|
К оглавлению.
Глава VIII
ПАТРИАРХ ФИЛОФЕЙ И РУСЬ
(1364-1376)
О тех переменчивых обстоятельствах, при которых Византийская империя просуществовала
после прихода генуэзцев в 1352 году в течение еще целого столетия, вплоть до окончательного
распада в 1453 г., писалось часто, хотя конкретные подробности, позиции, занимаемые
разными участниками этих событий, и сложные маневры вовлеченных в них государств
подчас выпадали из поля зрения исследователей. Как бы то ни было, не вызывает
сомнений факт, что дипломатическая и церковно-административная деятельность Византии
на Руси развивалась под влиянием и в зависимости от того, какие перемены происходили
в Константинополе. Как мы видели выше, эта связь отчетливо подтверждена императором
Иоанном VI Кантакузином в документах, касающихся Руси и увидевших свет в 1347
году: правительству Анны Савойской и патриарху Иоанну Калеке (1341-1346 гг.) адресован
упрек в попустительстве разделению русской митрополии. Подобным же образом, посвящение
Романа в сан митрополита в 1354-1355 гг. может быть объяснено лишь в свете событий,
связанных с отречением Иоанна Кантакузина от престола и отстранением патриарха
Филофея (ноябрь 1354 г.). Перипетии истории византийско-русских связей второй
половины XIV века следует постоянно рассматривать в этом контексте.
Поощряемые внутренними раздорами в Византии и соперничеством западных держав
друг с другом, турки деятельно расширяли свой контроль над византийскими территориями
в Малой Азии. В марте 1354 года был взят Галлиполи, расположенный на европейском
берегу Дарданелл, что положило начало оттоманским владениям в Европе. Мощная Сербская
империя Стефана Душана могла бы помешать продвижению турок, но Душан умер в 1355
году, а его слабые и разобщенные наследники не сумели удержать от раздела разнородные
части Сербской империи. Турки продолжали аннексию греческих, сербских и болгарских
территорий, захватив Диди-мотих (1361 г.) и Адрианополь (1362 г.), где султан
Мурад I (1362-1389 гг.) основал свою резиденцию.
Оказавшись практически в окружении, Византия пользовалась тем не менее поддержкой
генуэзцев и венецианцев, озабоченных защитой Константинополя, который интересовал
их, разумеется, не сам по себе, а как выгодная и удобная фактория, жизненно необходимая
для торговли на Черном море. В этой обстановке правители империи были вынуждены
прибегать к всевозможным ухищрениям, которые в конечном счете еще больше ослабляли
ее, — использовать в своих интересах жестокую конкуренцию между Венецией и Генуей,
либо платить дань султану, становясь таким образом de facto вассалами турок, или
же стараться заручиться военной помощью запада, что всегда было связано с официальным
признанием примата папы Римского. [1] Лишь Константинопольскому патриархату удалось
поддержать и даже повысить свой престиж и административный авторитет на огромных
пространствах Среднего
Востока и Восточной Европы, несмотря на ту напряженность, которую создавали события
внутренней жизни в столице, оказывавшие влияние на избрание патриархов и проводимую
ими политику.
Император Иоанн V Палеолог (1341-1391 гг.) был человеком безвольным и слабохарактерным.
Придя в 1354 году к власти при активной поддержке генуэзцев, он стал в конце концов
их жертвой, так и не сумев ни определить, ни провести никакой действенной политической
программы. Одной из особенностей его долгого правления было, как показали недавние
исторические разыскания, то, что в роли государственного советника при нем выступал
добровольно отрекшийся от престола и принявший в 1354 году монашество под именем
Иоасафа Иоанн Кантакузин. [2] На протяжении второй половины XIV века империей
правили так или иначе члены семейств Палеологов и Кантакузинов, которые не только
распределяли между собой власть в самом Константинополе, но делили ее и в пределах
других византийских городов и территорий. Так, при формальном императоре Иоанне
V политику в действительности определял его тесть Иоанн-Иоасаф Кантакузин, который
даже не скрывал этого. И если Иоанн V руководствовался в своих государственных
решениях требованиями текущего момента, то Кантакузин выступал в роли хранителя
имперской идеологии и религиозного ригоризма. Серьезных разногласий между ними,
впрочем, не возникало, поскольку Иоанн V никогда открыто не поднимал голос против
традиционных византийских идеологических устоев, а Кантакузин снисходительно смотрел
на действия зятя, не упуская случая указать на их неэффективность. Даже официальное
обращение Иоанна V в латинскую веру в 1369 году не было принято слишком всерьез
старым императором-монахом, которого не было в Константинополе, пока Иоанн V ездил
в Рим. Позднее Кантакузин даже помог Иоанну V в борьбе против Андроника IV, захватившего
в 1376 году власть при поддержке генуэзцев. У Иоанна V не было ни возможности,
ни, вероятно, охоты навязывать церкви объединение с Римом, а его собственное обращение
в иную веру не вызвало в Константинополе ни возмущения, ни анафем, а только равнодушие,
— какой контраст событиям эпохи Михаила VIII! Можно предположить, что личный авторитет
Кантакузина, бывшего в дружеских отношениях как с Иоанном V, так и с неколебимо
приверженным православию патриархом Филофеем, способствовал тому, что этот эпизод
предали забвению.
Личные отношения между Иоанном V и Филофеем не совсем ясны и определялись хрупким
равновесием. Патриарх не выступал против переговоров об объединении церквей, а
следовательно и против попыток заручиться помощью запада,, при условии, что объединение
будет достигнуто на церковном соборе, где обе стороны смогут свободно высказать
свое мнение. [3] Со своей стороны, и Иоанн V никогда публично не оспаривал богословских
позиций византийской церкви. Он оставался лояльным к решениям паламитских соборов
1341, 1347 и 1351 годов, не пренебрегая, впрочем, дипломатическими услугами Дмитрия
Кидониса, который, начиная с 1348 года, стал убежденным антипаламитом, сторонником
томизма и римско-католической церкви. В целом православная позиция Иоанна V, сколь
бы этому ни противоречило его обращение в 1369 году, засвидетельствована Григорием
Акиндином, самим Григорием Паламой и патриархом Филофеем. [4]
В личных отношениях Иоанна V и Кантакузина можно также найти объяснение тому,
что дела патриархата и, в частности, дела русской церкви во время вторичного патриаршества
Филофея (1364-1376 гг.) целиком оставались под его контролем. Сам Филофей в трудах,
написанных в этот период, подчеркивает роль старого императора-монаха в общественно-политической
жизни Византии.
"Помимо истинного и главнейшего величия, которое дается Богом, [бывший император
Иоанн-Иоасаф Кантакузин] в избытке возвеличен славой дольнего мира: те, кто были
его противниками в прошлом, ныне благосклонны к нему, а те, кто некогда несправедливо
ненавидел его, ныне по справедливости воздают ему любовью, освободившись от своей
ненависти и заблуждений, жертвой коих он был, таким образом истина восторожествовала
сама собою. В прошлом подвластные ему услужливо склонялись перед ним в поклоне,
как перед своим господином, хотя не все делали это искренне по причинам, указанным
выше, теперь же почти всякий приветствует его искренне, движимый доброй волей
и приязнью, и прежде других — императоры и императрицы, [5] вся семья, облаченная
в золото, любящая его, как дети любят отца своего... Это относится и к тому, кто
ныне является правящим императором Иоанном V... Он видит [в бывшем императоре
Кантакузине] опору своего правления, божественного советника, душу своей политики
и самого своего существования, защитника и учредителя своего собственного господства
и господства своих детей, руководителя, отца и хранителя". [6]
Филофей пишет, кроме того, что Иоанн V не просто происходит от благочестивой
матери, но "признал церковь Христову своей матерью и, следуя отцам церкви с благочестием
и усердием, склоняясь перед ними разумом и душою, он открыто исповедует святую
веру...". [7]
Несмотря на риторику преувеличений, слова правящего патриарха не могут не отражать
реального положения вещей, по крайней мере в плане официального отношения Иоанна
V к патриархату, к тому времени управлявшемуся патриархами-исихастами, равно как
и в плане оценки Кантакузина, близкого друга Филофея. Мы вправе, разумеется, предположить,
что эти славословия Иоанну имели место до его поездки на запад и обращения (1369
г.), однако надо также признать, что Филофей был свободен в своих действиях в
сфере церковного управления как до этой поездки, когда он в 1368 году, к примеру,
предал анафеме Прохора Кидониса и канонизировал Григория Паламу [8] так и после
возвращения императора из Италии. Но не сделал официального заявления в связи
с отречением императора от православия.
