|
К оглавлению
Предисловие
Ненасилие: от идеи к практике
Как нравственная идея ненасилие известно испокон века. Как личный выбор, как самоотверженный вызов несправедливости
оно всегда было уделом подвижников. В истории общества ненасилие выражалось в непротивлении, хотя часто воспринималось
всего лишь как воплощение покорности, пассивности, слабости. В двадцатом столетии ненасилие стало известно как
массовая социальная практика - как стратегия и техника социально-политической борьбы, разрешения конфликтов
и посредничества, гражданского (невоенного) сопротивления агрессору. Наряду с законодательной отменой рабства,
формированием гражданского общества и институциональным закреплением политических свобод и прав человека распро-странение
ненасилия как социальной практики является одним из наиболее зна-менательных нравственных свершений человечества.
По традиции, идущей от учения Льва Толстого, а скорее, от трактовки этого учения в советском обществоведении
и проставляемых им акцентов, ненасилие нередко трактуется как "непротивление злу". Для массового сознания
обычны ас-социации ненасилия с пассивностью, покорностью, непроти-влением, попусти-тельством. Однако последовательное
ненасилие, наоборот, активно, инициативно, целеустремленно; оно противоположно насилию.
В современной литературе мы находим два крайних понимания насилия. При первом подходе насилие понимается как
применение силы против человека (в радикальном выражении это убийство). При втором - как любое воздействие на
человека, включая психическое и моральное, совершающееся против его воли. Крайность второго подхода становится
очевидной при попытке уяснения в кон-кретных случаях принуждения и применения силы его повода и предмета.
Направленность восприятия этих предметов и рассуждения о них на русском языке во многом задается тем, что слово
"насилие" созвучно и родственно слову "сила". Насилие означает в буквальном смысле применение
силы, насильничанье. Аналог этого слова в романских языках ("violence", "violenza") восходит
к латинско-му "violentia", родственному "violatio". Последнее означает нарушение, попрание,
неправедное и понудительное воздействие на человека, - в том числе с приме-нением силы. Такое содержание понятия
есть и в русском языке. Об этом свиде-тельствует В.Даль: "Насилие и насильство - принужденье, неволя, силование;
дей-ствие стеснительное, обидное, незаконное, своевольное" . Характерно, что он в первую очередь указывает
на "силование", "стеснение", а затем уточняет: "неза-конное", "своевольное":
насилие - это применение силы, сопряженное с неспра-ведливостью, со злом.
Природа насилия и ненасилия неочевидна. Свидетельство тому - христиан-ское учение. Христианская этика - это
этика любви, этика "непротивления злу си-лой". Но является она и этикой ненасилия? Известный эпизод
об изгнании Хри-стом меновщиков, покупателей и торговцев из храма (Мф. 21:12-13) показывает, что Христос далеко
не всегда воздерживался от применения силы. Иными слова-ми, дело не сводится только к тому, применяется сила
или нет. Не всякое приме-нение силы представляет собой насилие. Так, действенность системы права в самом что
ни на есть демократичном и правовом государстве основано на инсти-туциональном принуждении и нередко силовом
ограничении действий, представ-ляющих опасность для граждан, общества и государства. Если принять, что насилие
- это любое использование принуждения в отношении к людям, то легко придти (по крайней мере логически) к анархическому
отрицанию институтов вла-сти (государственной и гражданской) и правомочности решительных действий по противодействию
по противодействию злодеянию и несправедливости.
В философии на необходимость четкого понятийного различения действий, опосредствованных применением разного
рода принуждения, в том числе физической силы, и в частности, насилия специально указал И.А.Ильин. Он рассматривал
"насилие" как явление более узкое, чем "заставление", или "принуждение". Насилие
представляет собой предосудительное заставление, исходящее из злой души и направленное на зло . Не всякое заставление,
даже предполагающее применение силы, является злом. Если заставлением человеку причиняется зло или он понуж-дается
ко злу, или он необоснованно понижается в правах или беспричинно (с его стороны) унижается в достоинстве, -
то оно насильственно.
