Александр Мень

Практическое руководство к молитве

К оглавлению

О молитве

(лекция)

Итак, поговорим о церковной практике, о том, что осуществляется в повседневной христианской жизни. Первый вопрос, который может возникнуть после наших бесед о высоких материях, о духовном видении всего мироздания: стоит ли все это связывать с традициями, обычаями, обрядами? Может быть, действительно, все это пережитки и дань минувшим временам? И вообще, что это за слово такое — «богослужение»? Как человек может служить Богу? Разве Он в чем-то нуждается?

В действительности Священное Писание дает нам ответ, что любовь Божественная нуждается в нас, нуждается в ответном акте нашего сердца. «Сыне, даждь ми сердце твое», — так говорит Господь [Притч 23, 26]. Значит, наша ответная любовь — это и есть наше служение. Ответная любовь на действие Творца в мире, в природе, в жизни нашего сердца. Но может ли она быть отвлеченной, только внутренней, субъективной? Нет, конечно. Потому что мы — живые существа, мы из плоти и крови, и поэтому все наши чувства и состояния неразрывно связаны с нашей душевной и телесной жизнью.

Человек состоит, говоря упрощенно, из трех уровней — это всегда надо помнить: духовного (высшего), душевного (психического) и телесного. И все они переплетаются между собой. От того, в каком состоянии находится тело, часто зависит и состояние души, а следовательно, и духа. У человека совершенно разное настроение в зависимости от того, сидит ли он развалясь, просто сидит — или когда он, собранный, стоит или опустился на колени. Положение тела само по себе влияет на состояние души.

Приведу вам только один пример. Почти тридцать лет назад в Сибири я пришел на баптистское собрание. Там проповедовал человек, который в нашем институте был бухгалтером, и он рассказал историю, которая, казалось бы, не подходит для баптистской практики, так как в ней отрицаются иконы. Пришел один человек, встал перед замечательной иконой старинного мастера, изображающей Распятие, и говорит: «Ну, что тут хорошего? Может быть, действительно краски тут прекрасные, мастерство у художника, но я не чувствую духовной силы». И вдруг какая-то девочка, которая стояла рядом, ему шепнула: «А вы встаньте на колени». И так это его поразило, что он встал на колени перед этим изображением. И вдруг — все преобразилось, вдруг ему открылось нечто такое, чего он до этого момента не чувствовал.

И еще. Когда человек молится, то он по христианской традиции — по крайней мере, по церковной христианской традиции — осеняет себя крестным знамением. И этот жест в конце концов в нашем сердце, в нашем организме даже, в нашем теле, в памяти нашего тела тесно связывается с молитвенной сосредоточенностью и [молитвенным] состоянием. Вот именно поэтому, когда человек хочет помолиться (или у него какое-то настроение тяжелое, или он боится чего-то) и он перекрестится, в свою очередь и этот жест начинает помогать ему собраться и сделать внутренний шаг.

Еще одно пояснение. Все, что связано с нашей жизнью, должно проявляться вовне. Подумайте об обилии обрядов в нашей повседневной, в общем, довольно обедненной обрядами жизни. Что у нас осталось? Воинская честь — это обряд, рукопожатие — это обряд. Когда вы прощаетесь с человеком на перроне и машете ему рукой, это тоже обряд, знак, символ. Когда вы аплодируете — это тоже обряд. Множество символов сохранилось. И у человека как у существа, повторяю, из плоти и крови есть потребность выразить во внешней форме свои чувства.

Вот почему Церковь заповедует обряды. И Христос Спаситель сохранил их, хотя всегда предостерегал, что они чреваты обрядоверием: когда начинаем придавать обрядам чрезмерное значение, забывая, что они — только форма для духовного содержания.

Есть самые простые обряды, как например крестное знамение. Оно связано с личной, индивидуальной молитвой. Христианская жизнь без молитвы развиваться не может. Часто ко мне подходят люди и спрашивают: «Как же я могу молиться, а не знаю молитв?» Это, друзья мои, ошибка. Это ошибка. Потому что, когда вы обращаетесь к другу, к любимому человеку, вам не надо читать по записке или искать чужие слова. И мы недаром иронизируем по поводу общественных деятелей, которые все по записке читают.

