НАПУТСТВИЕ

В начале шестидесятых годов о. Сергий Желудков^* организовал переписку между разными лицами по основным вопросам веры, философским, богословским, церковным проблемам современности. В ней участвовали профессора Духовных Академий, священники, миряне. По условиям того времени велась она конспиративно, корреспонденты писали под литерами-шифрами. Кажется, в числе ее участников был и А. И. Солженицын. Позднее Кронид Любарский опубликовал часть ее в журнале «Континент».

Переписка составила целый том в семьсот страниц. О. Александр очень огорчался, что у него она не сохранилась: ее приходилось многократно перепрятывать от госбезопасности, и в конце концов следы затерялись.

Однако уцелела копия письма О. Александра к о. Сергию Желудкову. Темы этого письма жгуче актуальны и поныне, и мы завершим им нашу книгу, пожелав терпеливому читателю расслышать живой голос о. Александра, как бы говорящий ему: «В путь добрый! С Богом!".

Примечания Я.Кротова к электронному варианту книги: это письмо не вошло в издание переписки Желудкова и Любарского, но в издании есть еще два письма Меня - одно и второе.

Дорогой о. Сергий!

Вы опять возложили на меня непосильную задачу: в двух словах сказать о том, о чем и целой книги (и многих книг) мало. Решительно не знаю, с чего начать и о чем говорить. Многое мы обсудили с Вами и Вашими друзьями в переписке, многое я посильно попытался изложить в своих книгах.

Вы обращаетесь к А. И.^** Несомненно, он является сейчас совестью мыслящей России, выразителем ее самых сокровенных и дорогих чаяний. Но он — художник, большой художник, и, пожалуй, ответит Вам не столько в теоретическом письме, а в своем творчестве. Толстого как-то попросили истолковать «Анну Каренину», он ответил: «Для этого нужно написать ее снова». В этом заключена большая правда о художнике, который отвечает

* Сергей Алексеевич Желудков (1909—1984), талантливый представитель русской религиозной мысли в советский период. Рукоположен в 1954 г. Искал такие формы христианства, которые соответствовали бы современному человеку. В 1959 г. был уволен за штат и поселился в Пскове. Сблизился, с А. И. Солженицыным, с А. Д. Сахаровым и другими правозащитниками. Был членом международной организации «Эмнести Интернэшнл». Автор новаторских «Литургических заметок» (частично опубликованы в парижском «Вестнике РХСД»), книги «Почему и я христианин» (ИМКА-Пресс, Париж).

** А. И. — Александр Исаевич Солженицын.

/577\
на жгучие вопросы жизни созданием образов, а не теориями. Опять же, если взять пример Толстого когда он теоретизировал, он был бесконечно слабее Толстого-писателя. Правда, это не относится ко всем писателям. Такие мастера слова, как Пушкин, Ломоносов, Белый, Честертон, Экзюпери, Моруа, Цвейг, Камю были в то же время и мыслителями. Но все-таки это скорее исключение, чем правило. Сравните романы Достоевского с его «Дневником Писателя», и увидите огромную разницу. Дело здесь, очевидно, в индивидуальном складе писателя. Я не знаю в этом отношении А. И., но уверен лишь в одном в сфере художественного творчества он ответит и ответил уже на многие Ваши вопросы.

Что сказать о Вашем «манифесте»? Вы знаете мою точку зрения, т. к. все эти вопросы мы обсуждали с Вами много раз. Как и прежде, здесь пленяет искренность огонь, живая вера, мастерский, прозрачный стиль, множество верных и глубоких мыслей. Однако я хотел бы остановиться преимущественно на том, с чем я не могу согласиться.

Вы говорите — «кризис». Согласен, «кризис», но в Вашей интерпретации он сводится к какому-то почти катастрофическому состоянию. На самом же деле здесь кризис хороший, кризис непрестанного роста. Появление жизни и человека были «кризисами» природы, но это были кризисы великого Становления. То, что мы стоим теперь перед новыми проблемами в области учительства, организации литургики — означает, что христианство продолжает стремительно расти вширь и вглубь. Следует не скорбеть, а радоваться.

Бессмысленность и мрачность атеизма становится все очевиднее. Безрелигиозная мысль дошла до своего предела. Отчаянный вопль Ницше, Камю, Сартра — свидетельство этого. Оптимистический гуманизм потерпел крах в атмосфере озверения, которая окутала XX век. Атеизм — это именно и есть «кризис» в подлинном смысле этого слова. Он — болезнь духа и культуры, болезнь мысли, совести, миропонимания. Все, что было лучшего в культуре, начиная от палеолита, созидалось на религиозном фундаменте.

