Как театральный критик Минкин сходил на худсовет
"Как театральный критик Минкин сходил на худсовет // Демократический выбор" №52, 1997 год
Решил режиссер Юрий Любимов собрать творческую интеллигенцию на худсовет. Обсудить репертуар, обмозговать, где бы найти спонсоров, решить, как биться за территориальную целостность Таганки, 75% которой оккупировали коммунисты во главе с Губенко.
Ну, сидит в одном углу Е.Яковлев из «Общей газеты», в оставшихся углах разные маститые литераторы и лидеры общественного мнения. Сидит и грустно глотает диетические маслины обаятельный Константин Боровой. И забрел на этот фуршет Александр Минкин, который до гайдаро- и чубайсоведения занимался театроведением.
И говорит обаятельный Константин Боровой печальным голосом, протяжно вздыхая: «Ах, как мы много денег потратили на выборы. Почти столько же, сколько было затрачено на ваши, Саша, статьи».
Ну, Минкин начинает подниматься из-за стола со словами:
— Если вы, Константин Натанович, хотите сказать, что я деньги за это брал, то я могу вам в морду дать.
А обаятельный Боровой отвечает ему ласково:
— Не советую, Саша, я долго занимался каратэ.
Минкин тут же садится обратно.
— И вообще,— говорит Боровой,— не во мне дело. Сейчас еще Лерочка придет. (Лерочка — это я, между прочим.)
Открываю я дверь и не успеваю еще ничего увидеть. Бросается на меня Боровой, хватает меня за руки и кричит:
— Не трогай его! Пусть живет! Все-таки божья тварь!
В чем дело, думаю. Потом замечаю Минкина. Говорю Любимову:
— Юрий Петрович, давайте так сделаем: сначала мы пообсуждаем, а Минкин за дверью постоит. А потом мы все уйдем, а вы с Минкиным обсудите, что надо. Не можем же мы в таком обществе находиться.
Потом обращаюсь к Минкину и отчеканиваю, мысленно позвякивая шпорами, как в офицерском Собрании:
— Я не привыкла сидеть в одном помещении с подлецами, с негодяями и продажными тварями.
Минкин то ли сумку застегивает, то ли ПТУРС в ней ищет.
Любимов его уговаривает с юмором отнестись к ситуации. Какая, мол, мизансцена, как у него в театре.
А я свою линию гну:
— Я вам, господин Минкин, предоставляю право выбора оружия, как оскорбленной стороне. Но я публично вас вызываю на дуэль, потому что считаю подонком. А если вы драться не будете, вся Москва об этом узнает.
Минкин лепечет, что вообще-то он тоже меня считает дурой, но никуда при этом не вызывает.
— Ну и что,— я говорю,— за глупость на дуэль не вызывают, а за подлость — за милую душу.
Ну, Минкин окончательно замолкает и в скором времени уходит. Худсовет начинает меня упрекать, что я Минкина выгнала и что это слишком круто.
— Ну и что,— говорю,— я теперь буду всюду ходить, на все тусовки, и буду выгонять подлецов, раз вы сами не умеете. Хорошо, что еще со мной Льва Разгона не было, а то он имеет привычку не разговаривать, а пощечины давать. И не ответишь никак — он ведь немолод, целых 90 лет.
Так и не стал Минкин драться ни на шпагах, ни на пистолетах. Но самое прискорбное, что за это при царском режиме выгоняли из полка. И я теперь очень волнуюсь: вдруг Минкин служит в каком-нибудь полку и его из-за меня из этого полка вычистят?
