Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.

 

Малеин А.И.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ВИНЦЕНТИЯ ИЗ БОВЭ

Малеин А.И. Энциклопедия Винцентия из Бовэ // Труды Института книги, документа и письма. II. Л., 1932.

В прямых скобках – конец страницы.

О Винцентии писали и говорили гораздо больше, чем его читали. Действительно, одолеть несколько огромных фолиантов, в среднем по тысяче страниц каждый, особенно если это издание XV в. с его замысловатыми аббревиатурами, — дело далеко не легкое и требующее, во всяком случае, огромной затраты времени. Даже известный старый немецкий историк Шлоссер, которому приходилось изучать Винцентия в издании «короля печатников» Кобергера (1483 и 1486 гг.), жаловался на то, что текст «Исторического зеркала» с его готическим шрифтом и сокращениями очень неудобен для чтения. А текст этот занимал 900 листов, т.е. 1800 страниц, в два столбца, формата в самый большой фолио. Поэтому, по одним подсчетам, издание энциклопедии современным шрифтом заняло бы приблизительно 30 томов обычного среднего октава, а по другим даже от 50 до 60.

Затем результаты этого чтения, я разумею внимательного и углубленного, далеко не будут соответствовать затраченному на него времени. Дело в том, что Винцентий, по крайней мере в том сочинении, которое нас ближайшим образом интересует, очень мало говорит от себя, а все время цитует других писателей. По причине этой несамостоятельности, вероятно, он и пропущен в БСЭ, хотя в истории развития энциклопедии он имеет большое значение и много способствует уяснению структуры этих источников знания, служа вместе с тем наглядным показателем того, как это знание эксплоатировалось в интересах господствовавших тогда классов.

Поэтому, при разборе труда Винцентия, помимо его содержания, особенно важно определить, какими источниками он пользуется, а еще более важно установить те методические принципы, которыми он руководствовался. Автор обыкновенно называется Vincentius Bellovacensis. Что означает второе слово, т.е. какое отношение имел он к городу Beauvais (лат. Bellovacum), в точности неизвестно. Неизвестны также и обстоятельства личной жизни Винцентия. Мы знаем только, что он был доминиканским монахом и играл значительную роль при дворе французского короля Людовика IX, прозванного святым. Впрочем, он не имел там, повидимому, какого-либо особого политического значения, а ограничивался, главным [23] образом, работой просветительной. Винцентий был чтецом и библиотекарем короля, и тот советовался с ним по делам образования своих детей.

Деятельность Винцентия падает, главным образом, на середину XIII в. (смерть его относится обычно к 1264 г.). Это был тот период времени, когда выросшей в недрах феодального строя торговый капитал начинает создавать национальные объединения и притом именно во Франции. (Прим.: М.Н.Покровский. Русская история, т.IV, стр.338.) В видах этого объединения надо было соответственным образом настроить ту часть подданных, которая была еще проникнута феодальной идеологией, приучить к мысли о повиновении единой королевской власти, и вот Людовик предоставляет в распоряжение Винцентия свою богатую библиотеку, чтобы на основании ее тот составил труд, охватывающий все тогдашние знания и соответствующий величию объединявшегося королевства. Винцентий был выбран Людовиком для этой цели не только как человек известный ему лично, но и как зарекомендовавший себя несколькими трудами чисто богословского характера.

Вероятно по желанию короля Винцентий не обнаружил в предисловии только что указанной главной задачи своего труда, но, что она была у него, это показывает другая его работа «О воспитании детей короля», где автор прямо говорит, что из уважения и любви к Людовику готовит большой труд о состоянии и звании короля и придворных и об управлении государством, для составления которого пользуется не только священным писанием, но также изречениями «правоверных учителей» и даже мирскими мудрецами и старыми языческими поэтами.

Сам же Винцентий объясняет возникновение своей колоссальной энциклопедии на разные лады. Так, в одном месте он говорит: списки текстов и цитаты многих учителей так испорчены, что от этого происходит большое замешательство, и одному приписывается сказанное другим; в силу этого даже святые оказываются в противоречии друг с другом. Второе основание, с точки зрения Винцентия более значительное, заключается в том, что в его дни изучение богословия под влиянием занятий свободными науками получило новое направление. Именно, даже братья Винцентия по ордену охотно занимаются мистическими и историческими толкованиями священного писания, пускаясь при этом в разные тяжеловесные и остроумные изыскания, но оставляют без внимания нежное питание, даваемое святыми отцами, чем кормились предшествующие поколения.

О способе выполнения работы Винцентий говорит следующее: так как нельзя всего удержать в памяти, я предпринял привести в единообразную систему и представить в извлечениях из христианских и языческих писателей и в собственном изложении все, что относится к догматике и морали, к возбуждению желания погрузиться в божество, к уяснению мистического смысла священного писания, к буквальному или символическому толкованию святой истины.[24]

Таким образом Винцентий стоит здесь на почве миросозерцания духовенства феодальной эпохи — подходить ко всякому научному изысканию с точки зрения богословия и авторитета церкви. Причина этого вполне понятна. Для церкви важно было, во что бы то ни стало, держать верующих в своей власти, заставлять их признавать во всем свой авторитет и слепо подчиняться тем догматам, которые провозглашались в писаниях этой церкви, признанных священными. Между тем, наряду с этими писателями существовала богатая языческая литература, дававшая гораздо больше сведений, чем библия, и вместе с тем гораздо более удовлетворявшая общественным потребностям. Церковь сперва пыталась было бороться с этой литературой. Так, красноречивейший из учителей западной церкви, Лактанций, «христианский Цицерон», вооружается против занятий медициной на том основании, что бог скрыл от человека то, что находится внутри его тела; значит, он не хотел, чтобы люди изучали это. Но практические потребности легко побеждали эти «теоретические» соображения. Тогда церковь стремится подчинить эту языческую литературу своему влиянию; она говорит, что надо изучать ее, как и вообще явления природы, свойства животных, камней, трав и т. д., но надо стремиться найти во всем этом особый, сокровенный смысл, конечно, согласный с духом христианской морали. Августин одним из первых приводит пример такого толкования. Когда змею бьют, она прячет голову под свое тело. Так и бог хочет, чтобы мы были мудры, как змеи, и, в случае преследования христианских верований, предоставляли мучителям тело, а не голову, так как, щадя тело, мы можем убить веру, помещающуюся в голове (De doctr. Christ. II, 16, 24). Кроме того, по мнению церкви изучение природы, как видно и из Винцентия, помогало усвоению священного писания. Об этом писал еще Карл Великий: тот может надлежаще постигнуть смысл писания, кто получил хорошую научную подготовку. Наконец, по мнению церкви, всестороннее изучение созданного богом поможет лучше познать самого создателя, величие которого открывается при этом с полной очевидностью.

