ЧЕТЫРЕ КАПЛИ
Опубликовано в самиздате в 1984 году, печатается по тексту "Сборника статей" В.Новодворской изд-ва "Свободное Слово", 1990.
Ржа ест железо, а лжа - душу.
(А.Чехов. "Моя жизнь")
Первая капля, которая почти неизбежно падает в чашу общественных бедствий - это ложная социальная ситуация, создающая ложные социальные отношения. Это случается тогда, когда власть нарушает знаменитый Общественный договор и из рачительного пастуха (который хотя и стрижет овечек, зато дает им вволю есть и пить и защищает от холода и хищников) превращается в волка, который ни о чем, кроме как об удовлетворении своего аппетита, не заботится. Об этом говорили еще Руссо и Монтескье: власть должна осуществлять охранительную функцию и брать за это разменную мзду. Если предел перейден, то это уже тирания.
Правда, тиранам, в отличии от волков, не приходится полагаться на Божий промысел, и они вынуждены иногда осуществлять функции пастуха. Однако, они овечек не только стригут, но и режут, так что роли пастуха и палача здесь обыгрываются по совместительству.
Классическая ложная ситуация в чистом виде - положение оккупированной страны. Никому не придет в голову любить оккупантов или как-то их оправдывать. Им повинуются со страхом и ненавистью, никто не почитает себя счастливым.
Вот взять хотя бы "Ариадну" Марины Цветаевой. Кротким подданным Эгея не приходит даже мысль, что их положение нормально. Отдать семь юношей и семь дев в жертву Минотавру ежегодно - это ужас, это слезы, это траур в городе. Жертвы, садясь в триеру, поют трагические стихи. Никакого утешения нет и быть не может. В трауре царь Эгей, в трауре родители и вообще все жители. Если бы не гибель, грозящая городу от мстительного царя Миноса, Минотавр остался бы не солоно хлебавши.
Тезей избавляет родину от жребия жертвы чудищу и от ложной социальной ситуации. Пока это еще просто. Достаточно убить Минотавра, механически устранить беду - и люди, в которых ничего не разрушено, вернутся к нормальным социальным отношениям под рукой мудрого и доброго пастыря Тезея, наследника Эгея. Первая капля - капля ложных социальных отношений - прибавляет в чашу ацета и желчи, но не отравляет ее непоправимо.
Но если ложная ситуация длится достаточно долго, если нет под рукой Тезея и Алкида, людям приходится решать: или утонуть в слезах и умереть от отчаяния, или погибнуть всем (по крайней мере, многим), или... адаптироваться к ситуации. Первый выход и выход второй люди (и особенно народы) выбирают исключительно редко. Срабатывает инстинкт самосохранения.
Он очень силен в национальном масштабе. Тот, кто знаком с историей, знает, что только польский народ регулярно и неистово отказывался адаптироваться к ложной социальной ситуации - с ХV по ХХ век. Порядок проведения сеймов и "коло" (выбора короля), шведско-польская война ХVII века, битва при Хотине, отпор, данный туркам, война, которую вел Стефан Ватерий с Иоанном Грозным, все три польских раздела, начиная с 1757 года, восстания 30-х и 60-х годов ХIХ века, Костюшко, восстание в Варшаве в 1945 году и "Солидарность" - это все явления одного порядка. Конечно, фрагментарно и другие народы отказывались адаптироваться (много раз греки, сербы, война Севера и Юга США, Тверь при татарах); но неуклонно и последовательно это удавалось только полякам.
Их делили столько раз потому, что они были неукротимы... В плане житейском выбирать гибель невыгодно, но практические соображения здесь не годятся: из ложной социальной ситуации можно выйти только дорогой ценой. Пытающийся торговаться народ здесь прогадает.
Кому охота погибать или хотя бы плакать или отчаиваться всю сознательную жизнь? Решившись на такое, как говорит Макакин, "сахару не поешь". Тогда давайте посмотрим, что ждет нас в случае адаптации к обстоятельствам. Е.Шварц капает вторую каплю в наш фиал.
Ситуация снова кажется классической и даже сходной с цветаевской "Ариадной". Вместо Минотавра - Дракон, вместо семи дев и отроков - одна девушка, вместо Тезея - странствующий рыцарь Ланселот. Но сходство кажущееся. Ложная социальная ситуация создала здесь ложность человеческих взаимоотношений.
Что поразительнее всего в городе Е.Шварца? Тишина и спокойствие. Незыблемость жизни. Если бы разговорчивый кот Машенька не проболтался Ланселоту, он вообще ничего мог не знать. Спокойна даже жертва - Эльза. Как там говорит о ней Дракон? "Глазки ясные, лапка теплая, голову держи выше..." Минотавр такого от своих жертв не требовал. Он их просто ел и не делал вид, что доставляет удовольствие им...
