Анри Каффарель

В присутствии Бога.

Сто писем о молитве

К оглавлению

27. Молитва нищего

Осмелюсь ли признаться, что меня радует чувство полного бессилия и неудачи, какое вы испытываете в молитве? Это не жестокосердие, поверьте, но убежденность, что такое суровое испытание готовит для вас великие блага.

Вы располагаете большими интеллектуальными способностями и материальными возможностями; вы находитесь на руководящем посту; вами восхищаются и вас боятся, вас любят и вам повинуются; множество людей и дел зависит от вас; но вот в одной сфере, в сфере молитвы, вы терпите провал… Вы горячо стараетесь добиться успеха, но усилия ваши тщетны. И ваше письмо извещает меня, что «молитва не для вас», что вы выходите из игры.

Прошу вас, поразмыслите еще немного, прежде чем решать окончательно. Уделять время на каждодневную молитву кажется вам невозможным: но не результат ли это тайного несогласия признать себя недостойным, бессильным, убогим, хотя бы только на полчаса в день? Едва начав молиться, вы уже испытываете нетерпеливое желание вернуться к профессиональной деятельности, но не потому ли, что вы торопитесь доказать другим, и прежде всего самому себе, что вы человек «способный», человек творческий, дельный? Вы заблуждаетесь. Боюсь, как бы вы не впали в коварное, опасное искушение — оказаться в числе тех людей, которых проклинает наш Господь: в числе богатых. Ибо, действительно, богатый — это господин, который может, который имеет, который есть.

Сколь же необходима для вас молитва! В той жизни, какую вы теперь ведете, в жизни под знаком успе-

ха, она вам предоставит шанс установить пределы ваших возможностей, убедиться в вашей нищете, самой истинной и самой благотворной — в нищете души. Воспользуйтесь же ею, чтобы вновь обрести ваше детство, то время, когда вы многого не могли, когда вы многим не владели, где вы зависели от других, были маленьким и слабым. В Царстве Божием можно быть только ребенком, беспомощным и бедным.

Вы должны больше читать Библию, чтобы открыть в ней Блаженство нищих и размышлять о нем. Я говорю не только о нескольких строках Евангелия, называемых этим термином: «Блаженства». Ибо Библия вся целиком есть Блаженство нищих. С первой страницы до последней она их хвалит.

Важно, однако, хорошо понять, что значат эти слова: «нищета», «нищий»; значение их тщетно искать в словаре Лярусса, но лишь в священном тексте. В самых древних из этих текстов еврейское слово, которое означает «нищий», представляло собой конкретное понятие: «попрошайка», «тщедушный», «согбенный»; оно выражало физическое состояние бедняка, нищету. С течением веков эти слова стали понемногу принимать религиозное значение; они стали выражать скорее состояние души, чем физическую или социальную реальность. Нищим стали называть того, кто смиренно ищет Бога, прибегает к Нему, боится Его, служит Ему. Не трудно усмотреть, впрочем, как произошел переход от одного смысла к другому: совершенно естественно, иудей, у которого не было денег, не было работы, который не ел досыта, которого притесняли власть имущие, не находя защиты у людей, обращался к Богу.

В конце концов, в последние века перед пришествием Христа, нищие, «анавим» — это просто благочести-

вые иудеи, были ли они лишены материальных благ или нет. Но это понятие «нищий» хорошо им подходило: они также испытывали нужду, духовные голод и жажду — они алкали и жаждали «утешения Израилева», алкали и жаждали Бога. Это к ним обратился Христос на горе: «Блаженны нищие духом, блаженны страждущие, блаженны плачущие…» И самая блаженная из всех, ибо самая нищая — это Мария.

Понимаете ли вы теперь, почему молитва для вас необходима? Она делает из вас, на полчаса в день, нищего. Будьте же блаженны! Осознали ли вы, почему я назвал благодетельным ваше бессилие в молитве? Оно приведет вас к тому, что вы примиритесь не только с вашей неспособностью молиться, но и до конца познаете и примете вашу неспособность спастись собственными силами. Она обяжет вас примириться с состоянием просящего с протянутой рукой, который надеется получить все даром от нескончаемой любви Божией. Будьте упорны, прошу вас: понемногу покой заменит в вас раздражение, и вы сумеете пребывать у ног Божиих, будучи счастливы собственной нищетой. Вы поймете, наконец, что молитва означает открывать свою нищету Богу.

Во всякой нужде прибегайте к молитве «нищих» (часто называемых также «малыми», «смиренными», «угнетенными», «убогими»), которую сохранили для нас псалмы.

28. Признать свое банкротство

Знаете, о чем я думал, читая ваше последнее письмо? Что даже в вашей молитвенной жизни вы действуете как глава предприятия. У меня нет, поверьте, никакого предубеждения против деловых людей, од-

ним из которых вы являетесь, наоборот, я втайне восхищаюсь теми человеческими качествами, которые определяют вашу силу и ваш успех: инициатива, ясность взгляда, умение доводить дело до конца, организаторские способности, деловитость. Но молитва не есть человеческое дело, и умонастроение делового человека здесь неприменимо. Однако, как мне кажется, я различаю признаки такого умонастроения в ваших реакциях. Во время нашей последней встречи вы меня расспрашивали о предмете молитвы и были разочарованы, когда я вам сказал, что ничего лучше Евангелия мне для этого неизвестно. «Чтение Евангелия мало помогает мне в молитве», — отвечали вы мне. Ваше письмо содержит жалобу, что в наших «Записках» невозможно найти точного метода молитвы. Все это выдает, по-моему, ваше умонастроение главы предприятия, озабоченного его эффективностью, продуктивностью, прибыльностью. Я далек от того, чтобы подумать или сказать что-либо дурное об этом древнем инстинкте успеха, глубоко укорененном в нашем существе; человечество обязано ему своим развитием и многими своими достижениями, и если он одновременно причиняет много зла, то в этом следует винить не его, а эгоизм, тщеславие, властолюбие, которые используют его для своих целей. Однако, в молитве этот инстинкт успеха есть худшее из препятствий. Молитва не человеческое дело, в котором следует добиться успеха; это самоотречение, которое следует принять. И, возможно, как раз поэтому вам так трудно ей предаться. Отречение вам кажется худшим видом малодушия: не для того ли существует всякая трудность, чтобы быть преодоленной; не для того ли всякое сопротивление, чтобы быть побежденным? И вы, несомненно, правы в деловой сфере. Но не так в молитве.

Вот вы приступаете к молитве. Вы вопрошаете страницу из Евангелия, но она не отвечает; вы стучите, но дверь остается запертой; ничего больше и не требуется, чтобы привести вас в ярость. Не в ваших привычках смиряться с тем, чтобы люди и вещи вам сопротивлялись. И потом, думаете вы, для чего же тратить драгоценное время, которое можно было бы употребить с гораздо большей пользой, хотя бы на службе Божией? Или же, пусть вам дадут эффективный метод молитвы! — Так вот нет же, необходимо, чтобы вы смирились с сопротивлением этой страницы, которая не открывает вам своего секрета. Дело не в том, чтобы найти другую, более красноречивую, или же чтобы взять духовную книгу, оказывающую на вас большее воздействие, или открыть безошибочный метод медитации; дело в том, чтобы признать свою неспособность постичь мысли Божий, смириться перед этим немым текстом, простереться ниц перед безмолвной запредельностью Бога. В том, чтобы ждать в состоянии грешника, пока Господь соблаговолит смилостивиться над вами и дарует вам благодать молитвы, ту благодать, на которую у вас нет ни малейшего права и которую Он даст вам даром в свое время.

Благодать дается даром, но не по капризу; если она запаздывает, то не потому, что Бог колеблется ее давать, но потому, что это вы медлите приготовить в себе пути, следуя по которым, Господь желает вступить в обладание вашим существом.

Мне приходит на память одно воспоминание, которое лучше других будет способно помочь вам уловить смысл сказанного. Жена одного моего друга, чей торговый дом был накануне краха, пришла ко мне однажды в полном замешательстве: она никак не могла

понять реакцию своего мужа при этих обстоятельствах. «Нет слов, — сказала она мне, — чтобы передать то, что с ним происходит: страдание, упадок духа, — ни одно из этих понятий не подходит; это гораздо больше, чем страдание, и это не упадок духа, поскольку он делает все, чего требует ситуация. Это, скорее, особый вид смерти, так, словно бы он был поражен в самом источнике своей жизни, в самом своем достоинстве человека. Несомненно, мы, женщины, не способны представить себе ту внутреннюю катастрофу, какой является для мужчины крах его предприятия, его творческих усилий. Разве только в сфере любви нам знакома подобная скорбь». Гораздо лучше моей посетительницы вы можете представить себе смятение человека, доведенного до банкротства. Возмущение, которое вы испытываете, не того же ли свойства? Всю жизнь вы действовали успешно, а здесь терпите неудачу. Повсюду вы должны бороться, а здесь — сложить оружие, признать свое банкротство. Это противоречит всем вашим привычкам и, более того, основным устремлениям вашего существа. Вы любите побеждать, и вы правы, но поймите, что с Богом наша победа состоит в том, чтобы признать себя побежденным. Посмотрите на св. Павла на пути в Дамаск.

В повседневной жизни вы говорите: «Я желаю». В молитве вам следует сказать: «Я прошу». Здесь вы уже не солидный человек, обладающий авторитетом, но ребенок, который просит, который клянчит, который протягивает руку, здесь вы банкрот, согласный с унижением.

Чтобы добиться жизненного успеха, нужно уметь, желать, мочь. Чтобы добиться успеха в молитве, вам нужно согласиться ничего не уметь и не знать, ничего

не желать, ничего не мочь для того, чтобы Бог дал вам Свое знание, Свою волю, Свое могущество.

«Это противно природе!» — сказали вы мне как-то. Да, я хорошо знаю, что для вас будет мучительно — и для вас больше, чем для кого-либо другого, — оставаться бессильным перед Богом и что вы предпочли бы любую активность, приняли бы любое другое страдание. Но как раз в молитве произойдет то превращение вашей природы, то обращение, которое одно способно сообразовать вас с воздействием Божиим.

Не думайте, однако, что я вас призываю к какой-то квиетистской* пассивности. Отказаться от борьбы, признавать свое банкротство во время молитвы — это очень содержательное действие, оно предполагает напряженную духовную активность: вы при этом верите в присутствие и действие Божие, вы безжалостно умерщвляете в себе то, что требует жизни и успеха; вы отдаете себя или, скорее, вы спокойно и жертвенно ожидаете, что Бог придет взять вас.

* Квиетизм — учение, доводившее принцип покорности воле Божией до полной пассивности, бездеятельности. Осуждено Церковью. — Прим. пер.

29. Зависимость

Сначала — выдержка из письма, которое я только что получил:

«Мне сорок лет, и я никогда до сих пор не болел. Таким образом, болезнь оказалась для меня совершенно неизведанным опытом, и, уверяю вас, приятного в нем было мало. В первые дни во мне нарастало возмущение. Я переходил из рук в руки, как некий предмет,

с которым обращаются, как кому угодно, и даже не удостаивают его серьезного ответа при требовании объяснений. А ведь в своей обычной жизни я не мог перенести даже, чтобы моя секретарша переставила на моем столе пресс-папье! Что за ужасное ощущение — быть не более, чем вещью!.. О да, разумеется, такой вещью, о которой заботятся, которую обследуют, чинят, проверяют способна ли она еще хорошо функционировать, но все равно — вещью, т. е. чем-то пассивным. Я с завистью думал о самом последнем бродяге: он — самый настоящий князь, ибо он хозяин самому себе, в сравнении с этим буржуа в комфортабельной клинике, который теперь не больше, чем вещь в руках других».

Я хочу поделиться с вами мыслями, пришедшими мне в голову, пока я читал эти строки. Они продолжат нашу последнюю беседу.

Мой корреспондент прав: нет ничего более непереносимого для свободного человека, законно гордящегося своей автономией, чем стать зависимым. Это означает ни много ни мало, как утратить свое человеческое достоинство. Но, по правде говоря, независимость представляет собой явление морального порядка. В госпитале, в концлагере, под пытками люди остаются свободными. Их тело становится добычей других, но их душа ускользает от насилия. И лишь когда человек сдается, он делается вещью. Я признаю, однако, что и физическая зависимость есть ограничение независимости, вот почему она также представляется непереносимой.

Но вот любящий человек испытывает неодолимую потребность пожертвовать своей независимостью, которая ему столь дорога, тому, кого он любит, и как

раз потому, что для него это самое высшее благо, и пожертвовать им — значит неопровержимо доказать, что он любит этого другого более, нежели самого себя. Вот почему он бывает счастлив объявить себя достоянием, вещью другого. В XVII столетии называли себя рабом любимого существа, ибо положение раба такое же, как вещи, которой кто-то другой располагает по собственному усмотрению, а не такое, как у личности, пользующейся полной автономией.

Молиться — значит переносить эти чувства в наши отношения с Богом. Это значит — радоваться и гордиться тем, что мы желаем быть достоянием Божиим, Его вещью. Это покой в зависимости добровольной, желанной, отрадной: «Как посох в руке странника», — писал Пеги. И человек молитвы тем больше ценит эту зависимость, чем больше ему открывается, насколько она всеобъемлюща и от природы нам присуща. Он мог бы восстать против нее, но он не может сделать так, чтобы не быть обязанным Богу своим существованием, и не только раз и навсегда, но и в каждое мгновение. Молитва есть то время, когда человек, освобождаясь от иллюзии собственной автономии, которой он порою поддается, снова сознает свою глубокую зависимость. Он соглашается на нее, он предает себя в руки Отца, как вещь, которой он Ему предоставляет распоряжаться: «В руки Твои, Господи…»

Очень хорошо понял все это один старый священник, вся духовная жизнь которого вращалась вокруг идеи зависимости перед Богом, и который однажды мне признался: «Мне достаточно бывает только подумать о слове «зависимость», чтобы войти в состояние молитвы».

30. На просвет

Написав вам, что основным расположением в молитве должно быть отдание себя Господу, я вдруг засомневался. Не натолкнул ли я вас на одну ошибку — столь всеобщую, что удивительно бывает встретить кого-либо, кому удалось ее избежать?

Дело в том, что мы считаем себя хозяевами самих себя, независимыми, свободными. И полагаем, что наилучшим употреблением нашей свободы, самым прекрасным поступком будет именно отказ от нашей независимости, принятие зависимости от Бога, отдание себя Ему. Некоторые, похоже, недалеки даже от мысли, что Господь им должен быть еще весьма обязан за этот ценный дар.

Верно, что нет ничего более великого для свободного существа, как сделаться зависимым от другого ради любви: как невеста в день своей свадьбы. Но не верно, что мы являемся хозяевами самих себя по отношению к Богу.

Взгляните на лист бумаги на просвет: вы различите там водяные знаки с именем фабриканта. Посмотрите на человека в божественном свете, и вы увидите начертанным на самой ткани его существа имя Господа. Бог есть автор человека, человек принадлежит Ему, как урожай крестьянину, как статуя скульптору, и даже не «как», а намного больше. Вещи принадлежат человеку, потому что являются плодами его труда, но они не ему обязаны всецело своим существованием: не он их сотворил; тогда как человек все, что имеет, имеет от Бога; тем самым, он принадлежит Ему принадлежностью гораздо более радикальной, глубокой, всеобщей, окончательной, исключитель-

ной. Все в человеке — от Бога: его разум и сердце, его тело и его душа, то, что он делает и то, чем владеет. Знает ли он это или нет, согласен ли он с этим или отрицает это, но реальность такова: он Божий, он принадлежит Богу. И эта зависимость возникает не из того — отдает ли он себя или нет.

Что же тогда следует понимать под «отданием себя Богу»? — Безусловно, не то, что эти слова означают в человеческих отношениях. По отношению к Богу, отдание себя означает признание факта, неопровержимого, бесспорного, неизменного, что мы принадлежим Ему, что мы являемся Его достоянием. Это надо принять разумом, согласиться от всего сердца, признать со всею готовностью нашей воли. И таким путем совершается существенная перемена: отношение зависимости превращается в отношение любви.

Проклятый так же, как и святой, принадлежит Богу. Но, в то время как эта зависимость составляет блаженство второго, на нее соглашающегося, она терзает первого, поскольку он с яростью отвергает ее. Для одного она есть единение в любви, а для другого — ад. Но для обоих она есть.

Итак, когда вы молитесь, остерегайтесь наивного и претенциозного расположения души такого человека, который желает сделаться зависимым от Бога через похвальное дарование себя. Напротив, поспешите осознать, что вы принадлежите Богу, что вы Ему принадлежите до самой глубины вашего существа, — и вы испытываете от этого смиренную и тайную радость, ощущение полной защищенности. А затем согласитесь на эту принадлежность от всего сердца, от всей души и от всего вашего духа: вот это и значит — отдать себя Богу.

«СИЯ ЖЕ ЕСТЬ ЖИЗНЬ ВЕЧНАЯ — ДА ЗНАЮТ ТЕБЯ»

Как и во всякой любви, знание любимого играет первостепенную роль и в наших отношениях с Богом, и особенно в молитве. Нужно знать, чтобы любить, знать лучше, чтобы любить больше.

Знание Бога вызывает любовь к Богу, и, наоборот, любовь, по слову св. Августина, «стремится к святой отраде молитвы», где она обновляется и укрепляется во все лучшем познании Господа (1. Время, украденное у Бога). — Усердное размышление о совершенствах Божиих дает расцвести в нас основным настроениям молитвы: поклонению, хвале, благоговейному страху, благодарению, самоотдаче (2. Отвечать Богу). — Наша сверхприродная способность познавать — это вера. Она нередко дремлет, и потому необходимо пробуждать ее в нас, упражнять ее и развивать с помощью размышлений и молитвы. Тогда она становится жаждой познать Бога живого (3. Познавать, чтобы любить). — Чтобы дать Себя познать, Бог обращается к нам различными способами. Его нам открывают Его дела и среди прочих — брак, в котором отражается божественная любовь (4. Письмо Полю и Монике). — Размышление о великих законах, управляющих супружеской жизнью, позволяет лучше понять требования и сокровища молитвенной жизни, которая также есть встреча, общение в любви (5. Одному жениху). — Но еще больше, чем в Своих делах, Бог открывается нам в Своих словах. Если мы недостаточно размышляем над Писанием, наша вера гибнет; но питаемая словом Божиим, она приносит обильные и сладостные плоды (6. Иссохший сад). — Не довольствуясь тем, чтобы обращаться к нам при посредстве Своих дел и Своих

вестников — пророков, Бог нам послал Своего Сына. «Его слушайте»: таково повеление Отца. Нам нужно быть внимательными к Нему, внимать Ему всем нашим существом (7. «Его слушайте»). — И тогда мало-помалу познание неизмеримых богатств Христовых пробуждает в нас восхищение и любовь, раскрывает в нас источники молитвы (8. «Неисследимые богатства Христовы»). — Но главное откровение Христос дает нам с высоты креста. Тем самым, крест есть книга, над которой должны мы размышлять неустанно (9. Самая мудрая книга). — Следует, однако, научиться понимать ее язык: эта книга — не панегирик страданиям, но весть о всепобеждающей любви (10. Молиться перед распятием?).

31. Время, украденное у Бога

Было бы весьма несправедливо, если бы кто-то посмел вам сказать: «Часы, которые вы проводите в молитве, есть время, украденное у Бога, ибо Бог ожидает вас в том ближнем, которого вы покинули ради молитвы!» Можно ли так решительно заблуждаться относительно конечной цели человеческой жизни? И столь презирать в этом отношении мирян? — ибо это значит именно презирать их — не признавать за ними иного права служить Богу, как только на манер рабов — рабов, которым запрещено возводить взор к высокому господину, которому никогда не придет в голову допустить их к своей близости.

Вы руководите вашим предприятием, находитесь в постоянной заботе о социальной справедливости, лучшая часть вашего досуга посвящена организации помощи развивающимся странам, которую вы создали; вопреки этим нагрузкам, вы еще муж и отец, весьма

привязанный к своей семье… и вас еще должна беспокоить совесть из-за того, что вы оставляете себе полчаса каждый день и одно субботнее утро в месяц для молитвы и для размышления над словом Божиим!

