Юрий Грачёв

В предлагаемой читателю книге рассказывается о жизни верующего молодого человека. Это то дорогое, что хранится в сердце, когда в жизни уже все испытано, осмотрено. Когда человек, близясь к закату, определяет, взвешивает все ценности и делает окончательные выводы о самом важном в жизни.

Юноша жил и развивался, когда строилась послереволюционная Россия. Он, как и основная масса молодежи нашей страны, был сыном трудовой семьи и учился в советской школе. На всех в той или иной степени действовали влияния религиозные и антирелигиозные. Одни, вырастая, становились атеистами, а другие - верующими. Лева, как и подобные ему, не плыли по течению: в его сознании развилось то, что сделало его жизнь христианской. Он стремился поступать по Вечной Книге, с помощью которой он нашел в юности то, что и по прошествии многих лет осталось для него величайшей ценностью.

Пусть отрицающие Христа не скажут: какое мракобесие! Но терпеливо, беспристрастно постараются проанализировать все то, чем жил Лева.

Служение Христу, - вот что определяло жизнь Левы, желание помочь ближним, облегчить горе, делать добро.

Да благословит Бог каждого человека, раскрывающего эти страницы, получить для себя и окружающих полезные уроки и понять, что наше сознание определяется не только земным бытом, но и небесным бытием, которое, как чудное солнце, влияет на жизнь людей, стремящихся к свету и добру.

Глава 1. Школьники

"Простым дать смышленость, юноше - знание и рассудительность".

Прежде чем идти в школу, Лева решил забежать к своему другу - однокласснику Шуре Голованову, который был известен среди ребят под именем Голованчик. Он жил недалеко. Его отец - рабочий железнодорожного депо - выстроил небольшой дом и разбил сад рядом с огородом родителей Левы.

На стук в калитку больших зеленых ворот почти тут же выбежал Голованчик. Это был юноша маленького роста с совершенно рыжей головой. Он весело замахал Леве.

- Это ты? Заходи, заходи. Я почти уже собрался в школу.

- Я к тебе на минутку, - сказал Лева, - один пример по алгебре не решил, давай посмотрим вместе.

Лева приветливо поздоровался с матерью Шуры, которая суетилась у печи. Это была простая, богобоязненная женщина. Она не особенно вмешивалась в жизнь и учебу своих детей, за исключением того, что на церковные праздники запирала в сундук их гитары и балалайки, говоря, что теперь играть нельзя.

Лева сверил свое решение с решением товарища, и они пошли в школу.

- Да, - сказал Голованчик по дороге, - подумать только, Лева, мы скоро закончим "девятилетку" (тогда в средней школе учились девять классов), получим свидетельство и можно поступать в вуз.

- Я еще точно не решил, - ответил друг, - папа советует в индустриальный, да там большой конкурс. Я слышал, что легче всего поступить в ветеринарный институт.

- А я, - сказал Лева, - до сих пор думаю, куда поступать. Ведь ты знаешь, что я с детства вместе со Шмидтом (так они звали одноклассника Виктора) увлекался камнями. Сколько коллекций минералов мы собрали по берегам Волги, как мечтали стать геологами! А потом я увлекся химией, тогда ее еще и не преподавали в школе. Мы сделали много опытов! Какая интересная наука химия!

- Вообще-то ты, Лева, очень увлекающийся, - сказал Голованчик. - Щупленький, а столько всего хочешь захватить; вот и радио, и электричеством интересуешься. Впрочем, мне это тоже очень нравится.

Самодельные детекторные радиоприемники в то время были для школьников большой новинкой, и многие проявляли к ним большой интерес.

- Эх, если бы родители могли поддержать меня материально, - сказал Лева, - я, кажется, всю бы свою юность учился бы и учился; кончил бы один вуз, поступил бы в другой. Да только об этом думать не приходится, ведь мой папа фельдшер. Работая на железной дороге в приемном покое, он мало зарабатывает; а семья у нас большая: пятеро детей и я - самый старший.

- И я - самый старший, - сказал Голованчик, потому мы должны поскорей получить специальность, чтобы работать и помогать родителям.

Был тихий, ясный, осенний день - день так называемого бабьего лета. Листва с деревьев еще не опала и украшала все золотым убором сентября. Огромная школа из красного кирпича (здание бывшей семинарии) шумела от криков и беготни школьников.

Но вот раздался резкий электрический звонок, все разбежались по классам, и наступила тишина. У Левы и Шуры был урок литературы. Средних лет учительница с увлечением рассказывала учащимся о художественном творчестве великого русского писателя Льва Николаевича Толстого.

Вдруг урок ее прервался. В класс вошел заведующий учебной частью. Школьники встали, поздоровались. Он извинился перед преподавателем и заявил, что должен сказать учащимся несколько слов.

В своей краткой речи он подчеркнул, что для них наступил последний, завершающий учебный год. Требования к этому выпуску будут повышенные, и поэтому он просил всех особенно серьезно отнестись к учебе.

- Вы знаете, - сказал он, - большая часть нашей молодежи заканчивает только пятилетку или семилетку и идет на производство. Вам же дано право получить полное среднее образование. Нужно особенно ценить то, что дает вам советская власть и серьезно готовиться к поступлению в вузы.

Заведующий ушел. А Лева некоторое время еще думал о нем, так как хорошо знал его. По дороге в школу они часто встречались, и по пути заведующий наставлял его о пользе физической гимнастики.

Теперь же Лева с большим вниманием слушал его рассказ о творчестве Льва Николаевича Толстого. Он очень любил этого писателя; знал, что у него есть философские и духовные статьи, но читать их еще не приходилось.

- Если бы я тоже мог хотя бы немного писать, - думал Лева. Он с раннего детства любил читать. Его мать в свое время училась в Петербурге на Высших Бестужевских женских курсах, но не окончила их. А вот увлечение литературой осталось у нее на всю жизнь. Эту любовь к чтению она передала и своим детям. Она познакомила их с произведениями А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю, Лермонтова, которые были настольными книгами в их семье. В четвертом классе Лева записался в литературный кружок, но еще раньше он пытался писать стихи. Вот одно из них:

Бедняк милости просил, и богачу он молвил:
"Подайте на кусочек",
Но богач не дал и пятачок.
Лучше быть бедняком, чем иметь каменное сердце.

Позже Лева понял, что писать стихи - совсем не его призвание и перешел на прозу. Его первым опытом была "Скала богов". Он написал об одном горном ауле, где верили в то, что на скале живут боги и поклонялись им. Тогда один юноша, смелый и храбрый, решил проверить это и забрался на скалу. С большими трудностями он достиг вершины и убедился, что никаких богов там нет. Холодные, каменистые, голые вершины - и все. Он спустился в свой родной аул и поведал людям об этом. С тех пор суеверию пришел конец.

Занимаясь в литературном кружке, Лева написал рассказ о пожаре, передал его председателю кружка - ученице параллельного класса Марусе Япрынцевой. Она так улучшила его рассказ, что, когда его читали на кружке в присутствии преподавателя, Лева едва узнал его и очень удивился. Еще в те годы подруги Маруси предсказывали ей нечто о Леве, а Голованчик всегда, когда видел Марусю, внушительно похлопывал приятеля по спине и посмеивался. Прошло много лет после этих школьных дней, и Маруся Япрынцева стала верной женой Левы.

А теперь, слушая учительницу о работе Льва Толстого над своими произведениями, Лева думал: хорошо бы заняться литературой и стать писателем. Действительно, сколько в жизни интересного, прекрасного - приобретать знания, учиться, развиваться, но лучше всего стать ученым-исследователем. Он невольно вспомнил фантастические рассказы своего друга Шмидта, который уговаривал его бежать из дома, отвязать лодку на берегу Волги и поплыть вниз по реке.

- Ведь ученые всегда бегут, - говорил Шмидт, - потом забираются на облака, ходят по облакам и с высоты изучают небо и землю.

Тогда они даже сушили сухари, складывали в свои ранцы, готовясь в путешествие. Но все это прошло, и теперь Лева никуда не собирался бежать, сейчас было одно желание - хорошо окончить девятилетку и учиться дальше, чтобы стать честным тружеником.

Наступила перемена. Любимой игрой их в это время была борьба за мяч. Девушки перекидывали мяч между собой, а юноши отбивали его и бросали друг другу. В результате борьбы за мяч получалась огромная свалка. Все смеялись, веселились, и большие перемены проходили, как одна минута.

Но вот уроки закончились. Лева с другими ребятами направился домой. К нему подошел один из его друзей, который жил в городе.

- Лева, у меня нет учебника по литературе, не дашь ли ты мне до завтра?

- С удовольствием дам, возьми, только не забудь принести завтра, а то мне тоже нужно готовить уроки.

Дома Леву уже ждали. И как только он пришел, мать усадила его, трех его сестренок и братишку за стол и начала кормить обедом. Отец был еще на работе.

Покушав, Лева вышел во двор-сад. (Здесь когда-то были молоканские сады.) Молокане - одна из сект духовных христиан, которая возникала в России во второй половине 18 века. Отколовшись от православия, они стремились жить по Евангелию, были гонимы. Деды и прадеды Левы были тоже молокане.

Сад находился на окраине города Самары. Слева перед домом росли два больших дерева ранетки. Справа - большая сосна, с которой каждый год на Рождество отец срезан ветки для того, чтобы устроить детям "елку". А подальше впереди возвышалась необыкновенно высокая старая ветла. Эта ветла была, видимо, с тех пор, когда здесь были огромные приволжские дремучие леса. Ствол ее был настолько толст, что четверо мужчин не могли обхватить его. Достигнув четырехметровой высоты, он разделился на две части, где образовалось огромное дупло. Обычно там играли дети. Левее ветлы был знаменитый колодец с прекрасной водой. Он был известен нескольким соседним улицам, и люди, готовящие лимонад на продажу, специально приходили за этой водой. Дальше была рощица стройных, высоких тополей. Отец рассказывал, что он сажал их, когда был еще мальчиком. За домом слева была беседка из акаций и росли плодовые деревья, среди них особенно славилось одно, на котором созревало несколько сортов яблок. Лева ходил по этому тенистому двору, воздух был наполнен ароматами осенних увядающих листьев. Войдя в беседку, Лева невольно вспомнил, как здесь сидели раненые и он, будучи маленьким мальчиком, с опаской посматривал на этих людей, ходящих на костылях.

Это было время первой империалистической войны. Братство евангельских христиан-баптистов, памятуя притчу Христа о милосердном самарянине, организовало в соседнем доме лазарет для раненых. Братство верующих не только проповедовало любовь, но на деле старалось проявить ее к тем, кто был покалечен на войне.

Отец и мать Левы были из молоканских семей, где Библия занимала первое место и люди стремились к высоконравственной жизни. Став взрослыми, они поняли, что молоканство не является полным исполнением учения Христа и, как рассказывали Леве, перешли в Братство евангельских христиан-баптистов, которое более соответствовало истинам Евангелия.

Недолго прогуливался Лева по двору. Он принес маме два ведра воды и сел за уроки. Занимался он в комнате, которую называли кабинетом. Там стоял отцовский письменный стол и большой сундук, на котором спал Лева. Стены комнаты были оклеены темноватыми обоями в строгом стиле. В других комнатах обои были светлые, с красивыми цветами.

Недолго Лева занимался. Пришел отец. Видно было, что он устал. Пообедав, он позвал Леву с собой на огород.

- Пойдем, пока стоит хорошая погода, мы должны спилить засохшую яблоню на дрова и выкорчевать пень.

Лева охотно пошел с отцом, он любил помогать ему. Они на зиму дрова не покупали, а топили обрезанными сухими ветками и засохшими яблонями. Огород, на который они пришли, представлял из себя участок земли, граничащий со старым садом. Дружно взялись они за работу. Пот катился с них градом. Пилить сушняк было легче, чем корчевать и подрубать пни, - это самая тяжелая работа. Переносить нарубленный сушняк и напиленные ветки пришла вся семья и даже самый маленький братишка Левы - Веня.

- Да, хорошо у нас здесь, на 3-ей Молоканской, - сказал отец, вытирая пот, - а в городе-то... Ну и пыльна наша Самара.

Действительно, стоило подуть ветру, как над городом поднимались целые тучи черной пыли, которые проникали всюду. Лишь только район молоканских садов был защищен массивами деревьев земской больницы (ныне больница им. Пирогова).

- Да и в жизни людей, - добавил отец, - столько пыли, столько грязи. Трудно встретить чистые души.

Захватив две большие ветки и волоча их по земле, отец и сын направились к дому. По обеим сторонам улицы росли огромные зеленые тополя. Здесь вечерами устраивали гулянья. Люди из монастырского и железнодорожного поселков приходили, чтобы подышать свежим воздухом, погулять в саду. Один из старых артистов как-то сравнил этот молоканский сад с тургеневскими местами.

- Эй, отец, - обратился к Сергею Павловичу, отцу Левы, высокий парень в косоворотке, подпоясанный плетеным поясом с кистями, - нет ли спичек. Хочу закурить.

Сергей Павлович остановился, улыбнулся, положил ветку, как будто собирался достать спички, но вместо этого начал говорить парню о вреде курения.

- Да, ведь это удовольствие! - сказал тот, почесывая затылок.

- А вот я тебе скажу о другом, - сказал отец Левы, - и тебе будет противен этот табак. Вот свежий воздух, разве не удовольствие, разве это не жизнь для организма? А всякое непотребство, курение и пьянка исходят из сердца.

- Как это из сердца? - поинтересовался парень.

Сергей Павлович тут же рассказал ему, что Спаситель мира Христос учил, что все плохое исходит из сердца человека. А когда человек обращается к Богу, он исцеляет сердце, и тогда человек стремится к доброму, ему уже не нужно всякое непотребство. Его удовольствие.- любить Бога, любить ближних, делать добро.

На эти слова парень махнул рукой и сказал, отходя:

- Какой-то ты божественный, папаша, смотри не испорть этим своего сына.

Лева знал удивительную черту отца - всегда использовать любой случай для того, чтобы сказать людям о Христе, о спасении. И тогда, когда они мылись в бане отец смело проповедовал Христа. Курение у них в доме совершенно не допускалось. Когда приходили разные знакомые отца, даже занимавшие высокое положение, отец всегда строго предупреждал: "В доме у меня курить не разрешается"

Глава 2. Как Лева уверовал в Бога

"Пишу вам, отроки, потому что вы познали Отца".

Однажды тихим, теплым осенним вечером Лева пошел на огород для того, чтобы собрать сушняк. С этим огородом связаны воспоминания о лучших днях его детства. Здесь ему приходилось часами караулить, чтобы ребята не делали налетов на яблони и не обрывали несозревшие яблоки. Здесь, сидя под огромными высокими осокорями, он любил наблюдать вечернее небо, искать первые появившиеся звездочки, которые зажигались одна за другой, когда начинало темнеть. Он размышлял о жизни, когда было светло, читал книги.

В этот вечер к нему перелез через забор его школьный друг Голованчик. Они поговорили об учебе, заданных уроках, и вдруг Голованчик как-то застенчиво сказал ему:

- Я давно собираюсь спросить тебя, как это ты по-настоящему уверовал в Бога? Мы вот верим - не верим, кто его знает, а вот в школе все знают, что ты настоящий верующий.

- Ну хорошо, слушай меня, я постараюсь тебе рассказать, как оно есть и как оно было. Ты, конечно, знаешь, что отец и мать у меня верующие.

- Конечно, знаю, - сказал Голованчик, - и у меня мать верующая, ходит в церковь, а отец не ходит в церковь, но Бога не отрицает.

- Можно верить по-разному, - сказал Лева, - но вот мои родители, как я вижу с детства, верят по-настоящему.

- Как это, по-настоящему? - спросил Голованчик.

- Это значит, вера у них живая, Божия. Они как верят, так и живут. Ты не перебивай меня, что непонятно, потом спросишь. С самого раннего детства я слышал от родителей о Боге. Всегда, когда мы садимся за стол кушать, молимся. И мама меня учила молиться. Я молился, как молятся сейчас мои сестренки и братишка - это была детская вера - несознательная. Ты знаешь, с детства нас приучили любить книги. У нас их много.

- Да, я видел в вашем доме целый шкаф книг. Как много!

- Так вот, мне говорили, что среди всех этих книг, написанных разными писателями, самая лучшая книга - это Библия. Водили нас на собрание, где читают эту книгу, молятся Богу, поют Ему хвалебные песни. Посещал я эти собрания с родителями, слушал Слово Божие, а кроме того, там устраивались детские собрания, на которых нам, детям, популярно рассказывали о жизни Иисуса Христа. Много ребят туда ходило. Мы часто разговаривали между собой. Помню, один убеждал нас, что видел чертей, таких юрких маленьких с рогами и хвостами. Я вначале поверил и попросил показать их. И вот мы раз засели у них во дворе ожидать черных. Сидим... Действительно, что-то там под домом зашевелилось, у меня даже волосы на голове поднялись. Хотел удрать, но все-таки думаю, что надо взглянуть на нечистых. Представь себе увидел: только без рогов, а с хвостами. Это были обыкновенные крысы. Конечно, тут я всякую веру в рогатых, нечистых потерял. Чепуха все это. Я ходил на собрания, участвовал в детских праздниках. Все было интересно, хорошо, радостно, а только по-настоящему верующим я не был. Был такой случай. На детском собрании тому, кто .хорошо и больше расскажет стихов, дарили цветные открыточки на память. Мне тоже подарили открытку с голубым цветком. Моей сестре Симе, которая прочитала одно стихотворение, да еще и неправильно, подарили точно такую же открыточку с таким же цветком. Возмутился я, пришел домой, смял эту открытку, бросил и сказал маме, что больше на детские собрания ходить не буду, нет никакой справедливости. Почему Симе подарили такую же открытку, когда она ничего не знает? Одним словом, было у меня не хорошее сердце, а завистливое. Нужно сказать тебе также, что мама моя очень боялась, что я стану безбожником и три года учила меня дома читать, писать и познакомила с географией. А потом я пошел сразу сдавать экзамен в третий класс. Сдал. Меня приняли в школу. Помнишь, там, в железнодорожном поселке, была деревянная, желтенькая школа? Там я и учился.

- А потом ты в нашу перешел? - спросил Голованчик.

- Да, - ответил Лева. Попал я в среду таких ребят, где было много шума, часто дрались, дразнили мальчишку еврея. Как вспомню, во мне все переворачивается. Над горбуном одним тоже смеялись.

Сразу увидел я, какая разница между ребятами, которые слышат о Боге, учатся жить по Евангелию, и теми, которые не знают Его совсем. Ну, некоторые, конечно, покуривали, другие - грязные слова употребляли, и мне стало ясно, что по Божьи гораздо лучше жить, никого не обижать. Помню настал урок природоведения, тогда мы по учебнику Тровянского занимались, вел урок заведующий школой. Рассказал он нам как образовалась земля, как постепенно появилось все: растения, животные, человек. На следующем уроке он вопросы задает и меня спрашивает: "Расскажите, как трава, деревья, животные появились?" Я встаю и кратко отвечаю: "Бог создал все". Ну, часть учеников рассмеялась. А учитель оказался серьезным и сказал: "Вот поучишься - узнаешь, что Бога нет, что все образовалось само собой, по законам природы".

Стали нас записывать в пионеры. Одни записываются, другие - нет. Их спрашивают: "Почему не записываетесь?" Некоторые говорят: "Папа, мама не велят". Думаю я про себя, что отвечать. С родителями я об этом не советовался, а Божье мне больше нравилось, нежели то, что окружало меня, и я встал, громко и ясно заявил: "Мне записываться не к чему, так как я буду Христовым пионером". Поднялся страшный хохот. С тех пор меня на переменах так и дразнили: "Христов пионер". Каким должен быть Христов пионер я точно не знал и таких людей не встречал. Только однажды я почувствовал себя пионером - это во время революции, когда мне было лет семь. Набрал я тогда у отца брошюр: "Вред пьянства", "Неверие - мать всякого зла" и пошел раздавать по улицам. Меня схватил какой-то человек и потащил в учредиловку. Я, конечно, начал реветь. Матери сообщили, что ее ребенка повели куда-то, и она пришла и выручила меня.

В школе я любил урок естествознания. Учителя дружески говорили, видя мою любознательность и детскую веру в Бога: "Почитай о происхождении человека, почитай Дарвина и ты- не будешь верующим". Я брал книги в библиотеке, у своего дяди Николая Павловича, который был равнодушен к вопросам веры, курил и выпивал. Достал я книгу Дарвина "Происхождение человека и половой отбор". Прочел внимательно ее и другие антирелигиозные книги. Родители не запрещали, пожалуйста, знакомься, читай то и другое. Меня стали мучить сомнения, где же правда? Где же истина? Старался разобраться. Сердце болело, а что если на самом деле человек произошел от обезьяны и никакого Бога нет? Верить в то, что наука противоречит вере в Бога, учению Христа я, конечно, никак не мог, так как своими глазами видел, что люди образованные, ученые глубоко верят в Спасителя. Вот, например, мой дядя Петр Иванович Чекмарев - известный инженер, окончивший Технологический институт в Петербурге, тот, который подарил мне замечательную книгу "Химия в обыденной жизни", является проповедником Евангелия. Я вижу, что его жизнь и жизнь его семьи чистая, нравственная, прекрасная.

- А я заметил, бывая в вашем доме, что и твоя мать, и твой отец - особенные люди; они совсем не такие, как все, в том числе наша родня и мой отец, - сказал Голованчик. Да, ты прав, когда люди по-настоящему верят в Бога, они становятся другими людьми, у них в семье все доброе, чистое. Бывал я также в Давлеканове, там естествознание преподавал один близкий моим родителям человек, окончивший Казанский университет, - Иван Петрович. Он же - большой музыкант. Показывал он нам богато оборудованный кабинет физики, различные опыты с электричеством, а потом в .их доме мы славили и благодарили Бога, Который создал весь мир и все законы, и дал человеку путь спасения. Я видел, что Иван Петрович прекрасно знает учение Дарвина, Тимирязева и других светил науки, но это нисколько не загораживает от него великое солнце - Христа. И все-таки меня мучили сомнения. Преподаватель истории, который дружил со мною, от души желал мне учиться и учиться, говоря, что все религиозные предрассудки, навеянные воспитанием, исчезнут. Я учился, много читал и, смотря на жизнь настоящих верующих и видя жизнь неверующих, жизнь мира, понимал, что больше света у верующих.

- Между тем я должен тебе сказать, со мной творилось что-то неладное. Я становился все злее. Были бесконечные ссоры с сестрами. Купил финский нож и однажды в пылу гнева так ударил им по столу, что он сломался. Родители говорили, что мне нужно покаяться, обратиться к Богу. Я молчал. Были моменты, когда они меня приглашали на собрание, а я, не смотря на мать и постукивая пальцем по стеклу окна, говорил: "Не пойду". Но на душе было нехорошо. Ходил все же на молитвенные собрания и вел там себя не очень хорошо. Бывало во время пения сидим с двоюродным братом Всеволодом, да так расхохочемся, что нас хотят уже выводить и при этом стыдят, как детей верующих. А нам смешно, смех просто разбирает... А душа болела и искали правды... Мне тогда было 15 лет. И вот настал момент когда я по-настоящему воззвал к Богу. Стал я молиться, просить, чтобы Он обновил мое сердце, чтобы плохое оставило меня, чтобы поверить, Я покаялся во всем. Получил веру в то, что Христос простил мне все. Мне сказали, что верующий в Сына Божия имеет жизнь вечную. Я поверил этому. На сердце стало так легко. Не хочу сказать тебе, что я стал совершенным, нет, нет. Но я стал на ту дорожку, которая ведет к лучшему, я больше сторонился всего плохого, ведь раньше приходили и ко мне мысли: не научиться ли курить? А теперь это все стало таким диким, ненужным, странным. Новая, лучшая жизнь открылась предо мною. Всем своим существом в Минуты молитвы я ощущаю другой мир, который выше, лучше нашего земного. Я не только поверил, что Бог есть, но я стал верить Богу, Его словам, Его повелениям, я стал по-настоящему верующим.

- Да, - сказал Голованчик, - все это интересно, но я как-то обхожусь без этого, не задумываюсь над этим и не хочу думать, где правда, где неправда. Лучше жить так, чтобы получить хорошую специальность, занять высокое положение, и все будет в порядке. (Голованчик - Александр Голованов получил высшее образование, стал ветеринарным врачом. Посвятил свою жизнь военной службе, был обеспечен, жил, как все. Служил на Дальнем Востоке. Во время культа личности погиб, когда были уничтожены Блюхер, Тухачевский и другие.)

Лева ничего не ответил, стало совсем смеркаться. Он взял топор, пилу и направился домой. На душе было тихо, спокойно. Сел за уроки. Поздно вечером пришел отец с работы.

Вся семья перед сном собралась для молитвы. Отец, открыв Евангелие, прочел: "Да любите друг друга, как Я возлюбил вас". Кратко сказал, что беда людей в том, что они не могут любить друг друга, как заповедал Христос. Любят родных, любят друзей, любят и по расчету, а чуть - что, то ссоры, неприятности, и от любви не остается ничего. Не так любил Христос. Он любил всех и даже тех, кто распинал Его, всем прощал, всем желал только доброго.

Преклонили колени. Каждый молился. Молился Лева, прося Господа, чтобы Он научил его любить всех людей, так как Он Сам возлюбил их.

Глава 3. Первые шаги

"И будет он, как дерево, посаженное при потоках вод".

Учеба в школе шла успешно. Лева был одним из тех учеников, которые всегда ясно и понятно отвечают, и учителя его уважали. Не было среди школьных товарищей тех, с которыми он ссорился и имел неприятности. Все, кажется, шло нормально. Но однажды произошел случай, который показал, что Леву держат на особом учете.

Они проходили общественные науки, в том числе курс политэкономии. Лева изучал все так, как все, и отвечал не хуже других. Но вот однажды, после сдачи зачета по политэкономии, преподаватель объявил: "Лева Смирнский - неудовлетворительно". Класс зашумел, многие вскочили:

- Тише, садитесь все, сейчас объясню, - сказал торжественно педагог. - Нам известно, что Смирнский - верующий человек, вот уже заканчивает девятилетку, проходит общественные науки и в то же время ничего не смыслит.

- Как не смыслит? - закричал Голованчик. - Это совсем несправедливо.

- Я вас прямо спрошу, Смирнский, ведь вы верите в Бога?

- Да, верю, - ответил Лева, спокойно вставая и глядя прямо в глаза преподавателя.

- Так вот, видите, слышали? Он не отказывается, верит, значит, он верит во все духовное, во всякую нечистую силу, а в науку он не верит. Вот электричество возьмем, например, вы верите в электричество?

- Конечно, верю и знаю, что есть электричество, и наблюдаю его, - ответил Лева.

- Не лицемерьте, вы не верите, - сказал убежденно преподаватель. Для вас реальный материалистический мир не существует, вы идеалист. Когда вы едете на трамвае, вы думаете, что это вас тащит нечистая сила.

Он засмеялся, но никто в классе его не поддержал. Встала староста группы и сказала:

- Мы с вами совершенно не согласны. Вы неправильно поставили отметку Смирнскому, он отвечал хорошо.

- Он отвечал механически, по зубрежке. Если бы он вник в сущность преподаваемого предмета, он, конечно, оставил бы всякие бредни о Боге.

- Но и мы верим. И мы верим, - раздались голоса некоторых девушек.

- С вас спрос маленький, - сказал преподаватель, - вы еще могли не разобраться, а с него мы можем спросить, он неплохой ученик, много читает, и мы к нему должны предъявить соответствующие требования.

- Нет, мы с вами не согласны, мы поставим этот вопрос на школьном совете, - раздались голоса.

Когда преподаватель вышел, возбужденный класс написал целую петицию школьному совету, прося, чтобы он пересмотрел несправедливую оценку, поставленную на зачете Смирнскому, и исправил ее.

Эта петиция была подписана всеми учащимися за исключением болезненного юноши Гиммерлейха, который всего боялся и ужасно опасался, как бы чего не вышло. Лева пришел домой грустный, воспоминания нахлынули на него. В 15 лет он усиленно занимался наукой и аккуратно ходил по воскресеньям на собрания. Но как это было ни странно, там он был страшно одинок. Молодежи приходило очень много. Было два больших хора: старый хор, которым управлял Петр Иванович Кузнецов, и молодой хор, которым управляла жена пресвитера тетя Тереза. Там играл большой, все увеличивающийся, струнный оркестр. Вся молодежь занималась искусством: кто пел, кто играл на инструментах, и, когда кончилось собрание, музыканты шли к музыкантам, а певцы к певцам. Он стоял одиноко, никто не подходил, не беседовал с ним. Возможно, это объяснялось тем, что многим он казался маленьким. Вся обращенная молодежь была постарше. Лева уходил домой и там читал духовную литературу и большую Библию с картинками, которую подарил ему отец. Сверстников, которые могли бы разделить его духовные интересы, не было. Двоюродный брат Всеволод и другие, которых Господь еще не коснулся близко, жили своими интересами (голубями и прочим, что совершенно не интересовало Леву).

Однажды к ним в дом пришла молодежь для посещения. Руководила этой группой молодая девушка лет 20 - Валя Алексеева. Она не пела в хоре,- не играла на музыкальных инструментах, а посвятила себя всецело добрым делам, и в частности, посещению больных и семей верующих. Теперь, когда Лева впервые почувствовал, что неверующий мир относится к нему с пренебрежением, ему особенно было приятно вспомнить это посещение молодежи, когда Валя спросила его, отдал ли он сердце Господу.

- А мы думали, что ты еще маленький, - раздались голоса. Лева поделился с ними, как он боролся с сомнениями, как зло все больше и больше проникало в его сердце, и в то же время Господь звал его.

Хотел покаяться в собрании, когда призывали грешников, но держался за спинку скамьи, чтобы только не встать. Однако Господь не оставлял меня, и здесь дома, в своей семье, я обратился к Нему.

Он изменился с тех пор, как отдал сердце Иисусу, - подтвердила мать.

Валя Алексеева стала приглашать Леву посещать больных. Когда кончилось утреннее собрание, он вместе с другими ходил на посещение, чтобы порадовать больных (на посещение ходило человек 15-20). От хора Лева отказался, потому что у него не было музыкального слуха.

- Ну, какую же работу тебе поручить? - говорила молодежь. - Ведь без работы христианин не может быть, чем-то он должен служить Господу.

По субботам проходили собрания молодежи призывного характера. Здесь руководили наиболее зрелые среди молодых людей, такие, как Витя Орлов, Петя Фомин. В слове участвовали молодые братья и сестры, юноши и девушки декламировали стихотворения, пели соло, дуэты. И вот решили дать Леве поручение. Когда объявят, что пройдет тарелка для сбора средств на дело Божие, то он ее возьмет и соберет пожертвования.

Теперь, вспоминая об этом предложении, Лева невольно покраснел, ведь так неудобно, просто стыдно идти с тарелкой, но все-таки он смирился и решил выполнять это служение. Таковы были его первые шаги. По мере углубления в Слово Божие ему становилось особенно ясно, что нужно смириться и быть кротким.

А теперь эта несправедливая отметка. Что делать? Писать протест, как поступил его класс, или молча снести обиду? Он вспомнил совет Христа: любите, молитесь за обижающих вас. И он решил промолчать, молиться о тех, кто несправедлив с ним. Лева сознавал, что теперь, когда союз воинствующих безбожников развивает самую активную деятельность, всюду проходят лекции, диспуты, его не оставят в покое и будут перевоспитывать. Поэтому он решил глубже ознакомиться с христианским учением, которому он посвятил себя.

Кто-то сказал ему, что лучшим представителем христианской философской мысли был Владимир Соловьев. К тому же у матери было собрание его сочинений. Вечером, когда он заканчивал уроки и все дома успокаивалось, он садился за изучение трудов Владимира Соловьева.

В тот вечер, когда он читал "Оправдание добра" этого философа, к ним зашел известный христианский проповедник Иван Борисович, евангельский христианин, получивший образование за границей. В свое время он редактировал журнал "Христианин" у Проханова, а теперь, будучи больным, проживал с женою в Самаре. Он отличался исключительным красноречием, и когда выступал на диспутах с безбожниками, то прямо громил их своими острыми умозаключениями и яркими сравнениями.

