АЛЕКСАНДР МЕНЬ
ВЕСТНИКИ ЦАРСТВА БОЖИЯ
Об авторе
Из цикла "В поисках Пути, Истины
и Жизни".
К оглавлению тома.
о. Александр Мень. История религии. т. 5
Часть II
ПЛЕН и РЕСТАВРАЦИЯ
Глава пятнадцатая
«НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ»
Халдея, 580-575 гг.
И твержу это, чтобы
Завершенное не начиналось опять,
Чтобы к нам Судия проявлял свою милость
Т.С. Элиот
В истории человечества мы едва ли найдем духовных учителей или реформаторов,
которые были бы столь непримиримы к грехам и заблуждениям своего народа,
как пророки. И это понятно: они ставили перед собой, казалось бы, непосильную
задачу—преобразовать целую нацию в соответствии со своими идеалами.
Достигли ли они своей цели?
Судьба Иеремии и катастрофа 587 года подсказывают как будто бы отрицательный
ответ. Но оставался еще один, последний экзамен: плен Вавилонский. Это
величайшее испытание должно было подвести окончательный итог миссии пророков;
и оно неожиданно показало, что их усилия не остались безрезультатными.
Это может вызвать удивление. В самом деле, вхождение народов в чужую
культурную и географическую среду нередко разрушало их традиции и верования.
Окружение чаще всего сильнее и отдельного человека, и целой нации; и требуются
какие-то совершенно особые факторы, чтобы оказывать ему действенное сопротивление.
Очевидно, в Израиле такие факторы были, и именно они обусловили этот
загадочный парадокс библейской истории: народ, который на родине не мог
устоять перед языческими искушениями, вдали от нее выработал противоядие
от них. Уйдя в плен с клеймом изменника веры, он вернулся утвердившимся
в ней как никогда раньше.
Библия содержит в себе четыре главные свидетельства, из которых мы узнаем
о тех, кто стал воспитателем Израиля на чужбине и довел дело пророков до
конца. Мы имеем в виду Книгу пророка Иезекииля, писания Исайи Вавилонского
и две новых Священных Истории; к этому нужно добавить Плач и Псалмы, созданные
в годы пленения. В этих книгах—высочайшая точка религии Ветхого Завета,
горная вершина, над которой вздымается лишь белоснежный пик новозаветного
Откровения.
Как интересно было бы проследить жизнь народа Божия в те годы, когда
с ним происходила эта удивительная метаморфоза! Но если мы мало знаем о
людях, которые повели его по пути веры, то о нем самом, к сожалению, неизвестно
почти ничего. Картина жизни ссыльных иудеев дошла до нас лишь в виде отдельных
кадров, отрывочных черт и косвенных намеков.
Первый факт, который можно считать установленным,— это едва ли не поголовное
выселение иудеев из Палестины.
Около 580 года Иудея представляла собой странное и мрачное зрелище:
она опустела в буквальном смысле этого слова. Позднейшим историкам трудно
было этому поверить. Только раскопки поколебали их скептицизм. Буря действительно
не пощадила почти никого. Остались брошенные поля и виноградники, среди
которых лишь изредка можно было встретить хижины нищих и разоренных крестьян.
Обезлюдевшие города походили на огромные свалки битого кирпича (1).
Навуходоносор отказался от обыкновения своих ассирийских предшественников
и не прислал в Иудею колонистов. Вероятно, главная причина заключалась
в том, что царю не хватало поселенцев для своих собственных обширных городов.
Неудивительно, что он довел почти до предела опустошение покоренной страны.
По его приказу Набусардан еще раз объехал ее и вывез в Вавилон третью партию
пленников. Хотя эдомитяне и извлекли кое-какие выгоды из бедствия соседей,
но прочие племена не стремились занять осиротевшую землю (2).
Она осталась как дом без хозяина. Именно это обстоятельство впоследствии
помогло возрождению Израиля.
* * *
Когда Барух, похоронив своего учителя, прибыл в Вавилон, он нашел картину,
сильно отличавшуюся от того, что он видел в Египте: здесь жили лучшие люди
изгнания, и численность иудейской колонии приближалась к 30 тысячам человек
(3).
