ИСТОКИ РЕЛИГИИ

К оглавлению

Невозможность игнорировать это универсальное чувство греховности вынуждает безрелигиозную мысль искать ему "естественное" объяснение. Так, Фрейд предположил, что сознание вины, а вслед за ним религия и мораль возникли в "первобытной орде" после некоего коллективного преступления. Над людьми в то время якобы властвовал жестокий и ревнивый отец клана, приберегающий для себя женщин и изгоняющий подросших сыновей. "В один прекрасный день, - продолжает свою реконструкцию Фрейд, - изгнанные братья соединились, убили и съели отца" /5/. Воспоминание об этом убийстве и поедании отца положило в конце концов основание тотемизму, табу и первичной религии, в которой отец стал божеством. 

Такого рода теория Первородного греха кажется более чем странной, ибо заставляет думать, что подобное событие происходило во всех примитивных семьях, а также что первобытный человек отличался какой-то особенной совестливостью (а ведь, по Фрейду, сама совесть восходит к этому древнему преступлению). Трудно в этом случае объяснить и то обстоятельство, что многочисленные отцеубийцы в последующей истории отнюдь не были склонны создавать новую религию или мораль. Одним словом, очевидно, что Фрейд предлагает собственный "научный" миф, который, в свою очередь, нуждается в подтверждениях и толкованиях. Тем не менее уже то, что отец психоанализа принужден был искать объяснение вере в Первородный грех, показывает, что с ней приходится считаться даже противникам религии. 

Неофрейдизм пытается предложить более убедительные теории, чтобы пролить свет на это загадочное явление. Эрих Фромм признал сам факт дисгармоничности (или, как говорит христианское богословие, - "поврежденности") человеческой природы. Он поставил ее в связь с антропогенезом. По его мнению, человек болезненно переживает свой разрыв с природой, над которой его поднял разум /6/. Это уже гораздо ближе к библейскому пониманию, которое считает искажение человеческих связей с миром одним из последствий грехопадения. 

Другой психоаналитик, К. Г. Юнг, указывает на глубинные источники мифа о падении. Он говорит о "коллективном подсознательном", которое, подобно грибнице, связывает человеческий дух в единое целое /7/. В этом скрытом слое запечатлено все прошлое человечества; поэтому мифы должны рассматриваться не просто как продукт фантазии, а как отображение истории всего вида Homo Sapiens. Гипотеза Юнга рассматривает, однако, не самую суть мифа, а лишь условия его формирования и развития. 

В Библии Откровение, данное древнему Израилю, проходит через пласт народного мифотворчества, отливаясь в конкретные образы, имеющие многоплановый смысл. С одной стороны, Писание усматривает в Грехопадении определенное событие, которое, подобно антропогенезу, имело место во времени, с другой же - оно описывает его не как обычный исторический факт, а пользуется символическим языком мифа. 

Первозданный человек представлен там как "хранитель и возделыватель" того, что Бог "насадил", как существо, поставленное "владычествовать" над остальными тварями (Быт 1,26; 2,15). Это означает, что призванием человека была не праздность, но созидание и продолжение дела Божия. Как посланник Логоса в мир вражды человек имел великое космическое предназначение. Нам остается лишь догадываться, насколько далеко оно простиралось. Возможно, человек оказался бы в состоянии начать коренную перестройку материи, которая привела бы к началу нового космоса, гармоничного и совершенного. Во всяком случае, его воздействие на среду обитания было бы благотворным для всей природы и не несло бы на себе черт разрушительной тирании. 

Как назвать это? Цивилизацией духовного типа? Неосуществившимся вариантом истории? Дело не в названии. Не лучше ли оставить старое библейское - Рай, или Эдем? 

Согласно Книге Бытия, пока человек был в Эдеме, тварь не противилась ему. Сын Земли и Неба, он трудился для всего мироздания, над которым был поставлен. Поэтому Творец одарил его силами, превосходящими всю природу, а живое единение с Богом должно было постоянно питать и развивать эти силы. То, что до Грехопадения Первочеловек говорит с Богом лицом к лицу, означает его полную открытость Божественному. 

