Николай Лесков

<О ХРИСТИАНСКИХ БРАТСТВАХ В РОССИИ.

— ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК БРАТСТВ. — ОСТАТКИ ИХ В НАШЕ ВРЕМЯ. — МЫСЛИ О ВОЗРОЖДЕНИИ БРАТСТВ. — НАДЕЖДЫ И ОПАСЕНИЯ ОШИБОК В ЭТОМ ДЕЛЕ. — О НАПРАВЛЕНИИ НАШЕГО ПРИХОДСКОГО ДУХОВЕНСТВА>

С.-Петербург, воскресенье, 27-го мая 1862 г.

Пока наша, так сказать, светская литература занималась обработкою вопросов об общине, о мирском самоуправлении и т. п., духовная литература возбуждала вопрос о братствах, вопрос чисто русский и необыкновенно интересный. В симпатиях русского духовенства к братствам мы видим общее русское желание жить миром и миром стоять за себя и за брата: “друг о друге, а Бог обо всех”. Духовные журналы довольно настойчиво хлопочут о заведении братств, и братства эти в зародышах появились разом в нескольких местах. Доказать пользу соединения сил, труда и капитала очень легко всякому; а как братство есть не что иное, как христианская ассоциация, то и смешно было бы доказывать пользу братств для народа, получившего возможность воскресить в своей жизни некоторые родные обычаи и приноровить их к требованиям современной жизни. Но при возгласах: “братчина”, “братство” самая сущность понятия, выражаемого этими словами, остается для многих вовсе неизвестною. Наконец “Киевские епархиальные ведомости”, возлагающие огромные надежды на христианские братства, очень благоразумно вздумали познакомить своих читателей с значением братского союза в древней Руси, с историею братств и с остатками их, живущими кое-где в народе и до сих пор без всякой поддержки извне. “Киевские епархиальные ведомости” могут говорить о христианских братчинах тверже многих, потому что остатки этого учреждения в юго-западной России сохранились гораздо сильнее, чем в серединной полосе империи и на севере (исключая мест, заселенных раскольниками некоторых братских согласий). На юге России и поныне живет это учреждение, но прежде записывались в братства все высшие и низшие классы юго-западного русского общества, и предмет их деятельности составляли самые высшие интересы церкви и отчизны, а теперь это учреждение находит себе приют только в одном простом народе, и круг его деятельности значительно сузился. Братства в южной России подавлены теми же историческими обстоятельствами, которые вызвали их к существованию, то есть гонениями на православие со стороны католиков, и теперь остатки братств можно примечать только в селах и деревнях губерний Киевской, Подольской, Волынской, Минской, Могилевской и других.

