ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВИДЕЛ ИЗНАНКУ
Отрывок из повести, еще не оформившейся в строгий план, но их того же цикла,
что и "Человек, встретивший жизнь улыбкой". Может быть, это войдет в "Три поколения".
Пока записываю по принципу: "Вали валом, после разберем". Боюсь, что окончанию
работы помешает новое следствие или... "дни наши сочтены не нами".
---
Когда играют дети, взрослые снисходительно глядят на них. Даже пословицу придумали:
"Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало".
Так я вам, дети, выдам секрет: взрослые тоже играют, гораздо чаще и больше,
чем дети. Попробуйте им сказать это - обидятся. Своей игре они придумают много
названий. Скажут, что это не игра, а культура; не игра, а праздник; не игра, а
искусство; не игра, а религия; не игра, а... да всему найдут название, но не сознаются,
что эт игра.
Не всегда, конечно, играют, но все.
Для игры они стараются освободить себя от работы. Чем больше у них свободного
времени, тем больше они играют.
Посмотрите на эту девушку. Она спешит на работу, на лекцию или еще куда по
серьезному делу. Но она и сейчас играет.
Для чего она обута и одета? Она не задумывясь ответит, что для приличия и тепла.
Посмотрим на нее с ног до головы.
Обувь!
Спросите ученого человека, что такое обувь, он ответит вам примерно так, что
обувь - это специально обработанная кожа животного, которая облегает ступню ног
для предохранения ее от воздействия влаги и температуры, от раздражения и травмирования
ступни ног.
Против такого умного объяснения ничего не возразишь. Во всяком случае, умнее
не скажешь. Но посмотрите внимательно: как будто для большего неудобства каблук
туфель высокий и тонкий. От этого походка становится неестественной, но "воздушной",
словно девушка встала на цыпочки и вот-вот еще один шаг, и она оторвется от земли
и поплывет по воздуху. Этого, конечно, не случится, но пусть так кажется.
Посмотрите: "шкура животного, специально обработанная" вся изрезана. Сколько
отверстий! Вот уж это совсем не для "предохранения ноги от воздействия температуры
и влаги".
Из скромности не будем подвергать осмотру костюм девушки. Это, пожалуй, неприлично.
"Неприлично" - это тоже игра. Носить прилично, но попробуй говорить о том, что
видишь - будет неприлично. Ну, раз есть чур-чура, не будем его нарушать.
Посмотрим на одну деталь. Видите в грудном кармане у девушки лежит носовой
платок, сложенный уголком. Уголки платочка видны их кармана. Края платочка сделаны
зубчиками и подрублены шелковой нитью, на уголке - вышивка. Не вздумайте ждать
то время, когда она воспользуется этим платком. Не дождетесь.
Думаете это обман? Нет, просто люди условились, а может и не условились, а
так само по себе получается.
Но с особым увлечением люди играют все одновременно, стараясь превзойти друг
друга. Это они называют праздником.
В этот день они достают одежду, которая несколько месяцев лежала без употребления.
Одевают кольца, браслеты, прикалывают брошки, вдевают в уши серьги, обувают особые
туфли, ходят в них, и вернувшись домой (выйдя из игры) с облегчением снимают их
и наслаждаются тем, что нога отдыхает.
В дни праздника все не так, как обычно. Вот готовят обед. Вам бы сейчас съесть
кусок на посох, но подождите. На стол накрывают долго. Обед готвили вчера весь
день.
Достают посуду, которая до сих пор стояла в буфете, или в "горке", как украшение.
Долго бдумывают, куда что поставить.
На обед масса вкусных вещей необычайной формы. Даже селедка, которую так часто
дают вам, сегодня вглядит по-другому. Поглядите на нее и вы поймете, что значит
слово "раздрапонить". Голова селедки расплющена, жабры приняли хищную форму, пасть
разинута и из нее торчит кусочек петрушки, как сноп зеленого пламени.
Обычно праздник называют отдыхом. Но у нас такой "отдых" требует массы дополнительного
труда.
Но это у нас.
Раньше богатые люди превращали всю жизнь в праздник, перекладывая труд на других
людей.
О таком празднике я хочу рассказать вам. О царском дне. Очень красивом празднике,
скрывающем нищету, грязь и грубость жизни.
Изнанка трехцветного флага.
Я не помню числа, когда был этот праздник, только помню, что он был в конце
лета или начале осени.
Солнечное утро обещало нечто особенное. Город, обычно серый и замусоренный,
преобразился. Даже вечно непросыхающие лужи засыпаны землей. На воротах домов,
на фасадах казенных зданий, на магазинах и лавочках вывешены трехцветные флаги,
создающие пеструю игру красок: белая, синяя, красная.
