то же самое нужно сказать и об иудейской Церкви. Притягательная сила ее, некогда обращенная на весьма широкие круги, уничтожалась вместе с развитием христианской Церкви; она перешла к последней. Но оставались ли общины теми свободными образованиями, какими они были в первые полтора столетия, или они приобрели прочную внешнюю организацию и вступили в одан большой союз, — в обеих формах своего бытия они действовали, как магнит, на тысячи и в необычайной мере содействовали миссии.

Значительнейшим и важнейшим элементом во внутренней организации общины был монархический епископ.3 Образованием его закан-

1 Тертуллиан. De praescr. Cap. 20: «Если все (Церкви) первые и апостольские, то все же все они составляют одну; единство Церкви доказывается общением мира, названием братства и свидетельством гостеприимства, что все своим основанием имеет одно предание веры».

2 Не возродилось ли оно в Западной церкви?

3 Я оставляю в стороне все его предварительные стадии развития. Должность монархического епископа сделалась силой христианства. Исследование же о ее предшествовавшем развитии, трудное по недостаточности данных и по различию первоначальных организаций общин, не относится к задачам этого отдела.

310 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

чивается период, когда харизмы и должности переплетались между собой и всё основывалось только на Боге, на личной инициативе и на воодушевленных любовью братьях. С конца второго столетия епископы были учителями, первосвященниками и судьями; от них почти всецело зависели блага и несчастья общин. В момент своего появления эта должность представляется как оригинальное создание, но на самом деле она привлекла к себе силы и формы со всех сторон.

Какое значение для общины имел епископ вместе с клириками, которыми он управлял,1 об этом свидетельствуют та великая борьба, поднятая на них государством в третьем столетии (Максимин Фракийский, Деций, Валериан, Максимин Дайя, Лициний), и многие отдельные факты. Во времена Марка Аврелия Дионисий Коринфский шлет послание к афинской общине, в котором упрекает афинян за отпадение от веры после мученической кончины епископа Публия, сообщая, что новый епископ Кодрат снова собрал членов Афинской церкви и укрепил их в вере.2 Киприан рассказывает, что во время гонения епископ Трофим с большей частью своей общины отпал от веры и принес жертву идолам, но потом одумался и покаялся; за ним последовали и другие, «которые, — замечает Киприан, — совсем не были бы возвращены в Церковь, если бы не пришли в сопровождении Трофима».3 Когда при начале гонения Деция Киприан

1 Естественно, что клирики вместе с епископом мало-помалу стали почитаться как класс верующих, особенно угодных Богу, и ближе стоящий к Нему: это видно уже из термина «священники», получившего право гражданства с конца II в. Церковь владела теперь кроме одного высшего класса (аскетов, дев, исповедников) еще вторым высшим классом клириков. Эта перемена не осталась незамеченной и со стороны язычников. У Макария Великого по поводу Мф. 17, 20: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе этой: перейди отсюда» и пр. язычник замечает: «Кто не имеет такой веры, тот, без сомнения, не может быть и причислен к братству верующих; следовательно, большая часть христиан не может быть считаема верующими, и даже многие из епископов и пресвитеров недостойны этого имени».

2 Евсевий. Ц. И. IV, 23.

3 Св. Киприан Карфагенский. Письмо 55-е.

Общинный строй ранних христиан и значение его для миссии 311

убежал из города и скрылся, всей общине угрожала опасность распадения. Отсюда ясно видно то великое значение, какое имел епископ для общины: вместе с ним она стояла, вместе с ним и падала.1 Поэтому время, когда епископская кафедра пустовала, было в ту эпоху опасным кризисом для общины.

Не будучи миссионером, епископ оказывал большое влияние на миссии. Он преимущественно перед всеми поддерживал отдельных членов общины от отпадения в язычество и там, где он исполнял свой долг, приобретал много новых членов, как мы видим на примерах Киприана и Григория Чудотворца. Подкрепление, но вместе с тем и свой противовес получила епископская власть в учреждении соборов, которые, возникнув впервые в Азии и Греции, в начале III в. распространились по очень многим провинциям Востока (по примеру провинциальных собраний). Соборы ограничили произвол отдельных епископов и получили значение церковного публичного суда (forum publicum), перед которым они были ответственны. Собрание писем Киприана содержит в себе много примеров, что соборы наказывали произвол и грехи епископов. Очень скоро (а может быть, и с самого начала) соборы стали считаться «представителями всего христианского мира» (repraesentatio totius nominis christiani) и особыми доверенными органами Духа Святого. Соборы, развившиеся в середине III в. из провинциальных соборов в большие областные соборы и усвоившие себе диоклетиановское разделение

1 Так, языческий судья называет епископа Ахатия «щитом и прибежищем всей страны антиохийской» (Ruinart. Acta martyr. P. 201): «За тобой пойдет весь народ (т. е. если ты принесешь жертву), от твоего решения все зависит». Епископ, конечно, отвечает: «Все они управляются не моим внушением, но заповедью Божией; итак, пусть слушают меня, если я убеждаю в правильном, и осудят, если скажу что-нибудь превратное и вредное». Ерм говорит в «Пастыре» (Подоб. IX, 31): «Если какая-либо душа будет потеряна пастырями, или если самих пастырей Господин найдет дурными, что будут они отвечать ему? Ужели скажут, что они измучены стадом? Не поверят им, потому что невероятное дело, чтобы пастырь мог потерпеть что-нибудь от овец».

312 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

царства,1 необычайно увеличили авторитет и власть Церкви и этим возвысили ее притягательную силу. Соборный порядок решения церковных дел процветал только на Востоке, на Западе же развитие не дошло ни до соборов, ни даже до митрополитского управления. Последний факт имел очень важное значение для положения Рима и его епископа.

В заключение этого отдела важно поставить вопрос: с самого ли начала христианства существовала тенденция всех христиан известной местности соединяться в одной общине? Как показывают послания ап. Павла, на первых порах христианской истории даны были домашние общины (сколько времени они удерживались?), но, очевидно, они рассматривались как части местной общины. Первоначальное положение этих общин для нас так же темно, как и их последующая судьба. Возможно, что нередко случались и конфликты, делались попытки учредить многие христианские Oioooi в одном городе; схизмы в Коринфе, с какими боролся ап. Павел, намекают на это. Столь же малоизвестно, имели ли место после возникновения монархического епископата две или более епископские общины в одном городе. Но если такие случаи где-нибудь и встречались, то они были малочисленны и не могли изменить общего порядка. Неизменное правило состояло в том, что каждое место, где находились христиане, имело свою самостоятельную общину — и только одну. Эта прос-

1 Lubeck в своем интересном исследовании «Reichstheilung und kirchliche Hierarchie des Orients bis zum Ausgange des vierten Jahrhunderts» (Munster, 1901), между прочим, сравнил роспись провинций (епархия в древней терминологии равняется митрополии), составленную Диоклетианом и помеченную 297 г., с подписями никейских отцев, присутствовавших на Первом Вселенском соборе, и пришел к окончательному и несомненному результату, что разделение на митрополии, наблюдаемое в подписях, почти вполне совпадает с росписью провинций, какая составлена была Диоклетианом. Церковь, таким образом, еще ранее Никейского собора усвоила себе то административное деление, какое существовало в государстве. Никейский собор 4-м своим правилом и Антиохийский (341 г.) 9-м правилом авторизовали это деление {Прим. Пер.).

Общинный строй ранних христиан и значение его для миссии 313

тая и естественная организация должна была проявлять себя с особенной силой. К сожалению, она скоро принудила общины их проти-воязыческую исключительность в полном объеме направить и против тех своих братьев, которые почему-либо не хотели подчиняться общине. Печальная страстность, проявившаяся в борьбе с ересями уже со II в., была не только следствием их фанатизма за истинное учение, но и результатом их замкнутой организации и того высокого предиката, в силу которого они сознавали себя «Церковью Божией». Здесь открывается обратная сторона медали. Самооценка общин как «Церквей Божиих», «кафолических», имела своим следствием то, что они не могли признавать и выносить никакого христианства вне своих границ.

Препятствия, встречавшиеся на пути распространения христианства в первые три века его истории*

Противодействие римского государства

Противодействие со стороны римского государства, как оно выразилось в гонениях на христиан, не может быть изложено здесь со всей подробностью.1 Мы укажем лишь некоторые главные пункты в их отрицательном и положительном значении, какое гонения имели для миссии.

Как только христианство определилось перед глазами римского закона и полиции в качестве религии, отличной от иудейства, его характер, как religio illicita, не подлежал сомнению. Для того чтобы констатировать этот факт, не было надобности ни в каком специальном законе, напротив, тезис «поп licet christianos esse» составляет собой необходимое предположение всех императорских рескриптов относительно христиан. После гонения Нерона, по всей вероятности навеянного иудеями,2 которое ограничилось Римом и не имело дальнейших последствий, Траян распорядился, чтобы начальники провинций по своему усмотрению применяли к христианам порядок «со-

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. 1.4. II. №13. С. 28-37.

1 См.: Neumann. DerromischeStaatundallgemeineKirche. 1.1890\Momm-sen. Die Religions nach romisch. Recht//Hist. Zeitschr. Bd. 64; Harnack. Christenverfolgungen//Protes. Real-Encycl. 3 Aufl. 13. III.

2 Без этой гипотезы, по моему мнению, трудно объяснить гонение.

Препятствия, встречавшиеся на пути распространения... 315

ercitio»1 в нужных случаях, но не разыскивали их. Христиан казнили, когда они были уличены в sacrilegium'e или в преступлении против величества, если они при предложении принести жертву богам или воскурить фимиам перед статуей императора упорствовали и таким образом открыто заявляли о своей вине. В культе цезарей и собственно только здесь сталкивались между собой государство и Церковь.2 Утверждение апологетов, что каралось самое «имя христиан», само по себе неправильно, но оно опиралось на выведенном из опыта положении, что ни один действительный христианин никогда добровольно не будет приносить жертвы.3

1 Ius coerdendi — это право представителя государственной власти всеми способами принуждать граждан к соблюдению ими государственных повинностей и общественного порядка: отчасти оно совпадало с нашим полицейским правом, хотя и было шире его, так как римский администратор обладал еще и правом суда. В эту широкую область надзора над гражданами входила также и обязанность наблюдать за исполнением религиозного долга, поскольку этот долг рассматривался в Римской империи как политическая повинность каждого подданного. В силу указанных прав начальник провинции иногда мог по собственной инициативе начать преследование преступников, которые почему-либо казались наиболее опасными для общественного благосостояния. Эту возможность поголовного истребления в применении к христианам и устраняет рескрипт Траяна, повелевая «не разыскивать христиан». Только доказанный (в порядке обвинения) и уличенный (в порядке дознания) христианин подлежит наказанию. Карая каждого отдельного, зачастую случайно попавшегося христианина, рескрипт Траяна защищал христианское общество от поголовного истребления {Прим. Пер.).

2 Тертуллиан. Апол. 10: «Объявляемся виновными в sacrilegium'e и в оскорблении величества (культ цезаря): вот наше главное и единственное преступление».

3 Уже Плиний подметил это. «Действительных христиан, — пишет он к Траяну, — ни к чему этому (он предлагал христианам похулить Христа, принести жертву богам и воскурить фимиам перед статуей Траяна) принудить нельзя». Потому и главный вопрос, предлагаемый им на разрешение императора, он формулирует так: «Имя самое или преступления, соединенные с

316 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Известные нам рескрипты императоров до последних годов Марка Аврелия имели своей целью не покровительство христианам, но защиту правового обычая и полиции против вмешательства враждебной христианам толпы и провинциальных лонтагов, пользовавшихся христианскими процессами как удобным случаем, чтобы засвидетельствовать свою лояльность. Анонимные доносы были запрещены уже Траяном; попытка азийских лонтагов путем массовой петиции побудить начальника провинции к преследованию христиан была отвергнута Адрианом; Антоний Пий во многих эдиктах запретил «всякие новшества» в отношении к положению христиан: они не должны быть разыскиваемы, и ложно обвиняемый христианин оставался безнаказанным. Вообще обвинения частных лиц в уголовных преступлениях и в частности в оскорблении величества в это время все более и более ограничивались, к тому же и общественное мнение направлялось против них, и это пошло на пользу христианам. Большая часть провинциальных начальников не видела повода начинать против них преследования по собственной инициативе и, будучи убеждена в фактической их безвредности, предоставляла им право жить по своему усмотрению. Чем выше стояло известное лицо в общественной жизни, тем более, конечно, была близка для него, как христианина, опасность встать в конфликт с государственным порядком. Также и для людей, принадлежащих к низшим слоям общества, эта опасность была почти столь же высока, потому жизнь этих людей стоила очень мало. Напротив, христиане среднего сословия оставались большей

именем (т. е. обвинения в ужасных преступлениях христиан на ночных собраниях, распространенные в толпе), должны быть наказуемы?» Замечательно, что следствие, предпринятое Плинием, вполне оправдало христиан от этих обвинений. С особенным ударением он отмечает императору, что «в день солнца утром они сходились вместе и пели песни Христу, как Богу, что во имя религии они обязывались не на преступление какое-нибудь, но чтобы не красть, не грабить, не прелюбодействовать, честно держать свое слово и возвращать вверенные залоги; после этого они обыкновенно расходились и потом опять собирались вместе для вкушения пищи, впрочем, простой и невинной»[Прим. Пер.).

Препятствия, встречавшиеся на пути распространения... 317

частью неприкосновенными, разве интриги ближних иногда приводили их к судье. Мучеников из этого сословия до середины III в. насчитывается очень ничтожная цифра. Солдаты изгонялись, как только они каким-либо публичным фактом заявляли о своем христианстве.

Это отношение государства к христианам, — не говоря об упорной враждебности некоторых проконсулов и строгом усмотрении городских префектов—продолжалось до времен императора Деция (249 г.). Только три раза за этот длинный период правительство делало попытку обострить свои отношения к христианству. Можно говорить именно только о «попытках», потому что все три сравнительно скоро теряли свою силу. Император Марк Аврелий, ввиду появления многочисленных сект, волхвов и чародеев в его время, повелел начальникам про-винщш строго наказывать вводителей новых суеверий; естественно, что это распоряжение должно было коснуться и некоторых христиан; результаты его сказались в преследованиях от 176 до 180 г., а при его сыне Коммоде восстановился старый порядок. Септимий Север в 202 г. запретил переход в христианство и вместе с тем, конечно, учредил более строгий надзор за христианами. Преследования новообращенных и оглашаемых 202-203 гг. показывают, что рескрипт не прошел бесследно, хотя и он скоро лишился фактического значения. Максимин Фракийский приказал казнить клириков — такое приказание предполагает обязательное разыскивание и потому обозначает собой резкий переворот, — но закон, вне Рима, применен был только в немногих провинциях; неизвестно, что воспрепятствовало последовательному применению его, но важно то, что государство в этом эдикте признало руководящее положение христианского клира.

В то время как попытки правительства ухудшить положение христиан ограничивались лишь небольшим временем, некоторое расположение к христианам императоров Коммода, Александра Севера и Филиппа Аравитянина в продолжение десятилетий содействовало значительному улучшению положения их в Империи, тем более что с начала III в. фанатизм толпы и ненависть языческого общества к христианам стали заметно ослабевать.

Таким образом, рассматриваемые с внешней стороны, гонения на христиан не были так тяжки, как это обычно представляется, и Ориген

318 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

прямо свидетельствует, что до его времени число мучеников было мало и легко исчислимо. Беглый взгляд на Карфаген и Северную Африку (по сочинениям Тертуллиана) подтверждает это. До 180 г. там вообще не было мучеников, и, кончая смертью Тертуллиана, во всей Проконсульской Африке, Нумидии и Мавритании едва ли можно насчитать их более двух дюжин, так что вообще за эту эпоху (до 249 г.) можно констатировать лишь отдельные и спорадические факты мученичества. Но при всем том думать, что положение христиан в Империи было вполне сносно, значило бы впасть в большое заблуждение. Очевидно, если они фактически и могли приобрести права граждан, все-таки над каждым христианином ежеминутно висел дамоклов меч отречения от веры под тяжкими пытками, потому что только отречение делало его свободным. Христианские апологеты всего более жаловались на это, и справедливо. Премия свободы, предлагаемая государством за отречение, являлась в их глазах несомненным доказательством того, что правовые порядки Империи стоят под влиянием демонов.

Таким образом, несмотря на небольшое число мучеников, нельзя преуменьшать мужество, какое требовалось для того, чтобы стать христианином и жить по-христиански, в особенности же высоко нужно ценить твердость убеждения мучеников, которых одно слово или действие могло моментально освободить от наказания и которые все же смерть предпочитали отречению.

Бесспорно, что бесправность христиан представляла собой сильное препятствие для распространения христианской религии; вознаграждалось ли оно приманкой запрещенного и героическим поведением мучеников, сказать трудно. Сами христиане немного говорят об этом препятствии для распространения своей религии и, тем менее, о приобретениях, достигаемых посредством мученичества. История, однако, учит, что вообще гонимая религия, именно потому что она гонима, постоянно привлекает к себе и возрастает, так что преследования являются одним из эффективных средств распространения.