Я умоляю вас, не поддавайтесь несправедливым упрекам! «Ересь действия», о которой говорил Пий XII, еще не исчезла.

Если бы воспитание веры, размышление, молитва были роскошью или просто времяпрепровождением, подобным коллекционированию марок, игре в бридж или же услаждению себя чтением Монтеня, Сен-Симона или писем Вольтера… я бы понял тогда вашу щепетильность. Но для христианина стараться как можно лучше познать Бога есть наиважнейшее. Вы, вероятно, возразите мне, что любовь превосходит познание. Это верно, но познание и любовь тесно связаны. Возрастание в любви почти что невозможно без настойчивого «искания лица Божия», согласно излюбленному выражению псалмопевца. На сверхприродном уровне так же, как и на простом человеческом, чем лучше мы знаем, тем лучше мы любим, а чем лучше любим, тем сильнее желаем лучше познать.

К тому же, Сам Бог призывает человека познавать Его: «Остановитесь и познайте, что Я — Бог» (Пс 45. И).

Св. Фома Аквинский уточняет: «Дружбе свойственно общение между друзьями. Общение же человека с Богом происходит в созерцании».

Разумейте под созерцанием то усилие (подобное вашему) к познанию Бога через чтение и молитву или, точнее, то простое, проникающее и отрадное познание, к какому обыкновенно приводит такое усилие.

Св. Августин оставил нам на эту тему отрывок, который, я надеюсь, совершенно вас успокоит: «Любовь

к истине стремится к святому досугу молитвы, но обязанности милосердия влекут нас к праведным трудам. Когда нам не предстоят эти труды, надобно предаваться поискам истины и созерцания; если же они есть, милосердие требует, чтобы мы их исполнили. Но даже и в этом случае, важно не оставлять совершенно радости созерцания, из опасения, чтобы, лишенные этой отрады, мы не изнемогли в трудах».

32. Отвечать Богу

В психологии и в биологии много времени уделяют изучению реакции, определяемой, как ответ живого существа на возбуждение. Я задаюсь вопросом, почему в духовности так мало внимания уделяют этому понятию? Ведь, в некотором смысле, о духовной жизни — и особенно о молитве — следовало бы сказать, что она есть реакция человека на присутствие Божие.

Поклонение, самоотдача, хвала, страх, благодарение, посвящение, т. е. все основные религиозные настроения человека в молитве, ни с какой иной точки зрения совершенно непонятны.

Когда мысль о Трансцендентности (Запредельности) Божией предстает перед вами или внезапно, под воздействием благодати, или же в результате усиленного размышления, разве не охватывает вас непреодолимое стремление простереться ниц, подобно бедуину во время намаза? Простереться не только своим телом, но и всем разумом, всем сердцем, всею жизнью?

Когда вам открывается, что все происходит от Бога, разве не испытываете вы потребности возвратить Богу все ваше существо в порыве самоотдачи и покорности?

Когда вы созерцаете отблески Божественного Сияния в творении, то разве не поднимается восхищение от вашего сердца к устам для песни хвалы? Сколько псалмов родилось от такого созерцания!

Если Бог позволяет вам увидеть нечто от Его Святости, то разве не испытываете вы того чувства, которое англичане называют «awe», почтительный страх, трепет всего существа, острое осознание не только того, сколь вы малы у подножия Величия Господня, но и сколь вы греховны? «Горе мне! погиб я! — восклицал Исайя, столкнувшись внезапно лицом к лицу со Святостью Господней, — ибо я человек с нечистыми устами» (Ис 6.5).

Если вам случится припомнить то многократное действие благодати, которое проявилось в вашей жизни, то ощущение благодарности, как бы порыв благодарной твари к своему Творцу, радостный прыжок ребенка к своему Отцу, разве не охватит вас всего?

И если однажды бесконечная любовь, которой вы любимы, слегка вам приоткроется, то разве не ощутите вы неодолимую потребность посвятить себя Богу через отдание Ему всего своего существа?

Уловили ли вы теперь, что я вам говорил: молитва есть ответ нашего существа на присутствие Божие? Несомненно, не все эти настроения должны обязательно быть равно выражены в каждой нашей молитве: то или другое будет преобладать; но религиозная основа, откуда проистекает наша молитва, состоит из этих великих переживаний, которые настойчивая молитва накапливает понемногу.

Рассчитывать извлечь из самого себя эти порывы молитвы без того, чтобы начать с размышления о совершенствах Божиих, было бы столь же абсурдно, как для зеркала абсурдно было бы мнить, что оно изливает свет из самого себя.

Когда-нибудь, возможно, Бог соблаговолит приоткрыть вам то или другое из Своих совершенств. Но, в ожидании того, вам нужно продвигаться к их открытию наощупь, размышлять, не унывая, питая свои силы радостной надеждой.

33. Знать, чтобы любить

Должен вам признаться, что ваше пренебрежение к размышлению не кажется мне абсолютно справедливым. Вы правы, думая, что молитва не должна быть интеллектуальным упражнением, но временем дружеской близости с Богом, где разум должен уступать место сердцу. Но я боюсь, как бы под предлогом защиты первостепенной важности любви, вы не отказали в должном уважении тому, какое место должно занимать познание Бога в молитве. Вы поддаетесь здесь стремлению, обычному для женщин, в то время как мужчинам свойственно уклоняться в сторону интеллектуальности. Обе тенденции гибельны. Необходимо предупреждать мужчин об опасности, которая им угрожает и которая тем более грозна для них, что их внутренняя жизнь разделена на различные сферы, а между интеллектуальностью, сердцем и волей не всегда есть связь: познание не ведет их с неизбежностью к любви. Но молитва, исполненная чувств, которую вы так цените, и совершенно обоснованно, таит в себе другую опасность, а именно, что любовь, неодостаточно питаемая познанием, вырождается в сентиментальность.

По правде говоря, это слегка презрительное неприятие размышления является отличительной чертой не только женщин, но и всего вашего поколения. Несомненно, оно возникло, как реакция на известные

методы размышления, которые наши современники обвиняют в том, что они заключают душу в темницу вместо того, чтобы давать ей крылья. Но вызывает сожаление, то, что недоверие, более или менее заслуженное определенными методами размышления, распространяется на всякое усилие к познанию Бога.

Вспомните проповедь, которую вы слушали вместе с вашим мужем месяц тому назад. Я говорил тогда о супружеской любви, которая увядает, если супруги отказываются от усилий ежедневно выходить навстречу друг другу, чтобы постоянно заново открывать друг друга. Точно так же в наших отношениях с Богом: любовь чахнет, когда ослабляется усилие к познанию. Познание и любовь или, по-другому говоря, вера и любовь тесно связаны друг с другом.

Не соглашайтесь же на веру дремлющую, на смутное познание Бога, пробудите ее. Как? Так же, как по утрам вы будите вашего маленького Марка: сперва он с трудом раскрывает свои отяжелевшие от сна веки, ничего не узнавая, и готовый вновь погрузиться в сон. Но вы снова его окликаете, он пробуждается, наконец, его взгляд встречается с вашим улыбающимся взглядом; он также улыбается в ответ, и внезапно в нем вспыхивает интерес к наступающему дню, который обещает быть таким чудесным! Точно так же и здесь: предложите взгляду вашей веры то, что способно приковать ее внимание, заставьте ее вновь обратиться к лику Божию, который она уже почти не различала в своей полудреме.

Но не набейтесь, что удастся в несколько мгновений, ни даже в несколько недель пробудить уснувшую веру, что удастся так скоро придать ей радость, проницательность, интенсивную жизнь. Великим средством вновь воодушевить ее, обогатить, оживить яв-

ляется медитация, т.е. молитва-размышление. Тем, у кого есть живая вера, ибо они упражняют ее в течение дня с помощью учения и размышлений, не остается ничего иного, как только любить, когда они приступают к молитве. Другим же предстоит терпеливо и тщательно упражняться в познании Бога через медитацию. В конце концов их вера непременно пробудится, оживет, возбудит в них любовь и поддержит их молитву.

Я советую вам повторять время от времени молитву св. Августина, которая пробудит в вас потребность познания и поощрит ваши поиски: «Господи, мой Боже, моя единая надежда, услышь меня! Не допусти, чтобы по расслабленности я прекратил искать Тебя, но сотвори, да пламенно ищу я лица Твоего. Даруй мне силу искать Тебя, Который позволяешь мне все более и более находить Тебя. Перед Тобой и сила моя, и моя немощь. Перед Тобою все познание мое и все мое невежество: там, где Ты отворяешь мне, прими мое вхождение; там, где Ты затворяешь, отвори на зов мой».

34. Письмо Полю и Монике

Вы тоже спрашиваете у меня книгу по медитации! Но научитесь же постигать ту, которую Бог вам дал: ваше супружество.

Поясню. Когда я был еще молодым священником, я любил навещать моего друга-художника в его мастерской. У подлинных артистов встречается одно качество души, которое, похоже, составляет их привилегию (не скажу: монополию, ибо его встречают также у святых): это особенная свежесть чувств, — может быть, следует сказать — простодушие, что-то вроде духовного детства. Мой друг обладал им в исключительной степени. Возраст словно бы отфильтровал и очистил это свойство его души. И когда он обходил свою мастерскую, показывая свои картины, восхищаясь ими, как молодая мать своим новорожденным, это ни в коей мере не стесняло зрителя: ни малейшего следа тщеславия в нем не было, только воодушевление.

Еще больше, чем на его картины, я любил смотреть на его красивое, всегда трепетное лицо; это неимоверно подвижное лицо передавало все нюансы, все разнообразие душевных вибраций, соответственно картине, которую он комментировал. Не все свои произведения он любил одинаковой любовью. Перед некоторыми он задерживался, отдавая им предпочтение. Это были, несомненно, те, где ему удалось наилучшим образом выразить свои внутренние переживания. Он им радовался детской радостью, которая предвосхищала мою реакцию и возрастала по мере того, как я все больше проникался пониманием его картины или, скорее, тех его чувств, отражением которых она являлась.

Сколько раз я думал о Боге, покидая этого художника; Бог обширной мастерской, какой является вселенная, ведет нас за руку, чтобы показать нам Свои произведения, дать нам прочесть их по складам, помочь нам открыть их глубокое значение, ввести нас через них в Его собственные мысли и Его чувства. Не все Его творения привлекают Его в равной степени. Есть среди них такие, перед которыми Он останавливается и задерживает нас подольше: это те, в которые Он вложил Свое самое лучшее, через которые Он раскрывает нам самые возвышенные Свои совершенства. Любовь, единение мужчины и женщины — из их числа.

Все было уже сотворено, день за днем, и в день шестой сотворение человека увенчало все здание. И тем не менее, божественное предприятие оставалось незавершенным, предстояло еще установить супружество. И тогда Бог сотворил Еву и соединил ее с Адамом. Это единение мужчины и женщины выражало Его великое, его чудное намерение, которое проглядывало в дали грядущих времен: единение Сына Его со спасенным человечеством. Как же Ему было не испытывать предпочтения к этому последнему из всех Его творений, к супружеству?

И потому нет ничего неожиданного, что мы никогда не перестаем делать открытия в жизни супружеской четы. Ничего удивительного, что все мистики, следуя за Библией, прибегают к образу супружества, чтобы раскрыть нам сокровища любви, которые хранит для нас единение с Христом. Поймите, наконец, Поль и Моника, что то, чем вы живете, исполнено смысла. Не уподобляйтесь тем невеждам, которые при виде исписанной страницы и не подозревают, что здесь нечто сказано, что это, возможно, прекрасная поэма. Ваше супружество не есть только великая человеческая реальность, оно богато и сверхъестественным значением: есть Некто, Кто через него открывает вам Свое сердце, Свое пламенное желание завязать меж каждым из вас и Собою связи любви еще более глубокие и блаженные, нежели связи супружества; Некто, Кто при посредстве вашего брака желает помочь вам понять, чего Он ждет от вас, каковы должны быть ваши отношения с Ним во все время вашего существования.

Я хочу привести вам три отрывка, которые покажут вам, как следует читать и понимать ту притчу, какой является человеческая любовь. Я говорю «притчу», ибо смысл ее не высказан ясно, необходима некоторая «невинность взгляда», чтобы распознать в супружестве божественную миссию которую оно несет.

Первый я нашел в письме одного друга, который живет в Марокко. Его жена провела каникулы во Франции, вдали от него, но возвращение уже близко, он готовит все к этому возвращению, и прежде всего, он готовится сам… И смотрите, куда возносится при этом его мысль:

«Я ожидаю Франсуазу через неделю. Если мы будем готовиться к причастию, как мы готовимся к приезду жены, я думаю, мы сделаем значительные успехи в познании и любви Христа».

Второй — это отрывок из «Писем к невесте» Жака Майе. У него было очень сильное чувство, что хотя любовь Божественная превосходит любовь человеческую, однако последняя не утрачивает от этого своей цены. Любовь к Мадлен заставляла его думать о Боге, любовь к Богу заставляла его думать о Мадлен:

«Думать о вас, Мадлен, значит чувствовать себя обязанным обрести вновь наивную радость, это значит — стараться сражаться с печалью, чтобы быть более достойным вашего взгляда. То, как я отношусь к той, которую люблю, учит меня, как я должен относиться к Богу, испытывать более живое желание быть в его присутствии, исполнять Его волю, которая никогда не бывает капризом; быть внутренне сосредоточенным, чтобы чувство Его присутствия погасило во мне всякую тягу к недолжному. Если бы я испытывал такую же тоску по Богу, какую я испытываю по своей маленькой Мад! Если бы каждую минуту у меня была мысль об избавлении ото всего, что разделяет меня с Ним, подобно тому, как я стараюсь избавиться от всего, что стоит между мной и вами!»

И наконец, свидетельство, выбранное из многих, которые поступили в ответ на анкету, опубликованную в специальном выпуске «Anneau d'Or», («Золотое кольцо», религиозный журнал, издаваемый параллельно с «Записками о молитве» о. Анри Каффарелем. — Прим. пер.) «Господи, научи нас молиться». Одна женщина открыла для себя, в чем суть молитвы, исходя из супружеского диалога. Этот диалог, который порой в безмолвии достигает степени сверхчеловеческой, не есть ли в плане человеческой любви то же, что молитва — в плане единения человека с Богом? – Время тесной близости, когда она выражается наиболее совершенным образом и вместе с тем обновляется:

«Приняв решение приступить к регулярной практике молитвы, я как бы не думая бросилась в воду, не представляя себе хорошенько, как надо взяться за дело. Но тут же, внезапно, вспыхнул свет. Следовало, несомненно, прежде всего привести душу в состояние тесной близости с Богом. Но тогда это совсем просто! — я была уже научена такой «гимнастике» посредством нашей супружеской жизни. Когда я хочу, чтобы наши вечера, проводимые вместе, были временем подлинной близости, я заставляю умолкнуть во мне всякое журчание домашних забот, забот о детях, всех незаконченных дел; я стараюсь освободиться от этого всего, предоставить себя в распоряжение моего мужа, слушая и разделяя с ним его заботы, его мысли, его неудачи. И после этого, возможно, мы будем говорить как раз о детях, о моих собственных заботах, новочищенной атмосфере.

Ссылка на нашу супружескую жизнь послужила для меня первым посвящением в молитву.

Много раз в дальнейшем, испытывая ощущение,

102

что я топчусь на месте, я хотела бы погрузиться в биографию св. Терезы, например, но всякий раз что-то меня останавливало. И я поняла тогда, что есть другая биография, с которой мне следует справляться: именно та, которую мы каждый день пишем вдвоем».

Итак, я показал вам, Поль и Моника, ваш собственный путь, следуя которому, вы должны будете расшифровать притчу вашего супружества, сделать в ней ваши собственные открытия. Но не забывайте, по примеру апостолов, просить Христа разъяснить вам ее смысл, чтобы не уподобиться тем, о которых Учитель говорит: «Они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют. Ибо огрубело сердце людей сих, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Мф 13.13—15).

35. Одному жениху

Мой дорогой Франсуа, в моем последнем письме я предлагал вам воспользоваться тем счастливым временем, каким является период помолвки, чтобы раскрыть богатства и требования любви, и таким образом заложить прочные основания для вашего брака. Но также и ваше единение со Христом должно весьма обогатиться от этого чудесного опыта помолвки.

Да, я хорошо знаю, нередко говорят, что у влюбленных разум и сердце заняты, замкнуты на себя. Но это правда лишь, когда речь идет о любви эгоистической, собственнической, плотской. Не так у истинных христиан. Их любовь, напротив, раскрывает их навстречу другим, миру, Богу. Я очень часто это замечал.

Пусть же ваша помолвка станет дорогой к Богу! Пусть она не только побудит вас воздавать Ему благодарение за ваше счастье и просить Его о помощи, но, прежде всего, пусть она поможет вам продвинуться дальше по пути близости со Христом! Жизнь со Христом (и особенно молитвенная жизнь) есть также диалог любви, духовная встреча, общение душ. Правда, в отношениях влюбленных большую роль играют чувства и переживания, любовь же души ко Христу, отнюдь не исключая чувств и эмоций, коренится прежде всего в вере. Но это никак не умаляет того факта, что одни и те же основные законы обнаруживаются на всех уровнях любви.

Чтобы проиллюстрировать свою мысль, я приведу конкретный пример из недавно полученного мною письма:

«В далекие времена моей помолвки у меня сложилось обыкновение начинать молитву с принесения Богу моей радости. Вот, как я к этому пришел. С тех пор, как я встретил Бернадетту, стоило мне только перестать ощущать, что она счастлива, как я чувствовал себя глубоко подавленным. Не менее несчастным ощущал я себя и тогда, когда в своих письмах она не говорила, что разлука ей тяжела. Зато, когда мы были вместе, если я замечал, что радость блестит в ее взоре, меня охватывало неимоверное счастье. И точно так же, когда она мне писала, что страдает от разлуки со мной. Эти мои реакции стали меня беспокоить. Почему, действительно, я так хотел, чтобы она была счастлива возле меня и страдала в разлуке со мною? Не было ли то чувством примитивным, эгоцентрическим, обнаруживающим более мою любовь к самому себе, чем бескорыстную любовь к ней? Помню, что я долго мучился над этим вопросом, до того дня, когда внезапно вспыхнул свет: когда кого-нибудь любят, то хотят ему счастья; когда представляют себя соединенным с любимым существом, то не могут не задаться вопросом, способны ли мы сделать его счастливым, быть его счастьем? Та любовь не истинна, которая не задает себе с тревогой такого вопроса. В тот день, когда я это понял, я освободился от всякого беспокойства и угрызений совести, и я гордился так, словно я был первым, кто сделал подобное открытие. Когда позже во время нашей беседы Бернадетта спросила меня, что бы она могла сделать, чтобы я стал счастливым, я, не задумываясь, отвечал: «Ни что иное, как только самой быть счастливой, счастливой моим присутствием, моей любовью, счастливой мною. Радость, которую я часто читаю на твоем лице, ловлю в твоем взгляде, угадываю в твоем сердце, — вот твой самый дивный дар, о котором я только мог бы мечтать».

«Вечером того же дня, — продолжает мой корреспондент, — молясь перед сном, я внезапно подумал: «Если Бернадетта не может сделать ничего лучшего для меня, для моего счастья, как только являть мне свою радость от моей любви, то, несомненно, я не могу сделать ничего лучшего для Бога, как представить Ему мою радость, радость от Его присутствия, от Его любви, от Его счастья». Я заметил тогда, что эта моя радость была почти что безжизненной, и ощутил от этого великий стыд. И я дал себе обещание обращаться к Богу более усердно, чтобы эта радость возрастала во мне и чтобы моя самоотдача стала Ему более приятна. Прошло много лет, я почти никогда не пропускал каждодневной молитвенной практики, и всякий раз я начинал ее с принесения Богу моей радости. Таким образом, я приобрел хорошую привычку — каждый день спрашивать себя, действительно ли Бог является моей радостью? И если я замечаю, что моя радость затухает, я знаю, какой мне следует сделать из этого вывод: стать более внимательным к любви моего Бога».

Это всего лишь пример, мой дорогой Франсуа. Но, по меньшей мере, из него хорошо видно, как человеческая любовь в одном из своих аспектов может стать вступлением к любви божественной. Однако, нужно еще научиться жить этой человеческой любовью, познать ее богатства и ее требования, и различить в ней предвестие жизни в мире Благодати.