Начало церковных братств относится к отдаленным временам жизни нашего народа. Во времена глубокой древности, когда предки наши были язычниками, у них, как и у всех вообще славян, были так называемые законные обеды, или трапезы в урочные дни, в честь того или другого божества или на память умершим. Христианство изменило этот обычай и дало ему другое направление. Явились общие пиры в дни праздников христианских, например в Троицын день, преимущественно же в так называемые храмовые праздники. Пиры или обеды устраивались складчиною: складчина же производилась не деньгами, а натурою: варили где пиво, где мед, а для этого принимавшие участие в складчине приносили солод, овсяную муку, мед, яйца и т. п., — приносили не в определенной мере, но кто сколько мог. Сторонние лица были приглашаемы на такие пиры в качестве гостей; охотники из окрестностей являлись сами и также были принимаемы за гостей. В иных местах являвшиеся на праздничный пир без приглашения должны были сделать какой-либо денежный вклад, в других — даже такие гости, как архиерей и настоятели монастырей, приглашались на служение в храмовой праздник и, получая за это денежное вознаграждение, должны были, в свою очередь, давать определенное число пудов меду на подсыту, то есть на сварение медового питья для праздника. Общество лиц, устраивавших праздничные обеды, называлось братчиною, или, что то же, братством; самое пированье, устраиваемое таким способом, носило также название братчины. Полагают, что, когда являлись постоянные участники церковных празднеств или пирований, то из ряда учредителей пиров были выбираемы и особые распорядители, заведывавшие как угощением, так и деньгами, вырученными от продажи пива или меду, внесенными в складчину или другим путем полученными. В иных местах братчины имели вид постоянного и притом правильно организованного общества, с особыми источниками доходов, главная часть которых назначалась на содержание церкви и причта церковного. Главные члены такого общества назывались старостами; в их заведывании находилась казна братская, они распоряжались всем, в том числе и пиром в храмовой праздник. Где такого общества не было, там обыкновенным распорядителем являлся староста церковный; и здесь, и там деньги, выручаемые от продажи пива или меду, а также от складчины, употребляются на пользу храма. Братчины в таком смысле — явление общее как на юге, так и на севере России. Ясные указания на их существование восходят к древнейшим временам нашей истории. В 1134 г. новгородский князь Всеволод Мстиславлович построил в Новегороде церковь во имя св. Иоанна Предтечи и, желая обеспечить на вечные времена содержание как церкви, так и причта ее, назначил в пользу их сбор за вес воска в Торжке и самом Новегороде; попечителями же церкви и причта и распорядителями доходов, на содержание их назначенных, избрал 4-х почетных жителей Новагорода. Трое из них названы старостами, а четвертый тысяцким. Под надзором этих главных блюстителей, для постоянного попечения о храме, устрояется из торговых людей купечество, или, что то же, купеческое братство, совершенно изъятое от суда посадника княжего и бояр новгородских. В это братство мог вписаться всякий, но должен был дать братству единовременного вклада 50 гривен серебром. Братство в храмовый праздник имело право варить и продавать мед по старине, как сказано в грамоте, данной на учреждение братства, а грамота дана в 1134 г [“Русская беседа” за 1858 г., кн. 1-я, отд. критики.]. Это самое древнейшее и довольно обстоятельное свидетельство о существовании братств. Другое содержит в себе одно голое указание. Так, в 1159 г. полочане звали своего князя Ростиславича на братчину ко святой Богородице на Петров день [Полное собрание русских летописей. II, 83.]. Приведем и еще одно свидетельство из древнейшей русской песни. В ней говорится следующее:

Послышал Васинька Буслаевич

У мужиков новгородских

Канун варенья пива ячныя.

Пошел Василий со дружиною,

Пришел во братнину во Никольщину.

“Не малу мы тебе сыть платим,

За всякого брата по пяти рублев”.

А и за себя Василий даст пятьдесят рублев.

А и тот-то староста церковной

Принимал их в братчину в Никольщину.

Поговорка: “с ним пива не сваришь” говорит, без сомнения, о том же предмете и относится также к древнейшему времени. Она указывает на ссоры, происходившие на братчинных пирах, указывает на людей своекорыстных, сварливых и придирчивых, с которыми трудно было идти в братчинную складку. Для предотвращения этих ссор положено было незваных гостей выпроваживать вон, а если бы кто из них упорствовал остаться на пиру, шумел и дрался, такой платил пеню, вдвое большую против обыкновенного вклада, — “без суда и без исправы”, следовательно, по определению одной братчины. Это постановление относится к позднейшему времени, именно к половине XV века. В одной псковской судной грамоте того же времени говорится: “братчина судит как судьи”. Таким образом, к этому времени и на севере России братчины выработали себе некоторые определенные формы своего существования, имели свой суд и самоуправление. Но что они и прежде считались явлением законным, существование которого признано было официально, видно из того, что с давних пор братчины обязаны были от своих пиров давать известную пошлину волостелю, или тиуну, — натурою или деньгами (ведро питья, какое случится, да хлеб, да курицу, или по деньге особо за хлеб, за курицу и за питье). В монастырских имениях пошлина платилась монастырскому приказчику или игумену, когда тот приежал на братчину [“Русская беседа” за 1856 г. Кн. 4-я, отд. “Смесь”, стр. 108—111.].