Хотя сравнительно с полумиллионным населением Вавилона это была капля в
море, но иудеи не оказались разбросанными в массе разноплеменных обитателей
Халдеи: их поселили в отдельных кварталах наделили землей и даже сохранили
за ними видимость самоуправления. При этом выходцы из одного и того же
города и члены родственных семей могли жить вместе.
Прибытие в эту незнакомую страну должно было сильно поразить пленников.
Истомленные долгими переходами через пустыню, они, казалось, попали в мир,
похожий на легендарный Эдем. Перед ними расстилались тучные плантации,
текли ровные каналы и обсаженные ивами арыки, шумели города, утопавшие
в зелени. Все говорило о процветании, которого Иудея уже давно не знала.
Конечно, многие пленники, особенно воины, были сразу же посланы на принудительные
работы. Увлеченный строительством, Навуходоносор постоянно нуждался в рабочих
руках. Тысячи согнанных по его воле людей копали рвы, возили кирпичи, поднимались
на леса, сновали по уступам огромной башни, которая воскрешала в памяти
евреев сказание о столпотворении.
И все же Вавилон не получил у израильтян наименования «Дома рабства»,
как некогда называли они Египет. В Библии мы нигде не находим жалоб на
невыносимые условия труда пленных. Вероятно, строительные рабочие всех
наций получали жалованье и жили среди соплеменников в собственных домах.
Состоятельные иудеи чувствовали себя на чужбине не хуже, чем на родине;
труднее оказалось положение средних классов. Крестьянам нелегко было осваивать
неизвестные им приемы земледелия в жаркой болотистой равнине, а ремесленники
не могли тягаться с туземными мастерами. Но зато для многих из этих людей
оставалось обширное поприще—торговля.
Вавилония издавна была перекрестком караванных путей, а при Навуходоносоре
она стала настоящим мировым торговым центром. О размахе коммерческих операций
халдеев говорят тысячи дошедших до нас документов: необъятные архивы их
банкирских домов, ссудных касс, нотариальных контор.
Торговля занимала у древних, как и в средние века, почетное место. Купцы
нередко были миссионерами цивилизации. Именно они первыми установили деловые
связи между народами, соединив их взаимными интересами в противовес войнам
и захватам. Международное право вырастало из торговых взаимоотношений;
купцы должны были знать и уважать обычаи разных племен, и сами они зачастую
были носителями высокой культуры. Напомним, что в Греции в ту эпоху стяжали
славу два знаменитых торговца: Солон и Фалес, политический реформатор и
философ. Купеческие корпорации упрочили экономический фундамент «Голы»,
или диаспоры, еврейского рассеяния, зародившегося в период плена.
Задолго до гого, как Тит и Адриан уничтожили иудейское государство,
диаспора уже жила полной жизнью в Вавилоне, Египте и Сирии. Она явилась
как бы вторым государством евреев, дававшим им приют в течение веков.
Несмотря на все невзгоды и притеснения, неотделимые от положения чужаков,
несмотря на опасность утраты веры и традиций, рассеяние в конечном счете
сыграло и положительную роль в истории Израиля. Оно открывало простор для
энергии, которой было тесно в рамках маленькой страны, оно обогащало мысль,
вводя иудеев в круг мировой культуры. Филон и апостол Павел, Маймонид и
Спиноза были бы невозможны без диаспоры. Очаги ее стали первыми опорными
пунктами христианства, проложив дорогу проповедникам Евангелия.
Но если в новозаветное время диаспора уже отличалась поразительной религиозной
устойчивостью, то при своем зарождении она пережила опасный критический
период.
За пределами Иерусалима изгнанники, блюдя заповедь Торы, не могли совершать
богослужения; тем самым они были лишены духовной поддержки, которую давало
им участие в храмовом действе. Священники и левиты не решались даже петь
церковные гимны вдали от разрушенного Дома Господня.
На реках Вавилонских, там сидели мы и плакали,когда вспоминали
о Сионе.
Там на ивах повесили мы арфы наши,
Ибо там полонившие нас просили песен и глумившиеся над нами—веселия:
«Спойте нам из песен Сионских!»
