Гавриил КРОТОВ

КАПЛЯ ВОЛШЕБНОГО СОКА

Там зайчик

Виля был хороший мальчик.

Не просто хороший мальчик, а хороший во всех отношениях. Он был послушный, вежливый, умный, ласковый, доверчивый. Его хорошие качества можно было бы перечислять долго и боюсь, что рассказа не получится, так как все тетради, которые лежат у меня в ящике письменного стола пришлось бы заполнить перечислением его хороших качеств.

Что стоит одно то, что он с аппетитом ел все, что давала ему мама.

— Яички очень полезны. Белок — это главное для организма.

И Виля ел яички всмятку. Конечно, крутые казались вкуснее, но он знал, что яички всмятку усваиваются организмом лучше и не нарушают обмена веществ.

В овсяной каше было много углеводов, и он ест овсяную кашу. В винегрете было много витаминов и от ел винегрет, даже противный рыбий жир он пил (правда, с отвращением) за его исключительные полезные качества.

Вот какой хороший мальчик был Виля.

Хотели бы вы быть таким? Ручаюсь, что не смогли бы быть такими. Но Виля был особенный мальчик. В этом всех уверяли мама, уверяю и я. Да и какой интерес был бы рассказывать об обыкновенном мальчике. Однако на вид он ничем не отличался от других детей.

Я забыл сказать, что он был красивый мальчик. У него были большие серые глаза, длинные ресницы, пухлые розовые щечки. Особенно красивые были глаза, ясные, чистые, как нарисованные на нежном чистом фарфоре. С восхищением и восторгом смотрел он своими глазами на большой и прекрасный мир. С каждым годом мир для Виля расширялся и вызывал у него все больший и больший восторг Он доверчиво и восторженно смотрел на мир, любовался его красотой и наслаждался всем, что он видел.

Он любил греется лучами весеннего солнца, любил первые ручейки. Топориком и лопаточкой он пробивал им путь в парке черного рыхлого льда, строил плотины, пускал кораблики.

Радовался появлению первых ростков травы, любил наблюдать, как лопались почки и появлялись яркие, словно порытые лаком, первые листочки.

Весна сменялась телом, которое приносило новые прелести и радости жизни. Хорошо было бегать под палящими лучами солнца, купаться в прохладной речке или бродить в прохладном лесу.

Но вот наступала очень, но и она несла множество радостей и красоты. Лес становился золотым. Виля любил собирать листья, в которых было столько разнообразия окраски и форм: ярко-желтые с багряным оттенком листья клена, пурпурные листья боярышника, бронзовые листья дуба, красные листья рябины. Он набирал целые вороха самых разнообразных листьев, перекладывал их и любовался их формой и окраской.

Поля пустели, становились черными, но в доме появлялось множество самых разнообразных плодов земли.

Виля любил помогать укладывать в бочки яркие помидоры, зеленые огурцы, перекладывать их листьями дуба и смородины, луком, чесноком, кусочками хрена. В сарае укладывались громадные тыквы розовые, желтые, оранжевые.

А сколько радости приносили заготовки капусты, когда дом наполнялся тонким сладковатым запахом, весело постукивали ножи, аппетитно поскрипывали под руками длинные полоски белой капусты, потом они укладывались в бочку, пересыпались яркими кружками моркови, а Виле доставались сладкие кочерыжки. Пожалуй они и не были очень сладкими, но Виле нравились аппетитные похрустывания кочерыжек на зубах.

И ничего плохого в мире Виля не замечал, даже тогда, когда поля покрывались снегом, наступали морозы.

Хорош был сухой морозные снег, пушистый иней на ветках деревьев, который горел яркими радужными огоньками. Даже при холодном свете луны снег вспыхивал синими огоньками.

Хорош был мягкий снег в оттепель. Можно было катать огромные комья, строить снежные крепости, устраивать горку, лепить снеговиков.

Играя, Виля не замечал мороза и возвращался домой с разгоревшимися щеками: мама брала пальцами щечки и говорила:

— Яблочки поспели. Дай-ка я их скушаю и целовал у Вили щечки. Но чем дальше, тем больше обманывала мальчика жизнь.

Среди хороших качеств мальчика вы, очевидно, заметили доверчивость. Вот эта доверчивость и была причиной многих огорчений, да что огорчений, будем говорить прямо, несчастий.

Играя во дворе под теплыми лучами весеннего солнца, мальчику сделалось жарко, он снял пальтишко и ему стало удобнее строить плотину. Потом он снял и курточку и... Что вы думаете? — мальчик простудился. Ангина чуть было не загубила его. Он пролежал всю весну в комнате, глотая очень полезные, но очень невкусные, даже горькие, лекарства.

На улицу он вышел только летом.

— Весеннее солнце обманчиво! — говорила мама.

Теперь было лето и мальчику нечего было опасаться солнечных лучей. Мальчик весь день пробегал в одних трусиках. К вечеру тело начало саднить, на теле появились волдыри. Спину, а особенно плечи невозможно было задеть, было очень больно, лежать можно было только на животе. Через несколько дней кожа мало-помалу зажила и слезла клочками.

Обманула его и речка. Прохладная струя ее манила все дальше и дальше от берега. Мальчик шел дальше от берега и чуть не утонул. Хорошо, что поблизости был пастух и он вытащил перепуганного Вили на берег.

— То-то, дружок, недаром пословица говорит: "С огнем не шути, а воде не верь".

Обманул его и лес.

Шел он, шел по тропинке, а когда нужно было возвращаться, появилось множество тропинок, по какой нужно было идти Виля не знал. Только под вечер встретил его охотник и вывел из леса.

Зимой он играл, как обычно. Сперва мороз щипал его за щеки, но потом мальчик перестал чувствовать боль, но щеки оказались обмороженными. Папа долго растирал ему щеки снегом, а мама смазывала их на ночь гусиным салом.

Но обиднее всего было когда обманывали люди.

Мальчик играл и дружил со всеми, но его часто обманывали. Это считалось даже не обманом, а шуткой. Бывало товарищ доставал конфетку и говорил Виле:

— Закрой глаза, открой рот.

Мальчик выполнял эти просьбу и доверчиво открывал рот, а ему клали в рост кусочек земли. Мальчик раскусывал ее, а потом отплевывался.

Иногда взрослый парень спрашивал:

— Ты знаешь как татары ездят?

— Нет.

— Хочешь покажу?

— Покажи.

И паренек проводил большим пальцем по голове против волос. От боли выступали слезы.

Иногда свои ближние товарищи складывали клеткой пальцы и предлагали Виле:

— Сунь пальчик, там зайчик.

А потом больно заламывали ему сустав.

В школе многие обижали его. В первый день подошел к нему рослый пятиклассник и спросил:

— Ты новичок?

— Новичок.

— Получи щелчок.

Сколько их было таких злых и обидных шуток. Подойдет мальчик, возьмет пуговицу между пальцев и спросит:

— Тебе нужна эта пуговица?

— Нужна.

Мальчик дернет пуговицу, оторвет ее и подает Виле.

— Нужна, так возьми ее. А эта нужна?

Перепуганный Виля поспешно говорит:

— Нет, нет, не нужна!

Мальчик отрывал пуговицу и бросал ее на землю.

Пришивая пуговицы, мама говорила:

— Доверчив ты больно, святая простота. Разве можно каждому верить. Еще древние люди говорили: "Homo homini lupus est". Волки они и есть с самого детства.

Тяжелы детские обиды, но они, как и боль, легче забываются.

Чем взрослее становился мальчик тем тяжелее становились обиды. Несмотря на мелкие обиды и обманы, в детстве спокойнее было жить. Даже обиды не мешали жизни. Наоборот, даже хотелось терпеть обиды, потому что Виле говорили, что есть Бог, который видит все плохие и хорошие дела. Говорили, что тех людей, которые терпят обиды Бог возьмет в свое царство небесное, где и будет жить человек в роскошном саду и в вечном блаженстве. Об этом говорили папа и мама, учителя и проповедники. Не верить этому было невозможно. Не могли же лгать все.

Но мальчик рос и очень изменился. Щечки у него уже не были пухлыми, а ввалились и побледнели. Изменилась и сама жизнь. если жизнь людей заполняла раньше вера, то теперь жизнь была заполнена борьбой. Но тяжело было расставаться с радужными сказками детства.

Когда Виля впервые прочитал книгу Людвига Фейербаха, он почувствовал, что он потерял в жизни самое красивое — веру в загробную жизнь. Но он знал, что это красивое было лишь повязка на глазах человека. Эта повязка делала человека слепым и перед глазами рисовалась иллюзия.

Теперь жизнь стала проще. Юноша видел путь к радостной счастливой жизни.

Шла тяжелая и жестокая борьба между старым и новым миром. Впереди у нового мира стояла цель переустройства человеческой жизни, создание справедливого прекрасного мира на Земле. Ради этого стоило бороться.

Виля легко рисковал своей жизнью в боях, тратил здоровье на учение, физическую силу на уничтожение разрухи.

Так шло время, заполненное учением и трудом, прерываемое иногда боями против вражеских банд.

Частенько, сидя вечером в душной комнате ЧОНа вокруг "буржуйки", Виля и его товарищи мечтали о том времени, когда... Будущее рисовалось четко и казалось реальным. Оно выражалось заветным девизом передовых людей всех времен.

Свобода,

равенство,

братство.

Когда человек не будет волком своему ближнему, а верным другом и нежным братом.

А как это было необходимо сделать как можно быстрей, ведь кругом борьба, льется кровь, когда люди потеряли представление о том, что такое жесткость.

В самых глухих лесах вылавливались бандиты. Многие, увидев силу, против которой невозможно бороться, закинули оружие или бросили его в прорубь и вернулись к людям#, разъехались по далеким городам, чтобы скрывать свое прошлое и стали лояльными гражданами Союза Советских Социалистических республик.

Комсомольцы сдали винтовки и "наганы" в ГПУ и получили в комитетах комсомола путевки в рабфаки. Получил и Виля путевку в институт Красных Архитекторов.

Как иссохший песок пустыни впитывает в себя капли дождя, так комсомольцы, у которых еще не побледнели травмы, впитывали знания. Греция и Рим, Венеция и Флоренция, Ватикан и Лувр открыли свои прелести, показывали ренессанс, готику, рококо, ампир и звали к новым, более совершенным формам нового стиля, достойного величия эпохи.

В большом и холодном зале макетного класса, куда врывался сквозь разбитые стекла зимний ветер, молодые энтузиасты строили макеты городов, сел, курортов, пионерских лагерей, трудовых коммун, лицеев.

Если можно было в ЧОНе мечтать об учении, то в холодном классе можно было мечтать о снесении Гималайских и Кавказских гор, которые загораживали дыхание теплых ветров Индийского океана и Средиземного моря. Мечтать о сооружении великой дамбы вдоль семидесятой параллели северной широты. Тогда в Ивановской области будут расти субтропические растения, и мертвые пустыни Кара-Кум, Кызыл Кум, Габи будут орошены водами северных рек, русла которых будут направлены к Аральскому и Каспийскому морям.

В холоде, не зная сытости, горячие юношеские головы делали сложнейшие математические вычисления в защиту своей мечты. Но скоро в пламя юношеской фантазии начали подтекать гаденькие лужицы лояльных граждан.

Они незаметно вбили клин в дружную комсомольскую группу. Но это не был организованный фронт, не было тактическим наступлением, не было оппозицией. Это было что-то неопределенное, легкие, как туман, который не имеет ни твердости, ни упругости, который не оказывает сопротивления, и просто застилает горизонт. Они даже не были едины в борьбе с комсомольским горением. Их можно было разделить приблизительно на три категории.

Одни считали себя примкнувшими к пролетарской культуре и спешили не только забежать вперед, но и взять знамя в свои руки. Они смело, громогласно и горячо выступали за создание пролетарской культуры, но культура эта была уродлива и дискредитировала великий план создания нового общества. Они звали к упрощению, к строительству серых ящиков-домов или придавали зданиям вычурные формы шестерен, сочетания серпа и молота, пятиугольной звезды, хотя эти формы могли быть заметны только с птичьего полета, оставляя для созерцания жителям города множество углов, нагромождение геометрических тел. На эти уродливые здания наклеивался ярлык пролетарской культуры.

Другие принимали все и соглашались со всеми. Они охотно проектировали здания в духе пролеткультовцев или новаторов в зависимости от того был ли этот проект одобрен администрацией. В самостоятельных проектах они перемешивали стили стекла и бетона с античным и псевдорусским стилем, получался пестрый, аляповатый выродок. Однако упрекнуть тех и других в дискредитации нового стиля было нельзя, т.к. в их проектах была формально заложена идея революции, народа. Нелепости этих проектов можно было объяснить новизной или поисками нового. В этих проектах были насильно притянута идея, но не было пролетарской души, души хозяина, творца, передающего наследия поколениям.

Третью группу обывателей невозможно было упрекнуть ни в чем. Они добросовестно учились, знакомились со стилями, вносили серьезные деловые поправки, составляли расчеты, учитывали все новое, но цель их была не служение времени, а расчет на материально обеспеченную жизнь Советского специалиста. Они оставались и здесь лояльными советской власти.

Творческая работа комсомольская группа# смешалась дискуссиями о том, какова должна быть пролетарская культура и как архитектура должна отразить ее. Это отвлекало и отводило в сторону от творческой работы.

Виля упорно старался постичь: неужели люди, подсовывающие эти уродливые проекты, серьезно убеждены в правоте своих исканий? Неужели это плод их убеждений? А может это обман? но может обмануть одного-двух, группу людей, но обмануть массу, передовую часть ее невозможно. Но, поймав себя на этой мысли Виля думал: "Испугался детского подвоха — сунь пальчик, там зайчик" — Надо все это серьезно обдумать". Виля углубился в учение, надеясь, обогатив себя знаниями и навыками, практически доказать красоту нового стиля, гармонию ансамбля, удобства общежития. Тогда трудно будет спорить против очевидного, и сейчас важно накопить знания.

Он твердо знал одно, что идеалом будущего должна быть красота, простая, чистая у которой ничего нельзя отнять, к которой ничего нельзя добавить.

"Красота — это величайшая сила", — думал Виля.

В этом скоро он убедился. Красота вмешалась в его жизнь и перевернула ее.

% Сирена

На летние каникулы Виля выезжал в Сочи. Часть студентов смотрели с завистью на Вилю, завидуя его возможностям, другие смотрели с осуждением — рано начали развиваться у парня буржуазные замашки. Но никто не знал истиной цели его поездки.

Приехав в Сочи, он останавливался у знакомого резчика по камню и нанимался в артель каменщиков-декораторов. Курорты росли один за другим и Виля наблюдал, как создается ансамбль города-здравницы и очага туристов. Здесь он практически знакомился с оформлением зданий в качестве каменщика. Старый резчик по камню не всегда соглашался с замыслами архитекторов и рисовал свои варианты, которые Виля охотно зарисовывал в альбом или выполнял в макете.

Сочи Виля считал наиболее подходящим местом для практики, так как строительство курортов находилось вне сферы влияния формалистов.

Возвращался он загорелый, окрепший, с альбомами, заполненными эскизами. Так он провел свои последние каникулы, т.к. он перешел на последний курс и на будущий год он должен был защитить свой проект.

Виля приехал за несколько дней до начала занятий. Многие студенты-однокурсники еще не приехали, зато много было новых, только что принятых на первый курс.

Проходя мимо красного уголка, Виля услышал игру на рояле. Кто-то играл "охоту" Паганини в переложении Листа. Игра отличалась мастерством, совершенством техники. Энергичные звуки этой пьесы всегда волновали Вилю#. Он вошел в Красный уголок. Девушка, игравшая на рояли, глянула на Вилю и прекратила игру.

— Извините! Прошу вас не прерывайте игру. Мне хотелось послушать.

— Пожалуйста. Я снова начну. Я страшно люблю музыку. Привезла ноты и решила размять пальцы.

Девушка начала игру снова. Виля слушал музыку и любовался исполнительницей. Это была красавица в полном смысле. Синие глаза, одухотворенные музыкой, горели. "Вот красота, к которой ничего нельзя добавить. Это — совершенство".

Закончив игру девушка улыбнулась, ожидая оценки. Виля без натяжки назвал игру прекрасной. Они познакомились. Девушка рассказала о себе, что она поступила на первый курс. Любит искусство во всем его разнообразии и ей посоветовали избрать архитектуру, как самое нужное в условиях нового времени. Она любит музыку и пение, имеет некоторую подготовку в этой отрасли, но поступить в музыкальную школу или в консультацию очень трудно, тем более, что... Впрочем.

— Впрочем может вы прослушаете мое пение?

— Прошу вас.

Фаня пробежала пальцами по клавишам и, аккомпанирую, запела:

Сияла ночь восторгом сладострастья

Сидели мы с тобой в гостиной без огней

Рояль был весь раскрыт

И струны в нем дрожали.

Виля любовался чистым сопрано.

И так хотелось жить, чтобы звуки не роняя

тебя любить, обнять

И плакать над тобой.

— Прекрасно. Я всегда считал этот романс пошленьким, но в вашем исполнении он (N 2) звучит как-то по особому. Вы сумели передать им сильное чувство.

— Вы не представляете, как вы меня обрадовали. Мне ведь говорили, что в этом институте учатся одни комсомольцев и никто не интересуется музыкой.

— Я — комсомолец, но люблю музыку, балет, живопись. Да если по-настоящему любить архитектуру, то нельзя не любить все красивое.

— Вы — комсомолец? А я думала...

— А вы разве не видели живых комсомольцев?

— Почти. Я большую часть времени проводила дома, рисовала, изучала музыку.

— Ну что ж давайте познакомимся: Виля, очень хотел бы быть вам другом.

— Вера#. С удовольствием принимаю вашу дружбу и рада ей. Ведь я новенькая здесь и мне трудно будет ориентироваться.

Виля действительно подружился с Верой. В общежитии сразу их дружбу отнесли к категории любви в которой

Затем лишь дело стало,

Что модных колец не достали.

Виля всегда доставал билеты в театр и в кино на двоих, и считал эти вечера самыми счастливыми. Правда, его немного коробило, что Вера не одобряла, когда Виля брал билеты вместе со студентами на верхотуру и старалась держаться в стороне от товарищей. Но все это можно было объяснить тем, что Веру шокирует развязные шутки и чрезмерная экспансивность в оценки пьесы и действующих лиц.

Учебный год кончался. Дипломный проект был почти готов. Наступало время, когда Виля должен был получить назначение. Но мысль, что он лишится Веры не укладывалось в сознании Вили.

Они возвращались их театра. Под ногами звонко похрустывали острые льдинки. Налицо были весна, луна, синеватый полумрак улиц, одиночество, но сказать о своей любви Виля не решался и только когда они подошли к общежитию, Виля сказал, даже не сказал, а выпалили:

— Вера, я люблю вас.

Девушка молчала.

— Вера, почему вы ничего не хотите сказать мне.

— Не будем спешить Виля. это очень важный момент в жизни, надо все обдумать.

— Да, ведь если любишь...

— Тем более надо обдумать. Я не сторонница теории Колонтай. До завтра! Спокойной ночи.

Получилось как-то так, что ни завтра, ни через месяц они не могли выкроить время для кино или театра. Началась зачетная сессия и студенты утонули в зубрежке.

Виля заканчивал дипломный проект дворца культуры.

Виля и Вера встречались в столовой, в коридоре, в красном уголке, но остаться одним не удавалось.

Вот дипломная работа защищена. Виля получил диплом с отличием и назначение в родной город Николаевск, где ему поручили строить дворец культуры. У Вили от счастья кружилась голова. Что еще можно желать? ему поручили строительство в родном городе. Это первое архитектурное пятно в общем ансамбле. Потом он проведет общую планировку и создаст в Сибирской# новый город, который заставит невольно людей жить по-новому. Но с каким удовольствием он расковыряет шелуху этих одноэтажных обывательских домов, который сам по себе является бастионом мещанства. С каким бы удовольствием тогда пригласил бы посмотреть этот город своего лучшего друга, учителя и советчика Фому Компанелло.

В саду Виля встретил Веру. Он горячо рассказал ей о своих планах.

— Вера, поедем вместе.

— Виля, я люблю вас. Но не будьте таким взбалмошным. Я приеду только тогда, когда ваш быт будут устроен, когда вы освоитесь с местом и будете иметь твердое положение. Не обижайся, Виля, но вы очень легкомысленно относитесь к своему положению. Вы взяли назначение в Николаевск, куда газеты доходят через неделю, где тайга начинается за зданием правительственного учреждения, а ведь вы могли получить назначение в Москву и работать в Центральном управлении. Какая же культурная жизнь ожидает вас в Николаевске? Устраивайтесь. Если ваше положение будет более или менее сносное, я приеду к вам. Не обижайтесь, что строительство семьи я начинаю с фундамента. Очевидно кое-чему я успела научиться в архитектурном институте.

— Все это, Верочка, правильно, но чересчур буднично. Я по-другому представлял себе любовь. Я думал, что любовь — это творчество, которое создаст на новом месте великое и прекрасное.

— Товарищ, архитектор, строя новое и прекрасное не забудьте составить смету!

Вера засмеялась и убежала к подругам.

— Чёрт... А ведь может она права. Для строительства нужна смета. Это здраво сказано. Только не нравится мне это слово "положение".

Защита дипломного проекта, получение диплома давало права забросить все расчеты и окунутся в развлечения, пожить в свое удовольствие. Однако для Вили это было началом более напряженной работы.

Виля давно уже начал посещать Геологический институт и слушал лекции Ферсмана. После лекции он забрасывал его вопросами. Ферсман обратил внимание, что Вилю интересует геологическое положение и будущее только одного района Сибири. Узнав, что Виля архитектор Ферсман пришел в восторг:

— Юноша, жму вашу руку. Именно таким должен быть архитектор. Наш архитектор должен отличаться от чеховского тем, что он строит не только здания, и будущее человечества.

Виля часто бывал на квартире у Ферсмана и составил подробную карту обнаруженных и возможных полезных ископаемых Николаевска и прилегающих районов.

В институте Народного хозяйства, он составил карту экономическую, сырьевую и энергетических ресурсов.

И только к осени он смог выехать в Николаевск с назначением на должность главного архитектора.

С Верой попрощались тепло и сердечно. Он побывал у нее на квартире в день ее рождения, познакомился с ее родителями. Его удивила обстановка комнат старинной тяжелой роскоши, ее отец, который в легком чесучовым костюме чувствовал себя как в военном мундире. Бакенбарды и пышные усы с подусниками делали его похожим на Григоровича или кого-то из дворян эпохи Александра III. На вокзале Виля и Вера первый раз поцеловались.

% На стыках рельсов

В купе мягкого вагона Виля заметил, что над ним верхнее место занимает пожилой полный человек из категории тех, кого привыкли называть солидным. Виля предложил ему свое нижнее место, но человек усмехнулся.

— Я, юноша, еще легко ношу свои 98 килограммов и мне не трудно забросить их на верхнюю полку. Натура у меня медвежья, сибирская, люблю лежать, как в берлоге, чтобы меня никто не трогал.

Рядом с Вилей поместились молодая красивая женщина, над ней юноша лет 25-ти.

Поезд тронулся. Кондуктор предложил чай.

— Товарищи, давайте все вместе пить чай. Юноши охотно согласились. Солидный человек отказался.

— Я, дамочка, стаканчиками не пью. Не наносятся. Я привык пить чай так, чтобы самовар мне поклонился. Я, дамочка, вообще ем, на не кушаю.

За чаем познакомились. Все ехали до Николаевска, но у всех работы были совершенно разные. Женщина ехала на работу в школе, звали ее Екатерина Васильевна, юноша, который назвал себя просто Гена окончил ГИЖ и ехал на должность редактора газеты.

— По призванию я поэт, но, кажется, переболел это оспой, правда, рябинка от нее еще осталась. Как только получил назначение у меня начали громоздится рифмы: ширь, Сибирь, богатырь, пустырь, даже нашатырь лезет в общую кучу.

— А вы знаете, ваши рифмы пригодятся. Даже нашатырь пригодится. Вы его дадите буржую, не верящему в наш план, но пораженного их выполнением.

— Говорят, что местный колорит не располагает к осуществлению этих планов.

— Гена с таким настроением едут в крематорий, а не на творческую работу.

— Нет серьезно, говорят, что там люди крепки и сильны, как медведи, и, как медведи, живут в одиночку, их идеал — святость и благополучие, презирая просвещение, искусство и вообще все новое.

— Вы близки к истине. Я прожил все детство в Николаевске и хорошо знаю быт. Но нам надо изменить его. Новые дома, школа, горячее слово поэта-трибуна — все будет направлено против "блошино-мушиного знания".

— Пожалуй, что вы правы — сказала Катя, как ее стали называть Виля и Гена. Все они были, примерно, однолетки и возраст не требовал уважения.

Виля достал экономическую карту Николаевска, показал проект дворца культуры и приблизительную планировку города. Катя обратила внимание, что подпись на планировке города была:

Ориентировочный план

реконструкции гора

Сибирска

— Вы это для другого города составляли план?

— Нет, для Николаевска. Но новому городу мы не оставим имени Николая.

— Сибирск! Да это сильно и красиво. Вы знаете, у меня голова кружится от вашего плана. Приятно кружится. Он помогает мне почувствовать свое место. Ведь для этого города нужны будут новые люди, а ведь мне придется работать над созданием нового человека.

— Да, очевидно поэма будет складываться так: "Пришел человек — богатырь в далекую Сибирь, окинул глазом ширь..."

— Понюхал нашатырь — подсказал Виля.

— После чего сел писать статью о режиме экономии и о переходе на семипольный оборот — подсказала Катя.

Разговоры не помешали выпить чай, съесть домашние печенье, а Гена усердно зачистил чайной ложечкой банку с вареньем.

Наконец разговоры потухли, все улеглись спать. Гена вскоре уже сладко посапывал, как ребенок. Разговор взволновал Вилю и ему не спалось. Не спала и Катя.

— Виля, простите мне бабье любопытство, расскажите о своей жизни.

Виля рассказал ей свою жизнь, которая уже начала запутываться, особенно путанный узел получился в отношениях в Верой, особенно ее слово "положение".

— Виля, а ведь ваша жизнь очень похожа на мою. Именно "положение" — слово, испортившее мне жизнь. Мне кажется, что я уже имею опыт и он может быть вам полезен.

С детства я начиталась Некрасова, Чернышевского, Герцена и мечтала "сеять разумное, доброе вечное". Эта idea ficse привела меня в академию коммунистического воспитания [Такое учебное заведение существовало. Оно было организовано Крупской.] Вместе со мной учился человек с высоким лбом, длинными волосами и мягкой курчавой бородой. Если это вызовет у вас образ Надсона, вы будете недалеки от истины. Этот человек знал многое. Любой сложный вопрос он легко разлагал на первоначальные множители. Он горячо и убежденно говорил о будущем. Его выступления, остроумие, горячие# имели успех, особенно у девушек, так что нет ничего удивительного, что я влюбилась и мы сошлись. Именно сошлись на основе полной свободы личности. Жора — простите — Григорий Васильевич был двумя курсами старше меня и сразу после окончания учебы он получил назначение на должность методиста педагогики при Институте Усовершенствования Учителей. Он продолжал произносить горячие, остроумные речи, но практически у него была какая-то робость перед циркулярами Наркомпроса. Циркуляры иногда противоречили друг другу, но Георгий Васильевич по циркуляру произносил горячие, остроумные речи. Я несколько раз замечала ему такие легкие изменения убеждений и однажды откровенно сказал мне.

— Убеждение — это роскошь, которую может позволить себе только нарком, если его убеждения не идут в разрез Совнаркому, а я должен дорожить своим положением. Впереди у меня кандидатская, докторская диссертации, звания профессора, академика, и может быть... Не могу же я бросить все и идти на должность сельского учителя.

— А разве работа народного учителя (извини за поправку) не дает большую возможность самостоятельного творчества и твердых убеждений?

— Роль Доннарота — удел начитавшихся недоучек. Перспектива жить в холодной комнате, быть оторванным от культуры, да просто от приличной библиотеки это перспектива деградации, одичания, опрощенчества ведущего к самой обычной дикости.

Нет, дорогая, я не хочу рисковать своим положением.

В результате этого разговора я и очутилась в этом вагоне с назначением в Николаевск.

Знаете, Виля, мне кажется, что вы не любите Веру. Она просто нравится вам, а эти понятия очень похожи друг на друга и их легко перепутать. А это слово "положение" и устройство быта мне лично не нравятся. Простите мое ворчанье карканье#. Это от старости и личных неудач, что ото всего сердца желаю вам избежать. Знаете, есть такая детская #:

"Сунь пальчик, там — зайчик".

Мерно постукивали колеса на стыках, сладко младенчески посапывал Гена, богатырский храпел солидный пассажир.

Утром первым поднялся солидный пассажир и надолго исчез в туалетной. В коридоре уже скапливалось недовольное ворчание пассажиров. Вернулся он с обильно смоченной головой, мокрая борода слиплась сосульками. Он долго и тщательно вытирался полотенцем, протирал бороду. Потом не спеша причесывал голову и бороду перед зеркалом. Наконец волосы были уложены прямым пробором, борода солидно размахнулась по сторонам. Пассажир с той же неторопливостью уложил мыльницу, полотенце, зеркало, расческу. Все это делалось с такой тщательностью, словно он приклеивал вещи навечно. Так же не спеша застегнул чемодан на все защелки, замки и пуговицы. Потом достал прямоугольную корзину.

— Разрешите устроиться около вас, молодой человек, закусить малость.

Достав из корзины несколько солидных свертков он уложил их на столик. Потом вызвал кондуктора, сунул ему синеватый комочек бумаги в котором легко было угадать трешницу и приказал тоном, не терпящим возражения. Чайку погуще, в этом пузатеньком чайнике. Потом он развернул свертки в которых были завернуты куски мяса, колбасы, курица, соленые огурцы. Нарезав хлеба, пассажир оглядел этот натюрморт словно обдумывая что еще можно добавить к нему, он достал бутылку водки и налил полную кружку.

