Гавриил Кротов

ГЕРЦОГ И ГЕЗЫ

Герцог - слуга деспотов.

В роскошном дворце кардинала на каминной полке стояла фарфоровая статуэтка, изображающая герцога Альбу. Кардинал в черной сутане, как олицетворение зла с мольбой смотрел на статуэтку герцога Альбы.

- О, как мне не хватает тебя! Только ты своим мечем беспощадно уничтожил бы всех врагов церкви, как уничтожал их в Нидерландах.

А в это время по улицам шли отряды Гарибальди в красных рубашках и карбонариев в черных фартуках, готовые смести со своего пути королей, кардиналов и других деспотов.

Вот раздались грозные шаги повстанцев, ворвавшихся в дворец. Кардинал успел спрятаться в подвале. Повстанцы заметели статуэтку и выбросили ее в мусор.

Почему же эту игрушку так любил кардинал и ненавидели повстанцы?

Два новорожденных.

Два ребенка родились: один в Испании - инфант по имени Филипп, другой во Фландрии, сын Клааса, который позже получит прозвище Уленшпигель. Филипп будет палачом, ибо он порождение Карла Пятого, убийцы нашей страны. Уленшпигель станет великим масетром на веселые шутки и юношеские проказы и будет отличаться добрым сердцем, ибо его отец - Клаас, славный работник, который честным и бодрым трудом умеет добыть свой хлеб.

Император Карл и король Филипп пройдут через жизнь войнами, поборами и всяческими преступлениями, сея зло; Клаас будет без устали работать и всю жизнь проживет по праву и закону, не плача над воей тяжелой работой, но всегда смеясь, и останется примером честного фламандского труженика. Уленшпигель будет вечно молод, никогда не умрет и пронесется через всю жизнь, нигде не оседая. Он будет крестьянином, живописцем, ваятелем - всем вместе. И так он станет странтвовать по разным землям, восхваляя все правое и прекрасное, смеясь во всю глотку над глупостью.

Наверху кровопийцы народные, внизу - жертвы. Наверху разбойники, шершни, внизу - работящие пчелы.

Сын Кал(ик)а V.

Пока негодный сын угольщика рос в удалых забавах, жалкий отпрыск царственного властелина жил в мрачной тоске. Дамы и кавалеры видели, как ковыляет по комнатам и переходам замка Вальядолида его тощее тело на неустойчивых ногах, с трудом несущих тяжесть его безобразно большой головы, косматой и белобрысой.

Обычно выискивал он темные проходы во дворце и садился в уголок, вытянув ноги. Так он сидел часами, ожидая, что какой нибудь слуга впопыхах заепится за его ноги. Слугу секли за это, а принц радовался, слыша его крики под ударами. Но он никогда не смеялся.

На следующий день он устраивал такую же ловушку, усевшись с вытянутыми ногами где-нибудь в другом месте. Фрейлины, придворные и пажи, спеша пробегавшие мимо него, спотыкались, падали, убивались. Это было ему приятно, но он не смеялся.

***

Возвратившись однажды с похода, император спросил, почему не вышел к нему навстречу сын его Филипп. Архиепископ, воспитатель инфанта, ответил, что принц не захотел выйти. Император осведомился, где находится инфант.

Воспитатель полагал, что надо искать принца в каком-нибудь темном закоулке. Так оно и было.

Они прошли длинную вереницу комнат, пока не набрели, наконец, на какой-то чулан, овещенный дырой в стене. Здесь они увидели вбитый в землю столб, на котором подвешена была маленькая обезьянка, присланная из Индии в подарок его величеству. Внизу дымились еще тлеющие дрова, и в чулане стоял отвратительный запах жженого волоса.

Зверек так страдал, издыхая на огне, что его маленькое тельце ничем не напоминало некогда живое существо, но скорее походило на какой-то шишковатый, искривленный корешок. Рот, широко открытый, точно в последнем крике предсмертной агонии, был полон кровавой пены, и крупные слезы заливали мордочку.

- Кто это сделал? - спросил император.

Воспитатель не посмел ответить, и оба стояли в молчании, мрачном и гневном.

Вдруг в этой тишине из темного угла за ними послышался тихий звук, точно кашель. Император обернулся и увидел инфанта. Филипп был равнодушен и сосал лимон.

- Дон Филипп, - сказал отец, - подойди ко мне и поздоровайся со мной.

Инфант не шевельнулся и смотрел на отца трусливыми глазами, в которых не было любви.

- Ты это сжег здесь зверька?

Инфант опустил голову.

- Если ты был достаточно жесток, чтобы сделать это, то будь же достаточно смел, чтобы признаться, - сказал император.

Инфант не ответил ни слова.

Тогда император вырвал лимон из рук сына, бросил его на землю и собрался было поколотить Филиппа, который от страха намочил штаны. Архиепископ удержал его величество и шепнул ему на ухо:

- Его высочество прославится сожжением еретиков.

Император улыбнулся, и они вышли, оставив инфанта с его обезьяной.

Пепел Клааса. По Шарль де Костеру, "Тиль Уленшпигель".

По всем окрестным деревням разнеслась весть, что в тюрьму бросили человека за ересь и что следствие ведет инквизитор Тительман, каноник, прозванный неумолимым...

...Судья спросил Клааса, не отрекается ли он от преступного недомыслия и не откажется ли он от безбожных заблуждений, по которым он произносил оскорбительные выражения против бога и его величества короля. Признает ли он папу римского наместником бога на земле? И Клаас ответил: "Нет!"

Суд решил, что нет оснований подвергать Клааса пытке. Судья еще раз предложил Клаасу тречься от заблуждений, но он ответил: "Не могу!"

И Клаас был признан виновным в ереси и присужден к пребыванию на костре до тех пор, пока не последует смерть. Тело его будет в течение двух дней выставлено у позорного столба, для устрашения неустойчивых и заблуждающихся.

Суд присудил доносчику пятьдесят флоринов из ста первых флоринов нследства и по десять флоринов их каждой следующей сотни. Половина наследства передается королю, вторая половина святой инквизиции.

Наутро в день казни Клаас в длинной холщевой рубахе, со связанными назад руками был выведен из тюрьмы. Костер был устроен на улице Богоматери, у столба, прямо против входа в ратушу. Палач с помощниками еще не окончили укладывать поленья.

Клаас, окруженный стражей, ждал терпеливо6 пока они кончат эту работу. Наконец Клааса ввели на костер и притянули к столбу цепью. С колокольни раздался первый удар погребального звона. Палач поджег костер с трех сторон во имя отца и сына, и святого духа. Большое красное пламя вместе с клубами дыма поднялось к небу. Все видели, как в страшных муках извивалось тело Клааса, как исказилось его лицо, как билась во все стороны его голова, ударяясь о столб.

Клаас умер. Выгоревший костер рассыпался, тлея у подножья столба. Привязанное за шею к столбу тело Клааса обуглилось. Ветер развеял пепел по всей Фландрии.

С колокольни собора Богоматери несся погребальный звон.

Наступила ночь. Жена и сын пришли к костру и поднялись по обугленным поленьям к трупу и, рыдая, целовали лицо Клааса... И там, где на месте сердца пламя выжгло большую дыру, сын взял немножко пепла.

Дома мать сшила мешочек из красного шелка и всыпала в него пепел, надела на шею сына и сказала:

- Пусть этот пепел, который был сердцем моего мужа, будет вечно на твоей груди, как пламя мести его палачам.

Плата за предательство.

На другой день стражники и чиновник явились в дом Клааса и вынесли его имущество на улицу, чтобы все продать с молотка. Сооткин видела, как вынесли из дома колыбель, которая переходила от поколения к поколению, в которой вырос несчастный мученик и потом Уленшпигель. Затем вынесли кровать, за кроватью шел ларь для хлеба, горшок, в котором в доброе время бывало мясо, потом сковороды, кастрюли и прочая утварь. Все это уже не блесело, как в счастливые времена, но потемнело и покрылось пылью. И Сооткин вспомнила о семейных пиршествах, на запах которых сходились соседи...

Все это было вытащено на улицу, все до последнего гвоздя, который - и это слышала бедная вдова - с треском вытащили из стены.

Без слез и криков сидела она и в отчаянии смотрела, как уносят ее скромное имущество. Чиновник приступил к продаже с молотка... Все за бесценок купил старшина рыбников... Он упивался всем этим, точно ласка, высасывающая куриный мозг.

"Погоди, предатель, ты недолго будешь радоваться", - говорил про себя Уленшпигель. Торги кончились, и стражники перерыли весь дом, но червонцев не нашли. Рыбник кричал:

- Вы плохо ищете! Я знаю, что у Клааса полгода назад их было семьсот штук.

"Не получишь, убийца", - говорил про себя Уленшпигель. Вдруг Сооткин обернулась к нему и сказала:

- Доносчик, - и пальцем указала на рыбника.

- Знаю.

- Потерпишь ли ты, чтобы он унаследовал кров твоего отца?

- Я готов вытерпеть все муки в застенке.

- Я тоже. Но не выдай тайны из сострадания ко мне, в каких бы ты муках меня не видел.

- Ты женщина! - сказал он.

- Дурачок, - ответила она, - я родила тебя и умею страдать. Но если я увижу твои муки... - она побледнела, - я буду молиться деве Марии, которая видела сына своего на кресте.

Она плакала и ласкала Уленшпигеля. Так заключили они союз ненависти и силы.

Рыбнику пришлось уплатить за свою покупку лишь половину цены, - другая половина была платой за его донос, - пока не найдут семьсот червонцев, которые толкнули его на эту подлость.

Они похитили у короля наследство.

Между тем рыбник опять отправился по начальству и сообщил там, что покойник всего несколько месяцев тому назад получил семьсот червонцев, что тратил он мало и потому не мог издержать столь большую сумму, но, конечно, где-нибудь спрятал ее.

Даже судье было противно слушать донос рыбника и он спросил его, что ему сделали Уленшпигель и Сооткин, что он отнял у сына отца, уу жены мужа и теперь так злобно преследует их.

Рыбник ответил, что он как почтенный гражданин хочет заставить уважать законы и этим заслужить милость короля. И подал письменное заявление. Делу был дан ход, и суд решил, что преступление против короля и церкви оправдывает применение пытки.

Когда Уленшпигель и Сооткин шли через город со связанными на спине руками, рыбник стоял на пороге своего дома и смотрел на них. И жители города тоже стояли на порогах своих домов и смотрели на несчастных и слышали, как Тиль сказал доносчику: "Ты умрешь нехорошей смертью, вдовий палач".

Узнав, что вдову и ее сына ведут в тюрьму по новому доносу рыбника, жители накинулис на него с яростными криками и вечером выбили стекла в его доме. А дверь его вымазали навозом. И он не смел выйти из дому.

Утром Уленшпигел и Сооткин привели в застенок.

Сдья спросил Сооткин, не утаила ли она то, что принадлежит королю. Она ответила, что у нее ничего нет и что она ничего не могла утаить. Судья спросил, настаивают ли оба на том, чт они невинны. Они ответили, что не прятали никаких денег, принадлежащих королю.

Тогда судья сказал строго и настойчиво:

- Улики против вас велики, обвинение основательно: если вы не сознаетесь, вам придется претерпеть пытку.

- Не трогайте вдову! - кричал Тиль. - Рыбник купил все, что было.

Увидев, что Тиль, боясь за нее, побледнел, как мертвец, она шепнула ему:

- У меня есть сила и ненависть.

Судьи посоветовались и решили, что для раскрытия правды надо начать с матери.

- Ибо, - сказал один из них, - нет сына столь жестокосердного, чтобы он мог видеть страдания своей матери, не ознавшись ради избавления ее от мук.

- Посади женщину, - приказал судья палачу, - и вложи ее руки и ноги в тиски.

Палач повиновался.

- О, не надо, господа судьи! - взмолился Тиль, - возьмите меня вместо нее, раздробите мне кости рк и ног, но отпустите вдову!

- Помни о рыбнике! - сказала Сооткин.

Улиншпигель побледнел и смолк.

Палач сдавил суставы рук и ног в тисках. Тогда, обратившись к Сооткин, судья сказал:

Укажи место, где спрятаны червонцы.

- Не знаю.

- Сдави сильней! - приказал судья.

Уленшпигель, стараясь придти матери на помощь, старался разорвать веревку и освободить связанные на спине руки.

- Не давите, господа судьи, - говорил он, - это косточки женщины, нежные и хрупкие. Сжальтесь!

