|
К оглавлению
II Формация субъективной действительности
1. Начальный мир сознания, 2. Процесс определения этого мира
в актах ощущения, локализации и объективации. 3. Представление как продукт и выражение
процесса объективации. 4. Разложение субъективного и объективного как необходимый
результат первоначальной мыслительной работы.
1. По данным психологии, новорожденный младенец вскоре же после
своего рождения может реагировать на световые возбуждения и делать непроизвольные
и некоординированные движения глазами. Однако никаких световых впечатлений
при этом он, вероятно, еще не имеет, потому что одинаково реагирует на разные
раздражения. Само собою разумеется, что говорить о взаимоотношении субъекта
и объекта на этой ступени младенческой жизни было бы в высшей степени странно.
Гораздо скорее и несомненно с большим правом каждый эмпирик может утвердить здесь
известное положение Локка, что по отношению к своим знаниям субъект есть
лишь tabula rasa, потому что объект для него есть лишь terra incognita, т.е.,
другими словами — что здесь совсем еще нет ни субъекта, ни объекта1.
Эта первичная ступень бессознательного взаимодействия внешней среды и
детского организма продолжается очень короткое время. По наблюдениям Прейера2,
к концу первого же дня после рождения дитя уже начинает различать впечатления
светлых и темных полос, если только эти полосы лежат на линии его зрения,
но видеть еще ничего не видит. Оно совершенно безучастно смотрит в пустое
светлое пространство, так что если на линии его зрения ставить и удалять различные
предметы, то оно нисколько этого не заметит и останется с выражением самой
тупой неподвижности. Ясно, что в это время оно имеет только простейшее впечатление
света и тьмы, видение же светлых и темных предметов для него пока еще
совершенно недоступно. Но раз совершился акт различения, значит — сознание открылось
и душевная жизнь началась.
Смена разнообразных впечатлений в душевной жизни ребенка начинает
отмечаться параллельной сменой простейших чувствований удовольствия и неудовольствия,
так что недели через две после своего рождения дитя уже видимо выражает свое удовольствие,
когда его обращают к мягкому свету лампы, и наоборот — выражает свое неудовольствие,
когда его обращают в противоположную сторону, и стремится снова повернуть лицо
свое к свету. Это любопытное наблюдение прежде всего ясно показывает, что
рядом с мыслительным процессом здесь начинает совершаться и волевой процесс и
что, кроме того, явления впечатлений различных порядков ассоциировались с
определенными сменами различных чувствований, так что дитя несомненно начинает
помнить, какие впечатления приносят ему удовольствие и какие вызывают неудовольствие.
Следовательно, начавшийся различением процесс душевной жизни на этой ступени детского
развития выражается во всех трех формах душевной деятельности — умственной, волевой
и чувствовательной, и, однако же, отмеченное выше состояние безразличия субъективного
и объективного продолжается и здесь. Дитя еще ровно ничего не сознает внешним
по отношению к себе и ровно ничего не представляет внутренним своим,
и один только основной мотив для разложения первичного единства на позднейшее
различие идей субъективного и объективного здесь выражается вполне определенно.
Таким образом, начальный мир сознания образует собою мир впечатлений
— тех элементарных фактов психической действительности, которые не могут
разлагаться или сводиться на какие-нибудь другие факты, а непосредственно осуществляются,
как простые сознания качества. Это характерное свойство простоты впечатлений каждому
совершенно понятно из одного уже факта невозможности передавать свои впечатления
другому лицу. Не одному только слепорожденному нельзя разъяснить, что такое
красный или другой какой-нибудь цвет, а и всякому человеку с нормальным
зрением никогда нельзя передать какого-нибудь определенного цветового впечатления
в той самой определенной форме, в какой оно существует как живое впечатление передающего.
Это, безусловно, верно относительно содержания каждого впечатления и всякого рода.