В моральном отношении положение постоянно чувствовать себя под мечом и редко подпадать ему создавало тяжелую опасность. Христиане всегда сознавали себя как гонимое стадо, и все же в действительности не были им; они могли в своих мыслях воображать в себе

Препятствия, встречавшиеся на пути распространения... 319

все добродетели героизма, но редко применять их на практике; понимая себя возвышенными над всем миром, они фактически должны были ниже сгибаться к земле. Христианская литература показывает, что это нездоровое состояние христианского общества повлекло за собой неблагоприятные последствия.1

Оно еще более усилилось между 259 и 300 гг. От времени императора Галлиена, возвратившего им даже церкви и поместья, отнятые у них Валерианом, до 19-го года царствования Диоклетиана христиане пользовались миром, мало чем отличавшимся от вполне толерантного положения.2 Попытка Аврелиана вновь начать преследование христиан остановилась в своем начале; при остальных правителях они вообще не терпели гонений: императоры и начальники провинций, даже реформатор Диоклетиан, заботились о других вопросах и оставляли их в покое. Самое широкое распространение христианской религии падает именно на это время. Под именем членов похоронных коллегий христиане спокойно владели своими зданиями и поместьями, могли безбоязненно выступить публично, как будто бы они составляли признанную законом корпорацию.3

Между 249 и 258 гг. были два первых принципиальных и тяжелых преследования со стороны Деция и Валериана, а в феврале 303 г. нача-

1 Тайные соглашения с местными властями, пронырство и подкупы были обычными явлениями за эту мирную эпоху. Тертуллиан в сочинении «О бегстве» рассказывает, что христианские общины в Африке часто пользовались местной кассой для того, чтобы дать взятку властям и этим обеспечить себе безопасность. Сами власти часто советовали это; ср. Тертуллиан. Апол. 27: «Даете совет, чтобы мы уплачивали вам»; К Скапуле. 4: «Цинций Север, проконсул Тистеры, сам указал средство, как должны были отвечать на допросе христиане, чтобы получить свободу».

2 Из сохранившихся отрывков полемического труда Порфирия и из сочинений его противников видно, что христиане рассматривались тогда обществом как признанная партия, чувствовавшая себя свободной от насилия со стороны власти.

3 См. слова язычника (Порфирия) у Макария Великого. IV, 21: «Христиане, подражая устройству храмов, строят большие дома, в которых и сходятся и молятся, и им никто не препятствует делать это, хотя власть, очевидно,

320 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

лось последнее и самое тяжкое гонение. Первые два продолжались не более года, но достаточны были для того, чтобы произвести ужасные опустошения. Много, гораздо более чем мучеников, было падших! Рескрипт Деция отличался кровавой жестокостью и был недостоин государственного человека. В один момент все христиане, женщины и дети, должны были решиться или возвратиться к старой религии, или пожертвовать жизнью. Мягче оказалось распоряжение Валериана: оно наказывало только клириков, высшие сословия и придворных; все прочие ничего не претерпевали, если они избегали богослужения; поместья и церкви были арестованы.1 Трагический конец обоих государей — mortes persecuto-rum2 — поставил точку преследованиям христиан. Оба пытались истребить Церковь: од ин — кратчайшим путем, другой — косвенными мерами.3 Но реставрация Церкви произошла скоро и легко, и падшие также, по выработанным только теперь правилам, были восприняты в Церковь и быстро восполнили обширную пробоину, нанесенную гонением.

повсюду слышит об этом». То же еще ранее говорит Минуций Феликс (гл. 9): «Ужасные святилища этого нечестивого общества умножаются и наполняют весь мир». Для меня несомненно, что Минуций принадлежит III в., и притом не к самому его началу. Имя «христиане» в первый раз встречено на могильном памятнике 279 г. (Cumont. Op. cit. P. 11).

1 Римское государство никогда не преследовало частные религии: карался отказ исполнить культовые церемонии (это требование наиболее характерно высказано в словах проконсула, обращенных к Киприану: «Священнейшие императоры приказали тех, которые не почитают римской религии, принуждать к исполнению церемоний» (caeremonias recognos-сеге — исполнять обряды) — вот чего желало достигнуть государство от христиан; веры в богов оно от них не требовало {Прим. Автора, распространенное Переводчиком).

2 Историк Евсевий и преимущественно Лактанций в своем специальном сочинении «О смерти гонителей» (De mortibus persecutorum) историческими фактами доказывают ту мысль, что все гонители христианства умирали позорной смертью (Прим. Пер.).

3 Очевидно, они опытно узнали, что сдержанное отношение правительства к христианам, практиковавшееся до сих пор, было не способно задер-

Препятствия, встречавшиеся на пути распространения... 321

Последнее гонение, так называемое диоклетиановское, было самым тяжелым и продолжительным. Наиболее сильно и долго свирепствовало оно на востоке и юго-востоке Империи, в областях Максимина Дайи; так же сильно, но менее продолжительно в провинциях Гале-рия; несколько слабее, но очень чувствительно велось преследование в частях, управляемых Максимианом и его преемниками; очень легко — на Западе. Гонение началось рескриптом, который по государственной сдержанности напоминал эдикт Валериана; но потом скоро принял форму, предуказанную Децием, в жестокости же, в применении к Востоку, превзошел все прежние рескрипты. Только Дайя пытался принять положительные меры против распространения христианства: он измыслил акты Пилата, имевшие целью исказить подлинный образ Христа, и повелел распространять их повсюду, преимущественно же в школах;1 вынудив пыткой признание у женщин о «непотребных» делах христиан на собраниях, он обнародовал их по всем городам, в намерении возбудить в языческом обществе старые предрассудки против христиан;2 он потребовал от одного высокопоставленного лица3 специального полемического сочинения против христианской религии; он принуждал города обращаться к нему с особыми петициями о преследовании христиан4 и — главное — пытался провести реставрацию язычества под принципатом императорского культа и в связи с новым провинциальным разделением Империи, чтобы сделать его, в противоположность к христианству, более сильным и привлекательным.5 «Он приказал во всяком городе воздвигать храмы и ревностно возобнов-

жать распространение христиан. Их политика обозначала радикальный переворот; христиане должны быть истреблены, а потому их следует разыскивать и наказывать.

1 «Учителям грамоты поручали занимать ими детей, вместо учебных предметов, и требовать, чтобы они изучали их на память». «Дети по училищам каждый день повторяли имена Иисуса и Пилата и твердили выдуманные для оскорбления нас акты» (Евсевий. Ц. И. XI, 5, 7; ср.: 1,9).

2 Евсевий. Ц. И. IX, 5.

3 Иерокла, под которым, вероятно, скрывался сам император.

4 Евсевий. Ц. И. IX, 7. Надпись в Ариканде.

5 Там же. IX, 4.

21 Зак. 3992

322 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

лять разрушившиеся от времени капища; поставил также в каждом месте и городе языческих жрецов и над ними в каждой епархии — верховного жреца, каким мог быть только тот, кто прошел со славой все степени общественного служения;1 такому жрецу назначал он воинский отряд телохранителей».2

Гонение — объем падших точно не известен: он должен быть очень велик — окончилось победой Константина над Максенцием и Лици-нием. Вообще в последние годы гонения христианские Церкви освободились от первых суровых преследований и внешне и внутренне укрепились. Когда император Константин Великий протянул Церкви свою царственную руку, он нашел ее ни в каком случае не робкой и не униженной, но твердой Церковью, пресвитерство которой окрепло в гонениях. Не из пыли он должен был поднимать ее — для этого он не шевельнул бы и пальцем; она, кровавая многими язвами, но непреклонная и непобедимая, сама шла ему навстречу. Все попытки, предпринятые государством с целью подавить ее, остались бессильными. Общество также уже свыклось с христианами и перестало питать к ним ту вражду, какая наблюдалась во II в. Государство осталось одиноким в своей борьбе с христианами и не находило сочувствия в язычниках. Поэтому-то сам Галерий увидел себя вынужденным уже на смертном одре отменить эдикт о преследовании христиан. Изданный против воли рескрипт Галерия3 Константин в ближайшем времени заменил новым, великим и благодетельным эдиктом о толерантности относительно всех христиан.4

1 Впоследствии все эти мероприятия Максимина были скопированы Юлианом; душой их был Феотекн (Евсевий. Ц. И. IX, 2 сл.): варварскому, из низших сословий происходившему императору они были не по плечу.

2 Евсевий. Ц. И. VIII, 14, ср. IX, 4: «По городам, при капищах идолов, поставлены были самим Максимином жрецы и даже первосвященники, особенно отличавшиеся гражданскими достоинствами и сделавшиеся по всему лицами славными. Эти-то лица весьма много заботились о поддержании находившегося в их ведении богослужения».

3 Евсевий. Ц. И. VIII, 17.

4 Там же. X, 17; Лактанций. О смерти гонителей. Гл. 48.

Суждения языческой философии о христианстве*

Как греко-римское общество и народ относились к христианам во втором столетии, мы это видели уже выше на некоторых примерах. Благосклонные голоса были редки. Чаще можно было слышать такие суждения: «Гай Сейс превосходных человек, но... христианин», «Я удивляюсь, как такой умный человек, как Люций Тиций, вдруг сделался христианином!»1 «(Ориген) думает о вещах и о Боге, как и мы, но подлагает эллинским мыслям чуждые им басни».2 Упрек в удивительном легковерии и полной безрассудности был еще из числа самых маловажных, равно как и обвинение в том, что христианское учение и мораль содержат в себе абсурды и притязания, недостойные свободного и образованного человека.3 Масса образованных и необразованных людей во II в. была еще враждебнее расположена к христианству. На первом плане стояли два наиболее тяжких обвинения — в Эдиповых кровосмешениях и тайных вечерях,4 и затем в сле-

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. 1.4. II. №15. С. 124-139.

1 Тертуллиан. Апол. Гл. 3.

2 Евсевий. Ц. И. VI, 19.

3 Так говорил философ-неоплатоник Порфирий.

4 Тайна, окружавшая христианское общество, представляла собой благотворную почву, на которой легко могли возникать и всюду распространяться самые невероятные рассказы о чудовищных преступлениях, совершаемых на ночных христианских собраниях (агапах). Подробнее передает

324 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

довании чуждым иноземным обычаям и измене государству. Рядом с этими обвинениями переплетались бесчисленные клеветы другого рода; ходили рассказы, что они поклоняются идолу с ослиной головой, обоготворяют крест и целуют genitalia своих жрецов.1 Повсюду носились слухи, что они чародеи, могут изменять ветер и погоду, наводить моровую язву и голод, воздействовать на жертвы. Во втором и даже третьем столетии политические сочинения христиан появлялись редко, но в спорных рассуждениях недостатка не было. Философ Крескент, киник, публично состязался с Иустином, но, вероятно, в своем диспуте он повторял только народную молву. На эту почву опирался и Фронтон, если верно то, что язычник Цецилий у Мину-ция Феликса только воспроизводит его аргументы. Лукиан, беспечальный, но остроумный журналист, только играл с христианским вопросом. С гневным презрением описал христиан ритор Аристид.2

эти рассказы Цецилий у Минуция Феликса (гл. 9): «Говорят, что посвящаемому в их общество предлагается младенец, который, чтобы обмануть неосторожных, покрыт мукой: и тот, обманутый видом муки, по приглашению сделать будто невинные удары, наносит глубокие раны, умерщвляющие младенца, и тогда—о нечестие!—присутствующие с жадностью пьют его кровь и разделяют между собой его тело...» «А их вечери известны всем; в день солнца они собираются для общей вечери со всеми детьми, сестрами, матерями, без различия пола и возраста. Когда после разных яств пир разгорится и вино воспламенит в них жар любострастия, то собаке, привязанной к подсвечнику, бросают кусок мяса на расстояние больше, чем длина веревки, какой она привязана; собака, рванувшись и сделав прыжок, роняет и гасит светильник...» и тогда происходит ужасное кровосмешение. Другие обвинения против христиан см.: Там же. Гл. 10-11 сл. {Прим. Пер.).

1 Поводом к этому упреку, вероятно, послужил обычай христиан целовать руку у своих епископов и особое припадение кающихся к коленам пресвитеров.

2 Аристид (Orat. 46) защищает «греческую национальность против хри-стианско-философского космополитизма». Христиане — люди вроде Татиана — кажутся ему презрителями языческой мудрости {Bernays. Des Abhand. Bd. II. S. 362). Нейман {Neumann. Der romisch. Staat unddie allgemeine

Суждения языческой философии о христианстве 325

Сочинение Иерокла, не сохранившееся до нашего времени, было, по отзыву Евсевия, очень незначительно. Остаются только два — Цельс и Порфирий, но они возмещают собой всю эту армию.1

Kirche. S. 36) приводит из него следующий отрывок: «Люди, для которых нет ничего святого, осмеливаются порочить Демосфена, тогда как в каждом их слове можно указать по крайней мере один солеизм (ошибка против правил языка. —А. Г.). Сами достойные всякого презрения, они презирают других, похваляются добродетелью и не исполняют ее; проповедуют воздержание, а ведут порочную жизнь. Хищение они называют общением, недоброжелательство — философией, убожество — презрением благ. При этом они превосходят друг друга в корыстолюбии. Бесстыдство они именуют свободой, враждебные речи — мужеством, приобретение имущества — человеколюбием... Неспособные содействовать какой-либо полезной цели, они мастерски умеют прокрасться в дом, нарушить семейное счастье и рассорить членов семейства. Ни одно их слово, ни одна мысль, ни одно дело не приносят никакой пользы. Они не принимают участия в устройстве празднеств и не почитают богов. Они не присутствуют в городской думе, не утешают печальных, не примиряют спорящих, пренебрегают формой речи; они забиваются по углам и там, быть может, рассуждают разумно. Они осмеливаются считать себя лучшими среди эллинов и называют себя философами, как будто перемена имени что-нибудь значит и может Терсита обратить в Нарцисса или Гиацинта».

1 Лактанций (Iustit. V, 4) сообщает, что до времени Диоклетиана очень большое число (plurimi et multi) греков и латинян писало против христиан, но сам он знает лишь Иерокла и какого-то анонима. Только в единственном случае литератор оказался виновником казни христианина, известный Крескент в процессе Иустина Философа. В Александрии преследование христиан началось еще раньше издания эдикта Деция; Дионисий Александрийский пишет (Евсев. Ц. И. VI, 41): «Гонение на нас началось не с обнародования царского указа, но целым годом ранее. Один предвещавший бедствия этому городу прорицатель и поэт, кто бы он ни был, еще прежде возбуждал и возмущал против нас толпы язычников, стараясь воспламенить их к местному суеверию. Возбуждаемые им, они считали позволительным всякое злодеяние и единственным благочестивым делом в служении демонам признавали убиение нас».

326 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Оба они равны по той серьезности, с какой они ставят задачу, и по тому усердию, с каким они обсуждают ее, а также и по своему высокому умственному развитию и литературному таланту. Но в отношении к религиозным воззрениям они резко расходятся между собой. Последний интерес Цельса покоится в римском государстве, так как государство нуждается в религии, и потому он, как образованный человек, выступает на защиту религии. Его собственное мировоззрение трудно установить; оно обрисовывается в различных окрасках, но не в окраске Цицерона или Сенеки; он прежде всего представляет собой агностика1 и потому признает относительное право идеализма (без стоического преувеличения), а также относительное право каждой национальной религии и даже мифов. Порфирий же, в противоположность Цельсу, является строгим мыслителем, выдающимся критиком и не только платоническим религиозным философом, но и глубоко религиозной натурой, в которой все мышление устремляется к богопознанию и в нем находит свое успокоение.

Цельс в христианской религии не видит ничего доброго; таково первое впечатление, какое оставляет чтение его сочинения. Он воспроизводит точку зрения языческой публики II в., но он достаточно справедлив и благороден, чтобы не повторять ужасных обвинений народных масс. Христианство — это отродье (Bastard) самой низменной из всех национальных религий, иудейской,2 и с начала возникновения до сего

1 Почти то же положение занимает язычник Цецилий у Минуция Феликса (ср.: Гл. 5): скептик, допускающий, правда, религию, но сильно сомневающийся в общем Провидении. «При этой непрочности вещей самое лучшее и достойнейшее — следовать примеру предков, почитать преданные религиозные обычаи и в смирении поклоняться богам». Глава 7 звучит очень благочестиво.

2 За иудейством Цельс признает такое же право на существование, как и за всякой другой религией. Так же относились к нему позднее Порфирий и Юлиан. Порфирий по поводу одного оракульского изречения Аполлона против христиан замечает: «В них Аполлон ясно объявил полную неизме-нимость мыслей христиан; поэтому иудеи более чтут Бога, чем они» {Августин. О граде Божием. XIX, 3).

Суждения языческой философии о христианстве 327

времени представляет собой абсурдную, жалкую трагедию. Цельс хорошо знает различия, существовавшие среди христиан, и те стадии развития, которые христианство испытало в своей истории, — и он удачно пользуется ими, чтобы усилить впечатление его бессодержательности: он противопоставляет секты Великой Церкви, прежнее время — позднейшему времени, Христа — апостолам, рецензии Библии против достоверности текста, — так от самого начала и до сих пор все плохо в этой религии! Даже и Сам Христос не пощажен; хорошее, что встречается в Его руках, заимствовано от философов, а все остальное, принадлежащее Ему, есть ложь и обман, ничего не стоящий миф. Апостолы, обманутые обманщики, еще более усилили в христианстве этот элемент; вера в воскресение покоится на свидетельстве безумной женщины. Короче говоря, христианство представляет собой антропоморфический миф самого худшего вида; вера христиан в Промышление есть наглость в отношении к Богу — хор лягушек сидит в болоте и квакает: «Ради нас создан мир».

С другой стороны, критика христианства не только приводит автора к признанию в нем некоторых достойных внимания истин, но там, где критик наталкивается на религию, во всей его книге можно подметить вторичное течение, мало гармонирующее с господствующим в нем гневным осуждением. Цельс намеренно закрывает глаза и не хочет видеть, что и христианство не только допускает разумное объяснение, но уже и нашло его; но совсем обойти молчанием этот факт он не мог. Его агностицизм, допускавший все же необходимость религии, незаметно приводил к уступкам, которые были недалеки от христианского понятия о Боге. Нравственное учение Иисуса он в большей его части не одобряет — упрек в плагиате возник из крайней нужды, — но когда христиане утверждают, что Логос есть Сын Божий, он видит себя вынужденным высказать согласие с этим положением. Наконец, во всем его сочинении просачивается некоторый искренний, вытекающий из заботы о государстве призыв к христианам не отвращаться от общего порядка, но оказать помощь тому, чтобы император мог держать свою Империю со всеми ее благами в силе. Здесь дело идет о спасении закона и благочестия от внешних и внутренних врагов! Между строками довольно ясно можно читать:

328 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

откажитесь от всякого обособленного положения, не ставьте себя рядом с государством, и тогда мы можем допустить и вас, и вашу религию. В своем последнем основании «Истинное слово» Цельса представляет собой политическое сочинение и даже некоторое малопри-крытое предложение христианам о мире.1

Сто лет спустя, когда Порфирий издал свое сочинение против христиан, многое изменилось. Христианство сделалось силой, усвоило себе эллинистические формы, но, конечно, по-прежнему сохраняло в себе «чуждые мифы» и, между многим другим, учило о резком отличии между Творцом и тварями, Богом и природой, о вочеловечении Бога, об уничтожении мира и воскресении. Здесь-то и выступает великий философ своего времени Порфирий, ученик Плотина и Лонгина. В течение года он вел горячие споры в Риме с церковными учителями и гностиками, в полном сознании, что он борется за все высочайшее, что даровано человечеству, за Божество и разумно постигаемую религиозную истину. Политических идеалов он не имел; Империя воодушевляла уже немногих, реставратор ее еще не пришел, и религиозная философия жила в государстве, которое она хотела построить заново. Порфирий удалился на Сицилию; там он написал свои 15 книг «Против христиан». Четыре выдающихся церковных деятеля опровергали его,2 но вследствие победы Церкви и приказаний императора как самое сочинение Порфирия, так и направленные против него политические труды погибли; остались только фрагменты, в большей части и важнейшие — у Макария Великого; что под выступающим в этом «Апокритике» языческим философом имеется в виду Порфирий, для меня это несомненно.