Между тем, в некоторых монашеских кругах отношение к личности Иоанна V было
в высшей степени критическим. В "Похвальном слове св. Евфи-мию Тырновскому" Григорий
Цамблак, излагая события 1364-1365 годов — время посещения Евфимием Константинополя,
— говорит об Иоанне как о человеке, в котором "златолюбие пуще христолюбия": император
и идолопоклонник, и душевнобольной, и нецеломудрен, однако в конце концов под
воздействием чудесного случая он раскаивается и испрашивает прощения. [9]
Эти и многие другие аспекты жизни византийского двора в последние годы империи
создают впечатление оторванности от окружающей реальности. За исключением узкого
круга приспешников и свиты, большинство византийцев игнорировали Иоанна Палеолога
и его начинания, в то время как патриархат, с его влиянием, распространявшимся
далеко за границами империи, все еще оставался мощным и в значительной степени
самостоятельным организмом, продолжавшим проводить собственную политику, в частности,
на Балканах и на Руси.
1. Патриарх Филофей
Русские источники не только XIV столетия, но также и позднейших эпох отводят
патриарху Филофею необычайную, почти легендарную роль в судьбах Московского государства.
Тщательное изучение личности патриарха Филофея — церковного деятеля, богослова
и писателя — могло бы способствовать пониманию событий, характеризующих историю
Восточной Европы в годы его жизни. Исследование такого рода может быть основано
как на греческих, так и на славянских источниках, многие из которых остаются неопубликованными.
Прозвище Коккинос ("Рыжий"), которое носил Филофей, относится Никифором Григорой
к "его огнеподобному и дикому облику" (δια то πυρώδες
και οίγριον της
όψεως•). [10] В действительности же можно предположить,
что это была его фамилия. [11] Родился он в Фессалониках около 1300 года в семье
еврейского происхождения, — факт, который смаковался в явно недоброжелательном
смысле его идеологическими противниками Дмитрием и Прохором Кидонисами, а также
Никифором Григорой. [12] В те годы, когда он был монахом и одно время даже настоятелем
Большой Лавры на Афоне, Филофей поддерживал Григория Паламу в его богословском
ратоборстве в период гражданской войны (1341-1347 гг.). После победы Кантакузина
он был избран митрополитом Гераклейским во Фракии.
События политической и религиозной жизни периода 1351-1354 года, похоже, оставили
существенный след в душе Филофея. В 1351 году генуэзцы, во главе которых стоял
Паганино Дориа, подвергли разграблению его епархию в Гераклее. Митрополит, которого
во время этого нападения не было в городе, потом потратил немало сил и энергии,
помогая своей пастве, и сохранил твердую личную неприязнь к генуэзцам на всю жизнь.
[13] В качестве митрополита Гераклейского, Филофей 10 июня 1350 года возглавлял
поставление Каллиста в патриархи, хотя расхождения во взглядах на внутреннюю и
внешнюю политику вскоре сделали их противниками. [14] Конфликт, обозначившийся
между двумя бывшими афонскими монахами и видными исихастами, имел неблагоприятные
последствия на Руси. Отказавшись короновать Матвея Кантакузина, Каллист вынужденно
покинул патриарший престол в августе 1353 года и нашел убежище сначала у генуэзцев
в Галате, а позднее в Тенеде, где Иоанн V жил в уединении под крылом тех же генуэзцев.
В 1353 году Филофей был избран патриархом и короновал Матвея. Однако ровно через
год он должен был последовать за Кантакузином в отставку и смириться с возвращением
Каллиста на патриаршество, несмотря на то, что синод выразил свою поддержку Филофею,
не отступив от прежнего решения о смещении Каллиста. [15] Сам собой напрашивается
вывод, что при этих обстоятельствах положение последнего во время его второго
патриаршества не было спокойным, особенно если учесть, что изгнанный Филофей не
признавал его избрание законным. [16]
Между Каллистом и Филофеем не было богословских расхождений какого бы то ни
было рода, [17] но не исключено, что разногласия, коренящиеся в личных качествах
и характерах и восходящие к их афонскому прошлому, имели место: Каллист был учеником
св. Григория Синаита в Магульском скиту и написал его житие, равно как и житие
Феодосия Тырновского, болгарского последователя Синаита; в то время как Филофей
и Палама были более связаны с Большой Лаврой. Нет свидетельств о каких-либо личных
контактах между Григорием Синаитом и Григорием Паламой на Афоне, [18] а агиографические
сочинения Филофея и Каллиста различаются как по стилю, так и по идейной направленности.
Дальнейшее изучение этих текстов может по-новому осветить причины и корни антагонизма,
существовавшего между двумя патриархами. Что касается политической ориентации,
то ясно, что Каллист был не только более строгим легитимистом, нежели Филофей,
и сопротивлялся удалению Иоанна V в 1352 году, но также способствовал развитию
связей с балканскими странами и Литвой, в отличие от Филофея, симпатии которого
были на стороне Москвы.
Вновь став патриархом в 1363 году, после того, как Каллист скончался во время
дипломатического визита в Сербию, Филофей продолжал оказывать очень заметное влияние
на внутреннюю и внешнюю политику Византии. Тесно связанный с Кантакузином, высоко
ценившим не только его личную преданность, но и всестороннюю образованность, [19]
которая отличала его от других патриархов-исихастов этого времени — Исидора и
Каллиста — и которую он сочетал с неоспоримой богословской изощренностью, Филофей
окончательно оформил паламизм, осудив томистский вариант антипаламизма в лице
Прохора Кидониса, опубликовал несколько трактатов в защиту учения Паламы, канонизировал
Паламу в 1368 году и составил в его честь службу, с намерением включить ее в богослужебные
книги в качестве литургии, совершаемой во второе воскресенье великого поста. Филофей
был автором большого числа других литургических текстов, многие из которых позднее
увидели свет в славянских переводах, он же систематизировал литургическую практику
в том порядке, который вскоре стал принят в славянских землях. [20] Роль Филофея
в организации православного крестового похода против турок, в создании оппозиции
западническим проектам Иоанна V в 1369-1370 году была, на мой взгляд, преувеличена
О. Халецким. [21] Документами подтверждается лишь существование переписки между
Филофеем и патриархами Антиохийским и Александрийским, а также официальное принятие
Филофеем в юрисдикцию вселенского патриархата нескольких епархий в северной Греции,
присоединенных во время правления Стефана Душана к патриархату Печа. [22] Эта
акция оказалась возможной благодаря усилиям местного сербского правителя Ивана
Углеша, который предложил союз Византии. В военном отношении инициатива союза
принадлежала именно ему, а не патриарху, и вскоре все это закончилось сокрушительным
разгромом сербов султаном Мурадом І в битве на реке Марице (сентябрь 1371 года).
Нет никаких свидетельств тому, что патриарх Филофей лично сыграл какую-либо роль
в выработке практических альтернатив западническим проектам Иоанна V, включавшим
переход императора в римско-католическую веру. Вместе со своим другом Кантакузином
он предпочитал не замечать и даже камуфлировать эти намерения, во всяком случае
нам ничего неизвестно о протестах патриарха по этому поводу либо о его конфликтах
с правящим императором.
Разумеется, Филофей твердо держался православного единства, но высокое положение,
занимаемое им, неизбежно принуждало его к действенному участию в переговорах с
Римом об объединении церквей. Так, в 1367 году он вместе с Иоанном Кантакузином
усиленно пытался обеспечить возможно более широкое церковное представительство
на вселенском соборе, который предполагалось созвать в 1369 году, и писал к главам
различных церквей, добиваясь их участия в соборе. [23] Поскольку одним из препятствий
к созданию единого православного фронта был раскол, разделивший, начиная с 1346
года, патриархаты Константинополя и Печа, Филофей в 1376 году признал последний
и тем самым восстановил единство. [24]
Та же заинтересованность в сохранении единства будет преобладать и в очень
активной и изобретательной политике Филофея на Руси. Вряд ли приходится сомневаться
в том, что он разделял в основе принципы, изложенные в актах Кантакузина, восстановивших
в 1347 году единую Киевскую митрополию. [25] По возвращении к патриаршеству после
смерти Каллиста (1363) Филофей энергично утверждал те же самые принципы. Однако,
поскольку политическая ситуация на Руси менялась быстро, Филофей провел необходимую
дипломатическую реорганизацию, показав, что даже поддержка Москвы, которая составляла
основу внешней политики Кантакузина, не является сама по себе целью, но, скорее,
служит инструментом для сохранения целостности митрополии под контролем Византии,
и что московские интересы следует сдерживать, если они вступают в противоречие
с высшими интересами византийского государства. Именно эта дипломатическая деятельность
Филофея во время второго патриаршества и стала подлинной легендой на Руси, неоднократно
всплывая впоследствии в целом ряде исторических, политических и агиографических
документов.