— Будем здоровы! — пожелал он, кажется самому себе, и выпил крупными глотками, глотки сопровождались неприятным клокотанием. Выпив он громко крякнул и тугой огурец так и лопнул на его зубах. Ел он обстоятельно, неторопливо с какой-то сосредоточенностью, громко разгрызая концы куриных костей и высасывая их.

Кондуктор принес чайник. Пассажир тем же тоном хозяина приказал ему собрать бумаги и кости. Выпил еще стакан водки, понюхал корочку и сказал кондуктору.

— Скажи повару чтобы к 12 часом приготовил сотню пельменей, да настоящих сибирских. Вот передай ему. — Пассажир долго рылся в бумажнике и вынул из тугой пачки червонец. Кондуктор ушел, а пассажир начал пить чай шумно втягивая чай с блюдечка и громко отгрызая от большого куска голубоватого рафинада маленькие кусочки.

Он пил стакан за стаканом. Лицо его покрылось крупными каплями пота, который он вытирал большим платком.

Закончив чаепитие он так же тщательно уложил в корзину стакан, нож, вилку. Сел на постель Вили, повалился на стену и громко рыгнул.

- Простите если кому неприличным кажется. Значит все мы до Николаевска едем. Что ж будем знакомы — Евтихий Аристархович Тупинцин — председатель областного правления кооператива. Слышал вчера ваше щебетание птенцы. Вот я и есть тот "местный колорит" как изволил выразится молодой человек. Более того, я вершина "местного колорита" к которой стремится каждый сибиряк.

И скажу вам, жаль мне вас, птенчики, трудно вам будет работать с вашими хрупкими мечтами. Нет, не уступит сибирский медведь свою берлогу, а потревожите его, встанет он на задние лапы и попрет прямо на рогатину. Как вы не планируйте горда, какие стихи ни пишите медведь останется медведем.

— Это что угроза? — спросил Виля.

— Нет предупреждение. Ведь если юноша пойдет с дробовиком на медвежью берлогу, каждый за долг сочтет предупредить юношу, от опасности его уберечь. Вот и я упредить вас хочу: не трогайте вы сибиряка. Сделали революцию и ладно. Революцию сделали, установили было военный коммунизм, да не сдюжили — дали НЭПу разворот. Ну и оставьте народ в покое, пускай обогащается. Крути-верти, а Лев Давыдыч правильно насчет перманентной революции сказал. Одну буржуазию уничтожили — другая нарастет. Дали свободу, землю и не тревожьте народ, не тяните его в комунию. Где вы видели, чтоб медведи табуном паслись? Фабрики — рабочим, земля — крестьянам, устраивайте смычку города с селом.

И будет, братцы, то, что более умные, да ловкие к руководству придут, им и почет и первый кусок пирога, кто #, да попроще если не сумеют хозяйство в руках держать пусть на хозяина работают, присматриваются, как хозяйничать надо. Так было, так есть, так и будет. Сказано: человек человеку — волк.

— А каким путем вы с областному руководству добрались?

— Честными путями, молодой человек, как трудящийся, эксплуатируемый бывшим купцом Семеновым. С двенадцати лет в мальчиках служил. Тумаков съел больше чем пельменей, но наука она не в лес идет, а в голову — вышел я в приказчики. И тут хлебнул горячего до слез, но товар и обороты изучил досконально. Тут революция подошла. Меня враз заведующим магазином назначили. Поднял я торговлю меня в правление назначили. И тут я сноровку показал. Вот теперь и нахожусь у областного руководства. Тут меня никакие ГПУ не уколупнет. Потому что всю коммерческую науку я на своей шкуре превзошел.

Вот надысь прислали нам студента из торгового института. И точно, наука у него великая, как начнет стихи Пушкина сыпать, так по полчаса подряд тараторит, а нет смекалки коммерческой. Все ждет когда ему наряд спустят, а людям лес вынь да подай. Ну меня спрашивают. Я к директору (конечно не коммерческому) на лесопилку. Балычку, икорки да полдюжины шустовского коньячку и пять вагонов леса у меня на складе. Ну, кончено, на какой-то процент не выполнит план, премии не получит, так он ее от меня ее получил. Опять государству не расходоваться.

Пробовали ко мне придираться, но только не их ртом мышей ловить.

А теперь у меня положение твердое. Ежели где что и не так, не спросят.

— Но ведь это взятки?

— Да ведь как назвать. Одни говорят взятки, другие — магарыч, третьи — благодарность, четвертые — выручка. По всякому называть можно.

Вот вы, молодой человек, дворец собираетесь строить. Вам, конечно, всякие лимиты спустят, а без меня не обойдетесь. Стены поставите и крышу возведете и покрасите, а вот шпингалетов не хватит. Писарь там ноль к цифре один не поставил вместо 1000 — 100 получилось. Вы ко мне пожалуйста, я вам шпингалеты, вы мне — гвозди. Как говориться: "рука руку моет".

— Нет, я уж постараюсь без вас обойтись.

— Да я ведь к слову. Ну спешу перед обедом.

(3) Позавтракали почти молча. Не сговариваясь юные друзья объединили продукты, словно подчеркивая общность мысли и цели. За едой перебрасывались студенческими остротами, рассказывали комические случаи студенческого быта и просто анекдоты, но все чувствовали, что воздух как-будто чем-то отравлен.

После завтрака вышли в коридор и не сговариваясь перешли в другой конец вагона.

— Виля, вы не чувствуете, что эта наглая проповедь гнетет и пугает, парализует волю. Во всем: в словах, в движениях, в манере есть, даже сидеть чувствуется что-то деспотическое?

— Может быть в нас, независимо от нашей воли, действует какой-то атавизм, тысячелетняя привычка к рабской покорности.

— Да, нужно будет работать по созданию нового человека, если мы в комсомоле, в институте не смогли вытравить этот "атавизм".

— А мне кажется, что Виня неправильно определил наше чувство. Это не страх, не покорность, даже не угнетенность, а отвращение. Вот я помню в детстве в комнату попала громадная жаба. Надо было ее выкинуть, но взять ее в руки, даже возиться с ней было омерзительно. Я решила подождать# брата, но находится в комнате, где была жаба было противно. Мне кажется, что у нас общее чувство — классовая ненависть к человеку примазавшегося к советской власти. Ничего здесь рабского нет. Ведь никто из нас не кинулся ему прислуживать.

— Да, пожалуй верно, но только противно смотреть, как проводник подчиняется его требованиям.

— Во-первых обслуживать пассажиров его обязанность, во-вторых, он платит ему дополнительно за работу.

Определение чувства подняло настроение группы, но не уменьшило брезгливости. Когда Евтихий Аристархович "закусывал" по утрам (обедал и ужинал он в вагоне-ресторане), Виля чувствовал отвращение, слушая чавканье, обсасыванье, чмоканье, шумные глотки, втягивание чая и отрыжку. Даже громадные жирные пуски пищи казались ему отвратительными. Когда он намазывал маслом хлеб, Виле казалось, что он выковыривает из раны гной. У Вили появлялась тошнота. Евтихий Аристархович казалось не замечал презрения, вмешивался в разговор, говорил властно и с апломбом. Вообще он ничего не стеснялся. Однажды Евтихий подал кондуктору червонец и пробасил:

— Принеси-ка мне братец, бутылочку рабоче-крестьянской!

Кондуктор положил "червонец" на столик и сказал:

— Нет уж извините, гражданин, бумажки за вами убрать, чайку принести это я каждому пассажиру - с удовольствием, но за водкой бегать — прошло время. До революции мальчишкой до света набегался.

Юная группа торжествовала: "Значит есть новый человек, он растет и не купить его подачкой".

Екатерина Васильевна любила рассматривать планировку города. Она вникала во все детали. Ее восхищал размах строительства и целесообразность каждого помещения. Но это и не было простым восхищением, а глубокий анализ.

Однажды она сказала Виле:

— Я — профан в архитектуре и спасибо только любоваться формами, но есть отрасль которая является моей жизнью и здесь мне хотелось бы высказать свои мысли#. Я в восторге от планирования пионерского лагеря. Аллеи, статуи, беседки, веранды — все это прекрасно. Даже солярий и бассейн для купания сделаны с учетом требований медицины, педагогики и эстетики. Однако я лично не согласилась бы работать в таком лагере.

— Почему, Катя, скажите. Я очевидно упустил что-то очень важное. Я ведь не педагог.

— Меня в вашей планировке восхищают не столько формы и не только формы, а то что во всех мелочах вы проектируете нового человека, а ваш пионерский лагерь у вас спроектирован для барчуков.

— Но лагерь — место отдыха.

— Место отдыха после школьных занятий, города. Но что вы называете отдыхом детей? как говорила Крупская: "лежать и плевать в потолок". Нет, ребятишки это очень деятельный народ. Их без физической нагрузки нельзя оставлять.

— А спортплощадки, аттракционы, туризм, самодеятельность?

— Это есть. Но дети должны не только глазеть на красоты природы, но и работать.

— Извините. Работать и отдыхать. Вы же находите, что эта антитеза.

— Нет. Даже для взрослых Крупская предполагает отдых в смене труда. Человек строит самолеты, а отдыхает на сельскохозяйственных работах. Это не новость. Возьмите жизнь Толстого, Павлова, Мичурина, Которые чередовали труд и отдыхали, работая в саду, на огороде и достигли долголетия при продуктивном труде.

В вашем пионерском лагере нет мастерских для работы с деревом, бумагой, металлом, нет и сельского хозяйства, и здесь должны быть цыплята, утята, ягодники, сады, кролики, ягнята.

— Простите, не понимаю. В лагере дети находятся три месяца, а животные требуют ухода в течение всего года. Само присутствие хлевов и птичников пойдет в разрез с требованиями санитарии и гигиены. Да и оправдают ли такие средства цель. Ведь в выращивании животных и птиц должен быть план.

— Хорошо. Я скажу о цели. Если ребенка только любить, мы вырастим избалованного ребенка, который будет потреблять любовь, как нечто само собой полагающееся. Он должен потреблять любовь и отдавать ее. Пока ребенок мал, он отдает свою любовь игрушкам. Он ухаживает за куклой, "кормит" ее, укладывает спать, одевает, стирает ей одежку, ну повторяет заботу родителей. Но в 10-12 лет ребенок отходит от игрушек и хочет, мучительно хочет быть взрослым. Он охотно включается в работу взрослых, но его тот всюду гонят т.к. он обязательно что-нибудь испортит или повредит себе. Кому же отдать заботу и любовь. Должен существовать мир детского труда. Прекрасный мир, праздничный. Молодых животных самый лучший объект для детской любви. Сколько красоты в пушистых, нежных комочках цыплят, утят, гусят. Сколько красивого в играх и повадках кроликов, а ягнята! Разве они не стали художественным символом чистой красоты. Конечно помещения для них должны отвечать всем требованиям гигиены. Ведь грязный хлев это не свойство животного, а убожество крестьянского хозяйства. Знаете ли вы что поросята очень чистоплотны и не любят грязи, а мы "свинство" считаем символом всяческой неряшливости.

Дети бывают в лагере при месяца. Но разве нельзя иметь в лагере свое подсобное хозяйство и сделать его рентабельным. Даже в парке помещали# оленей, ланей, косуль. Это красиво и полезно.

— Спасибо, катя. Я вижу, что мне надо было советоваться не только и не столько с Ферсманом, сколько с Крупской.

— Не только с Крупской, но и с Дзержинским, Калининым, да не мешало бы "посоветоваться" с Робертом Оуэном, Песталоци, Руссо.

— Да, проектировать новые города, проектировать нового человека, а проектировать нового человека без знания педагогики не возможно. Я обязательно займусь изучением педагогики, а вы поможете мне. Ведь она применима не только к детям. Да и в городе дети должны получить все условия. Какие у вас будут замечания по моим школьным зданиям.

— Они прекрасны. Здесь свет, воздух, залы, кабинеты, мастерские. Но вы в них учли только 1/4 часть детского быта.

— А дворец пионеров?

— Хорошо, еще 3-4 часа. А остальная жизнь? Не лучше ли подумать о всей жизни детей?

— Катя, я внимательно слушаю Вас. Изложите мне подробно вашу мысль.

В анкете мы в самом начале видим вопрос о родителях и их занятиях или "о социальном происхождении". Это не простое любопытство, а, в большинстве случаев, ключ к идеологии человека.

Почему у нас в комсомоле такие недоверие к лицам из интеллигентной семьи, мы увеличиваем им кандидатский стаж и, наоборот, к людям пролетарского происхождения у нас полное доверие, хотя их образование, культура, развитие, как говорят, заставляют желать много лучшего. Эти юноши и выпить, и подраться, загнуть крепкое словечко. Вам-то, надеюсь, понятно почему. Они воспринимают коммунистическую идеологию не умом, а чувством сознанием, иногда необъяснимо, потому что эта идеология росла и развивалась в пролетарской среде, эту идеологию прививали сама жизнь. Хорошо подчеркнуто у Маяковского:

Мы диалектику

учили не по Гегелю.

Бряцанием боев

она врывалась с стих.

Народная пословица метко говорит о моральном облике человека: "Яблоко от яблони не далеко падает".

Ребенок впитывает окружающую жизнь. Наша школа ведет новое воспитание и мы очень часто вносим конфликт в семью. Конфликт старого и нового, иногда трагический, как история Павлика Морозова.

Но рабочая, трудовая семья иногда калечит детей. Она далека от идеала. Дети наблюдают картины пьянства, религии и... мало ли грязи в бите трудовой семьи, в семье обывателя, крестьянина. В разве дети виноваты, что родимые пятна капитализма прилипают к детям, как оспа. Когда-то мы не будем спрашивать, в какой семье воспитывался человек, а будет знать, что он воспитанник советского государства. Вот здесь-то вы, Видя, должны сыграть огромную, пожалуй, решающую роль.

— Говорите, Катя, я слушаю.

— Вы что же это, дамочка, думаете ссорить детей с родителями, а потом отобрать у матери ребенка? — пробасил Тупинцин.

— Да, думаю! Только Маркс более 50-ти лет это высказал в "Коммунистическом манифесте", а я всю свою жизнь отдам этому, чтобы ваш сын, Евтихий Аристархович, не считал себя "особым человеком", вернее "сверхчеловеком", которому дано право угнетать людей, давить их своей наглостью и нахальством, служить человечеству, а не своей утробе. Ваш сын будет уважать коллектив и каждый самый мелкий свой поступок он будет анализировать и оценивать: нравиться или нет он коллективу.

— Это как же? По домам будете с красноармейцами ходить и детей отбирать? Да вас матери растерзают. Каждой свое дитя дорого.

— Нет. Вы мыслите примитивно и такие, как вы способны испошлить идею марксизма. Но это не новость. Слышали мы разговоры об общем одеяле, об общности жен.

— Катя, не обращайте внимания.

— Вы знаете историю воспитания Пушкина, Гоголя, Герцена. Возьмем Пушкина. Богатая дворянская семья, но основную роль в воспитании сыграли не родители (им некогда было), не гувернеры (они формально и скучно относились к ребенку), он их убил одной строчкой:

Слегка за шалости бранил

И в летний сад гулять водил...

А простая крепостная старушка с добрым, любящим сердцем. Она открыла ему красоту русского языка и поэтического вымысла. Дворяне, конечно, любили своих детей и желали им самого лучшего и отдавали их в лицей. Почему? Да потому, что закрытое учебное заведение давало все возможности к всестороннему развитию и глубокому моральному воспитанию.

Я не буду говорить, какую роль сыграл коллектив и влияние передовых педагогов. Вы знаете биографию Пушкина и историю декабристов. А в лицей принимали не обездоленных сирот, а понадобились солидные протекции, чтобы определить Пушкина в лицей. В лицей в условиях николаевской# реакции слог дать эпохе таких людей. Я не буду говорить о их борьбе, а возьмите их развитие: совершенное владение французским языком, страсть к поэзии, графическая грамотность, широкие знания по тому (да и по нашему) времени.

Почему же его величество Пролетариат не может позаботиться о своих детях?

Наши лицеи могут дать своим воспитанникам знания, музыкальную грамоту, графику и искусство, такие языки, трудовые воспитание, я не говорю о физическом и моральном развитии. Дать возможность ребенку познакомиться со всеми богатствами культуры от ритмики до управления самолетом. Тогда не будет ошибки в выборе профессий. Я говорю во множественном числе, потому что человек должен иметь не одну профессию, к которой он прикован, а знать весь комплекс избранный им работы, а так же ряд прикладных навыков. Это не новость. Даже наши современники, работая, скажем слесарем, занимается садоводством, резьбой по дереву. Разводя сад он не является агрономом, разводя скот, не считает себя зоотехником, вышивальщица не считает себя художницей, хотя они достигают опытных путем высокой степени навыков и знаний. Большинство воспитанников должны знать музыку, графику, поэзию, не избирая эти отрасли своей специальностью, но это повысит требование к искусству и наши эстрада, галереи и выставки не будут засорять халтура. Высокие требования квалифицированного зрителя или слушателя поднимут искусство на небывалую высоту, а у нас зачастую подвизаются кривые среди слепых.

Почему я отдаю вам решающую роль в этом деле? Потому что от планировки зависит многое. Лицеи должны быть расположены не в городе, а за городом, на просторе. Дать детям воздух, солнце, простор, природу во всем ее разнообразии. Но природа не только для того, чтобы дети любовались ее красотами, участвовали в ее переделе#. Если бы вы объединили пионерский лагерь со школой, тогда вопрос хозяйства был бы решен полностью. Дети могли бы выращивать скот, сады, ягодники, огород, участвовать в обработке полей, знакомиться с сельскохозяйственными машинами.

Если труд из зверя создал человека в период первобытного развития человека из обезьяны, то радостный, веселый, красивый труд создаст человека коммунистического типа.

В этом труде создастся хозяин коммунистической экономики. Здесь воспитываются не только и не столько потребности, сколько способности. Ведь сейчас говорить обывателю о девизе коммунистического общества: "От каждого по его способности, каждому по его потребности", то люди начинают представлять как расхватывание всяких благ. Изумительно написан у Зощенко карикатура обывателя мечтающего о коммунистическом обществе:

"Иду это я мимо магазина, а мне приказчик кричит: "зайдите, гражданин хороший, шубы прекрасные получены". А я иду мимо: "На кой ляд мне ваши шубы, когда дома у меня их пять штук в сундуке лежит".

Потребности тоже воспитывать надо. Потребности должны быть ниже способностей. Иначе не получится баланс. Нынешнему человеку это трудно понять.

Виля и Катя часто говорили об организации лицеев. Катя рассказывала о них так, как-будто она не только видела их, а знакомилась со всеми подробностями организации хозяйства и быта. Виля тщательно обдумывал планирование лицея, а колеса на стыках четко поддакивали его мыслям!

— Так-так-так! Так-так-так!

% Местный колорит

Милый родной дом.

Здесь знают каждый уголок. Он остался таким же даже фикус, филодендрон, половик сотканные из тряпок, даже специфический запах остался тот же. Тот же простой уют.

Виля вновь почувствовал себя маленьким. Вот сейчас мама скажет: "Виля иди мыть руки!" Но мама не отдавала приказаний и обращалась с ним, как со взрослым.

— Мамочка, как хорошо дома! Только все стало меньше.

— Конечно, даже я.

Председатель Исполкома Встретил Вилю восторженно.

— Ой, как нужны здесь! Наша задача создать новый город. Ваш проект дворца культуры великолепен. Оставьте проект я изучу его более внимательно. Вам надо отдохнуть после учения и перед начало работ. Вам даем месяц отпуска. На досуге ознакомьтесь с местностью. Подъемные и проездные получите в бухгалтерии. Отдыхайте, запасайтесь силами.

Виля начал бродяжить.

Он брал ружье, альбомы, фотоаппарат и уходил на несколько дней.

Местность ему была хорошо знакома с детства, но теперь он смотрел на нее другими глазами. Его захватывала могучая красота сибирской природы. Клодт, Клевер, Левитан, Шишкин не отразили и сотой доли ее красоты. Он не согласен был ни с великими пейзажистами, ни с самой природой. Природа без человека — это мертвый кусок. Природу должен оживить человек. Эти леса должны превратиться в парки и человек должен жить вместе с природой. Ровные аллеи должны вести к уголкам-заповедникам.

Виля видел перед собой не только прекрасный пейзаж, виды и ландшафты, видел их будущее: парки, санатории, дома отдыха, пионерские коммуны, туристические базы, совхозы и коммуны. Он рисовал пейзажи на развороте альбома слева, то что он видел, справа, то, что он чувствовал.

Но не только художественная сторона приковывала его внимание, он находил богатые залежи разнообразного строительного материала. Записи его были поистине неисчерпаемы и разнообразны. Здесь были известняки для обжига извести, алебастра, гипса, цемента, граниты разных оттенков.

Ночевать он останавливался в селах, на заимках, в охотничьих домах и изучал людей так же мало залежи строительного материала, выясняя их потенциальные возможности.

Однажды под вечер он шел через пригородное село. Он надеялся еще добраться до дома, но во дворе одного дома он заметил груды камня. Часть их носила следы обработки, двор был обильно покрыт щебнем и крошкой, характерной для каменотеса. В углу навеса он заметил большую гранитную плиту, внимательно пригляделся к ней и уже не мог оторваться. Это была, очевидно надгробный памятник, но настолько необычный. На черной поверхности гладко отшлифованного гранита виднелись выпуклые серые причудливо изогнутые ветви кустарника роз. Нешлифованная поверхность гранита прекрасно передавала ветви. Среди них были две пышные красные и одна белая роза. Белой розы осыпаются лепестки, несколько лепестков лежат на земле, один падает, ярко выделяясь на черном фоне на лепестках красных роз сверкают капельки росы.

Виля решительно вошел во двор и постучал в дверь, дверь открыл пожилой мужчина и седоватой всклокоченной бородкой запыленной каменной пылью.

— Милости прошу к нашему шалашу. Доброму человеку всегда рады. Проходите — гостем будете, вина купите — хозяином будете.

— Если из этого зайца сумеете закуску сделать, за вином дело не станет. Может разрешите отдохнуть и переночевать у вас.

— С полным удовольствием. Любой камушек под голову дадим, соломенная кучка давно в скирде лежит, ежели ладошкой накрыться сумеете, то переспите за милую душу. Груня, душу из зайца вынули, а ты потроха вынь, да самоварчик сганоши. А вы, молодой человек, каким способом изо всего села нашу хату облюбовали, аль богаче всех показалась.

— Пожалуй да, Заметил я в вашем дворе богатство, решил и с хозяином познакомиться.

— Злато-серебро в закромах не прячем. Все на виду храним. Куски большие, тяжелые никто не унесет, а мелочью не дорожим — гребу лопатой, богатей на доброе здоровье.

Виля умылся, достал из рюкзака бутылку водки, колбасу, консервы, но хозяин сменив балагурство на серьезный тон, сказал:

— Ты, мил человек, дорожные припасы, спрячь. Найдем чем угостить. Сейчас хозяюшка нам подаст. За вино благодарствуем, хотя в запасе всегда настоечка найдется. Ежели дело есть говори сразу. После рюмки разговор за деловой не считаю.

Виля объяснил кто он такой, что его интересует и почему заинтересовало изумительное надгробие.

— Спасибо, молодой человек, что мысль мою поняли. Давно еще одна старушка заказала мне надгробие на могилу двухлетней девочки, но убогий показалась ей мысль моя и отказалась взять. Ей, вишь, ангела обязательно нужно было. Ну и разошлись. (4) Делал я эту штуку ото всей души. Уж больно мне скорбь ихняя на сердце запала. Живут дай бог всякому. Радость в семье появилась и вот прихватило нежное создание морозом и нет в семье самого дорогого. Это я и хотел выразить. Замысел мне по душе пришелся и камня самого что ни наесть подходящего достал. Яшма да кварц не чета мрамору, а для капелек горного хрусталя дал. Дни и ночи сидел, каждую веточку обдумывал. Так нет, ангел им понадобился.

Виля рассказал о своей работе, о проекте и о мечте. Старик слушал внимательно, как-то по-детски, разинув рот, не спуская глаз. Рассказ захватил все внимание старика.

— Дорогой ты мой! Вот утешил старика! Да ведь в сказке такого не услышишь, а дело вполне жизненное. Ради этого стоило революцию делать.

Спать в эту ночь не пришлось.

Захар Прокофьевич — как звали каменотеса вникал во все подробности. Договорились, что Захар Прокофьевич начнет объединять всех каменотесов, готовить учеников и включаться в стройку, что ближайшее время Захар Прокофьевич побывает на квартире и Вили и познакомится со всей планировкой работы.

Виля вышел из дома рано утром. Дружно дышали трубы домов. По улицам чаще всего встречались женщины с ведрами. По средние дороги шла женщина, окруженная стайкой ребятишек, которые наперебой что-то рассказывали учительнице.

Виля узнал свою попутчицу.

— Катя. Екатерина Васильевна!

— Виля! Вот встреча. Вы куда? Заходите ко мне. Я через четыре часа освобожусь.

— Хорошо, я Кстати посплю.

— Идите к моей хозяйке. Вон в тот дом.

Виля еще не спал, когда Катя вернулась домой. После обеда (я никогда не оставляю своих героев голодными) они перешли в комнатку Екатерины Васильевны.

— Так вот где вы очутились! Ведь у вас в назначении было написано, что вы направляетесь на руководящую работу.

— Но я не буду видеть детей, как и те чиновники, которые сидят в облоно.

— Значит вы великодушно предоставили возможность руководить просвещением чиновникам.

— Да, мой друг, но не принципу "отойди от зла и сотвори благо", а потому, что наша педагогика настолько молода, что нужен прежде всего опыт. Нужно изучить "местный колорит".

— Так как же-с "местный колорит", оправдывает он грозные пророчество Евтихия?

— И да, и нет. Евтихий Аристархович, надо отдать ему справедливость, хорошо знает жизнь. Он хорошо знает часть населения, крепкую, почти кулацкую часть, которая нужно сказать обладает огромной силой. Бедняцкая часть населения горячо отзывается на все новое, но боится мироедов. Очевидно Евтихий и ему подобные просто не принимают в расчет бедняцкую часть. Есть случаи прямого террора. Селькоров и избачей, как вредный элемент стреляют из-за угла. Комсомольцев избивают в темном переулке, детей не пускают в школу, а отдают начетчикам. Всячески саботируют обеспечение школы. Дров нет, пишем на оберточной или газетной бумаге. Задачи в уме решаем, даже диктанты в уме пишем.

— Вы не раскаиваетесь, что сменили Москву на эту... это захолустье.

— Что вы. Вы не представляете, какая жажда знаний у моих детей. Как стремятся к знаниям женщины, какие это благодарные слушатели. Как много им можно дать, как я им нужна. А что может быть приятней чувствовать себя нужным человеком.

— Но до меня далеко?

— Нет, не особенно. Пожалуй остановка за вами. За мной дело не станет. У нас почти закрытое учебное заведение. Мы почти весь день провидим вместе, контролируем домашнюю жизнь. В таком селе это не трудно.

Заняты мы не только уроками. Уже сейчас ведем работу по всестороннему развитию. Знакомимся с искусством, ритмикой, языком, литературой (ого, еще как, вместе во взрослыми). Сколько здесь поэтических натуре — сказителей. А Захар Прокофьевич заразил всех рисованием и скульптурой.

— Это мой знакомый. Я у него и ночевал, т.е. не спал.

— Вот как. Вы познакомились? Правда, талантливый мужчина.

— Да, его надгробие — шедевр мысли и мастерства. Мы с ним договор заключили. Он создаст артель каменотесов.

— Вы не ошиблись. Это мечтатель, но его считают капризным. Если ему работа не по душе, он не будет ее выполнять, хоть его золотом осыпь, но может неделю просидеть за резьбой статуэтки и подарит кому-нибудь. Мне он кажется человеком каменной воли. Не согнешь.

— Вот такие-то люди нам и нужны. Значит "местный колорит" близок к нам.

Только под вечер Виля отправился домой. Пришел он радостный и возбужденный. Мать посмотрела на его сияющее лицо и сказал:

— Ты как будто клад нашел, Виля.

— Ты отгадала мамуля.

— Смотри, не обманись. Ведь в детстве ты был слишком доверчивым.

Накануне заседания председатель облисполкома встретил Вилю более сдержано. Разговор о проекте как-то откладывался. Говорили о условиях, о ресурсах строительного материала, о перспективах экономического развития района.

Виля развернул карту, составленную под руководством Ферсмана, показал свои отметки, сделанные за месяц его "Бродяжничества". Наконец в кабинет вошел старичок в потертом форменном сюртуке инженера. Виле он напомнил чеховского "человека в футляре". Он основательно впритирку сел в кресло, не спеша достал пенсне, протер его, не спеша достал из футляра свертки ватмана и отделил проект Вили. Во всех его движениях чувствовалась уверенность в том, что все, что он делает — значительно и требует общего внимания. Говорил он мягким мурлыкающим голосом с уверенностью в значительности своих слов.

Я внимательно изучил проект коллеги. Смею вас заверить, что это занятие мне было не только не в тягость, но, наоборот, я пережил самые радостные минуты. Этот проект пробудил во мне ощущение молодости. Только молодая мечта со свежими крыльями может парить так легко и свободно. Это чудный проект, изумительный проект и он вполне заслуживает тех лестных отзывов, которые высказали, руководители института, к которым присоединяюсь и я свои восторженные отзывы. Но в проекте есть и недостатки. Недостатки его — в его достоинствах. Это не парадокс. И я постараюсь изложить вам свой, смею заверить, беспристрастный анализ.

Проект дипломный, т.е. составлен с мобилизацией всего лучшего, что усвоено за период учения в институте. В этом отношении коллега достиг совершенства. Эту работу я сравнил бы с первой любовью, когда влюбленный всячески старается украсить предмет своей страсти. Но девушка становится женой, матерью и ее наряды носят уже более практический характер. Этот проект украшен щедро, но без учета его практического осуществления. Здесь нужен мрамор, базальт, голубой гранит. А насколько увеличена трудоемкость. Где вы найдете материал, если с Италией у нас не налажены торговые отношения?