Такими являются братчины в XV веке, преимущественно на севере России. Они существуют во многих местах, хотя и не имеют той правильной организации, какую с этой поры получают братчины на юго-западе России. В последствии времени братчины севернорусские не только не получали большого развития, но не удержались и на той степени, до которой дошли в XV веке, и стали постепенно исчезать вследствие быстро усиливавшейся на севере централизации, подавившей всякую отдельную самостоятельность, всякую льготу и привилегию, вследствие непомерного стремления казны к монополии во всем и преимущественно в продаже питей. Полагают, что совершенное исчезновение братчин последовало в то время, когда учреждены были казенные кабаки и когда казна сильно жаловалась на то, что в царских кабаках мало питухов. Так полагают потому, что подобное явление повторилось в недавнее время с юго-западнорусскими братствами, из которых многие прекратили свое существование по введении откупной системы, воспретившей медоварение в храмовые праздники.

На юго-западе России обстоятельства более благоприятствовали не только существованию, но и большему развитию братчин. Оттого в то время, как на севере России братчины постепенно приходят к упадку и наконец совершенно исчезают, на юго-западе они получают все большую силу, более правильную организацию и более высокий характер. Раннее, всеобщее стремление южных россиян к самостоятельности, самосуду и самоуправлению, к разного рода льготам и привилегиям, непротивное общему духу и строю государственному, раннее введение права магдебургского, развитие цехового устройства, наконец, самая борьба с католицизмом, — все это как нельзя более способствовало развитию братств, умножению числа их членов, расширению круга прав и деятельности и приобретению ими высоконравственного характера. Цехи и братства сошлись на одной почве и сообщили друг другу некоторые свои черты: братства цехам — свой религиозный характер, свою благочестивую цель, цехи братствам — свое определенное устройство, которое, однако ж, впоследствии изменилось и получило гораздо большее развитие, сообразно местным условиям общества. Первоначально в цехах каждая партия (православная и католическая) имела свою особую церковь, хотя содержание церквей производилось на общий счет; но когда усиливалась религиозная вражда, партия православных стала выделяться из цехов своею религиозною стороною и образовала особые, самостоятельные, собственно церковные, православные братства с довольно правильною организациею и строго определенною целью, которая заключалась в делах благочестия, любви и милосердия. В течение более нежели ста лет братства эти ограничиваются небольшим кругом деятельности, именно: содержанием церкви, призрением больных и пособиями бедным; главный доход их по-прежнему состоит в продаже меда, который они варят по нескольку раз в год.

Как видно из устава братств, утвержденных королем Стефаном Баторием, они имели характер древних общерусских братчин, но имели и особенности, показывающие известную степень их развития. Так, у братства есть свой дом, собственным коштом выстроенный; братства имеют сходки или определенные собрания для совещания о делах церковных и госпитальных; оно делится на старших и младших братьев; те и другие ежегодно избирают из среды себя старост; строжайший порядок соблюдается на пирах братских: никто не смеет принять неприличную позу, произнести неприличное слово; братство, наконец, в своих делах не подсудно никому, кроме самого себя. Может быть, юго-западные русские братства долго оставались бы в таком виде, если бы особенные обстоятельства церкви не вызвали их на более широкое поприще. Эти обстоятельства были гонения на православие, воздвигнутые Польшею в юго-западнорусских областях.