2. Династические раздоры в Золотой Орде и усиление Москвы
В течение двадцати четырех лет, последовавших за смертью хана Джанибека, погибшего
от руки собственного сына и преемника Бердибека (1357 год), кипчакское ханство
переживало полосу кровавых внутренних распрей между членами правящей династии.
Раздоры продолжались вплоть до 1381 года, когда власть захватил хан Тохтамыш.
Во всех этих событиях, как в капле воды, отразились те драматические процессы,
которые происходили на обширной территории некогда могущественной Монгольской
империи Чингисхана, — конец монгольского ига в Китае, начало династии Мин (.1368
год) и возвышение Тимура, или Тамерлана, который создал новую монгольскую империю
и позднее нанес поражение утвердившемуся было в Сарае Тохтамышу. [26]
Династические раздоры в Орде, в результате которых за двадцать четыре года
сменилось один за другим двадцать пять ханов, подточили татарский контроль над
Русью. Благодаря беспорядкам в Орде, о чем часто упоминается в летописях, русским
князьям все с большим успехом удавалось отстаивать свои права. Литва и Москва
вступили в ожесточеннейшую борьбу за господство. Однако после 1362 года власть
в Орде попала в руки темника Мамая. Не будучи членом правящей династии, формально
он не мог стать ханом, но сумел приобрести такую силу, что смена властителей не
могла обойтись без его участия. Как Ногай в XIII веке, он держал под своим контролем
все территории, расположенные к западу от Волги, и Русь существенно зависела от
его воли. Направляемая Мамаем монгольская доктрина по-прежнему следовала отработанному
принципу: поощрять не прекращающееся соперничество между русскими князьями, сохраняя
тем самым равновесие между ними, и не допускать ни одного из них до достижения
абсолютного преимущества. Но татарское влияние на Руси ослабевало, Литва и Москва
постепенно обретали такую силу, что монголы начали терять контроль над событиями.
Приблизительно до 1362 года поддерживая продолжавшуюся с 1352 года литовскую
экспансию, Орда позволила великому князю Литовскому Ольгерду подчинить не только
Киевское, но даже и Новгородское княжество. Родственнику Ольгерда, князю Суздальско-нижегородскому
Дмитрию, было отдано великое княжество Владимирское. В тот же период кандидату
в митрополиты Роману, которого поддерживал Ольгерд, были предоставлены полномочия
не только взять в свои руки церковную власть во владениях Ольгерда, но и оспаривать
права Алексия в качестве митрополита "всея Руси". Впрочем, около 1362 года, после
смерти Романа, Ольгерд столкнулся с враждебностью татар: московский князь Дмитрий
получил великокняжеский ярлык, а Новгород снова попал в сферу московского влияния.
Все возрастающая мощь Москвы и жестокое соперничество между Ольгердом и Дмитрием
за контроль над Тверью привели к новому сдвигу татарских симпатий. Правда, Москва
была теперь уже готова к схватке не только с Литвой, но и самой Ордой. Тверской
князь Михаил, вызванный митрополитом в Москву, попал в заточение (1368 г.) и был
освобожден лишь под прямым нажимом татар. Воодушевленный татарским благоволением,
Ольгерд решился на окончательный поход против Москвы: его многочисленная рать
дошла до стен города и расположилась под ними с трехдневной осадой, подвергая
грабежам окрестные слободы и деревни. Однако сильный и богатый московский князь
сумел отразить это нападение и уже в 1369 году возобновил наступление на Тверь,
несмотря на то, что тверской князь Михаил вновь получил в Орде подтверждение своего
великокняжеского титула.
После еще одной неудачной попытки литовских войск захватить Москву, Ольгерд
и Дмитрий пришли к заключению, что мирное сосуществование будет во взаимных интересах
обоих княжеств. Летом 1371 года был даже заключен брак между дочерью Ольгерда
и двоюродным братом Дмитрия Владимиром Андреевичем. [27] Урегулирование разногласий
в высшей степени приветствовалось патриархом Филофеем. Орда же усмотрела в этом
союзе чрезвычайную опасность для татарского господства на Руси: чтобы вызвать
зависть Ольгерда, московский князь Дмитрий был приглашен к Мамаю, где получил
ханский ярлык на великое княжение. Военные действия снова вспыхнули было между
Литвой и Тверью, однако в 1373 году, возможно, благодаря посредничеству патриаршего
посланника Киприана, дело кончилось заключением мира. Между тем, татары продолжали
терять контроль над политической ситуацией. В 1374 году в Нижнем Новгороде, стольном
граде связанного с Москвой Суздальского княжества, посол Мамая Сары-ака был схвачен,
а его свита — конная тысяча — изрублена, что не вызвало мгновенных ответных репрессий.
[28] В 1375 году московский князь и его союзники встретились в Переяславле и сговорились
о захвате Твери. Операция увенчалась успехом, и князь Михаил и его приверженцы
официально капитулировали. В 1375-1378 годах Мамай, явно встревоженный усилением
Москвы, несколько раз ходил на Русь походом, но для Москвы это никаких последствий
не имело. Ольгерд же, вплоть до своей смерти в 1377 году, ограничивался незначительными
набегами, подобными нападению на Смоленск в 1376 году. Враги Московского княжества,
очевидно, уступили, по крайней мере временно, предприимчивости и все возрастающей
силе Дмитрия, не будучи в состоянии препятствовать ему.
Такое развитие событий наложило отпечаток на дипломатическую и государственную
деятельность Византии на Руси. И здесь задача патриарха Филофея, который, как
мы видели выше, свободно распоряжался церковными делами в годы правления слабого
и непоследовательного императора Иоанна V, была не из простых. Промосковская позиция,
с начала века занимаемая византийцами и проводившаяся затем Кантакузином и его
советниками, вырабатывалась с оглядкой на неколебимое и всеохватывающее господство
над Русью татар, как это и было при ханах Тохте и Узбеке. Сколь бы тираническим
и непопулярным ни было это господство, оно все же обеспечивало известную стабильность,
которая с выгодой использовалась московскими князьями и церковной иерархией. С
другой стороны, господство татар способствовало экономическому процветанию итальянских
колоний на Черном море, от которых всецело зависела собственная экономика Византии.
Наметившаяся с 1357 года полоса династических раздоров в Орде ресширила возможности
как Москвы, так и Литвы в осуществлении их собственных интересов и привела к прямым
и практически беспрерывным столкновениям между ними. Административное единство
митрополии уже не могло быть сохранено путем простого урегулирования противоречий
в Сарае через посредничество местного епископа. Pax mongolica больше не удовлетворяла
ни одну из сторон. Бывшие вассалы ханов стали в значительной степени независимыми.
Требовалось изыскать новые средства для сохранения "православного содружества"
под водительством Византии. Кроме того, как Кантаку-зин, так и Филофей испытывали
глубокую неприязнь к генуэзцам и не были потому расположены каким бы то ни было
образом способствовать интересам этих союзников Золотой Орды.
В этих условиях действия митрополита "всея Руси" оказывались необычайно важными,
и Византия продолжала очень тщательно планировать и направлять их.
Кризис в митрополии, последовавший за двойным посвящением в сан митрополита
как Алексия (1354 г.), так и Романа (1355 г.), пошатнул престиж Византии на Руси.
Все решилось, впрочем, само собой после кончины Романа (1362 г.), у которого не
было преемника. Единство было вновь восстановлено под началом Алексия. Личность
и деятельность митрополита Алексия (1354-1378 гг.) оказали влияние на решение
тех проблем, с которыми столкнулся Константинопольский патриархат на Руси во время
второго патриаршества Филофея (1364-1376 гг.).
