ТОЛКОВАНИЕ НАШЕГО СВЯТОГО ОТЦА
ИОАННА ЗЛАТОУСТА,
АРХИЕПИСКОПА КОНСТАНТИНОПОЛЯ,
НА СВЯТОГО МАТФЕЯ ЕВАНГЕЛИСТА.
БЕСЕДА LXX
Тогда шедше фарисее, совет восприяша, яко да обольстят Его словом (Матф. XXII,
15). |
1. Тогда: когда же
это? Когда бы всего более надлежало сокрушиться сердцем, придти в изумление от
человеколюбия Божия, устрашиться будущего (суда) и, смотря на то, что уже совершилось,
поверить тому, что должно совершиться. Слова Спасителя ясно подтверждались самыми
событиями. В самом деле, мытари и блудницы обращались к вере, пророки и праведники
были преданы смерти: зная это, фарисеи должны были не сомневаться в том, что слышали
о своей погибели, а должны были уверовать и вразумиться. Но и это не прекращает
злобы их; она не престает мучить их и усиливаться еще более. А так как они не
могли схватить Иисуса (потому что боялись народа), то избрали другой путь и, чтобы
подвергнуть Его опасности, вознамерились обвинить Его в нарушении постановлений
общественных. Посылают, сказано, к Нему ученики своя со Иродианы, глаголюще:
Учителю, вемы, яко истинен еси, и пути Божию воистинну учиши и нерадиши ни о комже:
не зриши бо на лице человеком. Рцы убо нам, что Ти ся мнит: достойно ли есть дати
кинсон кесареви, или ни (ст. 16-17)? Они платили уже дань с того времени,
как управление общественными делами их перешло во власть римлян. Итак, зная, что
не задолго пред тем Февда и Иуда, вознамерившись произвесть возмущение, были за
это убиты, они хотели и Иисуса вопросом своим подвергнуть подобному подозрению.
С этою целью они и послали не только своих учеников, но и воинов Иродовых, думая
чрез это с той и другой стороны ископать для Него ров и расставить сети, чтобы
в том и другом случае уловить Его. Стал ли бы Спаситель говорить согласно с мнением
иродиан, - в таком случае фарисеи могли бы укорять Его; стал ли бы Он говорить
согласно с ними, - приверженцы Ирода обвинили бы Его. Правда, Он заплатил уже
дидрахму; но они не знали этого, и потому в том или другом случае надеялись уловить
Его. Впрочем им более хотелось того, чтобы Он дал ответ, противный мнению иродиан.
С этим намерением они послали и учеников своих, чтобы их присутствием побудить
Его к такому ответу и на этом основании предать Его игемону, как похитителя законной
власти. На это указывает и евангелист Лука, говоря, что они и пред народом вопрошали
Его для того, чтобы больше иметь свидетелей. Но вышло совсем противное их намерению,
и они только пред большим числом зрителей обнаружили свое безумие. И смотри, с
какою лестью они приступают к Нему, и как хитро прикрывают свое намерение. Вемы,
говорят, яко истинен еси. Как же вы прежде говорили, что Он льстец есть,
и льстит народы, и беса имать (Иоан. VII, 12; X, 20), и несть
от Бога? Как не задолго пред этим совещались убить Его? Но чего не делают
люди, когда хотят причинить зло другим! Так как не задолго пред тем они с наглостью
спрашивали Его; коею властию сия твориши (Матф. XXI, 23)? и не могли получить
ответа, то теперь надеются лестью надмить Его, и склонить к тому, чтобы Он сказал
что-нибудь противное установленным законам и верховной власти. Поэтому они и заявляют
Ему о Его справедливости, и таким образом признают Его тем, что Он есть на самом
деле, только не от чистого сердца и не охотно, - и присовокупляют: нерадиши
ни о комже. Смотри, как ясно обнаруживается в этих словах намерение их заставить
Его сказать что-нибудь такое, что могло бы оскорбить Ирода и навлечь на Спасителя
подозрение в похищении власти, как на человека восстающего против закона, чтобы
потом могли они подвергнуть Его наказанию, как возмутителя и похитителя верховной
власти. Говоря к Нему: нерадиши ни о комже, и: не зриши на лице человеком,
они намекали тем на Ирода и кесаря. Рцы убо нам, что Ти ся мнит? Теперь
вы уважаете и называете учителем того, которого столько раз презирали и оскорбляли,
когда Он беседовал с вами о вашем спасении! Впрочем они и теперь думают о Нем
так же, как и прежде. И посмотри, как они коварно действуют; не говорят: скажи
нам, что хорошо, что полезно, что согласно с законом, - но: что Ти ся мнит?