36. Иссохший сад

«Моя молитва суха, моя жизнь, похоже, не приносит больше таких плодов, как в начале моего священнического служения. Но причина этого от меня ускользает». Ваше письмо нашло меня в доме одного сельского священника, где я проводил несколько дней каникул. Я читал и перечитывал его в моей комнате при закрытых шторах, ибо солнце на дворе палило немилосердно. Цветочный горшок на моем окне имел весьма печальный вид: все иссохло. Мой друг кюре жаловался, что у него не будет овощей. Нужен был хороший дождь. Но дни шли за днями, а небо оставалось безжалостно синим.

Не этого ли также недостает и вашей душе: дождя, того дождя, каким является слово Божие? Сравнение принадлежит не мне, но пророку Исайи: «Как дождь и снег нисходит с неба, и туда не возвращается, но напояет землю и делает ее способною рождать и произращать, чтобы она давала семя тому, кто сеет, и хлеб тому, кто ест: так и слово Мое, которое исходит из уст Моих, — оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его» (Ис 55.10—11).

Если крестьянин ничего не может сделать, чтобы пошел дождь, вам достаточно только пожелать, чтобы слово Божие оплодотворило вашу жизнь. Слово Божие не избегает нас, это мы его избегаем.

То, что вы уже несколько месяцев забросили размышления над Писанием, заставляет меня задаваться вопросом, и задавать его вам: достаточно ли вы почитаете слово Божие?

Вы говорите мне, что вам больше не удается размышлять. Если вы придадите слову «размышлять» его основной смысл: «размышлять о чем-то…», размышлять над словом Божиим, углубляться в его смысл, вы тогда не сможете утверждать, что вы неспособны к размышлению. Нужно еще, разумеется, в этом упражняться настойчиво и с постоянством тем большим, что ваша активная и перегруженная жизнь весьма мало этому благоприятствует.

Правда, вы уверяете меня, что вы стараетесь соблюдать тишину, стараетесь установить «пустоту» внутри себя. И я хорошо понимаю, что вы это делаете с целью предоставить в себе место Богу. Но нет ли в том ошибки? Тишина не имеет цены сама по себе; дело не в том, чтобы умолкнуть самому или заставить умолкнуть всякий внутренний шум, но в том, чтобы слушать слово Божие, «Слово Жизни» (Флп 2.16), «Слово Спасения» (Деян 13.26), чтобы «принять его» (Мк 4.20), чтобы его «хранить» (Лк 8.15; 14.23; 15.20). Именно Слово, проникая в душу, погашает там шум, устанавливает тишину.

Речь не о том, прежде всего, чтобы начинать с установления в себе пустоты. О. Пле справедливо пишет: «Многие впадают в ту ошибку, что для них стать в присутствие Божие состоит в том лишь, чтобы установить в себе пустоту, освободить свою душу от всяких земных забот. При этом с горячностью изгоняют всякую постороннюю мысль, примерно так, как полицейские с поспешностью освобождают помещение, через которое должна будет проследовать важная персона; затем, с пустыми головой и сердцем (если допустить, что им этого удалось достичь), начинают ожидать «чувства» присутствия Бога. И ничего не происходит, разве что они впадают в какую-нибудь иллюзию».

Я знаю хорошо, что духовные авторы рекомендуют молитву тишины и пустоты, отречения от себя, в течение которой нужно прекратить говорить, думать, действовать. Св. Иоанн от Креста дает весьма живое описание такой молитвы: «Простое внимание, устремленное на свой объект — так, как если бы кто раскрыл глаза, чтобы смотреть с любовью». Но такая пассивная, созерцательная молитва есть дар Божий. Ее никоим образом нельзя достичь в результате собственных усилий и ухищрений, и когда она нам не дарована, лучше действовать, чем вздыхать и ожидать, сложа руки, ее прихода или возвращения. Ветер не дует? Что ж, беритесь за весла, если вы хотите плыть дальше. Бог не говорит из глубины вашего сердца? Слушайте Его слова в Писании. Ищите Его слово, жуйте, пережевывайте его; одним словом, размышляйте.

Молитва, вы это увидите, есть слово Божие не в его движении от Бога к человеку, но в его устремлении возврата от человека к Богу. Она есть это слово Божие, которое возвращается к Богу, «совершив то, для чего Он послал его», по слову Исайи.

Напитанное словом Божиим, все в вас, словно в саду после дождя, вновь пустится зеленеть и возрастать. Жизнь, жизнь Божия, жизнь божественная, вновь забьет ключом. Вера станет в вашей душе живым, жадным, восхищенным сознанием Тайны Божией и Его любви, сознанием всегда юным, ибо всякий день обновляемым. И поскольку любовь вызывает любовь, любовь пробьется в свою очередь, столь горячая, сколь будет живой ваша вера. И надежда знать и любить Бога все больше, видеть Царство его установившимся на земле, станет движущей и вдохновляющей силой и вашей молитвы, и всей вашей деятельности.

37. «Его слушайте»

Евангелия доносят до нас множество слов Христа, но передают только три речения Отца Небесного. Сколь же драгоценными они должны быть для нас! Одно из них — совет, единственный совет Отца Своим детям. С каким же безграничным сыновним почтением следует принять его, и с какой поспешностью ему последовать! Этот совет, который содержит всю тайну святости, очень прост и выражается всего лишь двумя словами: «Его слушайте» (Мф 17.5), — говорит Отец, указывая нам Сына Своего Возлюбленного.

Творя молитву, мы, следовательно, прежде всего выражаем послушание Отцу, мы пребываем, подобно Магдалине, у ног Христа, чтобы слушать Его слова, или, лучше, чтобы слушать Его, Того, Кто говорит нам. Ведь, действительно, к Нему еще более, чем к Его словам, должны мы быть внимательны.

Отсюда следует, что весьма желательно практиковать молитву на какую-либо евангельскую тему, но при условии, что мы будем читать эту страницу Евангелия не на манер преподавателя литературы, но как влюбленный, который за словами полученного письма слышит стук сердца своей возлюбленной.

Великое искусство — умение слушать. Сам Христос предупреждает нас об этом: «Наблюдайте, как вы слушаете» (Лк 8.18). Если мы подобны краю дороги или каменистой почве, или тернию, то слово Его не может возрасти в нас. Нужно быть той доброй почвой, где семена находят все необходимое для прорастания, роста, созревания.

К тому же, слушать не есть деятельность одного только разума. Все наше существо — душа и тело, разум и сердце, воображение, память и воля должны внимать слову Христа, открыться ему, предоставить ему место, дать ему окружить нас, охватить, проникнуть в нас, дать ему безоглядное согласие.

Вы понимаете, почему я употребляю слово «слушать», а не слово «размышлять». У него более евангельский оттенок и, главное, оно означает не одиночную активность, но некую встречу, некий обмен, некое взаимодействие сердец: чем, в сущности, и является молитва.

По правде говоря, не имея благодати, никто не был бы способен слушать Христа, ибо все мы глухи от рождения, дети рода глухих. Но во время нашего крещения Христос произнес слово, которое со времени исцеления глухого косноязычного, отверзло уши миллионам учеников: «Еффафа» («Отверзись!») (Мк 7.34).

Слово Христа, когда мы делаемся доступными для него в молитве, обращает нас, дает нам «перейти от смерти в жизнь» (Ин 5.24), нас воскрешает; оно становится в нас и для нас источником, текущим в жизнь вечную.

Но слушать слово — это еще не все. «Блаженны слышащие слово, — говорит Господь, — и сохраняющие его» (Лк 11.28), блажен, кто радуется ему и питается им, кто носит его в себе как Мария носила Дитя, Которое Она зачала, и Которое было воплощенным Словом. Через Свою Мать Иисус освящал тех, с кем встречался, и заставил взыграть от радости Иоанна Крестителя во чреве Елисаветы; точно так же Он хочет действовать и через нас.

Но и этого еще недостаточно. Слово, услышанное и сохраненное, необходимо еще «исполнить делом» (Иак 1.25). Под этим следует понимать, что в течение всего дня нужно быть внимательным к его действенному присутствию в нас, следовать его внушениям и побуждениям. Тогда его энергия даст нам совершать и множить наши добрые дела, трудиться, переносить трудности, жить и умирать ради пришествия Царства Отца. И если мы будем верными, велика будет наша радость, ибо Иисус сказал: «Слушающие слово Божие суть матерь Моя и братья Мои» (Лк 8.21).

38. Неисследимые богатства Христовы

Я был счастлив узнать о вашем решении совершать духовные упражнения. Действительно, ничто не является более важным для вас в настоящее время, как ввести молитву в вашу жизнь. Таким образом, вы отправитесь в чудесное и опасное путешествие, представление о котором может дать одна только любовь. Вы встретитесь там с величайшими радостями и величайшими испытаниями. Впрочем, «радость» и «испытание» — слова слишком слабые: вам откроется самый смысл вашей жизни и, если вы будете честно вести игру, — а заключается она в том, чтобы предоставить Христу безраздельную власть над собой, — то вы познаете ту полноту, которую хранит любовь для тех, кто исполняет все ее требования, — несравненную полноту, которую хранит в себе самая высокая любовь.

Возвращаюсь к вашему письму и вашему вопросу: хочу ли я руководить вами? И если я не колебался ни секунды, чтобы ответить вам «да», то зато мне пришлось долгое время размышлять о том, какой же совет вам дать? Следует ли мне начать с того, чтобы ввести вас в различные формы и способы молитвы и в разнообразные методы; должен ли я сказать вам о великих двигателях молитвы: о хвале, о поклонении, о раскаянии, о прошении? Но размышление, а более всего — пример многих христиан, уверенно вступивших на путь молитвы, указали мне тему этого первого письма.

Вы хотите научиться молиться? Ищите тогда познания Христа. Я не говорю о познании чисто интеллектуальном, но о познании веры и любви. И прежде всего, веруйте крепко, что Христос не есть некий персонаж, затерянный в туманных далях истории, но некто живой, Живой, который стоит у ваших дверей и стучит, как говорит Он Сам. Именно об этом Христе, о Христе, обращенном к вам, и который хочет завязать с вами личные отношения, именно о Нем следует постараться узнать, что Он думает о вас и чего Он от вас желает, о Его чувствах по отношению к вам. Чтобы не ввести вас в беспочвенные спекуляции либо иллюзии, есть одно-единственное средство: крепко сжать в руках Евангелие и более не выпускать его, и искать, искать безустанно. Понемногу, со все возрастающей ясностью, подлинный лик Христа предстанет перед вами и, с помощью Его благодати — ибо Он гораздо более нетерпеливо стремится открыть Себя, чем вы — познать Его, — вам откроется «неисследимое богатство» Его любви, о котором говорит св. ап. Павел (Еф 3.8).

Если понимать молитву таким образом, проблема (которая, к тому же, нередко ставится неправильно), — должна ли быть молитва размышлением, решена. Если под словом «размышление» разуметь некий строгий метод, то следует признать, что необходимости в нем нет, хотя оно и может быть полезно для отдельных натур с определенным складом характера. Если понимать размышление как чисто интеллектуальное упражнение, без связи с любовью, то нужно бежать от него, как от молитвы ущербной и гибельной: «Горе знанию, которое не обращается в любовь». Но если под размышлением подразумевать нетерпеливое стремление познать Христа, которого требует, к которому побуждает и ведет непрестанно сама любовь, — ибо тот, кто любит, мечтает знать все лучше, чтобы любить все глубже, — тогда да, тысячу раз да: молитва должна быть размышлением.

Я убежден, что многие христиане не совершают молитв потому, что им не удается полюбить Христа; но если они Его не любят, то это потому, что они не стараются познать Его. Невозможно полюбить некую тень, некое существо, которого не знаешь. Только познание несказанной любви, которую несет нам Христос, способно открыть в нас источники любви и молитвы.

Советуя вам искать прежде всего знакомства с Христом, я чувствую, что правильно следую руслу божественной педагогики. Не так ли поступил и Бог с апостолами и учениками, чтобы привлечь их? Иисус пришел к ним и предложил им Свою дивную дружбу; они видели Его, осязали, слышали; они были покорены; они отдали себя. А затем Христос однажды их покинул, произнеся озадачивающие слова: «Лучше для вас, чтобы я пошел» (Ин 16.7).

Но, несмотря ни на что, дружба Христа оказалась для них решающим опытом. Так же это и в молитвенной жизни: она должна приводить христиан к весьма высокому соединению с Богом, но у нее не может быть лучшей отправной точки и лучшей поддержки, чем восхищенное узнавание непостижимой любви, одновременно человеческой и божественной, которую дарит нам Христос.

39. Самая мудрая книга

Мне кажется, что вы напрасно читаете во время молитвы. Этим вы не столько питаете вашу молитву, сколько потакаете вашему вкусу, - чтобы не сказать гурманству, - к идеям. Итак, отложите в сторону все книги или хотя бы удовольствуйтесь «самой мудрой из них», как выразился однажды св. Кюре из Арса, вознося ей хвалу. (Это выражение восходит к св. Фоме Аквинскому. Св. Бонавентура, будучи не в силах удержать восхищения глубокомысленными трудами своего ученого друга, воскликнул однажды: «Что же это за ученая книга, из которой Вы черпаете свои мудрые мысли?» - «Вот эта книга», - отвечал св. Фома, указывая на распятие. - Прим. пер.).

«Крест, - говорит он, - это самая мудрая книга, какую только можно найти. Те, кто не знают ее, невежды, хотя бы даже они знали все остальное. Нет истинных ученых, кроме тех, кто ее любит, обращается к ней, в нее углубляется. Как она ни горька, но только вкусив эту горечь, испытываешь наибольшее удовлетворение. Чем больше у нее учишься, тем больше хочется с ней оставаться. Время проходит с ней без скуки. В этой школе узнаешь все, что хочешь знать, и никогда не пресытишься тем, что там вкушаешь».

Мне кажется, я догадываюсь, что вы мне ответите: «Язык этой книги мне непонятен». Но от вас зависит изучить его. Христианин не может не знать его: это язык, на котором изъясняется Бог. Посмотрите на всех подвизавшихся в молитве, на всех святых, которых христианская иконография, гравюры, миниатюры, картины представляют нам у подножия креста или же с распятием в руках, погруженными в постижение его вести: разве не очевидно, что отныне никакая книга не сможет их отвратить от размышления над крестом, сим «посланием любви от Возлюбленного»?

«ЖИВЕТ ВО МНЕ ХРИСТОС»

Христианская молитва — это не просто человеческая активность, но таинственная, божественная реальность: молитва Самого Сына Божия, привитая к человеческому сердцу.

Знаем мы это или нет, мы присутствуем при молитве Христовой. Творить молитву значит занять наше место в сердце Христа молящегося (1. Я молился о тебе»). — В часы уныния, расслабленности или растерянности, когда пересыхают источники молитвы, возможность молиться остается, тем не менее, всегда: молиться о том, чтобы Христос обратился от нашего имени к Отцу (2. Он непрестанно ходатайствует за нас). — Но Христос желает еще большего. Не довольствуясь тем, что молится за нас, Он стремится соединить нас с Собою в любви, чтобы мы жили Его жизнью и молились Его молитвой (3. «Если бы ты знала дар Божий»). — Итак, молитва состоит в том, чтобы полностью предать себя освящающей энергии Христа прославленного, действующего непрестанно, создающего из всего творения безмерное и единое Тело, трепещущее целиком сыновней молитвой (4. «И просветит тебя Христос»). — Так, что в молитве каждого христианина, какой бы убогой она ни казалась, Отец распознает молитву Самого Сына Своего Возлюбленного (5. Уже не я молюсь…). — Эта молитва Христа в нас есть семя среди терний. Наше дело — непрестанно способствовать его возрастанию, прореживая разрастающиеся обильно мысли и желания, грозящие его задушить (6. Семя среди терний). — Мало-помалу и по мере того, как мы будем соглашаться на это всем нашим разумением и всем сердцем, молитва Христа усилится в нас и овладеет всем нашим существом (7….

Но Христос молится во мне). — Творить молитву, тем самым, означает не столько молиться самому, сколько внутренне присоединяться к совершенной молитве, к живой молитве Христа (8. Его молитва есть моя молитва). — Вот она здесь, вся проникнутая трепетом сыновней любви Сына к Своему Отцу; она дает нам возможность обращаться к Отцу с невообразимым дерзновением: «Авва, Отец возлюбленный!» (9. Отец возлюбленный…). — Отождествиться с Христом нам надлежит в Духе Святом так, чтобы мы могли сказать поистине: я живу, я молюсь, но это уже не я, это Христос живет и молится во мне (10. Прийди).

41. «Я молился о тебе»

Мне страшно начинать это письмо. Есть такая скорбь, перед лицом которой почти ничего невозможно, как только молиться и безмолвствовать: любой совет грозит причинить больше зла, чем добра. Ведь так легко давать советы…

Я ограничусь потому лишь тем, что расскажу об одной откровенной беседе, которой однажды удостоил меня старый миссионер, у которого за плечами было более сорока лет жизни в джунглях.

В то время, когда мы встретились, он уже в течение нескольких месяцев отдыхал на ферме у своего брата, в департаменте От-Юра. Пока мы прогуливались с ним по тамошним местам, суровым и прекрасным, по пастбищам и еловым лесам, он с удивительным воодушевлением делился со мной своими воспоминаниями о джунглях, более захватывающими, чем приключенческий роман. Но однажды внезапно он сделался серьезным, рассказывая мне об одном эпизоде своей жизни; он не стал бы говорить со мной об этом, если бы я не расспрашивал его о том, какое место занимает молитва в жизни миссионера?

«Я уже в течение шести лет находился в Миссии, — сказал он, — когда внезапно мощная волна искушения накатила на меня, как на лодку, брошенную на прибрежном песке. Оно неодолимо подхватило меня, приподняло, бросило, вновь меня охватило… Я попытался молиться и не сумел: отчаявшийся ребенок хочет побежать к своему Отцу и не может…

Я не знаю, как и почему, но после многих дней изнурительной борьбы у меня из груди буквально вырвалась молитва, столь же внезапно, как вот эта куропатка слетела с куста. Я воззвал к Иисусу Христу: «Ты видишь, что я не могу больше молиться! Значит, это Тебе следует сейчас молиться. Молись же, молись за меня!»

Почти тотчас же установился мир. Я не мог в это поверить. Я сперва принял его за затишье перед еще более свирепым натиском. Но затем, очень скоро, пришла уверенность, что я был услышан, что Христос сказал мне, как некогда Петру, чудесные ободряющие слова: «Я молился о тебе; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих» (Лк 22.32). И правда, я знавал в дальнейшем и другие часы искушений, но никогда более я не испытывал этого гнетущего чувства — быть игрушкой яростной и всемогущей бури.

Слова плохо передают напряженность этого переживания. Я не в силах выразить, сколько в моем крике, обращенном ко Христу, было спонтанного, требовательного и даже, рискну сказать, повелительного: «Молись же за меня!»

Если бы вы знали, как велика разница между тем, чтобы узнать из книг, что Христос молится за всех людей, и тем, чтобы внезапно обнаружить посреди

отчаянной ситуации, что Он здесь, что Он действительно стоит рядом со мной, и вместо моей немощной молитвы Он, Сын Возлюбленный, молится за меня, Сам вступается за меня перед Отцом!

«Я молился о тебе». С тех пор мне достаточно в самые горькие часы вспомнить эти слова, чтобы вновь обрести мир в глубине души».

42. Он непрестанно ходатайствует за нас

Вам не следует беспокоиться из-за того, что, завершив вашу молитву, вам случается обнаружить, что вы не молились конкретно ни за вашего мужа, ни за ваших детей. Сосредоточиваться на Боге вовсе не значит пренебрегать своими близкими, что-либо отдавать Ему не означает лишать этого других. Я не хочу этим сказать, что бесполезно молиться за тех, кого любишь. Напротив, это настоятельный долг, пример Христа не оставляет в этом никаких сомнений. Но я прошу вас не упрекать себя в тех случаях, когда молитва ваша протекает так, как если бы на свете были только Бог и вы. Да и существует ли лучший способ молиться за своих, чем забывать обо всем, включая их самих, чтобы пройти возможно дальше в поисках Бога, чтобы достигнуть наибольшей близости с Ним? И разве Бог не сумеет отыскать тех, кого вы будто бы покинули в вашем супружеском и материнском сердце? Чем ближе вы к Богу, тем ближе к Богу и они. Маленькое «мистическое тело», каким является ваша семья, все целиком ищет Бога через вашу молитву и воспевает Ему хвалу, оно все целиком в вашей молитве прибегает к Источнику Жизни.