Увидев Леву, склонившегося над книгой у стола, освещенного подвесной электрической лампой, он был очень удивлен, что тот читает Владимира Соловьева.

- Как, в такие годы и уже Владимира Соловьева? - воскликнул он.

- В какие годы? - сказал Лева, улыбаясь. - Мне уже 17 лет.

- Да, я пережил и не только это, - ответил Лева. - В 16 лет я принял водное крещение и присоединился к общине.

- Да?! Вы старший сын Анны Ивановны и Сергея Павловича? Счастливые они, что имеют такого сына, я очень рад, что могу познакомиться с Вами.

Иван Борисович удобно расположился в кресле рядом с Левой и начал расспрашивать его.

- Ну, что Вы уверовали, это я понимаю, но как так рано могли принять крещение? Есть верующие, которые допускают мысль, что до совершеннолетия не должны принимать крещение, ведь это может быть просто поверхностным увлечением.

- Когда я обратился к Господу, - сказал Лева, - мне очень хотелось больше трудиться для Него, я видел, что это могут делать только те, которые дадут обещание служить Богу доброй совестью, т.е. принявшие водное крещение. Сам Христос вышел на труд только после крещения. Кроме того, когда я видел, что община принимает вечерю Господню и вспоминает страдания Спасителя, а я стою вне за закрытыми стеклянными дверями (в то время все не члены церкви не могли быть на вечери Господней, а присутствовали в прихожей как интересующиеся), мне было не по себе. Ведь Сам Христос, когда Иоанн удерживал Его, сказал: "...Надлежит Мне исполнить всякую правду". И я сознавал, что если я не исполню правду крещением, мой духовный рост затормозится, я не смогу подняться на следующую ступень своего духовного развития.

- О, Вы рассуждаете, как взрослый, - воскликнул Иван Борисович,- но все-таки, как Вы подошли к этой проблеме?

- Я молился об этом, читал Слово Божие о крещении, а потом пошел к пресвитеру и сказал, что я желаю принять водное крещение.

- Я ответил, что не спросил, а хочу поступать, как Павел, который не стал советоваться с плотью и кровью. Пресвитер сказал, что он поговорит с родителями, а также с молодежью, а потом он даст мне ответ, допустит ли он меня к испытанию или нет.

- До испытания допустили, я очень волновался. В молитвенном доме было много народу, нас, испытуемых, приглашали по очереди. Мне сказали, чтобы я прошел вперед и встал перед кафедрой. Попросили рассказать о моем обращении. Волнуясь, я рассказал, как Христос вошел в мое сердце. Затем задавали вопросы. Среди присутствующих был известный благовестник Андрей Петрович Зукао. Я его особенно уважал за его проповеди. Он мне тоже задавал вопросы и при этом ободряюще смотрел на меня. Потом меня выслали, пригласили опять и сообщили, что церковь меня принимает и в следующее воскресенье будет крещение на Волге.

Лева замолчал, потом как-то оживился, глаза у него заблестели, и он сказал:

- Там, под Ульяновским спуском, в присутствии на берегу всей общины и многих интересующихся людей я вошел в воду и на вопрос крестившего меня пресвитера Корнилия Францевича Кливер: "Веришь ли, что Иисус Христос есть Сын Божий?" - ответил:

- По повелению Господа Иисуса Христа крещу тебя во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. И он погрузил меня в воду. Хор пел на берегу, как сейчас помню: "Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись!"

Иван Борисович, слушая рассказ Левы, радостно кивал головою:

- Да это крещение по - первохристианству. Сколько людей не могут полностью разобраться в этом вопросе. Одни - отвергают, другие - понимают духовно, третьи - крестят без веры.

- После этого. - продолжал Лева, - вся община направилась в молитвенный дом. Шли большой толпой с Волги, как будто это была демонстрация. Там, в молитвенном доме, на принимающих крещение были возложены руки. На меня возложил руки один из известных первых тружеников братства нашего Ефим Симонович Янченко.

- Да, это достойный брат, пострадавший за Христа и в избиениях лишившийся глаза при царском режиме, - произнес задумчиво Иван Борисович. - Но что же изменилось у тебя после того, как ты вступил в церковь?

- Я стал больше принимать участия в работе нашей христианской молодежи. В субботних собраниях стал проповедовать Евангелие.

- Ты - проповедник Евангелия? - воскликнул Иван Борисович, вскакивая. - И это без всяких курсов и подготовки?! Да, впрочем, - сказал он, садясь в кресло и успокаиваясь, - ведь ты, как Тимофей, с детства знаешь Писание, которое может умудрить тебя во спасение верою во Христа Иисуса.

- Когда мне впервые предложили говорить слово, - сказал Лева, - я очень волновался, горячо молился Богу, чтобы Он мне дал тему. И мне дано было говорить о Христе распятом, о Голгофе.

- Да. Приготовил на небольшом листочке, записал столбиком основные мысли, которые были положены на сердце. Затем, признаюсь, по вечерам я уединялся в саду и там вполголоса читал вслух свою проповедь. Настало время, когда мне нужно было выступить с чтением Евангелия. Взошел на кафедру, а сам себя будто не ощущаю. До этого мне тоже приходилось бывать на кафедре: говорил стихотворения. Но проповедь - не стихотворение, тут нужно сказать от сердца, ведь от избытка сердца говорят уста. Не слышал я своего голоса, как говорил - и сам не знаю. Но, слава Богу, Господь помог и я сказал то, что было мне дано. Правда кое-что пропустил, в конспект неудобно было заглядывать.

Иван Борисович слушал и с любовью смотрел на юношу.

- Помоги, помоги тебе Господь быть проповедником, благовестником Евангелия.

В это время вошла Анна Ивановна и стала приглашать гостя к столу.

- Я рад, что познакомился с вашим сыном, - сказал Иван Борисович, - и хочу отметить ко всему прочему, что он скромно одет. Эту толстовку вы, вероятно, ему сшили сами? Очень удачный, скромный костюм.

- Полагаю, что скромность необходима христианину, - сказал Лева. - В таком скромном костюме, который я ношу со дня своего обращения, я хотел бы появляться везде и всегда.

За столом Иван Борисович начал жаловаться Анне Ивановне на своих родственников, на неприятности и после чая простился, пожелав всем главного - мира и любви.

Глава 4. Библиотека

"Доколе не приду, занимайся чтением, наставлением, учением".

- Лева, Лева, не уходи, - кричал Петя Фомин, пробираясь после собрания через толпу.

Лева хотел уже идти на посещение, но Петя остановил его:

Они зашли в библиотеку, которая была здесь же в молитвенном доме (это на втором этаже здания евангельских христиан баптистов, расположенного по Крестьянской улице, - ныне улица Ленина, 173). Перед входом в библиотеку был книжный стол, где производилась продаже Евангелий, Библий, духовных брошюр, текстов. Руководил этим Гора Макаренко.

- Садись, - сказал приветливо Петя. - Ты знаешь, что я заведую библиотекой, но мы посоветовались и решили, что ты мне будешь хорошим помощником. Ты. аккуратный читатель и облегчишь мне эту нелегкую работу.

- Почему же вы приглашаете меня и сразу говорите: "Нелегкая работа"?

- О, - протянул Петя, - ты представить себе не можешь как часто некоторые люди бывают неаккуратны с книгами. Хотя у нас все поставлено и хорошо. Вот посмотри каталог, все по номерам, книги стоят в шкафу в полном порядке, и кому выдаем, то записываем. А то, как возьмут, так и зачитают,

- Да, вот так, сами прочтут, передадут другому, а тот - третьему, а потом и книгу не найдут. А ведь книги - это ценность, тем более духовные. Теперь ведь они совсем не издаются.

- Да, это плохо, когда зачитывают, - сказал Лева, - вот у моих родителей много духовных книг, а часть их тоже зачитали. Возьмут у мамы, потом она ищет, а кому отдала, не помнит, а о том что бы вернуть, некоторые и забывают. Это недостаток нашего духовного воспитания, - сказал Петя, - если в этом мире люди неаккуратны и даже воруют книги в библиотеке, то этого не должно быть среди нас. ведь написано: "Не оставайтесь должными никому ни в чем, кроме взаимной любви". Полагаю, что нам сегодня после вечернего собрания нужно оставить молодежь и поговорить, особенно об обращении с книгой. И я прошу тебя, Лева, тоже высказаться по этому вопросу.

- А в чем же будет заключаться моя работа в библиотеке? - спросил Лева.

- Ты будешь выдавать и принимать книги без меня. Вместе будем составлять список должников, вовремя будем отдавать книги в ремонт, привлекать больше и больше членов общины в нашу библиотеку.

Вечером после собрания молодежь осталась по просьбе Пети Фомина.

- Друзья, - сказал он, - начнем с молитвы, чтобы Господь благословил нас. Встанем и помолимся.

Дорогая и святая Книга Божия...
Ты дороже с каждым днем
И ведешь святым путем
К чудной родине, где ждет Господь меня!

Выступил Петя. Он говорил о великом значении Библии, о том, что сейчас каждый может купить себе совершенно новую Библию или Новый Завет. Опрос показал, что вся молодежь имеет свои Библии. Лева сказал, что после крещения родители подарили ему карманную Библию.

- Так вот, друзья, мне хотелось бы сказать о бережном отношении к книгам и прежде всего к Библии. Как грустно смотреть, что у некоторых Библия растрепана, с разорванным переплетом, ведь есть все возможности иметь целую Библию, аккуратно обращаться с ней, брать только чистыми руками, не класть на стол, где могут облить ее пищей или схватить маленькие дети. Можно обернуть ее в соответствующую бумагу, можно сделать картонные футляры для того, чтобы книги меньше изнашивались, когда их несут в собрание. Я бы очень хотел, чтобы все имели именно такие Библии, на которые приятно было бы смотреть.

Когда он кончил, встал Коля Иванов - студент педагогического института, ревностный молодой проповедник Евангелия.

- Друзья, - сказал он, - многие из нас любят подчеркивать в Библии. Я и сам люблю это делать, так как потом легче искать, где что написано в этой великой библиотеке божественных книг. Хочу сказать, что будем подчеркивать аккуратно, лучше по системе, что бы определенными цветами выделять ведущие истины Библии.

Далее опять выступил Петя Фомин. Он сказал, что очень рад иметь помощника в лице Левы и выражает свою убедительную просьбу об аккуратном обращении с книгами библиотеки, которые фактически являются пособиями по изучению Библии и христианства.

- Друзья, - продолжал он, - помните, что книги - это большое для нас богатство. Ведь многие верующие хотели бы почитать духовную литературу, старые журналы, но не имеют их, потому дорожат каждым листочком, а у нас библиотека, и, помоги нам Бог, с каждой книгой обращаться бережно, чтобы она не изнашивалась. Чуть заметил что испортился переплет или листок надорвался, осторожно подклей. Будем также аккуратны, чтобы и другие могли прочитать их.

Вдруг встал один старичок, всеми любимый брат Ладин, и сказал:

- Я вот, братья, читаю свою Библию день и ночь, и, представьте себе, Новый Завет так внизу справа износился, что страницы местами как будто истлели. Купить новую могу, а со старой жаль расставаться, ведь я с ней словно сроднился. А как ее привести в порядок, даже не знаю.

- Да, пожалуй, это трудно, - сказал брат Никодим Федорович Баннов, один из представителей зрелой молодежи и уже семейный. - Для того, чтобы не было такого, лучше открывать книгу не за нижний угол, а сверху за край страницы, тогда листки меньше бы изнашивались.

- Это полезный совет, - заметил Шура Кузнецов.

- Ну, друзья, есть у кого вопросы по библиотеке? Лева может быть что-то скажет?

- Я хочу сказать кратко, что мы должны привлекать новых читателей в нашу библиотеку, приближающихся, давать им соответствующую литературу, особенно молодым. Ведь как раз молодому Тимофею писал Павел: "Занимайся чтением". И если мы не будем читать, мне кажется, это станет большим недостатком.

- Я хочу спросить, - встала одна молодая сестра, - можем ли мы читать мирскую литературу? Времени у нас и так мало, каждый вечер занят: то собрание, то спевка, то музыка. А меня, когда прихожу, берет соблазн: смотрю, а сестра сидит и роман читает.

- А я даже знаю некоторых из нашей молодежи, - сказал Шура Кирюшкин, ~- что засыпают с мирскими книжками.

Поднятый вопрос вызвал оживленный обмен мнениями. Подводя итог, Петя Фомин сказал, что читать мы можем все, как написано: "Все мне позволительно, но не все полезно". Брать для чтения следует то, что необходимо по специальности и для развития общего кругозора, но не делать из чтения светских книг увлечения для праздного проведения времени. Мы можем полагать, что апостол Павел знал не только Библию, он знал и поэтов, философов того времени и, находясь в Афинах, он отметил греческих стихотворцев, которые писали: "Мы его и род". В "Послании к Титу" он также упоминает: "Из них же самих один стихотворец сказал: "Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые". Следовательно, он знал поэзию своего времени и использовал ее в своей духовной работе, и будет хорошо, если мы, читая различные книги, сможем выбирать из них подходящие мысли, сравнения и примеры для подтверждения божественных истин в наших беседах, проповедях.

Работа в библиотеке дала возможность Леве лучше познакомиться с книжными сокровищами сблизиться с читателями (братьями и сестрами), узнать их интересы, дела, желания. Все же он должен был отметить, что молодежь была очень загружена собраниями, дополнительными собеседованиями, посещениями, спевками, оркестрами - и у нее оставалось совсем мало времени для глубокого изучения Библии и чтения духовных книг, не говоря уже об общем своем развитии. Также некогда было общаться со своими домашними. Многие чувствовали, что это ненормально, а изменить ничего не могли.

Глава 5. Посещения

Осень брала свое. Дни становились холоднее, ночи темнее, по утрам начинало подмораживать. Школьная жизнь у Левы шла как обычно, без приключений. В общине было тоже все спокойно, проходили радостные, бодрые собрания.

Самара в то время была центром Волго-Камского союза евангельских христиан баптистов, и город посещали многие благовестники оттуда и со всей страны. Тематические собрания молодежи проходили оживленно. Об этом широко объявлялось, раздавались программы молодежных вокально-музыкальных вечеров, часто помещение зала большого молитвенного дома было переполнено. В это время произошли события, о которых братство верующих до сих пор не знало. Пошли слухи, что в некоторых местах России стали арестовывать как руководящих работников, так и рядовых ревностных членов церкви. Срок им давали быстро и высылали из родного города с правом проживать во всех местах и городах Советского Союза, за исключением шести важных центров (это называлось минус шесть).

Неожиданно в. Самару прибыли из Астрахани ссыльные братья: пресвитер Астраханской общины брат Филяшин и проповедники - Шаронов, Исырин, Краснов. Из Саратова приехала высланная сестра - преподавательница Угрюмова. Община верующих с распростертыми объятиями встретила их, помогла устроиться с жильем. Шаронов и Краснов поселились во дворе молитвенного дома, остальные - в семьях верующих. Им была предоставлена также возможность трудиться в общине, они проповедовали, пели, устроились на работу.

Хотя высланные подробно рассказывали о допросах, днях заключения в тюрьме, Лева к этому не прислушивался. Если бы его спросили, за что сослали братьев, объяснить толком он не смог бы. Общее мнение было - гонимы за Слово Божие.

Миша Краснов быстро влился в Самарскую христианскую молодежь, пел во втором хоре, проповедовал, активно участвовал во всех мероприятиях.

- Друзья, друзья, идемте посещать, - раздался голос Вали Алексеевой.

Несколько человек присоединились к ней. Среди них были Миша Краснов, Лева, Клавдия Кабанова и другие. Миша был гораздо старше Левы, но они от души полюбили друг друга, потому что оба стремились к науке, к знанию, оба были книголюбами.

- Ты знаешь, что у меня есть? - спросил однажды Миша Краснов, когда они шли посещать.

- Очень старинная книга древнего историка Иосифа Флавия "Иудейская война". После посещения зайдешь посмотреть?

Лева конечно согласился. Когда они шли посещать, то часть возвращающейся молодежи из собрания присоединилась к ним. Дорогой встретили Шуру Бондаренко и пригласили также пойти с ними.

- О, не могу, не могу, - воскликнул он, - спешу на репетицию. У нас Шура Кузнецов написал "пупури", так что мы решили изучить это и потом играть на собрании.

- А вот как кончится проповедь, и мы вместо аплодисментов ему и всем сразу исполним "пупури".

- Ну разучивайте ваше "пупури", послушаем, оценим, - сказала Вале Алексеева.

Пришли в дом больной сестры Корчагиной. Она и ее домочадцы были чрезвычайно рады гостям. Тут же начали шептаться между собой. Лева это заметил и толкнул локтем стоящего рядом Мишу Красного: они что-то замышляют. Около больной помолились, и все пришедшие посещать начали петь ее любимые гимны. Потом Миша сказал слово. Он вдохновился, и хотя все чувствовали, что ему пора кончать, он, полный огня, развивал мысли о будущей жизни, где не будет скорбей и болезней. Больная слушала с сияющими глазами, но потом глаза ее потухли, она устала, опустилась на подушку. Юный же проповедник продолжал свою речь. Больная с беспокойством поглядывала на вошедшую дочь, видимо, что-то хотела ей сказать.

Наконец, Валя Алексеева не выдержала и, когда Миша сделал маленькую паузу, громко сказала: "Аминь". Все подтвердили "Аминь", и Миша сел.

- Дорогие друзья, - сказала сестра, дочь больной, - в столовой уже все приготовлено, вы должны сейчас покушать. Проходите в столовую.

- Нет, нет, - раздались голоса, - мы лучше посидим у больной.

- Мы совсем не есть к вам пришли, - сказал Лева. Но домочадцы настойчиво приглашали их к столу.

- Идемте, идемте, - сказал Миша Краснов, - нельзя же обижать людей.

Как ни отказывались некоторые, всех посадили за стол. Клавдия Кабанова произнесла молитву перед едой. И только один юноша так и не сел за стол. Он находился рядом и на все уговоры отвечал, что еще нужно посещать другие семьи, задерживаться некогда, и вообще, они не кушать сюда пришли. Это был Лева. После обеда всех стали угощать яблоками из собственного сада. От этого не отказался и он. Успели посетить еще одну семью.

- Друзья, - сказала Вале Алексеева, когда все направились на вечернее собрание, - мы сейчас пойдем в три места: одни поедут к Камыниным, там собрание, туда поеду и я. Другие - на Ново-Садовую.

- Это мы, - сказал Миша Краснов, - те, кто поет во втором хоре, и ты, Лева, поедешь с нами.

Остальные, которые жили вблизи молитвенного дома, Маруся Волкова и из семьи Шадчиневых, направились в молитвенный дом на Крестьянской улице. Но прежде чем расходиться, Валя Алексеева попросила после собрания всех прийти в главный молитвенный дом для того, чтобы обсудить некоторые вопросы.

- Я уже об этом договорилась с Витей Орловым и Петей Фоминым, и все хористы предупреждены, - сказала она.

Вечером, после собрания, молодежь прошла вперед на те места, которые занимали хористы, и, призвав имя Господне, Валя Алексеева начала свою беседу о посещении.

- Друзья, - сказала она, - в настоящее время мы не имеем юношеского кружка, как в прошлом; ведь когда-то долгие годы при Самарской общине самоотверженно работал юношеский кружок, в который входила вся верующая молодежь. Он нес определенное служение, каждому было поручено дело. Были те, которые занимались только музыкой, другие - пением, третьи - чтением стихов. Одна группа называлась корреспондентской - она от лица кружка молодежи вела переписку с верующей молодежью других городов; другая - группа книжного шкафа - распространяла Евангелия; третьей была группа посещения больных - это наши юноши и девушки, которые посвящали себя всецело благородному делу помогать тем, кто не может быть на собрании.

- Валя, ты забыла упомянуть группу редакции газеты "Светильник".

- Да, забыла, да я не собираюсь рассказывать о работе нашей молодежи в прошлом. Кто хочет, может познакомиться с имеющимися у нас стенными газетами "Светильник", отчетами, протоколами заседаний. Сегодня, как договорились, я буду говорить только о посещении. Так вот, друзья, сейчас, конечно, у нас нет никакого кружка - это запрещено властью, нет никаких групп, но как в одном теле много членов и каждый выполняет функцию свою, так и каждый из нас должен иметь определенный труд для Господа. Посещать больных - это дело всех без исключения: и пресвитера, и не давно обращенного. Сам Господь побуждает сердце проявить любовь к заболевшему, будь он верующий или неверующий. Раньше, когда была полная свобода, после революции, верующие открыто посещали всех страдающих - ходили по больницам, бывали в тюрьме и там пели и проповедовали Христа. Теперь, слава Богу, мы можем посетить всегда любого заболевшего. И я хочу сказать о том, как нужно это делать.

Больной быстро утомляется, ему нужен покой. Кроме того, иногда он нуждается в уходе только своих близких. А Миша сегодня так затянул проповедь, даже у меня внутри все переворачивалось, видя, как сестре не по себе. Нам надо было выйти поскорее из комнаты, дать ей передышку, а мы сидели. Нужно быть чутким и очень внимательным к состоянию больного. Но все-таки хочется похвалить тебя за то, что ты говорил о радостном, вечном, небесном.

- Друзья, избави Бог, если кто придет к больному и начнет рассказывать ему неприятные новости, расстраивать его - этим мы можем оказать только медвежью услугу. Больному прежде всего нужно принести радостное; светлое, чтобы он приободрился, тогда и настроение станет лучше, и аппетит появится, поправляться начнет. Хорошо, конечно, больному принести чего-нибудь, вот как в этот раз поступила Клава Полтораднева. Больным, которых мы посетили, она принесла по букетику цветов. Но не только это. Нужно везде, где мы бываем, внимательно смотреть, чем мы могли бы практически помочь данной семье. Признаюсь вам, есть у нас одна сестра, она всегда смотрит по сторонам, расспрашивает родных, что нужно сделать или купить, а после посещения просит помочь других или сама делает, что может. Так и нам нужно поступать. Может быть, кому-то надо вымыть полы, постирать белье; старым сестрам, которые сами не могут, - напилить дров. Везде и всегда мы должны радовать не только словом, пением и молитвой, но и делом, практическим, добрым делом. Ведь наш Спаситель Христос не только жалел больных и разговаривал с ним, но Он реально помогал им.

Молодежь внимательно слушала рассуждения Вали о труде посещения. Вопросов не было. В заключение Витя Орлов сказал, что хорошо бы было, если бы у нас было больше сестер и братьев, посвятивших себя делу посещения больных, молившихся об этом и побуждавших других к этому служению. Преклонили колени. В кратких, но горячих молитвах некоторые со слезами просили у Господа любви и мудрости для посещения больных и престарелых. К Леве подошел Петя Фомин:

- Ну и .нехорошо ты, брат, сделал сегодня: отказался там кушать. Ведь когда приглашают за стол, нужно обязательно сесть и, если ты даже сыт, немножко, для приличия, покушать, порадовать радушных хозяев. А то о тебе слух пошел, что ты, сын фельдшера и не стал кушать только потому, что брезгуешь есть там, где больные.

Лева страшно покраснел, сказал, что он совсем не брезговал. И с тех пор в этом отношении он изменился, понимая, что везде нужно на любовь отвечать любовью и принимать то, чем угощают от сердца. Да и по себе он знал, как тяжело, когда мама приглашала, а некоторые друзья, приходившие к нему, "ломались" и никак не хотели садиться за стол.

Глава 6. Осенние тучи

"Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих как и сами находитесь в теле".

Осенние ночи обычно темные, холодные, дождливые. Ушли теплые, ясные, летние дни; ушли безвозвратно. Грязь, глубокая, черноземная, липкая. В то время в Самаре только центральные улицы были мощены булыжником. С утра немного подморозило и выпал первый снег. После школы Леве захотелось больше подышать свежим воздухом, и он направился на огород. Дверь была заперта, и он перелез через забор. Голые, мокрые от дождя деревья неподвижно стояли, приготовившись к зимней спячке. Ближе к выходу - три большие яблони сорта "Буровинка", В этом году столько они яблок дали, а теперь Лева смотрит - и не видно ни одного. Прошла пора, и все плоды собраны.

Слева растет большое, развесистое дерево, даже не похожее на яблоню - это бархатный анис, а потом - "Хорошавка", "Царский шип", далее "Серый анис", а за ними до конца огорода тянутся заросли вишни, среди них попадаются дикие яблони, плодами которых в детстве Лева сражался со своими друзьями.

Он прошел в глубь огорода, где росли два высоких осокоря (всего из было четыре, но два уже были спилены на дрова в прошлые годы). Лева направился к колодцу, который почти закрывала ветвями развесистая яблоня "Скрут", дающая крупные, твердые плоды. Он подошел к полуразрушенному колодцу. Колодец был неглубок, и Лева нередко спускался в него за лягушками, которые нужны были его двоюродным сестрам Вере и Леле, учившимся в фельдшерской школе. Вдруг его внимание привлекли два деревянных ящика для ловли синичек. Это соседские ребята установили их. Лева подошел к одному из них, там сидела пойманная синичка. Она прилетела за семенами подсолнечника, лежащими в ящике, и крышка захлопнулась. Леве стало жалко птичку, она с таким беспокойством посматривала на него; как ужасна неволя - подумал он и вспомнил, что когда-то он и сам ловил синиц и дедушка Иван Семенович, старый известный молоканин, остановил его, посадил около себя и пояснил ему, как нехорошо ловить птиц. Лева приоткрыл крышку. Бедная птичка, безобидная, красивая заметалась в страхе. Он открыл крышку шире, и она вылетела, села на вершину яблони, перепрыгнула весело на другой сук и куда-то улетела. Смотря вверх на синичку, Лева заметил одиноко висевшее яблоко. Он сорвал его, яблоко оказалось подмороженным, но изумительно сладкий.

Однажды глухой ночью Леву разбудил настойчивый стук в дверь их дома. Отец пошел открывать. Вошло несколько военных и гражданские. Это были работники ОГПУ. Они предъявили ордер на обыск и на арест Сергея Павловича. Тщательно искали везде. Просматривали письма, книги, но ничего не взяли, кроме некоторых писем. Курить в помещении отец им не разрешил, и они по очереди выходили наружу. Когда обыск закончился, отец собрал вещи, пару чистого белья и, успокаивая жену и детей, сказал им, что это какое-то недоразумение, что за ним ничего плохого нет и, несомненно, его скоро освободят. Преклонив колени, вся семья горячо молилась Господу, чтобы Всемогущий Бог любви и милосердия защитил и заступился за них. Работники ОГПУ не мешали молиться. Утирала слезы, жена арестованного, плакали дети. Лева не плакал, он с недоумением думал о случившемся. Он знал своего отца, который посвятил всю свою жизнь служению народу, как фельдшер, работавший день и ночь в тифозные и голодные годы и ныне отдававший все время своей работе, чтобы кормить большую семью (мять не работала, обшивала и кормила пятерых детей).

Лева твердо знал, что отец не мог ничего украсть или сделать кому-нибудь зло. Говорят, что верующих обвиняют в подрыве власти. Но отец?! За всю свою жизнь Лева никогда не слышал хоть какого-нибудь порицания советской власти из уст отца; наоборот, он знал, что отец - активный работник профсоюза. В чем же дело?

На следующий день выяснилось, что арестованы еще некоторые братья и среди них Петр Иванович Чекмарев - известный инженер Губсоюза, дядя Левы. Пресвитера Кливера и некоторых руководящих братьев общины и Волго-Камского союза не тронули. Собрания проходили по-прежнему. Все недоумевали, почему арестованы братья? Никто не знал за ними ничего плохого. Высказывались предположения, что это только начало всеобщих страданий, что воинствующие безбожники, видя свое бессилие в идеологической борьбе, постараются убрать всех наиболее влиятельных в религиозном отношении лиц, всячески опорочить и очернить их перед народом. На собраниях открыто молились о заключенных. Все возмущались арестом и прилежно взывали к Богу о помощи.

Мать Левы аккуратно носила передачи в ОГПУ. Скоро арестованных перевели в тюрьму, и их жены стали ходить с передачами туда. Свиданий не давали.

Однажды Анна Ивановна, мать Левы, шла утром на собрание, дорога же проходила мимо тюрьмы, которая занимала целый квартал и была огорожена высокой кирпичной стеной. Часть камер выходила в сторону Арцыбушевской улицы. Вдруг она услышала, что ее кто-то зовет:

- Анюта, Анюта! - Она подняла голову и посмотрела в сторону тюрьмы. Там в одном из маленьких окон с железной решеткой, она заметила лицо своего родного брата - Пети.

После собрания она рассказала братьям о словах Петра Ивановича.

- Да, - сказал один из братьев, - мы должны не только молиться, но с Божьей помощью действовать, чтобы освободить наших.

Единогласно решили послать Анну Ивановну в Москву хлопотать о заключенных. Каким-то образом удалось одному из узников передать написанное им стихотворение, автор его Филадельфийский (Иван Иванович Бондаренко).

PoetryГрозное море вчера бушевало,
Буря нежданною гостей пришла
И под напевом кипящего вала
Тихую радость всем нам принесла.

Мы арестованы из братской общины,
Нас разлучили с семьей,
С твердою верой, с душой неповинной
Мы обращаемся к Богу с мольбой:

"Боже, в минуты тюремных волнений
Немощный дух в нас Собой укрепи.
Огненных стрел ядовитых сомнений,
Грусти мертвящей Ты к нам не впусти!

Есть у нас семьи. О, Господи! Боже!
Разве оставишь ты сирот и вдов?
Для беззащитных Ты будешь все Тот же,
Ты сохранишь их от лишних забот.

Можем во всем на Тебя положиться,
Господи, пусть будет воля Твоя,
И пред путями Твоими смириться,
Имя прославить в страданьях Твое...

Зло и разврат не терпя бичевали,
Смело неверью смотрели в глаза,
К братству свободному всех призывали -
И разразилась над нами гроза.

Четверо нас, а в отчизне родимой -
Не сосчитаешь страдальцев Христа:
В центре, на Юге, в Сибири гонимы,
Божий народ терпит язвы креста.

В Москве ведущие братья Союза баптистов приветливо встретили Анну Ивановну. Одинцов сказал, что, по слухам, происходят новые и новые аресты, но братья надеялись, что правительство разберется, и эти недоразумения должны кончиться. Анна Ивановна обратилась за помощью к одному старому известному большевику, который участвовал в восстании на броненосце "Потемкин", впоследствии он работал вместе с Петром Ивановичем Чекмаревым, хорошо знал и его друзей.

- Как? Их арестовали? - удивился он. - Это просто недопустимо, Петра Ивановича я знаю, как самого себя. Вам и ехать в Москву не надо было, вы бы только написали мне, и я сейчас же выяснил все, и справедливость восторжествовала бы.

Он тут же позвонил ведущему работнику ОГПУ и узнал, что дела на заключенных в Самаре баптистов еще не пришли.

- Вот видите, - сказал он, обращаясь к Анне Ивановне, - вы даже поспешили. Уверяю вас, что как только дело Петра Ивановича и его друзей придет сюда, здесь разберутся, и я вам гарантирую, что их освободят.

Успокоенная вернулась Анна Ивановна домой в Самару. Церковь продолжала прилежно молиться об узниках Господу. Вскоре их всех освободили.

По-прежнему шла жизнь в семье Сергея Павловича и других освобожденных. Деятельность общины Волго-Камского союза опять вошла в нормальное русло, и верующие продолжали славить Господа и трудиться для Него.

Глава 7. Особые собрания

"Не воинством и не силою, но Духом Моим, говорит Господь Саваоф".

- Витя, у нас к тебе большая просьба, - говорили некоторые из молодежи стоящему у кафедры Орлову.

- Нарисуй, пожалуйста, рюмку, полную вина, которую наливают пьяницы.

- А такого, чтобы ее видели все в собрании, во весь лист ватмана.