Как нам петь песнь Ягве на земле чужой?..
(Пс 136, 1-4)
Но мало того, разгром Иерусалима халдеями поставил под сомнение заветные
верования иудеев. Давидову роду было обещано вечное царство, но вот Седекия
низложен и умер, а Ехония томится в оковах. Не была ли гарантирована незыблемость
Сиону и храму? Но вот они превращены в братскую могилу. Бог даровал Израилю
землю, которую Он Сам избрал, но народ выведен из нее в далекую чужую страну.
Еще задолго до плена военные успехи язычников не раз склоняли Израиль
к идолопоклонству. Теперь же катастрофа могла казаться неопровержимым доказательством
мощи Мардука и бессилия Ягве. Торжественный церемониал вавилонских храмов
несомненно производил на иудеев глубокое впечатление. Их пребывание в плену
совпало с религиозной реформой, проведенной Навуходоносором. В те годы
жрецы Вавилона открыто провозгласили, что все боги есть только ипостаси
Мардука. Это не было чистым единобожием, ибо наряду с Мардуком почиталась
и его божественная Супруга, но тем не менее реформа была важным шагом,
делавшим халдейский культ более понятным и приемлемым для евреев.
Возвеличение Мардука отразилось и на обрядах. Если прежде изваяния богов
были скрыты от глаз непосвященных, то теперь храмы перестраивались с тем,
чтобы все, стоящие во дворе святилища, видели изображения. Огромный позолоченный
кумир Мардука был установлен так, что в день весеннего равноденствия он
вспыхивал под лучами восходящего солнца. Все это придавало несравненную
величавость богослужению. На многие века в памяти иудеев сохранились эти
сцены пышных языческих молений, когда под звуки труб и тимпанов толпы падали
ниц перед статуей небесного покровителя Вавилона (4).
Слава Халдеи—с одной стороны, и разрушенный храм Ягве—с другой. Как
было после этого устоять и не поколебаться? И нет ничего удивительного
в том, что среди изгнанников нашлось немало таких, которые в конце концов
склонились перед чужими алтарями. Они перестали принадлежать к народу Ягве,
не видя в этом ни пользы, ни смысла.
Но и те, кто не отрекся от Моисеева Завета, переживали драму мучительного
разочарования. Единственное, что хоть как-то объясняло им все происшедшее,—были
книги пророков, в которых можно было найти ясные предсказания плена. Но
могло ли это послужить большим утешением? Никакое благополучие в чужой
стране не смягчало боли от сознания, что Израиль отвергнут Богом, Который
отвернулся от Своего народа и отрекся от всех Своих обетований. Иудеи,
казалось, больше не были нужны Богу, и поэтому исчезал самый смысл их существования:
Оттого что опустела гора Сионская и шакалы бродят по ней,
Изболелось сердце наше и померкли глаза наши.
Для чего Ты совсем забываешь нас прогневался на нас безмерно?
(Плач 5, 17, 18, 22)
Участь членов царской семьи явилась полным крушением Сионского Завета:
Ты отринул и презрел помазанника Твоего, прогневался на него,
Пренебрег заветом с рабом Твоим, поверг на землю венец его,
Разрушил все ограды его и в руины превратил все крепости его...
Где прежние милости Твои, Ягве? Ты ведь клялся Давиду правдою Своею!
(Пс 88, 39-41, 50)
Современному читателю Библии не всегда легко понять смысл того упования,
которое Израиль связывал с пророчеством Нафана. Действительно, почему Бог
избрал именно Давида и его род? Однако следует помнить, что для верующего
иудея Давид был не просто великим царем, а властителем теократическим,
получившим
венец не от жрецов, не от народа и не по наследству: Сам Бог возвел его
на престол. В лице Давида как бы олицетворялась идея «народа Ягве», чьим
единственным Владыкой должен быть только Предвечный. Этот идеал теократии,
по слову пророков, предначертано осуществить потомку Давида, Помазаннику,
который будет чужд земному честолюбию, но явится истинным служителем Божиим.