- Рыбник! - сказала Сооткин.

И Уленшпигель умолк.

И кости ее трещали, и кров капала из ее ног. На все это смотрел Уленшпигель и, дрожа от муки и гнева, он говорил:

- Женские кости, господа судьи, не сломайте их.

- Рыбник! - простонала Сооткин.

- Признайся за нее, - обратился судья к Уленшпигелю.

Но Сооткин смотрела на него своими широко раскрытыми, точно у покойника, глазами. И он понял, что должен молчать и тихо плакал.

- Так как эта женщина одарена твердостью мужчины, - сказал судья, - то надо испытать ее упорство пыткой ее сына.

Сооткин не слышала, ибо от невероятной боли потеряла сознание. При помощи уксуса ее привели в чувства.

Затем Уленшпигеля раздели догола. Руки его привязали к веревкам, перекинутым через блок, привешенный к потолку. Палач начал вздергивать, встряхивать, подбрасывать вверх и вниз. Девять раз проделал он это. При девятой встряске лопнула кожа в ладыжках и кистях рук, и берцовые кости начали выходить из суставов.

Сооткин смотрела на сына, но силы кричать или говорить у нее не было. Она только вытянула вперед руку и шевелила окровавленными пальцами, точно умоляя прекратить пытку.

Палач еще раз поднял и сбросил Уленшпигеля. И кожа на кистях и лодыжках разорвалась еще сильнее, и еще дальше вытянулись кожные кости из суставов; но он не кричал.

Сооткин рыдала и потрясала окровавленными руками. Она увидела, как палач разжег в жаровне уголь и приготовил две свечи. Она хотела подняться на своих истерзанных ногах, но упала обратно на скамью и только кричала:

- Уберите угли! Господа судьи, пожалейте бедного мальчика, уберите угли!

- Рыбник! - крикнул Тиль, увидев, что она слабеет.

- Подымите его на локоть от пола, - сказал судья, - поставьте ему под ноги жаровню и держите свечи у него подмышками.

Палач повиновался. Волосы подмышками у Тиля трещали и чадили от огня. Он кричал, а мать всхлипывала:

- Уберите огонь!

- Укажи, где деньги, и ты будешь освобожден, - сказал судья, - мать, сознайся за него.

- Рыбник! - сказал Тиль.

Сооткин покачала головой в знак того, что ей сказать нечего. Тиль скрежетал зубами, и Сооткин смотрела на него обезумевшими, заплаканными глазами.

Кровь хлынула изо рта и носа Тиля, голова повисла, и так он висел без движения над жаровней.

- Отдайте ей сына, - сказал судья.

Началось совещание судей.

Оправдание.

Палач развязал Уленшпигеля и, голого и окровавленного, положил на колени к Сооткин, а лекарь вправлял ему вывороченные суставы.

Мать целовала Тиля и приговаривала:

- Бедный мой мальчик, бедный мученик! Если гсспода судьи позволят, я уж вылечу тебя, но очнись же, Тиль, сын мой. Вы отпустите нас, господа судьи?

Посовещавшись, судьи вынесли такой приговор:

"Принимая во внимание, что Сооткин, вдова Клааса и Тиль, сын Клааса, по прозванию Уленшпигель, обвинены были в утайке имущества, которое принадлежало королю, и однако, несмотря на жестокие пытки и должное испытание не признались ни в чем, - суд признает улики недостаточными и объявляет вас, женщина, в вид жалкого состояния ваших членов, и вас, мужчина, в виду тяжких мук, претерпленных вами, свободными и разрешает вам селиться здесь или там, где угодно, у всякого жителя, который примет вас, не взирая на вашу бедность, к себе на жительство.

Дано в Дамме октября 23 дня 1558 года от рождества господа нашего Иисуса Христа.

...И куда бы ни приходил Уленшпигель, везде он видел головы, торчащие на шестах. Он видел, как девушек бросали в мешках в реку, голых мужчин распинали на колесе и избивали железными прутьями, женщин бросали в ямы, засыпали их землей, и палачи плясали сверху, растаптывая их груди...

...В Лувене он видел, как палачи сожгли на одном костре сразу тридцать человек. В Лимбурге он видел, как целая семья - мужчины и женщины - взошли на эшафот...

С болью и ужасом брел Уленшпигель по несчастной земле.

Между тем Рыбник сидел взаперти, одинокий, точно заключенный, и лишь по вечерам осмеливался выйти из дома. Мужчины и женщины осыпали его при встрече оскорблениями и называли его убийцей, и маленькие дети бежали от него, потому чт им сказали, что это палач. Так бродил он, избегаемый всеми, не смея войти ни в один из трех трактиров города, ибо на него там указывали пальцами, и бывало, как только он покажется, все посетители уходят. Поэтому трактирщики не хотели такого гостя и запирали перед ним дверь. На униженные просьбы рыбника они отвечали, что продавать - это их право, а не обязанность.

Истомленный этой борьбой, рыбник вечером тащился ради глотка пива и горячей еды в трактир "Кротовья нора", жалкую корчму за городом, куда заглядывали нищие и подозрительные оборванцы. Здесь ему, правда, продовали все6 что он требовал, ибо хозяева были бедные люди, которые были рады всякому заработку. Но хозяин корчмы, так же, как его жена, не разговаривали с ним. Была там собака и двое детей. Если рыбник хотел приласкать детей, они бросались бежать от него, звал он собаку - она набрасывалась на него с лаем.

Мирная земля, отвоеванная у моря.

По нижнему течению рек Шельды, Маас и Рейна на берегу Северного моря находилась страна, которую называли Нидерланды, что значит "низкая земля" (ниже поверхности моря). Трудолюбивое население на протяжении веков отвоевывало у моря землю, строило плотины, превращая осушенное морское дно в плодородные поля, сады, виноградники. Это были трудные, но благородные завоевания. Здесь проливалось много пота, но не крови и слез.

Жители Нидерландов никогда не устраивали военных походов, а добывли богатства земледелием, скотоводством, рыболовством, мореплаванием, ремеслами, мастерством, в котором достигали высокого искусства.

Так Нидерланды стали самой богатой страной, а жители славились честностью, трудолюбием, мастерством, умением пошутить и повеселиться.

Нидерланды давали королевству Испании в четыре раза больше дохода, чем колонии в Америке с их золтыми и серебряными рудниками. У населения отбирали все, обрекая тружеников на голод и нищету. Население Нидерландов ненавидело испанцев, особенно католических священников. Церковный суд всех непокорных после ужасных пыыток отправлял тысячи людей на костер.

Испанский гнет и инквизиция вызывали возмущение трудового народа. Миролюбивый народ брал оружие, чаще всего топоры, вилы, дубины. Богачи, чтобы сохранить свои богатства, гтовы были служить захватчикам, но простой народ не мирился с гнетом. Повстанцев презрительно называли гезами (нищими), но они гордились этим прозвищем.

Гезы были везде: в лесах, на море6 в городах и селах. В поле вдруг раздавалось пение жаворонка, в лесу - крик совы, в селении - голос петуха и словно из-под земли появлялись толпы гезов и... горе было захватчикам и их прислужникам. Пылали замки, рушались крепости, шли ко дну корабли. Грозно звучал гимн гезов:

Да здравствуют гезы!

Братья! Плакать не время сейчас.

Око за око! Зуб за зуб! Да здравствуют гезы!

Кровавый герцог Альба.

Филипп II послал в Нидерланды многочисленное отборное войско во главе с прославившимся своей жесткостью герцогом Альбой. Альба как нельзя лучше подходил для возложенного на него поручения уничтожать всех подозрительных, а бог рассудит, кто из них прав, кто виноват. Высокомерный, упрямый, он не знал жалости и даже у себя на родине его считали бессердечным человеком.

Прибыв в Нидерланды, он создал суд для расправы с непокорными. Народ прозвал этот суд "кровавым советом". На городских площадях выросли леса шестов с одетыми на них отрубленными головами. По улица расстилался удушливый дым костров. Но чем сильнее была жестокость испанцев, тем сильнее становилось сопротивление гезов.

Все силы своей армии Альба обрушил на восставших гезов. Испанцы захватили несколько небольших городов, но для того, чтобы удержать их, пришлось поголовно истребить всех жителей. Когда мужчины сражались, женщины и дети строили укрепления.

Среди гезов появились свои талантливые военные вожди. Легендарным из них стало имя Тильберта по прозванию Уленшпигель.

Так говорил Уленшпигель.

Уленшпигель на собрании диких гезов говорил так:

-...Смерть косит обильную жатву в этой богатой стране... Едва хватает одиннадцати тысяч палачей, которых Альба называет солдатами. А родина стала кладбищем, покинутая ремесленниками и художниками. Смерть и разрушение косят свою жатву.

...Страна имела привелегии, купленные за большие деньги, чтобы избежать войны: они отняты. Мы надеялись, что нам дадут возможность мирно радоваться богатыми плодами своего труда. Но не тут-то было: каменщик строит добычу для пожара, ремесленник работает для вора.

...Кровь и слезы! Смерть повсюду - на кострах, на деревьях, ставших виселицами вдоль больших дорог, в могилах, куда бросают живыми бедных девушек, в тюремных колодцах, где топят толпами заключенных, на грудах горящих дров, где на медленном огне тлеют жертвы, в пылающих соломенных хижинах, в дыму и пламени которых гибнут несчастные.

...Так пожелал папа римский.

...Но в стране есть люди, которые не дадут перебить себя, как баранов. Есть вооруженные люди, скрывающиеся в лесах. Их предают монахи на смерть и ограбление, но храбрецы ночью и днем нападают на монастыри и отбирают украденные у бедноты деньги. Они не дают покоя королевским солдатам, уничтожают их. Днем и ночью в лесах там и сям вспыхивают огоньки, гаснут и вновь вспыхивают в другом месте. Это огоньки нашего пира.

Бей, барабан!

Бей, барабан войны!

Бей, барабан войны!

Морские нищие.

На севере Нидерландов рыбаки и матросы выходили в море на своих судах и вступали в ожесточенную борьбу с испанским флотом. Их прозвали морскими гезами. Современники рассказывают, что это были люди, закаленные в боях и покрытые шрамами от ран; некоторые из низ потеряли в битвах руку или ногу, но продолжали храбро сражаться. Дни и ночи гезы бороздили море в поисках врага. Много судов с оружием и деньгами для армии Альбы стали добычей гезов.

По морю, под солнцем, дождем, снегом - зимой, летом носятся корабли гезов. Подняты все паруса - белые лебеди свободы. Они несутся, они скользят, накренив паруса до воды, быстрые, как облака под севернм ветром, корабли гезов.

Под сверкающим небом, на светлых волнах свистят на кораблях гезов свирели, гнусят волынки, булькают бутылки, звенят бокалы, блестит сталь оружия, слышатся крики победы:

- Бей в барабан славы, бей в литавры радости! Да здравствуют гезы! Побеждена Испания! Море наше!

Слушате, как разносятся во Фландрии, дорогой родине, крик мести. Куют оружие, точат мечи. Все движется, все трепещет, как струны арфы под теплым ветром, под дуновением душ, изходящих из могил, из костров и окровавленных трупов мучеников!

Филипп, кровавый король, где ты? Альба, где ты?

Бей барабан радости! Да здравствуют гезы!

Вино струится в золотые чаши. Весело пейте солнечную влагу. Музыка без конца. Пойте, свистящие вирели, гнусящие волынки, барабаны, гремящие о славе!

Из Нидерландов герцог бежит.

Громче звоните колокола!

Пусть перезвон веселый по воздуху льется,

Пусть ему вторит бутылок и кружек звон!

Смерть деспотам! Свободу рабам!

Испнские корабли мчались по волнам, разрезая пополам суда рыбаков, пододили к берегам Нидерландов и изрыгали пламя пушек на города и села. Потом с кораблей высаживались войска и начинался кровавый пир. Земля и море с хохотом пили кровь.

Бой на море и на земле стал ужасен. Лил кроваый дождь. Города и деревни горели среди крови и слез. Высокие колокольни гордыми очертаними вздымали свое каменное кружево среди огня, потом рушились с грохотом, точно срубленные дубы. Черные воины, словно муравьи, разбившись на тесные кучки, с мечем в одной руке пистолетом в другой избивали женщин и детей. Некоторые из них топили в воде стариков, другие отрезали груди у женщин и посыпали раны перцем, третие вешали детей на трубах. Устав убивать, они пьянствовали, играли в кости и, засунув руки в груды золота - плод грабежа, - копошились в них окровавленными пальцами.