- Мы уже обсуждали это, - сказал Петя Фомин, - и старшие братья разрешили. Устроим специальный вечер против пьянства. Объявим всем верующим, чтобы пригласили любителей спиртного. Эта рюмка будет иллюстрацией для одного рассказа, когда выйдут несколько человек и, указывая на эту рюмку с водкой или вином, будут перечислять, сколько зла она сделала.

Витя пообещал нарисовать. После каждого собрания пресвитер объявлял, в какую субботу будет устроен на собрании молодежи особый вечер, посвященный борьбе с пьянством. Просьба ко всем - приглашать знакомых, особенно тех, которые выпивают.

В назначенное время молитвенный дом был полон как членов общины, так и приглашенных-знакомых и родственников. На кафедре перед всеми красовалась большая рюмка, нарисованная на большом листе. Собранием руководил Петя Фомин. Первой выступила одна сестра, которая сказала, что сегодня решено особенно осветить зло, которое губит души, разрушает семьи, но так как Христос сказал, что "без Меня делать ничего не можете", то и мы начнем это собрание с молитвы.

Спели гимн "Мир вам, рабы и пленники сомнения".

Выступивший со словом брат Коля Иванов - студент - прочел отрывок: "Не смотри на вино, как оно искрится..." Он привел цифровые данные о том, как алкоголизм увеличивает преступность, способствует заболеваемости, разрушает семьи. На фактах он доказывал, что алкоголик - несчастный человек, который, укорачивая свою жизнь, несет горе в семью и вреден для общества. Покупая водку, вы тем самым покупаете доски и гвозди для своего гроба, вы готовите себе могилу. Он сказал, что многие люди, хотя и сознают это, но не могут бросить пить. Сказать пьянице, что нужна сила воли - значит, не сказать ничего, он без вас об этом хорошо знает, но, увы, наркомания разрушает его волю и здоровье. Коля указал, что единственное спасение от алкоголизма - Христос! Он приводил примеры обращения алкоголиков ко Христу, обновления их жизни.

PoetryЧто то за место, где те сидят?..
То в трактирах и питейных заведениях,
Там пропивают совесть, семью, здоровье, жизнь.

На кафедру поднимались братья, бывшие пьяницы. Они рассказывали, какой была их жизнь, когда они не знали Христа и все пропивали. Со слезами на глазах объясняли они, как они мучались, как хотели наложить на себя руки, но потом - встреча со Христом... покаяние... новая счастливая жизнь. Один из них, рассказывая, опустился на колени и стал славить Бога, спасшего его от страшного порока - пьянства.

Потом около рюмки появилось несколько молодых людей. Среди них был и Лева. Каждый из них, обращаясь к картине, говорил:

- О, рюмка, что ты делаешь с народом? Долго ли ты будешь занимать первое место в Новый год, в день рождения и веселить людей своим ядом по любому поводу? Ты сперва завлекаешь, а потом жалишь, как змея.

На кафедре появился Шура Кузнецов. Он кратко рассказал об одной семье, которая погибла из-за того, что отец спился. Потом вышла девушка и запела трогательно и мелодично:

PoetryПапа, мой папа, иди же домой.
На башне уж пробило час,
Ванюша твой болен, и мама в слезах
Послала меня за тобой.
Иди, иди, о, папа, молю я иди!

Но пьяный отец, как поясняет брат на кафедре, не слышит мольбы своей дочери. Она уходит, а он ругается и пьет еще больше. А сестра поет дальше о том, что дочка опять прибежала в трактир и сообщила ему печальную весть, что Ванюша помер, не простившись с отцом; опять зовет его домой.

Когда она пела, у многих на глазах были слезы. Прослезились и алкоголики. Братья и сестры читали стихи, которые звали души ко Христу, чтобы найти мир и покой у Него и избавление от страшного порока пьянства.

Молитва... Плачут, рыдают женщины, просят о своих мужьях, беспробудно потонувших в алкоголе. Чей-то мужской голос, рыдая, просит прощения у Бога, просит силы, чтобы больше не пить.

Собрание кончается. Обратившегося к Господу поздравляют, поют чудесный гимн:

PoetryРадостную песнь воспойте в небесах:
Найдена пропавшая овца...

После собрания молодежь собралась в библиотеке.

- Почему? Почему так мало спасаемых? - говорили они. Почему обратился только один, а сколько их здесь было? Ушли.

- В чем дело, что мы так плохо приводим души ко Христу? Какое пение было, какие рассказы, - говорит Валя Алексеева, - и все же так мало плодов!

- Вся причина, видимо, в том, - говорит задумчиво Сережа Ясырин, - что силы свыше в нас мало. Мы много времени разучивали гимны, неплохо подготовили декламации и хорошие проповеди, но не было огня Духа Святого, Который бы плавил сердца.

Решено было осуществить постановку пьесы "Блудный сын". Это художественная вещь, где все проповеди, пение, стихотворения гармонически связаны. Там представлены и отец, и блудный сын, и все события, которые происходят в этой знаменитой притче. Молодежь усердно готовилась, распределив между собою все роли. Много репетировали. С кафедры неоднократно объявлялось, когда будет постановка. Желающих быть на этом собрании оказалось много и для того, чтобы увеличить вместимость молитвенного дома, сдвинули скамьи вместе, убрав проход в центре зала. Люди пробирались на свои места вдоль стен. В назначенное, время были заняты не только все места, но и все оставшиеся проходы.

В это время Лева усиленно занимался в школе и поэтому в декламации участия не принимал. Он устроился сзади на сундуке, в котором хранилась столовая посуда для трапезы. Рядом с ним сидел пожилой человек - старейший работник братства Ефим Сидорович Янченко.

Декламировали прекрасно, Люди не могли не выразить шепотом своею восхищения. Пели красиво, говорили красноречиво. Б зале было душно, но это нисколько не уменьшило интерес к "Блудному сыну". В конце постановки брат и сестра Пикаловы из Бузулука замечательно исполнили дуэт:

PoetryЛишь один шаг к Иисусу...
Лишь один шаг - поверь и будешь жить!..

Заканчивая собрание, известный благовестник И.И. Бондаренко призвал грешников к покаянию. Говорил он образно, красноречиво, так что все слушали его, не спуская глаз. Настало время молитвы, но покаяний не было.

Собрание окончено. Лева обратился к брату Янченко:

- Ефим Сидорович, скажите, пожалуйста, вам понравилось собрание?

- О, - отвечает Янченко, - я таких еще не видывал.

- Так почему же Ефим Сидорович, здесь было столько грешников и никто не покаялся?

Старичок задумчиво опустил свою седую голову и, вспоминая минувшие годы, сказал:

- А в наши годы не было ничего такого. Мы, простые украинские мужики, шли по селам и проповедовали; нас били, гнали урядники, а мы говорили о Христе, и люди каялись; каялись, сколько новых общин народилось!

Крепко задумывается Лева: в чем дело? И при всем этом блеске, звуках молодых голосов ему все ясней становилось, что сила не в человеческих способностях, а в Духе Святом.

Душа жаждала служить Господу, гореть. Но увы! Лева видел, что многие поддаются плотским влечениям: ухаживают за девушками и проводят время в пустой болтовне. Были какие-то разговоры о том, что нужна сила. А вот где ее взять? Некоторые братья предложили молодежи оставаться для молитвы после собрания. Согласились. Молились, просили Господа, чтобы Он посетил, послал пробуждение как в общине, так и среди грешников, но ответа не было.

Как-то Клавдия Кабанова, которая работала секретарем в Волго-Камском союзе (через нее проходили письма, и она присутствовала на братских заседаниях), сказала Леве:

- Ты знаешь, какие большие недостатки есть у наших старших братьев?

- Да, вот посмотри на Ивана Ивановича Бондаренко, если бы все знали, что происходит с ним, то многие, пожалуй, отшатнулись от него и не стали ходить на собрание, а ведь он занимает такой пост.

- Да, что-то мешало действию Духа Святого и духовному росту молодежи. Некоторые не бодрствовали, и были случаи тяжелых падений, которые заканчивались отлучением от общины. Многие, которые любили Господа и жаждали 'благословения и распространения Евангелия, продолжали усиленно молиться, чтобы Господь посетил народ свой.

Как-то во время молитвы встала одна сестра и сказала:

- Я чувствую какие-то приятные запахи, уж не Господь ли посетил нас? Присутствующий там же благовестник Попов сказал, что его словно кто-то подбросил.

Когда об этом услышали пресвитер и учитель церкви, то сказали, что это нездоровое явление, что это поворот к пятидесятничеству. Они провели с молодежью ряд бесед, разъяснив, что, желая получить силу свыше, мы должны прежде всего освящаться и получить энергию, которая проявляется не в запахах и сотрясениях тела, а в вере, проникающей в сердца грешников и спасающей их Кровью Христа.

Петр Иванович в братском общении делился, что Сам Господь должен вмешаться, навести порядок в братстве, освободить от всего неугодного Ему, что будет способствовать углублению в духовной жизни и освобождению от излишней внешней шумливости.

Глава 8. Дума

"Наконец, братья мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте".

Самарская христианская молодежь продолжала жить своей жизнью, привлекая всех субботними собраниями, где все радовались, глядя на служение молодых проповедников, слушая голоса молодых певцов, замечательные декламации. Особенно большие надежды подавал юноша Коля Бондаренко, который был известен среди молодежи как поэт.

В то время многие увлекались поэзией, каждый юноша и девушка пытались писать стихи, но среди начинающих особенно выделялся Коля Бондаренко. Он много работал, а когда в Самару приехал В. Маяковский и выступал у них в городе, Коля показал ему свои стихи. Тот одобрил их и посоветовал молодому человеку больше работать. Но еще более любим был Коля как проповедник, - он красиво рассказывал о Христе и призывал к Нему. В то же время Коля был скромен и не гордился своим талантом, в приобщении открыто говорил, что он всю силу черпает только от Господа.

- Друзья, - делился он - в прошлый раз, когда я готовил проповедь, то собрал очень много материала, распределил все и не чувствовал себя нищим пред Богом: совсем мало молился, понадеялся на себя. И знаете, говорю, а самому горько - ничего не получается, одни слова. Избави Бог нас понадеяться на себя, на свои способности и оторваться от источника силы - все пропадет.

В это время среди русской молодежи бытовало явление, которое называлось есенинщиной. Учащаяся и рабочая молодежь зачитывалась стихами Есенина. Оки были а каждом альбоме школьника, и тот дух упадка, который часто звучал в стихах Есенина, проникал в сердца молодежи и вызывал то, что называлось упадничеством.

Петр Иванович предложил молодежи провести вечер, направленный против есенинщины. Присутствовало много и неверующих. В ярких выступлениях христиан звучали нотки не грусти, не уныния, а зов ко Христу, Который дает радость с избытком. Выступали юноши и рассказывали, что они ведут осмысленную и здоровую жизнь, полную чистой радости и высших стремлений, Христос открывает жизнь, насыщенную глубоким содержанием, жизнь, посвященную служению ближнему, созиданию новой лучшей жизни во Христе.

В заключение выступил Петр Иванович Чекмарев, сказав, что молодежь, уходящая от Бога, теряет глубокое внутреннее содержание и, чем бы она ни была охвачена, в конце попадет в тупик и не сможет обходиться без алкоголя и других нездоровых развлечений, чтобы заполнить пустоту жизни. Он звал всех глубже посмотреть в себя и пойти путем Христа, Который сказал: "Я семь Путь, Истина и Жизнь".

Несмотря на, казалось бы, внешнее благополучие верующей молодежи веяние мира, духовный застой давали о себе знать. Многие чувствовали неудовлетворенность в жизни, хотелось лучшего, большего. В ту пору на собраниях покаяния были единичны.

Лева тоже сознавал, что чего-то не хватает; ведь они должны быть светом миру, солью земли, а фактически этого не было. Мир, город Самара, жил своей жизнью, и христиане вряд ли являлись светом, который просвещал бы всякую тьму...

Появилась мысль напечатать адрес молитвенного дома с указанием времени собраний и приглашением посетить их. Напечатали на машинке приглашения и стали раздавать на улицах города прохожим. Лева тоже раздавал, но увы, это не дало никакой новой струи, не было заметно, чтобы появилась масса новых посетителей, все было по-старому. Размышляя, Лева думал, что нужно сделать для того, чтобы верующие могли утвердиться в обществе? И вот он пришел к выводу о том, что нужно поднять культурный уровень , верующих. У него была тетрадь для записей его мыслей, и в ней он написал: "Среди нас есть некоторые неграмотные. Чтобы они были развиты, могли бы лично читать Слово Божие, нужно их научить читать, писать. Для этого их нужно объединить и учить грамоте. Можно собираться в зале молитвенного дома в дни, не занятые собраниями, и там заниматься ликвидацией неграмотности, проводить занятия по духовному воспитанию и общему развитию, в частности, проводить беседы по санитарии, гигиене, естествознанию с библейским уклоном. Письменно или каким-либо другим способом влиять на села, города, где есть общины, для развития деятельности в них, направленной к уничтожению неграмотности, невежества и всего отрицательного среди нашего братства и окружающего народа".

Лева очень много времени уделял изучению радио, чертил схемы, вникал в теорию. У него был приемник, собранный по схеме № 2 Шапошникова, по которому он принимал передачи. Известный труженик Евангелия И. Голяев в преклонном возрасте посетил Самару и впервые в семье Сергея Павловича через приемник Левы слушал радиопередачи.

Лева много писал, уделял внимание естественным наукам. В то же время у него возникал вопрос: не напрасно ли он направляет свои интересы на это? Свои размышления он изложил в маленькой статье, которую озаглавил "Христианин и радио", "Что мы слушаем по радио? Доклады - как научные, так и общественно-политические, концерты народных и революционных песен, частушки. Слушаем произведения отдельных композиторов, иногда трансляцию опер. Когда обычно мы это делаем?

В воскресенье - собрание, в понедельник - разбор Слова, вторник - свободные день, в среду - назидательное собрание, в пятницу - собрание молодежи. Из этого следует, что верующий слушает радио только во вторник или четверг, когда нет житейских забот или из-за болезни он находится дома. Можно ли слушать радио в принципе? Конечно, можно, но лишь то, что не вредит нашему духовному состоянию. Слушание песен - вообще не назидает, музыка же волнует и возбуждает в зависимости от того, к чему мы стремимся; услаждение музыкой можно сравнить с употреблением опиума, который тоже действует, вызывая определенные представления.

Доклады, конечно, развивают кругозор, но при этом можно забыть, что царство наше не от мира сего. Утверждать, что радио оказывает такое же влияние, как и кино, не совсем ошибочно. Они равны друг другу тем, что могут быть использованы и для добра, и для зла. (Лева слышал, что за границей ставят даже такие картины, которые развращают молодежь.)

Для сравнения проведем некоторые параллели. В кино нам показывают научные ленты о жизни бактерий, жизни дикарей, фильмы, поставленные по классическим произведениям, например, "Горе от ума", юмористическую картину "Переделывание жен", революционные: "Декабристы", "Октябрь".

По радио слушаем передачи о жизни бактерий, о жизни дикарей, отрывки из произведения "Горе от ума", революционные песни, доклады.

В литературе читаем научные трактаты из жизни бактерий, из жизни дикарей, классическое произведение "Горе от ума", различные веселые романы и историко-революционные произведения.

И там, и тут через зрение и слух входит то, чем питаешь свою душу. Христос говорит, что то, что входит в человека, не оскверняет его, ибо проходит через него, и негодное удаляется вон, Павел пишет, что все ему позволительно, но не все полезно".

Далее Лева отметил, что как радио и кино, так и литература могут служить для прославления Бога. "По радио, например, мы услышим рассказ о вреде пьянства. В кинокартине увидим жизнь несчастного алкоголика, в произведении литературы прочтем, какое горе несет водка. Зная все это, направим все свои силы на то, чтобы стать ловцами людей и спасать Христом от пьянства каждого человека.

Но представим себе, верующий узнал, что через семь часов он отойдет в вечность. Что станет он делать? Пойдет в кино, театр или станет слушать радио, или читать романы? Нет, нет. Он станет молиться, станет читать Библию и делать для близких то, что считает самым важным, ибо время его коротко. Мы знаем также, что жизнь наша - как пар, и мы, никогда не теряя времени, должны направить его на самое главное, на самое важное для того, чтобы принести добрые плоды. Разве можем мы представить учеников Христа, забавляющихся звуковым или световым калейдоскопом или читающих что-нибудь юмористическое и смешное. Итак, если мы - ученики Христа, то у нас не останется времени для пустой забавы, для всего того, что отвлекает нас от главной цели -, быть светом миру. Но можем ли мы тогда читать литературу, смотреть научные картины и слушать доклады? Полагаю, что можем и должны, но только не для развлечения, а для того, чтобы, приобретая знания, рассматривая все в свете Евангелия, направить это на дело спасения мира.

Пустые развлечения, праздное времяпрепровождение - не для нас: "Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей; ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира (сего)" - I Иоан. 2:15-16. Если мы, находясь во внешнем мире, слушаем то, что он слушает, читаем то, чем он зачитывается, и не имеем внутренней глубокой жизни, которая нас ограждает от мира, не находимся ли мы в дружбе с миром? А дружба с миром, есть вражда с Богом. Тот, кто подчинен всецело Христу, водим Духом Святым, на что он будет тратить свое время? Конечно, он может иметь в доме радио, но он не будет проводить много времени около него, он не будет говорить, что радио нельзя слушать, но всегда будет выбирать, что слушать и когда слушать.

Важно бодрствовать. Чем бы ты ни был занят, бойся греха и похоти, которые незаметно могут опутать своими сетями через все внешнее. Грех часто соблазняет человека и зовет веселиться для того, чтобы не думать о вечности, о смысле своего существования. Соприкасаясь с внешней средой, нужно бодрствовать, чтобы не оказаться в состоянии - ни теплый, ни горячий, ни холодный.

Если человек, отказываясь от удовольствий и развлечений, чувствует тоску и уныние, то это доказывает, что он - частица мира, и в нем нет главного, что дает Христос. Прочь все удовольствия, которые не славят Господа. Не удовольствия тела, а удовольствия высших потребностей духа наполняют жизнь христианина. Когда мы уделяем Христу минимум времени, а максимум себе, нашему эгоистическому я, то жизнь бесцельна, безрадостна. Жить для Христа - жить для других, облегчать страдания людей, как Он. Тогда низменная, животная природа человека не будет занимать первое место. Иногда людей охватывает страсть, и они говорят, что хочется жить. Страсть кончается, и они ощущают полную пустоту. Те, которые посвятили себя служению человеку, до конца, до могилы сознают, что жизнь не проходит бесполезно.

Верующие не говорят о своей жизни "суета сует", а .иначе: "Не я живу, но живет во мне Христос". Перед каждым из нас - два пути. Один - путь бездумного, безразличного существования, другой - путь стальной дисциплины, порабощения плоти духом и жертвенной жизнью для лучшего. Многие плывут по течению. Эх, жизнь, жизнь! Материя есть царь, а дух - раб, и в результате люди поступают иногда хуже животных".

...Но довольно писать, излагать свои мысли на бумаге. Что в том толку? Лучше искать в жизни величайшую энергию и применить ее, чтобы жить по-настоящему.

Лева много читал, в том числе антирелигиозную литературу, изучал различные вопросы. Так он записал современные высказывания: "Нравственность - это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединяет всех трудящихся вокруг пролетариата, создавшего новое общество коммунистов".

В то же время он читал Лункевича об основах жизни, который писал: "Избыток размножения производит борьбу за существование... Для того, чтобы потомство не вымерло в борьбе за существование, животные, как лягушка и заяц, усиленно размножаются".

Лева много занимался вопросами происхождения человека. Он нисколько не сомневался, что Бог сотворил человека, но как? В его сознании не укладывалось, что Он, подобно скульптору или горшечнику, лепил из праха - глины человеческое тело. Ему казалось, что наука, открывая различные законы развития, разрабатывает те методы, инструменты, которыми Бог создавал человека. И он, изучая примитивных приматов, видел, что наука расходится: полингисты утверждают, что человек сформировался из нескольких видов; моногисты считают, что он произошел от водного вида. Перед ним лежали книги Шенкевича "Как произошел человек", Мечникова "Этюды о природе человека", Анучина "О происхождении человека", Сементовского "Происхождение человека и его развитие", Обер-Маера "Человек в его прошлом и настоящем". И чем больше

Лева пытался вникнуть в суть, тем яснее ему становилось, что наука еще не знает точно, как произошел человек.

В то же время Лева особенно увлекся сочинениями Виктора Гюго. Большое впечатление на него произвели романы: "Отверженные" и "Труженики моря". Горе, страдания человека как-то особенно отражались в его сердце. Он начал все более и более интересоваться тюремной жизнью. Кроме журнала "Каторга и ссылка", он прочел П. Лабб "Остров Сахалин", Л. Волкенштейн "Из тюремных воспоминаний".

Лева не боялся делать выписки из антирелигиозных книг. Так однажды он записал выражение Невского, написанное им в предисловии к книге Алтаева "Гансдударь": "Религия - самое страшное суеверие из оставленных нам веками рабства и угнетения".

Но чем больше Лева интересовался антирелигиозной литературой, тем более он видел ту страшную тьму, в которой находятся отвергающие Евангелие. Христос открывал ему новый мир, осмысленный, глубокий, а эти люди взамен того, что давал Христос, не давали ничего.

Кроме наук теоретических, Лева интересовался и практическими. Так, он решил изучить малярное дело: варку масла, отбеливание олифы, приготовление масляных красок, кистей, шпаклевки. Хотелось везде успеть, больше знать, больше делать. Но самый настоящий отдых души и радость он находил в общении с молодыми верующими. Часто вечерами молодежь после собрания оставалась: беседовали между собою, пели любимые гимны. Один из них, особенно в то время нравился Леве, и он попросил переписать его для него. Молодежь часто пела этот гимн:

PoetryИисус, души Спаситель,
Дай прильнуть к Твоей груди.
Среди волн будь мой Хранитель,
Не оставь меня в пути.

Я Тебе лишь доверяюсь,
Я Тебе лишь отдаюсь.
Вечно зреть Тебя желаю,
Быть Твоим, мой Иисус.

Благодать и примиренье
Лишь в Тебе, Спаситель мой.
Лишь к Тебе мое стремленье,
О, прими меня - я Твой.

Нет прибежища иного
Для меня - лишь только Ты.
Не оставь меня, больного
Средь житейской суеты.

О, храни средь бури жизни,
До конца свершая путь,
Чтоб я мог достичь отчизны
И в ней вольно отдохнуть.

Ты - источник вечной жизни,
Жажду можешь утолить.
И ручьем святой отчизны
В моем сердце можешь жить.

- Друзья, - сказал как-то, хорист Шура Бондаренко, - я говорил с Иваном Ивановичем, и он пообещал, что может, пока живет в Самаре, заниматься с молодежью изучением Слова Божия. Приходите в следующий понедельник в собрание и начнем разбор Евангелия от Иоанна.

Все согласились. До этого молодежь разбирала отдельные места из Слова Божия, и не было еще такого занятия, чтобы изучали целое Евангелие.

Глава 9. Изучение Слова Божия

"Да не отходит сия книги закона от уст твоих; но поучайся в ней день и ночь, дабы в точности исполнять все, что в ней написано: тогда ты будешь успешен в путях твоих и будешь поступать благоразумно".

Вся верующая молодежь сознавала, что слушание Слова Божия в собрании для нее недостаточно. Каждый понимал, что он сам может читать ежедневно драгоценное Слово Божие. Иногда молодежь задавала друг другу вопросы: "Как лучше изучать Библию?" Одни считали, что нужно читать каждый день главу за главой; другие, что нужно изучать по темам, например, изучать тему любви, веры и т.д.; третьи утверждали, что все зависит от внутренней жизни и потребности. Когда испытания - читать об испытаниях, если случилась смерть - читать о смерти и воскресении мертвых. Так или иначе, каждый сознавал и понимал, что Библия - это самое дорогое сокровище христианина и что она является фундаментом познания о Боге. Беда была в том, что у каждого почти не было свободного времени. Каждый вечер был занят то собранием, то спевками, то сыгровками, общениями, посещениями.

- Да, мы мало читаем Библию, - сказала как-то Клавдия Кабанова, - и мне кажется, что наша молодежь, получив семилетнее образование, не должна больше тратить время на то, чтобы продолжать учиться в школах, вузах. Ведь тогда совсем будет некогда научать Библию ж вести духовную работу.

Одни согласились с ней, другие, наоборот, горячо доказывали, что молодость - это как раз время для учебы и нужно отдать все силы для того, чтобы получить высшее образование и больше, как апостол Павел, прославить Христа и послужить людям. Клавдия ставила в пример Нюру Кузнецову, которая бросала медицинский институт и принесла себя всецело в жертву ради Евангелия и труда среди молодежи.

- Вот, если бы мы так самоотверженно оставили бы все лишнее и жили Евангелием, распространением его, то многое бы сделали, а то - каждый ищет своего. Вот ты, Лева, тоже хочешь кончить девятилетку, идти учиться дальше. А для дела Христа будешь уделять только крохи.

Лева доказывал, что это необходимо, и впоследствии он все больше и больше будет уделять времени Христу.

- А потом, Лева, - поддержал его Шура Бондаренко, - как не сейчас и учиться-то; ведь дальше у каждого из нас будет семья, дети - их кормить надо.

- А вот так и получается, - продолжала Клавдия Кабанова, - сейчас для дела Божия времени немного, а будет семья, дети - совсем некогда будет. Ведь вы же знаете, что у нас в Волго-Камском союзе, да и вообще в братстве, не хватает благовестников, мы не можем их содержать материально. А хорошие проповедники говорят: "Не можем оставить работу, нам нужно кормить семьи". Даже когда съезды бывают, то один не приедет, то - другой; все заняты хозяйственными делами да работой, а для глубокого изучения Слова Божия вряд ли у кого хватает времени.. Все мы мало читаем Библию, плохо знаем ее.

В этом все согласились с Клавдией. И Лева вспомнил свою запись в тетрадке: "Нет времени читать Великую Книгу - Библию и пить из этого источника, текущего в жизнь вечную. Мы сыны вечности и мало знакомы с глубинами той книги, в которой нам указана вечность".

Все соглашались, что самым лучшим является у трений час с Богом: по утрам, встав пораньше, пребыть в молитве и уединенном чтении Священного Писания. Все это сознавали, понимали, но, увы, редко кто аккуратно, ежедневно осуществлял это.

Лева очень любил Библию. У него их было две: одна с картинками, подаренная в детстве; а другая - карманная, которую он получил после крещения. Он изучал определенные темы, но все время сознавал, что только краешком соприкоснулся с тем великим океаном мудрости, который сокрыт в ней. В своих записях он отмечал, как должны мы читать Библию: с детскою верою, но не с помощью разума, человеческой учености, науки. Тут нужен особо только Дух Святой, который освящает наши глаза и свыше озаряет ум так, что и все знания науки способствуют верному пониманию, а без Него Библия - запечатанная Книга для каждого человека. Благодаря Библии мы живем как физически, так и духовно, мы имеем цель жизни и надежду на будущее в загробном бытии. Она сообщила нам о том великом Божественном плане спасения рода человеческого, который действует и проявляется среди нас; мы знаем, что теперешнее есть нечто скрытое, которое раскрывается в свете Слова Божия. И мы - странники земли - должны отдать ей лучшее время, чтобы, познавая через нее вечное, сообщать о нем близким, у которых нет времени или интереса для ее чтения.

Настал понедельник, молодежи собралось много. Ивана Ивановича Бондаренко все любили как замечательного проповедника, певца и поэта (он взял себе псевдоним Филадельфийский). После молитвы он открыл Евангелие от Иоанна и прочел первые стихи.

- Тут говорится о слове "логос". Кто из вас может сказать, что такое "логос"? "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог".

Никто не решался объяснить это и попросили Ивана Ивановича сказать то, что он знает. Иван Иванович красиво, пространно изложил учение о логосе. Много философских изречений привел он, мысли различных христианских писателей. Некоторые из молодежи записывали его лекцию. В конце один из братьев сказал:

- Не можете ли вы дать нам конспект сказанного вами?

- Нет, - сказал Иван Иванович, - не могу. Вы видите - эта моя карманная Библия очень толстая. Я переплел ее со многими чистыми листами тонкой бумаги, и на этой бумаге я записываю отдельные выдержки, здесь же и конспект о логосе, напротив первой главы Евангелия от Иоанна. Если кто хочет, пусть спишет, а Библию я отдать не могу.

Все с интересом стали рассматривать Библию Ивана Ивановича.

Было видно, что он много работал над ней. Заканчивая изучение Слова Божия, молодежь встала и спела гимн:

PoetryНа ристалище Христа к цели вечной мы бежим,
Вот уже видны врата бесконечной жизни с Ним.
А теперь пред нами путь, мы должны Его догнать...
Проходя Его путем, подвизаемся мы с Ним,
В высь святую - над грехом и над миром суетным...

Все разошлись с твердым намерением глубоко изучать Евангелие от Иоанна под руководством Ивана Ивановича. Но увы... этого не произошло. Скоро братский союз отозвал его на работу в другие места.

Глава 10. Духовные проблемы

"В законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь".

Пушистый снег покрыл молоканский сад чудным белым одеянием. И яблони, и тополя стояли, словно серебряный лес, сияющий в лучах зимнего солнца. Был декабрь 1928 года. Лева спешил. Сегодня он приглашен к Вале Алексеевой. У нее собирается узкий круг молодежи. Лева знал об этом и раньше, но его никогда туда не приглашали. Все относились к нему, как к младшему. Да и в самом деле ему было только 17 лет. А те, кто руководил молодежью, были гораздо старше его.

То, что его пригласили теперь туда, где будет Петя Фомин, Витя Орлов и другие, особенно радовало его. Ему так хотелось больше делать для Господа, трудиться, как те, дорогие уважаемые братья и сестры. Конечно, он не мечтал руководить или быть впереди молодежи, он только хотел быть полезным и больше сделать хорошего.

Он постучался в дверь. Открыла дверь Тося, сестра Вити Орлова и близкая подруга Вали Алексеевой.

- А, Лева, проходи, проходи. Друзья, Лева пришел, - закричала она.

Лева вошел в небольшую светлую комнату. Гости сидели за столом. К нему подошла Валя и, покашливая, стала помогать раздеваться.

- Друзья, - сказал Петя Фомин. - Я очень рад, что в нашем кружке сегодня будет также и Лева.

Его усадили за стол. Тося стала подавать чай, печенье, масло.

- Не надо бы всего этого, - нерешительно сказал Лева. - Мы ведь собрались для духовной пищи, а не для телесной.

- Коля Иванов снисходительно улыбнулся, взглянул на Леву и дружелюбно сказал:

- Ты уж, Лева, не осуждай нас. Одно другому не мешает. Авраам сначала кормил гостей, а потом беседовал с ними. Я - студент, пришел сюда прямо из института и, откровенно говоря, не против горячей чашки чая.

- Ты, Лева, среди нас новенький, - сказала Валя. - В этой комнате раньше собиралось для тихих бесед верующее студенчество Самары, члены студенческого христианского кружка, в котором я и познала Господа. Мы все были, как одна семья, и всегда угощали друг друга всем, что есть. А потом, когда кружок запретили, я присоединилась к общине, ко мне больше стала ходить молодежь, которая в основном и руководит работой, и у нас тоже остался обычай - всегда угощать друг друга. Осенью - яблоками, арбузами, а уж зимой - чаем.

- Ты не думай, Лева, - сказал Витя, - что мы как-то отделяемся от всей молодежи. Этого нет. Но для того, чтобы все было, как положено и своевременно, нужно, чтобы кто-то руководил молодежью. Делает это, конечно, не один брат или сестра, .а вот мы, более взрослые. Собираемся, чтобы обсудить нашу духовную жизнь, наметить определенный план действия в служении Господу. А потом передаем это всей молодежи, чтобы каждый делал что-то свое.

После молитвы и чаепития Петя Фомин сказал, что приближаются Рождество, Новый год и нужно подумать о том, как благословеннее сделать эти праздники.