Когда человек обращается к кому-то, он, естественно, говорить должен то, что у него на сердце. И молитвы, написанные в молитвеннике, — это лишь помощники наши. Это не заклинания, это не какие-то языческие формулы, которые должны вызвать духа, а это — беседа человека с Богом, встреча, таинственная, оживляющая, дающая смысл и полноту жизни, дающая такую радость, которая ни с чем не сравнима, — встреча души со своим единственным возлюбленным, единственным Спасителем. И для этого у человека должны быть свои слова.

Но вам легко понять, что из-за нашей духовной непросветленности, непросвещенности, косности, из-за того, что очень часто мы так суетимся, что уже не можем собраться, сосредоточиться, Церковь и дает нам те молитвенные слова и те молитвенные формулы, которые складывались веками в практике ее подвижников. Заучивая наизусть эти тексты, мы совершаем молитвословие. Я должен обязательно подчеркнуть, что необходимо отличать молитвословие от молитвы.

Молитва — это полет сердца к Богу, молитвословие — это произнесение текста молитвы. Молитвословие произносится по «Молитвослову», молитвеннику. В каждом храме сейчас можно купить «Молитвослов», который содержит утренние, вечерние и другие молитвы.

Один мой друг, баптист, говорил: «Может, не нужны вам эти старые чужие молитвы? Обращайтесь к Богу своими словами». Был ли он прав? Да, конечно, конечно. Ему, Создателю нашему, более всего дорого, как Он Сам говорит, то, что идет непосредственно от сердца. И когда Христос дал молитву «Отче наш» ученикам, Он ведь не дал только какой-то стандартный текст, который люди должны обязательно повторять. А Он говорил, что не надо молиться многочисленными какими-то формулами — только язычники так молятся [см. Мф 6, 7]. Почему язычники? А потому, что язычник был убежден: заклинанием можно вызвать дождь или, наоборот, прекратить его — заставить божество работать на тебя. В заклинании было что-то похожее на соперничество с Богом, похожее на попытку овладеть Им и использовать в своих целях. Поэтому Христос и говорил: не будьте многоречивыми в молитве, а молитесь просто.

Вы должны все помнить эту молитву: Отец наш Небесный... Отец, Который на небе, да святится имя Твое. Молитва начинается не с просьбы, начинается не с «дай нам что-то». Некоторые люди думают, что молитва — это все время просьба о чем-то. Любовь не такова. Если бы дети ваши, любящие вас, приходили к вам только для того, чтобы получить от вас деньги, вы бы поняли, что они любят не вас, а именно эти деньги.

Истинная вера — это обращение к Богу, а уж во вторую очередь — к Его дарам.

Так вот, молитва «Отче наш» сначала говорит о Нем: «Да святится имя Твое», то есть: Ты будешь нашей святыней. Пусть Ты всегда будешь нашей святыней. «Имя» на языке Библии — это значит «Ты Сам». Это священное обозначение Самого Бога — имя Божие. Когда-то говорилось, что Его имя пребывает там-то и там-то — значит, Его сила там пребывает. А «да святится» — это значит: пусть оно всегда будет для нас святыней, всегда — самым драгоценным и возлюбленным.

«Да приидет Царствие Твое» — это та цель, которую Бог начертал в мироздании. «Да будет воля Твоя» — это великие слова, те самые слова, которые Христос произнес в молитве Гефсиманской перед смертью, ночью, когда грехи каждого из нас были на Него, как камень, обрушены и когда Он сказал: «Но не Моя будет воля, но Твоя» [ср. Лк 22, 42]. В Нем скрестились и столкнулись воля человеческая, живущая в Нем, и воля Божественная, живущая в Нем. Столкнулись — и победила Любовь: «Да будет воля Твоя».

Как счастлив человек, как он тверд, как он мужественен, как он свободен, когда он умеет глубоко-глубоко почувствовать, пропустить через свое сердце эти слова: «Да будет воля Твоя»! Но на самом деле мы постоянно вращаемся вокруг формулы совершенно противоположной: да будет воля моя. Пусть каждый из вас об этом вспомнит. Да, может быть, Бог хочет того-то, но вот мне хочется этого.