Виля достал из чемоданчика образцы камней.

— Не спорю, в наших местах встречаются породы, но каковы их запасы. Хорошо, согласен с вами, но их разработка, транспортировка, сооружение подъездных путей.

Сама жизнь, реальная действительность заставляют нас отказаться от множества украшений.

Это мои замечания специалиста, работающего далеко не первый год.

Я не политик. Но я слежу за ростом современной жизни, ее требованиями и образцами новой культуры. Предупреждаю, что в вопросах пролетарской культуры вы можете разбить меня, хотя каждое свое слово я могу подтвердить авторитетными источниками.

Изощренный вкус королей, феодалов, купцов создали изощренные стили. Что могло породить рококо? Пресыщенность французского двора. Возьмите одежду маркизы и одежду нашей делегатки. Их отличие — простота и строгость. Комсомол борется против колец, сережек, браслетов.

— Снимите свои большие сапоги,

Они твоим ногам не очень кстати...

Процитировал Виля.

— Согласен с вами. Но вняв сапоги, девушка нашего времени не оденет парчовые туфли на высоком каблуке, надеюсь мы не вернемся к фижмам, шлейфу, жабо.

Чтоб не затягивать дискуссию, я продемонстрирую проект правительственного здания данного мне на рецензию.

Инженер развернул ватман.

— Строгость, простота, достигающая красоты. Геометрия — переходящая в искусство. Здесь все: красота, удобство и экономичность. Против такого проекта я возразить не могу. Новому человеку нужны новые города. Dixi.

— Вы не находите, что город построенный из таких домов будем напоминать кладбище или товарную станцию, заваленную ящиками.

— Я предупреждал, что я высказываю не свою точку зрения. В пролетарский культуре, я как инженер, подтверждаю экономичностью, целесообразность и не отрицаю своеобразную красоту. Такие здания мы сможем строить скоростным методом. Номенклатура материала сведена до minimum-а.

— Итак, мы выслушали мнение консультанта. Я не могу дать решающего заключения. Оно будет вынесено на расширенном заседании облисполкома, к которому вы должны будете подготовить продуманный и обоснованный доклад.

На заседании облисполкома пришли солидные архитекторы. Со многими из них Виля познакомился по проектному бюро главного управления. На работе к нему относились сдержано-холодно. Выполняли его указания, но всегда оставались при своем мнении.

Свой доклад Виля начал так:

— Я считаю счастливым обстоятельством, что планировку и строительство города мы начинаем почти на голом мете. Мы не можем всерьез считать архитектурным ансамблем деревянные и полукаменные дома. Поэтому, начиная строительство дворца культуры и правительственного здания, мы должны провести их сооружение с учетом общей планировки всего города, рассчитывая на 20-летний срок. Каждое сооружение должно быть подчинено выполнению общего плана. Оно должно проявлять с каждым годом все ясней и ясней общий ансамбль.

Город будущего должен быть достоин человека будущего.

Выступления по докладу были в высшей степени корректное. В начале отдавалось должное мечте и творческой страсти главного архитектора, но произносилось "но", которое стирало проект дворца культуры и выпячивало проект государственного здания.

Солидная и корректная манера архитекторов заставляла и Вилю держаться корректно и солидно. Но одно замечание вывело его из этого состояния.

Один из архитекторов, не возражая против принципа проекта указал, как на ошибку, что архитектор решил расположить близко к тайге, тогда, как хиленький сад Народного дома существующего в настоящее время, является очагом хулиганства, а кусок тайги, включенный в парк, будет раздольем для хулиганов и издаст новые цели Чубаровского переулка.

— Хулиганство — временное явление, порожденное войной и разрухой. Мы идем к социалистическому и коммунистическому обществу и не имеет право оставлять потомству наследие рассчитанное на хулиганов. Мы должны служить новому человеку.

В решении по докладу говорилось:

"...Проект государственного здания утвердить. Строительство поручить архитектору Всесвятскому.

Проект дворца культуры нуждается в пересмотре. Поручить главному архитектору совместно с архитектором проектбюро пересмотреть проект и внести в него существенные изменения..."

После заседания председатель облисполкома похлопал Вилю по плечу и сказал:

— Вы не расстраивайтесь. Критика учит и исправляет. Вам дали холодный душ — это на пользу. Не опускайте только, пожалуйста руки.

— Наоборот. Я намереваюсь их сжать в кулаки и поднять, а если придется опустить их, только по ясно намеченной цели.

— Это мне нравится. Бороться, конечно, надо. Надо преодолевать трудности.

— Разве это преодоление трудностей. Это мышиная возня. Трудности я согласен преодолевать на каменоломнях и на строительной площадке. К Виле подошел человек с обвисшими рабочими усами. Он пожал Виле руку.

— Караманов, секретарь обкома ВКП(б). Вы на партийный учет встали.

— Недавно. Месяц я был фактически в отпуске, занимался исследованием района.

— Зайдико завтра ко мне, или лучше скажи где ты остановился, я загляну вечерком, об этом деле хочется поговорить по-семейному. А дело это обмозговать надо. Так готовь вечерком самовар, приду в гости.

На другой день к Виле заехали Катя и Захар Прокофьевич. У Кати было приподнятое веселое настроение, Захар был расстроен.

— Что случилось Захар Прокофьевич?

— Правды на свете нет — вот что случилось. Царя свергли, Колчака вытурили, тиф-халеру перенесли, а правду установить не сумели.

— Да расскажи ты полком.

— Бестолковое дело толком не расскажешь.

— Это он за меня болеет — сказали Катя.

— Ну как расскажи толком.

— Сняли меня с работы.

— Или, ты шутишь?

— Я стараюсь шутить, а вот дядя Захар всю дорогу с досады запивал.

— Подумаешь, дорогу. Да я самому набольшему в лицо бы плюнул.

— Дело организовалось так. Вчера прислал ко мне инспектор облоно. Побыл на уроках, просмотрел все планы, ознакомился с внешкольной работой ничего не сказал и велел приехать в облоно.

В облано мне объяснили, что на меня подано анонимное заявление от имени крестьян о том, что я веду работу по разложению семьи, натравливаю детей на родителей, грубо отношусь к жителям, таким образом вытеснила из школы всех детей и оставила только тех, кто потакает мне и дает мне взятки.

— Но ведь это чепуха.

— На простом языке — чепуха, а на языке чиновничьей цивилизации называется ситуацией. Мне не вменяют в вину все перечисленные грехи, но в связи с сложившейся ситуацией мне предложили перевестись в другое село: "Надо считаться с..." местным колоритом. Немало попало мне и за метод моей работы. Методист подтвердил мою работу по подрыву семейных устоев, отметил перегруженность детей, больший отсев по всеобучу. Предложили мне регламентировать кружковую работу, составить расписание, списки кружковцев и не допускать, чтобы дети были более чем в дух кружках.

— И ты не сумела доказать им принцип своей работы.

— Пытаясь, но мне посоветовали не залетать в далекое будущее, а считаться с местным, условиями. То есть учитывать "местный колорит".

— Разговор шел в корректной форме?

— Конечно, даже чересчур.

— Предполагали упростить намеченные цели?

— Да. А ты что слышал этот разговор.

— Да, только по своему адресу.

Виля рассказал о своем докладе и решении Облисполкома.

Захар Прокофьевич окончательно взорвался.

— Это что же, ребятушки, получается. Не смей думать о лучшем. Дома строй ящиками, человека воспитывай в пределах обучения. А будущее кто и когда будет строить. В прихожей хлопнула дверь.

— Виля к тебе гость.

Только теперь Виля вспомнил, что к нему должен зайти секретарь обкома.

В комнату вошел секретарь обкома.

— Здравствуйте люди бодрые. И ты здесь Прокофьевич, а я вспоминал тебя, очень хотелось с тобой посоветоваться. Вот уж действительно: "Рыбак рыбака видит издалека". Когда вы успели познакомится?

— Здравствуйте Роман Тихонович. Рад вас видеть, но в советчики вам я не гожусь. Набрали вы себе советчиков — не мне чета. Я ведь запросто скажу, а уж сплетни ситуацией назвать не сумею.

— Уж наябедничали тебе?

— Да я ведь не отдел образования, ябеду не принимаю.

Виля объяснил причину, почему дядя Захар расстроен. Начал рассказывать о принципе работы Екатерины Васильевны, но Роман Тихонович перебил его.

— Ты погоди, адвокат, присяжно-поверенный. Давайте познакомимся Екатерина Васильева. Расскажите мне о своем credo и о "ситуации".

Катя рассказала какую цель она ставила в своей работе и о разговоре в облано.

— Так. Это ваша программа-минимум, но у вас, без сомнения, есть и программа-максимум. Слушал я вчера нашего архитектора о планировании города и когда он начал говорить о воспитании нового человек, удивила меня его такая глубокая педагогическая убежденность. Вот хочу и я испить из источника.

Катя рассказала о своем взгляде на воспитание будущего человека.

— Значит вы видите в будущем постоянный детский коллектив?

— Да! — убежденно произнесла Катя.

— Это хорошо, что вы заглядываете в будущее. Создать в настоящее время лицей мы не можем. Но он у нас есть и ждет своего руководителя. Вы накопите опыт по организации детского коллектива и сможете многое дать ценного, когда будут организованы лицеи. Итак, заходите завтра ко мне и переходите на работу директора детской колонии. Правда специального помещения у нас нет. Поместили его в монастыре. Директор просится, чтобы его перевели, ни как он не может регламентировать работу. Договорились?

— Хорошо.

— К тебе, старый ворчун, у меня тоже дело есть. Переезжай в Николаевск, хватит в селе торчать. У нас открывается строительное ремесленное училище, будешь работать инструктором каменщиков-декораторов. А таких нам много понадобится. Видишь наш архитектор сколько выкрутасов придумал. Большая армия камнерезов понадобится. Хватит тебе покойников обслуживать, давай на живых людей работать будем.

— Это значит и я в педагогах ходить буду.

— Конечно — серьезно произнес Караманов. — Чем твое дело хуже грамматики. Большое будущее у твоего дела. Да ты, я вижу уж познакомился с замыслами архитектора.

— Познакомился и в восторге, не как твои советчики.

— Они не мои, достались нам от царского времени, но они специалисты. У них знания и опыт, чего пока еще у нас с вами нет. Так приходи ко мне и получай назначение. А архитектура на закуску оставим.

— Товарищи, пожалуйте к столу! — пригласила Вилина мать. Караманов расхохотался.

— Мария Лазаровна спасла своего сына. Я только что собирался на закуску его употребить. Что не спасибо Мария Лазаровна. Арбузы соленые есть. Вот это прекрасно. Арбузы у вас замечательные.

За столом, когда рюмки были налиты, Караманов чокнулся с Вилей и Захаром Прохоровичем.

— Друзья мои, хоть это не банкет, но я позволю себе сказать тост. Я приветствую молодых мечтателей, которые смело найдут против течения, будут приближать будущее, строить красивое, способные жить на пятьдесят лет вперед. Силы вам и энергии.

— Добро, Тихонович!

Закусывали с аппетитом, без особых церемоний.

— Мария Лазаровна, чудесные у вас арбузы, огурцы, помидоры, капуста. Это я не для комплимента говорю. Ваше дело — музыка, но я посоветовал бы вам подобрать опытных хозяек, создать бригаду, заглянуть на базу СПО и поучить их заготовке продуктов, а то там огурцы от кисета не отличить и по виду и по вкусу.

— Эх, Роман Тихонович, вы готовы всех себе забрать. Вот здесь уже всех сосватали.

— Хороших мастеров всех бы забрал, а плохих выгнал бы, а получается наоборот. Вот почему должны помогать народные бригады. Вот и архитектора я хочу отдать на суд народа. Провести конференцию строителей, ознакомить их с планом и выслушать их мнения. А вот я посоветую сделать окончательную планировку, желательно в макетах.

Пока строительство дворца культуры, (5) мы законсервируем. Я еду на XV съезд и согласую этот проект. Захвачу и планировку города. А пока Виле придется заняться строительством заводов и рабочих поселков. Тем временем будет утвержден пятилетний план реконструкции народного хозяйства. Видите, наше правительство тоже ведет планировку с учетом далеких перспектив. Это подтверждает верность твоего пути.

События, которые несет осуществление этого плана превышает всякую фантазию, хотя все подтверждено цифрами и расчетами.

Так вот. Ни наш экономический участок намечается такие сооружения индустриального порядка. Тебе придется заняться ими, но с учетом общего плана.

Группа погрузилась в цифры от которых начинала кружиться голова. Действительность становилась на грань фантазии. Сибирь должна была пробудиться и сделаться не захолустьем, а индустриальным центром. Но этого мало. Мелкое раздробленное хозяйство, "местный колорит" принимал совершенно другие формы. Оно получило мощное техническое оснащение и превращалось в крупное рентабельное хозяйство. Менялись и человеческие отношения. Медвежьи берлоги "местного колорита" уничтожались. Экономику создавал чистый труд, а не # отдельных хозяйств.

— Видите, в Совете Народных Комиссаров умеют мечтать не хуже нашего.

— Если это действительно так, то наша мечта — это лепет ребенка.

— "Если это действительно так" — как эхо повторил Караманов. — Мечтатели делают такую оговорку! А вы представляете, как # встретят этот план чиновники. У меня дух захватывает от такого размаха. Ну что же, мечтатели, будем жить, опережая время!

Милая Веруся!

Недавно ознакомился с местностью. Живопись дала бледные оттенки мой красоты, которая существует здесь. Я исходил все окрестности. Какие богатства строительного материала! Каких прекрасных людей встретил я здесь, к сожалению не в среде архитекторов. Как не хватает мне тебя. Увидишь что-нибудь и хочется, чтобы ты видела это, поделиться с тобой.

Недавно познакомился с цифрами пятилетнего плана и захватило дух от грандиозности замыслов...

Мой проект законсервировали. Переключился на проектирование заводов, и от них пойдет город, Город Солнца, Верочка! Город, о котором не мог и не смел мечтать Компанелло...

Верочка мы должны быть вместе...

Твой Виля.

Мой дорогой!

Меня радует твоя восторженность. Она великолепна, но я ожидала другого.

Стоило изучать Ренессанс и Барокко ради того, чтобы строить прокопченные корпуса заводов...

Папин друг писал, что у тебя были серьезные неполадки в высоких инстанциях в результате которых тебя, главного архитектора, поставили на строительство заводов, где нет применения твоему таланту.

Меня смущает твое положение. Мне кажется, что ты находишься между небом и землей, и такое положение очень неудобно для создания семьи.

О пятилетнем плане у нас много разговора, но большинство у нас называет его "пожень" #. Я лично не знакомилась с ним, нет времени на архитектуру, а там шахты, заводы, электростанции и какие-то колхозы. Какое это имеет отношение к архитектуре...

Меня огорчают твои неудачи, но я верю в твой талант и ты сумеешь создать себе положение, чтобы не рисковать семьей.

Верящая в тебя Вера.

Дорогой друг!

очень хотелось бы побывать у тебя, но заедают мелочи быта.

Дело в том, что назначили меня игуменьей дикого монастыря, с весьма энергичными помощницами и буйной братией.

Под моей эгидой 250 бывших беспризорников. Пока я их обшивала да обмывала все шло хорошо, чтение и рассказывание захватывает их, но это такой ненасытный народ, что я не успеваю готовить им духовную пищу.

Рассказывала я им и о тебе. Их страшно заинтересовал твой план. Но я выдыхаюсь. Запас моих практических знаний иссяк, и перевести ребят на диету невозможно. Если бы ты смог выкроить время и побывать у меня, поговорить с моими ребятами, посоветовать мне.

Обращалась я к своему благоверному, но он неодобрительно отнесся к моей работе с "правонарушителями", прислал мне сборники по педологии и педагогике, но кроме тумана в голове я извлечь из них не могла.

Не думай, что я опустила руки. Но помощь мне нужна. Если сумеешь выкроить время, приезжай.

Катя.

— Это Архитектурное управление? Говорит редактор газеты. Можно попросить главного архитектора? Главный архитектор? Здравствуй Виля. Это Гена!

Ко мне поступила статья, где громили твои планы, называя их "буржуазными", "прожектерством", я вежливенько ответил автору, что редакция мечту за грех не считает, что вопрос стиля пролетарской архитектуры ищет свои формы и желательно, чтобы вместе с практичностью они были и красивыми. Мне звонили из облисполкома и рекомендовали не зажимать критику. Сегодня в "Строительной газете" эта статья напечатана "подвалом". Не читал? Ну получишь удовольствие, если любишь восточную баню.

Я говорил с секретарем обкома, он советует, а я прошу ускорить организацию выставки и дискуссии о перспективах социалистического строительства.

— Виля, за последнее время ты приходишь домой расстроенным. Я кроме музыки ничего не понимаю, вот разве еще арбузы умею солить, но ты рассказал бы мне о том, что тебя тяготит. Если не пойму, так посочувствую. Мне кажется, что ты слишком доверчив и тебя обманули твои надежды.

Мане ведь все можно рассказать.

— Мамуля, какая ты у меня хорошая. Но я сам не пойму еще где я прав. Я учусь жить и работать, а это трудней и сложней, чем изучение курса в институте. Да, я хочу одного, а делать приходится другое. Я хочу большего, а приходится составлять сметы на ремонт бани.

— Значит нет зайчика там, куда ты сунул пальчик?

— Наверное есть, только я еще не нащупал.

— А пальчику не больно?

— Бывает, но терпеть можно.

— Если будем очень больно — скажи мне.

Встреча с воспитанниками детской коммуны принесла громадное удовольствие Виле. Он рассказал им о том, для чего произошли революция и шла гражданская война, как народ будет перестраивать и украшать свою жизнь, нет будят богатеть народ не за счет ограбления друг друга, а за счет эксплуатации природных богатств.

Ребята с восхищением рассматривали макеты домов, скверов, парков.

Катя успела многие сделать.

В коммуне было создано довольно крепкое хозяйство. Имелись кролики, птица, животные. Но рассматривание макетов натолкнули ребят на мысль разбить цветники и газоны, насадить ягодники.

Виля сделал план переустройства хозяйства. Ребята смотрели, как накрывается ватман причудливыми узорами цветников, клумб, робаток#, газонов

Весной началось выполнение плана.

В выходные дни Виля, вместе с ребятами ковырялся в земле, уставая физически и отдыхая морально, глядя на восторженно-доверчивые глаза детей.

Катя пошла на риск, против установленных правил Облано. Она оставила только двух нянечек-хозяек, которые следили за выполнением режимных моментов, следили за санитарным состоянием, меняли одежду, мыли в бане. Воспитатели были заменены специалистами разных отраслей труда и культработы. У нее работали агроном, #-плотник, скотница, хореографистка, физкультурник.

К июлю двор превратился в цветник. План был выполнен и надо было намечать новые перспективные планы.

Однажды Виля обсуждал с секретарем обкома вопросы строительства.

— Не хватает квалифицированных рабочих. Но вы можете их подготовить на месте. Чернорабочих на мастеров переквалифицировать. У меня, Виля, сложнее дело обстоит с сельским хозяйством. Нужно готовить трактористов, агрономов, зоотехников, и в селе это трудно сделать, ремесленные училища такого типа ниже наркомпроса не может устроить.

— Роман Тихонович, у меня к вам просьба: не съездите ли вы со мной в выходной к Екатерине Васильевне.

— Я ему про попа, а он про попадью.

— Может там и попа встретим — дело-то монашеское.

— Съездить надо. Много мне жалоб высказывают на Екатерину Васильевну. Никак не могут ее удержать в педагогических оглоблях. Методист из Москвы так прямо расформировать угрозил коммуну. Что же поедем.

— Мечтатели вы мои дорогие. Это чудо создали. Два года тому назад был я здесь, ничего, кроме грязи не видел. А ребят-то словно подменили. У меня, грешным делом была мысль расформировать детскую колонию на мелкие детдома. Почему же сейчас вас собираются расформировывать, мать игуменья?

— За не почитание начальства и церкуляров, создаваемых оным начальством.

— Нет, голубушка, я вам еще сотенку ребят подкину. Большому кораблю — большое плавание.

— Мы с большим кораблем на мель садимся. Выросли мы из рамок наших перспектив, а новых создать не можем.

— Роман Тихонович, не хотел я тогда в кабинете говорить вам, а теперь поговорим про попа. Ребят вы видели, дела их видели. Любят ребята работу, а вот дальнейшая их судьба идет скверно. С 14 лет детей Наркомпрос обязывает трудоустраивать. Трудоустройство происходит таким образом: в облано сидит тетя и раскладывает пасьянс: слесарное ремесленное училище 100, столярное — 200, железнодорожное ФЗО — 50, швейная фабрика — 150, ткацкое ФЗО — 180. Берет тетя другие цифры детдом N 1 — 100, детдом N 2 — 200, детдом N 30-50 и т.д. и рассылает бумажки: с получением сего предложено немедленно направить имеющихся у вас 100 человек мальчиков достигших 14-летнего возраста в слесарное училище, девочек 150 человек, направить на швейную фабрику "Красный сарафан" и вот судьба детей решена. Особых знаний для этого не нужно, хватает четырех действий арифметики. А если присмотреться к детям, один любит одно, другой — другое.

Так вот не организовать ли нам здесь школу сельского хозяйства, готовить трактористов, агрономов, зоотехников, да ни какую-нибудь, а высококультурных.

— Убедил. Правда я сам думал, рассматривая хозяйство. Теперь согласиться Екатерина Васильевна принять сотню ребятишек?

— Роман Захарович, жить-то где?

— Это вот его спрашивайте. Монастырь отдадим под МТС, а Виля вам должен построить два корпуса. Составляй смету, а ассигнований я добьюсь.

— Строить с учетом будущего?

— Конечно, но в пределах сметы.

— Роман Захарович, вы не можете обмануть?

— Нет, скажу по секрету на высшую СХ школу у же лежит 10 миллионов.

— Тогда пойдемте расскажем ребятам. Но имейте в виду, что обмануть их нельзя.

— Нет, мать игуменья, вот те крест во все пузо, не обману.

Вы наблюдали детский энтузиазм? Если наблюдали вы его представите, если никогда не наблюдали, то мои сравнения с бурей, ураганом все равно не помогут.

Проект Высшей школы сельского хозяйства (ВШСХ-коммуна) Виля не доверял никому. Даже макеты сделал сам. Единственным рецензентом, слово которого было решающим, была Катя. И вот проект утвержден, ассигнования и лимиты спущены, а Виля подгонял и подгонял строительство.

Это было прекрасное здание, но без лишней роскоши наружной отделки и внутреннего убранства, но все было рассчитано на целесообразность. Здесь широко были применены стенные ниши в качестве шкафов, столов для занятий, хранилищ.

Общежитие делилось на комнаты на пять человек. Кровати на ночь укладывались в стену и комната, снабженная легкой мебелью из гнутых труб превращалась в комнату для занятий или просто в комнату, где можно было отдохнуть, послушать радио.

50 человек представляли собой бригаду или курс, это была единица коллектива. Школа коммуна объединяла детей от школьного возраста до 19-22 лет — студентов пятого курса. Каждая бригада объединяла примерно одинаковый возраст и развитие.

На бригаду, кроме 10 комнат для коммунаров был буфет-столовая, т.е. куда кухня поставляла готовые блюда, будучи сама изолирована от коллектива.

Комната-туалет с постоянно действующим душем. Здесь хранились рабочие комбинезоны, сушилка и было организовано место для стирки, сушки, глажения и починки белья, как его условно называли "Комбинат бытового обслуживания".

Комната — Красный уголок с набором учебников и учебных принадлежностей от мольбертов, чертежных смолов, необходимой библиотекой-передвижней. Главным условием этой комнаты была тишина, портьеры, дорожки, мягкая мебель глушили звук.

— Для шума и движений был спорт-зал. Каждый из трех корпусов имел свою такую планировку, четвертый корпус был учебным корпусом ВСХШ с аудиториями, кабинетами, рабочими комнатами. От него шли теплицы, парники и поля. Около жилых корпусов был громадный парк, переходящий в заповедник с изюбрами, маралами, пятнистыми оленями, белками. Не было места только хищникам.

Корпуса были расположены огромным каре с пионерской линейкой, газонами, цветниками. От этого квадрата шли четверик — квартирные дома для сотрудников. Катя полагала, что в дальнейшем сотрудниками ВСХШ будут сами воспитанники, и предполагала это как приблизительную форму социалистических сельхоз городов.

Мастерские занимали монастырское помещение, но коммунары мечтали о просторных корпусах производственных цехов озелененных цветами.

Воспитанники приняли горячее участие в строительстве и дали весьма ощутимую экономию, перевалившую за миллион рублей.

Секретарь райкома был в восторге от этого почина и решительно заявил:

— Добьюсь, что эти деньги будут переведены вам.

Виля достал из портфеля проект.

— Если уж вы будите добиваться передачи этих денег школе-коммуне, то стоит утвердить проект животноводческого хозяйства. Правда придется малость добавить, но школа будет иметь хорошее хозяйства. И это обойдется около 80 тысяч, конечно, не считая сэкономленных средств.

— Вот крокодилы. Оставь, посмотрю.

Пятилетний план превратил Николаевск в крупный индустриальный центр и давно уже назывался Сибирском.

Только проект планировки города все еще находился в состоянии изучения, а строительство города велось по присланным проектам случайных стилей и создавали пестроту ансамбля. Наконец Караманов вернулся со съезда победителей, но вернулся расстроенный. Два раза приходил к нему Виля, но он отказался принять его. Тогда они вместе с Захаром решили зайти к нему домой, но дома его они не застали. Жена его вышла навстречу гостям с заплаканными глазами и сообщила:

— Романа Тихоновича нет. Он арестован.

Понять причину ареста Виля не мог. В газете появилась статья о вредительской бухаринской группе под руководством Краманова. Он был объявлен врагом народа.

Виля целый день пролежал на диване, от напряженных мыслей болела голова. Голову сверлила мысль: "Неужели Роман Тихонович — вредитель, враг народа. Кому же верить? Неужели он так обманул доверие. Неужели все это была игра, притворство, обман.

Когда Виля пришел в Архитектурный отдел и сел за стол он увидел телеграмму:

"Главному архитектору. Немедленно явиться к председателю облисполкома".

Виля направился в облисполком.

Секретарша холодно-незнакомо посмотрела на Вилю и сказала:

— Председатель исполкома занят. Прошу подождать.

Ожидая, Виля думал, что значит такая перемена отношений? Может и его считают за врага народа и вредителя.

— Вас просят зайти — сказала секретарша.

— Садитесь. Вы не догадываетесь зачем я вызвал вас? Завтра мы слушаем ваш отчет о выполнении плана строительства. Заранее говорю, что положение тревожное, не выполнено строительство ряда объектов государственной важности.

— Но вы же знаете положение с лимитами...

— Я-то знаю, но я руковожу областью не один. Лавры Караманова меня никогда не прельщали. Положение строительства должны знать члены облисполкома и специалисты.

Доклад был выслушан с холодным вниманием, но высказывание сразу приняло острую форму. Архитектор-консультант заявил.

— Главный архитектор прибыл к нам полный иллюзорными мечтами, под которые он всячески старался подвести марксистский базис. Облисполком и коллеги неоднократно указывали главному архитектору на эфемерность его проектов, но он не терпел критики и считал свои проекты непогрешимыми. На основе этого до сих пор злостно задержан строительства дворца культуры по той причине, что ему предложено было убрать лишние пилястры и некоторые лишние дорогостоящие завитушки.

Разговор о задержке лимитов — объективная причина. Строительство ВСХШ было провалено в рекордно-короткий срок, с превышением лимитов и ассигнований потому что поросята ВСХШ не будут иметь душа. Ради благоденствия поросят были упущены сроки строительства других объектов.

Но я хочу отметить, что это не столько вина главного архитектора, сколько наша. Строительство ВСХШ было рыцарским подвигом влюбленного идальго, кроме того он находился под тлетворным влиянием гнусного врага народа Караманова, а ты не смогли противопоставить свое влияние.

Особенно коробило Вилю, когда обсуждали его отношения с Катей.

— Нам не было бы смысла говорить о моральной нечистоплотности, о связи с женщиной, имеющий сомнительную репутацию. Ведь всем известно, что она оставила такого видного, всеми уважаемого работника, как Георгия Васильевича, если бы архитектор дарил ей букеты и писал стихи, но когда ей дарят ей дарят дворцы и мобилизуют проект бюро на составление проектов, то мы должны вмешаться в это.

В заключительном слове Виля высказал свое презрение к беспринципности чиновников, об отсутствии убеждений. Председатель облисполкома, подытожив выступления сказал:

— Я не берусь утверждать, что архитектор враг народа, но его работа и его наглое признание достаточно четко рисует его портрет. Он считает всех за чиновников, всех кто добросовестно выполняет указания, начертанные генеральной линией.

Решение облисполкома было такое:

"Снять с должности главного архитектора, поставить вопрос на первичной парт организации о пребывании в партии".

События развивались с необычайной быстротой. В течении одной недели Виля сдал дела архитектора, сдал партбилет и был вызван на очную ставку с Карамановым.

Следователь предупредил Вилю.

— На очной ставке отвечайте только на вопросы. Никаких других разговоров и рассуждений.

И вот он увидел бледного, исхудавшего, безвольного Караманова. Этот, казавшийся стальным, человек утвердительно отвечал (5) на все вопросы обвинения.

— Да, строительство ВСХШ было актом вредительства, для чего он использовал неопытность главного инженера и его увлечение Екатериной Васильевной.

Когда увели Караманова, Виля горячо сказал:

— Это какая-то дикая ошибка

— Да, молодой человек, ошибка и не знаю во что она обойдется вам, Государству она обошлась в несколько десятков миллионов рублей. Завтра к вечеру напишите мне объяснительную записку о деятельности отдела архитектуры и какую роль играл Караманов в руководстве вашей работой.