Они только за тем и смотрят, как бы предать Его и уличить в противлении верховной
власти. Это показывает и евангелист Марк, который, яснее открывая их дерзость
и убийственное намерение, говорит, что они так спрашивали Спасителя: давать ли
нам подать кесарю, или не давать (Марк. XII, 14)? Так они дышали яростью и мучились
желанием погубить Его, хотя притворно показывали вид, будто хотят угодить Ему.
Что же Он? Что мя искушаете, лицемери (ст. 18)? Не видите ли, что теперь
Он уже с большею строгостью начинает говорить к ним? Так как злоба их уже созрела
и открыто обнаруживалась, то Спаситель глубже рассекает их рану, открывает их
тайные мысли, обнаруживает пред всеми, с каким намерением они пришли к Нему, -
и таким образом в самом начале приводит их в замешательство и заставляет молчать.
А сделал Он это, желая усмирить их злобу, чтобы они и впредь подобными начинаниями
не причиняли себе вреда. Хотя они на словах и оказывали Ему великое уважение,
называли Его учителем, свидетельствовали, что Он справедлив и не смотрит на лица,
- но Он, как Бог, не мог быть этим обманут. Итак, и из слов Его они должны были
заключить, что Он не по догадке обличает их, но знает и сокровенные их мысли.
2. Но Спаситель не остановился
на одном обличении. Хотя и довольно было того, чтобы, обличивши их намерение и
открыв лукавство, привести их в стыд, но Он не довольствуется этим, а еще и иным
образом заграждает уста их. Покажите Ми, говорит Он, златицу кинсонную
(ст. 19). Когда же они показали Ему, то Он и теперь, как и в других случаях, и
их собственными устами произносит приговор, и заставляет их самих сознаться, что
должно платить дань кесарю, - в чем и состояла главная и торжественная Его победа
над ними. Итак Он спрашивает их не потому, чтобы не знал, какой должно дать ответ,
но потому, что желает их же собственными словами обличить их. Когда они на вопрос
Его: чей это образ? отвечали: кесарев, то Он сказал им: воздадите
кесарева кесареви (ст. 20-21). Платить дань не значит давать, но отдавать
должное; и в подтверждение этого Он указывает на изображение и надпись. А чтобы
они не сказали: Ты подчиняешь нас людям? прибавляет: и Божия Богови. И
людям надобно воздавать должное, и Богу - то, чем мы в отношении к Нему обязаны.