Я знал молодую женщину, которая хотела добиться одной цели и просила благословить это. Священник сказал: нет, ни в коем случае. Она не растерялась, пошла к другому знакомому священнику и тоже его просила. И он сказал, что это ни в коем случае нельзя. Но она не успокоилась. Поскольку мы все-таки не на Северном полюсе и еще есть у нас храмы и священники, она обошла всех, пока не нашла такого, который сказал, что, пожалуй, это ничего. И потом она написала радостное письмо о том, что отец такой-то ее благословил сделать так вот...

Конечно, я был несколько изумлен, и потом, когда узнал историю ее похождений, я понял, что она ведь хотела получить заранее определенный ответ. И это был не вопрос, не просьба. Когда ты спрашиваешь и заранее хочешь получить определенный ответ, то лучше не спрашивать, потому что в сердце у тебя стоит: «Да будет воля моя — не мытьем, так катаньем».

А спрашивается: тогда для чего же она обходила этих священников? Да просто для самоуспокоения, чтобы потом сказать, что получила на это благословение. Так что вышло, что у нее как бы двойной выигрыш: она и по-своему поступила, и еще якобы и санкцию имела какую-то. Это самообман невинный, когда речь идет о мелких вещах, но он может стать довольно крупным, когда речь идет о вещах серьезных. А главное — это ложная установка.

Конечно, вы можете у меня спросить: а как же узнать волю Божию? Если честно, то это, как правило, вопрос лукавый и праздный. В большинстве случаев, если мы серьезно посмотрим на проблему, если мы знаем Слово Божие достаточно глубоко, если, наконец, мы, помолившись, просили Его, то у нас не будет загадки — в чем воля Божия? Разумеется, бывают особые, экстремальные случаи, когда трудно это решить, но исключения только подтверждают правило. На самом деле (я часто проверял) в тех случаях, когда человек говорил: «Не знаю, в чем воля Божия», — потом, когда мы с ним разбирались, выяснялось, что... он знал, только «темнил»...

И еще Христос добавляет тут: «Да будет воля Твоя — как на небеси и на земле». То есть мы не должны думать, что воля Творца — это что-то потустороннее, что это осуществится где-то в иных мирах, в отдаленном будущем. Нет, Царство Божие уже пришло, и оно уже живет в мире, и оно может войти к каждому из нас. Оно может стать реальностью жизни каждого из нас — значит, Господь хочет, чтобы оно было здесь.

Не надо искажать смысл слов Христа: «Царство Мое не от мира сего» [Ин 18, 36]. Дело в том, что наше расхожее выражение «не от мира сего» обозначает некую мечтательность, какую-то отвлеченность, какое-то фантазирование. Когда говорят «человек не от мира сего» — это в лучшем случае человек, который совершенно далек от всего житейского. А ведь Христос имел в виду совсем другое: что Его Царствие приходит в мир из другого измерения, высшего, но приходит оно в наш мир, в нашу повседневность, в нашу жизнь, в подробности и изгибы нашей жизни. И поэтому он [человек] говорит: пусть будет Твоя воля и на небе, и на земле — в нашей жизни, и даже в социальной жизни.

Иначе невозможно, потому что человек — общественное существо. Когда социальная жизнь несправедлива, это значит, что воля Божия попирается, отбрасывается. Мы не должны смешивать высший Божественный замысел, Царство Божие с разными политическими утопиями, как иногда это делалось в 20-е годы. Когда сюда приезжал настоятель Кентерберийского собора В. Джонсон — «красный священник», как его называли, — он говорил, что у христианства и коммунизма одна цель — счастье человеческое. Он говорил и в своей стране писал по этому поводу, что Христос провозгласил нравственные заповеди, а Сталин их реализовал... Это очень поверхностное суждение, оно не имеет ничего общего с действительностью.