Земля и море ждали своих освободителей.

Это были морские Гезы.

Мирные труженники, добродушные балагуры и шутники, любители поесть и знающие толк в винах, эти деревенские увальни стали грозой испанского флота. Адмиралом этого флота - Тиль Уленшпигель, и не было пщады Испанцам, потому что пепел Клааса стучал в его сердце.

Уленшпигель видел перед собой черное небо, бурное море, мрачные тучи и красные звездочки далеких огней. Это были фонари испанских кораблей.

- Испанцы! Испанцы! В погоню! Да здравствуют гезы!

Корвет, на котором находился Уленшпигель, вместе с "Иоганной", "Лебедем" и "Гезом" захватили четыре испанских корабля. Гезы бросают в море все, что носит испанское имя, освобождают прикованных к скамьям гребцов, а те хватают оружие и сами становятся гезами, преследуя оставшиеся корабли, и напрасно их сопротивление: освободившиеся рабы расплачиваются с деспотами полной мерой. Рабы с топорами в руках бросаются на вражеские корабли. Палубы покрыты отрубленными руками и ногами, которые после боя приходится выбрасывать в море.

Бой окончен. Гезы забрали с кораблей пушки, порох, продукты - все, что имеет ценность и отдается приказ поджечь корабли, потому что управлять ими нехватало людей, а испанцы могут воспользоваться ими.

Но вот из толпы освобожденных гребцов вышел стройный англичанин, который удивил гезов своей отвагой, находчивостью и ловкостью в бою, и обратился к Уленшпигелю:

- Дай нам два корабля и я уничтожу испанский флот и саму Испанию.

- Бери все, что нужно и присоединяйтесь к нам.

- Благодарю вас. У нас общий враг, но разная родина. Мы все любим свободу, но вы ищете ее на земле, а мы на море.

- Ну чтож, мы разные по нации, но братья по духу. Как же мы узнаем друг друга при встрече в море, чтобы не пролить кровь друзей? Под каким знаменем вы будете сражаться?

Англичанин со смехом снял с веревки черную юбку Нели и заявил:

- Мы будем сражаться под сенью юбки твоей возлюбленной.

Хохот гезов заглушил шум бушующего моря.

Лучше потопить землю, чем потерять ее.

Герог Альба беспощадно уничтожал все население Нидерландов, только в одном городе Антверпене было уничтожено 8000 человек, а сопротивление все росло. Герцог Альба просил у короля новых солдат взамен погибших. Но корабли с солдатами гибли, а деньги и оружие попадали в руки гезов. Разгневанный король отозвал герцога Альбу.

Но силы нидерландцев уменьшались.

Тогда морские гезы рзрушили дамбы, ограждавшие землю от моря. Бурные волны хлынули на поля, затопляя города и села. "Лучше потопить землю, чем потерять ее" - решили нидерландцы.

В страхе перед хлынувшим морем испанцы бежали.

Гезы торжествовали.

Игрушка выброшена.

...Унылый, морда в пене,

Пес к хозяину поплелся подыхать...

Дал пинка ему хозяин:

Дескать, что, кусался мало?...

Шарль де Костер.

Ненавидя герцога Альбу, добрый по характеру народ Нидерландов не верил, что человек может остаться таким бессердечным и все были уверены, что поздно или рано и Альбы проснется совесть и будет мучить его, что он испытает угрызения совести, а это самое ужасное из человеческих чувств. Народ верил, что каждый злодей может стать добрым человеком, если он пройдет пути страдания.

Поэтому в народе сложилась такая легенда о герцоге Альбе.

Легенда о герцоге Альбе.

Отозванный королем, герцог Альба отправился в Испанию в сопровождении огромной охраны и пышной свиты. Отряд избегал города и села, а останавливался на ночлег только в монастырях, где надежно охранял не столько бог, сколько крепкие стены. Так однажды отряд остановился на ночлег в монастыре, скрытом в густом лесу. Монахи встретили Альбу с почетом и не поскупились на угощение, особенно на вина. Вдруг монахи превратились в гезов и отряд был уничтожен, а сам Альба сохранен для суда. Долго думали гезы, какую придумать казнь, которая была бы достойна зла, сделанного им нидерландскому народу, но все, что могли придумать гезы, казалось недстаточным. Тгда гезы спросили старика, которого почитали как отца и мудрого советника.

И старец сказал:

- Что значат придуманные вами казни - час ожидания смерти, несколько минут боли, а потом - вечное забвение и вечный покой. Советую отпустить его с миром.

- Вот так казнь!

- Да, это самая мучительная казнь, дети мои. Каково гордому властелину получить помилование от гезов, которых он презирает. Он готов ко всему, но не к благородству нищих. Может ли быть большее оскорбление, чем презрение?

Так его дворянская честь будет убита, а сам он будет жив, чтобы чувствовать.

Неудачника, оскорбленного гезами, которым его жизнь оказалась ненужной, король встретит с презрением. А что может быть тяжелей для верного пса, чем презрительный пинок хозяина?

Как королевский слуга он будет мертв при жизни.

Все его прихлебатели и льстецы, которые прославляли его, отвернутся от него. А что может быть тяжелей, чем измена друзей?

Как властелин он будет мертв при жизни.

Почувствовав слабость господина, его верные слуги кинутся расхищать его богатства и сделают герцога нищим.

Как господин он будет мертв при жизни.

Хуже чем мертв! Мертвецов хоронят с почетным обрядом, а его удел - всеобщее презрение. А он останется живым и будет чувствовать ве это. Я даже дал бы Альбе бессмертие и это было бы непрерывной мукой живой души.

И гезы отпустили герцога, но без гроша денег, в одежде нищего, пожелав ему:

- Живи, Альба, сто лет испытывая горе нищеты! Живи еще сто лет, мучаясь от зла, порожденного тобой! Живи еще сто лет в бессилии! Живи еще сто лет на дне нищенской жизни!

Нелегок был путь Альбы от Нидерландов до Испании. Когда он пришел в большой город Гент и заявил, что он - герцог Альба, его приняли за сумасшедшего и хотели посадить на цепь.

Лишившись свиты, одежды, денег,€он лишился тех прав, которые он считал данными по праву от рождения. Он понял, что это право держалось силой власти, оружия и денег, а это все слетело с него, как шелуха. Он стал ниже нищего. Купить пищу он не мог, заработать - неспособен, даже украсть не мог, хотя всю жизнь он грабил города и страны, но чужими руками. Просить милостыню не позволяла гордость, да и кто подаст способному к труду человеку. Милостыню подавали только старцам и калекам. Он питался отбросами, да иногда нищие из жалости делились с ним кусочками.

В его родовом имении слуги гнали его от ворот замка, не признав в нем своего господина. Ему удалось пробраться в замок тайным подземным ходом, и одевшись в платье герцога, он вернул себе власть над слугами.

Но над ним была власть короля.

***

Немилостиво встретил король Филипп II герцога Альбу и гневно упрекнул в том, что он загубил столько солдат, оружия, денег в войне с какими-то нищими, которых надо было попросту уничтожть.

- Я верно служил вашему высочеству, - оправдывался Альба, - Меня даже прозвали Кровавой Собакой.

- Наверное мой верный пес состарился и неспособен травить не только крупного зверя, но даже кролики берут в его плен. Стоит ли держать при дворе одряхлевшего беззубого пса? Но мы ценим заслуги старого пса и не будем топить его в болоте, как делают обычно. Повелеваем: пусть он отправляется в свое имение в Астурию и доживает свой век, питаясь овсяной кашей, если зубы его неспособны дробить кости.

Герцог Альба вспыхнул, но не промолвил ни слова, ведь он точно так же потупал со своими вассалами.

***

Никто из верных вассалов не захотел сопровождать Альбу в такую глушь, и он отправился с небольшим отрядом слуг, славившихся своей жестокостью и разбоями, на которые Альба не обращал внимания, потому что и его профессией были грабежи и убийства, только огромных размеров.

На обессилившего льва отваживаются напасть даже шакалы. Так поступили и слуги Альбы. Так недавно они трусливо дрожали от одного его взгляда. Да и теперь они действовали, как трусливые шакалы. Ночью на привале в диких горах Астурии воины решили убить Альбу. Трусливо напали они на сонного герцога. Удар дубинкой по голове, несколько ударов кинжалами и все было покончено. Труп его бросили в глубокое ущелье, как разбитую игрушку в мусорную яму.

Так погиб герцог Альба.

***

Мы узнали о смерти герцога Альбы.

Да, он умер.

Рассказ пойдет совершенно о другом человеке.

***

Сказки и легенды не бывают без чудес. Впрочем, в жизни бывает необычное, что иногда считают чудом, поэтому не будем удивляться. Все было очень просто.

Ранним утром охотник пробирался по горным тропинкам и увидел окровавленное тело. Заметив слабое биение сердца, охотник перенес пострадавшего в жилище, находившееся в недоступной для людей долине, тропинка к ней была известна только охотнику и его друзьям. Разбившийся в горах человек не был редкостью для охотника, и он умел вылечивать казалось бы самых безнадежных, если у пострадавшего хоть чуть-чуть билось сердце. Так было и в этом случае. Что тут помогло: целебные ли травы и мази, чистый ли воздух здоровая ли пища, любовь и забота, трудно сказать. Пожалуй все вместе. Правда, вызлоровление прошло не так уж быстро, да уж и то чудо, что оно произошло.

Когда больной очнулся, он с удивлением осмотрел обстановку и спросил:

- Где я? Что со мной?

- Ты у добрых людей. С тобой произошло несчастье, за которым обязательно придет еще большее счастье. Мы - пострадавшие от герцога Альбы, сами испытали многое и всякий пострадавший - нам друг. А кто вы такой? Каково твое имя?

- Я ге...

- Это ничего, что ты нищий (Queux).

- Меня зовт герц...

- Хорошее имя! Где сердце, там любовь, а где любовь, там счастье.

Завоеватели земли.

Больной начал вставать с постели, гулять по цветущей долине, покрытой нивами, садами, виноградниками. Здесь все поражало изобилием: в садах росли чудесные фрукты, поля радовали обильным урожаем, отборные коровы давали много молока, а овцы - чудесную мягкую шерсть, озеро было полно рыбы, а кругом громоздились бесплодные мрачные горы. Долина казалась драгоценным камнем, затерянным в хаотической свалке дикого камня.

- Бог наградил вас благодатной землей, дав вам поистине земной рай.

- Ошибаешься, друг мой Герц! Если Нидерланды связали свою землю из морского дна, то мы создали ее из мертвого камня. Всего несколько лет назад наша долина ничем не отличалась от окружающих гор. Мы завоевали эту землю в тяжелых боях.

- У кого? У герцога Альбы?

- Нет, у самого бога. Хорошо, что наша война не требовала крови. Мы завоевали землю трудом и любовью.

Рассказ мистера Треда.

Родились мы крестьянами на земле герцога Альбы. Земля Астурии не ласковая, ну и мы не особенно любили ее. Работаешь, работаешь, а соберешь кое-какой урожай, большую часть надо отдать господину, да и церковь своей доли требует, самому почти ничего не остается. Герцог посмеивается и подговаривает вступать в солдаты, дескать, много есть богатых земель, а владеют ими язычники и еретики, не грех воспользоваться их богатствами, а поы поддакивают, что мол, это дело угодно богу. И стали мы солдатами герцога Альбы. Прошли по землям Италии, Франции, Швейцарии, Нидерландов. Понравилсь нам легкая жизнь: сыт, пьян, денег полон карман, а главное - влать над людьми. А герцог и попы подзуживают: мы, дескать, особые люди, а остальной народ - скот, его сам бог велел стричь и резать, его место в хлеву, наше в дому.

Для того, чтобы воевать, надо стать бессердечным. Это нетрудно - пьянство, обжорство, азарт заглушает все человеческие чувства. Но всему есть предел.

Однажды Альба приказал нам изрубить женщин, детей, стариков, оставшихся в городе и помогавшим гезам. Иы были трезвы и не смогли поднять оружие на несчастных. За невыполнение приказа герцог приказал избить нас кнутами и выгнать из отряда.

Вернулись мы на родину нищими, но гнев герцога и здесь приследовал нас. У нас отняли земельные участки. Оставалось одно - уйти в горы и организовать венту, чтобы мстить герцогу.

