Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы: Россия в XXI в.
О РАЗВИТИИ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО СОЮЗА
О развитии ДС // "Вполголоса" №2, апрель 1991 г.
(Дискуссионный листок партии ДС. Московская организация)
(Мы приводим текст выступления Валерии Новодворской на еженедельном теоретическом семинаре московской организации ДС 6 марта 1991 года. Выступление дается в сокращении.)
С чего начинал ДС структурно, как организация? С полной комфортности: у нас были «прутья», стиснутые, как в ликторском пучке, как стрелы в колчане. Люди пришли еще достаточно робкие в идейном отношении, которые только-только вылезли из нашей общей тоталитарной могилы. И мне казалось тогда предельным счастьем, что кто-то отрицает ленинизм, большевизм, что кто-то готов отрицать советский государственный строй. И нам было друг с другом удобно, все разногласия казались лишними.
Сейчас возникла совершенно другая ситуация. И мы ее не узнали, не узнали себя, и настолько от нее «офонарели», что некоторым пришло в голову, что это совершенно другая организация и из нее надо выходить.
Что же произошло? Наш «букет» распустился. И некоторые наши любимые догматики (ведь мы все советские люди) закричали: караул, этот не туда забрел, он хочет, чтобы была не партия, а движение, и тот тоже забрел не туда, «Письмо 12-ти» подписал, ату его, ату, устроим партсобрание и будем разбирать всех: одних за ликвидаторство, других – за отзовизм.
Если мы будем продолжать свою деятельность на том же уровне, то скоро у нас вообще не будет кворумных собраний. Людям скучно ходить на советские разборки: они прочитают у Галича «Товарища Парамонову» и нас узнают.
Что же осталось у нас общее, почему мы остаемся товарищами? Политические принципы? Нет. Уже не уставы, не программы.
Вместе пройденный путь, общая история. Какие-то общие идеи: гуманизм, наше военное братство, непримиримость по отношению к советской действительности, направо и налево против всех будем сражаться до последнего патрона: против Горбачева, Ельцина, Советов, против советского народа, если понадобится.
Ничего не принимать: это нас держит вместе. Нас держит вместе представление о нравственности – не убий, не укради, не предавай товарища (поэтому я ушла с партсобрания). Вместе нас должно держать бесстрашие и любовь к свободе.
И единственный политический принцип, который чего-то стоит – отказ от эмиграции, отказ дезертировать, идея верности обету.
Вот это нас держит сегодня вместе. Андрей Грязнов сказал сегодня, что организация идет к каким-то новым формам (от старых форм мы отошли, а новых еще не выработали), что рано или поздно мы назовем себя «братством» и скажем, что неважно, было собрание кворумное или некворумное. Или мы будем до конца опираться на устав и идти по большевистскому пути, или выработаем нравственные нормы. Никогда не говорите: этот человек нарушил устав, это смехотворно, несущественно, это большевистский стереотип, – если здесь нет нравственного нарушения, – тогда что об этом говорить?
Прежний ДС умер, и он больше не воскреснет. Так больше не будет никогда: робкие, одинаковые. «Пусть расцветает сто цветов, пусть соревнуются сто школ». Пусть процветает ДСовский сепаратизм, а в час общей беды мы будем вместе.
Главное – не преступать законов нравственности, не совершать греха. А что такое грех, это каждый должен для себя устанавливать, исходя из законов общечеловеческой нравственности.
Скажем, убить Горбачева – не грех, хотя особенного смысла я в этом не вижу: а вот взять в заложники его семью, – это грех. Если литовцы после того, что с ними было, покусятся на Усхобчика, то это – не грех, а если они начнут вымещать свое раздражение на женах офицеров, это будет грех.
Народовольцы вроде бы участвовали в терроре, но это были хорошие люди. А большевики в своем послеоктябрьском терроре были – плохие люди. Террор может быть грехом или не грехом, в зависимости от того, кто это делает, как это делает и во имя чего это делает.
А разбираться в этом человек должен не на уровне устава, нет устава, человек каждый день составляет свой нравственный устав, а по совести своей. А если совесть у него не работает, то никакие уставы не помогут.