Поэтому и Павел говорит: воздадите всем должная: емуже урок, урок: емуже дань,
дань: емуже страх, страх (Рим. XIII, 7). Впрочем, когда ты слышишь: отдавай
кесарево кесарю, разумей под этим только то, что нисколько не вредит благочестию;
все противное благочестию не есть уже дань кесарю, но дань и оброк дьяволу. Услышав
такой ответ, фарисеи замолчали и дивились Его мудрости. После этого надлежало
бы им уверовать и признать себя пораженными. В самом деле, Он представил им очевидное
доказательство Своей божественности, открыв их тайные мысли, и кротким образом
заставил их молчать. Что же? Поверили ли они? Нет; но оставльше Его, отъидоша
(ст. 22). После них к Спасителю приступили саддукеи. Какое безумие! Едва успел
Он заградить уста фарисеям, как уже к Нему приступают эти, тогда как им следовало
бы воздержаться от этого. Но дерзость так бесстыдна и безрассудна, что покушается
даже и на невозможное. Потому и евангелист, удивляясь их безумию, указывает на
него, говоря: в той день приступиша (ст. 23). В той день: когда
же это? В тот самый день, в который Спаситель изобличил лукавство фарисеев, и
посрамил их. Кто ж такие саддукеи? Это люди, составлявшие особенную секту между
иудеями, отличную от фарисейской и гораздо худшую той, - утверждавшие, что нет
ни воскресения, ни ангела, ни духа. Они были грубее фарисеев, и совершенно преданы
вещам телесным. У иудеев много было различных сект. Поэтому и Павел говорит: я
фарисей, последователь строжайшаго у нас учения (Деян. XXVI, 5). Впрочем
саддукеи, приступив к Спасителю, не прямо начинают говорить о воскресении, но
вымышляют какую-то басню и рассказывают о происшествии, по моему мнению, небывалом,
думая привести Его в затруднение опровергнуть и то, и другое: и то, что будет
воскресение, и то, что оно будет такое, какое разумел Спаситель. И они, подобно
фарисеям, приступают как будто с кротостью, говоря: Учителю, Моисей рече: аще
кто умрет не имый чад, да поймет брат жену и воскресит семя брата. Беша же в нас
седмь братия; и первый оженся умре, и не имый семене, остави жену брату. Такожде
и вторый и третий, даже до седмаго. Последи же умре и жена. В воскресение убо
котораго от седмих будет жена (ст. 24-28)? Смотри, с какою мудростью, приличною
истинному учителю, Спаситель отвечает им. Хотя они приступили к Нему и с коварным
намерением, но вопрос их происходил более от неведения. Поэтому Спаситель и не
называет их лицемерами. А чтобы Он не спросил: почему семеро имели одну жену?
саддукеи ссылаются на Моисея, хотя весь их рассказ, как я уже сказал, по мнению
моему, был вымышлен. Действительно, третий не взял бы ее за себя, видя, что уже
два ее мужа умерли; а если бы взял ее за себя третий, то не взял бы четвертый
и пятый; если же бы и эти согласились, то верно уже не решились бы на это шестой
и седьмой, но отвратились бы от нее, опасаясь той же участи, так как к таковым
опасениям склонны были иудеи. Если и ныне многие имеют подобные опасения, то тем
более тогда имели их иудеи, которые и без того избегали подобных супружеств, не
смотря на то, что были обязываемы к тому законом. Вот почему и Руфь, моавитянка,
вышла за дальнего родственника, тогда как был ближайший, а Фамарь по той же причине
принуждена была обмануть свекра своего, чтобы не остаться бездетною. Для чего
же саддукеи выдумали, что не двух или трех, но семь мужей имела одна жена? Чрез
это они надеялись еще более осмеять учение о воскресении. Потому-то и говорят:
вси имеша ю, думая, что уже после этого Ему нечего сказать. Что же Христос?
Он отвечает на то и другое, имея в виду не слова их, но намерение, и так же, как
и прежде, открывает сокровенные их помышления, частью обнаруживая пред всеми,
а частью предоставляя обличение их совести вопрошающих. Теперь смотри, как Он
показывает и то и другое, то есть, что будет и воскресение, и что оно будет не
такое, каким они представляют его себе. Что же Он говорит им? Прельщаетеся,
не ведуще Писания, ни силы Божия (ст. 29). Так как они ссылаются на Моисея
и на закон, как знающие его, то Спаситель показывает, что самый этот вопрос и
обличает их в неведении Писания. Потому-то они и искушали Его, что не разумели
Писания надлежащим образом, и не знали силы Божией. Удивительно ли, говорит Он,
что вы искушаете Меня, Которого еще не знаете, когда не ведаете даже силы Божией,
столько доказательств которой вам представлено, и между тем вы не познали ее ни
из Писания, ни из общих начал разума? Ведь и из общих начал разума можно знать,
что Богу все возможно.