И.А.Ильин развивал традицию в русской мысли, идущую от Ф.М.Достоевского и В.С.Соловьева. Так, когда Достоевский
в "Братьях Карамазовых" и февральском выпуске "Дневника писателя" за 1877 г. требовал безусловного
вмешательства России на Балканах и пресечения турецких бесчинств, если понадобиться, силою; или когда Соловьев
в "Трех разговорах" устами Генерала показывает непремен-ность вооруженного пресечения турецкого разбоя
и насилий в Армении, - они не выступали сторонниками насилия. Они указывали на то, что ситуативно конкрет-ная
задача сохранения жизни, безопасности и благополучия людей и в правовом, и в моральном плане может допускать
принуждение, как физическое, так и психиче-ское.
С гуманистической точки зрения, очевидно, что всегда предпочтительнее из-бегать применения силы. Психологически
и эстетически насилие привлекательно только для садиста. Политически насилие выгодно и необходимо для террориста.
Но что важнее с этико-гуманистической точки зрения - неприменение силы или противление злу? В ситуации, когда
нужно немедленно противостоять злу, применение силы может оказаться неизбежным. Истребляющие друг друга в ожесточенной
межэтнической войне "народно-освободительные армии" можно остановить порой только силой: народные
(полевые) командиры в запальчивости не могут и не хотят слышать ни резонов, ни слов. Остановить схватку, не
значит разрешить конфликт. Но остановив схватку, можно создать условия для разрешения конфликта - путем переговоров,
поиска компромисса и достижения соглашений. Так же трудно договориться и с человеком, идущим сознательно на
разбой. Чтобы оста-новить его, приходится прибегать к "аргументам" не столько разумным, сколько сильным
и весомым. Для человека, разделяющего философию ненасилия, такие ситуации не могут не быть противоречивыми.
Ненасилие представляет собой активное противостояние злу, несправедли-вости. Противостояние именно в противлении, причем
безусловном - во имя добра и справедливости. Насилие всегда негативно и по форме, и по содержанию действия.
Но из этого не следует, что любое применение силы, то есть принужде-ние, давление на волю человека негативны.
Это не значит, что "добро должно быть с кулаками". Но добро должно быть активным и действенным; противостоя-щим
злу не только метафизически, но и практически. И в нормативном, ценност-ном, и в поведенческом плане принцип
добра (или справедливости) является приоритетным по отношению к принципу ненасилия.
Если соотнести такое понимание насилия и, соответственно, ненасилия с фундаментальными нравственными принципами,
скажем, с заповедью любви, то, разумеется, насилие противостоит любви. Однако любить это не значит просто делать
то и так, что и как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Любовь - это не попустительство прихотям
и слабостям и тем более не потворство-вание злу. Ведь слабость, прихоть или злобность могут быть именно сокровеннейшим
самовыражением другого. При милосердно-любовном отношении в другом предполагается и полагается возможность совершенства.
Это любовь к совер-шенству, к совершенному (пусть потенциально совершенному) в человеке. Этим милосердная любовь
отличается от любви чувственной. Поэтому можно сказать, что любовь означает ненасилие. Но и любовь не означает
отказа от таких форм воздействия на человека, как принуждение и пресечение.
Помимо любви ненасилие как социально-нравственный опыт сопредельно и иным человеческим практикам. В сопоставлении
с ними и в отличие от них можно лучше понять феномен ненасилия. По одной из ассоциаций ненасилие почти не-пременно
соотносится с идеей мира и трактуется как умиротворение, примирение. Война и переходящий в кровавые столкновения
гражданский или межнациональ-ный раздор являются средой жесточайшего массового насилия. Но практически отсутствие
войны, перемирие, сосуществование еще не исчерпывают всего со-держания ненасилия, если не понимать под насилием
только физическое подавле-ние человека. Миротворчество, пацифизм представляют те принципы деятельно-сти, которые
утверждают мир без оружия. Однако миротворчество противостоит не столько силе, хотя силе тоже, сколько вражде
как умонастроению и житейской установке. Как показывает и исторический, и современный опыт, замиренность как
неприменение военной силы вполне может сочетаться с непримиримостью в идеологии, политике и этосе взаимных отношений.
Идея ненасилия содержит в себе важный императивный момент - требование или декларацию отказа от при-менения
неправой силы, но также и преодоление такой ситуации, в которой воз-можны применение силы, конфронтация, недоверие.