Ни одного из них никогда нельзя описать — о каждом из них всегда можно только
сказать: вот посмотри, послушай и т.д. Но помимо коренного свойства простоты их
природы, в начальный период психического развития впечатления характеризуются
еще другим основным признаком — безотносительностию их положения в сфере сознания:
они не относятся ни к субъекту, ни к объекту, следовательно — не относятся решительно
ни к чему. Вообразить себе такое безотносительное впечатление, разумеется,
трудно, потому что взрослый человек только переживает и продолжает развитие
психической действительности, а не начинает его, но все-таки вообразить себе такое
безотносительное впечатление вполне возможно в форме безличных впечатлений.
Понять же такое состояние сознания не только возможно, но совсем даже и не
трудно. Кто допускает вторичность самосознания, для того возможность безотносительных
состояний сознания должна составлять теоретически вполне очевидную и потому
совершенно неоспоримую истину. Если идеи субъекта и объекта развиваются лишь
постепенно, то само собою разумеется, что и весь мир отношений в сфере сознания
развивается лишь постепенно, как особый сложный продукт мыслительного творчества.
2. Основной мотив к определению впечатления как двустороннего
факта, имеющего прямое отношение к бытию вне и внутри субъекта, заключается
в ассоциации впечатлений с чувствованиями удовольствия и неудовольствия и
чрез эти чувствования с волевыми процессами, направленными к устранению одних
и к задержанию других впечатлений. Установление этой замечательной ассоциации
совершается в мысли особым процессом ощущения, вся сущность которого в
том именно и состоит, что в нем связывается безотносительное сначала состояние
сознания с определенным возбуждением и с известным чувствованием. Следовательно,
с точки зрения того значения, какое имеет ощущение в формации душевной жизни
человека, его совершенно верно можно определить как начальный момент и начальное
выражение для определения противоположности субъективного и объективного.
А так как по силе этого определения только и может слагаться субъективный мир,
то значение ощущения, очевидно, должно быть усилено: оно представляет собою
не просто лишь начальный момент, но и основное условие всей дальнейшей формации
субъективного мира, потому что с него и в нем только начинается непрерывная работа
мысли по определению мира сознания и мира бытия.
Так как ощущение заключается в сознании двусторонности впечатления,
т.е. в сознании объективности его происхождения и субъективности существования,
то само собою разумеется, что самый факт существования ощущения необходимо
выражает собой основной мотив для объективации впечатлений, и по силе этого
мотива процесс ощущения неизбежно должен переходить в процесс восприятия.
Так это и существует на самом деле. Процесс восприятия есть лишь дополнение
и дальнейшее развитие процесса ощущения, потому что восприятие представляет собою
только осуществление выраженного в ощущении побуждения определить каждое
впечатление отвне субъекта, а в этом определении объективного значения впечатлений
и заключается все содержание процесса восприятия. Первым выражением этого процесса,
как известно, служит явление локализации; т.е. местное определение
впечатлений в пределах самого организма. Это местное определение впечатлений
в начальный период младенческой жизни представляет из себя одну и единственную
форму восприятия. Но с течением времени, с расширением опытов и с развитием
приспособляемости, оно сохраняется для одних только органических впечатлений
и потому из единственной формы восприятия явлений принимает тогда специальную
форму его — так называемого, внутреннего восприятия. Впечатления же высших
органов чувств, с их объективной стороны, местно определяются вне организма,
и потому восприятие их составляет особую форму восприятия внешнего, т.е.
составляет процесс объективации в собственном смысле.
По существу своему процесс объективации является прямым продолжением
и завершением процесса локализации, потому что основной мотив обоих процессов
один и тот же, да и по составу своих элементов процесс объективации есть
только более сложный процесс локализации. Все различие между этими процессами
заключается лишь в том, что один дает местное определение впечатлений
в пределах самого организма, другой же идет в этом направлении дальше и полагает
пространственное определение впечатлений вне организма. Различие это всецело
определяется тем обстоятельством, что один оперирует единичными впечатлениями,
другой же — комплексами их. Всякое единичное впечатление, разумеется, можно
только локализировать, т.е. объективировать наполовину, потому что полная
объективация всегда и непременно есть пространственное определение
впечатления, следовательно — она по самой природе своей необходимо должна
включать в себя целую серию многих различных впечатлений. Объективировать, напр.,
какое-нибудь цветовое впечатление (данное зрения) можно только в определенной
пространственной форме (данное осязания) и на определенном расстоянии (данное
мускульного чувства). Следовательно, процесс объективации может осуществляться
только чрез процесс ассоциации впечатлений, потому что только этот последний процесс,
направленный к связи различных дат сознания, образует собою те комплексы, которыми
оперирует мысль в процессе объективации. В этом случае мысль, опираясь на взаимную
поруку разных органов чувств, выносит связанные комплексы различных дат сознания
за пределы организма, ставит их перед организмом, представляет их, и объективировать
значит не иное что, как только представлять.