Труд Порфирия является богатейшим по содержанию и основательнейшим сочинением, какое когда-либо написано было против христиан. В христианской литературе оно создало ему титул «враждебней-шего и неприязнейшего из всех», «врага Бога, ненавистника истины,

1 Цецилий также, в конце концов, был политиком и патриотом, когда он утверждал, что «древняя религия приобрела Риму весь мир» (Минуций Феликс. Октавий. Гл. 6).

2 Мефодий, Евсевий, Аполлинарий и Филосторгий.

Суждения языческой философии о христианстве 329

учителя преступных искусств» и т. д.1 Но хотя мы можем судить о его сочинении только на основании фрагментов, все же говорят не слишком много, когда утверждают: в тех пунктах, где Порфирий воспроизводит спор между религиозно-философской наукой и христианством, этот спор не закончился еще и теперь; и до сих пор Порфирий еще не опровергнут. В большей части того, что он утверждает, он прав, но в своей критике того, что он понимает как христианское учение, он является и правым, и неправым.

Его труд получил столь важное значение потому, что опирается на прекрасное знание Библии и своей исходной точкой имеет религию. Полемизируя с христианством, автор не хочет ни важничать, ни перетолковывать, ни превозноситься над своим противником, но пишет серьезно и пунктуально. С обильным потом работал он над делом — идеалист, убежденный, что то, что он опровергает, должно навсегда исчезнуть. Поэтому он ограничивается только решительнейшими для него пунктами. Их четыре: прежде всего он стремится разложить христианские мифы, т. е. показать, что все, извлеченное из обоих Заветов, исторически несостоятельно; эти источники мутны и полны противоречий. Но он не забрасывает Библию грязью как совершенно ложную книгу, напротив, он многое в ней ценит как истинное и божественное; равным образом он не отождествляет Христа Евангелия с историческим Христом (?). В отношении к последнему он питает благоговение, доходящее до религиозного;2 зато с беспощадной критикой он дока-

1 Однако Августин называет его «знаменитым философом, великим языческим философом, ученейшим из философов, хотя и сильнейшим врагом христиан» (О граде Божием. XIX, 12). Интересно сравнить этот отзыв с эпитетами, какими награждает Порфирия блаж. Иероним: «глупый (stultus), нечестивый, богохульник, сумасбродный, бесстьщньгй, сикофант, клеветник на Церковь, бешеная собака».

2 Называть его врагом христианства можно поэтому только в условном смысле. Правильно судит Вендлянд (Christentum und Hellenismus. 1902. S.20): «Идонынеещене обращавшие на себя достаточного внимания прекрасные рассуждения Профирия в III книге Пер! rfjq ек Xoyicov cpiAoooqriac; (стр. 180, ed. Wolf) показывают, как сильно искали со стороны неоплатони-

330 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

зывает, что образ Христа, нарисованный сто лет позднее в Евангелиях, если и принимать их за исторически достоверные произведения, будто бы не может быть подлинным, что он разрушен и искажен. Так же он поступает и с тем громадным материалом, какой извлекала Церковь из Ветхого Завета в качестве предсказаний о Христе. Но самый интересный отдел его труда составляет критика ап. Павла. Порфирий, этот эллинист первого ранга, ни к кому другому не чувствует столь сильной антипатии, как к ап. Павлу. Диалектика его кажется Порфирию совсем пустой и потому софистичной и алогичной; его доказательства разрешаются в ясные противоречия и во всех его самосвидетельствах он видит только бессодержательного, варварского и беспорядочного ритора, врага всякого благородного и свободного образования. В первый раз из опровержения Порфирия узнаем, какое впечатление производила на образованных эллинов своеобразность ап. Павла. В отдельных случаях он действительно указывает у последнего много соблазнительного, но само собой понятно, что соблазн тотчас же исчезает, как только обсуждение избирает новый угол зрения, Порфирий же его не нашел.

Отрицательная критика исторического характера христианской религии составляет для Порфирия только предположение, исходя из которого он намерен выполнить критику христианства по всем его главным пунктам, считаемым им за грубые заблуждения. Прежде всего, христианское учение о творении мира, отделяющее мир от Бога, утверждает его временное происхождение и потому не допускает благоговейного религиозного рассмотрения мирового целого. Отвергая это, он вместе с тем отвергает и учение об уничтожении мира как безрассудное и проти-ворелигиозное. Потом он направляется против учения о вочеловечении:

ческой понимания и примирения с христианством». О Нумении, пифагорейском философе, Ориген извещает (Против Цельса. 1,15; IV, 51), что он с большим уважением цитировал иудейские священные книги и объяснял их аллегорически. Платоник Амелий, современник Оригена, с уважением пользовался Евангелием от Иоанна (Euseb. Praepar. XI, 19, 1); ср.: Августин. О граде Божием. X, 29: «Один платоник учил, что начало Евангелия от Иоанна должно быть написано золотыми буквами и повешено во всех церквах на возвышенном месте». Лонгин был знаком с Ветхим Заветом.

Суждения языческой философии о христианстве 331

христиане ложно разделяют Бога и мир учением о временном творении и ложно связывают их учением о вочеловечении. В заключение он подвергает критике христианскую веру в воскресение мертвых.

Во всех этих пунктах Порфирий беспощаден и борется с христианством как со злейшим своим врагом, но во всех остальных он оставался единомысленным с христианской религиозной философией и сам сознавал это единство. Христианская философия того времени в этих пунктах не была уже недоступной для языческого образованного общества: она употребила большие усилия, отчасти чтобы сблизиться с неоплатонической позицией, отчасти раскрыть свое учение как чисто научное и потому подлинно эллинское. Как близко друг к другу стояли противники! Порфирий к концу своей жизни, по-види-мому, еще сильнее оттенил те черты своих размышлений, которые сближали его с христианским учением. Его письмо к своей супруге Мар-келле могло быть составлено почти христианином.1

В сочинении Порфирия эллинизм оставил свой завет христианству — полемический труд Юлиана обозначает собой поворот назад. Церковь уничтожила этот завет, но лишь после того, как она много раз опровергала его. Конечно, утрата этого интереснейшего полемического сочинения составляет для нас невозвратную потерю, хотя для самого автора она едва ли была потерей.

0 воздействии этого труда мы не имеем никаких сведений, не говоря о том, что он находится в порицаниях церковных писателей. Однако, несмотря на серьезность и литературную обработку труда, он едва ли повлек за собой какие-либо важные последствия. Когда Порфирий писал, религия Церкви стала мировой религией, успешно бороться с которой не мог ни один профессор, хотя бы он вместе с пером владел еще и мечом реформатора.2

1 Лонгин также читал послания ап. Павла и называет его «первым провозвестником недоказуемого догмата» (Fragm. I с. Cod. Vat. Urb.).

2 Магическо-теургического элемента, который допускал Порфирий в своей ясной философии, он, вероятно, не затрагивал в своей полемике против христиан. В противном случае его христианские противники хорошо бы подметили это.

332 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Взаимообщение христиан и язычников в ежедневной жизни уже ко времени Тертуллиана нельзя определять по отдельным эпизодам преследований. Несмотря на свою аскетическую тенденцию, он в многочисленных местах своих сочинений, хотя и против воли, ясно дает понять, что в обычном порядке дня все происходило спокойно: жили вместе, покупали, продавали, вели знакомство между собой и даже заключали браки. В позднейшее время в привычных условиях жизни уже нелегко было указать различие между христианином и язычником. Большая часть христиан принадлежала уже к обществу, и число тех, которые находили в своей вере препятствие к участию в общественной жизни, становилось все меньше. Ориген вращался в ученой публике и пользовался большим уважением. Павел Самосатский соединял в себе епископский сан с высокой должностью государственного прокурора и был известнейшей и влиятельнейшей личностью в свое время. О св. Киприане его биограф рассказывает, что знатнейшие карфагеняне значились в числе его друзей и сохранили верность ему даже в то время, когда он находился в темнице. При всем том нельзя замалчивать факта, что христианство еще в начале IV в. имело своим противником античную науку, поскольку она еще существовала. Одна ласточка не делает весны, и Ориген со своей партией не мог изменить общего положения. Его христианство было своего рода идиосинкразией; только малая часть ученых могла усвоить его себе; остальные довольствовались тем, что обучались у него критике, грамматике и философии и проходили мимо его религии. До середины четвертого столетия наука оставалась языческой. Впервые великие каппадокий-ские богословы и в ограниченной мере антиохийские,1 затем Августин на Западе произвели переворот в этой области, хотя в умеренных границах. Античная наука на Востоке в сущности никогда не примирилась с христианством — так думали в Церкви еще в начале V в., — но она стала слабой, не могла устоять рядом с привилегированной Церковью и потому постепенно сходила на нет. Когда она умирала, христианство чувствовало себя уже в обладании значительной частью этой науки.

1 Хотя это и противоречит общепринятому мнению.

Распространение христианства среди различных классов общества в первые три века его истории*

Чувство силы, наполнявшее многих христиан, особенно ясно выражается в проникновении их во все классы общества. Об этом чувстве силы свидетельствует ревность в распространении своей веры, самосознание быть «народом Божиим» и обладать истинной религией, равно как и стремление воспринять в себя все ценное. Об этих моментах мы уже говорили, но их можно по различным пунктам констатировать также и в области интенсивного распространения.1 В дальнейшем мы рассмотрим следующие вопросы: распространение христианства: 1) среди знатных, богатых, образованных и должностных классов, 2) при императорском дворе, 3) в войске и 4) среди женщин.

Распространение христианства среди знатных, богатых, образованных и должностных классов

Ап. Павел пишет (/ Кор. 1,26-30): «Посмотрите, братия, кто вы, призванные; не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных. Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное, и незнатное

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. 1.4. II. №17. С. 243-258.

! В противоположность «экстенсивному»—численно-географическому.

334 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом».1 Другие свидетельства, идущие от раннейшего времени до царствования Марка Аврелия, подтверждают, что тогдашние христианские общины в громадном своем числе состояли из маленьких людей, рабов, вольноотпущенников и рабочих. Цельс2 и Цецилий3 прямо свидетельствуют об этом, и апологеты признают то же самое.4 Даже христианские епископы часто принадлежали к низшему сословию.5

Но уже ап. Павел намекает, что среди христиан есть некоторые мудрые, сильные и благородные. Деяния апостольские удостоверяют в этом. На Кипре был обращен проконсул Павел {Деян. 13,7-12),6 в Афинах — Дионисий Ареопагит {Деян. 17,12), в Фессалониках — «немало знатных женщин» {Деян. 17, 12), в Веррии тоже {Деян. 17, 13). Также Присцллла, сотрудница Павла, должна быть причислена к высшим сословиям вследствие ее выдающегося образования.7 Плиний извещает императора Траяна, что в Вифании перешли в христианство «многие из всякого сословия». Послание ап. Иакова восстает против богатых немилосердных христиан, в печальных красках описывает их нравственное состояние и жалуется, что они превозносятся перед другими за богослужением. В Риме христианством была приобретена Помпония Грецина, знатная женщина, и вскоре затем консул Тит Флавий Климент и его жена Домицилла.8 Этот успех и

1 Ориген по поводу этих слов апостола замечает (Против Цельса. III, 47): «Возможно, что эти слова побудили некоторых думать, что в нашу веру не перешел никто из мудрых и образованных людей».

2 Ориген. Против Цельса. 1,27; III, 18,44; VIII, 75 и др.

3 Минуций Феликс. Октавий. 5,8,12; см.: Lucian. Peregr. 12,13 и ритор Аристид. Orat. 46: «Христиане не присутствуют в городских советах».

4 Они обращают это в похвалу христианству.

5 См. об этом выше.

6 См. о нем: Lightfoot//Contemp. Rev. Bd. 32 (1878). P. 290 ff., Kellner// Katholik. 1866. P. 389 ff. и Wend в комментарии к Деяниям. P. 227 ff.

7 Об этом ниже.

8 См. о них ниже.

Распространение христианства среди различных классов... 335

подобные ему должны были обеспечить тамошней общине большой прирост сочленов из высших сословий.1 Игнатий в своем послании к римской общине изображает ее настолько влиятельной, что она может задержать его мученичество. Высказывать такое опасение Игнатий мог только в таком случае, если римская община располагала в своей среде богатыми и влиятельными членами, которые могли спасти его от казни при помощи подкупа и своего авторитета. Что такие лица действительно были в ней, о том свидетельствует Ерм. Он говорит о римских христианах, которые «преданы были занятиям, богатству, дружбе с язычниками и всем другим предприятиям этого века» (Зак. X, 1) и «обогатившихся и ставших славными у язычников».2 В своей книге он часто обращается к богатым членам общины и делает им тяжкие упреки.3 Об обращении знатных римлян рассказывает Иустин.4 В лице самих апостолов христианство приобрело образованных людей. Но преимущественно среди гностиков было много ученых и мыслителей первого ранга; читая сохранившиеся до нас фрагменты Валентина, невольно убеждаешься в великом духе и блестящем образовании этого мужа; то же нужно сказать о его учени-

1 Дион Кассий (LXVII, 14) говорит, что кроме Климента и Домициллы были осуждены Домицианом за «безбожие» и многие другие, склонявшиеся к иудейским обычаям: одни из них умерли, другие лишены были своих иму-ществ, Домицилла же сослана была на остров Пандатерию (ср.: LXVIII, 1: император Нерва запретил обвинения в безбожии и в следовании иудейским обычаям). Все они, без сомнения, были христианами и отчасти состоятельными. Ср. найденные в катакомбах Домициллы надписи: De Rossi. Op. cit. 1865. P. 17 ff., 33 ff., 89 ff.; 1874. P. 5 ff., 68 ff., 122 ff.; 1875. P. 5 ff. Возможно, что также сенатор и консуляр Главрион был христианином.

2 Подоб. VIII, 9. Ерм продолжает: «Впали в большую гордость, стали высоко думать о себе, оставили истину и не имели общения с праведными, но жили вместе с язычниками, и эта жизнь казалась им приятнее».

3 Подоб. I: «Зачем вы здесь покупаете поместья, строите великолепные здания и ненужные жилища?» Вид. 1,1; II, 2; III, 6; III, 9; III, 11; Запов. VIII, 3; XII, 1-2; Подоб. II, IV, VIII, 8; IX, 20; IX, 30: IX, 31.

4 Апол. II, 2.

336 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

ках Птолемее1 и Гераклеоне. Маркион был так состоятелен, что мог пожертвовать Римской церкви 200000 сестерциев.

Значительный успех в деле распространения христианства среди знатных классов падает на время императора Коммода. Евсевий на основании неизвестного источника рассказывает, что христианская проповедь захватила собой тогда все классы, так что в Риме «многие знаменитые по богатству и происхождению граждане целыми семействами и со всем родством обращались к спасению».2 В доказательство этого он приводит пример Аполлония, который во всяком случае принадлежал к высшему сословию и, вероятно, состоял даже сенатором.3 Быть может, к этому же времени относится и надпись из Ос-тии, приведенная выше,4 показывающая, что сочлены рода Анниев были христианами и, значит, можно признать за несомненный факт, что еще в конце второго столетия большая часть Помпониев умерла христианами.5 В полном согласии с указанными сейчас свидетельствами Тертуллиан6 замечает о жалобах язычников на то, что люди «всякого достоинства» (omnis dignitatis) перешли в христианство;7 сам он говорит, что эта религия наполняет «города, острова, земли, пригороды, советы, лагери, трибы, декурии, двор, сенат и форум».8

1 См. его письмо к Флоре и комментарии на св. Иоанна.

2 Евсевий. Ц. И. V, 21.

3 Мученические акты Аполлония, имеющие большую историческую ценность, недавно открыты в сирийской и греческой редакциях. См. о них, например: Klette. Texte und Unters. XV, 2 (Прим. Пер.).

4 Приведено выше в отделе об именах.

5 De Rossi. Rom. sott. II. Tab. 49-50, n. 22,27; Tab. 41; n. 48.

6 Сам Тертуллиан, прежде чем сделаться христианином, был выдающимся римским юристом (Евсевий. Ц. И. И, 4). Ничто не препятствует признать его тем юристом, цитаты из которого встречаются в Дигестах.

7 Adnat. 1, 1; ср.: Апол. 1.

8 Апол. Гл. 37; ср.: КСкапуле. 4, 5: «Столько мужей и женщин всякого звания»; «каждый узнает там сослуживцев своих; увидит, быть может, и твоего звания мужей и матрон и некоторых знатнейших (principales) лиц. друзей твоих родственников и друзей их»; «светлейшие (clarissimi) мужи и

Распространение христианства среди различных классов...