Вмешательство Ланселота не столько радует житилей, сколько шокирует их. Тезея провожали аплодисментами, Ланселота чуть ли не освистывают. Жители города прекрасно уживаются со своей (вернее, чужой) бедой. По крайней мере, аппетита он им не портит: булочки "бедная девушка" они вкушают довольно спокойно, а жених Эльзы станет адъютантом Дракона. Даже Дракону противно смотреть. Еще хуже то, что на этой стадии ложные человеческие отношения не только поддерживают и укрепляют ложную социальную ситуацию, но и воспроизводят без всякого внешнего вмешательства (после гибели Дракона жители, которым полагалось радоваться и ликовать и вернуться к своей додраконовской жизни, отчего-то сохранили прежние порядки и уже без дракона стали друг друга притеснять и мучить).
Бедный Ланселот нашел спасенный им город в том же плачевном состоянии. Тут и у Рыцаря Печального Образа руки бы опустились. Дракон убит, повержен, но это не помогло. С кем же сражаться и кого от кого защищать?
Ложная социальная ситуация вырабатывается сама собой, и человек мечется в порочном, уже не размыкаемом круге: ситуация все больше калечит людские отношения, а лживость этих самых отношений, то есть успешная адаптация, вырабатывает ситуацию, усугубляет ее и ведет к дальнейшей трансформации человеческой сущности. Однако на этой стадии человек не утрачивает еще правильной ориентации в окружающем его мире. Жители города не путают Добро со Злом. Они понимают, что ситуация трагична, они просто приспособились и выживают, однако, про себя.
Дракона все-таки ненавидят. Бедной Эльзе ни одна девушка города не позавидует, все рады, что не оказались на ее месте. Трезвый, практический разум, человеческая порядочность сохраняются у многих персонажей пьесы: это сама Эльза, ее отец Шарлемань, ремесленники, снабдившие Ланселота оружием. Бургомистр чувствует ложность и постыдность своего положения, поэтому притворяется сумасшедшим. Сам Дракон отнюдь не мнит себя благодетелем и Мессией. Он знает, кто он такой. Кстати, пока в городе не преследуются крамольные мысли (дракону это все равно). Пока карают только за открытое неповиновение. Но эта капля, увы, не последняя.
Третья капля - утопия Оруэлла "1984". Социальная ситуация - ложная, человеческие отношения - также, но есть кое-что новехонькое. Ложь проникла в человеческое сознание, произошла полная переоценка ценностей, человек уже не делает вид, что утратил ориентацию: он на самом деле утрачивает ее. Предметы для них беспредметны, белое - просто черное. Это как раз тот самый случай, когда рыба вдруг начинает дышать воздухом и задыхается в воде. Человек начинает искренне считать ложь правдой, а правду - ложью. Не в том дело, что в Океании есть войны, ложь и пытки (это все могло быть и при Драконе и у царя Миноса), а в том, что войной занимается Министерство Мира, ложью - Министерство Правды, а пытками Министерство Любви.
И все это знают, однако не меняют вывески. Члены Партии едят дрянь, суррогат, не удовлетворяют свои сексуальные потребности, живут в трущобах, у них карточная система, скучные развлечения, пытки и смерть следуют за ними неотступно. Однако, им и в голову не приходит, что "пролам", в сущности, легче, что их удел можно считать завидным. Нет!
Свое ужасное положение они считают за благо. А что до отношения к пролам, то самая возможность жизни вне колючей проволоки считается чем-то вроде обратного превращения человека в обезьяну. Пролам живется свободнее. Свобода признается категорией животного мира, низшей расы, насилие, диктат, прессинг - отличительные признаки человека. Случай верной ориентации (очень робкой и только в личном плане), как у Юлии и Уинстона Смита - редчайшее исключение. Карают за мысли, за проблески недовольства, за минутное сомнение. Есть преступление мысли. Других уже не осталось. В этом страшном мире обреченный на пытки человек кричит: "Мне повезло, что меня арестовали вовремя, когда меня еще можно спасти!" Он рад, что на него донес собственный ребенок и гордится им.
Но сама тотальность этой системы, изощренная продуманность этого мира до всех мелочей, до незначащих деталей подсказывает нам, что порочный круг можно разорвать. Дело в том, что нормальный естественный мир не нуждается в правилах игры. Там правила диктует сама природа, здравый смысл, разум.