Если объективировать впечатления значит представлять комплексы
их, то само собою разумеется, что процесс объективации впечатлений необходимо
должен заключать в себе два ряда разных моментов: синтеза, в силу которого
образуются комплексы, и анализа, в силу которого они объективируются. Но
так как в действительности, по самой природе сознания, образование комплексов
дат сознания невозможно без одновременной объективации их, то в живом процессе
психического развития ряды указанных моментов, очевидно, не могут быть отделены
один от другого, так что каждый момент анализа всегда и непременно представляет
собою необходимое заключение определенного момента синтеза. Поэтому решение
вопроса о том, как объективируются различные комплексы впечатлений, в действительности
целиком сводится к решению вопроса о том, как образуются эти комплексы. В первом
вопросе завязывается узел метафизической проблемы объекта, во втором завязывается
узел гносеологической проблемы восприятия внешнего, но в области психологического
исследования обе эти проблемы очень удобно могут быть переведены одна на другую
в более общем вопросе о соотношении мира сознания и мира бытия, и таким образом
они могут составить из себя одну сложную проблему объективного знания.
В своей исторической постановке эта проблема обыкновенно сводилась,
да и теперь еще часто сводится, к решению вопроса о том, как и насколько соответствует
или не соответствует мир сознания миру бытия. И так как мир бытия при этом
мыслится не в качестве объекта, а в положении вещи в себе, существующей вне и
помимо своих природных отношений к субъекту, то решение поставленного вопроса
неизбежно приводило и приводит метафизиков к одной только путанице в разных
противоречиях. Говорить о соответствии или несоответствии сознания тому, что заранее
и нарочито полагается для него безусловно неведомым, — значит прямо
отрицать у себя всякое основание, чтобы сказать что-нибудь. Следовательно, самая
постановка вопроса представляет собою вопиющее недоразумение. Сравнивать
можно только известные величины, а потому и говорить можно лишь о таком бытии,
которое хотя и существует вне субъекта, однако лишь для субъекта. Поэтому
проблема объективного знания, очевидно, должна быть поставлена совершенно
иначе. Она прежде всего заключает в себе вопрос не о том, насколько соответствует
мир сознания миру бытия, а о том, как возможно бытие для субъекта, как возможен
объект. К этой именно постановке проблемы, как известно, пришел было Кант
в своей Критике чистого разума, но он почему-то не удержался на действительной
высоте этого вопроса и поспешил перевести его на другой вопрос: как возможны
синтетические суждения a priori? Между тем вся суть проблемы заключается вовсе
не в том, возможны или невозможны синтетические суждения a priori, a именно в
том, как возможны объективные суждения вообще, а priori или a posteriori — это
совершенно безразлично. Ведь все даты внешнего чувства представляют и могут представлять
из себя только элементы познавания, а не самые познания; потому что по способу
их осуществления в сознании они могут возникать только в форме определений субъекта
и, следовательно, никаких суждений об объекте в себе не выражают. Положим, например,
что я говорю: я вижу стол. Это суждение есть простое выражение процесса
и факта моего опыта. Процесс образует соотношение субъекта (меня видящего) и объекта
(видимой вещи). Факт же возникает в сознании как выражение этого соотношения
и состоит именно в сознании моего видения. Следовательно, в данном случае,
как и во всяком другом случае, я определяю только свое испытание,
свое состояние и никакого объективного суждения не высказываю. Для
того чтобы появилось такое суждение, необходимо, чтобы в нем были связаны одни
только объективные элементы процесса опыта, но в каждом из этих процессов объективный
элемент только один, в отношении которого именно субъект определяет себя известным
образом, и следовательно — каждый из этих процессов необходимо выражается и может
выражаться только в форме определения субъекта. Я могу, например, сказать, что
я вижу стол, я вижу сукно, я вижу зеленую поверхность,
— все это мои испытывания, мои состояния. Но как и на каком основании могу
я сказать, что самый стол покрыт зеленым сукном? — как и на каком основании возможны
такие суждения? — как возможен объект?
