ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

Том 4 кн. 2

ПЯТЬ СЛОВ ОБ АННЕ

СЛОВО V

К тем, которые приходят в церковь только в праздники, и о том, что такое праздник; к ропщущим на промысл Божий за то, что в жизни есть богатые и бедные; также о том, что бедность весьма поучительна и доставляет во всем больше удовольствия и безопасности, чем богатство; и об Анне.

      1. Напрасно, кажется, увещевали мы бывших у нас в прошлое собрание - пребывать в доме [1] отеческом, а не приходить (сюда) с теми, которые являются к нам только в праздник, и опять уходить; лучше же сказать - не напрасно, потому что, если и никто из них не убедился нашими словами, за то нам уготована награда, и все сделано для нашего оправдания пред Богом. Проповедник, - слушает ли кто его, или нет, - должен бросать семена и отдавать серебро, чтобы Бог требовал отчета уже не от него, а от принявших то серебро. Так и мы сделали: обличили, упрекнули, попросили, внушили. Мы напомнили о сыне, расточившем имение и возвратившемся в дом отеческий, и описали все бедствия его, голод, стыд, безчестие, и все, что перенес он на чужой стороне, желая этим примером сделать их более благоразумными. Не ограничились мы и этим, но показали им отеческую любовь к ним тем, что не подвергли их наказанию за нерадение, а приняли с распростертыми объятиями и простили им согрешения, отворили дом, предложили трапезу, облекли их одеждою учения, и оказали им всякое другое внимание. Но они не захотели подражать тому сыну, не пожалели о прежнем своем уклонении, не остались в доме отеческом, но опять ушли. Так вот вам, вам, которые всегда с нами, и следовало бы опять привести их сюда и расположить к тому, чтобы они участвовали с нами в каждом праздничном собрании. Хотя Пятидесятница и прошла, но праздник не прошел, потому что всякое (церковное) собрание - праздник. Откуда это видно? Из слов самого Иисуса Христа: идеже бо еста два или трие, говорит Он, собрани во имя Мое, ту есмь посреде их (Матф. XVIII, 20). Коли Христос находится посреди собравшихся, то какое еще нужно тебе доказательство, что это - праздник?

      Где поучение и молитвы, где благословения отцев и слушание божественных заповедей, где собрание братий и союз искренней любви, где беседа с Богом и беседа Бога с человеками, - там как не быть празднику и торжеству? Праздник делает обыкновенно не многочисленность, а добродетель собирающихся, не драгоценность одежд, а красота благочестия, не обилие трапезы, а душевное усердие. Величайший праздник - добрая совесть. Как во время мирских праздников, кто не может ни одеться в светлую одежду, ни устроить более обильную трапезу, но живет в бедности, в голоде и в крайних бедствиях, для того и праздник не в праздник, хотя бы весь город он видел ликующим, и даже тем более скорбит и сокрушается, чем более видит других в удовольствии, а себя в бедности; и как напротив для богача, живущаго в веселии, могущаго каждый день переменять одежды и наслаждающагося великим благоденствием, праздник и тогда, когда нет праздника, - так и в делах духовных: кто живет в правде и добродетели, тот и без праздника празднует, получая чистую радость от своей совести; а кто живет в грехах и в пороке, и сознает за собою много злаго, тот и в праздник менее всех празднует. Таким образом можно и нам, если захотим, праздновать каждый день, если будем заботиться о добродетели и хранить в чистоте свою совесть. В самом деле, чем прошлое собрание лучше настоящаго? Не шумом ли только и смятением, а больше ничем? Ведь, если и сегодня причастие святых тайн, и общение в других духовных благах, как-то: в молитве, в слушании, в благословениях, в любви и во всем прочем, - то настоящий день отнюдь не меньше прошедшаго, ни для вас, ни для меня, проповедника. Кто слушал нас тогда, те будут слушать и теперь; а кого нет здесь теперь, тех не было и тогда, хотя они, казалось, и были здесь телом. Они не слушают теперь, не слушали и тогда, и не только сами не слушали, но еще безпокоили слушающих, производя шум и смятение. Значит, для меня и тогда, и теперь одинаковое зрелище, одинаковое собрание слушателей, и теперешнее нисколько не меньше прежняго. Даже, если сказать нечто удивительное, это собрание еще лучше того, потому что (теперь) беседа (идет) без шума, поучение без смятения, а слушание с большим разумением, так как никакой шум не безпокоит нашего слуха.