3. И во-первых, Спаситель отвечает
на вопрос. Так как причиною того, что они не верили в воскресение, было мнение
их, что порядок вещей всегда останется неизменен, то Он прежде всего устраняет
причину болезни, а потом врачует и самую болезнь (так как последняя происходила
от первой), и показывает свойства воскресения: в воскресение бо, говорит,
ни женятся, ни посягают, но яко ангели Божии на небеси суть (ст. 30), -
или, как говорит евангелист Лука, яко сынове Божии (Лук. XX, 36). Итак,
если в воскресение не женятся, то неуместен и вопрос саддукеев. Впрочем, не потому
сыны воскресения называются ангелами, что не женятся, а потому не женятся, что
будут подобны ангелам. Этими словами Спаситель уничтожил многие и другие попечения
(о мирских удовольствиях), которые все Павел заключил в одном слове, сказав: преходит
бо образ мира сего (1 Кор. VII, 31). Объяснивши, каково будет воскресение,
Спаситель далее показывает, что оно действительно будет. Конечно и эта истина
вытекала из вышесказанного; но Он, не довольствуясь прежними словами, присоединяет
к ним новое доказательство. Он имел в виду не только один вопрос, но и самые мысли
вопрошающих. Так, когда спрашивают Его не с злым намерением, но по неведению,
то Он в ответе своем сообщает более, нежели сколько требовалось на вопрос; а когда
вопросы внушает одна злоба, то не отвечает и на то, о чем спрашивают. Итак, Он
вновь заграждает уста саддукеев словами Моисея, так как и они сами ссылались на
Моисея: о воскресении же мертвых, говорит Он, несте ли чли, яко Аз есмь
Бог Авраамов, и Бог Исааков, и Бог Иаковль? Несть Бог мертвых, но живых (ст.
31-32). Бог не есть Бог не существующих и совершенно уничтожившихся, которые никогда
уже не воскреснут; не сказал о Себе: Я был; но сказал: Я Бог сущих и живых. Как
Адам, хотя и жив был в тот день, когда вкусил от древа, но тотчас после изречения
суда Божия подвергся смерти, так и праотцы, хотя и умерли, но остались живыми
по обетованию воскресения. Как же в другом месте сказано: да и мертвыми и живыми
обладает (Римл. XIV, 9)? Изречение это не противоречит предыдущему, потому
что здесь говорится о мертвых, которые некогда оживут. Впрочем есть и различие
между словами: Аз есмь Бог Авраамов, и изречением: да и мертвыми и живыми
обладает. Надобно знать, что есть иная смерть, о которой сказано: оставите
мертвыя погребсти своя мертвецы (Лук. IX, 60). И слышавше народи, дивляхуся
о учении Его (ст. 33). Но эту пользу получили не саддукеи, которые будучи
побеждены удалились, а народ, слушавший Его в простоте сердца. Итак, если таково
будет воскресение, то употребим все усилия, чтобы удостоиться первенства в будущей
жизни. Если же угодно, то мы покажем вам таких подвижников, которые еще здесь,
прежде воскресения, проводят равноангельское житие и преуспевают в нем, а для
этого опять удалимся с вами в пустыни. Я опять буду беседовать с вами о подвизающихся
там, так как вижу, что вы с великим удовольствием слушаете об них. Итак, посмотрим
теперь на эти духовные воинства, посмотрим на удовольствия, невозмущаемые никаким
страхом. Эти подвижники, как воины живут в шатрах, но не с копьями, не со щитами
и бронями (на этом я остановился в прежнем слове). Ты увидишь, что у них нет ничего
подобного, и однакож они совершают такие подвиги, каких те не могут совершить
и с оружием. Итак, если ты способен видеть эти подвиги, то дай мне руку, и мы
оба пойдем и посмотрим на эту войну и на стройные ряды тех воинов. И они каждый
день сражаются, умерщвляют врагов, и побеждают все те похоти, которые обыкновенно
обуревают нас. Ты увидишь врагов их поверженными на землю и не имеющими никакого
движения, - увидишь на самом деле исполнение апостольского слова: иже Христовы
суть, плоть распяша со страстьми и похотьми (Галат. V, 24). Видишь ли множество
лежащих мертвецов, убитых мечом духовным? Поэтому-то нет там ни пьянства, ни пресыщения.
