|
К оглавлению.
Глава IX
МИТРОПОЛИТ КИПРИАН И МОСКОВСКИЙ СЕПАРАТИЗМ
(1376-1381)
2 декабря 1375 года Филофей посвятил в Константинополе своего бывшего посла
в России, болгарского монаха Киприана, на кафедру "митрополита Киевского, Русского
и Литовского". [1] Необычными были и титул, и выбор времени: митрополит Алексий
был еще жив и назывался "митрополитом Киевским и всея Руси". Те, кто по политическим
или идеологическим соображениям находились в оппозиции к Филофею и Киприану, сочли
поставление неканоническим. [2] Менее пристрастное изложение дела, освещающее
истинные побуждения Филофея, можно найти в акте патриарха Антония (1389 г.). [3]
Филофей отнюдь не стремился разделять митрополию, как это было в случае с посвящением
Романа Каллистом в 1355 году. Он сознавал, что назначение второго митрополита
при жизни предшественника возможно лишь в рассуждение "величайшей икономии" (οικονομία
μεγίστη χρησάμενος).
[4] Патриарх был озабочен тем, что на подвластных Ольгерду землях "многочисленный
народ лишен епископского смотрения, стоит на краю ужасной катастрофы и духовной
гибели, ему угрожает присоединение к другой церкви". Он, впрочем, не хочет "делить
Русь на две митрополии" и потому назначает Киприана митрополитом тех областей,
которые "митрополит Алексий в течение многих лет оставлял без пастырского попечения".
Патриархат по-прежнему придерживался той политики, что "в будущем вновь должно
быть восстановлено прежнее положение дел и единое управление митрополией". Поэтому
в акте избрания (декабрь 1375 года) (συνοδική
πραξις) указывалось, что "после смерти Алексия Киприан
должен взять на себя управление всей Русью и стать митрополитом "всея Руси". [5]
Таким образом, Филофей оставался верен позиции, которую занял в 1370 году;
русская митрополия должна оставаться единой, но митрополит Алексий, политический
приверженец Москвы, не может сохранить это единство и соблюсти интересы "византийского
содружества". [6] Положение было настолько острым, что дожидаться кончины Алексия,
чью дружбу и преданность Филофей продолжал высоко ценить, не представлялось возможным.
Хитроумный патриарх разрешил дилемму, временно прибегнув к "икономии" и воспользовавшись
помощью доверенного дипломата, удачливость которого в примирении русских князей
уже дала себя знать в 1373-1375 гг. Личных связей Киприана — не только с Алексием,
но и с русским монашеством, в частности, преп. Сергием, — было, казалось бы, достаточно,
чтобы со временем он был принят как митрополит "всея Руси".
Нам сравнительно немного известно о биографии Киприана до его приезда в Россию.
[7] Вряд ли он действительно принадлежал к болгарскому роду Цамблаков, как обычно
утверждалось ранее: текст, на котором основано это утверждение, не вполне ясен.
[8] Он, несомненно, был болгарином и монашествовал на Афоне, [9] а когда
вошел в тесный круг сподвижников Филофея (οικείος
καλόγηρος), то не порывал своих личных
связей в Болгарии. [10] Дипломат, переводчик на славянский язык многих византийских
текстов, проводник исихастской духовности, последовательный сторонник Константинопольского
патриархата, Киприан после многих лет борьбы сумел добиться своего и занять митрополичью
кафедру в Москве. Но совершилось это только в 1390 году.
Не может быть сомнений, что именно эту цель он преследовал с самого момента поставлення.
В намерения Киприана, — как и в намерения патриарха Филофея, — никогда не входило
ограничить свою деятельность Литвой; все его устремления были направлены на восстановление
единой Киевской митрополии. Прибыв в Киев 9 июня 1376 года, [11] Киприан в полной
мере использовал на литовских и польских землях ту политическую и церковную независимость,
которую давало ему достоинство патриаршего и императорского посла. Он поставил
епископа на давно пустовавшую кафедру Владимира-Волынского, вернул утраченные
было имущества митрополичьей резиденции в Ново-грудке и Софийского собора в Киеве.
Он явно завоевал доверие Ольгерда, а впоследствии его сына Ягайло, который, возможно,
был православным христианином. Что же касается старшинства русских князей, то
он придерживался официальной византийской позиции. Как и Кантакузин в 1347 году,
он подтвердил главенство великого князя Владимирского и Московского: "Я молюсь
о нем Богу, — писал он преп. Сергию, — о его княгине и детях; я всем сердцем люблю
его и желаю блага ему и его государству... Когда бы я ни служил божественной литургии,
я приказывал, чтобы прежде всего многолетие возглашалось ему, а уже потом — другим".
[12] Пробуя почву в Новгороде, Киприан, извещая новгородского архиепископа о своем
поставлений патриархом Филофеем, уважительно отнесся к выражавшейся новгородцами
верности Москве. [13] Кроме того, в послании преп. Сергию Киприан писал, что просит
Ольгерда за промосковских пленников (в частности, кашинцев).
Но эти знаки лояльности не смогли примирить Москву с фактом назначения Киприана
киевским митрополитом. Боярская партия, которая оказывала в это время решающее
влияние на великого князя, [14] считала, что, после падения Твери в 1375 году,
угрожавший Москве союз Ольгерд-Тверь-Орда распался и что теперь московские интересы
требуют возвращения к старой политике подчинения татарам и дружбы с их союзниками
— генуэзскими купцами. Эту партию мало заботило более широкое единство "земли
Русской", в которую входил весь юго-запад бывшей Киевской Руси. Ее поглощали скорее
сиюминутные местные интересы, и митрополию она хотела сделать орудием их удовлетворения
в рамках Монгольской империи. Эта партия не видела нужды в союзе с Литвой и в
стремлении освободиться от татарского ига, потому что этот союз лишил бы Москву
только что обретенного чувства уверенности в собственных силах и значении.
Однако не все москвичи разделяли такие провин-циалистские взгляды. Монашеские
и церковные круги, одушевленные универсалистской идеологией византийского традиционализма,
считали, что "митрополия всея Руси" должна обязательно включать Киев и весь юго-запад,
и благоприятствовали союзу русских князей против татар. Посещая в 1373-1374 годах
Литву, Тверь и Москву, Киприан, имевший влиятельных сторонников в лице преп. Сергия
и Симоновского игумена Феодора, содействовал созданию такой коалиции. Переписка
между этими столпами русского монашества и Киприаном в 1378 году показывает, что
монахи также поддерживали его как митрополита. Более того, оказывается, что и
сам престарелый Алексий, в 50-е—60-е годы, т. е. в период регентства, волей-неволей
ставший настоящим воплощением московского национализма, на склоне лет понял остроту
политической дилеммы, стоявшей перед церковью, и стал поддерживать Киприана. Поскольку
личные враги и современники Киприана считали его соперником святителя Алексия,
совпадение взглядов этих двух центральных фигур русской церковной истории XIV
века в том, что было первостепенно важно, имеет решающее значение. На такое совпадение
указывает следующее: а) летописи говорят о близких отношениях Киприана и Алексия
во время первого посещения Киприаном Руси (1373-1375 гг.); [15] в 1378 году Киприан
подтверждал наличие таких отношений, отвергая зачисление Алексия в стан его врагов;
[16] более того, синодальное постановление 1380 года, враждебное Киприану и склонное
отрицательно истолковывать любые его действия, признает, что в 1373 году миссия
Киприана состояла в примирении русских князей (είρηνεύσοντα
αυτούς μετ ' αλλήλων),
что в 1375 году митрополит Алексий был вполне уверен в его добрых намерениях и
благорасположен к нему (την υπέρ αυτού
πασαν άναδεξαμενου
φροντίδα), будучи его другом (φίλος).