      2. Говорю это не потому, чтобы я пренебрегал многочисленностью собравшихся тогда, но для того, чтобы убедить вас - не печалиться и не скорбеть о малочисленности собравшихся сюда ныне. Не множество тел мы желаем видеть в церкви, а множество слушателей. Итак, если и тогда, и теперь, у нас одни и те же гости, то и сегодня я с тем же усердием предложу вам угощение, возвратившись к предмету, речь о котором прервана была праздничным временем [2]. Как в Пятидесятницу неблаговременно было, оставив беседу о дарованных нам в тот день благах, продолжать речь о прежде начатом предмете, так теперь, по прошествии Пятидесятницы, вполне прилично опять взяться за продолжение прерваннаго разсказа, излагать ту же историю об Анне. Не на то нужно смотреть, много ли сказано, и во много ли дней, но на то, дошли ли мы до конца этой истории. Так, нашедшие сокровище, хотя возьмут оттуда тысячи денег, не отстают однако до тех пор, пока не выберут всего: не то, чтобы получить много, но - чтобы ничего не оставить, вот что особенно их привлекает. Если же пристрастные к деньгам показывают такую заботливость о вещах тленных и преходящих, тем более нам должно так поступать с божественными сокровищами, - не оставлять их до тех пор, пока не извлечем всего, что является [3]. Что является, сказал я, потому что все извлечь невозможно. Сила божественных истин есть источник, постоянно текущий, никогда не оскудевающий и не истощающийся. Не поленимся же: речь у нас не о предметах обыкновенных, но о молитве - надежде нашей; о молитве, посредством которой безплодная сделалась матерью, бездетная - многочадною, печальная - веселою, посредством которой исправлено несовершенство природы, отверзлась заключенная утроба и все невозможное стало возможным. Поэтому разсмотрим все понемногу, - объясним каждое речение, так чтобы и самое малое, сколько то возможно, не ускользнуло от нас. Для этого-то целыя две беседы употребили мы только на два речения, - на первое, которое гласит: утвердися сердце мое в Господе, и на второе, следующее за тем: вознесеся рог мой в Бозе моем. Сегодня следует перейти к третьему. Какое же это? Разширишася, говорит, уста моя на враги моя, возвеселихся о спасении твоем. Обратите внимание на точность выражения. Не сказала: „изощрились уста мои на врагов моих", потому что оне настроены были не к брани и насмешкам, не к безчестным словам и осуждению, но к увещанию и совету, к исправлению и внушению. Поэтому она не сказала: „изощрился язык мой на врагов моих", но разширишася. Я наслаждаюсь, говорит, свободою, могу говорить смело; ныне я избавилась от стыда и ободрилась. И здесь она не назвала по имени свою соперницу, но просто неопределенностью названия, как бы личиною, прикрыла ту, которая причинила ей столько горестей. Не сказала, как говорят многия жены: посрамил ее Бог, сокрушил и уничтожил эту негодную, гордую и надменную, но (сказала) просто; разширишася уста моя на враги моя, возвеселихся о спасении твоем.

      Смотри, как она выдерживает одно правило в продолжение всей молитвы: как в начале говорила: утвердися сердце мое в Господе, вознесеся рог мой в Бозе моем, разширишася уста моя на враги моя, - так и здесь (говорит): возвеселихся о спасении твоем. Не просто: о спасении, но о спасении твоем. Не потому, говорит, радуюсь и восхищаюсь, что я спасена, но - что спасена Тобою. Таковы души святых! Оне более, нежели о дарах, радуются о Боге, давшем их, - потому что любит Его не ради Его даров, но дары ради Его. Так слугам признательным и рабам благодарным свойственно всему своему предпочитать их господина. Того же будем, убеждаю вас, держаться и мы: согрешим ли, - станем скорбеть не о том, что наказываемся, а о том, что прогневили Господа; сделаем ли доброе дело, - станем радоваться не ради царствия небеснаго, а о том, что угодили Царю небесному. У кого есть ум, для того прогневать Бога ужаснее всякой геенны, равно как и угодить Богу - дороже всякаго царствия. И не удивляйся, что должно иметь такия чувствования по отношению к Богу, когда многие также поступают и по отношению к людям. Так часто поступаем мы с своими детьми: если невольно сделаем им какое-либо зло, то мучим себя и наказываем; тоже и относительно друзей. Если же оскорбить друзей или детей для нас гораздо тяжелее, чем вытерпеть наказание, то тем более нужно питать такия чувствования по отношению к Богу, неугодное Ему дело считать ужаснее всякой геенны. Таков был блаженный Павел: он говорил: известихся, яко ни смерть, ни живот, ни ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем (Рим. VIII, 38, 39). И мы, когда ублажаем святых мучеников, то ублажаем их прежде за раны, а потом - за награды, прежде - за страдания, а потом - за уготованные им венцы, потому что награды от ран, а не раны от наград получают свое начало и основание.