Это показывает и самая их трапеза, и знамение победы, воздвигнутое на ней. Пьянство
и пресыщение побеждено у них питьем воды, и лежит повержено и мертво. А это многообразный
и многоглавый зверь. Как у баснословной Сциллы и Гидры, так и у пьянства много
голов: здесь вырастает у него блуд, там гнев; здесь тупость ума и сердца, а там
постыдная любовь. У воинов же духовных все эти враги умерщвлены. Обыкновенные
воины, хотя бы одержали тысячу побед, бывают побеждаемы этими врагами, и ни щиты,
ни копья, ни другие оружия не могут устоять против нападения этих полчищ. Напротив,
ты увидишь, что эти гиганты, эти храбрые ратоборцы, показавшие бесчисленные опыты
своего мужества, без всяких уз связаны сном и пьянством, без всяких смертоносных
ударов и ран лежат как израненные, или даже найдешь их еще в худшем состоянии.
Ведь раненые, по крайней мере, еще имеют движение; а у них нет и этого, но они
вдруг после поражения делаются неподвижными. Теперь видишь, что духовные воины
гораздо сильнее обыкновенных, и более заслуживают удивления, так как одним хотением
умерщвляют врагов, которыми те побеждаются. Они так обессиливают страсть к пьянству
- эту мать всех зол, - что она уже не причиняет им более никаких беспокойств;
а как скоро военачальник низложен и голова отсечена, то и все тело лежит без действия.
Притом, в воинстве духовном каждый воин одерживает такую победу. И здесь бывает
не так, как на бранях с врагами внешними, что как скоро кто от одного получил
рану и пал, другому уже не может причинить вреда; но все должны поражать этого
зверя, и кто сам не нанес ему смертоносного удара и не низложил его, того он не
перестает беспокоить всячески.
4. Видишь ли славную победу
этих воинов? Каждый из них воздвигает такие трофеи, каких не могут воздвигнуть
воинства, собранные от всех концов вселенной. Они отринули от себя все беспорядочное
и безрассудное: безумные слова, неистовые помышления, нестерпимую гордость и все,
чем вооружается против человека пьянство. Они подражают своему Владыке, о Котором
Писание с удивлением говорит: от потока на пути пиет, сего ради вознесет главу
(Псал. CIX, 7). Хотите ли еще видеть множество мертвых другого рода? Посмотрим
на вожделения, происходящие от сластолюбия, которым служат искусные повара, приготовляющие
различные лакомые кушанья. Я стыжусь подробно и перечислять их; упомяну только
о птицах, доставляемых с берегов Фазиса, о соусах богато приправленных, о жидких
и сухих кушаньях, и о правилах, установленных для пиршеств. Как правители городов
и военачальники, устанавливающие воинов в строй, так и законодатели пиршеств полагают
правила, и назначают, что должно подавать прежде, и что после. Иные сначала предлагают
птиц, изжаренных на угольях и начиненных рыбою; а другие начинают с других кушаньев
эти противные закону пиршества, и много спорят о качестве, о порядке и о количестве
их, и хвалятся тем, чего бы надлежало стыдиться, - одни, что провели в пиршестве
половину дня, другие целый день, а иные еще и ночь. Посмотри, бедный человек,
как мало нужно пищи для желудка, - и постыдись неумеренности твоих забот о его
насыщении! Ничего подобного нет у тех ангелов, - у них мертвы как эти, так и все
другие вожделения. Они употребляют пищу не для пресыщения и наслаждения, но для
удовлетворения естественной потребности. Нет между ними ни птицеловов, ни рыболовов.
Они довольствуются хлебом и водою. Смятение, шум и беспокойства, все это совершенно
изгнано оттуда, и как в жилищах их, так и в теле великая тишина; напротив у сластолюбцев
во всем беспорядок. Представь себе внутренность желудка их, и ты увидишь множество
сору, поток нечистот, гроб повапленный; а что бывает после, о том стыжусь и говорить
- отвратительная отрыжка, блевание, извержения низом и верхом!.. Но не одни эти
вожделения ты усмотришь там умерщвленными, а и другие, еще сильнейшие, происходящие
от них, то есть, сладострастные. Ты увидишь, что все они повержены вместе с конями
и со всем обозом. А обоз, оружие и кони срамных дел - это срамные слова. Но вот
и конь, и этот всадник, и оружия лежат во прахе. Напротив, у рабов сладострастия
ты усмотришь совсем иное, а души их - мертвыми и поверженными. И не только над
чревоугодием одержали блистательную победу те святые мужи, но и над другими страстями:
любостяжанием, славолюбием, завистью и вообще над всеми болезнями (душевными).