В одном столкновении с отрядом герцога наша вента была разбита. Убитых и раненых бросили в пропасть.

Но произошло чудо.

Десять человек, в ком еще остались признаки жизни, подобрал отец Клевер и вылечил нас. Но жизнь была нам не в радость. Куда идти? Как жить? Где скрыться от гнева Альбы? Однако о. Клевер успокоил нас.

- Я приглашаю вас в свой отряд и укрою от власти Альбы. Вы будуте воевать под моим началом, исполнять мои советы и делать то, что даст счастье. Но это будет война. Война трудня, но без крови и смерти. Для того, чтобы вести эту войну, нужна необычайная отвага. Более высокая, чем в обыкновенной войне, но особенно потребуются преданность, совест и любовь.

Даете ли вы клятву верности?

И мы поклялись.

Продолжение рассказа мастера Треда.

Да, это была суровая война маленьких людей с великанами гор, которые одним своим видом подавляли человека. Земля, вода и даже воздух были в плену у злых сил. Земля была закована в броню камня, вода закрыта во впадины болот, в которых гнездились чудовища болезней, их дыхание отравляло и уничтожало все живое.

Мудрый волшебник о. Клевер повел нас в бой с великанами и чудовищами, грозными видом и невидимыми совсем. Мы сражались, рассекали грудь великанов и добывали известь и железо, медь и золото. мы выносили из болота тину и сваливали ее на долине, и она, прогретая лучами солнца, превращалась в плодородную почву. Мы делали терассы, чтобы ветер и дожди не уносили драгоценную почву. Мы построили плотины и превратили болота в прозрачные озера, мы прорубили утесы и открыли доступ свежим ветрам.

Война была трудная, зато и завоевания огромные!

Рожденная нашей любовью и согретая нашей лаской Земля щедро награждает нас своими благами. Мы освободили землю от плена хаоса, и она дает нам урожай в десять крат, чем самые благодатные земли. Это - волшебство! Посмотрите на эту траву - она волшебная. Мы назвали ее клевером. ее можно косить шесть раз в году, значит один гектар равен шести. И так во всем. На тело барана мы одели шкуру быка и покрыли шелковой шерстью, наша корова дает молока за десять коров.

- Согласен ли ты встать под наше священное знамя Земли?

- Нет! - ответил Герц Ге.

Герц Ге в библиотеке о. Клевера.

Медленно и болезненно заживали раны на теле Герца, но еще тяжелей было у него на душе. Отец Клевер острожно делал перевязки, едва касался ран, натирая их мазью, но душевныых ран он не смел касаться и причинять боль расспросами. Едва Герц смог вставать с постели, о. Клевер давал книги из своей библиотеки. Герц углубился в чтение книг по истории Испании, словно в обвинительный акт себе. Сколько он и подобные ему сделали зла этим добрым людям, воинам труда, защитникам справедливости.

Пишет поэт Педро Лесо.

Пишет не для прославления одних и уничтожения других народов, наций, религий, классов, а, тем более, личностей, а воздавая каждому должное. Поэтическими образами рисует он картины Аквитании (Испании), через которую проходили войска Ганибала - пуны. Они основали город - гавань Новый Карфаген, не пытаясь завоевать свободные общины селений, которые были надежно защищены. Наоборот, воины и жители Карфагена и Рима находили приют и убежище от рабства.

Испания жила крепкими родовыми общинами, которые назывались коммунересами и создавали общие владения с городами. Это были отдельные владения народа, связанные родством Андалузия, Кордова, Севилья, Гранада, Валенсия, Толедо, Сарагоса и другие коммунересы, дружные между собой, но не признавшие власти Рима и рабства.

На Европу нахлынули полчища гунов, но ни Атила, ни Аларих не покорили Испанию.

Так приходили вандалы, но не могли установить рабства на земле Испании. Не признавали жители Испании и власти пришельцев, и их законов, кроме власти своих отцов и дедов - хранителей обычаев, нравов и правды, выплачивая "ленивым королям" небольшую дань.

Это время испанцы называли временем "ленивых королей", которые не рисковали вмешиваться в дела общин-коммунерес, а дрались между собой за королевское звание. А какое дело было труженикам до семейных раздоров Моровингов, они только называли это "дурными обычаями". Да и как иначе назвать борьбу Брунгильды с Фредегондой, когда Брунгильда истребила десять принцев, пока сама не была убита родственниками. Труженики не вмешивались в дела королей, но не позволяли королям вмешиваться в дела коммунересов. Не побоялись они даже прославленного и воспетого менестрелями и трубодурами Карла Великого, разбившего войска арабов в 778 г. Когда он попытался взять Сарагосу, то баски напали на войско Карла Великого в Ронавальском ущельи, уничтожили войско, самого Карла и прославленного Неистового Роланда, как уничтожают волков.

Так Педро Лесо показывал истинное лицо прославленных королей, грандо, идальго.

Завоеватели, которые дали.

При халифах Мансуре и Гарун-аль-Рашиде Аравия достигла всокого развития в хозяйстве, науке и культуре. Но вместо того, чтобы продолжать развитие родной страны, халифы начали завоевание чужих земель. Были завоеваны все земли Средней Азии и побережье Средиземного моря на востоке и в Африке.

Как полагается, война была названа священной во имя пророка Мухаммеда, но это делало ее еще более жестокой и грабительской. Особо жестоким халифом Аравии был Абул-Аббас Кровавый, который при захвате власти истребил всех принев, и лишь один из них, Абд-ель-Рахман спасся.

Раздоры между королями ослабили Испанию. Этим воспользовались арабы и 30 апреля 711 года они высадились в Испании и вскоре она была завоевана, за исключением Кастилии. Абул-Аббас хотел завоевать всю северную сторону Средиземного моря, сделать Ватикан центром ислама; и войска должны были вернуться в Дамаск через Босфор и только тогда сложить свой окровавленный меч у подножия трона халифа Абул-Абасса.

Но эмир Испании Абд-ель-Рахман отказался выполнять этот план и в 756 году отделился от халифа, стараясь установить мир и процветание в своем эмирате.

Пишет поэт Педро Лесо.

Он не обливает грязью арабов, сарацинов и мавров, не называет их неверными, не обзывает собаками, не требует отправить их на костер вместе с книгами, а пишет так:

Эмир Абд-ель-Рахман, завоевав страну ужасом смерти, решил завоевать землю и покорить народ радостями жизни.

Вслед за отборными войсками в Испанию стала пребывать отборная армия ученых, мудрецов, мастеров, поэтов из Аравии, Иудеи, Греции, Египта, Индии, Китая. Они привезли в Испанию греко-сирийскую-иудейско-египетскую-персидско-кавказскую-таджико-хорезмскую-индийско-китайскую культуру.

Была построена в Кордове крепость науки - университет, 27 высших школ, библиотека Кордовы имела 600000 великолепно переплетенных томов, кроме нее в мусульманской Испании было 70 общественных библиотек и огромное число частных книгохранилищ. В этих библиотеках были книги Аристотеля, Гиппократа, Евклида, Авиценны, Фирдоуси, Конфуция. Особым вниманием пользовался трактат Птоломея о небесной механике.

Наука достигла высокого развития. В математике изучались и развивались алгебра, геометрия, тригонометрия. Латинские цифры были заменены арабскими, что облегчило счисление. Попробуйте сами решить простой пример.

В физике изучались явления удельного веса, падения тела, преломления света; в химии применялись методы перегонки, взгонки, плавления, фильтрования, синтеза и анализа. Химия помогла изготовлению невыцветающей майолики, красителей шелка и шерсти, дубителей кожи, изготовлению хрустального стела и многое другое. Применялись часы водяные, песочные, солнечные, маятник, циферблат, астролябия, карта звездного неба, не только в обсерватории в Севильи, но и во всех школах.

Коренным образом изменили арабы и хозяйство Испании.

В сельском хозяйстве стало широко применяться искусственное орошение, были привезены новые, неизвестные до этого в Испании культуры: рис, сахарный тростник, шелковичные деревья, апельсины, лимоны и другие.

Развились ремела по обработке шерсти, шелка, стекольное и ювелирное производство достигло совершенства, толедская сталь славилась по всему миру наравне с дамасским булатом.

Города выросли в крупные промышленные места. В Кордове было 500000 жителей, но сохранилась организованность коммунересов.

В городах расцвел чудесная мавританская архитектура. Здания строились настолько прочно, что несмотря на войны и землетрясения сохранились до наших дней и настолько прекрасны, что изумляют людей всех времен, как мечеть в Кордове, дворец Альгамбра в Гренаде, замок Алькосар в Севильи.

Но главное - арабы легко мирились с верованиями и нравами других народов, не принуждая силой принимать свою религию, давая лишь принявшим ислам гражданские привелегии. Способных в науке и мастерстве оплачивали высоко и окружали почетом, независимо от нации и веры. Три человека считались святыми - учитель, врач и мелиоратор, их нельзя было казнить или убить во время войны, тогда как убивали эмиров и священников.

Религиозная терпимость была полная. Ученые арабы, евреи, христиане и атеисты сходились для того, чтобы совместными усилиями искать истину.

Остров волшебников.

На одной из лагун, которые тянутся вдоль выгнутого полукругом средиземноморского побережья между реками Одой и Роной, возвышается базальтовый островок, увенчанный мрачной руиной, выделяющейся черным пятном на светлом фоне моря и неба. Это развалины Магелонны.

***

С незапямятных времен этот остров был пустынным и мертвым. Только иногда рыбаки останавливались здесь, чтобы просушить и починить сети или приготовить обед, но никто не задерживался долго. Мертвый камень, раскаленный солнцем, и топкие болота, отравляющие воздух зловонием и лихорадкой пугали людей.

Обратились к эмиру Абд-ель-Рахману ученые с просьбой отдать им во влядение остров, потому что уединение от суеты людской и тишина помогают творчеству и мыслям.

Удивился Абд-ель-Рахман, но не посмел отказать ученым или оскорбить их своим замечанием о непригодности острова для жизни.

Вскоре на острове появился город Субстанцион (Секстанцио) с замком Магеллона. Население города состояло в большинстве из арабов. Был он арабским по нравам и обычаям, но здесь встречали радушный прием и приют все одержимые любовью к науке. Здесь были сарацины, мавры, испанцы, греки, евреи, галлы, саксы, норманы - дети науки и мастерства. Они считали, что наука - одна для всех народов.

Город стал общиной науки и матерства, где каждый был занят своим любимым делом, не имел ничего своего и пользовался всем необходимым. Здесь не было споров и диспутов, сами дела и образ жизни были неопровержимым доказательством истины.

Вместе с замком науки Магелонной вырос город мастеров Леза, где в тесном содружестве с наукой мастера достигали совершенства, а ремесла - искусства.

***

В 735 году король франков Карл Мартелл победил сарацинов в битве при пуатье, он напал на Магелонну и разрушил город, замок, сооружения для орошения земель, сжег книги, истребил все население за исключением христиан, но и их выселил с острова и отдал их под власть епископа.

Город был разрушен, но слава об острове волшебников жила среди народа, как легенда. Католики сделали попытку востановить Магелонну, устроить там местопребывание епископа, присвоив себе и легендарную славу острова, но земля, лишенная любви, превращалась в камень, а каналы в болото, прекрасные дома и величественный замок не под силу было восстановить ленивым и грубым рукам. Так до наших дней остались постройки в виде развалин, которые возвышаются над водами и дикими кустарниками.

Однако Магелонна арабов считается матерью современного французского Монпелье, и нынешняя наука вилит в развалинах реликвиидревнего священного города.

По Э. Реклю. том III, стр. 458.

Свадьба Кастилии и Арагоны.

Непрерывные войны между многочисленными королями, грандами и просто владельцами замков, разоряли страну.

особенно крупными королевствами в Испании были Кастилия и Арагон. Эти короли расширяли свои владения за счет пкорения мелких властелинов, но вступать в борьбу друг с другом не решались.

И вот в 1469 году принцесса Изабелла Кастильская вышла замуж за принца Фердинанда Арагонского. В 1474 году Изабелла стала королевой Кастилии, а в 1479 году Фердинанд вступил на Арагонский престол. В Кастилии и Арагоне стояли два трона, но власть была одна, потому что Изабелла легко управляла мужем, не выпячивая себя на видное место, а свои решения она просто одобряла как решения, продуманные Фердинандом, не скупясь на похвалу его мудрости.

