Исидор Пелусиот

ТВОРЕНИЯ

К оглавлению

ТОМ ВТОРОЙ

1. Епископу Лампетию.

Остерегайся, наилучший, не принявших тайноводства и не достойных слышать Божественное Слово; иные из них нередко даже смеются над тем, что выше всякой похвалы. А кому позволительно, тем говори; потому что, по Божественному изречению, не псам и не человекообразным свиниям должно давать святое (Мф.7:6), но людям, ведущим евангельскую жизнь.

2. Пресвитеру Феогносту.
О трех днях и ночах пребывания Господа во гробе.

Крайне дивлюсь и изумляюсь несмысленности спрашивающих: по какой причине Христос воскрес прежде трех дней? Ибо если утверждают, что Он вовсе не воскрес, то для чего вдаются в исследования о времени? Если же воскрес, но раньше, нежели обещал, то да признают, что воскресением доказана вместе и несомненная истина изреченного Им.

Ибо совершив то, что было и казалось (если судить по немощи человеческой) невозможным, конечно, не оказался бы Он немощным для совершения возможного. Хотя всего более показывало бы немощь, если бы Он воскрес позднее, а то, что воскрес ранее, служило доказательством самой великой силы.

И потому, что Христос уничтожил тьмочисленные списки еллинских богов, ниспроверг всех идолов, истребил нечестивые жертвенники, обагренные человеческими кровьми, привел в бессилие диавола, обратил в бегство демонов, укротил дикие племена, Иудеев подверг весьма великим бедствиям, а уверовавших в Него возводит превыше неба, - надлежало бы поклониться Его Божественной и непреодолимой силе, а не спорить о часах. Ибо, что всего важнее и превышает всякий разум, то не может быть опровергнуто маловажным. Но, впрочем, поскольку преизобилие истины велико, попытаюсь приступить к рассмотрению самого дела.

Итак, в отражение их нападения, скажем им следующее: если увидим, что какой-либо должник, обещавшийся уплатить своему заимодавцу долг по прошествии трех дней, уплатил все прежде срока, то осудим ли его как солгавшего или подивимся ему как более должного устоявшему в истине? Я держусь последнего, и конечно, того же мнения и они.

Посему, что же несообразного в том, если Христос сказал, что воскреснет в третий день, а воскрес ранее, чтобы показать Свою силу, привести в омертвение стражей и заградить уста Иудеям? Воскреснуть ранее - сие не подавало повода к обвинению, а замедление воскресения внушило бы великое подозрение. Воскресению надлежало совершиться, когда стража была при гробе и стерегла. А если бы оно совершилось по истечении назначенных дней и по удалении стерегущих, то дело показалось бы подозрительным.

Если же Христос не воскрес, то как Апостолы именем Его совершали такие знамения? Почему недостоверными будут те свидетели, которые тысячами опасностей и смертей уверяли в истине, запечатлев свидетельство не чернилами, но собственною своею кровию?

Но если нужно дойти до самой точности, то скажу еще следующее. Христос изрек, что воскреснет в третий день. Имеешь пяток, имеешь и субботу до захождения солнца, а по субботе Он воскрес, коснувшись крайних дней вполне и совершив весь средний. Ибо и сказал, что воскреснет в третий день, а не после трех дней. Разорите, говорит, - церковь сию, и треми денми воздвигну ю (Ин.2:19). Да и Пророк, песненно предвозвещая, что смерть тогда восплачет, будучи связана крепчайшею смертью, сказал: исцелит ны по двою дню, в третий день воскреснем, и живи будем о Нем (Ос.6:3).

Если же будут указывать на слова: три дни и три нощи (Мф.12:39), то отвечу, что соприкосновением с ними Он исполнил обещание. Ибо все продолжение двадцати четырех часов называется одним днем. Но если кто родится или умрет в первый или последний из сих часов, присчитывается ему самый день. Например, если родится кто перед самым захождением солнца и день этот будет первый день месяца, то считается, что он родился в этот день. А если другой родится по захождении солнца, то будет это уже второй день.

Итак, почему же, когда разница во времени состоит в одном часе, а может быть, не составляет и одного часа, об одном говорится, что он родился в первый день, о другом же - что во второй? Потому что для всякого явно и ясно, что первый прикосновением только совершил предшествовавшие сутки, а другой жил последовавшие за тем сутки только прикоснувшись к ним, состоявшие из полных двадцати четырех часов. Посему, если это подтверждается и точным исчислением часов, то для чего напрасно мучат себя те, кто усиленно утверждает, будто бы Истина не устояла в истине?

3. Петру.
Почему сказано: глаголющеся быти мудри, объюродеша (Рим.1:22)?

Сие: глаголющеся быти мудри, объюродеша, - сказано, премудрый, и по той причине, что, поскольку у них было много величавости, утратившей истину, а в Писаниях истина была без всякой пышности, то требовалось тогда много мужества и благоразумия, обнажающего всякие приукрашенные, внушающие доверие слова, при помощи которых и ложь тщательно выдавалась за истину; ныне же заблуждение их стало ощутительно даже простолюдинам.

4. Аполлонию.
О милостыне.

Милостыне надлежит быть чистою от оскорбления и упрека. Ибо присоединяющие это к милостыне - к благовонному миру примешивают зловонную тину и наносят удар душам принимающих. Потому что подаваемое с упреком, как бы ни было оно значительно, весьма неприятно для принимающих, хотя они по нужде и молчаливо переносят обиды. А когда и подаяние мало, и подается с оскорблением, тогда порождает сие в душе обнищавшего какую-то несносную бурю.

Ибо о тех, которые не подают, но злословят, не нужно и упоминать. Они превысили всякую свирепость зверства, потому что приходящих к ним, как к пристани, топят, не удовлетворив их необходимой потребности и даже прибавив к тому оскорбления.

Посему нуждающимся надлежит отвечать кротко и, по мере сил, подавать им милостыню, но соблюдать ее в тайне, как некую свободную, благородную и целомудренную деву, а не выставлять ее напоказ всем. Если же нечем тебе утешить просителя, отвечай ему мирно с кротостью. Сие слово паче даяния блага; обоя же у мужа благодатна (Сир.18:17).

5. Епископу Евоптию.

Ты, может быть, следуя, разумению многих, сказал, что причинивший насилие деве поступает хуже, нежели обольстивший ее. А я, вникая в самую сущность дела (если и странным покажется то, что намереваюсь сказать, впрочем, сказано сие будет истинно), думаю, что обольстивший бывает виновнее причинившего насилие, ибо здесь обольщение страшнее насилия: обольщенная заслуживает наказания, а подвергшаяся насилию - извинения.

Один, подвергнув поруганию тело, соблюл чистым сердце, а другой, растлив сперва душу, потом подверг поруганию и тело; и один соделал деву подлежащею, а другой - не подлежащею наказанию. Для одной поругание касается только тела, а для другой простерлось и на душу. Подвергшаяся насилию имеет оправдание, а обольщенная подвергается нещадному наказанию.

Первая может требовать, чтобы совершивший поругание был наказан, а последняя, как растлившая сердце, не имеет извинения, и сама несет одно с ним наказание. На одну не падает укоризна, а другая подлежит укоризне; одна возбуждает сожаление, а другую справедливо ненавидят. Поругание одной коснулось тела, но не коснулось сердца, а у другой осквернены и тело, и душа.

Если же думаешь, что это человеческие рассуждения, то прочтем закон, данный с неба. Посему, что говорит он? Если кто причинит деве насилие в пустыне, то его убейте, а деву сохраните. Ибо возопи отроковица, и не бе помогаяй (Втор.22:27). Но той, которая подверглась сему в городе и не возопила, - наказание неминуемо (24). И весьма справедливо. Ибо в пустыне помочь было некому и поруганная признается достойною извинения. А потерпевшая сие в городе и безмолвно согласившаяся, не возопившая и не призвавшая того, кто мог бы остановить насилие, справедливо осуждается на смерть.

Поэтому надлежит всеми силами блюсти сердце чистым и неоскверненным, не имеющим стремления к чему-либо срамному и не дающим на то согласия, чтобы, если и случится встретится (чего не дай Бог!) что-либо подобное, у нас было полное оправдание пред нелицеприятным Судиею, проникающим в сердца и не нуждающимся в свидетелях.

6. Дионисию.
На сказанное: несть бо власть, аще не от Бога (Рим.13:1).

Писал ты: что значит несть бо власть, аще не от Бога? - и спрашивал: неужели каждый начальник поставляется Богом? Скажу на сие (и не прогневайся на меня, ибо скажу не нечто пустое): мне кажется, что ты или не читал Павловых изречений, или же не понял их. Апостол Павел не сказал: несть начальник, аще не от Бога, но рассуждал о самом начальствовании, говоря: несть власть, аще не от Бога.

То самое, что у людей есть начальства, и одни начальствуют, другие живут под начальством, происходит не просто и не случайно, чтобы народы, подобно волнам, увлекались туда и сюда, но, по словам св. Павла, это есть дело Божией премудрости. Поскольку равноправие обыкновенно возжигает войну, то Бог не попустил быть народоправлению, но установил царскую власть, а потом за нею и многие начальства. Какие же, спросишь? Начальника и подначального, мужа и жену, отца и сына, старца и юношу, господина и раба, учителя и ученика.