Эти рассуждения не только давали право христианам заниматься разносторонними науками, но вместе с тем обосновывали и появление трудов, посвященных всей совокупности знаний, т.е. энциклопедий, тем более, что как раз в первой половине XIII в. наступило сравнительное успокоение от феодальных распрей.

Но, признавая непоколебимость авторитета церкви, Винцентий отходит от этого положения там, где это может повредить основной тенденции его труда — абсолютистской. Так, в рассказе о знаменитом столкновении Генриха IV и Григория VII он высказывает свое явное недоброжелательство папе, которого называет просто Гильдебрандом (Spec. hist. XXVI, 51) и не говорит ни слова об унизительном покаянии Генриха. Но там, где светская власть не вступала в столкновение с церковью, Винцентий всецело поддерживал авторитет этой последней. Например, он очень кратко говорит о знаменитой ереси альбигойцев, вызванной церковным ростовщичеством. [25]

Но пора перейти к оценке энциклопедических трудов Винцентия. Их три, все они называются «Зеркалами». Общее их наименование — «Большое зеркало» (Speculum maius). Оно распадается на три части: «Зеркало природное» или «естественное» (Speculum naturale), «Зеркало историческое» (Speculum historiale) и «Зеркало ученое» (Speculum doctrinale). Установить их хронологическую последовательность почти невозможно. Следует заметить только, что общее предисловие предпослано «Зеркалу природному». Таким образом, когда бы ни было написано это предисловие, во всяком случае автор хотел, чтобы эта часть стояла на первом месте. Затем в рукописях и печатных изданиях обычно идет «Зеркало научное» и на последнем месте — «историческое». С другой стороны, нельзя упускать из виду, что XV книга «Зеркала ученого» представляет резюме «Зеркала природы», а «Зеркало историческое» может быть рассматриваемо, как расширение последней книги того же «Зеркала ученого». Отсюда эта последняя часть является как бы центральной. Состав частей следующий: «Зеркало природы» имеет 32 книги в 3718 главах, «Зеркало ученое» — 17 книг в 2374 гл., «Зеркало историческое» — 31 кн. в 3793 гл. Итого 80 книг в 9885 глав.

Кроме того, Винцентий хотел написать «Зеркало нравственное» (Speculum morale); сочинение с таким заглавием сохранилось, но давно уже почти единогласно признано, что оно не может принадлежать ему по соображениям хронологическим; поэтому оно не должно входить в круг нашего обсуждения.

Название сочинения «Зеркалом» автор объясняет так: в своей книге, как в зеркале, он отображает в едином образе, при помощи текстов, которые мог собрать из бесчисленных книг, все, что достойно созерцания, т.е. восхищения, в мире видимом и невидимом. «Большим зеркалом» сочинение названо в отличие от маленькой книжки, давно уже изданной с заглавием «Зеркало или образ мира», где кратко описаны порядок и красота настоящего видимого мира.

Сочинение написано по-латыни. Это показывает, что оно назначено для высших кругов тогдашнего общества, конечно прежде всего духовных, а затем и светских, к которым принадлежали, с одной стороны, феодалы, а с другой королевские чиновники по части юстиции, финансов и вообще администрации, а также врачи и богатые купцы, говоря короче, все те лица, которых надо было прежде всего убедить в пользе централизованной бюрократической монархии. Отсюда же, рассуждая в V кн. «Научного зеркала» о добрых нравах лиц важных и высоко поставленных, Винцентий подробно распространяется о милосердии государей, а об их пороках приводит только краткие мнения философов и поэтов.

Для составления своего труда Винцентий привлек огромную литературу. Знаменитый Фабрициус в своей Bibliotheca graeca произвел приблизительный подсчет авторов, упомянутых в наибольшем по количеству книг «Природном зеркале». Этот подсчет дал несколько более 350 имен писателей или заглавий сочинений. Два других «Зеркала», по замечанию Дону (Daunou), [26] автора большой статьи о Винцентии в многотомной Histoire littéraire de la France (Париж, 1835, т.XVIII, стр.449-519), прибавили бы сюда еще не менее сотни имен и заглавий. Но если присоединить к этому тексты анонимные, заимствованные из житий святых, соборных деяний, собраний декреталий и т. п. источников, то число это придется, пожалуй, удвоить. Поэтому Винцентий и получил прозвище librorum helluo «пожиратель книг». Но все же возникает вопрос, как мог один человек справиться со столь огромной литературой. В ответ на это следует вспомнить, что в библиотеках средневековых монастырей, отчасти из экономических соображений, преимущественно из-за дороговизны пергамена, вместо полных собраний авторов, охотно прибегали к выборкам из них, к так называемым флорилегиям, т.е. собственно «цветникам», распространяя их как на языческую, так и на христианскую литературу, главным образом в целях хрестоматийно-учебных, т.е. как образцов для подражания, особенно в проповедях, и дополнения к читаемым лекциям. По мнению одного из лучших знатоков «Истории средневековой латинской литературы», немецкого ученого Манициуса (т.I, стр.255), эти флорилегии и легли в основу «Зеркал». Пользование этими выборками приводило иногда Винцентия к курьезным ошибкам, как например, в главе о Петронии. Найдя нравственные извлечения из этого, в общем весьма непристойного, автора и приведя их с целью укрепления морали, Винцентий без колебания признал составителем их св.Петрония, епископа болонского, автора книги об египетских пустынножителях, и даже в силу неправильной цитаты приписал этому Петронию совершенно материалистический взгляд на смерть.

Но эти флорилегии не достаточно было прочитать, их надо было переписать или целиком, или в извлечениях. Тут Винцентий получил всестороннюю помощь прежде всего от своих собратьев по ордену, которые копировали необходимые тексты, а также статьи, которые редактировал он сам. Но, кроме того, он встречал широкое содействие и со стороны самого короля. Людовик, заинтересованный в успехе работы, не только оплачивал стоимость необходимых для энциклопедии книг, но и давал средства на снятие копий.