Но если человек был бы не в состоянии избрать иной путь, кроме следования воле Божией, если бы он вынужден был следовать добру, то он являлся бы жестко запрограммированным механизмом, марионеткой, а не богоподобным существом. Тем, что движение к Богу и совершенству не зависело бы от его воли, человек принижался бы до уровня бессловесных. 

Поэтому Библия и христианство так настойчиво подчеркивают значение нашей свободы. И это отнюдь не догматическая, недоступная разуму истина: трудно спорить с тем, что без свободы человек едва ли был бы человеком. Это признают даже такие поборники детерминизма, как Спиноза, Маркс и Фрейд. Библия с самого начала указывает на необходимость для человека делать выбор. Об этом постоянно говорят Отцы Церкви и все христианские учители /8/. Суммируя их положения, С. Франк пишет: 

"Согласились бы мы, чтобы Бог с самого начала создал нас такими, чтобы мы автоматически, сами собой, без размышления и разумного свободного решения, как эта река, исполняли Его веления? И был ли бы тогда осуществлен смысл нашей жизни? Но если бы мы автоматически творили добро и по природе были бы разумны, если бы все вокруг нас само собой и с полной принудительной очевидностью свидетельствовало о Боге, о разуме и добре, то все сразу стало бы абсолютно бессмысленным, ибо "смысл" есть разумное осуществление жизни, а не ход заведенных часов. Смысл есть подлинное обнаружение и удовлетворение тайных глубин нашего "я", а наше "я" немыслимо без свободы, ибо свобода, спонтанность, требует возможности нашей собственной инициативы, а последняя предполагает, что не все идет гладко, "само собой", что есть нужда в творчестве, в духовной мощи, в преодолении преград. Царство Божие, которое получалось бы "даром" и было бы раз навсегда предопределено, совсем не было бы для нас Царствием Божиим, ибо в нем мы должны быть свободными соучастниками божественной славы, сынами Божиими, а тогда мы были бы не то что рабами, а мертвым винтиком какого-то необходимого механизма" /9/. 

Таким образом, в процессе человеческого развития должна была существовать возможность пойти по ложной дороге, по-своему оценить себя и свое положение в мире. 

Пользуясь данной ему свободой, человек не только изменил своему призванию, но оказал ему сознательное сопротивление. Библия изображает это в виде посягательства на плоды "Древа Познания добра и зла", а мотивом нарушения заповеди называет желание людей "быть как боги". 

В свете ветхозаветной терминологии "познание добра и зла" может быть истолковано как власть над миром" /10/. Но это не та власть, которая была изначально дана человеку Богом, а власть автономная, утверждающая свои цели и свои мерила для жизни и мысли. 

Конкретно Первородный грех можно представить в виде попытки человека, повлиять на природу, используя данные ему силы в одних лишь своекорыстных целях. Сам этот акт "первой в истории магии" привел к внутренней переориентации человека и внес разлад во все его существо. 

Роковая черта была перейдена: человек осознал, что он свободен, что может действовать вопреки Богу. Головокружительная бездна раскрылась перед ним, и тот, кто был создан стать борцом с Хаосом, стал его рабом. Путь к Древу Жизни был закрыт. Законы, властвующие в природе, овладели человеком, гармония духа и плоти была нарушена, между Небом и Землей разверзлась пропасть... 

Первородный грех есть крушение духа, утвердившего себя не в Боге, а в самом себе. Оно замутнило поток ноосферы, воспрепятствовало ее движению вперед. Объяснить этот порыв назад, этот регресс, это отступление во тьму в рациональных терминах невозможно, здесь порог разума, край бездны. 