- Эх, выпустить бы стенную газету!.. - сказал Шура Кирюшкин.

- Я готов вновь рисовать, - сказал Витя, - и оформлять художественно, но старшие братья не разрешат.

- Ну какой праздник будет, дорогие, - возразила Валя, - если они увидят и будут недовольны. Лучше направим свою энергию в другую сторону.

- Во-первых, я предлагаю, - откликнулась Фрося Барышникова, - помочь в организации детского праздника. На Рождество будут, конечно, петь дети, но и нашему хору нужно также выступить.

- О хоре не будем беспокоиться, - сказал Петя Фомин. - Петя Кузнецов такой регент, что он не упустит возможности хорошенько подготовиться, да и тете Терезе тоже напоминать не приходится. Она уже начала Рождественские спевки со вторым хором.

- Твоя мама, - сказала Валя Алексеева, смотря на Леву, - уже подготовила программу детского Рождественского праздника, раздала стихи детям и передала программу мне, чтобы ее напечатали на машинке. Кто возьмется, друзья, за это?

- А какая, интересно, программа, нельзя ли ее огласить? - спросил Шура Бондаренко, который собирал материалы для праздника молодежи.

- Я, пожалуй, эту программу напечатаю, - вызвался Коля Иванов. - У меня есть тонкая розовая бумага, программа получится очень красивая, можно будет ее раздать заранее.

- Хорошо бы нам, - сказала Валя, - приготовить для детей подарки, открытки с текстами. Мы с Тосей это сделаем.

- Делайте, делайте, - воскликнул Петя. - Нам же нужно подумать о музыкально-вокальном вечере. Силы у нас есть: два хора, солисты, струнный оркестр, есть приближенный брат - скрипач. Тетя и Шура Бондаренко составят программу.

- В одно из наших субботних собраний перед Рождеством, - ответил Петя. - На Новый год будет вечеря любви всей общины. Нам нужно принять большое участие. Будут, разумеется, читать стихи, петь песни, рассказывать об обращении, но хотелось бы создать что то особенное.

Все согласились с этим. Но что? Были уже коллективные декламации, на которых молодежь выступала группами, и это производило большое впечатление. Как, например, выступление о неверии. (Женские голоса декламируют: "Не знают разве атеисты?", мужские продолжают: "С ума сошел великий Ницше", и все хором "Кто сумасшедшим быть готов?").

Были и очень содержательные мелодекламации - с пением и всеобщи движением. Например, трое поют, стоя за кафедрой:

"Сначала горсточка борцов за Ним вослед пошла...", когда доходят до пения слов: "Растет толпа борцов...", тогда поднимаются два хора и устремляются к кафедре с пением, и объединенное пение двух хоров зовет всех присутствующих к подвигу, жертве ради Христа.

Устраивали такие декламации, но всего этого казалось мало. Кто-то предложил устроить лестницу возрастания в благодати, где на каждой ступеньке, подсвечиваемой электрической лампой, будут написаны различные степени духовного роста. Шура Кузнецов отметил, что эта лестница уже была показана и во второй раз - неинтересно. Нужно что-то новенькое, особенное. Что же это особенное, так и не решили, а предложили каждому подумать.

Коля Иванов поделился, что его вызывал директор института и беседовал с ним о вере.

- Он мне прямо сказал, что педагогическая работа и баптизм не совместимы, - рассказывал Коля. - Я ему всячески доказывал, что верующий педагог - самый лучший педагог. Но все мои доводы о том, что мы честные, что стремимся к лучшей жизни и искренно хотим из детей сделать лучших людей, хороших граждан, не привели ни к чему. Он твердит одно: "Материалистическое миропонимание несовместимо с религиозным. Ты, как верующий педагог, будешь только калечить детей". Я не выдержал и сгоряча сказал ему, что он ничего не понимает. Наоборот, жизнь без Бога, жизнь, утопающая только в материальном, без высших идеалов вечной жизни, калечит детей. Он нахмурился и сказал, что мне лучше подать заявление и уйти из института.

- И как же ты думаешь? - спросила Валя Алексеева, с особым сочувствием смотря на Колю. Ей не удалось получить высшее образование, и она особенно радовалась, когда верующая молодежь училась. Любила она учащуюся молодежь еще и потому, что как раз через студентов-христиан она познала истину.

- Я думаю учиться до конца, - ответил Коля, - и сознаю, что мое призвание - быть педагогом, и это от Господа.

- Да, друзья, - задумчиво протянул Петя Фомин, поглаживая свой большой лоб. - Что ждет нас впереди? Мы мало говорим о том, как страдал Сам Христос и первые христиане и, пожалуй, совсем не готовы к страданиям.

Шура Бондаренко взъерошил свой огромный чуб и весело сказал:

- О страданиях, друзья, не будем говорить. Бог милостив, жизнь у нас еще впереди. А вот давайте лучше поговорим о тех из нас, которые женятся, выходят замуж и вместо того, чтобы строить дом Божий, занимаются только своими гнездышками. Вот возьмите для примера Банновых. Ведь какой ревностный был Никодим Федорович?! А Нюра, его жена, девушкой так хорошо проповедовала с кафедры!

- Положим, иногда проповедовала не совсем удачно, - вставил Витя Орлов.

- Я никогда не забуду ее проповеди, - сказал Лева застенчиво! - Она говорила о землетрясениях в последнее время перед пришествием Христа. Достала газету и стала читать об одном, происшедшем недавно. Как вдруг встает одна старушка и кричит на все собрание: "Сестра, а сестра, ты что газету читаешь? Мы Слово Божие пришли слушать, а не газету!" Все так и замерли, а проповедница не смутилась и дочитала статью до конца.

- Да, но после этого она газеты с кафедры больше не читала. - сказала Валя,

Все мы порадовались и чудесно отпраздновали свадьбы очень многих наших близких, и вот их нет в нашем кружке, заняты собою, только посещают собрания да поют в хоре, - сказал Петя Фомин, - Нам, несемейным, легче будет, а каково же будет им?

- Друзья, а время-то уже одиннадцатый час, нужно и по домам, - напомнил кто-то.

После горячей, сердечной молитвы распрощались. Лева возвращался домой вместе с Петей Фоминым. Дорогой Петя делился своими воспоминаниями о том, как он обратился к Господу, как начал работать среди молодежи. Потом он замолчал, о чем-то задумался и вдруг тихо сказал Леве:

- Что такое? - поинтересовался Лева встревожено. Он никак не думал, чтобы такой сильный духовно брат, как Петя, попал в искушение:

- Вот видишь ли, - запинаясь, сказал Петя, - только никому не говори. Много у нас среди молодежи сестер, и ко всем мы должны относиться одинаково, а вот мое сердце почему-то все больше привязывается к Марте Кливер.

- Да она совсем еще молоденькая, - сказал Лева. - Так или иначе Христос не рекомендует связывать себя делами житейскими.

Они распрощались. Когда Лева постучался домой, не спала только мать.

- Ты что так поздно, куда это годится? - с беспокойством в голосе произнесла она.

Как ни доказывал Лева, что он провели хороший вечер у Вали Алексеевой, мама сказала ему, что так поздно она ему не разрешает возвращаться и что Бог призывает всех к разумному служению.

Лева вел маленький дневник, в который записывал свои думы, стремления. 19 декабря он отметил: "Враги человеку - домашние его". Мы все решили отдать Христу; в борьбе против зла и для верной победы необходимо устранить все, мешающее борьбе. Но наши близкие!? Человек не думает о себе, но страдания близких из-за него ведут к компромиссам этого человека в борьбе. Близкие, домашние, их любовь к нам приносят страдания. Вот муж, жена, дети. Он работает. Но вот на него "нажали", перед ним встает вопрос его семьи, и он менее ревнует в деле Божием, его редко видишь впереди. Говорят: "Он осторожен". Так гнут родные самых сильных, разумных. Вот перед нами юноша, не связанный узами брака; девушка, свободная от семьи, и их гнут родные, мать. Ведь не всякая женщина без внутренних страданий сумеет отдать сына на произвол тюрем и ссылок. Что же делать человеку, имеющему мать, жену, детей? Если он будет послушным воином Христа, если он точно будет исполнять приказы вождя, то он увидит страдающую мать, бедствующую, нищенствующую семью. Если же он будет "осторожен", то есть пойдет на уступки, будет избегать гонения, он не будет истинным воином Христа, ибо истина всегда гонима. Что же делать? Быть ли причиной страдания родных или быть плохим учеником Христа? "Кто любит отца или мать более, нежели меня, недостоин меня; и кто любит сына или дочь более, нежели меня, недостоин меня".

Готовились к праздникам. Внизу в молитвенном доме собрались близкие из молодежи и вновь обсуждали, что особенное показать на вечере любви. Просматривали старые братские журналы. В одном из них они прочитали рассказ, который вызвал восхищение у всех. Рассказ этот назывался "Заседание в царстве тьмы". В нем говорилось о том, как князь тьмы собрал всех злых духов и обсуждал, как победить верующих. Все единогласно решили поставить эту вещь на вечере любви. Витя Орлов взялся сделать крупные надписи, которые участники заседания прикрепят себе на грудь. Распределили роли, их было немало. Князем тьмы согласился быть Петя Фомин. Леве досталась роль зла. Другие взяли роли "сомнения, сонливости, лени и т.д.

Печатались программы предстоящего музыкально-вокального вечера. Лева в своем дневнике записал: "Когда делаем собрания, которые значительно отличаются от обычных, то печатаем программы, в которых объявляется содержание данного собрания. Что дают программы?

- Пробуждают интерес к следующим выступлениям.

- Видя в программе приближение конца, не уходят до окончания.

Ценность программы можно повысить словами в начале ее текста: "Успех данного собрания зависит от твоей молитвы", "Не отвергни голоса Господа, пока не поздно, слушай, что Он скажет". В конце всех номеров писать: "Что сказал тебе Христос?", "Будь не только слушателем, но и исполнителем".

Вдруг молодежь пригласили старшие братья и сказали, что программы печатать не нужно; "К нам придираются, говорят, что мы устраиваем концерты. И лучше обойтись без программ." Это предложение очень огорчило Леву, и он в своем дневнике записал: "Воин Христа с девизом "Все для Христа!" скажет: "Нет, я ни на шаг не отойду назад, что я имею, не потеряю без боя, не отдам без крови". А мы?"

Братья всячески советовали делать все потише, попроще. Лева много читал, размышлял, смотрел на окружающее и в своем дневнике записал: "Гибнущий мир. На себе он остановил внимание. Он показал свою частицу. То была женщина с дрожащими руками и голоса пьяных мужчин и женщин. Они был в ее доме и говорили грязно, пошло: "Это наша хозяйка пьянствует, и у нее знакомые, не стыдятся своих дочерей, которые, вероятно, пойдут по следам матери". Да, люди гибнут в- пьяном дурмане, гибнут в разных грехах и пороках. Где же вы, носители света? Спешите скорее! Ведь люди еще не встречались с Христом, не знают спасения, не знают и возмездия за грех. Кругом тьма, беспробудная глушь. Бедная Русь, иона во тьме... А мы как работаем? "Прости меня, хоть нет прощенья..." - лишь можем сказать Тому, Кто умер за них и поручил нам сказать им о Нем. С какою скорбью смотришь Ты на продолжение дела Твоего? Темно, холодно, нет силы. Ты говоришь, а жизнь, среда диктуют другое. Выйдешь ли когда из этого состояния?"

Молодежь продолжала усиленно готовиться к тому, чтобы принять участие в праздниках. Как только кончалось собрание, начинались спевки хористов и солистов, репетировали чтение стихов. Коля Бондаренко, как владеющий особым искусством декламации, усиленно учил участников этому делу, что было не так просто. Нужно было не только прочитать стих громко и ясно, но и душу в него вложить, все чувства, в определенных местах сделать паузу, повысить или понизить голос. Не всякий мог декламировать, как не всякий мог петь. Музыканты тоже много занимались. И внизу молитвенного дома, а часто и наверху между утренним и вечерним собраниям; слышались звуки струн. В домах тоже шли большие приготовления к празднику. Молодежь, особенно сестры, помогали родителям в уборке и готовке. И среди всего этого предпраздничного оживления не чувствовалось одного - глубокой молитвенной жизни, глубокого благоговейного проникновения в Слово Божие. Дни шли, покаяния грешников не было. Кто и как жил своей духовной жизнью, об этом знал Один Бог,

Глава 11. Праздники

"Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуйя".

На музыкально-вокальный вечер все верующие приглашали своих родственников, знакомых, рассказывая им, что будет играть скрипка, что будут исполняться классические вещи на пианино. Сообщалось также, что будет выступать скрипач - сын известного врача В молитвенном доме перед собранием сделали перестановку скамеек, чтобы больше разместилось людей; проход, который был посредине молитвенного зала перекрыли, сдвинув вместе правые и левые ряды. Приходившие пользовались проходами у стен. На подоконниках могли разместиться желающие посидеть. Несмотря на принятые меры, помещение было переполнено. Яркий свет освещал сидящих впереди хористов, музыкантов. При выходе была открыта, так называемая книжная полка, где продавались журналы "Христианин", и "Баптист", художественно выполненные тексты, Библии и Евангелия.

После пения "Славьте Христа" и вступительного слова, которое произнес Петя Фомин, была молитва. Пресвитер общины К.Ф. Кливер призвал благословение Божие на все собрание. После игры струнного оркестра выступил Коля Бондаренко, одаренный оратор, проповедник, и на основании Слова Божия рассказал слушателям, как можно использовать все, чтобы славить Всевышнего. Он особенно остановился на значении музыкальных инструментов, так как многие верующие, особенно из молокан, не одобряли музыку. Пение чередовалось с музыкальными номерами. За пианино села Тереза Эрнестовна, имеющая специальное музыкальное образование. Она исполнила одно из произведений Бетховена и, играя, перенесла всех присутствующих в мир звуков. Потом она объяснила, что эти звуки рисуют жизнь, переживания человека - пилигрима, стремящегося к вечности.

Приближенный брат, юноша-скрипач, тоже исполнил несколько классических вещей. Музыку сменяли песни. Слушатели часто не могли сдержать своего восхищения. Делились шепотом между собою о голосах певцов, красоте музыкального исполнения.

В помещении было жарко, душно, но никто не уходил. Вес были охвачены тем морем звуков, той красотой мелодии, которая касалась чувств, вызывала эстетическое наслаждение. Было много посторонних, некоторые из них имели специальное музыкальное образование. При исполнении той или иной вещи, они иногда снисходительно улыбались, переглядывались между собой. Вся аудитория с восторгом воспринимала духовные песнопения, которые были особенно близки большинству. Классическая музыка, которую многие пожилые люди слушали впервые, была не всем понятна и вызывала просто недоумение. По окончании программы за кафедру вышел молодой брат Коля Иванов, открыл Библию и прочел из 150-го псалма стих 6: "Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуйя."

Он говорил, что вся природа в своих звуках, красках, прославляет Творца. Весенний расцвет природы, когда нас радует пение птиц, особенно поднимает чувства человека и зовет его к любви, радости, миру. Человек грехом внес диссонанс в мироздание. Обращаясь ко Христу, мы восстанавливаем свою жизнь, и душа поет. Коля подчеркнул, что верующие особенно любят пение, музыку, потому что они идут от избытка сердца, исполненного верою, надеждою, любовью. Он предложил всем присутствующим, чтобы они в сердце предоставили первое место Христу, дабы жизнь была радостной, с пением и славословием Господу.

Музыкально-вокальный вечер закончился молитвой. Кратко помолились несколько братьев и сестер. При выходе из зала у раздевалки был поставлен стол, на котором лежали листы белой бумаги. Всем выходящим предлагалось присесть и написать кратко свое впечатление о данном вечере.

На следующий день участники и организаторы вечера с интересом читали эти отзывы. Там была выражена благодарность певцам и музыкантам, были серьезные замечания о несовершенстве некоторых выступлений, но ни слова о том, что этот вечер пробудил кого-либо от духовной спячки или привел ближе ко Христу. Ни один из неверующих, а они делали в большинстве случаев замечания по исполнению, не отметил, что он тронут любовью Христа или пробудился.

Подошли и Рождественские праздники. После вечернего собрания, в сочельник, Лена и его друзья направились в православную церковь, где в ночь перед Рождеством происходила торжественная служба. В это время в Самаре еще не развернулась полностью компания по закрытию церквей, и г. о многих из них народ встречал Рождество Христово. Как ни пытался Лева протиснуться в глубь церкви, чтобы поближе посмотреть, - это не удалось. Народу было очень много.

Послушав доносившееся торжественное пение, друзья вышли из церкви и направились по домам.

- Да, народ жаждет, - говорил Юрий Леве, - но он просыпается и тянется к Богу чаще по праздникам, однако не познавая истины, проводит эти дни в объедении, попойках.

Три дня община праздновала Рождество. Были собрания утром и вечером.

Одно из них целиком было предоставлено молодежи. Собранием руководил Петя Фомин. Все проповедующие, поющие читающие стихотворения. несмотря на молодость, были преданы Господу Община радовалась глядя на них видя в них будущих тружеников на ниве Христовой.

Вот подошел и Новый год. Совет общины как это было принято раньше, решил устроить вечерю любви. К этому активно готовились все. Молодежь репетировала выступления, особенно заранее обдуманный номер программы "Заседание в царстве тьмы".

На этот вечер приглашались родственники, приближающиеся. Еще днем братья вынесли часть скамеек, расставили по всему залу рядами столы - простые, деревянные, длинные, которые застелили бумажными скатертями. Из двух больших сундуков, что стояли у входа в молитвенный зал, извлекали общинную посуду, специально приобретенную для вечеров любви. Это были всевозможные тарелки, подносы и белые бокалы, заменившие стаканы. Там, где была вешалка, устанавливались огромные усердно начищенные, много-ведерные самовары. Все приходящие несли с собой заранее приготовленные угощения. Братья и сестры приветливо принимали пирожки, бутерброды, всевозможные булочки и передавали людям в белых фартуках, которые все раскладывали. Все усаживались за столы только певцы и музыканты оставались на своих местах они кушали позже.

На кафедру вошел старейший брат Ефим Сидорович Янченко. Его особенно любили все, не только как первого проповедника нашего братства и страдальца, но и как самого кроткого, всем доступного брата. Он надел очки, раскрыл большую Библию и прочел о первых христианах, которые были вместе и принимали пищу в простоте и веселии сердца. Он сказал, что когда у них на Украине впервые загорелась Евангельская весть и люди, простые крестьяне, уверовали в Спасителя и становились братьями и сестрами, они еще не знали, что такое вечеря любви, но устраивали ее. называя все это братской трапезой. Ефим Сидорович говорил, путая русские слова с украинскими, образно показывая, как они в избах устраивали эти братские трапезы и радовались, любя Бога и друг друга. Ни страх перед урядниками, ни жестокое преследования не могли затушить пламя любви.

- После собраний всегда мы устраивали такие вечери любви, - говорил брат Янченко. - Принимали пищу в простоте и веселии сердца. Почаще бы нам их проводить, чтобы быть поближе друг к другу. Пусть больше будет любви!

Он пригласил всех к молитве. Полились сердечные молитвы полушепотом и в полный голос. Верующие люди взывали в молитвах о благословении.

Поет хор. Пресвитер общины Корнилий Францевич возносит молитву о благословении пищи и предлагает всем есть сладкое и продолжать беседу. Потом вся община стоя поет:

PoetryБог Отец! Благослови на столе Твой дар благой,
Он нам в пищу из любви подан милостью святой.

Сестры разносят горячий чай. Струнный оркестр играет мелодию; "Радость, радость непрестанно, будем радостны всегда..." Кругом дорогие, родные, милые лица. Все дышит любовью, миром, радостью; тихо беседуют между собою, угощают друг друга.

На кафедру выходит старейший член Самарской церкви Яков Варфоломеевич Уклеин. Высокий, седоволосый, он радостно улыбается всем я говорит, что сейчас исполнит соло. Раздаются ободряющие возгласы. Он давно уже не пел, годы ушли, но теперь он словно помолодел. Он поет красивым, хотя уже к слабым голосом о чудной Отчизне, куда бежит пришелец земной, чтобы найти доком и спасение. Он славит Господа. Потом появляются две молодые девушки. Почти девочки, и поют известный гимн поочередно, спрашивая и отвечая одна другой: "Ты куда идешь, скажи мне, странник, с посохом в руке?.."

За ними выходит брат-плотник, он маленького роста, и его почти не видно из-за кафедры. Он рассказывает о споем обращении: как из горького пьяницы, пропадающего под забором, Христос сделал из него нового человека. Он говорил от души, со слезами о том счастье, какое он нашел во Христе. Когда он кончил, его приветствовали и целовали братья. Некоторые сестры тоже рассказывали о своей жизни и о том, как они нашли Христа. По очереди пел то первый хор, под управлением Петра Ивановича Кузнецова, то второй, молодой, которым руководила сестра Тереза.

Через некоторое время кафедру убрали, на ее место поставили стол, за который сели молодые братья. На груди у каждого были прикреплены надписи, сделанные большими буквами, например, у Пети Фомина - "князь тьмы", у Левы - "зло" и т.д.

Все с интересом наблюдали за происходящим. Сидевшие за столом запели на мотив гимна: "Вот собрались мы опять прославлять любовь Христа, Пусть святая благодать преисполнит нам сердца". Но что они поют? Что это? Верующие слушали и сразу не могли понять: "Вот собрались мы опять духи злобные из тьмы... Наша радостная цель - уничтожить всех святых". Встал "князь тьмы" и сказал, что нужно приложить все усилия, чтоб люди побольше отдыхали, поменьше Библию читали, а когда на собрание надо идти, то чувствовали бы себя такими утомленными, что ходили бы на Богослужения очень редко.

За ним встал "дух сонливости", он уверял всех, что будет помогать проповедникам говорить так монотонно и длинно, чтобы верующие зевали, а некоторые просто спали.

"Зло" также предложило свои услуги. Оно обещало непременно перессорить верующих между собой, чтобы они были всем недовольны, раздражались и в сердцах их жила не любовь, а ненависть.

На все эти предложения "князь тьмы" радостно улыбался и все одобрял. Выступали также духи неверия, лицемерия, зависти, страха. Подводя итог всему, "князь тьмы" сказал, что нет никакого сомнения, что тьма победит свет и от общины верующих ничего не останется.

Но вдруг к столу приблизился еще один дух, который ранее отсутствовал - это был дух праздного любопытства. Он был встревожен и сообщил, что видел группу верующих, которые молятся и просят силы и помощи у Бога.

- Они молятся с верой? - воскликнул "князь тьмы".

- Тогда мы бессильны, совершенно бессильны! - воскликнул "князь тьмы", и Петя Фомин сорвал с себя надпись.

Остальные "духи" тоже сбросили с себя надписи и поспешили удалиться от стола.

Все, затаив дыхание, слушали это аллегорическое выступление. И когда оно кончилось, произошло то, чего никогда не бывало в молитвенном доме. Раздались дружные, громкие аплодисменты. После этого все встали и дружно запели: Непобедимое нам дано знамя, Среди гонений его вознесем. Бог нас в удел приобрел Себе вечный, И нам победу дарит Христом.

PoetryВыйдем за стан ко Христу Иисусу
Взявши наш крест, Его смерь возвестим
Если страдали мы с ним в этом мире
Так во славе восцарствуем с Ним.

Поздно ночью кончилась вечеря любви. Много кратких горячих проповедей было, много было сказано новогодних пожеланий, но никто не знал не чувствовал и не предвидел, что эта вечеря любви будет последней в истории Самарской церкви

Глава 12. Сложный вопрос

Несмотря на то, что Лева был еще так молод, немало вопросов заставляло его глубоко задуматься и искать дорогу к истине. Казалось, ему ли было размышлять о том, что не может до сих пор решить весь мир, но все это остро касалось его сердца. Он много думал, много читал и молился,

Этот сложный вопрос причиняет страдание всему миру, он и ныне не решен. Это вопрос о войне и мире. Военный вопрос!..

С детства Лева слышал, что верующие призваны повиноваться власти, как Божьему слуге, который не, напрасно носит меч. Что если бы не было государственной власти? Не было бы порядка, и злые люди обижали бы добрых. Власть необходима для злых. Так понимали все; окружающие Леву. Но вот верующие - последователи Христа, которые призваны нести мир, сострадание, прощение, любовь могут ли они брать меч? И над этим вопросом пришлось серьезно задуматься Леве. Задуматься и потому, что это когда-то волновало многих, особенно в 20-е годы, и верующая молодежь, как в Самаре, так и в других городах, почти единогласно готова была нести военную службу как угодно, но только не с оружием в руках. Лева знал, что в судебном порядке некоторых из верующих по их религиозным убеждениям освобождали от военной службы, других сажали в тюрьму, как неискренних, прикрывающихся религиозными убеждениями. Лева знал, по вероисповеданию баптистов, изданному в 19920-21 гг. что братство было против войны, стояло за мир и приветствовали всех людей, которые не хотят участвовать в этом.

На первом листе карманной Библии Лева приклеил чудесный текст, который ему очень нравился: "Удерживайся от всякого рода зла" 1 Фес. 5:22, Его юному сердцу было ясно, как дважды два - четыре, что война есть зло, следовательно, он должен удерживаться от участия в этом зле. Но когда он уверовал, целиком отдался Христу, принял крещение, многое в братстве изменилось. Не стало детских собраний, воскресных школ, юношеских кружков, и отношение к военному вопросу было буквально пересмотрено.

Благодаря тому, что к отцу Левы часто приходили старшие братья, а также заезжали ведущие руководители братства, Лена знал, как тяжело переживался этот вопрос среди верующих. Большинство пожилых склонялось к тому, что нужно основываться на прежнем вероучении и принимать военную службу наравне со всеми гражданами, т.е. с оружием в руках. Другие более молодые, как Н. Левинданто, Н. Тимошенко, считали, что не свойственно христианину проливать человеческую кровь, убивать даже врага. За такие мнения они позже попали в ссылку.

Были и те, которые считали, что этот вопрос каждый должен решить для себя сам, в зависимости от духовного уровня. В 1926 году был ХХVI-й съезд баптистов СССР, который среди других вопросов рассмотрел вопрос об отношении к государству и воинской обязанности. Лева знал не только решения этого съезда, но и все, что предшествовало ему. На предварительных совещаниях братья единодушно решили по Слову Божьему повиноваться власти, как Божьему слуге, отдавая кесарю кесарево, а Божье Богу.

Что касается второго, то после молитвенных размышлений, пришли к выведу о необходимости нести воинскую повинность, предоставляя служить каждому по совести. Они были вызваны в ОГПУ, где их принял начальник Тучков. Когда они сказали, что молились и решили, что каждый будет служить так, как позволяет ему совесть, он рассердился на них и, долго не разговаривая, отправил их со словами: "Идите, перемолитесь".

Как слышал Лева, братья "перемолились" и приняли нужное решение. В 1927 году был Волго-Камский съезд в Самаре. Руководящие местные братья хотели оставить военную службу на совести каждого, но приехали братья из Москвы и убедили этого не делать. Известный брат Яков Яковлевич Винс (бывший благословенный пресвитер общины в Самаре, а потом духовно изменившийся) доказывал, что на войне убивающий по распоряжению власти не несет никакой ответственности.

- Вот, почитайте в Слове Божием, - говорил он, - кто убил Иоанна Крестителя?

- Верно, верно, - говорил Яков Яковлевич. - Слово Божие истинно, следовательно, убил Иоанна Крестителя Ирод, а тот воин, который отседал голову Крестителю, тут ни при чем.

Для того, чтобы было всем понятно, Винс приводил наглядный пример.

- Вот сейчас власть мне прикажет, чтобы застрелить Янченко. Я сделаю это и не буду отвечать ни перед Богом, ни перед людьми. Несет ответственность за это власть.

Казалось бы, что практически все эти вопросы для Левы были далеки. Ведь призыв в армию так нескоро, но дело в том, что в школе ввели предмет, где изучали военное дело, оружие. Болело сердце у Левы: как быть? Внутри был один ответ - не касаться этого зла, не учиться военному делу, не воздавать злом за зло.

Он прочел литературу о работе Первого Всемирного конгресса баптистов в 1905 году, где говорилось, что первые баптисты не принимали участия в военной службе, а после были случаи: дослуживались до генералов, были крепки на войне, прогоняли полки чужих. У Миши Краснова Лева брал книги, в которых прочитал, что первые христиане не брали меч, а в материалах XXVI съезда Винс доказывал, что это было не так. Он внимательно, с карандашом в руке штудировал труды Владимира Соловьева, который считал военную службу с оружием в руках обязательной для христиан. Лева все-таки никак не мог внутренне согласиться с этими мыслями. Не советуясь ни с кем из верующих, ни с родителями, он пошел к директору школы и сказал ему, что он, будучи последователем Христа, посещать уроки военного дела не будет. Директор удивился, но зная, что Лева из сектантской семьи, долго убеждать его не стал и было принято решение освободить Леву от этих уроков по религиозным убеждениям.

Когда мать узнала, она немало переволновалась и сказала, что это к добру не приведет, что надо этот вопрос понимать, как понимает братство, и не лезть на рожон.

Петр Иванович, Левин дядя, объяснил ему, что антивоенные веяния в братстве создались под влиянием Льва Николаевича Толстого, но он считал, что этот вопрос лучше предоставить совести каждого.

Дом отца Левы посетил известный своей кротостью председатель Союза баптистов Сибири - брат Ананьев. Мать Левы просила его побеседовать с ее сыном. Брат мягко доказывал Леве, что все верующие христиане, должны отдавать кесарево кесарю, а Божье Богу. Он полагал, что если Лева в школе будет изучать военные науки, оружие, то в этом греха нет, а дальнейшее Господь Сам усмотрит,

- Господь видит сердце каждого своего дитяти, - говорил приезжий брат, - и усмотрит по молитве то, что лучше каждому по духовному возрасту.

Лева много слышал о брате Ананьеве, о его величайшем доверии Богу. Например, говорили, что когда он покупает билет на железнодорожной станции (а тогда с билетами было очень трудно), он никогда не волнуется, и Господь дивно устраивает. Когда были несогласия между братьями во время бурных заседаний общины, он никогда не спорил, а только приглашал всех опуститься на колени и горячо молиться Господу. Молитва успокаивала всех и давала лучшие результаты, чем словесное убеждение. При всем своем уважении к брату Лева с особым вниманием слушал его проповеди. Он внутренне никак не мог понять и согласиться, что он, Лева, ученик Христа, должен вооружаться мечом, повинуясь "кесарю".

Неожиданно приехал всеми любимый брат - председатель Союза баптистов страны Николай Васильевич Одинцов. О нем Лева слышал много хорошего от родителей и от молодежи. Он жертвенно отдал свою жизнь Христу и приобрел большой духовный опыт.

Собрания были переполнены, когда Николай Васильевич с безудержной смелостью возвещал Евангелие. Его приглашали в гости. Многие хотели, чтоб он остановился у их домах. Он выбрал самого бедного - Мишу Краснова, квартира которого во дворе молитвенного дома. В ней было не уютно, и с дровами у Миши, но Николай Васильевич простой, любящий, чуткий брат сам помогал Мише готовить пищу.

После утреннего воскресного собрания Сергей Павлович и Анна Ивановна - родители Левы - пригласили братьев и приехавшего Николая Васильевича к ним в гости. Мат Левы приготовила самое вкусное для дорогих гостей. За столом Николай Васильевич ел мало, соблюдал диету. Когда братья после такого обеда стали уже собираться на вечернее собрание, мать Левы не выдержала и попросила Николай Васильевича побеседовать с ее старшим сыном.

- Что, он у вас не любит Господа? - спросил Николай Васильевич,

- Нет, нет, - сказала мать. - Он любит, уже крещение принял. Мы радуемся за него, да только вот он в школе не стал посещать уроки по военному делу, не хочет изучать оружие. Я боюсь, как бы беды не было, ведь наши братья признали это необходимым.

Николай Васильевич ласково взглянул на Леву и, отозвав его в коридор, сказал, что этот вопрос очень тяжелый, но лучше идти вместе со всеми, а если совесть в чем не позволяет, нужно молиться Господу, и Он устроит, как лучше.