А в мире ложном, искаженном нельзя без правил игры, ибо здесь все построено на условности. Граждане должны знать, какого цвета здесь белое - черного, красного или зеленого, иначе они собьются. По законам арифметики дважды два - четыре. А вот в Океании надо знать установку: какая цифра подходит для ответа - пять, три или шесть. Такой мир не выстоит без строжайше разработанного регламента. А всякая игра подчиняется общему правилу теории игр. Ведь если за карточным столом игроки не будут соблюдать правила (даму будут бить валетом, а шестеркою - туза), игра не пойдет. Или на футболе будут стараться забить гол в свои ворота...
Значит, чтобы не участвовать в игре, нужен всего пустяк - плюнуть на портрет Старшего брата, разбить парочку телеэкранов, не участвовать в "пятиминутках ненависти", писать дневники. Тотальный мир ущербен, если кто-то выходит из игры. И эта ущербность для него опасна. Открытый выход 5 процентов ее участников может сделать существование Океании невозможным. Не обязательно открытый. В этом зазеркалье люди, утратив практически все, в том числе и критический разум, однако еще сохраняют свою биологическую природу. Им доступны страх, жалость (корка хлеба, поданная измученному узнику в камере Министерства Любви), боль, эротика (хоть она и под запретом), стыд. Но ненадолго.
Последняя капля горечи - "Приглашение на казнь" Набокова. Здесь ложь совершает свою страшную работу до конца: она разъедает мир, она уничтожает его. Нет уже машин, нет самолетов, за игрушечным городом нет природы, нет лесов, полей, рек - какие-то солончаки, город похож на картинную декорацию.
Стоит повернуться к тюрьме спиной, и она начинает таять, крениться набок, деревья за спиной падают, окна кривятся, каменные стены камеры рушатся от простого прикосновения. Вымышленная, ненастоящая действительность. Кукольный дом.
Когда-то она была настоящей, но ее подменили (сначала на словах) выморочной, иллюзорной, и вот теперь все сбылось, она и стала картонной, а настоящую съела ложь. В этом мире нет людей, кроме Цинцината, только куклы-призраки. Биологически человек перестает существовать и делается манекеном. Рома и Родя по очереди изображают директора тюрьмы, врача, тюремщика.
У них нет собственной сущности, их надо просто переодеть, - и они исполняют новую роль. Они кажутся очень облезлыми и бесцветными без костюмов и ролей.
И преступлением в этом мире оказывается просто непрозрачность, то есть подлинность в нарисованном городе. Здесь само понятие мысли - крамольной мысли - уже не существует. Цинцината казнят за то, что он настоящий. Другой вины за ним нет.
А жители города уже просто не понимают, что такое смерть. Марфинька считает, что любит мужа, но изменяет ему на каждом шагу и тут же об этом рассказывает (не понимая, что тут дурного), и кладет в шляпу судьи свою бумажку со смертным приговором. После этого она является к мужу на свидание, как ни в чем не бывало. Мать Цинцината приходит в тюрьму, плетет какую-то чушь, рассказывает сплетни, угощает карамельками. А остальные! Ведь не от человеколюбия Цинцинату носят книги, просят написать благодарность в книгу отзывов, кормят обедами из директорской кухни, устраивают прощальную тризну с фейерверками в его честь. А палач, мсье Тьер! Как он развлекает заключенного! Фотографии показывает, подземный ход роет. И в парке два вензеля, в честь Тьера и Цинцината, из горящих лампочек... Все торжество, на котором узнику суждено сыграть главную и почетную роль - это не садизм, не гуманизм, а просто непонимание существа вещей!
Для кукол нет смерти, призраки и фантомы не умирают. (Родственники Цинцината являются к нему в камеру с мебелью, с друзьями, с кошкой - эта телепортация, эта телевизионность возможна только для фантомов). Никто из кукол не понимает, что собираются убить живое существо. Цинцинат молит Марфиньку даже не о помощи, но о жалости: он просит только понять, что с ним будут делать страшное, он хочет, чтобы она ощутила смысл слова "казнь". Но увы! ни мать, ни жена не в силах понять. Им нечем понять. Они уже не люди.
Но эта убогая, балаганная реальность тоже может исчезнуть, достаточно только одному человеку отказаться участвовать в представлении. Здесь не помогут ни щит, ни меч, ни копье, как в древних сказаниях. С нежитью можно сразиться только заклятием, петушиным словом. И тогда рассеются чары.
Надо взять в руки табличку с правилами тюремного распорядка. Особенно нас здесь интересует пункт, где сказано: "Кротость узника есть украшение темницы". Прочесть - и сделать все наоборот. Просто встать с плахи, где зачем-то покорно лежал, даже не связанный, удерживаемый теми же треклятыми правилами игры, спуститься с эшафота, и пусть рухнет помост, и упадут деревья, и свернется небо (даже если все это упадет тебе на голову). Хоть ценой жизни, но развеять по ветру этот кукольный мир.