[17] б) Кроме того, в 1374 году митрополит Алексий посвятил в епископы Суздальские
архимандрита Дионисия — убежденного сторонника монашеской партии и верности Византии,
[18] а перед смертью пожелал, чтобы преп. Сергий Радонежский сменил его на кафедре
митрополии. [19] в) Когда в 1376 году, после приезда Киприана в Киев, князь Дмитрий
Иванович резко
воспротивился поставленню Киприана, святитель Алексий — как передает даже акт
1380 года — прилагал все силы, чтобы окружными посланиями и личными увещаниями
успокоить возмущение. [20] Если бы Алексий опротестовал каноничность поставлення
Киприана, в акте 1380 года об этом бы, конечно, упомянулось. Можно, скорее, думать,
что патриарх Филофей позаботился объяснить, что поставление Киприана есть единственное
средство сохранить митрополию единой после смерти Алексия, что эти объяснения
были доставлены Алексию зимой 1375-1376 года двумя особыми послами патриарха,
протодьяконами-греками Георгием и Иоанном, и что престарелый митрополит счел эти
объяснения удовлетворительными. [21]
Все это подтверждает, что Киприан верно понял завещание Алексия, о чем речь
ниже: в высшей степени сомнительно, чтобы митрополит поддался давлению боярской
партии и согласился с назначением Михаила-Митяя, санкционируя тем самым разделение
митрополии.
В течение нескольких последовавших за поставлением Киприана в митрополиты Киевские
лет главные участники великой русской драмы покинули историческую сцену. В 1376
году прогенуэзский император Андроник IV отстранил патриарха Филофея. В 1377 году
умер Ольгерд Литовский, оставив княжество своему сыну Ягайло. Наконец, 12 февраля
1378 года скончался восьмидесятилетний святитель Алексий. Его смерть вызвала новый
продолжительный кризис в русско-византийских отношениях.
1. Византия, Генуя и Золотая Орда
Выше мы говорили о значении генуэзских и венецианских поселений на северных
берегах Черного моря для понимания восточноевропейской истории XIV века. Византийская
империя не могла принимать важных внешнеполитических решений, затрагивавших итальянские
интересы, без одобрения Венеции или Генуи: ведь генуэзцы владели Галатой, а венецианцы
крепко держались в Эгейском море и Крыму. Однако жестокое соперничество этих двух
итальянских республик подчас давало византийцам возможность лавировать. Иоанн
VI Кантакузин (1347-1354 гг.) пытался избавить Византию от генуэзской хватки с
помощью венецианцев, но потерпел провал. Генуэзцы, при помощи усиливавшихся оттоманских
турок, — которым предложили определенные экономические выгоды, — в 1354 году добились
ухода Кантакузина и возвращения Иоанна V.
За безуспешной поездкой Иоанна V в Рим (1369-1370 гг.), которая показала, что
даже обратившемуся в римскую веру императору папство не может оказать помощи или
хотя бы положить конец изнуряющей конкуренции Венеции и Генуи, последовала ошеломительная
победа султана Мурада над сербами, которая обеспечила туркам контроль над большей
частью Балканского полуострова. В 1372-1373 годах Иоанн V заключил с Мурадом договор,
который практически сделал его вассалом турок.
Изменившаяся ситуация не прекратила борьбы итальянских республик. Только теперь
Венеция и Генуя имели дело с Мурадом, а не с византийцами и при помощи турок смещали
и назначали византийских императоров. Так, в 1376 году генуэзцы низложили — с
турецкой помощью — императора Иоанна V, который отдал Венеции остров Тенедос,
и возвели на трон его сына Андроника IV, обещавшего этот же остров Генуе.
Выше мы видели, что насущные торговые интересы Генуи требовали взаимодействия
с Золотой Ордой. Поэтому вполне естественно, что генуэзские дипломаты и купцы
готовы были помогать татарам сохранить их господство на Руси. Сведения о деятельности
генуэзцев в Москве очень скудны, [22] но русские летописи упоминают "сурожан"
(т.е. жителей Сурожа, Сугдеи), политические цели которых, в отличие от их национальности,
совершенно очевидны. [23] После 1370 года они активно сопротивлялись планам примирения
Москвы, Твери и Литвы, которые вынашивали патриарх Филофей и его посол Киприан
и которые угрожали власти Мамая над Русью. В 1374 году, когда примирение, казалось,
было достигнуто, Некомат Сурожанин, в сопровождении татарского посла, сновал между
Москвой, Тверью и Литвой и в конце концов привез из Орды грамоту, объявлявшую
Михаила Тверского великим князем. Тогда Михаил Александрович нарушил клятвенное
обещание о мире и союзничестве с московским князем. [24]
За покорением Твери москвичами в 1375 году — это был явный вызов Мамаю — последовали
годы колебаний со стороны князя Дмитрия Ивановича. Боярская партия в Москве хотела
традиционной лояльности по отношению к Орде. В прошлом Византия и церковь поддерживали
эту стратегию, но теперь против нее выступали Филофей, Киприан и их друзья-монахи
в Москве, желавшие мира с Литвой и свержения татарского ига. Дмитрий был вынужден
искать Алексию такого преемника, который бы проводил протатарскую политику, даже
если при этом будет страдать православное население Литвы и единству митрополии
наступит конец. Но, чтобы иметь такого митрополита, надо было отвергнуть Киприана.
Источники несколько раз упоминают генуэзские деньги, употреблявшиеся для поддержки
"московского" митрополита, что показывает, насколько активно генуэзские торговцы
были вовлечены в византийскую и русскую церковную политику.
С 1375-го по 1380 год велись активные дипломатические маневры. Мамай и его
генуэзские союзники старались с помощью дипломатии и денег восстановить прежнее
господство татар над теряющим терпенье русским народом. Обе стороны желали — и
боялись — прямого военного столкновения. Военные стычки происходили с переменным
успехом. [25] Наконец, в 1380 году Мамай решил покончить с Москвой и, как это
часто делали в прошлом его предшественники, сокрушить русских одним мощным ударом.
Конечно, эти события затрагивали перспективы византийского религиозного, культурного
и политического присутствия на Руси. До 1376 года крепкая рука патриарха Филофея
такое присутствие успешно обеспечивала. Несмотря на унизительное положение императора
Иоанна V, патриарх мог проводить в России совершенно самостоятельную политику,
в частности, через посредство своего друга и посла Киприана. Эта политика заключалась
в сохранении единства митрополии, а после 1370 года имела также в виду примирение
Москвы и Литвы в целях совместной борьбы с Ордой. Внутренние неурядицы в Сарае
и усиление Москвы убедили Филофея, что лояльность по отношению к татарам более
не имеет смысла и что для церкви она означает потерю юго-западных епархий и угрозу
подчинения латинству православных Литвы и "Малой Руси". В лояльности по отношению
к Орде были заинтересованы только генуэзцы, но их Филофей, как и его друг Кантакузин,
всегда ненавидел, — генуэзцы в Галате, генуэзцы, распоряжающиеся всей хозяйственной
жизнью Византии,
были настоящим воплощением унижения империи. Но, увы, дальновидные замыслы Филофея,
Киприана и московской монашеской партии казались нереальными большей части правившей
в Москве боярской верхушки, привыкшей, что церковь считает интересы великого княжества
своими, и видевшей в литовцах чуть ли не больших врагов, чем татары. Князь Дмитрий
Иванович, вплоть до смерти, последовавшей в 1389 году, колебался, ища поддержки
то с одной, то с другой стороны. Несмотря на славу национального героя, он, как
кажется, не имел достаточной последовательности и целеустремленности. Кризис русско-византийских
отношений (1378-1390 гг.) отчасти объясняется его сомнениями и метаниями.
События в Византии также сделали кризис неминуемым. В августе 1376 года Андроник
IV, послушное орудие генуэзцев, сверг своего отца Иоанна V и низложил Филофея,
который был заключен в монастырь, где через год умер. На его место Андроник самовластно
поставил своего кандидата — Макария. [26] Патриархат утратил политическую независимость,
которой был обязан сильной личности Филофея. Согласно Киприану, новый патриарх
Макарий был назначен "по злой воле" Андроника IV; он был "безумным" и "лишенным
разума" человеком, поставленным "вопреки церковной традиции и правилам". [27]
Гнев Киприана вполне понятен: он был послан в Россию Филофеем и теперь остался
без поддержки со стороны своей родной церкви. Действительно, вскоре он обнаружил,
что Константинополь поощряет его противников в Москве.
Оказавшийся в дипломатической изоляции Ки-приан проявил незаурядную отвагу
и целеустремленность. Вскоре после смерти Алексия (12 февраля 1378 года) он отправился
в Москву в качестве преемника последнего на кафедре "митрополита всея Руси", в
соответствии с условиями, которые были оговорены Филофеем в декабре 1375 года,
при его возведении в митрополиты. Об этой поездке рассказывают два письма Киприана.