Лева, опустив голову, слушал дорогого и уважаемого брата; возражать ему или спрашивать, он не посмел, но в душе было почему-то ясное сознание - он никогда не возьмет в руки оружие и других убивать не будет. Это для него представлялось таким ужасным, что он, кажется, готов был сам умереть, чем, искренно следуя за Христом и Его учением любви, оказаться в положении проливающего кровь, убивающим.

На душе было тяжело и больно, хотелось знать правду: как же быть? Сторонники насилия спрашивали: если злодеи нападут на его мать, неужели он будет стоять, сложа руки? А если увидит, как издеваются над невинной девушкой, пройдет мимо равнодушно? Ему доказывали, что в ряде случаев злодейство нужно остановить путем применения силы, оружия. И если на родную страну нападут изверги, агрессоры, то нужно защищать мирную жизнь родных сел, городов. Лева решил завести картотеку и записывать высказывания различных людей, которые отвергают кровопролитие, и тех, которые защищают его.

Глава 13. Как быть?

"Все мне позволительно, но не все полезно".

В школе Лева учился хорошо, все шло гладко, но однажды произошел инцидент, вследствие которого о нем заговорили, и многим стало ясно, что его надо "перевоспитывать".

Несмотря на то, что Лева был искренно убежденным христианином, он совсем не имел вид "святоши", как это общепринято понималось: не ходил мрачным, не был замкнутым, не уединялся. В школе вел себя со всеми так же, как обычно ведут ребята его возраста: любил побегать, попрыгать, и когда на переменах шла борьба за мяч, он принимал в ней самое деятельное участие и вместе со всеми смеялся, вылезая из кучи боровшихся.

Уроки физкультуры Лева также посещал аккуратно, как и все. Когда в классе было предложено написать сочинение на тему: "Что требуется от ученика в школе для соблюдения правил?" Лева написал: "Ученик должен по - возможности исполнять все, что требует от него школа, а именно: при входе снять головной убор, повесить пальто в раздевалке, очистить обувь от грязи, в классе не поднимать пыль, во время перемены выходить в коридор, уделять должное внимание физкультуре. Ведь физкультура пришла на помощь для того, чтобы развивать бездействующие мышцы, особенно грудные и брюшные. Занимаясь, ученик будет сохранять здоровье, развивать органы дыхания, укреплять сердечную деятельность. Это также избавит его от простудных заболеваний". На работе Левы преподаватель написал "хорошо" с пометкой: "Школьная физкультура является толчком для повседневных занятий вне школы".

Все шло хорошо, но вдруг на уроках физкультуры ввели танцы. Это для всех было большой новостью. Дело в том, что в те годы, начиная с Октябрьской революции, к танцам относились резко отрицательно, считая их проявлением мещанско-буржуазных нравов. И нигде - ни в школах, ни на вечерах, ни в клубах - тогда не танцевали.

Лева относился к танцам и пляскам отрицательно не только потому, что они были наследием буржуазного общества, но он с детства знал историю празднования дня рождения Ирода, где необыкновенно красиво плясала дочь Иродиады. Потеряв голову от восхищения искусством танцовщицы, Ирод удовлетворил желание распутной женщины: отдал распоряжение отрубить голову Иоанну Крестителю, проявив тем самым неслыханную жестокость.

У верующих ровесников Левы было много радостей. Любя Господа, они любили природу, часто выезжали кататься на Самарку, на Волгу; да и вся община летом нередко отправлялась за Волгу, где дети и молодежь бегали и резвились. Но никому и никогда не приходило в голову потанцевать или поплясать.

И вот, когда сообщили, что на следующем занятии физкультуры начнут изучать танцы, Лева не только осознал, но и почувствовал, что он танцевать и учиться танцам не может. Ему вспомнился текст: "Все мне позволительно, но не все полезно". Лева не нашел в Библии буквального запрета танцевать, но, размышляя, можно прийти к выводу, что это не полезно и не достойно для христианина. Лева направился в библиотеку Губсоюоза, в Центральную библиотеку города Самары и стал подыскивать литературу о танцах. Специальной литературы он не нашел. Но в книгах о развитии человеческого тела, о физкультуре, он прочел немало высказываний о том, что танцы и пляски - это явление атеизма, возвращение к нравам и обычаям, далеких предков, дикарей, так же, как, к примеру, ношение всяких ожерелий и серег в ушах, как раскрашивание лица и губ красками. Некоторые физиологи высказывали мысль, что танцы и пляски, благодаря ритмичности движения и соприкосновения тел людей различного пола, повышают чувствительность, разжигают похотливость и тем самым способствуют развращенности.

И вот настал день, когда был первый урок физкультуры с танцами. В зале все выстроились, как обычно. Потом преподаватель выстроил мальчиков в одну шеренгу, девочек - в другую. Далее каждый мальчик был поставлен перед девочкой, и учитель стал объяснять, как нужно изгибаться, похлопывать в ладоши и делать первые шаги в овладении искусством танца. Лева вышел вперед и сказал, что он танцами заниматься не, может и просит освободить его

- Отойди в сторону, после поговорим - сказал преподаватель.

Подражая физкультурнику, учащиеся повторяли те же движения которые он показывал и которые были прелюдией танца но когда все рассыпались, зашумели и сказали учителю, что они учиться танцевать не хотят. Тот страшно рассердился, но спорить ни с кем ни стал, а отправился к директору школы. Вернувшись он сказал, чтобы все шли в класс - таково распоряжение директора. Когда все заняли свои места, пришел директор школы и улыбаясь уселся за учительский стол.

- Мы не хотим танцевать, не хотим, нам не нравится танцевать.

- Это почему не нравится? Вы понимаете, что танцы включены в школьную программу и это нужно для культурного развития.

- Сия причина не в классе, - сказал учитель физкультуры, - вот Смирнский отказался танцевать, а за ним пошли все.

- Смирнский, ты почему так решил - спросил директор.

Лева встал и начал доказывать, что танцы не полезны, что это просто возвращение к предкам - атавизм.

- Хватит, хватит! - прервал его директор. - Ты вот мне скажи, ты, что умней тех людей которые составляют программу?

Лева молчал, он совсем не считал себя умнее, но так или иначе считал, что танцы не полезны. Директор внимательно посмотрел на Леву и потом, обращаясь к школьникам, сказал:

- Ребята, все движется, все течет, все изменяется, конечно в годы революции, в первые годы восстановления народного хозяйства нам было не до танцев; теперь же мы можем порадоваться, повеселиться. А почему Смирнский не танцует, я понимаю. Он верующий человек и, конечно, думает, что ему не следует танцевать. Его покалечили родители, жалко, конечно, парня, но, я думаю, вы не. как он, пойдете лучшей дорогой. Сегодня я вам прощаю ваше нарушение дисциплины, а в следующий раз я надеюсь все будет в порядке.

На следующий урок пришли все. Когда выполнялись обычные упражнения, Лева занимался со всеми. Когда же начались танцы, все встали изучать это искусство, только один Лева сел на низкую физкультурную скамейку и смотрел. Ему было грустно, казалось, что молодежь делает шаг не вперед, а назад. Танцевать Леву не принуждали, не желая насиловать его религиозную совесть.

Жизнь шла вперед, многое менялось, менялись и люди. И вот все больше и больше стала распространяться мода на короткие юбки. Верующая молодежь ходила в платьях, которые носили в то время, обычных скромных фасонов. Но когда мирская молодежь стала укорачивать юбки и делать их все короче и. короче, эта мода невольно стада проникать и в среду верующих. Вначале дома, а потом и на собрании стали появляться в платьях с короткими рукавами и в коротких юбках. Это обеспокоило старших, пожилых братьев и сестер. Они поговорили с ведущими руководителями молодежи, и Петр Фомин решил оставить молодежь после вечернего собранья в воскресенье для беседы.

После молитвы он прочел место: "Не любите мира, ни того, что в мире. Кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо что в мире похоть плоти, похоть очей и гордость житейская".

Встав, Коля Иванов начал говорить о скромности, о красоте молодежи, которая заключается не в том, чтобы носить модную одежду или особые прически, а украшать себя кротким, молчаливым духом и добрыми делами. Он также отметил, что опрятность, аккуратность, чистота должны характеризовать христианина и христианку и особенно молодежь. Все согласились с ним и в высказываниях подчеркнули, что надлежит одеваться, как прилично святым. Некоторые; из носящих короткие юбки не выдержали и стали доказывать, что нужно придерживаться того, как одеваются в данное время нельзя же быть монашками.

- Что это вы защищаете короткие юбки. Ведь поймите, когда они выше колен - это соблазняет нас. Разве можно соблазняться да еще в собрании?!

Носившая короткую юбку сестра нисколько не смутилась, она встала и, глядя в упор на Петю так, что он покраснел, сказала:

- Вот так, как написано: "Если глаз соблазняет тебя, вырви его". И если ты, Петя, смотришь на наши ноги и соблазняешься, то значит, у тебя нечистые мысли.

- Друзья, я предлагаю прекратить разговор, - сказала Валя Алексеева. - Он принял недружелюбный характер. Давайте молиться Господу, чтобы Он занял первое место в наших сердцах, чтобы Его чувства были в нас. Ведь можно носить и длинные юбки, а своими глазами, движениями соблазнять братьев.

Молились, просили Господа, чтобы Он помог и чтобы никто, ни для кого не был соблазном.

Собрания продолжались. Пели старый и новый хоры, играл струнный оркестр. По воскресеньям устраивались молитвенные собрания в доме Камининых (в железнодорожном поселке) и в специально снятом помещении на Ново-Садовой улице. Были посетители. Немало людей слышало о спасении во Христе, но покаяния грешников были единичные. Лева в своем дневнике записал:

"Имеются силы и все, чтобы работать, но нет внутренней глубокой духовной спайки. Но нужно предпринять абсолютно все, так как наша нравственная обязанность - исполнить волю Господа. Нет достаточно воли, нет сил. Что делать? Ничего не получается. Когда идешь против течения, против современного духовного состояния среды. Вспыхнешь, очнешься, а потом опять все по-старому. Порывами ничего не сделаешь. Просто при всем сознании бьемся, как рыба об лед, и больше ничего. Ужасно то, что несмотря на предпринимаемые усилия, мы ни на один шаг не приближаемся к цели всеобщего счастья, плодотворного труда на ниве Его. И все же есть какая-то надежда на светлое победоносное будущее. Есть еще один неиспробованный путь - это молиться и молиться, и еще раз молиться".

25 января 1929 года он записал: "Мы, молодые, решили, в воскресенье, после вечернего собрания оставаться петь, молиться и обмениваться мнениями о том, что каждый получил, слушая воскресные проповеди. Это приведет к совершенствованию духовной жизни и будет побуждать каждого глубже вникать в себя и в учение. Это сблизит нас друг с другом".

Глава 14. В ненастье

"Итак страждущие по воле Божией, да предадут Ему, как. верному Создателю души свои, делая добро".

Жизнь Самарской общины текла сбоим чередом. Слышно было, что в Сибири, на Украине арестовывали то одних браться, то других, но никто не придавал этому существен него значения. Думали, все выяснится, пройдет как местное недоразумение. Волга-Камский Союз, как и другие местные объединения верующих, продолжал трудиться для Господа: посылали благовестников, проводили совещания, строили планы на дальнейшее развитие дела Божия. Братья в Самаре планировали издавать духовный журнал с назидательными художественными статьями.

Однажды ночью в доме Смирнских раздался сильный стук в дверь. Стучали долго, настойчиво. Отец Левы встал и пошел открывать. Вернулся он не один, вслед за ним в комнату вошли люди в военной форме - это были работники ОГПУ. Вся семья проснулась, встали и дети. Сергею Павловичу был предъявлен ордер на обыск и арест. Искали везде, искали тщательно, переворачивали каждую бумажку. Забрали несколько духовных книг, писем, составили протокол обыска.

- Почему вы духовные книги забираете, ведь они разрешены советской цензурой, - сказал Сергей Павлович,

- Сектантские они, - сказал агент, - Просмотрим, вернем. - Он вытащил папиросу и хотел закурить,

- В моем доме курить не разрешаю, - заявил Сергей Павлович, - этот дымный яд мои дети никогда не ощущали.

Агент вышел курить во двор, поручив остальным внимательно за всем наблюдать.

- А теперь собирайтесь, все закончено, - сказали агенты отцу Левы.

Перед молитвой Сергей Павлович взял в руки свою старую Библию, с которой он никогда не расставался и прочитал место "Да и все желающие жить благочестиво во Христе Иисусе будут гонимы" Преклонили колени. Этих молитв отца, матери, этого прощания с арестованным отцом - Лева никогда не забудет. Почему? За что? Опять какое-нибудь недоразумение, как в прошлый раз. Лева отлично знал, что отец не только действием, но даже никаким плохим словом не отозвался ни разу о советской власти: был неутомимым тружеником, день и ночь работая во время голода, тифозной эпидемии и теперь.

Что будет? Что ждет? За что? Утром к ним прибежал сын Петра Ивановича и сообщил, что в эту ночь арестовали его отца. Один за другим приходили все новые к новые печальные вестники. Арестовали также и старичка Ладина, и брата Кирюшкина - рабочего трубного завода, арестовали астраханцев: Мишу Краснова, брата Филяшина, брата Ясырина; из молодежи - Витю Орлова, Петю Фомина, Колю Иванова, Валю Алексееву. Это было, как гром среди ясного неба, который потряс всю общину. Собрания проходили по-прежнему. Пресвитер общины, он же и председатель Волго-Камско-го союза Корнилий Францевич Кливер, призывал всех к спокойствию, к горячей молитве к Господу в надежде, что разберутся и освободят всех арестованных.

Но, увы! Проходили недели за неделями, а их не освобождали. Молодежь лишилась самых лучших своих руководителей, но никто не испугался, никто не ушел из собрания, все, наоборот, как-то сплотились друг с другом. Молитва, о которой так много говорилось, теперь заняла первое место на общениях. Не только по домам, но и в собрании открыто, со слезами молились за заключенных.

К остальным арестам прибавился еще один: арестовали Колю Бондаренко. Узнав об этом, брат Иван Борисович Семенов прямо направился в ОГПУ и потребовал на основании существующей свободы вероисповедания дать ему свидание с арестованным. Следователь долго отказывал, мотивируя, что следственным свиданиям не даются, и кроме того Бондаренко Николай очень плохо себя ведет - целый день в одиночной камере поет. Все-таки пришлось уступить им настойчивым просьбам брата и в присутствии следователя дать свидание. На свидании Семенов поприветствовал брата и задал ему только один вопрос: "Ты в чем-нибудь виноват?"

- Значит, вы, товарищ следователь, его освободите. Теперь я спокоен, справедливость восторжествует.

Молодежь молилась, обменивалась мнениями о том, как помочь узникам. Решили написать в Москву заявление с просьбой о немедленном освобождении заключенных, так как, хорошо зная каждого, они уверяли, что никто из них не может быть виновным в нарушении закона. В этом заявлении они писали: "Если вы их арестовали, как верующих христиан, то арестовывайте и нас. Мы такие же, как и они". Никакого ответа не было получено.

Во время обыска и ареста отца Левы были взяты записи Левы. Он подал заявление, чтобы их ему вернули.

В результате обыска у моего отца, Сергея Павловича, были взяты некоторые брошюры и среди них принадлежащая мне пачка почтовой бумаги с цитатами по вопросам естествознания и другим темами.

Прошу вас вернуть ее мне, так как сбор цитат стоил мне немалого труда, и попало это к вам по недоразумению.

На это свое заявление он не получил никакого ответа.

Жены хлопотали, носили передачи, ожидали освобождения своих близких. В это время началась борьба с теми, кто разбогател во время нэпа, и группа частных предпринимателей-торговцев была арестована за всякие свои дела. В связи с этим как в ОГПУ, так и у ворот тюрьмы стояли толпы родственников, беспокоящихся о судьбе своих близких. Миша Краснов, Петя Фомин не имели близких родственников, которые могли бы аккуратно приносить им передачу. Валя Алексеева совсем не имела родных в Самаре, да и остальные тоже нуждались в материальной поддержке.

Как-то получилось само собой, что заботу о заключенных поручили Леве. В хоре он не пел, на сыгровки не ходил и, кажется, больше всех имел свободного времени. Лева от этого труда не отказался и вложил всю свою душу в это дело. Он носил передачи заключенным. Конечно, он это делал не только сам. Помогала ему в этом Тося Орлова, близкая подруга Вали Алексеевой, и другие.

Помолившись, Лева взял обыкновенную тетрадь и на первой странице ее написал: "Страдает ли один член, страдают с ним все члены" (I Кор. 12:26), "В нуждах святых принимайте участие" (Рим. 12:13).

Далее слева он разграфил тетрадь для прихода, а справа - для расхода. Со всей аккуратностью, к которой его приучил в свое время Гора Макаренко, когда он помогал ему при продаже духовной литературы, он учитывал каждую копейку прихода и расхода средств, поступающих для узников.

"От первого хора - 2 руб. Пожертвования, собранные во время посещений, - 10 руб. 95 коп. Получено через Полину Яковлевну Скакунову (бывшую Саратовскую атеистку, несколько раз пытавшуюся покончить жить самоубийством, боровшуюся с религией, но покаявшуюся и ставшую проповедницей Евангелия) - 15 руб. Неизвестный - 1 руб., Кабанова - 1 руб., Везельщикова - 50 коп., Макаренко - 25 коп., Путилина - 20 коп., сестра Крейман - 50 коп., И. Кузнецова - 1 руб., Банков - 2 руб., А. Бондаренко - 20 коп., Ваня Камынин - 3 руб. 25 коп., Ладина - 2 руб., Попова - 3руб., Головин - 60 коп., Туркова - 20 коп., Чекмарева - 1 руб., Гора Макаренко - 1 руб., В.Чекмарев - 1 руб., Зотова - 1 руб. и многие-многие другие".

Лева выдавал деньги идущим за провизией для передач, и они приносили ему справки о том, что куплено и сколько израсходовано. Например: 1 кг сахарного песку - 64 коп., клюквенный экстракт - 22 коп., открыток 10 шт. - 30 коп., конвертов 5 шт. - 5 коп., порошок зубной - 15 коп.

В квитанции от 14.11.29 г., четверг, значится: яиц 10 шт. - 52 коп., селедки 2 шт. - 13 коп., молока 2 бутылки - 27 коп., коробка леденцов - 47 коп., порошок зубной - 16 коп., булки французские 10 шт. - 60 коп., открытки 10 шт. - 30 коп. Всего на 2 руб. 45 коп.

Верующие по очереди носили передачи. Были случаи, когда некоторые из-за занятости не могли идти, и тогда это приходилось делать Леве. Он покупал продукты, потом стоял с передачей в очереди. Был февраль, холодно, мерзли ноги.

Однажды пресвитер попросил сделать это доброе дело за него. Он писал Леве: "Дорогой Лева! Вчера поздно вечером я узнал, что наша "очередь" сегодня позаботиться о передаче продуктов, но приготовить их уже не могли и сегодня мне некогда, поэтому прошу тебя взять на себя этот нелегкий труд, купить все необходимое. Для этого прилагаю при сем три рубля. 08.II.1929 г."

Дети Божий не только переживали за находящихся в испытании, не только молились за них, но всячески старались проявить к ним любовь.

Глава 15. Тяжелые времена

"Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждующих, как и сами находитесь в теле".

Собрания в молитвенном доме проходили регулярно. По субботам их по-прежнему проводила молодежь. Передовых руководителей не стало, но выдвинулись более молодые. Петя Львов и Лева ревностно участвовали почти в каждом субботнем собрании. Проповеди стали говорить и молодые сестры. Арест братьев и Вали Алексеевой никого не испугал. Наоборот, всем хотелось еще выше поднять знамя Христа и возвещать Его. Но были и те, которые старались призывать к осторожности, к свертыванию работы.

Пресвитер общины и старичок Ефим Сидорович Янченко явно переживали и опасались, что, если взяли ни в чем не повинных и арестовали,' могут арестовать и их, но продолжали трудиться для Господа. Слышно было, что в разных местах Волго-Камского союза братья оставили свою работу и уехали в неизвестном направлении.

Становилось все более ясно, кто был в деле Божьем настоящим пастырем, а кто поддельным. Последний, видя приближающуюся опасность, бросает стадо овец - детей Божиих на произвол судьбы, лишь бы спасти свое благополучие.

Немало в те месяцы было верных, преданных братьев, которые отдавали душу за друзей своих и не бежали от опасности, но с кротостью и смирением принимали арест и тюрьму за дело Божие. Большинство общин нашего огромного братства было в то время во многих сельских местах. Где началась коллективизация, там ревностных братьев с их семьями, хотя они были и незажиточные, стали относить к кулацким подпевалам. После этого они сами закрывали общины, разъезжались, а пресвитеры покидали свои места вместе с другими членами общины.

Работа в Волго-Камском союзе явно свертывалась. Дух какой-то осенней грусти проникал в сердце. Пожилые склоняли свои головы, и в беседах часто ставился вопрос: как сохранить себя в вере, как сохранить молодежь. Это решалось по-разному. Многие предлагали быть потише, прекратить всякую работу молодежи, чтобы сохранить ее от страданий, тюрем. Предлагали закрыть субботние молодежные собрания, а сделать их обычными, не допускать, чтобы молодежь большими группами - человек по 20-30 - совершала посещения и т.д. Эти настроения были чужды юным сердцам. С воодушевлением почти после каждого собрания молодежь пела свой любимый гимн:

PoetryНа ристалище Христа к цели вечной мы бежим.
Вот уже видны врата бесконечной жизни с Ним...
Проходя Его путем, подвизаемся мы с Ним
В высь святую над грехом и над миром суетным.

По субботам говорили огненные, зажигающие проповеди о Данииле и других подвижниках веры. Лева нашел в "Утренней звезде" (газете, которую издавал И. С. Проханов) стихотворение, которое продекламировал на утреннем собрании:

PoetryКогда полки вождя земного,
Сплотившись, в бой с врагом идут,
То нет им в жизни дорогого -
Все на алтарь они кладут.

И часто в муках умирая,
Простерши руки к небесам,
Людей земли благословляя,
Идут безропотно к отцам.

А мы из армии Христовой
Врага завидели вдали
И не хотим победы новой,
Дрожа, уже лежим в пыли.

Да, Боже, мужества в нас мало,
Трусливы мы в святой борьбе.
На словах победа уж звучала,
А в битве мы - позор Тебе.

Корнилий Францевич, пресвитер, по окончании собрания подошел к Леве, покачал головой и сказал, что такие стихотворения декламировать опасно.

Однажды, когда солнце уже пригревало, напоминая весну, Лева шел на собрание. Он свернул на Ульяновскую улицу, направляясь к молитвенному дому, и увидел странное шествие. Сердце его дрогнуло. Шел отряд военных с шашками наголо.

Отряд приблизился. В центре его он увидел заключенных. Это вели из ОГПУ в тюрьму (правда, тогда не было тюрем, они назывались изоляторами) дорогих близких и родных. Впереди шагали с бледными лицами, держа чемоданчики и мешки, братья Сергей Федорович Ясырин, юные Коля Иванов и Коля Бондаренко, за ними виднелась мощная фигура брата Е. Филяшина и астраханского пресвитера. Рядом с ним шагал, ссутулившись, слабый старичок с длинной бородой, белой как снег - брат Ладин, который просил бывало перед началом собрания спеть: "В край родной, в край родной, в край родной страны..." За ними двигались двое, неся мешки: высокий истощенный брат Кирюшкин - рабочий трубного завода и невысокого роста, в черной шубе труженик здравоохранения, удостоенный звания Героя труда, отец Левы - Сергей Павлович.

Лева увидел их, хотел броситься к ним, но обнаженные клинки остановили его. Он махал им рукой, они кивали головами и молча шли, шли туда, где ждали их каменные мешки старинной самарской тюрьмы. Лева не пошел на собрание, а следовал на расстоянии за ними. Сердце билось в груди, казалось, хотело выскочить, на глаза наворачивались слезы: "За что? За что? Как злодеев ведут. Ведь они самые мирные люди". Лева точно знал, что они ничего плохого не сделали. Так за что же, за что?..

Их подвели к большим черным железным воротам Самарской тюрьмы. Ворота распахнулись и поглотили их. Почти бегом поспешил Лева в молитвенный дом. Он сообщил всем, что братьев перевели в изолятор. Всем стало ясно, что в результате следствия их не освободили и что заключенных ждут страдания. Полились горячие молитвы к небу, к Богу, чтобы Он заступился и защитил страдальцев. Бог угнетенных, Бог скорбящих... Вдовы, матери скорбели о своих невинно страдающих близких. Это была только капля того горя, которое, как полная чаша страданий, была преподнесена верным детям Божиим.

Носили передачи, ждали свиданий. Мать Левы хлопотала о свидании со своим мужем, а Лева подал заявление, чтобы ему разрешили свидание с Валей Алексеевой, ведь у нее никаких кровных родных здесь нет. На свидание с ней хотели попасть и ее близкие подруги, в числе которых была и Тося Орлова. Но заявление Левы опередило и - о, счастье! - получил разрешение на свидание с сестрой.

Вот оно, это длинное помещение с двумя рядами мелких решеток По одну сторону выводят заключенных, по другую - стоят родственники, пришедшие на свидание. Между решетками ходят надзиратели. Шум,' гам, одни стараются перекричать других. Картина этого свидания была в точности такая же, как описывается Л. Н. Толстым в его знаменитом произведении "Воскресение". Это была та же царская тюрьма и та же комната свиданий, какая была в дореволюционное время.

- Тося придет в следующий раз на свидание, - отвечал Лева. -

- Бодрствую, - отвечала Валя и закашлялась. - Вот грудь болит, вчера было кровохарканье, врачи обещают положить в больницу

- О, это было бы хорошо. Ты ни о чем не беспокойся. Квартира твоя в порядке, деньги за квартиру заплатили. А что бы тебе принести?

- Спасибо, все есть. Вот Евангелие бы... Да разве пропустят сюда?

- Хорошо, постараемся, - сказал Лева. - Мы решили, чтобы тебе не отставать от жизни, выписать газету.

- Хорошо, выписывайте. Ну, а как вы бодрствуете сами-то?

- О, хорошо, слава Богу! Не возражаем, если нас к тебе посадят. Молись о нас.

Долго говорить не разрешалось. Нужно было освобождать место для свидания другим. Как один миг, пролетели эти минуты. Но они остались в сердце Левы на всю жизнь. Сердце его пылало любовью к Богу, к последователям Иисуса Христа. И он восхищался так, как восхищаются мучениками первохристианства.

Хотя завидовать не полагается, но молодежь, особенно подруги Вали Алексеевой, прямо-таки завидовали Леве, что он первый получил свидание с Валей.

Выписали газету на самарский изолятор, и Валя аккуратно получала ее. Но как передать Евангелие? Думали, молились и, наконец, решили. Купили большую коробку зубного порошка - тогда продавались картонные прямоугольные, осторожно вскрыли ее, высыпали зубной порошок, а на его место положили завернутый в белую бумагу Новый Завет малого формата. Сверху присыпали зубным порошком, крышку хорошо приклеили. А в записке с передачей после перечисления всех продуктов и предметов написали: "Валя! Хорошенько чисти зубы".

На следующей неделе в ответной записке на передачу Валя писала: "Счастлива! Чищу зубы".

Молодежь благодарила Господа и радовалась. Все представляли, как приятно Вале в камере читать Святую Книгу и со страниц Евангелия получать наставление и утешение от своего Лучшего Друга - Иисуса. Да, она была счастлива. Это, кажется, звучит парадоксально, но это факт. Больная туберкулезом девушка, без родных, в тюрьме, как преступница, - и счастлива.

Да, недаром, молодежь последующих десятилетий и ныне с воодушевлением поет: "Жить для Иисуса, с Ним умирать - лучшую долю вряд ли сыскать!"

Сошел снег, стало теплее. Легче стало стоять в очередях с передачами. В окнах тюрьмы виднелись лица заключенных. Сестры и братья, идя на собрание по Арцибушевской улице, слышали, как Петр Иванович Чекмарев, стоя у окна своей камеры, громко пел:

PoetryО, нет никто во всей вселенной
Свободы верных не лишит.
Пусть плоть боится цепи тленной
И пусть тюрьма ее страшит...
Сам Бог Любви свободу дал.

О, нет никто во всей вселенной
Нас чести нашей не лишит.
Пускай с враждою откровенной
Толпа позором нас клеймит.
Поднимем знамя Правды вечной,
Любовью злобу обовьем.
И честь не в славе быстротечной,
А в торжестве Любви найдем.

Верующие с восхищением слушали пение дорогого брата, но за это пение его перевели в отдаленную камеру, откуда его уже не было слышно.

- Как, как порадовать узников, как ободрить их? - думала молодежь и придумала.

Была глухая ночь. Все спали. Конечно, по улицам Самары ночью иногда проходят подвыпившие поющие люди. Кто обращает на это внимание? Гуляет себе молодежь. А вот в эту ночь мимо тюрьмы по Арцибушевской улице шла молодежь не подвыпившая, а трезвая, бодрая. Шли христиане и, нарушая ночную тишину, громко, ясно и стройно пели:

PoetryНа крыльях могучих орлиных
Над морем житейским несусь.
На крыльях могучих орлиных
Я к вечности сердцем стремлюсь.

Чрез горы, долины и нивы
Все выше я к небу лечу.
Несут меня мощные крылья
На них я спокойно стою.

Под мощными крыльями тихо
И чудно покоюся я.
Под ними приют мой надежный,
Под ними защита моя.

Пусть вьются враги надо мною,
Пусть целятся злобно в меня.
Могучи орлиные крылья,
Под ними царит тишина.

Укроюсь ли теми крылами,
Стою ли надежно на них,
Спокойно мне так и отрадно
В скитаниях долгих моих.

Звуки гимна разносились высоко и далеко и проникали в окна многоэтажной тюрьмы. В некоторых окнах замелькали тени. "Братья слышат", - думали поющие. Да, они слышали. После в письмах и при встречах они делились, что это пение было для них, как пение Ангелов. Сколько приятных чувств, мыслей породило оно! Горячо благодарили они Господа за это пение.

Еще несколько ночей проходила молодежь мимо изолятора и пела разные гимны. Некоторые пожилые, узнав об этом, волновались. Боялись, что всех арестуют. Но ничего такого не случилось. Господь хранил.

Впоследствии об этом пении было сложено стихотворение, которое в те годы не только читалось, но и пелось под гитару. Вот оно:

PoetryГлубокая ночь над землею,
Над городом сумрак залег,
За грязной тюремной стеною
Чернеет в тумане острог.

Предавшись объятью ночному,
В остроге давно уже спят,
Лишь несколько душ наших братьев
В тюрьме за решеткой не спят.

Вот старец почтен сединою,
Склонившись, в молитве стоит:
"Во всем будь прославлен, о Боже!"
- Так старческий голос звучит.

Четыре отца от семейства,
Склонившись, пред Богом стоят,
О близких своих вспоминают
И быть с ними вместе хотят.

А вот разлученный с женою
Здесь верный служитель Христа,
В беседе с товарищем-другом
Он в жертву приносит себя.

А вот еще юных два брата,
В двух камерах разных сидят,
На волю Отца все отдавши,
Сердцами на Бога глядят.

Все тихо. Вдруг пенье родное
До слуха доносится их.
То братья и сестры по вере
Пришли, чтоб ободрить своих.

На улице тихо, безлюдно.
Умолк говор шумный, денной.
И пение звонко несется .
По улице темной, пустой.

О, братья и сестры, вы смело
За Господом души влекли,
А люди сочли лицемерьем
- И вот, за решеткою вы.

Прославьте же сердцем, душою
За все испытанья Творца.
О, будьте верны вы до гроба
В сей жизни Ему до конца.