337

О том же свидетельствуют Климент и Ориген. Климент посвятил целое сочинение решению проблемы, «кто из богатых может спастись», причем сочинение имеет в виду не обращающихся богачей, а тех, которые уже стали христианами.1 От св. Киприана мы слышим то же самое.2 И если ранее, когда христиане не занимали никаких должностей и не присутствовали в городских собраниях, можно было обвинять их «в непроизводительности в занятиях», в «презрительной бездеятельности», то с середины III в. эти упреки прекратились.3 Для находившихся в больших Церквах многочисленных христиан, принадлежавших по своему рождению и состоянию к наилучшему обществу, гонения, начавшиеся с середины III в., представляли собой двойное испытание, так как они и теряли многое. Это признают Киприан4 и Евсевий.5 Должностной класс также был проникнут ими. Уже

святейшие женщины». Что немалое число философов сделалось уже христианами, об этом свидетельствует Климент Александрийский (Стром. VI, 18,167). В качестве знамения времени можно отметить и тот факт, что правитель Аравии просил египетского префекта прислать ему Оригена для собеседования (Евсевий. Ц. И. VI, 19). Ср. введение к псевдо-Иустиновой «Речи к эллинам» в сирийском переводе. Здесь автором сочинения обозначается Амвросий, высший правитель Греции, сделавшийся христианином. Далее говорится, что «сосенаторы» заявили протест против него.

1 См. гл. 2. «Педагог» также дает видеть, что община, к какой направлено это наставление, включала в себя многих образованных людей.

2 См. прим. 1 на следующей странице.

3 Ориген. Против Цельса. III, 9: «Теперь же, когда вследствие множества приходящих к Логосу и некоторые из знатных лиц, и женщины, живущие в роскоши и благородные, следуют учению Логоса, кто осмелится сказать, что благодаря пустому тщеславию некоторые приобретаются христианским учением?»

4 Но в сочинении «О падших» он рисует ужасную картину всецелого омир-щения богатых христиан.

5 Евсевий. Ц. И. VIII, 9: «Особенно удивительны были те, которые, прославившись богатством, благородством, достоинством, красноречием и философией, всему этому предпочли истинное благочестие и веру». Еще при начале

22 Зак. 3992

338 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

«Октавий» Минуция Феликса вводит нас в их среду, и второй рескрипт Валериана против христиан 258 г. имеет в виду кроме клириков высшие сословия и придворные чины.1 Этот рескрипт сильнее, чем все прочие отдельные места,2 показывает, как широко было распространено христианство в высших классах. Отсюда происходили такие епископы, как св. Киприан, св. Дионисий Александрийский, Анатолий и Павел Самосатский. Дионисий среди жертв, какие он принес за свое христианство во время Дециева гонения, перечисляет: «судейские приговоры, описания имения, изгнания, расхищения, отречения от гражданских достоинств, презрения к мирской славе, невнимания к похвалам проконсулов и сенаторов». Анатолий действовал в Александрии как государственный человек и состоял председателем тамошнего городского совета.3

Дециева преследования в Александрии было много знатных и должностных христиан, см.: Евсевий. 41,11: «Многие из людей знатнейших от страха сами спешили выслушать определение, другие, несшие общественные должности, были призываемы к тому необходимостью (в гонение Валериана)».

1 Св. Киприан. Письмо 65-е: «У сенаторов, почетных людей и всадников римских сверх лишения достоинств отбирать еще имущества, и если они и после этого останутся непоколебимыми в христианстве, отсекать им головы; благородных женщин, по лишении имущества, ссылать в ссылку, у придворных же, которые или прежде исповедали, или теперь исповедуют Христа, описывать имущество и... ссылать в оковах в кесаревы имения».

2 Рассказав о мученичестве Мариана, Евсевий продолжает (VII, 16): «При этом случае упоминается об... Астерии, римском сенаторе, человеке, возлюбленном царями и по благородному происхождению и богатству известного всем. Присутствуя тогда при кончине мученика, Астирий, одетый в драгоценную одежду, взял на плечо тело, понес его, одел весьма богато и предал приличному погребению» {Прим. Пер.).

3 Евсевий. Ц. И. VII, 32. См. о нем: Anz. d. k. Wiener Akad. Phil.-hist. Klasse. 1901. № VII, 2. Также и другой христианин, Евсевий, впоследствии епископ Лаодикии, играл в Александрии политическую роль {Евсевий. Ц. И. VII, 32). О Филеасе, епископе Тмуитском, Евсевий замечает: «Человек, приобретший в своем Отечестве знаменитость общественными связями, должностями и сведениями по философии» (VIII, 9).

Распространение христианства среди различных классов... 339

Положение дела ко времени Диоклетиана хорошо охарактеризовано Евсевием в его известии: «Государь поручал управление провинциями (ток; tcov sGvcdv щерсмас;) и освобождал их от приношения жертв». К сожалению, Евсевий не сообщает, какими провинциями управляли христианские начальники, равно как замалчивает и имя того города, все жители которого, включая и должностных лиц, были христианами.1 Он называет только двух лиц, занимавших высокие должности: Филорома в Александрии2 и известного Адавкта.3

Таким образом, мы видим, что христианская религия еще ранее Константина Великого была втянута в государственное управление, как она овладела и наукой, благодаря Клименту и Оригену. Косвенно свидетельствует об этом Порфирий, и Арнобий пишет о христианах (II, 5): «Одаренные столь великими талантами ораторы, грамматики, риторы, юридические советники и медики, расследовавшие даже тайны философии, ищут занятий учителя».

1 Факт замечательный: «Все жители города поголовно, сам градоправитель и военачальник, со всеми должностными людьми и народом были христианами». Войска, явившиеся сюда, чтобы принудить жителей к почитанию богов, не нашли другого исхода, как только сжечь его со всем народонаселением. См.: Евсевий. Ц. И. VIII, 11.

2 Евсевий. Ц. И. VIII, 9: «Таков был Филором, на котором лежала немаловажная должность управляющего царским хозяйством в Александрии и который, по своему сану и римскому достоинству, каждый день являлся в судилище в сопровождении вооруженных телохранителей».

3 Евсевий. Ц. И. VIII, 11: «При этом случае (сожжении фригийского города) некто посторонний, имевший достоинство римского гражданина, по имени Адавкт из знатной фамилии Италии, человек, прошедший все степени чести при царском дворе, и наконец, беспорочно проходивший должности государственного счетчика, называемого у них рауютратг^ ика0оАжотг|<;». Доримедонт был членом городского совета в Синнаде (см.: Acta Dorym.). Датив в актах Сатурнина и Датива (в Африке) называется сенатором (Ruinart. Op. cit. P. 417).

Распространение христианства в придворных кружках в первые века*

В качестве введения к этому отделу мы предпошлем краткое указание на иудеев при императорском дворе.1 Они находились уже при дворе Августа. Надписи учат нас, что они были там даже многочисленны и владели своими синагогами.2 Имена, встречающиеся на подписях, такие как Флавия Антонина, Аврелия, Фаустина — из женских, и Аврелий, Клавдий, Юлиан — из мужских, рождают догадку, что некоторые из них были рабами и вольноотпущенниками или их потомками.3 Они пользовались здесь также и большим влиянием. При

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. I. Ч. И. № 17. С. 259-268.

1 Ср.: Eugestrom. От Iudarne i Rom undre aldre tider och deras katakom-ber. Upsala, 1876.

2 iDvaycoyri Аиуооотг|01со. Cig. 9902-9903; ср.: Fiorelli. Catalogo del Mu-seo. Nazionale. Inscr. Lat. 1956, 1960; Orelli, 3222 = Garucci. Dissert. II, 162, 12; Eugestrom. Op. cit. № 3-4. S. 31. lovaycoyn Aypoixn. Cig. 9907. Eugestrom. Op. cit. № 2. S. 31. В последнем случае, вероятно, имеется в виду Агриппа, друг Августа. О других иудейских синагогах в Риме см. в книге Eugestrom'а.

3 Eugestrom: Флавия Антонина, № 3; Квинт Клавдий Синезий, № 8; Ан-ниан, сын Юлиана, № 9; Юлиан, сын Юлиана, № 10; Люцина, № 16; Люцил-ла, № 44; Александр, сын Александра, № 18; Валерий, муж Лукреции Фаус-тины, № 19; Гай, № 24; Юлия, № 27; Александр, № 34; Аврелия Камерина, № 35; Аврелий Иосиф, супруг Аврелии Авгурии, № 36; Элия Александрия, дочь Элия Септима, № 36; Флавия Дашива, № 38; Марцелла, № 41.

Распространение христианства в придворных кружках.

341

помощи иудея Алитура, придворного начальника игр, пользовавшегося большой благосклонностью Нерона, Иосиф Флавий добился аудиенции у императрицы Поппеи в Путеоле и достиг с ее помощью освобождения нескольких иудейских священников.1 Да и сама императрица, по-видимому, принадлежала к числу иудейских прозелиток.2 Что иудеи, по всей вероятности, были главными виновниками нероновского преследования христиан, об этом мы уже говорили. Самаритянин Фалл, вольноотпущенник Тиберия, мог одолжить царю Ироду Агриппе миллион динариев.3 До великой войны между палестинскими иудеями и императорским двором продолжались постоянные и многочисленные связи. Позднее, в течение двух столетий, эти связи становились реже и затем совсем уничтожились. Для положения христиан при императорском дворе ни тогда, ни позднее они не имели никакого прямого значения.

Легенды и выдумки окружают собой первоначальные отношения между императорским двором и первыми христианами. Апостолы Петр и Павел должны были стоять перед Нероном,4 Домициан лично

1 Ioseph. Vita. 3.

2 Ioseph. Antiq. XX, 8, 11.

3 Ibid. XVIII, 6, 4; о придворных интригах иудейских рабынь Ливии и Акме см.: Antiq. XVII, 5, 7 sq., Bell. Iud. 1,32,6 sq.

4 Так говорят Acta Petri et Pauli (Renan. Antichrist, deuts. Ubers. S. 9); ср. особенно S. 31, 36 sq., 84. Рассказ варьируется у многих писателей — см. псевдо-Климентову литературу, которая в предлежащем нам виде относится к началу IV в., — ив шестом столетии получила свою окончательную обработку в актах псевдо-Лина и актах Нерея и Ахиллея. В первой книге псевдо-Лина Нерон упомянут только между прочим, но многие знатные женщины были обращены: четыре конкубины префекта Агриппы (Аг-риппа, Евхария, Евфимия, Дионис), а также и Ксантиппа, супруга Альбина, «любезнейшего цезарю». По второй книге псевдо-Лина проповедь действует гораздо шире: «Наблюдалось (fiebat) большое стечение верующих в Господа Иисуса Христа от дома цезаря к Павлу... но и наставник императора (Сенека) был связан с ним дружбой, видя в нем божественную мудрость». Один учитель цезаря предложил ему послания Павла, и многие из ближай-

342 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

осудил ап. Иоанна. Десятки придворных лиц сделались христианами. Но все эти рассказы вызывают малое доверие к себе. Быть может, большего внимания заслуживает известие Тертуллиана о Тиберии,1 но и здесь, очевидно, мы встречаемся с позднейшим изобретением.

Послание ап. Павла к Филиппийцам заканчивается такими словами: «Приветствуют вас все святые, а наипаче из кесарева дома» (IV, 22). Значит, в римской христианской общине существовала особая придворная группа членов, и эта группа или уже ранее стояла в

шего круга цезаря последовали апостолу: мальчик, прежде служивший для любовных утех цезаря, Патрокл, сделался христианином. Варнава, Юстус, Арион Каппадокс, Фестус Галата, христианский слуга Нерона, знатная дама Плавтила, стоявшая в дружеских отношениях к Павлу. Часть двора Нерона представляется, таким образом, христианской. У псевдо-Лина и еще более в актах Нерея и Ахиллея, которые лучше назвать актами Домициллы, использованы имена древних христиан II и III вв. (римские и другие), но все изображаемые там отношения их к императорскому двору вставлены позднее, так как древние мартирологи ничего о том не знают (ср.: Achelis. Texte und Unters. Bd. XI. Heft. 2). Фантазия была возбуждена благодаря историческому факту, что Климент и Домицилла были родственниками цезаря и начали свою работу, насколько мы знаем, с конца II в. С этого времени все родственники царской фамилии мало-помалу вносятся в акты (ср. также Acta Barnabae auctore Marco. Cap. 23: «Уевуссей, родственник Нерона»). Даже супруга Нерона, Ливия, обращается в христианство. Возможно, однако, что некоторые названные в древнейших актах Павла (Vercell) римские христиане являются историческими личностями. В гл. 3 значится: «Дионисий и Валв из Азии, римские всадники, знаменитые мужи, и сенатор по имени Димитрий, близкий Павлу... также из дома кесаря Клеобий, Ифит Лисимах и Аристей и две матроны, Береника и Фи-лострата с пресвитером Нарциссом»; гл. 8: «Маркелл-сенатор».

1 Тертуллиан (Апол. Гл. 5), а на основании его и Евсевий (Ц. И. II, 2) сообщают, будто бы император Тиберий, получив донесение из Палестины о возникшем там учении, предложил сенату принять Христа в число римских богов. Действительно, право признавать кого-либо богом в Риме принадлежало сенату, но самый факт, рассказываемый Тертуллианом, не заслуживает никакого вероятия {Прим. Пер.).

Распространение христианства в придворных кружках.

343

сношениях с филиппийской общиной, или эти сношения начались только теперь при посредстве посланника общины — Епафродита.1

Несколькими годами ранее послания в Филиппы было написано Послание к Римлянам. В ряду многочисленных приветствий 16-й главы Павел сопоставляет две группы: христиан в доме Аристовула и христиан в доме Нарцисса (ст. 10-11). Нам известно, что в правление императора Клавдия никто не был столь могущественным в Риме, не стоял так близко к императору, как Нарцисс, и что Аристовул, внук Ирода Великого, жил в то время в столице и пользовался доверием Клавдия как его ближайший друг. Вероятно поэтому и ап. Павел имеет в виду этих обоих лиц, или, точнее, служащих у них.2

В заключении послания римской общины в Коринф (так называемое Первое послание Климента) около 95 или 96 г. римские христиане заявляют, что они поручили доставить послание двум мужам, отличавшимся беспорочным поведением от юности до старческого возраста; значит, посланцы по крайней мере в течение 50-ти лет были христианами. Один из них назывался Клавдий Ефеб, другой — Вале-

1 Филиппы были почти латинским (римским) городом и были в постоянном, живом общении с Римом (ср.: Деян. 16, 21).

2 Нарцисс умер в 54 или 55 г. Послание к Римлянам, по моему мнению, написано в 53-54 гг. (большинство исследователей отмечает его годами 4-5 позднее). О Нарциссе, вольноотпущеннике и личном секретаре Клавдия, см.: Prosopog. II. Р. 397; Ligthfoot. Philyp. 3 Aufl. P. 173: как это бывало обычно, весь дом Нарцисса, вероятно, попал в руки императора и при этом удержал имя Нарцисса. Один член этого дома ясно упомянут в соответствующей надписи: TI. CLAVDIO. SP. F. NARCISSIANO (Murat. Р. 1150.4). Ср. еще: Herschfeld. Beitragen zur alten Geschichte. Bd. 2. H. 2. S. 294: «Сделавши императорским rcpoiepov NapKiooou ooaia (прежнее имение Нар-кисса, см.: Wilcken. Ostraca. I. S. 392 f.), справедливо относится к тайному секретарю Клавдия». Упомянутые в Послании кФилиппийцам христиане из дома цезаря могли быть, следовательно, нарциссианами Послания к Римлянам. Аристовул, по Иосифу (Antiq. XX, 12), во всяком случае был жив еще в 45 г., год его смерти неизвестен. Также и люди его могли быть взяты к царскому двору (Lightfoot. Loc. cit).

344 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

рий Витон. Справедливо думает Лайтфут, что они принадлежали к числу служивших при дворе, потому что супруга Клавдия Мелалина была из рода Валериев. Они, вероятно, посылали свое приветствие филиппийцам, когда ап. Павел писал туда послание.1

Несомненно, христианами были консул Тит Флавий Климент и его супруга Домицилла, близкая родственница имп. Домициана, и, как христиане,2 они были наказаны в 95-96 гг. Предназначенные Домици-

1 Мы оставляем в стороне известный вопрос об отношениях Сенеки к ап. Павлу и подложной переписке между ними. Факт, что позднейшие члены дома Анниев были христианами, ничего не доказывает. Неосновательно также считается христианкой и любимая невольница Нерона Акте. Правда, в кругу ее встречаются лица, носившие имена из Нового Завета (Онисим, Стефан, Феба, Крескент, Артема), но отсюда еще ничего не следует. Напротив, следует вспомнить, что в древних актах Павла (= акты Феклы), разукрашенных позднейшей фантазией, упоминается царица Трифена в малоазийской Антиохии, принявшая к себе Феклу как дочь. Она называется родственницей императора, и это верно; Трифена, супруга малоазий-ского царя Полемона (середина I в.), находилась в родстве с императором Клавдием (Gretschmid. Rhein. Mus. 1864. S. 176).

2 «Как христиане» — это выражение требует ограничения. Свидетельство Евсевия (Ц. И. III, 17.88) и новейшие исследования катакомб, установившие два факта: что жена Климента Домицилла была собственницей имения, на котором расположены древнейшие христианские усыпальницы в Риме, и что семья Главриана, пострадавшего вместе с Климентом, похоронена в крипте, группирующейся около гробниц мучеников, дают право предполагать, что Климент, Домицилла и Главриан были действительно христианами, хотя они были обвинены и наказаны не за христианство. По Светонию, Климент был привлечен к суду по самому ничтожному подозрению (ex tennissima suspicione), за то, что относился небрежно к своей должности. Дион Кассий сообщает, что виной Климента и пострадавших вместе с ним было безбожие (абватт]<; или sacrilegium), состоящее в у гонении к иудейским обычаям. В эпоху Домициана римское правительство еще не умело отличать христианство от иудейства, и обвинение в христианстве само собой понималось как обвинение в уклонении к иудейским обрядам. Для Климента как лица высшего сословия иудейство было запретным

Распространение христианства в придворных кружках.

345

аном наследники трона, сыновья Климента, были воспитаны христианской матерью. Одновременный им римский пресвитер, а затем и епископ Климент, по всей вероятности, не тождествен с консулом, но все же мог принадлежать к придворному служебному кругу.