Даже и у бессловесных животных можно видеть подобное. Поручители в этом - пчелы, которые подчинены царской власти, журавли и стада диких овец. Если же посмотришь и на море, то и оно окажется не лишенным сего благочиния. И там многие породы рыб имеют одного правителя и вождя, посему осуществляют дальние переселения. Ибо безначалие везде всего ужаснее и бывает причиною замешательства и беспорядка. Посему, и в теле, хотя оно есть нечто единое, не все имеет равное достоинство, но одни члены начальствуют, а другие подначальны. Потому мы вправе сказать, что самое дело, разумею власть, то есть начальство и власть царская, установлены Богом, чтобы общество не пришло в неустройство.

Но если какой злодей захватил сию власть беззаконно, то не утверждаем, что он поставлен Богом, но говорим, что попущено ему или изблевать все свое лукавство, как Фараону, и в таком случае понести крайнее наказание, или уцеломудрить тех, для кого нужна и жестокость, как царь вавилонский уцеломудрил Иудеев.

7. Исаии.
О Промысле.

Правосудие - не знаю, каким именем назвать тебя - надзирает за делами смертных и карает поступающих несправедливо, и ничто в этой жизни не остается без управления. Зная сие, избегай неправды, чтобы избежать и наказания.

8. Епископу Ермогену.

Писал ты, что я делаю тебе одолжение, угощая тебя и всеми способами изливая от своего языка в слух твой всякое достойное упоминания учение. Посему ответствую, что, если напишем мы нечто дельное, почитай это делом высшей благодати, умудряющей и невежд.

9. Комиту Ермину.

Теперь, когда вступил ты в права начальника, особенно можешь соделаться достойным славы и соревнования, если не будешь мстить обидевшим тебя. Но теперь, теперь-то всего более и предашь ты забвению прискорбное, когда начальственная власть доставила тебе наибольшую возможность наказать их.

10. Епископу Ераклиду.

Кто на самом опыте превосходит добрую о себе молву и оказывается лучше, нежели каким известен был понаслышке, тот по справедливости выше похвал и обличает всякое похвальное слово в том, что оно ниже его достоинства. Но хотя и препобеждается всякое слово, однако же надобно увериться в этом и сердцу. Посему надлежит и говорить, и писать похвалы, какие подобают любителям добродетели. Ибо из сего проистекают три добрые следствия: мы получаем искреннее расположение к добродетели, ибо ни один дурной человек не потерпит того, чтобы хвалить человека доброго; делаемся чистыми от зависти, признавая их преимущества перед нами; приходим в стыд или уцеломудриваемся, когда порочны, а то и другое обращается нам в пользу.

11. Епископу Лампетию.

Не предавайся негодованию, достойный питомец ненависти к лукавству, оттого, что, как писал ты, исполненный нечестия Евсевий ведет непримиримую и скрытую брань с живущими добродетельно, вступает в союз с любящими порок и оттого, что он или ведет войну с имеющими у себя деньги, если не получает их, или, чтобы не вести войны, берет у них все, что мог бы похитить, ведя войну. Но ожидай Божественного приговора.

12. Ему же.

Поскольку Божественный Промысл щадит согрешающих больше, нежели они щадят себя самих, то посему, он движимый долготерпением, взывает царственною и человеколюбивою проповедью: покайтеся, приближися царствие небесное (Мф.3:2). Но если согрешающие, ни во что не вменяя сие увещание, признают долготерпение небрежением, то, может быть, и ныне, без сомнения же тогда, когда настанет время Суда, он не пощадит уже не удостоивших пощады себя самих, но подвергнет самым жестоким наказаниям пренебрегших долготерпением. Посему и сказано то, что желал ты узнать: молчах, еда и всегда умолчу, и потерплю? Истреблю и изсушу вкупе (Ис.42:14). Ибо не воспользовавшихся таким долготерпением, но обративших его в повод к большим грехам, справедливо подвергнуть наказаниям.

13. Епископу Алипию.

Если справедливо почитают величайшими те наказания, которые совершаются при множестве свидетелей (потому что тайные обыкновенно бывают легче), то каково, по всей вероятности, будет мучение, когда изречено будет определение в присутствии небесных сонмов и всего человечества?

14. Епископу Исидору.
О зависти.

Зависть, соименник мой, ко всякому другому действительно или мнимо доброму качеству неблагосклонна, а напротив того, жестока и неприязненна, к добродетели же, которой в удел дано качество в собственном смысле прекрасное, она совершенно непреклонна. Посему не быть предметом зависти - дело, может быть, беспечальное, но и не славное, потому-то сделать достойное зависти ни мне, ни друзьям никогда и не случится. Тому же, кто возбуждаете к себе зависть, надлежит с целомудренным помыслом переносить злоумышления зависти.

15. Ему же.
О любви к Богу.

Тем, у кого нет недостатка в исполнении всего, что требуется добродетелью (ибо многие, почитая добродетель величайшим благом, какова она и в действительности, не очень заботятся о ней), сказываю: если они не будут полагаться на собственные свои силы, но свои преуспеяния станут приписывать Божественной помощи, то и страсти преодолеют, и, без сомнения, достигнут полноты добродетели. Хотя и согласятся, что выше человеческой силы - взять верх над сопротивниками, так чтобы ничто не служило препятствием усердию подвижника, однако же, для того, кому поможет Бог, а именно для того, кто победу приписывает Богу, ничто не непреодолимо, если и встретится препятствующее победе.

16. Ему же.

Намереваюсь выразить кратко то, чего не намерен сказать ясно. Если бы худ был тот, кого обижают сии злоумышленники (знаешь, о ком говорю), то тех самых, которые теперь говорят о нем худо, имел бы первыми своими хвалителями.

17. Ему же.

Всякому, в ком есть честность, приятна честь, воздаваемая добродетели. Если какой законодатель устанавливает весьма строгие наказания за преступления закона, то невозможно подумать, чтобы сам он готовился нарушать законы. Так и когда кто с удовольствием слушает о необычайных воздаяниях за добродетель, тогда будут почитать его готовым ко всякой добродетели, исполненным всего доброго и не имеющим в себе ничего худого. И нет ничего неестественного в том, что люди добрые удивляются добродетели и любят ее.

18. Схоластику Арпокре.
Об искусстве гадания.

То, что гадательное искусство было у Еллинов делом пустым и славилось напрасно, доказано мною в слове на Еллинов. Но поскольку как мудрейшего свидетеля выставляешь ты Гомера, то его же противопоставляю тебе и я. Ибо важно свидетельство, заимствованное у врагов.

Гомер рассказываете, что Елен, этот гадатель, приказывает брату Александру бежать с битвы и, придя в город, вместе с женщинами принести молитву Афине. Потом женщины молятся, Афина же отказывает в исполнении молитвы. А после сего гадатель повелел брату вызвать на ратоборство доблестного из Еллинов, и он повиновался, вызвал, был побежден, ранен и оказался в необходимости прекратить битву. Из сего не явно ли и самым малым детям, что Гомер как бы по щекам бьет гадательное искусство или смеется над его глупостью и высокомерием, так как у него оно выказывает дерзость, предсказывая и внушая добрые надежды, а в конце концов обличается и, что всякому видно, ошибается.

Если же Гомер во многих местах говорит о гадателях, о провещателях по внутренностям жертв, о толкователях снов, то сие нимало не удивительно. Ибо поэзия, полюбив басню, в пищу себе обращает ложь, и, от безрассудного удовольствия делаясь смелою, хвалится тем и обильно расточает слова, слагает басни и выставляет их всем напоказ.

Настолько же нерадит об истине, что и о сыновьях Алона, сначала, представляя их больше трудящимися напрасно, нежели производящими нечто великое, говорит: "Оссу навергли они на Олимпе и вскоре за этим Пилион двинули к Оссе, чтобы небо стало доступным". Потом, веря, что они смогут это сделать, достигнув юношеского возраста, произносит невежественное и нелюбомудрое мнение, выражаясь так: "и совершили бы это, пришедши в меру юности".

Ибо не говорю, что три горы, но и вся земля, если сделать из нее столп и поднять ввысь, не коснется небесного свода, особенно если верить тем, которые говорят, что земля есть центр неба. Ибо центр никогда не может коснуться окружности.

19. Схоластику Феодосию.
Об истине.

Кто в начале отпал от истины, тот, без сомнения, совратится с намеченного пути и придет к постыдному концу.

20. Зосиме и Марону.

Иные говорят, что даже епикуреец Митродор не подтверждал так делами учения отринутого всеми мудрыми Епикура, как подтверждаете вы. Посему, жалкие, если говорят о вас правду, прекратите своеволие, если же нет, - держитесь целомудрия.

21. Епископу Феодосию.

Медлю сказать, чтобы не показалось, будто бы льщу, а лесть, как признано, гнуснее всех мелких страстей. Впрочем, вынуждаемый истиною, скажу: думаю, лучше же сказать, - уверен, что никто не будет в состоянии изобразить словом твои превосходные качества, хотя бы у него было десять языков, десять уст и столько же душ.

22. Пресвитеру Дионисию.

"Кто не сознает в себе ничего доброго, скромен в словах, снисходителен, лучше же сказать, признателен, тот, о мудрый, еще не смиренномудр. Кто смиренномудрствует после многих преуспеяний, тот умеет вести себя в собственном смысле слова скромно.