Если вы хорошо уразумели то, что я вам сейчас сказал, то вы приблизились к пониманию более высокой тайны, тайны молитвы Христа. Точно так же, как Отец умеет найти в вашем сердце всех тех, кого вы любите, Он видит в безграничном Сердце Своего молящегося Сына всех тех людей, за которых Сын отдал Свою жизнь. Вот почему молитва Христа так важна для нас. Через нее мы сами приближаемся к Отцу и воздаем Ему хвалу. Через нее мы преисполняемся Святого Духа, о Котором говорится в Апокалипсисе, что Он изливается, как бушующий поток живой воды, из единения Отца и Сына.

Если молитва матери уже представляет собой великую поддержку для ее детей, насколько же больше молитва Христа представляет наше неоценимое богатство! В какой бы мы чувствовали себя безопасности, если бы поистине верили, что Христос во славе, сидя одесную Отца, непрестанно ходатайствует за нас, как заверяет нас Послание к Евреям (7.25)!

Приступать к молитве - значит присоединиться к молитве Христа, занять свое место в сердце Христа, молящегося Своему Отцу.

43. «Если бы ты знала дар Божий!»

Никогда не забывайте, что для того, чтобы идти к Богу, нужно пройти через Христа. Слово «пройти» может ввести вас в заблуждение: речь не о том, чтобы на пути к Богу миновать Христа, как если бы Бог ожидал нас где-то вне. Но только лишь через Христа, со Христом и во Христе можем мы найти Отца.

Итак, невозможно сделать ничего лучшего, чем только любить Христа. Вот почему вам незачем бояться, что молитва ваша, как вы мне пишете, будучи диалогом со Христом, отдаляет вас от Отца. «Филипп,

разве ты не знаешь, что видевший Меня видел Отца?» (ср. Ин 14.19). Таким образом предоставьте дружбе Христовой, столь непредвиденно возникшей в вашей жизни, охватить вас и проникнуть в вас. Но постарайтесь хорошо ее понять.

Вы найдете в ней все богатства дружбы человеческой, ибо Христос есть человек поистине; Его человеческая природа не была просто маскарадным костюмом, надетым на время, а затем сброшенным после тридцати трех лет земной жизни. Сын Божий поистине воплотился, и Он любит вас сердцем из плоти, а не какой-то любовью не от мира сего, о которой еще можно было бы спросить, в чем же состоит эта любовь? Или лучше так: Он любит вас любовью иной, нежели любовь человеческая, любовью божественной; но любовь эта, чтобы сделаться для вас доступной, позаимствовала человеческое сердце и выразилась на человеческом языке, — слово «язык» следует понимать здесь в самом полном смысле: Он не только сказал нам о Своей любви при помощи слов «Я не называю вас рабами, но Я назвал вас друзьями» (Ин 15.15), но Он и явил нам это Своими делами и поступками. Вспомните:

Женщины пришли ко Христу, подталкивая перед собой своих детей, чтобы Он их благословил; апостолы, как люди серьезные, у которых нет времени на пустяки, запретили им приблизиться; но тогда Иисус привлек к Себе этих взъерошенных мальчишек и взял их на руки, как бы в знак протеста: почему вы лишаете Меня такой отрады — общаться взглядом и словами с самыми маленькими? (Мк 10.13—16). Не правда ли, в такой реакции Христа выражается его чисто человеческая нежность? И когда Лука показывает нам Его останавливающим скорбную процессию, сопровождавшую на кладбище единственного сына вдовы, когда он говорит нам, что «Иисус сжалился», то как можно сомневаться в том, что при виде слез этой матери Христос вздрогнул от сострадания (Лк 7.11-17)? Еще более выразителен эпизод, который приводит св. Иоанн: Иисус при виде Марии, сестры Марфы, охваченной скорбью из-за смерти своего брата, «восскорбел духом и возмутился… прослезился» (Ин 11.33-35), и тогда стоявшие там Иудеи справедливо сказали: «Смотри, как Он любил его».

Сколь же человечным предстает перед нами на стольких страницах Евангелия сердце Иисуса! Намного более человечным, чем наше собственное сердце, которому так трудно держаться верной середины между чересчур человеческой, легко приходящей в расстройство чувствительностью, и бесчеловечным самообладанием, когда оно ожесточается, чтобы не уступать.

Когда вы приближаетесь ко Христу в молитве, пусть ваша вера стремится распознать Его дружбу, благоговеет, созерцая неизмеримые сокровища Его милосердия; Он желает вашего присутствия, ибо Он любит вас и не может не затрепетать от радости, когда вы приходите; поскольку Он любит вас, Он с нетерпением желает наделить вас Своими благами, ибо Он Сам сказал, имея в этом опыт: «Более радости давать, нежели принимать». И еще больше радости прощать, нежели давать. И поскольку Он вас любит, Он сочувствует — в самом прямом смысле слова — Он приобщается всем вашим чувствам.

Дерзните поверить, что в любви Христовой содержатся все элементы человеческой любви: что она трепетная, сердечная, пылкая, нетерпеливая, состраждущая; так вы воздадите честь истине Воплощения. Вот

чего не увидел Грэм Грин, когда он писал в «Силе и славе»: «Любовь Божия! Она ведь запалила огнем кустарник в пустыне, не так ли? Она отверзла могилы, разбив их плиты, и силою могущества ее мертвые восстали и шествовали впотьмах! О! Такой человек, как я, пробежал бы не одну милю, скрываясь от этой любви, если бы только почуял, что она рыщет где-то рядом». Сказано великолепно и в определенном смысле верно; но для писателя осталось недоступным то, что эта любовь, именно, — чтобы приблизиться к нам, не ошеломляя, чтобы нас к себе приучить и приручить, — хочется мне сказать, — явила нам свое Сияние, смягченное человеческим обликом. Она одарила нас своими богатствами через человеческое сердце.

Не возражайте, что, мол, Христос-то ведь воскрес. Если воскресение избавило Его от необходимости служить смертной плоти, от усталости и жажды, от печали и скорби, то оно не лишило Его человечности, нежной и великодушной. Благодать не разрушает природу, но совершенствует ее.

Так что тем более необходимо приближаться ко Христу с тем же доверием, с каким бежали к нему палестинские ребятишки, которые не смущались даже недовольством апостолов.

Но остережемся, тем не менее, искать у Него только лишь изумительную человеческую дружбу. Он предлагает нам больше; стало быть, и мы должны надеяться на большее, приходя к Нему.

«Если дружба не находит равенства, она создает его». Христос придал особый смысл старой пословице: Его любовь велит Ему поделиться с нами присущим Ему несравненным достоинством Сына Божия. Он желает сотворить из тех детей земли, какими мы являемся, детей Божиих. Но для этого нам необходимо возродиться. Возродиться от воды и Духа; открыться через участие в таинствах и через молитву, обожествляющему действию Христову; возродиться и не только единократно, но каждый день и каждое мгновение; вот почему нам нужно сохранить связь с Ним, ту связь, которую устанавливает одна только любовь, и только она одна ее поддерживает. Связь, в которой молитве принадлежит исключительное значение.

Почему же христианам так трудно бывает соединить между собой два вида отношения ко Христу: то, при котором видят в Нем брата, друга с отзывчивым и великодушным сердцем, и то, при котором почитают Его, как Единородного Сына Вечного Отца, источника всякой святости? Христос есть Бог и человек одновременно. Не надо делить и выбирать, и прибегать то к Его человеческой дружбе, то к Его обожествляющему воздействию, переходить от одного к другому.

Поскольку благодать склоняет вас искать дружбы Христа, не сомневайтесь, приблизьтесь к Нему, откройтесь любви Его кроткого и смиренного, нежного и сильного Сердца. И не отправляйтесь куда-либо еще, чтобы обрести высочайшие дары Божий: именно через человеческую любовь Христа хлынет на вас поток божественной жизни; ибо такова воля божественной любви — жизнь, вечно бьющая в лоне Божественной Троицы, сообщается нам через человеческое сердце Христа.

44. «И просветит тебя Христос»

Ваше письмо лежит на моем столе. Я долго колебался, прежде чем ответить. Визит одного друга вывел меня из затруднения: мне показалось, что его опыт может быть для вас полезным.

198

Мы с ним не виделись год, потому что он живет на юге Франции и редко бывает в Париже. Во время его последнего приезда он говорил мне, что встречается с трудностями в своей молитвенной жизни. Но он сохранил молитве верность: каждый день он посвящает полчаса, несмотря на большую нагрузку практикующего врача и отца семейства. «В молитве — моя сила и мое равновесие», — сказал он мне. «Но, помнится, год назад вы утверждали, что это были жестокие и бесплодные усилия. Откуда же такая перемена?» — «От святого Павла… от непрестанного чтения его посланий, писанных в узах* к Ефесянам и Колоссянам». Заинтригованный, я долго его расспрашивал. И как бы я хотел передать вам его тон горячей убежденности, чтобы показать вам, как мысль великого Апостола, достигшая на склоне жизни в римской тюрьме изумительной зрелости, может просветить и повести за собой вашу молитву!

В который уже раз противодействие, угроза ереси подстегнула размышление Павла и вознесла его к новым вершинам. В Колоссах некоторые верные поддались соблазну безрассудных умствований, навеянных эллинистическими философскими системами, которые приписывали небесным существам, посредникам между Богом и людьми, великую власть над происходящим в мире. Эти теории грозили затмить и принизить роль Христа. Но подвергать сомнению первенство Христа значило задеть святого Павла за живое. Его мысль мгновенно встрепенулась, пришла в дви-

* т. е. в заточении за проповедь слова Божия. — Прим. пер.

жение. Он проникает, как никогда доселе, в тайну и миссию своего Господа; он создает мощный синтез. Достигнув никогда прежде невиданных вершин, его восхищенное созерцание замирает перед новыми горизонтами, чудесным образом расширившимися.

В центре этого синтеза — человечество Христа, победоносное, прославленное, в котором «обитает вся полнота Божества телесно» (Кол 2.9). Это человечество излучает свет, и для всей вселенной оно есть духовное солнце, ни один человек не сокрыт от его лучей.

Вся освящающая сила Божества как бы сконцентрирована во Христе Воскресшем. Сконцентрирована, но не заключена, как в темнице. Сконцентрирована, чтобы безмерно распространиться, чтобы охватить всех людей, которые отдают себя ее воздействию, сотворить из них существа новые, обожествленные, и составить из них единое безмерное трепещущее Тело, проникнутое Духом Сына Божия и молитвой, которую вдыхает в нас Св. Дух: «Отче! Отче!»

Я сказал: всех людей, — но св. Павел видит вселенную, всю целиком, подверженной действию Христа, движимой Им. Это божественное могущество, сконцентрированное в прославленном человечестве Христа, стремится распространиться до последних пределов космоса, чтобы всем овладеть и все принести Отцу.

Вот соображения, которые преобразили молитву моего друга. Те, кто имеет перед глазами этот великий Павлов синтез или, точнее, те, кто сознает, что повсюду и всегда они находятся в присутствии Христа Прославленного, — знают, что молиться означает главным образом предавать, предоставлять себя с широко раскрытыми сердцем и разумом Его непрестанному воздействию, Его охвату. Дерево, благодаря хлорофилловым зернам, питается светом; душа, благодаря молитве, извлекает из Христа свое пропитание, свою спаянность и свое единство, «чтобы осуществлять свое возрастание в Боге». И постепенно все области ее внутренней вселенной будут проникнуты и охвачены приливом жизни Того, Который хочет быть «всем во всех».

Я желаю вам, чтобы эти перспективы стали также и для вас большой поддержкой. И я оставляю вас размышлять над стихом из послания к Ефесянам, о котором думают, что он является фрагментом гимна первой Церкви:

«Встань, спящий,

и воскресни из мертвых,

и осветит тебя Христос» (Еф 5.14).

45. «Уже не я молюсь…»

Я хорошо понимаю чувства, заставившие вас написать мне: «Моя каждодневная молитва кажется мне убогой. Я не могу себе представить, чтобы это молитвенное бормотание ничтожного творения могло интересовать бесконечно совершенного Бога». У вас обостренное сознание ничтожности творения и величия Божия: вот воззрение веры, драгоценное и существенное; здесь, несомненно, не обошлось без благодати. Но есть также другое воззрение веры, с которым я хотел бы вас познакомить, чтобы дать высокое представление о вашей каждодневной молитве, какой бы убогой она вам ни казалась.

Для начала давайте немного отступим назад. Прежде, чем говорить о вашей молитве, поговорим о молитве Христа. Беруллий в одном отрывке, который я очень люблю, превозносит исключительный характер молитвы Иисуса: «От века существовал Бог, бесконечно достойный поклонения, но не было еще бесконечного поклоняющегося; существовал Бог, достойный бесконечной любви и служения, но не было ни одного человека и ни служителя, бесконечно способного воздавать служение и бесконечную любовь. Но Ты Сам еси ныне, о Иисусе, тот Поклоняющийся, тот Человек и тот Служитель, бесконечно могущий и бесконечно достойный исполнить в совершенстве сей труд и воздать сию божественную честь. Ты еси тот Человек любящий, поклоняющийся и служащий Вышнему Величию так, как Оно заслуживает, чтобы Ему служили, любили Его и почитали».

Этот текст приводит нам на мысль Иисуса, удаляющегося в одиночестве в горы ночью, чтобы молиться. И прежде всего, Иисуса на Голгофе, где совершенный Поклоняющийся воздает Богу совершенное поклонение.

Спросят, возможно, не сделало ли это совершенное поклонение Сына, эта молитва Иисуса, бесполезной молитву людей, окончательно заместив ее?

Можно сразу ответить, что эта молитва Христа, отнюдь не устраняя человеческих молитв — всего молитвенного лепета от самых истоков человечества, всех

132

жертвоприношений всех религий и всех времен, — притягивает их к себе, включает их в себя, преподносит их Богу и дает им обрести в себе и через себя удивительный смысл и действенность.

Но существует ответ еще более прекрасный. Христос желает, чтобы его молитва разносилась по всей вселенной, от тропических джунглей до полярных льдов, от крайнего Востока до крайнего Запада. Он желает, чтобы самый скромный из христиан, молясь, имел что принести в жертву, кроме двусмысленных слов и неловких чувств, чтобы он располагал молитвой Самого Сына Божия. Он желает, чтобы все люди могли включиться в его молитву, сделать ее своей и преподнести ее Богу.

Но и этим сказано еще не все. Иисус Христос хочет не только того, чтобы его молитва стала нашей, словно некое сокровище в наших руках, которым мы можем располагать. Он хочет вкоренить, внедрить ее в самую глубину, в самую сердцевину нашего существа, в душу нашей души, чтобы мы могли поистине повторять вслед за св. ап. Павлом: «Уже не я живу…» Я молюсь, но молюсь уже не я, — молится во мне Христос. Молится Дух Сына, Дух Святой, и благодаря Ему звучит во мне призыв сыновней любви: «Авва, Отче!» Так молитва Христова, отнюдь не вытесняя молитвы людской, придает ей несравненную ценность.

Подобно тому как в Пасхальную ночь в темной церкви и пламя пасхальной свечи передается постепенно множеству маленьких свечек в руках у верных, так и Христос через крещение приобретает людей одного за другим, распространяясь по миру, и вызывает в их душах, из их душ свою сыновнюю молитву.

133

В каждом крещеном Отец узнает Своего Сына; в их молитве, столь убогой по видимости, молитву Сына Своего приемлет Бог.

46. Семя среди терний

Ваше желание научиться молитве, найти совет в трудах великих духовных авторов заслуживает полного одобрения. Но мне кажется, что к вашему энтузиазму примешана некоторая лихорадочность, что он несколько преувеличен. Похоже, что вы действуете так, как если бы молитва была чисто человеческим предприятием, тогда как она есть прежде всего благодать Христова.

Он пришел к нам, чтобы научить нас молиться. Не только чтобы дать слова молитвы, хотя бы это и были слова молитвы «Отче наш»; Он хотел преподать нам Свою молитву, которая прежде, чем стать молитвой в Его устах, уже была порывом Его души, хвалой, сыновней любовью, предстательством. Что я говорю: «преподать нам»? Сообщить нам, влить в нас Свою молитву. Он не перестает осуществлять среди нас Свою незримую миссию: укоренять в наших сердцах эту молитву, единственную, которая поистине может быть услышана Отцом.

Вся душа целиком, находясь в состоянии благодати, есть способность к молитве. Достаточно ей приступить к молитве, чтобы молитва Христа, в ней и через нее, устремилась к Отцу.

Но эта молитва Христова, сообщаемая нам крещением, есть в нас только семя — подобно семени из притчи, которое, будучи меньше всех других семян, может вырасти в большее дерево. Не надо возражать, что в этой притче говорится не о молитве Христа в челове-

134

ческой душе, но о Царстве Божием в мире. Вам хорошо известно, что Царство Божие есть присутствие Христа, овладевание Христом той частью человечества, которая отдает себя Ему, а, стало быть, и вашею душою. Но кто говорит о присутствии Христа, о жизни Христа, тот говорит и о молитве Христа, ибо жить для Христа значит молиться.

Итак, если молитва Христа в нас есть семя среди терний, то приобщение к молитве состоит главным образом в том, чтобы осознать присутствие в себе этой молитвы и способствовать ее возрастанию.

Будем, однако, скромными: не почва производит семя, не труды садовника производят цветы и плоды: почва и садовник, самое большее, предоставляют условия и надлежащие вещества для цветения и произрастания растений. Не христианин производит молитву, ту молитву, которая одна угодна Отцу, молитву Сына. Она есть дар Божий, но если мы не даем на нее согласия и не содействуем всем нашим существом, если мы не прибегаем к таинствам, ее питающим, она может заглохнуть.

Тернии способны заглушить ее, если мы не будем в молитвенном труде выпалывать буйные ростки мыслей, чувств и пожеланий, переполняющих нас.

Но если мы исполним свою работу, то нам больше нет нужды беспокоиться и суетиться: «Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю; и спит, и встает ночью и днем; и, как семя всходит и растет, не знает он» (Мк 4.26—27). Будем иметь веру в молитву Христа, совершающуюся в нас; будем иметь веру, подобную вере крестьянина в то, что посеянные им семена дадут всходы. И будем иметь также терпение этого крестьянина, который терпеливо ожидает лета, чтобы собрать свой урожай и убрать его в житницы.

47 ….Но Христос молится во мне

Приступая к молитве, укрепите в себе веру в таинственное присутствие Христа в вас, по слову Писания: «Вы узнаете, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин 14.20); «Христос верою вселился в сердца ваши» (Еф 3.17).

Если живой Христос обитает в вас, Он обитает, молясь. Ибо для Христа жить это значит молиться. Присоединитесь к Нему; мои слова слишком подчеркивают вашу активность, — дайте этой молитве охватить вас, вознести вас и увлечь к Отцу. Я вам не обещаю, что вы ощутите это; я только прошу вас в это верить и в течение молитвы давать и подтверждать ваше полное на то согласие. Уступите ей место, все место. Да проникнет она во все фибры вашей души, как огонь проникает дерево и оно пылает.

Молиться — значит отвечать на требование Христа: «Отдай Мне твой разум, твое сердце, все твое существо, все, что в человеке только способно сделаться молитвой, чтобы Я мог исторгнуть из тебя великую хвалу Отцу. Не для того ли Я пришел, чтобы возжечь на земле великий огонь, который будет все более распространяться, охватывать все новые пространства, преображая все деревья человеческого леса в живые факелы? Этот огонь — Моя молитва. Прими этот огонь».

Христос присутствует в крещеном младенце, как и в великом мистике. Но жизнь Христова в том и в другом не находится на одной и той же стадии развития. Если в душе новокрещенного уже трепещет молитва

136

Христова, она еще, тем не менее, только зернышко, искра огня. Лишь в течение всего нашего существования, по мере нашего содействия, она усилится и понемногу овладеет всем нашим существом.

