Яков Кротов. Путешественник по времени Вспомогательные материалы.
В обозе Медного всадника
В обозе Медного всадника // КоМок №47 (Красноярск), 29 ноября 1995.
Москва, как известно, столица нашей слегка похудевшей Родины. Раньше, до отпада Средней Азии, стран Балтии, Украины, Беларуси, Закавказья, она у нас была какая-то брюхатая. Зато теперь она стройная и элегантная, бодибилдинг пошел ей впрок. Сказано же в «Республике ШКИД», нашем любимом фильме эпохи застоя: «Не женитесь на курсистках, они толсты, как сосиски». Глядишь, теперь на элегантной худощавой России женится Европейский Союз или ещё какая-нибудь престижная организация типа НАТО.
С развитием демократии в Москве поубавилось и достопримечательностей. Раньше в разряд семи чудес света входили, бесспорно, московские магазины, где восхищенное население провинции могло лицезреть (и даже купить, как сувениры) мясо, масло, колбасу, сыр, апельсины, бананы и шоколадные конфеты, а если очень везло, то и зефир с мармеладом, импортных кур и какие-нибудь аглицкие туфельки, а то и австрийские зимние сапожки. Наряду с Грановитой палатой и соборами Кремля можно было посетить оперу во Дворце съездов и насладиться бутербродами с икрой, балыком, семгой, взбитыми сливками и антиквариатом вроде трюфелей и «Мишек косолапых» на Севере и Юге. Народ «балдел» и «тащился». Сейчас это удовольствие отпало, ибо, благодаря гайдаровским реформам, все эти дефицитные продукты и даже кое-что из репертуара закрытых распределителей (икра, крабы, языки, балыки) распространились по российским просторам, а заодно появились ранее невиданные даже в ЦК КПСС иностранные окорока, колбасы и паштеты. Говорят, что именно этот фактор (то, что западный рабочий питается лучше советского генсека) и подвигнул Михаила Сергеевича и Раису Максимовну на перестройку, переплавку, перековку советского угольного бассейна в западные алмазные залежи, в результате чего социализм так «заколебали», что он с горя развалился, за что мы должны выставлять чете Горбачевых водку и закуску (а также десерт, машину, охрану, госдачу) до конца их дней.
Была у нас, правда, еще одна достопримечательность — ВДНХ. Но туда гостей столицы влекло все то же желание: увидеть хотя бы через стекло павильонов товары народного потребления, которые делались специально для ВДНХ в единственном экземпляре и больше не стояли и не висели нигде. Сейчас вся страна ломится от западных, восточных, южных и северных товаров. Так что на ВДНХ остались одни фонтаны, и кто теперь поедет в этот наш бывший Версаль?
Дети мечтали о Кремлевской елке и о елке во Дворце съездов. Но их туда влекли опять-таки подарки, куда входили невиданные в будни СССР сладости. Теперь всего этого сколько угодно и в праздники, и в будни, а комсомольского вида Снегурочка и партийный Дед Мороз воспринимаются детками на уровне Серого Волка и Бабы Яги.
Но одно чудо света у нас в Москве все-таки осталось. Это Марк Захаров, режиссер, фантазер, бузотер, сатирик и поэт, и его театр Ленком, в котором от Ленинского комсомола уцелела только одна идея:
Сотня юных бойцов
Из 6уденновских войск
На разведку в поля
поскакала...
Марк Захаров в театральном деле — не только разведчик, но даже и диверсант. Куда до него Шамилю Басаеву! Марк Захаров никогда не освобождает своих заложников-театралов. Тот, кто у него побывал, уж вовек не выберется из плена, потому что плен больно пленительный. И как советские солдатушки — бравы ребятушки, которые, побывав в афганском плену, принимали ислам, заводили себе жену, а то и пару жен, забывали русский язык и отказывались возвращаться, зрители Марка Захарова, заправского моджахеда — борца за свободу искусства, — принимают веру Ленкома, вступают в масонский ленкомовский орден и поклоняются своему великому Мастеру — Марку Анатольевичу. Ах, как хорошо и круто в масонской ленкомовской ложе! Марк Захаров — это Джек-Потрошитель. Сегодня потрошим «Гамлета», завтра — «Чайку». Подкопавшись под русскую и французскую истории, Марк Захаров подвел подкоп и под английскую. Пороховой заговор! И вышло, что она, английская история, — смежная с российской, так что не ошиблись сталинские следователи, предположив, что можно прорыть туннель от Бомбея до Лондона с пересадкой в Москве.
Оказавшись в Москве, надо не шляться в Думу, даже если дадут пригласительный билет. Эка невидаль! Дурдом есть в каждом городе. А вот Ленкома нет больше нигде, даже на Марсе. И нигде нет такого спектакля «Королевские игры» о Генрихе VIII. Генрихи, Франциски, Иваны, Борисы... Великая Реформация: англиканская церковь, независимость британцев от Рима, от Папы, светский скепсис английских королей и английских купцов-бизнесменов, над которыми вечно шелестела Великая Хартия Вольностей... С чего это началось? С чисто личного желания Генри послать подальше свою постылую жену Екатерину Арагонскую, испанку, и жениться на прелестной Анне Болейн, англичанке. А Папа не позволял. Пришлось послать Папу, католицизм, Рим, Святой Престол, своих епископов, Испанию. Так Англия стала оплотом свободной совести и индивидуализма (Генри захотел «по своей глупой воле пожить») против инквизиции и клерикализма.