23. Мартиниану.
О сребролюбии.

Любовь плотскую, так как она жестока, но скоро угасает, живописцы изображают с огнем и крыльями, потому что она иногда, воспламеняя разжигает страсти, а иногда улетает по причин пресыщения. Любовь же к деньгам никто не осмеливался изобразить и представить на картине, может быть, потому что это не любовь, а какое-то неизлечимое бешенство, а может быть, и потому, что невозможно изобразить и написать ее красками.

Ибо она не пятьдесят только, как гидра из басни, имеет голов, которыми передает пищу ненасытному чреву, и не такие имеет она свойства, как это, ничем не удовлетворяемое чудовище, не сотнею только рук вооружена, как Бриарей, но не имеет и крыльев, не знает сытости, ничем не может удовольствоваться. Посему, кто же будет в состоянии или изваять, или представить на картине такое чудовище, в сравнении с которым и Сцилла, при всей своей невероятности, делается вероятною?

Но слово, поскольку оно может запечатлеть все лучше всякой краски и лучше всякого воска способно принимать все виды, сколько будет возможно, попытается изобразить и сию любовь, хотя отказываясь дойти до точности, однако же выставляя на позор зверообразное и неприятное для одержимых ею ее неистовство. Мне кажется, подобна она не отроку (потому что это не любовь, а очевидное неистовство), но какой-то женщине (это и будет признаком ее неразумия и злонравия) зверообразной, дышущей пламенем.

Вместо волос на голове ее тысячи змей, непрестанно шипящих и извергающих смертоносный яд, и тысячи у нее рук с когтями, которыми она одних терзает, в других бросает стрелы, а у третьих вырывает деньги. И также тысячи у нее уст, потому что она не только угрожает и клевещет, но и льстит, и раболепно беседует, и ложно клянется, и для глупых прибытков вымышляет тысячи предлогов.

И глаза у нее смотрят неестественно, не уважая никого: ни друга, ни брата, ни сродника, ни благодетеля, но выказывая в себе что-то суровое, жестокое, свирепое, бесчеловечное, огневидное. Ибо она не взирает на свойство вещей, не принимает во внимание того, что часто, приведя в движение тысячи средств, передавала деньги в руки врагов, а потому в уловленного ею всеивала тысячи грехов.

А слух у ней настолько загражден, что не внимает она ни просьбам, ни воздыханиям, ни сетованиям, ни ругательствам. Иметь крылья, что означает пресыщение, и так ей не свойственно, и ни один здравомыслящий человек не припишет ей даже и ног. Ибо не умеет она ступить и от плененного ею передвинуться на другое место, но, налагая руки на всех, будучи тяжелее всякого железа и свинца, сидит неподвижно, все берет, всех грабит, никогда не насыщается, но множество собираемого обращает в пищу для шире и шире разводимого огня и окончание того, что взято, делает началом тому, чтобы брать еще.

Посему, кто же отдается в плен такому жестокому и ненасытному бешенству, порождающему тысячи грехов, укоризн, бесславий и непотребств? Кто решится здесь жить так бедственно, день и ночь быть бичуемым, не знать ни покоя, ни сна, а там принять начало казней? Что говорю - начало? Ибо и здесь сия страсть мучит и казнит плененных ею немилосерднее всякого мучителя, попирая их, касаясь самых чувствительных частей и не давая даже на малое время перевести дух, но налагая на них наказание более жестокое, нежели то, какое несут осужденные на самую тяжкую казнь в рудниках.

Тем можно еще после дела воспользоваться сном и отдыхом, а этим любовь к деньгам, заградив для них и пристань сна, даже ночью отдает свои жестокие и бесчеловечные приказы и одних выводит на разбои, других - на убийства, не уважает самого погребения, которое удостаивают чести варвары и бесы, но и на мертвые тела вооружает скверные руки уловленных ею, измышляя новый и беззаконный способ разбоя.

Посему, представив в уме все злые качества этой любви, а именно то, что она зверообразна, неприятна, дышет пламенем, ненасытна, слепа, глуха, человеконенавистна, скверна, богоненавистна, непримирима, неприступна, неукротима - ибо ни лестью, ни услугами нельзя ее взять, но тогда сильнее свирепеет, когда всего больше ей услуживают, - будем особенно бдительны, чтобы не быть ею уловленными.

Ибо легче не быть уловленными, нежели, будучи уловленным, бежать. А если и будем уловлены, то напряжем все силы и, призвав Божию помощь (без нее невозможно освободиться от такого плена и многим угрожает опасность, что из плена сего не будет и возврата), перестанем желать обогащения, а то, что собрано, или сразу, или понемногу раздадим нуждающимся. Вот единственный способ избавиться от такого плена!

24. Пресвитеру Архивию.
Обличение тех, которые священническое служение проходят худо.

Из многого, что, по словам твоим, достойно удивления, более всего дивлюсь одному, и это, утверждаю, достаточный признак всеобщего повреждения. Почему, оставив первое, теперь скажу и обличу более всего последнее.

Тем, которые имеют или, лучше сказать, более всего должны иметь попечения о народе, но нимало о нем не радеют, скажи: для чего вы, своими поступками признаваясь в незнании того, что такое священство, смущаете других? Ибо если наследовали вы отеческое самоуправство, то управляйте, кем управляете, так, чтобы показать себя более жестокими и самоуправными, нежели оные пресловутые мучители, ибо многие из них с терпевшими их самоуправство обходились с большею кротостью, чем вы.

А если вверено вам отеческое попечение, то для чего и мучителей затмеваете жестокостью? Для чего вы порабощаете искупленных Божественною Кровию? Для чего обогащаетесь, пользуясь чужими бедствиями? Смеетесь над целомудренными? Строите козни любителям добродетели? Рукоплещете льстецам? Говорящих свободно осуждаете на изгнание? Ибо, если вы перестанете делать то, что делаете, вероятно, снова возродятся и оживут и ныне омертвевшие из-за вас в людях добродетели.

25. Комиту Ермину.
О том, что иерею, кроме правой жизни, потребна и сила в слове.

Как дерево хорошей породы, когда оно обременено плодами и покрыто листьями, веселит садовника, услаждает зрителей и покоит проходящих, так и поставленный на учительском месте, когда он украшен добродетелью и просвещает словом, и Бога веселит, и людям приносит пользу. Если же он будет лишен того или другого, то не принесет великой пользы ученикам. Ибо потребна достойная жизнь ради любящих осуждать, потребно и слово для обличения ересей.

Хотя многим и без слова часто доставляет пользу то, что можно видеть праведную жизнь, однако же поучаемые, когда видят учителя побежденным в умозаключениях и беседах, нередко терпят вред в существенном, увлекаясь искаженными догматами, ибо винят не неопытность учителя, но нетвердость догмата. Если же слово льется с силою и низлагает противников, то победа омрачается худостью жизни. Недостойным веры почтут учителя, который не делает того, что должно. Посему, надлежит просвещать и словом, и жизнью. Сказано: иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небесном (Мф.5:19). Но если бы только сотворить значило и научить, то не было бы прибавлено второго.

26. Ему же.
Об Иосифе и Египтянке.

Хотя Египтянка искусно и хитро раскидывала сети похотения, расставляла силки, уловляя юношу, очаровывала его глаза, являясь в трогательных положениях, обольщала слух, стараясь всячески искушать речами, возбуждала обоняние, благоухая драгоценными мирами, щекотала осязание, удерживая его, и раздражала вкус перед тем, как раскинуть сети, присовокупила, вероятно, наслаждения, если не из милости, как к любимому, то из сострадания, как к чужеземцу; пыталась привлечь обещаниями, потому что обещала иметь его своим властелином, - но не преуспела в ловитве.

И Иосиф пожал плод целомудрия не без труда, как думают иные, потому что предстояла ему борьба не только с Египтянкой, но и с юностью, которая скакала и играла, возбуждаемая женскою беседою. А Египтянка лишь на первый взгляд казалась победившею, на первый взгляд, сказал я, потому что для невинного слуха и это служило обличением женской невоздержности. Ибо боящаяся потерпеть насилие не будет заботиться о том, чтобы отнять одежду у угрожающего насилием, но всего более она желает и вожделевает избавиться от насилия. А Египтянка, упившись похотью, думала, что знаки собственного ее непотребства послужат доказательствами целомудрия.

Посему, думаю, и господин, хотя принял ее жалобу, но, может быть, из подозрения к жене (ибо знал, как легко женское естество уловляется страстью, особливо когда возбуждено красотою, нередко порабощающей и сильных) не дозволил Иосифу сказать за себя слово, в чем иные обвиняют его, и бросил его в темницу. И при этом, не по-варварски он поступил, как полагают иные (иначе мог его умертвить или предать законам, по которым жалоба требовала смерти), но справедливо, может быть, уразумел, что жена, воспылав неистовою любовью к Иосифу И не уловив добычи, сочинила жалобу; и если дозволить юноше оправдывать себя, то он не только уничтожит жалобу, но и вину обратит на ту, которая жаловалась.

Лучше же сказать, что будет и более справедливо, Мздовоздаятель целомудрия укротил гнев мужа и воздвиг для мира столп благонравия, соблюл питателя для голодных братьев и поставил князя Египту.

27. Ему же.

