Яков Кротов. Путешественник по времени Вспомогательные материалы.
Муза гражданской войны
Муза гражданской войны // "Бенефис" № 2 1995 г.
На Запале, который вполне соответствует мудрым, ироничным и просвещенным Афинам античного мира, политикой руководят Музы. Немного парадной риторики с оркестрами в духе Полигимнии, немного задушевности для избирателей в духе Евтерпы, немного просвещенного патриотизма от Клио, немного лицедейства от Мельпомены...
У Аполлона - лира, у Клинтона - сакс. Но у нас не Афины, у нас - Скифия, где дуют ледяные ветры и бродят варвары. У нас политикой распоряжаются иные мифологические персонажи. Три парки, например, Клото, Лакезис и Астропос, которые то и дело щелкают ножницами над нашей зябкой нитью жизни. В августе 1991 и в октябре 1993 ножницы почти сомкнулись на нити. Лязг ножниц и скрежет танков, лязг ножниц и металлический щелчок снимаемых с предохранителя баркашовских автоматов...
И, конечно, Эринии. Дикие, злобные, грязные, со змеями вместо волос на голове. До 1991 года мы вообще существовали в пространстве античной трагедии. Неумолимый и безжалостный советский Рок с саваном из красного флага и с орудиями казни в виде серпа и молота. Зевсы - генсеки, хватающиеся чуть что за Власть и насилие. Трусливая интеллигенция, фрондирующая в хоре на кухнях, сопровождающая героя на казнь, но не лезущая в драку. Какой-нибудь корифей Хора в виде автора Самиздата, бегущего от греха подальше за кордон, вроде Владимова и Войновича, и подытоживающего свои впечатления от российской трагедии уже в виде Тамиздата. Несчастный диссидент - Прометей, пытающийся снабдить народ Огнем Свободы, на котором нельзя сварить похлебку. Невозможность совершить преступление, однако, не избавляла от наказания. Из преисподней поднималась скала в виде Лубянки, и орел - КГБ вечно клевал Герою печень. После 1991 года мы попадаем в пространство драмы, где есть шансы. В августе и октябре именно они срабатывают. В драме много ролей и амплуа. Есть место для героинь, первых любовников, простаков, благородных отцов, простушек, субреток, шельмецов, негодяев и комических старух. Для народа тоже был выбор, но он почему-то предпочел самую отрицательную роль.
Однако поведение героя остается жестко детерминированным рамкой черно-белого кадра античной трагедии. В нашей Орестее действуют все те же Эринии гражданской войны, ее истинные и окровавленные Музы. И не Ника - легкокрылая богиня Победы - увенчивает победителей в гражданской войне, а все те же Эринии, которые будут десятилетиями преследовать новую жизнь, исполнившую свой долг: перерезавшую глотку старой жизни. Мы в Орестее. Когда-то наша мать, социалистическая Родина, от которой мы трижды отреклись, преступная, безумная, беззаконная, но, однако, царствующая 70 лет в наших Микенах, убила нашего благочестивого отца Агамемнона, предводителя дворянства, купца, фабриканта, архиерея в России, которую мы потеряли, столкнувшись со своим любовником Эгистом (Троцким, Лениным, Бухариным). Это было давно, до нашего рождения. У нас Орест и Электра не знали отца, их вырастили Троцкий и Бухарин. Античный долг довлеет над нами. Мы обязаны убить Клитемнестру, породившую нас, социалистическую, советскую Россию.
Мы убиваем ее с 1988 года, а она все не умирает, все проклинает нас, все хватается за наш меч изрезанными руками, вынуждая нас снова и снова наносить удар... Но чтобы возникли Афины, надо разрушить Микены и победить Спарту. Как водится, по пояс в крови.
Однако драма добавляет персонажей. Нас преследуют не только Эринии, нас преследует народ, не зная Агамемнона, он предан Клитемнестре...
Мы живем по напевам черной Музы гражданской войны.
И никто не знает, кто чей сын,
Материнский вырезав живот.
Под какой из вражеских личин
Раненая Родина зовет?
(А. Вознесенский)
После 4 октября Эринии не потеряют наш след до гроба, а ведь это еще не конец.
В нашей пьесе был только один выбор: убить или умереть. Палачи спокойно спят по ночам; герои, убившие собственную мать, спокойно спать не могут. Неужели уже тогда, на заре цивилизации, Эсхил предвидел, что человека будет терзать совесть, для определения которой не было слова в древнегреческом языке? Тогда он должен был знать, что суд присяжных будущих либеральных Афин не избавит от мук совести и что примирения между прошлым и настоящим не может быть в общем культе.
Портреты Троцкого и мавзолеи Ленина должны уйти из нашего Пантеона. Мы не остановимся ни перед чем. Мы добьем Клитемнестру. Мы согласны делить ложе с Эриниями, страдать до смертного часа, не раскаиваясь, и после смерти предстать перед страшным судом, где тоже за наши дела по головке не погладят. Зато наши внуки будут жить в Афинах, ведь драма хотя и редко кончается благополучно, но все-таки в ней можно выбирать между Сциллой и Харибдой.