В четверг 3 июня 1378 года он находился в Любуцке, недалеко от границы Московского
княжества (приблизительно в 150 километрах к юго-западу от Москвы). Отсюда он
послал своим московским друзьям — преп. Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому
— письмо с извещением о своем приезде и скрытой просьбой о помощи: "Я еду в Москву
к своему сыну, великому князю; я еду с миром и благословением, как когда-то Иосиф
ехал к своим братьям от своего отца. Что бы ни говорили обо мне некоторые люди,
я не воин, а епископ. Я несу благословение, по словам Господа, который сказал,
посылая своих учеников на проповедь: "Принимающий вас Меня принимает" (Мф. 10,
40; Ио. 13: 20). Итак, где вы видите благо, там готовьтесь видеть меня. Я стремлюсь
вперед, чтобы видеть вас и получить от вас духовное утешение". [28]
Двадцатью днями позже, на пути в Киев, Киприан опять писал тем же монахам,
Сергию и Феодору, после очень короткого и весьма драматического пребывания в Москве.
В этом чрезвычайно эмоциональном и субъективном послании содержится единственное
описание происшедшего. [29] Из него следует, что митрополит не смог даже встретиться
со своими московскими сторонниками и что его адресаты еще не знают о постигших
его несчастьях. Киприан горько сетует на их молчание и просит написать ему о том,
как они понимают случившееся. Суть его жалоб заключается в следующем.
Когда Киприан приближался к Москве, великий князь Дмитрий Иванович приказал
перекрыть дороги, чтобы не пускать митрополита в столицу. Однако Киприан и его
свита сумели окольными путями добраться до города. Они надеялись, что никто не
осмелится посягнуть на святителя. Но в Москве митрополит был немедленно схвачен
вооруженной стражей во главе с неким Никифором, почти нагого и голодного его бросили
в холодную темницу, подвергая всяким издевательствам. Более того, московские власти
его ограбили, отобрав у его свиты сорок отличных лошадей, одежду и другое имущество,
а затем пешими выпроводили из города. Сам Киприан был выведен из города Никифором
и его подручными, которые, чтобы унизить митрополита, нарядились в отнятую одежду
и уселись на присвоенных ими лошадей. Все это оскорбляло не только Киприана, но
и патриарха, императора и синод, потому что Киприан предъявил верительные грамоты,
подписанные патриархом Филофеем, императором Иоанном V и синодом в декабре 1375
года. Покойного Филофея при этом обозвали "литовцем". Согласно посланию, московский
князь упрекал Киприана за то, что он "сначала находился в Литве". "Что в этом
дурного"? — риторически вопрошает Киприан, описывая свое пребывание в Киеве в
течение "двух лет и четырнадцати дней", где за всякой литургией он первым всегда
поминал князя Дмитрия Ивановича, пытался умерять политические страсти и сумел
вернуть церкви запущенное при Алексии имущество.
Помимо личных жалоб, послание Киприана Сергию и Феодору содержит также протест
против вступления в управление митрополией в Москве Ми-хаила-Митяя, [30] который
до возведения в сан епископа облекся в мантию и присвоил себе знаки митрополичьего
достоинства, утверждая, что Алексий назначил его своим преемником. [31] Согласно
Киприану, Михаил занял место нареченного митрополита: 1) благодаря ложному истолкованию
завещания Алексия, 2) прямому вмешательству князя в дела церкви, которая требует,
чтобы епископы избирались епископским собором, а не гражданской властью, 3) подкупом
и симонией. Последнее обвинение, особенно важное для понимания происходящего,
подкреплено гневным восклицанием: "Тии на куны надеются и на фрязи" (т. е. "эти
люди надеются на деньги и генуэзцев"). Действительно, сразу после смерти Алексия
Москва и прогенуэзский режим в Византии пришли к соглашению, в котором, конечно,
немалую роль сыграли денежные пожертвования русских и посредничество генуэзцев,
роль которых еще более прояснится по ходу нашего рассказа. Это соглашение, изложенное
в посланиях патриарха Макария, обуславливало, что Киприана не следует принимать
в Москве и что Михаил-Митяй будет возведен в митрополиты "Великой Руси" (в отличие
от митрополита "Киевского, Руси и Литвы"). [32] Вопреки планам патриарха Филофея,
который рассчитывал в лице Киприана дать Руси единого митрополита, приемлемого
для всех ее политических правителей, Москва, с помощью генуэзцев, добивалась теперь
своей особой митрополии. Князь Дмитрий Иванович в 1378 году, как и Ольгерд в 1355,
пренебрег единством митрополии во имя местных интересов.
Тем временем Киприан, настойчиво именовавший себя митрополитом всея Руси [33]
и единственным законным преемником Алексия как в Литве, так и в Москве, [34] торжественно
отлучил тех, кто не подчинился его канонической власти, и объявил о своем намерении
представить дело на рассмотрение патриарха и синода в Константинополе. [35]
Но, увы, в Константинополе у власти стояло враждебное ему правительство Макария
и Андроника IV.
Киприан отправился в Константинополь через Киев, Молдавию и Валахию (обычный
путь по Волге и Дону, через Сарай и Кафу, был опасен из-за возможного нападения
татар или генуэзцев). [36] На Дунае Киприан стал жертвой грабителей. Потом посетил
свою родину, Болгарию, и был тепло встречен болгарским патриархом Евфимием и населением
Тырново. [37] Посещение Болгарии, помимо встречи с Евфимием, тоже бывшим афонским
монахом, а теперь высоким церковным иерархом, имело также дипломатическое значение:
по-видимому, между Литвой и Болгарией в XIV веке существовали особые связи, что
явствует из поставлення митрополита Феодорита в Тырново (1352 год) и назначения
болгарина Григория Цамблака киевским митрополитом в 1415 году. Болгары традиционно
поддерживали православие в литовских землях и понимали, что оно не сможет там
развиваться, если киевский митрополит будет занят исключительно поддержкой московской
политики. Поэтому с Киприаном у них было много общего.
В апреле-мае 1379 года Киприан прибыл в Константинополь. [38] Вновь проявляя
редкое мужество, он предстал пред прогенуэзским правительством и враждебным ему
патриархом, прямым попустительством которого его только что силой выдворили из
Москвы. Оказалось, однако, что судьба ему благоприятствует (по крайней мере, временно):
1 июля 1379 года Иоанн V и его сын Мануил, при помощи венецианцев и с одобрения
султана Мурада, вновь овладели городом. Андроник IV бежал в Галату Генуэзскую,
захватив заложниками свою мать Елену и деда Иоанна-Иоасафа Кантакузина. [39]
Патриарх Макарий, ставленник Андроника, был немедленно низложен синодом. Киприан
получил моральное удовлетворение от участия в заседании синода и подписания акта
низложения. [40] В другом постановлении патриархата (6 октября 1379 года), изданном
перед выборами нового патриарха, мы находим подпись Киприана, "митрополита всея
Руси" ( Ό ταπεινός μπτροπολίτης
πάσης 'Ρωσίας Κυπριανός)
[41] это свидетельствует о том, что в Константинополе, как и в Москве, Киприан
прямо заявлял о своем праве на всю русскую митрополию в качестве преемника Алексия
и что патриархат, в 1379 году по крайней мере, его признавал.
Сам Киприан описывает византийские события 1379-1380 года драматически: "Я
не мог уехать, — пишет он, — потому что царица городов была охвачена великой смутой
и насилием, на море господствовали латиняне, а сушей завладели богопротивные турки".
[42] Действительно, генуэзцы и венецианцы бились у Золотого Рога до мая 1387 года,
причем каждую итальянскую партию поддерживал один из императоров, а высшим судьей
был султан Мурад.
В этих обстоятельствах в Константинополь прибыло посольство из Москвы, с которым
ехал кандидат на особую "митрополию Великой Руси", в соответствии с соглашением,
заключенным с патриархом Макарием и Андроником IV. Новый патриарх, Нил Керамей,
который занял долго пустовавший патриарший престол в мае или июне 1380 года, [43]
должен был решать дела русской церкви в обстановке невероятной смуты.
