Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.

Николай Клепинин

Клепинин Н.А. Братство и пути православного студенческого движения // Путь. № 3. Март-Апрель. 1926.

На осеннем съезде русского Православного студенческого движения*) в монастыре Хопово (Югославия) самые живые и горячие разговоры вызвал вопрос о братстве, причем этот вопрос обсуждался не отвлеченно, а практически. Вынесенная резолюция гласила, что братство является наиболее подходящим путем для движения.

Каждый, кто считает значительным самый факт существования религиозного движения среди молодежи, не может не придавать значения тем путям, по которым оно идет. Между тем братство является именно путем. То, что было вынесено на съезде, давно нарождалось в отдельных кружках, внутренне вырастало в движении.

Поэтому сам собой возникает вопрос, почему же именно братство является как бы завершением и выходом для движения, чем оно влечет к себе сердца русской молодежи; есть ли братство правильный путь для движения, прямое развитие, а не уклонение?

Братство есть форма церковной общественности. Церковная форма есть прежде всего живое содержание, помощь церкви и ее благословение, изливающееся на определенную область жизни. Стремление от религиозного кружка к православному братству есть сознание и предчувствие того, что братство несет в своем существе то, что восполняет недостающее в кружке. Каждый кружок в отдельности и их совокупность — движение представляют собою форму религиозной общественности. Поэтому если углубить вопрос, то можно сказать, что стремление от кружка к братству есть стремление формой церковной общественности восполнить недостающее в общественности религиозной, как-то по церковному решить проблему общественности.

Всякое общественное движение заключает в себе два момента: личный и субъективный, то что отдается каждым отдельным человеком общему делу и то, что этим общим делом лично каждому дается, и момент общий и объективный, независящий от личных переживаний, момент объективной правильности или неправильности, нужности или ненужности всего дела в целом. Поэтому, поставив вопрос о правильности или неправильности стремления студенческого движения к братству, подойдем к его разрешению именно с этих двух точек зрения. Первым подходом будет ответ на то, дает ли братство личное удовлетворение каждому человеку идущему к нему, разрешает ли оно то, чего в нем ищут. Вторым же подходом будет объективный взгляд на братство в целом, как форму более удовлетворяющую тем целям, которые перед собою ставит православное студенческое движение.

Всякое религиозное движение, имея целью служение Богу, внутреннее или внешнее, не может быть простым и случайным объединением людей. Оно должно быть союзом любви, соединением многих воедино для совместного вну-

____________________

*) См. статью Л. А. Зандера — № 2 журнала «Путь».

127

треннего роста и укрепления в истине. Всякое религиозное дело, как бы высоко оно не было, без любви лишь «медь звенящая или кимвал звучащий».

Это всегда ощущалось и в русском Православном студенческом движении. Всякий приходящий в религиозный кружок, прежде всего, ищет, сознательно или бессознательно, этой внутренней связи с другими людьми. Умственный интерес, изучение, познавание несомненно имеют большое значение. Но не главное. Главным является совместное изучение, совместное познавание, а эта совместность ведь именно и есть внутренняя связь, внутреннее восполнение одного человека другим, которое невозможно без любви. Вместе с тем в кружке именно об этом самом главном обычно не говорится, это главное является лишь подразумеваемым. И это не ошибка. Это очень правильное здоровое ощущение. Было бы наоборот ошибкой явно и прямо ставить задачей кружку взаимную любовь. В этом крылась бы трудно объяснимая и выразимая, но вместе с тем совершенно реальная опасность некоего сектантства, которая многих православных отвращает вообще от всяких кружков и заставляет относиться к ним подозрительно. В таком случае перед кружком постоянно висела бы опасность сентиментальности или экстатического вызывания в себе любви, того лживо восторженного или притворно слащавого тона, который так часто ощущается в высоких словах о любви и близости.