Конечно, эти посторонние переписчики далеко не равнялись по знаниям со своим руководителем. Этим объясняется то, что в текст «Зеркал» вкралось много ошибок, которые остались почему-то неустраненными даже в последнем по времени печатном издании XVII в., иногда прямо поражая нас своею элементарностью. Так, в главе о греческой мифологии сказано про Юпитера, что из любви к смертным женщинам он превращался в разные виды, а именно в золото ради Дианы (вместо Данаи), в сатира ради Эмптионы (вместо Антиопы). Далее, в числе сыновей Юпитера от этих женщин назван какой то совершенно неизвестный Arthenica (может быть это смешение с богиней Артемидой?) и даже Юнона, вместо которой, очевидно, надо читать Миноса (Junonem-Minonem).

Эти писцы влияли даже и на самый объем труда и на его содержание. По крайней мере, в общем предисловии автор говорит, что охотно сократил [27] бы очень многое в исторической части своего труда, особенно деяния мучеников и святых, охотно пропустил бы кое-что и в отделе легенд, но это 6ыло невозможно, так как, занятый очень многими делами и работами по ордену, он не имел сил все сделать и записать сам, а должен был предоставить большую свободу помогавшим ему писцам. Тут же Винцентий делает оговорку, что снимает с себя ответственность за их ошибки.

Каково же отношение Винцентия к своим источникам? Прежде всего, в противоположность огромному большинству предшествующих средневековых писателей, он старается не присваивать себе ничего чужого, а при всех своих бесчисленных заимствованиях и выписках ставит имя того автора, которому принадлежит цитата. Свои собственные прибавки он обозначает словами actor или auctor. В общем, надо признать, что эти пассажи довольно маловажны и сообщают научному знанию немного или даже ничего нового.

Затем в довольно жарком споре той эпохи о влиянии на развитие наук господствовавшего ранее без соперников Августина и постепенно все более и более распространявшего свое влияние Аристотеля, Винцентий занимает среднее положение. Как человек безусловно образованный, он должен был признавать все значение трудов греческого философа, основанных в огромном большинстве случаев на опыте, но, как сын церкви, видевшей в язычнике источник ересей и потому официально запрещавшей чтение и толкование книг Стагирита по натуральной философии, Винцентий не мог открыто и всецело примкнуть к его учению. Поэтому, подпадая под частичное влияние Аристотеля, зная почти все его главнейшие труды, он тем не менее отказался от систематического изложения, т.е. от пропагандирования его философии во всей ее совокупности.

При наличии нескольких источников Винцентий выбирает охотнее писателей более простых. Так, в «Зеркале историческом», при изложении событий древней истории, он не упоминает совершенно ни Тита Ливия, ни Тацита. Впрочем, оба они, особенно второй, были вероятно неизвестны в то время. Но во всяком случае главными друзьями энциклопедиста являются совершенно забытые теперь современник Барбароссы Петр Коместор с его «Школьной историей» (Historia Scholastica), сохранившейся и до нашего времени, и Гелинанд (последняя четверть XII в.), известный почти из одного только Винцентия. Точно также в истории франков знаменитому Григорию Турскому с его величавым и поэтическим стилем энциклопедист предпочитает мало кому известного хроникера Сигиберта. По той же, вероятно, причине, в жизнеописании Карла Великого нигде не упоминается лучший и всем известный биограф его Эйнгард. Из него приведена, правда, одна цитата, но, вопреки общему правилу, без имени автора.

Подобно почти всем средневековым энциклопедистам, Винцентий принял систематический порядок изложения. Этот порядок был очень прост для тогдашних составителей-компиляторов, потому что позволял им работать легко и быстро, привлекая, как мы видели на примере Винцентия, [28] к сотрудничеству большое количество лиц. Вместе с тем и с научной точки зрения он давал ту выгоду, что допускал возможность сохранить мысль автора гораздо цельнее и стройнее.

Но вместе с тем, на примере Винцентия мы видим, что средневековые энциклопедисты понимали и практические выгоды алфавитного порядка изложения. Особенно частое применение его наблюдается в «Зеркале историческом», где, как и следовало ожидать, встречается огромное количество всяких имен. Здесь весь текст разделен на отделы, по 8 книг в каждом, и каждому отделу предпослан алфавит встречающихся в нем имен с указанием книги и главы, где, это имя встречается, а если оно повторяется в нескольких главах, то они указываются все. Этот алфавитный порядок в общем очень строг, исключая некоторой путаницы с латинскими буквами i и y и того курьеза, что в начале первого отдела имя Адам, очевидно, по требованию хронологии, стоит впереди Авраама. Слова в указателе иногда размещаются с предлогом de, иногда без него. К целому ряду имен присоединяется причина их упоминания. Предметы среди имен встречаются в указателе сравнительно очень редко и притом, поводимому, особенно важные, как например, De cronica annorum Petri et Pauli (о расчете лет Петра и Павла), De crucis inventione (об обретений креста), или Ardentis hominis curatio (лечение горящего человека). В I кн. «Зеркала научного» встречается любопытный список приблизительно 3200 слов, которые по своей редкой встречаемости были мало понятны даже для образованных людей того времени. Винцентий сопровождает их краткими пояснениями, указывая иногда и на их происхождение, как например, Abavus, pater avi... Accola, vicinus, vel novus cultor, vel alienus, unde quidam: accola non propriam, propriam colit incola terram... Zoa vita. Zodia, graece signa, unde Zodiacus. В «Зеркале природы» алфавитный порядок изложения встречается очень часто. Так, в отделе о ботанике имеется 8 различных словарей сообразно различным родам растительности: дикой, садовой, растущей на обработанных полях, деревьям лесным, плодовым и т. д. В алфавитном порядке приведены, далее, перечни птиц, (accipiter-vultur), рыб (halex или alex, anguilla-vitulus marinus) и скота (agnus-vacca, vitulus). Только для насекомых и пресмыкающихся алфавитный порядок дан непрерывный. Насекомые и пресмыкающиеся обычно объединялись еще и в XVIII в. (ср. В.И.Чернышев в Сб.ОРЯС, С1, №3, 1928, стр.26). Дону объясняет эту непоследовательность неудачным редактированием или неотделанностью работы.