И вот после всех этих надежд меч халдеев разрубил нить, а следовательно,
Бог оказался неверен Своему слову. Значит, конец всему...
Беспросветное отчаяние и скорбь, в которую был погружен Израиль в первые
годы изгнания, раскрывает перед нами 21-й псалом. В нем слабеющий голос
страдальца звучит как бы из глубокой бездны:
Боже мой! Боже мой! Зачем Ты оставил меня?
Далеки от Спасения слова вопля моего.
Боже мой! Я кричу днем и Ты не внемлешь мне,
ночью и нет мне успокоения.
Но Ты, Святой, живешь среди славословий Израиля,
на Тебя уповали отцы наши, уповали, и Ты избавлял их;
К Тебе взывали они и были спасаемы,
на Тебя надеялись и не оставались посрамленными.
(Пс 21, 2-4)
Израиль представлен псалмопевцем в виде человека, чья вера не защитила
его, но сделала посмешищем. Но не хочет, не может он примириться с пугающим
молчанием Неба:
Я—червь, а не человек, поношение у людей и презрение у народа;
Все, видящие меня, глумятся надо мною, говорят, качая головою.
«Он уповал на Ягве—пусгь избавит его, пусть спасет, если он угоден
Ему».
А ведь Ты извел меня из чрева, вложил надежду в меня у груди материнской;
На Тебя оставлен я от рождения, ибо Ты Бог мой.
Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет
(Пс 21, 7-12)
Эти слова означали, что народ сознавал себя с самого рождения неотделимым
от Ягве и богооставленность для него была равносильна смерти.
* * *
И тогда пришло время напомнить отчаявшимся о «Малом Святилище», которое
пребудет с ними в изгнании. Усилия пророков круто меняют направление. Если
прежде им приходилось чаще всего наносить удары, то теперь они приступили
к делу врачевания.
Священники, левиты, пророки и их ученики пришли на чужбину не с пустыми
руками. Они принесли в Вавилон не золото и серебро, но то, что было дороже
всех сокровищ,—кожаные свитки: списки Торы, Священной Истории, пророчеств.
Библейская письменность должна была стать отныне новым Ковчегом. Хранители
и собиратели ее посвятили себя делу духовного обновления народа, сплочения
его вокруг имени Ягве.
Девизом этой группы людей явилась верность разоренному Сиону. Изгнание—лишь
временный искус! Свет нового утра рассеет тьму.
Если забуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя,
Засохни, язык, в устах моих, если не буду помнить тебя,
Если не поставлю Иерусалим во главе веселия моего!
(Пс 136, 5-6)
Уверенность в том, что Святой Град восстанет из пепла, была залогом того,
что положение не безысходно, что свершившаяся трагедия не окончательна.
Как бы ни была глубока бездна падения, нужно собрать все силы для того,
чтобы признать в происшедшем справедливое деяние Ягве. Живя в самом сердце
языческого мира, нужно не только не прельститься его величием и отвергнуть
истуканов, но и бесстрашно пронести свое знамя по дорогам изгнания.
Этих людей, исполненных решимости и веры, возглавил священник Иезекииль.
Прежде многие относились к нему с сомнением и приходили в дом пророка больше
для развлечения, чтобы послушать его притчи и загадочные речи, но теперь,
после предсказанного им падения Иерусалима, он получил всеобщее признание.
Еще тогда, когда в Халдею пришла весть об осаде города, Иезекииля постигло
семейное горе: внезапно заболела и скончалась его жена, которую он очень
любил и называл «отрадою очей». На похоронах пророк, ко всеобщему изумлению,
сдерживал, вопреки обычаю, слезы. Когда же его спросили о причине этого,
он ответил, что хочет дать «знак» Израилю, призывая его
мужественно встретить несчастье и смириться перед высшим предначертанием.
После того как стало известно, что Иерусалим пал и в Вавилон начали
прибывать новые партии ссыльных, Иезекииль начал убеждать их не поддаваться
унынию и не считать себя сиротами. Пусть они уподобились овцам, которых
дурные пастыри отдали на растерзание, они должны помнить, что Пастырь небесный
их не покинул. Взамен негодных пастухов Он даст им служителя Господня—Давида.