Так вот, целью Царства Божия не является какой-то совершенный политический порядок. Но когда в мире царят несправедливость и зло, это является вызовом воле Божией. Конечно, цель христианства более глубокая и объемлющая все бытие, нежели просто политическая перестройка в том или ином плане. И если уж говорить о социальной жизни, то здесь есть такое сравнение: нельзя построить хорошего, прочного дома из камней плохих — разрушающихся, ломающихся кирпичей. Так же никакое общество нельзя построить на самых лучших законах, если члены этого общества — люди — находятся в состоянии морального упадка.

Воля Христова на земле — это и социальная, и личная наша жизнь: самая интимная глубина ее. И после того как человек говорит: «Да будет воля Твоя, Твое Царство, Твоя святыня», — потом он уже начинает обращаться со своей просьбой: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь...» Что это означает? Это значит: дай нам то, что необходимо для нашей жизни, — насущное, то есть необходимое. Почему только это? Потому что человек склонен к излишеству, и это никогда не остановится. Я думаю, не надо это объяснять. Если человек ставит себе целью излишества, то это — бездонный колодец. Нам кажется, что, вот если у нас будет что-то там еще, мы чем-то будем владеть, мы будем тогда счастливы. Между тем, мы приобретаем эту вещь — ну, скажем, кто-то мечтает о машине или о видео; — вот он купил, потом оказывается: этого мало, это — не счастье. Что-то еще нужно, и еще, еще — и так без конца. Значит, главное в жизни — это то, что необходимо. И человек, свободный от алчности, всегда будет чувствовать себя легче.

Еще один важный принцип: «Остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим». Если мы просим у Бога понимания и прощения нашей несчастной души и верим, что Он видит нас и молитвы наши до дна, то ведь мы должны, подобно Ему, так же относиться к другим людям.

«И не введи нас во искушение». Я знал одного человека, который очень долго порывался совершить героический поступок, а друг его останавливал. Это было в годы застоя и напоминало старую поговорку: «Мученичество своевольное не увенчивается». Когда я учился в Духовной академии, на экзамене преподаватель спросил меня: «Как вы думаете, почему апостол Петр отрекся?» Я стал говорить ему разные предположения. И он сказал, что главная причина в том, что Петр первый заявил: я за Тобой пойду и на смерть, и в тюрьму, и всюду; он был уверен в себе, он готов был поставить себя в положение искушения — и провалился. Значит, человек не должен стремиться искушать судьбу, искушать Господа Бога.

Такую простую, но ясную молитву, которую мы называем «Отче наш», или «Молитва Господня», оставил Иисус Христос. И еще Он говорил: «Если хочешь молиться, зайди в свою комнату, и закрой свою дверь, и обратись к Отцу, Который втайне» [ср. Мф 6, 6]. И вот тут баптист был прав: тут надо говорить все, что лежит на сердце, своими словами. Когда собрались друзья, молятся вместе, тоже можно молиться своими словами, но это вовсе не значит, что формулы священные, молитвословие Иисус Христос отвергал.

Я напомню вам только один важный и трагический момент. Почему солдаты сказали, что когда Он умирал на кресте, то Он звал Илию пророка? Потому что Он молился, произнося слова псалма. А слова эти — «Эли, Эли, лама савахфани» («Боже Мой, Боже Мой, почему Ты Меня оставил?» [ср. Мф 27, 46]) — это не слова Христа, как иногда ошибочно думают, это начало молитвы, начало псалма библейского, который начинается воплем страдающего человека и кончается торжеством Божьей помощи [см. Пс 22 (21), 1]. «Эли»... на древнееврейском языке имя «Илия» звучит как «Элия», и поэтому [услышав] издалека, с креста, они могли слово это спутать с именем Илии.

Значит, умирая, Господь Иисус произносил слова молитвы. Более того, когда, согласно евангелисту Луке, Он произнес уже при последнем издыхании: «Предаю в Твои руки Свой дух» [ср. Лк 23, 46], — это тоже слова молитвы. Эту молитву произносили люди в Ветхом Завете, идя ко сну, засыпая [см. Пс 31 (30), 6]. Он произносил ее с детства. Эта молитва сохранилась и в западной литургии, и во многих христианских традициях — вечерняя молитва, последние слова перед сном: «В руки Твои предаю дух мой». Уже одно это должно нам показать, что формулы не безразличны.