2. Митяй, Пимен и Киприан
Колоритная личность Михаила-Митяя [44] появилась на исторической сцене в период
между возведением Киприана в митрополиты (1375 г.) и смертью Алексия (1378 г.).
Нет сомнений, что московская карьера Митяя была связана не только с чисто церковным
вопросом о единстве русской митрополии, но и с политикой, так как политическая
идеология Киприана не соответствовала яростному антилитовству московской боярской
партии, которая не видела смысла в поддержании политических, культурных и церковных
связей с южными и западными землями бывшего Киевского государства, отстаивая,
тем самым, московский сепаратизм, основанный на знакомой нам традиции лояльности
Орде. Именно для этой партии была абсолютно неприемлема личность Киприана, хотя
его поддерживали такие влиятельные представители монашества, как преп. Сергий.
Мы видели, что в июне 1378 года Киприан, приехавший в Москву, обнаружил, что
Михаил-Митяй правит в качестве нареченного митрополита. Эпизод с Митяем столь
необычен и в то же время столь важен в русской истории, что он не только упоминается
под соответствующим годом в летописях, но и послужил сюжетом для повести, которая
также вошла в летописи по крайней мере в трех редакциях. [45]
Митяй — наместник митрополита Алексия в Москве — был уроженцем Коломны, белым
священником. Источники описывают его как выдающуюся по своим физическим и интеллектуальным
качествам личность. В течение нескольких лет он был духовником великого князя
и старейших бояр, а также печатником (хранителем печати) великого князя, что являлось
привилегией не только и не столько церковной, сколько государственной. Он был
непопулярен в некоторых кругах, особенно монашеских, а монахи постоянно переписывались
с Киприаном и патриархатом и разделяли взгляды
патриарха Филофея. Не удивительно, что Повесть отмечает враждебность Митяя к "монахам
и игуменам". [46] Мы уже видели, что престарелый митрополит Алексий в последние
годы жизни симпатизировал, по-видимому, не только лично Киприану, но и преп. Сергию
и другим монахам. Поэтому он воспротивился назначению Митяя себе в преемники.
Однако в 1376 году митрополит постриг его и сразу же поставил архимандритом Спасского
монастыря в Москве. Это был, конечно, первый шаг на пути к архиерейскому чину.
Когда 12 февраля 1378 года скончался святитель Алексий, Михаил-Митяй и выдвигавшая
его московская партия пользовались полной поддержкой великого князя Дмитрия Ивановича.
Сразу были приняты меры, чтобы обеспечить возведение Митяя в сан митрополита.
По просьбе Москвы, прогенуэзский патриарх Макарий утвердил кандидатуру Митяя на
особую кафедру "Великой России", в отличие от митрополии "Киева и Литвы", которую
уже занимал Киприан. Обмен посланиями занял больше года. [47] Тем временем Митяй,
не уверенный, возможно, в исходе переписки с Константинополем, пробовал получить
посвящение в епископы от русских епископов. Здесь, быть может, была попытка последовать
примеру Феогноста, который в 1353 году, за несколько месяцев до смерти, поставил
Алексия в епископы Владимирские, чтобы придать его кандидатуре больший вес в глазах
патриархата. Митяй, который не сумел добиться того же от Алексия, пытался найти
канонические основания, которые позволили бы ему стать епископом без благословения
митрополита. [48] К несчастью для него, византийские каноны не допускали посвящения
епископа без утверждения митрополитом. Однако они допускали собору епископов избрать
митрополита без одобрения патриарха. Практически, если бы Митяй был посвящен в
соответствии с этим правилом, то церковь "Великой Руси" стала бы независимой не
только от митрополии "всея Руси", но и от патриархата, как это произошло с болгарской
и сербской церквами (их независимость была признана Константинополем задним числом),
а в следующем веке — в западнорусской церкви (посвящение Григория Цамблака в 1415
году) и в Москве (посвящение Ионы в 1448 г.). Что Митяй думал о независимости
"Великой Руси", видно из состава собора, о котором он мечтал: на нем должны были
присутствовать пятеро из шести епископов "Великой России", [49] и ни одного —
с запада и юго-запада, да к тому же они подчинялись Киприану. Речь шла о стремлении
"великорусских" сепаратистов отделиться от первоначально единой митрополии Киевской
и всея Руси.
План Митяя не осуществился. С одной стороны, от патриарха Макария из Константинополя
вскоре пришел положительный ответ, утверждавший принцип существования особой "великорусской"
митрополии, [50] так что желанной цели можно было достичь, не подрывая канонический
авторитет патриархата. Но с другой стороны, Митяй столкнулся с твердой оппозицией
русской монашеской "провизантийской" партии, выразителем взглядов которой среди
епископов был Дионисий Суздальский. Дионисий — бывший игумен Печерского Нижегородского
монастыря, поставленный на суздальскую кафедру митрополитом Алексием в 1374 году,
когда Киприан добился своих первых больших дипломатических успехов, — был, согласно
летописям, человеком образованным и святой жизни. [51] В 1378-1379 годах он отказался
признать Митяя нареченным митрополитом и воспротивился его попытке создать независимую
митрополию. Вызвав тем самым гнев великого князя, Дионисий искал поддержки у преп.
Сергия. Последний разделял, конечно, неприязнь Дионисия к Митяю, но был, по-видимому,
готов подчиниться любому решению Константинополя. Дионисий, стоявший на более
крайних позициях, решил бороться с московским сепаратизмом в самом Константинополе:
тайно от великого князя и своего поручителя преп. Сергия, он бежал из Москвы и
по Волге отправился в Византию. [52] В это же время в Константинополь направлялся
по Дону Михаил-Митяй, сопровождаемый внушительной свитой. В посольство входило
большое число архимандритов, игуменов, священников, диаконов и монахов, протопоп
московского клира, старейший боярин — посол великого князя — и восемь митрополичьих
бояр. Посольство везло с собой казну митрополита и облачения, а также не заполненные
княжеские хартии с печатью, которые обеспечивали неограниченный денежный кредит
в счет великого князя.
Когда посольство в начале июля 1379 года отправилось в путь, [53] московские
власти еще не знали о происшедших 1 июля в Константинополе переменах: возвращении
Иоанна V и низложении патриарха Макария. В противном случае, весьма возможно,
была бы сделана попытка реализовать план Митяя и учредить особую митрополию, не
зависящую от патриархата, и за поставлением в Константинополь не ездили бы.
По пути в Византию посольство заехало в Золотую Орду и некоторое время пользовалось
гостеприимством Мамая. [54] От номинального хана Туляка Михаил-Митяй получил ярлык
с подтверждением привилегий русской церкви, названной "великорусской". [55]
Величественные замыслы Митяя были, однако, разрушены непредвиденными обстоятельствами,
которые достойны приключенческого романа.
Русское посольство, севшее на корабль в Кафе, уже было в виду Константинополя,
когда нареченный митрополит неожиданно умер. Он был похоронен в Галате, что показывает
политическую подоплеку московского проекта: Галата не только принадлежала генуэзцам;
в 1379-1380 гг. там укрывался Андроник IV. Шла гражданская война, и москвичи были
друзьями узурпатора, а не его отца Иоанна V, который занял Константинополь.