В соотнесении ненасилия с миром содержится и другое, существенно важное сопряжение этой идеи, а именно, с идеей
права. Ненасилие исходит из установки сохранения гражданского мира, а значит, правового состояния общества,
ибо пра-вовое состояние есть непременное условие гражданского мира . Ненасилие, таким образом, представляет
собой один из важных инструментов гражданского общест-ва. Как показывает исторический опыт, социально-политическая
практика ненаси-лия получает развитие именно в условиях гражданского общества и предполагает действенность не
только соответствующих социальных институтов, но и разви-тость и действительную укорененность в обществе правосознания.
Правовые ин-ституты гражданского общества выполняют важную функцию безличного коллек-тивного миротворца, посредника
и арбитра в конфликтных ситуациях разного уровня и характера.
***
В связи с этим важным является вопрос о соотношении в ненасилии норма-тивных и прагматических аспектов: что
важно в ненасильственой практике - принципиальность и последовательность в отстаивании идеи ненасилия или тех-ничность
и вооруженность в его осуществлении?
Сторонники нормативного подхода к ненасилию настаивают именно на прин-ципиальном характере ненасилия. Они
убеждены в том, что в каждом случае при-менения техники общественной обороны, акций народного сопротивления,
"народ-ной силы" (people power) должно воодушевляться не только непосредственной целью, но и высокими
помыслами, религиозными воззрениями, этическими прин-ципами. Распад народного движения на Филиппинах после победного
свержения диктатуры Маркоса (в 1977 г.) был следствием именно того, что при достаточно высокой техничности и
дисциплинированности в осуществлении сопротивления диктатуре духовные основы этого движения оказались на заднем
плане. Поражение китайских студентов на площади Тэньаньмэнь (в июне 1989 г.) могло быть не столь трагическим.
Речь идет не только о более продуманной тактике борьбы. Если бы студенты отдавали приоритет высоким целям своего
движения, а не ре-шению важных, но тем не менее частных по сравнению с этими целями задач той конкретной акции,
которая проводилась на площади, возможно, удалось бы сохра-нить движение и жертв, безусловно, было бы меньше.
Техника ненасильственой борьбы может быть реализована с наибольшей последовательностью и стойкостью, если люди
исповедуют соответствующие принципы, а не просто выбирают наиболее эффективную тактику из ряда возможных и останавливаются
на ненаси-лии из соображений благоразумия, практичности.
Понимание ненасилия как морального принципа нередко наталкивается на скепсис. Критики высказывают здесь квазиполитические
и квазиреалистические аргументы. Те, кто привык к мысли о конструктивной роли насилия в истории, указывают именно
на то, что ненасилие не соответствует реалиям общества, сотканного из частных и конкурирующих интересов, и в
котором государство держится на силе. А идея ненасилия рассматривается как форма политического утопизма. Идея
ненасилия встречает и морализаторскую критику как выражение так назы-ваемого "абстрактного гуманизма".
Сторонников ненасилия упрекают в метафизи-ческом отрыве целей от средств и этической абсолютизации средств.
Главное же обвинение заключается в том, что сторонники ненасилия своей пассивностью и непротивлением потворствуют
злу. Но если трактовать ненасилие как потворство злу, то насилие предстанет как нравственно оправданная, хотя
вынужденная, мера в борьбе со злом и несправедливостью.
Такая критика идеи ненасилия указывает на действительно важную теорети-ческую проблему в понимании морали
и на реальную трудность в моральной прак-тике. Каким образом общие (абсолютные, универсальные) моральные принципы
могут быть воплощены в конкретных и частных ситуациях человеческой жизни? С социологической или политической
точки зрения, мораль ничего не может предло-жить для перевода высоких принципов в план социального действия.
Однако с моральной точки зрения, такие возможности есть. Мораль (аналогично религии, хотя и иными средствами)
дает человеку основание верить, несмотря ни на что, в лучшее. Мораль задает определенный стандарт (идеал) взаимоотношений
между людьми. Этот стандарт ориентирует человека на братское единение и милосерд-ную любовь в отношении к другим.
По логике морального мышления, единственно действенным и непротиворечивым собственным целям средством изменения
несправедливого мира может быть изменение человеком самого себя, доброе отношение к людям и последовательное
неприятие зла. Основная задача, которую ставит мораль перед человеком, заключается в том, чтобы в первую очередь
самому соответствовать этому нравственному идеалу.