Все эти вопросы решаются в психологическом исследовании природы
представления, потому что каждое представление есть образ, содержанием которого
служит объективированный комплекс различных дат сознания, т.е. каждое представление
необходимо заключает в себе поставленные нами вопросы, и потому объяснить факт
представления — значит ео ipso порешить и все эти вопросы.
3. Из общей массы разнообразных впечатлений раньше других, естественно,
обособляется группа осязательно-мускульных впечатлений, потому что основное
условие их происхождения дается самым фактом существования организма как организма3.
Выделение этой группы сопровождается координацией в строгую систему беспорядочных
прежде рефлективных движений, так что на внешнее раздражение кожной поверхности
отвечает кожно-мышечный рефлекс приблизительно той самой части поверхности, к
которой была приложена сила раздражения. При этом раскрывается одно, в высшей
степени важное, физиологическое явление: различные части кожной поверхности обладают
различными степенями чувствительности. Вследствие этого, когда одно и то
же внешнее возбуждение одновременно действует на всю кожную поверхность человеческого
организма, то на различных частях этой поверхности получаются не одинаково сильные
раздражения периферических нервов, а потому возникают и не одинаково интенсивные
впечатления. Вследствие же этого, из общей массы впечатлений от целого множества
точек поверхности наиболее интенсивные и ясные выделяются в особую группу
местных впечатлений, т.е. происходит связь впечатления с местом раздражения
и таким образом является чувство местности частей организма. В этом именно
чувстве и полагается первое основание представлению пространства как формы воззрения
и как идее внешнего.
Дальнейшее развитие осязательных впечатлений связано с развитием
мускульного чувства, простейшим выражением которого служит впечатление неподвижного
усилия. Физиологическая сторона этого впечатления состоит в сокращении длины действующего
мускула, при увеличении ширины крайних частиц, завершающих собою каждое его
волокно. С психической стороны оно выражается чувством потраченного усилия в связи
с чувством неподвижного сопротивления. Но так как в действительности испытывание
сопротивления невозможно без одновременного испытывания прикосновения, то
само собою разумеется, что показания мускульного чувства всегда и обязательно
должны связываться с одновременными показаниями чувства осязания. Разрешением
в сознании этой самой одновременности и является первое определение идеи внешнего
в положении основания для представления о теле.
При смене неподвижного сопротивления таким, которое уступает
силе мускула, напряжение мускульной энергии естественно разрешается в движении.
С физиологической стороны движение есть постоянное изменение мускульного напряжения,
с психической — оно есть сознание последовательности в изменениях мускульного
напряжения. Сравнение многих таких состояний сознания дает идею величины
с определенной реализацией этой идеи в разнообразии впечатлений продолжительности,
тяжести и твердости. В силу же связи мускульного чувства с чувством осязания,
вместе с сознанием мускульных впечатлений возникает сознание и параллельного к
ним ряда осязательных впечатлений прикосновения, с более точным определением их
содержания в дополнительных впечатлениях гладкости, шероховатости, сухости,
влажности, теплоты и холода; так что в сознании может возникнуть до пяти
различных состояний (напр. — твердое, тяжелое, гладкое, сухое и теплое),
которые должны быть положены как одновременные. Разрешение возможности этой
одновременности само собою дается развитием первичной ассоциации осязательного
впечатления прикосновения с мускульным впечатлением усилия. Получаемые
в силу движения ряды впечатлений прикосновения образуют идею поверхности, а параллельные
ряды впечатлений мускульного усилия дают идею продолжительности движения, следовательно
— величины поверхности, при чем отношение центра мускульного усилия к центру сопротивления
отмечается сознанием в явлении относительного положения или расстояния. Таким
образом, в качестве сложного продукта ассоциации осязательных впечатлений
с мускульными, возникает первичное представление о теле как о протяжении на расстоянии.
