|
Предисловие
Это необычайная книга о необычайном человеке и о его невероятной
судьбе. Невероятной даже на фоне нынешних публикаций, когда на читателя
обрушился поток долго скрываемых сведений о героях и политических
преступниках, о палачах и жертвах.
Здесь все нестандартно и насыщено парадоксами, которые в уме иностранца
едва ли смогут уложиться. Только немыслимые зигзаги отечественной
истории последних десятилетий способны были породить эту «жизнь»
и это «житие».
Человек, о котором пойдет речь у Марка Поповского, не погиб в лагере,
но прошел через все круги ада; он не был оппозиционером, однако
почти на всей его биографии лежала печать изгойства. Врач, писавший
научные труды в тюремной камере, он не только дождался их публикации,
но и получил за них при Сталине Сталинскую премию. При этом он одновременно
был и хирургом, и священнослужителем Русской Православной Церкви,
архиепископом...
Я помню его уже слепым, за десять лет до его смерти в 1961 году.
Помню его письма к моей матери, которые ему уже приходилось диктовать
секретарше. Вокруг него складывались самые фантастические легенды.
И неудивительно. Он поистине казался каким-то чудом природы, клубком
противоречий. Однако, как увидит читатель, именно этот человек принадлежал
к породе абсолютно цельных, как принято говорить, «высеченных из
единого камня натур».
Такая фигура — настоящая находка для биографа, для психолога и
историка. А Марк Александрович Поповский как раз и был неутомимым
воссоздателем исторических характеров. Когда он заинтересовался
профессором Войно-Ясенецким, архиепископом Лукой, он уже был автором
целой серии книг о знаменитых врачах и биологах. Работал над обширной
биографией академика Николая Вавилова. Приобрел опыт «охоты за документами»,
упорных поисков в архивах, опроса живых свидетелей.
Архиепископ привлек писателя прежде всего как ученый, как хирург.
Мир Церкви, к которой принадлежал Войно-Ясенецкий, был биографу
вначале непонятен и чужд. Знал он и то, что в прессе церковная деятельность
прославленного врача замалчивалась. Много ли могла дать краткая
справка в «Медицинской энциклопедии»?
Его держали в Симферополе, подальше от столицы. Не доверяли. Из
сотен проповедей архиепископа напечатаны были лишь немногие. Не
была издана и его главная богословская работа «О духе, душе и теле»
(она увидела свет в Брюсселе через 17 лет после смерти ее автора).
Иные люди, разглядывая бюст лауреата Сталинской премии, недоумевали:
почему у него длинные волосы и иконка на груди? А когда им объясняли,
что это панагия, знак епископского сана, изумлению их не было конца...
Как бы то ни было, Поповский рискнул — и началась его эпопея по
созданию книги «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга».
Говорю «эпопея», потому что писатель не только лично успел встретиться
со своим героем, но объехал все места его жизни, медицинской практики,
ссылок, собирал устные рассказы и доподлинные документы. Обо всем
этом он подробно рассказывает в книге.
Создавая ее, он стремился быть предельно честным, отделять вымысел
от реальности, не превращать героя в «икону». Изобразить его живым
в контексте мучительной и тягостной эпохи 20-х годов и сталинщины.
Впрочем, его неизбежные экскурсы в историю Церкви не могли быть
полными и достаточно объективными. Препятствием служили лакуны в
этой истории советского периода и сама позиция автора, смотревшего
на Церковь «извне». Правда, знавшим его Поповский признавался, что
книга, вернее, ее герой, как-то незаметно приблизили его к духовным
проблемам. Это ощущается по мере развития повествования.
Когда труд был завершен, стало со всей очевидностью ясно, что напечатать
его у нас невозможно. А к тому времени в сознании автора «Жизнь
и житие» превратились в некий центр его творчества, почти в главное
дело жизни. Но этого мало. Другая «центральная» для творчества Поповского
биография, книга о Вавилове, хотя и вышла, однако в урезанном виде.
Ведь тогда не решались открыто признать, что великий генетик, гордость
русской науки, умер от истощения и холода в тюрьме.
В итоге две повести об удивительных судьбах определили и судьбу
их создателя. Марк Поповский эмигрировал. Он смог наконец увидеть
свои труды опубликованными, но, увы, они не дошли до тех, кому предназначались.
Между тем климат в стране менялся. Еще даже до перестройки вышло
несколько статей о Войно-Ясенецком. Появляются они и сейчас. Но
они не могут заменить обширной документальной повести Поповского.
Ее публикация в журнале «Октябрь» — настоящее событие.
И значение его не просто в том, что перед читателем откроется еще
одна глава из отечественной истории. Он встретит личность. Человека
беззаветной веры, несгибаемой воли и преданности долгу. Реального
человека, а не созданного воображением. Для многих людей, особенно
молодых,— это встреча исключительной важности.
Они уже узнали правду о беззакониях и зверствах, о крахе нравственных
устоев, об искажении в человеке образа Божия. Знать и помнить это
надо. Однако столь же необходимо говорить и о тех, кто не сдался,
кто не потерял себя, кто сохранил сокровища духа в самых тяжких
обстоятельствах, кто по-настоящему служил ближним. Они не были сверхчеловеками.
У них были и слабости, и ошибки. Они были «людьми среди людей»,
как назвал Марк Поповский одну из своих книг о медиках. И именно
в этом ободряющая, дающая надежду сила их примера.
Протоиерей Александр МЕНЬ
|