Алексий стал митрополитом в 56 лет, после пятнадцати лет работы в церковной
администрации митрополита Феогноста. [29] Его незаурядность и опыт позволили ему
существенно воздействовать на политическую жизнь Московского княжества на протяжении
всех двадцати четырех лет пребывания митрополитом Московским. В 1359 году великий
князь Владимирский и Московский Иван II Иванович Красный скончался, оставив наследником
девятилетнего князя Дмитрия и назначив регентом при нем митрополита. Греческие
синодальные документы задаются вопросом о законности возложения на Алексия функций
государственного правления в Москве. "Иван, великий князь Московский, перед смертью
доверил [Алексию] образование и воспитание его сына Дмитрия, после чего митрополит
незамедлительно и всецело посвятил себя заботам о князе". [30] В действительности,
принимая на себя эту обязанность, Алексий следовал давней византийской традиции,
согласно которой глава церкви почти автоматически становился ответственным за
судьбу государства в тех случаях, когда государственная власть не могла более
отправляться обычным порядком. Примеры, когда византийские патриархи становились
регентами, многочисленны (патриарх Сергий при Гераклии, патриарх Николай Мистик
в X веке и патриарх Иоанн Калека в XIV веке). В случае Алексия проблема, однако,
заключалась в том, что Дмитрий не был царем "всея Руси", в то время как церковная
власть Алексия распространялась на польские, тверские и литовские земли, правители
которых были вовлечены в борьбу, с их точки зрения, вполне законную, против первенства
Москвы.
В начале своего патриаршества, во время правления Ивана I Калиты и хана Джанибека
(1342-1357 гг.), когда мощь Орды казалась еще совершенно незыблемой, Алексий,
как и его предшественники, жил в мире с татарами. Он не видел другого пути урезонить
своего соперника — митрополита Романа. Дважды Алексий ездил в Орду, равно как
и в Константинополь (1354-1356 гг.), привозя грамоты, получаемые через епископа
Сарайского. [31] Помолившись на могиле святого митрополита Петра в Москве, он
еще раз отправился к ханскому двору в 1357 году ради исцеления влиятельной Хатуни
Тайдулы, вдовы Узбека. [32] Во время пребывания в Сарае митрополит оказался свидетелем
убийства Джанибека и начала династических раздоров в Орде. Дипломатические контакты
с татарами привели его к получению ярлыков на привилегии для православной церкви
как от Тайдулы, так и от хана Бердибека. [33]
Укрепив в Орде свои позиции, Алексий отправился на территории, контролируемые
Ольгердом, — факт, указывающий на то, что власть Романа не являлась неоспоримой
в этих местностях. В январе 1358 года Алексий выехал из Москвы в Киев и пробыл
во владениях Ольгерда до 1360 года. [34] То обстоятельство, что он не возвратился
в Москву тотчас же после кончины великого князя Московского Ивана II (13 ноября
1359 года), как будто свидетельствует о том, что он понимал двусмысленность сложившейся
ситуации и не спешил принять на себя регентство в Москве, завещанное ему больным
князем, а предпочитал продолжать выполнение своих пастырских обязанностей за пределами
московских земель. Показательно, что сразу после возвращения Алексия во Владимир
в 1360 году митрополит Роман явился в Киев и даже — по стопам отрядов Ольгерда
— распространил свою власть на Брянск. [35] Эти агрессивные акции, вызванные,
вероятно, тем, что Алексий приступил к выполнению новых политических обязанностей
в Москве, заставили, очевидно, Алексия еще прочнее соединить интересы церкви с
интересами московского князя.
Так, в последующие годы, будучи регентом, он много сделал для расширения независимости
Москвы от татар и решительно противопоставил ее другим княжествам, особенно Твери
и Литве.
Участие митрополита Алексия в завлечении князя Тверского Михаила в Москву (1368
г.) с целью пленить его — один из примеров двусмысленности его политической роли.
[36] Когда Михаил бежал ко двору Ольгерда и подтолкнул его к первому крупному
вторжению в московские земли, митрополит Алексий, по примеру своего предшественника
Феогноста, официально отлучил от церкви православных князей, вступивших в союз
с Ольгердом, в частности, Михаила Александровича Тверского и Святослава Ивановича
Смоленского. [37]
Не вызывает сомнений, что общая политика Алексия проводилась в том же направлении,
что и политика его предшественников, ставивших Москву выше соперничавших с ней
княжеств, и точно так же отчетливо ориентировалась на позицию Константинопольского
патриархата. Однако позднее Алексий начал понимать двойственность своего положения.
Он был тесно связан с монашеством — греческим, южно-славянским и русским — и особенно
с преп. Сергием. В то время как митрополиты Петр и Феогност были озабочены главным
образом строительством каменных церквей, повышением престижа Москвы как столицы,
Алексий основал четыре монастыря, в том числе Спасо-Андрониевский, воздвигнутый
в честь его чудесного спасения во время бури на Черном море (1355 год), когда
он во второй раз ездил в Константинополь (его первым настоятелем был Андроник,
ученик преп. Сергия), и Симоновский монастырь, игуменом которого стал Феодор,
племянник преп. Сергия и неутомимый поборник византийско-русских связей. Преп.
Сергий был близок к великокняжескому двору (в 1375 году он крестил сына Дмитрия)
[38] и к митрополиту Алексию, предполагавшему назначить его своим преемником.
Эти факты указывают на то, что Алексий в своих промосковских настроениях не мог
не принимать во внимание грамот, которые получал после 1370 года от патриарха
Филофея, чей посланник Киприан, будущий митрополит, также присутствовал при крещении
в Переяславле. [39] Эти грамоты, как мы увидим ниже, вполне критически оценивали
безоговорочную поддержку Алексием московской позиции в 1368 году и рекомендовали
митрополиту учесть законные жалобы православного населения юго-западной Руси.
Когда 8 октября 1364 года Филофей во второй раз стал патриархом, [40] Алексий,
которого он поставил митрополитом Киевским и всея Руси, уже единолично управлял
митрополией, поскольку Роман в 1362 году умер. Между 1364 и 1370 гг. Филофей без
колебаний поддерживал митрополита Алексия, подкрепляя престижем патриархата все
его действия, церковные и гражданские. Вероятно, наиболее характерной акцией,
выразившей неприязнь и недоверие митрополита к Ольгерду, была торжественная канонизация
трех литовских мучеников — Антония, Иоанна и Евстафия, которые были крещены священником
Нестором в Вильне и замучены по приказанию Ольгерда в 1347 году. [41] По всей
видимости, эти новые святые были канонизированы Алексием, чтобы дискредитировать
Ольгерда как потенциального лидера православной Руси. В 1347 году частицы мощей
были даже доставлены в Константинополь, выставлены, по распоряжению патриарха
Филофея, для поклонения в храме Св. Софии и прославлены в официальном греческом
панегирике, сочиненном ритором Михаилом Вальсамоном. [42] Этот необычный жест
Филофея [43] не только поддерживал дело Москвы, но одновременно выражал переориентацию
политики патриарха, озабоченного судьбой православных верующих в Литве.
Среди документов патриархата за этот период содержится ряд текстов, которые
помогают не только удостовериться в полной поддержке, оказывавшейся Филофеем политике
Москвы, но также определить точную дату, когда именно произошел явный поворот.
Реестр включает шесть документов (все они датированы июнем 1370 года), ответы
патриарха на срочные просьбы, переданные Дмитрием из Москвы через его посла Даниила,
и митрополитом Алексием, отправившим в Константинополь посланника по имени Аввакум,
во время двух попыток Ольгерда и его тверских и смоленских союзников захватить
Москву. [44]
В этот перечень входят:
1) Письмо "великому князю всея Руси" Дмитрию, в котором засвидетельствовано
почтение молодому князю, "сыну" патриарха, за его
любовь и приверженность к церкви и покорность митрополиту Алексию:
"Митрополит, назначенный мною, — пишет Филофей, — является образом Божиим и моим
личным представителем, так что всякий, кто покорен ему, платя ему любовью, уважением
и повиновением, в действительности покорен Богу и нам смиренным".
[45]
2) Письмо митрополиту Алексию, из которого следует, что митрополит, а не молодой
князь правит в Москве. Алексию воздаются похвалы за отправленный в Константинополь
письменный отчет и предлагается либо посетить византийскую
столицу, либо писать туда почаще. Речь в письме ведется о "делах церкви,
общества и империи". [46] Далее Алексию адресуются уверения в любви и
доверии (έχω σε φίλον γνήσιον)
патриархата и обещается помощь в любом из
его начинаний (ei' τι χρήζεις,
γράφε τούτο μετά
πληροφορίας, να
το πληρώ). Разговорная интонация письма
намекает на личное знакомство Филофея и Алексия,
состоявшееся во время посещений последним Константинополя (1354-1356 гг.). Поскольку
Алексий сообщал о неповиновении нескольких русских князей, патриарх извещает его
о содержании своих писем к ним и подтверждает принцип единства русской митрополии.
"[Русский] народ велик и многочисленен; он нуждается в попечении и заботах, кои
целиком ложатся на тебя (και navres άνάκεινται
εϊς σε)".