В «Пастыре» Ермы не встречается ясных известий о придворных христианах. Император Адриан, этот «страстный любитель всяких редкостей», мог ознакомиться с христианством из судебных дознаний, но его письмо к Севериану, скорее всего, искажено,1 и известие, что он хотел строить храмы Христу, недостоверно.2 Его вольноотпущенник Флегонт, составивший всемирную хронику, в которой, быть может, сотрудничал ему сам Адриан, упоминает, но очень поверхностно, о жизни Христа и Его чудесах и смешивает Христа с Петром.3

В процессе Иустина Философа, в первые годы Марка Аврелия, выступает в качестве сообвиняемого его ученик по имени Евелпист;

плодом, и таким образом, Климент, будучи христианином, подвергся казни не как сакрилег во имя христианства, но как сакрилег во имя иудейства {Прим. Пер.).

1 Письмо это любопытно: оно написано из Александрии в 131 г.: «Теперь я познакомился с Египтом, который вы так расхваливаете; я нашел людей тщеславными, непостоянными и неверными. Те, которые поклоняются Серапису, на самом деле христиане; также те, которые называют себя епископами Христа, поклоняются Серапису. Нет здесь такого начальника синагоги, самарянина или христианского епископа, который не был бы астрологом, гадателем или заклинателем. Самого Тивериадского патриарха (глава иудейства после разрушения Иерусалима), когда он приходит в Египет, одни тянут на поклонение Серапису, другие — на поклонение Христу, но здесь есть один бог (= деньги), которому одинаково служат иудеи, христиане и язычники» {Прим. Пер).

2 Ввиду определенного свидетельства Лампридия (Alexander. 43: «Существуют и до сего дня»), существование так называемых «Адриановских храмов» несомненно. Они обращали на себя внимание отсутствием всяких изображений богов. У позднейших христиан, недоумевавших о назначении этих храмов, они и вызвали легенду, что Адриан хотел их посвятить Христу {Прим. Пер.).

3 Ориген. Против Цельса. И, 14

346 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

он называет себя царским рабом.1 Следовательно, христианство среди придворных служащих еще продолжало существовать. Быть может, этому же времени принадлежит и насмешливое изображение Распятого, найденное в Палатине. Оно также свидетельствует, что среди императорской прислуги значились христиане.

В правление Коммода мы слышим о христианине Карпофоре «из дома императорского», раб которого Каллист впоследствии стал Римским епископом, а Ириней пишет: «И верующие, находящиеся при царском дворе, не пользуются ли из имущества кесаря припасами, и каждый из них по своей возможности не доставляет ли неимущим?»2 Значит, при дворе императора жила целая группа христиан, находившихся притом в хорошем положении. В течение многих лет могущественным лицом при дворе была Марция, конкубина императора («боголюбезная подруга», как выражается Ипполит);3 тогдашний

1 Acta Iustini. 4.

2 Ириней. Против ересей. IV, 30, 1.

3 Hippol. Phil. XI, 12. Марция Аврелия Цейлония принадлежала к выдающимся женщинам своего времени. Она была дочерью Аврелия Сабиа-на, вольноотпущенника Марка Аврелия и его соправителя Люция, и своим именем напоминала того и другого, так как Люций по происхождению был цейлонец. Отец ее обладал солидным имуществом; на свои средства он восстановил в своем родном городе Анагнии бани; Марция закончила их и посвятила городу, за что граждане воздвигли обоим статуи. Сначала она была конкубиной Квадрата, племянника Марка, но когда Квадрат был казнен за измену, весь дом его с Марцией и имуществом перешел к Коммоду, вступившему на престол в 180 г., и Марция сделалась конкубиной Ком-мода. Скоро прекрасная женщина овладела императором: «Она была всемогуща у цезаря», — говорит Дион Кассий; на монетах она изображается, рядом с Коммодом в костюме амазонки; ее положение при дворе почти ничем не отличалось от законной супруги, в надписи в Анагнии она обозначается как femina stolata, как матрона. Марция была христианкой и своим влиянием на императора пользовалась для того, чтобы улучшить положение христиан в Империи. Ее воздействию на Коммода христиане прежде всего были обязаны тем, что преследование, начавшееся при Марке Аврелии,

Распространение христианства в придворных кружках.

347

Римский епископ Виктор при посредстве ее выпросил у императора дозволение освободить римских христиан, сосланных в предшествовавшее царствование (Марка Аврелия) на рудокопни в Сардинию.

0 времени Септимия Севера Тертуллиан1 свидетельствует, что и тогда также в царских палатах находились христиане. К Скапуле он пишет:2 «Сам Север, отец Антонинов, должен был помнить о христианах, так как он христианина Прокла, называвшегося Торнационом, исцелившего его некогда маслом, призвал к себе и поселил во дворце до конца жизни... будучи знаком со знатными женщинами и знатными мужами этой секты, Север не только не оскорблял их, но взял их под свою защиту и открыто препятствовал народу, свирепствовавшему против нас».3 Также и его сын, Каракалла, был хорошо знаком с христианами.4 Тертуллиан называет его даже «с колыбели воспитанным христианином».5 При нем в 217 г. умер императорский обер-камергер Процен. Что он скончался христианином, об этом свидетельствует надпись, посвященная ему его рабом.6 Начиная с третьего столетия, придворные должности получали все более важное значение.7 Первоначально придворные и государственные должности были

уже в первые годы правления Коммода ослабело и затем совсем прекратилось. Ничто не говорит за то, чтобы Марция предпринимала какую-либо попытку совершенно узаконить христианство в Империи, но ее авторитет при дворе и влияние на императора, хорошо всем известное, располагало городских и областных правителей так, что они считали за лучшее воздерживаться от процессов против христиан {Прим. Пер.).

1 Апол. Гл. 37.

2 К Скапуле. Гл. 4.

3 Тертуллиан в «De corona» (12), по-видимому, намекает, что христиане служили и в императорской лейб-гвардии.

4 «Optime noverat» (прекрасно знал), — выражается о нем Тертуллиан.

5 В актах Харалампа (Bolland. 10 февр. Р 382) сестра Севера названа христианкой.

6 Inscr. Christ. I, № 5. P. 9.

7 Но уже и в первом столетии некоторые императорские вольноотпущенники приобретали сильнейшее влияние на государственные дела.

348 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

строго отграничены. В то время как последние обыкновенно занимались свободными лицами всаднического и сенаторского ранга, придворные и хозяйственные должности замещались императорскими вольноотпущенниками и рабами. Но постепенно всадники стали переходить на придворные должности, вольноотпущенники же и рабы, наоборот, возводились в знатное достоинство и принимались на высшую государственную службу. Обыкновенно, однако, бывало так, что императорские вольноотпущенники, caesariani, занимавшие придворные должности, были самыми влиятельнейшими людьми. Таким образом, христианин, если он пользовался доверием монарха, мог сделаться очень важным человеком в государстве.

Сирийские придворные дамы были дружественно расположены к христианству. О Юлии Маммее известно, что она призывала Оригена в Антиохию для беседы, и Ипполит посвятил ей особое сочинение.1 Поэтому Орозий называет ее христианкой.2 Двор ее сына, императора Александра, наполнен был христианами.3 Сам же он был настолько благосклонен к христианам, что они после смерти причислили его к своим единоверцам. Отзывы о нем показывают, что он, «сирийский архисинагог» ,4 действительно занимался христианскими делами.5

1 Евсевий. Ц. И. VI, 21: «Слава Оригена, разнесшаяся повсюду, дошла и до слуха матери императора, по имени Маммеи, женщины благочестивейшей... она сильно желала посмотреть на этого мужа и послушать его учение о предметах божественных». — Об Ипполите и Маммее см.: Наг-nackAd. Lit.-g. I, 605 ff. Кто была Северина, названная на статуе Ипполита, неизвестно, но можно вспомнить о Северине, супруге Гелиогабала.

2 VII, 18.

3 Евсевий. Ц. И. VI, 28: «Двор Александра большей частью состоял из верных».

4 Lamprid. Alex. 28.

5 Александр Север на своем домашнем алтаре наряду с бюстами Орфея и Моисея имел изображение Христа. Биограф его передает, что он в особенности любил повторять общее иудейской и христианской религии изречение: «Чего не желаешь себе, того не делай другим». Этот девиз он приказал

Распространение христианства в придворных кружках.

349

При Филиппе Аравитянине христиане продолжали оставаться в том же положении. Филипп также считался тайным христианином.1 Оглядываясь на это время, св. Киприан разражается гневом: «Многие епископы, презрев божественное управление (procuratio), сделались управителями (procuratores) смертных царей».2 Значит, не только христианские миряне, но и епископы домогались влиятельных и доходных придворных должностей.3

выставить на фронтоне многих общественных зданий. Его благосклонность к христианам была так велика, что он рекомендовал римлянам избирать христиан на общественные должности как людей более достойных. Когда в его царствование в Риме поднялся спор между христианами и представителями общественных харчевен о праве владеть каким-то участком земли, он решил спор в пользу христиан, сказав, что пусть это место лучше служит для почитания Бога, чем для продажи питья {Прим. Пер.).

1 Евсевий. Ц. И. VI, 34. Евсевий рассказывает легенду, ходившую среди христиан, о Филиппе. Говорят, что Филипп однажды захотел вместе с народом участвовать в молитвословиях Церкви во время последнего пасхального всенощного бдения, но не прежде был допущен к этому тогдашним предстоятелем, как после исповеди и присоединения к числу грешников, стоявших в отделении кающихся. Не сделав этого, он не мог быть принят епископом по причине множества своих грехов. Впрочем, император, говорят, охотно послушался... Как ни благосклонно, по этой легенде, относился к христианам Филипп, он все же далек был от того, чтобы самому сделаться христианином, да еще встать в ряды кающихся.

2 О падших. Гл. 6.

3 Между императорскими придворными должностными лицами и находящимися в императорских имениях в провинции происходил постоянный обмен. О земельных владениях римских императоров в первые три века см. исследование HirschfelcTa в «Beitragen zur alten Geschichte» (Bd. 2. H. 1. S. 45; H. 2. S. 284 ff.). «Несравненно значительнее, чем в Италии, — говорит Hirscheld, — были царские поместья в провинциях. В этом отношении особенно выдавался Египет, где Август, как наследник египетских царей, завладел всеми их имениями (S. 292).. .среди всех провинций Империи нельзя указать ни одной, которая вмещала в себе столь необъятные императорские владения, как Африка (S. 295)».

350 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Максим Фракийский, Деций и Валериан очистили двор от христиан. Впрочем, в начале царствования последнего они снова наполнили собой дворец: «Ни один из предшествовавших государей, не исключая и тех, которые явно назывались христианами, не был к ним столь благосклонен и снисходителен, сколь милостиво и ласково принимал их вначале Валериан; весь дом его наполнен был людьми благочестивыми и стал Церковью Божией».1 Но к концу царствования все изменилось. Во втором рескрипте против христиан 258 г. относительно «цезариан» повелевается: цезариане, кто из них прежде исповедовал христианство и теперь окажется таким, лишаются имущества и в узах отправляются в императорские имения.2

Преследование было кратковременно. Но уже при его сыне Гал-лиене христиане опять проникли во дворец и достигли здесь такого влиятельного положения,3 что при Диоклетиане его жена и дочь стали христианками и двор в Никомидии в большей своей части состоял из христиан.4 Первый рескрипт Диоклетиана и направлялся главным

1 Дионисий Александрийский у Евсев. Ц. И. VII, 10.

2 Св. Киприан Карфагенский. Письмо 66-е.

3 Мы слышим, напр., об антиохийском пресвитере Дорофее, занимавшем должность директора императорской пурпуровой фабрики в Тире (Евсевий. Ц. И. VII, 32). Мимоходом Евсевий замечает о христианине-сенаторе Астерии, что он пользовался большим уважением у императоров (VII, 16).

4 Евсевий. Ц. И. VIII, 1: «Доказательством того (торжества и силы христианства в первые 20 лет царствования Диоклетиана) может служить благосклонность к нам державных лиц, которые поручали нашим управление народом... и избавляли их совесть от жертвоприношений. А что сказать о царских придворных? О начальствующих над всеми правителях? Домашним, женам, детям и слугам они попускали открыто и свободно следовать божественному слову и христианской жизни, едва не дозволяли им хвалиться дерзновением в вере и считали их достойными любви больше, чем прочих сослужителей. Таков был Дорофей, за свою глубокую преданность и верность отличенный ими предпочтительно перед лицами, занимавшими самые высокие правительственные должности. Таков славный Горго-ний и другие, удостоившиеся подобной чести» {Прим. Пер.).

Распространение христианства в придворных кружках.

351

образом1 против придворных христиан.2 Евсевий свидетельствует, что и при дворе Констанция Хлора жило много христиан,3 то же наблюдалось и у Лициния.4

Эти эскизы, совсем не претендующие на полноту, достаточны для того, чтобы видеть, как христиане еще с ранней поры проникли ко двору и долгое время здесь составляли значительную его часть.

1 Евсевий. Там же; ср.: Лактанций. О смерти гонителей. Гл. 15.

2 Письмо Феоны, рассказывающее о христианском библиотекаре Диоклетиана, по моему мнению, подложно.

3 Евсевий. Жизнь Константина. I, 16.

4 Иероним. Хроника, г. 2337: Лициний прогнал христиан из своего дзорца.

Распространение христианства среди военного сословия*

Военная служба представляется еще более несовместимой с христианством, чем высокое придворное положение. Воин обязывался не только не проливать крови, как и всякое другое должностное лицо из христиан, т. е. посредством осуждения на смерть, но он чаще, чем всякий другой, оказывался в таком положении, когда ему трудно было обойтись без всякого соприкосновения с идолопоклонством.1 Религией лагеря христианство поэтому никогда не было, и мысль о том, что оно распространялось особенно среди солдат, должна быть оставлена. Несмотря на это, еще во II в., и именно в легионах, стоявших на востоке, встречались христиане, а вместе с возрастанием христианства увеличивалось и число христиан в войске. Ригористы старались показать несовместимость христианской религии с военной службой и требовали, чтобы христианские солдаты или оставили службу, или терпели мученичество. Они радовались каждому случаю, когда воин, побуждаемый христианской совестью, намеренно восставал против военной дисциплины и был изгоняем. Подобные случаи были редки. Христианские солдаты считали позволенным уважать на службе принятые порядки и церемонии, и Церковь, опираясь на Лк. 3, 142 и на

* Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. I. Ч. II. № 20. С. 443-451.

1 Военные знамена считались уже священным предметом (sacra).

2 «Спрашивали его (Иоанна Крестителя) воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованием».

Распространение христианства среди военного сословия 353

пример сотников в Капернауме, Кесарии и при кресте, уже в начале III в. закрывала глаза, и большая часть христиан осуждала воина, если он посредством христианского фрондирования поставит в опасность своего сослуживца.1 Ригористы со своими запрещениями едва ли чего-нибудь тут достигли. Все же христианский солдат, если он так или иначе мирился со служебными предписаниями, находился в более опасном положении, чем обыкновенный христианин. Его принадлежность к запрещенной секте в каждый момент могла подать повод к краткому процессу или когда ему предлагали выполнить такое действие, какое запрещала сама свободная совесть. Мученичества воинов поэтому должны были происходить сравнительно чаще, чем мученичества простых христиан, во всяком случае, они встречаются в такое время, когда о мученичестве простых христиан не было еще ничего известно. До Диоклетиана христианские солдаты не могли быть очень многочисленными в войске; иначе последовали бы особые запрещения. Впервые они обратили на себя внимание Диоклетиана. Великое преследование обрушилось прежде всего на солдат. Также и Лищший издал против них особый закон. Наоборот, официальная толерантность и преобладание христианской религии начались тем, что крест был поставлен на знамени воина.

Вместе с этим вкратце исчерпана и тема «христианин и воин». Нам остается только присоединить важнейший материал, относящийся к ней.

Во 2 Послании к Тимофею (2,3 сл.) и 2 Послании Климента (гл. 37) организация военного сословия без всяких оговорок признается как пример для христиан.2 Древнейшие свидетельства о том, что христиане находились в одном легионе и притом были многочисленны, дает со-врменное известие о чудесном дожде при Марке Аврелии.3 Здесь дело

1 Т. е. в том случае, если вся христианская община была на месте.

2 Среди упреков, какие делает Евсевий Максенцию, фигурирует между прочим такой, что Максенций ослабил свое войско (Ц. И. VIII, 14). Евсевий рекомендует себя здесь как вполне лояльного гражданина.

3 Евсевий, ссылаясь на свидетельства Аполлинария и Тертуллиана, рассказывает об этом событии так: «Марк Аврелий, готовясь вступить в сражение с германцами и сарматами, находился в крайнем затруднении, так как

23 Зак. 3992

354 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

касается 12-го мелитинского легиона, и то, что именно в этом легионе христиане составляли значительный процент, не удивительно, потому что он набирался из местностей, где христиане были особенно многочисленны.1 Ни один христианин ни тогда, ни позднее не подверг порицанию этих христианских солдат за их службу в войске. Климент Александрийский ясно предполагает соединимость военной службы с христианским исповеданием.2 Самым строгим ригористом, объявлявшим военную службу несогласной с христианством, был Тертуллиан;3 однако он сам не только свидетельствует, что в его время в войске встречались христиане, но и достаточно политичен для того, чтобы с внутренним удовлетворением воспользоваться этим фактом в защите христиан перед Скапулой, так как и он между всеми другими опровергает обычный упрек христианам в бездеятельном отшельничестве, по подобию гимнософистов.4 Несоединимость высших обязанностей с

войско его мучилось от жажды. Но воины так называемого мелитинского легиона... стоя перед неприятелем в строю, преклонили колени на землю... и обратились к Богу с прошением. Как ни удивительно показалось неприятелю такое зрелище, но за ним тотчас последовало еще более удивительное. Это — молния, обратившая в бегство и истреблявшая врагов, и дождь, испрошенный силой молитвы к Богу и ожививший войско, которое едва не погибло от жажды» (Ц. И. V, 5) {Прим. Пер.).