Не изумляйся крайне, чудный, если и то, что действительно таковы иные из возведенных на учительскую кафедру, как ни страшно сие, еще не кажется страшным. Промолвить же с дерзновением какое-либо слово признается у них всего более опасным и превышающим всякое извинение. Поскольку следы добродетели остаются в немногих, в большей же части людей бесчинно ликует порок, то, боясь, как бы не явился какой-либо обличитель того, что делается, они стараются осудить на изгнание все прекрасное, а более всего - дерзновение, чтобы после этого грешить небоязненно.

28. Ему же.

Одержимому самою тяжкою болезнью почитать себя здоровым - очевидное и неисцельное безумие. Ибо станет ли таковой искать врача, не зная и того самого, что он болен? Потому сперва надлежит привести его к ясному ощущению недуга, а потом призвать к нему врача.

29. Диакону Исидору.

Сказанное: гневайтеся и не согрешайте (Пс.4:5), - представляется мне имеющим много смыслов, потому что можно понимать сие и как определение, и как совет. Например: гневаетесь и за что гневаетесь? Посему, не гневайтесь, чтобы не согрешить. Может же это означать и следующее: поскольку гнев - страсть, скоро и сильно возгорающаяся, - увлекает душу, ибо часто опережает помысл и рождается почти не намеренно, то смягчайте его помыслом или размышлением, не стремясь ко мщению, но оканчивая дело кротостью.

А может быть и следующее значение: гневайтесь на возмущающую страсть, а всего больше - на сластолюбие, и не согрешите. Ибо страсть, если найдет вас обессиленными и ослабевшими, то легко поборет вас, а если найдет трезвенными и разгневанными на нее, то немедленно оставить вас.

Но Слово Божие воспретило не просто гневаться, но гневаться напрасно. А иногда и гневаться бывает полезно, когда делается сие или за славу Божию, или за обижаемых, или к исправлению ближнего. Гневался и прекроткий Моисей на тех, кто отлил тельца, и с горячностью повелел убивать их; гневался и Финеес на блудников и умертвил их копьем; гневался и Пророк Илия на Иудеев, и усмирял их голодом. Гневался и Ап. Павел на Елиму, и Петр - на Ананию и Сапфиру; гневаются и отец на сына, и учитель на ленивого ученика. И всякий скажет, что это не гнев, а любомудрие и попечительность. Посему и то изречение может быть понято как повеление.

Когда мстим за себя самих, тогда во мщении преступаем меру, а когда дело касается или славы Божией, или обидимых, тогда принимаем вид благоговения и безмолвия, бываем безгласны и неподвижны, ничем не отличаемся от камней. Посему сказано: гневайтесь справедливо, когда речь идет или о славе Божией, или об исправлении ближнего, или когда должно наказать за обидимых, но не согрешайте, или входя в согласие с согрешающими и прикрывая их, или употребляя этот гнев в помощь к отмщению за себя самих.

Ибо гнев вложен в нас не для того, чтобы и нам грешить, но для того, чтобы падающих не допускать до падения; не для того, чтобы обращался он в страсть и болезнь, но для того, чтобы служил врачевством от страстей. А мы пособие сие превращаем в яд, употребляя его на что не должно.

30. Чтецу Урсфенуфию.

Добродетель, как думаю, но сам не утверждаю, а предоставляю решить читателям, и казалась, и кажется трудною не по своей собственной природе, но по причине крайнего нерадения людей, не желающих в ней упражняться, ибо для того, кто рассмотрит все в точности, она гораздо легче порока. Если же кто не верит, то пусть не приходит в смятение, но ждет доказательства, соблюдая себя чистым от всякого предубеждения и от спорливости. Посему умолчу о том, что добродетель Божественна, в высшей мере прилична естеству и сообразна с ним, составляет красоту и украшение подвизающихся в ней, ибо это признается всеми: перейду же к тому, что подвергается сомнению.

Итак, скажи мне, что легче: отыскивать ли следы тьмочисленных сокровищ, или довольствоваться тем, что имеем у себя? Высчитывать ли день и ночь гнусные доходы и презренную прибыль, или предпочесть и возлюбить довольство малым? Обижать ли всех, или помогать нуждающимся?

Жить ли с законной женою (ибо предлагаю не самое высокое, но доступное для многих любомудрие), или подкапываться под чужие брачные ложа? Страдать ли неисцельною любовью к корысти, или быть свободным от такого безумия? Ухищряться ли на обманы, или вести дела без обмана? Тревожиться ли, ходя по судилищам, или жить в покое? Похищать ли не принадлежащее нам, или уделять нуждающимся и свое собственное? Проводить ли все время в хлопотах и жалобах, или освободить себя от хлопот и страхов? Беспокоить ли себя многими нескончаемыми заботами, или иметь одну заботу - не утратить добродетели? Вмешиваться ли в чужие дела, или жить, не заботясь об этом? Пресыщаться ли, или не любить того, что и по насыщении раздражает желание? Плавать ли по морям и подвергаться крушениям, или сидеть в пристани и смотреть на крушение других?

Так я был намерен показать легкость добродетели и трудность порока, но слово, простираясь далее, сделало нечто большее, показав еще притом, что за добродетелью следует веселье, а за пороком - неудовольствие. И на сем надлежало бы остановиться. Но поскольку нега и удовольствие, будучи обольстительны, многих, по-видимому, вводят в обман тем, что они приятны и не трудны, то необходимо и с ними вступить в борьбу.

Посему, не касаясь до времени того угрожающего неге и невоздержанию Суда, который священное Евангелие, вызывая жалость, трогательно изобразило в лице богача и нищего, облеченного в нечистые ризы, скажу: если нега не порождает тьмочисленных тяжких, трудно исцелимых и вовсе не излечимых болезней, то пусть называется негою. Если же она стала причиною боли в ногах и голове, тошноты, онемения и расслабления в членах и других подобных недугов, от которых и сама ослабевает, лучше же сказать, вовсе исчезает, то помедли называть негою эту матерь и питательницу стольких зол.

О том же, что не может вместе с пищею перейти в желудок, но исчезает в самой гортани, и о том, от чего преданный неге по притуплении чувств непрестанным наслаждением не ощущает удовольствия, не скажу ни слова, не потому, что не имеет это силы, но потому, что не может тронуть людей огрубевших. Итак, это пусть будет сказано о неге. Об удовольствии же скажем то же самое и еще большее того.

Если, не говоря уже о тратах и о стыде, не порождает оно непримиримых браней с соперниками и не бывает причиною ударов, от которых часто приключаются опасности и смерть, то пусть называется удовольствием. А если оно служить корнем стыда, скрытых браней, опасностей, смертей, жалоб и других тьмочисленных зол, то не знаю, надлежит ли называть удовольствием эту причину стольких горестей, этот корень, уничтожаемый своими ветвями?

О том, что не бывает удовольствия ни прежде плотского смешения, ни во время оного, ни после, не буду и упоминать, не потому, что это слабое доказательство, но потому, что не может тронуть беспечности невоздержных. Ибо, если пожелает кто исследовать дело в точности, то ни прежде смешения, ни во время оного, ни после не видно удовольствия, а напротив того, до смешения бывает очевидное бешенство, во время же оного - явное безумие и неукротимое волнение, да и то, что бывает после оного, вернее назвать освобождением от безумия, нежели вкушением удовольствия. Ибо кто удовлетворил похоть, тот прекратил удовольствие. А кто еще в похоти, тот не в веселии, но в волнении, в неистовом смятении.

Посему, если это действительно так (а что действительно так, я убежден), и добродетель, несомненно, оказывается весьма легкою, приятною и наиболее сообразною с самым естеством, то будем неослабно и усердно держаться добродетели, делающей тех, кто ее любит и здесь, и там именитыми.

31. Епископу Ираклиду.
О величии духа.

Только в христианах, и притом действительно достойных сего наименования (никто да не судит о самой вере по необразованности многих), сочетаются качества, весьма отстоящие далеко одно от другого. Ибо величие духа, чистое от всякого высокомерия и при спокойном нраве сохраняющее всю свою деятельность, соединяется со скромностью, и нимало не выказывая гордости, но соединяясь со скромностью (о чем невозможно и сказать без удивления), уклоняется от унижения. Ибо оно и скромность проявляет в том, что не превозносится над ближними, и выказывает величие в том, что среди страхов и опасностей не опускает голову, но стоит выше лести и раболепства. Не раболепного и льстеца признает смиренномудрым, а также не самоуверенного и высокомерного - многомудрым, но, в том и другом уловляя доброе, уклоняется от ненавистного, чтобы, избегая близких к добродетелям пороков, приобрести самую добродетель во всей ее чистоте.

32. Ему же.

В священную брань со страстями плоти надлежит вступать, не на себя самих полагаясь, но предоставляя победу Божиему содействию. Ибо если так поведем брань, если и сами всем запасемся, все приведем в порядок, употребим труды и бдительность и возложим упование на помощь свыше, то удобно преодолеем противника и воздвигнем славные победные памятники, вновь одерживаемыми победами постепенно взращивая благие надежды.

33. Диакону Аполлонию.

Вот два главных рода греха: грех замышляемый и грех, приводимый в действие. И грех, совершаемый самым делом, и древле преследовался законами, а замышляемый воспрещен Евангелием, которое не дело уже совершенное наказывает, но заботится о том, чтобы злое даже и не начиналось. Ибо тогда был дан закон рук, а ныне дается душе.