Возвращаясь от следователя Виля зашел к Захару Прокофьевичу, но не застал его. Утром он был арестован.

На другой день Виля сдал объяснительную записку. Следователь прочитал ее.

— Мне кажется, что вы стараетесь если не обелить Караманова, то, во всяком случае, отвести от него обвинения. Это скверная тактика.

— Я старался просто быть объективным и пишу только то, что я хорошо знаю.

— Не грех было бы иметь и свои выводы, по крайней мере теперь. Ваша роль в этом деле весьма неблаговидна и может быть нам придется заинтересоваться поглубже.

— Завтра я выезжаю в главк, где буду продолжать отстаивать свои убеждения и планы. С вашей стороны не будет препятствий к отъезду?

— Вообще из уважения к светлой памяти вашего отца, мы снисходительно относимся к вашей деятельности, хотя она достойна более глубокого изучения. Пока вы свободны, если понадобитесь, то мы найдем вас и в Москве.

Вечером Виля выехал в Москву.

Если вы получили плацкарту на второй полке, в вагоне не жарко от палящих летних лучей, ехать вам нужно шесть дней, то железнодорожный вагон — лучший санаторий для лечения нервного расстройства. Какие бы переживания не обуревали ваши мысли вы будете спать по 14-16 часов, вас укачает мерные покачивание вагона и убаюкает ритмичное постукивание колес. За аппетит можете не беспокоится. Когда в вагоне начинается всеобщее жевание, желудок потребует, чтобы вы обратили внимание, когда на узловых станциях начинается панический захват пищи на базарчиках. Вы будете спешить захватить соленые огурцы, моченые яблоки, творог, вареных куриц, студень, будете захватывать не сообразуясь с требованиями желудка, а поддаваясь общему настроению, стадности действия. Когда, захваченную пищу начнут пережевывать, вы почувствуете непреодолимую потребность жевать и жевать, не чувствуя голода, после чего наступает глубокий безмятежный сон.

Не удивительно, что шесть суток спокойного физиологического существования, укрепило нервную систему Вили. Это было очень кстати, т.к. им предстояли новые потрясения.

Виля остановился в гостинице.

В 4 часа он позвонил на работу Вере. Трубка дрожала в руках Вили. Ведь сейчас он услышит голос Веры. Сегодня он увидит ее. Это счастье заслоняло Виле все неприятности, делало их мелочным и легко преодолимыми.

— Я слушаю.

— Верочка. Я приехал. Когда я увижу тебя, милюся?

— Ты охрип после вчерашнего, но твоя тоска и нетерпение радуют меня.

— Верочка, что ты говоришь? Я только что приехал...

После короткой паузы послышалось торопливое щебетание Веры.

— Вчера кто-то звонил мне, мне показалось, что это ты, но нас разъединили. Милый, я приму все меры, чтобы вырваться пораньше. Приходи ко мне домой к пяти часам.

Виля особенно тщательно позаботился о костюме и значительно раньше пяти часов был уже на квартире Веры. Мать Веры попросила подождать Веру в ее кабинете.

Виля по своей привычке прежде всего начал просматривать книги. Подбор их удивил Вилю. Здесь было много переводной беллетристики и книг издания Паспари и Сойко#, был Есенин, Блок, Бальмонт, Надсон. Особенно привлекли его внимание книга Малашкина "Лука слева". Он много слышал о этой книге, но прочесть ее так и не удалось. Он открыл книгу из нее выпал листок бумаги исписанный мелким женским почерком. Среди строчек ему бросилось в глаза его имя:

"Верунчик!

Меня очень взволновало твое вчерашнее признание и хочу высказать все. Я рада, что ты сумела по-настоящему оценить своего Вилю. Плюнь ты на него..."

В прихожей послышались шаги.

— Ой, мамка, и устала же я. Как надоели мне эти пилястры, розетки, колонны, в глазах рябит.

— Тебя гость ждет.

— Знаю.

Мать что-то осень тихо сказала ей.

— Чепуха, мамочка. Разве я не красива?

Виля поставил книгу на место. Вошла Вера и клюнула его коротким звонким поцелуем. Виля сунул в карман бумажку и обнял Веру.

— Как дела у тебя, милый? Надолго приехал? Как надоела мне эта разлука. Скорей бы уже оставить это нудное проектбюро.

— Меня выгнали Верочка.

— Как выгнали?

— В три шеи. Сняли с работы, исключили из партии и всыпали по первое число. Даже на допросе побывал. Но это меня многому научило. Возьму назначение и будем жить тихо спокойно.

— Ты шутишь? Ты уже не главный архитектор?

Виля рассказал вкратце сложившуюся обстановку.

Приехал восстанавливаться. Надеюсь, что все это развеется, как туман.

— Да, но репутация останется подмоченной. Каждому в отдельности не будешь объяснять. Ведь какая-то доля правды должна быть.

- Но черт с ней с репутацией. Получу назначение на строительство какого-нибудь нового поселка, и покажу на практике красоту и целесообразность своей планировки.

— Во-первых, не чертыхайся, во-вторых, меня удивляет твоя эгоцентричность. Получается, что все дураки, а истина у тебя лежит в кармане.

— Верочка, оставим спор. Идем в театр. Проведем вместе вечер и забудем все другое.

— Нет, сегодня я не могу. Я занята.

— Значит...

— К сожалению... Советую и тебе отдохнуть и обдумать все, чтобы горячностью не испортить дело. Ты доложен восстановить свою репутацию и добиться твердого положения.

В камере# Виля лег на кушетку, пододвинул стул, на который поставил пепельницу и положил коробку папироc.

"Добейся твердого положения", "получается, что все дураки, и истина у тебя в кармане..." Да, в кармане письмо.

"... Плюнь ты на него. Неужели ты не видишь, что он относится к категории идейных психов и не способен создать тебе условий для жизни.

Твое увлечение Женуа я одобряю больше. Правда дочери генерала с сыном протоиерея трудно надеяться на блестящую карьеру, но он ловок, как черт и из камня сможет добыть воды.

Если уже ты решила связать свою жизнь с Вилей, то сразу поставь ему условия и постарайся держать в руках. Это прекрасная женская наука, но ты, кажется, слаба в ней. Так что пока тренируйся на Женуа и вообще почаще пробуй силу своих чар на мужчинах. они смотрят ноги, чтобы ощипывать их.

А на Вилю плюнь. С него, как с камня пуху.

Твоя Соня-Кармен".

Соня-"Кармен"! Неужели эта пошлая, развязная Соня-"Кармен" стала советчицей Веры?

Встретится с Верой больше не удалось. По телефону она отказывалась от встреч под предлогом занятости по работе над срочным проектом.

— Я не виновата, что теперь все проекты срочные, а мне приходится дорожить своим, пусть маленьким, положением.

Однажды он ждал Веру около дома и прогуливался вдоль улицы. Вот он увидел, как вера вошла в дом. Он не успел окликнуть ее и долго не решался позвонить.

Но вот он нажал кнопку. Открыла мать.

— Веры нет дома.

— А когда она придет.

— Не могу сказать, но поздно.

В главке рассмотрение планировки затягивали. Относительно реабилитации дело находилось на точке замерзания. В конце концов контрольная комиссия оставила решение обкома в силе.

— Мы не вправе подозревать, что численное соотношение характеризовало действие всех ваших противников. Вы противопоставили себя коллективу и понесли заслуженное наказание.

Главк неохотно дал направление и то лишь на работу руководителем работ по строительству рабочего городка в рудники # в район Устькаменогорска. Таким образом он выходил из номенклатуры главка.

В напутствии начальник главка сказал.

— Мы ценим вас, как незаурядного архитектора, даем вам возможность поработать под началом опытных архитекторов. Имейте в виду, что сейчас ориентировка на типовые дома. Это очень ограничивает полет фантазии, но экономит средства. Все указания получите в Устькаменогорске.

Заехав домой Виля просмотрел газеты за месяц. Страницы газет заполнял процесс над группой бухаринской группы вредителей. Все они признались в своем преступлении. Караманов и четверо других были приговорены к расстрелу, остальные, в том числе Захар Прокофьевич — к десяти годам.

Екатерина Васильевна уехала в Москву. Мать не могла оторваться от Вили:

— Родной мой, как я боялась, что заберут и тебя.

— Мамочка, не говори чепухи. Ведь ты же знаешь, что я не могу быть вредителем.

— Я, Виленька, плохо ориентируюсь в событиях. Ведь не мог же Захар быть врагом народа. Удивило Вилю недостаток продовольствия в доме. Когда Виля попросил мать приготовить пельмени она смущенно сказала:

— Трудно, Виля, мы ведь снабжаемся теперь не в закрытом распределителе — "двадцатке", а по третьей категории.

— А какая разница между "двадцаткой" и 3-ей категорией?

— Saneta simplicitas! Ты не знаешь простых вещей.

— Просто избаловала ты меня.

Мария Лазаровна объяснила всякие преимущества "двадцатки".

Вот это, очевидно, выдумка Кароманова и ему подобных, чтобы дразнить голодных и вбить клин недоверия между руководителями и народом. Однако, как это подло: обеспечив себе сытую жизнь, призывать массы, к перенесению затруднений.

В Устькаменогорске Виля получил проект типовых домов и типовую документацию. Это были дома которые строил в Москве ЖСКТ#. Такими домами были заполнены в Москве целые улицы, как Кооперативная, Пружников переулок, Даниловская площадь. Эти дома он встречал в Чапаевске, да в любом городе и рабочем поселке. По приезде в Ридяр Виле поручили сделать доклад перед рабочими. Секретарь Горкома говорил Виле:

— Имейте в виду, что наши рабочие народ — требовательный. Они рудники свои отстояли. В 1924 году Совнарком вынес постановление отдать рудники в концессию прежним хозяевам — американцам, но рабочие не пустили хозяев, поехали в Москву к Калинину и отстояли рудники. Вряд ли понравится им эти коробочки.

— Но это типовые дома. И строит повсюду.

— В том-то и дело, что повсюду. А мы свой город хотим назвать Лениногорск. А такое название кое-чему обязывает.

— У меня есть разработанный проект планировки города и проспекты домов.

— Знаете что, захватите весь материал и покажите нашей комиссии горсовета.

Члены комиссии отодвинули красную прямоугольную коробочку типового дома и начали рассматривать проекты Вили.

— Товарищ архитектор, эту красную коробочку отошлите обратно. Планировка города прекрасная, только надо сделать ее с учетом нашей местности. Дворец культуры будем строить по этому проекту. Их этих домов мы выбираем пять образцов.

— О мне не разрешено превышать ассигнования, а эта планировка увеличит их в два с лишним раза.

— Значит это нам на бедность дали? Ну, нет, Его величество пролетариат подачек не принимает.

Обсуждение пришло очень оживленно. Проект типовых домов забраковали категорически. Поручили предгорсовета передать решение комиссии в архитектурное управление. Через несколько дней он вызвал к себе Вилю.

— Поедем вместе, молодой человек, ты знаком со всеми цифрами и планами. Надеюсь ваш проект составлен от души и по глубокому убеждению. Кому же отстаивать свое детище, как не автору.

— Я предпочитал бы остаться в стороне. Председатель горсовет а вышел из-за стола и сел против Виля.

— Не обижайся, молодой человек, позволь мне поговорить как с сыном. Расскажи мне в чем дело? Вижу, что у тебя не каприз, не обывательская замкнутость, я наблюдал, как ты вспыхивал и говорил горячо и убежденно, но вдруг гасил огонь и начинал говорить суконным языком чиновника строительного ведомства, которому безразлично что строить и как строить. Объясни сне, в чем дело. Я смотрел ваше личное дело, но я не умею по анкете определять человека.

Виля рассказал все: о борьбе за стиль в институте, в Сибирске, в главке, рассказал о той поддержке, которую оказывал Караманов и чем это кончилось, как обмануло это его доверие, как обманула его любовь к Вере. Рассказал о том, как он мечтал подчинить архитектуру воспитанию нового человека, созданию нового стиля. Рассказал об опыте строительства ВСХШ и кстати о Екатерине Васильевне и ее идеях.

Кончились занятия. Секретарша доложила, что уходит домой. Уборщица принесла два стакана чая и бутерброды, но Василий Евлампович слушал внимательно добиваясь подробностей. Выслушав, он долго молчаливо думал.

— Так. Теперь послушай сынок меня. В обиду тебя не дадим и век#, будем ходатайствовать о восстановлении.

В упрек тебе скажу прямо, по-стариковски, живешь ты не как молодой человек, а брюзка-старик, которому жизнь вместо конфетки кукиш в рот положила. Решил от жизни прятаться. Обиделся. Обидеться можно на людей, на чины и должности, на людей, которые стоят у власти, но не на советскую власть. Это получается по-Толстовски: "Не противься злу насилием". Есть у него такая сказочка прут вражеские солдаты, а в Ивановом царстве им дорогу уступают.

Нет, сынок, зубы закуси, а выбей примазываться#. Порочат они тебя, а ты делом докажи. Насчет Караманова не знаю. Обмануть от тебя не мог. Мы с ним под одной шинелью спали, в огне и в воде побывали. Не мог он обмануть тебя. Погиб он от вражеской клеветы. Уверен я в этом. С большой высоты человека толкают всегда на слом, а тебе, сынок, можно синяками отделаться. Упал, поднялся, потер ушибленное колено и ковыляй дальше. А врагов у нас много, а еще больше бездушных, безыдейных людей, готовых выполнять любые директивы, самые нелепые, а нелепые еще с большим удовольствием, похихикивая в ладошку. Но их тоже никуда не денешь, да и заменить некем.

Вот если бы разыскал бы ты Екатерину Васильевну, поговорил бы я с ней. Ой как нужен нам такой человек. Постарайся списаться.

— Нет, не знаю адреса.

— Жаль, жаль. Ну готовься поедем проект отстаивать в область.

Но в области очень корректно объяснили, что проект и сметы утверждает главком и отменить не могут.

— Но мы не хотим буквально грабить город.

— Я могу только разрешить вам строительство хозяйственным способам, на свой страх и риск, но материал лимитировать только по смете и номенклатуре, т.е. главным образом, кирпич, а вам нужен гранит, известняк, алебастр, туф. Рабочей силы пришлем по смете, т.е. каменщиков, умеющих класть кирпич, а вам нужны каменотесы и камнерезы. Кроме того нужно специальное планирование, а вам предусмотрено типовое.

— Душа у вас тоже "типовая"?

— Пожалуй да. Она приспособлена для выполнения генеральной линии. Мы сами не прочь бы показать на что наша фантазия способна, карьеру составить, внести свое имя в историю культуры, а нам говорят... и мы делаем.

— Бурная "генеральная линия". Ее творцы о другом мечтали.

— Вы можете обратиться к творцам.

— Это мы и без вашего совета сделаем, да ведь Кремль не за Ульбой, а месяц надо потратить. Но мы и на это пойдем.

Решено было ехать в Москву.

В дороге Виле пришлось буквально проводить занятие с Василием Евлампиевичем. Он вникал во все подробности до мелочей. Иногда занимались производили расчеты. Василий Евлампович сделал заявку в Кремль. Три дня оставалось свободных, они пошли на Строительную выставку. Василий Евлампович поставил на ноги, перевернул все макеты и проекты, заглянул в проекты бюро, для чего пришлось вызвать директора. Депутатский документ был прекрасным ключом ко всем дверям. На третий день он собрал даже совещание для просмотра проектов и планировки города. Проекты встретили горячее одобрение, а сметы были признаны обоснованными и экономичными.

Пропуск в Кремль на прием был выдан. Прием назначался на послезавтрашний день. Прямо из бюро пропусков Василия Евлампиевич направился в Наромпрос. Пошли пешком по Охотному, Дзержинской, Кирова. Василий Евлампович внимательно на каждое здание, но сокрушенно качал головой.

— Чёрт их знает как строили.

В наркомпросе он заявил:

— Будем искать Екатерину Васильевну. Пойду в бюро распределения. Узнаю. В бюро Василий Евлампович поднял тревогу. Все углубились в поиск направления. Виля, чувствуя себя неудобно вышел в вестибюль и вдруг он увидел знакомую фигуру.

— Катя!

— Какая встреча. Я очень рада. Я так боялась за вашу судьбу.

Они сели и углубились в разговор.

Катя рассказала, что ее "выставили" из ВСХШ, признали метод ее работы "несоответствующим требованиям педагогики".

Полгода она училась в Институте усовершенствования и считала бы это время потерянным, если бы не встретилась с А.С.Макаренко. Чтение его книг, беседы с ним дали больше, чем годы учения.

Сегодня она получила назначение в детский дом в Саратовскую область. Детский дом окончательно дезорганизован, так что успех работы нельзя будет объяснить особыми условиями, тем более личным расположением главного архитектора, хотя его явно не будет хватать. Но кое-чему она успела у него научиться.

— А вас не удивляет, Катя, почему я здесь?

— Да, ведь вы не из системы Наркомпроса. Очевидно занялись строительством?

— Нет, ищем вас.

— Меня? Каким же способом вы ищете.

Виля рассказал о своей работе о разговоре с Василием Евлампиевичем, его интересе к ее личности.

— Нет, Виля, был конь, да изъездился. Укатали сивку крутые горки. Размах мне уже не по плечу.

Из бюро вышел Евлампий Петрович#.

— Эврика, только опоздали мы немножко. Она только сегодня получила назначение. (7) Но мы ее еще, быть может, в Москве поймаем. Идем штурмовать адресное бюро.

— Подождите, Василий Евлампиевич...

— Ждать, мой друг, нельзя. Она может сегодня выехать. Надо ее в Москве застать.

— Познакомьтесь — Екатерина Васильевна собственной персоной.

— Неужели! Голубушка ты моя, Екатерина Васильевна, дайте мне ваше назначение, я к Коняхиной сбегаю.

Катя растеряно протянула назначение. Василий Евлампиевич выхватил его и исчез за поворотом коридора.

— Виля, что вы наделали. Наговорили обо мне с три короба, а на деле окажусь мыльным пузырем. Пойдемте поговорим с ним.

Но Василий Евлампович бежал уже обратно.

— Все улажено. Даже переписывать не пришлось. Зачеркнули Одно облано, написали другое. А теперь пойдемте обедать. Умаялся я с вами.

— Василий Евлампович, вы даже не спросили моего согласия.

— Разве? Простите, голубушка, я так был занят поисками, что действительно забыл. Но теперь есть время и я обязательно уговорю вас. Да вы и сами понимаете, что незачем ехать в чужую местность, к чужим людям, когда свои нашлись.

— Но Виля мог переоценить меня и наговорить лишнего.

— Если бы он женился на вас, то это не была бы слишком высокая оценка. Нет, он недооценивает вас, а то не отпустил бы от себя.

Обедали в ресторане гостиницы. За обедом Василий Евлампиевич давал советы, что следует захватить с собой, что заказать в Учколлекторе, дал аванс на расходы. Встречаться решили каждый вечер, чтобы знать результаты дня.

Наступил решительный день.

С утра Василий Евлампиевич наводил лоск на вычищенные туфли, одел гимнастерку, с особой тщательностью проверил расположение ордена Красного знамени на груди, долго гляделся в зеркало. Виля улыбался, глядя на Василия Евлампиевича.

— Ты, сынок, не смейся. Такой день бывает не часто? Хорошо вам, молодежи: что ни одень все ладно сидит, а старикам... вот сзади горб, спереди... тоже что-то вроде. Тут подумаешь, что и как одеть. Идем, сынок.

Спасская башня.

Пока проверяют пропуск, волнение все увеличивается и чем дальше, тем оно сильней. Какое-то забытое детское чувство волнения перед чем-то великим, значительным, что имеет решающее значение для всей жизни.

Вот большая комната и дверь, за ней... Дверь отрывается.

— Пройдите, пожалуйста!

И вот кабинет. В нем все просто, даже пусто. Здесь нет ничего для рассматривания, да и вряд ли кто-нибудь вздумал тратить время на рассматривание. Здесь время имеет особую ценность. Каждая секунда должна быть использована для дела.

За столом человек так знакомый по портретам, он сам кажется стереоскопическим портретом. Но человек улыбается уголком губ.

— Садитесь пожалуйста, расскажите о том, как вы оцениваете свой архитектурный замысел, о его идейном замысле.

— Вкратце его можно выразить...

— Извините, почему вкратце? Нет, вы расскажите подробно, потому что мелочи здесь очень важны. Я внимательно рассмотрел проекты и меня интересуют все детали. Не считайте нашу встречу визитом вежливости, а деловым обсуждением.

Необычность визита исчезла. Перед Вилей сидел уже не портрет вождя, не бюст в красном уголке, а человек, с деловым напряжением рассматривающий проекты.

Виля начал свой рассказ с того, как он смотрит на задачи архитектуры, о ее роли в формации человеческого быта, создании нового человека.

А помещение и архитектурный ансамбль может воспитать.

Чем вызвана неприглядность лестничны#88# проектов ЖАКТовских домов, да тем, что они не вызывают уважения к себе. А здание должно заставлять жить человека культурно.

— В Сызране ни вокзал — множество надписей: "Не сорить! — штраф 100 р.", "Не плевать! — штраф 100 р.", а вокзал замусорен и заплеван. В метро нет этих надписей, но нет и мусора. Вещи воздействую на психологию людей: около трамвая давка и толкотня. Каждый стремится протиснуться, эти же самые пассажиры около автобуса становятся в очередь. Воздействует здесь не милиция, а сами вещи.

Виля говорил о городе как характеристике эпохи, о необходимости строить с учетом будущего. Он упомянул об общем "рисунке гора".

— Город должен иметь свой рисунок. Когда человек подъезжает или проезжает мимо города, он старается рассмотреть город в окно вагона. О не знакомится с городом и его планировкой и сохраняет впечатление по общему рисунку. Оренбург предлагает вниманию зрителей Крепостной вал с бульваром, большое озеро но фоне монастыря. Он — сохранил "ни сегодняшний день типичные черты старого города: нищета окраин, казармы Форштата из которых вырастает силуэт Кадетского корпуса, собора и монастыря.

Мы не должны допускать скучной и нездоровой планировки ради экономии места. Там, где существуют Кривоколенные переулки, там будет и нездоровый быт.

Вопрос воспитания детей или, именно, подрастающего поколения, разве можно втиснуть в школу N 40, расположенную в узком переулке против комбината "Красная Роза", в скучную красную коробку с площадью двора в 0,06 га. Здесь нет ни единого пятна, создающего радость детства. Внутренняя планировка как будто специально рассчитана на неудобства, тесноту и воспитание некультурного поведения. Зарядка дезорганизованности начинается в гардеробе. Узкие коридоры располагают к скучной маршировке во время перемены, площадки для подвижных игр нет. Буфет, библиотека, клубный зал как-будто специально рассчитаны на тесноту, а теснота создает, воспитывает и закрепляет дезорганизованность. Нужно титаническое противодействие, чтобы в этих условиях сохранить организацию коллектива. Таков тип проекта N 365-35.

В старых городах мы заботимся о создании зеленых массивов и зеленых пятен, но решает за счет передвижения домов или их уничтожений, боремся с наследством, и мы не вправе игнорировать этот вопрос в современной планировке, чтобы нашим потомкам не пришлось превращать дома в строительный мусор.

Новые города, как Сибирск и Лениногорск имеют все возможности вести плановое сооружение городов, вот откуда истекает наш проект против типовых домов, которые нам навязывают.

Виля уже не чувствовал "священного трепета", он чувствовал себя свободно, хотя и знал, что он взывает к мозгу страны, и его руководящему центру.

Василий Евлампьевич дополнил цифрами и выкладками целесообразность замедлить строительство, не гнаться за количеством, но выполнять генеральный план планировки города, если, конечно, это вызвано отсутствием средств.

— Принимаю вашу критику на свой счет.

— Что вы.

— Конечно. И виновным себя признаю. Хотя был период, когда приходилось идти на уступки. Для того, чтобы люди поняли свою глупость, надо было позволить им осуществить свою глупость. Вот откуда появились здания типа клуба им. Зуева, Театр Красной армии, Министерства текстильной промышленности, станкостроения и правительственное здание в Сибирске, которое только на отоплении уже трижды съело само себя. Если бы подумали о его тепловых качествах, можно было бы поставить мраморные палаты.

Типовые дома 84h-29 отличаются экономичностью и пригодны еще, но не для городов нового типа. Я утверждал в свое время этот тип домов, но не имел в виду его как единственный. Знаете, когда, хозяин прибыл на новое место он строит шалаш, чтобы переночевать первую же ночь, но строит землянку, а переселившись в землянку он не торопясь строит дом, согласен еще год прожить в землянке, но дом сделать удобней и красивей с расчетом на детей, хотя сам не знает, когда свадьба будет, да еще предусмотрит комнату на случай, когда его сын женится и внуки пойдут. Но нельзя остановиться на землянках.

Ваш проект и планировка мне нравится. Меня удивляет, почему вы до сих пор молчали. А нам пора подумать о домах нового типа и о планировке городов.

Василий Евлампиевич рассказал о "ситуации" в Сибирске.

Сталин снял телефонную трубку.

— Соедините меня с т. Молодцовой. Т. Молодцова, принесите мне дело главного архитектора г.Сибирска, пришлите мне его сегодня.

— Ну, что ж, товарищи, спасибо за информацию. Вы не будете считать плагиатом если я буду проповедником вашей идеи? Еще один вопрос. Вы говорили о строительстве ВСХШ и касались вопросов воспитания, вы имеете педагогический опыт.

— Нет, это мысль человека с которой мне пришлось работать.

— Она тоже будет работать у нас, перебил Василий Евлампиевич, — сегодня оформили направление.

— Попросите, пожалуйста, ее написать докладную записку о постановке воспитания. Екатерина Васильевна — записал Сталин — это не родственница Георгия Васильевича? Зам. министра?

— Она его жена. Только у них получился конфликт и они давно не живут.

— Вот бы их поменять должностями.

Итак, будем считать нашу беседу плодотворной. Проекты мной утверждены. Ассигнования вам будут выделены. Приступайте к строительству.

Одобряю вашу настойчивость Василий Евлампиевич. Но поругать нас надо бы. Мало мы работаем по воспитанию чиновников, кормит их циркулярами и директивами, а надо бы их приобщить к творчеству, да разумному творчеству, а то "заставь дурака богу молиться, он готов мол разбить".

— Ну чаще всего он норовит расшибить лоб не себе, а тому, кто пытается лбом стену прошибить.

— Надеюсь вы еще погостите в Москве дня три. Проекты получите в главном архитектурном управлении.

Ну желаю вам удачи, успехов, здоровья.

От Кремля до гостиницы Василий Евлампиевич, несколько раз спрашивал Вилю.

— Ну, каково?

Но Виля молчал. Он чувствовал из спиной крылья, комок, подступающий к горлу и теплую влагу на глазах.

А много ли надо для того, чтобы выросли крылья? Долго ли сделать человека счастливым? Что для этого нужно? Дать возможность работать. Виля чувствовал силы Фархада и ему казалось, что Хосров давно умер. Остаются горы, которые можно сокрушить и никакой Хосров не помешает это сделать.

В вагоне, Василий Евлампиевич не касался вопросов строительства. Все свое внимание он перенес на Екатерину Васильевну и вытягивал из нее все новые и новые подробности. Начали с вопроса, что тормозит развитие, усвоение учебного материала в нынешней школе. Что надо изжить в первую очередь.

— Я могу ответить коротко: формализм.

— Эта штука везде гадит.

— В педагогике особенно.

— В чем вы видите проявление формализма. Вы мне рассказывайте все подробно, нас #92o#. Я ведь в педагогике — ни в зуб ногой.

— Однако вы выполняете не только административные функции, но и воспитательные.

— Ну, мой материал совсем другой.

— Хорошо, я расскажу, только боюсь, что мы успеем до Хабаровска доехать.

Прежде всего о задачах функции школы. Раньше она сводилась только к получению определенного объема знаний. Воспитательная работа сводилась только к административному подавлению нежелательных проявлений характера ученика или поведения.

Получение такой ограничивалось программой. Учи "от" и "до". Не выучил — "падай дерево на дерево". Сиди два, три года или вылетай из школы. Такое учение сводилось к заучиванию или зубрежке. Расширять, углублять эти знания никто не думал. Для чего нужны эти знания никто не задумывался. Это прекрасно сказано в речи В.И.Ленина на III съезде комсомола.

Наша школа изменилась коренным образом. Работая в школе все хорошее принимать, как должное, а все мелочи лезут в глаза "соринка дело плевое, плевое, да только не в глазу".

Вы не поймите мои замечания, как отрицание достижений советской школы, а как желание более лучшего.

— К чему эти оправдания?

— Да меня в Институте усовершенствования объявили еретиком. Там убеждены, что само звание "Советская школа" исключают какие-либо недостатки.

А школа не имеет права на недостатки, на неправильность работы, на брак.

Каждый свою работу считает самой главной в системе государства. Но педагогика занимает исключительное положение. Это не мое личное мнение. Многие великие люди надеялись силой педагогики изменить общество, т.е. видели в ней точку опоры. Мне известно что это — утопия. Но даже в капиталистическом океане удалось дать ощутительные результаты. А имея власть трудящихся и социалистическую экономику трудно переоценить педагогику.

Мы можем создать мощную экономику, построить города, фабрики, совхозы, но нам нужен прежде всего новый человек, хотя бы потому, что это самый трудный, самый ответственный, самый необходимый фактор.

Посмотрите на опыт Роберта Оуна на его фабрике в Нью Ленарис.

А мы грешим формальным отношением к работе, отсутствием творческого труда, беспрекословного подчинению приказам, сменяющихся с невероятной быстротой. За короткий срок приняли и признавали единым и непорочными методы: Дальтон-план, метод проектов, бригадно-лабораторный, комплексный.

Формализм — гибель для педагогики. Нужны не речи, не возня вокруг методов, а живая глубокая работа по воспитанию и всестороннему развитию человека.