3) Окружное послание русским князьям (ρήγες
πάσης ' Ρωσίας),
призывающее их "оказывать подобающее уважение, почтение, послушание
и благопокорение преосвященному митрополиту Киевскому и всея Руси, hypertymos,
во Святом Духе возлюбленному сослужителю нашей мерности", как
если бы он был сам Бог, поскольку он представитель патриарха. [47] Адресаты письма
не поименованы, но они, разумеется, представляют группу князей, по-прежнему состоящих
в союзе с Москвой; они поощряются, в качестве "возлюбленных детей", хранить преданность
митрополиту и патриарху.
4) Письмо епископу Алексию Новгородскому, представляющее собой не что иное,
как суровую угрозу низложения на двух основаниях: епископ
присвоил себе привилегию ношения полиставриона, который был
пожалован его предшественнику Василию лишь в качестве личного поощрения, он не
повинуется ни митрополиту, ни великому князю Московскому Дмитрию. В этом письме
патриарх обращается к Алексию Новгородскому как к епископу, а не архиепископу,
намекая, что у того нет преимуществ перед другими викарными епископами Киевской
митрополии. Это письмо, должно быть, есть отклик на попытку новгородцев,
которые вели ожесточенную борьбу с Ливонским орденом, [49] искать союза и помощи
у Ольгерда, а не у Москвы, которая сама подвергалась нападениям литовских войск.
5) Торжественный акт анафемы против тех князей, которые во главе
с тверским князем Михаилом Александровичем, объединились "с нечестивым
Ольгердом" (προσετέθησαν...
τω ασεβεί Οϋργελδω).
Эти князья призываются раскаяться перед митрополитом,
после чего они автоматически будут прощены и патриархом.
6) Особый акт об отлучения смоленского князя Святослава,
которого митрополит Алексий уже "справедливо" предал анафеме (καλώς
και δικαίως ποίησας).
Безоговорочная поддержка московской политики, содержащаяся в этих письмах,
находится в противоречии с другим имеющимся в патриаршем реестре документом, который
обнаруживает — в том же 1370 году и, возможно, в том же месяце июне — совершенно
неожиданный образ действий Филофея. Речь идет о патриаршем акте, подготовленном
канцелярией, — в реестре находится копия, — официально упраздняющем Литовскую
митрополию, с последующим переводом литовского "епископа" в подчинение митрополиту
Киевскому. [50] Однако в последний момент патриарх не подписал этот документ:
архивист должен был исключить его из реестра и внести объяснительную запись в
положенном месте. [51]
Неожиданное получение дополнительных сведений в ту минуту, когда письма к Алексию
и князьям уже были подписаны и отосланы, кажется, единственно могло бы послужить
причиной этой аннуляции, которая свидетельствует, между прочим, о довольно беспристрастной
позиции Филофея в конфликте между Москвой и Литвой. Первостепенная задача патриархата
состояла в сохранении единства, и тут Филофей обнаружил, что цель эта не может
быть достигнута простой и неразборчивой поддержкой Москвы. В Тверском
княжестве, в великом княжестве Литовском и королевстве Польском проживало значительное
количество православных, которые нуждались в постоянном пастырском надзоре и назначении
новых епископов. Митрополит, который, подобно Алексию, занимался делами управления
в Москве, не мог больше выполнять эти обязанности. Нам неизвестно, какие конкретные
обстоятельства вызвали аннулирование акта, проект которого был составлен в июне
1370 года. Возможно, что письмо Ольгерда, которое мы обсудим ниже, прибыло как
раз в этот момент. [52] Так или иначе, письменные документы последующих месяцев
помогают понять те причины, которые привели к перемене позиции Константинопольского
патриархата в 1370 году.
3. Притязания Польши и Литвы
Выше мы видели, что после длительного соперничества с сыновьями• Гедимина за
контроль над Галицией и Волынью польский король Казимир в 1366 году добился наконец
присоединения всей Малой Руси к Польше. [53] В 1370 году, незадолго до смерти
(5 ноября 1370 г.), он писал непосредственно патриарху Филофею, требуя рукоположения
в митрополиты Галицкие некоего епископа Антония. Письмо Казимира, в котором приводится
список четырех предшествовавших митрополитов как иллюстрация его неосновательного
утверждения, что особая Галицкая митрополия существовала "от века" (εξ
αΐώνος αιώνων), сохранилось
в очень несовершенном переводе на греческий язык, составленном писарем, чей родной
язык был явно славянский. [54] Казимир, "король Польский и Малой Руси" (κραλης
της γης της Λαχίας
και της Μικράς Ρωσίας)
именует себя "сыном" патриарха, сообщает ему, что он овладел русскими землями
и озабочен тем, что "русский закон" (ίνα μη ό νόμος
χαωθη των 'Ρώσων),
т.е. православное христианство, может "разориться", если в Галицию не будет назначен
митрополит. Ибо, если такое назначение не состоится, ему придется "крестить русских
в латинскую веру". [55]
Последняя угроза, совпавшая по времени с переходом в римско-католическую веру
собственного суверена Филофея, Иоанна V, произвела необходимый эффект. Антоний,
предпринявший поездку в Константинополь и пробывший там несколько месяцев, в мае
1371 года был рукоположен в митрополита Галицкого. [56] Синодальное постановление
о его назначении подтверждает подчеркивавшуюся Казимиром опасность разрушения
церкви в этом регионе: Антоний — единственный православный епископ, оставшийся
на территориях, находящихся под властью Польши, и, следовательно, ему понадобится
содействие соседнего "митрополита Угровлахии" для поставлення новых епископов,
чтобы заместить пустующие кафедры. [57] Рамки юрисдикции Антония оговорены в документах
1370 года не слишком отчетливо: его права в волынских епархиях (Холм, Туров и
Владимир) и даже в Перемышльской епархии Галиции обозначены как временные, "вплоть
до окончания происходящих здесь неурядиц", [58] т. е. до достижения стабильной
политической ситуации в этих местах. Разъясняя в письме к Алексию свои действия
в Галиции и, как мы увидим ниже, на территориях, подвластных Литве, патриарх Филофей
говорит об этом в мягком и искреннем тоне. Он по-прежнему расположен к митрополиту
"всея Руси", но упрекает Алексия за то, что живущие в Галицких землях православные
находятся у него в небрежении, что митрополит "утвердился на одном месте (т. е.
в Москве), все же прочие (места) оставил без пастырского руководства, без отеческого
надзора и наставления". Поскольку он "в продолжение стольких лет не посещал и
не обозревал Малой Руси, то король ляшский Казимир, который также правит Малой
Русью", негодует и грозит "крестить русских в латинскую веру". Выделение Галицкой
митрополии, таким образом, объясняется прямыми интересами православной церкви.
"Иное бы дело, если бы местный государь был православный... Но так как он не наш,
а латинянин, то можно ли было отослать этого епископа ни с чем? Тогда король тотчас
бы поставил в митрополиты латинянина, как он и писал, и крестил бы русских в латинскую
веру... Я благодарю Бога, что Казимир не решился на это, но написал нам и потребовал
митрополита... Поэтому мы вынуждены были рукоположить, кого он послал, да иначе
и не могли поступить". [59]
Дальнейшее развитие событий покажет, что относительные доверие и признательность,
проявленные Филофеем к польскому королю, не оправдаются. Последовавшая вскоре
польская экспансия сопровождалась установлением и расширением римской церковной
власти на юго-западных русских территориях и жестокими дискриминационными мерами
по отношению к православному населению. [60] Однако Филофей, вероятно, был прав,
назначая Антония, который, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, добился
успехов в поддержании православной веры в этих местах, а также поставлений православных
епископов в Молдавию, где также польское и католическое давление было не менее
сильным и где особая митрополия была установлена только в 1401 году. [61]
Перемены в русской политике патриарха Филофея в 1371 году были вызваны не только
польским давлением в Малой Руси, что, в сущности, было частностью, но также и
прежде всего куда более очевидным и мощным утверждением господства Ольгерда и
его притязаниями править всей Русью. Поддержка, оказывавшаяся Филофеем Московскому
княжеству до июня 1370 года, не скрываемая также в письмах, адресованных самому
Ольгерду, [62] вызвала резкий ответ литовского князя. [63] Набросанная, как это
было и в случае с письмом Казимира, славянским челядином, эпистола Ольгерда перечисляет
враждебные акции московского правительства во главе с Алексием, в частности, те,
что касались его родственников — тверского князя Михаила и нижегородского князя
Бориса, и обвиняет как патриарха, так и митрополита. "По твоему благословению
митрополит и доныне благословляет их на пролитие крови. И при отцах наших не бывало
таких митрополитов, каков сей митрополит. Благословляет москвитян на пролитие
крови, и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко
мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование"...