Повесть ярко описывает последующие события. "Оумръшу же Митяю бысть в них замятия
и недоумение, смятоша бо ся, яко же пишетъ: возмятошася и въсколебашася, яко пиании,
и вся мудрость их поглощена бысть". [56] Действительно, кандидат на митрополичий
престол скончался, а в Константинополе патриарший престол пустует после низложения
Макария. Венеция и Иоанн V угрожали власти генуэзцев. А в довершение бед, в городе
находился и сам митрополит Киприан, полноправный член синода, называвшийся "митрополитом
всея Руси". [57]
Можно себе представить, какие интриги и какое давление со всех сторон предшествовали
разбору русских церковных дел новоизбранным патриархом Нилом и его синодом в июне
1380 года. Можно было бы ожидать, что патриарх вернется к политике Филофея — ведь
Нил сам был монахом, одаренным проповедническим талантом, автором "энкомиона"
в честь великого поборника византийского исихазма Григория Паламы. [58] Но Нил
не обладал ни характером своего предшественника, ни свободой действий. Своим избранием
он был целиком обязан императору Иоанну V и русские проблемы был вынужден решать
с учетом сложившейся в Византии политической ситуации. Когда в июне 1380 года
патриарх выносил свое решение, война между Венецией и Генуей, Иоанном V и Андроником
IV все еще была в разгаре, причем ни одна из сторон не могла добиться решительной
победы. В 1380 году уже предчувствовался компромисс, которым война закончилась
в 1381 г., и Иоанн V не мог не считаться с политическим давлением Генуи и подношениями
москвичей. Русское посольство широко использовало кредит, обеспеченный ему великим
князем Дмитрием Ивановичем. Согласно Повести, русские от имени великого князя
заняли 20 тысяч гривен серебра у генуэзцев и турок. "Русини же позаимоваша оною
кабалою сребро в долг на имя князя великаго оу Фрязъ оу Бесерменъ въ росты, еже
и до сего дни тотъ долгъ ростетъ, россулиша посулы и раздаваша и сюду и сюду,
тем едва утолиша всехъ". [59]
В результате соборное деяние о поставлений, датированное июнем 1380 года, целиком
отражало московское видение событий: митрополит Киприан назван "вторым Романом"
и пособником Литвы. По-ставление его в декабре 1375 года изображено как следствие
обмана, жертвой которого пал сам патриарх Филофей. Наконец, деяние объявляет о
решении синода принять предложения московских послов и посвятить в митрополиты
одного из трех архимандритов, сопровождавших Михаила-Митяя в Константинополь,
а именно Пимена.
Каким образом Митяя заменил Пимен? Русская "Повесть о Митяе" и греческое соборное
деяние 1389 года утверждают, что патриарх Нил ничего не знал о смерти Митяя и
считал Пимена подлинным кандидатом Дмитрия. [60] Эта версия совершенно неприемлема:
имя и личность Митяя были известны в Константинополе благодаря предшествовавшей
переписке Москвы с патриархом Макарием. Более того, невозможно себе представить,
чтобы Киприан и Дионисий Суздальский, находившиеся в 1380 году в Константинополе,
не раскрыли патриарху такой примитивный обман. [61] Понятно, что версия о подмене
просто пытается обелить память патриарха Нила, императора Иоанна и Дмитрия Донского,
возложив всю вину за разрушительные последствия посвящения Пимена на него самого
и на русских послов, вся ошибка которых заключалась в том, что они точно следовали
прежним инструкциям, данным им князем Дмитрием Ивановичем, в то время как в Москве
назревали неслыханные перемены. [62]
Если смотреть глазами патриарха Нила, то в 1380 году поставление Пимена выглядело
вполне понятным компромиссом, допущенным в результате разных давлений на патриарха
и, по видимости, лучше всего обеспечивающим интересы патриархата в данных обстоятельствах.
Несмотря на посулы и взятки, Нил не исполнил обещания Макария учредить отдельную
митрополию "Великой России"; Пимен был посвящен как "митрополит Киева и Великой
Руси". На синоде возник спор о том, "законно ли посвящать Пимена как митрополита
Великой России и не ставить его также митрополитом Киевским, поскольку Киев изначально
является столицей митрополии всея Руси". [63]
Вопрос был решен таким образом, что титул "Киевского" был дан Пимену,
а Киприан получил титул митрополита "Литвы и Малой Руси". Более того, формально
Нил провозглашал принцип единства митрополии и постановлял, что после смерти Киприана
Пимен станет митрополитом "всея Руси". Впрочем, патриарх решил, что в будущем
такие митрополиты будут посвящаться "по представлению Великой Руси". [64] Фактически,
Нил пытался вернуться к системе, существовавшей в эпоху Феогноста и Алексия, даруя
Москве новую и постоянную привилегию представлять своих кандидатов. В реальных
политических условиях, существовавших в 1380 году на Руси и в Литве, такая система
была обречена, но по крайней мере формального утверждения раздела митрополии,
чего желали в Москве, не произошло.
Разумеется, Киприана такое решение удовлетворить не могло. Он пытался настаивать
на постановлении Филофея, которое делало его после смерти Алексия единственным
русским митрополитом. В синоде его поддержал влиятельный митрополит Никейский
Феофан — выдающийся паламитский богослов и друг Кантакузина и Филофея. [65] Однако,
поскольку Нил решил посвятить московского кандидата, он должен был объявить поставление
Киприана при жизни Алексия неканоническим. В конце концов Феофан и Киприан внешне
приняли мнение "большинства", но Киприан уехал в Киев до поставлення Пимена, явно
разочарованный титулом, который дал ему Нил: "митрополит Литвы и Малой Руси".
[66] Акт 1380 года ничего не говорил о его праве наследовать Пимену в случае смерти
последнего, и Киприан, хорошо знавший русские обстоятельства, должен был примириться
с мыслью, что митрополия на деле будет разделена между ним и Пименом, первым митрополитом
"Великой Руси".
Но за этим последовали еще более неожиданные события, которые коренным образом
изменили судьбу соперников и совершенно по-новому определили пути Восточной Европы.
3. Куликовская битва
Очень вероятно, что спешный отъезд Киприана из Константинополя был вызван не
только досадой, но также тем, что он узнал о происходящих на Руси грандиозных
событиях. [67]
Мы видели, что 1374-1380-е годы были периодом активных дипломатических действий
и военных столкновений между Ордой и Московским княжеством. Ни одна из сторон
не доверяла другой. Опасаясь татарской мести и из страха лишиться важных экономических
выгод, московская боярская партия и генуэзские дипломаты хотели бы вернуться к
политике времен Ивана Калиты, при котором Москва играла роль татарского союзника
на Руси. Поставление Митяя и его поездка в Орду были отражением именно этих политических
устремлений. Однако сторонники сближения с Литвой и борьбы с Мамаем тоже не оставляли
в покое князя Дмитрия Ивановича. От необходимости выбирать избавил его сам Мамай,
которого случай с Митяем убедил в безуспешности дипломатии, почему он и решил
привести Русь к повиновению военным путем. С востока ему грозил Тамерлан, который
в 1370 году посадил на трон в Золотой Орде законного наследника, Тохтамыша (Мамай
по рождению не принадлежал к династии). Московскому князю Дмитрию Ивановичу Мамай,
распоряжавшийся лишь в западных пределах прежних татарских владений, доверял все
меньше и меньше, так что медлить ему было нельзя. Поэтому он составил сильную
и крайне опасную для Москвы коалицию, в которую вошли генуэзцы Кафы, князь Олег
Рязанский, а самое главное — литовский князь Ягайло.
Перед лицом надвигающейся угрозы Дмитрий Донской обратился к нравственному авторитету
преп. Сергия и, открыто получив благословение на борьбу с врагом, начал поспешно
собирать русских князей, среди которых оказались и два сына Ольгерда, братья Ягайло,
— Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский. [68] Решающее сражение произошло 8 сентября
1380 года в верховьях Дона, менее чем в 300 километрах от Москвы. Летописи называют
его Задонщиной или Куликовской битвой. Впервые со времени татарского нашествия
русские одержали победу над татарами. Здесь было нечто от политического парадокса:
героем национального освобождения стал московский князь, хотя Москва, еще в начале
века, возвысилась в значительной степени потому, что была главным на Руси союзником
и пособником татар. Если раньше Москва одного за другим устраняла своих соперников
политическим путем, то теперь ей принадлежала военная победа небывалого символического
значения. Сражение, однако, было выиграно не только благодаря военному превосходству
Дмитрия Донского, но и потому, что литовскому князю Ягайло, союзнику Мамая, не
удалось присоединиться к татарскому войску. В день сражения он находился на расстоянии
дня пути до Куликовского поля.
В симпатиях генуэзцев сомневаться не приходится, на Куликовом поле они бились
заодно с татарами. Но и Дмитрий привел с собой в качестве наблюдателей ("видения
ради") десяток сурожан (промышлявших в Суроже-Сугдее торговых людей). [69] В случае
победы — он определенно не хотел порывать торговых отношений с Крымом, а в случае
поражения их вмешательство могло быть русским полезно. Дмитрий, возможно, уже
знал, что генуэзские власти Кафы ведут переговоры с ханом Тохтамышем, грозным
соперником Мамая, и готовы установить торговые и дипломатические отношения с будущим
правителем Орды. [70] Циничный политический реализм итальянских купцов завершил
Куликовскую битву кровавой развязкой: разбитый русскими, Мамай весной 1381 года
сразился на реке Калке с Тохтамы-шем, потерпел сокрушительное поражение, пытался
спастись в Кафе у своих генуэзских союзников, но тут же был ими убит.