Все равно, как к одному из ДСовских пикетов подошла и встала рядом «Память», и кто-то из ДСовцев бегал к Игорю Царькову звонить: что нам делать, рядом стоит «Память», уходить или оставаться? А если консультанта рядом не окажется?
Почему народовольцы не были большевиками? Не только потому, что у них не было возможности совершать такие преступления. Не могли они стрелять в затылок женщинам, это было не в их характере, не могли они это делать физически, они были другие люди. У них тоже были сильные проколы, когда погибал кучер и прохожие, когда они убивали солдат Финляндского полка. Но они хоть это не рекламировали, они не говорили "лес рубят, щепки летят". Они закрывали на это глаза, я на это не закрыла бы глаза. Надо идти один на один с кинжалом или пистолетом, а не действовать в последний момент с помощью бомбы.
Они это не планировали, большевики запланировали. Большевики были совершенно другими людьми: у одних было героическое самопожертвование во имя свободы, у других - желание остаться у власти во что бы то ни стало во имя насаждения своих идей, сначала была мировая идея, потом она вся вышла, а власть осталась.
...Меня не пугает охлократический бунт, (Голос: сейчас народ продуктов лишить, они пойдут громить). И слава Богу, хуже будет, если они не пойдут, а будут тихо с голоду умирать. Можно будет отвратить их от крайних проявлений насилия, можно будет их направить, например, Мавзолей разгромить. (Голос: вот это-то и страшно). А что страшно? Что Мавзолей разберут? Главное, коммунистов бы не повесили.
Самое страшное – если народ не пойдет на охлократический бунт, демократическая революция с нуля не начинается. Во Франции было пять эксцессов, прежде чем была установлена республика. В культурной Великобритании, где палата общин с тринадцатого века, сколько было эксцессов? Мы не должны поощрять эксцессы, мы должны вносить хороший вкус в любой охлократический бунт.
Мы заработаем себе право остановить людей в нужную минуту, если мы для этой толпы будем что-то значить, если у нас будет авторитет людей "крутых", не будет имиджа холопов режима, его цепных псов, или жалких либералов. Иначе на нас плюнут и пойдут дальше.
Почему в 1956 году в Венгрии коммунистов и сотрудников госбезопасности вешали на фонарях? Потому что у революционеров не оказалось сдерживающих центров, гуманистов среди них не оказалось, которые бы сказали: это недостойно.
А мы в этой ситуации воспрепятствуем вешать коммунистов на фонарях, и это право надо заработать бескомпромиссной борьбой. А если мы будем стоять и ломать руки: "Ах, охлократический бунт! Не дай Бог, пусть лучше власть своими штыками защищает нас от народной ярости" – если мы будем писать "Вехи", мы не будем иметь никакого авторитета у народа.
Тот народ, который поднимется, разинско-пугачевский, плюнет в нашу сторону, и будет прав.
Вы знаете, что натворили "Вехи", этот спасительный сборник? Они разделили интеллигенцию и народ, как Красное море, сказали: "Вам не с народом, вам с властью." Вот и получили.
А большевики, которые не побоялись народа, были людоедами, они и возглавили, они и повели. А где были гуманисты? Не было их на баррикадах 1905 года и на виселицах Столыпина.
Поэтому, если хотите гуманизировать советскую действительность, испачкайтесь в ней, шагните в уличную грязь с тротуара.
Вы хотите поток повернуть в другое русло? Тогда надо возглавить этот поток. Страшно, что люди сейчас идут за государством, за Ельциным; если они пойдут за нами, это не страшно.
Я молю Бога, хотя, возможно, грешно об этом молить, чтобы нам Бог ниспослал танки, здесь, в Москве, в России, тогда, может быть, мы опомнимся, до нас дойдет (СТАРИКОВ, с места: ну, договорилась). Неужели вы не понимаете, что я не позвоню Горбачеву и не скажу: Миша, присылай танки, пора.
Но для нас это был бы наилучший результат, мы бы опомнились. И пусть лучше расстреляют нашу демонстрацию, чем бунт голодных людей.