И еще одно. Знаменитый медик нашего времени Каррель, лауреат Нобелевской премии, который стал христианином в зрелом возрасте, был свидетелем чудесного исцеления, которое произошло у него на глазах. Это был процесс, который он сам видел. Я читал его описание. Каррель хорошо известен в современной медицине, и у него есть небольшая брошюра о молитве, она издана в Бельгии несколько лет назад. Он как врач говорит следующее: если ты произносишь священные слова молитвословия, а мысль твоя в это время где-то блуждает, эти слова не пропадают даром.

Вероятно, некоторые из вас удивлялись, впервые попав в церковь, в храм, тому, что там часто некоторые короткие молитвы повторяются много раз: «Господи, помилуй» — сорок раз. Повторяются много раз одни и те же прошения. Для чего это? Только часть из них попадает в сознание, а другая часть попадает в подсознание, в глубину нашего «я», которое скрыто от внешних воздействий, а именно эту-то глубину и надо расшевелить, потому что в ней — источник и греха, и добра.

Не все, что действует на сознание, влияет на человека. Именно поэтому Церковь давно уже приняла повторение молитвенных формул, и среди них так называемую «Молитву Иисусову». «Молитва Иисусова» коротка, всего несколько слов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Эта молитва повторяется пятьдесят раз по четкам, сто раз и более.

При ее произнесении включаются мощные психофизические факторы. Поэтому опытные учителя молитвы запрещали начинать ее практиковать без наблюдения, без руководства. Особенно опасно это было, когда человек переставал считать — вот для этого и четки нужны: прочел пятьдесят раз, еще пятьдесят — и сто раз. А те, кто читает без четок, сколько угодно, попадают вдруг во власть каких-то неуправляемых психических состояний. Поэтому Отцы Церкви говорили, что это опасная, хотя и великая молитва, и требует обязательно наставника, живого учителя.

Целью молитвенного состояния человека Отцы называли непрестанную молитву. Это может вам показаться странным: да что это за человек, который постоянно молится? Это или сумасшедший, или больной, или фанатик. Но на самом деле непрестанная молитва — это вещь нормальная и является целью христианской жизни. Это вовсе не значит, что человек должен все время повторять молитвы, а это значит, что он всегда находится перед Божиим лицом: смеется ли он или плачет, устал или бодрствует, в печали или в радости — он всегда краем глаза видит Божие присутствие. И, значит, всегда на Него ориентируется — с благодарностью, с мольбой, с покаянием [...]: вот Ты здесь, рядом со мной. Такое состояние делает душу твердой, крепкой, просветленной. Но для того чтобы этого добиться, мы должны начинать с молитвословия.

То, что я говорил вам, — это высокие ступени молитвы, а первые ступени — это молитвенник, утренние и вечерние молитвы. Их необходимо читать утром и вечером, просто по молитвеннику, выучивать наизусть по одной. Необычайно важно знать их наизусть, потому что, когда вы повторяете их наизусть, они входят в глубину вашей души, и вы побеждаете силы тьмы, которые вас окружают.

Вот вы испуганы, вот вы в тревоге, вы в растерянности, вот вы в дурном настроении — но вы начинаете произносить святые слова, и постепенно, как будто Орфей, который умел успокаивать диких зверей, эти слова наводят порядок в вашей душе. Если не помогает про себя, вы произносите это вслух — это проверено, это на опыте так.

Молитва дает человеку глубокую силу, потому что она связывает его с Богом. Есть молитва созерцания. Один подвижник XVIII века рассказывал, что когда он выходил из храма, то замечал одного крестьянина, который оставался подолгу сидеть там. Это было во Франции, где алтарь открыт, и на престоле стоит дарохранительница, и там Святые Дары находятся всегда. Святыня — здесь, и этот человек сидел и смотрел неподвижно в эту точку. И священник его спросил: «Что ты здесь делаешь, какие переживаешь моменты?» А тот говорит: «Я простой человек, не знаю, как вам сказать, отец, но я вот сижу перед Ним, и мне хорошо с Ним и, наверное, Ему со мной».