В дополнение к этим вполне обоснованным жалобам, Ольгерд указал также на возможность
общего фронта против латинской опасности: "Митрополиту, — писал он, — следовало
бы благословить москвичей на помощь нам в борьбе против немцев" (μετά
των Αλαμανών) (т. е. тевтонских
рыцарей). Это был, разумеется, пункт, который Филофей не мог оставить незамеченным,
так как с воинственным духом латинского запада он сталкивался и в других местах,
в частности, в Галиции и Болгарии. [64] Многочисленные факты, свидетельствовавшие
о реально существовавшем антагонизме между Литвой и Тевтонским орденом, естественно,
обеспечивали Ольгерду немалый кредит в глазах византийцев, в связи с чем примирение
двух крупнейших русских княжеств на основе общей для них угрозы Тевтонского ордена,
с одной стороны, и татар, с другой, должно было стать как раз около 1370 года
одной из наиболее важных и первоочередных дипломатических задач для Филофея и
его преемников.
Однако в заключение своего письма Ольгерд просил патриарха о невозможной уступке:
основании второй митрополии, в юрисдикцию которой входили бы не только традиционные
территории прежней "Литовской митрополии", существовавшей в первой половине столетия,
но и всех княжеств, союзных Ольгерду. "Дай нам другого митрополита, — писал литовский
князь, — на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород". [65]
Ясно, что требуемый Ольгердом митрополит оказался бы куда в большей степени митрополитом
"всея Руси", нежели Алексий: он правил бы не только традиционной Киевской кафедрой,
не только такими епархиями, как Тверская и Смоленская, никогда не относившиеся
к Литовской митрополии, но даже Нижегородской и Новосильской. А поскольку в 1370
году в намерения Ольгерда входил захват самой Москвы, то русскую церковь он хотел
подчинить своему полному контролю.
Возможно, что литовский князь предполагал также свое личное обращение в православную
веру, поскольку, согласно Никифору Григоре, он крестился еще в 1354 году [66]
и большинство членов его династии уже перешли в православие, но ни византийские,
ни русские источники этого периода определенно не упоминают о такой возможности.
Так или иначе, Филофей, который как раз в это время вторично принял патриаршество
(1364 год) и торжественно канонизировал литовских мучеников, казненных Ольгердом,
[67] был, похоже, не расположен доверять ему до такой степени, чтобы предоставить
Литве полный контроль над православной церковью и, соответственно, препоручить
Ольгерду все византийские интересы на Руси. Но никогда ранее Вильна не оказывалась
столь близка к тому, чтобы заменить Москву в качестве столицы будущей объединенной
Руси. Дипломатические усилия патриарха Филофея, возможно, оказались решающим фактором,
который предотвратил это.
Быстро сменявшие одно другое события 1370-1372 годов трудно описать подробно.
Что, впрочем, вполне определенно — это то, что Филофей не уступил давлению Ольгерда
и решительно ускорил мирное урегулирование противоречий, которое одно могло бы
в известной степени восстановить пошатнувшийся престиж его подопечного — митрополита
Алексия — в землях, враждебных Москве. Патриарх написал Ольгерду, призывая его
"любить и почитать [митрополита Алексия], согласно заведенному обычаю и как это
делают другие русские князья, и оказывать уважение, внимание и великую любовь
[митрополиту], когда он посетит литовские земли, с тем чтобы [митрополит] мог
без трудностей путешествовать по этим землям". [68] Пожелания эти не были излишними,
так как в 1359 году в Киеве митрополита Алексия встречали весьма недружелюбно.
Но патриарх дал также строгие инструкции и Алексию по отношению к Ольгерду, которого
он, по-видимому, признал к этому времени уже не в качестве "нечестивого идолопоклонника",
но изрядного русского князя: "И ты со своей стороны старайся, — писал Филофей
Алексию, — сколько можно, иметь к нему такую же любовь и расположение, как и к
прочим князьям, потому что под его властью находится христоименный народ Господень,
нуждающийся в твоем надзоре и наставлении, и тебе крайне нужно иметь с ним любовь,
дабы видеть и поучать как его, так и народ Божий. Исполняй это со всем усердием,
без всякого прекословия". [69] Иоанн Докиан, посланник патриарха, был направлен
в Москву с дополнительными устными наставлениями.
Имели ли эти увещевания какой-нибудь успех? Как будто да. Потому что русские
летописи свидетельствуют, что после безуспешной литовской кампании против Москвы
послы Ольгерда в 1371 году прибыли в Москву и договорились о браке между двумя
представителями московской и литовской династий. [70] Вплоть до кончины Ольгерда
(1377 год) больше не было крупных литовских нашествий на Москву, и непредвиденное
назначение в 1375 году нового митрополита в контролируемые Литвой русские земли
не стало, как мы увидим ниже, тем решительным маневром, с каким столкнулся Ольгерд
в 1370 году, но скорее дипломатическим шагом ad hoc, ставившим целью сохранение
единства митрополии.
Покуда шел обмен письмами между Ольгердом, Алексием и Филофеем, патриарх оказался
вовлеченным также в борьбу между Москвой и Тверью. Представляется вполне вероятным,
что именно дипломатические усилия патриарха, оказывавшие смягчающее влияние на
отношения Москвы и Литвы, лишили тверского князя Михаила Александровича безусловной
поддержки Ольгерда. Как бы то ни было, неудачливый князь, обведенный вокруг пальца
Москвой и отлученный от церкви Алексием, воззвал к Константинополю. Поддержанный
собственным епископом Василием, которого в свое время назначал именно митрополит,
Михаил послал архимандрита
Феодосия в византийскую столицу искать справедливости. Его положение отчасти укреплялось
тем, что Золотая Орда, обеспокоенная возрастающей мощью Москвы, только что пожаловала
ему ярлык на великое княжение. [71] По получении официальной жалобы, в сентябре
1371 года, Филофей взял на себя роль верховного судьи для разбирательства, которое
должно было состояться в сентябре 1372 года. [72] Однако, как и в случае с Литвой,
он опять призвал Алексия быть пастырем для своей паствы, оставив в стороне политические
пристрастия. "Не вижу я ничего хорошего, — писал Филофей, — в том, что ты имеешь
соблазнительные раздоры с тверским князем Михаилом, из-за которых вам нужно ехать
на суд; но как отец и учитель, постарайся примириться с ним и, если он в чем-либо
погрешил, прости и прими его, как своего сына... А он, как я пишу к нему, должен
принести раскаяние и просить прощения... Твое святительство хорошо знает, что
когда мы рукополагали тебя, то рукополагали в митрополита киевского и всея Руси,
— не одной какой-нибудь части, но всей Руси; теперь же слышу, что ты не бываешь
ни в Киеве, ни в Литве, но в одной только [русской] стране... Это — тяжкое [упущение]
и противно преданию священных канонов. Тебе следует обозревать всю русскую землю
и иметь отеческую любовь и расположение ко всем князьям, — любить их равно..."
[73]
Призывая митрополита решать конфликты миром, патриарх отправляет такое же послание
и Михаилу. "Избегай злословия и судебных разбирательств; иди и примирись с твоим
отцом, митрополитом, ищи его прощения... И когда вы обоюдно порешите миром, в
согласии с моими наставлениями, каждый из вас, ты и митрополит, отрядит ко мне
посланцев, чтобы меня о том уведомить. Чтобы я мог любить тебя, молиться за тебя,
благословить и простить тебя и видеть в тебе своего преданного сына". [74]
Похоже, что ни одна из сторон не вняла уветам патриарха. Ни единый источник
не указывает на то, что их поверенные лица побывали в Константинополе. И все же,
на фоне захватывающих коллизий борьбы между Тверью и Москвой, описанных выше,
политические наставления Филофея осуществлялись на Руси весьма действенно и искусно
особым патриаршим посланником, болгарским монахом Киприаном, одной из ярчайших
фигур восточного православия XIV века. [75]
В конце 1373 года он прибыл в подвластные Ольгерду земли и быстро нашел общий
язык с великим князем Литовским. Весьма примечательно, что уже в конце того же
года тверской князь Михаил и московский князь Дмитрий также пришли к мирному урегулированию
разногласий. Михаил отказался от великокняжеских амбиций, и, предположительно,
церковно-канонические санкции митрополита Алексия по отношению к нему были приостановлены.