34. Аммонию.
Об ожесточении.

Как страдающие неисцельным безумием в высшей степени болезни теряют и ощущение того, что терпят, так и дошедшие до ожесточения (а один из них, как писал ты, и Зосима) находятся как бы в бесчувствии, не зная даже, какое они терпят зло.

35. Диакону Евтонию.

Восхваляемый тогда приобретает наиболее достойную уважения славу, когда вознамерившийся его хвалить прежде, нежели начнет речь, провозгласит себя побежденным. Посему самому и я, препобеждаемый добродетелями достославного Евстафия буду молчать.

36. Епископу Феодосию.

Евсевий, предстоятель народа, населяющего град Пелусиотский, пусть узнает, что такое Церковь. Ибо весьма странно и даже ужасно тому, кто не знает сего, священноначальствовать. А то, что Церковь есть собрание святых, соединенных правою верою и доблестным житием, ясно всем, вкусившим мудрости. Он же, не зная этого, самую Церковь, к соблазну многих, разоряет, при этом строит церковное здание, лишает Церковь украшений, осуждая на изгнание людей досточестных, и украшает многоценными мраморами здание, и это известно всякому.

Если бы знал он в точности, что Церковь - это одно, а церковное здание - другое, и что Церковь составляется из непорочных душ, а здание строится из камней и деревьев, то, думаю, перестал бы разорять одну и сверх потребности украшать другое, ибо не ради стен, но ради душ снисшел сюда Небесный Царь. Если же будет он притворяться, будто бы не знает, о чем у меня речь, хотя это всего яснее и для крайне тупоумных, попытаюсь объяснить сие примерами. Как одно есть жертвенник, а иное - жертва, одно - кадило, а иное - ладан, одно - дом совета, и иное - совет, ибо одним означается место, где заседают, а другим - совещающиеся, от которых зависят и погибель, и спасение, так и в отношении церковного здания и Церкви. А если скажет, что он не так понимал это, то пусть убедится, что при Апостолах, когда Церковь изобиловала духовными дарованиями и украшалась светлым житием, церковных зданий не было. У нас же церковные здания украшены сверх надлежащего, а Церковь (хотя не намерен я говорить что-либо неприятное) подвергается осмеянию.

А я, если бы предложили мне выбирать, согласился бы лучше жить в те времена, когда церковные здания были не так изукрашены, а Церковь увенчивалась Божественными и небесными дарованиями, чем в эти, когда церковные здания изукрашены всякими мраморами, но Церковь лишилась тех духовных дарований и не имеет их.

37. Ему же.

Признаю справедливым, чтобы слушатели, когда говорящий о предметах высоких не соответствует достоинству того, о чем говорит, не осуждали его бессилия, но удостаивали извинения, слагая вину на величие предмета.

38. Правителям Илие и Дорофею.
О противоположности добродетели и порока.

Признаю себя другом вашим, но, приглашаемый на помощь каждым из вас, так как теперь, не знаю почему, оба вы идете друг против друга и ведете войну, не приду к вам, избегая того, чтобы сделать одному добро, а другому зло. Но если вы сделаете то, что надлежит и, отложив непримиримую вражду, обратитесь к миру, то приду - не помогать одному против другого, но обоих снова соединить узами дружбы.

39. Палладию.

Не надлежит ни взора отвращать от Божественных слов, ни прекословить им, но прежде, нежели выслушаешь, что надобно делать, должно обещать, что сделаешь это. Одна мысль, что вещает Бог, изгоняет всякое противоречие и производит полную покорность. Хоть, Кто знает, что особенно для нас полезно, Тот достоин веры во всем, что говорит и узаконивает.

40. Пресвитеру Зинону.

Плотское родство вовсе не то, что близость духа. Поэтому, если назову тебя племянником достославного епископа Ермогена, то не великую окажу тебе милость, а если назову искренним его учеником, то не сделаю стыда ни тому, ни другому. О тебе будут думать, что ты был последователем доблестного мужа, и о нем - что подражателя своего сделал человеком благородным.

41. Петру.

Охотно внимать Божественной проповеди, думаю (о как мне назвать тебя, чтобы назвать сколько-нибудь по достоинству!), побуждали людей две причины: удовлетворительность слова и образ жизни проповедников; потому что и то, и другое - и достоверность слова, и жизнь, ручающаяся за слово, - одно другому придавали силу и крепость. Не иное они проповедывали, а иное делали (за сие подверглись бы осмеянию, как некоторые из нынешних; однако я не намерен говорить что-либо неприятное), но тем, что те проводили жизнь, согласную со словом, покоряли людей.

Посему и Христос, зная, что слово, не сопряженное с деятельностью, немощно и недейственно, одушевляемое же деятельностью - живо, сильно и действенно, своими делами обучив Апостолов всякой добродетели и любомудрию и наставив словом, и украсив Божественными дарованиями, потом уже послал их на уловление человеков. Ибо Христос во всей точности знал, что нравственность проповедников не меньше чудес возможет привлекать людей.

Так, рассеявшись по вселенной, подобно крылатым земледельцам, посевая слово благочестия, благоустроив нрав свой по наставлению Учителя и ведя жизнь не только безукоризненную, но даже чудную, препобеждали они всю подсолнечную. И ни мудрость, ни могущество, ни богатство, ни царская власть, ни самоуправство, ни варварская свирепость, ни полчище демонов, ни сам диавол, ни голод, ни стремнины, ни темничные узы, ни иное что, признаваемое страшным и действительно страшное не превозмогло их. Напротив того, все уступали и давали им место, и быть побежденными почитали для себя славнее всякой победы и победных памятников, ибо, укрепившись в той мысли, что быть хорошо побежденными лучше, нежели худо победить, соделались они небожителями.

42. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию.

Есть опасность, как слышу, что слух у вас загражден отчаянием; и как издавна предавшие себя в жертву греховной смерти, негодуете вы на советующих вам доброе. Посему, если это действительно так, то справедливо, наконец, будет о вас и плакать, и сетовать, а не подавать вам советы и увещания.

43. Им же.

Как не посвященные и не введенные в доблестное житие, вы вызвались объяснить на словах то, что для людей одинакового с вами расположения и словом не выразимо, и сами того не примечая, показываете себя не имеющими понятия о деле. Однако же я не возьму на себя смелость сделать для вас удобовыразимым доныне еще неизъяснимое и облечь в слова то, что превышает ваш слух.

Ибо как неосвященным непозволительно слышать священное, так и оскверненным непозволительно проникать взором в святилище. Закон сего не дозволяет, лучше же сказать, сие запрещает Божественное Слово, ясно возглашая: не дадите святая псом (Мф.7:6). Потому, хотя имею что сказать, но не могу говорить о сем вам, а лучше посоветую воздерживаться от порока и придерживаться добродетели. Ибо, если сделаете это, не останетесь не услышавшими объяснения того, о чем вы писали.

44. Диакону Исидору.

Извращающие Божественные изречения и толкующие их ложно по собственному своему изволению погрешают неизвинительно. Ибо они не будут иметь оправдания, представляющего в предлог обольщение и заблуждение, потому что пали по злонамеренности, а не по простоте, и не укроются от спокойного и кроткого Ока, вопреки которому осмелились учить, обезумев от порока.

45. Грамматику Офелию.

Многие из софистов случающиеся с ними поражения пытаются прикрыть предшествовавшею славою, тогда как тем самым, над чем прежде одерживали верх, ныне оказываются побежденными.

46. Олимпиодору.
О том, что преуспеяние в добродетели приобретается трудами.

Дивлюсь, почему ты, удивляясь Платону, советы его поставляешь ничего не значущими. Ибо он говорит, что ветви добродетели взращиваются трудом и потом, а ты, не знаю почему, избрал для себя жизнь, не терпящую трудов.

47. Диакону Евтонию.

Одни из людей любостяжательных и обидчиков знают, что грешат, а другие даже и не подозревают о том, что грешат неисцельно. Ибо это, т.е. не чувствовать недуга, в котором пребываешь, - есть усиление нечувствительности, и оканчивается совершенным бесчувствием и омертвением. Посему о таких людях всего более надлежит жалеть. Ибо делать зло - более достойно сожаления, нежели терпеть зло. Тем, которые делают зло, угрожает крайняя опасность, а у тех, которые терпят, ущерб касается одного имущества.

Притом первые не чувствуют своего сугубого омертвения, ибо представляют в себе опыт несовершенного и детского разумения. Весьма малые дети ни во что не ставят того, что действительно страшно, и часто суют руки в огонь, а увидев пустую личину и призрак, приходят в страх и трепет. Подобное сему бывает и с возлюбившими любостяжательность: боясь бедности, которая не страшна, но еще служит причиной всякой осторожности и скромного образа мыслей, за нечто великое почитают неправедное богатство, которое страшнее огня, потому что и мысли, и надежды обладающих им оно обращает в прах.

48. Ему же.
О том, что преуспеяние в добродетели приобретается трудом.

Весьма точно знаю, что признаешь ты великими плоды добродетели, хотя и подвергаешься опасности. Смущает же тебя то, что многие почитают тебя несчастным. Но если предоставишь дело сие не предположению и мнению толпы, а точному исследованию помыслов, то печаль скоро исчезнет и даже соделается причиной радости, потому что соразмерно здешним подвигам; соплетаются и венцы добродетели.