Но характерно, что священник предпочитал называть его не царем, а «наси»—князем.
Это вполне соответствовало духу последнего мессианского гимна Исайи. «Отрасль»
благословенного рода восстановится, но истинным Царем будет все-таки только
Бог. И только этому Пастырю будет принадлежать народ Завета.
«Ибо так говорит Владыка Ягве: вот Я Сам отыщу овец Моих и осмотрю их.
Как пастух осматривает стадо в день прибытия к своим рассеянным овцам,
так и Я осмотрю овец Моих и освобожу их изо всех мест, куда они рассеялись
в день ненастный и мрачный... Потерявшуюся Я отыщу, уведенную—возвращу,
раненую—перевяжу, больную—укреплю» (Иез 34, 11-12; 16).
Это — тон, доселе чуждый речам Иезекииля, которому вообще была более
свойственна суровая сдержанность, резко отличавшая его от Осии и Иеремии.
Но перелом в жизни народа побудил его раскрыть свое сердце и употребить
образы, навеянные нежной заботой, которой издревле окружали на Востоке
овец.
Долго Бог, говоря через своих посланников, был строгим Судией, но вот
Он обращается к непокорным сынам как Добрый Пастырь. Таким мир увидит Его
в евангельской притче, а для первых христиан одним из самых дорогих символов
Бога-Спасителя станет юный Пастух, несущий на плечах ягненка.
Сам Иезекииль принимает теперь на себя пастырскую роль. Если прежние
пророки обычно выступали лишь в связи с особыми событиями, то Иезекииль
берется за кропотливый повседневный труд душепопечительства. Нужно было
сберечь и оградить иудейскую Общину, научить, наставить, поддержать в людях
надежду. Не имея возможности, как прежде, приносить на алтаре жертвы, пророк
оставался и в изгнании служителем ветхозаветной Церкви.
С каждым годом все более разрасталась духовная семья пророка, с каждым
годом все яснее сознавал Израиль необходимость выстоять. В поле, на строительстве,
в конторе—иудей был таким же, как и все; но вот наступала суббота,
день, посвященный Богу, и он шел в дом Иезекииля или другого учителя веры
и там проводил время в молитве, слушании проповеди, пении псалмов. Эти
молитвенные собрания стали заменять прежние обряды в храме, и таким образом
синагога, где в течение веков сосредоточивалась духовная жизнь диаспоры,
явилась детищем Иезекииля (5).
Если реформа царя Иосии, запретив жертвенные обряды всюду, кроме Иерусалима,
как бы оторвала религию от жизни, то теперь еженедельные молитвенные собрания
заполнили пробел, оставленный Торой. Совместная молитва и слушание проповеди
в день Господень превратились в стержень, вокруг которого вращалась вереница
обыденных дней. Это начертало образец и для будущей апостольской Церкви.
Как храмовое богослужение явилось прообразом для сакрального церковного
действа, так синагогальное собрание предварило форму воскресного общения
верных. Церковь соединила мистерию культа и проповедь, обращенную к чадам
Божиим, собранным вместе для молитвы. Поэтому, когда мы осознаем христианский
храм не только как святыню, но и как место братской встречи, где звучит
«слово», то нужно помнить, что начало этого восходит к Иезекиилю и основанной
им синагоге
(6).
«Бет-хакнесет», Дом Собрания, стал религиозным, общественным и интеллектуальным
центром пленников в Вавилоне. Там, слагая притчи и беседуя с народом, Иезекииль
касался всех важнейших проблем, волновавших Общину. Одна из них была связана
с судьбой великих народов, среди которых пришлось жить иудеям. Феномен
высокой цивилизации требовал разъяснения.
Грек Геродот, посетивший Вавилон спустя сто лет после описываемых событий,
был потрясен тем, что там увидел. Еще большее изумление должна была вызвать
Халдея у сынов Израиля. Кто даровал могущество этим народам? Куда идут
они? В чем смысл их призвания?
