ЕДИНСТВЕННАЯ РОССИЯ, ЕДИНСТВЕННАЯ МОЯ

Оп.: Единственная Россия, единственная моя… // Свободное Слово. № 25, 14 ноября 1989.

Товарищам из Новосибирского ДС.

Вы говорите, что у вас в Сибири не поняли, зачем мы на II съезде партии ломали копья, чтобы провести в наши документы пункт о несовместимости политической эмиграции с морально-этическими нормами ДC. Уж конечно, не для того, чтобы помешать кому-нибудь уехать. Если не остановит что-то другое, трудно определимое, но неистребимое в тех из нас, кто настоял на этом пункте, то не удержит и партийный билет

Этот пункт нужен не для того, чтобы воспрепятствовать уехать. Он должен содействовать тому, чтобы в ДС вступали люди, органически неспособные на такой шаг. Очень многое в нашей безотрадной истории решилось тем, что любовь к Свободе не совпадала с любовью к Земле

"Земля и Воля" – это, заметьте, не "земля и свобода". Воля – это что-то степное, разгульное, безбрежное, вне государственных рамок и категорий. Воля – это уход, то ли в казаки, то ли в запорожцы, то ли к Разину, то ли к Пугачеву. Это не Свобода парламентаризма, неброская, скромная, но, как выяснилось в ходе истории, единственно избавляющая и от деспотизма, и от эксцессов анархии или охлократии

Этой свободы культурного и умеренного человеческого сообщества показалось мало и Герцену: на Западе этот западник пожалел о славянофильстве, найдя свободу слишком бюргерской, слишком обыденной, слишком себялюбивой

Наша Свобода – это, в сущности, всегда была Воля. И Бремя. И Абсолют. Безудержное мессианство, предельная установка "все или ничего" обеспечили нам ничего. И тот же Герцен это понял. "Мы ничего не достигли, потому что стремились – ко всему"

Наша Земля расходилась с не нашей формулой Свободы. Сражаясь за первую, отвергали вторую. Выбирая вторую, жертвовали первой с удостоверением мирового гражданства на руках. Тот, кому хватает Родины, унесенной на подошвах своих сапог, в отличие от Дантона, на эшафот за нее не пойдет. Джефферсон Дэвис, президент мятежной Южной Конфедерации, воевавшей в 1861-64 годах против США, не был лириком

Но после поражения всех армий Юга, после их капитуляции, отказался капитулировать беззащитное гражданское правительство. И, глубоко штатский человек, Джефферсон Дэвис отправился поднимать против США Техас. По дороге был настигнут военным отрядом, отказался сдаться под дулами ружей, и, закованный в цепи, объяснил свой отказ искать спасения в эмиграции из страны. Он записал в мемуарах, что все эмигрировать не могут, что эмигрируют, как правило, самые сильные, лидеры, идеологи, которые всюду найдут себе место

Но их доля оставаться со слабыми, утешать, ободрять и поднимать народ. Тот, кто этого не принимает, равнодушен к народу. А что может удержать человека в неблагоустроенной, запущенной, растерзанной нашей жизни, если его способности обеспечивают ему место в западной, благоустроенной

Только это: "Любил он Родину и Землю, как любит пьяница кабак". Если нет чувства, что подавишься первым куском благополучия, захлебнешься первым глотком Свободы, не разделяемыми со своим народом, то зачем же заниматься общественной деятельностью? Чтобы возвыситься? Чтобы выдвинуться? Чтобы интересно приводить время? У тех, кто стоял у истоков ДС, были иные побуждения; иные потенции привлекают к нам сердца

Другое не дает нам стать заурядной политической партией. Нас привело в ДС стремление спасти страну и не потерять в себе человека. Эта задача не для политиков, но для миссионеров. А кто сказал, что в нашем отчаянном положении нам помогут пропагандисты? Дай Бог, чтобы помогли апостолы. Разумные, умеренные, трезвые истины западного парламентаризма сегодня отстаиваются нами на уровне не западного подвижничества