Строго говоря, как нравственный принцип идея ненасилия ничего нового не сообщает. Этическое, нормативно-ценностное
содержание ненасилия в более широкой версии известно из того комплекса идей, который называют этикой любви.
Однако в учении о ненасилии логика морали конвертируется в логику массового социального действия. Этим и оригинальна
этика ненасилия. В своей прикладной части она представляет собой метод социально-практических действий по конст-руктивному
разрешению возникающих в обществе проблем внешнего и внутреннего свойства. Этика ненасилия задает идейную основу
для приложения моральных принципов к социальной практике и нравственного обеспечения усилий по преоб-разованию
общественной жизни, продуктивному социальному взаимодействию между людьми, имеющими разные интересы и придерживающимися
различных взглядов. В этом состоит ее непреходящее значение.
С этой точки зрения, правы те сторонники прагматического подхода, которые утверждают, что принцип ненасилия
остается всего лишь благим пожеланием, ес-ли не проработаны технические возможности его применения в широкомасштаб-ных
акциях и общественно-политических движениях, если эти акции не подготов-лены в специальных групповых треннингах
и проводятся без тщательного стратегического и тактического руководства. Не случайно Дж.Шарп склонялся к отказу
от термина "ненасилие" как не вполне выражающего дух учения о борьбе и сопротивлении без применения
военных средств. "Общественная (гражданская) оборона", или оборона, основанная на акциях протеста,
сопротивления и борьбы, которые осуществляют сами граждане, - вот термин, наиболее адекватный, по его мнению,
тактике, к которой прибегли Ганди и Кинг, которая привела к победе народные силы на Филиппинах и в Чили .
Иными словами, ненасилие рассматривается в первую очередь как метод ак-тивной борьбы. Ненасилие и заявило о
себе именно в социальной борьбе. Инте-ресно отметить, что Мохандас Ганди какое-то время понимал ненасилие-ахимсу
главным образом как борьбу, в которой не применяется физическая сила. Нередко приводят известные слова Ганди
о том, что ахимса не означает пассивности, и если приходится выбирать всего лишь между трусостью и насилием
во имя борьбы с несправедливостью, то достойнее выбрать насилие. Другое дело, что в борьбе предпочтительнее
ненасилие. В контексте этих рассуждений приводятся такие важные аргументы, что ненасильственная борьба только
на первый взгляд кажется менее эффективной. Зато несомненно, что она приводит к гораздо мень-шим жертвам и позволяет
практически полностью исключить невинные жертвы. Взять хотя бы такие разные по результативности примеры ненасильственной
об-щественной обороны, как в случае вторжения гитлеровских войск в Норвегию и в случае оккупации армиями стран
Варшавского договора Чехословакии. В обоих случаях именно не применялась сила, и ненасилие осуществлялось в
форме ак-тивного гражданского неповиновения, несотрудничества, неучастия, препятство-вания. Сотрудничество с
агрессором недопустимо ни при каких условиях. Сопро-тивление оккупантам обязательно со всех точек зрения - патриотической,
граж-данской, нравственной. Ненасильственная тактика позволяет вести такую борьбу, которая, воодушевленная гневом,
не возбуждает тем не менее в борцах злобу и ненависть - чувства, иссушающие душу. Ненасилие выступает здесь
только как средство борьбы.
В ситуациях внешней агрессии задача снятия отчуждения между противоборствующими сторонами не ставится. В случаях
же внутринациональной борьбы как средства разрешения гражданских, политических, религиозных конфликтов оче-видно,
что непримиримость, ненависть, сохранение взаимной отчужденности не являются адекватными условиями разрешения
конфликтов. При любом исходе борьбы людям, представляющим противоборствующие стороны, предстоит жить вместе.
Так что ненасилие - это не просто неприменение силы, использование мирных, т.е. не уничтожающих людей и не причиняющих
им физических страданий средств борьбы. Благодаря последовательному применению ненасилия выстраивается и расширяется
особого рода социальное пространство: утверждаю-щее покой, правопорядок и человеческое достоинство. Последовательное
приме-нение ненасилия предполагает не только чистоту используемых технических средств, но и искренность помыслов.