      3. Так и блаженный Павел радовался прежде не о благах, уготованных (ему), но о скорбях, постигших его ради Христа, и восклицал: радуюся во страданиих моих о вас (Колос. I, 24); и в другом месте: не точию же, но и хвалимся в скорбех (Рим. V, 3); и еще: яко нам даровася от Бога [4], не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Филип. I, 28, 30). И подлинно, удостоиться претерпеть что либо ради Христа - величайшая благодать, венец совершенный и награда, не меньшая будущаго воздаяния! Это знают те, которые умеют искренно и пламенно любить Христа. Такова была и эта жена, имевшая горячее расположение и пламенную любовь к Богу, почему и говорила: возвеселихся о спасении твоем. Не было у ней ничего общаго с землею; нет, она презрела всякую человеческую помощь, окрылялась благодатию Духа, носилась горе, во всем обращала взор к Богу и у Него искала избавления от постигших ее бед. Знала она, твердо знала, что все человеческое, каково бы оно ни было, подобно природе дающих (людей), и что, если мы хотим стать на крепком якоре, то нам нужна во всем помощь свыше. Поэтому она и прибегала во всем к Богу, и, получив от Него благодать, радовалась более о Подателе, и с благодарностью говорила: несть свят яко Господь, и несть праведен, яко Бог наш, и несть свят паче Тебе (1 Пар. II, 2). Не укоризнен, говорит, суд Его; свято и не ложно определение Его.

      Видишь ли, как мыслит признательная душа? Не сказала она про себя: что сделал Он для меня особеннаго? Что больше, чем другим? Что соперница получила давно и с великим избытком, то я (получила) после долгаго времени, с усилием и слезами, с прошением и молением, и с великим трудом. Напротив, будучи твердо уверена в Божием промысле, она и не требует от Господа отчета в происходящем, как делают многие из людей, ежедневно вызывая Бога на суд. Они, как только увидят одного богатым, а другого бедным, сейчас же вооружаются против Его промысла. Что ты делаешь, человек? И о подобном тебе рабе судить не позволил тебе Павел, говоря так: темже прежде времене ничтоже судите, дондеже приидет Господь (1 Кор. IV, 5); а ты привлекаешь к суду Господа, требуешь от Него отчета в делах (Его), и не трепещешь, не страшишься? Какое же, скажи мне, получишь ты прощение, какое оправдание, когда каждый день и час видишь столько доказательств Его промысла, а из-за кажущагося неравенства в разделении богатства и бедности осуждаешь, и притом, несправедливо, порядок во вселенной? Между тем, если бы ты изследовал это самое явление с должным расположением и внимательною мыслью, то, даже при полном отсутствии всяких других доказательств Божия промысла, самое богатство и бедность доказали бы его весьма ясно. В самом деле, уничтожь бедность, и ты уничтожишь весь порядок в жизни и разстроишь жизнь нашу: тогда не будет ни корабельщика, ни кормчаго, ни земледельца, ни домостроителя, ни ткача, ни сапожника, ни плотника, ни кузнеца, ни кожевника, ни хлебопекаря, и никого из подобных ремесленников, а без них у нас все разстроится. Теперь бедность служит для каждаго из них лучшей учительницей, как бы сидя при каждом из них, и даже против воли побуждая их к работе. А если бы все были богаты, то все стали бы жить в праздности, и тогда бы все разстроилось и погибло. Но, кроме сказаннаго, легко обратить против этих людей и то самое, что говорят они (против Божия промысла). В чем, скажи мне, обвиняешь ты промысл Божий? В том, что один имеет больше денег, а другой меньше? А что если мы докажем, что самыми необходимыми вещами, гораздо более важными, (чем богатство), и составляющими опору нашей жизни, все люди обладают по-ровну? Признаешь ли тогда промысл Божий? (Признать это) совершенно необходимо. В самом деле, если ты обращаешь в доказательство недействительности промысла только то, что не все по-ровну имеют одну вещь, т.е. деньги, то когда будет доказано, что все равно пользуются не одною вещью, и притом столь маловажною, но весьма многими и гораздо важнейшими, тогда ты, очевидно, и по неволе принужден будешь этим признать промысл Божий.