Это соглашение стало крупным поражением Орды, дипломатические усилия которой были
направлены как раз на сеяние разногласий. Тверской летописец, между тем, приветствует
эти события как "облегчение для христиан, которые возрадовались великой радостью,
в то время как их [татарские] враги были посрамлены". [76] В том же году
опасность военной конфронтации между Москвой и Литвой была устранена мирным соглашением.
[77] Нам неизвестно, участвовал ли Киприан лично в заключении этого мира, который
очень скоро привел к тому, что один историк недавно назвал антитатарской коалицией,
объединившим Москву, Тверь и Ольгерда, но можно допустить, что участвовал, поскольку
9 марта 1374 года он находился в Твери одновременно с митрополитом Алексием, который
посетил мятежный город и посвятил в сан нового епископа Евфимия. В том же году
друг Киприана Дионисий был поставлен епископом Суздальским. [78] Позже Киприан
сопровождал митрополита в Переяславль, где в 1375 году состоялась важная встреча
князей, а епископ Дионисий был в Нижнем Новгороде во время убийства татарского
посланца Сарааки. [79]
После отъезда митрополита и патриаршего посла тверской князь Михаил Александрович
снова оказался вовлечен в антимосковский заговор, который был организован загадочным
человеком по имени Некомат Сурожский, представляющим генуэзские интересы, [80]
причем в заговоре принимали участие татары и литовцы. Столкнувшись с этой последней
попыткой отделения, Дмитрий и его союзники пошли на Тверь и в конце августа 1375
года принудили Михаила капитулировать. Неприкрытое генуэзское и татарское участие
в этих событиях на стороне Твери оказалось достаточным для того, чтобы скомпрометировать
Михаила в глазах патриаршего посла Киприана, патрон которого в Константинополе,
патриарх Филофей, как и его друг Кантакузин, возглавлял антигенуэзскую оппозицию.
Снова Москва оказалась более надежным союзником, чем другие русские княжества.
Кратковременная попытка Филофе.я по справедливости разрешить конфликт между Москвой
и Тверью была пресечена Тверью, вследствие чего окончательный перевес в пользу
Москвы оказался неизбежным.
В свете всех этих конфликтов становится очевидно, что изменчивость политики
Константинопольского патриархата в 1370 году была тактической, а не идеологической.
Принцип единства, которому следовала византийская церковная иерархия, не был нарушен,
лишь приспособлен к новым условиям.
Восстановление Галицкой митрополии было условием сохранения православной церкви
в Польше и мерой временной. Победы Ольгерда на Руси в 60-ые годы следовали одна
за другой так быстро, что митрополит, живущий в Москве и вдобавок сам возглавлявший
московское правительство, уже не мог больше справляться со своими обязанностями
на подвластных Литве территориях. Тенденция к разделению митрополии, установленной
Каллистом в 1355 году, намечалась все острее. Однако Филофей не поддался обстоятельствам.
Он лишь советовал Алексию справедливее, без политической страстности относиться
к противникам Москвы и добился в этом смысле известных результатов. Война с Литвой
утихла, тверской вопрос был решен. Но, поскольку Алексий был почти восьмидесятилетним
старцем, ключевой в видах ближайшего будущего стала проблема подыскания ему преемника,
и Филофей решил взяться за дело таким образом, чтобы исключить самую возможность
разделения митрополии. Мастер дипломатической игры, он постарался добиться, чтобы
этим кандидатом стал болгарский монах Киприан, посол Филофея в 1372-1373 гг.,
близко связанный с монашеством северной Руси. Его фигура ярко выделяется на фоне
церковной, культурной и политической жизни. Византийско-русские связи, отношения
с католическим западом, историографическая, агиографическая и литургическая практика
эпохи отмечены его личностью и идеями, которые, подобно идеям Филофея и Иоанна
Кантакузина, основывались на принципе единства "византийского православного содружества"
и будущей Руси - от Карпат до Волги — как неделимого целого. Главными препятствиями,
стоявшими на пути осуществления этой программы, были, с одной стороны, соперничество
между Москвой и Литвой и, с другой, Золотая Орда, чье деспотическое правление
тяготело над Русью из-за продолжавшихся междоусобиц русских князей.
Новые политические условия, естественно, требовали мира и, быть может, союза
Москвы с Литвой. Очевидно, это шло вразрез с рядом застарелых предубеждений, принятых
на веру в Москве. Московские правители ожидали от православной церкви всесторонней
поддержки в любых своих предприятиях, как это повелось еще со времен митрополитов
Петра и Феогноста и достигло кульминации в период регентства Алексия. Влиятельными
кругами в Москве поощрялись и отдающее провинциальностью местничество, питаемое
неприязнью к литовской династии, и традиционный сервилизм в отношениях с Ордой.
Эти круги не только предпринимали решительные шаги, пытаясь организовать оппозицию
Киприану, но даже исхитрились найти союзников в прогенуэзской партии Константинополя.
Поставление Киприана в митрополиты оказалось последней крупной акцией патриарха
Филофея в русских делах, но оно лишь обозначило начало нового кризиса...
1. Краткий обзор возможных вариантов см.: 136, с. 533-552; более
подробный и документированный — 125, с. 265-333.
2. В частности, см. 111, с. 149-177, и 100, с. 119-193.
3. Филофей разделял взгляды Кантакузина по этому вопросу. См., в частности,
переписку Кантакузина с папой Климентом VI и Иннокентием VI в 1347-1358 годах
(Cant., Hist., IV, 9, ed. Bonn, III, 53-62; ср. 92, с. 178-196) и его беседу
с легатом Павлом в 1367 (изд. 111, с. 172-173); ср. также 122, с.
69-95.
4. Григорий Палама упоминает паламитские убеждения Иоанна V в трактатах против
Григоры, написанных в 1356-1358гг. (ср. 109, с. 379-382). Палама
опровергает распространявшийся Григорой слух, будто Иоанн V подписал
Том 1351 года лишь под нажимом Кантакузина. Во-первых, он подтверждает законность
Палеологовской династии, во-вторых, — отмечает приверженность Иоанна православию
и его противодействие Акиндину и его сторонникам в 1346 г. Согласно
Паламе, Иоанн Палеолог, еще будучи ребенком, дал отповедь Варлааму и изгнал
сторонников Акиндина из дворца. Палама также вспоминает о присутствии Иоанна V
на богослужениях, которые он совершал в качестве архиепископа Фессалоникийского,
и верность Иоанна религиозным убеждениям отца, Андроника III,
и матери — императрицы Анны, а также тестя — Иоанна Кантакузина
(греческий оригинал цитируется в 109, с. 163, прим. 37).
5. Титул "император" ("василевс") принадлежал не только Иоанну V, но
и его сыновьям Андронику и Мануилу, а также Матвею и Мануилу Кантакузинам,
сыновьям Иоанна VI.
6. Contra Greg., XII, 140, CLI, стлб. 1128Д-1129С.
7. Там же, стлб. 1130В.
8. Дмитрий Кидонис в послании к Филофею возмущался, что осужден его брат, так
как это, с его точки зрения, было нарушением обещаний, данных Филофеем Иоанну
V (Письмо 129, изд. R. J. Loenertz, Vatican 1956, pp. 164-168;
ср. и другое его обличение Филофея, написанное под именем Прохора,
99, с. 296-313). Но не сохранилось упоминаний о том, что император предпринял
какие-нибудь действия против патриарха.
9. Изд. Пеньо, Русев и др., София, 1971, с. 152, 156. Взгляды Цамблака
на коррупцию византийского двора следует оценивать с учетом обстоятельств, при
которых он сам был назначен митрополитом Киевским (см.:
Заключение).
10. Hist., XXVI, 14, ed. Bonn, III, с. 80.
11. Ср.: Стефан Коккинос, чиновник патриархата в 1285 году (V. Laurent,
Les signataires du second synode des Blakhernes, Echos d'Orient, Kadiköe,
Paris, 1897-1939, c. 148).
12. Нападки братьев Кидонисов см. 99, с. 248-249.
Григора сожалел, что Иоанн V не применил к Филофею репрессивных мер,
введенных против евреев Константином I (Hist., XXVI, 15, ed. Bonn, III,
с. 81).
13. Ср. 6, с. 441-443. Сочинения •Филофея, связанные с захватом Ираклии, опубликованы
в 179, с. 1-46.
14. Филофей, "О захвате Ираклии", 179, с. 7.
15. 41, с. 5-163.
16. Ср. ссылки на тексты в 103, с. 284, прим. 22.