Но были и такие, которые боялись заключенных. Это не потому, что они не любили их, а боялись за себя. В Самару приехал известный брат, бывший председатель союза, всеми уважаемый Илья Андреевич Голяев. Он остановился у Анны Ивановны Грачевой. Глубоко сожалел, вздыхал о братьях-узниках, которых он всех знал лично. Когда он с Левой пошел в воскресенье на собрание, братья, смотревшие из окон тюрьмы, узнали по фигуре и бороде уважаемого старца и стали махать ему и кричать приветствие. Лева стал объяснять ему, что в том-то окне виден папа, там - брат Филяшин и другие. Уважаемый старец даже головы не повернул, чтобы взглянуть на тюрьму. Опираясь на палочку, он важно шагал, устремив взор прямо перед собой. И в этом взоре Лева со скорбью читал только одно: боязнь, страх. Брат скоро уехал. И потом Лева услышал, что он покинул свою родную Балашовскую общину и переселился в Ташкент, Чтобы избежать всяких неприятностей. Стоит ли упрекать дорогого старца? Ведь старость - это немощь, и о стариках сказано: "И будут высоты им страшны и на дороге ужасы". Конечно, хорошо, когда и в старости сердце юное. Хорошо быть пальмой, как написано: "Насажденные в доме Господнем, они цветут во дворах Бога нашего. Они и в старости плодовиты, сочны и свежи..." (Пс. 91:14-15).

Здоровье Вали в тюрьме все ухудшалось, она температурила, кровохарканье усилилось, и, когда произошло легочное кровотечение, ее из тюрьмы перевели в тубдиспансер. Валя получила полную возможность видеться с близкими ей друзьями. Ее посещали, передавали все, что могло поддержать ее здоровье. Но, увы, у нее был плохой аппетит. Посетил в тубдиспансере Валю и Лева. Он с глубокой грустью думал, глядя на ее изменившееся лицо, что болезнь, видимо, зашла слишком далеко.

- Ничего, Валя, Бог даст, тебя освободят по состоянию здоровья, и ты останешься с нами.

- Как Господу будет угодно, - говорила тихо Валя. - Я готова и страдать, и умереть за Иисуса.

Лихорадочный румянец украшал ее щеки. Волосы, густые и длинные, были как прежде.

- Кто знает, что ждет меня, но одного хотелось бы - еще и еще потрудиться для Господа, - говорила Валя.

В окнах тюрьмы стали показываться братья, держа обувь в руках. Петя Фомин так тщательно тряс перед собой свои тапочки и делал такие движения, как будто он их чистил, стряхивая пыль. Вскоре верующие догадались, что это значит. Видно, готовят их к этапу, скоро придет приговор (тогда судили без судов).

Неожиданно всех взволновало сообщение: Петр Иванович Чекмарев тяжело заболел. Из тюремной больницы его перевели в центральную, в хирургическое отделение. Там оперировали. Диагноз: тяжелый гнойный аппендицит. Операция прошла успешно, и он стал медленно поправляться. Родные, братья и сестры посещали его. Лева даже немного дежурил у его постели. Он стойко переживал как заключение, так и болезнь. Хотя у него осталась на свободе большая семья - девять человек детей и неработающая жена, он уповал на Бога и все еще не терял надежду, что высшие власти разберутся, освободят, и он сможет жить с семьей, трудясь, как и прежде. После выписки из больницы его не вернули в тюрьму, а ОГПУ оставило его жить с семьей по подписке о невыезде до приговора.

В первое же воскресение Петр Иванович пришел на собрание. Его радостно приветствовали. Он поблагодарил Бога за Его милости, за молитвы детей Божиих и предложил спеть стихи: "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное... Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах..." (Мтф. 5:3-11).

Пение заканчивалось словами: "Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня". Петр Иванович был учителем церкви и в своих проповедях продолжал наставлять, что многими скорбями надлежит нам войти в царствие Божие. Прихожане продолжали молиться, чтобы Господь вернул узников, дал полную свободу благовестия. Но у Господа есть свои планы и времена. И, видимо, настало время начаться суду с дома Божия. Тучи сгущались. Со всех сторон поступали нерадостные вести.

Глава 16. Ветер с севера

"Поднимись ветер с севера и пронесись с юга, повей на сад мой - и польются ароматы его!"

Холодный ветер испытаний дул и усиливался. Все новые и новые тучи приходили вслед за дождем.

В Москве печатались Библии для братства на пожертвования верующих. Все жаждали Слова Божия. Сообщали, что уже больше половины Библий напечатано и что они скоро будут в руках желающих. Но вдруг получили сообщение, что они запрещены и все превращено в бумажную макулатуру. Журналы "Баптист", "Христианин" перестали выходить. Это объяснялось тем, что сознательные рабочие типографии отказались печатать "религиозную дребедень". Со стороны же правительства не было никаких запрещений или притеснений.

Много средств было собрано в последние годы для постройки здания Библейских курсов в Москве. Каждый брат, сестра вкладывали свои средства, посылали их, Это называлось закладкой кирпичей в братский дом. Но увы! Строить ничего не дали, и все это пропало, и средства тоже. Последние известия были совсем грустные: Библейские курсы закрыли, а заведующего, выдающегося брата в деле благовестия Павла Васильевича Иванова Клышникова арестовали. Самое горькое было то, что все материалы, которые собирал брат для того, чтобы писать историю нашего братства, со многими историческим документами и фотографиями были отобраны во время ареста.

Темнело. Чувствовалось, что надвигается на верующих буря. Лева понимал это и то, что скоро будет трудно приобрести самое дорогое - Библию. Он взял две новые, которые удалось ему достать: одну - издания киевских адвентистов, другую - ленинградского издания Проханова, положил их в маленький ящик и закопал под домом. Когда по прошествии многих десятков лет Лева откопал эти Библии, вместо них он увидел темную, перегнившую землю, ничем не напоминающую собою книги. Библии пропали от неумелого хранения. Но он, как и вся молодежь, не думал сидеть сложа руки. Когда закрыли московские курсы, пришла мысль организовать заочные Библейские курсы в городе Самаре на семь месяцев, на 20-25 человек. Все желающие братья и сестры, как местные, так и живущие вне Самары, могли учиться там.

Программа - практические вопросы христианства:

Первый: брачный вопрос, целомудрие; общество и государство и т.д.

Третий: методы изучения Слова Божия и примеры разбора его.

Методы работы курсов будут зависеть от самого предмета, от составителя заданий. Курсантам посылается листок с наводящими вопросами, с указанием литературы для изучения. Даются задания для докладов и разработки вопросов. Курсант возвращает проработанное, его работу проверяют и отсылают ему обратно с новой темой.

Первый предмет предложить вести Н. А. Левинданто, третий - П. И. Чекмареву, пятый - И. Бондаренко. Остальных сотрудников подыскать позже.

Средства: один лист бумаги - 1 коп. Итого расход на бумагу - 2 руб. Иногородним на конверт и бумагу - 9 руб. 60 коп., на марки - 24 руб. Все расходы на курсах за семь месяцев - 35 руб. 60 коп.

Вместе с Шурой Бондаренко Лева решил устроить ящик Библейских вопросов и ответов, но потом решили просто задавать вопросы. Молодежи и старшим был вручен листочек:

"Если же у кого не достает мудрости да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, - и дастся ему" (Иак. 1:1,5).

Как понять, объяснить первое чудо Христа - сотворение вина, этого напитка смерти, когда учение Евангелия принципиально против употребления вина и "пьяницы Царствия Божия не наследуют"?

У вас, возможно, имеются вопросы по Библии, которые вам хочется разрешить, а также непонятные места, противоречия - изложите их письменно для того, чтобы совместно разрешить их. Вопросы подавать Ю. Г. и А. Б. тотчас, как только они возникнут.

Усиливалась антирелигиозная борьба. Изредка продолжались диспуты. На главной улице города был устроен музей безбожников, где выступали антирелигиозные ораторы, приглашая верующих возражать им. "По требованию трудящихся" закрывались церкви. Широко распространялся журнал "Безбожник", выходила газета безбожников, где в искаженном виде описывалась жизнь общин, отдельных верующих различных христианских церквей. Петр Иванович Чекмарев рекомендовал молодежи читать эти периодические издания безбожников, так как через них можно было быть в курсе тех тяжелых переживаний и поношений, которые испытывали верующие по всей стране.

Никого из молодежи, а тем более из пожилых абсолютно не смущала эта антирелигиозная шумиха. Все попытки безбожников доказать, что Христа вообще не существовало и Он миф, привели только к тому, что брат Клипеков, очень начитанный, интеллигентный человек, сделал в молитвенном доме доклад на тему: "Был ли Христос?", где на основании исторических данных и логических рассуждений доказал всю несостоятельность и абсурдность отрицания Христа.

По рукам верующих ходил художественный рассказ Филадельфийского (И. Бондаренко) "Пешехонцы", где доказывалось, что нельзя иметь тело, не имея головы, и если есть христианство - тело, то, следовательно, не мог не быть Христос - Глава, Основатель христианства.

Верующая молодежь училась, работала. Воинствующие же безбожники все более и более активизировались. Толки, недоумения и большую печаль вызвала маленькая заметка в "Средне-Волжской Коммуне", в которой Антон Максимович Зуйков, бывший проповедник общины баптистов, а потом отделивший от нее свою группу и ставший пресвитером евангельских христиан, писал, что он отрекся от Бога и считает всю религию дурманом. Плохо знавшим Антона Максимовича это отречение казалось совершенно непонятным, но тем, кто знали его внутреннюю жизнь и обстоятельства этого богохульства, было все понятно.

Антон Максимович был в свое время одним из самых любимых проповедников Самарской общины. Обладая изумительной памятью, он прекрасно знал Библию, и в беседах никто не мог противоречить ему, он открывал главу за главой и доказывал истины Божий. Он был любимцем молодежи Самарской общины, многие полагали, что он будет достойным пресвитером общины. Когда выдвинули его кандидатуру на это служение, пришла его жена и сказала старшим братьям, что он недостоин этого. Семейная жизнь их чрезвычайно тяжела, и он ведет себя дома не как христианин. В связи с этим заявлением община воздержалась от избрания его пресвитером. Это вызвало у него гнев, и он, собрав близких ему братьев и сестер, вышел из общины и организовал свою общину, присоединившись к Союзу евангельских христиан. Когда в 1929 году положение с работой на ниве Божией стало весьма тяжелым - как в союзе евангельских христиан, так и в Союзе баптистов - из Ленинграда Антону Максимовичу сообщили, что его не могут содержать пресвитером Самары.

Воинствующие безбожники обещали ему всяческую поддержку и вознаграждение за его лекции, если он перейдет на их сторону. Не имея материальной базы для существования, Антон Максимович решился опубликовать в газете отречение от Бога и встать на сторону безбожников. Как сообщали его близкие, не прошло и несколько дней после отречения, как от И. С. Проханова пришло ему письмо, в котором сообщалось что он будет высылать ему жалованье. Антон Максимович рвал на себе волосы, что поспешил с отречением, но было уже поздно. И он стал выступать везде с лекциями, понося Бога и верующих. Бросая при этом Библию, восклицал: "Библия - это синодальный хлам". Верующие глубоко скорбели и сожалели о "гибели" Антона Максимовича. Недолго Антон Максимович работал на атеистов. Старик уставал, здоровье нарушилось, совесть мучила, а безбожники требовали от него все новых и новых выступлений, лекций. Когда он умирал, к нему пришли братья и сестры, близкие его и предложили покаяться.

- Покаяться не могу, - сказал он. - Знаю, иду в преисподнюю, но сердце закаменело, похулил Духа Святого.

Умер нераскаявшимся. Память о нем осталась, как о соляном столпе Лотовой жены.

По поводу усиления работы антирелигиозников Лева в своих записях сделал такую заметку: "Началась всесторонняя подготовка для борьбы с религией, чтобы разбить религиозные настроения народа, чтобы вырвать молодежь из объятий "дурмана".

Начали учить сотни людей по антирелигиозной программе, готовили агитаторов, пропагандистов, которые во всеоружие воинствующего атеизма начнут разрушать веру у нестойких людей. Чем мы можем на это ответить? Неужели только запремся в крепость веры, и не обращая внимания на мир, отравляющийся ядом неверия, спокойно заснем в полной уверенности, что все благополучно. Нет, этого не может быть, настоящие молодые борцы за истину, верные воины Христа не поступят так. Они с пением: "Клич наш сегодня - вперед на борьбу!", пойдут вперед в полном подчинении Христу для защиты принципов христианства, навстречу врагу, чтобы спасти мир - массы несчастных, незнающих людей. Впереди них Победа, победившая мир, - Распятый Христос, и к Нему, за Ним по кровавым стопам христиан пойдут они смотреть, как люди будут все больше и больше погружаться в грех. Многие из нас пожертвуют своей жизнью, не переставая благовествовать падшему человечеству-

Но для того, чтобы действия наши были плодотворны, для того, чтобы знать, что мы защищаем и за что готовы умереть, нам надлежит глубоко изучать Библию. Это гораздо важнее, нежели пение, декламации. Нам нужны спевки, сыгровки, но гораздо важнее, насущнее - библейские часы, библейские кружки. У нас же их нет. Мы не обучаемся, не облекаемся во всеоружие света. То, что нет возможности или времени, не является оправданием. Безбожники изучают и Библию, а мы? Мы стоим перед необходимостью организованного изучения Библии. Иначе мы окажемся бедными, слабыми христианами, трясущимися за свое материальное благосостояние. И разум, и совесть говорят, что мы можем изучать Слово Божие и исполнять его. Не нужно шума. Готовиться нужно в близком общении друг с другом; в общении с Иисусом. Итак, практически: разбиться на группы по 6-7 человек в зависимости от свободного времени и местожительства; собираться раз в неделю. Каждая группа изучает Библию по избранному методу. Можно раз в месяц собираться всем вместе и делиться опытом. Это необходимо провести как можно скорее в жизнь. Сила у Бога!" Около этой записи другим, изменившимся подчерком сделана пометка: "Ничего не проведено".

Пошли слухи, что из Москвы пришли приговоры заключенным верующим. Из тюрьмы передали записку, что Петю Фомина, Витю Орлова, Мишу Краснова осудили на пять лет заключения с отбыванием на Соловецких островах. Колю Бондаренко и Колю Иванова - к высылке на три года в отдаленные места Казахстана. Старичку Ладину и Вале Алексеевой было предложено самим избрать место ссылки (это в то время называлось минус шесть и тому подобные минусы).

Петр Иванович Чекмарев приговорен к ссылке в Среднюю Азию. Сергей Федорович Ясырин, Е. Филяшин, Сергей Павлович Грачев "были осуждены на три года ссылки в Сибирь. Первые этапы последовали в Соловки. Это был ясный день. Солнце приветливо светило с голубого небосвода, а на сердце - печаль. Глаза застилали слезы. Молодежь спешила на вокзал, куда должен был прийти этап из тюрьмы.

Вели их со всей строгостью, вместе с другими преступниками. Некоторые из верующих шли вдали за окруженными конвоем. У ворот, которые были вблизи моста через железную дорогу, этап остановился. Молодежь, родные подошли ближе, кто-то из них запел, и все подхватили. Это был бодрый гимн, зовущий к победе над грехом, к самопожертвованию и верности. Охрана с недоумением смотрела на поющих.

- Бодрствуйте, дорогие братья, не унывайте, - кричала молодежь.

- Вы молитесь о нас, - отвечал громко Миша Краснов. - Да не забывайте, посылайте подкрепление.

- Не забудем, не забудем, - раздавались возгласы со стороны верующих.

Открылись ворота, ведущие на перрон. Молодежь побежала на перекидной мост (он и теперь еще стоит на прежнем месте). Оттуда им всем было видно, как начальник конвоя по очереди вызывал заключенных, и они один за другим входили в знаменитый "столыпинский" вагон.

Вот подошел Петя к двери вагона, взглянул на стоящих на мосту родных, близких, последний раз махнул рукой и исчез. У всех невольно сжалось сердце: что ждет его, что ждет их всех? Так же подошел к двери и Маша Краснов, снял шапку, помахал ею и скрылся внутри. И Витя Орлов остановился, хотел, видимо, что-то крикнуть, но конвойный грубо втолкнул его в дверь.

Подошел паровоз, прицепил "столыпинский" вагон и двинулся к формирующемуся составу. Грустные и печальные возвращались родные этапников, братья и сестры по вере, по своим домам. Сердце сжималось от боли при мысли, что ждет дорогих и любимых.

Через несколько дней из тюрьмы отправлялся второй этап ссыльных в Туркестанский край. Среди них были Коля Иванов и Коля Бондаренко. Их тоже погрузили в "столыпинский" вагон. Конвой оказался сочувствующим, принимал передачи для них. Они стояли у окна коридора с большими решетками и бодро улыбались провожающим.

- Ждем, ждем домой скорее! - кричала им молодежь.

Среди провожающих выделялось заплаканное лицо мамы Коли Иванова. Она не была верующей, и разбитая жизнь ее сына разрывала ей всю душу.

- Ведь учился в институте, - говорила она, - был во всем примерным. И вот посадили - пропала учеба, пропала молодая жизнь. А за что? И что это он связался с этими верующими, баптистам?

Жена Коли Бондаренко, провожая мужа, прижимала к груди маленькую девочку - недавно родившегося их первого ребенка. Глаза ее не были красны от слез, она стойко переносила горе: она понимала, что христианам дано не только веровать в Спасителя, но и страдать за Него. Она знала, что все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы.

Глухой ночью, когда шел дождь и была страшная грязь на улицах, вывели из тюрьмы этап, который отправлялся в далекую Сибирь. В этом этапе, окруженном плотным кольцом конвойных, шли Сергей Павлович, Сергей Федорович и брат Филяшин. Родные все-таки узнали и пришли провожать их. Быстро гнали по грязи заключенных к станции, выли охранные собаки, кричал конвой:

А сзади, спотыкаясь в темноте, бежали провожающие. Среди них был и Лева, его мать и многие близкие. Хотелось еще раз увидеть лица узников, сказать им доброе слово, но в темноте не было ничего видно, трудно было различить, узнать заключенных. Быстро прошли по площади Петропавловской церкви и приблизились к вокзалу. Дождь моросил, казалось, само небо скорбело о страданиях человеческих. На станции увидеть отправляемых в этап уже не удалось. Их быстро провели на перрон и повели вдоль линии железной дороги, где стояли вагоны для заключенных. Приблизиться к ним, передать передачу конвойные не разрешили. Печальные вернулись все в свои дома. И в глухую ночь из этих домов лились горячие слезные молитвы, чтобы сохранил, чтобы защитил Бог оскорбленных, Бог скорбящих...

Здоровье Петра Ивановича после операции не сразу налаживалось, и он подал заявление в ОГПУ, чтобы ему разрешили, ввиду перенесенной им болезни, следовать на место ссылки не этапом через тюрьмы, а за свой счет. Верующие и вся его семья молились, чтобы Господь расположил сердца начальствующих. И было получено разрешение в соответствии с его просьбой.

Настал и для него последний день в Самаре. День прощальный, когда ему надлежало покинуть родной город. Петра Ивановича уважали не только верующие люди, но также инженеры и другая интеллигенция города. Многие помнили, как в тяжелые годы голодовки, он, имея большую семью, делал все для того, чтобы помочь другим голодающим. Когда многие добрые люди, видя его большую нужду, передавали ему продукты, он отказался принимать их и посылал своих голодных детей отнести все это назад. Дети плакали, но слушались отца и возвращали все назад.

- Наш народ страдает, голодает, - говорил он, - и я с народом несу то же бремя.

Он работал день и ночь вместе с другими специалистами, восстанавливая народное хозяйство. Он верил, надеялся, что мечты о лучшей материальной жизни осуществятся и советская власть даст народу желаемое. Все знали его не только как добросовестного труженика, но и как прекрасного преподавателя института. И вдруг он - враг, недостойный человек, которого высылают из Самары.

Никогда не забудет Лева этого последнего собрания в молитвенном доме, где Петр Иванович прощался со всеми. Кроткий, как бы лучезарный стоял он за кафедрой и проникновенно читал Гефсиманскую молитву Христа.

- Да будет воля Твоя, - сказал Христос. Так скажем и мы.

Вся община преклонила колени и горячо молилась за него. На это собрание пришли неверующие, близкие знакомые Петра Ивановича и выразили ему свое сочувствие. Некоторые особенно сокрушались о его оставленной без кормильца, большой семье. После собрания вся молодежь пошла на хоровую площадку. Она ждала от любимого брата его последних наставлений. Он пожелал им любить Бога, друг друга, глубже изучать Слово Божие и оставаться верным до конца.

Молодежь преподнесла ему от себя на память художественно-выполненный текст. Спели прощальный гимн: "Бог с тобой, доколе свидимся, на Христа иди взирая, всем любовь Его являя..." Вера Ананьевна, жена Петра Ивановича держалась бодро, поддерживала мужа и говорила, что скоро она приедет к нему, а Соня, старшая дочь их, пока будет с детьми. На проводах Петра Ивановича Левы не было: необходимо было идти на школьные занятия - предстояла письменная работа, которую он не мог пропустить.

Валю Алексееву в этап не отправили, так как здоровье у нее было слабое, она находилась на лечении в городском тубдиспансере.

- Куда же ты поедешь, Валя? - спросила ее подружка Тося.

Многие верующие зовут меня в сельскую местность. Там молоко, масло, говорят, поправлюсь. Но сказать тебе по- правде, у меня одно желание, и об этом я молюсь Богу... Валя недоговорила и задумчиво опустила голову.

Я догадываюсь о твоем желании, - сказала Тося. - Ты любишь Колю Иванова, и он тебя любит, и ты хочешь быть там, где он.

Да, ты права Тося. Он мне самый близкий человек. У меня нет родных по плоти, кто бы заботился обо мне. А Коля говорил, что я хоть и больна, но нужна ему. Он всегда желает заботиться обо мне.

Это хорошо, это счастье быть вам вместе, - сказала Тося. - Будете как жених и невеста в ссылке, а потом и поженитесь. Но только, говорят, там климат не для тебя. Жара, пыль, и питание, конечно, очень плохое.

- Вот поэтому-то я и молюсь и хочу знать волю Господа - ехать ли к Коле.

Глава 17. Утешение

"Утешитель же, Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам".

Анна Ивановна устроилась на работу портнихой и трудилась день и ночь, чтобы прокормить семью. Лева закончил среднюю школу. Осталось заниматься совсем немного. Но куда пойти учиться дальше? И работать нужно было идти. Все было нужно. Окончившие их школу готовились сразу к работе в избах-читальнях. Получив среднее образование, они могли ехать в села и там работать заведующими читальнями. Но это не прельщало никого, и каждый мечтал работать в городе или учиться дальше. Кроме учебы в школе, Лева все больше и больше увлекался разными другими вопросами, которые серьезно волновали его. Он решил глубоко их изучить и в своих заметках по этому поводу писал следующее: "Иметь папки, в которые собирать материал отовсюду, примерно 10 папок по следующим темам:

1. Падшее человечество. Причины падения, картина греха - пьянство, наркомания, самоубийство, убийство и др. Методы борьбы с грехом и результаты этого.

2. Бытие и духовное сознание человечества. Исторический материализм и его точка зрения. Мессия и язычники. История христианства.

3. Атеизм. Что такое нравственность? Картины различных убеждений. Нравственность и религия.

5. Космогония. Наука и Библия. Происхождение земли и жизни человека. Точки зрения на мироздание Библии и науки.

6.Суть жизни, смерти человечества. Цель жизни, что такое смерть и т.д.

7. Апологетика. Различные вопросы христианства. Объяснение непонятных мест - противоречий и т.д.

9. Дух, материя, экономика, общество и их взаимоотношения в жизни человека.

Не стало среди верующей молодежи тех, которые были впереди, но на их место пришли другие. Страха не было. По-прежнему молодежь по субботам вела собрания. Читали стихотворения, говорили горячие проповеди, на кафедру выходили новые юные проповедники и проповедницы. Субботним собранием теперь часто руководил Петя Львов, вместо выбывшего брата Пети Фомина, Он не только говорил слово, но часто пел в дуэтах и квартетах.

Все знали, что он верующий, и, как он поделился с Левой, на работу ему устроиться было трудно. Нигде не принимали на хорошие места, и он мостил дороги. Помещение библиотеки в молитвенном доме было местом общения молодежи. Часто оставались они там и делились своими стремлениями, успехами и неудачами. Планы росли, хотелось сделать как можно больше для Господа. Лева в своем дневнике отмечал: "Наше желание - сделать все для выполнении заветов Спасителя для чего, чтобы люди "могли узнать евангельскую истину, можно делать в окнах, если они выходят на улицу, выставку текстов Священного Писания, пусть прохожие читают. Если живем в частном доме, огороженном забором, то можно на заборе, а еще лучше на воротах нарисовать или повесить те или иные тексты. Пусть все у нас возвещает Христа. На дорогах к верстовым столбам тоже можно прибивать изречения из Библии. Надо составлять короткие объявления из стихов Священного Писания и приклеивать везде, где висят объявления о продаже и пропаже. Будем помнить, что мы живем в стране, где признана свобода религиозной пропаганды". Вышеизложенное осуществить не пришлось, и единственно, что делала молодежь, - это раздавала прохожим адреса молитвенного дома, где были указаны часы собраний.

Планы у молодых были большие, но старшие и пресвитер Кливер без конца твердили: "Осторожней! Тише, не лезьте на рожон". Молодежь не разделяла этой тишины и стремилась вперед и вперед, Дух Утешитель звал к подвигу, к жизни во Христе. Но в то же время было то, что трудно было отнести к определенной категории - к Духу или плоти. У многих появилось желание носить определенную форму, которая бы показывала всем, что мы христиане. Лева тоже увлекался идеей о форме и, когда остались после собрания и обсуждали этот вопрос, голосовал за синюю блузу. Эта блуза была тогда очень распространена и несколько походила на тот костюм, который носил Лева. Кто-то предложил даже сделать в петлицах значки "Христос Распятый".

Лева в своих записях отметил: "Ношение одной формы дает:

- Уничтожение разных мирских нарядов. Красота наша не в этом. Все должно быть чисто, аккуратно, просто.

- Не будет чувствоваться внешнего неравенства бедно одетых и хорошо одетых".

Эта идея так и осталась неосуществленной, за исключением того, что некоторые носили рубахи типа синей блузы. Однажды Лева вышел из дома, направляясь к огороду, где у них были посажены фруктовые деревья. Вдруг его внимание привлекла приближающаяся пролетка, в которой сидел военный, по фуражке которого можно было определить, что это работник ОГПУ. Лева заметил, что он одной рукой как бы придерживает какого-то человека. Когда они подъехали ближе, то в этом человеке Лева узнал пресвитера Корнилия Францевича Кливера. По выражению лица брата было ясно, что он арестован, испуган и едет в горнило испытаний.

Лева словно наэлектризовался, он подбежал к пролетке и, размахивая руками, начал кричать:

- Господь с вами, Корнилий Францевич! Мы за вас будем молиться, не унывайте: вы идете за Христом!

Военный сердито покосился на Леву и велел кучеру погонять. Пролетка помчалась быстрее, Лева бросился за ними с криком:

Затем он побежал к дому пресвитера и увидел в слезах тетю Терезу и их детей, скорбящих об арестованных.

Волго-Камский союз прекратил свое существование. Теперь собраниями и общиной в Самаре руководил Яков Варфоломеевич Уклеин. Ему помогал Ефим Сидорович Янченко. Оба они, как и другие братья-труженики, сознавали, что наступает время больших испытаний. Доносились все новые и новые сведения о закрытии молитвенных домов. В городе - также "по требованию" - закрывали церкви одну за другой. Но братья и сестры общины продолжали собираться, молиться и бодрствовать. Эти испытания особенно усилили молитвенное настроение среди детей Божиих, и Дух Святой действовал в сердцах, поучая и утешая. Нередко после собрания Лева сидел с близкими в библиотеке, и они вспоминали лучшие безоблачные дни, когда работал кружок молодежи при общине. Регулярно издавалась ежемесячная стенгазета "Светильник". Была редколлегия, которая собирала заметки. Художественное оформление газет делал Витя Орлов. В этих газетах были представлены темы из Слова Божия, а также различные стихотворения начинающих поэтов, описания собраний, праздников, поездок молодежи с целью благовестия. Стенгазеты обычно вывешивались в молитвенном доме при входе. Они с интересом читались не только молодежью, но и старшими. Кроме того, молодежь выпускала напечатанный на машинке журнал "Голос христианской молодежи", на обложке которого вверху был написан текст: "С Богом мы окажем силу". Внизу - направление: "Держаться исповедания упования неуклонно" и программа: религия, литература, жизнь молодежи.

В этом журнале помещались статьи религиозно-литературного содержания, способствующие духовному пробуждению. Журнал был, как Божия труба, зовущая уснувших христиан к освещению. Он призывал к единению духовных сил благовестников, певчих, молитвенников, всех талантов, материальных средств для Иисуса. Объявляя призыв всех живых, "Голос христианской молодежи" при этом обходил полным молчанием всех духовных мертвецов.

В журнале помещались стихотворения Филадельфийского, духовные статьи Шуры Кузнецова и других братьев. Там же был отдел "Библейский класс", где ставились вопросы и давались ответы. В подготовке журнала участвовали и старшие братья: И. Игнатьев, написавший статью "Что может молодежь найти у Христа?", П. Колесников и П. Чекмарев.

Кружок молодежи, как было записано в его уставе, имел целью объединить молодых людей для осуществления в жизни учения Иисуса Христа путем:

- Служения друг другу и всем ближним как словом, так и делом.

Знакомясь со старыми протоколами и записями, Лева с друзьями узнавал, как работала и трудилась молодежь в те лучшие годы. Каждый участвовал в том или другом деле по способностям. Была группа посещения бедных и больных, группа распределительная, секретариат призывных и назидательных собраний, литературная группа, группа шкафа (продажа Библий, журналов, брошюр), литературно-певческая.

В 1918 году, после Великой Октябрьской Социалистической революции, была предоставлена полная свобода вероисповедания. И при общине Братства евангельских христиан-баптистов трудился кружок молодежи. Он состоял из членов действительных, почетных и соревнователей. Действительными членами кружка являлись юноша или девушка, возрожденные свыше, в возрасте не менее 15 лет. В кружке насчитывалось 44 человека. Членов-соревнователей было 30 человек. Это была молодежь, ведущая нравственный образ жизни и содействующая кружку личным трудом и взносами. Почетных членов в кружке было 10 человек. Всего там трудилось 85 человек. Средства кружка состояли из членских взносов, различного рода пожертвований, тарелочных сборов на собраниях. Кружок выделял свои средства на дело миссии - проповедь Евангелия, оказывал помощь нуждающимся: покупал сухари для военнопленных, отсылал деньги в Балашов для детского приюта, оказывал помощь бедным. Одному солдату, например, купили валенки и т.д.

Кружок проводил призывные библейские и деловые собрания. На библейских собраниях изучали Слово Божие. Так в кружке И. Б. Семенова знакомились с жизнью апостола Иоанна и его трудами, в кружке П. И. Чекмарева изучали значение молитвы в жизни библейских мужей; в кружке И. М. Игнатьева разбирали "Послание к Филиппийцам". На деловых собраниях обсуждались вопросы приема членов, работы комитетов и другие особо важные. Кроме того, члены кружка проводили евангелизационные собрания и устраивали вечери любви. В течение лета кружок провел на улицах Самары 31 уличное собрание с открытой проповедью Евангелия среди народа. Была также организована прогулка на лоно природы.

В кружке работало пять комитетов: комитет посещения больных и бедных, комитет музыки, комитет пения, комитет корреспонденции и комитет литературы. Члены кружка призывали грешников. За год уверовало 27 молодых людей, из них 10 человек приняли крещение. По окончании года члены кружка устроили праздник благодарения Богу, на котором говорили о деятельности отдельных тружеников, особо отмечался вопрос воспитания обращенных. Председателем кружка была в то время Пелагея Ивановна Кузнецова, которая, следуя примеру своей сестры Нюры, отдала себя целиком работе среди молодых. При кружке работал совет молодежи, который стремился направить все способности и силы на дело Евангелия. С каждым месяцем и годом работа этого кружка расширялась. Из среды юношей вырастали труженики, такие, как Николай Левинданто, Иван Бондаренко, Петя Колесников, брат Щукин и другие, которые впоследствии много поработали на ниве Божией в нашей стране. Коля Левинданто, будучи председателем совета кружка молодежи, призывал всех деятельно служить Господу. Была организована трудовая группа, которая следила за чистотой молитвенного дома и его двора. Она также изготовляла различные вещи: рукодельные, художественные, столярные - для продажи их на дело миссии. Была организована гостеприимная группа, которая оказывала приезжим большое внимание. (В то время их было много.)