Вы обедняете религиозное сознание таких людей, как Эйнштейн. Пусть он находится лишь на одной из ступеней духовного восхождения, но сказать, что его чувство Бога и восхищение гармонией космоса — это не религия, мы не имеем права. Божественное — слишком огромно, слишком всеобъемлюще, чтобы можно было отбросить все аспекты его понимания, кроме христианского. Более того, христианство включает в себя все эти аспекты. Оно есть высшее Откровение миру о Боге, но оно не отрицает иных Его восприятий.

Вы нападаете на рационалистов, а сами оказываетесь неисправимым рационалистом. Для Вас вопрос «было или не было» продолжает оставаться в осязаемой плоскости. Раз, говорите Вы, грехопадение — это «миф», значит, сказание о нем не имеет «никакого познавательного значения! Но ведь это неверно! В этом «мифе» открывается для познания важнейшая правда о человеке, но открывается иным путем, путем отличным от рационального.

/578\

[фото: Новая Деревня. 1970-е. О. Александр Мень и о. Сергий Желудков]

Меня изумляет Ваше отношение к «проблематичности» Новозаветной письменности. Если для Вас Христос Некто больший, чем просто один из тех, кто учил людей быть добрыми, то какое значение для веры могут иметь исследования критических историков? Ведь ими тоже водит вера, убеждения. Если они не верят в Иисуса, т. е. в Его свидетельство о Себе, то они неизбежно сочтут большинство рассказов о Нем мифами. Если же верят, то никакие изыскания не могут поколебать их веру.

Есть парижская книжка П. Жилле «Иисус Назарянин». Там автор пытается надеть тогу беспристрастия и показать Христа в свете истории. И все же видно, что он при всем своем критицизме верит в Него. Тогда этот критицизм перекочевывает в сферу науки. Альберт Швейцер в своих исследованиях пытался показать, что образ Христа как Спасителя есть плод верований ранней христианской общины. Это априорное суждение явилось в результате того, что он сам отошел от этой веры, отошел от христианства. Евангелия не «фотографии». Это верно. Но в то же время они, если оставить в стороне их духовную ценность, являются, как это признала современная критика, ценнейшим историческим свидетельством о Христе. Они были написаны тогда, когда были живы еще многие очевидцы событий. Разве одно это не требует от нас относиться к ним не только, как к памятникам религиозной веры первохристиан? И, наконец, если Христос является действительно нашим Искупителем, неужели Он не в силах был так определить ход возникновения новозаветной письменности, чтобы ВСЕ важное и необходимое дошло до нас, дошло до каждого столетия. Ведь история написания Евангелий — это часть истории вообще. И нужно ее полностью обессмыслить, если считать, что главной действующей силой в ней была случайность, в частности невежество и легковерие людей.

Вы абсолютно правы, что терминология догматов символична. Так и должно быть. Если бы они были выражены в строгих понятиях, они сузились бы до размеров человеческой философии. А на самом деле они есть плод живого религиозного переживания. Значит, здесь нужно лишь постоянно корректировать и напоминать о том, что факты божественного мира не подобны фактам мира внешнего, что это ИНАЯ реальность, которую мы выражаем в привычных словах: «Отец», «Свет», «Восхождение». Бессмысленно было бы здесь на двух страницах решать вопрос о Троице и Воскресении. Бессмысленно и кощунственно. Даже наука, которая имеет дело с внешним миром, отвергает такое скороспелое и поверхностное отношение к своим предметам. Сложна высшая математика, сложна теория относительности, сложна теория элементарных частиц. Неужели же проблемы Духа могут оказаться проще и однозначней?

/580\

Вера и основные моменты ее остаются непреложными для тех, кто в ней живет, ее переживает. Следовательно, нужно лишь искать для каждой эпохи новые формы ее выражения. Учение Отцов Церкви (догматы), учение средневековых мистиков и схоластиков, религиозно-философские системы нового времени были всегда «революционны», всегда «модернистичны». И для XX века рождаются новые формы. Неотомизм, христианский экзистенциализм, русская религиозная мысль — все это новые формы осмысления христианского опыта. Не отмахиваться от этого, а изучать их — наша задача. Несомненно, в сфере «теоретической» здесь требуется упорная работа, глубокое изучение и неустанное вхождение во внутреннюю жизнь всего христианского наследия в целом. Апостол Павел и Дионисий Ареопаги, Григорий Нисский и Григорий Палама, Фома Аквинат и Дамаскин, Симеон Новый Богослов и Экхарт, Паисий Величковский и Паскаль, св. Тереза и св. Игнаций и, наконец, наши Бердяев, Франк, Вл. Соловьев, Флоренский… Да что там! Сокровищница христианской мысли и духа неисчерпаема. Только одних имен можно написать несколько страниц.