Для любви нет законов и поэтому нельзя полюбить человека только оттого что он единомышленник или соратник. Любовь трудно распространяется на общественную связь. Поэтому в каждом общественном объединении, и особенно в религиозном кружке, есть трагическое раздвоение. С одной стороны совместное погружение в Православие требует внутренней связи, уже потому, что Православие есть жизнь и любовь, а не холодная умственная схема. Но с другой стороны постоянно ощущается недостаточность этой любви, неправильность искусственного вызывания ее. По обычному свойству естественной любви приходить и уходить, она то разгорается, дает радость и уверенность, что в кружке все обстоит благополучно, то охладевает и затмевается, и тогда наступает время тяжести и беспокойства.

Именно это, сознательно или бессознательно, ощущаемое противоречие заставляет говорить при возникновении всех трудностей о братстве, видеть в его церковной форме правильное завершение того, чего недостает в кружке.

Подлинное церковное мировоззрение вносит яркий свет в спутанный и затемненный мир человеческих переживаний. Церковное мировоззрение резко и определенно разделяет то, что вложено в человека и постоянно находится в его распоряжении и то, что дается ему свыше как дар, хотя бы и в результате его усилий. И поэтому церковь открывает ему тяжелый путь внутреннего труда, а с другой стороны ограждает от попыток своевольного вторжения туда, где одно человеческое усилие всегда останется бессильным и бесплодным. Это открывается в двух глубочайших моментах: в постоянном дерзновенном труде и в смирении.

Любовь, также как и теплота молитвы есть дар. Она вложена естественно в человека и ее приращение есть тоже дар, даваемый за усилия, за труд, но это приращение не может быть вызвано искусственно. Когда она приходит в сердце и живет в нем, человек живет своей подлинной жизнью, постоянно взыскуя еще большего увеличения любви. Но если она уходит или уменьшается, он должен смиренно трудиться и молиться об ее возвращении. Моменты оскудения любви бесконечно тягостны, но нет средств, кроме труда и молитвы превозмочь их! Всякое вызывание эмоциональной любви, всякий восторг, экстаз, сентиментальность, также как и холодное констатирование отсутствия любви и отсутствие всякого труда для преодоления этого состояния, ничего не могут принести человеку. Таким образом церковь ставит прямой задачей человека увеличение любви и дает единственно правильный путь к достижению этого. Этот путь распространяется на отношение ко всем людям, также и к тем, кто является сотрудниками в известном деле, т. е. этот путь должен быть и путем общественности.

Но тут может возникнуть вопрос. Если кружок или общественное объединение усвоит себе этот взгляд на взаимоотношения своих членов, то оно сделается церковным? Почему же именно говорить о братстве?

128

Дело в том, что одним сознанием правильного пути общественность еще не делается церковной. Всякое только сознание или только рассуждение, при всей своей правильности всегда есть некое упрощение истинного содержания. Оно имеет малую силу к воплощению в жизнь и почти всегда остается теоретическим. Истинное и главное различие церковного миросозерцания от всякого иного миpoсозерцания заключается в том, что оно не постигается разумом, но целостно и реально дается в благословении церкви и поэтому уже не является миросозерцанием, но жизнью. Можно правильно постичь разумом путь спасения, путь жизни, но он сделается реальным путем лишь в таинствах и благословении церкви. Поэтому именно в реальном и непосредственном благословении церкви, разумно и надразумно дающем путь к правильному отношению к своим сочленам и соратникам — братчикам для совместного достижения единой церковной цели и лежит разница между братством и всякой иной религиозной организацией.

Братство ставит своей прямой целью служение церкви и достижение необходимой взаимной любви. Оно прямо выявляет то, что только подразумевается в кружке и выявляя это, благословением Церкви, обетом и братской молитвой дает силу к исполнению этого. Благословение Церкви не избавляет от трудностей, не избавляет от необходимости бороться за любовь, отметать недоразумения и разногласия, которые всегда возникают в человеческом союзе. В союзе братства ничего не меняется в смысле естественных человеческих отношений, возможности сближений, расхождений, ссор, недоразумений. И братство может распасться, выйти неудачным. Но ведь и получившие благодать крещения отпадают от Церкви, соединенные таинством брака расторгают союз. Свобода человеческой воли может уйти из-под церковного благословения, но это благословение дает силу человеку, воля которого слаба, но направлена на церковное дело.