1 Легион и впоследствии имел в своем составе христиан {Евсев. Ц. И. V, 5; Greg. Nyss. Orat. II in XL martyras. Opp. Paris, 1638. Т. III. 505 sq.): 40 мучеников принадлежат к этому легиону. Ср. мою статью о чуде дождя в Sitzungs-bericht. d. Kaiser Preus. Akad. d. Wiss. 18. S. 835 fg.

2 Protrept. X, 100, ср.: Paedag. II, 11,117; II, 12,123; III, 12,91.

3 Ср.: Татиан. Речь. Гл. 10: «Отказываюсь от военачальства» (тг^сгсра-Triyiav) — относится к должность претора. Татиан был противником военной службы.

4 Апол. Гл. 37: «Мы наполняем все ваше... ваши лагери»: Гл. 42: «Мы не брамины и не индийские гимнософисты... воюем с вами!» Христиане в войске в Ламбезе, см.: К Скапуле. Гл. 4. Но он скрывает здесь свое собственное мнение. Оно изложено в сочинениях «Об идолопоклонстве» (гл. 19) и в «De corona militis» (ср.: De pallio. 5 и De ressur. 16).

Распространение христианства среди военного сословия 355

христианскими правилами для Тертуллиана особенно ясна потому, что с ними необходимо связываются судебные функции, но и простой солдат не может быть христианином, так как нельзя одновременно служить двум господам и в двух лагерях — в лагере Христа и в лагере диа-вола. Кроме того, Христос повелел Петру вложить свой меч в ножны, этим обезоружив каждого христианина: ссылка на воинов, приходивших к Иоанну, и на сотника Капернаумского ничего не доказывает.1 С радостью приветствовал Тертуллиан воина, который бросил военный венок и был осужден на смерть. Особое сочинение он посвятил памяти об этом случае — ясный знак, что он был исключительным событием и что христиане, служившие в войске, без всякого сомнения, носили венки.2

Ригористом был и Ориген; на требование Цельса, что христиане путем военной службы должны помогать императору,3 он отвечает указанием на то, что христиане эту помощь оказывают в своих молитвах; требовать от них военной службы столь же неосновательно, как

1 Об идолопоклонстве. Гл. 19.

2 Из с;амого обсуждения вопроса видно, что христианские кружки в Карфагене много об этом говорили (гл. 1): «Вспыльчивый, разъяренный, страстно желающий смерти»,—называет он воинов; «стараются подвергнуть опасности столь благой и долгий мир... где мы запрещаем надевать венки? » В 11 -й главе Тертуллиан с еще большей резкостью, чем в сочинении «Об идолопоклонстве», раскрывает несовместимость христианского звания с военной службой. Здесь он обсуждает вопрос, что должен делать воин, рассматривая свое солдатское положение с точки зрения веры. Один момент кажется, что в таком случае он должен оставаться воином (Лк. 3, \А,-Мф. 8,10; Деян. 10,1 сл.). — Возможность, что он примет все меры к избежанию противного христианству, предлежит открытой. Тертуллиан рекомендует только два выхода: или оставить службу, или претерпеть мученичество.

3 Из этого передаваемого Цельсом упрека по адресу христиан видно, что они часто уклонялись от военной службы. Но действительные конфликты были редки, потому что случаи, когда христиане исключались из войска, едва ли происходили часто. Ср.: Mommsen. Staatsrecht. И, 2, 3 Aufl. S. 845 fg. и в Hermes. Bd. 19(1883). S. 8 fg.;Afe^aAm. Op. cit. I, 127 fg.

356 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

и принуждать к тому священников.1 Ригористом был, наконец, и Лактанций: «Не позволено доброму участвовать в войне, потому что он не должен знать другой войны, кроме той, которую добродетель его производит с пороком; не позволено ему вчинять уголовную тяжбу, потому что нет различия между убивающим железом и убивающим языком, и что вообще запрещено убивать каким бы то ни было образом».2

Но эти ригористы почти ничего не изменили в фактическом положении дела. Как в легионах в Мелитине и Ламбезе встречались христиане, так можно было видеть их и в других легионах. В Александрии (202-203 гг.) воин, отводивший Потамиену на мученичество, принадлежал к христианству, хотя он еще и не получил крещения.3 Подобного рода факт повторился позднее, в гонение Деция, и тоже в Александрии,4 но важнее то, что рассказывает св. Дионисий об этом гонении. Вся небольшая команда (4 человека), назначенная присутствовать при допросе александрийских христиан, состояла из христиан же. «Когда кто-либо был допрашиваем как христианин и уже склонялся было к отрицанию веры, эти воины, стоя тут же, скрежетали зубами, давали знаки взглядами, простирали руки, двигались телом и, как скоро все обратили на них внимание, они, не дожидаясь, пока возьмут их другие, сами поспешно подбежали к судейскому седалищу и объявили себя христианами».5 Так как воины не подбирались намеренно для присутствия на допросе, то этот случай показывает, как

1 С. Celsum. VIII, 73. Христиане как «священники мира», см.: Тертуллиан. О зрелищах. 16.

2 Божест. установления. VI, 20.

3 История его мученичества напоминает воинов в сочинении «De corona». По каким-то неизвестным причинам товарищи Василида — таково было его имя — потребовали, чтобы он произнес клятву. Василид отказался, так как христианин не может клясться. Сначала они приняли это за шутку, но когда он продолжал настаивать на своем, его заключили в темницу, и затем он был обезглавлен (Евсев. Ц. И. VI, 5).

4 Дионисий Александрийский у Евсевия. Ц. И. VI, 41.

5 Там же. VI, 41,22.

Распространение христианства среди военного сословия 357

сильно распространено было христианство в войсках Египта.1 Когда после диоклетиановского гонения возник вопрос о принятии падших в Церковь, воины, принесшие жертву, составили в Египте особую категорию.2

Поучителен рассказ Евсевия об одном офицере по имени Марин, служившем в Кесарии Каппадокийской.3 Выразительно он при этом замечает, что тогда было время мира для христиан (эпоха после Галли-енова рескрипта). Освободилось место сотника,4 и Марин должен был занять его. Тогда выступил другой претендент и заявил, что Марин христианин и по «древним законам» не может получить «римских отличий», так как не приносит жертв государям. Начался допрос. Судья дал Марину, исповедавшему себя христианином, три часа на размышление. Когда Марин вышел из судилища, его взял за руку местный епископ, увлек в церковь и там, указывая ему на Евангелие и меч, предложил избрать что-нибудь из двух. Марин протянул руку к Евангелию и, снова явившись к судье, остался верным и претерпел казнь. Рассказ показывает, что в войске в применении к офицерам вообще не терпели христианства, — возможно, что относительно этого существовали даже особые постановления, — но на практике закрывали глаза и ждали, нельзя ли как-нибудь обойти приключившийся конфликт.

Приступая к описанию гонения Диоклетиана, Евсевий предпосылает следующее замечание: «Сначала гонение направилось против христиан, служивших в войске».5 Лактанций присоединяется к не-

1 Ср. сообщение того же Дионисия, что среди жертв валериановского гонения было много воинов (VII, 11).

2 Epiphan. Наег. 68,2.

3 Евсевий. Ц. И. VII, 15.

4 Соответствующее нашему офицеру {Прим. Пер.).

5 Евсевий. Ц. И. VIII, 1; ср. VIII, 4: «Множество лиц из воинского звания со всей охотой переходили в частную жизнь, только бы не отречься от веры в Творца всяческих; как скоро военачальник, кто бы он ни был {Иероним. Хроника, г. 2317: Ветурий, начальник войска), начал преследовать войска и делать им разбор, отделяя принятых в полки христиан и предлагая каждому из них на выбор или повиноваться и сохранить принадлежащий себе чин, или воспро-

358 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

му: «Он издал к начальникам войска грамоты с приказанием принудить их к принесению жертв богам, и тех, кто не явится, уволить из войска; гнев и ярость его не пошли так далеко, чтобы сделать что-нибудь большее против закона и религии Бога».1 Двор и войска, эти две опоры трона, должны были быть очищены от христиан. Это решение показывает, что в рядах войска христиан числилось очень много.2 Потому-то и случаи увольнения воинов и мученичества их встречаются в это гонение несравненно чаще, чем прежде; естественно, что дело не обходилось без отступничества от веры и жертвоприношения. Войска в Мелитине и Сирии частью возмутились, и это обстоятельство, по-видимому, послужило причиной дальнейших усиленных репрессий против христианства.3

Евсевий свидетельствует, что и Лициний в своих последних попытках удержаться против Константина прежде всего прогнал христиан из войска.4 На это время падает мученичество 40 воинов севастий-ских — факт, еще раз удостоверяющий нас, что 12-й легион (fulmina-ta)5 включал в себя многочисленных христиан.6

В мученических актах солдаты играют значительную роль. Некоторые случаи уже упомянуты; перечислять их все — значило бы идти очень далеко, тем более что подлог и искажения наблюдаются в этой области в гораздо большем размере, чем в какой-либо другой. Упомя-

тивиться царскому указу и лишиться военного достоинства, тотчас весьма многие воины царства Христова, нимало не затрудняясь, предпочли свое исповедание мнимой славе и выгоде, какие они до того имели».

1 Лактанций. О смерти гонителей. Гл. 10.

2 Ср. акты Максимилиана (Ruinart. Acta mart. P. 341): «Проконсул Дион сказал: в священной свите наших господ Диоклетиана и Максимиана, Константина и Максима находится много христианских воинов, и они воюют».

3 Евсев. Ц. И. VIII, 6.

4 Там же. X, 8; Жизнь Константина. 1,54.—Прежде всего, здесь имеется в виду каш тток\\ отрашотсп, т. е. полиция и охрана порядка в городах. Ее значение, как и значение придворных чинов, с каждым столетием возрастало.

5 Т. е. молниеносный.

6 Что воины при этом написали завещание (см.: Bonwetsch. Neue kirchl. Zeitschr. III. H. 12. S. 705 fg.; Haussleiter Op. cit. S. 978fg.; Bonwetsch. Studien

Распространение христианства среди военного сословия 359

нем только о Гетуле, муже Симфоразы, и его брате Амантии, затем известное мученичество Маврииия и фиваидского легиона и т. д. Воинами были Нерей и Ахиллес,1 Полиевкт,2 Максимилиан,3 Маркелл,4

zurGeschichteTheol. u. Kirche. 1. S. 75 fg.; Gebhardt. Acta martyr, select. 1902. S. 166 sq.), о том не говорит ни одно место. Мартириум, воспроизведенный наиболее научно, см.: Gebhardt. Op. cit. S. 171.

1 См.: Achelis. Texte und Unters. XI, 2. S. 44.

2 Мелитинский легион, см.: Coneabeary. The Apology and Acts of Apol-lonius. 1894. P. 123.

3 Ruinart. Op. cit. P. 340: «Тевест на форуме». «Фабий Виктор, темона-рий (чиновник, взыскивающий подать за освобождаемого рекрута. — Прим. Пер)у вместе с Валерианом Квинтианом, наместником кесарийским, рассуждал о добром рекруте Максимилиане, сыне Виктора: пригоден к службе, прошу забрить его... Максимилиан ответил: зачем хочешь знать имя мое; я — христианин. Дион-проконсул сказал: приготовь его, кто бы он ни был. Максимилиан ответил: не могу воевать, потому что я христианин. Проконсул Дион сказал: пусть будет забрит. Когда его забрили, прочитан был документ: имеет ноги в пятнадцать унций (значит, он годился в службу). Дион сказал чиновнику: возложи знак. Максимилиан начал противиться и говорил: не сделаю, не могу воевать». Ср. следующее: «Служу Богу моему; не принимаю знака, имею уже знак Христа, моего Бога... если возложишь его, сброшу, так как он ничего не значит... нельзя мне на шее носить пломбу подле спасительного знамения Господа моего». На вопрос проконсула: что худого делают воины, Максимилиан ответил: «Ты сам знаешь, что делают». Здесь мы имеем перед собой сцену насильственного забора.

4 Ruinart. Op. cit. P. 343: «В городе Тинзитале». День рождения императора; все праздновали и приносили жертвы. «Маркелл, один из сотников Траянова легиона... сбросив военный пояс перед знаменами легионов, на глазах всех присутствующих громким голосом засвидетельствовал, говоря: служу Иисусу Христу, вечному Царю; отбросив также виноградную ветвь и оружие, прибавил: так я отказываюсь служить вашим императорам и презираю поклонение вашим деревянным и каменным богам; если условие военной службы в том, чтобы принуждать к священнодействию в честь императоров, то я бросаю виноградную ветвь и пояс, отвергаю знамена и отказываюсь нести военную службу».

360 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Феодор,1 Тарах,2 Маркиан и Никандр,3 Дазий4 и известный Пахомий.5

Наше изложение отношения Церкви к военному сословию может быть оспариваемо на основании 12-го пр. Никейского собора. Правило это говорит следующее: «Призванные благодатью к исповеданию веры и показавшие первый порыв веры, и отложившие воинские по-ясы, потом, как псы, возвратившиеся на свою блевотину, так что некоторые и деньги употребляли, и посредством подарков достигли вос-

1 Ruinart. Op. cit. P. 506: Амасия в Проте.

2 Ibid. P. 343: «На вопрос судьи, какого он звания, Тарах отвечает: Воин... так как я теперь христианин, то язычествовать себе не позволяю. На дальнейший вопрос, как он сделался свободным, говорит: Я просил Фулвиона-такси-арха, и он отпустил меня. Угрозы судьи он встречает словами: хотя тебе и не дозволено столь много и беззаконно насильничать над телом моим, так как я состою воином (ср. рескрипт Диоклетиана к президу Саллюстию), но я не буду противиться безумию твоему, делай, что хочешь».

3 Ibid. Р. 571: на предложение судьи, что император приказал принести жертву, Никандр отвечает: «Это приказание назначено для желающих приносить жертву, мы же христиане и выполнить этого распоряжения не можем». На дальнейший вопрос, почему они не хотят принимать жалованья, Никандр возражает: «Эти деньги являются заразой для людей, желающих почитать Бога».

4 См.: Analect. Bolland. XVI (1897). P. 11 fg. Дазий воспротивился участвовать в военном празднике сатурналий.

5 Пахомий (см. его житие) служил в войске Константина против Максен-ция. Любовь, оказанная христианскими солдатами, привела его к христианству. Потом он сделался монахом и основателем монашеской колонии в Та-венниси.—Акты Архелая начинаются рассказом в похвалу Маркелла в Карее: этот богатый христианин выкупил 7 700 (!) пленных. Дело Маркелла произвело глубокое впечатление на них: «Удивляясь и обдумывая такое необыкновенное благочестие и щедрость и под влиянием изумления перед примером такого милосердия, большая часть (plurimi) из них, отложив военные пояса, обратилась к вере Господа нашего Иисуса Христа, другие же — едва только четвертая часть, — получив полную сумму выкупа, возвратились в свои лагери, а остальные, взяв лишь необходимое для дороги, удалились». Рассказ, по всей вероятности, подложен, но не лишен некоторой ценности.

Распространение христианства среди военного сословия 361

становления в воинский чин, — такие десять лет пусть остаются припадающими в церкви, прося прощения по трехлетнем времени слушания Писаний в притворе». Можно было бы, на основании этого канона, думать, что собор считал христианство несовместимым со службой в войске. Но еще Гефеле1 в главном заметил правильное. Во-первых, здесь речь идет не о воинах вообще, но о таких военных, которые ради христианского исповедания оставили свое звание и опять возвратились к нему; во-вторых, правило относится к воинам, служившим в войске Лициния и отложившим пояс, но когда он очистил войско от христиан (на это указывает выражение: «показавшие первый порыв веры»), они снова вступили в войско, но а так как это войско фактически было языческим и сражалось против Константина, они изменили вере. Что так и нужно понимать правило, это видно из тесной связи его с 11-м каноном. Здесь говорится о падших «вследствие тиранства Лициния». Наш канон соприкасается с последним самым тесным образом.

Hefele. Konzilien-Geschichte. 2 Aufl. I. S. 414 fg.

Распространение христианства среди женщин*

При внимательном чтении Нового Завета и последующих раннехристианских сочинений нельзя не заметить того факта, что в апостольское и послеапостольское время женщины играли выдающуюся роль не только при распространении христианства, но и в самих христианских общинах.

Из 1 Кор. 7, 12 сл. мы узнаем, что тогда в Коринфе существовали смешанные браки: чаще ли язычник имел христианскую жену или, наоборот, христианин вступал в брак с язычницей — не известно. Но совершенно ясно, что в общественных христианских собраниях женщины с одобрения апостола выступали и публично молились и пророчествовали (гл. 11, 5 сл.). С этим фактом и позволением, по-видимому, не очень согласуются слова, сказанные апостолом в 14, 34: «Жены ваши в церквах пусть молчат, потому что не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит (Быт. 3,1); если же они хотят чему-нибудь научиться, то пусть спрашивают о том у мужей своих, так как неприлично жене говорить в церкви» (ст. 35). Противоречие можно разрешить только таким образом, если в первом случае, «в молитвах и пророчествах», иметь в виду экстатическое состояние, распоряжаться которым никто не может, во втором же, под говорением (hiksiv), которое запрещается, понимать обычные беседы и учительские речи, с какими в Коринфе выступали жен-

1 Впервые опубликовано в журнале «Вера и Разум». Отдел церковный. 1906. Т. 1.4. II. №20. С. 451-468.