Если же вернуться к вопросу о догматах, то я хотел бы еще и еще раз подчеркнуть необходимость бесконечно бережного отношения к этой древней, но вечно юной форме выражения веры. Они — плод прозрения, они один из аспектов Откровения. Посягая на них, мы рискуем разрушить все. Они подобны драгоценной чаше, в которую влито священное вино Евангелия. Конечно, чаша — лишь сосуд. Но разбейте ее — и вино прольется на землю. Если мы не понимаем чего-либо, не следует торопиться. Не лучше ли в смирении поискать причин в себе? До многого мы могли не дорасти Как хорошо я помню случаи с трудными местами в Евангелии. Когда они встречались, я просто оставлял их в стороне. И вот, проходило время — и смысл их открывался.

Догматы — это не догматическое богословие. Оно является уже чем-то чисто человеческим, несущим на себе неизбежную печать ограниченности. Оно будет развиваться всегда, ибо каждое его завоевание несовершенно, и полнота догмата влечет к поискам все новых подходов к этим великим темам.

Дело — в «учительстве». Как излагать основы веры для рядового христианина? Так я Вас понял? Но это проблема преимущественно методологическая. Из тех богатств, которые имело и имеет христианство, мы должны создавать нечто доступное для рядового человека. И при этом не ставить себе утопической цели, что это изложение должно убедить неверующих. От теорий мало кто убеждался когда-нибудь. Нужно разрушать атеизм, разрушать предрассудки, нужно приблизить человека к миру веры, и если он ее почувствует как живую силу — ему уже не так важно будет, договорились ли между собой богословы-теоретики. Это свобода веры, но свобода не пустая, безмерная, бесцельная, безбожная, а свобода сынов Божиих, свобода «познанной Истины». Никакие «развалины» теорий не могут тогда смутить человека. Не в них суть. Однако и без них нельзя, как в мире науки без «рабочей гипотезы». Мы не можем не ОСМЫСЛЯТЬ своей веры. Знаем, что
/581\
это осмысление никогда не достигнет полноты Истины, но все же осмысляем и будем осмыслять.

Тороплюсь кончать, а хочется так много сказать Вот, Вы говорите об иерархии! Разве неясно, что многое здесь связано с нашей внешней обстановкой? Всегда, во все времена были плохие епископы и священники но Церковь стоит. Я лично являюсь сторонником строгой, совершенно организованной и централизованной иерархии. Ибо всякий живой организм «монистичен» и структурен. Он сложен, ибо совершен, он имеет главу, ибо един. Многие беды происходят от того, что он еще недостаточно един. Поэтому борьба за единение христиан — важнейшая наша задача.

Христианство не идеология, а бытие, жизнь, организм А организму присуща структура. Только в структурно сложном единстве Церковь будет в состоянии выполнять свою задачу — готовить человечество к будущему к Царству Божию.

Построить теорию мира, — говорит Тейар де Шарден, — относительно легко. Но искусственное форсирование новой религии превосходит индивидуальные силы Платон, Спиноза, Гегель могли развить воззрения, которые борются с перспективами Воплощения. И в то же время ни один из этих метафизиков не смог переступить границ идеологии. Их воззрения, одно за другим, могли, быть может, просвещать умы, но никогда не достигая порождения жизни. Этим христианство отличается от идеологий. Оно есть новый поток бытия, изливаемый из Запредельного, и когда он преломляется в душах людей, он рождает величественный богочеловеческий поток Церкви. Он несет в себе, как всякая река, палки, бревна, мусор и трупы. Но течение его неотвратимо Церковь создана Христом.. В ее бытии я вижу Его волю, вижу Его Самого. И если есть в ней темное, то я помню об Иуде на тайной вечери. Эта., новая жизнь слагается из двух источников — земного и небесного. И в едином русле они устремляются к Царству.

Евангелие Иисуса есть Евангелие Царства. Все утопии человечества есть искаженный и обедненный отблеск этого чаяния. Его умудрялись искажать даже христиане средневековые теократы, Соловьев и Федоров. Но даже эти искажения говорят о великой силе того центра, откуда они исходят. Да придет Царствие Твое — вот тайна христианства и Церкви. «Все мы изменимся», — говорит апостол Павел. В непостижимой дали всегда стоит перед нами грандиозная Трансформация. Ради нее земля, ради нее жизнь ради нее человек, ради нее. Явление Богочеловека — Основателя и Главы этого Царства. Все, что делает человек ценного на земле, есть камни для строящейся башни (помните, у Герма в «Пастыре»?). В этом смысле и люди, являющиеся потенциальными членами Церкви (то, что Вы именуете «Церковью доброй воли») работают для Христа. Но они работают бессознательно повинуясь смутным чувствам, голосу совести. Этим они отличаются от подлинных членов Церкви Свободный акт воли, стремящейся к Богу, ко Христу, есть нечто бесконечно важное в бытии людей Церковь началась с малого. Она растет, она движется в истории. Из ее истоков родилась духовная куль-
/ 582\
тура Европы, России, Нового Света. Она должна выполнять свою миссию до скончания века. Наше дело только осознать свое место в этом организме, не претендуя на большее.