Надобно было силе противопоставить силу, учености — образование, требовался дружный, единодушный отпор чуждому влиянию, нужно было тесно соединиться православным для защиты своей веры и народности. И братства получают с этого времени новый характер, более правильную и постоянную организацию и более обширный круг прав и деятельности. Уставы двух братств, утвержденные патриархами и королем, по определению братского собора 1591 г., поставлялись в образец всем прочим братствам, имевшим явиться в других городах, да везде, как сказано в соборной грамоте, единакия брацтва будут. Преобразованные и новоучрежденные братства получают обширное значение во всех отношениях. Всякое сословное различие в них сглаживается; число их членов не ограничивается приходом, сословием или городом, а простирается на все сословия и на все местности, в которых живет православие; в братства записываются князья, знатные дворяне, казаки всех чинов, простые шляхтичи, купцы, мещане, высшее и низшее, черное и белое духовенство, последнее иногда с целыми приходами, записывались и лица женского пола и даже православные иностранцы, как господари молдавские и валахские. Прежний доход братств от сыченья меда не упоминается более в уставах братских; теперь братчики делают денежные определенные и добровольные вклады, из которых последние простираются иногда до значительных сумм, записывают и недвижимые имущества. Кроме содержания церквей и их причтов, каждое братство имеет богадельню, странноприимный дом, госпиталь, школу; иные имеют типографии и занимаются изданием богослужебных и других книг, содержат певчих, учителей и даже нарочитого проповедника. Братские собрания делаются чаще и определеннее (обыкновенно раз в неделю после утрени, главные — раз в месяц, чрезвычайные — по требованию обстоятельств и годичные — в Фомино воскресенье), предметы их совещаний шире и разнообразные. Тут идет уже речь не об одних справах церковных и шпитальных, но о предметах первейшей важности, о распространении просвещения, о поддержании целости и чистоты веры, о соблюдении строгой нравственности, о защите прав всего юго-западного русского народа. Братства являются на соборах, они всюду на судах и пред троном королей. Братства сносятся между собою и помогают друг другу вещественно и духовно, сносятся с епископами, митрополитами и патриархами и держат с ними совет о благочестии. Никакая власть, никакой суд не мешаются в дела братские. Братский суд получает огромное значение: он блюдет за чистотою веры и нравственности; обличает, вразумляет, увещевает, судит противных церкви, не исключая и епископов; отлучает упорных от общения с верующими, и никакая власть не в силах противиться суду братскому или снять отлучение, им положенное. Суд братства — суд церкви; апелляция возможна была только к константинопольскому патриарху. Чрезвычайные права предоставлены были братствам, но велики были и их заслуги. В течение почти двухсот лет в их госпиталях получали врачебную помощью страждущие разными недугами; в их богадельнях призревались калеки, старцы и люди бесприютные и беспомощные. В братских храмах православные видели наилучший порядок и благолепное служение, даже в то время, когда прочие храмы были запечатываемы и обращаемы в мечети, конюшни, питейные и позорные дома. Братские типографии снабжали (иногда безмездно) книгами весь юго-западный русский край: одно львовское братство выдало этих книг более 300 000. В братских школах воспитывалось русское юношество. Братский суд хранил чистоту веры и нравственности; братства с редким самоотвержением отстаивали нагло попиравшиеся права всего юго-западного русского населения; они принимали ближайшее участие в управлении, а среди смут и беспорядков водворяли порядок и согласие. Братские общины служили, наконец, представителями и образцами чистого православия и нравственности, поучительного самоотвержения, твердого мужества и терпеливых страданий, тихой и чистой любви, мира и единодушия. На этой высоте нравственной братства держались до той поры, когда, истощив последние силы в неравной борьбе, иные безвестно прекратили свое существование (как луцкое братство), другие склонились пред ненавистной униею (как братство львовское 1708 г.), а третьи, хотя и пережили первых, но должны были войти в самый тесный круг деятельности, проявляя ее только в делах набожности и человеколюбия.

И какова была простая, бедная, незнатная среда, приютившая братства, такова стала и деятельность братства в XVIII веке, сравнительно с деятельностью их в предшествовавшее время. История во второй четверти прошлого столетия не сохранила нам ни одного известия о сколько-нибудь приметном деянии братств, ни их названий, так что, изучая ее по печатным книгам, легко можно было бы с этой поры распрощаться с братствами. Тем не менее, как мы уже заметили, братства существовали и в это и после этого времени, существовали по городам, местечкам и селам в Белоруссии, на Волыни, в Литве и Украине. На существование их в двух последних областях находится множество указаний в архивах бывшей переяславской и киевской консисторий и в некоторых архивах монастырских. Но все это одни голые указания, что в такое-то время, в таком-то месте было братство, и нигде нет сколько-нибудь цельного и полного известия об устройстве братств, об их деятельности, средствах и проч. Редакция “Киевских епархиальных ведомостей” могла воспользоваться только одним полным источником, который ей удалось иметь под руками, чтобы по этому источнику объяснить характер и устройство сельских братств в ХVIII веке до последнего его десятилетия, с которого есть более определенные сведения о братствах в городах, местечках и селах юго-западной России.