49. Пресвитеру Феодосию.

По людскому мнению, равно худо и не вознаградить благодетелей, и не отомстить врагам. По Божественному же любомудрию, правило вознаградить благодетелей имеет силу, а правило мстить врагам не имеет силы. Напротив же того, требуется всеми способами терпеливо переносить обиды, даже, если можно, благодетельствовать врагам.

50. Епископу Феону.

Мужественный и человеколюбивый царь, присоединив к законам оружие, предотвращает всякое помышление об оскорблении, и покорных словам закона исправляет без наказания, а непослушных, при помощи оружия, приводит в разум неволею. Так и благоговейный и скромный иерей, к узаконениям присоединив страх и растворив скромность властью, сколько зависит от него, изгоняет из подчиненных ему всякое помышление о грехе. Уступающих слову он словом и врачует, а непослушных уцеломудривает наказаниями по законам и сим руководит к тому, чтобы впредь не грешили.

51. Пресвитеру Зосиме.
О Суде.

Если ты ни людей не стыдишься, ни общественного о себе мнения не уважаешь, то побойся хотя бы наказания, какое последует от Бога за такие дерзкие дела. Ибо, если теперь и весьма долготерпит Божий гнев, призывая к покаянию, то впоследствии без замедления строже накажет не уваживших столь великого человеколюбия. Посему многие еще здесь не избегли непреодолимой руки, но их постигли такие великие бедствия, которые затмили все самое ужасное, что только возможно представить; многие же, казалось бы, избежав здешних наказаний, там вкусили горчайшие, когда правдивый суд возмерил им, сколько было должно.

52. Епископу Ермогену.

Друзья, о которых писал ты, не имеют нужды в увещании и в побуждении, потому что, насколько видно, не прекратят соревнования в наилучшем, но, как сильно вожделевающие небесных наград, до конца будут состязаться о победе.

53. Епископу Исидору.
Об Иосифе и Египтянке и о том, что не должно клеветать и оговаривать.

Египтянка, разумею эту непотребную женщину, способную скоро увлекаться и с еще большею силою увлекать (а таковою, кажется, чаще всего бывает женщина), вознеистовствовала на целомудреннейшего Иосифа и, будучи не в состоянии увлечь его словами, обратилась к тому, чтобы насильно овладеть юношею. А он, как мужественный борец, совлекши с себя одежду (потому что упоенная страстью Египтянка держала его за одежду), ушел, хотя обнаженным и без ризы, но чистым от прелюбодейства и увенчал себя венцем целомудрия. Тогда сидела она опечаленная тем, будто бы оскорблено ее притворное целомудрие, на деле же - тем, что не удовлетворила похотению.

Или боясь, что по приходе мужа будет на нее: жалоба, или намереваясь отомстить Иосифу, приходит она в неудержимый гнев, и, смешав все: любовь, печаль, страх, чувство обиды, гнев, придумывает, как отомстить юноше, и сама сочиняет жалобу, когда на нее должно было жаловаться. И муж, не дав места оправданию, ввергает Иосифа в темницу. Но нелицеприятное Око, Законоположник и ценитель целомудрия, возвел Иосифа на царский престол.

Посему и мы не будем признавать страшным, ни клеветы, ни обвинения, ни всего иного, что кажется страшным, кроме одного греха, и несомненно, или здесь, или там, сподобимся самых драгоценных венцов.

54. Епископу Лампетию.

Всякий, кто будет читать это письмо, о сказанном в нем пусть держится того мнения, какое имеет. А я, не решившись теперь написать правило для священства, но определяя путь, ведущий к нему, сказываю, что приступивший к сему начальствованию прежде, нежели он испытал на себе власть законов, не ко благу подначальных проходит сие домостроительство. А кто упражнялся в чине подчиненного и оказался благоискусным в начальнических добродетелях, тот приступает к прохождению служения, имея самое высокое доброе качество - опытность. Первый, пытаясь благоустраивать души других прежде, нежели благоустроил свою, погрешает против истины, а другой, благоустроив прежде себя и изведав дело на опыте, окажется способным благоустраивать других.

Первый прежде, нежели обучился владеть оружием, замышляет, чтобы поставили его военачальником, а другой, став благоискусным воином, будет и благоискуснейшим военачальником. Один, будучи неопытным в управлении движениями войск, думает быть предводителем, а другой, подвизавшийся в таких упражнениях, поставляется воеводою.

55. Марону.
О том, сколь великое благо несребролюбие, и о довольстве малым.

Если проложишь и тысячи путей к счастью, не найдешь - не говорю, сытости в нем, - но даже и путей, которыми оно приходит. Ибо оно ненавидит тех, которые ненасытно гонятся за деньгами, и не соглашается посещать их, а больше всего любит украшающих жизнь свою тем, что и нуждаются не во многом, и довольствуются малым: их-то счастье и посещает охотно.

56. Монаху Стратигию.

Когда, под руководством благоразумия, все силы в человек будут посвящены служению добродетели, когда он, отложить все извинения и всякое коснение, тогда, именно тогда доведет ее до совершенства Бог, Который и не хотевших побуждает возлюбить ее. Ибо Ему не свойственно было бы уклоняющихся от добродетели привлекать к ней, а тем, которые сами собою возлюбили ее, не подать руку помощи.

57. Антиоху.

Не знаешь ты, кажется, что постоянно побеждающий неистовые телесные страсти, восторгаясь сими победами, в радостном восхищении не чувствует и трудов.

58. Монаху Ориону.

Слышу о тебе, что одного из сподвижников превзошел ты в образ подвига, а в действительности - всех; ибо предпочтенный всем по смиренномудрию, став вторым после тебя, показал, что побеждены тобою все.

59. Епископу Аполлонию.
На сказанное в законе: нищаго да не помилуеши на суде (Исх.23:3).

Как только нищета, почитая бесчестным просить, прибегнет к обвинению, и свое несчастие употребит во зло, вмешиваясь в чужие дела, и примет на себя вид не просителя и ищущего покровительства, но ходящего по судам обвинителя, - она утратит право на сожаление. Потому и Источником правды изречено: да не помилуеши бедного на суде. Ибо нуждающегося и просящего надлежит пожалеть, а жалующегося и обвиняющего - нимало не должно. Он не милости просит, но утверждает, что его обижают.

60. Ему же.
О том, как должно понимать написанное: да не когда узрят очима своима и ушима услышат (Ис.6:10).

Перемена лиц в речи ясно возвещает смысл сказанного. Ибо, если бы надлежало говорить ко всему народу, то было бы сказано так: иди и рцы людем сим: слухом услышите, и не уразумеете, и видяще узрите, и не увидите; одебеле бо сердце ваше, и ушима своима тяжко вы слышали и очи свои смежили, да не когда узрите очима, и ушима услышите, и сердцем уразумеете, и обратитеся, и исцелю вас.

Сказано же не так, и в сказанном можно видеть смену трех лиц, а именно: от кого, к кому, и о ком идет речь. Поэтому сила приводимых слов порождает мысль, подобную следующей. Сначала говорится: иди и рцы людем сим: слухом услышите, и не уразумеете, и видяще узрите, и не увидите. Потом, как бы на вопрос Пророка о причине, или и без вопроса, объясняется ему эта причина, и сказано: одебеле бо сердце людей сих, и ушима своима тяжко слышаша, и очи свои смежиша. Посему как бы говорит кто-то: если сами они противодействуют своему спасению, то по какой причине повелевается мне проповедовать? В ответ на это сказано: быть может (сие означает здесь выражение: да не когда), узрят очима, и ушима услышат, и сердцем уразумеют, и обратятся, и исцелю их.

Ибо речение: да не когда показывает здесь не отнятие слуха, но надежду на послушание. А чтобы удостовериться, что это выражение употреблено в таком значении, послушай, что говорит иудейский народ о Спасителе: Не Сего ли ищут фарисеи убити? Се не обинуяся глаголет, и ничесо же Ему не глаголют; еда како разумеша князи, яко Сей есть Христос (Ин.7:25.26). У мудрецов, одним из которых почитается Филон, в обычае выражение да не когда ставить вместо выражений: "может быть" или "со временем". Ибо, вероятно, не без причины вместо "может быть" употреблено сие: да не когда.

Если же желаешь иметь на сие свидетельство и богодухновенного мужа, то послушай, что пишет святой Ап. Павел: рабу же Господню не подобает сваритися, но тиху быти ко всем, учительну, незлобиву, с кротостию наказующу противныя: еда како даст им Бог разум во спасение (2Тим.2:24.25). И здесь сказано: еда како вместо: "со временем", может быть, и "скоро", ибо выражает надежду на покаяние, а не отнятие покаяния. Да и в другом месте написано: обличи друга, еда еще не сотворил (Сир.19:13).

Ибо, если так будем понимать пророческое изречение, то сохранится подобающее понятие о Боге, определяющем совершить то, что Ему свойственно. Ибо Он хочет, чтобы каким бы то ни было образом спаслись погрязающие во грехе, и посылает врачующих - не потому, что не знает, что они погибнут от недуга, но чтобы пресечь для них возможность оправдания. Ибо, если они не избавились от своего безумия, то и при этом осталось несомненным, что Бог совершил свойственное Ему. Таким образом и о Боге сохранится подобающее понятие, и окажется, что Пророк послан не напрасно и не будет признан орудием посрамления, но будет способствовать врачеванию и исцелению. Ибо он послан не просто посрамить, но как укорить согрешающих, так и доставить им пользу, указать на грехопадения, призвать к покаянию, возвещая обращающимся врачевание.