[вверху страницы фото: Отец Сергий]

Вы верно сравниваете человеческие индивидуумы с клетками. Но от клеток в действительности мы отличаемся личным сознанием, личной волей, личной ответственностью. Поэтому важно крещение, как акт готовности следовать за Христом. Поэтому и говорит Он о "малом стаде". В противном случае не было бы нужды Ему создавать Свою Церковь, ведь по Вашему все человечество, все люди доброй воли есть тело Христово, есть Церковь Но Христос именно СОЗДАЛ Церковь (Мф 16) как зародыш Своего грядущего Царства. Он сравнивал ее с зерном, вырастающим в дерево с закваской, действующей постепенно. Можно сказать, что Он зачал новое человечество Он — «новый Адам», противостоящий Адаму ветхому.

Плохо мы выполним Его волю, если скажем всем честным людям вы уже в Церкви Нет, мы должны сказать им, что они бессознательно являются христианами по своей жизни и что именно поэтому им нужно сделать
/583\
сознательный шаг ко Христу. Только тогда они станут окончательно под сень Его креста. Когда-то Булгаков сравнивал Церковь с храмом, у которого есть притвор и двор. Это сравнение повторил Павел VI в энциклике «Экклезиам суам». Да, и двор имеет отношение к храму, и притвор. Но все же они НЕ храм. Мало потолкаться по двору, нужно войти в церковь.

О письме двух священников^* говорить трудно, ибо это вопрос тоже не простой. Одно я могу сказать: они выразили общее чувство и общую боль. В этом смысле их голос есть голос Церкви. Они говорили как «власть имущие» Имели ли они на это право? Не знаю Не могу судить их, как не чувствую себя призванным «со властию» судить и епископат. Это большая ответственность — судить. Вы сами отметили всю сложность положения Церкви. Здесь однозначно решить трудно очень и очень многое. Где граница, отделяющая церковную икономию от недопустимого компромисса?

Вы говорите о соборности. Поверьте, я не знаю, что значит это слово. Церковь в России давно находилась в уродливых условиях, давно, много веков. Общины у нас нет сейчас, но и не было ее сто лет назад. Но сами посудите — как может у нас сейчас развиваться дело в этом направлении? Эволюция должна идти не сверху, а снизу, ибо «каков приход, таков и поп». Иерархия у нас на Востоке всегда была слаба и безынициативна. Но не нам ее преобразить. Только тогда, когда каждый будет выполнять свой долг, можно будет ожидать помощи Божией.

Это относится и к мирянам. И к новообращенным. Они не должны быть «гостями» в храмах. От них зависит очень многое.

О реформах богослужения вообще сейчас нельзя думать. Многое можно загадывать на будущее, кое-что вводить и теперь. Но это не изменит основного. С Вашей литургической критикой я во многом согласен. Но дело это требует тщательного рассмотрения, огромной работы, долгого времени. Что говорить попусту! Ясна альтернатива: или бросить храм, как обремененный «мишурой», но тогда мы решительно оторвемся от жизни Церкви, или вникать в то, что есть, вживаться в существующее богослужение. Только тот, кто проникся им в его традиционной форме, может судить о том, что в нем вечно, а что может со временем и отпасть. А если мы дадим неофитам, почти ничего не понимающим, власть принимать скороспелые решения о реформах, мы рискуем вместе с водой выплеснуть и ребенка. Кто очень болеет о невнятице переводов — пусть займется новым переводом, пусть сделает «кабинетную», так сказать, реформу церковно-славянского языка, приблизив его к русскому. Для этого потребуются годы. Переводы, развитие вкуса к иконе и пению, поиски новых богословских форм изложения веры — вот задачи, которые стоят перед нами. Их хватит на несколько поколений. Легче критиковать, труднее творить.

Вообще я ломлюсь в открытую дверь. Ведь Вы со всем этим согласны. И не знаю, зачем пишу Вам. О воспитании детей также не может быть двух мнений. Но чем плакать о том, чего нет, лучше экспериментировать в области религиозно-педагогического творчества. Пусть пока для себя, для своих детей, но творить, искать, не стоять на месте.