Для укрепления своей власти Изабелла прежде всего заручилась поддержкой католической церкви, передв ей множество земель и установив налог в пользу церкви. За это папа римский дал им титул "католических королей", их власть стала проявлением воли божей, а непокорность - грехом против бога.

В 1477 году в испании была введена Ссвятая Инквизиция,которая действовала от имени самого господа бога, освобождая королевскую власть от проявления жестокости. Святая инквизиция была страшна не только иноверцам или простым людям, но и грандам, противящимся королевской власти.

Бороться с еретиками и неверными было выгодно и церкви, и королям, так как все имущество осужденных отбиралось (конфисковывалось), половина его передавалась королям, половина - церкви. Земли передавались королям, а те награждали ими своих покорных вассалов и опять же церковь.

Для укрепления королевской власти свободным городам и общинам были даны прежние права, все граждане считались вассалами королей. Замки непокорных вассалов разрушались.

Королевская власть стала сильной и противитья ей стало невозможно. В 1492 году была завоевана Гранада, в 1512 году - Наварра. Таким образом, весь Пиренейский полуостров (за исключением Португалии) был подчинен единой власти.

Фердинанд и Изабелла расширяли свое влияние и другим способом: их старшая дочь Екатерина была выдана замуж за английского принца из династии Тюдоров, младшая принцесса Хуана стала женой австрийского принца Габсбурга. Это дало возможность Испании влиять на политику всей Европы.

Первыми жертвами Святой Инквизиции были мориски - крещеные мавры и евреи. Фанатичная Изабелла отдала их в руки Святой Инквизиции для беспощадного уничтожения, потому что некоторые из них, приняв католическую веру, придерживались своей прежней веры, а глвное, они признавали науку, искусство, мастерство выше учения церкви, высмеивали невежественных церковников.

Все евреи и мавры были выселены из Испании в Африку. Это было как-будто выгодно королевской власти, потому что люлей выселяли без имущества и денег, а их богатства поступали в королевскую казну. Но мориски увезли с собой секрет науки и мастерства и это отбросило Испанию далеко назад в развитии, промышленность и торговля пришли в упадок. Страна беднела, истощалась королевская казна. Пришлось уступить и разрешить иноверцам селиться в Испании, строить свои кварталы и церкви (синагоги, мечети).

Изабелле и Фердинанду пришлось даже признать ересь - шарообразность Земли и отправить еврея Колумба на открытие пути в Индию и сделать заем у еврея банкира Фуггера.

Победы и беды.

Захватив множество земель на всем земном шаре, Испания должна была бы необычайно разбогатеть, если бы она поддерживала тружеников-колонистов и местное население путем торговли, то есть обменом продуктами труда. Но меньше чем за полвека после открытия Америки конкистадоры разграбили сокровища инков, ацтеков, чибча, уничтожили и сам народ.

Корабли, полные золота и серебра, сундуки жемчуга и драгоценных камней шли через океан в испанию в таком количестве, что золото упало в цене. Тем не менее Испания приближалась к экономическому краху. Это лучше всего видно из личной бузгалтерской книги Филиппа II.

"...Двадцать миллионов дукатов нужно только для того, чтобы покрыть мои долги и оплатить проенты. Но не будем даже говорить об этом: это просто невозможно..."

Какоы же были расходы короля Испании, Португалии, Неаполя, Сицилии, Франции, Иерусалима, герцога Фландрского, Брабандского, графа Голландского, подеста Фрисляндии, властелина Африки, Восточной и Западной Индий и прочее, и прочее, и прочее?

Расходы: на 1560-61 гг. на содержание гвардии, которой три года не платили жалованья, на содержание двора и чиновников нужно 10900000 дукатов.

Доходы: Налоги с обеих Индий (большая часть уже заложена, израсходована вперед, но можно получить еще).............................420000

= Обычные налоги и сборы......................................................200000

= Поборы за папское разрешение грехов...............................500000

= Доходы от продажи рабов в Америку...................................50000

= Королевская доля от конфискации имущество еретиков.160000

Итого...........................................................................................1330000

Нехватает: 9660000 дукатов.

***

Испанская империя выросла, как гриб после дождя, и, как гриб, начала гнить. Каждый костер, сжигавший еретиков, сжигал саму испанию. Большя часть народов Испании, Франции, Германии, Италии по сути дела перестала трудиться, учиться, овладевать мастерством. Ведь куда легче быть воином, монахом, чиновником.

Святая инквизиция.

Арабы, сарацины, мавры, евреи оставили после себя воспоминания о свободе мысли, о науке, о искусстве, о мастерстве. Сравнение власти "неверных", "поганых" с властью святой непогрешимой церкви заставляли сомневаться в святости и непогрешимости церкви и ее невежественных служителей, целью жизни которых было обжорство, лень и ослепительная роскошь высшего духовенства.

Авторитет духовенства падал. Объявилось много смельчаков, критиковавших католическую религию, ее учение и обряды, образ жизни и нравы ее служителей.

Могла ли церковь отнестись к этому безразлично? Разумеется нет. Борясь за свое господство, церковь не могла сделать своим орудием убеждение, потому что на ее стороне не было ни истины, ни здравого смысла, а поэтому средством борьбы избрала уничтожение и усташение своих идейных противников и просто сомневающихся. Церковь требовала слепой веры и боялась научной мысли. Для подавления мысли и было организованно одно из свирепейших судилищ, какое когда-либо существовало в истории человечества, которомы поручено было судить и карать всех инакомыслящих, всех более или менее озаренных светом мысли и знаний, всех, в ком проявлялось чувство любви к свободе, и просто неугодных людей.

В начале не было постоянных трибуналов, а время от времени в тот или иной город приезжал епископ-инквизитор, который выносил приговоры. Исполнение приговоров поручалось королевской власти. Смиренная и любвеобильная церковь не могла творить жестокость, но и король не проявлял жестокости, а только выполнял приговор церкви. Все дела церкви были пропитаны лицемерием - она гордилась тем, что не проливает крови, а потому сжигала на кострах, закапывла в землю живых, морила голодом, вешала, но крови не проливала. Излюбленной казнью было сожжение на костре. Это была мучительная смерть, но церковь применяла ее для блага самого грешника: очищенная огнем душа попадала в рай. Это ли не услуга?

Перед святой инквизицией человек чувствовал себя лишенным всяких прав. Тот, кого вызывала инквизиция, кого приводили к инквизитору, наперед уже считался виновным на основании сделанного на него доноса. От него требовалось только, чтобы он "сознался в своей вине". И инквизиия добивалась этого. Допрос тянулся долго, сопровождался изощренными пытками, по сравнению с которыми смерть была счастьем, избавляющим от невыносимых нескончаемых мук, и в конце концов человек "сознавался".

Невежественный народ Испании, запуганный муками ада, которые проповедовала церковь, был охвачен фанатизмом и стремился к спасению своей души от вечных мук в загробном мире, а потому верно служил святой инквизиции. Шпионаж и доносы были объявлены церковью проявлениями высших христианских добродетелей, а материальная заинтересованность толкала и на провакации.

Все ходили под страхом обвинения в какой-нибудь ереси или вольнодумстве. Друзья, знакомые, случайные встречные все находились под взаимным контролем, все во славу божию доносили друг на друга. Родители предавали детей, дети отрекались от родителей. Люди трусливо осматривались по сторонам и прислушивались ко всему, что могло внушить хотя бы тень подозрений. Не доверяли друзьям, соседям, родственникам. Боялись стен собственного дома.

Причины страха были основательны.

В самом начале деятельности Святой Инквизиции во главе ее стоял хитрый, как лисица и свирепый, как волк великий инквизитор Фома Тарквемада, который навел ужас на народ.

Уже в самом начале своего владычества Великий Инквизитор отправил на костер 300 человек и около сотни человек осудил на вечное заточение в тюрьме. А за все время его "плодотворной деятельности на пользу церкви и государства" было сожжено свыше 10000 человек.

Сжигались не только люди, но и еретические книги. Так, по его распоряжению только в одном городе сожгли 6000 книг. С его же благсловления была предана огню огромная библиотека королевкого принца, доставшаяся ему от арабского халифа. Еще бы! Книги, наука, образование числились в ряду смых опасных врагов церкви и королевской власти.

Действия святой инквизиции, как и вся церковь, были пропитаны лицемерием и жестокостью.

Допрос начинался с "кроткого увещевания": обвиняемый голый стоял перед орудиями пытки и "знакомился" с тем, что ожидало его, если он не признает своей вины. Несознавшегося подвергали пыткам, сперва простым, как, например, "дыба": узника со связанными на спине руками поднимали вверх на веревке, привязанной одним концом к рукам, а другим перекинутой через блок, затем его быстро опускали и вновь стремительно вздергивали. И это истязание повторялось несколько раз, пока измученный обвиняемый не соглашался признать свою вину. Если же и после этого узник не соглашался признать свою вину, его ожидали новые пытки, а инквизиция изощрялась в придумывании их. В этом деле не было предела ее изобретательности: здесь была и "корона" - железный обруч, который сжимался винтом и стискивал череп, и "груша", которая вкладывалась в рот, расширялась винтом, вывихивая селюсть, кроша зубы, обдирая небо. Перечислить все пытки просто невозможно.

Так Святая Инквизиция добивалась "признания", а признание давало основание вынести смертный приговор. Церковь не могла казнить, ели обвиняемый не признал своей вины. Правда, многие умирали под пытками, но на то воля божья.

Чтобы избежать упреков в жестокости, инквизиция не исполняла своих приговоров сама, а поручала это королевской власти, лицемерно заявляя: "Мы передаем виновного в руки светской власти, которую просим и убеждаем, как только можем, поступить с виновным милосердно и снисходительно". Это "милосердие" сводилось к тому, чтобы осужденного казнили без пролития крови, при похоронном звоне церковных колоколов и заупокойной мессе, читаемой священниками.

Кровавая книга поэта Педро Лесо.

Читая предсмертную поэму Педро Лесо, написанную им в тюрьме, Герц Ге словно заглянул в свою собственную жизнь с обратной стороны, которая до этих пор была скрыта роскошным зановесом.

Он вспомнил себя десятилетним мальчиком. (1517 г.)

Суровый замок на обрывистой скале возвышался над долиной. Высота горы, высота стен, высота башен, - все говорило о господстве замка над долиной. Глядя в узкую амбразуру башенного окна, маленькому Фернандо казались мурашами люди, копошившиеся на полях. Это приучило Фернандо вообще смотреть на простых людей как на ничтожество.

К этому приучал его и суровый отец, и, вкрадчиво - ласковый духовник, и, величественно - строгий учитель, и наставник рыцарских правил, фехтования и вольтжировки - постоянный спутник всех прогулок и охотничьих забав маленького герцога: он на примерах внушал превосходство кабальеро над неуклюжими мужланами. Если селянин не успевал вовремя сойти с дороги, по которой ехал маленький Фернандо, то наставник велел проучить мужлана. Удар хлыстом - и мужик отскакивал в сторону, почтительно снимал шляпу и кланялся. Это казалось Фернандо смешным, и он думал: "Вот действительно скоты. Они как быки или мулы позволяют бить себя. Разве он или любой кабальеро позволил бы не только ударить себя, а даже оскорбить себя словом? Нет, чувство чести недоступно скотам."

Наставник подтверждал:

- Природа создала волов такими, что они выполняют самую тяжелую работу, а получают охапку соломы, а лев берет то, что ему нравится без трудов. Можно ли льва запрячь в плуг?

Фернандо хохотал, представляя попытки одеть ярмо на льва.

Духовник объяснял, что такое разделение людей установлено самим богом. Все люди - братья, но старшему Симу и его потомкам бог дал право повелевать, среднему - Иофету - быть советником, младшему - Хаму - трудиться и кормить старших братьев.

Отец наказывал сыну признавать только власть короля и слушать советы служителей святой католической церкви, но твердо держать власть над подвластными людьми в своих руках. Служи, потому что король дает, слушайся, потому что церковь укрепляет власть. Для вассалов у него есть земельные наделы, заваеванные самими же вассалами, для слуг - деньги, дубытые самими слугами, для хамов - кусочек хлеба, собранного ими же. Для врага есть оружие, для непокорных - его суд, для хама - кнут.

Можно и нужно любить коня или охотнючую собаку, за хорошую службу коню дают сладкий пряник, собаке - кусочек мяса, но никто не будет кормить коня пряниками, а собаку - дичью. Для любимого коня существуют острые шпоры, для собаки - арапник. Неспособного к службе коня не держат на конюшне, взбесившегося пса уничтожают.