      Итак, поведем речь о том, что поддерживает нашу жизнь; изследуем это с точностью, и посмотрим, имеет ли в этом богатый преимущество пред бедным. Богач, например, употребляет фасийское (вино) и множество других подобных напитков, искусно составленных и приготовленных с большою изысканностью. Но источники вод открыты для всем равно - и для богатых, и для бедных. Ты, может быть, усмехнулся, слыша о таком равенстве? Но разсуди, насколько вода лучше, необходимее и полезнее всякаго вина, и тогда переменишь свое мнение и узнаешь истинное богатство бедных. Если уничтожить вино, от этого не будет никому большого вреда, разве только больным. Но если кто заградит источники воды и уничтожит эту стихию, тот разрушит всю нашу жизнь и истребит все искусства; мы не будем тогда в состоянии прожить и двух дней, но тотчас все умрем смертию жалкою и самою мучительною.

      4. Итак, вещи необходимыя и составляющия опору нашей жизни для беднаго доступны не меньше, даже, если сказать нечто и удивительное, еще больше, чем для богатаго. Известно ведь, что многие богачи, вследствие разстройства тела, происходящаго у них от роскоши, большею частью не могут пить воды; а бедняк во всю жизнь свободно наслаждается этою влагою, прибегая к источникам вод как бы к источникам меда, и получая оттуда истинное, чистое удовольствие. А что огонь? Не необходимее ли он безчисленных сокровищ и всего богатства человеческаго? Но и это сокровище равно открыто для употребления и богатому, и бедному. А воздух, столь необходимый для нашей жизни, а свет солнечный, - разве богатым более доступен, а бедным меньше? Разве первые четырьмя, а последние только двумя глазами видят свет? Ведь этого нельзя сказать. Значит, и богатым, и бедным назначено наслаждаться этим в равной мере, или лучше сказать, и здесь можно найти большее преимущество на стороне бедных, благодаря тому, что у них живее чувства, острее зрение и совершеннее все силы восприятия. Потому они и получают существеннейшее удовольствие, и больше радости и наслаждения от разсматривания природы. И не только в этих стихиях, но и во всем прочем, что дает нам природа, можно видеть равенство (бедных с богатыми), или лучше преимущество бедных (пред богатыми). Так, сон, который приятнее и необходимее и полезнее всякой пищи, обыкновенно легче у бедных, чем у богатых, и не только легче, но и крепче. Эти последние от того, что много веселятся, едят, когда нет голода, пьют, когда нет жажды, и спят, когда не хочется спать, в конце концов ни в чем не находят удовольствия, потому что приятность для нас той или другой вещи зависит не столько от ея свойства, сколько от потребности нашей в ней и (своевременнаго) ея употребления. Не так приятно пить сладкое и благовонное вино, как отрадно бывает пить воду, когда есть жажда; не так (приятно) есть сладкие пирожки, как есть, когда хочется есть; не так (приятно) спать на мягкой постели, как спать, когда клонит ко сну, и все это бывает больше у бедных, чем у богатых. А что относится к телесному здоровью и вообще благополучию, не равно ли это принадлежит богатым и бедным? Может ли кто сказать или доказать, что одни бедные бывают больны, а богатые всегда в добром здоровьи? Напротив, можно видеть, что бедные редко подвергаются неизлечимым болезням, а у богатых оне поражают все тело. Подагра и головныя боли, разслабление и неизлечимое разстройство нервов, злокачественныя и вредныя разслабления [5] всякаго рода, обыкновенно, всего более мучат этих людей, которые живут роскошно и намащаются ароматами, а не тех, которые трудятся, работают и ежедневными трудами добывают себе необходимое пропитание.