Распространение христианства среди женщин 363

щины. Апостол намекает, что христианские женщины в Коринфе переступили свои границы, начав учить в собраниях и являться в церковь без покрывала.1 В послании приветствуются Акилла и Ириска (Прискилла) вместе с их домашней общиной в Ефесе. Характерно здесь то, что рядом с мужчиной названа женщина, тогда как в подобных случаях обыкновенно назывался только мужчина. Следовательно, она должна была и сама по себе, и в своей домашней общине кое-что значить.2

В Послании к Римлянам рекомендуется известная Феба, называемая «служительницей церкви Кенхрейской» (16, 10). Дальнейшая характеристика — «помощница многим и мне самому» —делает вероятным, что она была богатая женщина и патронесса (а не служительница) Кенхрейской церкви. К этой рекомендации присоединяется поручение: «Приветствуйте Приску и Акиллу, — которые голову свою полагали за мою душу, которых не я один благодарю, но и все церкви из язычников, — и домашнюю церковь их» (16,3-4). Здесь имя Приски стоит на первом месте, как и во 2 Послании к Тимофею (4, 19). Ясно, что женщина была главным лицом в отношении к христианской деятельности, так что похвала и благодарность прежде всего предназначались ей. Она была сотрудницей ап. Павла, следовательно, миссионершей и руководительницей небольшой общины. Но всем этим она могла быть только при том условии, если она учила, миссионерствовать же и учить она могла лишь потому, что подвигнута и отличена Духом, иначе Павел не признал бы ее. Можно поэтому назвать ее «ц шихтЛос;» (апо-столыией), хотя Павел и не прилагает к ней этого наименования. В раду приветствий, назначенных в Рим, упоминаются далее Мария, «которая много потрудилась ради нас» (16, 6), Трифена и Трифоза, «трудящиеся о Господе» (16, 12), Персида, «возлюбленная, которая много

1 Ср.: Tertull. De virginibus velandis и Liber pontificalis sub Lino: «По заповеди апостола Петра установлено, чтобы женщина входила в церковь с покрытой головой».

2 В гл. 1,11 упомянуты «oi xhbrf,», доставившие апостолу известия о событиях в Коринфской церкви. Мы не знаем, была ли Хлоя христианкой и где нужно ее искать.

364 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

потрудилась о Господе» (16, 12), мать Руфа, которую апостол считает своей матерью (16, 13), Юлия, вероятно, жена Филолога, названная вместе с ним (16, 15), сестра Нерея.1 Не менее восьми женщин при 18-ти мужчинах приветствуются здесь. Все эти женщины своей плодотворной деятельностью должны были оказать значительные услуги общине и апостолу или той и другому вместе.2

Из Послания к Колоссянам (4,15) видно, что здесь существовала маленькая община, во главе которой стояла женщина по имени Нимфа, так как в ее доме собирались члены этой общины.3

В Послании к Филиппийцам, где вообще встречается лишь очень незначительное число имен, значится: «Умоляю Еводию, умоляю Синтихию мыслить то же о Господе; ей, прошу и тебя, искренний сотрудник, помогай им, подвизавшимся в благовествовании вместе со мной и Климентом и прочими сотрудниками моими, которых имена — в книге жизни» (4,2-3). Обе женщины, очевидно, были сотрудницами в деле основания общины в Филиппах и потому пользовались высоким уважением (быть может, как представительницы двух домашних общин, как Нимфа в Колоссах). Но теперь началась между ними ссора; апостол заботливо избегает принять чью-нибудь одну сторону. Они сами должны справиться с затруднениями, причем муж одной (Синтихии; Еводия была вдовой или, быть может, имела язычес-

1 При этом «Юниас» рядом с Андроником исчисляется нами как мужчина. Златоуст имеет в виду здесь женщину. О ней сказано: «Приветствуйте Андроника и Юнию (русский перевод, как видим, понимает текст согласно с Златоустом), сродников моих и узников со мною, прославившихся между апостолами и прежде меня уверовавших во Христа» (16,7).

2 Вполне вероятно, даже несомненно, христианство Помпонии Грецины в Риме в апостольское время. Вопрос так часто и основательно обсуждался, что не нуждается в дальнейшем исследовании.

3 «Приветствуйте Нимфу (рус. пер. Нимфана)... и ее домашнюю церковь». В Послании к Филимону, отправленном также и в Коринф, адресатами названы Филимон и его супруга (? рус. пер.: (сестре) возлюбленной) Амфия, но она наименована только потому, что письмо ведет речь о домашнем случае, в котором женщина могла сказать свое слово.

Распространение христианства среди женщин 365

кого мужа, хотя могла быть и в безбрачии) должен помочь этому делу. Апостол не обсуждает причин, подавших повод к распрям, потому что для целой общины они не имели значения.

Жены должны подчиняться своим мужьям — это требование ап. Павел повторяет не раз (Кол. 3, 18; Еф. 6, 22). Такое увещание для нас вдвойне понятно, потому что, как мы видим, христианским женщинам очень удобно было играть эту роль.

Апостольские Деяния дополняют образ, предлагаемый Павлом. Уже среди иерусалимской общины выступают на первый план верующие во Христа женщины (1,14); община собирается ежедневно вечером в доме Марии, матери Марка (12,12), причем прямо засвидетельствовано, что и женщины принимали участие в общих собраниях (5, 14). Далее, автор Деяний упоминает о Тавифе в Иоппии1 и о Лида и2 в Филиппе,3 первых известных нам европейских женщинах, о четырех дочерях Филиппа пророчествующих (21, 9) и о том особенном участии, какое проявляли женщины к новому движению.4 Также названа здесь и Прискилла вместе с супругом своим,5 рядом с ап. Павлом;6 они вели

1 9,36: «В Иоппии находилась одна ученица, именем Тавифа, что значит "Серна"; она была исполнена добрых дел и творила много милостыни».

2 16,14: «Одна женщина из города Фиатир, именем Лидия, торговавшая багряницей, чтущая Бога».

3 Значит, три женщины соучаствовали в основании филиппийской общины: Лидия, Еводия и Синтихия. Но может быть, «Лидия» составляет cognomen? В таком случае она должна быть тождественна с Еводией или Синтихией.

4 13,50 в Антиохии Писидийской: «Иудеи, подстрекнув набожных и почетных женщин и первых в городе людей, воздвигли гонение на Павла» — женщины на первом плане; 17,4 в Фессалониках: «Присоединились к Павлу... немало из знатных женщин»: 17, 12 в Верии: «Многие из них уверовали, и из эллинских почетных женщин, и из мужчин немало».

5 18,1: «Павел пришел в Коринф и, найдя некоторого иудея, именем Акиллу, родом понтянина, и Прискиллу, жену его, пришел к ним и по одинаковости ремесла остался у них и работал».

6 Только Акилла обозначен как иудей понтийского происхождения. Не была ли Прискилла другого, более высокого звания? См. мой очерк об этой брачной паре в Sitzungberichte d. Preus. Akad. Wiss. 1900. S. 2 ffg.

366 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

миссию в обществе его в силу собственного права в Коринфе, Ефесе и Риме, куда они направлялись, но и в апостольских Деяниях жена стоит впереди мужа (18, 18. 26), и она была той, как справедливо заключает Златоуст на основании 18,26, которая обратила в христианство Аполлоса, ученика Иоанна. Аполлос был образованным греком; если же женщина могла убедить и научить его (точнее: «объяснила ему путь Господень»), то ясно, что и сама она должна была обладать соответственным образованием. Она была не только матерью ее домашней общины, но, как мы узнаем от ап. Павла, миссио-нершей и учительницей.

В 1 Послании ап. Петра жены увещеваются к послушанию своим мужьям, «чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были» (3, 1). Поведение жены — не проповедь и не учение — должно обращать неверующих мужей.

Апокалипсис упоминает об одной христианской, но еретической пророчице Иезавели в Фиатире, совратившей общину. Уже этим самым молча предполагается, что женщины могли быть и действительно были пророчицами.1

Игнатий, еп. Антиохийский, остановившийся на некоторое время в Смирне в своем путешествии в Рим, когда прибыл в Троаду, написал отсюда два послания — одно к смирнской общине, другое к Поликарпу, — отличающиеся вообще малым количеством приветствий. Тем не менее в обоих письмах он приветствует Альку, «вожделенное мне имя»,2 и кроме того, в послании к Поликарпу он шлет приветствие жене наместника (тг]у тоО втатрбтюи) «со всем ее домом и детьми», а в письме к смирнянам выражается так: «Приветствую дом Гавии, которой желаю утверждаться в вере и любви, по плоти и по духу». Ляйтфут3 с

1 В Послании к Евреям (гл. 11) женщины изображаются героинями веры.

2 К Смирн. Гл. 13; К Поликарпу. Гл. 8; в русск. пер.: Алкий (муж. имя).

3 К Поликарпу. Гл. 8; русск. пер. «жену Епитропа». Ляйтфут первый доказал, что здесь нужно читать не собственное имя, а название должности. В надписях встречается упоминание об этом звании (ештролос; атратщщ или гтптролхх; xfjq <ттратг|у1ш;), другая смирнская надпись говорит: о ештрояск; тоО ZePomoO. См.. Boeckl. I. 3151. 3162. 3203.

Распространение христианства среди женщин 367

достаточной основательностью доказал, что «жена наместника (прокуратора)», упоминаемая в послании к Поликарпу, и Гавия в посланиях к смирнянам представляют собой одно и то же лицо. Отсюда следует, что Гавия-христианка была женой прокуратора, остававшегося язычником, — типичный случай, часто встречавшийся в то время, — и играла выдающуюся роль в общине. То же самое и еще более нужно сказать об Альке, которая стоит в обоих посланиях совершенно изолированной. В послании смирнской общины о смерти Поликарпа мы читаем, что там один враждебный христианам человек по имени Никита обозначен как «брат Альки». Такое обозначение не имело бы смысла, если бы Алька не была весьма выдающейся, известной не только в Смирне, но также и в Филомелии (куда направлено послание) дамой. Вышеприведенные два места из посланий Игнатия дают объяснение. Очевидно, Алька была особенно уважаемой и деятельной христианкой, какие только были известны в Азии. Уже около 115 г. она трудилась для христиан, и еще в 156 г. она названа и, быть может, оставалась еще в живых. Ее брат был энергичным противником христианства, а она — опорой христианских общин; значит, и здесь мы встречаем то же положение, как и у Гавии; мужья — язычники, женщины — христианки.

Одна выдающаяся христианка в неизвестной христианской общине была также дамой, к которой назначалось написанное незадолго до Игнатиевых писем послание Иоанна. Она, по-видимому, особенно отличалась своим гостеприимством и потому в послании дружески предостерегается о том, чтобы не принимать в дом странствующих еретических учителей.

Начатая ап. Павлом в Послании к Коринфянам реакция против превозношения женщин в общине продолжается у автора пастырских посланий.1 1 Тим. 2, 11 сл. в категорической форме запрещает

1 По всей вероятности, сюда же нужно отнести и Климента Римского (1 Поел, к Кор.). Его увещания к женщинам (гл. 1,21) имеют целью ограничить их домашней жизнью. То же наблюдается и у Поликарпа (К Филипп. 4). В «Пастыре» Ерма женщины не играют никакой роли, и это дает основание думать, что в римской общине они сильнее были оттеснены на задний план, чем в каком-либо другом месте.

368 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

женщине учить.1 Она должна рожать детей и иметь веру, любовь и благочестие. Запрещение прямо мотивировано тем, что жена ниже мужа: сначала был создан Адам, а не Ева.2 Эти резкие слова, направленные против женщин, предполагают сильные излишества с их стороны; опыт уже познакомил Церковь с праздными, преданными роскоши и болтливыми молодыми вдовами (5, 11). Что такие женщины часто поддавались искушениям со стороны слепых учителей, об этом свидетельствует 2 Послание к Тимофею (3, 6).

Ново в пастырских посланиях то, что они уже предполагают существование института вдов и создают для него особые предписания (/ Тим. 5, 9 сл.). Письмо Плиния к Траяну упоминает о женщинах, которые носили у христиан имя «ministrae» (диакониссы). Рядом с ним появился класс девственниц (virgines), на которых намекает уже 1 Кор. 7, 36 сл. Первоначальные отношения церковных вдов, диаконисс (на Западе их не существовало) и девственниц очень темно; во

1 «Учить женщине не позволяю». По-видимому, этим словам противоречит сказанное в Тит. 2, 3: «Пресвитеры (ярефшбас;)... должны быть хорошими учителями (kc^SiSookoAoix;)», но дальнейшее: «чтобы вразумляли молодых мужей любить детей, быть целомудренными и пр.» — показывает, что здесь не имеется в виду учение в церкви.

2 Здесь намечена мысль, которая развивалась дальше и в кафолической Церкви получила важное значение. Так, уже Тертуллиан пишет (De cultu fern. 1,1): «Разве ты не знаешь Еву? Приговор Божий жив в этом роде и доныне; живо, значит, и преступление; ты — дверь диавола; ты первая вкусила от запрещенного дерева и нарушила закон Божий, ты убедила того, к кому диавол не смел приступить; ты человека, образ Божий, так легко унизила; по твоей заслуге, т. е. смерти, Сам Сын Божий должен был умереть». На этом фоне стал в особенности возвышаться образ Марии, Матери Иисуса. В чем весь женский пол погрешил, то все восстанавливается через почитание Девы Марии. Но все же при суждении об этих резких выражениях Тертуллиана не нужно забывать, как часто овладевает им риторика. Во второй части 1-й главы той же книги он пишет: «Служительницы Бога живого, сослужитель-ницы и сестры мои, и хотя я считаюсь последнейшим между вами, но, пользуясь правом сослужничества и братства, обращаю к вам свою речь».

Распространение христианства среди женщин 369

всяком случае, эти учреждения показывают, как рано Церковь обратила внимание на организацию женщин разного положения.

В вымышленных, но древних «Актах ап. Павла» женщины играют большую роль. Мы слышим о коринфской пророчице Феоное,1 о Стра-тонике (жене Аполлодора) в Филиппах — четвертой филиппийской женщине, имя которой сохранилось, — о Евбуле и Артемилле в Ефе-се, и преимущественно об «апостолыие» Фекле в Иконии.2 Акты рассказывают, что она сама себя крестила, действовала как миссионерша и умерла в Селевкии. Невероятно, чтобы автор данных «актов» сам изобрел эту фигуру. Действительно, в Иконии жила обращенная Павлом девица по имени Фекла, принимавшая деятельное участие в миссии. Позднейшие апокрифические истории апостолов полны известий об обращении знатных и простых женщин в Риме и провинциях. В своих частностях они недостоверны, но в общем правильно отражают тот факт, что христианская проповедь преимущественный успех находила среди женщин и что процентное отношение христианских женщин, особенно в высших сословиях, было больше по сравнению с христианскими мужчинами. Уже Плиний в своем письме к Траяну сообщает, что христианская зараза охватила людей «обоего пола»; точно так же и другие противники христианства заявляют, что христианская проповедь нашла себе плодотворную почву преимущественно среди вдов и женщин.3 О том же свидетельствуют и христианские апологеты, когда они с пристрастием отмечают, что христианские женщины, из-за которых осмеивается христианство как низшая религия, лучше умеют рассуждать о божественных предметах, чем сами философы.4

1 Так в коптском тексте.

2 Кроме того: Лектра, Феоклия, Трифена, Фалконилла.

3 Ср. Цельс у Оригена. III, 44; также Порфирий (Hieron. In Is. 3; Brev. In Ps. 80 и Августин. De civ. Dei. XIX, 8); изображаемая в отвратительном виде женщина у Апулея (Metamorph. IX, 4), по-видимому, должна представлять собой христианку.

4 Ср.: Августин. De civ. Dei. X, 11: «Трудно для такого философа (т. е. Порфирия) познать или прочно защитить все это диавольское общество, отвергнуть которое не замедлит любая христианская служанка».

24 Зак. 3992

370 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Еще около середины второго столетия перед нами выступают женщины не только по большому числу и общественному служению в качестве вдов и диаконисс,1 но и как пророчицы и учительницы. Автор «актов Феклы» именно эту сторону дела и хотел изобразить и защитить в лице своей героини. Он не довольствуется тем, что обрисовывает ее учительницей, но возвышает ее еще далее; также и пророчицу в Коринфе он признает без всякого сомнения. От Тертуллиана мы знаем, что автором «актов» был некий малоазийский пресвитер. Значит, около середины II в. сами клирики не видели еще ничего страшного в учительстве и миссионерстве женщин.

В Иераполе пророчествовали дочери Филиппа, пользовавшиеся высоким уважением. Папий еще слышал их. Вскоре после них жила в Азии пророчица Аммия, имя которой еще в конце II в. произносилось с уважением.2 Великое монтанистическое движение в 60-х гг. II в. было вызвано Монтаном и двумя пророчицами — Максимиллой и Прискиллой.3 Позднее там выступила пророчица Квинимилла,4 и еще при Максимине Фракийском в Каппадокии пользовалась влиянием одна пророчица.5

В особенности же у гностиков женщины играли большую роль;6 гностики смотрели не на пол, а на дух. Маркион имел около себя «свя-

1 В подробное исследование об общественном служении женщин я не намерен здесь входить. Желающих ознакомиться отсылаю к основательному исследованию молодого ученого, моего ученика и друга Zsharnack'a «Der Dienst der Frau in d. ersteu Jahrhunderten der christlichen Kirche». 1902.

2 Евсевий. Ц. И. V, 17.

3 Тертуллиан рассказывает (О душе. 9): «И в настоящее время у нас есть сестра, причастная харизмам откровения; в церкви во время воскресного богослужения она впадает в экстаз. Она общается с ангелами, иногда с Господом, видит и слышит тайны, проникает в сердца и указывает нуждающимся средство помощи» и т. д. Что от вдов ожидали особенных духовных дарований, свидетельствуют Апостольские уставы (Text, und Unters. V Н. 5. S. 22).

4 Епифаний. Наег. 49. Личность ее неизвестна.

5 Фирмйлиан у св. Киприана Карфагенского. Письмо 75-е.

6 Мы оставляем в стороне Елену, спутницу Симона Волхва.