В домах суета. Гладят одежду, чистят обувь. Горничные с ног сбились, подбирая
богатым одежды, украшения, драгоценности.
Кухарки одели пышные, цветастые платья, мастеровые - плотники, сапожники, гончары
одевают костюм-тройку, из под пиджака которого выглядывает подол косоворотки и
плети шелкового пояса. Брюки заправлены в сапоги с лакированными или начищенными
ваксой голенищами. Картуз с лакированным козырьком и высокой тулией покрывает
прическу - пробор, обильно смазанный топленым или лампадным маслом.
В этих костюмах люди становятся совсем другими. Трудно узнать Авдея, работника
с кожзавода. Его привыкли видеть в мешковой рубашке и шортах, в кожаном фартуке.
Авдей, который ждет от каждого подзатыльника - глядит орлом в своем новом костюме,
словно подменили парня или портной вместе с костюмом перекроил и Авдея.
Пестрые фигуры движутся на площадь и сливаются в невообразимое море красок.
На площади городовые оцепили границу, через которую перейти простому люду нельзя,
но свободно проезжают шикарные экипажи, наполненные пеной женских нарядов. Из
пены выдаются красивые, холеные лица женщин, блестят украшения.
Простонародье пожирает глазами фаон одежды, запоминая все складки, оборочки,
туники, переликочки и прочие детали одежды, надеясь сшить себе нечто вроде этого,
конечно из простого материала.
Благородная толпа разместилась около ограды собора, и над ней тотчас расцветают
пышные маки зонтов.
Вот раздается звук барабана. Духовой оркестр грянул марш и на площадь идут
серые геометрически правильные квадраты и становятя в пары. Солдаты однообразны
до невозможности. Только впереди стоят фигурки офицеров.
Вдруг по площади раскатилось:
- Смир-р-р-но!
В руках офицеров блестнули сабли и застыли у плеча.
Через площадь шагает красивый конь, выбрасывая обе передние ноги и осторожно
опуская их (испанский шаг), неся на себе генерала с пышными седыми усами, пышнгыми
серебряными эплетами, с аксельбантами, наконечники которых вздрагивают и блестят
на солнце. Навстречу ему движется кавалькада генералов и адьютантов, блестящих
до ослепления эполетами, аксельбаетами, орденами.
Рапорт генерала, и кавалькада объезжает карре. Слышатся заглушенные слова,
в ответ на которые гремит:
- Ав-ав-ав-ав-ав!!!
Генералы направляются к трибуне. Духовой оркестр грянул "Боже царя храни".
Вдруг звон колоколов заполнил площадь, перекатился через город, отскочил от
гор и возвратился обратно.
С паперти собора, блестя облачением, хоругвами, крестами, чашами вышло духовенство
и толпа нарядных людей с иконами.
Сколько блеска!
Драгоценности, эполеты, сабли, трубы оркестра, облачение духовенства, оклады
икон - все это казалось ярче солнца, хотя именно оно отражалось и давало блеск
всей этой мишуре.
"Спаси, господи, люди твоя!"
Неслось по площади.
"Победой благоверному нашему императору Николаю Александровичу насупротивные
даруя!"
Среди блеска золота, меди и стали заблестели драгоценные капли слех умиления.
---
Мальчик провожает с площади войска. Он пристроился к одной из рот. Вот рота
зашла за угол и остановилась в переулке, развернувшись длинной полосой двухшереножного
строя.
Офицер проходит вдоль строя, остановившись против одного солдата:
- Ты ... ... ...! - сыпались слова далеко не праздничные и ничего общего не
имеющие со словами о христолюбивом воинстве "насупротивные даруя". Неторопливый
взмах руки и удар по лицу солдата в щеку, в зубы, в подбородок.
- В душу, в печенки!!!...
Офицер озабоченно смотрит на кулак, обтянутый белой перчаткой. На перчатке
следы крови.
- Мерзавец, испортил перчатку!
- За что это его? - спросил мальчик у дворника.
- А кто его знает. Может пряжка не начищена, может с ноги сбился, может...
да мало ли что может быть. Может просто офицер не в духе.
---
Мальчик вернулся на площадь с надеждой вернуть праздничное настроение. Но там
было пусто. Площадь была замусорена бумажками, подсолнечной шелухой, трибуна была
оборвана и наполовину разобрана. Около нее возились два плотника с топорами, отбивали
доски.
- Во, столбы-то поставили, а доски-то населили, словно на тыщу лет строили.
|