В византийских источниках никаких упоминаний об этих событиях нет. Очевидно,
внимание правящего слоя в Константинополе в решающий период 1379-1381 гг. было
целиком поглощено мелочными раздорами между членами палеологовской династии и
тем, как Генуя, Венеция и турки эти раздоры эксплуатируют. Единственным деятелем,
который, отстаивая религиозные и политические интересы Византии, хорошо при этом
понимал подоплеку русских событий и их возможные последствия для будущего "византийского
содружества", был митрополит Киприан.
Большинство историков скептически относится к рассказу о том, что Дмитрий Донской
перед сражением получил благословение митрополита Киприана. Этот рассказ можно
обнаружить в позднейших летописных сводах. [71] Некоторые исследователи подозревают
даже, что Киприан сам внес в летописное повествование соответствующие поправки.
[72] И, конечно, легенда рассказ о том, что Киприан дал Дмитрию Донскому перед
Куликовской битвой совет. В 1380 году Киприана в Москве не было. Покинув Константинополь,
митрополит "Литвы и Малой Руси" сразу направился в Литву. Можно, однако, быть
твердо уверенным, что сразу по приезде он встретился с князем Ягайло. Отношения
Киприана с литовской династией были давними, они начались еще во время его первой
русской миссии в 1373-1374 году и продолжались, когда в 1376-1378 году он был
митрополитом. Если предсмертное крещение великого князя Ольгерда под именем Александра
(1377 г.) не легенда, а исторический факт, то без участия Киприана оно состояться
не могло. Киприан, по всей очевидности, был близок с православными сыновьями Ольгерда.
Ягайло — в православии Яков — продолжал дружбу с ним, уже став польским королем.
[73] С другой стороны, письмо 1378 года преп. Сергию показывает, что Киприан оставался
верен идее "главенства" Москвы, несмотря на враждебное отношение к нему князя
Дмитрия Донского. [74] И, наконец, неприязнь к генуэзцам, унаследованная от патриарха
Филофея, могла у Киприана только обостриться после недавнего пребывания в Византии.
Поэтому можно не сомневаться, что если Ягайло спрашивал его совета относительно
союза с Мамаем (покровителем Митяя!) и генуэзцами против Дмитрия Донского, к которому
уже присоединилось два члена литовского княжеского рода, то ответ митрополита
мог быть только отрицательным.
Разумеется, непоколебимой уверенности в том, что Ягайло спрашивал совета и
что Киприан его дал, быть не может. Непоколебим, однако, факт, что Ягайло в последний
момент к Мамаю не присоединился и что сразу после Куликовской битвы Дмитрий резко
переменил отношение к Киприану. Этого бы не случилось, если бы Куликовская победа
не убедила московского князя, что политика сближения с Литвой, за которую ратовал
Киприан, вполне оправдана. Кроме того, за Киприана стояло монашество, а возглавлявший
его преп. Сергий открыто благословил Дмитрия на борьбу с Мамаем.
Итак, "тое же зимы [1380-1381 гг.] князь великий Дмитреи Иванович посла игумена
Феодора Симоновского, отца своего духовного, в Киев по митрополита по Киприана,
зовучи его на Москву к собе на митрополию, а отпустил его о велицем заговений",
т. е. перед началом великого поста. В 1381 году, "в четверток шестой недели по
Велице дни [после Пасхи], на праздник Вознесениа Господня, [75] прийде изо Царяграда
на Русь пресвяшенныи Киприан на митрополию свою ис Киева на Москву. Князь же великий
Дмитреи Иванович прия его с великою честию и весь град изыде на сретение ему.
И бысть в тъи день оу князя у великаго пир велик на митрополита и радовахуся светло".
[76] К тому же, согласно византийскому соборному акту, Дмитрий повинился перед
Киприаном "за прошлые грехи", порицая "грамоты бывшего патриарха", [77] т. е.
договоренность, вследствие которой прогенуэзский патриарх Макарий (1376-1379 гг.)
утвердил поставление отдельного митрополита для "Великой Руси".
Тем временем незадачливый Пимен сидел в Константинополе, пока в мае 1381 года
не был заключен мир между Иоанном V и его сыном Андроником IV. Осенью того же
года он наконец вернулся в Россию. В Коломне его арестовали, лишили свиты и знаков
митрополичьего достоинства, как это было с Киприаном в 1378 году, после чего заточили,
так что он долго кочевал из темницы в темницу по разным городам, тщательно отмеченным
летописью (Охна, Переяславль, Ростов, Кострома, Галич, Чухлома и Тверь). [78]
Кое-кого из послов, устраивавших его посвящение в Константинополе, казнили. [79]
Окончательно понять, почему в 1381 году Дмитрий Донской неожиданно стал благоволить
к Киприану, можно только в том случае, если точно знать, какую именно услугу оказал
в решающем 1380 году великому князю митрополит. В качестве наиболее правдоподобного
предположения мы выдвинули прямое воздействие на Ягайло; это же объяснение помогает
понять, почему в позднейшей летописной традиции имя Киприана, наряду с именем
преп. Сергия, символически соотносится с Куликовской победой и избавлением Руси
от татарского ига. В 1381 году новый митрополит установил в Москве почитание великого
князя Александра Невского, Дмитриева пращура и православного победителя западных
крестоносцев. [80] Таким образом еще раз утверждался престиж Москвы, причем в
направлении, которое приходилось по душе литовцам, ведь для них угроза со стороны
ливонских рыцарей оставалась по-прежнему актуальной. Так что создается впечатление,
что, совершая эту канонизацию, Киприан прежде всего думал о единстве Руси.
1. Дату называет сам Киприан в своем "Завещании", воспроизведенном в летописи
(217, с. 196); ср. 201, с. 214. Первоначальный титул нового митрополита
находим в синодальном постановлении 1389 года: 102, II. 120. Тинефельд (177, с.
375) на основании постановления 1380 года утверждает, что официальным титулом
Киприана был ΚυΕβου και Λιτβών.
Однако постановление 1380 года очень небрежно передает титулы (это относится
и к титулу Λιτβών και Μικράς
'Ρωσίας, 102, II, 13). Киприан всегда утверждал,
что сначала он был поставлен митрополитом "русским".
2. Именно так было, в частности, с синодальным постановлением патриарха
Нила 1380 года. (См. 102, II, 12-18).
3. Поставленеє Киприана и последствия его по-разному интерпретировались в 1380
(102, II, 12-18) и в 1389 году (102, II, 116-129). Однако в
целом рассказ 1389 года кажется более объективным и точным (см. 134.
с. 87-88). См. обширные выдержки из обоих документов в
Приложении 10.
4. Византийский канонический принцип икономии часто и неточно понимают
как произвольное применение канонов в интересах политики. На самом деле,
однако, принцип "икономии" предполагает заботу о спасении "многих*, чего подчас
нельзя достичь прямым и формальным применением канонических правил.
Понятие это основано на новозаветной терминологии. (См.
106, с. 88-90). В случае назначения Киприана, икономия означала заботу о
православном населении государства Ольгерда.
5. 102, II, 120. К сожалению, не сохранился синодальный акт
1375 года, за исключением небольшого отрывка. (Акт 1389 года см.: 102, II,
с. 120). Однако в акте 1380 года обсуждается и критикуется его содержание
(102, 11, с. 12-18). Последний текст подтверждает, что Ольгерд намеревался поставить
католического митрополита в Литве (102, II, 16). Большинство русских историков,
в том числе Е. Е. Голубинский, разделяли точку зрения, выраженную
в акте 1380 года, и полагали, что назначение Киприана было жестом враждебности
по отношению к святителю Алексию, гибельным для единства митрополии. Противоположный
взгляд, с которым согласен и я, см.: А. Е. Пресняков, "Образование великорусского
государства", Пгр., 1918, с. 314-317; а также И. Н. Шабатин,
"Из истории русской церкви", Вестник русского западноевропейского патриаршего
экзархата, 49, 1965, с. 43-45.