Кабальеро-грандо должен быть верным слугой только королю и только сильному королю, а таким королем являетя наш король Карлос I, в империи которого не заходит солнце.

***

После смерти Фердинанда королем в Испании стал его внук Карлос I (как его называли в Испании) или Карл V (как его называли в Германии). Он в 1516 году получил в наследство огромные владения, которые он расширил еще больше, присоединив Нидерланды, герцогство Люксембургское, у французского короля захватил Милан, захватил северную Италию, в Африке - Тунис, в Америке - Мексику, Перу, Чили, Колумбию.

Богатства потоками лились в Испанию.

Но для того, чтобы держать в повиновении завоеванные страны и для захвата новых нужны были огромные средства на содержание конкистадоров, наемных войск, многочисленных наместников, на содержание церкви - надежной защиты власти, на содержание пышного двора в ослепительной роскоши. Простой народ не только не получал выгоды от завоеваний, но должен был оплачивать все прихоти короля. А король, имея сильную армию, перестал считаться с вольными городами, коммунересами и сельскими общинами. Налоги и подати росли.

Но народ напомнил о себе.

В 1519 году собрался совет представителей городов-коммун и сельских общин и заявил королю о своих древних правах, сказав забытую королями истину:

- Государь, вы должны помнить, что король есть только слуга нации на жаловании народа.

Карл V в ответ на это ограничил права аольных городов и общин, а сам уехал в свои германские владения, поручив правление Испанией кардиналу Адриану, в надежде, что народ не пойдет против церкви, опасаясь божьего гнева, а тем более, гнева святой инквизиции.

Но народ не побоялся.

В 1520 году в Кастилии началось народное восстание, которое назвали восстанием коммунересов. Вскоре в Святую Хунту объединилось одиннадцать городов Кастилии. Восстание возглавили: идальго Хуан де Падильо, поэт Педро Лесо и епископ Хуан де Акунья.

Хуан де Падильо, Мари Пачеко, Педро Лесо и другие игрушки жизни.

Старик де Падилья был сельским идальго, имевшим небольшой замок и небольшое владение и называл себя королем, властелином самостоятельного государства, не состоящим на службе у короля, потому что по своему состоянию он не мог позволить себе роскошь, а для службы у короля она была просто необходима. Неспособный к унижению, он сам возвеличивал себя королем Падильи.

Имение его было затеряно в горах и добраться до него военным отрядам было не так-то легко, тогда как сам де Падильо налетал на мелкие владения, как орел из гнезда. Он владел южным склоном гор с прилегающей к нему долиной и всем, что там произростало и множилось: плодами, скотом, людьми. Он именовал себя королем Падильи и это служило предлогом, чтобы отнять у соседа все, что удастся, - хотя бы только холм с виноградником, или просто совершить налет и опустошить курятники крестьян соседних владений, как это было в обычае, и сильный гранд не станет затевать войну из-за нескольких десятков куриц или десятка овец.

В междуусобных войнах он выступал в союзе с сильными грандами с выгодой для себя. Пользуясь междуусобицами и разбойничая, он успешно расширял свои владения и вел жизнь6 не лишенную приятности. Но старый де Падильо чувствовал, что службой у короля можно добиться многого, но для этого, кроме силы, надо иметь знания и разбираться в тонкостях политики и этикета.

Вот почему для своего маленького сына Хуана он нанял учителя изящных манер и высоких искусств, а в 17 лет отправил в Толедо, чтобы он мог изучить все, что необходимо для рыцаря, находящегося на службе у короля. Молодой Хуан де Падильо отправился в Толедо в самом прекрасном настроении, предвидя турниры, охоту и прочие прелести рыцарской жизни. По Генриху Манну.

В полуденный зной Хуан де Падильо свернул с пыльной дороги в лес, чтобы отдохнуть в его благодатной прохладе. Только он подъехал к опушке леса, как увидел девушку необычайной красоты.

- Ба! Волшебный лес и прекрасная фея!

- Может быть, но вот до сих пор в нашем лесу не было лешего.

- Неужели я так безобразен, что ты приняла меня за лешего?

- В молодости все красивы, даже леший похож на кабальеро, и ведьмы кажутся феями.

Так между молодыми людьми началя разговор, в котором девушка не только отражала стрелы остроумия, но и возвращала их Хуану с еще большей меткостью.

Молодые люди познакомились. Девушка назвала свое имя. Ее звали Мария Пачеко, а Хуан сказал, зачем он едет в Толедо.

- Ты будешь учиться в Толедо, а чему?

- Умению служить королю, владеть оружием и управлять людьми.

- Значит ты будешь учиться злу - похалимству к сильным и жестокости к слабым, приношениям богатым и отнимать у бедняков.

- Я буду брать то, что мне положено по праву рождения и служить тому, к чему стремлюсь сам. Разве плохо быть богатым и могущественным?

- Что бы быть богатым, надо создавать богатства, а не грабить богатства, созданные другими. Быть могущественным, значит мочь создать многое, уметь помочь людям - вот проявление могущества и это и дает право властвовать над людьми, и люди охотно признают власть над собой. А разве самый знатный гранд может похвалиться, что он может что-то создать? Далеко ли он ушел от разбойника? Просто разбойники узаконили свое право грабить. Разбойник, ограбивший дом, приговаривается к виселице, а разбойник, ограбивший страну, ожидает почестей.

- А как же надо жить? Ты знаешь? Научи.

- Я просто покажу, а научишься ты сам, если ты очень силен и смел.

- Могу сражаться один против десяти!

- Этого мало. Надо будет бороться одному против всех. Бороться с самим собой, победить самого себя.

Душа коммунересов. Епископ Хуан де Акунья.

Много лет тому назад в эту отдаленную и скудную округу прислали нового епископа. Это был правдивый, честный, прямодушный человек, не осквернивший себя ни одним, пусть самм маленьким, бесчестным поступком. Держать такого около престола римского папы или королевским нунцием было неудобно и от него решили отделаться, отправив в глухой уголок разоренной округи.

Как ни бедна была округа, но епископу было положено 10000 дукатов из церковной десятины, замок и обширные земельные угодия, конюшня выездных лошадей, роскошная обстановка, полные кладовые и подвалы лучших вин. Все это давало возможность проповедовать людям воздержание и терпение.

По своему положению епископ был приравнен к герцогу и его полагалось называть эксчеленце, но он мечтал заслужить обращения фра, а со временем и падре.

С первых дней епископ повел себя необычно.

Осмотрев замок, все его 28 комнат, осмотрев свои владения, он велел сенешалу дать опись всего имщества и пдсчитал все с мелочностью скряги. Глядя в окно во двор своего замка, епископ заметил старика, живущего в небольшом флигеле.

- Кто этот человек? - спросил он у сенешала.

- Это ваш садовник, эксчеленцо.

- Пригласите его ко мне, - попросил де Акунья.

Пришедшего садовника де Акунья встретил, как знатное лицо, пожал ему руку и усадил с собой за стол.

- Давно ли вы служите здесь?

- Начал еще мальчиком при отце и принял должность по наследству и вот уже около пятидесяти лет работаю.

- Большой ли доход дает ваш сад?

- Сад принадлежит вашему величеству и славится особыми сортами, которых нет даже в королевском саду. Выращивание сортов хранится в тайне и является предметом гордости их величеств. Сад обеспечивает запасы питания и украшение пиров, и лишь небольшая часть продается, но зато по самой высокой цене, потому что местным плодам далеко до ваших. Денежный доход сада не менее 2000 дукатов.

- Сколько получаете вы за свою работу?

- Десять дукатов.

- Вам хватает этого на жизнь?

- У меня нет семьи, а нам с сестрой нужно немного. Я не богат, но далек от бедности. Разве можно мое положение сравнить с положением крестьянина.

- А вам не трудно без помощника? Разве не найдется любитель, согласный помогать вам?

- Любителей очень много, но тогда невозможно будет сохранить тайну сортов. Наши фрукты закупают для стола английского и французского короля, даже герцогам приходится отказывать, ачто будут стоить наши плоды, если их будут продавать возами на рынке?

- Благодарю вас, брат мой, вы многому научили меня, но прошу вас, найдите себе помощников и снабдите вашими сортами всю округу и вы заслужите благодарность народа.

Епископ приказал сенешалу нижний этаж замка отдать под больницу, верхние этажи отдать под приют для престарелых и калек, а в дворовых постройках устроить школы грамоты и мастерства для осиротевших и обездоленных детей. Земли были отданы в аренду беднейшим крестьянам по неслыханно низким ценам, а тех, кто не имел орудий, снабдил ими из своего имения. Выездные кони были обменяны на рабочих и розданы неимущим крестьянам. Себе он оставил выносливого мула и то оправдывался, говоря, что ему следовало бы по примеру Христа ходить пешком, но ему не под силу ходить по крутым горным тропам.

Поселился он во флигиле, в котором главным украшением была чистота, а роскошью - уют. Из всех доходов он оставил себе 10 дукатов, большую часть которых он раздавал беднякам, потому что свежие продукты обеспечивало свое хозяйство: сад, огород, корова, курицы и прочая живность, за которой ухаживала его сестра.

В своей округе он укрепил коммунересы, организовал новые и нашел последователей не только среди мастеров и крстьян, но и среди идальго и кабальерос.

Пользуясь своим влиянием епископа, он договорился об установлении постоянного налога, высокого по тому времени, но без права повышать его в случае хозяйственного процветания. Через несколько лет хозяйство крестьян достигло высокого расцвета и жадность хищников не давала покоя феодалм, но их сдерживала сила договора, церковной клятвы и рыцарского слова чести, а главное, организованная сила коммунересов и хунт.

Но благородным грандам, самому королю и высшим служителям церкви не впервой было нарушать свои обязательства. Карлос V Габсбург объявил народ испании своей собственностью со всем его имществом. Началось поголовное ограбление населения Испании.

Епископ Хуан де акунья пробовал договориться с королем и его наместником, но эти попытки остались безуспешными. Тогда этот кроткий и скромный служитель народной правды превратился в бесстрашного военного вождя.

В июне 1520 года Святая Хунта освободила большую часть Испании от угнетателей.

Коммунерес Лесных братьев.

Мария Пачеко повела Хуан де Падьльо в глубину леса. Вскоре сквозь стену вековых деревьев оказалась залитая солнцем долина и дворец, казавшийся сказочным. Это, как объяснила Мария, был коммунерес лесных братьев. Здесь жило около двухсот человек, отказавшихся добровольно или лишенных насильственно частной собственности, прошедших через горнило человеческих страданий. Каждый из жителей владел каким-либо мастерством, но не избегал и общих работ. Каждый мастер или мастерица имели свою келью - неприкосновенное место отдыха и размышлений, но все собирались в общем зале для трапез, пиров, чтения книг, музыкальных упржнений и пения.

Хуан де Падильо встретил идальго Педро Лесо, владельца этих земель, но никто не проявлял перед ним раболепства и восхищались только его стихами, песнями и искусством ювелира, которым он увлекался не меньше, чем поэзией, вернее это искусство он считал поэзией труда.

Хуан де Падильо весело провел вечер, подружился с Педро Лесо и спросил, он ли является хозяином этих земель. Педро улыбнулся, как улыбаются наивному вопросу ребенка.

- Владельцем считаюсь я, но настоящим хозяином леса является Форесто, который знает каждое дерево, на место срубленного садит два новых, очищает лес от хищников, подкармливает зимой птиц, оленей и ланей. Хозяином вод является Уотер Ривер, который строит пруды и заселяет их лучшими рыбами. Хозяином земных сокровищ является Торреро, который умеет находить и добывать железо, медь, серебро, золото, но без дон Ферреро это было бы мертвым богатством.

Дни проходили за днями, а Хуан де Падильо не собирался уезжать. Ему казалось, что он попал в сказочный мир, где все были равны, и все отличались друг от друга каким-либо совершенством. Здесь были мавры, мориски, евреи, берберы и испанцы, которым опасно показываться на глаза соглядатаям святой инквизиции, а здесь каждый пользовался заслуженным уважением, как мастер, достигший совершенства.

Коммунерес Лесных братьев казался Хуану верхом человеческой справедливости, где зло и жестокость одних и рабская покорность других были невозможны.

По праву рождения.