Особое значение имели вечери любви, где молодежь ближе знакомилась друг с другом, обменивалась за чашкой чая с угощениями мнениями и впечатлениями, делилась своими стремлениями.

В 1924 году, кроме вышеперечисленной деятельности, в кружке стали уделять большое значение подготовке к Пасхе, Рождеству и другим праздникам. Было обращено особое внимание на изучение Евангелия, на утренний час каждого с Богом. Было отмечено, что духовное состояние отдельного члена сказывается очень часто на его работе. Среди молодежи воспитывалось правильное отношение к Богу и друг к другу. В том же году кружок молодежи в Самаре, как и другие христианские кружки в стране, прекратил свое существование по распоряжению власть имущих.

Просматривая старые стенгазеты, Лева и его друзья читали, с какою скорбью молодежь восприняла закрытие кружка.

- И как так, - говорил Лева, - без всякого согласились и закрыли работу молодежи?!

Мама Левы, которая присутствовала при этом, сказала: - Нелегко было это сделать братьям, долго обсуждали. Некоторые предлагали не закрывать а пойти в тюрьмы, пойти на все и продолжать работу. Потом большинство решило: внешние формы не имеют существенного значения, и, хотя кружка молодежи не будет, молодежь все равно продолжит свое дело. Оно так и получилось.

- Но, все-таки, - сказал Лева, - работа значительно свернулась и нет того, что было.

- Это не совсем так, - возразила мама Левы, - Дух Божий Утешитель никогда не оставляет детей Своих, но ободряет и наставляет на всякую истину. Ведь подумайте - не стало комитета посещения больных и бедных, а разве вы не посещаете их, разве Валя Алексеева не отдавала всю свою душу на это? Нет теперь комитета музыки, а какой у нас струнный оркестр! Нисколько не хуже, и Шура Кузнецов много сделал по музыкальной части без комитета пения - у нас имеется два хора; не стало комитета литературы, а библиотека у нас работает. Нет группы гостеприимства, а гостеприимство продолжается. Да, слава Бог! - закончила она свою речь.

Все согласились, что тогда, когда действует Дух Божий, то вне всякой зависимости от внешней формы организации, названий, вывесок - дело Божие продолжается. И Господь продолжает прилагать спасаемых к Церкви.

Вскоре после того, как были получены письма от Коли Бондаренко и Коли Иванова, что они этапом прибыли к месту своей ссылки в У ил, собрались поехать к ним жена первого с малым ребенком и мать второго. Они отправились вместе. Их провожали, молились за них. Потом получили известие, что они благополучно прибыли к своим дорогим ссыльным. Они описывали все трудности пути и страшное далекое захолустье Казахстана - Уил.

Валю Алексееву выписали из туберкулезного диспансера. Теперь ей нужно было избирать место ссылки. Коля Иванов, не скрывая от нее всю тяжесть климата Уила, приглашал ее приехать и вместе отбывать ссылку. Валя согласилась. Это был большой риск с ее стороны, но любовь к ссыльным, особенно к Коле Иванову, с которым она столько лет трудилась для Господа, превозмогла все, и она решилась ехать туда. Это были особые проводы. Валю Алексееву любили все: община верующих, бывшие члены студенческого христианского кружка, среди которых она уверовала, соседи и знакомые, сочувствующие ей.

Осунувшаяся от болезни и тюрьмы, с лихорадочным румянцем на щеках, с глазами, по-особенному блестящими от вдохновения, а может быть, от болезни, она прощалась со всеми. Последние пожелания, последние объятия, последние рукопожатия. Все надеялись, что пробегут эти годы ссылки и дорогая Валя опять будет в Самаре, опять будет жизнерадостная, трудолюбивая.

- Да будет воля Божия, - говорили многие. - Если не здесь, то там, Валя, встретимся.

Поезд отходил. Валя махала белым платочком из окна. И никто не знал - только Один Бог, что Валя отправлялась в свое последнее путешествие...

Прошло всего несколько дней. После вечернего собрания молодежь собралась на том месте, где сидел обычно первый хор, чтобы помолиться, попросить Господа об укреплении страдальцев в Соловках, в Сибири, в Казахстане. Молились, преклонив колени, просили сил свыше и для себя. Потом стоя пели.

Вдруг вбежал Щура Бондаренко. Лицо его было все в слезах. Он протянул руки кверху, как бы прося помощи у кого-то, и упал на колени.

Все словно остолбенели. Эта страшная новость была абсолютно непонятна, совершенно неожиданна. Как, этот молодой, полный энергии, талантливый, любящий брат - и вдруг мертв?! Ведь у него молодая жена, маленький ребенок; ведь у него все впереди... И вдруг его нет. Как? Что случилось?

На все расспросы Шура Бондаренко отвечал, что получена телеграмма от Веры с известием о смерти Коли.

Что было делать? Все склонились на колени и просили Бога, чтобы он укрепил, поддержал как старенькую мать умершего брата, так и молодую жену и его родственников, а также всех, которые скорбели об отшествии любимого друга и брата.

Дух Святой Утешитель, только Он мог успокоить скорбящие души, только Он мог дать веру, что эта смерть не бессмыслица, но дорога в очах Божиих и имеет свое значение.

Вскоре было получено письмо от Веры, в котором она описывала кончину своего дорогого спутника. "У него заболело горло, местные врачи определили у него просто ангину и лечили от ангины. Он лежал дома, дышать становилось все труднее и труднее. Он стал задыхаться, с трудом прошептал, чтобы она спела ему гимн об Отчизне и когда она пела: "Когда окончится труд мой земной, даст мне Спаситель на небе покой...", он отошел в радость Спасителя своего. После его смерти врачи выдали справку, что он умер от дифтерии.

Коля Бондаренко не любил говорить о смерти, он был полон стремления к жизни, к творчеству. Своему близкому брату Вите Орлову он говорил:

- Мы не должны думать о смерти, но о жизни и труде для Господа.

И для него смерть, конечно, не была смертью исчезновения, но перехода в другую жизнь, перехода в небо.

Стихи Коли Бондаренко много декламировались молодежью при его жизни и некоторые из них остались в памяти его друзей. Вот пример тому:

PoetryКругом ненастье, бури, бури!
Гневливо море, темно в лазури и
монотонно бушуют страсти.
И злобно вторят из буйной песне
людские волны вражды холодной,
холодной мести... Разврата полны
И в рабстве моды кричат: "Нет Бога!" А сами...
Тонут, тонут, тонут!... А жертв так много,
кругом лишь бури... Темно в лазури!
Смелее ж, братья! Погибшим руки скорей подайте,
Любви заботой лечите муки
и направляйте их в пристань мира И новой жизни,
Дабы они забыли кумира,
Рвались к Отчизне
Из темной гнили!!!
Покой же после,
Вдали лазури, покой от слез!

x х х

PoetryЖизни цветы! Голубые, алые...
Распускайтесь, огнем горите!
В мир темноты, в солнечные дали
Светом радостным жгите, жгите!

Взором любви, улыбкою счастья
То, что темно, осветите снова!
Ширятся пусть голубого простора
Волны жизни, дыханье весны!

Высохнет грусть!
Пусть по-новому вторят все,
Кто жили в губительной тьме.
Вновь обнови мир зла и ненастья!
Юность жизни, твори лишь новое!..

Глава 18. На волнах

"И ныне чего ожидать мне, Господи? Надежда моя на Тебя".

Стояла непогода. Тучи шли за тучами. И верующим, открыто исповедующим Евангелие, становилось все труднее и труднее. Из техникума исключили Шуру Бондаренко. Из разных городов получали известия, что верующей молодежи закрыт путь для учебы, что трудно ей устроиться на хорошую работу. На страницах газет, в лекциях и беседах безбожники призывали верующих отрекаться от Бога, перестать молиться.

Ни у кого из молодежи в Самаре, кто шел за Христом, не было и мысли свернуть на широкую дорогу, отречься от Бога, но состояние было тяжелое: скорбь есть скорбь. Казалось, что все дороги в будущее закрыты. И невольно многие, даже совсем молодые, видели перед собой только один открытый путь - перейти в небо, к Господу и успокоиться у Него. Такие настроения глубоко возмущали Леву. В своих тетрадях он записал следующее: "То, что затронуло мою душу, это мы,.современная баптистская молодежь Самары. Внешне, кажется, все спокойно, благополучно, несмотря на "бури", но когда поднимешь покрывало внешнего спокойствия, становится тяжело. Дело не в наших ошибках, недостатках, но в нашем отношении к битве за истину. Бойцов правды мало по сравнению с массами, погруженными в грех и неверие. Старых бойцов Христа становится меньше. Будущность борцов Христа здесь на земле определяется состоянием молодежи. Она призвана в грядущих десятилетиях нести свет Христов в мир. Но если мы спросим о ее стремлениях, то увидим, что молодежь не хочет здесь будущего. Вы услышите слова: "Умереть, скорее бы смерть". Разве это не ужасно? Живут желанием перейти в вечность. Ведь теперь наша весна в полном разгаре, все зеленеет, распустились цветы, наступило тепло, лунные ночи... И вдруг голос: "Хочется умереть". Вот брат молодой, развитый, поет, читает, проповедует, но на вопрос: "Каковы его перспективы?" отвечает: "Могила". И это не шутка... А вот другой пример. Сестра, известная всем, продолжающая трудиться среди молодежи, говорит, что хотела бы умереть, да жаль друзей, родных, которые будут скорбеть о ней.

И так говорят многие. Особенно звучно, искренне поют: "Хочу домой, хочу сейчас, хочу домой к Иисусу..."

Эти настроения глубоко тревожили Леву и некоторых его близких друзей. Они понимали, что все для них закрыто, что мир полон ненависти к искренне верующим. Знали также, что скоро собрания закроются, что Библии будут отбираться и нигде не услышишь ни Слова Божия, ни слова о Спасителе, но уходить, просить, чтобы Господь взял туда, на небо, разве можно? Ведь кругом такой мрак, столько гибнущих, и мы, может быть, последние искорки света, последние христиане в нашей стране, и мы должны быть здесь, - так думал Лева, и очень хотел, хотя бы немного быть светом Христовым.

В школе у Левы учеба шла хорошо, у него были самые лучшие отношения со всеми преподавателями и товарищами по классу. Не только Голованчик, но и многие другие одноклассники были его близкими товарищами. Педагоги ценили его за интерес к естественным наукам. Ничто, казалось, не предвещало никаких неприятностей. Оставалось всего несколько месяцев до окончания девятилетки, т.е. до получения среднего образования.

На переменах и по дороге из школы домой, выпускники часто говорили между собой о том, кто куда пойдет учиться, кто кем хотел бы стать. Многие уже сделали свой выбор. Но Лева еще точно не определился, быть ли ему геологом, химиком или кем-то еще.

Однажды преподавательница биологии предложила Леве сделать доклад для старших групп школы на тему: "Происхождение жизни с научной и религиозной точки зрения". Конечно, учительница знала, что Лева верующий. Возможно, она думала, что Лева, занявшись этой темой, отойдет от своих "религиозных предрассудков" и тогда ему откроется будущее в науке. Сначала Лева отказывался взять этот доклад, но потом согласился. Сама тема его очень интересовала. Он и раньше читал об этом немало книг, брошюр и был не прочь изучить этот вопрос поглубже.

Лева пошел в краевую библиотеку и взял там книги по вопросу происхождения жизни. В школьной библиотеке по этой теме были только отдельные брошюрки.

Вечерами он внимательно читал и изучал литературу, делал выписки, сопоставлял различные теории и гипотезы о происхождении жизни. Через неделю он должен был делать доклад, на котором будут присутствовать преподаватели и ученики старших классов. Особенно заинтересовала Леву книга Заварзина "Живая материя", автор которой старался проникнуть в тайну возникновения жизни на земле.

Итак, Лева собрал достаточно материала из литературы, чтобы ответить на вопрос о происхождении жизни с научной точки зрения. Но вот со второй половиной доклада было труднее.

Несмотря на то, что Лева хорошо знал библиотеку общины, он не нашел там ни одной статьи, лекции или проповеди, нужной ему. Ни Бетекс в своей книге "Песнь Творения", ни Иванов в своем труде "Наука и религия" не останавливались достаточно подробно на происхождении жизни на земле.

Открыв Библию, уже не в первый раз Лева прочел первую главу. Там утверждалось, что все было создано Богом - как неживое, так потом и живое. Евангелист Иоанн в первой главе Евангелия утверждал, что через Него все начало быть. Долго думал Лева, как обосновать то, что жизнь возникла по воле разумного Творца и что Он является первопричиной ее.

Пришло время делать доклад. Лева не знал, что думали преподаватели о нем. Все знали, что он - верующий. Возможно, полагали, что он, осветив вопрос с научной точки зрения, просто не станет касаться его с религиозной. Утром в день доклада Лева писал отцу в далекую ссылку: "Здравствуй дорогой папа! Мы все здоровы. Все идет своим чередом. В июне мы кончим школу. Учиться интересно: по математике повторяем логарифмы, по химии изучаем спирты; недавно были на экскурсии на Жигулевском заводе. Надеюсь, все будет хорошо. Ты знаешь, от Кого зависит наша судьба. Тебе, как медику, конечно, интересно знать, как я расту и развиваюсь. Все хорошо, но только школьный врач, послушав мои легкие, нашел там что-то нехорошее и направил в тубдиспансер. Там мне сделали рентген, удивились большой селезенке, которая увеличилась после малярии, и сказали, что нужно лечиться, хорошо питаться и ходить к ним. Эта болезнь меня не тревожит, и я думаю, что Любящий усмотрит все. Я не забуду твоих советов и знаю, из какой Книги их надо брать. В конце-концов все плохое должно быть побеждено. Мама трудится день и ночь. Все здоровы. Напиши, получил ли ты открытку".

Большой класс был переполнен. Лева, несколько стесняясь, вышел к столу, где сидели все учителя. Он положил на стол целую пачку книг, кроме того, принес с собой несколько схем.

- Тема моего доклада, - начал он, - должна интересовать всех разумно живущих: "Происхождение жизни с научной и религиозной точки зрения".

Вначале смущаясь и запинаясь, он стал излагать историю вопроса, представление древних о простом самозарождении жизни. Далее он подробно остановился на великих работах Луи Пастера, который многими опытами и исследованиями доказал, что в настоящее время самозарождение жизни на земле невозможно. Раскрасневшись и даже жестикулируя, он рассказал, какую борьбу пришлось выдержать Луи Пастеру со своими противниками. Потом он стал перечислять различные теории возникновения жизни на земле, начиная от заноса ее с других планет и кончая теориями, которые утверждали, что в прошлом из первичных углеводистых образований возникли молекулы, предшествующие живому белку, а потом они так организовались, что появилась живая материя. Изложив все и продемонстрировав ряд схем, Лева открыл только что вышедшую книгу Заварзина "Живая материя", в которой ученый, анализируя и критику современные теории происхождения жизни, утверждал, что они фантастичны, не имеют научного обоснования и наука еще не знает, как произошла жизнь на земле.

- Вот это последнее слово людей науки, - сказал Лева. - С религиозной же точкой зрения я никакой специальной литературы не нашел. Библия утверждает, что Бог сотворил все живущее. Так ли это или нет? - задал вопрос Лева. - Подумаем, если вся биосфера - все живое, в которое входит и человечество, возникло тем или иным путем вследствие тех или иных условий и реакций так, как например, появляется ржавчина, то она возникла не для чего и не имеет смысла и цели. Если мы предположим, что жизнь на земле, и в том числе человек, появились благодаря Разумной Причине и ее появление на земле имеет определенные смысл и цель, то мы, люди, имеем право искать смысл жизни. От кого же еще жизнь имеет ценность, если не от Бога, Который творит жизнь для определенного назначения то, мы, люди, появившиеся на нашей планете, не имеем никакого назначения и цели в своем бытие и исчезнем, когда изменяется условия, так же бессмысленно, как и появились.

Лева кончил. Встала преподавательница естествознания и сказала, что дело не в цели и смысле и что она не ищет в естествознании цели и смысла жизни. Лева на это ответил, что это очень плохо, что жить так нехорошо и пусто. Никто не стал ему возражать, не было порицаний, не было и аплодисментов. Все разошлись в каком-то тягостном недоумении.

А на следующий день Леву срочно вызвали с урока к заведующему учебной частью. Он всегда относился к Леве очень хорошо. Но тут этот человек казался неузнаваемым. Он нервно ходил по кабинету, бросая на Леву раздраженные, злобные взгляды.

- Так вы против Дарвина, против Дарвина? - почти кричал он.

- Нет, нет. Я не против Дарвина, - отвечал Лева, - ведь он объяснял развитие жизни, но не ее возникновение. Он сам верил в Бога и говорил, что Творец создал простейший организм.

Не говорите мне чепухи. Дарвин, конечно, не мог верить в Бога, - утверждал завуч. - А вот то, что вы сказали в докладе о цели и причинности, - это явный антидарвинизм. Вы - враг Дарвина.

Я никогда не думал быть его врагом, - сказал взволнованно Лева. - Я даже полагал, что Дарвин несколько приоткрывает то, каким образом Бог творил живое.

- Отказывайтесь от Бога. Он совсем ни к чему. Иначе будет вам плохо.

Лева молчал. Завуч смотрел на него сердито и продолжал:

- Вы нарушаете школьную дисциплину: не посещаете уроки по военному делу. Вот вам срок - три дня. Оставьте ваши убеждения, одумайтесь, изучайте военное дело и оставьте все, что мешает вам идти в ногу со всеми. Идите.

На перемене учащиеся окружили Леву и спрашивали, как и что говорил завуч. Лева чистосердечно все рассказал. Класс был дружный, учащиеся любили и уважали друг друга, и переживали за Леву

- Да ты скажи, что не веришь, а верь в душе, - советовали одни.

- Ваша секта признает военную службу, так ходи же на уроки по военному делу, не губи себя, - говорили другие.

Когда Лева пришел домой, мать сразу поняла, что что-то случилось в школе. Лева все рассказал ей. Она забеспокоилась, расстроилась и стала умолять Леву посещать эти уроки, чтобы закончить школу:

- Ведь в этих уроках ничего нет плохого, только ознакомление; ты же никого не убиваешь, - говорила она.

Весь вечер размышлял Лева. Сердце болело, молился, читал Евангелие, читал знаменитую "Нагорную проповедь" Христа. Наконец, написал заявление военкому, в котором спрашивал:

"Прошу разъяснить мне, что означают уроки по военному делу: это просто ознакомление с оборонным делом или обучение, для того, чтобы уметь применять оружие? Если это обучение, то это значит, что я буду учиться, как на зло отвечать злом, и тогда, если мне по вашему уроку вы поставите хорошо - это будет значить, что я научился хорошо на зло отвечать злом. Это будет для меня, как христианина, стремящегося к любви, позором".

Военком прочитал заявление Левы и, улыбаясь, добродушно сказал, что военное дело, конечно, не игра, что на этих уроках учат, как с оружием в руках защищаться от врагов.

Из школы в тот же день Лева поехал в Краевой суд, который был в том здании, где В. И. Ленин в свое время выступал как адвокат. Там он решил обратиться к прокурору, с просьбой, чтобы его на основании закона освободили из-за его религиозных убеждений от уроков по военному делу.

Прокурор и находившиеся в его кабинете юристы, выслушав просьбу Левы, стали дружно смеяться над ним.

- Да ты что, еще несовершеннолетний, еще на губах молоко не обсохло, а уже убеждения какие-то имеешь. Вот чудак!

Посмеялись, а потом прокурор сказал, что ему нужно выбросить всякую дурь из головы. На все это Лева отвечал, что это не дурь и он твердо уверен в том, во что он верит. Прощаясь с ним, один из юристов сказал, что жизнь его исправит. Когда он увидит всю жизнь во всей полноте и красоте, то оставит Бога и всякие религиозные предрассудки.

Вечером на собрании те близкие, с которыми он поделился своими переживаниями, советовали ему посещать уроки по военному делу и быть потише. Придя домой, Лева сел под развесистым вязом и думал, думал... Было страшно тяжело. Казалось, что особенного в том, чтобы пойти завтра в школу и сказать, что он будет посещать уроки по военному делу, будет все изучать, но он не мог сделать этого. Было что-то внутри, что говорило: "Удерживайся от всякого рода зла". А всякую войну и подготовку к ней Лева искренне понимал только, как зло, причиняющее страдание и смерть.

- Боже мой, Боже, помоги мне, - молился он, из глаз капали слезы.

Войдя в дом, он записал в своей тетрадке: "Последние дни мая судьба в моих руках. Вот уже девятый год учусь, а теперь предложили выбирать в трехдневный срок, отказаться мне от своих убеждений или нет. Что чувствуешь ты, одинокий, среди людей? Они, твои близкие, не могут быть твоей опорой. В мучительном, тяжелом раздумье идут минуты. Будущее в Его руках. Он не сомневается. Но даже те, которые выдержали ссылки за это, говорят "иди", товарищи советуют "иди". Тяжело. Ведь все образование рухнет, кажется. Ведь неразумно, ради убеждения терять все. Господи! Лишь Ты Один со мной. К людям не пойду, они не поймут. Еще несколько часов, минут - и оборвется школьная жизнь, начнется другая. И все сочтут это за глупость, за ошибку, но я не могу, не могу взять в руки то, что служит для убийства..."

На следующий день он поехал в краевой отдел народного образования. Войдя в кабинет заведующего, он рассказал ему все. Это был худощавый, высокий старик. Слушая Леву, он взъерошил свои седые волосы и напустился на него:

- Вот я выставил сейчас из кабинета девицу-ученицу, у нее на руках были кольца. Что это за мещанство? Я с ней и разговаривать не стал, но ты одурманен, я с тобой поговорю, я тебе докажу, что ты ошибаешься. Вот волк - это хищный зверь. Он все стадо овец растерзает, если не применить оружия. Верно?

- Так вот, капиталисты - это хищные двери; империализм - это страшный волк с ужасными клыками, и его надо уничтожить, иначе он уничтожит тебя, сгноит всех трудящихся.

Лева стал доказывать, что Христос всемогущ. Он может из негодного человека сделать хорошего. Привел пример с Закхеем, который, изменился, когда Христос вошел в его дом, стал раздавать имение, делать людям добро.

- Ерунда! - Воскликнул старик. - У волка волчья натура и его в ягненка не превратишь, его надо убивать; для этого нужно оружие, нужно изучать военное дело.

- Как же, это мой любимый предмет, - ответил Лева, и глаза его засияли. Он думал, что сейчас заведующий скажет что-нибудь хорошее.

- Так вот я тебе говорю: приготовь мне сто баллонов хлора. Сумеешь?

- Да, сумею, знаю, какие реакции, как хлор добывается.

- Ну вот, а я возьму этот хлор и выпущу его на врага. И ты окажешься убийцей многих и многих людей. Пойми, живя в обществе, будь ты химиком или кем угодно, ты участвуешь в общей борьбе и, так или иначе, участвуешь в убийстве. Тебе, может быть, это сразу не понять, надо оставить религиозную дурь. Вот я дам тебе почитать на две недели книгу Н.Бухарина "Теория исторического материализма", прочтешь, глаза откроются, потом приходи ко мне. Иди, читай, в школе пока тебя не тронут.

Каждую свободную минуту, каждый вечер просиживал Лева над книгой Бухарина, книга была мудреная. Бухарин был большим философом. Некоторые слова Леве были непонятны, но он добросовестно старался вникнуть в размышления автора.

Через две недели Лева опять был у заведующего. Все стены его кабинета были увешаны антирелигиозными лозунгами типа "Берегите детей от религиозного дурмана!"

- Ну, как, убедился теперь, понял? - сразу спросил старик, испытующе посмотрев на Леву.

- Кое-что понял, - отвечал Лева, - кое с чем согласен.

- Так значит ты ничего не понял, абсолютно ничего не понял! - Возмутился старик. - Мне с тобой больше не о чем разговаривать. Убирайся! Ко мне больше не являйся!

Грустный ушел Лева от этого высокопоставленного человека.

Он продолжал учиться дальше. В школе был создан антирелигиозный кружок, руководителем которого был назначен лектор из союза воинствующих безбожников. Это был еще молодой и энергичный брюнет, который сразу встретился с Левой и сказал, что ему необходимо для его же пользы аккуратно посещать кружок. Лева поблагодарил и не отказался. На занятиях этого кружка лектор разъяснял, что понятие целесообразности условно, что в природе никакой целесообразности нет и никаких данных за разумность устройства природы тоже нет. Лева, не стесняясь, громко доказывал обратное. Когда коснулись вопросов, связанных с Библией, то обнаружилось, что руководитель кружка очень слабо знал Библию и даже не читал ее. Лева пригласил его на молитвенное собрание и пообещал ему помочь приобрести Библию. Лектор стал посещать собрания и купил себе Библию. Отношения у них были самые хорошие.

В будущем Леве больше не пришлось близко общаться с этим человеком. В 1934 году он встретил его очень несчастным: после неудачной операции по поводу внематочной беременности из-за халатности врачей умерла его жена. Лева глубоко в душе соболезновал ему.

Собрания в молитвенном доме проходили по-прежнему. По субботам участвовала молодежь и руководили собранием молодые братья. Нужно отметить, что в это время принимали участие в духовной работе и сосланные из Саратова в январе 1929 года Миша Ильин со своей молодой женой Зиной. Миша, бывший регент Саратовского хора, токарь по специальности, очень любил музыку и книги. Среди его книг было много литературы по естествознанию, геологии, астрономии, его проповеди привлекали молодежь. Зина, его жена, была учительницей начальной школы и также принимала участие в общении молодежи. Высланная из Саратова сестра - учительница Угрюмова тоже в беседах радовала верующих своим упованием на Бога. Тогда Самару часто посещала Скакунова Полина Яковлевна, которая своими проповедями и стихотворениями (раньше она была атеисткой) делала много назиданий верующим. Посещение собраний, общение друг с другом ободряло верующих, они поддерживало и Леву в его переживаниях.

Дни шли. Было заседание школьного совета, на котором обсуждался вопрос о недисциплинированных учащихся. Некоторые хулиганили, ходили с финскими ножами, их решили перевоспитывать, а Леву, как самого недисциплинированного, решили исключить из школы. Классный руководитель официально известил об этом Леву, но сказал, что уроки он может посещать. Это было мучительно: учиться, посещать школу и знать, что ты исключен. Голованчик, друг Левы, и другие школьники всячески старались поддержать его. Они говорили,- что если ему больше не разрешать посещать уроки, то они будут приходить к нему на дом, передавать школьные задания, рассказывать, чтобы он не отстал от занятий и получил среднее образование.

Но вот настал день, когда его вызвал к себе заведующий учебной частью школы, пригласил сесть и передал ему выписку из решения школьного совета об его исключении.

- Больше школу не посещайте, - сказал он. - Вы не нужны нашему обществу. Никогда образования вы не получите, потому что вы враг науки и никогда не будете полезным человеком.

Лева ему ничего не ответил. Попрощался со всеми и ушел, чтобы больше никогда не возвращаться в эту школу. Но судьба распорядилась иначе. Много лет спустя в той же самой школе, стало плохо с сердцем у заведующей учебной частью, еще нестарой женщины. Около нее ходили взволнованные педагоги. Вызвали скорую помощь. Над больной склонился седовласый пожилой врач. Он осмотрел больную, расспросил о случившемся, сделал инъекции, назначил лечение. Больной стало легче. Она заговорила. А врач с грустью оглянулся вокруг себя. Он вспомнил эту школу, этот кабинет, свои юные стремления и мечты, бури и пережитую здесь жизненную катастрофу. А на сердце у него только любовь, любовь к людям. Это был Лева.

Тяжело, очень тяжело было ему тогда. Куда идти, работать или учиться? В доме нужда. Мать отдает все силы, чтобы кормить семью. Нужно иметь хотя бы какую-нибудь специальность, чтобы работать. Открылись инструкторские курсы садоводства, пчеловодства, огородничества. Туда и поступил Лева. Это все его очень интересовало. Но он не забыл своих школьных товарищей и послал им письмо, в котором писал, что хотя он выброшен за борт школы и плывет по житейскому морю, он не тонет. Маяк его - Христос. Лева желал всем увидеть этот маяк и плыть по жизни в Его свете. Кроме того, в этот же конверт он вложил разные тексты из Библии, адресованные каждому из товарищей по классу.

Как рассказывали ему после, когда в классе получили это письмо и прочитали, некоторые расплакались, жалея его, но потом решили собрать эти тексты и вместе с письмом отнести директору школы, чтобы не было неприятностей у класса при окончании учебы. Директор собрал класс и прочел антирелигиозную лекцию, объяснив всем, что Лева несчастный, покалеченный человек, который сам себе отрезал все пути для исправления и образования.

Не прошло и недели, как мать Левы вызвали в ОГПУ. Все недоумевали и беспокоились, зачем вызвали ее. Вернулась она оттуда встревоженная и беседовала с Левой наедине.

- Ты что же мне ничего не сказал, что письма посылал в школу?

- Я думал этим прославить Господа и не хотел вмешивать тебя, - отвечал Лева.

- Ах, если бы ты знал, как они это поняли?! Они говорят, что ты ведешь себя безобразно и, что если так будет продолжаться, то тебя направят в детскую исправительную колонию. Я знаю твою искренность, я день и ночь молюсь, чтобы Господь сохранил тебя. Мы с папой, как только ты родился, отдали тебя Господу, но будь мудр, не лезь на рожон, нельзя так.

Мать и сын преклонили колени и горячо молились Тому, в руке Которого жизнь каждого Его дитя. Встали с колен успокоенными, в полном уповании на Отца Небесного.

В Самару приехал А.В. Луначарский. Он выступил с лекцией. Лева думал пробраться к нему и рассказать наркому просвещения о своем положении, но это ему не удалось.

На курсах садоводства пчеловодства, огородничества занимался также Шура Бондаренко, исключенный из техникума. Друзьям приятно было встречаться вместе на занятиях. И на лекциях, и на практике в садах они могли не только заниматься, но и обмениваться переживаниями, беседовать.

Как-то, возвращаясь с занятий, Лева встретил преподавательницу русского языка своей школы. Он думал, что она с презрением отвернется от него, как от отверженного, исключенного, но учительница приветливо улыбнулась ему, поздоровалась.

- Занимаюсь на курсах садоводства, пчеловодства, огородничества, - отвечал Лева.

- А, как это удачно! - воскликнула учительница. - Это как раз для тебя подходящее дело.

- Да, пожалуй, самое подходящее, - сказал Лева. - Мои деды и прадеды занимались садоводством. Это хорошее, доброе дело.

- Да, Толстой тоже очень любил поле, сад, природу, труд, а вы, я помню, произведения Толстого знали хорошо.

- Я не толстовец, конечно, - сказал Лева, - но во многом этот великий художник слова и мыслитель близок моему сердцу.

- В том, что он не признавал Христа как Спасителя, Сына Божия, - ответил Лева.

Глава 19. Гроза

"Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие".

Из далекой ссылки, из холодных суровых Соловков, куда был направлен вместе с другими председатель Волго-Камского союза баптистов брат К.Ф.Кливер, родные получали весточки, в которых изгнанники делились своими радостями и горестями, а главное упованием на Бога, Который хранил их в испытаниях.

Церковь Божия в Самаре прилежно молилась о них. И не только молилась, помогала родным собирать посылки, чтобы порадовать, поддержать силы гонимых. Никто не допускал и мысли, что они в чем-нибудь виновны перед кем-либо. Все верующие понимали, что это сбываются слова Христа: "Меня гнали, и вас будут гнать", "Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие".