Ответ на это Иезекииль дал в пророчествах о восточных царствах. Наиболее
ярким из них нужно признать слово о Тире; оно как бы выражает самую суть
Иезекиилевой философии истории. Пророк изображает культуру как целостный
организм, как детище особого духа нации. Он восхищается блеском и мудростью
процветающей державы, но предрекает ей неизбежный упадок. В чем причина?
Она—в безумной гордыне ангела-хранителя, вдохновившего эту цивилизацию.
Пророк изобличает первородный грех цивилизации, которая несет на себе печать
всеобщей греховности. Ослепленная эгоизмом и своими успехами, она отдаляется
от Бога и становится бесчеловечной. В недрах ее совершается процесс разложения,
и она неизбежно идет к своему концу (7).
Впрочем, и Израиль ничем не лучше этих «падших ангелов», ибо он имел
Откровение, которому изменил. Поэтому и его Бог сверг с престола. Спасение
народа лишь в исправлении.
Пророк всегда настаивал на личной ответственности каждого человека.
Преображение народа Божия должно зависеть от усилий каждого. Потому-то
проповеди Иезекииля имели целью пробудить искреннее покаяние в людях.
Следует признать, что слова его не пропали даром. Никакая эпоха в истории
Ветхого Завета не породила столь сильного покаянного движения, как годы
изгнания. Лучше всего о нем можно судить по знаменитому 50-му псалму, заключительные
строки которого прямо указывают на плен.
Псалом посвящает нас в тайну того обновления сердца, которого ждал Иезекииль.
Автор его ясно сознает, что сам человек неспособен полностью освободиться
от греховности, и видит спасение только в благодатной силе Божией. Лишь
она может искоренить врожденную человеческую нечистоту и омыть сердце действием
«Руах Кадош», Духа Святого. Здесь это слово впервые появляется в Ветхом
Завете, указывая на грядущее чудо духовного просветления:
Помилуй меня. Боже, по великой милости Твоей
и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои.
До конца смой с меня беззакония мои и от греха моего очисти меня,
Ибо беззакония мои я знаю и грех мой всегда предо мною.
Пред Тобой одним согрешил я, и лукавое пред Тобой сотворил я,
Так что прав Ты в приговоре Своем и справедлив в суде Своем.
Видишь, в беззаконии зачат я, и во грехе родила меня мать моя;
Ты же возлюбил истину в сердце и мудрость явил ко мне.
Окропи меня иссопом, и очищусь я, омой меня, и белее снега я стану,
Дай мне услышать радость и веселие, и возрадуются кости сокрушенные.
Отврати лицо Твое от грехов моих, и все беззакония мои очисти.
Сердце чистое создай во мне, Боже, и дух правый обнови во мне.
Не отринь меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от
меня.
Верни мне радость спасения Твоего и Духом Твоим владычным утверди
меня.
Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся...
(Пс 50, 3-15)
Служение Богу псалмопевец раскрывает так, как о нем учили Моисей и пророки:
жертвы есть знак союза с Творцом, но они лишь внешнее проявление. Истинная
жертва—это вера и чистое сердце:
Господи! Отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Тебе,
Ибо не желаешь ты жертвы—я бы дал ее— и ко всесожжениям не благоволишь,
Жертва Богу—сокрушенный дух, сердца сокрушенного и смиренного Бог
не уничтожит.
Обнови, Боже, по милости Твоей Сион, и да воздвигнутся стены Иерусалимские;
Тогда угодны будут Тебе праведные жертвы, возношения и всесожжения,
тогда возложат на алтарь Твой тельцов.
(Пс 50, 17-21)
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава пятнадцатая
«НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ»
1. «Буржуазные историки и богословы, читаем мы в одной
из марксистских книг, посвященных Ветхому Завету, — игнорируя оставшиеся
в Иудее трудящиеся массы и отождествляя еврейскую нацию с кучкой уведенных
в плен рабовладельцев, ростовщиков и жрецов, изображают «эпоху плена» как
период «особого напряжения еврейского духа» (А. Ранович. Очерк истории
древнееврейской религии. М. 1937, с. 235). Между тем результаты раскопок,
относящихся к эпохе плена по словам В. Олбрайта, «однообразны и убедительны:
многие города были разрушены в начале шестого столетия и никогда не заселились
вновь; другие были разрушены в это время, но заселены позднее: неизвестен
ни один случай, чтобы в Иудее во время плена какой-нибудь город был обитаем»
(W.Р.