Братство отметает надрыв, ломку самого себя, искусственное вызывание любви и горькое констатирование своей холодности, а дает путь трудный, но ясный и прямой, как всякий путь в Православии. В благословенном Церковью союзе есть глубокое внутреннее утверждение и связь, которая выше и глубже временных расположений. Это та твердая основа, перед которой хотя и тягостны, но не страшны набегающие облака чисто человеческих расхождений. Именно в форме братства так ярко выражены два бесконечно глубоких момента христианства: дерзновенный труд и смирение, потому что перед значительностью и глубиной приносимого обета так сильно ощущается собственное недостоинство, немощь, слабость и недостаточность любви.

Вступление в братство, принесение обета, ежедневная молитва о братстве и братчиках — является событием и в индивидуальной внутренней жизни. Братство из внешнего дела становится и делом внутренним, постоянно творимым и вновь переживаемым в духовной жизни. И то обстоятельство, что это происходит с каждым и со всеми вступающими и состоящими в братстве, создает ту внутреннюю духовную связь, которая так необходима для религиозного дела, потому что всякое дело для того, чтобы быть подлинно религиозным никогда не может быть только внешним, но непременно должно быть некоторым подвигом в личной духовной жизни, отдачей себя, внутренним деланием. У братчика постоянно должно быть сознание, что он в братстве и братство в нем. Благодаря церковному обету и церковному благословению это сознание безбоязненно допускается человеком в свою духовную жизнь, в свое святое святых. В братстве есть не только внешне постигаемая, но и внутренне постоянно переживаемая сугубая связь с церковью, не только братства в целом, но и каждого братчика лично. Долг перед братством является и долгом перед церковью, нарушение обета братского нарушением и обета церковного. Если бы не было этой связи братства с церковью, было бы постоянное внутреннее опасение отдачи себя чему-то постороннему церкви, творением некоего внецерковного кумира. Но все отдаваемое братству отдается через братство Церкви, само братство должно быть одним из проявлений Церкви в жизнь. И это делает внутренний путь в братстве целостным и прямым.

Внутренний путь братства, трудный, глубокий и трезвый отвечает и на очень трудный внутренно вопрос о подготовленности для вступления в братства,

129

тот вопрос, о котором так много говорилось и на Хоповском съезде. Этот вопрос стоит перед каждым, кто думает вступить в братство. Я знаю недостаточность любви, свою холодность, свою слабость. Как же я при этом ярком сознании могу осмелиться принести обет братской любви? Где граница любви и нелюбви? Насколько близок должен мне быть человек, чтобы я мог считать его братом? На какую степень совершенства я должен сам подняться, чтобы сделаться достойным братства? При таком взгляде колебание никогда не может кончиться, потому что глубоко неправославно сознание того, что раньше я был недостоин братства, а теперь настолько уже усовершенствовался, что могу вступить в него.

Колебания и сознание важности совершаемого шага при принесении обета должны быть. Также непременно должно быть и сознание своего недостоинства, своей неподготовленности, но это сознание не должно удерживать от вступления в братство. Братство соединяет людей не оттого, что они достаточно любят друг друга, но именно оттого, что они любят недостаточно, что недостаток любви должен быть восполнен церковным благословением и обязательной молитвой. Поэтому готовность к братству определяется не степенью имеющейся любви, которую, впрочем, и невозможно определить, но желанием любить и трудиться для этого. Два момента, о которых уже говорилось: труд и смирение, разделение того, что мы можем делать и что нам может быть дано, должны разрешить колебания при вступлении в братство. Поэтому вопрос о подготовленности очень важен, но он сводится к подготовленности убеждения, воли и желания, а не к внутреннему состоянию любвеобильности или совершенства, которое на всякой степени будет, и совершенно правильно, казаться недостаточным.