Нынешней Киевской губернии, Каневского уезда, в селе Дыбинцах и теперь существует братство, с таким устройством, как будто мы видим его в XVI и даже XV веке. Когда и кем основано это братство, неизвестно. Его записи приходо-расходные идут с 1745 г. По ним легко составить понятие об устройстве этого братства, его средствах и отчасти об его деятельности.

В Дыбинцах с незапамятных времен идет выделка глиняной посуды. Из гончарных мастеров составился цех, в нем устроилось братство. Три главные распорядителя в этом братстве, ежегодно выбираемые общим голосом братии: цехмистер, ключник и старший брат. У цехмистра братская скринька, у ключника ключ, старший брат вместе с ними участвует во всех распоряжениях. Получение и выемка денег производится в присутствии нескольких или всех братий. Братство имеет сходки или собрания. Главное годичное собрание на масленой: тут производится общий отчет, выбор новых лиц в должности по братству, передача им братской суммы, общий братский суд над провинившимися в течение года и не понесшими наказания в свое время. Суд братский простирается на всех живущих в селе от старого до малого, и никто не вправе воспротивиться решению братского суда. С другой стороны, если виновный раскаялся пред братством и понес определенный им штраф, никто не смел каким-либо словом укорить потом провинившегося, в чем братство выдавало ему иногда письменное свидетельство. Цели и стремления братства разнообразны: поддержание своего приходского храма, устройство обедов в храмовый день, пособие обедневшим братьям и вообще бедным, погребение бедных, обучение желающих грамоте и горшечному мастерству и, главное, поддержание нравственной чистоты в обществе жителей с. Дыбинец. Братская казна пополнялась из разных источников: от продажи меду, который сытили к храмовому празднику, от платы за вступление в цех, что называлось “исполнить цех”, от платы за пополнение цеху, хотя неизвестно, когда и как происходило это пополнение, от складчины или так называемые сходковые деньги, собираемые на братских сходках, от платы за провинку — деньги штрафные, от платы за визвелок, то есть выпускных денег, вносимых обучавшимися мастерству или грамоте по окончании курса учения, от платы за цех или за употребление братских хоругвей при погребении кого-либо, не принадлежавшего к цеху, и от добровольных пожертвований. В позднейшее время являются сборы за браки, вероятно, от членов цехового общества. С 1779 г. учреждено было в Дыбинцах и сестричное братство, с единственною, как видно, целью заботиться об украшении храма Божия. Сестрицы, или сестрички, имеют свою особую кассу и особого ктитора: они делают складку, сытят мед и продают при посредстве канунников из мужчин, собирают всякое подаяние: воск, мед, воскобойны, хлеб в зерне и, переводя все это на деньги, употребляют их на нужды церковные. На первый раз в это братство вписалось 44 души, в том числе Мария попадья и два мужчины, не считая ктитора. Мужское братство известно было и местному владельческому управлению, находившемуся в Богуславе, и последнее относилось в братство по делам гончарным на имя цехмистра. Цехмистер, и в братстве и во всем селе, лицо самое почтенное: в записях братских он величается иногда паном, инде пишется: “за державы” такого-то цехмистра... Под 1778 годом читаем такое определение, состоявшееся в братстве: “Месяца декабря числа 25-го. При мне Артему цехмистру и при брату старшему Яцку Петру ключнику старцовому, понеже могл бы из братии своей которий в цеху либо где кольвек зачепитися в якую сварку альбо в забойство якое, то до замку (в Богуславе) отдать паньскои вини рублей десять, а до цеху рублей три, и ми на тое вси подписуемся”. Это, неизвестно по какому случаю, положенное определение показывает строгость братского суда и его нравственных воззрений. Суд этот употреблял различные наказания, преимущественно денежные пени; но главная цель наказаний состояла в том, чтобы виновный принес раскаяние пред братством. Замечательно, что в то время, как все прочие власти и в то, и в последующее время драли, что называется, кожу с бедного украинского поселянина, в братстве никогда не употреблялись телесные наказания. Самое закладывание ног в тын на короткое время имело более моральное значение, действовало на честь или самолюбие провинившегося, который и после того должен был все-таки поеднать цех или братство, то есть испросить у него прощение. Уважение к голосу братства, покорность его рапоряжениям были, как и теперь, полные и совершенные. Когда умирал бедняк, которого нужно было погребети за счет братства, от этого последнего выдавалось распоряжение, кому копать яму, кому гроб готовить и т. п. Во свидетельство распоряжений братских к наряженным на работу посылалась круглая дощечка с изображением местного храма, и, где бы ни заставала эта дощечка того, к кому относилось распоряжение братства, — в гостях ли, в поле ли за работой, в хозяйственных хлопотах, он тотчас бросал все и шел, куда указывало братство.