Мало кто из христианских мыслителей так отчетливо осознавал его, как Н. Бердяев. "Грехопадение, - говорил он, - есть религиозно-метафизический, а не моральный факт, оно лежит неизмеримо глубже моральности и частного явления человеческой психики. Грехопадение совершилось в глубине мистической стихии мира, это таинственный факт метафизической свободы, разрыв бытия и порабощение его частей, а не нарушение моральной законности" /11/. 

Но и здесь мы должны вернуться к вопросу: был ли человек первым в творении, кто превратил свою свободу в орудие зла? Он ли стал первенцем духовного мятежа и, отступив от Бога, нарушил гармонический строй мироздания? 

Согласиться с этим весьма соблазнительно. Ведь так очевидно, что человек слишком часто проявляет себя как осквернитель природы, насильник и разрушитель! 

Нередко библейское учение толковали именно в этом смысле. В человеке видели первопричину космического несовершенства, и эта мысль странным образом стала казаться едва ли не аксиомой богословия /12/. 

Между тем Библия недвусмысленно свидетельствует о том, что не было такого дочеловеческого мира, в котором отсутствовали бы смерть и взаимное пожирание существ. В Писании, например, нет ни малейшего намека на то, что хищные животные появились лишь после Грехопадения. Отцы Церкви, комментируя библейскую историю творения, говорят о первозданной природе, в которой есть и борьба, и жизнь одних за счет других /13/. 

Мы уже говорили, что вера не может принять взгляд, согласно которому жестокий мир есть подлинное отражение высшей творческой Воли Логоса. 

Сомнения здесь неизбежны. Их прекрасно выразил английский поэт Уильям Блейк в своем мистическом стихотворении о тигре, в котором есть такие строки: 

Неужели та же сила, 

Та же мощная ладонь 

И ягненка сотворила, 

И тебя, ночной огонь? 

Перевод С.Я. Маршака 

В самом деле, религиозное сознание противится мысли о том, что космическое зло проистекает от Бога. А поскольку оно существовало до человека, источник его нужно искать и не в нем, и не в Творце. 

Ответ на этот вопрос дает Библия. Она говорит о том, что человек отступил от Бога, поддавшись искушению Змея. Это он внушил людям, что, нарушив заповедь, они станут "как боги". 

Символ Змея достаточно прозрачен. Прежде всего, он связан с представлением о существе низменном, коварном и в то же время грозно-могущественном. Змея подкрадывается незаметно и жалит внезапно; она обладает завораживающей силой. Исконный страх перед змеями живет до сих пор в подсознании человека. В то же время в мифологии древних Змей был распространенной эмблемой языческих божеств. В древних космогониях он олицетворял Бездну. Змей был богом плодородия и одновременно - разрушения и Хаоса /14/. Вот почему ветхозаветный автор обратился к образу Змея. 

"Христианское богословие, - отмечает С. Трубецкой, - слагалось в борьбе с ересями. Еврейская религиозная мысль развивалась в упорной и тяжелой борьбе с язычеством - иноземного и отечественного происхождения" /15/. В библейском сознании богоотступничество ассоциировалось с языческим соблазном, и Змей как атрибут богов плодородия стал символом зла, противления истинному Богу. Аналогами Змея в Библии являются чудовища Хаоса, но там они, как и Змей, не боги, а тварь, возмутившаяся против Создателя. В Апокалипсисе "древний Змей", Дракон и Сатана - синонимы. Об этой силе Христос говорит как о "князе мира", с которым Он пришел бороться. 

Таким образом, Библия, как подчеркивает один из современных богословов, говорит о "сверхисторических, сверхчеловеческих демонических факторах, действующих в более обширной Вселенной и препятствующих достижению божественных целей" /16/. Именно поэтому христианство имеет основание говорить о совершившемся до человека космическом Грехопадении. 

Все аспекты, все планы мироздания связаны между собой. Оно представляет собой целостную систему "неба и земли, видимого и невидимого". В ней нет ничего абсолютно изолированного. 