После этих общих соображений о работе Винцентия изложим кратко содержание его «Зеркал», чтобы дать понятие, какие науки и знания включал он в свою энциклопедию. Начнем с «Зеркала природы». В некоторых рукописях оно озаглавлено «Зеркало на шестоднев в 32 книгах из бесчисленных сказаний как христиан, так и язычников». Таким образом Винцентий строит свое изложение применительно к библейскому рассказу о 6 днях сотворения мира. В соответствии с этим в I книге он говорит о творце, о трех божественных лицах, о добрых и злых ангелах, об их [29] иерархии и чинах. Со II книги начинается описание процесса творения, причем речь идет о хаосе, свете, красках и тьме. Конец этой книги довольно непоследовательно возвращает изложение к демонам и возникновению зла. В общем же, материалом для I и II книг служат библия, учители церкви и другие богословы. Книги III и IV излагают 2-ой день творения, т.е. создание так называемой тверди небесной; тут же даются сведения об астрономии, времени и вечности, а затем об огне, эфире, воздухе, звуке и эхо. Наряду с этим довольно методично изложена метеорология, источником для которой служат Аристотель и «Рассуждения о природе» Сенеки. Но конец книги опять посвящен демонам, именно описанию той мрачной атмосферы, где они живут, ожидая своего низвержения в пропасть во исполнение приговора страшного суда. Не надо забывать, что вера в демонов была сильно распространена в то время.

Третьему дню творения посвящены целых десять книг (V-XIV). Первые четыре трактуют в начале о гидрологии, куда включено учение философов и богословов о воде и ее свойствах, о приливах и отливах, о потопах, разлитиях Нила и т. д. Затем автор переходит к описанию земли, которую представляет помещенным в центре мира кругом окружностью в 250000 стадий (1 стадий — около 185 метров), по вычислениям древних авторов. Солнце вертится вокруг нее на расстоянии 4800000 стадий. После геологии изложение переходит к минералогии и химии или алхимии. Эту последнюю отрасль знания Винцентий признает практической и говорит, что она относится к минералогии так же, как земледелие к ботанике. Главным источником здесь служит средневековой лапидарий (учебник о камнях) в стихах. Точно так же и в книгах IX-XIV, где речь идет о растениях, Винцентий опирается главным образом на средневековую поэму De viribus herbarum («О силах трав»), приписываемую современнику Виргилия и Овидия, Эмилию Макру.

Созданные, согласно библейскому преданию, в четвертый день солнце и луна дают повод к изложению астрономии (кн. XV). В содержании заметна некоторая спутанность с книгами III и V-VIII.

Творения пятого дня — рыбы и птицы — занимают книги XVI и XVII. Кювье в истории рыб отметил, что сведения Винцентия своей точностью превосходят другого средневекового энциклопедиста Альберта великого. Винцентий имел в своем распоряжении лучшие рукописи Плиния и удачнее воспользовался энциклопедическими «Началами» епископа VI в. Исидора Севильского. Кроме того, у него был обстоятельный трактат «О природных свойствах вещей», принадлежащий Thomas de Cantimpre. При описании рыб и птиц приводятся указания на извлекаемые из каждой породы врачебные данные; так же поступал Винцентий и при перечне растений. Интересно, что в главе о селедках указано на обычай солить их и посылать для продажи.

Далее, применительно к шестому дню творения, в книгах XVIII-XXVIII говорится о животных и человеке. Изложение зоологии занимает книги XVIII-XXII. В первой перечисляются домашние животные (pecora), в XIX [30] дикие (bestiae или ferae), куда отнесены не только крысы и кроты, но и собаки. XX книга отведена пресмыкающимся и насекомым; в отделе об этих последних много места уделено пчелам, в чем Винцентий, помимо практических оснований, подражает античным писателям. XXI и XXII книги посвящены общим положениям зоологической науки и трактуют об отдельных частях организма животных и его функциях.

Собственно человеком заняты книги XXIII-XXVIII, которые содержат два отдела: то, что образует отчасти нынешнюю психологию (XXIII-XXVII) и анатомию и физиологию (XXVIII); но надо заметить, что многое, могущее быть отнесенным во вторую часть, помещено в первой. Этим и объясняется непропорциональность отделов. XXV книга трактует о пяти чувствах и об «общем чувстве», где поглощаются и концентрируются впечатления, которые они получают. В XXVI книге затронуты более сложные психологические вопросы о бодрствовании, сне и сновидениях, а также характерные для той эпохи рассуждения о видениях ангелов и бесов, об экстазе, восхищении и даре пророчества. В XXVII книге изложено учение об умственных способностях, памяти, разуме и сознании, потом о свойствах нравственных; вожделении, раздражительности, воле, свободном решении и страстях. Определить источники, использованные для изложения этих вопросов, трудно. Во всяком случае замечается значительное сходство с Альбертом великим. Наконец, XXVIII книга содержит подробное описание человеческого тела по греческому врачу Диоскориду и арабским источникам.

XXIX книга посвящена седьмому дню — отдыху от творения, где Винцентий задает вопросы, в каком смысле все сотворенное было хорошо, не могло ли оно быть лучше, зачем надо было непременно шесть дней для творения, почему бог отдыхал в седьмой и т. п. богословско-схоластические тонкости. Ответы на эти вопросы взяты у наиболее веских авторитетов, так что эта книга представляет только ряд цитат.

С XXIX книгой собственно план труда был выполнен. Поэтому последние три книги следует рассматривать, как приложение, для которого легко можно было бы найти место и в предшествующем изложении. Так, в XXX книге речь идет о создании Адама и Евы, о земном рае, о браке, о полигамии, о девственности и о последствиях первородного греха, в XXXI — о произведении детей, о влиянии звезд на зачатие, о зародышах, о выкидышах, об уродах, об акушерстве, о кормлении грудью, о возрастах, о болезни и смерти. Все это,конечно, могло бы войти и в содержание описания шестого дня творения. Наконец, XXXII книга содержит сведения о трех известных тогда частях света (Европе, Азии и Африке) с окружающими их морями и островами, а также краткую всеобщую историю, кончая 1250 годом. В заключение автор говорит о будущем пришествии антихриста, конце и обновлении вселенной. Все это, как показано будет ниже, подробно повторено в «Зеркале историческом».