Сообщая эти интересные сведения о сельских братствах, существовавших в конце XVIII столетия, и об одном из них, существующем до настоящего времени, “Киевские епархиальные ведомости” видят настоятельную необходимость в возобновлении таких братств в России, и особенно в юго-западном ее крае. Без таких братств духовные лица, редактирующие упомянутое издание, не видят “способов к народному образованию”. Недостаток материальных средств к образованию на самом деле — одна из самых ужасных вещей. Встречаясь с этим недостатком, самая твердая воля изнемогает и отступает от своей благородной цели. Нужны деньги, нужны книги, нужно платье для учеников и такое состояние семьи, в котором она могла бы отпустить ребенка на два-три часа в сутки в школу, а ничего этого нет, и потому большинство школ, утешающих нас своим открытием, появляются на самое короткое время и потом быстро падают, подрывая в народе последний кредит к заботам “господ” “о мужицкой науке”. Можно смело сказать, что половина существующих школ для народа — только слава, что школы, а на самом деле Бог знает что такое! — вариации на пословицу “не спросясь броду, не суйся в воду”, и больше ничего. Школам недостает материальных средств и регулирующего начала, вместо которого над ними учрежден весьма сильный контроль. “Киевские епархиальные ведомости” рассуждают об этом деле так, что поручать его мировым учреждениям или дирекциям училищ ведомства народного просвещения не годится, “так как великая еще лежит пропасть между народом и мировыми учреждениями, особливо же между ими и дирекциями”. Да и что общего может быть между школами и такими директорами, которым журнал “Учитель” печатает следующие ответы: “Г-ну дирек. уч. П-ской г. Статья Ваша не может быть напечатана, потому что мы решительно не согласны с высказанным Вами мнением. Если Вам угодно, то мы передадим ее тем, кому об этом ведать надлежит” (?!)... Далее, допуская, что общества сами дадут средства на содержание школ, “Киевские епархиальные ведомости” предлагают довольно серьезный вопрос, которого обойти нельзя, именно: каким путем собирать эти средства? кто станет заведывать и распоряжаться их употреблением? кто вообще может с несомненною пользою иметь ближайший надзор за сельскими школами? А рядом с этим стоят другие вопросы, поднятые самим правительством, — об учреждении и содержании в селах богаделен, госпиталей и церквей, о которых в западном крае помещики (католики по исповеданию) уже нисколько не заботятся после освобождения от крепостной зависимости их крестьян, исповедующих православную веру? Для каждой части сельского благоустройства, о котором нельзя переставать ни на минуту заботиться, нужны расходы, нужны деньги, а денег ни у кого нет, и кого ни приставят собирать мирские крохи, у каждого почти окажутся ладони с клеем. Кто же, однако, будет заведывать и распоряжаться собиранием средств на все указанные надобности и их надлежащим употреблением? Волостные и сельские управления? Но они завалены другими делами, лежащими на их не только обязанности, но и ответственности, и участие этих учреждений в сборе средств на содержание школ, богаделен, госпиталей и церквей дало бы всему этому официальный вид, вид некоторого обязательства и принуждения, чего не должно допускать в выгодах самого образования и благотворительности. Тут неизбежно пойдут наказы, раскладки, срочные сборы, напоминания, понуждения и тому подобные приемы, нисколько не сообразные с духом и характером указанных дел. В старину все эти дела, не говоря о других важнейших, каковы: участие общества в высших интересах, защищение от внешних гонений и скрытных происков, содержание типографий, издание и даже безвозмездная раздача книг и т. п., лежали на добровольной обязанности братств, которые выполняли их с любовию и самоотвержением, и это было везде почти на обширном пространстве юго-западной России, и было во многих местах так недавно, не дальше, как в конце прошлого столетия, пока не зашли здесь иные порядки того времени, от которых во многом отрекаются теперь правительство и общество. Лучше этого способа мы доселе не придумали, да и едва ли в состоянии будем придумать. Отчего же теперь не взяться за старый, давно изведанный и вполне благотворный способ? Отчего не восстановить его в одних, не поддержать и дать ему прежнее значение в других местах? Отчего же и не так, скажем и мы с “Киевскими епархиальными ведомостями”, но, конечно, это ни от нас, ни от них нимало не зависит, и потому нужно: во-первых, основательно узнать: живо ли в народе сочувствие к таким братствам, о каких хлопочут лица, редактирующие “Дух христианина” и “Киевские епархиальные ведомости”, и есть ли готовность к основанию свободных братств без всякого стороннего побуждения, которое только портит дело, а затем, если в народе живет все нужное для союзов, задуманных нашими духовными редакциями, и, если ничто не будет препятствовать учреждению исчезнувших христианских братств (что было бы очень несправедливо и очень печально), то мы желаем им всякого успеха и уменья благоразумно расширять круг своей деятельности. Но