6. Во всех документах патриархата после 1370 года, как и в послании Киприана
преп. Сергию, единственный упрек обращен к святителю Алексию, в других отношениях
глубоко чтимому, — в его неспособности — или нежелании — посещать
Киев, Малую Русь и Литву.
7. Среди последних исследований о Киприане см., в частности, 173, 197,
134.
8. Григорий Цамблак, митрополит Киевский (1415-1419 гг.), говорил о Киприане
как о "брате нашего отца" (195, с. 185). Обычно это понимали в том смысле, что
Киприан был дядей Григория и, соответственно, Цамблаком. Но текст может говорить
и о духовных узах между Киприаном и патриархом Евфимием Тырновским,
общим "отцом" всех болгарских монахов (ср. 70,
с. 372-382).
9. Он сам говорит о себе как о постриженнике Святой Горы в "Ответах"
св. Афанасию Высоцкому (236, стлб. 263).
10. 102, II, 118.
11. Он сам называет это число в крайне
интересном личном послании преп. Сергию и другим монахам, написанном 23
июня 1378 года. (236, стлб. 181-182 и Приложение 8). В письме также содержатся
сведения о его деятельности в 1376-1378 годах.
12. Поставление епископа на Владимиро-Волынскую кафедру, которая подлежала
юрисдикции митрополита Галицкого, показывает, по-видимому, что Антоний Галицкий
умер до 1375 г. и что Филофей передал "Малую Русь" в ведение Киприана. То же подтверждается,
как будто, назначением в 1381 году нового митрополита Галицкого (его имя неизвестно)
патриархом Нилом (149, V, с. 305; ср. 239, с. 536).
12. 239, с. 536. Киприан, должно быть, поощрял проект брака Ягайло и
дочери Дмитрия, который обсуждался после смерти Ольгерда. (Л.
Черепний, "Договорные и духовные грамоты Дмитрия Донского", Исторические
записки, 24 (1947), с. 247-250).
13. 218, с. 374.
14. См., в частности, 229, с. 104-105.
15. См. гл. 8.
16. "Они изрыгают хулу на нашего брата митрополита". — Послание преп. Сергию,
236, с. 180.
17. 102, II, 13-14.
18. 246, с. 395.
19. Преп. Епифаний, "Житие преп. Сергия", изданное Н. С. Тихонравовым,
с. 55-56.
20. 102, II, 14; ср. также 239, с. 462.
21. 246, с. 401. Заманчиво отождествить этих двух протодьяконов
с известными византийскими специалистами по русским делам — Георгием Пердикой
и Иоанном Докианом, ср. 233, с. 48-49.
22. Одна из причин этого пробела в том. что
в патриаршем реестре нет ни одного акта, относящегося к правлению патриарха Макария
(1376-1379 гг.), поставление которого прогенуэзским императором
Андроником IV расценивалось как незаконное.
23. Русские историки дебатировали вопрос о том, были ли "сурожане" армянами,
греками, итальянцами или русскими купцами, связанными с Сурожем. (В. Е.
Сыроечковский, "Гости-сурожане", М., 1935; В. Е. Левченко,
"Очерки по истории русско-византийских отношений", М., 1956, с. 525-526; 244,
с. 22 и др.). Вопрос о национальности сурожан
нам кажется совершенно второстепенным. В летописях вполне определенно описана
их политическая роль как генуэзских дипломатических агентов,
сторонников татар.
24. 237, с. 109-110; 200, с. ПО.
25. В 1376 году Дмитрий ненадолго овладел Великими Болгарами на нижней Волге.
В 1377 году татары разбили небольшую русскую армию на реке Пьяне, но в 1378
крупная карательная экспедиция, возглавлявшаяся одним из приближенных Мамая, была
остановлена русскими на реке Воже, к юго-западу от Москвы.
26. Эти сведения о конце патриаршества Филофея содержатся в "Энкомионе",
написанном Киприаном ("Похвальное слово митрополиту Петру",
249, декабрь 21, стлб. 1643); ср. Приложение 9. Автобиографическое и
историческое значение сочинений Киприана о своем предшественнике
Петре показано в: 197, с. 236-254, и 173, с. 213-215. Существует по
крайней мере две редакции: одна недавно опубликована Прохоровым
(233, с. 204-215) и относится, наверное, к 1381-1382 гг., Киприан
недолго был в Москве после Куликовской битвы (233, с. 114). Пространная редакция,
опубликованная в 249, содержит ссылку на смерть императора Андроника IV
(249, стлб 1644) — т. е. на 1385 год, и, следовательно, сделана позднее.
Возможно, что ее после 1390 года ввел в употребление сам Киприан. См. перевод
пространной редакции Энкомиона в Приложении 9.
27. 249, стлб. 1643.
28. Текст см.; 234, 1860. май, с. 84-85. Это
издание не воспроизводилось в 236 вместе с другими письмами Киприана; перевод
см. Приложение 7.
29. Текст см.: 236, стлб. 173-186. Перевод см. Приложение 8.
30. Ср. дискуссию о личности Митяя и обстоятельствах
его выдвижения.
31. Голубинский (201. с. 230-231), Карташев (206, с. 235) и другие историки
видели в этом письме доказательство того факта, что Алексий назначил
Михаила своим преемником (как это сделал Феогност
относительно самого Алексия). Мы уже показали, что Алексий
в конце жизни, напротив, поддерживал монашескую партию. Более того,
Киприан прямо говорит, что это клевета на Алексия ("а что клеплют митрополита,
брата нашего, что он благословил есть его
на та вся дела, то есть лжа"), и утверждает, что располагает текстом завещания
Алексия, который представит константинопольскому патриарху. (236, с. 180-181).
Более того, Киприан приводит канонические аргументы против самой возможности
епископам назначать себе преемников, и при этом не обвиняет
Алексия в таком поступке. Мы
увидим, что назначение Михаила было результатом соглашения между Дмитрием и прогенуэзским
правительством в Константинополе.
32. 102, II, с. 120-122; к сожалению, акты патриархата времен Макария
(который был низложен в 1379 году) не сохранились.
33. "Язъ, Божиим изволениемъ и избраниемъ великого и святого собора, и благословениемъ
и ставлением вселеньского патриарха, поставлень есмь митрополитомъ на всю русскую
землю". (236, стлб. 173).
34. "Аще брат мой преставился, азъ есмь святитель на его месте,
моя есть митрополия". (236, стлб. 180).
35. 236, стлб. 186. В ответ на письмо Киприана,
Сергий и Феодор выразили свою верность ему как законному митрополиту;
ср. третье письмо Киприана к ним, написанное 18 октября 1378 года в Киеве
(изд. 233, с. 202).
36. О путях между Русью и Константинополем и политическом и экономическом значении
и использовании того или иного из них см. 244.
37. Его поездку в Болгарию подробно описывает Григорий Цамблак
в надгробной речи Киприану (195, с. 185-187;
комментарий к тексту: 239, с. 478).
38. В своем "Энкомионе" святителю Петру Киприан, с присущей ему хронологической
точностью, отмечает, что он пробыл в Константинополе тринадцать месяцев
(236, стлб. 1644). С другой стороны, мы знаем, что он
оставил столицу очень неожиданно, до поставлення Пимена,
т. е. до июня 1380 года (102, II, с. 16); имя Киприана появляется в
списке присутствовавших под синодальным актом июня 1380
года, который в качестве митрополита подписал и Пимен (102. II, с. 7-8).
Следует предположить, что заседание синода, отъезд Киприана,
поставление Пимена, за которым последовало подписание акта, — все это произошло
почти одновременно, в течение нескольких дней, в июне 1380 года.
39. Об этих событиях см. 7, с. 33-36.
40. Он вспоминает об этом в "Энкомионе" Петру (249, 21 декабря,
стлб. 1644): "Патриарх Макарий, по суду Божию и кафолической Церкви,
был лишен святительского сана и подвергнут отлучению и низвержению как еретик.
Вместе с другими епископами я присутствовал на этом
совете и подписал акт о его низложении". Ср. описание низложения, совершенного
восемнадцатью епископами, с обвинением Макария в какой-то (не уточненной) ереси,
содержащееся в
акте, которым Макарий на короткое время утверждался вновь на кафедре в 1390
году (102, II, 143).