"Мир, - говорит Н. Бердяев, - есть иерархический организм, в котором все части между собой связаны, в котором то, что совершается на вершинах, отражается на низинах... Миф о диаволе символически отражает событие, совершившееся на самой вершине духовного мира, в высшей точке духовной иерархии. Тьма первоначально сгустилась в высшей точке духовной иерархии, там свобода впервые дала отрицательный ответ на Божий зов, на Божию потребность в любви своего другого, там творение вступило на путь самоутверждения и самозамкнутости, на путь разрыва и ненависти" /17/. 

Именно в такой мир противоборства и вступил человек. Но вместо того чтобы ускорить торжество сил Логоса, он внял голосу искусителя. Писание называет Сатану "отцом лжи" и "человекоубийцей", ибо обман, ложь в исполинских масштабах стали орудием против высшей Правды. "Будете как боги", - говорил Змей и обольстил, обманул человека. Отпадение не сделало людей богами, а, напротив, подорвало их первозданные силы, отделив их от Древа Жизни. Закон распада и смерти настиг и покорил человека. 

Но если тайна космического зла остается для нас едва уловимой в глубинах духовных миров, то человеческий грех постигается нами - участниками его разрушительной работы - непосредственно в опыте. 

В бессилии перед страстями, в "воле к власти", терзающей дух человека, в его ложном самоутверждении - вновь как бы разыгрывается драма Первочеловека. И не отражается ли предмирное Грехопадение в нашей горделивой мечте создать мир по своему плану и замыслу? Не есть ли "карамазовский бунт" - уверенность, что мы сотворили бы Вселенную лучше, чем Бог, - лишь слабое эхо предмирного Бунта? Не звучит ли в наших умах, как и в первые дни, змеиный шепот: "Будете как боги"? Дерево познается по плоду, отец лжи - по своему воздействию на людей... 

Но здесь возникает новый вопрос, который был поднят еще в раннехристианскую эпоху, а впоследствии с особой резкостью поставлен Л. Толстым. Если грех поразил первых людей, то почему власть его распространилась на последующие поколения? Какое отношение к нам могут иметь отдаленные предки, жившие на заре существования человека?.. 

"Юридическое" толкование Первородного греха и его последствий, которое говорит о "наказании потомков за грех отцов", не только бессмысленно, но и кощунственно. Ведь даже человек с его несовершенным чувством правды понимает, что подобное наказание безмерно жестоко и противоречит евангельскому откровению о Боге. 

Ничего не может здесь разрешить и ссылка на наследственность. Ведь привлекать природные механизмы для понимания духовной проблемы - не меньшее кощунство. 

Итак, пусть от Бога отпали один, два, сто человек - почему их отпадение должно переживаться миллиардами их потомков как свое собственное? Зачем первым преступникам дана была такая безмерная власть над человечеством, что из-за них его неотвратимо постигла болезнь греха и трагедия богооставленности? Какое отношение имеем мы к ним, чтобы нести на себе последствия их падения? 

Из этого тупика нет выхода, если принимать библейское учение в грубо юридическом и буквальном смысле. Но все меняется, если мы обратимся от буквы к духу и постараемся уяснить, что стоит в Писании за именем "Адам". 

Под влиянием изобразительного искусства представление об Адаме обычно связывается с первым человеческим существом, обитавшим в прекрасном райском саду. Но искусство в данном случае лишь внешне воспроизводит библейскую символику, не раскрывая ее смысла. В Библии же "Адам" обозначает нечто гораздо большее. 

Прежде всего слово это в качестве собственного имени употреблено священными писателями только четыре раза, в прочих же случаях оно имеет нарицательное значение и буквально переводится "человек". В Книге Бытия (1,26) слово "Адам" явно имеет множественный собирательный смысл, который преобладает и в других частях Библии /18/. Адам мыслится не столько как отдельная личность, сколько как олицетворение всего человечества. Подобное сведение группы к одной фигуре вообще свойственно библейскому способу мышления. В Писании много раз говорится об Иакове, Мицраиме, Ассуре как о лицах, хотя в действительности речь идет о народах. 