61. Анисию.

Сказанное законодателем: нищаго да не помилуеши на суде (Исх.23:3) исполнено не бесчеловечия, как ты думаешь, но человеколюбия и всяческой справедливости. Ибо этим достигается две важные цели: одна - не поощрить нищих к тому, чтобы они вмешивались в чужие дела, другая - привести в как можно больший страх тех, которые судят несправедливо и за богатых подают голос, решающий их победу.

Ибо, если и тем, которые борются с неукротимым и неусмиримым зверем нищеты, когда вместо того, чтобы просить, жалуются, не надлежит оказывать милости, то тем более не должно делать сего тем, которые, при великой роскоши, обижают нищих.

62. Диакону Исидору.
На слова: сей ли согреши или родители его (Ин.9:2)?

Апостолы, как ученики премудрости и любители истины, видя, что Спаситель внимательно смотрит на слепого и как бы вызывает их на вопрос, предлагают Ему два общеизвестных учения, над исследованием которых трудились люди.

Еллины утверждали, что согрешила душа и в наказание за это послана в тело, а Иудеи признавали, что грехи предков переходят на потомков, по написанному: грехи отцев на чада до третияго и четвертого рода (Втор.5:9). Посему ученики, как знающему все прежде рождения, говорили Господу: кто согреши, сей ли, как говорят Еллины, или родители его, как говорят Иудеи, яко слеп родися?

Истина же дала не темный, не уклончивый, не загадочный ответ, но прямой, превосходящий всякую ясность, потому что отвергла то и другое, сказав: ни сей согреши (ибо мог ли он согрешить до рождения?), ни родители его, не согрешили очевидно, в том, яко слеп родися, так как ответ дан на вопрос. Хотя вероятно, что они согрешили и действительно были грешны, но и при этом не они виновны в несчастии. Для чего же слеп родися? Да явятся дела Божия на нем, то есть природа допустила недостаток, чтобы проповедан был Художник.

63. Грамматику Офелию.

Известно, что многое для нас темно и неуловимо человеческим рассуждением. Но известно также, что непостижимо для нашего разумения, к нашей же пользе, то, что не способствует нашему спасению. Посему будем рассматривать, что способствует и что не способствует нашему блаженству, и по отношению к этому испытывать предлагаемое нам.

Утверждать, что небо есть шар или полушарие, производить исследования о самоскорейшем течении солнца, об ущербах и возрастаниях луны, о положении звезд, вдаваться в изыскания о земле, цилиндр ли она, или имеет вид решета, или она - средоточие, и знать расстояние между небом и землей, - содействует ли все это сколько-нибудь доблестному житию? Я не усматриваю... А если и станет кто это утверждать, то, может быть, и скажет что-нибудь, но не убедит.

Напротив того, знать и показывать на деле правду, мужество, мудрость, целомудрие и все сродное с этому, - сие возводит сведущих к высочайшему блаженству. Посему надлежит воздерживаться от того, что нимало нам не полезно, и держаться полезного.

64. Готту.
О многоженстве двух патриархов - Авраама и Иакова.

Многоженство двух патриархов, Авраама и Иакова (ибо Исаак жил с одною женою), происходило не от изнеженности или любострастия, но от стечения обстоятельств, а иной скажет, - от нужды. Потому оно и было для них извинительно. Ибо, следуя Божественному Писанию, рассмотри, как произошло оно.

Авраам, если бы самою супругою, которой должно было бы ревновать, не был упрошен сблизиться с рабою, не сблизился бы с нею. Ибо не по сластолюбию (что доказывает продолжительное прошедшее время), но из желания иметь детей оставил самую благообразную и прекрасную лицом жену, которая весь Египет восхитила красотою, и принужден был засеять другую ниву, и безобразную, и худородную. При этом он был столь чист от всякой страсти, что после того, как рабыня зачала и стала, может быть, оказывать непочтение царственной госпоже, думая, что право господства перейдет к младенцу, который от нее родится, изгнал Агарь из дома. Причем и ушла она в пустыню, имея путеводителем нужду. Если же Авраам имел и Хеттуру, то уже по кончине Агари и Сарры.

А Иаков, если бы получил ту, которую любил сначала, то, может быть, и не коснулся бы другой жены. А что сказанное - не одна догадка, явствует из следующего. Хотя тесть вместо младшей дочери, обладавшей чудной красотой, привел к нему на ложе старшую, которая была безобразна, однако же он, поздно узнав обман, вознегодовал. Правда, не отверг ее, почитая непристойным отослать от себя ту, которая, хоть и таким образом, но стала его женою. После сего тесть, обвиняемый в обмане, добровольно изъявил готовность выдать за него и другую, без сомнения, потому, что сие было дозволено и узаконено древним обычаем.

А когда Иаков согласился, старшая, бывшая, ему не по сердцу, рождала, пленившая же его любовью не имела на то и надежды. И она, объятая сильною печалью, угрожала лишить себя жизни, если не родит, ибо говорила: даждь ми чада; аще же ни, умру аз (Быт.30:1), то есть наложу на себя руки.

И поскольку отчаивалась, то упросила мужа сблизиться со своей служанкою, чтобы рожденных от нее детей считать своими и вменить себе это в некое утешение в таком несчастии, потому что безчадие признавалось тогда самым великим злом. Иаков же слушается ее, не страсти поработившись (он не предался бы служанке, оставив ту, которая имела невыразимую красоту), но желая избавить от печали супругу.

А когда служанка родила, старшая также возревновала, хотя имела многих детей, и понудила его войти и к ее рабыне. И он, желая уничтожить в дом всякий предлог к раздору и ссор, слушается. И эта цепь совершившихся с ним событий свита любовью к Рахили, ибо, если бы он получил ее сначала, то, может быть, ею бы и удовольствовался. Поскольку же подвергся обману, то не по сладострастию, но иногда упрашиваемый, а иногда понуждаемый самими супругами, которым должно было бы ревновать, принужден был дойти до сего.

Итак, Исаак, как сказано выше, не подвергся таковой нужде, и жил с одною супругою, и тем, что удовлетворился ею, послужил оправданием Аврааму и Иакову. Но Апостол возводит все это в умозрительный смысл, применяя Агарь и Сарру к двум заветам.

Посему, никто из тех, которые поработились невоздержности и похотливости, оставили своих жен, сквернятся в непотребных домах, и в собственные дома вносят раздоры и ссоры, пусть не приводят в пример последовавших по причине обстоятельств недостатков сих достославных мужей, украшенных и всякою иною добродетелью. Да не думает никто найти в этом извинение своему пороку и да не покушается живших до закона сравнивать с живущими после закона и благодати.

Ибо они, с любовью посвятив себя добродетели, которой не знали еще изложенной в письменах, если бы научены ей были и Писанием, то, конечно, еще более просияли бы в ней.

Кто был бы в состоянии единородного, рожденного в старости сына в самом цвете возраста его принести в жертву, как Авраам? Кто одержал бы такую победу над естеством? Кто столь страннолюбив, что, будучи окружен множеством домочадцев, пожелал бы сам вместе с супругою исполнять обязанности слуг?

Кто столько исполнен веры, чтобы по обетованиям готовясь быть обладателем всей Палестины, когда потребовалось бы купить место для погребения нимало не поколебался, как Авраам? Кто столько выше любостяжательности, чтобы пренебречь награбленным варварами и великой добычей Персов?

Но не знаю, как дошел я до того, что оскорбляю сего мужа, сравнивая его с другими? Да и не намерен я говорить что-либо неприятное. Прекращу же речь, сказав только следующее. Если бы те, которые имеют и преимущества, и недостатки патриархов, будучи потом обвиненными в недостатках, стали выставлять в свое оправдание этих мужей, то и в таком даже случае не имели бы справедливого извинения, потому что не одно и то же жить до закона и по законе и благодати, - однако могли бы еще, может быть, иметь тень оправдания. А если не имеющие преуспеяний этих праведников, но подверженные их недостаткам, отложив в сторону их преимущества, станут указывать на их недостатки, то таковые достойны всякого осуждения.

65. Светлейшему Иераксу.

Обыкновенно больше пользы приносит жизнь без слова, нежели слово без жизни. Ибо первая приносит пользу и молча, а второе, и взывая, возбуждает неудовольствие. Но если соединены будут и слово, и жизнь, то составят образец всякого, любомудрия.

66. Епископу Ермогену.

Что Мартиниан, Зосима и Марон, сии достойные, как сказал ты, ученики Евсевия, клевещут на него всем и ему на всех, это известно; но известно также и то, что правосудие не до конца будет терпеть и их, и его, но подвергнет их достойному наказанию за то, что они делали и делают. Ибо ни один из нарушителей правды не укрылся от правосудия, но одни - здесь, а другие - там понесли наказание.

67. Ему же.

