|
К оглавлению
Место преп. Максима в византийском богословии
Весь богатый душевный опыт преп. Максима, все, что усвоил он при изучении Писания
и св. отцов и до чего дошел в своих созерцаниях, все это нашло себе выражение
в созданной им системе. Все духовные течения, затронувшие преп. Максима, слились
в ней в гармоническое целое. Этим намечается место преп. отца в истории византийского
богословия. Он первый объединил все течения, выдвинутые на первый план этой историей,
а вместе с тем дал и полное миросозерцание, затронувшее все вопросы богословского
ведения. Отсюда он "может быть признан характерным представителем восточного богословия
по своей многосторонности и широте интересов, подобным тем, какими в области западного
богословия ознаменовал себя гений Августина"1.
Отношением преп. Максима к византийскому богословию, его связью с ним и значением
для него, объясняется и то неотразимое и длительное влияние, которое он вместе
с другими выдающимися отцами оказывал на последующее богословие и не только византийское,
восточное, но и на западное (Эригена). Значение преп. Максима в данном случае
было бы несравненно больше, если бы воззрения его изложены были в систематическом
виде. И это, сверх достоинств вообще всякой системы, еще и потому, что мировоззрение
его несравненно стройнее и целостнее систем св. Иоанна Дамаскина или Евфимия Зигабина,
имеющих скорее формальную (по систематическому расположению заголовков), чем органическую
цельность. Но так как систематически своих воззрений преп. Максим не изложил,
то в силу этого недостатка он много потерял в историческом значении по сравнению
с означенными писателями. Этим и объясняется тот странный факт, что некоторые
византийские богословы знали преп. Максима главным образом по тем (обширным) выдержкам,
которые Евфимий Зигабин включил в свою Паноплию. Однако, несмотря на столь неблагоприятные
условия для развития своего влияния на богословие, преп. Максим все же имел большое
значение в византийском богословии, и имя его неизменно было весьма славно. Богословы2,
особенно раннейшие (VII-XII вв.), с честью для себя часто обращались к его творениям
и пользовались его созерцаниями (Анастасий Синаит, Иоанн Дамаскин, Феодор Студит,
Георгий Амартол, Никон, Евфимий Зигабин, Феофан Керамевс, Михаил Глика, Никита
Хониат). В XIII в. в спорах с латинянами преп. Максим выступает в качестве одного
из главных святоотеческих авторитетов: его имеют в виду все выдающиеся полемисты
- как сторонники, так и противники Рима (И.Векк, Константин Мелитиниот, Георгий
Метохит; Георгий Кипрский). В XIV в. в горячих спорах о Фаворском свете византийские
писатели ссылаются на преп. Максима еще чаще и с еще большим уважением к его творениям
(св. Григорий Палама, И. Кантакузин, св. Филофей Константинопольский, Димитрий
Кидоний; Никифор Григора, И.Кипариссиот, М.Калека). Равным образом, и в XV в.,
во вновь возникших спорах с латинянами по поводу унии, опять и православные и
униаты обращаются к учительному голосу св. Исповедника (Георгий Схоларий, Феодор
Агаллиан; Виссарион, Иосиф Мефонский, Григорий Мамма, Георгий Трапезундский).
Таково значение преп. Максима как богослова, по его трудам общебогословского характера.
Что касается до христологического учения преп. Максима, то оно неизменно считалось
в Византии авторитетнейшим образцом изложения, последним и кристально чистым выражением
церковной веры. Иоанн Дамаскин, Фотий, Евфимий Зигабин по вопросу о волях во Христе
прямо примыкали к преп. Максиму и повторяли его мысли. Догматико-полемические
произведения преп. Максима в сознании византиян совершенно затмили всю предшествующую
полемическую (против монофизитов и монофелитов) литературу (в особенности диофелитскую).
Этим главным образом и объясняется то обстоятельство, что большая часть ее (за
исключением сочинений Леонтия Византийского) не сохранилась до нашего времени.
Если в области богословия влияние преп. Максима было еще не так велико, как
можно того ожидать, судя по внутренним достоинствам его системы, если только в
христологии преп. отец безраздельно занимал по справедливости принадлежащее ему
царственное положение, сверх всего, купленное и мученической кровью, - то в области
мистики значение его было огромно и осязательно, и чем дальше, тем росло больше
и больше. Соединивши сухую спекулятивную мистику Дионисия Ареопагита с живыми
этическими запросами созерцательной аскетики3, преп.
Максим создал наиболее живучий тип византийской мистики, повторившийся в трудах
многих последующих аскетов4, и стал в собственном
смысле творцом византийской мистики5. После X в.,
века всеобщего мрака, мы замечаем, как в XI в. в Византии дух преп. Максима как
бы снова оживает в Симеоне Новом Богослове6 и еще
более в его ученике Никите Стифате (πρακτικη
φιλοσοφία, φυσικη
θεωρία, μυστικη
του Λόγου θεολογία).
Трудами этих аскетов еще более закрепляется в византийской мистике то направление,
которое ей придал преп. Максим. Вместе с тем прочно устанавливается значение преп.
Максима для последующего времени. Такие выдающиеся аскеты-писатели времен расцвета
византийской мистики (XIV в.), как св. Григорий Синаит, Каллист Катафигиот, Николай
Кавасила, Каллист Ксанфопул, все в большей или меньшей степени стоят под прямым
влиянием преп. отца, все цитируют его как выдающегося писателя и руководителя
духовной жизни, и все подражают ему даже в самой литературной форме своих произведений,
то излагая мысли свои в виде "глав", то привязывая их к таинственному истолкованию
богослужения в виде "мистагогии". Так обширно и всесторонне было влияние на них
преп. Максима. То была наиболее сродная преп. отцу сфера, где он стяжал и наибольшую
славу. Здесь, может быть, и его главное историческое значение.
Примечания
1. Проф. А.И. Бриллиантов, с.141.
2. Список авторов, цитирующих преп. Максима (с указанием цитат),
дан в Приложениях к нашему сочинению о преп. Максиме.
3. Ср. у П.М.Минина, Бог.Вестн. 1914, III, 59,67.
4. Под влиянием преп. Максима стоял уже, по-видимому, преп. Исаак
Сирин Правда, авторитетный исследователь (П.М.Минин, Бог.Вестн. 1914, III, 62,
прим 5) высказывается за обратное отношение и указывает пункты зависимости преп.
Максима от ев Исаака Но так как теперь твердо установлено, что преп. Исаак жил
в конце VII в. и нач. VIII (см. русск. пер твор. Св. Исаака, изд. 3-е, Сергиев
Посад, 1911, с.VI), то мы позволяем себе не согласиться с его утверждениями и
готовы лишь признать то положение, что оба автора могли быть независимы друг от
друга
5. Krumbacher-Ehrhard, 141
6. О Симеоне Новом Богослове см - у П.М.Минина, ibid., с.42-50.
|