Философское осмысление ветхозаветного "Адама" впервые предложил Филон Александрийский, который говорил о нем как о духовном существе, включающем все человечество. В каббале "Адам Кадмон", Ветхий Адам - "идея", целостный принцип человеческого рода /19/. 

В христианстве эта традиция была продолжена и развита. Апостол Павел учил о двух Адамах: Ветхом и Новом. Второй есть не что иное, как Церковь, глава которой - Христос /20/. Во II веке Климент Александрийский писал, что множественности людей предшествовало их духовное единство в Адаме /21/. Согласно св. Григорию Нисскому "сотворенный человек не имеет особого имени, это всечеловек (Разрядка моя. - А. М.), то есть заключающий в себе все человечество" /22/. 

Этот "Адам" был создан единственный раз, и именно в нем был запечатлен "образ Божий". "Это, - замечает св. Григорий, - природа /*/, понятая как целое" /23/. Она существует и поныне, воплощаясь в индивидуумах, но сохраняя при этом свое единство. 

Мысль о человечестве как целостном "Адаме" отражена и в богослужебных текстах Церкви. В них постоянно говорится о Христе, который пришел в мир спасти "Адама". Видеть в подобных словах одного лишь Первочеловека нет оснований. Точно так же и философская интуиция, и наука открывают это существенное единство человека. О нем говорят и биологические, и социальные, и психологические узы, связующие вид Homo Sapiens. О. Конт называет его Великим существом. Сознание целостного "Адама" отражено в творчестве Вяч. Иванова и А. Сент-Экзюпери. Юнговское понятие о "коллективном подсознательном" также указывает на глубинную связь общечеловеческого духа. Аналогичные процессы, происходившие в умственной жизни разделенных между собой народов древности, есть косвенное тому подтверждение. Вся метаистория есть история единого Адама. 

"Под Адамом, - говорит Вл. Соловьев, - разумеется не отдельное только лицо, наряду с другими, а всеединая личность (Разрядка моя. - А.М.), заключающая в себе все природное человечество" /24/. Мысль Соловьева продолжает С. Булгаков. Он пишет: "Адам не имеет индивидуального лица в том смысле, в каком мы его теперь понимаем. Он не есть только порядковая величина". Человек един. Индивиды в его духовном организме есть "только всплески, ипостасные явления единой человечности" /25/. 

Богословие связывает эту тайну единомножественности ноосферы с учением о богоподобии человека. Подобно тому как единство Сущего открывается в предвечном саморазличении Троицы, так и человек в его идеальном состоянии объемлет в себе ипостаси отдельных индивидуумов. "Существует только одна человеческая природа, - говорит В. Н. Лосский, - общая всем людям, хотя она и кажется нам раздробленной грехом и разделенной многими индивидами" /26/. 

Каким бы путем ни совершился антропогенез, постиг ли этот таинственный переворот одно существо или несколько - "Адам" как таковой остается единым. 

Мы все пребываем в этом единстве и в нем увлечены на ложный путь. Сущность Грехопадения - не в чьей-то отдельной вине, а во всеобщем человеческом отпадении, ибо, как говорит апостол Павел, в нем (то есть Адаме) "все согрешили" (Рим 5,12). Именно поэтому мы несем на себе печать трагического разрыва бытия и можем сознавать себя участниками Грехопадения. Оно совершилось на уровне, превышающем индивидуальное сознание, но охватывающем весь вид в целом. Поэтому каждый рождающийся в мир человек причастен греху, будучи "клеткой" общечеловеческого духовного организма. 

Тем не менее как в космогенезе силы Хаоса не в состоянии были прервать процесс становления, так и человек не целиком покорился демонизму и злу. Извращение путей не привело к его окончательной гибели. В нем сохранился здоровый корень, жажда совершенства и познания, стремление к добру, тоска по Богу. В этой неполной утрате первоначальных даров и заключен залог дальнейшего поступательного движения Адамова рода. 