Все вышесказанное отнюдь не есть идеализация братства. Все указанные черты выражают лишь сущность братства, как такового, при внутреннем подходе к нему. Они должны, по возможности, показать, почему появилось стремление к братству, как более полной внутренно форме, чем религиозные кружки.

Но есть и другой подход, связанный с первым, а именно, стремление к братству как к наиболее правильно внешней форме православной организации перед лицом тех целей и задач, которые она перед собою ставит и которые ставит перед нею жизнь.

Считая важным религиозный перелом, который сейчас несомненно совершается среди русской молодежи, нельзя не думать и не заботиться о том, чтобы этот перелом был во спасение, т. е. чтобы он совершался правильно и шел по правильным путям. Приход к религии «вообще» еще не есть гарантия правильности. Увлечение теософией, оккультизмом, сектантством или Православием в извращенном нечистом виде может завести в еще большие тупики, чем отсутствие религиозного интереса. Поэтому при оценке русского религиозного движения мерилом правильности должна быть его православность. Поэтому нужно стремиться к тому, чтобы оно было возможно более церковным. Если идет спор о той или иной степени его церковности, то можно спорить о том, насколько оно может быть церковным, но не о том, что оно вообще должно им быть. Наибольшая степень церковности есть задание, которое нужно воплотить в жизнь, не теряя при этом осторожности, не ломая движения, ничего не ампутируя, не теряя из вида главной цели. Поэтому и вопрос о братстве опять сам собой распадается на две части. Во-первых, является ли именно братство наиболее правильной не только внутренно, о чем уже говорилось, но и внешне формой для русского Православного движения, формой наиболее православной и церковной. Во-вторых, может ли эта форма исполнить то, что движение поставило себе целью, в данный момент, не помешать, но помочь той реальной работе, которая сейчас движением ведется .

Итак, сначала о первом.

Для того, чтобы движение было строго православным, оно должно быть строго церковным. До сих пор церковность движения определялась лишь однобоким признанием. Движение признавало Церковь и шло к ней, встречая поддержку и благословение отдельных иерархов и пастырей. Оно было более или менее близко к церкви по духу, по стремлению, но оно стояло лишь в ограде церковной, существовало при церкви, но не было церковным. Для того, чтобы сделаться церковным вполне, оно должно быть

130

признано и церковью, т. е. принять определенный церковный облик. Это единственно достигается в братстве, потому что братство по существу своему и есть церковная организация мирян для определенной церковной работы. Движение, исповедующее истину Православной Церкви стремящееся к «оцерковлению» жизни, совершенно неминуемо и логически должно хотеть в первую очередь оцерковиться само, получить прямое и непосредственное благословение Церкви на свою работу.

Практически переход в братство выразится в принесении обета и в подчинении церковной иерархии. Раз движение верит, что под водительством православных иерархов Церковь сохранила чистоту истины до наших дней, оно верит и тому, что именно руководство иерархии сохранит движение и удержит его от опасных путей. Здесь может быть поднято и действительно поднимается возражение, что эти слова есть уклон к клерикализму, что не иерархия сохранила чистоту Православия, а вся Церковь, совокупность всех верующих. Последнее замечание совершенно верно, но оно теряет свою верность, если превращается в довод против подчинения иерархии. Совокупность всех верующих — и мирян и иepapхии, причем в правильном церковно установленном взаимоотношении друг к другу, — именно и составляет соборную истину Церкви.

В прежнее время в России в широких кругах было очень распространено глубоко неправильное и гибельное воззрение, что вся церковная работа лежит исключительно на клире и поэтому миряне совершенно избавлены от какой-либо заботы о Церкви и участия в церковных делах. Церковное дело является делом общим, забота о нем и охрана его принадлежит всем, но мера и способ церковной работы различно распределены между клиром и мирянами. Клиру принадлежит руководящая деятельность, для которой он имеет и благодать и преемство традиций; мирянам же деятельность живая и творческая, но более подчиненная. Всякое уклонение от этого правильного взаимоотношения сразу грозит уклоном или к католичеству с его клерикализмом или к протестантству с его ничем не ограниченной свободой. Поэтому и для русского православного движения необходимо соблюдение этого среднего «царского» православного пути, совмещение казалось бы несовместимого — свободы и иерархического подчинения — таинственной антиномии Православия.