* Имеется в виду известное письмо о. Глеба Якунина и о. Николая Эшлимана.

Итак, подведу итоги Внутренний кризис обусловлен сложностями внешнего. Но если эти сложности разрешатся, то никакого кризиса в смысле «развалин» и катастрофы не будет. Не уступками атеизму и не попытками стереть грани поможем мы неверующим, а свидетельством живой веры, осмысленной, действенной. Нам нужно всем становиться лучше, нужно вырабатывать подлинно-христианские принципы жизни, нужно спорить и размышлять, но в основу положить слова Христовы: «Ищите прежде всего Царствия Божия, а все остальное приложится вам».

Принадлежность к так называемой «Церкви доброй воли» — великая вещь. Но это не все, далеко не все. Иначе нам не нужно было бы и христианство. А оно есть не просто «добрая воля», оно есть Встреча с Богом через Христа и участие в Его вселенском деле. Верить Ему, жить Им это не значит теоретически решить все вопросы. Но значит — решить главный. Положа руку на сердце, скажу Вам, что при всем моем интересе к философии и богословию для меня все теоретические проблемы не так важны. Софиен ли мир? Что такое предопределение? Что такое Вознесение? И так без конца. Интересно, существенно, увлекательно Но это то, без чего можно прожить. А вот без Бога, без Христа жизнь есть мука или самообольщение. Мир создан Богом (как? пусть решают теологи), все осмысленно и полно таинственного значения (подробности? предоставим это мудрецам), я ответственен перед своим Создателем, я погибаю, но спасен Им. Он призывает к Себе, Он призывает к крещению, Он создает Церковь, Он воздвигает Чашу. Все прочее ВТОРИЧНО. И кризис наступает лишь тогда, когда мы отступаем от Него, от Его заповедей, от Его Церкви, когда мы изменяем вере в Него.

Но Вы спросите: а как же верующие других религий? Они же вне Христа И чаще всего не по своей вине. Но неужели Господь Сам не решит их судьбы без нас? Они — наши братья, во многом единоверцы, а тайны спасения в руках Божиих. Дайте здесь любое хорошее объяснение. Я только спасибо Вам скажу. Но разве в объяснении дело? Или мы перестали доверять Богу?

«Прежде, нежели Авраам был, — говорит Христос, — Я есмь». В этом суть. Он был всегда, еще до Воплощения, еще до появления человека Это Он говорил с миром через мудрых и пророков. Все, что есть, было и будет доброго — от Него. И этого нельзя доказать. Это выше, больше любых доказательств. В искании Христа, в чаянии Его — суть всей религиозной истории. Но это не значит, что одно это искание и есть уже Новый Завет. Во всем добром в современном мире проявляется начало Христово, но это еще не есть христианство.

Подобно кресту Церковь идет вертикально и горизонтально, вглубь и вширь. Вглубь она совершает путь к Богу, вширь — она распространяется среди людей. «Идите и научите все народы». «Се, стою у двери и стучу».

Пусть мы найдем новые слова, новые формы выражений, ИСТИНА, которая будет облечена в них, — не новая и не старая, а вечная истина. Не новые более убедительные концепции нужны прежде всего, а путь к Богу,
/585\
выход на просторы духовного мира, чудо, скачок, превращение.

«Придя, найду ли веру на земле?» — так спрашивает нас Он. Трагический финал предречен, но он не фатален. Никогда не поздно найти истинный путь Ниневия не была разрушена, ибо покаялась.

Простите, я увлекся, пытаясь выразить то, что чувствую, но так и не сумел ничего. Вот нищета слова!!! Но одно знаю возврат в Церковь, жизнь в Церкви, Христос, борьба за Его Евангелие, терпение, неустанная работа внутри и во вне — в этом все. А теологемы и философемы пусть знают свое место Они вторичны и служебны. Они — подпорки, леса. Решение их придет, когда будет достигнуто главное. А без этого они останутся бесполезным бременем, камнем преткновения для спорщиков.

А тем, кто хочет, чтобы им «объяснили все», могу лишь сказать: христианство необъяснимо, парадоксально, оно не может быть втиснуто ни в какие рамки человеческих «систем». Достаточно сказать, что христианами были последователи многих весьма далеких друг от друга философий. Кьеркегор и св. Фома, Паскаль и Маритен как мыслители очень несхожи, но все они в лоне христианства. Значит, оно возвышается над односторонними и ограниченными человеческими системами. Оно есть Благая Весть о Боге, спасающем Свои творения

С любовию
священник X