Я буду говорить отрывками, по пунктам. Начну с пропаганды коммунистических идей, с самой манеры разговора с детьми, с формы общения.

Почему я сторонница постоянного коллектива или, по крайней мере, широкой внеклассной работы. Потому, что на уроках проводится, конечно, воспитательная работа, проводится она и на классных собраниях и пионерских сборах. Но все это — речи, разговор с коллективом, а не с отдельным ребенком. Если можно сравнить беседы с музыкой, то речи — это духовой оркестр, который хорош для того, чтобы вести мессу народа, но никто не будет слушать его в маленькой комнате, как же, как никто не поставит скрипку во главе демонстрации.

Наши враги сильны тем, что широко используют "пропаганду шепотом", простой задушевный разговор, которым мы, кстати сказать, мало пользуемся.

В воспитании нельзя заколачивать мысли молотком, да и не только в восстании, но и в обучении. Если идейный смысл программы ограничивается только заучиванием, не задевая чувств, не вызывая представления, то ценность такого заучивания невелика. Возьмите литературу — самое благодатное для идейного воспитания средство. Когда мне ученик бойко рассказывает, что "Микула Селянинович — яркий представитель трудового крестьянства, выражающий собой народную силу..." Мне тяжело ставить хорошую оценку за такой ответ, за этот дубовый язык. Но он взял это из учебника и... усвоил этот "литературный" язык "чувств никаких не изведав".

Я хочу привести примеры из жизни великих людей. Они не были бы великими творцами слова, если бы в раннем детстве теплым задушевным, красивым музыкальным словом простые люди не пробудили у них любовь к красоте слова и художественного вымысла. Может быть гению Пушкина мы обязаны Арине Родионовне, а Горького — его бабушке. Почему Царскосельский лицей дал народу людей с большим литературным дарованием? Быть может потому, что на уроках пробовали сами писать стихи. Помните слова учителя.

— Господа, давайте будем пробовать перо.

Нет, сухая зубрежка это не развитие, а смерть литературного чувства. Почему в библиотеке, когда предлагают 'Капитанскую дочку" отмахиваются:

— Это по родной речи.

Я на уроках обязана выполнять то программу по содержанию и по форме, но по-настоящему литературным развитием занимаюсь вечерами, читая, рассказывая, обсуждая в непринужденной беседе образы.

Есть такое мероприятие, которое так одобряют инспектора (кстати сказать, работу учителя оценивают количеством зафиксированных мероприятий) — Это "читательские конференции". На которых специально подготовленные ученики "на высоком идейно-политическом уровне" делают доклады языком, не свойственным детям. Инспектор в восторге и рекомендует эту форму нам, а мне хочется крикнуть: "Что вы делаете Зачем вы калечите язык и чувства детей?"

Я часто провожу "читательские конференции", но зафиксировать их невозможно. После чтения или слушания рассказа в непринужденном кругу каждый высказывает свои впечатления, дополняя, исправляя, оспаривая друг друга.

Иногда и просто задаю вопрос:

— Какая книга тебе нравится больше всех? И без предварительной подготовки непосредственно, просто и горячо ребенок рассказывает мне о любимой книге. Бывает, что книга далека от "идейно-политического уровня", но это дает мне видеть душу ребенка и влиять на ее рост и развитие.

Специально подготовленные "конференции" зачастую прививают неискренность, чтоб не сказать лицемерие. И бывает, что ученик, так горячо выступавший с описанием образа Павки Корчагина, в кругу товарищей, захлебываясь рассказывает о Тарзане. Мы оставляем этот мир без внимания. А кому как не педагогу следует влиять на этот мир ребенка, заменять одно другим, направлять интересы в нужную сторону. _о для этого и нужна пропаганда шепотом. (8)

Так можно оживить не только литературу, но и математику, дисциплину, которую мы привыкли считать сухой и отвлеченной. Иногда дети прослушав первые уроки алгебры или геометрии сами себе выносят приговор, объявляя себя неспособными к математике.

Один преподаватель математики начинал свои занятия в поле, предлагая измерить ширину реки или высоту дерева и делал это на бумажке, путем построения треугольников. Измерял площадь площади земельного участка с причудливым очертанием. Показывал математику не как отвлеченное нагромождение линий, букв и арифметических знаков.

Мальчикам, у которых еще жива была романтика гражданской войны, он рисовал образ героя, который наносил разрушение вражеских позиций, уничтожал скопления противника силой своих знаний, совершенно не похожей на героя в обычном представлении.

% (Приложение)

Математик демонстрировал мост, сделанный из палочек в карандаш толщиной, выдерживающий тяжесть человека.

А разве не оживает математика при авиамоделировании или создании конструкций ферм из бумаги угловой, товровой, двутавровой конфигурации, шевеллеров и трубок.

Когда ребенок видит для чего или ради чего нужно изучение, он охотней учит и сухой отвлеченный на первый взгляд материал.

Станем ли говорить о таких дисциплинах, как ботаника, которую можно закушать#99o# целиком, если ограничиваться только засушиванием трав и цветов, здесь нужна наглядность больше, чем где либо. Говоря о преобразовании природы человеком мы могли показать детям на своем опытном участке 25 сортов томатов: крупные "бизоны", желтые, красные, розовые "груши", помидоры-смородинка, помидоры в упаковке — физалис, 25 сортов капусты: кружевная "брюссельская", круглая, как арбуз кольраби, "манная каша" цветной капусты, сизая "краснокочанная", до декоративной.

Дети могли сделать "трехэтажную" картофель, томаты, привитые к картофелю, подсолнух с ответвлением помидоров, георгинов, #100#.

На опытном участке существовала стычка труда с продолжением познавания.

Детям нужна деятельность. Вот почему им так мучительно хочется поскорее стать взрослыми, но так как стать взрослыми зависит не от их желания, то они стараются походить на взрослых. Это желание заставляет их подражать, вернее копировать взрослых. Иногда это подражание принимает уродливые формы. Возьмем для примера курение. Оно прельщает детей отнюдь не наслаждением, а стремлением показаться взрослыми. Ведь первое курение мучительно, но это стоически переносится, ради того, чтобы казаться мужчиной. Грубость, ругань, даже манера плевать, носить по-особому кепку — это подражание взрослым. Наша задача направить эту способность в нужном направлении.

Впечатления детства самые сильные и их надо особенно тщательно культивировать, так чтобы дети не замечали воспитуемых и воспитателей. Не бояться обращаться с детьми, как со взрослыми, видя в них прежде всего граждан и тренировать гражданские качества. Иметь способность опускаться до уровня детей, чтобы вести их к уровню взрослых.

Я поборница постоянного коллектива, но которому нужен простор, который трудно обеспечить в городе. Дайте детям свою республику. Это даст возможность учить детей любить сою родину, на словах, а на деле, не вообще, а с той точки на которой человек живет.

Школа-коммуна Сибирска дала мне некоторый опыт и обещала очень многое.

— Значит вам нужен детский город?

— Нет, Василий Евлампиевич, вы неправильно меня поняли. Наоборот я против рога изобилия из которого сыпятся, легко и просто, все блага на голову детей. Но в перспективе нужен город.

Сперва нарисовать детям перспективы, обсудить их, принять участие в осуществлении мечты. Видят, как пустырь, дикая местность превращается в высоко-организованное хозяйство, в цветущий сад, в прекрасный город. Принять участие в осуществлении этой мечты, не простого труда, а труда во имя осуществления великого плана.

Это первая тренировка гражданских чувств.

Возьмем нынешние детдома, где все дается и оберегается взрослыми. Особенно уродливыми мне кажутся отношения между детьми и шефами.

По великим праздникам приезжают шефы и привозят кучу благ: игрушек, гостинцев. Детям приготовлен праздничный обед, который они съели с аппетитом. Им суют гостинцы и они поедают их до рвоты, до расстройства желудка или прячут, теперь уже принадлежащие им сладости под подушку, под матрац или в очень укромное, хотя и неподходящее место.

Спрашивается, каков результат этого "мероприятия"? Вы не находите, что это воспитание паразитизма?

— Вы, Екатерина Васильевна, такие ужасы наговорили, что мне хочется гостинцы в окно выкинуть.

— Неужели вы меня действительно так поняли?

— Нет, голубушка, вы рассказывайте. Я с удовольствием вас слушаю и сохраняю за собой право возразить вам, если с чем буду не согласен.

— Гостинцы выкидывать не надо, и шефы их должны привозить. Но от вас дети получают не только гостинцы и, наверное, сперва доложат вам о своих успехах.

В отношении шефов я предполагаю именно такие отношения. Шефы — это арбитр детских дел. Дети должны показать шефам своих достижения, угостить шефов плодами своих трудов. Гусем с капустой, гусем с яблоками, гусем с кашей выращенными и приготовленными ими. Дети чувствуют себя хозяевами, принимающими гостей, ожидающих их оценки. Дети дают шефам, а шефы, оценив труд детей находят возможности разумной необходимой помощи. И окажется, что нужны не гостинцы, а помощь в усовершенствовании хозяйства, в приобретении вещей, которые детский коллектив не мог приобрести.

Разумность таких взаимоотношений очевидна. Я помню, когда шефы осмотрели наш крольчатник сделали замечание, что у кроликов нет простора. Дети сказали, что сетки для вольера достать не могут. Шефы построили вольер на полтора гектара. Это бала радость, но радость производственная, производственная, дающая новые перспективы.

Я организовала бы снова школу-коммуну с многоотраслевым хозяйством: поле, огород, бахчи, сад, птица, скот и даже рыбоводство, с мастерскими, машинами, самолетом и танком. Школе-коммуне мы не постеснялись бы дать название "Юная республика". А раз республика, то выработали бы и свою конституцию, обсудили бы ее. Даже проводили бы свои выборы с выдвижением и обсуждением кандидатов, и праздничным днем выборов.

Требование к активу.

Активист — это передовой человек, но власть дается ему не для получения каких-то благ, а, наоборот, увеличения обязанностей. Воспитывает у человека, имеющего власть, скромность. У нового человека не должно быть проявления чванства, кичливости, самодурства. Преимущество активиста — заботиться о людях, быть их слугой, образцом. Активист первым выходит на работу, последним получает, не выделяясь одеждой, бытом, а заслуженным уважением. В нем должны видеть защитника, советчика, организатора.

Посмотрите на наших районных "вождей". Он по-особому одевается, обставляет квартиру, жена его на служебной машине ездит в магазины или за картошкой в колхоз, вызывая зависть обывателей, дискредитируя власть.

Актив должен вникать во все дела коммуны. Знать смету и учитывать разумность ее расходования, пусть это на первых шагах будет формальность, натаскивания, ориентацией. Но они будут знать что лучше купить ли дорогие игры или лучше купить цыплят, для увеличения доходов, создания новых богатств. Вопрос, который волнует меня, который я считаю очень важным и боюсь, что не сумею объяснить толком и вы посмеетесь надо мной. Мне хотелось бы взять кое-что от религии, создать свой культ или — осторожней говоря — свои традиции.

Жизнь должна быть радостной, праздничной, давать людям веселье и радость.

Веками создавалась религия, ее праздники, из олицетворения природы и труда, но церковь взяла это под свой контроль. Мы отобрали у человека религию с ее праздниками, торжественностью ритуалов, и ничего не дали взамен.

Посмотрите, как скучно проходят наши праздники: торжественные заседания, с неизменным докладом о международном положении, демонстрация, после чего людям представляется право проводить время, как заблагорассудится. Это, чаще всего, кончается пьянством.

Прочитайте в Толстого описание пасхальной всенощной и, читая, вы ощущаете грандиозность этого праздника.

Надо создать другой культ, другие традиции, другие ритуалы. Это не культ духа, личности, а куль Труда и Природы. Веселье праздника с озорством, милым озорством, позволяющим отпустить тормоза.

Почему не создать праздник "Первый борозды" с разработанным ритуалом, с ночным карнавалом, веселыми кострами, самодеятельностью, общим пиром. Праздник "Первого снопа". Прочтите у Макаренко. Да разве какой-нибудь молебен сравнится с этим праздником. Разве кто согласится сменить его на религию, разве это не яркое пятно в жизни связанное с трудом.

Я взяла бы даже праздник Ивана-Купала с обливанием водой, прыганьем через костры, с цветами, пусть это был бы, скажем праздник цветов. Праздник зимы вроде масленицы, пусть это был бы праздник встречи весны. Ряженные или зимний карнавал.

Я даже организовала праздник кукол, который существует в Китае. Это даже не праздник, а день куклы. В каждом акте во всех домах выставлены лучшие куклы. Я представляю, сколько радости, веселья доставляет это праздник для взрослых, не говоря о детях.

Коммуна объединяет людей от (может быть) дошкольного возраста до выхода на специальность или замуж.

Вот коммуна должна иметь ритуалы. Это не новость и они прекрасно практически осуществлены и литературно описаны. И я представляю, как от школы коммуны идут дома города. Так растет жизнь. Но школа-коммуна не должна спешить с выводом воспитанников.

— Ну что ж, такая религия меня вполне устраивает.

— Это ободряет меня. Я пойду дальше — ставить вопрос о существовании попа, падре, патера т.е. в переводе на русский язык духовного отца. Дело не в названии, и, конечно, это сказано в шутку.

Но посмотрим функции итальянского или испанского священника. Это человек, заканчивая духовное училище изучал не только и не столько богословие, а такие дисциплины как юриспруденцию, медицину, агрономию. Таким образом, принимая приход на всю жизнь, он был близок людям т.к. всегда мог дать полезный исчерпывающий совет. Они знали каждого жителя, его развитие, его особенности, мог вмешиваться в быт и влиять на характер человека. Не подлежит сомнению, что влияние их направлено на анестезию гражданских чувств, но в этом надо видеть трудность их работы. Однако они добиваются громадных успехов. Власть диктаторов держится на церкви. Я не завидую им — им приходится обманывать, лицемерить, но поражаюсь их способности влиять на людей.

У нас нет такого влиятельного лица в селе или в районе, а тем более в школе. Я имею в виду зам., по политчасти. Директор имеет заместителя по хозяйственной, по учебной части, а я считаю необходимым существование зам. по политвоспитательной части. Эти функции по сути дела возложены на ст. пионервожатого. Но это фикция. Пионервожатый имеет круг своих мелких хлопот, кроме того вожатые не видят перспективы в своем труде. Все они молодые и не имеют педагогического опыта и не собираются вечно работать на этой работе. Следовательно, они в это время учатся. Где уж тут до глубокой воспитательной работы.

Нет, зам. по политчасти должен быть освобожденный сильный, опытный педагог, задачи которого распутывать все нити детских конфликтов, знать о ребенке все до его домашнего быта. Работать он должен под руководством директора, но помогать классным руководителям, пионервожатым, родителям.

Особую необходимость наличия такого отца должно существовать в школе-коммуне, в селе коммунаров. Это не секретарь парторганизации, не временное лицо тщательно проверенный, всесторонне подготовленный человек, назначенный главным политическим управлением на всю жизнь.

Вас не смущает моя аналогия.

— Нисколько. Духовенство я не считаю служителями культа, а именно проводниками политики Ватикана.

— Разрешите рассказать о частных методиках, как я их представляю.

Это лицо или, вернее должность, может иметь название комиссара или делегата. Лучше делегат, ибо он будет являться представителем народа, заступником перед органами власти за интересы каждого отдельного лица. Председателю, депутату, руководителю того или иного учреждения легче принять одного человека с 20-ю продуманными, четко сформулированными вопросами, чем 20 человек, взволнованных своим делом. Причем некоторые вопросы делегат может помочь решить на месте, не загружая учреждения и лиц пустыми вздорными заявлениями.

Делегату обязательно должны быть переданы функции ЗАГСа, т.е. он должен встретить и проводить человека на жизненном пути.

Почему люди тяготеют к церковному венчанию? Иногда не потому что верят в бога, а их прельщает торжественность ритуала в такой торжественный момент. У нас он проходит скучно.

Я помню свое "венчание" в ЗАГСе: тесная комната заставленная шкафами, окна с решетками. Эти решетки мне особенно запомнились. Для чего они? Для охраны документов, которые можно спрятать в подвал, закрыть их в "одиночную камеру" и не портить настроение новобрачным. У меня эти решетки вызвали смех и я объяснила их тем, что работники ЗАГСа учли историю Кочкарева# из "Женитьбы" Гоголя - чтобы жених не сбежал в окно. У меня сохранилось впечатление о этом процессе оформления счастья, как о самом нудном. Во-первых, когда очередь дошла до нас, нас почему, как мне показалось обругали:

— Брачующиеся, подойдите!

Это слово неприятно резануло слух. Перед нами регистрировали смерть и развод. Потом начался нудный допрос и в результате нам выдали клочок серенькой бумаги. Кого может прельстить такой ритуал бракосочетания.

А как бы было хорошо, если бы нас встретил радостно, с поздравлениями, с добрым словом человек, пусть он даже скажет о значении нашего поступка, об наших обязанностях. Пусть оденет нам кольца, даст красиво оформленный в хорошей папке документ. Пусть внимательно и любовно отправит в совместный путь. Пусть даже подарит нам красивую книжку о жизни супругов.

Пусть проведет похороны с сочувствием, состраданием, практической помощью, надгробным словом.

Почему разводы не посвятить часа два с обсуждением создавшейся ситуации. Суд здесь неуместен. Выступают раздраженные люди, поливают друг друга грязью. Делегат может отложить развод и сказать, чтобы они пришли в более спокойном состоянии, поговорить с каждым в отдельности, принять все меры для сохранения семьи.

Я дала бы делегату функции исповеди. Вы знаете, что она бывает иногда необходима. Человеку необходимо выложить все, что наболело на душе и получить чей-то беспристрастный, пристально чистый совет или утешение при обязательном условии тайны исповеди.

Я даже ввела бы такой день. Скажем накануне Нового года, когда люди прожили определенный этап должны отчитаться за этот прожитый год и прежде всего обратить внимание на ошибки, допущенные в течение этого времени. Эта очищающая душу самокритика логически и психологически необходима.

Я дала бы делегату и право конфирмации.

Находясь в поселке, делегат знает все подробности человеческой жизни и формирования его психологии, влияет на весь его жизненный путь, беседует с каждым, особенно с подростками, которые сбиваются с пути именно из-за бесконтрольности его действия и поступков. Делегат может побеседовать, растолковать, объяснить моральные нормы, которые подросток может не знать или получить о них уродливые понятия.

Но вот наступает 16 лет, которые являются фактически возрастом гражданской зрелости, когда человек получает "серпастый, молоткастый, советский паспорт", получив который человек вправе сказать: "Читайте, завидуйте: я — гражданин Советского Союза". И человек, получая его должен иметь право сказать это.

Иметь право!

А не просто выполнить обязанность административного характера. Вот этот момент можно было бы использовать, как величайший фактор воспитания гражданского сознания. Выдачу паспортов я приурочила бы ко Дню Конституции — всенародному празднику, празднику Гражданина.

Дети готовились бы к этому дню с некоторым трепетом. Готовятся праздничные одежды, родители готовят подарки и волнуются не менее детей. Подростки становятся героями дня, центром внимания. Предметом зависти малышей. Наступает праздник. А праздник должен волновать. И вот 5 декабря с утра идет волнение во многих домах. Подросток чувствует, что он расстается с детством. Родители ставят #109o# на том, что их ребенок вырос (у нас ведь не существует четкой грани детства от юности).

И вот праздничная толпа направляется в клуб, где их встречают все лучшие люди села: предсельсовета, секретарь парторганизации, секретарь комсомольской организации, директор школы, знатные люди села. И вот вручаются паспорта с добрым словом. И из клуба выходят новые граждане.

Но...

...кто-то не получил паспорта, не смотря на то, что 16 лет ему исполнилось. Почему? Да его не допустили к политической конформации. Он не дорос до права называться гражданином.

И вот он остается ребенком. Остается до 17 лет. Вы представляете какое сильное впечатление производит это на "ребенка". Какое сильное общественное мнение окружает его, как это заставит его пересмотреть свое поведение. Он готовится к новой конформации уже в 17 лет.

Делегат идет им навстречу и совместно с учителями приводит занятия по этике и морали.

Я допускаю задержку конформации до 18 лет. Тогда понятие о гражданстве будет повышено.

Пора бы дать собеседникам перерыв. Сводить их в ресторан или выпустить из вагона на прогулку на какой-нибудь узловой станции. Мне жаль их, но экономия времени и бумаги заставляет безжалостно эксплуатировать моих героев. Когда-нибудь я позабочусь о быте моих героев, но сейчас будем продолжать без перерыва.

— Опорой для делегата должны быть в первую очередь учителя, классные руководители. Для этого "учителя надо поставить на такую высоту, на какой он не стоял и не может стоять в буржуазном обществе". Это формулировка нам известна, но осуществляется ли она в полной мере? Я решительно скажу, что нет.

Возьмем учителей села — народных учителей.(9) Им даны ряд привилегий, но не все они продуманы и логичны. Я имею в виду освобождение хозяйства учителей от налогов и поставок. Эта привилегия дает неправильное направление быта учителя, и создает нездоровые отношения между населением и учителями. Для этого есть основательные причины. Учитель, призванный "сеять разумное, доброе, вечное" что бы получить сердечное спасибо от народа, увлекается личным хозяйством. Призывая весной колхозников отдать все силы посевной, сам обеспокоен огородом. Я знала одного завуча, который во время войны, будучи холостяком имел корову, выкармливал пару поросят и... 40 гусей. Мог ли он уделить все время воспитанию детей, хотя формально обстояло все благополучно. А сколько ссор было с населением из-за того, что его гуси зашли в чей-то огороди т.п.

Мог ли он, вернее, имел ли он право говорить о бескорыстном служении долгу и т.п. Он был предметом зависти некоторых и, презрения остальных.

Он мог получить необходимые продукты через колхоз, но его время бескорыстно должно быть отдано воспитанию детей.

Нет у нас и подлинного уважения к званию учителя. Это звание должно быть святым. Меня восхищает отношение великого Темерлана к учителю. Он построил усыпальницу для всех своих родственников, себе построил мавзолей где был похоронен он и его учитель. На надгробии написана что-то вроде "Тот, кто седлал Темерлана великим". У нас существует день театра, строителя и т.д., но для учителя нет. Но это еще не суть важно. У нас очень насторожено относятся к проявлению внимания к учителю. Если родители и дети вздумают на 8 марта (дня учителя нет) или в конце учебного года сделать подарки, то это объясняют как взятку (?), а переносить оскорбления считают обязанностью учителя.

В школе N 40 ученица устроила драку с подругой. Когда учительница попробовала удержать разбушевавшуюся ученицу, она ударила учительницу портфелем. Учительница решила перевести ученицу. Не исключить, а перевести, но мать пошла в РОНО устроила скандал и ученицу вернули в школу.

Достаточно любого клеветнического заявления, как учителю устраивают основательную трепку нервов, которая кончается снятием с работы с последующей реабилитацией. Очень часто высокопоставленные родители относятся к классному руководителю по-хамски, с административным окриком. Стоит посмотреть "Учительскую газету".

А что стоит статья Е.Рысь в "Литературной газете" "В классе был шум" или в "Комсомольской правде", где продергают резкой критике действия молодой учительницы, которая не разрешила ехать на работу в колхоз одному дезорганизатору, но ученики спрятали его в мешок и привезли в колхоз, порицают за то, что она требовала соблюдения режима, т.е. к 12 ч. потребовала тишины и сна. Автор уверен, что учительница не учла особенности, детской души, а этим "детям" было 16-17 лет т.е. они имели паспорта и были комсомольцами, "Комсомольская правда" орган молодежи и вот из нее "дети" поняли, что "обязана" учительница, а не они.

Вот уже действительно вспомнишь слова гоголевского городничего: Не дай бог работать по ученой части, каждый старается показать, что он тоже кое-что понимает".

Вопросы конфликтов с учителями надо дать право разбирать с особой тщательностью и только высоко-авторитетным органам. Вот для чего я и предлагаю центральный орган воспитания, как я его назвала Главное Политическое Управление или пусть будет при Совете Министров Комитет по делам воспитания.

Ведь подумайте о педагогической судьбе Макаренко, опыт которого не мог убедить педагогических чиновников, которого сняли с работы. Если бы ни его литературный талант и не поддержка Горького мы не знали бы о его опыте работы. Его открыли нам не педагогические органы. Это наглядно показала дискуссия, проведанная "Литературной газетой. Чего стоит административное покрикивание Шимбирева.

— Не волнуйтесь Екатерина Васильевна. Меня очень интересуют ваши мысли и я со многим согласен. Слушая вас я вспомнил, какую роль играли политруки в Красной армии. И не только в армии. Они вели работу и с населением.

Мы вспомнился интересный случай, подтверждающий вашу мысль. Я тогда был вестовым при комиссаре и слышал интересный разговор, который произвел на меня сильное впечатление.

Пришла к комиссару женщина, которая работала уборщицей. Внешность ее, скромно говоря, заставляет желать много лучшего. Рассказал она что слюбилась с нашим писарем, неотразимым мужчиной. Не знала она чем своего кумира благотворить, и тот авансировался без зазрения совести. Женщина не строила иллюзий на брак и совместную жизнь и сама говорила:

— Знаю я что не жить нам, но ведь люб он мне, а я в жизни не встречу такого красавца, не испытаю с ним женского счастья. Не жалею я о своем поступке, но вот беда: затяжелела я от него. Петлю ему на шею накладывать не хочу. Что же мне делать.

И комиссар сердечно, приветливо говорит ей.

— Значит не раскаиваешься ты в своей любви?

— Боже избави. На всю жизнь это счастье останется мне. Бросит он меня, уедет, а я памятью о нем жить буду. Но как с ребенком то быть.

— Так, голубушка, счастье-то твое еще впереди. Ни в коем случае аборт не делай. Рожай. Будем у тебя сынок весь в отца, а ты будешь глядеть на него и радоваться. Ему-то и отдашь всю любовь. Уж эта любовь не будет мимолетною, да и разлуку она поможет легче перенести.

— Да ведь я некрасива, а с ребенком-то хороший человек меня не возьмет.

— Вот это ты неправильно думаешь. Наоборот уж если возьмет так только хороший человек. Девушкой-то возьмет за молодость, за приданое, а по-настоящему хороший человек тебя с ребенком полюбит, а плохого как раз ребенок-то и загородит. Рожай, голубушка, у тебя впереди большое счастье и не смей аборт делать, счастье и здоровья себя лишать.

Вот такое простое слово жизнь человеку спасает. Сознание человеческое на место ставят. И знаете к нему женщины за советом ходили, да и он заходил по домам, брал он душу человеческую в лен не только ласковым словом, но справедливой строгостью. Зайдет бывало в дом.

— В гости, Наталья, пришел.

— Милости просим, батюшка.

— Да-а-а! Считал я тебя, Наталья, дельным человеком, а порядочек то в доме у тебя неважный. Как-то не вяжется с твоим характером.

Иногда даже судьей в спорах крестьянских был. Пошло бы дело в суд и закрутилось бы машина, а он в Зародыше зло задавит и людей помирит. Начнут ему люди похвалу говорить, что, пол, справедливый вы, да умный человек, а он ответит:

— Сам дураком долго был, в глупости по маковку купался, потому она мне известна хорошо. Сам через нее прошел.

Да, советчик нужен народу.

Доклад о плане строительства рабочим делал Василий Евлампиевич. Он не загромождал его цифрами. Вообще казалось, что он делает доклад не о строительстве нового города, а доклад о проекте нового человека. Но о городе, очищенного от неудобств стихийного строительства, а о человеке, избавленного от бытовой скверны. Виля слушал этот доклад как что-то новое. Рабочие были внимательным. Казалось, что люди слушают не доклад, а волшебную сказку.

— Товарищи! В 1919 году здесь в заброшенных рудниках мы пели слова нашего гимна:

Это есть наш последний

И решительный бой

И успешно завершили его.

Кто был ничем, тот станет всем

Для нас также не программа. Когда я знакомился с этим проектом я вспоминал слова:

Весь мир насилья мы разроем

До основанья, а затем,

Мы наш, мы новый мир построим.

И вот мы строим его. И мы будем строить его, видя завтрашний день, строить на века. Мы должны добавлять в городе все новое и новое, не разрушая построенного. Вот поэтому мы должны составлять проект из расчета программы Коммунистической партии.

Кому, как не нам хорошо известно, что такое главная улица и что такое окраина, фабричная окраска Питера, Самары, Омска.

В нашем проекте тоже есть окраина, но она является местом самого дорогого счастья. Наша окраина отдана детям.

Вот посмотрите поля, леса, вода, воздух отданы детям, здесь должна быть школа-коммуна.

Самая солнечная, самая широкая часть должна быть отдана малышам. Здесь будут ясли и детские сады.

От школы-коммуны, ближе к центру идет зона юности. Здесь институт, техникум, #118# школы с общежитиями, стадионом, водной станцией — всем, что необходимо юности вплоть до уголков-заповедников в котором обязательно будут петь соловьи со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Итак, юноши подросли, соловей сделал свое дело и они переступив порог учебного заведения с дипломом и брачным свидетельством в кармане переходят в зону зрелости, точно по сути и составляет город.

Архитектор много поработал, учитывая все бытовые потребности города, многие подсказали ему люди, но больше всего подскажите вы — жители этого города. Вы будете жить в нем и передадите своим детям. Значит учесть надо все и все должны высказать свои соображения по самым мелким вопросам.

План города был выставлен на площади. В специальных комнатах клуба устроена выставка проектов и макетов. Они были постоянно заполнены людьми и вокруг нее шли самые оживленные обсуждения.

Виля буквально валился с ног, засыпал под проектами.

Началось оборудование строительных площадок.

Не только Виля чувствовал возбуждение, творческий азарт, а все население включилось в работу от домохозяек до служащих. Это не входило в смету, но обещало не только экономию и качество работы и общественный контроль, так необходимый в строительстве.

Виля любил смотреть — горы-каменоломни на строительство и видел в этом нагромождении материала, машин, в развороченной земле, в котлованах дома, дворцы, парки, сады и новых людей.