Обратимся теперь в «Зеркалу научному», составляющему по объему 2/3 «Зеркала природного». В I книге автор говорит, что в утешение за [31] жалкую жизнь, явившуюся последствием первородного греха, человечеству дана наука, которая разделяется на части теоретическую и практическую. Точная классификация их представляется у Винцентия довольно запутанной. Туманно также говорит он о главнейших философских школах, которых насчитывает пять: пифагорейцы, стоики, академики, платоники, перипатетики. В этой же книге имеется упомянутый раньше словарь малопонятных слов. II книга посвящена подробной латинской грамматике, составленной главным образом по Присциану, Исидору и средневековым ученым. В III книге излагаются логика, риторика и поэтика, т.е. искусство рассуждать и говорить и писать в прозе и стихах. После этих, так сказать, литературных наук следуют моральные, которые распадаются на три отдела: монастику, экономику и политику. Первая (от греч. μ?νος — один) есть учение о личных нравах каждого человека, как он должен умерять свои страсти, предохранять себя от пороков и излечиваться от них. Вместе с тем в монастике даются наставления, как людям надо вести себя в качестве лиц начальственных по отношению к тем, кто от них зависит, и наоборот. Сообразно с духом своей эпохи Винцентий устанавливает строжайшую дисциплину, поддерживая авторитет королевской власти по отношению к феодалам. Повиноваться нужно прежде всего богу, затем лицам высокопоставленным, даже и в том случае, если их жизнь не может быть названа чистой. Им надо повиноваться во всем том, что они говорят, приравнивая их слова к учению и мудрости Христа, безразлично хороши ли они сами или дурны, и кто непослушен, тот непослушен не пред ними, а в их лице пред Христом. Насколько дух повиновения должен был проникать все общество, явствует из цитуемой Винцентием проповеди одного греческого архиерея: мы подчинены богу, взаимно друг другу, равно как и мирским властям — богу, потому что мы все от него имеем, взаимно друг другу из-за христианской любви, государям, чтобы было спокойствие и строгий порядок. К этому Винцентий прибавляет от себя: таким образом приличествует не только повиноваться тем, кому мы предуказаны к этому законом, но и высшим вообще, равным нам и даже низшим. Наконец, за совершенно особый род повиновения признается тот, которым слуги обязаны повиноваться господам, не только добрым и кротким, но и капризным. Далее, с явным намеком на свою эпоху, где были постоянные распри феодалов между собою, Винцентий рекомендует и в обществе равных себе, для поддержания согласия, лучше покорствовать и уступать товарищам, чем упорствовать в своем мнении. (Прим.: Ср. характеристику феодализма у Маркса: «Вместо независимого человека мы находим здесь каждого в состоянии зависимости — крепостных и землевладельцев, вассалов и сеньеров, светских и попов. Личная зависимость характеризует в такой же решающей степени общественные отношения материального производства, как и построенные на нем (другие) сферы жизни» (Kapital, Bd., S.). Цитата взята из «Теории исторического материализма» Н.И.Бухарина (изд.3-е. М.-Л., 1928, стр.260).)

Монастике посвящены две книги: IV и V. Но автор не говорит здесь почти ничего от себя лично, ограничиваясь приведением относящихся сюда [32] текстов из различных писателей, примерно в количестве 75. Очень суровому приговору подвергаются женщины. Именно приводится не менее 16 авторов, приписывающих им все пороки. Сам Винцентий судит о женщинах более снисходительно, говоря только, что они непостоянны, легкомысленны и по сравнению с мужчинами, очень склонны к некоторым недостаткам.

Под экономикой (книга VI) разумеется в основном значении этого слова учение о домоводстве, садоводстве и земледелии. Источником прежде всего служит Исидор. Отделы о садоводстве и земледелии представляют повторение VI и X книг «Зеркала природы».

О политике говорится в четырех книгах (VII-X), но сюда включена и юриспруденция, которой уделено притом очень много места. В VII книге излагается наука о государстве. Любопытно, что, признавая огромное различие между христианским и нехристианским государством, Винцентий тем не менее устанавливает содержание государственных наук по арабскому писателю Альфараби. В VIII книге содержится изложение судопроизводства по делам гражданским, церковным и уголовным. В IX книге перечисляются, по учению современных Винцентию юристов, преступления против бога и церкви и наказания за них. В X книге те же источники излагают преступления против людей: убийства, куда включаются и дуэли, грабеж, кровосмешение, блуд, насилие, поджог и т. п.

Дав советы, как ограждать свою жизнь от преступлений, Винцентий перечисляет далее знания, при помощи которых можно обезопасить и улучшить эту жизнь. В соответствии с этим содержание XI книги очень разнообразно. Тут речь идет об одеждах, украшениях, архитектуре, мебели, театральном деле и военном искусстве. В этом последнем отделе автор чувствует себя, видимо, очень слабым и потому ограничивает свое изложение дословными выписками из Вегеция; при изложении архитектуры упоминается Витрувий; но в таком скользком для христианина и монаха вопросе, как театр, автор опирается преимущественно на средневекового богослова Ричарда из монастыря св.Виктора. В общем же книга составлена по Исидору. Наконец, здесь повторяется перечисление сельскохозяйственных орудий, а в заключение опять имеется рассуждение об алхимии, которое было в VI книге «Зеркала природы».

Книги XII-XV трактуют о медицине главным образом по арабским источникам. В XII книге речь идет специально о гигиене, о так называемых домашних средствах, перечисленных в порядке алфавита, и о хирургии. XIII книга излагает то, что автор называет теоретической медициной. Здесь содержатся основы анатомии, физиологии и патологии, причем к теории очень часто присоединяются гигиенические наставления и указания лекарств. XIV книга посвящена носологии, т.е. общему учению о болезнях (Прим.: От греч. ν?σος — болезнь.), довольно методическому, но очень неполному. XV книга представляет собою как бы резюме «Зеркала природы». Содержание ее [33] заключает рассмотрение физики или философии природы, взятое у арабского ученого Альфараби. Эта наука изображается как часть теоретической медицины. Физика определяется, как дисциплина, открывающая невидимые причины видимых предметов. Она занимается главным образом естественными телами, исследуя их свойства. Чтобы познать их все, особенно враждебные, автор подвергает разбору четыре стихии, говорит кратко о фигуре земли, а затем, вероятно под влиянием новых источников, опять перечисляет в алфавитном порядке драгоценные камни; потом перескакивает он к водам, воздуху, огню, солнцу и планетам; далее, главным образом по Аристотелю, излагается метеорология и затем, в алфавитном порядке, перечисляются четвероногие, пресмыкающиеся, насекомые, рыбы и птицы.

Источники Винцентия в этом отделе очень различны по достоинству. Так, наряду с интересными и ценными по своей жизненности наблюдениями над зубрами и турами он говорит о змеях с девичьими лицами. В последних семи главах снова появляется человек в различных возрастах, в состоянии бодрствования и сна и в различных превратностях жизни, которые кончаются смертью. XVI книга трактует о математике и физике. Арабский ученый Альфараби различал 8 математических наук: арифметику, алгебру, геометрию, перспективу, астрономию, музыку, метрику, или науку о тяжестях и мерах, и метафизику. Винцентий следует этому порядку, опуская алгебру и помещая музыку после арифметики. Источниками его служат Исидор, средневековые писатели, особенно Ричард из монастыря св.Виктора, затем Альфараби и Боэций. Евклида Винцентий знает мало; поэтому геометрии уделено всего 7 глав. На перспективу Винцентий обращает еще меньше внимания, трактуя ее по Альфараби и сближая с музыкой. Подробнее останавливается Винцентий на музыке и астрономии, различаемой им от астрологии, область которой ограничивается естественным влиянием планет на землю и ее обитателей. Метрика сводится всего к трем главам, где даются по Альфараби туманные определения весов, мер и монет. Последние 21 глава книги посвящены метафизике, которая соединена с математикой, вероятно, по примеру арабов. Из них упоминается Альфараби и Альгазей, из средневековых схоластиков Михаил Скот.