17. Сам Григорий Палама в последние годы жизни, будучи архиепископом
Фессалоникийским, поддерживал дружеские отношения с обоими претендентами
на патриарший престол (ср. 105, с. 167, прим. 64); ср. также
молитвы Филофея за Каллиста в "Захвате Ираклии", 175, с.
7.
18. Ср. 109, с. 64.
19. Кантакузин, Historié, IV, 29, ed. Bonn, III, с 217.
Жития св. Саввы Ватопедского, св. Германа и патриарха Исидора, написанные
Филофеем, и особенно его "Энкомион Паламе", показывают незаурядное риторическое
искусство и изобилуют ссылками на античных авторов.
20. Ср. 230, с. 120-149. Полный перечень сочинений Филофея см.: 10, с.
723-726.
21. 64, с. 235-260; ср.также 87, стлб. 1501-1502. Идея союза византийцев и
сербов появляется только в риторических речах Дмитрия Кидониса, разочарованного
провалом прозападной дипломатии, которой он сам же
и руководил.
22. 102, I, с. 553-555 (синодальное постановление мая 1371).
23. Ср. его послание архиепископу Охридскому (102, I, с. 491-493); ср.
111, с. 159.
24. Ср. 82, с. 303-310 (там же указана более ранняя библиография).
25. Ср. гл. 7.
26. О внутреннем кризисе в Орде и влиянии
его на русские дела см., в частности, 186, с. 245-263
и 202, с. 49-55; 167, с. 109-121.
27. 246, с. 392.
28. 246, с. 396.
29. Наиболее подробное изложение его биографии см •
201 с. 171-225.
30. 102, II, с. 117, а также с. 12.
31. 102, I, с. 347.
32. 246, с. 375-376.
33. Ср. 201, с. 196-198.
34. Ср. 246, с. 376-377.
35. 102, I, с. 428.
36. 246, с. 386; об обиде пострадавшего см. 237, с. 87: "Князь же великыи
Михайло съжалиси велми о томъ и негодо-ваше,
и не любо ему бысть, и положи то в измену и про то имеяше розмирие
к князю къ великому, паче же на митрополита жаловашеся, к нему же
веру имел паче всехъ, яко по истине святителю". Ср. не менее
горькие упреки патриарха Филофея Алексию в связи с этим эпизодом
(Приложение 6).
37. Ср. 102, I, с. 523-525.
38. 246, с. 397.
39. 237, стлб. 105: ср. 239, с. 438-439.
40. 102, I, с. 448.
41. 250, с. 214; ср. 239, с. 355.
42. О канонизации мучеников в России см.•: Н. Елагин, "Первые христианские
мученики в Литве", 253, XXXVIII, 1843, с. 113-129; 210,
IV, с. 130-131; Голубинский Е., "История канонизации святых в русской церкви",
М., 1903, с. 68-71, 542-543. Голубинский относит канонизацию
к более позднему времени (XV век), но он не знал о существовании греческого
"Энкомиона". По этому вопросу см. 105.
43. Ср. 34, с. 207-223. Только некоторые жития славянских
святых переводились на греческий или писались греками.
44. 102, I, с. 516-525.
45. 102, I, с. 517.
46. 102, 1, с. 519.
47. Именно в этом послании и именно в таком контексте Филофей говорит
о вселенской власти патриарха в выражениях, которые
вполне мог бы употребить римский папа XI века. (См.: Приложение 2).
48. Ср. выше, гл. 4.
49. Ср. 218. с. 370-371.
50. Мы увидим, что в течение XIV века кафедра
Литовской митрополии считалась "вакантной", когда там не было митрополита.
Именно так было после смерти Романа в 1362 году. Вот почему в 1370 году могла
идти речь об "упразднении" этой митрополии.
51. 102, I, 525-527. Поскольку документ не подписан, он и не датирован,
в результате некоторые историки отнесли его к 1364
году (Павлов, 236, прилож., с. 91-98). Однако Дарузе,
изучивший этот документ, показал, что текст постановления был занесен в реестр
той же рукой, которая переписала и весь комплекс посланий июня 1370
года, и, следовательно, в то же время. Однако другие письма были подписаны патриархом,
в отличие от постановления, упразднявшего Литовскую митрополию.
Ж. Дарузе выдвинул предположение, что из России пришли неожиданные известия, вызвавшие
отмену именно этого акта (27, ее. 53, 351, 370 и прил. 35).
52. В патриаршем реестре письмо Ольгерда не датировано, но оно
упоминается в переписке Филофея и Алексия в мае-августе
1371 года (102, I, 320; о дате этого последнего текста и его
авторстве см.: Павлов, 236, прил. с. 155-156; и 27, с. 54).
53. См. выше, гл. 3.
54. 102, I, с. 577-578; (перевод послания в Приложении 4).
55. О практике перекрещивания православных при
обращении их в католичество см. гл. 3.
56. 102, I, с. 578-580.
57. Православные каноны прямо предписывают, чтобы "два или три епископа"
принимали участие в поставлений каждого епископа (ср.
I апостольское правило, 149, II, с. 4). Митрополия Угро-Валахии с центром в Аржеше,
в Валахии, была образована в 1359 году и, несомненно, была намного доступнее для
Галича, нежели Москва (ср. 102, I, 383).
58. 102, I, 579. Любопытно, что когда Филофей писал Алексию о восстановлении
Галицкой митрополии, он пропустил Туров в списке епископий, подчиненных Антонию;
он также прямо указывает на то, что Луцк — который не был завоеван Казимиром —
входит в юрисдикцию Киева (ср. 102, I, с. 583; по этому вопросу см. 242, с.
114-117; 78, с. 198-199). Таким образом, становится ясно, что границы Галицкой
митрополии не были постоянными. Например, в 1376-1377
году епископ Владимира-Волынского был посвящен митрополитом
Киприаном Киевским, а не Антонием (236, стлб. 181). Однако
к этому времени последний, может быть, уже умер. (Ср. гл. 9).
59. 102, I, с. 583.
60. В 1372 году папа Григорий XI приказал архиепископу
Краковскому назначить латинских епископов в Галич, Перемышль, Владимир-Волынский
и Холм и сместить "епископов-схизматиков", которые, "как говорят, там находятся".
(См. 115, 878, 884). В 1375 году папское повеление было
выполнено. Митрополит Антоний был принужден покинуть Галич и перенести оттуда
свою резиденцию (ср. 242, с. 118-120; И. Назарко,
"Галицкая митрополия", Analecta ordinis S. Basilii Magni, ser. II, sect. II, vol.
III (1-2), Rome, 1958, p. 177).
61. Cp. 102, II, c. 528-530; см. также Заключение.
62. Эти письма не сохранились, но они цитируются
в ответе Ольгерда (102, I, 580) и в послании Филофея Алексию (102, I,
583).
63. О предполагаемой датировке см. 27, с.
117, прим. 135. Послания Казимира и Ольгерда достигли Константинополя одновременно,
Филофей сообщил Алексию их содержание в августовском послании
1371 года (102, I, 582-585). В патриаршем реестре Ольгерд именуется
Βασιλεύς- των Λητβώΐ',
но там же титул исправлен на ρήξ, ибо именно
так в византийских документах именовались все
русские князья. (102, 1, 580-581).
64. В 1365-1366 годах Страцимир, сын болгарского паря Иоанна-Александра,
был перекрещен францисканскими монахами вместе с тысячами болгар в городе Вилине,
который тогда был захвачен Людовиком Венгерским. Текст документа генерала францисканцев:
L. Wadding, ed., Annales Minorum, VIII, Rome, 1783, pp. 196-197; см.
также 111.
65. 111, с. 581.
66. Ср. гл. 1.
67. Ср. гл. 8.
68. Подлинный ответ Филофея Ольгерду, к сожалению, не сохранился, он
цитируется в послании к Алексию (102, I, 321; об этом документе,
его дате и авторстве см. гл. 2).
69. 102, I, 321-323; ср. Приложение 6.
70. 246, с. 392.
71. 237, стлб. 95.
72. Письмо Алексию (102, 1, 585-586) и Михаилу (102, I, 586).
73. 102, I, 321.
74. 102, 1, 591.
75. О Киприане см., в частности, 134 и 173. О его миссии в России
в 1372-1375 годах см., в частности, 233, с. 25-31.
76. 237, стлб. 105; ср. также молитвы за успех миссии Киприана в патриаршем
постановлении 1389 года, 102, II, 118-119.
77. 246, с. 395.
78. 246. с. 395.
79. 246, с. 398.
80. 229, с. 102-103 и 233, с. 31/38. О Некомате и генуэзцах см. гл. 9.
Ср. 236, стлб. 109-110.
|