Аlbright. Тhе Аrchaeology of Palestine, р. 141).
2. Эдомитяне, или идумеи, жители Эдома, одного из пяти
еврейских царств Палестины (Израиль, Иудея, Амон, Моав, Эдом), заселили
в ту эпоху Негев юг страны. При Давиде Эдом входил в Израильскую империю,
но впоследствии он отделился. Эдомитяне исповедовали многобожие и нередко
враждовали с иудеями. Во время халдейского вторжения они заняли по отношению
к Иерусалиму предательскую позицию, выступив на стороне Навуходоносора
(Пс 136, 7). В годы плена один из храмовых певцов-левитов
Авдий
(евр. Обадия) написал пророчество, в котором предсказывал грядущее возмездие
сынам Эдома и возвращение иудеев на родину (см.: В. Рыбинский. Книга
пророка Авдия. Киев, 1909, с. 14 сл.). В конце II в. до н.э. эдомитяне
были обращены в иудаизм и постепенно слились с иудеями (см.: Иосиф Флавий.
Археология, XII, 8, 1; XIII, 9, 1). С 47 г. до н.э. в Иудее правила идумейская
(Иродова) династия.
3. Точное число высланных определить трудно, Иеремия
(52; 28-30) называет цифру 4600 человек. Но очевидно, он имел в виду только
взрослых мужчин. Согласно Иезекиилю, к иудеям присоединились частично и
те, кто был вывезен еще ассирийскими царями из Северного царства (Иез 37).
О том, что изгнанники жили по родам и землячествам, свидетельствует Книга
Эзры (Ездры), гл. 2.
4. Предание это сохранилось в Книге пророка Даниила,
написанной во II в. до н.э. Но в нее вошли сказания, ведущие начало от
времени плена. О реформе Навуходоносора свидетельствуют перестройки храмов,
отмеченные археологами (см.: Л.Вулли. Ур Халдейский. М., 1961, с.
231-232). Согласно тексту эпохи Навуходоносора, все халдейские боги представлялись
лишь своего рода ипостасями Мардука (см.: Н.Никольский. Древний
Вавилон. М., 1913, с. 257).
5. Субботний день у израильтян был посвящен Богу с очень
ранних времен. Заповедь о нем есть еще в Декалоге Моисея. Но возможно,
что первоначально суббота не была еженедельным праздником. Некоторые полагают,
что сначала суббота была связана с лунным календарем. В Вавилоне суббота
приобрела особое значение в связи с тем, что все другие праздники в большей
степени зависели от ритуалов храма. Строгости, которыми впоследствии законники
окружали субботу, в эпоху плена еще не вошли в силу (см.: R. dе Vauх.
Аncient Israel, р. 479).
6. См.:
А. Никитин. Синагоги иудейские как места
общественного богослужения, 1891, с. 49; М. Мiller аnd L. Мiller.
Еncyclopedia of the Bible Life, р. 97.
7. Пророчество о Тире вносило новый элемент в богословие
Ветхого Завета, и поэтому оно издавна привлекало внимание библеистов. Скабалланович
считает, что в данном тексте несомненно речь идет об ангеле покровителе
Тира (М. Скабалланович. Книга пророка Иезекииля.—ТБ, т. VI, с. 394).
Это же мнение высказывает и С. Булгаков (С. Булгаков. Лестница
Иаковлева, 1929, с. 155), а также Ж. Даниелу, который видит в пророчестве
о Тире первое изложение учения о грехопадении после Ягвиста. Иезекииль,
повествуя о падении ангела Тира, «вписывает священную историю в кадры истории
цивилизации» (J. Danielои. Сhute d'anges.—«Вulletin st. Jean Baptiste»,
1965,t. v-4, р. 15-51). Таким образом, мы можем предполагать, что это—первое
в Библии указание на связь первородного греха с падением ангелов.
далее
к содержанию
|