41. 102, II, 6.
42. "Энкомион" св. Петру, 249, 21 декабря, стлб. 1644.
Ср. Приложение 9.
43. Эта дата устанавливается на основании привременных
патриарших документов. Патриаршее постановление сентября 1379 года было
издано, когда престол был еще вакантен. Патриарх Нил подтвердил этот акт
после своего избрания, в июне 1380 года (102, II, 6-7; ср. 27, с. 372-373). Постановление
1389 года подтверждает такую хронологию, уточняя, что поставление Пимена
(июнь 1380 года) произошло, когда Нил "только что получил бразды правления
церковью" (102, II, 121). Поэтому дата поставлення, указываемая в большинстве
публикаций (конец 1379 г.), должна быть исправлена на май-июнь 1380 года.
44. Имя "Митяй" в применении к клирику звучит
странно. В привременных источниках употребление его могло означать ироническое
неодобрение. Впрочем, это могло быть и семейное прозвище. Монашеское имя Митяя
было Михаил, и под этим именем он фигурирует в актах
патриархата.
45. Согласно последним исследованиям (233), первоначальный
текст "Повести о Митяе" содержится в 237, стлб. 124-131, а третья, наименее
достоверная версия — в 217. Ср. 232, с. 238-254,
а также новое издание "Повести" по Рогожскому Летописцу (233,
с. 218-224).
46. Ср. 237. стлб. 125.
47. Со смерти Алексия (февра.Іь 1378) до отъезда M и т ял u Константинополь
в июле 1379 года прошло всего восемнадцать месяцев (237, стлб.
127-128).
48. Еще до путешествия в Константинополь Митяй
замышлял добиться поставлення в епископы на Руси. Обдумывая это, он однажды сказал
великому князю: "Почтохъ книгы намаканонъ, яже суть правила апостольскаа и отечьскаа,
и обретохъ главизну сицю, яко достоить епископовъ 5 или 6, сшедшеся да поставят
епископа, и ныне да повелить дръжава твоя съ скоростию, елико во всей Русстеи
епархие да ся снидутъ єпископи да мя поставятъ епископа".
(237, стлб. 126-127). Канон I святых апостол требует участия
двух или трех епископов для поставлення нового; согласно канону 4 Никейского
собора, однако, новый епископ избирается всеми епископами области
и должен утверждаться митрополитом. Эти тексты были легко доступны
в славянских переводах Номоканона (см. 192).
49. "Великорусская" часть митрополии к 1378 году
включала шесть епархий: Новгородскую, Ростовскую, Суздальскую, Сарайскую,
Рязанскую и Тверскую. (См. гл. 4). Владимирскую епархию возглавлял
сам митрополит.
50. Ср. с. 255.
51. См. 246, с. 396; Г. М. Прохоров, "Характеристика Дионисия Суздальского",
Культурное наследие Древней Руси, М., 1976, с. 86-88; 233, с. 66-74.
52. Ср. описание этих событий в первоначальной версии "Повести о Митяе" (237,
стлб. 127-128). Позднейший отредактированный вариант (217, с. 38)
приписывает самому Дионисию желание стать митрополитом. Однако для
1379 года подобные планы были несвоевременны. В 1383 году,
в изменившейся обстановке, Дионисий действительно был поставлен
управлять митрополией (ср. 232, с. 250-251, и 233, с. 79-80); обратное
и, по нашему мнению, неправильное истолкование намерений Дионисия в 1379 году
см.: 202, с. 117-118.
53. 237, стлб. 128.
54. И. Б. Греков истолковывает текст "Повести" так, что Мамай "задержал"
Митяя (237, стлб. 129). Этот автор также обвиняет Мамая в смерти Митяя (202, с.
119). Однако его концепция о московской партии, поддерживающей
поставление Митяя и ведущей националистическую антитатарскую политику, не
выдерживает критики (ср. щедрый ярлык, пожалованный Мамаем "митрополиту Михаилу");
см. 233, с. 84-85.
55. 209, с. 198-199.
56. 237, стлб. 129-130.
57. Ср. его подпись с подписью на греческом языке в акте, изданном до июня
1380 года; 102, II, с. 6.
58. О Ниле см., в частности, 66; 33, с. 207-214. "Энкомион" Паламе (ср.
140, CLI, стлб. 655-678) не добавляет ничего нового к первоначальному житию
Паламы патриарха Филофея.
59. 237, стлб. 130; русские оставались должниками генуэзцев до
1389 года.
60. 237, стлб. 130; 102, II, с. 121. Последний
текст носит отчасти апологетический и, следовательно, малоубедительный
характер; ср. риторический вопрос о предполагаемом
неведении Нила: "ибо как могла подозревать такое зло добрая и божественная
душа, непричастная ничему злому и исполненная всякой добродетели?"
61. Ср. 201, с. 245; 239, с. 503-504.
62. "Повесть о Митне" была составлена в 1381-1382 годах,
возможно, самим Киприаном, который был тогда признан
Дмитрием "митрополитом всея Руси" и нуждался в одобрении константинопольских
властей (ср. 232, с. 12-13). В акте патриарха Антония 1389 года используется
эта же версия, чтобы сохранить видимость последовательности в русской
политике Иоанна V и патриархата.
63. 102, II, 16.
64. 102, II. 18. Наше толкование действий Нила находит подтверждение
в том, что акты патриаршей канцелярии в правление Нила
продолжали говорить об одном "митрополите Киевском и
всея Руси" (ср. акт 1382 года, назначающий
Дионисия Суздальского архиепископом, — 236, стлб. 200).
65. 102, II, с. 16; ср. 76, с. 513-517; 109, с. 415; 10, с. 746. Феофан
был также знаком со славянскими делами и способствовал примирению византийской
и сербской церквей: в 1368 году сербский князь Иоанн Углеш называл его "своим
господином, своим отцом, ходатаем и целителем души моей" (102, I, с. 563).
66. Оба имени, Киприана и Пимена, с указанием
сана, наличествуют в синодальном акте июня 1380 года:
Киприан значится в списке присутствовавших (102, II, 7). а Пимен среди подписавшихся
(102, II, 8). Его подпись (по-славянски, показывающая, что он не знал греческого)
была, очевидно, поставлена после отъезда Киприана.
67. "Тайно убежал, ни с кем не простившись". 102, II, 16.
68. Дмитрий Донской предвидел столкновение с Мамаем уже, возможно, осенью 1379
года (ср. 233, с. 101-103). Источники и огромную библиографию по Куликовской
битве см.: М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига и Л. А. Дмитриев. "Повести о Куликовской
битве". М.. 1959; Д. С. Лихачев и Л. А. Дмитриев, "Слово о полку Игореве и
памятники куликовского никла", М.-Л., 1966: ср. также 186. с. 255-
263.
69. См.: "Повести о Куликовской битве", с. 55. О важности их присутствия и
об их возможной итальянской или греческой национальности см. неопубликованную
магистерскую диссертацию: Douglas Andrews, The Merchants of Surozh, Moscow and
Crimea during the fourteenth century, Columbia University, N. J., 1976.
Автор любезно разрешил мне прочесть рукопись.
70. Об этом вопросе см.: Ю. К. Бегунов. "Об исторической
основе Сказания о Мамаевом побоище", в: "Слово
о полку...", с. 521-523.
71. 217, с. 53: 186. с. 259.
72. См., в частности: M. H. Тихомиров, "Средневековая Москва в XIV-XV веках",
М., 1957, с. 267-270.
73. 134, с. 94; о христианстве Ольгерда и его сыновей см. гл. 10, прим. 59.
74. Ср. гл. 9.
75. В 1381 году Вознесение приходилось на 24 чая.
76. 237, стлб. 141-142; 246, с. 421. Ср. также о связи Куликовской битвы
с возвращением Киприана в приложении к "Задоншине", написанной монахом Софонием:
"Слово о полку...", с. 550.
77. 102, II, 122.
78. 237, стлб. 132.
79. 102, II, 122.
80. Ср.; Н. Серебрянский, "Древнерусские княжеские жития", М., 1915;
ср. также: И. В. Греков, "Идейно-политическая направленность литературных памятников
феодальной Руси конца XIV века. Польша и Русь". М., 1974, с. 394.
|