Опыт народно-патриотического сопротивления коммунистическому режиму в советских республиках в 1990-1991 гг.
показал, что в большинстве случаев нена-сильственные методы применялись спонтанно и вынужденно; параллельно
им всегда допускалась принципиальная возможность вооруженного сопротивления. Метаморфоза многих предводителей
гражданского сопротивления в военачальни-ков с обретением республиками независимости после 1991 г. свидетельствует
именно о вынужденной "бархатности" некоторых из освободительных народных движений. Также симптоматично,
с какой готовностью некоторые отряды живого кольца вокруг Белого дома в Москве на следующий день после провала
августовского путча попытались преобразоваться в военизированные дружины по защите демократии.
Озабоченность сторонников принципиального ненасилия вызвана не только нравственным пафосом, но и тем обстоятельством
технического свойства, что ненасилие действительно может применяться чисто прагматически - как эффек-тивное
средство для достижения даже недостойных целей. В прагматическом плане ненасилие оказывается весьма привлекательным
как раз для решения за-дач такого рода. Ведь ненасилие само по себе считается морально положитель-ным средством
борьбы. Осуществляемые публично ненасильственные акции за-дают властям определенный стандарт взаимоотношений,
позволяя вместе с тем буквально шантажировать власти. Саботаж, забастовка, блокада, - акции подоб-ного рода
ненасильственны по своему характеру, но в них могут доминировать частные интересы, которые в соединении с такими
средствами, как ненасилие, способны разрушительно воздействовать на общественный организм, быть ис-точником
новой несправедливости.
Как показал И.А.Ильин, не всякое применение силы является воплощением зла. Но очевидно, что и не всякое воздержание
от применения физической силы и использование невооруженных, гражданских методов разрешения социальных конфликтов
является воплощением добра. Особенность ненасильственного со-противления и разрешения конфликтов заключается
в том, что они сориентирова-ны еще и на достижение понимания. Даже в противостоянии внешней агрессии применение
ненасилия призвано возбудить в агрессоре если не понимание и со-чувствие, то эмпатию, деморализовать солдат
противника, заставить их поверить в правоту сопротивляющихся . Предполагается, что ненасилие должно быть на-полнено
большим, чем неприменение силы, содержанием. И с прагматической точки зрения, оно бессмысленно, если продолжает
и провоцирует противостояние.
В рассуждении о ненасилии важно иметь в виду, что речь идет не просто об этическом принципе, но о практическом
принципе. Ценностная логика ненасилия может быть выявлена в теоретическом дискурсе. Однако специфика ненасилия
как социальной техники может быть понята только на материале действительного социально-политического опыта.
***
Предлагаемое издание представляет собой первую в отечественной литературе попытку такого рода. Предмет исследования
с самого начала был задан двумя существенными ограничениями. Для анализа был выбран, во-первых, опыт социально-политических
движений и акций и, во-вторых, социально-политический опыт, ограниченный рамками двадцатого столетия. Это понятно:
именно в двадцатом столетии, ненасилие впервые и целенаправленно было воплощено в массовой социальной практике,
направленной на решение цельномасштабных общественных задач. Именно в двадцатом веке некоторые массовые социально-политические
движения и акции стали успешными исключительно благодаря применению ненасильственной техники. Это относится
в первую очередь к движениям, которые вдоновлял и возглавлял Мохандас Ганди (в Южной Африке и Индии) и Мартин
Лютер Кинг (в США). Победоносность этих движений вдохновила многих общественных и религиозных деятелей в их
политической борьбе. Но эти движения отнюдь не единственны в истории нашего столетия. Они коренятся и продол-жаются
в разнообразных практиках, в которых ненасилие занимает значительное место. Для авторов книги было также важно
показать российские корреляты нена-сильственной практики и духовный потенциал ненасилия в русской философской
мысли.
Эта книга стала возможной как результат годичного, в 1992-1993 гг., исследо-вательского семинара в Научно-просветительском
центре "Этика ненасилия", поддержанного Институтом философии РАН и Институтом им. Альберта Эйнштейна
(США). А работа над книгой как таковой в 1994 г. была поддержана Международным научным фондом Дж.Сороса.
|