Развитие этого представления совершается вместе с развитием содержания осязательных
и мускульных впечатлений и с увеличением количества ассоциаций между ними.
Все впечатления, в каких только может выразиться в данный момент содержание
осязательного и мускульного чувства, по силе ассоциации первичных показаний этих
чувств — сопротивления и прикосновения — определяются в сознании как дополнительные
элементы первичного продукта указанной ассоциации, т.е. объединяются все вместе
в представлении протяжения. При этом единственное условие их объединения заключается
лишь в их одновременности с первичными показаниями, потому что они связываются
между собою исключительно только чрез посредство этих показаний. Если, напр.,
впечатления мягкого или твердого, легкого или тяжелого совпадают с испытыванием
одного и того же впечатления сопротивления, то они и связываются вместе
с этим впечатлением. Равным образом если впечатления гладкого или шероховатого,
сухого или влажного совпадают с испытыванием одного и того же впечатления
прикосновения, то они и связываются с этим впечатлением. По силе же связи впечатлений
сопротивления и прикосновения одна группа впечатлений связывается с другою
группой, и в общей связи они определяют собою один и тот же продукт первичной
ассоциации, если же в испытывании впечатлений есть перерыв и при наличности
одного из них другое отсутствует, то объединение их совершиться не может,
потому что в этом случае они могут определяться в отношении друг к другу только
как последовательные, а не как одновременные. Например, прекращение впечатлений
прикосновения при продолжении движения само по себе уже говорит о прекращении
связи между осязательными и мускульными впечатлениями; и потому если в продолжении
движения возникнут новые ряды впечатлений прикосновения, то эти новые
ряды не будут связаны с прежними рядами, а образуют для себя новую связь
с мускульными впечатлениями с новым продуктом этой связи — представлением
другого протяжения. Следовательно, возможность объединения различных впечатлений
всецело определяется единством времени и протяжения. Как только осуществлено это
единство в первичной ассоциации осязательных и мускульных впечатлений, так
немедленно же осуществляется и представление комплекса этих впечатлений.
Таким образом, основной процесс образования представлений совершается
в области данных осязательно-мускульного чувства, потому что этими только данными
определяются основные условия самой возможности этого процесса — время и пространство.
Все другие органы чувств не играют при этом совершенно никакой роли, а потому
и показания их могут входить лишь в состав готовых уже представлений путем ассоциации
этих показаний с первичными показаниями осязательного и мускульного чувства.
Тот самый предмет, который определен как твердый и круглый, может оказаться
и сладким и ароматичным, и в таком случае — вкусовое и обонятельное впечатления
связываются с мускульным и осязательным впечатлениями в единстве того предмета,
который разнообразно ими определяется. Самое значительное количество таких
дополнительных связей естественно падает на долю зрительных впечатлений, потому
что самое развитие процесса видения ни в каком случае не может обойтись без
пособия осязания и мускульного чувства, и потому чувство зрения неразрывно связано
с показаниями этих чувств особенным природным соотношением к ним. О существовании
видимых предметов зрение узнает только из показаний осязания, и о
существовании этих предметов на известных расстояниях оно узнает только
из показаний мускульного чувства в произвольных движениях и передвижениях организма;
так что видеть научают человека собственно не глаза, а его руки и ноги. Следовательно,
каждый акт видения не просто лишь может связываться, а необходимо связывается
и ни в каком случае не может не связываться с определенными данными осязания и
мускульною чувства. При достаточном навыке видения эта связь в прямой своей форме,
конечно, устраняется, и зрение действует самостоятельно, но это самостоятельное
действие совершается лишь на основании опытов минувших ассоциаций, и потому
каждый продукт этого действия все-таки выражается объединением данных всех трех
органов чувств — осязания, мускульного чувства и специально зрения, т.е.