В XVII книге чувствуется как бы известная усталость составителя. Именно, начинаясь с заявления автора: «После метафизики и прочих низших наук как практических, так и теоретических, которые изобретены язычниками, остается напоследок подробно рассказать о богословии»,на самом деле эта книга является самой краткой из всех. Изложение распадается на две части: в первой, вслед за Варроном, цитуемым по Августину, показывается лживость трех направлений античного богословия: поэтического или баснословного, естественного или философского и политического или гражданского. Для изложения греческой религии источник не назван, для римской таковым является Августин; египетская разобрана очень кратко по Клименту и Иерониму; для вавилонской цитуются писания какого-то Макура против царя Авеннита. Общие рассуждения об языческих богах взяты [34] у Петра Коместора и Исидора. Во второй части, посвященной иудейско-христианской религии, Винцентий не излагает его догматов, а ограничивается приведением источников для их изучения, каковыми являются ветхий и новый заветы и учители церкви. Из этих последних упомянуты более подробно, с приведением дат жизни и списка произведений, 38 человек, а затем называются только по именам еще 46 писателей.

Переходим к рассмотрению самой большой части энциклопедии — «Историческому зеркалу», где Винцентий излагает ход событий, начиная с сотворения мира и кончая современными составителю. Само собой понятно, что на этом отделе преимущественно отразился тот богословский дух, которым проникнута вся работа. Особому же расширению «Зеркала исторического» способствовали, с одной стороны, включение в его текст многих легенд, апокрифов и т. п. памятников, а с другой — разного рода выборок из античных и позднейших писателей. Сообразно с общей тенденцией энциклопедии, автора мало интересуют войны, особенно ожесточенные и кровопролитные, и притом если они ведутся между христианами; но зато с удовольствием говорит он про бои обитателей Запада с Востоком, из которых европейцы выходили победителями, даже если это было в дохристианские времена, как например, при Александре великом.

Так как история должна была начинаться с сотворения мира, то I книга «Зеркала исторического» повторяет «Зеркало природы». Затем излагаются события от Адама до Иосифа с прибавкой сведений о восточных религиях на основании многочисленных авторов, церковных и светских. Во II книге история иудеев доводится до вавилонского плена. Вместе с тем этим заканчиваются четыре возраста мира. Именно, сообразно с 6 днями творения мир должен прожить шесть возрастов. Пятый доходит до Христа, шестой обнимает время от начала настоящей эры до конца мира. События еврейской истории перемешиваются с античными. В этой же книге Винцентий начинает историю своего народа, выводя его имя от Франкона, внука Приама. III книга содержит обзор событий за 250 лет (600-350), причем светский элемент берет решительный перевес над духовным. Так, здесь изложена вся история классического периода греческой литературы, кончая Аристотелем, для которого даются не только перечни произведений, но и выдержки из «Этики». Источники очень разнообразны, но не авторитетны. Например, о Сократе и его школе говорится на основании Евсевия и Иеронима; о Платоне Винцентий упоминает несколько подробнее, хотя из его диалогов знает только Тимея. IV книга занята главным образом описанием подвигов Александра великого. Источниками служат Курций и Юстин. Любопытно, что Винцентий совершенно почти не пользуется средневековым романом Александрией. Наряду с этим и в данной книге речь идет о многих философах. Обзор событий охватывает всего 40 лет. Наоборот, V книга обнимает, подобно III, 260 лет (323-63). Такое, повидимому, произвольное распределение событий по книгам зависит не столько от их важности, сколько от того, какое количество выдержек из писателей приводит автор. [35] Кроме диадохов и продолжения истории евреев, здесь имеется начатая еще в III книге история римлян, кончая Помпеем. Источниками служат Евсевий, Орозий и реже Юстин. Далее, в V книге содержится целый ряд выдержек из поэтов греческих и латинских. Наконец, и в этой книге уделяется много места философии, начиная с Феофраста и кончая Панэтием. Вообще, сведения по истории этой науки, приводимые у Винцентия, настолько обширны, что на основании трех «Зеркал» была составлена особая книга «О биографиях философов» (De vitis philosophorum).

Следующая, VI книга охватывает 74 года (с 60 г. до хр. эры кончая 14 г. хр. эры). Из христианской истории здесь собраны все сказания о рождении Христа, об его матери, Иосифе, трех волхвах и т. д. Источником служат не евангелие, крайне бедное такими подробностями, а Петр Коместор и апокрифические сказания ап.Матвея. В римской истории главное внимание уделено Юлию Цезарю, как представителю сильной власти в борьбе с аристократией, но известные записки его о гальской войне приписаны, однако, Юлию Цельзу. Параллельно с этим делается целый ряд выдержек из Цицерона, включая и его апокрифическую работу о сотворении мира. В VII книге заканчиваются легенды о Марии, составленные главным образом в средние века и объединенные в особом сборнике Mariale или Marionale magnum. В книге VIII есть хронологическое указание, что она составлена в 1245 г. Значительная часть этой книги посвящена выдержкам из Сенеки, а также из Персия и Ювенала. Книги VII-IX обнимают события только за 69 лет, уделяя много места истории первоначального христианства и папства. С X книги Винцентий вставляет по Гелинанду подробные рассказы о мучениках и потом о святых, так что некоторые старые писатели приравнивают Speculum historiale к Acta sanctorum.