Наше содействие состоит прежде всего во всецелом согласии всей нашей воли на Христову молитву в нас. Но заметьте хорошенько тот весьма важный смысл, какой я придаю слову «согласие». Оно здесь означает не безвольное позволение, принятие устами, но всецелый дар: так полено бросают в огонь, чтобы и само оно стало пламенем. Наше содействие состоит еще и в том, чтобы исследовать с помощью всей силы нашего разума, что такое молитва Христова в нас, каковы ее великие составляющие: хвала, благодарение, самоотдача, предстательство…, — чтобы присоединиться к ним наиболее совершенным образом. — Вы просили у меня темы для размышлений: лучших я вам предложить не могу.

Но человек еще долго не ощущает в себе эту молитву Христову, лишь вера свидетельствует о ее присутствии, а размышление позволяет все лучше ее познавать. Однако наступает день, и происходит это не обязательно во время молитвы, когда он открывает ее в своей душе. Он умолкает тогда; он боится ее вспугнуть, как боятся вспугнуть птичку, прилетевшую на подоконник… Затем внезапно он замечает, что она неизвестно как исчезла, может быть, во время секундного невнимания. Это удручает его. Было так отрадно найти эту молитву в глубине себя; теперь он ждет, что вновь сумеет ее найти — утром ли, едва проснувшись, или в течение дня, прервав на время свою работу. Пусть он не отчаивается: молитва Христова всегда

137

здесь, даже когда ее не ощущаешь. Необходимо возвращаться к ней через веру и, главное, не стараться во время своей молитвы вновь пережить те же чувства. Ибо было бы непочтением к Богу — приступать к молитве ради даров Божиих, а не ради Самого Бога. Господь, согласно Своему обетованию (Ин 14.21), будет являться нам гораздо чаще, если мы не будем более привержены к Его дарам, нежели к Нему Самому. Несомненно, благодать ощущения в себе молитвы Христовой возобновится. Возможно даже, что, прирученная, эта молитва больше уже не упорхнет от нас — но не прежде, чем мы откажемся от намерения схватить рукой пугливую птичку.

Когда душа совершенно освободится от всего, умрет для самой себя, она испытает тогда то, что св. Игнатий Антиохийский выразил в незабываемых словах в своем послании к Римлянам, написанном на склоне его долгой апостольской жизни, на корабле, который влек его на мученичество: «Страсти мои распяты, и нет у меня более стремления к земным вещам. Но вода живая журчит внутри меня и шепчет мне: «Иди к Отцу».

48. Его молитва есть моя молитва

Я испытываю глубокую печаль при виде тех людей, которые хотели бы молиться, в которых обитает тайная ностальгия по молитве, но которые оставляют свои усилия, потеряв надежду на успех. Эта тоска по молитве сохраняется у них, тем не менее, в течение всей жизни. Они напоминают мне несчастных заблудившихся детей, которые никак не могут найти дороги к отчему дому.

138

Я вспоминаю одного старого священника, заявившего мне: «Я никогда не умел молиться»; я вспоминаю стольких мужчин и женщин, которые мне повторяли: «Я не умею творить молитву», «Для чего упорствовать, если у меня все равно ничего не получается?», «Молился ли я хоть раз по-настоящему?»

Что же, станете ли и вы множить ряды всех этих потерявших надежду научиться совершать молитву?

Поймите, наконец, что дело не столько в том, чтобы «творить» молитву, сколько в том, чтобы «достичь» той молитвы, которая уже есть в вас, полностью осуществленная. Христианская молитва прежде всего есть дело не человека, но дело Бога в человеке. Со дня вашего крещения и с момента, как вы находитесь в состоянии благодати, молитва живет в вас. Разумеется, она живет не на уровне ощущений, чувств или представлений, но гораздо глубже, в той интимной сфере вашего существа, в той внутренней крипте, где дышит Дух Святой. Не знаете вы разве, что вы есть храм Духа Святого (ср. 1 Кор 6.19), что Он приходит на помощь вашей слабости, как свидетельствует о том св. ап. Павел, что Он ходатайствует за вас и в вас воздыханиями неизреченными, что ходатайство его отвечает воле Божией? (ср. Рим 8.26—27).

Сей Дух Святой есть Дух Христов. Вот почему его молитва есть прежде всего сыновний зов, полный любви. Тот же ап. Павел утверждает: «Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: «Авва, Отче» (Гал 4.6). Это «Авва» было на народном языке криком радости и любви маленьких детей, которые бросались на шею своему отцу: «Авва, любимый папа!»

139

Но вы мне скажете: «Зачем же вы тогда побуждаете меня практиковать молитву, если она уже есть во мне, полностью осуществленная и постоянная, будучи делом не моим, но Духа Святого?» Да, она есть в вас, как пламя светильника. Но нужно еще, чтобы масло питало это пламя, чтобы оно не зачадило и не погасло. И это масло, которое питает молитву Духа в вас, есть ваша любовь к Богу.

Под любовью к Богу я понимаю не какие-либо религиозные переживания, какие-либо чувства, но глубокое согласие нашей воли с волей и действием Духа Господня в нас.

У разных христиан это согласие бывает очень разным. У одного оно неявное, вялое, колеблющееся. У святого оно сияющее, крепкое, пылающее, вдохновленное горячей верой и любовью.

Качество нашей молитвы соответствует качеству нашего согласия на молитвенное действие в нас Духа Святого.

И если необходимо посвящать определенное время молитве, то это потому, что наше внутреннее согласие с Богом в течение нашей жизнедеятельности посреди людской толпы, под влиянием забот, радостей и огорчений, весьма быстро расслабляется и уменьшается. Когда мы приступаем к молитве, наше существо бывает рассеявшимся, как стайка воробьев, которые расселись на кустах и деревьях: нам необходимо внутренне собраться, сосредоточиться. Это требует времени, но при этом наше согласие укрепляется по мере того, как усиливается наша вера в присутствие Бога в нас, как актуализируется наша любовь к Нему.

140

Несомненно, наступит день, когда — не скажу: отпадет необходимость посвящать определенное время молитве, — но когда это внутреннее согласие на молитву Духа Христова в нас станет постоянным, живым, непрерывным. Наши занятия уже не будут ему помехой. Порыв Духа тогда будет возносить, одушевлять нас, будем ли мы ходить, работать или разговаривать, и даже когда мы будем спать: «Я сплю, а сердце мое бодрствует», — восклицает невеста из Песни Песней (5.2).

Вот какова та постоянная молитва, о которой гласит совет Христа ученикам: «Должно всегда молиться» (Лк 18.1), совет, который св. ап. Павел давал Фессалоникийцам: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите» (1 Фес 5.16-18).

У тех, кто достиг такой внутренней и постоянной молитвы, молитва Духа Святого — это уже не просто тлеющая головешка под пеплом, но пламя, которое охватывает все их существо целиком. Святой есть живая молитва.

Теперь вам понятно, что я говорил в начале моего письма: дело не столько в том, чтобы «творить молитву», сколько в том, чтобы «достичь» в вас, благодаря усилию веры, молитвы Христа, Его Духа, примкнуть к ней. Если вы будете действовать таким образом, с терпеливой настойчивостью, отважно, с непоколебимой надеждой, вы сможете однажды написать мне, зная это из собственного опыта: «Христос есть моя жизнь и Он не только молится со мною, но и во мне, и через меня. Его молитва есть моя молитва. Нет двух молитв, одна прежде другой, есть единственная молитва: Его и моя одновременно, одна молитва на двоих».

49. Отец возлюбленный

«Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: «Авва, Отче!»» (Гал 4.6). Говоря о христианской молитве, нужно всегда возвращаться к этим строкам из послания к Галатам, которые определяют ее тайную природу. Но нужно еще хорошо их прочитать и не проскочить мимо главного слова. Если Павел счел за благо сохранить в греческом тексте арамейское слово «Авва», то это заслуживает внимания. Он не поступил бы так, если бы греческое слово pater передавало его достаточно точно.

Он написал Римлянам (8.15) примерно в то же время: «Вы приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!»». И то же самое слово мы встречаем в Евангелии от Марка. В час невообразимой скорби Христа в Гефсимании, именно это слово слетает с Его уст: «Авва, Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня» (Мк 14.36).

Экзегеты, и притом самые выдающиеся, сделали из употребления этого слова Павлом и Марком тот вывод, что первохристианские общины хранили его с большим благоговением, бесконечным почтением. У них не было реликвий Христа, но у них было нечто гораздо лучшее: то самое слово, которое во время Его беседы с Богом вырвалось из Его сердца: «Авва!» Отрадно было первым христианам употреблять, говоря об Отце, слово из родного языка Иисуса Христа.

Но это было не только сердечной потребностью. Их словарь не содержал термина, способного выразить точный оттенок слова «авва», этого уменьшительно-ласкательного, каким пользовались арамейские ребятишки, обращаясь к своему отцу. Это слово

142

кричал ребенок Иисус Иосифу, возвращавшемуся с работы: «Авва, авва!» И плотник брал на свои сильные руки радостного мальчугана и нежно целовал его. Если мы хотим передать доверительный и родственный оттенок этого «авва», нам следует передавать его в уменьшительной форме.

Поняли вы теперь, почему это слово было так дорого ранней Церкви? Апостолы и ученики находились под сильным впечатлением того, что Христос употребил его, молясь «Господу неба и земли» (Мк 14.36). Какой Иудей в те времена дерзнул бы воззвать так к Богу, от святости Которого трепетали серафимы и пророки? Случалось, что к Нему обращались «Отче наш» (abinou на еврейском, abunan на арамейском) или, более редко и более торжественно, «Отче мой» (abi), но никогда воистину никогда, никто бы не употребил слова столь по-простому доверчивого, как «авва».

Для Христа же воспользоваться словом «авва» для обращения к Богу было способом выразить, утвердить перед Своими Свое богосыновство.

Но Христос не оставил за Собой монополию на такую сыновнюю доверчивую близость, Он учил ей Своих учеников. Св. Лука и св. Матфей в своих Евангелиях передают нам каждый свою версию молитвы «Отче наш»: более краткую у Луки, более пространную и торжественную у Матфея. Обыкновенно считается, что Лука дает первоначальную формулу, ту, которой научил нас Сам Иисус. В греческом тексте Евангелия она начинается так: «Отче! Да святится имя Твое! Да приидет Царствие Твое. Хлеб наш…» (Лк 11.2). Экзегеты думают, что первое слово здесь было:

«Авва! Отец возлюбленный! (Отец любимый!)» Таким образом, ученики могут, как и их Учитель, обращаться к Богу с сыновней сердечностью. Действительно, таково великое откровение, которое Иисус Христос принес в мир: те, кто веруют в Него, суть дети Божий. И не в каком-то переносном смысле, но прямо непосредственно. Ибо они «зачаты от Бога», «рождены от Бога», «причастники Его природы».

Что за дивное откровение! Первые христиане не могли произнести слов «Отец возлюбленный» без того, чтобы их сердце не взыграло от радости. А мы?..

Тому, кто так молится, Бог, в свою очередь, говорит, как Иисусу: «Ты есть Сын Мой Возлюбленный».

Но Иисус сделал еще больше, Он не только научил Своих учеников словам, которыми должны они пользоваться для молитвы. Со дня Пятидесятницы Он посылает Духа Своего, Который в глубине сердца каждого христианина шепчет: «Авва!» Если бы мы умели жить внутренней жизнью, мы не могли бы не узнать его голоса. Следует признать, что те, к кому обращался св. ап. Павел, были восприимчивее нас ко внушениям Святого Духа. Действительно, для того, чтобы напомнить им о том, что они суть дети Божий, апостол не колеблется им написать (я чуть-чуть перефразирую его слова): «Не правда ли, что стоит только вам сосредоточиться, как некое слово, некое восклицание вырывается из глубины вашего сознания: «Авва!» Это не должно вас удивлять: вы приняли Духа Святого, Который, как вы хорошо знаете, есть Дух Сына Божия. Дух Сына возбуждает в вас чувства Сына и исторгает с ваших уст возглас Самого Христа: «Авва, Отец возлюбленный!» Какого еще могли бы пожелать вы лучшего доказательства вашего богосыновства?».

50. Прииди

Нужно ли молиться Святому Духу? — спрашиваете вы у меня. Перелистайте ваш молитвенник, он вам ответит, предлагая дивные молитвы третьему Лицу Пресвятой Троицы. И среди прочих, в молитвах на Пятидесятницу, гимн на литургию «Veni Sancte Spiritus (Прииди Святой Дух)», и на вечерню — «Veni Creator (Прииди Творец)», тот «Veni Creator», который Церковь призывает нас воспевать и в самых торжественных случаях, например, при открытии великих церковных собраний…

Вы, конечно, помните, как пели «Veni Sancte Spiritus» перед занятиями в школе; как я упрекаю себя сейчас за то, что столько раз механически отчитывал этот гимн в коллеже перед уроками английского, где мы бузили, или же математики, где мы помирали со скуки, отчитывал, даже не подозревая о богатстве слов, которые произношу.

Veni, прииди. Так начинаются эти молитвы. Начинаются словами, которые обращаются к тому, чьего присутствия желают. И такова действительно воля Божия, чтобы Дух Святой был нашим гостем, чтобы мы были Его жилищем, Его храмом (ср. Рим 8.9; 1 Кор 3.16; 6.19).

Молитвы к Самому Лицу Святого Духа в нашей латинской литургии встречаются реже, чем на Востоке. Но чего испрашивают главным образом наши молитвы к Отцу и Сыну, как не дарования Духа Святого, обещанного Богом на всем протяжении истории народа Божия? Всякая молитва не предназначена ли для нашего освящения? Но ведь именно Дух Святой делает нас сынами Божиими, усыновляет наши души, из которых вырывается призыв любви и упования: «Авва, Отче!» (ср. Рим 8.14).

Молясь Святому духу, мы говорим Ему: «Veni», обращаясь ко Христу или к Отцу, мы просим Их: «Emitte» — пошлите Духа Святого, пошлите нам, пошлите в нас Духа, Который один может глубоко и полностью преобразить нас, восстановить, согласно дивному пророчеству Иезекииля: «Я дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас Дух Мой, и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих» (Иез 36.26—27).

И не только каждая отдельная личность, но и вся вселенная должна быть обновлена через Его пришествие. Краткий стих псалма прекрасно выражает это: «Пошлешь Дух Твой — созидаются, и Ты обновляешь лице земли» (Пс 103.30).

Нужно ли мне еще убеждать вас молиться святому Духу?

Затруднения же, которые вы испытываете, обращаясь к нему, не вызваны ли они тем, что вы ищете Его как кого-то, находящегося вне вас, тогда как Он внутри. Не собеседник, который разговаривает с вами извне, но порыв, который изнутри возбуждает, поддерживает, ведет вашу молитву, вашу живую веру, вашу любовь к Богу и к вашим братьям. Очень хорошо поняла это одна маленькая девочка, которая перед тем, как принять таинство миропомазания*, пока ее мать прикрепляла к ее головке белую вуаль, сказала: «Мама, я думаю, что я Его уже получила. — Кого доченька? — Святого Духа! — Почему же ты так думаешь? — Я все время чувствую желание поступать хорошо».

Дух есть Учитель, Который наставляет нас из Своего тайного обиталища в нас, в глубине нашей души, где Он обитает, и наставляет не посредством слов, но вливая в нас Свое учение. Именно так следует понимать обетование Христово: «Он научит вас всему, Он напомнит вам все» (Ин 14.26).

Он наш Учитель молитвы, не предлагающий нам механические формулы, но исторгающий из нас молитву как вопль к Богу.

Наш друг, он поддерживает нас, но не так, как друзья земные: помощь Его приходит изнутри; Он есть та сила, которая укрепляет нас и утверждает нашу волю, тот огонь, который делает пламенным наше сердце. «Любовию Твоей воспламени нас».

И самое меньшее, чего мы можем ожидать от Него, есть полное наше обновление. Литания прошений гим-

* Таинство миропомазания совершается в Западной Церкви в возрасте 12-14 лет. — Прим. пер.

на, праздник Пятидесятницы исключительно выразительна: «Омой… исправь… исцели… умягчи… воспламени… восставь». Поистине в средоточии нашего существа Он есть Дух Создатель, Вос-Создатель.

Почему же мы столь мало преображены им? Потому что, бесконечно почитая нашу свободу, Он ни в коем случае не хочет проникнуть в нас со взломом, помочь нам без нашего на то согласия. Он всемогущ лишь в том существе, которое желает быть нищим, внимательным, послушным, восприимчивым, мягким, податливым, управляемым… С таковым Он совершает великое. Но даже и этих свойств следует ожидать от Него же Самого: «Сотвори меня послушным, и наставляй меня; покорным, и веди меня».

Апостолы получили Духа Святого лишь потому, что в ожидании Его прихода, «пребывали единодушно в молитве, с некоторыми женами и Мариею, Матерью Иисуса» (Деян 1.14). От вас зависит, чтобы каждая ваша молитва стала новой Пятидесятницей.

«ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ»

В молитве христианина повторяются различные элементы, составляющие молитву Сына Божия, ставшего Человеком.

Первая реакция человека, поставившего себя перед лицом Бога, Его Превосходства, Его Сияния, Его Святости, есть благоговейный страх. Это чувство не столько походит на боязнь, сколько на любовь: любовь, которая поклоняется (1. Помните Бихра). Поклоняться — значит, исповедовать: «Ты есть Бог, Ты есть Бог единый», простираясь ниц духом и телом во внутреннем порыве, состоящем одновременно из страха и любви, из восхищения и радости (2. «Богу твоему поклоняйся»). — Из поклонения вытекает хвала. Простершийся ниц человек восстает, чтобы восславить своего Бога, Его совершенства и Его великие дела (3. «Во хвалу славы Его»). — Человек воздает Ему благодарение за Его помощь и Его щедрость, и прежде всего за то, что Он есть (4. За Тебя). — Эти различные состояния соединяются в чрезвычайно богатое духовное настроение, которое охватывает их и превосходит: в предание себя. Предание себя в «жертву хвалы» (5. В Роншампе). — В этом предании себя христианин участвует весь целиком: с прошлым, настоящим и будущим, с душою и телом, с жизнью и смертью (6. Письмо Жан-Пьеру). — Но, в отличие от неодушевленных предметов, человек не отдает себя раз и навсегда. Только тот отдал себя Богу, кто никогда не перестает отдавать себя Ему (7. Второе письмо Жан-Пьеру). — Наше отдание себя в любви есть возвращение Господу той преизбыточествующей жизни, которую мы имеем от Его любви (8. Третье письмо Жан-Пьеру). — В более глубоком смысле оно есть приобщение к тому порыву благодарения, который от века устремляет Сына в объятия Отца (9. Четвертое письмо Жан-Пьеру). — У святых эта потребность отдать себя Богу выражается в желании уничтожиться — но нужно хорошо его понимать: оно есть горячее стремление быть поглощенным божественной любовью, как некогда жертвы поглощались огнем, павшим с неба (10 Атеизм христиан?).

51. Помните Бихра

Я очень рад был узнать, что достаточно вам бывает услышать произнесенным или увидеть написанным имя Божие, как в глубине вашей души возникает таинственный порыв к поклонению. В этом я вижу свидетельство того, что в вашей душе жива религиозность, та духовная склонность, которая влечет нас почитать, поклоняться Богу, равно как и трудиться ради Его славы. Но не упускайте из виду, что это есть также приглашение тщательно возделывать эту религиозность, основу всех религий.

Между нею и любовью существует тесная связь. Кто это сказал: «Любить значит почитать»? Это верно ведь уже и в человеческих отношениях, но насколько же сильнее правота этого утверждения в наших отношениях с Богом! Истинная любовь к Богу страстно стремится признать Его высшее Превосходство и возвещать Его, чтобы все творение воздало Ему честь и славу.

Что до тех христиан, которые под предлогом сыновней любви не испытывают в присутствии Божием ни малейшего почтительного страха, порождаемого религиозностью, но обращаются с Ним с такой свободой, которая граничит с распущенностью, то будьте

150

уверены, что они не только не превзошли, как они себе воображают, «закона страха», но они далеко еще не начали быть религиозными.