Сон казался ему преступлением. Он весь был захвачен страстью творчества. Вдруг он получил извещение: Городской комитет ВКП(б) г. Сибирска предлагает Вам с получением сего немедленно явиться для пересмотра Вашего персонального дела. Вашим заместителем на время Вашего отсутствия будет т.Богоявленский.

Словно по ремарке автора сценария в кабинет вошел инженер-консультант Богоявленский. Виля его сразу не узнал: вместо строгого бесстрастного лица была маска благоговения, сладчайшая улыбка извивалась змейкой. Тон его разговора тоже не был менторским безапелляционным, он выражал восхищение, преклонение и почти влюбленность.

— Рад, рад вас видеть и работать с вами. Меня когда-то обманула ваша молодость, но талант покорил. Век живи, век учись и я не стыжусь учиться у вас, откинув всю чепуху, которую я считал своей практикой и, скажу откровенно, гордился ей. Но только поздней понял и оценил вашу гениальность. Впрочем, такова судьба всех гениев.

— Нельзя ли перейти на деловой разговор? Кстати, было бы приятней если бы вы вернули себе прежний тон и выражение лица.

— Я понимаю вашу неприязнь ко мне, но надеюсь быть вам усердным помощником. Я прошу вас ознакомить меня во всех деталях с планировкой, для того чтобы я мог заменить вас.

— Я никуда не поеду.

— Но вызов? Ваша партийная принадлежность?

— Моя партийная принадлежность в осуществлении плана, а не в наличии партбилета. Я работаю в силу моей убежденности. Если вы назначены моим заместителем, то прошу принять на себя хозяйственные расчеты и отчетность по всем запросам Управления. Мой кабинет в вашем распоряжении, я в нем мало бываю.

На второй вызов Виля ответил, что считает решение правильным и пересмотр дела не нужен.

Через месяц Виля получил вызов из Главка, в котором ему предлагалось явиться с отчетом о ходе строительства.

В Москве Вилю встретили приветливо и даже восхищенно. Отчет его затягивался. Ему предложили отдохнуть и знакомиться с новинками строительной техники. Только через три недели Главное Управление заслушало его отчет и одобрило его.

Цель вызова была ему непонятна.

Когда он был на приеме у Главного архитектора, он поставил вопрос ребром:

— Мне непонятна причина моего вызова. Заслушать отчет без намерения внести существенные коррективы — бессмыслица. Оторвать от строительства — то не укрепление выполнения плана.

— Вы правы. У главка есть свои соображения. Ваш проект — лучший аттестат вашим способностям и таланту. Но талантливые архитекторы нужны прежде всего здесь. Главк поручает вам строительство рабочего горда под Москвой.

— Но, мой план в Лениногорске.

— Он будет выполнен. Приступайте к проектированию рабочего горда в районе Баковки. Экономический профиль — завод военного значения. Мы ждем от вас достойного проекта. Смету получите в проектбюро. Желаю вам успеха и ждем плана достойного Москвы.

Началась работа по проектировке. Но Вилю тяготило одиночество. Домой он не спешил и засиживался в кабинете. Ему помогали чертежница Света — молодая робкая девушка. Когда Виля делал ей замечания она краснела до ушей и даже до плач.

Однажды засидевшись в кабинете Виля спохватился, что у него нет папирос. Вера подала ему пачку.

— Откуда это у вас?

— Я заметила, что у вас мало папирос и купила перед закрытием буфета. Ведь вы так мучаетесь, когда вам нечего курить.

— Значит вас беспокоит мое состояние?

Света залилась краской до такой степени, что Виле стало жаль ее.

— Простите! Я, очевидно, сказал пошлость. Я не хотел вас обидеть. Я просто спросил.

— Да меня беспокоит ваше состояние, потому, что вы какой-то особенный. У вас нет пошлости и вы создаете такие прекрасные работы.

На следующий вечер Виля достал из стола бутерброды и предложил Свете покушать. Света приняла бутерброд и налила ему из термоса стакан кофе. Так по вечерам они закусывали и болтали. Говорили о живописи, о музыке и Виля предложил Свете пойти вместе на "Князя Игоря", Света засмущалась и приняла приглашение. Дальше все пошло само собой "Князь Игорь" сменился "Лебединым озером", потом пошли "Евгений Онегин", Музей западного искусства, музей им. Пушкина, салоны и Виля привык к этой чистой, скромной девушке. Говорить о серьезном с ней было невозможно, т.к. света считала его гением и была подавлена его талантом.

Однажды Света не пришла на работу. Виля спросил управделами о причине отсутствия чертежницы.

— В течение ближайших нескольких дней вам придется довольствоваться услугами других чертежниц. Света гриппует. У нее бюллетень на три дня.

В этот вечер Виле было скучно. Чего-то не хватало и он впервые ощутил одиночество. В работы он ушел рано, но дома было пусто, одиноко, холодно и неуютно. Он со злостью сдернул носки с чертежной доски и швырнул их на пол. Быстро осмотрел костюм, внес некоторые поправки и направился к дому Светы.

В трамвае он рассуждал сам с собой: "Света хорошая тихая девушка. Она любит или может полюбить его. Он не чувствует к ней страсти, но нет уверенности, что он почувствует ее когда-нибудь. Возраст не юношеский. Какой смыл отталкивать это счастье.

Виля нашел квартиру и позвонил. Дверь открыла сама Света.

— Я ожидала все, что угодно, только не вашего прихода.

— Разве к вам никто не ходит.

— Нет, почему, мог зайти почтальон, милиционер, домоуправ, агитатор. Папины друзья приходят с предварительным извещением за неделю.

Мамочка, познакомься, мой патрон.

Пожилая женщина, напоминающая англичанку подала руку с изгибом для поцелуя, что и выполнил Виля с ловкостью дятла.

— Наша Света — монашка. У нее нет друзей.

— Я узнал, что Света больна и пришел осведомиться о ее здоровье.

— Я сейчас лягу на кушетку, если вы возьмете на себя роль заботливого санитара.

— Не дури, Светочка, лучше угости гостя чаем.

— Нет, мамочка, он пьет только кофе, только из термоса и только с черствыми бутербродами, а этого у нас нет.

— Ну тогда отправляйтесь в кабинет.

В кабинете света действительно легла на кушетку, накинула на ноги #122o# плед, но болтала без умолку. Болезнь — пустячная. Она славно отдохнула от ночных бдений, делала наброски и очень скучала.

— Света, а вы знаете, что я тоже скучал.

— Мне кажется, что скучать вы можете только о папиросах.

— Нет, серьезно, я только теперь почувствовал, что скучаю о вас и люблю.

Света протянула ему руку.

Кружилась голова, кровь металась в теле не разбирая вен и артерий от того что в него руках была небольшая охапка тонкого нежного тела, безвольно расслабленного и горячая.

— Что я делаю. Боже мой! — зашептала Света, тревожно поднявшись с кушетки.

— Вы... вы не любите меня?

— Не в этом дело, у меня групп и я могу заразить вас.

Виля схватил ее и поднял на руках. Света обвила его шею руками.

— Боже мой! Как это приятно. У меня кружится голова, но приятно кружится. Так вот какая она любовь. Милый, какой ты сильный, ты — титан. Титан и гений.

— Хорошо, что не "финансист".

— Ты будешь и финансистом.

— Нет, милая, этого со мной не случиться.

Он бережно опустил ее на пол.

— Два первых качества создадут и третье. Но ты очень невнимателен. Ты не посмотрел даже мои наброски. Полчаса тому назад я не согласилась бы показать их, а теперь я хочу, чтобы ты их посмотрел.

Виля сел в кресло, а Света около его на валик поручней и обняла его плечо.

Наброски были типа античных масок Зевса, Геракла, Прометея, но все они имели удивительное портретное сходство с Вилей.

— Простите, я помешала вам. Прошу к столу.

— Нет, мамочка, ты не помешала. Виля должен сообщить тебе важную новость.

— Да, я люблю вашу дочь и, надеюсь, вы не будете препятствовать нашему браку.

— Дай бог вам счастья!

— Мамочка он дал уже нам его.

Света говорила, не заливаясь больше краской.

— Боже мой! надо же позвонить отцу и послать за шампанским.

— Виля, я на работу завтра не выйду. Надо будет привести твою квартиру в порядок.

— Конечно, милая! (10)

— А не находишь ли ты, что мне вообще не следует выходить на работу. Ведь неудобно работать мужу и жене вместе, особенно если муж является начальником.

— Конечно, милая!

После приподнято-торжественного ужина мужчины ушли курить в кабинет.

Отец Светы — бухгалтер завода — начал деловой разговор.

— Вы — серьезный деловой человек и, надеюсь, что ваше решение сочетаться э-э... законным бараком не опрометчиво. Должен вас предупредить, что за Светланой не числится каких-либо капиталов, или, так сказать, сбережений. Из вещей она возьмет все что принадлежит ей, обстановку же мне не хотелось бы...

— Павел Михайлович, прошу вас не беспокоиться. Считаю этот разговор излишним. Я имею квартиру, зарплату и будем обрастать постепенно. В банке у меня миллионы еще незаработанных денег, к золотой свадьбе мы будем иметь стильную мебель.

— Но надо учитывать (тьфу-тьфу! не сглазить), что в жизни каждого человека могут быть, так сказать, черные дни, иметь кое-что на черный день необходимо.

Теперь надо подумать о свадьбе. Со стороны невесты будут присутствовать самых близких родственников 6 человек. Ну Света очевидно пригласит человек... ну будем читать, десять подруг и сослуживцев, нас трое (пока я Свету считаю членом свой семьи) того — 19 человек. Для ровного счета на всякий случай будем считать 20 человек. Если положить по что рублей на человека будет 2000 рублей. Готовить будем у нас т.к. посуда, приборы, кухня здесь имеются.

Теперь скажите, пожалуйста, какое количество гостей вы предполагаете со своей стороны.

— У меня нет никого. Я один.

— Нет-с, молодой человек, обдумайте этот вопрос. Было бы опрометчиво с вашей стороны не пригласить своих начальников. Это может отразиться на служебном положении, а это как-то роднит. Они будут считать себя в какой-то степени обязанными и помогут в нужный момент.

— Павел Михайлович, я предпочитаю быть по-хорошему мил, на не по-милу хорошо.

— Самонадеянно, молодой человек. Очень не советую бравировать своими способностями. Так можно за бортом остаться.

Эта деловые, почти коммерческие расчеты испортили Виле всю прелесть признания в любви. Хотелось сказать Свете.

— Пойдем ко мне Света и будем жить без этой канители, жить просто, греться на солнышке, если оно светит, мерзнуть, если холодно.

Но у Светы появились новые, незнакомые черты. Через несколько дней после свадьбы она сказала.

— Виля, нам необходимо нанять домработницу. Мне нужно самой следить за порядком в комнате и заботиться о быте.

— Светик, и чем же плох наш быт.

Когда ты в нем,

То в нем цветет весна...

— Хорошо. Давай я тоже буду вешать чулки на чертежную доску, а платье гладить подкладывая его под матрац. Значит мы никогда не сможем принять никого из людей?

— Почему, мой ассистент заходит и другие не избегают.

— Но твой ассистент получит полное отвращение к женитьбе и, так называемому, семейному уюту. Все, кто посещает нас, осуждают меня, как жену, неспособную создать уют.

— Ты права, Огонек. Вообще возьми ты всю финансово-экономическую часть, разделяй и властвуй, не согласовывая со мной каждый пустяк. Бери домработницу, хотя я не люблю пользоваться услугами чужих людей, тем более старушек.

— Нет, милый, я найду молодую, красивую, ухаживать она будет только за мной, а за ней ухаживать будешь ты.

Ночью, когда Виля докуривал свою последнюю папироску, и намеревался прилепить окурок к ножке кровати, Света сказала:

— Клади сразу в мой туфель. Все равно к утру он в нем окажется. Хоть говори, хоть бей...

— Не казнь страшна, страшна твоя немилость.

— Кающийся преступник заслуживает снисхождения. Скажи, а если бы я совершила преступление, как ты отнесся бы ко мне? Разлюбил бы?

— Какое преступление?

— Кражу, растрату, ну какое-либо тяжкое преступление.

— Совершай смело. Обещаю носить передачу.

— Так я его уже совершила. У нас было сбережения 5000., Я не удержалась, встретила в комиссионном магазине гарнитур мебели буфет, гардероб, стол, трельяж...

— И двенадцать стульев.

— Нет два кресла и десять стульев. В том числе ночной столик для пепельницы. Ведь нельзя же вечно пользоваться моими туфлями.

— Ну и прекрасно. Пепельница вошла в гарнитур или требует перерасхода.

— Конечно, конечно и, конечно, перерасход. Дело в том, что гарнитур очень дорогой, но цена сравнительно, невысокая. Его рвали с руками. Я заплатила 7000 и деньги уже внесла.

— Где же ты достала остальные?

— Заняла у папы.

— Вот это напрасно. Сказала бы мне я достал бы в кассе взаимопомощи.

— Так я одолжила. Ждать было некогда потому, что зав. магазином согласился ждать 1 час, а в кассе взаимопомощи ты можешь получить только на другой день.

На другой день Виля окунулся в дела и забыл про кассу взаимопомощи. Когда он вошел на квартиру он не узнал ее, она действительно стала уютной, правда, тесней. Мебель сверкала полированными плоскостями с медной инкрустированной полоской. Казалось, что робея за свои наполированные плоскости чертежная доска отодвинулась в прихожую и ножки чертежного стола словно искали калоши, собираясь уйти из этого дома.

Света в прихожей.

— Ну как? Какое твое мнение?

— Чудо. Вкус у тебя есть.

— Я знала, что ты оценишь. Значит преступление оправдано? Преступление не подлежит наказанию.

— Нет, я задушу тебя — сказал Виля обхватив ее плечи.

— Истец, судья и плач, пусти. Я ведь не догадалась купить гроб, да и денег на гроб не хватило.

— Да, Лучик, совсем забыл про кассу взаимопомощи.

— Ничего, милый. Главное сделано.

Утром, когда Виля пришел на работу гардеробщица сказала:

— А вас Сам-то просил зайти к нему.

Начальник встретил его приветливой улыбкой.

— Что же вы, молодой человек, похищаете мои штаты, меняете анкетные данные, и все это тайком. Но я ото всей души поздравляю вас.

— Извините, я считал неудобным приглашать вас на свадьбу так...

— Я понимаю, вы далеки от подхалимства, карьеризма, не заботитесь о связях, я тем более считаю своим долгом помочь вам в устройстве вашего быта. Вчера у меня была Света, простите. Светлана Павловна просила машину и грузчиков для перевозки мебели и рассказала о покупке и призналась в своем "преступлении". Так вот, вы продолжительное время работали сверхурочно, конечно не имея в виду дополнительную оплату, но я решил вам оплатить ее за последний месяц. Распишитесь, пожалуйста, в ведомости. Светлана Павловна уже получила и рассчиталась с долгами, но вам надо еще жить.

— Позвольте, но здесь...

— Э, молодой человек, ваша работа дороже стоит.

К мебели присоединились ковры, абажур, статуэтки, портьеры, картины, которые выпячивали себя, заслоняли хозяев, как-то порабощали их, подчиняя своим требованиям.

Громоздкую работу пришлось делать в Главке.

Проект Вили был принят и одобрен. Он на 2/3 не вкладывался в ассигнования, но завод давал обязательство добиться дополнительных ассигнований и предлагал приступить к строительству.

Виля приступил к планировке на местности и организации строительной площади, но был вызван в Главк, где ему предложили немедленно ехать в Кишинев для строительства Дворца культуры по его проекту.

Виля выехал без задержки, а Света осталась для погрузки вещей. К ее приезду Виля имел квартиру, но вещи явно не одобрили ее. Им здесь было тесно и неудобно. Так что часть вещей не распаковывая поместили на склад. Через неделю Света объявила.

— Я поменяла квартиру. 4 комнаты. Отдельный дом финского типа, сад, веранда.

— Как ты это сделала.

— Доплатила 5000.

— Но где мы возьмем такие деньги.

— Мой большой малютка. Московскую квартиру я продала за 20000.

— Света, мне легко было простить за растрату, но спекуляция претит мне.

— Можешь задушить меня, палач! Я твоя жертва, я хочу чтобы ты задушил меня. Я так соскучилась о тебе Титан. Возьми меня на руки. Good lices Iowi, то можно и быту в образе Юпитера.

Дворец культуры имел уже фундамент, когда "зарезали" смету и сократили ассигнования. Виля пришел в исступление.

— Что же вы думаете делать?

— Сократить архитектурные украшения, которые по-нынешнему времени считают архитектурными излишествами. Живем по принципу: "Не красна изба углами". Это указание сверху.

— Но ведь это все равно, что раздеть человека.

— Гений человека все может. Венера Милосская не хуже "крестьянки" Мухиной. Наше дело обдумать сокращения.

— Я еду в Москву.

— Подайте заявление о представлении отпуска за свой счет.

— Поймите вы, что мы строим дома не из расчета "сегодняшнего дня". Архитектура существует века.

— Что я могу поделать. В знак протеста уйти с работы, ну и что же. Свято место пусто не бывает, а если уйду я, вы, они, то, пожалуй, придется отвечать а саботаж. Вы боитесь суда потомков, а я боюсь самого обыкновенного Нарсуда. Если бы я мог поговорить с главным управлением 2940 года. Но я не живу не теряя ориентировки во времени.

В Москве Вилю старались успокоить.

— Лбом стену не прошибешь.

— Но если мы все выскажем свое мнение.

— Вы предлагаете коллективно разбивать лбом стену, под видом пробивания стены. Мы признали и одобрили ваш план. Поедем и посмотрим на его осуществление.

Когда приехали на строительство рабочего города, Виля увидел, что от его плана осталась только расположение типовых домов. Но даже и планировка сохранилась только в центре, дальше дома стояли нестройной толпой.

— А чем вы объясните это?

— Ваш план не учел местных условий, т.е. дачи.

— Это что, тоже социалистическое строительство или "местный колорит". Ведь дачи поглотили материала больше, чем организованное строительство. Вы собираетесь дачи с их бытом "мой дома — моя крепость", с личным товарным хозяйством включить в строительство коммунизма. Или коммунизм вы строите только для рядовых граждан, а для остальных и в коммунизме сохраните закрытые распределители?

— Собственно говоря почему вы нападаете на нас. Пойдите поговорите с министром.

— Поговорю.

Виля написал докладную записку на имя министра. Скоро он получил вызов в Министерство, но попал только к начальнику отдела.

— Ваша записка заслуживает всяческого одобрения за ее патриотический порыв и смелую мечту. Но вопросы, которые вы поднимаете, преждевременны. Вы залетели в далекое будущее, а отрыв от реальности превращается, извините за резкое определение, прожектерством.

В вашей записке есть и неверные положения. Даже лексикон взят из текстов Бухарина. Эти "линии дальнего прицела", "школы-коммуны" все это поворот влево. В ваша война с дачами и дачниками — сражение с ветряными мельницами.

— Но дачи формируют человека, его психологию.

— Да, да, вы хотите подчинить строительство городов, формированию человека коммунистического типа. Это тоже поворот влево. Я убедительно советую вам основательно обдумать свои увлечения.

ЦК встретил докладную записку по-другому. Ее одобрили и просили дополнить деталями т.к. этот вопрос обдумывается и будет в свое время воплощен в жизнь. А сейчас нужно накапливать опыт и практику.

Вернулся Виля в состоянии апатии и равнодушно выполнял работу, сокращая до предела архитектурные украшения.

В доме жили приехавшие на лето мать и отец Светы и восхищались хозяйственным способностям дочери.

С вечера под выходной день Виля выехал с тестем на рыбную ловлю. Они расположились в тихой заводи Днестра. На заре начался клев и в лодку один за другим шлепались крупные сазаны. Вдруг воздух потрясли взрывы. Скоро город пылал.

Мужчины бегом прибежали домой, но на окраине пожаров не было. Бомбили вокзал, пристань, центр города.

Началась война.

Люди спешно эвакуировались.

Улицы были полны трагическими картинами. Разрушения, пожары, гибель детей, женщин.

Виле, как невоеннообязанному предложили эвакуироваться к Днепру, но он записался в народное ополчение и получил оружие. Дома его встретили в ужасе.

— Виля, зачем ты получил оружие. Ведь ты снят с военного учета.

— Разве это имеет сейчас какое-то значение? У порога враг.

Тесть взял Вилю под руку и проводил его в комнату. Не торопясь он налил вина и подал закуску.

— Давайте сохраним спокойствие духа и здравый смысл. Я буду говорить с вами по-родственному, без опасения что наша беседа будет известна в МВД, которому, кстати, не до нас, — они срочно эвакуируются, так теперь называют бегство.

Немцы скоро будут в Кишиневе и пройдут победным маршем по территории России. Ехать в Россию на карточную систему, на голод и лишения нет смысла. Вы беспартийный, мало того, исключенный из партии, у вас аполитическая специальность и немцы охотно воспользуются вашими услугами. А может быть у них вы сможете удовлетворить свои замыслы — создание высокохудожественных сооружений. Ведь частный капитал не связан лимитами и контролем Главков. Приняли проект и стройте, никто мешать не будет. Высокая культура Европы оценит ваш талант.

— Нет, Павел Михайлович, я ставлю целью своей жизни не строительство дворцов, а строительство нового общества, проектирование не дач и вилл, а проектирование нового человека.

— Так это возможно при наличии советской власти. Если она удержится — стройте общество, проектируйте человека, но не лезьте под пулю, переждите здесь. Вам надо и о жене подумать.

— Нет, Павел Михайлович, для создания нового общества надо уничтожить оккупацию врага и тех типов, которые одели личину лояльности и, извините, начал бы с вас.

— Ха-ха-ха! Мильбрук в поход собрался. Нас не уничтожите! Я бессмертен!

Павел Михайлович выпил утром и продолжил не торопясь тянул кроваво-багровый херес. Но он не был пьян. Вино помогло ему восстановить блаженное состояние сытого человека, обдумывавшего свою жизнь, видевшего впереди широкую дорогу с указателями.

— Да-а-с! Я бессмертен — мое превосходительство господин Обыватель, готовый перерасти в его высокопревосходительство Буржуа. Бороться со мной так же классически глупо, как сражаться с мельницами, как бросаться в атаку на туман. У нас величайшая сила: здравый смысл. В этом наше превосходство и сила. Нам не нужно идти в ссылки, с красивым словом умирать на эшафоте. Мы будем существовать при всех правительствах. На полях сражения, на уличных баррикадах побеждала революция. Восторженные мечтатели умирали, сражались, радовались и свою победу объявляли новой эрой, но проходило время и его высокопревосходительство Буржуа без пушечных выстрелов, без ярких знамен уничтожал завоевания революции своим здравым смыслом. Кромвеля сменял король, незаметно наступали эпохи реставрации.

Вы сделали революцию. Вы ограничили обывателя, но без его услуг вы не могли жить. Он пришел в аппарат власти, он взял в свои руки идеологию, о вошел в экономику, но он не сопротивлялся. Он был в высшей степени локальным. Он проповедовал ваши идеи, придавая им другое направление, он выполнял функции государства внося бюрократическую педантичность в свои функции, в которых дискредитация выглядела как добросовестное выполнение долга или ошибка. О выполнял директивы центра, доводя до абсурда любую идею, здесь забастовка и саботаж выглядели как #135о# бюрократизм.

А вы безнадежно слепы.

Вождь народов собственноручно написал резолюцию на вашем проекте и обыватели кинулись ее выполнять. Что осталось от ваших проектов?

Всю вашу жизнь господин обыватель повернул на свой путь. Победителям, вернувшимся с поля брани мы подсунули наших дочерей, которые красивее, умнее, нежнее ваших комсомолок, делегаток, работниц и обладают здравым смыслом. Уступая им в быту вы уступили власть его превосходительству обывателю. Наиболее упорных идеалистов господин обыватель уничтожал вашими же руками. Где делегаты семнадцатого съезда победителей? Где люди имевшие свое мнение. Кто уничтожал их?

Вы взяли винтовку и идете уничтожать врага. Но в этой борьбе погибнут в первую голову идеалисты, а люди здравого смысла займут места в аппарате государства, приспособятся и выживут. Из войны вас выйдет очень немного. Потому что вы личным примером будете увлекать в бой и гибнуть в первую очередь. А люди здравого смысла не погибнут если победят ваши враги или вы. Они окрепнут т.к. их будет большинство, а большинство это сила демократии.

Я говорю с вами откровенно, потому что вы давно уже наш. Вы уже стали обывателем и стоите на этой надежной незыблемой почве.

Садитесь пить вино и кушать молдавский кавардак. Он утоляет голод и возбуждает жажду, а, главное, он укрепляет здравый смысл.

Взяв винтовку Виля вышел в сад. Женщины варили варенье.

За горизонтом слышался гул канонады и в вечеряющем небе вспыхивали зарницы взрывов.

По дорогам на восток сплошным потоком двигалась толпа народа, машины, подводы, среди них шел невоеннообязанный, никем не призванный, нигде не зарегистрированный архитектор Виля. Теперь он совал не пальчик, а голову, не в хитро расставленную клетку пальцев, а в железный кулак.

Пожелаем же ему всяческого благополучия: наличие воды в жару, тепла в мороз, ночлега на привале, здоровья, силы, бодрости всего, что необходимо на этом пути в том количестве какое необходимо на четыре года непрерывных лишений.

А сами не пойдем. Ведь нам хорошо известен этот путь и его результаты. Зачем нам поднимать старые битвы и завшивленные клочки одежды. Не будем пренебрегать эстетикой, а встретимся с нашим героем в Москве в отделе строительства ЦК ВКП(б).

— Как вы нужны сейчас стране! Разрушены города, весь запад покрыт руинами и ждут зодчего. Нам нужно не просто восстановить города, а создать новую планировку, так что ваша идея ждет осуществления. Мы даем вам направление в Главное Управление в бюро проектирования.

— Я предпочитал бы непосредственно строительство. Не можете ли вы поручить мне строительство рабочего города, совхоза или даже колхозного села, где я мог бы не на словах, а на деле осуществить свой проект.

— Хорошо. Мы можем направить вас в Курскую область. Назначение получите в Министерстве Городского и Сельского строительства. Не теряйте с нами связи. Шлите ваши докладные записки.

В Министерстве встретили приветливо.

— Напрасно вы отказываетесь от работы в аппарате и от участия в теоретической разработке вопроса строительства.

— Практическое осуществление дает материал для теоретиков. На основе сделанного легче учитывать ошибки и недоделки.

Надо жизнь сначала переделать.

Переделав, можно воспевать. (11)

Не первый раз приходилось Виле смотреть на ландшафт и видеть перед собой не складки местности с холмами, долинами, оврагами, заболоченной поймой безымянной речушки, которую может курица перейти вброд, но завязнет телега, а преображенную местность, где вырос город. И пустоту заполнили корпуса домов, заводов. Он видел город с прямыми линиями улиц, скверами, ажурными перетяжками мостов, трубами заводов. Он видел рисунок города.

Потом он тщательно рассматривал его детали. Это был туризм в будущее, но он не был туристом, глазеющим на красоты готовых форм, а как художник на серую поверхность холста Виля на нем будущую картину. Так смотрел Вил сейчас на заболоченную долину, на складки холмов и уже видел дамбы, срытые холмы, засыпанные овраги.

Как всегда при осмотре местности у него появлялось чувство неуверенности, сомнения, какой-то робости — удастся ли выполнить то, что так заботливо было выполнено в сознании, так стройно передано на бумагу. Будет ли действительность соответствовать замыслу?

Мечты художника тесно переплеталась с расчетами математика. Работа, озеро, голубая гладь с белыми пятнами водоплавающей птицы, берега обсаженные ивами — это определенное количество вынутого грунта, количество подвезенного грунта из резерва срытых холмов, это — определенное количество рабочей силы, транспортных средств, рабочего времени и все это сжато строгими рамками ассигнований.

Потом ландшафт разбивался на детали, и Виля начинал фиксировать в альбоме рисунки "с натуры". Лист за листом альбом заполнялся рисунками, на полях которых появлялись столбцы цифр с математическими знаками.

Виля особое внимание обращал на окраины города. Город был перемешан с зеленью парков и скверов и переходил в коттеджи яслей, детсадов, санаториев, домов отдыха, поселки совхоза. Это был общий ансамбль, органически связанный общим планом, экономикой хозяйственных отношений.

На расширенном заседании строительного треста с представителями районных организаций и застройщиков завода "Каучук" и каучук совхоза Виля делал обстоятельный доклад. Особое внимание в своем докладе он уделил тому, что называют вступительной частью.

"Город строится на базе существующего каучуксовхоза и возводимого заново завода по переработке суховоздушной массы и синтетического каучука. Но мы не имеем права создавать город из расчета сегодняшнего дня. Поэтому, пусть это покажется странным, я начну с перспективных планов этих хозяйств.

Завод "Каучук" намечает в течение 10-15 лет строительства завода о выработке шин.

Не менее интересен план совхоза. Площадь его не имеет перспектив большого расширения площади но форма его хозяйства становится многоотраслевым. Основной севооборот производится по люцерне и клеверу, это дает возможность заняться скотоводством и широком масштабе. Это в свою очередь ставит вопрос о постройке завода по переработке мяса.

Земли, находящиеся под каучукопокосами требуют обильного удобрения, структурности почвы и мульчитрвоания, встает вопрос об организации биофабрики и выработки компостов.

Проектируемая реконструкция создает водохранилище на 1- кв. км. Это логически в самом ближайшем времени поставит вопрос о создании рыбоводства и птицеводства.

Проектируя город нельзя не думать о перспективах роста иначе город вместо стройного ансамбля превратится в хаотические нагромождения. Даже одежду шьют на вырост, а наш ребенок растет не по дням, а по часам.

Мы, конечно, не будем строить все сразу, много останется "белых пятен", но они будут запланированы и будут ждать своей очереди.