Богатые от колыбели

Ошибками отцов

И поздним их умом,

мы боимся ошибок в начале всех новых дел, на которые наши желчевики, a la m-r Аскоченский, смотрят в оба и не упускают случая подставить свою ногу. Ошибки в идее братств и в их значении по идее мы решительно не предвидим но опасаемся, удачно ли будет практическое применение этой идеи, если лица, около которых духовные журналы думают группировать братства, останутся такими, какими мы наблюдаем великое большинство их в настоящее время? Нам кажется, или, прямее сказать, мы уверены, что падению братств способствовали не одни прямые меры, неблагоприятствовавшие их развитию, но и отсутствие живой связи между миром, соединявшимся в братство, и духовенством, вносившим свое большое участие в жизнь братства. Раскольничьи братства, стоявшие не в более выгодных обстоятельствах, живут до сих пор и хранят тесное единение между мирянами и своим официально непризнаваемым духовенством; а в тех согласиях, где духовенство существует не как санкционированное сословие, братский союз еще теснее и крепче. Это происходит оттого, что у раскольников их духовные лица живут одинаковою жизнью с народом, болят его болезнями и радуются его радостями; они солидарны с своим миром и не проповедуют ему, что “и звезда от звезды разнится в славе и преимуществе, точно как сословие перед сословием” [Отзыв осташковского духовенства городскому обществу, приглашавшему его к участию в городском благоустройстве.]. В этом уменье не отделять себя от народа, к которому идешь на святое дело блюсти его духовную чистоту, лежит разгадка силы и влияния раскольничьих попов и уставщиков на членов своей общины; в этом же была сила и пастырей первых времен христианства, избиравшихся из народа, и этой силы нет у нашего духовенства, опирающегося только на одно свое официальное значение. Утрата этой силы именно предшествовала времени падения братств, о которых честно хлопочут “Дух христианина” и “Киевские епархиальные ведомости”, упуская из вида, что “убогая газетка” братолюбца нашего г. Аскоченского и “Странник” тоже имеют свой круг читателей и почитателей, именно между людьми, на содействие которых рассчитывают редакции этих двух духовных журналов, прикидывающие всех на свой честный масштаб, к которому, наверно, многое не подойдет. Пока этот интересный вопрос, поднятие которого делает честь нашей духовной журналистике, держится на чисто теоретической почве, небесполезно было бы автору статей, напечатанных о братствах в “Киевских епархиальных ведомостях”, еще порыться в архивах киевской и волынской консисторий и поискать в них сведений об участии духовных лиц того времени в общественных делах XVIII столетия или хотя бы сообщить нам об отношении приходского духовенства к приходскому братству села Дыбинцев, а мы, между тем, не замедлим рассказать о современных отношениях приходского духовенства к общественной деятельности г. Осташкова, граждане которого заставляют нас иногда пожалеть: зачем у них не поучатся наши ветхие друзья “старого порядка” и молодые пустозвоны, свистящие людям, доказавшим десятком тяжелых лет свою преданность честному делу и неизменность своих основных убеждений.