Прием и метод изложения Винцентия достаточно характеризуются разбором содержания первых 10 книг; главное внимание, повторяю, обращено на историю церкви и выдержки из сочинений ее учителей; события так называемой гражданской истории излагаются только мимоходом, каких либо характеристик для видных деятелей не дается вовсе, за исключением лишь Карла великого, опять как представителя сильной власти. Поэтому при разборе содержания последующих книг я отмечу только наиболее характерное. В XV кн. хронологический обзор событий совершенно прерывается из-за помещения романа о Варлааме и Иоасафе, который Винцентий приписывает Иоанну Дамаскину. XVI книга обнимает события всего 8 лет (375—383), но почти 3/4 ее заняты выдержками из сочинений Иеронима. В последующих книгах обзор событий дается главный образом по Сигиберту и Гелинанду. В рассказе о Карле великом (кн. XXIV) менее всего внимания уделено его войнам. Все XI столетие уместилось в одной книге (XXV), так как автор ограничивает свой рассказ данными Сигиберта и Вильгельма Мальмесберийского. В эту же книгу вставлены довольно длинные опровержения талмуда и магометанства.[36]

Из последних шести книг 4 посвящены XII столетию и две — первой половине XIII. Здесь особенно чувствуется нежелание автора говорить о войнах и политике. Он как бы старается спрятаться от них под сень церковной истории, руководясь и здесь строго канонической точкой зрения. Так, об Абеляре упоминается очень кратко, но зато почти вся XXVIII книга заполнена выдержками из его противника, Бернарда Клервосского. Вообще рассказ о событиях, современных автору, имеет целью не столько дать читателю сведения, сколько просветить его в желательном для автора направлении и дать соответственную пищу усиливавшимся в то время торговым интересам, особенно в сношениях с Востоком. Поэтому в XXX книге имеется известие о жителях Грузии и Армении, их верованиях и обычаях, а в XXXI книге подробно излагаются путешествия к татарам Асцелина, Симона из монастыря св.Квинтина и Плано Карпини. В последней главе XXXI книги имеется дата ее окончания, именно 1254 г. В заключение идет эпилог, где приведены совершенно фантастические даты и факты из последних судеб существования земли, рассказ о страшном суде, о гибели и обновлении вселенной. Эти же данные, но в более краткой форме, имеются, как мы видели, и в конце «Зеркала природы».

Подводя итоги содержанию труда Винцентия, следует признать, что наибольшее внимание уделено в нем наукам историческим и естественным. Причины этого понятны: первые должны были дать вывод о необходимости объединения Франции под крепкой королевской властью, вторые содействовали расширению торговли. Недаром поэтому при перечислении всех царств природы указывается практическая польза, приносимая каждым предметом (ср. выше упоминание о селедках).

Порядок изложения довольно хаотичен, так как во всех «Зеркалах» наблюдаются повторения. Но общая концепция всего труда представляется довольно стройной. Шесть дней творения в «Зеркале природы» соответствуют 6 возрастам человеческой жизни «Зеркала истории». Но то же число 6 можно найти и в средней части («Зеркале научном»): 1) науки литературные (грамматика и логика с подразделениями на диалектику, риторику и поэтику), 2) науки моральные (монастика, экономика и политика), куда включена и юриспруденция, 3) науки механические, 4) науки физические, прикрепленные к медицине, 5) науки математические, к которым присоединена метафизика, и 6) богословие. Наиболее традиционно, по-видимому, было деление истории на шесть возрастов. Размещение естественных наук по шести дням творения появилось несомненно под влиянием богословских шестодневов, т.е. церковных бесед и поучений по этому поводу. Так именно и названы широко распространенные труды Василия великого и Амвросия, намек на которые встречается уже в приведенном выше подзаголовке «Зеркала природы». Этот богословский порядок для Винцентия гораздо важнее научного. Так, учение об акушерстве он отрывает от прочей медицины и ставит его в связь с первыми родами Евы. Что касается деления [37] остальных наук на шесть частей, то происхождение его, мне по крайней мере, неизвестно.

Полных печатных изданий «Зеркал» было шесть: четыре в XV в., одно в XVI в. и последнее в XVII в. (1624 г.). Отдельно были изданы Speculum naturale один раз и Speculum hisloriale два раза. Вообще, это последнее, как часть наименее устаревшая, известно гораздо больше других. Оно было переведено по французски (в XVI в.) и по фламандски (в стихах). Этот второй перевод, начатый еще в 1483 г. и продолжавший рассказ Винцентия до 1273 г., был издан в Лейдене только в 1784—1812 гг. Немало способствовало популярности «Исторического зеркала» также и то обстоятельство, что известный автор «Суммы нравственного богословия» флорентийский архиепископ Антонин ввел его в свою «Сумму историческую», выдержавшую также несколько печатных изданий. У нас «Зеркалом историческим» увлекался Симеон Полоцкий (Прим: А.Белецкий. Из начальных лет литературной деятельности Симеона Полоцкого. Сб. ОРЯС, С1, №3, 1928, стр.265.)

Указать все отдельные издания сокращений «Исторического зеркала» очень не легко. Они начались уже с конца XIII в. и выходили на разных языках, иногда без всякого упоминания автора, как например Les faits et gestes du preux Geoffroy de Bouillon et de ses chevalereux frères Baudoin et Eustace, yssus et descendus de noble lignée du Chevalier au Cigne avec leur généalogie. Эта книга выдержала не менее четырех изданий в XV и XVI вв. Конечно, это уже не энциклопедия.

Еще труднее проследить влияние двух других «Зеркал», природного и научного. Профессор Кирпичников высказывает любопытное предположение, которое мне не удалось проверить, что из «Зеркала научного» наиболее жизненными оказались отделы о политике и медицине, которые подверглись отдельной обработке в виде Begentenspiegel и Regimen Sanitatis. Во всяком случае факт издания бенедиктинцами «Зеркал» еще в XVII в., и притом без всякой критической обработки, наглядно свидетельствует, что тогда еще был спрос на них. Вместе с этим эту перепечатку нельзя не отнести на счет усилившейся в то время католической реакции, идеологически близкой к мировоззрению эпохи Винцентия.

По свидетельству Дону, начиная с своего появления и вплоть до половины XVIII в., «Зеркала» подвергались неоднократному обсуждению в ученой литературе, вызывая как неумеренные похвалы, так и столько же суровую критику. Конечно, эта вторая гораздо интереснее для нас, тем более, что она делалась зачастую не голословно, а с полным знанием предмета и обоснованностью. Так, если Шлоссер говорит про некоего Брукера (XVII в.), что он никогда не читал «Зеркал», а между тем называет их кучей навоза, то, с другой стороны, уже в XVI в. один испанский богослов, которого нельзя упрекнуть в каком-либо недоброжелательстве к Винцентию, так как он принадлежал к тому же самому доминиканскому ордену, Мельхиор Кано (ум. в 1560 г.) в своем трактате «О богословских местах» (Delocis theologicis) [38] справедливо упрекает Винцентия за обилие чудесных историй, рассеянных повсюду в «Зеркалах», преимущественно в исторической их части. Особенно жалуется Кано на обилие детских сказок, имеющихся там, о богородице. По его мнению, эти благочестивые басни должны были ослаблять уважение и веру к другим, якобы более достоверным рассказам, наряду с которыми ставятся эти легенды. Упрек этот, впрочем, как сказано было выше, сознавал и сам автор.