мы договорились писать только о необычном, а поэтому не следовало бы писать о том, что Хуан де Падильо влюбился в Марию Пачеко. Но необычно уж и то, что принц королевской крови решил взять в жены крстьянскую девушку, дочь скотницы из Падильи. Отец, конечно, не даст согласия и лишит наследства, да и церковь не освятит этот брак.

Молодые люди обратились за советом к епископу. Тот выслушал их, велел сесть против него и выслушать рассказ.

Суров и жесток гордый властелин маленького королевства Падильи. Даже жену свою он держал в вечном страхе. Когда наступило время родить, то де Падильо объявил совершенно нелепое требование жене: родить ему наследника, а если она родит дочь, то он зарубит мечом и мать, и дочь. Эо была дикая мысль, но свои обещания, самые нелепые и жестокие, дон Падильо выполнял, и у него не дрогнула бы рука зарубить мать и ребенка.

Случилось так, что родилась дочь.

Что делать?

Тогда повитуха принесла мальчика, родившегося в тоже время у костницы Пачеко, и детей подменили. Скотницу взяли кормилицей и дети некоторое время воспитывались вместе. Несчастная мать помогала чем могла родной дочери, но вскоре донна Падильо умерла и девочку отправили в хижину скотницы Пачеко. Повитуха на смертном одре, исповедуясь мне, рассказала тайну и попросила позаботиться о судьбе принцессы крови, работавшей в то время скотницей. Я, сколько мог, постарался заменить девшке отца: отдал ее в монастырскую школу и дал ей воспитание, достойное благородной девшки, потом поместил в этот коммунерес, чтобы дать воспитание, достойное человека.

Вот и судите о праве рождения.

Если вы чисты от сословных предрассудков, то я благославляю ваш брак и вы будете служить людям, видя в каждом из них своего брата.

Волки пасут стадо.

Читая записи поэта Педро Лесо, Ге вспоминал поездку в Толедо со своим наставником и сенешалом в замок кардинала Адриана, для переговоров с восставшими коммунересами. Кардинал Адриан, архиепископ Утрехтский, был наместником Карла V. Карл V, родившийся в Германии, избегал иметь дело с населением Испании и вообще не доверял испанцам и на все высшие должности назначал фламандцев, итальянцев и германцев. От населения Испании Карл V требовал только денег, которые шли на небывалую роскошь королевского двора. За королем тянулись и местные гранды, чиновники и высшее духовенство, отбирая у тружеников последние крохи.

И терпению народа наступил конец.

Одиннадцать городов Кастилии в 1520 году организовали военно-революционный союз - "Святую Хунту", руководителями которой были идальго Хуан де Падилья, его жена Мария Пачеко, поэт Педро Лесо и епископ Хуан де Акунья.

С ними-то и пришлось встретиться кардиналу Адриану. Ни король, ни гранды не пожелали встретиться с представителями народа, а послали своих управляющих.

Поэт Педро Лесо зачитал требования народа:

1. Королем Испании должен быть испанец и жить в Испании, быть защитником и попечителем о благе народа, как слуга народа, получающий жалование от изобилия народного труда.

2. Не вывозить из Испании золота, а всеми мерами развивать хозяйство, ремесла и торговлю страны. Труд и наука должны быть свободны и почетны. Заслуги перед народом, а не звание и должность должны пользоваться почетом.

3. Удалить иностранцев с высших государственных постов.

Эти требования были выслушены с горделивым равнодушием и отвергнуты кардиналом Адрианом без осуждения.

Поэт Педро Лесо пророчески произнес:

- Народ - это мирная сила. Но разве вода, мирно несущая на лоне своем и челн рыбака, и военные корабли не превращается в сокрушающий шквал, разве воздух, ворочающий крылья мельниц, не превращается в ураган, разве искра мирного очага не превращается в пожар.

Замки крепки и высоки, хижины низки и шатки. Но помоги бог владельцу замка в тот день, когда люди из хижин решатся мстить.

***

Миновав Мирандо-де-Эбро, отряд свернул с главной дороги и всадники вступили на узкую тропу, вившуюся по обширной и пустынной равнине. Тропа вела среди гор и лесов. Если еще в герцогстве Мирандо-де-Эбро пейзаж был унылым и мрачным, то как описать ужасную наготу разоренной страны? Вся земля была изуродована и обезображена, покрыта черными грудами сожженых сел и серыми, костлявыми останками замков. Поломанные ограды, искрошенные стены, вырубленные виноградники, разрушенные арки мостов - куда ни посмотри, всюду следы разрушений и грабежей. Это была действительно истерзанная и поруганная земля, и можно было проехать всю Испанию и не увидеть ни одного улыбающегося лица.

Время от времени им попадались странные исхудавшие фигуры людей, шаривших и копавшихся среди колючек и чертополоха. Заметив всадников, они поднимали руки и убегали в кусты, словно дикие звери.

Не раз отряд видел целые семьи у дороги. Бедняги слишком ослабели от голода и болезней, чтобы бежать, и сидели, как насторожившиеся зайцы, тяжело дыша, с ужасом в глазах. И так эти несчастные отощали, так были измучены - сутулые и костлявые, с унылыми, безнадежными лицами, что у Фердинандо невольно сжималось сердце от одного взгляда на них. Казалось, что всякий просвет, всякая надежда так далеки от них, что уже никогда не вернутся. Когда Фернандо бросил беднякам горсть серебряных монет, выражение их изможденных лиц не стало мягче - они только жадно вцепились в монеты и глухо зарычали.

То там, то здесь среди кустарников виднелись шалаши из палок и веток, служившие им убежищем и скорее похожие на курятники, чем на человеческое жилье. И ради чего им было строить и трудиться, если любой искатель приключений, проходивший мимо, мог поджечь их хижины, да и собственный феодальный властелин побоями и бранью стал бы отнимать у них жалкие плоды трудов?

Все же у них сохранился человеческий дар речи, и не раз они совещались в своих шалашах, устремив гневный взгляд тусклых глаз и указывая худыми пальцами вдаль, на огромные поместья и замки, вонзавшиеся занозами в нишенское существование деревни.

Когда такие люди уже ни на что не надеются, ничего не боятя и начинают понимать, в чем причина их бедствий, плохо приходится том, кто их притесняет. И слабые становятся сильными, если они доведены до отчаяния. По Конан Дойлю, "Белый отряд".

Вечер в замке.

Всадники пришпорили коней и вскоре оказались перед замком, где подъемный мост уже был опущен, а опускные решетки подняты.

Владелец замка был суровым прославленным воином. Так как его владения находились возле границы и он являлся стражем, то первые удары войны он принимал на себя. Даже в мирное время ему приходилось делать облавы и нападения на проходившие через его владения разрозненные отряды отставших солдат, мародеров, вольных стрелков, странствующих рыцарей, живущих разбоем. Порой он возвращался победителем, и с десяток повешенных покачивалось на верхушке башни. В других случаях его поход не бывали столь удачными, и он и его отряд спешили проскочить подъемный мост., ибо слышали настигающий их топот копыт и свист стрел.

Лют был герог на руку и лютым было его сердце. Враги ненавидели его, но не любили и те, кого он защищал. Дважды его брали в плен, и дважды выкуп за него выжимали из умирающих от голода крестьян побоями и пытками. Трудно сказать, кого следует больше бояться овцам - волков или сторожевых собак.

Замок был суров и угрюм, как и его владелец. Широкий ров, высокие стены с башнями по углам и главной башней, грозной и черной, вздымавшейся над всеми постройками, - вот каким он предстал в лунных лучах нашим путникам.

В эти дни в домах крестьян царила острая нужда, но в замке всегда имелось в избытке все необходимое для пиршества. Уже через час гости сидели вокруг стола, ломившегося от огромных пирогов и кусков мяса, приготовленных на несколько ладов, а также множеством кушаний из домашней птицы, олениной, козлятиной, зайцами и различной рыбой, не говоря уже о бльших караваях хлеба, печенье в различных сладостях, варенье из ягод и меду. Мелкая дичь подавалась не на блюдах, а на деревянных спицах или вертелах, а среди них стояли более изысканные блюда: тушеные в пряностях орталаны и виноягодник с трюфелями. Возле каждого гостя стоял серебряный кубок. Возле гостей стояли щеголеватые, одетые в лиловое, маленькие пажи. Слуги суетились, меняя блюда и вина.

Уютно и весело было в зале. Дрова трещали в огромном камине, соколы в апочках спали на своих нашестах, собаки в ожидании подачки теснились на изразцовом полу. В зале было светло, ибо факелы горели во всех подфакельниках, украшали их клыкастые или рогатые головы. Все смеялись и обменивались шутками, за столом царило дружелюбие и спокойствие. Присутствующие и думать забыли о бедняках, которые сидели в шалашах, ежась под своими лохмотьями, смотрели безумными голодными глазами на яркий свет, падавший золотыми полосами из сводчатых окон замка.

Когда ужин был закончен, посланцы рассказали герцогу о переговорах со Святой Хунтой.

- Нахальство этих хамов растет: если раньше они кричали: "Да здравствует король, но смерть дурным вассалам", то теперь заявляют "Отныне будет война против грандов, кабальеро и других врагов народа", против их собственности и замков.

- Воевать против грандов! Да они с ума сошли! Война каплунов с соколом! И все это из-за каких-то несчастных десятков песет увеличения налога.

- Ваши крестьяне, - сказал молчавший до этого странствующий монах, - как видно не слишком хорошо питаются?

- Нет, это просто жадные скоты! Вы не поверите, но когда меня взяли в плен, голод был единственным средством, каким моему сенешалу удалось выжать из низ деньги на выкуп. Некоторые предпочитали, чтобы их трижды подтянули на дыбе или целый час раздавливали пальцы, чтобы расстатья хотя бы с одним пэзето ради спасения их законного господина. А ведь у каждого из них имеется старый чулок, набитый золотыми, который прячут в потайном месте.

- А почему же они тогда не покупают себе пищу? Мне показалось, их кости вот-вот проткнут кожу.

- Это они от злости и зависти худы. У нас есть поговорка: "Побей мужика, он тебя погладит, погладь мужика - он тебя побьет". Вы даже представить не можете, как они безмозглы и упрямы. Рядом с ними мулы и свиньи высокоразумные существа. Бог знает, насколько я был терпелив с ними.

Да вот на прошлой неделе был такой случай...

Так вот, на прошлой неделе мне понадобились деньги. Я позвал в замок крестьянина, у которого, как всем известно, есть целая шкатулка, полная золотых монет, и она спрятана в каком-то дупле. Даю вам слово, я только стегнул по спине болвана. А потом объяснил, насколько мне эти деньги нужны. Я посадил его на ночь в темницу, чтобы он там обдумал мои слова. И что же этот пес сделал? Утром мы увидели, что он разорвал на полосы свою кожаную куртку, связал их и повесился на крюке.

А еще была такая Хуана, красотка каких мало, но гадкая и озлобленная, подобно им всем. Когда во время праздника урожая здесь был молодой дон Родриго, ему девчушка приглянулась и он даже намереваля взять ее в служанки. Что же она сделала? У нее, видите ли, был возлюбленный пастух и она не хотела с ним расстаться. Они связались вместе и бросились в озеро глубиной в пять мечей. Даю слово, что Родригес был страшно огорчен и прошло много дней, прежде чем он оказался в силах забыть ее. Ну как можно считать их разумными людьми, если они так грубы и неблагодарны?

Тревожная ночь.

Фернандо подошел к окну и залюбовался озаренным луной пейзажем, но из головы у него не выходили слова поэта Педро Лесо. Облокотяь на каменный подоконник, он погрузился в глубокое раздумье. Внезапно нечто страшное привлекло его внимание.

Окно, у которого он стоял, находилось неподлеку от главной башни. Замок был опаясан крепостным рвом, в воде которого плавала луна. За рвом лежала равнина, полого спускавшаяся к густому лесу, а поодаль, слева, другой лес стеной заслонял горизонт. Между ними тянулась прогалина, посеребренная луной, а на нижнем ее конце поблескивал изгиб ручья.

Глядя на расстилавшуюся перед ним долину, Фернандо вдруг заметил, что из дальнего леса на прогалину вышел какой-то человек; он крался, втянув голову в плечи, пригнувшись к земле, как видно, стараясь, чтобы его не заметили. Подойдя к опушке второго леса, он огляделся по сторонам, помахал кому-то рукой, присел и уполз в заросли кустарника. Следом за ним из леса вышел другой человек, затем третий, четвертый, пятый - все они, тоже крадучись, быстро пересекали освещенную луной луговину, затем скрывались в чаще кустарника. Фернандо насчитал 79 темных фигур, мелькнувших в свете луны. Многие их них несли на спине большие тюки, однако за дальностью расстояния он не мог определить, что имено это было. Так они переходили один к другому, стараясь остаться незамеченными, из дальнего леса в ближний, пока черная щетина кустарника не поглотила последнего из них.