Часто и прилежно обращайтесь к Ветхому Завету. В частности, к пророкам, этим ревнивым поборникам запредельной Святости Божией. Их слова имеют исключительное значение для того, чтобы дать прорасти, подняться и созреть религиозности, которую Ветхий Завет называет «Страхом Божиим». И вы обнаружите, что одновременно в вас распустится и все более отважная сыновняя доверительность. Действительно, чем больше христианин «боится» Бога, тем больше он его любит. И чем больше он Его любит, тем больше «боится». Противоречие здесь только кажущееся.

Под конец я хочу привести вам пример, на котором веками учили молодых мусульман почтению к Имени. Я уверен, что вы окажетесь восприимчивы к его глубоко религиозному значению. «Однажды вечером бродяга Бихр брел совершенно пьяный и увидел на земле, растоптанный уже ногами множества прохожих, клочок бумаги, на котором было написано: «Во имя Бога всемилостивого и милосердного…» Подобрав этот клочок, он завернул его в лоскуток ткани, вложив туда также кусочек муската, и затем поместил все это почтительно в расселину старой стены. В ту же ночь одному благочестивому человеку приснился сон, в котором ему было велено пойти к Бихру и возвестить ему: «Поскольку ты подобрал Наше Имя, которое влачилось на земле, поскольку ты его очистил и умастил благовонием, Мы также почтим твое имя и в этом веке, и в будущем».

52. «Богу твоему поклоняйся»

Сначала отрывок из письма, ответ на который следует ниже:

«Я люблю поклоняться Богу; я чувствую влечение к поклонению; я счастлив, когда я поклоняюсь Богу, я должен даже сказать, что только тогда я бываю по-настоящему счастлив. И в то же время, мне необходимо прибавить, что я не знаю, что такое поклонение. Ну, не парадокс ли это? Часто я обращался к книгам, движимый надеждой найти, наконец, определение этого поклонения, занимающего первое место в моей жизни; и всякий раз я бывал разочарован всем разнообразием определений или описаний. Поклонение представлено в них как реакция человека, поставленного в присутствие то Верховенства Божия, то Его Величия, то Его Славы, порой, как предощущение Его грозной близости. А иной раз, как духовное состояние человека перед лицом Существа, в Котором его исток и конечная цель. Из этого следует, что поклонение Богу тесно связано, по обстоятельствам, то с благоговейным страхом, то с хвалой, то с покорностью или с воздаянием чести. Но не есть ли все это как бы смазывание поклонения? Ведь если не определить его строго, оно смешается с различными другими религиозными расположениями духа и утратит свою особенность. Это представляется мне весьма серьезным».

Дорогой друг, я счастлив слышать от вас, что вы глубоко расположены к поклонению. Это несомненный знак присутствия в вас Духа Божия и того, что ваша религия — это не просто та мораль или смутная религиозность, которую столько христиан принимают

152

за подлинную религию христиан, о которых позволительно спросить, не являются ли они атеистами, сами того не ведая?

Чтобы уяснить себе, что же есть истинное поклонение, исходите из утверждений Писания: «Богу Твоему поклоняйся и Ему одному служи» (т. е. воздавай Ему почитание). Эту заповедь, которая была на протяжении веков основным правилом жизни как частной, так и общественной всего народа Израильского, Христос вновь объявил на заре времени благодати (ср. Лк 4.8). И он прибавляет: «Настало время, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине; ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух: и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин 4.23—24).

Разве не вытекает из этого, что поклонение есть такой человеческий акт, который обращен к Богу и который не может быть обращен ни к кому иному, как только к Нему? Первые христиане, которые умирали тысячами за отказ поклониться императору или идолам, понимали это именно так.

Другие религиозные расположения духа, как то: почитание, хвала, любовь, в отличие от поклонения, встречаются и в отношениях между людьми. Ибо Бог отнюдь не стремится быть единственно почитаемым, хвалимым, любимым. Но Он не терпит, чтобы человек поклонялся кому-то другому, кроме Него: «Имя Его — «ревнитель»: Он — Бог ревнитель» (Исх 34.14).

Итак, именно Бога, и постольку, поскольку Он есть Бог, имеет целью поклонение. Поклонение — это такое расположение души, выражает ли она это во внешних жестах и действиях или нет, — которое провозглашает: «Есть Бог. Ты есть Бог. Ты единый есть Бог».

Поклонение, следовательно, не имеет своим объектом то или иное совершенство Божие, но именно божественность как таковую, независимо от ее атрибутов.

Утверждать через поклонение, что это Существо, Которое стоит передо мною, есть Бог, это в самом деле есть и признание дивных Его совершенств. И эти последние — единство, простота, истина, благость, бесконечность, вечность, непостижимость, премудрость, провидение, справедливость, милосердие, всемогущество — вызывают в душе множество религиозных чувств: страх, изумление, почтение, покорность, хвалу, покаяние, благодарение, доверие, сыновнюю любовь… Но эти чувства, сопровождая поклонение, не являются поклонением. Нужно прибавить даже, что без него они ничто. Ибо именно от него получают они свое религиозное значение.

Вместе с тем поклонение не достигает всей полноты, если оно не включает всех этих различных чувств, не питается ими. Только включая их, оно является во всем своем блеске как поклонение сыновнее, трепещущее и воспевающее, доверчивое и ликующее.

Внутреннее поклонение человека, который не есть чистый дух, должно выражаться также и позой тела, причем самой характерной, несомненно, является простереться ниц. «Он простерся на земле и поклонился», — читаем мы на каждой странице Библии. А также оно должно выражаться и через ту специфическую религиозную деятельность, каков есть культ, культ поклонения, полагающийся одному только Богу, и особенным проявлением которого является жертва.

Но поклоняющийся духу и истине всегда помнит,

154

что внешний культ лишен значения, если он не основан на культе внутреннем. Христос бросает фарисеям упрек, который пророк Исайя обращал к своим современникам: «приближаются ко Мне люди сии устами своими и чтут Меня языком; сердце же их далеко отстоит от Меня. Но тщетно чтут Меня» (Ис 29.13; Мф 15.8-9)

И поскольку человек есть существо социальное, он склонен выражать свое поклонение и свой культ социально, т. е. публично исповедовать свою веру в Бога и объединяться с другими людьми: «Приидите, поклонимся».

Но у вас не будет полного понятия о поклонении, если вы не рассмотрите его в жизни великого Поклоняющегося, Иисуса Христа. Действительно, насколько Он был человеком, творением, настолько первой его религиозной обязанностью было поклоняться Отцу. Оно составляло как бы стержень всей Его земной жизни и в Назаретской мастерской, и на дорогах Палестины. В Жертве на Голгофе оно нашло свое крайнее выражение: там, на Кресте, Христос утвердил, возвестил всему миру, что есть Бог, что нет иного, кроме Него единого, и что сей Бог, Чья любовь не остановилась даже перед тем, чтобы отдать Своего Сына, требует, чтобы все творение признало Его за Такого и поклонилось Ему.

И то великое непрерывное поклонение, которое «от восхода солнца и до запада» возносится ото всех сынов Божиих к их Отцу, есть то самое поклонение Сына Божия Единородного, которое Он Сам изливает в сердце каждого из Своих братьев.

53. «Во хвалу славы Его»

Я задаюсь вопросом, дорогой друг, достаточное ли Вы место уделяете в вашей молитве хвале Божией?

Не сомневаетесь ли Вы в ценности ее в очах Господних? Если сомневаетесь, перелистайте псалтырь, там вы найдете ее почти на каждой странице. А ведь псалтырь — это книга, данная нам Самим Господом, чтобы научить нас молиться!

Но в то же время, вы поймете, что источник хвалы — это познание Бога: ревностные иудеи были людьми хвалы потому только, что сперва они были «искателями Бога». Невозможно восхищаться и воспевать то, чего не знаешь!

Они любили созерцать дела Господни. Послушайте:

«Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле!» (Пс 8.1).

«Ты возвеселил меня, Господи, творением Твоим; я восхищаюсь делами рук Твоих» (Пс 91.5)

Они подолгу размышляли над тем, что они называли «подвигами», «могуществом, «силою» Того, Кто спас их «мышцею крепкою и рукою (протяженной)»:

«Славьте Господа, призывайте имя Его; возвещайте в народах дела Его. Хвалитесь именем Его святым; да веселится сердце ищущих Господа!» (Пс 104. 1.3)

156

Но еще более, чем Его делами, восхищались они совершенствами своего Бога: Его Святостью, Его Славой, Его могуществом и превыше всего тем, что лежало в основе всех Его дел и всех Божественных вмешательств в ход истории — Его безмерной Благостью:

«Славьте Господа, ибо Он благ,

ибо вовек милость Его.

Того, Который один творит чудеса великие,

ибо вовек милость Его» (Пс 135.1,4).

Прежде, чем стать словами на устах, хвала есть радость сердца, восхищение Богом, внутреннее и безмолвное. Как огонь, она охватывает понемногу все существо целиком и тогда разражается гимнами ликования. Тогда царь Давид, презрев церемониал, пускается в пляс перед ковчегом Завета. Верующий становится «живой хвалой».

И тогда эта хвала становится уже не только молитвой, относящейся к определенным праздничным дням, но молитвой глубокой, беспрерывной:

«Благословлю Господа во всякое время; хвала Ему непрестанно в устах моих». (Пс

33.1).

«Да славит душа моя и да не умолкает. Господи, Боже мой! буду славить Тебя вечно». (Пс 29.13)

Когда же хвала грозит ослабнуть, то верующий сам подстегивает себя:

«Хвали, душа моя, Господа.

Буду восхвалять Господа, доколе жив; буду петь Богу моему, доколе есть». (Пс 145. 1—2)

Однако, не нужно думать, что человеку для хвалы Бога довольно собственного индивидуального восторга. Он не может восхищаться, не испытывая властную потребность соединиться со своими братьями, чтобы достойно почтить объект своего восхищения. Больше того, он приглашает ко хвале всех членов народа Божия:

«Боящиеся Господа! восхвалите Его.

Все семя Иакова! прославь Его» (Пс 21.24).

И еще более широко, забывая свой национальный партикуляризм, обособленность, он адресует свой призыв ко всем народам:

«Хвалите Господа, все народы, прославляйте Его, все племена». (Пс 116.1)

Творения, даже неодушевленные, также призываются ко служению хвале:

«Да шумит море!

Да радуется поле!

Да рукоплещут реки!

Да ликуют все дерева дубравные!» (Пс 95.

97).

Как же христианам, для которых Бог сделал настолько больше, которым Он открыл тайны неслыханной любви, также не возносить хвалы Богу и даже в гораздо большей степени?

Но и те побуждения, которые вдохновляли псалмопевца, не чужды им, и то значительное место, какое древние псалмы Израиля занимают в литургии, служит ясным тому свидетельством. Однако побуждения более высокие пробуждают в них еще более высокую хвалу. Она есть восхваление Отечества Божия по отношению к ним, ликующие восклицания в честь Отеческой Его любви. Ибо христианам ведомо то, чего не знали Иудеи:

«Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3.16).

И эта жизнь вечная представляет собой несказанную реальность:

«Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими» (1 Ин 3.1).

Но на деле сколько христиан не верующих в действительности в то, что они суть чада и наследники Божий (ср. Гал 4.7), изнывают в посредственности и унынии, и приступают к молитве Своему Господу куда чаще затем, чтобы клянчить, а не чтобы воздавать благодарение. Они не производят впечатления народа, который Бог приобрел Себе «во хвалу славы Его» (ср. Еф 1.14).

К счастью, есть среди христиан и такие, которые понимают свое призвание воздавать хвалу. И хвала эта драгоценна в очах Божиих, ибо Он слышит в ней отголоски молитвы Сына Своего. Чтобы дать понять эту истину, некоторые Отцы Церкви охотно сравнивали Христа с царем Давидом, который, славя Господа, играл на музыкальных инструментах. Но, прибавляют Отцы, новый Давид не прибегает «к псалтыри и гуслям», инструментам неодушевленным. Чтобы воздать достойную хвалу Отцу Своему, Он играет на инструменте, наделенном разумом и свободой, каким является человек, с душой и телом. Таким образом, через христианина и в христианине, который воздает хвалу Богу, Сам Христос выражает Отцу Своему Возлюбленному вечное и радостное благодарение.

Хвала христианина — хвала Христа.

Хвала Церкви — хвала все-Христа, присутствующего во вселенной.

54. За тебя

Не помню уже, где я прочитал, что о. Шарль де Фуко испытывал необычайную радость, воспевая Богу стих гимна «Gloria» («Слава в вышних Богу»): «Благодарим Тебя великой ради славы Твоей!»

Мы, христиане «малого формата», благодарим Бога за Его дары, за Его помощь, за его щедроты. И даже очень часто мы, подобно девяти прокаженным, попросту забываем о благодарности.

У святых Сияние Божества, Его безмерное Величие, неизмеримая Его Благость исторгали из их сердец благодарение. Их восхищало и преисполняло радостью прежде всего не то, что Бог им дает, но то, что Он есть… Если бы они даже и не получили от Него ничего, хвала их не сделалась бы оттого менее пламенной, их счастье ничуть не умалилось бы, ибо они предельно счастливы просто потому, что Бог есть Бог.

Вот, несомненно, чувство из самых тонких, самых очищенных, самых редкостных (в двойном смысле

160

слова: редко встречающихся и драгоценных). Есть такие существа, которые, всецело, оставив заботу о себе, освободившись от всякого инстинкта собственности, не нуждаются в благодеяниях для того, чтобы забил в них источник благодарности: им довольно, чтобы некая прекрасная вещь существовала…

Подобное чувство предполагает долгое упражнение в чистой любви и в самоотречении. И вместе с тем, его порой можно встретить в сердце ребенка, как распустившийся подснежник, опередивший весну.

Вот пример маленькой девочки, которая безусловно, не далека от того, чтобы оценить и принять приведенный стих из «Gloria» — ее мать передала мне такие ее слова: «Спасибо, мама, спасибо, моя мамочка! — Но за что же, доченька? — За Тебя».

55. В Роншампе

Один студент недавно рассказал мне, как ему открылась молитва. Я вам передаю его слова, они, быть может, помогут вам лучше молиться.

Это произошло в Роншампе, в церкви, созданной Ле Корбюзье, строении уникальном, не похожем ни на одно другое, истинном творении — мысль, которая нечасто приходит в голову перед произведением искусства. Внутри, в глубине, направо от главного алтаря — часовня. Представьте себе круглую башню, примерно метров четырех в диаметре и метров пятнадцати высотой. Войдя туда, вы оказываетесь в пространстве совершенно пустом. Шероховатые стены покрыты бледно-серой штукатуркой, лишены всяких украшений. Свет падает с высоты, но отверстия, сквозь которые он проникает, невидимы снизу. Внизу почти потемки, но взгляд, постепенно поднимаясь, достигает яркого света вверху башни. Легко себе представить, что водолаз, погрузившись на много метров под воду, должен испытывать похожее чувство.

В этой часовне, еще более пустой, чем монашеская келья, имеется только один предмет: посредине перед вами — алтарь — массивный каменный блок без каких-либо украшений, на котором ничего нет*. Он слегка расширяется кверху, что как бы придает ему движение, словно бы стремление вознестись.

Итак, юный мой друг находился там, охваченный чувством глубокой сосредоточенности. И вот, в этой как бы просвечивающей атмосфере, в этом пустом месте, где ничто не давало пищи ни воображению, ни чувствам, ни рассудку, он ощутил непреодолимое притяжение, исходившее от этого нагого алтаря. Алтарь поставлен ведь не для того, чтобы ничего не нести на себе; это есть стол Божий, именно здесь человек предлагает Ему свои приношения, именно здесь Бог принимает их и освящает. Но вот, в этой часовне мой друг не увидел ничего, что можно было бы предложить Богу; ничего, кроме самого себя. Да, он внезапно это понял: Бог требует от него принести себя — свой разум, сердце, тело, свободу — в жертву поклонения.

С этого дня мой друг в начале своей молитвы часто возвращается мысленно к этому каменному столу, к этому ожидающему чего-то алтарю, алтарю, ожидающему его. И он стал себя приносить. И думает о том, что для жертвы на алтаре нет ничего лучшего,

* С тех пор на нем поместили распятие и подсвечники. Об этом стоит пожалеть, ибо впечатление совершенно изменилось. — Авт.

как оставаться там, в распоряжении Бога, как бы охваченной вышним светом. И на протяжении всей молитвы вся его активность, — а это активность, и притом напряженная, — сводится к тому, чтобы удерживать свою душу в этом расположении самоотдачи, занятой Богом, молясь Ему, чтобы Он соблаговолил воспринять эту «жертву хвалы».

56. Письмо Жан-Пьеру

Не могу не согласиться, что молитва способна выродиться в поверхностную активность, не захватывающую глубины нашего существа, что такая угроза существует постоянно, и ты прав, что ее опасаешься.

Я недалек от мысли, что для многих молитва представляет собой всего лишь приятное мурлыканье кошки у огонька, а для других — поток слов, лишенных значения. К этим последним относятся слова Христа: «Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное» (Мф 7.21).

Действительно, можно разговаривать с Богом, не будучи, тем не менее, захваченным этим; можно предаваться утонченным размышлениям, испытывать волнующие духовные переживания, но опять-таки не быть захваченным до глубины.

Каков же тот внутренний порыв, который заставил бы тебя устремить к молитве глубинное твое существо, ввести тебя в самую суть ее, который охватил бы твое прошедшее и твое будущее, чтобы предать их Богу, который заставил бы тебя поставить на карту твою жизнь? Одно лишь слово, одно понятие обозначает этот порыв: самопожертвование. Да, творить молитву это, прежде всего, пожертвовать себя Богу.

Ты скажешь мне, возможно: «Почему же сперва не упомянуть любовь?» Но, говоря по существу, любовь и самопожертвование нераздельны: самопожертвование для любви — то же, что плод для дерева. Долгая, терпеливая, скрытая работа дерева в течение нескончаемой зимы готовит сладкий плод, который под солнцем июня созреет на его ветвях. Так же обстоит дело с самопожертвованием, этим плодом любви, терпеливо взращиваемым в течение многих молитв, который в один прекрасный день во время очередной молитвы сам собой упадет в руку Божию, протянутую, чтобы его сорвать.

Ап. Павел нашел слова, чудесным образом побуждающие нас к такому самопожертвованию. Я хотел бы, чтобы ты знал их наизусть, чтобы ты повторял их неторопливо и внимательно в начале твоей молитвы: «Умоляю вас, братия, милосердием Божиим, предоставьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего» (Рим 12. 1). Можно ли найти лучшее определение молитвы?

57. Второе письмо Жан-Пьеру

Я не ожидал странного вывода, который ты сделал из моего последнего письма. «Если молитва состоит по сути в том, чтобы отдавать себя, — пишешь ты мне, — то я не понимаю, почему вы требуете, чтобы я творил молитву каждый день? Если эта самоотдача истинная, всецелая, осознанная совершена однажды, то для чего же возобновлять ее каждый день? Что сделано, то сделано». Читая это я представила некого супруга, который на упреки своей молодой жены, что он никогда не выражает ей своей любви, отвечает: «Но ведь не хочешь же ты поставить меня в смешное положение, когда бы я был вынужден постоянно твердить те-

164

бе то, что я уже однажды заявил раз и навсегда!» Ох, уж эта мне логика!

«Что сделано, то сделано». Утверждение твое не так логично, как кажется. Личность не отдает себя так, как предмет. Когда ты отдаешь свои часы или авторучку, тогда, действительно, дело сделано и нет нужды впредь к нему возвращаться. Но живое существо отдается лишь в меру того, насколько оно не прекращает себя отдавать, насколько остается оно готово к самоотдаче. Стоит ему отказаться от этого основного расположения, как оно перестает быть отданным. Это верно в человеческой любви, верно это и в отно-шеении к Богу.

Крайне важно поэтому достичь такого расположения и сделать его постоянным, привычным для нас, а достигнув его, сохранять и поддерживать, иначе очень скоро оно утра тит силу и подлинность. Но весьма действенным способом достичь, сохранить и поддерживать эту готовность отдания себя Богу является молитва. Только молитва ведет нас к непрестанной отдаче себя Богу, только она возобновляет ее и придает ей силы. Молитва есть особенное время нашей жизни, пожертвованной Богу.