он обязательно является под формою предмета, на известном расстоянии
и с известного цвета поверхностью. Это зависит именно от того,
что, по меткому выражению Риля, взрослый человек всегда смотрит на вещи тысячию
глаз своего минувшего опыта4. Вследствие этого он и может умственно
видеть не только цвет и форму предмета, но даже и твердость, и тяжесть, и сладость,
и аромат его; потому что полное содержание известного комплекса впечатлений может
составиться из показаний всех органов чувств, прочная же ассоциация этих показаний,
при наличности одного из них, определяет собою появление в сознании и всех остальных.
Вследствие же этого, видеть можно не одними только глазами, но и всеми другими
органами чувств, показания которых вошли в содержание известного комплекса
впечатлений. Достаточно, напр., только услышать голос знакомого человека, чтобы
пред нами встала и фигура его.
Сказанного нами совершенно достаточно, чтобы можно было сделать
некоторые общие выводы. Весь процесс образования представлений есть процесс
объединения впечатлений в единстве их временной связи. Но так как, по самой
природе сознания, комплекс впечатлений не может находиться в сознании одновременно
в составе всех своих элементов, то фактически единство комплекса сохраняется вне
сознания, путем объективации впечатлений, в единстве их пространственной связи.
Следовательно, всякое представление есть комплекс различных дат сознания, определенных
между собою единством пространственно-временных отношений и чрез это самое определение
объективированных. Само по себе, по своему содержанию, представление есть
чистый продукт соединенной деятельности сознания и мысли, но так как в содержании
этого продукта выражается все содержание существующей для человека вещи,
то представление и становится необходимо на место вещи, и весь мир вещей
для человека есть собственно мир его представлений. Следовательно, содержание
вещей на самом деле не воспринимается духом отвне, а им же самим творится
и из него выносится в мир как постоянная и закономерная отмета неведомых в их
подлинном содержании объективных действий — сил и их отношений. Следовательно,
невозможно так думать, что будто когда человек смотрит на вещь, он воспринимает
ее, а когда он воспроизводит в сознании образ виденной вещи, тогда он представляет
ее себе. В действительности человек тогда именно и представляет себе вещь, когда
он смотрит на нее, а когда он воспроизводит в сознании образ виденной вещи, он
только вспоминает о своем представлении вещи; потому что представление
и есть именно восприятие вещи, реализация вещи как объекта, есть сама вещь во
всех ее познаваемых отношениях.
Конечно, такое понимание смысла и роли представления в живой
психической действительности не может быть принято теми психологами, которые считают
необходимым строго отделять представление от восприятия. Но мы полагаем, что это
отделение есть собственно продукт не объяснения психической действительности,
а только объяснения психических терминов. В силу самой природы своей представление
не может быть ничем иным, как именно только восприятием вещей и явлений
в качестве объективно существующих. Следовательно, представление и внешнее
восприятие — это одно и то же. Следовательно, представление в действительности
можно отделять не вообще от восприятия, а только от восприятия внутренних явлений,
но все такие явления сознаются непосредственно и потому ни в каком восприятии
совершенно не нуждаются. Так называемое внутреннее восприятие и простое
сознание фактов душевной жизни — это одно и то же. Следовательно, термин внутреннего
восприятия наряду с термином сознания и термин внешнего восприятия наряду
с термином представления оказываются в психологии лишними, потому что те и другие
термины относятся к одним и тем же фактам психической действительности. Поэтому
всякое стремление во что бы то ни стало отделить представление от восприятия
может приводить лишь к таким наивностям, какие заключаются, напр., в простодушном
понимании Uphues'a, по мнению которого мы можем представлять себе лишь предметы
отсутствующие, предметы же, пространственно определенные для нашего созерцания
в настоящем, мы хотя и можем себе представлять, однако лишь в том случае, когда
мы закроем пред ними глаза и не будем их видеть5. Может быть,
такое объяснение и очень наглядно, но оно, во всяком случае, весьма близко граничит
с выражением детской наивности.