Фернандо еще с минуту постоял у окна, глядя на безмолвный лес и недоумевая, кто же они. Он решил погоорить со своим наставником, который, разумеется, лучше него разбирается во всем этом. Едва он прикоснулся к плечу наставника, как тот мгновенно вскочил и схватился за меч.

- Подойдите к окну, - попросил Фернандо, - я видел, как из дальнего леса вышло много людей с тюками и скрылись в ближнем лесу.

- Пустяки, мой мальчик! Здесь столько бездомных бродяг и контрабандистов, сколько и кроликов. Эти люди отваживаются вылезать из своих убежищ только ночью, а покажись они днем, так сразу заплясали бы на виселице... Меня удивляет только, как они осмелились подойти так близко к замку. Впрочем, никого уже не видно. Сейчас все спокойно, - добавил он, внимательно оглядывая взором окрестность.

- Они укрылись в чаще, - заметил Фернандо.

- Ну, пусть там и остаются, а мы ляжем спать. Замок неприступен, стража надежная, меч под рукой.

Наставник бросился на свое ложе и через минуту уже крепко спал. Фернандо забылся тревожным сном, но вскоре проснулся от какого-то непривычного странного шума. Он не стал будить наставника, чтобы тот не упрекнул его в трусости. Ведь рыцарь боится только одного - проявить трусость, да еще необоснованную. Какая опасность может быть в этом замке? А если и нападение, то это лишь ускорит его посвящение в рыцари, если же напали эти дикари, то это не принесет чести, зато будет великолепная охота на диких зверей.

На стенах комнаты вдруг заиграли багровые отблески, а в окно лился свет, не похожий на лунный. Фернандо хотел разбудить своего наставника, но дон Родригес был на ногах, в одной руке он держал обнаженный меч, другой подавал Фернандо его шляпу.

- Берите оружие - и за мной!

На нижнем этаже слышался шум, крики, топот ног, резкий лязг оружия и рев, подобный вою разъяренных зверей.

Они побежали туда, где слышался шум. Сделав два крутых поворота, они очутились на площадке невысокой лестницы и посмотрели вниз - туда, где шла схватка.

Гнев и месть.

Они увидели квадратную прихожую с дубовым полом. В прихожей было светло от зарева пожара. На пороге двери, ведущей в гостиный зал, лежал сенешал, у него была разрублена голова, а грудь проткнута острым колом, который торчал из его тела. Здесь же лежали трупы трех слуг - истерзанные, покрытые грязью, растоптанные ногами. Против двери в главную залу - полуодетые, без доспехов - стояли герцог и несколько рыцарей. Вокруг них толпились какие-то одичавшие существа - босые, с голыми до плеч руками, худые, заросшие, их свирепые озверевшие лица и ввалившиеся глаза выражали лютую ненависть. Слыша их вопли, глядя на всклокоченные волосы, хищно сверкающие зубы, неуклюжие судорожные движения Фернанду казалось, что это духи ада, а не люди и уж не те покорные мужланы, каким он привык видеть их.

С хриплым воем повстанцы бросались на рыцарей, налетая с размаху на выставленные острия мечей, не обращая внимания на раны, они иступленно кидались под удары мечей. Подоспевшие с верхних этажей рыцари ворвались в прихожую и напали на повстанцев с тыла. Повстанцы отступили. Рыцари бросились вперед и тяжелая дубовая дверь была закрыта на засов. Осажденные получили некоторую передышку, хотя за двеярми бушевало пламя и доносился рев, улюлюканье и гиканье, такие свирепые проклятия и не менее свирепый смех. Вскоре послышались удары топоров и ломов, сокрушающих дверь. Закидав дверь мебелью, устроив баррикаду, которая на короткое время могла задержать осаждающих, герцог с отрядом перешел в зал.

Стойте! - воскликнул герцог, - у нас есть возможность немного передохнуть и обдумать сложившееся положение.

- Что тут произошло? Меня разбудил шум сражения, но я до сих пор не возьму в толк, что тут произошло. Кто эти звери?

- Какое-то мужичье из лесной чащи. Они завладели замком, хотя как им это удалось, не знаю. Наверное, кто-то указал им подземный ход. Значит измена среди слуг.

Усилившийся рев во дворе привлек внимание осажденных. Все кинулись к окнам.

- Силы небесные! - крикнул герцог, - от факелов светло, как днем! Ворота отворены, и во дворе собралось не меньше трех тысяч человек. Они мечутся, орут, чем-то размахивают, некоторые несут на спинах огромные тюки.

- Это хворост из леса. Они укладывают его окло дверей и поджигают. А кто этот человек, который так величественно руководит этим сбродом? Ба! Д это тот странствующий монах, который проповедовал нам любовь ко всем страждущим и обремененным. Клянусь, что если мы не примем какое-либо решение, нас перебьют, как кроликов или изжарят, как цыплят.

- Не будем обманывать себя. Мы погибли. Наша задача продержаться как можно дольше в надежде на выручку или продать свою жизнь подороже. Выбраться из замка нам не удастся. Тут есть подземный ход, но им-то и воспользовались повстанцы, значит они охраняют его. Мы пойдем в главную башню, куда по винтовой лестнице могут идти не более двух человек в ряд, и мы можем сдержать напор трех тысяч человек. Наш долг защищаться и погибнуть в бою. Но я хочу совершить свою последнюю волю.

Дон Родригес, вам я поручаю жизнь молодого герцога. Вы должны выбраться отсюда. Напяльте на себя грязные лохмотья и притаитесь в прихожей за трупами. Когда начнется штурм, вы воспользуетеь сутолокой и уйдете в мой замок в Астурии. Соберите отряды моих наемников и... хотя бы отомстите за нас.

Сын мой, преклони колено!

Герцог коснулся мечом плеча Фернандо, посвящая его в рыцари. Потом он одел ему на шею цепь герцогов.

Я передал ему свою власть. Служите ему, как сюзерену!

Логово зверя.

Дверь превратилась в щепки, камень разбивался в щебень. Разрушить баррикаду и сокрушить дверь в залу не предоставляло труда. Люди, столпившиеся у темной арки двери, с неудержимой силой устремились вперед, чтобы овладеть лестницей. Их вожаками были невысокий смуглый мужчина с бородой, заплетенной в две косички, другой, покрупнее, очень сутулый, который держал в руке здоровенную, утыканную гвоздями дубинку. Первый едва ступил на последнюю ступеньку лестницы, как свалился с разрубленной головой, второй рвался вперед, хотя его прокололи уже тремя мечами; все же смерть настигла его на лестнице.

Следом за ними хлынула сотня разъяренных мятежников, которые с неудержимым упорством все вновь и вновь бросались на пять отбивавших их мечей. Клинки вонзались, разили, прокалывали с быстротой молнии. Лестница была завалена телами, ступени стали скользкими от крови. Боевые крики осажденных, тяжелое, свистящее дыхание наседающей толпы, звон стали, падение тел, крики раненых - весь этот хаос звуков еще больше ожесточал людей. Наконец нехотя, угрюмо крестьяне отступили, свирепо оглядываясь, оставив десятка два трупов, лежавших на лестнице и еще больше затруднявших подступ к осажденным.

- Я этого и боялся! - прорычал герцог. - Они хотят выкурить нас отсюда огнем. Теперь от наших добрых мечей мало толку.

Человек 10-15 ринулись к лестнице, заслоняясь огромной охапкой хвороста. Свалив в кучу свой груз на лестницу, они бросили в него горящие факелы. Дрова были политы маслом и мгновенно вспыхнули; длинные, шипящие языки желтого пламени взвились вверх. Вскоре балкии и доски настила вспыхнули. Упав на высохший пол, искры превращались в тлеющий огонек, а огонек - в жаркое пламя.

Гибель гнезда хищника. По Конан Дойлю, "Белый отряд".

Фернандо и Родригес благополучно выбрались из мятежного замка. Опьяненные победой повстанцы не обратили на них внимания. Наконец они добрались до перевала, и Фернандо глянул на долину. Удивительная картина открылась ему с этой высоты. Куда ни глянь, до самого горизонта раскинулся мирный край. Влнистые долины, дремучие леса - все вокруг было мягко и нежно окрашено светом зари. Не видно было ни огонька, ни какого - либо движения, только где-то далеко в утренней прохладе то слабее, то громче гудели удары тяжелого колокола, и только около замка совершалась трагедия.

Внизу полыхало огромное яркое пламя, бушевавшее вокруг замка со всех сторон. Две угловых башенки с оглушительным треском рухнули, а сам замок казался теперь какой-то бесформенной грудой. Из каждого окна, из каждой амбразуры выбивался огонь и валил дым. Среди этого моря огня, словно последний островок, высилась черная, массивная башня, но зловещий рев и свист пламени показывали, что скоро и от нее останутся только руины.

Виден квадратный замковый двор, набитый кричащими и пляшущими крестьянами, опьяненными кровью и жаждой мести. Они видели своих кровавых врагов еще живых, хотя и обреченных, которые смотрели на них с высоты главной башни. Повстанцы продолжали обкладывать основание башни валежником и, взявшись за руки, начали плясть около пылющего костра. Их высокие пронзительные голоса заглушали рев пламени и треск раскалившейся каменной кладки, казалось, это воют волки, которые видят перед собой добычу и знают, что теперь уже скоро ее настигнут.

Вдруг башня вздрогнула, как живая, качнулась несколько раз и рухнула, подняв гигантский столб огня и искр.

Все было кончено.

Замка больше нет существовало.

Уничтожение.

Кардинал Адриан сам взял оружие в руки и возглавил королевские войска для борьбы с повстанцами. Решительным ударом он намеревался разбить центр повстнческих сил город Сеговию, но потерпел неудачу. Собрав разбитое войско и пополнив его наемниками, разбойниками, бандитами, обещая им помилование, как наместник короля и прощение грехов как кардинал, ему наконец удалось захватить город.

Медину дель Кампо был главным торговым центром Кастилии, но к концу лета 1520 года войска кардинала Адриана были разбиты. Королевская власть перестала существовать в Кастилии и почти на всей испанской земле наступило царство труда. Ьруженики горячо взялись за уборку урожая и неотложные хозяйственные работы, радуясь наступившему изобилию и справедливому распределению средств труда.

Ошибка трудового народа была в том, что они сменили оружие защиты на орудия труда. Королевские войска воспользовались этим и начали уничтожать разрозненные силы повстанцев, состоявшие из отрядов городской милиции и небольших крестьянских ополчений.

23 апреля 1521 года в битве при Вальяларе войска трудовой республики были разбиты, но отдельные города еще долго оказывали сопротивление.

Летом 1522 года в Испанию прибыл герцог Альба с четырьмя тысячами немецки ландскехтов, которым чужды были нравы и обычаи Испании, их профессия была - убийство и грабеж.

Герцог Альба был беспощаден. Его цель была не покорение, а уничтожение. Оставшихся в живых пленных казнили. 290 человек руководителей, в том числе Хуан де Падильо, Педро Лесо и Хуан де акунья были казнены.

Многие села были уничтожены. Города обезлюдели. Герцог Альба превращал Испанию в пустыню, но казалось, что мертвые камни поднимались против палачей трудового народа Испании. Так, население города Толедо под руководством Марии Пачеко сопротивлялось до 25 октября 1521 года, но население Толедо было уничтожено от новорожденного младенца до беспомощного старца.

Так погибли защитники коммунересов, а старинные вольности перестали существовать.

В Испании установился абсолютизм - то есть неограниченная власть короля, а Святая Инквизиция стала страшным оружием в руках Филиппа II, от которого не мог скрыться ни один противник короля и церкви.

***

Папа римский благословил победы Филиппа II и герцога Альбы, а монастырские историки записали в летописи, что благородство победило хамство, изящество - грубость, культура - дикость...

***

Жизнь - беспощадный судья, и Ге Герц решил посмотреть на народы и страны своими глазами. Вот почему он отказался остаться в Долине Жизни и завоевывать Землю под зеленым знаменем природы.

В. Ф. Семенов, "История средних веков". стр. 433-435.