Да, поистине жизнь наша - "юдоль плача" и "лежит во зле", но даже и в этом несовершенном и скорбном мире осуществляет свою созидательную цель божественный Логос. Само страдание, сама дисгармония вызывают в человеке протест, побуждают искать пути их преодоления. В борьбе и преодолении куется человеческий дух. 

Христианство не считает страдание добром. Христос утешал страждущих и исцелял болящих. Но на таинственных путях Промысла даже зло может обернуться добром. Недаром многие мыслители говорят, что только в "пограничных ситуациях", перед лицом смерти, отчаяния и страха выявляется подлинная человеческая сущность. Величайшие победы духа рождены были в горниле страданий. На этом пути Бог не оставляет человека одиноким, укрепляет его, озаряя его труд и борьбу светом Откровения. И наконец, творящий Логос Сам входит в мировой процесс, соединяясь с Адамом через Воплощение. Он страждет и умирает вместе с ним, чтобы привести его к пасхальной победе. 

"Мужайтесь - Я победил мир", - говорит Христос. "Победа, победившая мир, - вера наша!" - восклицает Церковь устами апостола Иоанна, прозревавшего Царство Божие. 

Только Бог созерцает творение в его бесконечной красоте. Мы же, живущие на земле лишь краткий миг, не в состоянии охватить всю грандиозность замыслов Творца. Такова основная мысль Книги Иова. Однако, даже ограниченные рамками своего бытия, мы в какой-то степени предвосхищаем Грядущее как сознательные соучастники вселенской драмы, в которой человек, проходя через борьбу, страдания и поиски, возвращается в дом Отчий... 

Первое искушение человека было для него пробным камнем: Адам внял голосу Змея и захотел идти его путем богопротивления. Но и после этого великого разрыва, когда врата Рая закрылись, связь Неба и Земли не прервалась. Бог продолжал присутствовать в жизни человека, который в сумраке своих блужданий не уставал искать Его. 

/1/. См.: Дж. Фрэзер. Фольклор в Ветхом Завете/Пер. с англ. М., 1986. С. 29 сл. 

/2/. См.: Д. Г. Редер. Мифы и легенды древнего Двуречья. М., 1965. С. 38, 42; М. Э. Матье. Древнеегипетские мифы. М., 1956. С. 86; А. П. Лопухин. Библейская история при свете новейших исследований и открытий. Т. 1. С. 107. 

/3/. Ш. Секретан. Цивилизация и вера/Пер. с фр. М., 1900. С. 347. 

/4/. О формах табу см.: Д. Фрэзер. Золотая ветвь/Пер. с англ. М., 1980. С. 222 сл. Насколько сильно влияют табу на людей, которые в них верят, свидетельствует, например, следующий факт. "Одному мальчику-туземцу было в качестве табу запрещено есть бананы и прикасаться к сосудам, в которых они находились. Однажды его товарищи сообщили ему, что он ел рыбу из черепка, в котором находились остатки бананов. И что же? Спустя несколько часов мальчик умер в тяжких мучениях" (Г. Бутце. В сумерках тропического леса/Пер. с нем. М., 1956. С. 202); см. также: П. де ла Гассери. Психология религий/Пер. с фр. М., 1901. С. 84. 

/5/. З. Фрейд. Тотем и табу/Пер. с нем. Пг., 1923. С. 151. Следует подчеркнуть, что Фрейд выводил и антипод религии - атеизм - из невроза, возникающего в результате протеста против отца. См.: З. Фрейд. Леонардо да Винчи: Воспоминания детства. С. 79. 

/6/. Е. Fromm. Man for Himself. London, 1960. P. 46. 