И вот это чувство Божиего присутствия было пережито апостолами, когда совершалась тайна Преображения, когда они спали на горе. И когда трое апостолов проснулись и увидели Христа сияющим, они не знали, что говорить. И Петр сказал: «Хорошо нам здесь быть» [Мк 9, 5]. Это вершина молитвенного пребывания внутреннего.

Митрополит Антоний [Блюм], один из наших современных богословов и учителей молитвы, рассказывал про одну женщину, которая никак не могла почувствовать силу молитвы. Она говорит: «Бог молчит, когда я молюсь». А он ей сказал: «Но ведь, мадам, вы же не даете Ему вставить слова... что-то такое у вас в голове шумит. Как вы можете услышать Его тихий голос, когда вы все время о чем-то Ему сообщаете?..» Митрополит всегда рассказывал и писал об этом, конечно, с оттенком иронии.

Но в этом заключен глубокий смысл: мы не умеем побыть во внутренней тишине даже нескольких мгновений, поэтому нам не открывается глубина жизни. Не открывается, а только в этой глубине мы и встречаем Бога, мы находим источник счастья, источник силы, источник полноты и красоты жизни. Значит, кроме молитвословия мы должны учиться и минутам уединения. Говорю «минутам», потому что мы все занятые люди, мы все куда-то спешим, мы все имеем свои дела, обязанности. Все-таки вырывать эти минуты надо.

И когда иной из вас скажет, что это невозможно, ответ ясный и простой: как бы ни торопился человек, но пить и есть ему нужно. Иногда в порыве рабочем он может забыть о еде и питье, но, спрашивается, надолго ли? Нет, он все равно должен будет подкреплять себя. Но разве дух наш не требует подкрепления так же? Только его страдания мы не ощущаем так ясно, как страдания желудка, но последствия могут быть более губительными.

Именно поэтому Церковь вводит для нас правило, почти закон, чтобы каждый день начинать с молитвословия и заканчивать молитвословием. Если молитвословие вызовет в вас молитвенное состояние внутреннее — это победа, это счастье, это, говоря упрощенно, удача: значит, получилось.

А если нет? Все равно это лучше, чем если вы начали день с того, что просто умылись, подогрели завтрак, побежали туда-сюда и потом пошли, зачумленные, на работу.

Опять-таки, тут есть житейские, практические проблемы. Иные люди, возвращаясь домой, так устают, что уже не могут прочесть вечерних молитв. И это разрешимо: семь минут где-то перед сном, до вечера, всегда можно выкроить, постараться найти. Это в наших интересах, это должно быть, это должно стать, если хотите, привычкой. И я скажу вам с полной ответственностью: если эту практику вы будете вводить в свою жизнь, она уже через месяц начнет давать результат. Как только вы начнете молиться «по настроению»: сегодня хочется, завтра нет, — духовное состояние ваше будет снижаться.

Вот вам пример из обыденной жизни. Человек, занимаясь любой работой: творчеством, музыкой, рисованием, спортом, — должен быть «в форме», и если он долго не играл, не садился за инструмент или долго не занимался упражнениями, он из формы выпадает. Точно так же выпадает из формы наш дух, который долго не занимался элементарными духовными упражнениями: размышлением над Священным Писанием и молитвой.

Еще один момент для личного, духовного — это то, что я назвал размышлением над Священным Писанием. Теперь у вас почти у всех есть Евангелие или даже полная Библия. Опять-таки не нужно думать, что надо читать ее как-то большими блоками; но понемножку, и систематически, и каждый день — тогда она начнет входить в вас. И если вы за месяц — за месяц! — выучите наизусть одно важное библейское изречение, считайте, что вы сделали большой шаг, потому что оно будет с вами всегда уже, понимаете? Вам не нужно будет лихорадочно листать странички — оно будет с вами, и оно придет к вам как живое Слово Божие в тот момент, когда это необходимо, — как поддержка, как предостережение, как указание.