Мы вытаскиваем из воды – а равнодушно не вытащишь. Здесь мало хлада ума, здесь понадобится жар души. Не примет столько раз обманутый, полуголодный, изверившийся народ формулы

Стр. 8

спасения, отличной от его национальных традиций и вбитых в голову стереотипов из чужих равнодушных рук

Нас могут не понять идейно. Но мы домны быть поняты нравственно. Только на этой почве вырастет идейное понимание наших программ. Люди должны знать: эти не подведут. Самый яростный противник ДС спотыкается на этом пункте и начинает рассуждать (если, конечно, страна ему небезразлична): "Я не понимаю этих людей, они мне не нравятся. Но они отказываются от всяких наград со стороны Запада и даже от спасения. Они жгут за собой мосты. Они говорят, что делает это для нас. Ничего не берут, но все хотят отдать. Предпочитают тюрьму благополучному изгнанию. Я должен об этом думать. Здесь что-то не то. Враги и интересанты так бы не поступали"

В самой неподготовленной аудитории этот пункт ломает лед недоверия. Бескорыстие и верность понятны всем. Это нельзя имитировать, любая подделка будет обнаружена. Это надо иметь в себе, этим надо быть. ДС – единственная в русской истории попытка соединить западничество со славянофильством. Может быть, потому и не увенчались успехом усилия западников, что не было в них безмерной любви к Почве? Можно ли сеять без любви? Блаженный Августин писал: "Люби и делай, что хочешь"

Достаточно ли мы любим, задавая вопрос об уместности "антиэмиграционного" пункта принципов ДС? Да, есть космос, есть мир, есть Европа. Но мы, оказавшись неспособными служить вековым идеалам в России, где есть наша часть, наша судьба, не пригодимся более нигде для этой высокой цели

Не выдержав на доверенном нам участке фронта, что будем мы искать в планетарном масштабе? Места, где легче? Свободы по сниженным ценам? Мы не совсем славянофилы, ибо у нас нет Веры. Но мы и не чистые западники, потому что притязаем хотя бы на Верность. Об этом очень хорошо и достойно говорит Эренбург, видимо, сам всю жизнь втайне мечтавший о недостижимых для него гражданских добродетелях:

Верно? - скажи, что верно!

Скверно? - скажи, что скверно

Ни похвальбе, ни мольбе,

Верю тебе лишь, верность

Веку, людям, судьбе

Если терпеть - то без сказки

Спросят прямо - ответь

Если к столбу - без повязки

Верность умеет смотреть.

Где-то на никогда не пересекающихся параллельных прямых возникли и трагически не совпали западники-кадеты и славянофилы-эсеры, оставив Россию наедине с нечеловеческой практикой большевизма. Большинство правозащитников после тяжелых ГУЛАГовских испытаний, а некоторые и вместо таковых испытаний, как это ни прискорбно сознавать, ушли в эмиграцию, в отступление

Не все смогли выбрать смерть, как Илья Габай. Так всегда поступали немногие. Ну что ж, немногие вели за собой и побеждали

Так что же, член ДС вообще не сможет уехать? Сможет. Но только сложив с себя обет. Признав себя несостоятельным, не сдержав слова. Программа ДС – обет, даваемый себе, стране, народу. Обет – это серьезно. Член ДС не может уехать. Уедет слабый человек, признавший свое поражение и вместе с партбилетом оставивший здесь вековую беду и обездоленных людей. Один член московской парторганизации спросил у меня, кто ж нам поможет, кто же за нас заступится, если мы отказываемся от помощи Запада, от эмиграции?

Пускай за нас заступится наш народ. Ни у кого другого мы не попросим ни помощи, ни сочувствия. А если не заступится, значит, ему самому еще нужна наша помощь, значит, мы плохо объясняли свои идеи и не были поняты. И тогда, не думая о личном спасении (недостойно спасать только себя), нам останется сказать словами поэта: "Единственная Россия, единственная моя, единственное спасибо, что ты избрала меня".