/7/. О значении этой концепции для христианского миросозерцания см.: Б. Вышеславцев. Бессмертие, перевоплощение и воскресение. - В кн.: Переселение душ: Париж: YMCA, 1936. С. 114. 

/8/. См. обзор святоотеческих высказываний в кн.: В. Велтистов. Грех, его происхождение, сущность и следствия: Критико-догматическое исследование. М., 1885. С. 182 сл. 

/9/. С. Л. Франк. Смысл жизни. Париж: YMCA, 1934. С. 124. 

/10/. Библейская идиома "добро и зло", как правило, есть синоним "всего на свете". "Для евреев, - справедливо отмечает голландский библеист Ренкенс, - познание означает вещь практическую, в том или ином смысле творческую: познать вещь, произнести ее имя - означает осуществить над ней свое подлинное влияние, поставить ее под свою власть. Это хорошо объясняет тот факт, что знание различия между добром и злом может быть только сверхчеловеческой привилегией" (Н. Renckens. La Bible et les Origines du Monde. Tournai, 1964. P. 178). 

/11/. Н. Бердяев. Новое религиозное сознание и общественность. С. XXVI. 

/12/. Типичный образец подобного решения вопроса можно видеть, например, в работе: П. Я. Светлов. Христианское вероучение. Т. II. Киев, 1912. С. 32 сл. 

/13/. Так. например, св. Василий Великий в связи с сотворением мира говорит о различных хищниках, об органах защиты и нападения у животных (Беседы на Шестоднев, IX). О том же пишет и св. Иоанн Златоуст в "Беседах на Бытие". 

/14/. С. Трубецкой. Учение о Логосе. М., 1906. С. 241-242. 

/15/. Там же. С. 245. 

/16/. К. Cauten. Science, Secularization and God. P. 172. П. Тейяр де Шарден выдвинул свою "статистическую" теорию грехопадения, в которой пытается обойти проблему злой воли, сводя дело к случайностным факторам и "издержкам". См. приложение 10. 

/17/. Н. Бердяев. Философия свободного духа. Ч. 1. Париж: YMCA, 1927. С. 235. До Бердяева мысль о поврежденности мироздания как целого была развита Вл. Соловьевым (См. его: Духовные основы жизни. Собр. соч. Т. III. С. 351 сл.) и Н. О. Лосским (См. его: Мир как органическое целое. М., 1917. С. 89 сл.). Следует отметить, что Бердяев испытал на себе сильное влияние систем Бёме и Шеллинга и это привело его к теории особой "нетварной свободы", теории, которая имеет оттенок дуализма. См.: В. Зеньковский. История русской философии. Т. II. Париж: YMCA, 1950. С. 313 сл. 

/18/. Слово "Адам" без артикля, то есть как собственное, употребляется в Быт 4, 1, 25; 5, 1, 3; Пар 1,1; Тов 8. 6. В прочих же случаях оно нарицательное. См.: L. Ligier. Peche d'Adam et peche du monde. V. 1. 1960. P. 165 ff. 

/19/. См. статьи "Адам" и "Адам-Кадмон" в "Еврейской энциклопедии". Т. 1. С. 441 сл. 

/20/. В своей интерпретации "Ветхого", или Первого, Адама ап. Павел использовал язык и символику эллинистическо-иудейской философии. "В глазах Павла, как и в глазах его современников, Адам - не только исторический индивидуум, но, прежде всего, личность, которая включает в себя все человечество. Именно в этом качестве Павел видит в нем Образ Божий" (Ch. Baumgartner. Le peche Originel. 1969. P. 141). 

/21/. Климент. Строматы 1, 18. 

/22/. Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. XVI. 

/23/. Там же. 

/24/. Вл. Соловьев. Собр. соч. Т. III. С. 162. 

/25/. С. Булгаков. Купина неопалимая. Париж: YMCA, 1927. С. 35 

/26/. В. Н. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви.- Богословские труды. Сб. 8. М., 1972. С. 65. 

/*/. То есть человеческая природа. 

дальше