Размышление над Словом Божиим открывает особенные миры. Вы, уходя утром на работу, уносите с собой это слово, и оно с вами, и вы о нем думаете. Как вьюн обвивается вокруг ствола дерева, так и ваша душа обвивается вокруг этого изречения. Вы едете в метро, вы идете среди людей, грубых, толкающихся, неприятных, — вы ограждены. Вы идете, огражденные духовной стеной. Вы начинаете строить то, что Антуан де Сент-Экзюпери называл внутренней цитаделью.

Это не значит, что вы становитесь толстокожими и равнодушными, нет; но вы укрепляетесь. Ваши реакции перестают быть слишком бурными. Вы перестаете быть так ранимы и уязвимы, как были раньше, потому что вы находитесь с Ним и через эту призму смотрите на мир. И сразу открывается в мире совсем другое измерение, другая глубина, и люди, которых вы видите, по-другому воспринимаются вами. У вас возникают по отношению к ним доброжелательство, сострадание, человечность, почти любовь, и вам не неприятно ехать по эскалатору и смотреть на унылые физиономии; вы смотрите на них совсем по-другому, жизнь начинает меняться, повседневная жизнь.

Я говорю о простых, бытовых вещах. Вы перестаете быть несчастным человеком, которому все противно, которому оглянуться вокруг — тошно, который кажется себе погруженным в какую-то грязь. Да, конечно, у нас жизнь не сахар. Впрочем, когда она была сахар и где? Но важно, чтобы человек, укрепляемый Богом, сумел в ней сохранить себя, и не только сохранить, но и развить. Поэтому размышление над Священным Писанием, молитвословие являются частью христианской жизни.

Это я условно называю — «две ножки стола».

А вот третья «ножка стола» — это воскресный день. Мне всегда приятно было, когда спортсмены зарубежные, хоккеисты там или еще кто-то, приезжают и говорят: «В воскресенье мы не играем». Формализм? Обрядоверие? Нет. Верность древнему принципу. Три тысячи с лишним лет тому назад Господь сказал: «Береги седьмой день» [ср. Быт 2, 3; Исх 23, 12]. Нам сейчас это привычно, у нас выходной день — седьмой, даже и шестой.

Но на самом деле он был дан изначально, чтобы человек выбрался из непрерывного бега суеты, и одумался, и пришел в себя. Дел все равно всех не переделаешь, вы все это прекрасно знаете: это бездонная бочка. А вот силу приобрести для того, чтобы жить, — для этого стоит остановиться. Тогда и дела пойдут лучше.

Рассказывали про одного немецкого башмачника, который, как его ни звал пастырь идти в кирху, говорил: «Нет; я, конечно, чту нашего Господа Бога, но у меня семья, я должен и в воскресенье производить обувь, чтобы ее кормить». Тогда пастырь провел такой эксперимент. Он сказал: «Ну, сколько ты зарабатываешь в воскресенье? Давай я в течение трех месяцев буду тебе платить, а ты все-таки приходи в воскресенье в храм». Так и сделали. И потом башмачник за эти три месяца умудрился наверстать пропущенные дни, и воскресный день стал для него источником праздника жизни.

Что такое жизнь без праздника? Это просто серая слякоть какая-то. И вот воскресенье должно быть нашим праздником. Мы это утратили. Мы этим пренебрегали, а вспомните — теперь уже приходится [вспоминать] не по рассказам отцов и дедов, а по литературе — вспомните, что в воскресный день даже одевались по-праздничному. Любили этот день, воскресный: пирог и еще что-то... Для нас это звучит сегодня дико, у нас все смешалось: воскресный день — это постирать и все такое... Так вот, это третий элемент — священный день воскресный.

И конечно, центральное место занимает наша общая молитва, общественная молитва. Вы спросите, как же можно к Богу обращаться всем вместе? Да, Христос сказал: «Молитесь наедине». Но Он же сказал: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я среди них...» (ср. Мф 18, 20) Значит, мы отдаем Ему свое сердце, значит, мы вместе служим Ему, значит, это и есть богослужение...

далее