Когда говоришь и думаешь о русском православном движении, то как-то не ограничиваешься данным моментом, но мысль всегда обращается к тому времени, когда, Бог даст, сделается возможной открытая религиозная работа в России. Это сознание, которое непременно должно быть у членов движения, что конец или вернее подлинное начало их работы будет в России, должно возлагать на них и большую ответственность. Члены движения должны сознавать, что они, пусть слабыми силами, не в большом числе и неверными шагами, все же делают самое насущное, самое важное русское дело. Путь религиозного обновления, путь внутренней победы над революцией — единственный путь к спасению России, не отрицающий и внешнего переворота, но без которого сам этот переворот был бы безрезультатным. Если мы себе представим тот неслыханный разврат, который насаждается в России, шатание во всем, комсомольство, Живую церковь, разнузданность, одним словом все наследие страшных восьми лет уже лежащих позади и наследие неизвестного числа годов еще грядущих, — то мы ясно поймем, какая громадная работа лежит перед Церковью. При этом грандиозном развале одни пастыри не смогут бороться со злом, если они не будут опираться на мирян, твердо стоящих в церкви, твердо исполняющих указания пастырей. Должно быть подлинное «оцерковление» жизни путем борьбы с наследием большевизма, путем творческого его преодоления. Эта борьба — лишь один из героических периодов вечной борьбы Церкви с диаволом и его слугами.

Для этой необъятной творческой работы и миряне должны быть организованы.

Если мы так раздвинем рамки, если реально представим себе то, о чем мы никогда не смеем забывать, нам станет понятным, почему религиозная организация, существующая за границей, должна уж теперь приходить к церковной форме, не только быть связанной с пастырями узами дружелюбия и понимания, но всецело совместить свой собственный творческий порыв с подчинением руководству иерархов. С этой широкой точки зрения теперешняя форма «движения», ис-

131

поведующая истину Церкви, но все же стоящая только у ее ограды, кажется не мужественной и не завершенной, не сделавшей еще одного заключительного шага, не отвечающей тем требованиям жизни, которые стоят перед современной русской молодежью. Это не упреки движению, это только указания на законность его стремления оцерковиться, получить большую ясность и большую крепость.

Каков бы ни был строй в Poccии, которому будет суждено заменить большевиков, можно сказать, что значение православных организаций будет огромно. Православие — сердце Poccии. Если это сердце не будет биться, не будет жизни и в теле. Для того, чтобы достигнуть своей цели эти православные организации непременно, совершенно неминуемо должны совместить в себе две черты. Среди расшатанности, неопределенности, тонкого соблазна путем небольшого, казалось бы, компромисса достигнуть больших результатов, они должны иметь строгость, чистоту Православия, мужественную определенность своего непоколебимого убеждения и веры, хранение традиции и здоровый церковный консерватизм. Но с другой стороны они должны иметь творческую широту и гибкость для того, чтобы захватывать собой и в себя большие массы людей, для того, чтобы не только объединять уже церковных людей, но и привлекать новых членов, отвоевывать их для Церкви. Братство, как церковная, подчиненная иерархии организация, вполне удовлетворяет первому требованью — строгости и церковному консерватизму. Оно должно быть построено так, чтобы удовлетворять и второму: гибкости и широте. Эти два момента должно заключать в себе и движение.