Город должен строиться с удобством для человека. Местность очень пересечена и профиль ее будет создавать улицы с крутыми подъемами. Это портит сам вид города и создаст неудобство для пешеходов и транспорта. Возьмите город как Серпухов, Сызрань, Винницу, где главные улицы имеют подъем 25-30 градусов, на которых старики садятся отдыхать, на которых происходит большое количество транспортных катастроф. Устранить это при застроенном городе невозможно, но при планировании нового города мы не можем допускать подобных нелепостей. Нивелировка профиля местности должна войти в план строительства. Это увеличит стоимость строительства, но окупится созданием дамбы для водохранилища, что не может развитию рыбного, птицеводческого хозяйства и решению проблемы орошения.

Архитектурный проект не может упустить из вида и нивелировку дорожного строительства. Попутно с этим ставится вопрос садоводства. Покажется странным такая увязка двух, как будто, несовместимых отраслей.

Дело в том, что дорожное строительство отнимает немалую площадь земель, которые входят в план с/х организаций и исчисляются как общая площадь. Полосы отчуждения в условиях нашего климата, может и должна быть использована для нахождения плодовых деревьев и ягодников. Мне бросают реплики, что яблони и ягодники будут обворовывать. Но мы строим нового человека и нормы Адама и Евы неприменимы к нему. Нельзя строить города которые будут переданы коммунистическому обществу, и ориентироваться на воров, хулиганов, жуликов.

Так эксплуатация полос отчуждения не только не ущемит интересы с/х организаций, а создаст новые хозяйственные ресурсы. Декоративность и снегозадержание не пострадают, а увеличат свое значение.

Я прошу обсудить утверждение плана с учетом перспективных линий.

План был утвержден. Бала небольшая заминка при утверждении лесного заповедника на площади 100 кв. гектара, но после непродолжительных прений согласились.

Более подробный доклад Виля сделал работникам совхоза и строителям. Доклад был выслушан внимательно и получил горячее одобрение. Рабочие решили включиться в строительные работы и наладить контроль за качеством строительства и сбережением строительных материалов.

И вот ландшафт изменился. Ямы котлованов, кучи стройматериалов, разрытые карьеры, насыпи дамбы делали ландшафт неприглядным и хаотическим, но Виля видел озеро, улицы, скверы, дома. В хаосе строительства он видел красоту местности.

Строительство сопровождалось обычными конфликтами, мелкими, назойливыми. По вопросу одного конфликта Вилю вызвали в Стройтрест.

— У вас шофера чуть ли не на забастовку устраивают и они правы. Вы ввели какой-то рабочий контроль из-за которого машины простаивают срывают график работ.

— Рабочий контроль действует правильно: общественными — рабочие не дают шоферам ссыпать кирпич, особенно в лужи и в непосредственной близости около дороги т.к. процент боя достигает 50%.

— Но этот закон Ликурга снижает материальную заинтересованность шоферов.

— Удовлетворять материальную заинтересованность за счет порчи материала — бессмыслица. Для того, чтобы шофер заработал рубль, мы губим материалы на сотни рублей. Эта материальная заинтересованность рабочего контроля, которые работают бесплатно, но хотят сберечь материалы, о такой материальной заинтересованности следовало бы подумать тресту и обеспечить строительство контейнерами и кассетами для кирпича.

— Пока контейнеры и кассеты не вырабатываются в массовом количестве они не удешевляют строительство. И знаете: "где пьют, там и льют" отвечать за бой кирпича вы не будете. Это дело не подсудное и всегда списывается оптом.

— А суд свой совести?

— Эко, батенька, громыхнул. Мы ведь не на трибуне и зачем нам громкие слова. "Цыплят по осени считают", посмотрим, какие результаты даст ваша скрупулезная экономия.

Каково же было удивление Вили, когда экономя стройматериалов не только не увеличилась, а наоборот, акты подтверждали повышение выбракованных материалов. Еще более поразило Вилю появление уютных частных дач на площади "белых пятен", запроектированных, как оздоровительная зона для строительства детских учреждений, домов отдыха и санатория.

В губисполкоме и в губкоме Вилю встретили раздраженно.

— Чего вы волнуетесь. Вы не учли зону дачного строительства.

— Вы предполагаете дачи провести в коммунизм?

— Вам известно точное время наступления коммунизма?

— Архитектура работает на будущее. И я должен учитывать его в своей работе.

— А нам приходится жить в сегодняшнем дне. А сегодняшний день требует от нас заботиться о дачном строительстве.

— Кстати, вас не заставляет задуматься, откуда материал для строительства дач. Не за счет ли строительных материалов вырастают эти архитектурные и социальные поганки?

— Я не прокурор. Если у вас есть данные вы должны возбудить дело.

Виля поехал в Москву. В главке пообещали выслать комиссию для расследования дела.

Вскоре приехала комиссия. Она ознакомилась со строительством, сделала ревизию, и обнаружила разбазаривание материала, непроизводительные работы по нивелировке местности, которая увеличила объем земляных работ и удорожила стоимость строительства. Участки для дач она нашла годными для использования дачного строительства т.к. они находятся в оздоровительной зоне, плановое освоение которой не возможно в ближайшее время.

В своих выводах комиссия предложила обкому ознакомиться с деятельностью Вили.

В течение двух месяцев одна комиссия сменяла другую, кроме тех случаев, когда две комиссии встречались в одно время и обе требовали внимания Вили. Каждая комиссия оставляла свои замечания. Коллекция этих замечаний становилась внушительной.

Наконец Вилю вызвали на партсобрание для разбора заявления поступившего по обвинению Вили во многих смертельных грехах, среди которых разбазаривание материала было наиболее легким.

Повторилась та же история, которая некогда произошла в Сибирске. Многие, оказывается, замечали за Вилей все эти смертные грехи. Выяснилось, что анонимное заявление раскрыло людям глаза.

В решении было записано, что Виля широко проводил непроизводительные земляные работы, ущемлял интересы рабочих, способствовал разбазариванию строительного материала, затягивал сроки строительства, проводил сознательный перерасход ассигнований.

Решение об исключении было принято подавляющим большинством при нескольких воздержавшихся.

В обкоме подвергли анализу его биографию. Неудачи в Сибирске, переезд в Лениногорск, в Подмосковье, в Молдавию было поставлено ему в вину, как неуживчивость.

Виля продолжал работу уже не в качестве главного архитектора, а инженером-консультантом.

Наконец он получил вызов из Главка, который обязывал явиться с полным производственным отчетом.

Отчет взяли для изучения. Виля снял дачу под Москвой ожидал решения.

Квартира Вили в Опалихе называлась дача потому что часть комнат на лето сдавалась, но дачный сезон прошел. Наступила золотая осень, которая особенно прекрасна в Опалихе, где густые заросли клена делали рощи огненными среди темных сосен. Яркими факелами горели березы. В лесу была тишина и только опавшие оладьи кленовых листьев шуршали под ногами. Виля любил уходить в рощу и часами лежать в лесной тишине.

Хозяйка дачи была матерью сослуживца архитектора, который предложил ему остановиться в его доме.

Хозяйка дачи, предупрежденная сыном, знала, что Виля — талантливый архитектор, но очень поглощен своей idea ficsa, по неуживчивости, связанные с осуществлением ее в конце концов должны сделать из него прекрасного работника. Кстати в письме упоминалось, что Виля холост и женские чары не способны подействовать на него.

Хозяйка дома, Агнесса Тимофеевна, представительная женщина, того типа, которых с первого вида определяют, как интеллигентную. Дом ее и обстановка комнат сохраняли роскошь дореволюционной обеспеченной семьи врача.

Агнесса Тимофеевна утром подавала чай или кофе с булочкой в комнату Вили, но обедать и особенно ужинать приглашала вместе. Днем Виля часто уезжал в Москву, осматривал выставки или просто осматривал переулки Москвы, которые сами по себе были выставкой архитектуры.

За вечернем чаем Виля познакомился с дочерью Агнессы Тимофеевны преподавательницей истории средней школы, прекрасным знатоком музыки, искусства, литературы. Надя была высокая, чуть сутуловатая девушка, которая пережила свой расцвет и увядание уже начало проступать в ее лице и фигуре.

Бледное невыразительное лицо с серыми глазами, защищенными большими очками. Они казались уснувшими и неспособными воспринимать жизнь и загорались только во время беседы с Вилей, носящей оттенок флирта.

О своей работе, о детях Надя говорила чересчур напыщенным языком, напоминавшим очерки Елены Кононенко. В них не был страсти и чувства, как у Кати, а казались пересказанной выученной наизусть газетной статьей. Виле невольно приходили на ум слова Гусева:

Все это Наденька, в общем верно,

Но пышно, Наденька, чересчур.

Частенько они вдвоем отправлялись в театр. Отношения их были просты, как у давно знакомых людей. И однажды Надя просто и откровенно сказала.

— Я ведь вас очень давно знаю. Вы делали доклад в пединституте, когда я училась на 1-м курсе, я помню, что вы говорили о строительстве городов и людей. Содержание доклада не доходило до меня, но ваша страсть, вера, какая-то фанатическая убежденность поразила меня. Когда вы читали отрывки из Луначарского "Фауст и Город" я чувствовала красоту, музыку. Я тогда влюбилась в вас. Скажите, вы так верите в свою идею.

— А разве можно не любить свое дело? Но меня преследуют неудачи. Видно я не понимаю людей.

— Ничего, вы — волевой человек и добьетесь истины. Но, послушайте меня, не надо так увлекаться идеей. Вам надо отдохнуть, а потом спокойно работать.

— Да мне хочется отдохнуть, но отказавшись от осуществления идеи у меня не будет в жизни точки опоры.

— Если бы я могла бы дать вам немного счастья, я отдала бы жизнь.

— Лена#, вы — прекрасный человек! — горячо произнес Виля и поцеловал Надю. Она легко подалась навстречу поцелую.

Утром Виля проснулся с ощущением какой-то легкости во всем теле. Он быстро вскочил с постели, с удовольствием сделал зарядку, которую он совсем прекратил за последнее время. Было так легко на душе, что даже хотелось петь. В доме еще спали. Виля накинул халат, прошел через гостиную и осторожно открыл дверь на балкон.

Он с аппетитом дохнул морозный осенний воздух и сел в плетеное кресло, отдавшись ощущению свежести, тишины и покоя. Их этого блаженного состояния его вывел громкий разговор в гостиной.

— Ты, дорогая, с ума сошла. Прочитай письмо от Васи. Его должны отдать под суд за растрату вредительство и еще чего-то, а ты мечтаешь о замужестве с ним.

— Не беспокойся, мама, во-первых, поцелуй ни к чему не обязывает, во-вторых, он достаточно волевой и вывернется из этой истории, в-третьих, Виля талантлив, но его надо взять в руки и направить его жизнь в нужном направлении, в-четвертых, мне надоели эти милые детки и все эти Гракхи, Кромвели, Мартины, я хочу настоящей жизни, которую мне сможет обеспечить Виля.

Вполне возможно у Нади было "в пятых" и в "в-десятых", но этот торгашеский расчет разбил прекрасное утреннее настроение. Виля сошел с веранды и долго бродил по саду.

Вернувшись в дом, он быстро оделся и вышел из дома. Он долго бродил по лесу, позавтракал в железнодорожном ресторане, снова бродил по лесу, не разбирая направления, пока не спохватился, что он заблудился. Он вышел к какому-то селу. Уже вечерело. Он зашел в первый попавшийся дом, чтобы узнать дорогу. В комнате за столом сидел юноша. Перед ним было открыто несколько книг. Он сосредоточенно читал одну, потом брал другую.

На вопрос, как пройти к Опалихе, юноша набросал на клочке бумаги маршрут.

— Я с удовольствием проводил бы вас, но у меня что-то "заело" с историей.

— А что именно?

— Вот учительница на уроке объясняла, что утопические социалисты нанесли вред революционному движению, а в статье Энгельса читаю такое восторженное описание деятельности утопистов. Вы не поможете мне разобраться в этом вопросе, если не спешите, а потом мы вместе пройдем до Опалихи.

— С удовольствием. Только я объясню так, как знаю я, как понимаю утопистов, но в Энгельсом у нас расхождений нет.

Виля рассказал о Томасе Море, о его острове Утопия, о Фоме Компанелло и о его городе Солнца, о фалангах Фурье, о мечтах Кабе.

— Это — мечта. Мечта но не выдумка, мечта, ради которой люди могли отдать свою жизнь. Говорить о них мы должны с пониманием. Они показали человечеству, как скверно устроены человеческие отношения, как скверно устроен мир и каким прекрасным он мог бы быть, если бы людьми руководила не жадность, эгоизм, властолюбие, а разум.

С точки зрения "Дятла — любителя истины" это были Чиж, которые в мрачную эпоху средневековья и капитализма пропели

Прочь! Здесь объявлена война

За право первенства богам...

Но они звали человечество к лучшему.

Говорить о Роберте Оуэне я могу только в благоговением, как о подвиге, не имевшем себе равного в истории.

Виля говорил вдохновенно, описывая с подробностями острова Утопия, города солнца, Нью Манкаширской фабрики, горда Фауста.

Во время их беседы пришла мать юноши. Она поставила бидончик с молоком на лавку и внимательно слушала беседу.

О людях, что наш свет

Своим присутствием животворным,

Не говори с тоской: "их нет"!

А с благодарностью — "Были"!

надо всегда быть немного утопистом и жить во имя будущего.

Виля закончил беседу и вытер лоб платком. Женщина вытерла уголком платка глаза.

— Вы говорили так, как когда-то говорил евойный отец. Он бывалыча про будущее так рассказывал, как будто сам недавно из него приехал.

— Я не буду записывать материал. Запомню его и так. Спасибо вам за беседу.

— Садитесь с нами кушать.

За ужином женщина вспомнила разговоры мужа, времена разрухи, НЭПа, реконструктивного периода, когда нечего было есть, а он видел электричество, машины, богатейшее хозяйство колхозов и все по его выходит.

Погиб он. В первые дни войны ушел в народное ополчение и погиб.

— Вот такой утопизм, действенный утопизм никогда вредным быть не может.

— Значит мой папа тоже был утопист.

— Пожалуй, да. Только в самом лучшем смысле этого лова. Он жил для будущего и не давал "здравому смыслу" связать себе руки. Видеть электросвет при поканце, видеть трактора при сохе — это чувство Томаса Мора, Пойти на бой против (12) армии, которая покорила все европейские страны, которая подошла к Москве — это тоже утопия.

— Но ведь это "личность". Мор, Компанелло, Оуэн - это одиночки. А Надежда Викторовна говорила, что личность в истории играет роль только тогда, когда она отражает интересы масс.

— Я не говорю, что утописты направили течение истории по другому руслу, но они побудили идею. Авторы этих идей успели погибнуть, пока их идея овладела сознанием народных масс.

По дороге в Опалиху Виля рассказал о сильных людях истории о Леониде, Апагене, Спинозе, Сованаролле, Бруно, Гуссе.

Около дачи они крепко пожали друг другу руки.

— Я буду помнить вас всю жизнь, а уж материал по утопическому социализму я буду знать без записей. Я никогда не думал, что история может быть такой интересной и живой. Надежда Викторовна не выходит за пределы учебника. Только вы не передавайте ей этого.

— Мой друг, надо говорить то, что ты думаешь о человеке и надеюсь, что ты это скажешь сам.

Дома еще не спали. Надя готовилась к урокам, мать читала книгу. Виля сел около радиоприемника.

— Может быть вы покушаете?

— Нет, благодарю вас, я недавно ужинал.

— Вы плохо себя чувствуете? У вас очень усталый вид.

— Да, пожалуй я устал от окружающей жизни.

— Давайте отвлечемся от окружающей жизни. Сейчас передает "Голос Америки". Послушаем.

"Голос Америки" передавал о соревновании экскаваторщиков, которые мощным грейдером захватывали стеклянную рюмку.

Передаем впечатление мисс Светланы о строительстве в Лос-Анжелесе.

"Можно ли увидеть сказку наяву". Мне это казалось невозможным, но побывав в Лос-Анжелесе я увидела сказку наяву.

Сама я по образованию архитектор и до 1944 года прожила в Советском Союзе. Я привыкла к так называемым типовым домам. Архитектура всегда интересовала меня. Мы с мужем мечтали о создании прекрасных городов и уникальных зданий, но выполнить свою мечту у себя на родине не удалось не только нам, но и никому из советских архитекторов.

То, что я увидела в Лос-Анжелесе поразило меня. Это новая вилла-санаторий. Она построена из железобетона и стекла, но не геометрическим нагромождением, как правительственное здание в Сибирске или Харькове, как здание министерства текстильной промышленности или министерства станкостроения.

Вилла представляет собой сооружение полное грации, легкости. Кажется, что оно создано из воздуха. Да, это какой-то воздушный замок. Пролеты здания облицованы кафелем серое с голубым, который в таком сочетании создает впечатление жемчуга..."

Мисс Светлана рассказывала об удобствах оборудования и о красоте планировки.

...Я испытала истинное эстетическое наслаждение и огорчение, что у себя на родине нам с мужем не удалось создать ничего подобного, т.к. нашу мечту давили "руководящие органы".

Сладчайшим голосом диктор давал пояснения: "Мисс Светлана — архитектор. В 1944 году она отказалась от Советского подданства и переехала в Америку...

Невозможно без волнения слушать историю ее жизни. Ее муж создавал прекрасные проекты зданий и городов, они получали одобрения, но при осуществлении их встречались препятствия и проект сводился к строительству гладких коробок домов. Мисс Светлана убедилась, что только частный капитал, не связанный контролем государственных чиновников и государственных ассигнований может создавать подлинные произведения архитектурного искусства. Нам очень хочется, чтобы нашу передачу, наш "Голос Америки" слышал господин Виля и принял наше приглашение в страну свободного творчества".

— Виля, вот где вы получили признание!

— Я не способен проектировать виллы, для ожиревших людей. Я хочу строить не дома, а новое общество, нового человека. А Светлана нашла сою лужу. Мисс... это очень идет к ней.

— Но и к чему привело ваше желание создавать нового человека. Я не хотела огорчать вас, но Сережа сообщает, что ваше дело передало прокурору. Вот чем кончаются идеи. Вот вам плата за ваш энтузиазм.

Виля ничего не ответил. Он встал и вышел из комнаты. Он шел по опустевшим улицам. Моросил мелкий дождь, но Виля не чувствовал его, хотя был без шляпы в легком костюме. Так он дошел до городского сада и сел на скамейку. Раскинув руки на спинке скамейки, он закинул голову и, закрыв глаза вспоминал Светлану, ее способность к хозяйственным комбинациям. Как он верил ей. А она... оказалась мисс. А ведь она была чистой, скромной девушкой. Она была красивой и казалась ему феей. Фея? Что такое фея? Мечта, красивый вымысел. Но на свете нет фей и незачем бабу-спекулянтку называть феей.

— Нет, я не вымысел. Я существую, как существует красота.

— Кто ты?

— Я — фея.

— Хватит, меня достаточно обманывали. Вы не заставите меня совать пальчик.

— Да, тебя обманывали. Но я хочу помочь тебе. Я сделаю так, что больше тебя никто не обманет.

Прекрасная женщина сорвала золотые листья клена и сжала их рукой над глазами Вили. Из листьев капнули золотые капли сока листьев. Золотые капли упали на глаза Виле.

— А теперь проснись!

— Проснитесь, гражданин! Что же вы, гражданин, вроде человек интеллигентный, а напились до такой степени, что на скамейке уснули.

Виля открыл глаза и почувствовал, как кали жидкости залили ему глаза. Он вытер глаза и поглядел на милиционера. До него доносилось что-то беззвучное:

"Черт его знает, вроде порядочный человек. Забирать его нет оснований. Ушел бы он с твоего участка, а там пусть кому надо выясняют, что он за птица.

— Значит вас беспокоит участок, а не человек.

— А что я нянчится с вами должен, — сказал милиционер, но слух воспринимал слова, а какая-то часть мозга воспринимала беззвучные токи.

— Что он мысли читает, что ли. Может гипнотизер, да еще мошенник. Надо выпроводить его, а то всыплют тебе, Вася, за отсутствие бдительности...

— Нет, Вася, я не гипнотизер и не мошенник. Сейчас уйду.

Утром, когда вещи были уложены в чемодан. Виля пригласил к себе Надю.

— Я еду в Москву. Давайте посидим и немного помолчим.

— Как вы совсем уезжаете?

"А может это к лучшему. Он слишком запутался в жизни: прокурор, "Голос Америки", глупый фанатизм, взбалмошный характер. Нет, пожалуй не стоит связывать с ним свою судьбу".

— Я вижу, что вы правильно определили мой характер и сделали правильный вывод.

"Можно подумать, что он читает мысли".

Виля попрощался с Надей.

— Как жаль, что вы покидаете нас, — щебетала Агнесса Тимофеевна.

"Однако он вовремя убирается. Он может погубить Надю".

— Надю погубить не так-то легко. В ней слишком много здравого смысла. Желаю ей найти человека, чей талант можно было бы эксплуатировать для создания благополучия в жизни!

— Что вы говорите?

— То, что думаю.

В ожидании поезда, Виля зашел в ресторан.

— Кружку пива и два бутерброда с икрой.

"Вроде человек с достатком, а заказ на четыре с полтиной. Скажу, что нет мелочи, хоть полтинник выжму".

— Одну минуточку. Дайте мне коньяку, лимон и бутерброды с черной икрой. Таким образом сможете оставить не полтинник. Сдачи не надо, — сказал Виля, подавая пятирублевую бумажку.

"Может он ревизор какой. Как он узнал, что я о полтиннике думала?"

— Я не ревизор, опасаться не стоит. Сдачу возьмите и считайте меля удачным посетителем.

Официантка подала заказ и отошла к буфету.

— Шурка, видишь этого типа? Это Мессинг. Знает о чем человек думает. Насквозь видит.

В электричке Виля с любопытством рассматривал людей.

Вот у окна девушка читает книгу и до Вили доходил текст Гончаровского "Обрыва", вид девушки сложила книгу.

Неужели можно так полюбить человека, да еще такого непутевого, идти на его зов, а потом идти за лесопромышленником. Нет, если бы я полюбила Марка, так пошла бы за ним. Ни на какого бы купчика не сменяла". "Если за молоком и яички я выручу 280 р., а муж продает картошки на 250 р., то у нас будет на сберкнижке... да до 18 тысяч не хватает еще 414 р. Муж конечно возьмет на выпивку, на да черта лысого, больше полсотни не дам. Надо зайти в ГУМ наведаться нет ли ковровых дорожек".

"Надо будет идти прямо в завком и сказать, что эти нормы не реальны. Да ведь заранее знаю, что шкурником назовет. Скорость станка увеличить можно, я выдержу, а с этим шпинделем много не наработаешь".

Виле надоело это и он вышел в тамбур.

— Разрешите, прикурить! — обратился к Виле юноша в зленной шляпе с брюками заправленными в сапоги, голенища которых спущены гармошкой.

"Фраер портовый, китель#159# — что надо, но кожу запрятал далеко. Если уголки потянуть, пожалуй трехнется, шухер поднимет, а там какие-нибудь книги да бумаги".

— Скажите пожалуйста, что значит "кожа" и "уголки"?

— Ты на бога меня не бери. Если лягавить, то все вправки у меня в порядке. Дурищу не пришьешь.

"Смываться надо. Наверное пугаш из МИТча".

Перед Вилей проходили мысли людей, озабоченных хозяйственными расчетами, служебными вопросами, мысли о семье, о любви. Виля пробовал по внешнему виду определить мысли часто ошибался. Вот старичок, одетый в потертое пальто. Наверное дедушка на отдыхе. Что может думать человек отошедший от жизни.

"Придется делать пересадку кожи. Но как много времени отрывают эти походы за лимонами. Сегодня надо было бы проверить положение кости у женщины, а тут надо ехать клянчить новокаин".

Солидный человек сосредоточенно думает: "Если железо я пропущу бестоварным чеком, то дело пойдет, недостачу оформим увеличением шва и сменой старого покрытия. Петру Ивановичу надо капнуть для дачи. Солидная точка опоры — нельзя отказать. За счет экономии можно будет передать..."

Цифры и материалы, так знакомые Виле, поразили своей странностью, словно перед ним крутили фильм в обратную сторону, — когда пловец выныривал из воды ногами вперед, поднимался в воздух и становился на трамплин. Расчеты велись не в направлении использования материала, уплотнения сроков строительства и увеличения объема работ, а наоборот мертвые работы поглощали материал и средства и уходили со строек в различных направления. Причем расчеты были настолько сложны, но не арифметическими действиями, а множеством действующих лиц. Расчеты создавали в конечном счете не сооружение, предусмотренные метой, а дачи, обстановку, курортные поездки.

Кабинет главка мог удовлетворить самый утонченный вкус. Здесь царили дорогая скромность, продуманность каждой детали.

— Садитесь, прошу вас.

"Как не хочется убивать человека. Ведь это несомненно талант. Он мог бы прекрасно устроить жизнь, если бы не эта навязчивая идея. Разве можно так принимать все за чистую монету. Наше ли дело думать о коммунизме. Взять его под свое покровительство — хлопот наживешь. Вполне возможно ему инкриминируют вредительство и объявят врагом народа. Тогда могут заняться и мной, вспомнят генеральский мундир отца. Нет уж, молодой человек, выкручивайтесь сами. Я не могу рисковать своим положение".

— Итак, я ознакомился с вашим проектом. Меня поражает широта вашей мысли и талантливость ее воплощения в проекты, но решать эти проблемы преждевременно. Я не могу утвердить расточительства за счет потомства, т.к. мы живет по смете нынешнего года.

— Вы не учитываете, что все мои, так называемые, выдумки окупятся в первый же год.

— Согласен с вами. Но я работаю в системе строительства, а доходы пойдут по линии министерства сельского хозяйства. Я предлагал кооперироваться с ними, но мне логично говорят, что этот объект запланирован, как район технической культуры и их вполне устраивает товарный клевер, а животноводство, птицеводство, рыбоводство больше устраивает министерство пищевой промышленности. Я советовался и с ними, но они не могут освоить запланированные объекты и не находят нужным субсидировать план который может возникнуть через десять лет.

Я могу подыскать вам работу по созданию уникальных построек, где ваш талант найдет себе применение, но я обязан жить в рамках плана существующего периода. Сдавайте дела в Курске и наведайтесь ко мне. Я приготовлю для вас работу, достойную ваших способностей.

В гостинице Виля немедленно сел писать докладную записку Сталину. Докладная записка не была составлена как канцелярский документ, а как страстное повествование о стремлениях и неудачах, о великой цели достичь которую было нелегко, но еще труднее, даже не возможно было приступить к ее осуществлению. В записке мечты художника органически переплетались с математическими выкладками.

Виля не выходил из гостиницы до тех пор, пока докладная записка не была отпечатана и подшита в специальную папку "Для доклада". Его работе помогала знакомая машинистка и чертежник, которые свою работу выполняли с энтузиазмом, не как заказ, а как участие в высоком деле. Когда переплетчик подал Виле оформленную папку, Виля не стал ее перечитывать. У него наступил упадок сил после почти двухсуточной работы.

— Григорьевич, — сказал он переплетчику — мне нужно уснуть. Я прошу тебя, занеси это в ЦК и сдай в бюро приема заявлений. Я устал.

— Ложись, ложись, только покушай сперва. Ведь со вчерашнего дня ты только табачным дымом питался.

— Хорошо! Давай закусим вместе.

Переплетчик замялся.

Пока Виля занимался докладной запиской, он не чувствовал человеческих мыслей, как не слышат радио или уличного шума, но теперь до него снова начали доходить биотоки.

"Подумает, что я сам напросился, магарычи выпрашиваю. Я и работал не за деньги. Стал бы я так работать, если бы ни его великая идея..."

А слова донесли:

— Благодарствую, мне домой пора, а то старуха там волнуется, где ее муженек ночку ночевал.

— Не хитри со мной, Григорьевич, не говори того, что не думаешь. У тебя хорошее, благородные мысли, а о магарычах я не подумаю. Давай выпьем за удачное осуществление дела!

Вот теперь закусывай и подумай о нашем проекте. Только ничего не говори.

"Что проект, из-за него не только стоит ночи не поспать. Ведь ради этого люди на баррикады шли, сказать ему так, за подхалимство примет. Странный человек. Давно бы мог около министра служить, а он с конца в конец мыкается, места себе не согреет. Этак раньше только святые или блаженные жили. Те были ради Христа юродивые, а этот ради идеи жизнь свою в запустение привел: пары себе не подыщет, гнезда не совьет. Так ведь такому орлу не наседка нужна, а под стать орлица, чтобы он бился, а она ему спину защищала, чтобы враг ударить сзади не мог.

Да трудненько ему с нашими чиновниками бороться. Уж те своим положением на волос рисковать не будут".

Прощаясь, Виля горячо пожал переплетчику руку.

— Спасибо тебе, Григорьевич, за твои кристальные мысли. Грешен, подслушал я их и, словно, в живой воде искупался.

"Лишку, видно, хлебнул парень".

— Нет, Григорьевич, вино тут не причем.

"Да, никак он и впрямь колдун".

— Не колдун, а волшебник.

—Вам бы все же полечиться бы надо. Нельзя же себя мордовать, от большого-то ума и свихнуться недолго.

— Нет, просто отдохну.

Проводив Григорьевича, Виля выпил еще рюмку вина, не раздеваясь он бросился на кровать вниз лицом и уснул. Сон придавил его свинцовой крышкой сквозь которую он слышал стук, разговоры. Вот кто-то потряс его плечо.

— Встаньте, гражданин!

Виля открыл газа. Перед ним стоял человек в пальто с раскрытой красной книжкой, напоминавшей пропуск.

— Оденьтесь, приведите себя в порядок.

"С этим возни не будет — теленок".

— Значит...

— Да значит. Подпишите протокол обыска. Граждане могут быть свободны. Едем.