Распространение христианства среди женщин 371

щенных женщин»;1 Апеллес в Риме опирался на пророчество девственницы Филумены;2 карпократианка Марцеллина приходила в Рим и здесь учила;3 ученик Валентина и основатель новой школы Марк имел особенно много женшдн среди своих последователей; он даже позволял им совершать Евхаристию, посвящал их в пророчицы и увлек в Галлии многих.4 Тертуллиан выражается вообще о всех еретических женщинах так: «Сами еретические женщины — какая дерзость! — смеют учить, спорить, совершать экзорцизмы, обещать исцеление и, быть может, крестить».5

Но борьба с гностицизмом и монтанизмом побудила Церковь запретить всякую деятельность женщин в Церкви, исключая служебные обязанности вдов и диаконисс. Поводом для сочинения Тертуллиа-на «О крещении» послужило прибытие в Карфаген одной еретической женщины, которая учила и унижала крещение. В предисловии к своему трактату Тертуллиан замечает, что если бы она проповедовала и здравое учение, то и тогда не должно ее слушать. Потом обращается он против тех в общине — такие лица, значит, еще существовали, — которые, опираясь на пример Феклы, защищали право женщин крестить и учить. Он отнимает у них письменное доказательство: «Акты Павла» подложны, и, указывая на слова апостола в 1 Кор. 14, 34, требует от женщин молчания в церкви. Замечательно, что и став монтанистом, он еще тверже держал эту точку зрения: «Не дозволяется женщине говорить в церкви, ни учить, ни крестить, ни совершать Евхаристию и ничего, что относится к мужским обязанностям, и не присваивать себе прав официального свя-

1 Иероним. Письмо 43-е. В письме кТесифону (ср.: 2 Тим. 3,6) он пишет: «Маркион предпослал себе в Рим женщину, которая приготовила души к его обманам».

2 Тертуллиан. De praescr. 30 и сл.

3 Ириней. Против ересей. 1,25.

4 Там же. 1,13,2: «Подав женщинам наполненные сосуды, велит им совершать Евхаристию»; 1, 13, 7: «Такими действиями они и в наших ронских странах увлекли многих женщин».

5 De praescr. 41.

372 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

щенства».1 Также женщина, удостоенная видений, говорит в мон-танистической церкви только «после торжественного отпуска народа».2

В некоторых церковных движениях позднейшего времени женщины принимали выдающееся участие. В Карфагене одна швея по имени Павла была отлучена от Церкви за то, что агитировала против Киприана,3 а «властолюбивая женщина» Люцилла была привлечена к ответственности за распространение донатистской заразы.4

Число знатных женщин, которые известны нам как христианки или как дружественно расположенные к христианству, очень велико.5 Кроме уже вышеупомянутых, Домициллы, супруги Флавия Климента, Марции, Юлии Маммеи, жены Филиппа Аравитянина, и знатной римской мученицы Сатиры, — Амвросий хвалится своим родством с ней, — можно указать на сестер Викторию, Секунду и Ресимтуту из

1 О женских покрывалах. 9. Тертуллиан часто занимается женским вопросом в своих сочинениях; здесь дано много проблем. — В тенденциозной легенде так называемых Апостольских уставов (Texte und Unters. Bd. II. H. 5. S. 28) о Марфе и Марии запрещается активное участие женщин в Евхаристии: «Когда Учитель раздавал хлеб и чашу и благословлял так: это есть тело Мое и кровь, Он не позволил соучаствовать с нами женщинам».

2 О душе. Гл. 9.

3 Св. Киприан Карфагенский. Письмо 42-е.

4 Optat. 1, 16.

5 Сочинение Тертуллиана «De cultu feminarum» и «Педагог» Климента еще яснее показывают, сколь значительно было число знатных и богатых женщин в Карфагене и Александрии. Во второй книге этого труда (гл. 1) Тертуллиан утверждает, что христианские женщины так же роскошествуют и наряжаются, как и языческие. Были и такие, которые роскошь и украшения защищали тем, что если они будут одеваться иначе, то язычники признают их христианками. Тертуллиан возражает (И, 13): «Впрочем, я не знаю, в состоянии ли рука, привыкшая к запястьям, выдержать грубость оков; сомневаюсь, в силах ли будут ноги, часто носившие шелковые повязки, перенести боль от связываний; боюсь, что шея, обвешанная маргаритами и смарагдами, не оставит места для меча».

Распространение христианства среди женщин 373

сенаторской фамилии в Карфагене, на жену и дочь императора Диоклетиана, на Криспину, «светлейшую (clarissima), знатную по роду». О светлейших дамах говорит и Тертуллиан,1 «о христианских матронах», сосланных в изгнание, упоминает второй эдикт Валериана. Ориген противопоставляет Цельсу, что вместе с высшими государственными сановниками в христианство вступило и много благородных женщин.2 Тертуллиан рассказывает, что «Клавдий Люций Герми-ниан в Каппадокии, разгневавшись на то, что жена его перешла в эту секту, жестоко преследовал христиан».3 Наоборот, Ипполит сообщает,4 что один сирийский наместник хотел было истребить, как разбойников, всех христиан, под влиянием мысли о близкой кончине мира убежавших в пустыню, если бы жена его, христианка, не заступилась за них. Евсевий передал нам известие об одной христианской супруге городского префекта в Риме, которая, подобно Лукреции, пронзила себя мечом, чтобы избежать бесчестия от Максениия.5 По свидетельству Иустина, одна знатная римлянка, став христианкой, потребовала развод у своего безнравственного мужа.6 Во всех этих случаях жены были христианками, мужья же оставались язычниками.7

При преследованиях — это один из несомненнейших фактов — не делалось никакого различия между мужчинами и женщинами ни до времени Деция, ни в последующую эпоху. Поэтому число мучениц было сравнительно значительное. Первомученицей считалась

1 КСкапуле. Гл. 4 и сл.

2 Против Цельса. III, 9.

3 КСкапуле. Гл.3.

4 Comment, in Dan. IV, 18.

5 Евсевий. Ц. И. VIII, 14.

6 Апол. II, 2.

7 Ср. мученические акты Сатурнина и Датива (Ruinart. Op. cit. P. 417): «Фортунатиан, брат св. мученицы Виктории... муж, имевший право носить тогу... но чуждый религии христианского культа». В сочинении Порфирия Н ва Xayicov (piAoooqria (ср.: Августин. De civ. Dei. XIX, 23) воспроизведен оракул Аполлона, содержащий ответ на обращенный к нему вопрос одного лица, какими средствами он может свою жену отклонить от христианства.

374 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

Фекла, хотя она и спаслась чудесно от смерти; за ней следуют славные мученицы в лице Домициллы и Агнии в Риме, Бландины в Лионе, Ага-фоники в Пергаме, Донаты, Секунды и Вестии в Ощлле, Потамиены, Квинты Аполлонии, Аммонарионы, Меркурии и Дионисии в Александрии, Перпетуи и Фелицитаты в Карфагене, Дионисии в Лампсаке, Домнины и Теониллы в Эгее,1 Евлалии в Испании, Адеры в Аугсбурге. Но пересчитать все, даже наиболее удостоверенные случаи женских мученичеств, значило бы идти слишком далеко. Духовную силу и мужество они показали не в меньшей степени, чем и мужчины, и Церковь, предъявлявшая к ним такие же строгие требования, как и к последним, почтила женщин-мучениц двойной честью в своей памяти.

В последнее гонение, Лициниево, обращает на себя внимание запрещение относительно женщин. Император постановил: 1) мужчины и женщины не должны присутствовать вместе на богослужебных собраниях; 2) женщины вообще не должны посещать молитвенные места; 3) женщины не могут быть обучаемы в религии у епископов, но должны учиться у женщин.2 Мотивы «всеми осмеянного распоряжения» недостаточно ясны. Что, забота ли о нравственности женщин составляла движущий мотив, который имел действительное основание в практике, или, опираясь на это узаконение, мы можем заключать, что и по мнению императора сила христианства состояла в женщинах?

Еще одно слово о смешанных браках, о которых уже рассуждал ап. Павел. Он не требовал их развода, а, напротив, убеждал христианских супругов оставаться в браке в надежде обращения в христианство языческой половины. Но, очевидно, ап. Павел имеет в виду только такие случаи, в которых брак уже был налицо, когда одна его половина делалась христианской.3 О браках, заключавшихся между

1 Теонилла (Ruinart. Op. cit. P. 311) называет себя «благородной женщиной». Когда судья приказал снять с нее платье, она ответила: «Не оставляй меня нагой; во мне ты обесчестишь свою мать и жену».

2 Евсевий. Жизнь Константина. I, 53.

3 Вызывает вопрос, не исключает ли совершенно возможность брака между язычником и христианкой выражение апостола (7,39) «только о Господе». Несмотря на мнение Тертуллиана и авторитет экзегетов, защищающих

Распространение христианства среди женщин 375

христианами и язычниками, мы слышим сравнительно поздно.1 В начале и в течение более или менее продолжительного времени их совсем не было или они встречались очень редко, с конца же второго столетия они совсем прекратились.2 Вся вторая книга написана Тер-туллианом только для того, чтобы предостеречь свою жену от вступления в брак с язычником после его смерти, а во второй и третьей главе он ясно свидетельствует, что такие браки существовали в его время. Он не только не одобряет их, но и отвергает в сильнейших выражениях,3 хотя он сам, к своему прискорбию, должен был сознаться, что недавно один брат утверждал, что брак с язычником, конечно, проступок, но очень маленький.

В этом вопросе Церковь склонилась к тому, чтобы дать преимущество ригористам. Св. Киприан в своих «Свидетельствах» посвятил осо-

это толкование, оно для меня неубедительно. Хотел апостол высказать именно это, он выразился бы яснее и в отношении к обеим половинам, мужу и жене. Или, быть может, он запрещает только христианским женщинам брать языческого мужа, христианским же мужчинам дозволяет жениться на язычницах? Такое понимание дела не невозможно, но маловероятно. Ограничение «только о Господе» хочет охранить христианское расположение. Оно сопровождает собой и брак с язычником (7,16). При этом естественно, что христианская сторона надеется приобрести языческую.

1 Игнатий. К Поликарпу. 5: «Те, которые женятся и выходят замуж, должны вступать в союз с согласия епископа». Очевидно, Игнатий имеет в виду такого рода случаи, когда обе стороны были христианские.

2 Это положение Гарнака требует существенного ограничения. Без сомнения, смешанные браки встречались гораздо чаще в древнейшее время, в I и в середине II в. и, вероятно, были обычным явлением. Они не только не прекратились с конца второго столетия, а продолжались в III и IV вв. и, быть может, далее. Этот вопрос вообще мало исследован в церковно-историчес-кой литературе {Прим. Пер).

3 «Верные, женящиеся на язычницах, виновны в блуде и, как любодей-цы, должны быть исключены из общения с верующими» (К жене, 3). Ср.: De corona. 18: «Посему не будем ни жениться на язычницах, ни впадать в идолопоклонство, которым открываются эти браки» (т. е. языческие обычаи и пиры, сопровождавшие свадьбу).

376 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

бый отдел (III, 62) тому положению, что «брак с язычниками не должен быть заключаем»,1 а Эльвирский собор определил: «По причине обилия дев в крайнем случае (minime) христианские женщины могут быть отдаваемы в брак с язычниками, чтобы возраст, находящийся в цвету, не разрешился в прелюбодейство души», ср. каноны 16-й и 17-й: «Еретики не хотят присоединяться к кафолической Церкви, если им не будут даны в брак кафолические девы, но ни иудеям, ни еретикам не следует давать их, потому что какое общение может иметь верный с неверным? Если родители поступят против этого запрещения, то пусть воздерживаются в течение пятилетия» и «если кто сочетает браком свою дочь с жрецом идолов, отлучается до конца от общения».2

«По причине обилия дев»! В христианских обществах они были гораздо многочисленнее, чем юноши, особенно в знатном классе. Уже Тертуллиан советует богатым христианским женщинам вступать в брак с бедными юношами; отдают же, говорит он, язычницы свою руку вольноотпущенникам и рабам, презирая общественное мнение, хотя и приобретают себе мужей, ничуть не стесняющих их вольности. Быть может, Каллист, епископ Римский, читал эти слова Тертуллиана, да и в Риме сильно чувствовалась опасность, что христианская женщина знатного происхождения вступит в брак с языческим мужем или войдет в незаконную связь, чтобы не потерять своих преимуществ. Кал-лист объявил, что таким девицам он позволяет заключать брак с рабом или свободным, обходясь без всякого признания его законности со стороны государства. В лице Каллиста Церковь создала, таким обра-

1 Место «О падших» (6) показывает, что Церковь не всегда могла прибегать к суровым мерам и тотчас же отлучать виновного. В печальной картине, в которой св. Киприан обрисовывает нравственное состояние карфагенской общины перед гонением Деция, он упоминает и о смешанных браках как причине его, потому что они будто бы делали известными язычникам христианские тайны (?).

2 На соборе в Арле, который, впрочем, выходит за границы наших хронологических пределов, вопреки Эльвирскому собору, было постановлено: «Верующие девицы, вступающие в брак с язычниками, да будут на некоторое время отлучены от общения».

Распространение христианства среди женщин 377

зом, свое собственное церковное брачное право, вопреки гражданскому праву, и создала по причине того невозможного положения, в каком находилось большинство христианских девиц при малочисленности христианских юношей.1 Каллистова индульгенция особенно ясно свидетельствует, что женский элемент в высших сословиях был гораздо многочисленнее, чем мужской.

1 Римский закон, вообще говоря, не давал каких-либо предписаний относительно обычного брака, не определял ни его формы, ни условий. Мужчина и женщина одинакового общественного положения заключали между собой брак просто посредством публичного заявления, сделанного в присутствии свидетелей или общественной власти, о своем желании вступить в брачные отношения, и от этого момента считались уже мужем и женой, хотя бы фактическое брачное сожитие у них еще и не начиналось. Nuptias поп concubitus, sed consensus tacit—гласило основное римское правило. Но когда дело касалось брака лиц разных сословий, то закон выступал со строгими распоряжениями на защиту сословного права. Так, знатная римлянка, дочь сенаторского или всаднического звания, femina clarissima, могла выйти замуж только за лицо одинакового с ней ранга. Она могла вступить в брак и со свободнорожденным низшего сословия, но в таком случае наказывалась лишением родовых прав и дети ее наследовали общественное положение мужа. Но ни в каком случае знатная женщина не могла избрать себе в мужья раба или вольноотпущенника; правда, закон не запрещал ей делать это фактически, но он игнорировал такой брак, считал его несуществующим, так что дети, происходившие от подобного брака, носили название spurii, т. е. сомнительные, неизвестно кому принадлежащие. Во времена Империи эти ограничительные постановления римского закона о браке знатных женщин стали стеснять собой даже языческое общество и породили массу злоупотреблений. Еще тяжелее они отразились на христианках. К концу второго века (царствование Коммода) христианство уже проникло в высшие слои римского общества и здесь нашло себе прием преимущественно среди женщин. В Риме появилось немало молодых христианок аристократического происхождения, между тем найти соответствующего их рангу мужа было нелегко. По закону они должны были искать равного себе по общественному положению, но среди мужских представителей аристократических семейств пока еще почти

378 А. Гарнак. Миссионерская проповедь и распространение христианства

* * *

Гергенрётер1 с заботливым прилежанием сопоставил двадцать причин, содействовавших распространению христианства, и столько же причин, которые должны были препятствовать ему. Обозрение не бесполезно, но недостаточно для того, чтобы объяснить дело. Еще менее можно пытаться установить относительный порядок их и определить меру значения каждого. Кроме того, не нужно забывать о различии способностей, потребностей и образования людей, а также и о том развитии, какое пережила христианская миссионерская проповедь от своего начала до конца III в.

Из представленных сейчас соображений видно, что вопрос поставлен ложно и вообще не допускает одинакового ответа. В начале мис-сионерствовал ап. Павел и некоторые неизвестные по имени апостолы: они проповедовали единого Бога и предстоящий суд, возвещали о недавно распятом Иисусе, Который в то же время есть Сын Божий, Судия и Спаситель. Почти всё здесь казалось парадоксальным и производило потрясающее впечатление. В конце периода едва ли действовал хотя бы один миссионер по призванию, но теперь существовала могущественная Церковь с широко развитым культом, клиром и таинствами, и она обладала вероучением и религиозной философией, которая могла победоносно поспорить со всякой другой. Эта Церковь действовала миссионерски уже самим своим бытием, так как она являлась заключительным результатом всей предшествовавшей исто-

ке было исповедников христианства. Таким образом, христианкам-аристократкам предстояла довольно трудная альтернатива: или взять мужа-язычника, или вступить в противозаконное сожитие, выйдя замуж за христианина низшего происхождения. Чтобы дать исход этому невозможному положению, Церкви оставалось только одно — исправить недостаток римского законодательства и признать брак патрицианки с христианским рабом или вольноотпущенником законным с церковной точки зрения. Так и сделал папа Каллист (раб по происхождению), известный вообще своими широкими реформами в области церковной дисциплины (Прим. Пер.).

1 Handbuch der allgem. Kirchengesch. I. S. 109 fgg.

Распространение христианства среди женщин 379

рии религии во всех отношениях. В эту Церковь около 300 г. входило все человечество, обитающее по берегам Средиземного моря, и почерпало с удовлетворением все, что считалось ценным в области религии, нравственности и высшего познания. Парадоксальные и потрясающие элементы, все еще продолжавшие существовать в ней, были окружены теперь широкими рамками известного желательного и естественного, были облечены в форму таинств, в которых каждый мог воспринимать или испытывать чрезвычайные дары.

Христианская религия с самого начала выступила с универсальностью, в силу которой она сразу охватила собой целую жизнь во всех ее функциях, в ее высоком и глубоком, в ее чувствах, мыслях и делах. Эта универсальность обеспечила ей победу. Что Иисус, Которого она возвещала, был Логос, это положение она приняла всецело. С Ним она связала все, что где или когда-нибудь считалось ценным, и отстраняло все, что относится к области естественного. С самой первой поры она обнимала уже все человечество, весь мир, несмотря на малое число избранных, которых она имела в виду. С этой точки зрения получает новое объяснение и становится почти необходимым то привлечение, с каким она втянула в себя весь эллинизм и подчинила его. Грех и грязь она всегда отталкивала от себя и созидала свое собственное здание из всего, что было еще способно к жизни; вне ее оно разрушилось, в ней — сохранялось. То, чего никто не высказывал и не сознавал, но всякий истинно благочестивый чувствовал, она сумела свести к его корню, к самому простому: Бог как Отец, Судия и Спаситель, открывший Себя людям через Христа и во Христе.