58. Третье письмо Жан-Пьеру

Творить молитву, значит, приносить себя в жертву Господу, говорил я тебе в двух моих последних письмах. Но из чего состоит этот порыв, заставляющий христианина пожертвовать себя своему Богу? — У него много составляющих, но об одной стоит сказать особо: о той, знаком которой отмечено самопожертвование — это благодарность.

165

Когда ты становишься перед лицом Божиим, когда ты думаешь о Нем, то ты не можешь не восхищаться Его великодушием, Его щедростью. Он осыпает тебя милостями, Он не перестает давать их тебе. Если у тебя отзывчивое сердце, благодарность изольется сама собой. На Его щедрую любовь ты отвечаешь благодарной любовью.

И если мысль твоя станет более проницательной, ты не замедлишь понять, что отличает Бога от иных благодетелей: те предлагают тебе то, чем ты будешь владеть, Бог же дарит тебе нечто неизмеримо важнейшее — Он непрестанно дает тебе то, что ты есть, самое твое существование. Ты осознаешь, что стоит Ему на мгновение прервать Свое действие, как ты немедленно провалишься в небытие. И вот снова и снова трепещет в тебе благодарность. Но теперь уже она есть нечто значительно большее, чем просто чувство, хотя бы очень сильное, пламенное: она — как возвращение всего твоего существа к Богу; внезапно ты делаешься как бы рекой, обращающейся к своему истоку.

Но однако тебе есть еще, куда углубляться в твоем размышлении. Не только существование, природную жизнь, каждое мгновение дает тебе Бог; Он дает еще и жизнь сверхприродную, семя которой Он засеял в тебе через крещение и которую Он не перестает поддерживать Своими таинствами. Если ты действительно осознаешь этот чудесный дар, в котором Бог сообщает тебе Свою собственную жизнь, тогда твоя душа, подхваченная обитающею в ней благодатью, устремится к Нему в порыве благодарности и, радостная, погрузится в объятия Его Отеческой любви.

Так, на всех этапах твоего размышления будет проявляться благодарность. Это она и есть та глубокая

166

сила, которая влечет человека молитвенной жизни отдать себя Богу.

На благодатную Божию любовь человек отвечает благодарной любовью. Благодать и благодарение — два полюса диалога любви между Богом и человеком.

Акт благодарения — несомненно, нечто большее, чем слова и чувства, он — радостное и любовное отдание себя, без остатка и без возврата.

59. Четвертое письмо Жан-Пьеру

Удалось ли мне убедить тебя, что благодарение, душа молитвы, есть нечто весьма отличное от более или менее поверхностного чувства, но что это — порыв нашего самого глубинного существа, который, исходя от Бога, к Богу и возвращается? Прилив и отлив любви: любви Божией, которая изливается на Его дитя, и любви сыновней, которая возносится к Отцу. Одна и та же любовь, которая исходит от Бога и к Нему возвращается, отеческая при исходе, сыновняя при возвращении.

Этот обмен любви между Богом и человеком отражает - одновременно участвуя в ней - истину гораздо более высокую: тесную связь Отца и Сына в лоне Пресвятой Троицы. Отец от самой вечности в порыве блаженного великодушия сообщает всю полноту Своего бытия без остатка и без перемены Своему Возлюбленному Сыну. Сын от самой вечности принимает дар Отца и предает Ему Себя в радостном порыве благодарения. Любовь, которая дарит, и любовь, которая воздает благодарение, «как две могучие волны, которые неудержимо бегут навстречу друг другу, встречаются, смешиваются и вздымаются одновременно наподобие огромного взрыва» (Ришар де Сен-Виктор).

167

Сын Божий пришел к нам, чтобы осуществить Свой извечный акт благодарения в природе человеческой. Действительно, в сердце Иисуса-человека видна невообразимая тайна Троицы: Отцу, дающему Себя, Сын предается весь без остатка. «Благодарение воздаю Тебе, Отче». Эта короткая фраза, которая постоянно у Него на устах, весьма показательна для Его внутренней жизни.

Его благодарение является во всей своей полноте и мощи в час Его Страстей и Воскресения. Торжествуя над страданиями и смертью, в победном порыве, оно возносит Его одесную Отца.

Но Христос, однако, не перестает совершать на земле великую литургию благодарения. День ото дня, с часу на час, от востока и до запада св. Литургия на протяжении веков продолжает то действие, которым, от имени Своего и от имени безмерных толп человечества, Он приносит Себя в благодарственную жертву Отцу.

Но его любовь не довольствуется этим. Воздавать благодарение среди людей, воздавать благодарение за всех людей ей мало; ей необходимы миллионы сердец и миллионы голосов. И она вторгается в эти сердца через евхаристическое причащение, она внедряет в них свое вечное благодарение, чтобы оно пустило там корни и возрастало, чтобы оно не только совершалось в литургических собраниях, но чтобы также жило во все века и повсеместно через всех мужчин и женщин, детей и старцев, которые открылись ему навстречу.

Что же касается молитвы, то она есть то особенное время, когда, оставив все прочие заботы, христианин полностью соединяется с благодарением Христа.

168

60. Атеизм христиан?

Несколько бельгийских и французских семейств, придерживающихся церковной традиции, одна неверующая супружеская пара, трое студентов и один священник скучают в гостиной маленького горного отеля. Что делать, когда ливень за окном не позволяет высунуть и носа? Проведя таким образом час или два, каждые пять минут выглядывая за дверь, в надежде, что погода улучшится, им пришлось, наконец, смириться с вынужденным заточением. В конце концов, не пора ли нам всем познакомиться?

Студенты, хотя и католики по происхождению, теперь соблазнились индуизмом и усиленно и с энтузиазмом изучают его. Они не преминули с пылом на броситься на добропорядочные семейства: «Бог нас интересует больше, чем ваша мораль, вот почему мы пришли к индуизму… В ваших христианских семьях невозможно встретить Бога, а только лишь весьма обманчивый кодекс пристойных манер и хорошего воспитания. И не Бог является основной темой проповедей ваших священников, но регуляция рождаемости, война во Вьетнаме, социальные нужды, недостаток средств у свободных школ…» У меня возникла переписка с одним из этих троих студентов. Он поистине из рода «ищущих Бога». Я посоветовал ему обратиться к Отцам Церкви и к великим духовным авторам. Вот мое последнее письмо к нему:

169

Мой дорогой друг, я согласен с вами, что мы — поколение католиков с бледными лицами, охотно рассуждающие, морализирующие филантропы, весьма мало чувствительные к трансцендентности Бога. Но загляните же в книги духовных авторов времен неколебимой веры. Вы найдете в них тех могучих Богопоклонников, о которых вы мечтаете.

На днях я перечитывал одну из самых выдающихся страниц нашей религиозной литературы, рассказ об открытии Бога юным Кондреном (этот рассказ приводит Бремон в своей «Литературной истории религиозного чувства во Франции», т. VIII). Я переписал для вас несколько строк, чтобы пробудить в вас желание прочесть все целиком: «Божественное величие представилось ему столь безмерным и бесконечным, что, казалось, ничто больше не должно существовать, как только это чистое Бытие, и что всей вселенной надлежит разрушиться ради Его славы… Он предал себя от всего сердца Богу, чтобы быть обращенным в ничто в Его честь и чтобы никогда не жить иначе, как только в таком расположении духа». Недавно я встретил отголосок подобного религиозного настроения в письме одной студентки: «Вы, может быть, будете удивлены, — пишет она мне, — получив письмо студентки шестнадцати лет. Но, собственно, почему бы и нет? Почему это непременно нужно обладать зрелостью и почтенным возрастом в придачу, чтобы стремиться всем своим существом обратиться в ничто в соприкосновении с Богом, каким является молитва?» Как видно, и сегодня еще встречаются христиане, которые умеют поклоняться в духе и истине!

Согласитесь, что есть немало великих душ, имеющих возвышенные представления о Боге. Их понятие о Боге Всевышнем и Всесвятом столь чисто, что у них

170

невольно возникает желание исчезнуть в Нем. Такого опыта, если не вмешается исключительная благодать, достигают обычно в результате жестоких и настойчивых усилий в поисках Бога. Часто встречается он у великих духовных мужей. Но важно не смешивать этой потребности обратиться в ничто в Боге с каким-то стремлением к нирване. Она не является также и неким патологическим стремлением к небытию, в ее основе не лежит озлобление на себя и на жизнь, но владеет сильная внутренняя потребность в том, чтобы был совершенным образом прославлен Бог, Чье бессмертное Величие предвосхищается человеком.

Правда, слова здесь грозят ввести нас в заблуждение. Однако, вглядевшись пристальнее, мы увидим, что это желание «обратиться в ничто», не означает стремления вернуться в небытие, разрушиться, но — окончательно затеряться в Боге. Капелька росы, трепеща, стремится быть выпитой Солнцем.

Любовь порождает в том, кто созерцает величие Божие, потребность обратиться в ничто, желание полностью отдать себя, влиться в Существо, Которому поклоняешься, уступить Ему все свое существо, чтобы Его Существо просияло в нас.

Жертвы Ветхого Завета: заклание, уничтожение, и, в особенности, всесожжение, при котором огонь пожирал жертву целиком, вызывают восхищение этих истинных почитателей, ибо они находят в них символ того уничтожения, которое они призывают всем сердцем. И не участи хладного пепла после всесожжения ищут они себе, но уничтожения жертвы пылающей — Жанны д'Арк, пожираемой пламенем, души, поглощаемой Богом.

Им представляется, что все, что не предается Огню живому, оскорбляет бесконечное Величие Божие,

171

позволяя себе существовать вне Его — а они убеждены в том, что ничего не существует вне Его.

Они ясно видят, что даже если все существа во вселенной бросятся в огонь в едином великом порыве поклонения, то и это еще не будет должным почитанием Его Святости, Его Славы, Его вечной любви. И видение это порождало бы в них глубочайшую печаль, если бы они тотчас же не начинали думать об Иисусе Христе, о Том, Кто, «будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп 2.6—8).

Теперь же, восхищенные тем бесконечным почитанием в честь Бога Бесконечного, каким является жертва Иисуса Христа, они стремятся затеряться в этой жертве — хворостинками в безмерном пламени всесожжения, в этом огне, который есть Сам Бог. Ибо «Бог наш есть огнь поядающий» (Евр 12.29).

172

«СОБРАННЫЕ ВОЕДИНО»

Христианин во Христе, Который объял его, соединен со всеми своими братьями: с теми, что на земле, и с теми, что на небе. Их духовные богатства принадлежат ему, а его — им. Вместе с ними он сознает себя ответственным за все человеческие существа, которые еще не знают Отца Небесного.

Только в Церкви, в молитвенном собрании всех детей Господних, можем мы встретить Бога и молиться Ему. В ней каждый молится от имени всех, и все — от имени каждого (1. Локоть к локтю). — Таким образом, в молитве мы располагаем гораздо большим, чем наши личные возможности, а именно, теми неисчерпаемыми возможностями, каковы суть любовь и молитвы всех членов семьи Божией (2. Маленькая дочка органиста). — Но в час молитвы нужно соединяться не только с Церковью земной, но и с Церковью небесной, присоединяться к великой небесной литургии, литургии ангелов и святых (3. Лествица Иаковля). — В центре же великого собрания всех детей Божиих — Мария, Матерь, и наша молитва соединяется с Ее молитвой! (4. и 5. Присутствие Марии). — Соединяться с Церковью для молитвы не означает отстраняться от множества людей, не знающих Бога или Его отрицающих. Как было бы возможно созерцать сияние, всемогущество, отечество Божие, и не испытывать при этом непреодолимого стремления сделать их известными другим? (6. Атеизм и молитва). — Одним только своим молчаливым присутствием человек молитвы трудится над делом Божиим, которое заключается в том, чтобы «рассеянных чад Божиих собрать воедино» (Ин 11.52) (7. Черная Мимуна). — Но кроме того, он предстательствует за мир, чтобы тот был сохранен

173

от кары, какую призывают великими воплями бесчисленные грехи людей (8. «В проломе»). — Предстательствовать значит намного больше, чем защищать дело своих братьев, это означает дать пройти через себя всемогущей любви Бога, горящего желанием установить Царствие Свое (9. С простертыми руками). — Так через молитву человек содействует осуществлению дела Божия и не только в себе, но также и во всем мире (10. Молиться значит действовать совместно).

61. Локоть к локтю

Чтобы найти Бога, нам следует явиться туда, где Бог ожидает нас. Ибо Он Сам назначил нам место для встречи. Для евреев во время их странствования в пустыне это была «Скиния собрания». После водворения в Ханаане таким местом стал Иерусалим и внутри Иерусалима — Храм. Нигде вне него нельзя было приносить жертву. Храм — это «Дом Божий», который пророки зовут также «Домом молитвы». И даже те молитвы, которые каждый творит у себя дома или в синагоге, направлены ко Храму. Так, пророк Даниил всегда держал открытым окно в своей верхней комнате, которое смотрело в сторону Святого Града.

Но Храм был только образом, предвосхищением того подлинного дома Божия, каким является Церковь, это великое собрание всех верных земли и неба. Церковь есть «Храм святый», как говорит св. ап. Павел, «Дом духовный», новый «Дом молитвы».

Если желаешь молиться, следует быть в Доме Божием, следует войти в Церковь, я хочу сказать, осознать свою принадлежность к Церкви. Тот, кто обосабливается, никогда не встретит Бога, ибо только в Церкви, мистическом Теле Сына Своего, Бог ожида-

174

ет нас. «Вне Церкви нет спасения» — потому что вне Христа, вне семьи Божией, вне Дома Божия мы не сумеем отыскать Бога.

Я боюсь, не поддались ли вы искушению некоего духовного индивидуализма, и не этим ли объясняется ваше уныние? Молитесь же в Церкви, единясь духовно со всеми вашими братьями.

Молитесь среди них, присоединяйте ваш голос к их голосам, к молитвам священников и верных, к молитвам всех людей вчерашних, сегодняшних и завтрашних.

Молитесь также от их имени, рассматривайте себя, как состоящего на службе, предоставьте ваш голос, вашу душу всей христианской общине, которая хочет через вас обращаться к Богу. Разве Христос не призывал нас говорить: «Отче наш… Дай нам…»? Христианин не должен молиться только от своего собственного имени и просить для себя одного.

Но это еще не все. Вам следует также молиться через ваших братьев. Знайте, что в великой братской общине вы располагаете ими. Клодель неподражаемым образом выразил это в своем «Поэте, взирающем на Крест». Послушайте: «Мы располагаем не только нашими собственными силами для того, чтобы любить, постигать и служить Богу, но силами всех вместе, начиная от Блаженной Девы, благословенной в вышних небесах, и вплоть до того убогого африканского прокаженного, который с колокольчиком в руках своим наполовину сгнившим ртом произносит ответы Мессы. Все творение, видимое и невидимое, вся история, все прошлое, все настоящее и все будущее, вся природа, все сокровища Святых, умноженные благодатью, все это в нашем распоряжении, все это есть наше продолжение и наше чудесное орудие. Все

175

Святые, все Ангелы принадлежат нам. Мы можем воспользоваться разумом св. Фомы, десницей св. Михаила и сердцем Жанны д'Арк и Екатерины Сиенской, и всеми сокрытыми возможностями, которых нам стоит только коснуться, чтобы они пришли в движение. Все, что только совершается благого, великого и прекрасного от одного края земли до другого, все, что только совершается святого, все это как бы дело наших рук. Героизм миссионеров, вдохновенность наставников, отвага мучеников, гений художников, пламенная молитва кларисс и кармелитов, — все это словно бы это были мы, и это действительно мы! От Севера до Юга, от Альфы до Омеги и от Востока и до Запада, все это составляет одно с нами, мы облачаемся во все это, мы все это приводим в действие».

Не начинайте же никогда вашей молитвы без того, чтобы соединиться со «Христом всецелым», со всею массой верных, поклоняющихся Отцу; без того, чтобы не ощутить себя стоящим локоть к локтю вместе с вашими братьями повсюду.

И затем молитесь вместе с ними, через них, ради них. Сколь часто вы будете изумлены, обнаружив, насколько стали вы богаче и сильнее, тогда как приступали вы к молитве, удрученные своею слабостью, своею нищетой и одиночеством!

62. Маленькая дочка органиста

Однажды вечером я ужинал в семье Мориса, и он презрительно пожал плечами, когда я заговорил о почитании святых. Я удивился и стал его расспрашивать. Он объяснил: недавно, во время говения, в котором он участ- 176 вовал вместе с несколькими товарищами, проповедник призывал их оставить почитание святых старухам...

Морис был прекрасный парень шестнадцати лет, живой, как огонь, прямой, как тростник, разумный и жертвенный. Когда после беседы я стал прощаться, он попросил меня написать ему о том, что я ему сегодня рассказал, прибавив: «Я прочитаю это друзьям». Несколько дней спустя я отправил ему письмо, которое привожу сейчас здесь. Оно послужило отправной точкой для нашей переписки, открывшей мне в нем неожиданную духовную зрелось. Но переписка эта, к несчастью, внезапно оборвалась: через шесть месяцев Морис погиб в катастрофе.

Мой дорогой Морис, велико было твое изумление в тот вечер, когда я признался, что люблю молиться святым. Ты спрашивал себя, не сидит ли перед тобой какой-то пережиток «темных веков»? Но я не согласен лишиться твоего уважения. Поэтому я защищаюсь.

И прежде всего, позволь мне дать тебе один совет. Я бы хотел, чтобы ты не расставался с ним всю свою жизнь, как не расстается с компасом путник в дремучем лесу, когда ты слышишь какую-либо мысль, которая противоречит почитаемой, бесспорной, существенной традиции Церкви, начинай всегда с предположения, благоприятного традиции. Так вот, в нашем случае именно так и обстоит дело: почитание святых занимает весьма заметное место в жизни Церкви на протяжении двадцати веков; почти каждый день литургия славит того или иного из них; один раз в год

177

они празднуются все вместе; и во время наиболее торжественных церемоний, например, при рукоположении в священство, поются литании святым, в которых испрашивается их молитвенное за нас заступничество.

Как же могли тебе сказать, будто вера в предстательство святых не имеет никаких библейских оснований? Перелистай Евангелие, ты там увидишь, что чудеса весьма часто совершаются именно по молитвенному предстательству: центурион ходатайствует перед Христом за своего больного слугу, мать докучает Господу, чтобы добиться исцеления своей дочери... Так почему же утратили силу предстательства тех, кого Господь призвал находиться вместе с Ним? Почему Та, Которая в Кане добилась первого чуда от Своего Сына, сегодня больше уже не может быть услышанной?

Один из моих друзей, вернувшись с войны в Алжире, где он пережил страшные дни, на мой вопрос: «Находили ли вы помощь в молитве?» – отвечал мне: «Да, но не в моей собственной, а в молитве моей семьи. В иные дни, полностью изнуренный физически и морально, потрясенный до основания, я бывал неспособен ни к малейшей молитве; и тогда я вспоминал прощальные слова моего отца на вокзальном перроне, когда я покидал Лилль: «Если порой ты не сможешь больше молиться, вспоминай тогда, что молитва всей нашей семьи принадлежит тебе, и просто говори Богу: «Господи, я не могу больше молиться, но услышь молитву моей семьи, собравшейся сегодня вечером, чтобы молиться вместе». Что же, Морис, неужели тебе трудно допустить, что эта молитва за сына, за любимого брата, находившегося в сущем аду, имела великую силу пред Господом?

178

Сколь жалостна судьба того, у кого нет семьи, о которой он мог бы подумать: «По крайней мере они все молятся обо мне!» Это - самое безнадежное одиночество. Но, по правде говоря, нет ни одного христианина, который бы находился в столь плачевном положении. Церковь есть та семья, которая молится за всех детей Божиих. Нет ни одного, который был бы исключен из ее помыслов, из ее забот. Но, говоря о Церкви, я имею в виду одновременно Церковь как земную, так и небесную. Какая ошибка - рассчитывать только на нашу личную молитву, пренебрегая молитвой всей нашей семьи!

Ты скажешь мне: «Вы отводите Церкви роль, которая принадлежит Христу. Есть ли мне нужда в чьей-либо еще молитве, кроме Его?» - Ты прав, Христос есть великий Ходатай. Послание к Евреям представляет нам Его, как «всегда живущего, чтобы ходатайствовать за нас» (Евр 7.25). Ходатайства Его вполне довольно. И лишь Его молитве внемлет Бог. Но, строго говоря, что есть молитва Церкви, как не молитва Христа? Ты веришь св. Павлу, когда он возвещает: « Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2.20); почему же ты не допускаешь мысли, что это Христос молится в Павле, в Петре, во всех Своих братьях, когда они вступаются за меня?