Опер открыл съемной ручкой дверцу машины, #163o# возможность сесть Виле и захлопнул дверцу положив ручку в карман. Машина быстро помчалась по осевой линии на желтые пятна светофора. Из зеркала на ветровом стекле на Вилю смотрели глаза опера. Виля глядел на его затылок. До него доносились мелкие, как опилки, мысли о встрече с женщиной, которую он сравнивал с другой, находя интимные и бытовые преимущества.

Шофер привычно-механически поворачивал баранку и думал:

"Когда эта катавасия кончится. Ловят, ловят этих врагов и переловить не могут. Инженер какой-то. Чего ему не хватало, чтобы с заграницей связываться или хапнул сверх меры, что Петровка от него отказалась. Черт их поймет...

Машина остановилась у подъезда и Виля со своим провожатым прошли к дежурному. Начался обыск...

Пропустим эти нудные подробности. Линуем допрос. Он был бы интересен, если бы Виля не знал что кроется за вопросами, что от него требуют, к чему клонится дело. Но открытая игра рассеяла всякие иллюзии и Виля знал, что его пальчик попал туда, где нет зайчика. Нет! Он попал в сложную крепкую машину, которая затягивала его всего, угрожая размять, расплющить его. Он знал как будут хрустеть его кости и не сопротивлялся той силе, которая затягивала его все дальше и дальше.

Он уже знал, что он проводил бухаринскую политику левацкого загиба, прикрывая идеей коммунального строительства экономическую диверсию, умышленно удорожая строительство, что впереди у него дальние лагеря, что большее не существует для него любимой работы. Мысли ворочались лениво. Он не жалел о свободе. Он там ничего не оставил, кроме работы. Но лучше оставить ее навсегда, чем выполнять циркуляры и создавать потомству уродливые коробки красных корпусов с уродливой организацией человеческого быта.

Виля много читал, спал, ел и даже начал полнеть. Допросами его беспокоили редко и они продолжались недолго.

Но вот его вызвали в другой кабинет.

— Мы разобрались в вашем деле. Произошла досадная ошибка. Получите документы и личные вещи. Номер гостиницы тот же самый за вами. Вот ключ. Вы свободны.

Когда Виля вышел на крыльцо подъезда, жизнь ударила его волной впечатлений, как человека у которого болели глаза и ему вдруг сняли повязку.

Улицы, залитые ярким солнечным светом, серые тротуары и раскислые кучи снега около тротуаров, из которых текли ручьи поверхность которых напоминала клочки стиральной доски, капли, звонко падающие с крыши, струя вытекающая из водосточной трубы, разноцветные комочки детей, играющих в сквере, потоки людей в котором каждая молекула двигалась озабоченно и целеустремленно, не замечая ни ручейков, ни снежного забор, ни звонких капель, если они не капали на одежду, люди не замечали свободы, не замечали жизни и этих прекрасных ее составных частей.

Он с наслаждением вдохнул всей грудью воздух, зажмурился поглядев на солнце, а оно ласково погладило ему щеку своей теплой ладошкой. Неторопливо он прошел мимо "Детского мира", сдерживая шаги на наклонной плоскости тротуара. Обошел вокруг фонтана против Большого театра. Около стереокино он купил целый пучок мимоз и с наслаждением понюхал ее подсолнечную пыльцу. Неожиданно для самого себя он купил стакан газированной воды и любовался крохотными искорками, которые выскакивали из розовой воды, выпил несколько маленьких глотков и поставил стакан. Около корзинки укутанной белым полотном, он купил два пирожка с капустой и с удовольствием пережевывал их теплую кисловатую душистую мякоть. Так с остатком пирожка он и вошел в вестибюль гостиницы.

— Приятного аппетита! — пожелала ему девушка заведовавшая ключами.

— Спасибо — пробормотал Виля и протянул ей букет мимоз. (13)

Виля не спешил в номер. Его пугала пустота и он казался ему камерой. Он только снял пальто и отправился в ресторан, чувствуя несвежесть своего костюма, Виля сел в уголке. Есть ему не хотелось, но он заказал себе вина и салат "весна". Медленно тянул он резкое вино и выбирал из салата ломтики огурца, запах которого вызывал у него аппетит к жизни. Запах огурца будил у него воспоминания детства; огород, колючие пупырышки огурцов, редиску, которая так аппетитно хрустела на зубах.

— Вас вызывают! — услышал он голов девушки.

— Вызывают!

Виля растерянно соскочил. В голове у него появилось гнетущее ощущение того, что он находится в чьем-то распоряжении и обязан выполнять чью-то холодную, как впитавшую зимний мороз сталь.

Блеск люстр, звуки оркестра, запах огурцов рассеяли это впечатление.

— Кто вызывает?

— Кремль.

— Хорошо, скажите что я сейчас подойду к телефону. Пусть перезвонят в номер.

Виля нарочито не торопясь начал доедать салат, стараясь унять дрожь в руках, выпил рюмку вина и рассчитался с официанткой. В номер он вошел совершенно спокойно. Нервы были собраны. Звонок телефона уже не взволновал его.

— Вам назначен прием у товарища Кустова на завтра к 5 часам вечера. Пропуск получите в бюро. Подготовьте все необходимое к обсуждению вопроса о строительстве соцгородов.

В просторном кабинете за большим столом сидел человек невысокого роста. Он смотрит на Вилю с типичной украинской хитринкой.

— Я ознакомился с вашей докладной запиской и надеюсь вы не будите считать плагиатом, если я ваш материал использую для доклада на сессии, съезда или на пленуме? Ведь вам, надеюсь, важно осуществление этой идеи. Ваш труд, конечно, не останется не отмеченным. Мне хотелось бы слышать во всех деталях изложенную в докладной записке мысль.

— Я — архитектор, но прежде всего коммунист и считаю свою дисциплину подчиненной вопросу строительству коммунизма. Я твердо убежден, что наша архитектура, строительство и планирование должно, прежде всего, служить организации новых человеческих отношений. Особое внимание должно быть уделено деревне. Крестьянин был союзником пролетариата в революции, но при ее завоевании у крестьянина есть тенденция перерастания в частного собственника. Колхозы поставили барьер этим стремлениям, но частнособственническая психология еще сильна у крестьянства. Она цепляется еще за приусадебный клочок и ее 30 соток почвы закрывают интерес колхозной латифундии. Приусадебный участок не является экономической базой крестьянина, но еще сильно влияет на его психологию. Приусадебный участок — явление временное и мы не должны учитывать его при планировании новых поселков. Хорошая благоустроенная квартира в настоящее время даже не удовлетворит пожилого крестьянина, т.к. она рассчитана на коллективные отношения, молодоженов она устроит и остановит отлив молодежи в город. Дома социалистического типа решают все, или почти все, бытовые проблемы за исключением содержания козы, поросенка, коровы, кур. Но если экономика колхоза будет базироваться на денежных расчетах, а в магазине первого этажа будут все продукты никто не будет возиться с козой, которая за 2-3 литра молока требует внимания ребенка. То, что Маркс назвал "сельским идиотизмом" имеет власть на старое поколение. Новому человеку нужна новая бытовая и экономическая среда. Решить ее без архитектуры невозможно...

Виля замолк. До него донеслись токи:

"Этот паренек может составить мне политический престиж. Надо бы дать ему разворот для практической работы, но патрон хочет использовать его для своей цели".

— Благодарю вас. Я целиком одобряю и поддерживаю вашу мысль и приложу все усилия для ее осуществления. Вам нужно явиться к главному архитектору Моссовета у которого получите специальное задание.

В приемной главного архитектора сидели солидные люди, обременные массивными портфелями и тяжелыми мыслями о беспокойных усложнениях проекта.

"Черт его знает, проектируют в нижем этаже систему магазинов размера Мор и Мерилиза, не учитывая складских, расфасовочных и других отделов. Уже если планируете, то вынесите подсобные служебные помещения в межрайонный цех".

"Как вывернуться с перерасходом стройматериала? Задержать зятю строительство дачи было бы свинством. Предлагают кассеты, но ведь это грабеж, если с машины они будут подниматься непосредственно на кладку. Нет, надо затормозить кассеты хотя бы на месяц".

Виля зарегистрировался у секретарши.

— Фамилия? — равнодушно спросила секретарша, но вдруг отняла перо от бумаги.

— Вас ждут. Пойдемте. Василий Петрович сейчас освободиться.

— ...Мы обеспечим магазин, склад с полным холодильым и транспортным оборудованием, но не делайте лобазов. Товары должны поступать в расфасованном виде. Решайте этот вопрос внутри своего ведомства. Это не мой каприз, а установка правительства...

— Прошу вас. Жду уже несколько дней.

Дело в том, что ваш проект принят в широком масштабе. Мы застраиваем целые районы по вашей планировке. Изменения мы внесли незначительные. В общем новые районы будут готовы к переходу в коммунистическое общество. Но дело идет шире — мы меняем лицо города. Создаем, так сказать, памятник эпохи, новый этап искусства. Если Медичи, Людовик XIV, могли создать свою эпоху в искусстве, то наша эпоха должна иметь свое имя.

Вам поручено изучить план реконструкции города и сделать свои замечания. Вы будете приняты патроном. Он наедятся на ваше объективное суждение. Надеюсь свои замечания вы выскажете нам. Это даст нам взаимную пользу.

Итак, в главном управлении вам выделен кабинет, вы утверждены архитектором-консультантом. Вам будет выделен необходимый штат.

Желая успехов. Всегда рад буду видеть вас.

Как постарел этот человек с той поры, как Виля с Василием Евлампиевичем были у него на приеме. Черные, как смола, волосы сделались как серебро с легкой окусидировкой. Движения его и жесты утратили свою простоту и приобрели солидность, даже властность.

— Проекты зданий, задачи которых сводятся к созданию рисунка города поражают свой грандиозностью. Они будут поражать каждого прохожего и выходить за пределы реальности. Это прекрасный архитектурный фокус. Как кельнский собор или Нотр дам создают впечатление устремленности в небо, так эти здания будут создавать впечатление грандиозности. Эти здания будут прожать воображение не только непосредственной близости, но и на далеком расстоянии быть вехами, сигнальщиками города. Перед глазами зрителя в синеве неба будет рождаться синие, воздушные силуэты города. Здание МГУ будет видно с расстояния 35 км как fata morgana и подготавливать к восприятию панорамы города.

В этом отношении я могу восторгаться этим архитектурным эффектом, стоящим на границе фокуса.

Но я привык смотреть на архитектуру зданий и архитектурный ансамбль неотделимо от человека. Экономически эти здания не оправдают себя. Не оправдают себя при строительстве и при дальнейшей эксплуатации. Строительство таких зданий поглощает колоссальные средства на создание опорной базы. Замысел этих зданий, очевидно, — попытка сравняться с Америкой, но в Америке возможно скоростные и рентабельное строительство при условии скалистого грунта, а мы зачастую имеем дело с плоскими. Эквивалент стоимости кв. м площади в таких зданиях равен 1 к 20. Эксплуатация их требует создание специальных технических приспособлений. Например, только перерасход по отоплению одной высотки на Смоленской площади будет составлять 250 тысяч рублей в год.

Но самое главное эти здания не решают проблемы коммунистических отношений людей. Они все спланированы по типу гостиниц. Высотка на Котельнической набережной предлагает все удобства коммунального обслуживания при полной изоляции квартир друг от друга и только комфортом отличаются от домов финского типа. Они спланированы по принципу "мой дом — моя крепость". В этот доме нет коллектива, есть только благоустроенные квартиры для привилегированных людей.

Можно ли назвать эти дома домами будущего? Эта особенность наиболее ярко выражена в МГУ, где нет общежития студентов, а есть отдельные комнаты, а ведь где, как не в общежитии (я имею в виду не казарму, а общежитие на 5-10 человек) создается коллектив, организуется жизнь людей с различными характерами и юноши привыкают подчинять свой быт требованиям коллектива. Коллектив воспитывает. Здесь создаются и решаются конфликты, здесь возникают споры и находятся решения, здесь люди привыкают жить в коллективе, а планирование комнат МГУ рассчитано на воспитание анахоретов. Обстановка комнат прекрасная. Но и она не подготавливает юношу к жизни. Во выходе из института юноша попадает в иные условия и сразу начинает ощущать несовершенство быта. Его развратил быт. У него появляется привычка, потребность, повышенные требования к жизни.

Я нахожу прекрасным планирование новых районов, оно рассчитано на будущие отношения людей. Я в восторге от внешнего оформления зданий, но в них встречается много лишнего, что удорожает строительство и создает безвкусицу. Например, эти лепные грубые орнаменты на фасаде...

Дома нуждаются в доработке в художественном и экономическом отношении.

Виля так увлечен был своим докладом, что потерял из виду личность собеседника, который слушал нахмурив брови и постукивая тупым концом карандаша по столу.

"...Какой-то сумасшедший сектант. Он не понимает, что эти здания должны увековечить мое имя, создать мою эпоху в искусстве, создать мне памятник..."

Виля даже растерялся от уловленной им мысли.

"...Что мне до каких-то перерасходов и излишеств..." Ему даже казалось, что эта мысль была высказана.

— Долговечно только прекрасное и целесообразное. Желание создать памятник толкало властелинов на сооружение пирамид, которые поражают своей грандиозностью, но ничего не дают человеку. Хеопс мог создать чудесный город подобный сдам Семирамиды, а создал груду камней.

"Нет, этого фанатика надо держать подальше от себя. Он становится дерзок".

— Благодарю вас. Я выслушал ваши замечания и нахожу их логичными.

Результаты беседы не замедлили сказаться. Вскоре его вызвал главный архитектор. При встрече произошла неловкая пауза.

"Как ему намекнуть на то, чтоб он убрался подальше. Его прямота соснового бревна может погубить мое положение. Под каким предлогом убрать бы его куда-нибудь на Дальний Восток?"

— Я слышал о вашем докладе. Он поражает меня своей прямотой и железной логикой. Все это совпадает с моими мнениями, но...

— Вы находите мой поступок сумасшедшим. Своим сумасшествием я могу нанести вам только ущерб. Но я если не сумасшедший, то, уж наверняка, не нормальный. Я прошу вас дать мне отпуск с правом перехода на работу где-нибудь в Сибирске или на Дальнем Востоке. Снимите меня с номенклатуры, т.к. я, очевидно, уйду на пенсию из-за психического расстройства. Я болен.

"Дело направляется к лучшему".

— Я не могу единолично решать вопрос о снятии вас с номенклатуры и у меня нет основания быть недовольным вами, но если вы представите справки, мы охотно поможем вам лечиться, если ваше состояние действенно требует этого. Пока вы получите путевку в Сочи, поживете в доме отдыха, а там будет видно.

"Неужели это бревно не знает что из-за его сумбурной идеи Хвостов получил строгий выговор?"

— Строгий выговор.

— Я разве сказал "строгий выговор"?

— Нет, вы не сказал.

— Дело в том, что выговор оформлен закрытым письмо и вы, надо прямо сказать, очень подвели Хвостова. Но это дело его, если он повторяет идею, которую он неспособен защитить. Он не был матерью проекта создания соцгородов, а только мать может защитить свое детище.

Сочи встретило Вилю приветливыми лучами лета. Курортный сезон был в разгаре. Курортники, туристы наводняли пляжи, парки, дороги и даже заросли, которые покрывали горы.

Виля был избавлен от каких-либо лечебных процедур. Его железный организм не нуждался в ремонте. Ему был назначен покой.

Но покоя Виля не мог найти. Он пробовал найти друзей, но женщины назойливо лезли в любовницы. Это становилось противно, потому что за театральной игрой он читал мысли.

Он находил коллег, но их мысли были сосредоточены не на идее, а около личного благополучия. Здесь были люди с прославленными именами, которые упивались блаженством, купаясь в лучах собственной славы. Всеми от швейцара в парикмахерской до генерала владела жажда личного благополучия, обогащения, создание для себя легкой жизни, способной удовлетворить личные прихоти и каждому не хватало для достижения своей цели какой-то последней стадии: последний тысячи рублей, чина, замужества, дачи, машины из-за чего каждый был глубоко несчастен, потому что, то, что он имел, казалось само собой полагающимся.

Встречались простые люди с наивной чистой совестью, которые с робостью смотрели на внешнюю пышность, не замечая подоплек.

Виля разыскал своего старого друга камнереза Гугороджана. Он подходил к своему столетию и уже не работал. С ним Виле было легко. Во-первых, он не мог понимать тока его мыслей, т.к. мысли его оформлялось его оформлялись соответственно его лезгинской речи, во-вторых, Виля чувствовал, что его мысли просты и чисты, как горный ручей, который находит радость в том, чтобы поить людей, освежать их усталость, исцелять их болезни.

— Ой, каким орлом ты стал Виля. Хорошие крылья отрастил ты себе. Видел, говоришь, больших людей. Ну и какие они.

Виля рассказал Гугордану все.

— Плохо, друг, плохо. Надо лечиться. Это страшно — видеть людей голыми, когда одежда не скрывает уродство тела. В хорошей черкеске и старик покажется джигитом, а кому какое дело, что тело его дряблое. А мысли тем более надо одевать словами. Чем более убогая мысль, тем пышнее должны быть слова. Не удалось, говоришь, осуществить свою идею? Это тяжело. Тяжело матери хоронить сына, которого она выносила и выкормила. Он не один у нее, а у человека должна быть одна идея и хоронить ее тяжело. Но с этой идеей надо идти к народу, верить народу и он, только он вылечит твою скорбь. Не гонись за большим, сделай маленькое.

Ты не мог найти опору у больших людей. А может им горше и тяжелей чем тебе, потому что их отгородили от народа чиновники, усыпили красивыми словами да лестью. Трудно это. Послушай, я расскажу тебе очень старую легенду.

Давно, давно у лезгинского народа был могучий и мудрый царь. Он заботился о своем народе, как мать забоится о сыне и больше всего заботился о его воле. Турки пробовали покорить лезгинов, но полегли турецкие янычары от острых сабель лезгинов, греки шли на царство лезгинов и пали мертвыми, сам великий Искандер запретил трогать лезгинов, как отец запрещает сыну трогать гнездо орла. Когда римские кагорты двинулись на Кавказ, они оставили множество своих знамен и золотых орлов. А победить римлян считалось равным победе над богами. После этой великой победы никто не смел тронуть лезгинов и страна жила в мире.

И решил царь построить храм в честь победы, в котором должны были храниться богатые трофеи знамен, бунчков, символов, пропоров, стягов и говорить народу о том, как надо защищать свободу.

И объявил он всем о своем намерении.

Как раньше съезжались к нему джигиты на конях, подобных крылатым гиюньнарам, с саблями, подобным молниям, так на его клич шли мастера: каменотесы, резчики, плотники, краснодеревцы, ювелиры, кузнецы, каменщики, гончары.

Каждый горел желанием вложить в этот храм свое мастерство, положить на алтарь отечества богатство своей души.

Громадный лагерь раскинулся вокруг царского дворца. Царь радостно посмотрел на свой народ. Но царские советники, опасаясь потерять расположение царя и его милости, сказали ему.

— Надо приказать кукерам, чтобы они разогнали эту толпу. Что они могут сделать? Разве учили они тайны зодчества? Разве бывали они в других странах, чтобы выбрать лучшее из лучшего во всем мире Они не видели ничего, кроме грязи хлевов и их сакли мало чем отличаются от овечьего хлева. Нет, надо пригласить лучших зодчих Индии, Греции, Турции, Рима, Испании.

Людей прогнали. На их место приехали мастера из всех стран, соблазненные богатой наградой и начали строить храм.

Десять лет соревновались в мастерстве зодчие и вот наступил день открытия храма.

Царь и свита осматривали храм. Он был великолепен. Мавританские колонны здесь сочетались с мраморными портиками, массивные лотосы индийских храмов подпирали своды римских куполов, крылатые львы Сирии злобно смотрели на загадочно улыбающихся сфинксов Египта. Здесь много роскоши. Причудливые арабески и орнаменты из растений и играющих дельфинов. Здесь было все, кроме самого характера лезгинского народа.

Царь щедро наградил мастеров и отпустил их, получили награды и советники.

Но царь в лунную ночь выходил на балкон, глядел на храм и плакал, не видя в нем воплощения своей мечты.

Храм не дал ничего нового, он собрал только все, что имелось на земле. Но разве оно отражало или могло отразить дух лезгинского народа.

Вернувшись в Москву, Виля пошел в институт им. Сербского. Его принял психиатр, чье имя знал весь мир. Он долго и внимательно изучал состояние Вили. Наконец его состояние было признано тяжелым, неподдающимся клиническому лечению. Продолжить государственную работу консилиум признал невозможным. Виле была назначена пенсия и психиатры советовали пожить ему несколько лет где-нибудь в глухой таежной местности, в надежде, что это состояние может пройти, если не будет условий для упражнений и фиксирования этих свойств.

С билетом Москва-Сибирск Виля занял свое место на второй полке мягкого вагона. Почти всю ночь он лежал с открытыми глазам. Он вспоминал свою первую поездку. Он жаждал действий. Идиллия казалась ему настолько реальной, что до осуществления ее надо было только начать работать.

Он вспомнил Катю и ее планировку строительства человека. Где-то она. Удалось ли ей осуществить свои мечты или она бьется с туманом. Ей трудней. Ведь она принимает слова за чистую монету и столько раз, наверное, она бал обманута.

Под утро он забылся тяжелым сном и проснулся поздно. Пассажиры купе ушли в ресторан и только женщина на нижнем месте закусывала, читая газету. Газета закрывала ее как ширма. Виля умылся и привел в порядок свой костюм. Женщина положила газету.

— Доброе утро, сосед!

— Доброе... Екатерина Васильевна! Катя!

— Виля, вы. Вот встреча, а вчера весь вечер вспоминала свою первую поездку и ...вас. Расскажите о себе.

Виля коротко рассказал о своей жизни, которая, если бы можно было изобразить графически, напоминала бы график больного малярией.

Окончив рассказ Виля посмотрел на Катю.

"Боже мой, как он мается. Мне легче. Моя работа не зависит от сотрудничества такого количества людей. Как бы мне хотелось приласкать, успокоить его. Почему тогда в Сибирске я не объяснилась ему сама в любви. Я смогла бы облегчить ему жизнь. Милый большой ребенок. К чему эти условности... я люблю его и хочу поцеловать его. Но наши года? Это пожалуй смешно".

Виля встал, взял руки Кати и пристально поглядел ей в газа.

Катя растеряно смотрела не него.

"Милый, что ты хочешь? Тебе тяжело Что я могу сделать для тебя?"

Виля наклонился и поцеловал Катю.

— Как ты узнал, что я хотела этого.

— Это моя трагедия. Пойдем в вагон-ресторан отпразднуем нашу помолвку.

Виля рассказал ей о своем свойстве читать мысли людей и весь ужас, который создает это свойство.

— Расскажи о своей жизни и работе мысленно, не произнося ни слова.

"Вот чудак. Я никогда не пробовала так рассказывать и как-то непривычно думать о неудаче в Лениногорске об аресте Валисия Евлампиевича, о необходимости выехать. О работе в школе в Сибирске, о своей связи с Командиром Красной Армии, о жизни на Дальнем Востоке, о гибели мужа и исключении из партии за связь с врагом народа.

Разве передашь все это мыслями.

— Ты его очень любила?

— Как тебе сказать...

— Только молчи!

"Неужели он ревнует. Как же ему сказать о том, что это был удивительный человек в котором железная воля сочеталась с любовью к людям, отзывчивость к простым людям сочеталась с ненавистью к карьеристам. Война не уничтожила в нем любовь к цветам, детям, строительству, искусству. Как он журил меня, что я не вышла замуж за "того архитектора" и как полна и счастлива была бы моя жизнь, если бы я жила с тобой.

А, что я могу дать тебе?

Ведь ты еще не знаешь, что я работаю в глухом таежном селе в 80 км от железной дороги среди простых, сильных, честных людей, но без телевизора, холодильника, роскоши. Только природа и роскошна там.

Как я смогу мыслями передать то, что мне удалось сделать в этом селе и сколько еще (14) можно сделать. Ведь мы еще не обсудили, как мы будем жить, и будем ли вообще жить вместе. Мне кажется, что в своем селе я скоро произнесу слова, которые так и не смог произнести Фауст".

— Я пойду за тобой куда угодно.

— Милый!

— Молчи! Думай.

— Но так мы разучимся говорить.

— Мы и раньше хорошо понимали Друг друга без слов.

— Тебе не кажется смешной наша любовь в нашем возрасте.

— Нет не кажется. Она существует и не может казаться.

В Сибирске Виля с Катей остановились у Виленой мамы. Она не удивилась, когда Виля порекомендовал Катю свой женой.

— Глупые вы дети! Вам пора бы уже серебряную свадьбу справлять, а они только пожениться вздумали. Но так крепче. Теперь я спокойно могу умереть. Я знаю, что вы созданы друг для друга. Я заметила это еще в первый вечер, когда Катя приезжала с Захаром Прокофьевичем. Кстати, он недавно заходил ко мне. Спрашивал о вас.

— Где он, что с ним?

— Живет в своем селе. Его освободили по личному распоряжению Сталина. Он находился в лагере около станции "Ерофей Павлович" вместе с сыном. Они вдвоем из одной скалы, которую видно со станции вырубили бюст Сталина. Это нечто грандиозное равное по размерам египетским сфинксам. Во время этой работы разбился его сын, но он не бросил работу и закончил ее один.

— Да, видно, человека куда не ткни он везде останется человеком. (Действительный факт).

Виля посещает своих знакомых предобисполкома, обкоама и т.д. Узнает их мысли. Очень устал ото всего этого. Психиатр советует ему шутя одеть розовые очки. Советует в переносном смысле, но Виля одевает их и восприятие биотоков прекращается. И вот в августе они с Катей выезжают в ее село. Я выпускаю эту часть, хотя ради нее я и придумал этот волшебный сон, чтобы показать как перерождаются люди и губят великую идеи, опошляя ее, превращая ее в икону.

Война застала меня в Москве.

Просилась я на фронт, но в военкомате посмеялись над моими очками и дали мне другое задание: эвакуировать контингент Даниловского детприемника. До войны я отказалась бы от этого поручения. Мне страшно было подумать о поездке с контингентом, который никак нельзя было назвать коллективом. Это были главным образом переростки, бежавшие из детдомов, изъятые из семей, дети, вкусившие блага бродяжничества, участия в блатной жизни, случайно попавшие в приемник.

Некоторые из них сразу заявили, что они убегут на фронт, но я убедила, что вместо того, чтобы самим идти на фронт, лучше заменить надзирателей, которые должны сопровождать эшелон. Мысль быть самим хозяевами быта понравилась ребятам. Были выделены начальники групп и отрядов и мы погрузились в эшелон.

Итак четыреста человек с шестью педагогами отправились в далекую Сибирь. Конечным пунктом нам назначили село Черемуховое, потому что в нем существовало здание бывшего централа. Эта тюрьма и была отдана в наше распоряжение вместе с обширным, но запущенным хозяйством. Что такое эвакуация трудно рассказать, но тот, кто знает, что такое продпункты, аттестаты, отоваривание, #183o#, санпропускники поймет, сколько трудностей пришлось испытать за полтора месяца пути.

Наконец мы прибыли в Черемуховое.

Жители были перепуганы таким нашествием бойких довольно взрослых ребят, по виду и манерам напоминавшим бывших обитателей централа.

В нашем распоряжении были столярные мастерские, корзиночный цех, швейные мастерские и МТС, находившиеся в непосредственной близости. „ЁаҐЄв®а Њ’‘, г Є®в®а®Ј® Їочти все механизаторы ушил на фронт с радостью забрал 14-16-лҐтних мальчиков на курсы механизаторов. Это помогло нам весн®й поднять почти 210 га земли под колосовые, картофель и огород­ые культуры. Директор стал настоящим отцом нашего коллектива. Ћн помог нам в организации хозяйства, определил севооборот, нормы культур среди которых особо выделил клевер и подсолнух.

Осенью мы имели муку, крупу, масло и кормовую базу для животноводства и птицеводства. Может быть наши ребята по общепринятым нормам были озорниковаты, но весь их пыл был направлен на труд.

Наши экономические отношения были основаны не на личной материальной заинтересованности, а на общем обогащении. Ясно, что мы снабжались по потребности и другой формы не мыслили. Потребности наши не были чрезмерными. Нас устраивало здоровое питание и простая одежда. Но тяготило нас одно: необходимость жить в тюрьме. Режим, конечно ничего общего с заключением не имел, решетки мы сняли в первые же дни, но эти нары, стены, коридоры, двери тяготили нас. И вот мы создали строительную бригаду. МВД выделило нам лес из соседних лагерей и я, пользуясь некоторым опытом твоего планирования, начала создавать свой город. Быть составлен план и мы вели работы в порядке первоочередности заранее представляя себе облик будущего города. Сперва были построены корпуса для малышей и девочек, потом переселили и остальных. Через два года у нас появилась проблема. У нас некоторые стали жениться и выходить замуж, но они не хотели уходить из коммуны. Мало того сельские жители, включившиеся в общую работу переняли наш образ жизни, сделались коммунарами.

К счастью мы были избавлены от скрупулезного надзора Министерства Просвещения, т.к. находились в системе МВД.

Скоро нам начали добавлять из детколоний новых юношей и девочек и наш коллектив рос. Скоро население Черемухового состояло из двух тысяч человек. Это требовало расширения хозяйства и мы построили мельницу, маслобойню, электростанцию и лесопильный завод.

Теперь от корпусов общежития пошли домики молодоженов, членов нашей коммуны. Скоро коренное население поселка растворилось в нашем коллективе, сделавшись нашими свояками, деверями, золовками, свекрами, тестями, тещами. Волей-неволей им пришлось подчинять свой быт нашему.

Среди коренного населения был сильно развит охотничий промысел, который с азартом приняли наши колонисты, но, помня твою idea ficse я предложила организовать заповедник, где содержались травоядные и кролики. Были устроены вольеры для чернобурых лисиц. И знаешь, наши звероводки ввели интересное новаторство: во втором поколении они вывели ручных чернобурок и надеются, что чернобурки у нас будут выравниваться как домашние