Мы уже видели, что братство является формой, раскрывающей и дополняющей то, что заключается в кружке, как в смысле внутренней жизни и внутреннего роста его членов, так и в смысле наиболее православной строго церковной формы религиозной общественности. Если рассматривать вопрос о переходе движения в братство только с этих двух точек зрения, то для человека, исповедывающего истину Церкви, нет ни колебания, ни сомнения, что движение в принципе должно перейти к братству как к более совершенной форме. Принципиально этот вопрос не вызывает сомнения. Но вопрос в том, не является ли братство само по себе настолько твердой и неподвижной формой, что оно не может иметь необходимой гибкости и широты, что оно не сможет продолжать работу движения. Таким образом мы подходим к разрешению выше поставленного вопроса, может ли движение практически перейти в братство и продолжать ту работу, которую оно сейчас ведет.

Этот вопрос сводится практически к тому, как должно быть построено братство для того, чтобы сохраняя свою внутреннюю сущность, связь между братчиками и близость, оно было, одновременно широким и гибким, т. е. иметь те положительные свойства, которые сейчас имеют кружок и движение.

Противники (не принципиальные, а тактические) перехода в братство говорят: религиозное движение среди молодежи растет стихийно. В него входят люди верующие и церковные, люди верующие, но еще нецерковные, люди вообще еще не верующие, но тянущиеся к вере. Своей широтой и отсутствием строгой формы движение всех их принимает и помогает им придти к вере и Церкви. Если бы вместо движения было братство, оно замкнуло бы круг только уже твердо церковных людей, уничтожило бы живые соки, питающие его, перестало бы быть тем, чем сейчас является движение: организованным выражением религиозного перелома среди русской молодежи.

Этот взгляд обоснован и правилен. Но он не противоречит братству, он только указывает на то каким должно быть братство, чтобы восполняя недостающее в движении, целиком продолжать его работу.

В движение и сейчас входят люди церковные, нецерковные, часто еще почти не верующие. Все же движение по духу является Православным. Почему? Просто потому, что те, кто ведет его, работает в нем, не только официально, но просто выдвигаемые самой жизнью, уже осознали свою цель, уже являются православными. Люди еще нецерковные ходят около движения, присматриваются к нему, медленно в него втягиваются. Говоря о переходе в братство, мы говорим об этом ядре. Братство должно быть костяком движения. Для тех, кто и сейчас уже твердо вошли в него и уже этим самым вхождением ведут его,

132

необходимо братство для спайки, для внутренней связи, для твердости пути. Таким образом братство, являясь только ядром движения, по-прежнему устраивает кружки, собрания, семинары открытые для всех. Но через братство, все это целое еще быть может даже не пришедшее частью своей к церкви, находится под руководством церковной иерархии, идет церковным путем. Таким образом ничто не утрачивается в движении, но только восполняется.

До сих пор движение было всецело основано на кружках, существовавших в разных городах. Это должно быть сохранено и для братства. Отдельные кружки должны на местах переходить в братства. В братстве сплетены два момента: внутренней связи, требующей близкого знакомства и интимности и внешней работы, требующей расширения и увеличения. Поэтому и братство русской молодежи мыслится как союз отдельных братств. По своему внутреннему складу и пути, эти братства индивидуальны и раздельны, по единой цели и задачам они составляют нечто единое: союз.

Как же может совершиться этот переход? Он несомненно должен нарастать снизу, из кружков, а что это стремление в кружках есть, свидетельствует Хоповский съезд.

Казалось бы, что естественным путем был бы переход движения в союз русских православных братств и кружков с постепенно увеличивающимся числом братств. Переход должен совершаться постепенно.

Все вышеуказанные мысли и проекты могли бы показаться нежизненными и утопичными, если бы не съезд в Хопове и его постановление, гласящее, что наиболее подходящей формой для кружков и движения является братство.

Хоповский съезд выявил, что в движении есть стремление к церковности, к той форме, которая бы наиболее отвечала требованиям жизни, стоящим перед русской молодежью. Этот съезд показал, что русская молодежь, приходя к религии, выбирает правильный Православный путь. Съезд поставил перед движением ясную определенную цель и поэтому всей своей жизнью движение должно идти к достижению этой цели.

Н. А. Клепинин.

133