«Сравнение не доказательство», но тем не менее, хочу привести тебе один случай. Это старое воспоминание. Я осматривал один из знаменитых наших французских соборов, ведомый органистом, которого сопровождала его маленькая дочь, примерно лет шести. Дав мне насладиться видом портала, куполов, витражей и прочего, он привел меня к огромному органу. Мирей, его дочка, обратилась к нему с просьбой, которую он сначала словно бы не услышал. Но затем, 179 наконец, он уступил и включил мотор. Девочка, с важным видом усевшись на сидении органиста, одновременно взволнованная и отважная, взяла аккорд. И вот, все древние каменные святые, патриархи, пророки, мученики, девы пробудились; собор задрожал от основания до острого кончика своего шпиля. И вот, крошечная изумленная девочка располагает для молитвы к Богу гораздо большим, чем своим хрупким голоском: она располагает огромным хором всех святых, которых она пробудила, могущественным голосом древнего собора, внезапно выведенного из безмолвия. Это зависит от тебя, Морис, от твоей веры, чтобы все чада Божий, все святые неба, почитаемые или скрытые, все братья Церкви, добродетельные или грешники, принялись ходатайствовать за тебя.

Таков закон общения святых: каждый предоставляет себя в распоряжение всех, каждый располагает всеми. Св. Иоанн от Креста прекрасно это выразил: «Мои небеса, и моя земля, и для меня народы; праведники для меня, и для меня же грешники; ангелы для меня, и для меня Матерь Божия, и все вещи, и Сам Бог есть мой и для меня, ибо Христос мой, и все ради меня».

63. Лествица Иаковля

Мой дорогой Франсуа, я счастлив был услышать, что ты никогда не молишься «в одиночку», что с самого начала твоей молитвенной практики ты заботишься о том, чтобы войти в связь с братьями по всему миру и призвать к совместному молению все творение. Действительно, христианин не одинок. Через крещение открывается ему великое вселенское Единство: если он молится, то отныне это будет происходить 180

только в Церкви, с Церковью, от имени всей Вселенной.

Но не только с земною Церковью надлежит тебе соединяться для молитвы, но также и с небесным Иерусалимом. Отвори же дверь Града Божия, войди: праздничное собрание примет тебя, собрание ангелов и святых, поклоняющихся Богу Живому.

Св. Иоанн в Откровении великолепно описывает эту небесную литургию:

«И вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий… И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы… И перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади… и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был и есть и грядет. И когда животные воздают славу и честь и благодарение Сидящему на престоле, Живущему во веки веков, тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои перед престолом, говоря: достоин Ты, Господи, приять славу и честь и силу: ибо Ты сотворил все, и все по Твоей воле существует и сотворено» (Откр 4.3—11).

Но вот, в лоне этой хвалы раздается «песнь новая». Она прославляет Воплощение, Смерть и победу Сына Божия, пришедшего явить людям бесконечную любовь Отца:

181

«И я видел, и слышал голос многих ангелов вокруг престола и животных и старцев, и число их было тьмы тем и тысячи тысяч, которые говорили громким голосом: достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение. И всякое создание, находящееся на небе и на земле, и под землею, и на море, и все, что в них, слышал я, говорило: Сидящему на престоле и Агнцу благословение и честь, и слава и держава во веки веков. И четыре животных говорили: аминь. И двадцать четыре старца пали и поклонились Живущему во веки веков» (Откр 5.11-14).

Таким образом, Христос находится в центре этой литургии. Как же и Церкви не быть там же? Где находится верная невеста, если не возле своего Жениха? И не только Церковь, называемая торжествующей, но и Церковь странствующая, труждающаяся, воинствующая, Церковь земная. Каждый префаций* святой Мессы напоминает нам об этом:

«Через Него же величие Твое славят Ангелы, поклоняются Господства, трепещут Могущества,

Небеса и Силы небесные в ликовании совместном величают.

С ними же и нашим голосам да разрешить изволишь, умоляет,

взывать, смиренно исповедуя:

Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф!»

Молитва, предваряющая пение «Свят, Свят, Свят…» 182

Пойми хорошенько: «Sanctus» («Свят») святой Мессы есть нечто бесконечно большее дальнего отголоска празднества небесного; он означает, что народ христианский соединяется теперь с ликующим сонмом, что литургия земная включается в литургию ангелов, что грешники, какими мы являемся, имеют право присоединиться к небесному культу в честь Святости Божией и Славы Христа победителя.

Не думай, что я уклонился от темы. Я не забыл, что речь у нас идет о личной молитве, а не о молитве литургической. Но как раз личная молитва находится в тесной взаимосвязи с ангельским миром. Весьма выразительную тому иллюстрацию мы встречаем в Библии. Иаков во время странствования засыпает ночью, положив под голову камень. Собственно говоря, речь здесь идет скорее о некоем мистическом сне, подобном тому, каким спал Адам при сотворении женщины, или каким спал Авраам при заключении Завета, о молитвенном сне: «Я сплю, а сердце мое бодрствует» (Песн 5.2). И вот Иаков видит лестницу, установленную на земле; ее вершина достигает небес, и по этой лестнице поднимаются и спускаются ангелы. Точно также, когда молится христианин, ангелы тотчас же вздрагивают и слетаются к нему; они летят, чтобы пригласить его на великую литургию, и по-братски его туда сопровождают. Здесь нет ничего удивительного: не Сам ли Христос молится в том, кто творит молитву? Ведь Он сказал: «Истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин 1.51).

183

64. Присутствие Марии

Чтобы понять место Марии в нашей молитвенной жизни, нужно сперва рассмотреть молитву Марии. Было бы весьма самонадеянным пытаться проникнуть в сущность любви бесконечного святого и совершенного Бога и Пречистой Девы: это нерушимое Святое Святых; можно стать лишь на пороге, поклоняться и безмолвствовать. Но при этом не запрещено, не нарушая тайны, стараться разглядеть некоторые аспекты молитвы самого святого из творений.

И прежде всего, не думайте о молитве Марии, как о чем-то отдаленном во времени и в пространстве. Нет ничего более актуального, более к нам относящегося. Дерзнем же приблизиться, влиться в Ее молитву, как вступают в тень часовни.

В присутствии Всевышнего Величества, Она, маленькая Дочь человеческая, поклоняется; сосредоточимся же и мы; мы входим в соприкосновение с Тайной… Она также поет, Она воспевает чистейшую песнь хвалы Тому, Кто благоволил призреть на малость Ее и сотворил в Ней и через Нее великое.

Она молится за Своих бесчисленных детей или, вернее, Она молится от их имени — превосходный способ молиться за тех, кого любишь. Сколько же из этих детей забывают своего Бога, перестают благодарить Его за бесчисленные Его щедроты, перестают испрашивать Его прощения, признавать Его верховную власть! Но, к счастью, здесь есть Мать и то, чем они пренебрегают, Она совершает вместо них.

Полная внимания к каждому, Она вступается за каждого перед Своим Сыном, принося Ему молитвенное бормотание одного, нестойкую добрую волю другого; Она предстательствует за всех: и за того, кто стра-

184

дает, или кому грозит искушение, и за того, кто отвергает Бога, и за того, кто стоит на пороге смерти…

Она молится так, как молятся матери. Я хочу сказать, что Она приносит к Богу Своих детей. Она их жертвует Ему, как некогда принесла Она на руках Того Младенца, Который был Сыном Всевышнего.

На ваш вопрос: какое место занимает Мария в молитве католиков? — я отвечаю, прежде всего, как видите, тем, что указываю, какое мы занимаем место в Ее молитве. Дело в том, что лучшая наша молитва та, которую Пресвятая Дева творит за нас и от нашего имени.

Итак, христианин, желающий молиться, должен прежде всего опуститься на колени возле своей молящейся Матери. И когда, достигнув с Ее помощью сосредоточения, он войдет через молитву в общение с Богом, настает черед Марии войти в его молитву. Ибо если есть зрелище на земле, способное тронуть и обрадовать Ее материнское сердце, то это, прежде всего, вид одного из Ее детей, старающегося говорить с Господом и слушать его. И как двумя ладонями защищают от ветра слабенький огонек, так Мария Своей всемогущей молитвой охраняет молитву Своего чада.

65. Присутствие Марии (продолжение)

Сегодня вместо меня беседовать с вами о молитве будет маленький Бруно. С радостью я привожу вам письмо, которое мне прислала его мать.

«Господин Аббат!

«Христианин, желающий молиться, должен прежде всего опуститься на колени возле своей молящейся Матери», - написали вы в вашем августовском выпус-

185

ке. Эти слова, несомненно, не нашли бы во мне такого отклика, если бы чтение мое не совпало примечательным образом с одним семейным происшествием, о котором я и хочу вам рассказать.

Наши четверо детей (8-ми, 7-ми и 5-ти лет и 1-го года 10-ти месяцев) вернулись после долгого вечера, проведенного у родни на даче; было уже очень поздно - половина одиннадцатого, и глаза у всех слипались. Укладывая их, я им сказала: «Сегодня вечером, как исключение, помолитесь, сидя у себя в кроватях». Сама я села на краю кроватки. Я начала молиться и, медленно произнося «Отче наш», сосредоточилась настолько, что даже не заметила сразу, как самый маленький, Бруно, вскочил, стал на колени в своей кроватке, совсем рядом со мной, раздвинул мои руки, просунул свои ладошки меж моих рук и произнес: «Иисус!» Я продолжала молиться, взволнованная, он же стоял, не двигаясь. Старшие тут же стали мне объяснять: «Он смотрел, смотрел на тебя, а потом вдруг вскочил».

Не прочти я случайно ваших слов десять минут спустя, у меня бы осталось только иное воспоминание о жесте младенца. Но теперь мне чудесным образом стало легко молиться вместе с Марией».

66. Атеизм и молитва

«Господин Аббат, в католических кругах, в которых я вращаюсь, много говорят об атеизме с тех пор, как Отцы Собора затронули эту тему так, словно бы все только сейчас внезапно осознали этот новый и опасный феномен. Краткое высказывание монсиньора Хнилицы, словацкого епископа, вышедшего из концентрационного лагеря, произвело шок: «Треть

186

мира находится под влиянием атеизма, который не скрывает своего намерения захватить и весь мир».

Реакция на это, которую я наблюдаю вокруг себя, не менее разнообразна, чем реакция Отцов во время 136-й Генеральной Сессии II Ватиканского собора. Столь же разнятся и причины, которые приписывают этому печальному феномену.

Но меня удивляет, что почти не упоминается то, что, по-моему, является одной из главнейших причин успеха атеизма, по крайней мере, в странах Запада: молчание о Боге. Я не единственный, кто это заметил. Горькому высказыванию, что я сейчас вам приведу, более двадцати лет: «Уже давно религия не имеет никакого отношения к Богу». В течение последних лет я имел возможность разбирать анкеты опросов, проводимых среди верующих о доминиканских проповедях: та же констатация. Один писатель, о котором я, впрочем, не знаю, является ли он практикующим католиком, замечает тот же пробел. В его последнем романе можно прочитать нижеследующий пассаж, который — еще бы! — возбудил негодование благомыслящей прессы: «Поистине, дело в том, что о Боге больше не говорят. Никто не говорит больше о Боге, и церковники в первую очередь, как и их издания… В эпоху, когда эта тема важна, как никогда, не пророки ли нужны прежде всего? Люди, которые вовремя и не вовремя говорили бы о Боге, Творце и Вседержителе мира и всего живого?.. О, мы бы охотно позволили священникам сбросить сутану, и пусть бы даже они одевались, как танцовщицы, только бы один лишь Бог был у них на устах!» (Р. Безюс).

187

Как могут христиане надеяться, что распространение атеизма будет остановлено, что Царство Божие установится на земле, если они прежде не сделают Бога известным миру, если Бог в их речах остается всегда «вечным подразумеваемым»?»

Дорогой Отец! Не беспокойтесь, ваше письмо нимало меня не смутило. Мне самому очень часто приходится отмечать подобное. Я скажу вам, что встречаясь со священниками на досуге — а мне не раз это случалось — я не часто слышал, чтобы разговор хоть сколько-нибудь долго или серьезно касался Бога, Его внутренней жизни и Его совершенств.

Но почему же о Нем говорят так редко? — Вот важный вопрос. Ответ на него, по-моему, не вызывает сомнения: они Бога не знают. Не знают его в смысле, который Писание придает этому слову: действительно, «знать» для библейского человека означает пережить конкретный опыт общения с каким-либо существом; знать кого-то — значит быть с ним в личных отношениях. «Вкусите, и увидите, как благ Господь!» — восклицал псалмопевец: он знал Бога. Св. Иоанн писал позднее: «Сия же есть жизнь вечная (открывшаяся на земле), да знают Тебя, единого истинного Бога» (Ин 17.3). И мы знаем, что для него подобное познание было «общением».

Только тот хорошо говорит о Боге, кто знает Бога, кто знаком с Ним по опыту (будь то священник со своей паствой, отец или мать со своими детьми, или же профессор богословия…). Только слово такого человека достигает внутреннего «я» слушателя, «сердца» в библейском смысле, «центра души», как говорят мистики. Такое слово способно пробудить, стимулировать развитие понятия о Боге в том, к кому оно обращено. 188

Но тогда встает второй вопрос, почему же так мало этих «знающих Бога», способных говорить о Нем, жаждущих сделать Его известным? я не колеблюсь ответить: потому что молитва находится в пренебрежении, особенно та форма молитвы, которую на протяжении веков великие учители и духовные авторы называли «созерцанием».

Сегодня это слово вызывает критику у многих. Я допускаю, что оно способно вызвать недоумение. Действительно, Бога нельзя созерцать, как картину. Не существует расстояния меж созерцателем и Богом, Которого он созерцает; Бога он находит в себе самом, он переживает в самой глубине души Его присутствие, Его любовь, Его свет. Но какое значение имеет слово! — Факт налицо, грубый факт; молитва находится в пренебрежении, созерцание обесценено. Человека, избравшего молитвенную жизнь, и даже такого, кто просто посвящает некоторое время молитве, обвиняют в дезертирстве, в забвении интересов человечества, в оставлении великих и срочных апостольских нужд. Настолько, что можно видеть даже траппистов, испытывающих «угрызения совести» и спрашивающих себя, не следует ли им отправиться работать на завод?

Как же мы далеки от убеждений великих учителей Церкви, от Августина, Григория, Фомы Аквинского…, которые отважно утверждали примат созерцания: созерцания, как избранного способа жизни, т. е. в монашестве, но также и, прежде всего, созерцания индивидуального, которое есть познание Бога, проникновенное и сладостное. Сколько раз комментировали они слова Христа о Марии, сестре Марфы: «Мария избрала благую часть, которая не отнимется у

189

нее» (Лк 10.42)! Св. Августин сделал это в знаменитой краткой формуле: «Martha turbabatur, Maria epulabatur» — фраза, трудно передаваемая на французском, по-русски означающая: «Марфа хлопочет, Мария пиршествует».

Нужно совершенно не знать истории Церкви, чтобы утверждать, что созерцатели относились к числу бесполезных людей. Разрушители созерцательной жизни скоро переменили бы мнение, если бы прочитали жития св. Бернара, св. Екатерины Сиенской, св. Марии от Воплощения и многих и многих других. Именно во время созерцания все самые мужественные и пламенные апостолы Церкви всегда исполнялись новой миссионерской энергией.

И один только Бог знает, сколь многим обязано Царствие Его тому множеству скрытых и безвестных созерцателей, которые, кстати, вовсе не все живут в затворе; мне известны многие мужчины и женщины в самой гуще мирской жизни, являющиеся куда более подлинными созерцателями, чем иные монахи.

Итак, я твердо убежден: когда в Церкви слабеет созерцательная жизнь, возрастают всевозможные формы заблуждений, такие, как воинствующий атеизм, о котором один из Отцов Собора сказал, что это есть «самое серьезное заблуждение, смертельная болезнь нашего времени».

Эти бушующие волны, угрожающие затопить всю землю, будут остановлены лишь в том случае, если Церковь предпримет огромное усилие, чтобы созерцательная жизнь вновь расцвела в ее лоне, чтобы во всех слоях общества появились подлинные созерцатели. Тогда не придется жаловаться на недостаток про-

190

поведников Слова Божьего, тогда умножатся пророки Бога Живого.

67. Черная Мимуна

Итак, ваши «юные дикари» проводят время в ссорах! И вы, их мать, страдаете из-за этого. И, говорите вы мне, чем дальше, тем становится все хуже. (Я, впрочем, нахожу ваших четверых парнишек весьма симпатичными ребятами!)

В методе ли воспитания тут дело? Я меньше убежден в этом, чем вы. Впрочем, я далек от намерения отвращать вас от изучения трудов о воспитании. Но я боюсь, как бы вы не потратили много времени зря, следуя иллюзорной педагогике.

Вы напоминаете мне такого врача, который безуспешно применяет всевозможные средства, потому что ошибается в определении причины недуга. Почему бы нам не задуматься сперва об истинных причинах ситуации, прежде, чем изыскивать средства ее улучшить?

Позволите мне высказать предположение, что причины эти или, по меньшей мере, одна из них заключается в вас самой? Рассказ, заимствованный из волшебной легенды о мусульманских святых, позволит вам понять мою мысль лучше долгих рассуждений:

«Абдальвахид ибн-Сеид пожелал узнать, кто будет его соседом в раю, и ему было сказано: «О, Абдальвахид! Твоей соседкой будет Черная Мимуна». — «И где же она, эта Черная Мимуна?» — продолжал он свои расспросы скорее с настойчивостью, нежели со скромностью. — «У Бану Ун-Тель, в Куфе». Он отправился тог-

191

да в Куфу и справился там о Черной Мимуне. Ему ответили, что это одна дурочка, пасущая овец неподалеку от кладбища. Он нашел ее погруженной в молитву. Стадо паслось совершенно самостоятельно, и это было тем более чудесно, что овцы паслись вперемежку с волками, и волки не трогали овец, а овцы не боялись волков… «Как же произошло, — спросил тогда ибн-Сеид, — что волки так хорошо обращаются с овцами?» — «Я улучшила мои отношения со Всевышним, — отвечала Мимуна, — и Всевышний улучшил отношения овец и волков».

Всякая мать семейства, столкнувшись с непослушанием своих детей или с их взаимным несогласием, должна всякий раз спрашивать себя, не в том ли истинная тому причина, что она сама пренебрегает своими отношениями с Богом?

То, что верно в семейном плане, верно также и в плане социальном. Одни только человеческие средства, знание психологии, педагогические дарования, авторитет и престиж бессильны осуществить единение людей, в которых вкус разделения обитает со времени первородного греха, — и особенно то единение в любви, которого Христос требует с такой настойчивостью.

Единство детей Божиих — дело, совершить которое может один только Христос и которое Он совершает в нас посланием Духа Святого. Только после Пятидесятницы сказано было об учениках, что они имели единое сердце и единую душу.

Никто не может способствовать единству, если он не откроется широко Духу Божию. Каким образом? Через принятие таинств прежде всего, но также и через молитву. Без нее Дух Святой, Которого мы получаем через таинства, бьется в нашей душе о запертые

192

двери. Благодаря же ей, проникновение в нас Духа Святого делается с каждым днем все более глубоким и понемногу воцаряется единение, сперва в нас (ибо именно в нас прежде всего царит сумятица и разделение), а затем и вокруг нас.

И тогда плодотворными оказываются апостольские усилия, которые не состоят лишь в том, чтобы побуждать наших братьев каждого в отдельности лучше служить Богу, но также и в том, чтобы осуществлять то единство сынов Божиих, о котором Христос прежде, чем покинуть Своих учеников, во время великой Своей молитвы, говорил, как о самом глубоком Своем желании.

Предоставьте же более широкое место молитве в вашей жизни, и я уверен, вы сможете вскоре мне написать: «Я улучшила отношения между мною и Всевышним, и Всевышний улучшил отношения между моими «юными дикарями», которых не оставляю надежды вскоре назвать «юными ангелами»!»