      5. В одном отношении живущие в роскоши несчастнее даже нищих; этого не станут отвергать и богатые. Часто богач, лежащий на мягкой постели, окруженный слугами и служанками, и от всех принимающий множество услуг, услышав, как бедный кричит на улице и просит хлеба, заплачет, застонет и пожелает лучше быть таким же, только бы здоровым, чем богатым и больным. И не только в здоровьи, но и в чадородии, богатый также не имеет никакого преимущества пред бедным. Одинаково и у богатых, и у бедных бывает и много детей, и ни одного. А вернее сказать, и здесь богатый уступает бедному. Бедняк, если и не будет отцом, не чувствует большой скорби, а богач, - чем более умножается его имущество, тем более терзается неимением детей и ни в чем не находит удовольствия от того, что не имеет наследника. Наследство беднаго, если он умрет бездетным, не возбуждая спора по своей маловажности, переходить к его друзьям и родственникам. А наследство богача, привлекая к себе взоры всех, часто переходит в руки врагов покойнаго, и так как он еще при жизни своей видит это на других, то и ведет жизнь, ужаснейшую всякой смерти, ожидая, что и с ним будет тоже самое. А смерть не равно ли (постигает тех и других)? Ни умирают ли преждевременною смертию как богатые, так и бедные? И по смерти не одинаково ли и у тех и у других тело разрушается, обращается в прах и пепел и зараждает в себе червей? Не одинаково, скажешь, погребение? Но какая от того польза? Надевая на (умершаго) богача много драгоценных и позлащенных одежд, ты ничего другого не доставляешь ему, как только больше ненависти и осуждения, открываешь против покойнаго уста всех, навлекаешь на него тысячу проклятий и зажигаешь сильнейшую брань за корыстолюбие, потому что каждый разрывается и задыхается (от досады) и проклинает умершаго за то, что он, и после смерти, не оставил безумной страсти к деньгам. И зло не в этом только, но и в том еще, что это открывает глаза грабителям, и таким образом, большая пышность становится поводом к большему его (богатаго) безчестию. Тела бедняка никто не решится обобрать; малоценность одежды служит стражею тела его. А у гробов богачей и запоры и ограды, и двери и стражи, и все напрасно и без пользы, потому что жадность к деньгам побуждает на все отваживаться привыкших к подобным злодеяниям. Стало быть, чем больше оказывают покойному почестей, тем больше готовят ему оскорблений: кто получил небогатые похороны, тот лежит с честью, а погребенный великолепно обнажается и терпит безчестие. Но если и ничего такого не случится, и тогда он не выиграет ничего, разве только доставит обильнейшую пищу червю и произведет больше гнилости. Так это ли, скажи мне, достойно ублажения? И кто так жалок и несчастен, что из-за этого станет завидовать человеку? Впрочем, если не только это, но и все прочее разберем подробно и изследуем с точностью, найдем, что бедные имеют гораздо больше преимуществ пред богатыми. Разсматривая все это со вниманием и изследуя все прочее: даждь, сказано, премудрому вину, и премудрейший будет (Притч. IX, 9), и постоянно помня, что и множество денег не доставляет богачам ничего больше, кроме забот и безпокойств, кроме страхов и опасностей, будем думать, что мы имеем отнюдь не меньше, чем богатые. В самом деле, будем только бдительны, и мы будем иметь гораздо больше, чем они, как в вещах божественных, так и во всем настоящем. Удовольствие и безопасность, добрую славу и телесное здоровье, чистоту души, благия надежды и нерасположение к греху - найдешь больше у бедных, чем у богатых. Итак, не станем роптать подобно рабам неблагодарным и обвинять Господа, но будем благодарить (Его) за все, и почитать злом только одно - грех, и добром - правду. При таком образе мыслей ни болезнь, ни бедность, ни безчестие и никакое другое мнимое бедствие не постигнет нас, но получив от всего чистое удовольствие (в настоящей жизни), мы удостоимся и благ будущих, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.