Теперь не видишь ли, что эти воины сильнее воинов царя земного, и что трапеза
их - лучше трапезы тех? Кто станет противоречить этому? Никто, даже и из самих
чревоугодников, как бы кто из них ни был безумен. Подлинно, трапеза мужей святых
возводит на небо, а трапеза сластолюбцев влечет в геенну. Эту приготовляет дьявол,
а ту - Христос. Для этой дает правила сластолюбие и необузданная роскошь, а для
той - любомудрие и целомудрие. Здесь пребывает Христос, а там - дьявол. Где пьянство,
там и дьявол; где срамословие и пресыщение, там ликуют демоны. Такую трапезу имел
богач, упоминаемый в Евангелии; но за то (по смерти) ему не было дано и одной
капли воды.
Напротив пустынножители заботятся
не о такой трапезе, но о житии ангельском. Они не женятся, не посягают, не едят
много, не предаются изнеженности; но кроме самых немногих нужд, неизбежных для
существа телесного, живут как бестелесные. Кто же так легко может одолевать врагов,
как не тот, кто, принимая пищу, в то же время одерживает победу? Поэтому и пророк
говорит: уготовал еси предо мною трапезу сопротив стужающим мне (Псал.
XXII, 5). Мы не погрешим, если применим эти слова и к этой трапезе. Действительно,
ничто так не стесняет духа, как безумное вожделение, сластолюбие, пьянство и всякое
зло, происходящее отсюда. Это хорошо знают испытавшие. Если же рассмотришь и то,
какими средствами приготовляется эта трапеза и трапеза сластолюбцев, то ясно увидишь
различие той и другой. Какими же средствами приготовляется трапеза сластолюбцев?
Пролитием множества слез, расхищением имущества вдов, разграблением сирот. Напротив
трапеза пустынножителей - праведными трудами. Последняя подобна красивой и благообразной
жене, которая не нуждается ни в каких внешних украшениях, но имеет природную красоту;
напротив та - подобна гнусной и отвратительной блуднице, которая хотя употребляет
различные притиранья, но не может закрыть своего безобразия, и чем ближе к кому
подходит, тем более обнаруживает его. Такова и трапеза сластолюбцев: чем ближе
подойдешь к ней, тем более увидишь ее гнусность. Для этого посмотри на пиршествующих
не тогда, когда они сходятся, но когда встают из-за стола, и тут-то ты увидишь
всю их отвратительность. Та, будучи свободна, не позволяет собеседникам говорить
ничего срамного; а эта, как бесчестная блудница, не дает сказать ничего целомудренного.
Та ищет пользы своих соучастников, а эта - погибели. Та не позволяет оскорбить
Бога, а эта заставляет оскорблять Его. Итак пойдем к тем (любителям воздержания).
Там узнаем, как многими узами мы связаны; там научимся устроять трапезу, исполненную
бесчисленных благ, сладостнейшую, не требующую издержек, чуждую всяких забот,
зависти и злословия, свободную от всякой болезни, исполненную благих надежд, доставляющую
множество побед. Нет там никаких возмущений душевных, нет ни болезней, ни гнева;
все тихо, все мирно. Не указывай мне на молчание слуг в домах богачей, но представь
себе шум пирующих, - не тот, который происходит от их разговоров (хотя и этот
уже достоин посмеяния), но шум внутренний, происходящий в душе и отдающий их в
плен многим врагам; представь мятеж, волнение, мрак и бурю их мыслей, от которой
все приходит в смешение и беспорядок, подобно тому, что бывает в ночном сражении.
Напротив, в обителях монашеских нет ничего подобного; там великая тишина, великое
безмолвие. За тою трапезою следует сон подобный смерти, а за этою - трезвость
и бодрствование; та подвергает мучению, а эта приводит к царству небесному и бессмертным
наградам. Итак, будем стремиться к этой трапезе, чтобы нам насладиться и ее плодами,
которых да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса
Христа. Ему слава и держава во веки веков. Аминь.
|