Собрания проходили по-прежнему. Братья Ефим Сидорович Янченко и Яков Варфоломеевич Уклеин усиленно руководили собраниями. По субботам в собрании участвовала в Слове и пении только молодежь и руководила собранием тоже она Доносились вести, что везде, по всей России, то там, то тут гремят грозы притеснений - отбирались молитвенные дома, арестовывались руководители общин, ревностные труженики Евангелия. В Самаре было какое-то затишье, но в воздухе чувствовалось приближение испытаний, приближение грозы. Многие верующие, в том числе и Лева, чувствовали, что грядет самое страшное, - громовой удар, - закрытие молитвенного дома и ликвидация общины. Лева в своих записках отмечал: "Сие нужно устроить, в особенности когда не будет молитвенного дома, объединиться в группы по два-три человека и, вооружившись различными духовными брошюрами, отдельными Евангелиями с выделенными местами призывного характера, ходить вечерами по городу. Ведь ни молитвенных собраний, ни спевок не будет. При благоприятных случаях, например, около пивной, беседовать с отдельными лицами и указывать им на Христа, как на Спасителя.

В свободное время по воскресеньям особое внимание уделять чтению Слова Божия. Группы могут раз в неделю тихо собираться в различных местах для обмена опытом работы о состоянии духовной жизни. И тогда, несмотря на отсутствие молитвенного дома, вся община, разделившись на мелкие семьи-группы, будет продолжать укрепляться духовно и спасать грешников".

Недели проходили за неделями, все было, казалось, тихо и спокойно. Но странно, вместо того, чтобы усилить молитвы, бодрствуя, на многих стал нападать какой-то сон, появлялся страх, равнодушие, боязнь пострадать за Христа.

- Ты как думаешь, Шура, - спросил как-то Лева своего товарища по учебе, - готовы ли мы страдать за Христа?

- Когда-то мы с таким огнем пели: "Ты готов ли на бой за Христа?.." и вторили: "За Него я, на битву готов, вижу я, как нужда велика, вижу гибнущий жалкий народ, от греха избавленья он ждет". Но сейчас это все погасло. И сказать откровенно, мне совершенно не хочется страдать, калечить свою юность. Нам нужно с тобой окончить курсы, получить специальность, уметь зарабатывать кусок хлеба.

- Да, - сказал Лева, - конечно, лучше, может быть, было бы без скорбей, лучше, если была бы полная свобода и мы устраивали бы концерты, сыгровки и жили припеваючи. Но Господь для своего народа избрал другой путь, путь страданий, лишений, поношения, и мы не должны его чуждаться, это крест Христов.

- Боюсь, я не смогу нести этот крест, - сказал, качая головой и взъерошивая свой огромный черный чуб, Шура.

Молодые сестры Клавдия Кабанова, Люба Туркова, Клавдия Шадчнева и другие, когда думали о возможности страдать за Христа, тоже готовы были молиться: "Да минует чаша сия".

Можно ли было обвинять молодежь за такие настроения? Конечно, нет. И в проповедях, и в беседах старшие мало готовили их к подвигу, к жертве. И тогда молодежь часто громко пела: Не смущайся железной решетки и тяжелых засовов дверей. Христиане считали находкой пострадать за Христа от людей.

А сонливость нарастала. Всюду старики и старушки говорили:

- Тише, осторожней, не лезьте на рожон; нужно спасти молодежь, сохранить ее от страданий.

Покаяния грешников не было. По субботам Петя Львов проповедовал, громко пел, но плодов не было. Лева писал отцу в ссылку:

"Здравствуй дорогой папа! Мы духовно и физически здоровы. Слава Богу! Он хранит нас от зла. Дни идут и исчезают в вечности, и проходят так бесплодно. По-старому, как и всегда, продолжаются собрания, а плодов покаяния нет. Недавно я думал: когда были гонения на первых христиан, они поднимались духовно, сильнее разгорались, гонение, как ветер, раздувающий костер, еще больше усиливало их любовь, количество христиан увеличивалось; теперь же у нас ничего подобного нет. Страх, равнодушие, казалось, мы и зовем грешников, но в ответ - гробовое молчание. Что это показывает? Нет у нас силы, как будто что-то заклятое мешает проявлению силы Божией. Ведь мы чувствуем, что мы ни холодны, ни горячи. Нивы налились, жатва готова. Как будто бы и трудимся, но не видно ни одного снопа. Словно серпами по воздуху мы машем, и не задеваем ни одного колоса. Видимо, нужно нечто, что могло бы разбудить нас и зажечь огнем любви к Богу и ближним. Но, что это нечто и когда оно придет?.."

После собрания Яков Варфоломеевич подозвал к себе Леву и, смотря на него как-то встревожено, тихо сказал:

Екнуло от этих слов сердце у Левы. Старик, поглаживая свои усы и седую бороду, продолжал:

Мне прислали повестку, через неделю будет суд над нами. По суду будут отбирать у нас молитвенный дом.

Не имеют права, - сказал Лева. - Ведь этот дом построен на трудовые деньги еще до революции, и он так дорог нам. Вот у православных, там собирают подписи, что население желает, чтобы закрыли церковь, и там закрывают. А ведь у нас ни один член общины не подпишется, что молитвенный дом не нужен.

- Это так, - сказал Яков Варфоломеевич, - но к нам они хотят подобрать другие ключи. Я уже ходил узнавать, говорят, что наш молитвенный дом не церковное здание, а обыкновенное, жилое, которое представляет из себя обычный дом. А так как в городе недостаток жилплощади, то решили его отобрать под жилье.

- Что же будем делать? - спросил, вздохнув, Лева.

Будем молиться, - ответил Яков Варфоломеевич. - Я вот общине-то не сообщил это сразу, боюсь, будет паника, а говорю отдельным братьям и сестрам, так что передай это твоей маме. Завтра я пойду к опытному адвокату, наймем его, пусть выступает за нас на суде. Когда вы пойдете? - спросил Лева.

- Завтра к шести часам, когда он придет с работы.

На следующий день они оба были у адвоката. Это был грузный большой старик. Вся его комната была переполнена книгами. На полках виднелись тома законов Российской империи. Он принял Якова Варфоломеевича очень приветливо. И когда тот изложил суть своего дела и просьбу, чтобы адвокат выступил на суде, юрист сразу же согласился.

- Это совершенно несправедливо - отнимать у вас молитвенный дом. Мне еще в старое время приходилось выступать на процессах в защиту сектантов. И мы добивались справедливости. Сектантов освобождали, молитвенные дома оставляли. А тем более теперь, когда свобода совести и свобода антирелигиозной пропаганды... Я уверен в том, что никакой несправедливости быть не может.

Он успокоил Якова Варфоломеевича и Леву, обещал подробно ознакомиться с делом и выступить на суде.

Лето приближалось к концу, стояли жаркие ясные дни. Зрели в садах яблоки, поспевали на полях хлеба. Солнце светило ярко с безоблачного неба одинаково для всех. А над верующей общиной евангельских христиан в Самаре нависли черные свинцовые тучи. Настал день суда. Тот, кто не молился, тот, кто не посещал церковь, молитвенный дом и не испытал глубоких духовных переживаний в общении с верующими, тот не знает и никогда не поймет, что значит для верующего человека лишиться Дома Божия. Еще Давид в древности писал: "Возрадовался я, когда сказали мне: пойдем в дом Божий"...

Лишиться радости богослужения, славословия Богу, совместных молитв - большое лишение для верующего человека.

Лева был на этом суде. Рассматривалось дело также и о молоканском молитвенном доме. Судья, судебные заседатели - все, казалось, также добродушные люди. Все происходило чинно, по закону, по порядку. Выступил адвокат. Леве не забыть его речи. Он нарисовал красочные картины страданий и гонений сектантов в царской России, доказал, что сектанты, в том числе и баптисты, и молокане, были лишены возможности возводить какие-либо здания в особом церковном стиле. Они не могли уделять архитектуре особого внимания и строили свои молитвенные дома по обычному жилому типу, стараясь всячески приспособить их для богослужения. Он доказал, что эти дома в Самаре возведены верующими для богослужебных целей и никак не могут рассматриваться, как жилой фонд. Он ясно, на основании законов доказал, что эти дома, отошедшие в собственность государства, по закону предоставляются государством обществу верующих для их богослужения.

Суд удалился на совещание. Народ, переполнявший зал суда, с трепетом, молясь в душе, ожидал решения. Неужели советский суд, вопреки здравому смыслу, конституции, допустит беззаконие, неужели у верующих отберут их молитвенные дома?

Суд вышел и объявил, что он не пришел ни к какому решению. А сейчас члены суда выезжают на место осматривать все молитвенные дома.

К зданию суда были поданы легковые автомашины (в то время это было редкостью), и суд в полном составе выехал на Крестьянскую улицу, дом N 173, чтобы осмотреть молитвенный дом баптистов, и на Садовую улицу, чтобы осмотреть дом молокан.

Верующие разошлись. Было сказано, что о решении суда будет объявлено особо. Некоторые надеялись: Бог не без милости. Если даже суд постановит отобрать, то высшие инстанции отменят несправедливое решение. Но многие думали иначе. Они видели, что воинствующие безбожники, сознавая, что никакие их диспуты и лекции не помогают, что их идеологическая борьба не приносит никаких плодов (Иудушка нашелся только один - Зуйков), примут другие меры, чтобы разгромить верующих. Арестами ревностных братьев и сестер они обезглавили общины; отбирая молитвенных дома, они прекращали там богослужения. Потоками лжи и клеветы действовали через печать на народ, чтобы он кричал: "Распни Его, распни".

Лева тоже не надеялся на хороший исход. И он с Клавдией Кабановой, не дожидаясь результата, решил вывезти из молитвенного дома библиотеку. Все эти книги, журналы в основном не уцелели. Последовали обыски за обысками; их отбирали вместе с другой литературой у верующих. Были годы, когда каждый листочек, где говорилось о Христе, Евангелии, Библии, "Гусли", сборники духовных песнопений отбирались, как страшная зараза, и уничтожались. Один Бог знает, сколько скорбей пережили верующие!

Руководящие братья отнеслись к этому беспечно. Ничего не вывезли. Это было последнее субботнее собрание. Последний раз молодежь громко пела, и юные сердца с кафедры возвещали Христа. А наутро все было кончено. На двери висел замок. Верующие приходили и уходили с грустной вестью, что молитвенный дом отобрали для жилья.

Все книги, песнопения хоров, все материалы Волго-Камского союза были куда-то вывезены и, видимо, уничтожены. Самое печальное и страшное было то, что рукописи по исследованию Слова Божия - труд всеми любимого пресвитера Всеволода Ивановича Петрова был также изъят из несгораемого шкафа, где его хранили братья. Лева видел, как груды этих рукописей лежали на столе, когда их забирали. Несколько лет писал их Всеволод Иванович. Там были его проповеди и записи, и разборы книг Библии. Петр Иванович Чекмарев все собирался это издать, но, увы! Так и не издал до революции и после революции тоже, а в эту страшную пору они погибли.

И когда все это произошло, когда многие братья и сестры оглянулись и посмотрели, как они творили дело Божие, в каком положении находилось наше братство, они поняли, что это было допущено Богом.

В те годы свободы проповеди Евангелия, съездов не хватало благовестников, потому что не было средств содержать их, не издавалось достаточно литературы по той же причине. Когда назначались съезды, многие братья не находили времени для них, так как были заняты своими посевами, мельницами, ведением хозяйства. В свое время погибло большое хозяйство Мазаева. (Сколько бы он мог на эти миллионы сделать для дела Божия!). Но вот наступили годы нэпа и некоторые братья опять занялись хозяйством; не было времени служить Господу, на дело Его бросали крохи денег, средств.

Господь видел, Господь знал. В духовном отношении, как писал потом П. И. Чекмарев, Он усмотрел, что было заложено много гнилых бревен в Его постройку.

1929 год - год великого перелома в стране, и многие братья завопили, когда остались ни с чем. О, если бы наши средства, наши мешки пшеницы да на дело Божие! Но, увы! Все пропало. И сами они переживали величайшие скорби, чтобы быть очищенными и переплавленными в это грозу. Это уроки истории. К сожалению, эти уроки истории, коим скорбями надлежит войти в Царствие Божие, некоторые забывают и теперь. Забывают, что христианину, имеющему пропитание и одежду, надлежит довольствоваться этим. Стремятся приобретать одно и другое, ради чего оставляют собрания, не отдают себя жертвенно на великое дело евангелизации.

Закрытие общины, последующие обыски, аресты тяжело отразились на состоянии верующих. Многие замкнулись в своих семьях, перестали общаться друг с другом.

Глава 20. Путь в бурю

"Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною: Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня".

Обычно летом и осенью верующая молодежь Самары любила бывать на природе. В воскресенье, между утренним и вечерним собраниями, бежали на Волгу и на "Пчелке", пароходе, который перевозил пассажиров через реку, переезжали на зеленый, песчаный берег, где можно было свободно отдыхать.

Несколько лет тому назад не только молодежь, но и вся община с пресвитером и проповедниками, старушками и старичками, ездили на Волгу и проводили день на природе, славя Господа и принимая пищу в простоте и веселии сердца. Верующие выезжали целыми семьями, с детьми, большими и маленькими, и все находили удовольствие, отдыхая у воды. Для самых маленьких детей организовывались игры: на веревочке вешали конфеты, потом завязывали глаза и предлагали малышу найти конфету. Его успех радовал всех окружающих. Более взрослые дети устраивали бега в мешках наперегонки. Некоторые падали, наиболее ловкие достигали цели. Взрослая молодежь устраивала игры в мяч или в горелки. Сестры устраивали на траве импровизированные столы, раскладывали на них угощения. Хористы пели, пожилые братья беседовали. Все это делалось с молитвой, чинно. Прежде чем принимать пищу, устраивали маленькое собрание, читали Слово Божие. Когда возвращались из-за Волги на пароходе открыто, громко пели:

PoetryПо равнине океана
Мы домой, друзья, плывем;
Там за облаком тумана
Нам откроют вечный дом.

Скоро стихнет буря в море,
И мы якорь бросим вскоре...
По равнине океана
Мы домой, друзья, плывем;
Там за облаком тумана
Нам откроют вечный дом...

Любила молодежь вечерами в хорошую погоду кататься на лодках по реке Самарке. Отправлялись во главе с регентом Петром Ивановичем Кузнецовым и, сняв несколько лодок, тихо плавали при лунном сиянии по реке, пели гимны и, то приближаясь к берегу, то отдаляясь, наслаждались чудной природой. На душе у всех было спокойно и радостно. Грех, грязь мира были чужды юным сердцам. Когда разразилась гроза, когда закрыли молитвенный дом, молодежь уже не думала об этих прогулках. Да, верно написал Соломон: "Всему свое время".

Пришло время тяжелых испытаний. А буря крепчала, и не было, кажется, видно никакого проблеска впереди. Атеисты прямо ставили вопрос, что с религией нужно покончить, что верующим нет места в обществе, что жить по Христу несовременно.

Казалось, пришло то время, о чем писал Лева раньше, когда нужно собираться группами по два-три человека и мудро трудиться для Христа, но этого не произошло. Молодежь по-прежнему жаждала общения друг с другом, и туда, где собирались двое или трое, приходили все остальные. В итоге было человек двадцать-тридцать.

Дух горел, слова "осторожно", "тише", казались Леве и его близким друзьям чуть ли не предательством. Они решили теперь, поскольку нет собраний, все время использовать на посещение семей верующих, больных и престарелых. Группой, человек по тридцать, они ходили по городу.

Как бы кто испуган ни был, но все радовались этим посещениям. Молодые братья и сестры входили в дом, громко пели, читали Евангелие. Лева был один из тех, кто преуспевал в этом деле, отдавая этому все свободное время. Правда, певец он был очень плохой, но зато мог почитать Евангелие, побеседовать. У некоторых верующих, особенно тех, кто жил на окраинах города, были во дворах сады, и пришедшая молодежь, располагалась там, открыто пели, проповедовали. Такое общение молодежи друг с другом, а также посещение верующих дало еще больший подъем духа, и не чувствовалось остро отсутствие молитвенного дома. Но это только для молодежи. Пожилые братья и сестры, которые десятилетиями посещали собрания в молитвенном доме, имели там большие благословения, особенно тосковали и скорбели о его закрытии. Конечно, их духовная жизнь продолжалась. В своих домах они читали Слово Божие среди детей, родственников и приходящих, совершали молитвы и моления, но все-таки это было совсем не то, что общение в Господнем доме. Всем стало ясно, что Церковь Божия, создаваясь в домашних церквах, нуждается в полном единении, так как мы одно тело во Христе. Но продолжались обыски, допросы, и верующим дали понять, что искать помещение для молитвенного дома или оформлять вновь разогнанную общину, нет никаких надежд. Казалось, Церковь Христа - Тело Его было поругано, умерщвлено и навек положено в могилу небытия. И не приходится скрывать, что у некоторых верующих было такое состояние, как у учеников после похорон распятого Христа, - все кончено, привален тяжелый камень, стоит стража, все...

Как и у них, в то время появлялось желание разбежаться, прекратить все, верить только в душе, лишь бы не страдать. Церковь Божия вступила в долину тени смертной.

Из ссылок и из Соловков приходили добрые письма, но чувствовалось, что братьям очень нелегко. Тяжело страдала Валя Алексеева в ужасном климате Уила, здоровье ее резко ухудшилось. Миша Краснов, Петя Фомин писали из Соловков, что работают на лесоповале, целый день в воде под дождем, ноги не просыхают, тело покрылось фурункулами. Как-то вечером сидел Лева за столом, задумавшись. На сердце было грустно, но в то же время огонь жертвы горел в его душе. Он невольно вспоминал прошлые дни работы молодежи, когда было столько возможностей. Он вспоминал те большие вокально-музыкальные собрания, концерты, которые забирали много сил, времени. Правильно ли все это было? Ведь несмотря на то, что было много посетителей, покаяний-то не было, спасенных душ не было. И духовный уровень молодежи был невысок. Что-то нужно было иное. Он достал старые журналы и, просматривая их, нашел статью в пятом номере "Братского листка" за 1907 год, которая заставила его еще глубже задуматься. В ней он прочел: "Из многих мест России поступают известия о том, что хоры при многих общинах верующих устраивают публичные концерты с одобрения общин. Этими концертами увлекаются и опытные члены общин.

По поводу этих концертов возникает много вопросов. Прежде всего, какая цель этих концертов? Цель всего того, что делают христиане должна быть одна - прославить Господа! Как можно концертом прославить Господа? Конечно, только через обращение душ. Можно привести факты, указывающие на то, что во время собрании, после горячей проповеди и вдохновенной молитвы, пение производит сильное впечатление на сердца и окончательно расплавляет их, содействуя их обращению. Поэтому мы не только не отвергаем стройного пения, как элемента духовных собраний, но готовы всячески содействовать развитию и усовершенствованию хоров при собраниях".

Далее Лева читал, что когда увлекаются концертами, нет горячих молитв, и сами концерты не дают плодов покаяния. Автор писал: "Значение концертов-хоров сомнительного характера. Между тем на эти концерты и прочее тратится так много энергии и времени. Мы вообще ничего не имели бы против такой траты времени, если бы наша страна в настоящее время представляла ликующий Сион, если бы кругом не было бы пучины греха и несчастья. Тогда бы мы одобрили бы такие концерты как элемент разнообразия. Но когда мы знаем, что в городе Баку тюрьмы переполнены арестантами, к которым никто не придет и не скажет им слово о Спасителе Христе, когда мы знаем, что в том же городе в больницах стонут больные, гостиницы и дома оглашаются звуками разврата - когда мы знаем, что туда никто не придет, чтобы занести словечко об Иисусе, никто не приносит светлой вести, а те, которые могли бы сделать это, проводят время в приятных упражнениях голосовых связок, то нам до глубины души становится жаль потерянного времени.

Нам невольно представляется картина, вообразите: Господь придет сейчас, во время нашего концерта, не скажет ли Он вам: "Я был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня" (Мтф. 25:43); а проводили это время на концертах... Как вы будете себя чувствовать? Если в общинах есть молодые силы, свободные и незанятые, то, конечно, они могут заниматься хоровым пением, но увлекаться этим до концертов в наше время не должно. Дорогие братья! Если у вас есть время, составляйте специальные кружки и дружины для посещения тюрем, больниц, бедных семейств, где бы вы могли сеять Слово Божие. Поверьте, одна протянутая рука сочувствия и помощи, одна молитва на коленях среди ужасов греха и страдания принесет для Господа больше плода, чем тысяча концертов. Она создает чудный концерт ангелов Божиих, радующихся о грешниках кающихся. И вы будете участниками этих Божиих концертов".

Лева не отвергал ни стройного пения, ни оркестров, ни тех или иных духовных постановок, но ему становилось все более ясно, что соль не в этом, что нужно было в те годы направить силы и время на духовную работу среди не знающих Господа. Ему невольно вспомнился гимн, который любил петь В. П. Степанов:

PoetryГде же, о, где вы, носители света?
Дети чертога и вечного дня.

Мы вас зовем и не слышим ответа,
Иль вы уснули, молчанье храня?

Нас покрывают лохмотья порока,
Нищи, убоги, мы помощи ждем.

Дней остается теперь уж немного.
Близится, близится страшный конец.

Взор наш тускнеет, и мучит тревога.
Где вы, о, где вы, спешите скорей!

В то же время Лева сознавал, как мало они сами работали над Словом Божиим. Много слышали проповедей, но теперь они кончились, а так мало навыков над личным углублением в Писание! Ему вспомнились рассказы о студенческом христианском движении, которое не отвергало ни хорового пения, ни лекций, ни концертов, но в основу было положено серьезное изучение Евангелия в кружках. Это способствовало глубокому познанию и духовному уровню, который он видел как в Петре Ивановиче Чекмареве, так и в своей маме. Но теперь все эти возможности ушли. Приближалась долина тени смертной...

16 сентября 1929 года он записал в своем дневнике следующее; "Утро, 9 часов. Небо оделось серым покрывалось мрачных осенних туч. Все хмурится. Брызгает мелкий дождик. И сердце как будто плачет о чем-то утерянном, дорогом. Слышатся звуки падающих капель с еще зеленеющих деревьев? Как жить? Все стараются скрыть перед окружающими, что они верующие. Вот какой компромисс! Не хочу оправдываться в этой постыдной действительности. Да, в моей жизни было стремление - жить как христианин. Но я, кажется, тоже иду на уступки. На курсах, где я учусь, никто не знает, что я христианин. Еще немного, и пусть все слышат, пусть все знают, что я последователь Презираемого, Поруганного. Другие как хотят... Болит сердце, так жить не могу. Вот мы пели:

PoetryЯ не стыжуся возвещать
Умершего Христа,
Его веленья защищать...

Теперь я так петь не могу. Я ведь не возвещаю. Нужна иная жизнь. Погибну телом, стану нищим, но невзирая ни на что, с Библией в руках, зарабатывая на кусок хлеба, хотя бы тяжелым трудом, с Тобой, Господи, хочу поднять знамя Правды Вечной, буду возвещать Умершего Христа. Теперь выбираю такой путь, хотя завывают бури, пенятся волны. Хочу лишь воскликнуть: "Для Него от всего отказался, все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа".

Леву все останавливали, уговаривали быть потише, не ходить так с молодежью, но он не мог. Он готов был все отдать для Христа.

Неожиданно получил он по почте анонимное письмо. В нем кто-то из верующих писал: "Дорогой брат, я вас должен предупредить: вас не арестовывают только потому, что ждут вашего совершеннолетия. Как только вам исполнится 18 лет, вас привлекут к судебной ответственности и с вами расправятся. Оставьте всякую духовную работу, иначе вы погибнете".

Послание нисколько не испугало Леву. Он готов был страдать за Христа. Когда он сказал об этом письме близким, то все родные, и даже сосланная из Саратова сестра - учительница Угрюмова, советовали хотя бы на время отойти от молодежи. Некоторые говорили, что просто надо уехать. Лева всем отвечал, что в Писании написано: "Огненного искушения для испытания вам посылаемого не чуждайтесь".

И он искренно был готов идти в тюрьму ради Христа. Ведь кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее. А кто потеряет ее ради Христа и Евангелия, тот сбережет ее. Проходя мимо тюрьмы, он смотрел на это огромное кирпичное здание, окруженное высокой стеной, как на место своего будущего пребывания. И он по-прежнему трудился среди молодежи: вместе посещали, беседовали, изучали Слово Божие.

Находясь на практике в садах, он брал с собой маленький Псалтирь и старался вникнуть в Псалмы, но странно, читая их, понимал, что они как бы не касались его сердца.

- Это, вероятно, потому, что я не страдаю, - думал он. Вечерами дома углублялся в Библию. И вдруг обратил внимание на слова: "Если вас гонят в одном городе, бегите в другой". Он читал о том, как Христос уходил от гонящих Его. Это все волновало его, заставляло задуматься. И вот опять слова в Писании о том, что и его беспокоит: "Павла спустили в корзинке, и он избежал преследования". Как быть? Что это? Может быть, уехать? Или остаться? Сердце волновалось, душа не находила покоя. Он поделился своими волнениями с матерью.

- Нет, лучше ты не уезжай, - сказала она. - Здесь хоть я буду тебе передачи носить, а уедешь - все равно найдут, арестуют.

Одни советовали одно, другие - другое. Перед Левой первый раз в жизни остро встал вопрос: как узнать волю Божию?

Этот вопрос может быть перед каждым верующим в самых серьезных случаях жизни: при избрании специальности, перед вступлением в брак, при переезде, в духовном служении. Да, действительно, как узнать волю Божию? Из Писания он знал, что иногда бросали жребий. Лева молился, спрашивал у Господа, а сердце словно раздваивалось. И Слово Божие тоже как бы говорило надвое: в одном случае - не чуждайся, в другом - беги. Лева решил, что он будет поститься и молиться, пока ему Господь ясно не скажет, чего Он хочет. Он молился и постился один день. Но в сердце ясного ответа не было. Постился второй день, продолжая в то же время заниматься. К вечеру второго дня на сердце стало спокойно. В душе, как яркий зеленый свет открытой дороги, горел текст: "Бегите в другой город".

- Я не знаю куда, мама. Мне ясно одно, что Господь хочет, что бы я уехал. Теперь я нисколько не сомневаюсь, что это Его воля, - сказал Лева.

- Как же ты узнал твердо, что это воля Божия? - спросила мать.

- Молился, постился, читал Слово Божие, и на сердце стало совершенно спокойно тогда, когда я решил исполнить текст: "Гонят вас в одном городе, бегите в другой".

- Но все ли ты взвесил? - спросила задумчиво мать. - Ведь подумай: ты заканчиваешь инструкторские курсы пчеловодства, садоводства, огородничества, все прошел, остались только одни экзамены, и ты получишь свидетельство и будешь иметь специальность, сможешь работать. Ведь сколько мы затратили на это сил, средств.

- Я об этом ничего не думал, - сказал Лева. - Мне важнее было знать: чего хочет Господь.

- Кроме того, твое здоровье, ты совсем не обращаешь внимания на него, тебя ведь направляли в туберкулезный диспансер. Надо все-таки вести нормальную жизнь, а не скитаться, чтобы не было вспышки в легких.

- Я все заботы возложил на Него, а мы знаем, что любящим Господа, призванным по Его изволению, все содействует ко благу. Вот представь себе: когда меня исключили из школы, казалось, все рухнуло, а Он открыл дверь на эти курсы, и я все лето провел в садах, огородах, на воздухе. Это, конечно, хорошо для легких, я и не переутомлялся чрезмерными занятиями, и в дальнейшем, верю, Он все усмотрит.

- Да, я верю, Он усмотрит, - сказала мать, и в голосе ее слышалась полная надежда, спокойствие и упование. - Когда ты родился, то мы с папой целиком отдали, посвятили тебя Господу, и Он тебя проведет.

Нужно было только ответить на вопрос: куда ехать? Туда, в Сибирь, где находился отец, где жить было трудно? А, может быть, в Среднюю Азию, в края куда был сослан Петр Иванович Чекмарев и где работал чертежником двоюродный брат Левы - Юрий? Лева выбрал второе. Сборы были недолгими. Плетеную корзину с крышкой наполнили постельными принадлежностями, рубашками Левы. Старенькая тетя Паша сшила ему замечательную подстилку - одеяло из верблюжьего волоса с чехлом, имеющим дополнительный карман для полотенца и других принадлежностей.

Первый раз отправлялся Лева из дома в далекий путь. Вся молодежь жалела его, любила и пришла провожать. Шура Бондаренко, с которым он учился, также очень сожалел, но никто не отговаривал его. Все понимали, что это воля Божия. Последние молитвы в родном доме, последние пожелания из Слова Божия, последнее пение: "Бог с тобой, доколе свидимся. На Христа, иди взирая, всем любовь Его являя. Бог с тобой, доколе свидимся"... Попрощались с близкими, со своими сестрами и братом, поцеловались и пошли на вокзал.

Шли мимо тюрьмы. Лева невольно, как бы с сожалением посмотрел на это огромное, из красного кирпича, здание.

- Итак, мне, видимо, здесь не быть, - подумал он. - Не быть в этом месте страданий, где многие-многие близкие во Христе и родные проходили высшую духовную школу. (Лева ошибся. В этом месте, где столько было в прошлом страданий, пришлось быть позже и ему. Но неисповедимы пути Божий, он был там совсем не узником. Эта старая царская тюрьма была преобразована в Медицинский институт и его общежитие. И наступили дни, когда над Левой рассеялись тучи, и он после Великой Отечественной войны вновь стал студентом и продолжал высшее медицинское образование, занимаясь в аудиториях и лабораториях, которые были расположены в этом здании. То же внутреннее устройство, те же кресты переходных лестниц, с которых видны все этажи и двери комнат, расположенных на них. Камера, в которой сидел В. Куйбышев сохранена в неприкосновенности. И здесь Лева познавал высшую науку, занимался в студенческих кружках, оставаясь при этом все таким же пылким христианином).

Все это было потом, а пока ему предстояло ехать в поезде, который почему-то назывался "Максим Горький", и добираться до Ташкента неделю и более. Когда началась посадка, все взволнованно кинулись к вагонам, началась толкотня, невыразимая давка. С мешками, с чайниками ехали в основном крестьяне. Большинство ухитрилось залезть в вагон через окна. Леве помогали друзья. Один из них проник в вагон, и ему через окно передали багаж Левы, а потом и самого Леву с билетом.

Поезд тронулся. Лева выглянул в окно. Мать, родные, вся, дорогая его сердцу молодежь, прощаясь, махами руками и что-то кричали, некоторые вытирали слезы. Поезд уходил все дальше и дальше. Лева присел на свою корзинку, облокотился на узел, сидя в проходе вагона, о том, чтобы где-то лечь, нечего было думать. Пассажиры тревожно обменивались своими переживаниями. Многие были из деревень, уехали, бросив все свое хозяйство. Всех волновало, что ждет их впереди?

Лева был спокоен, совершенно спокоен. В кармане была только справка, что он прослушал курс садоводства, пчеловодства, огородничества. Но не на эту справку уповал он. Он уповал на Бога, любящего Отца, он верил Иисусу Христу, И Дух Святой - Утешитель был с ним, в его сердце. Леве было хорошо, хотя слышались бранные, непривычные, слова, а едкий, противный махорочный дым вызывал кашель.

Стемнело. Проводник зажег коптящую свечку. Лева молился: "Господи, я иду за Тобою, по Твоей воле, верю: Ты сделаешь все, как хочешь. Дай только слушаться Тебя, храни, утешь маму, сестер, брата; благослови верующих в Самаре, храни дорогую молодежь; храни папу и всех ссыльных и заключенных, поддержи, помоги делать только добро, всех любить..."

Он не закончил молитву. Под шум колес и колыхание поезда он незаметно заснул. Проснулся ночью, кругом спали неизвестные люди.

Сердце не забилось тревогой, на душе было как-то по-особенному хорошо. Он знал: с ним Господь. Это по Его воле он в эту бурю находился в пути. Чего же ему бояться? Ему было хорошо, хотя и сидел он на своей корзине в прокуренном, душном вагоне.