Спасибо Анне Болейн. Но по тому же высшему закону индивидуализма и своеволия верховной власти ее отправили на эшафот (якобы за измену супружескому долгу, а на самом деле за то, что не смогла родить наследника престола). И летит над залом торпеда власти, ощетинившийся шипами-боеголовками резиновый аэростат, похожий на гигантский презерватив. Символы и атрибуты власти: Фаллос — оплодотворение реальности, преобразование мира, реформы, если хотите; полет, мрачный и жестокий полет орла с окровавленным клювом и жертвой в когтях; шипы, неизбежные шипы насилия, высовывающиеся из-под роз прогрессивных перемен. Борясь с испанской инквизицией (заочно), Генрих VIII отправил на плаху Томаса Мора и казнил массу священников и мирян, не пожелавших отречься от Рима и католицизма. Кровь текла потоками во имя будущих британских вольностей. А священник Кранмер, будущий примас Англии, у Марка Захарова едва ли не дьявол, даже с рогами. Сподвижник Генри, его Столыпин, его Меньшиков. Страшные вещи раскопал Ленком в английской истории. Власть—это всегда сделка с дьяволом, и, принося президентскую присягу или принимая корону, властитель в Англии XVI века или в России (с XIV по XX вв.) заключает сделку с сатаной. (А за подписью на пергаменте — кровью — дело не станет. Особенно если он реформатор.) От Анны Болейн останется Елизавета. Будущая великая королева, положившая в фундамент английской демократии бизнес, торговлю, морскую мощь, деньги, гражданские свободы, современный протестантизм. Генрих VIII был злодеем. И Елизавете пришлось стать злодейкой. Ее великому королевскому делу мешала Мария Стюарт. Живая человеческая жизнь —поперек прогресса. На дороге у британской демократии. Пришлось отрубить ей голову. Реформы—это круто.
Да полно, была ли какая-нибудь власть без злодейства, и сколько могла она продержаться? Феодор Иоаннович рано умер, Дмитрию-Отрепьеву россияне устроили суд Линча, Вацлав Гавел правит в крошечной благополучной европейской стране... Марк Захаров не выносит вердикт. Его приговор: «се ля ви» (c'est la vie).
И, значит, не будет толка
От веры в себя и в Бога.
И, значит, остались только
Иллюзия — и дорога.
И плыть над землей закатам,
И плыть над землей рассветам.
Удобрить ее — солдатам,
Одобрить ее — поэтам.
(И. Бродский)
Марк Захаров — поэт. Он приемлет жизнь, он приемлет власть, он приемлет неизбежность злодейства. Революционеры же, к коим я принадлежу, отрицают злодейства былых времен во имя злодейств грядущих, чаще всего являющихся мщением за предыдущие злодейства и лучшим средством «сделать реформы необратимыми». После Чечни Борис Ельцин, конечно, злодей. Но вся наша досада и боль — от нерентабельности и бесплодности его злодейства. Это злодейство—не реформа, а контрреформа. Не революция, а реставрация. Мы же не пеняем США на атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки. Это злодейство привело Японию к либерализму, а мир — к концу войны. Надо знать, кого и за что убивать. Тогда тебе изваяют памятник и поставят на Сенатской площади. Если ты «железною рукою Россию вздернешь на дыбы».
Мы в юности брезговали Медным всадником. Мы говорили, что «никогда, ни за что, ни под каким видом». Мы жалели стрельцов, царевича Алексея, раскольников, сжигавшихся в скитах, Парашу и Евгения. Но это была цена билета в Европу, хотя бы в общий вагон, на крышу, в теплушку. Мы оказались в обозе у Медного всадника, а вместо стрельцов нам пришлось подавлять анпиловцев, баркашовцев, нардепов. Руцкой — чем не Хованский? Сажи Умалатова — чем не царевна Софья? Мы смотрели, как горит их скит, и испытали невиданное торжество реформатора, который лично устраняет темные силы реакции. Мы оскоромились. Чем мы лучше Петра? Борис Годунов был западник, а царевич Дмитрий, говорят, удался в царя Иоанна. Значит, был бы реакционер. Пушкин не судит Бориса. История — бумеранг. Содеянное вернется к тебе со смещенным центром тяжести.
Гони коней, гони коней!
Богатство, смерть и власть,
Но что на свете есть сильней,
Но что сильней, чем страсть?
Враги поймут, глупцы простят,
Но кто заучит роль,
Тот страстотерпец, тот солдат,
Солдат, мертвец, король.
И Иосиф Бродский, и Марк Захаров знают, что власть и реформа — королевская игра. «...Ведь мы играем не из денег, а чтобы вечность проводить». Спектакль Ленкома «Королевские игры» не кончится при нас. Мы не можем выйти из зала, потому что с 1991 г. мы персонажи этой пьесы.
