|
К оглавлению
Преп Максим как выразитель настроений своей эпохи
Поэтому, если на общем фоне упадка византийской письменности и блистали иногда,
как яркие звезды первой величины, отдельные писатели, то это было исключением,
как исключительной была и талантливость этих писателей. К числу таких исключений
в VII в. принадлежал и преп. Максим. По своим дарованиям он бесспорно превосходил
всех своих современников. Обладая необычайной силой творческого синтеза, он словно
предназначен был к тому, чтобы объединить и связать те разнообразные течения,
которые сама жизнь преднамечала к органическому слиянию. Одинаково сильный и как
богослов-философ, и как аскет-мистик, и как полемист, он мог взять в свои руки
все отрасли византийского богословия и, как творческий ум, претворить все богатое
содержание его в единство целостной системы, и мог сделать это со всей силой своего
оригинального духа, безмерно возвышаясь над маленькими богословами-эксцерпторами
своего времени, еле успевавшими намечать контуры своих скромных по замыслу и исполнению
компилятивных произведений. - Насколько творческий ум преп. Максима превосходил
замиравшую, дробившуюся и мельчавшую мысль его современников, настолько рельефно
выделялась его литературная производительность на общем фоне постепенно падающей
византийской письменности. В своем лице он дал яркий пример живого греческого
гения в необычайной литературной плодовитости, напоминающей по многосторонности
эпоху великих отцов. За весь VII в. это единственная крупная литературная величина,
интересы которой простирались и на экзегетику и богословие, и на аскетику и литургику,
и на пасхалию, и даже на поэзию.
Возвышаясь головой над всем своим поколением, преп. Максим был лучшим выразителем
настроений своей эпохи. Он - зрелый плод византийской культуры, яркий образчик
ее гения, отражение ее умственного характера. Его идеал - идеал аскетической Византии.
Его мировоззрение - стройная система идей, наиболее характерных для его эпохи.
Его мистика - отражение господствующих настроений среди лучших сынов Византии.
Его интересы, его мысленный кругозор живыми нитями сплетен с богословскими движениями
в Византии в VI в. Христологические споры VII в. заставили лишь рельефнее выступить
эти черты в его деятельности.
Строго церковная позиция в отношении к оригенизму1
и монофизитству, этим отрицательным факторам в образовании его воззрений, является
характерной для него как византийского богослова после-юстиниановой эпохи. По
многим вопросам антропологии (включая и эсхатологию) преп. Максим выступает с
взглядами, ясно указывающими в нем богослова, оставившего уже позади стадию оригенистических
споров и твердо знающего пути правильного разрешения этих вопросов в духе православного
учения, как оно было выражено на Пятом Вселенском Соборе2,
и в противоположность заблуждениям Оригена.
И не только отрицательное отношение к оригенизму характеризует преп. Максима
как богослова после-юстиниановой эпохи, но и влияние на него определенного круга
"признанных" при Юстиниане авторитетов, έγκριτοι
πατέρες, - и из них особенно великих "александрийцев",
а также Дионисия Ареопагита, - составляющих положительный фактор в образовании
его мировоззрения. На мистической натуре преп. Максима, конечно, более всего отразилось
учение отцов-мистиков. В особенности созерцательный дух "великого Григория" (Богослова)
сообщил ему благоухание своих глубоких и таинственных созерцаний. Дионисий же
Ареопагит своими возвышенными спекуляциями закрепил его философский дух. Лучшие,
таким образом, богословские авторитеты Византии оказали помощь преп. Максиму в
выработке его мировоззрения.
Указанным отношением преп. Максима к византийским авторитетам не только обозначаются
источники его учения и степень родства его с духом воззрений его эпохи, но и обрисовывается
значение его в богословской истории Византии VII в. Объединяя воззрения указанных
писателей, преп. Максим стал как бы в центре этой истории и осуществил ту цель,
к которой она стремилась, а такой целью было создание определенного типа "византийского
богословия". Материал и даже пути для этой творческой работы уже намечались. "Избранные
отцы" давали богатое содержание, Дионисий Ареопагит - готовые схемы. Но нужно
было еще объединить все это в цельный облик системы; нужно было сухие и безжизненные
схемы Ареопагита наполнить живым содержанием и дать им плоть и кровь. А для этого
нужен был сильный творческий ум, каковым и явился преп. Максим Исповедник. Он
стал лучшим представителем византийского богословия, ακριβης
δογματιστής 3
для него и в собственном смысле творцом византийской мистики.
Примечания
1. В своих сочинениях преп отец не раз (Ambigua, PG.91, 1069А,1220C-D.
f.119а. 186b; Ер.6, PG.91, 432В, р.242; Quaest. ad Thal. LX, PG.90, 625A-B, p.212)
специально выступал против оригенистических заблуждений.
2. Поэтому преп. Максим, несмотря на то, что почти во всех пунктах
антропологии следует ев Григорию Нисскому и Немезию, не увлекается все же ни теорией
апокатастасиса, этим остатком оригенизма, прикрытым святым именем Нисского святителя
[пытаясь даже (в Quaest. et dubia 13), впрочем, неудачно (Д.И.Тихомиров. Св. Григорий
Нисский как моралист. 1886. С.357-358); М.Ф.Оксиюк. Эсхатология св. Григория Нисского.
Киев. 1914. C.574-583) перетолковать эту теорию в духе православного учения],
ни теорией предсуществования душ, к которой питал такую странную привязанность
Немезий (Ф.С.Владимирский. Антропология и космология Немезия, еп. Емесского. Житомир.
1912, с.123-124). Лишь по недоразумению, на основании упомянутого Quaest. et dubia
13, приписывали преп. Максиму увлечение теорией апокатастасиса (Neander V.4, 225;
Ritter VI, 561; Huber, 358).
3. Отзыв о преп. Максиме Максима Маргуния в письме к Гэшелю, PG.91,
656D.
|