Если, далее, Винцентий разделяет суеверия своей эпохи, то, конечно, за это он не заслуживает особого порицания, потому что он не принадлежал к тем выдающимся личностям, которые идут впереди своих современников. Гораздо хуже то, что, подчиняясь всесильному авторитету церкви, он нередко сознательно загромождает свои «Зеркала» данными чисто баснословными и лживыми, совершенно невероятными, даже для его века. Он передает эти историй безотносительно, не утверждая и не отрицая их, так как исходит из того убеждения, что можно верить всему, ибо в конечном счете бог мог устроить все это. Так, например, в XXII книге «Зеркала исторического» он говорит про баснословного английского короля Артура, относимого к VI в. хр. эры, не обнаруживая ничем, что все эти рассказы чудесны и баснословны, и заканчивает свое повествование словами: «Как пророчествовал Мерлин, конец Артура неизвестен, так как ни один человек не может сказать, жив ли он еще или умер». Трудно также, при усилившемся тогда благодаря торговле интересе к географии Востока, допустить, чтобы Винцентий серьезно верил, будто четыре главнейшие реки Тигр, Евфрат, Нил и Ганг вытекают из рая.

Наконец Дону указывает у Винцентия и ряд существенных пропусков. Так, он совершенно не упоминает довольно многочисленной к 1250 г. литературной продукции на языках langue d'Oc и langue d'Oil, даже из сочинений своего любимца Гелинанда он не называет его «Стансов на смерть». Винцентий не признает ни одного трувера, ни одного трубадура, ни одного романиста, за исключением полулегендарного Тюрпина, которого считает историком. Эти пропуски характерны для тенденции энциклопедии. Очевидно, Винцентий не считал национальную литературу достойной войти в общий цикл наук, тем более, что она явилась выразительницей феодальной идеологии. Это опять показывает, что он назначал свой колоссальный труд только для высших классов общества и для духовенства. Вместе с тем, эта национальная литература была и неприятна Винцентию, так как она безжалостно насмехалась над опустившимися нравственно представителями феодальной церкви. Замечу кстати, что теперешние историки французской литературы достойно отплатили Винцентию. В целом ряде их работ, особенно популярных, ему отводится круглым счетом две-три строки.

Какое же значение может иметь энциклопедия Винцентия для настоящего времени? Клерикальные писатели ценят его очень высоко. Так, еще в 1884 г. Винцентий нашел себе восторженного поклонника в лице аббата Обэ (Auber), автора обширного труда Histoire et théorie du symbolisme religieux avant [39] et depuis le christianisme. Автор утверждает здесь, но, к сожалению, вполне голословно, без всякого подтверждения цитатами, будто «Зеркала» предвосхитили открытие Ньютоном законов притяжения, а Папином — тайного могущества пара. Обэ восхищается далее стилем Винцентия и методической красотой его плана. Наконец, автор считает принадлежащим Винцентию и Speculum morale. Гораздо осторожнее подходит к тому же вопросу автор выдержавшей три издания премированной книги «L'art religieux du siècle en France» Эмиль Маль (Male, 3-е изд., Париж, 1910 г.). Он устанавливает полную и неразрывную связь «Зеркал» с современным им искусством. Связь эта так близка, что позволяет автору распределить весь материал своей книги применительно к содержанию отдельных частей энциклопедии. Маль уже признает, что Speculum morale не принадлежит Винцентию, но он говорит (стр.38, прим.2), что оно входило в первоначальный план, и, добавляет он, «это единственное, что нам важно здесь». Таким образом, если нельзя доказать, что «Зеркала» влияли на развитие искусства их эпохи, то, с другой стороны, тогдашняя скульптура воспроизводила те же самые сюжеты, которые трактовались в этих книгах. Это тожество происходило от того, что и книга и искусство находились под одним и тем же влиянием церкви, которая еще в 787 г. установила, что изображение не может быть предоставлено инициативе художника: оно воспроизводит принципы, установленные церковью и религиозным преданием, и далее: живописцу принадлежит только искусство, а упорядочение и расположение должны принадлежать церкви. Отсюда видимо, что Маль значительно ограничивает точку зрения предшествующего автора, хотя и относится к Винцентию с полным уважением.

Оставляя в стороне эти клерикальные работы, следует признать, что научная ценность «Зеркал» даже и для их времени не была особенно высокой. По крайней мере такой знаток эпохи, как покойный Ланглуа, не находил ни у Винцентия, ни даже у Альберта великого ни следов, ни зародышей высшей критики, ни настоящего научного духа. Еще резче судит о Винцентии автор «Истории магической и экспериментальной науки», американский ученый Thorndike (1923), говоря: «Его зеркало представляет стекло, через которое мы видим неясно и не лицом в лицо». Наибольшую относительно ценность имеет «Зеркало историческое», и его-то главным образом имеет в виду неоднократно цитированный земляк Винцентия, Дону, когда говорит: «Его книги не могут почти ничему нас научить, но имеют многое рассказать». И новейший автор работы о средневековых энциклопедиях, Боюар (Boüard), подчеркивая обстоятельность «Зеркал», указывает, что «рассуждать здесь о ценности этой работы было бы излишним. Ее объем повредил, может быть, ее ясности».

Подводя итоги, следует признать, что среди аналогичной литературы энциклопедия Винцентия отнюдь не принадлежит к числу книг, создающих новую эру в развитии человеческого знания, каковы, например, энциклопедия Дидро и Даламбера и Большая советская энциклопедия. «Зеркала» были мало оригинальны уже для своего времени и во всяком случае носили [40] черезчур ярко выраженный клерикальный характер и с этой стороны могут во многих случаях дать ценный материал для антирелигиозной пропаганды. Но богатое содержание их дает им право, после давным давно утраченного значения как справочника, оставаться навсегда ценным материалом для характеристики своей эпохи и особенно для истории знания. Если смотреть на них исключительно с этой последней точки зрения, то систематическое изложение должно быть предпочтено алфавитному. Ввиду различных перегруппировок и соотношений наук в течение минувших столетий, чем далее энциклопедия от современности, тем более этот систематический порядок может способствовать достигаемой ее изучением цели — дать материал для истории знания. [41]