4. В образовании представлений-вещей процесс определения впечатлений
заканчивается, потому что каждое впечатление тогда уже прямо определяется как
свойство или качество известной вещи и весь огромный мир впечатлений определяется
как простое отражение сущего вне сознания. Но цельный мир сознания при этом
еще нисколько не определяется в полной совокупности всех его фактов. Мы уже выше
заметили, что самая возможность процесса объективации впечатлений определяется
только связью их с чувствованиями удовольствия и неудовольствия и через эти
чувствования с волевыми процессами, направленными к задержанию приятных
и к устранению неприятных впечатлений. Следовательно, полный мир начального сознания
слагается из впечатлений, чувствований и волевых деятельностей, и потому
с определением мира впечатлений остаются еще целые ряды явлений, в своем происхождении
и значении неопределенных. Однако определение этих явлений немедленно же наступает
с определением мира впечатлений в представлениях-вещах, когда вещь становится
объектом волевой деятельности, а эта деятельность — причиной в изменении
мира впечатлений и чувствований, т.е. всего наличного содержания сознания.
В этом случае в сознании необходимо определяются различия внешнего действия вещей
и внутреннего действия воли, и вследствие такого определения весь мир сознания
необходимо распадается на две разные группы. Одни именно явления причинно
производятся извнутри, другие — извне, т.е. одни явления централизуются около
внутренней причины, другие — около внешней, и эти-то собственно центры явлений
и определяются в сознании как противоположности Я и не-Я.
В Я дух становится субъектом воли, в не-Я мир делается объектом
представления. И так как начальное содержание Я целиком выражается сознанием обособленного
единства воли, а равным образом и в содержании вещи = не-Я нет ровно ничего
такого, что бы не было дано в представлении, то само собою понятно, что в разложении
первичного безразличия субъективного и объективного субъект есть только воля,
объект есть только представление, а следовательно — и все бытие есть лишь
воля и представление. Но эта первая стадия в процессе разложения субъективного
и объективного имеет одно только переходное значение и в дальнейшем развитии
того же самого определительного процесса необходимо заменяется новой стадией.
Дух, причинно положивший себя по отношению к своим деятельностям как волю,
не останавливается на этом одностороннем определении и в новом процессе объяснения
своей воли производит еще новое разложение, отделяя волю, как свое действие, от
себя самого, как от носителя воли. Этот же самый процесс разложения он производит
и в не-Я, определяемом в отношении волевых деятельностей Я, как представление,
и отделяет представление, как мотив своей волевой деятельности, от не-Я,
как от причины представления и, следовательно, подлинного объекта своей деятельности.
Здесь определение мира сознания оканчивается. Дух становится субъектом не
одной только воли, а всех вообще явлений сознания, и потому для всех этих явлений
централизующим пунктом делается одна и та же идея Я.
1 Это положение впрочем было известно
еще древнегреческим мыслителям Плутарх, De placitis IV, 11, приводит положение
стоиков: “ум новорожденного человека подобен хартии приспособленной для письменных
отметок внешних возбуждений.”
2 Preyer, Die Seele des Kindes, 2-te Aufl.,
Leipzig, 1884.
3 Нервная организация человека представляет
собою не просто систему, а систему слитных масс нервных путей, которые только
под влиянием внешних возбуждений постепенно дифференцируются и постепенно
определяются в своих обособленных деятельностях. В области осязания, напр.,
не только в том случае, когда влиянием температуры возбуждается вся масса так
называемых чувствовательных нервов, но и в том случае, когда возбуждается только
определенная местными расстояниями часть их, сначала получается весьма неопределенное
впечатление, потому что содержание возбуждения, вследствие слитного безразличия
его моментов, ясно сознанием не определяется. Это зависит от того обстоятельства,
что внешнее возбуждение, нарушая молекулярное равновесие одной какой-нибудь ветви,
быстро распространяется по всем соединенным рядам нервных ветвей, и потому
строгая определенность возбуждения неизбежно теряется в слитной неопределенности
прирожденных нервных путей. Обособление этих путей и определенная формация
впечатлений достигаются лишь путем многочисленных опытов по силе разнообразных
вариаций в условиях внешнего возбуждения.
4 <Riehl A>. Der philosophische Kriticismus
und seine Bedeutung fur die positive Wissenschaft, Bd. II, Abt. I, <Leipz.,
1879>, S. 216.
5 Uphues<G.K.>Psychologie des Erkennens,
Leipz., 1893, S. 163.
|