Если непозволительно сожаление по отношению к нищете, любящей судиться, потому несправедливо оскорблять справедливость, то несправедливо подающие голос в пользу богатства и взятками приводящие в колебание весы правосудия, какого, по всей правде, не изведают наказания? Ибо если нищета, часто по необходимости прибегающая к пронырству, не удостаивается извинения, потому что надлежит ей просить, а не жаловаться, то подающий голос в пользу того, кто, при великой роскоши, оскорбляет справедливость, найдет ли себе какое извинение?

68. Нилу.

Не одно и то же, наилучший, - увидеть и внезапно уязвиться или сознательно гоняться за чужою красотою, потому что увидевший внезапно и уязвившийся может целомудренным помыслом и стрелу извлечь, и рану залечить. Лучшее врачество от такой страсти - пост и то, чтобы не смотреть больше на уязвившую, а если будет это необходимо, налагать узду на свои очи и потуплять их к земле, из которой расцвел этот цвет и в которую он, в скором времени увянув, превратится.

А кто непрестанно и со вниманием смотрит, тот, если и не соделает греха телом, то уже совершил его душою. Ибо, услуживая страсти зрением, приводит в исполнение само преступление, согласием на него. Если бы сил души его не расслабляла похоть, не спешил бы он увидеть ту, от которой надлежало спасаться бегством. Посему и Божие Слово тех, которые не просто увидели и уязвились (ибо часто бывает это и не намеренно), но смотрят и вменяют это себе в дело, назвало прелюбодеями, сказав: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Мф.5:28).

69. Трибуну Серину.

То правосудие, премудрый, которое там подвергает всех наказанию, хотя здесь часто и бывает сокрыто от ума людей пытающихся обмануть его, принуждает ухищряющихся его отклонить, тем самым, что они делают, впадать в собственные свои сети. Настолько оно премудро, могущественно и не может быть обмануто!

Ибо сказанное Платоном, как бы от лица Сократа: "Придя туда, узнаем в ясности", - сказано не о Суде, как будто он сомнителен (нет, учение о Суде всего более и утверждено Платоном), но о том, что Сократ любомудрствовал правильно. Ибо, упомянув о некоторых, может быть, и высоко любомудрствовавших, Платон, чтобы, свидетельствуя о себе, не показаться выражающимся грубо, сказал: "От них и я по возможности ничем не отстал в жизни, но всеми способами старался соделаться одним из их числа, а правильно ли желал и преуспел ли в чем, придя туда, узнаем в ясности". Это объяснение несколько подобно тому, что сказал Ап. Павел: ничесо же в себе свем, но ни о сем оправдаюся; востязуяй же мя Господь есть (1Кор.4:4).

70. Схоластику Феодосию.

Выше искушений становится тот, кто обучается не отклонять их от себя, но переносить все, встречающееся с ним. Ибо искушения, будучи, как говоришь ты, неодолимыми, преодолеваются терпением и мужеством умеющих переносить все, что ни случится. Лучшее же врачество от того, что приходит не от нас, - то любомудрие, которое в нас; и одолением неодолимых, как говоришь ты, нужд в трудных обстоятельствах служит мужество, а в счастливых - умеренность. А если подает руку помощи и Божия сила, еще удобнее перенесем все, что ни встретится. Весьма хорошо зная это, наилучший истолкователь Христовых словес сказал: сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести (1Кор.10:13).

71. Ему же.
На молитву: "Отче наш".

Молитва, которой Господь научил Своих учеников, заключает в себе не что-либо земное, но все небесное и относящееся к пользе души. Ибо она учит просить ни начальства, ни богатства, ни красоты, ни силы, ни чего-либо скоро увядающего, от чего, когда оно и есть, повелевается нам воздерживаться и о наслаждении чем просить, когда сего нет, - излишнее дело.

Даже и то, что в ней представляется маловажным и чувственным, по мнению мужей мудрых, сказано более о Божием Слове, которое питает бесплотную душу и некоторым образом входит в ее сущность и соединяется с нею. Потому и называется хлебом насущным, так как имя "сущность" приличествует более душе, нежели телу. Если же это сказано и о хлебе ежедневном, соразмерном потребности тела, то и он, при таком употреблении, делается духовным, ибо не требовать ничего, кроме хлеба, будет признаком духовного, светлого и любомудрого разумения. Итак, будем просить того, чему научены, а не того, что легко исчезает. Ибо было бы бедственно и означало бы великое неразумие просить того, что, если и имеем, повелевается нам бросать.

72. Диакону Евтонию.

Если мы делаем все и всякий повод к соблазну исторгаем с корнем, а иные по зложелательству порицают нас, то, хотя сие и прискорбно, но не стоит большой заботливости. Ибо если и совесть свидетельствует, и Судия знает, и добрые люди хвалят, остается надежда, что и порицание людей негодных обратится в ничто.

73.

Не вступай в спор с людьми опасными, но скорее уступай, когда это нимало не вредит добродетели, и злоумышление их вскоре обратится в ничто.

74. Епископу Палладию.

Сколько можно, наилучший, избегай встреч с женщинами. Ибо священствующим надлежит быть более святыми и чистыми, чем поселившиеся в горах. Первые имеют попечение и о себе, и о народе, а последние - только о себе; притом первые поставлены на высоте такой чести, что все исследуют и разбирают их жизнь, а последние живут в пещере или врачуя свои раны, или изучая свои недостатки, а иные и сплетая себе венцы.

Если же вынужден будешь свидеться с женщинами, то склони очи долу и их учи, как надобно смотреть. Ибо не учить только должно, как надобно смотреть, но и самому смотреть, как надлежит. И, сказав немногое, что может просветить слушательниц и сделать их более кроткими, лети скорее прочь, чтобы продолжительное общение не расслабило и не расстроило твоих сил, чтобы, овладев тобой, как грозным и величавым львом, не остригло оно гривы, которая действительно льва делает львом и охраняет его царственное достоинство, чтобы не выдернуло зубов и не лишило когтей, которыми лев побеждает самых сильных зверей, и потом, сделав гнусным и смешным, не отдало этого страшного и нестерпимого зверя, одним рыканием потрясающего горы играть малым девам.

Если же хочешь быть в почтении у женщин, хотя это всего несвойственнее духовному мужу, пусть не будет у тебя никакого общения с женщинами, и тогда воспользуешься от них славою. Ибо тогда это более всего делается возможным, когда всего менее сего ищем. Человеку обычно пренебрегать теми, которые ему услуживают, и благоговеть пред теми, которые ему не льстят. Всего же более сему недугу подвержена женская природа. Женщина, когда ей льстят, несносна; а всего более благоговеет и приходит в изумление пред теми, которые ведут себя с нею свободно и повелительно.

Если же скажешь, что имеешь частые встречи с женщинами и не терпишь вреда, то я поверю, может быть, но хотел бы, чтобы поверили и все, которые говорят: "вода и камни делает гладкими; капля воды, непрестанно падая, выбивает впадину и на скале". А сим они хотят сказать и намекают на следующее: что крепче камня и что мягче воды, и притом водяной капли? Однако же непрерывность преодолевает и естество. Если неудобоподвижное естество приводится в движение и претерпевает изменения, какие не должно было терпеть, то легко приводимое в движение произволение при каких ухищрениях не может быть побеждено и изменено привычкою?

75. Пресвитеру Феодоту.

Не должно плакать о мужественном борце, который вступает в борьбу, покрывается пылью и принимает на себя удары, потому что труды для него оканчиваются венцами. Не должно сетовать и о доблестном воине, который идет на брань и может подвергнуться ранам и поражению, потому что он возвратится победителем и заслужит победные венцы и провозглашения. Плакать же должно о тех, которые идут на разбои и человекоубийства, и особенно тогда, когда делают они зло, а потом и тогда, когда подвергаются наказанию. Если это так, почему пытался ты узнать, по какой причине Христос, когда шел на Крест как Победитель, не только не одобрил плачущих женщин, но даже запретил им?

Явно, что страждущему невольно сострадание приносит утешение, а для страждущего добровольно оно обращается в обиду; ибо обидна сострадательность тому, чье страдание не непроизвольное. Итак, поскольку и Христос шел на страдание добровольно, чтобы истребить смерть и привести в бессилие диавола, а жены плакали о Том, Кого справедливо было восхвалить и прославить, то посему самому, как думают иные, обрек Он их на бедствие, а как по истине должно разуметь, предсказал, какие постигнут их беды. Ибо позволительно плакать не о Том, Кто победил грех и шел умертвить смерть, связать диавола, но о тех, которые в плену у греха, смерти и диавола.

76. Магистру Филоксену.
О том, что нет ничего выше добродетели.

Ни медное изваяние, блещущее золотом и расписанное красками, ни олимпийский венец, ни богатство, ни красота, ни сила, ни начальство, ни царство, ни что-либо иное из почитаемого великим не важно и не стоит стараний, потому что уступает времени и истребляется, и предается забвению. Одна добродетель имеет общеизвестную и бессмертную славу: она и времени не уступает, и забвением не покрывается, и истребления не знает, но достоинство ее и юно, и цветуще, и свежо. Ее-то людям благомыслящим справедливо приобретать всеми силами.

77. Пресвитеру Феодоту.
О достославной смерти нашего Спасителя.

Думай так: грех - дрова, а смерть - огонь. В чем находила она свойственную ей пищу, то и пожирала. Не найдя же ее во Христе, естественным образом угасла, лучше же сказать, умерла.

78. Схоластику Феодосию.

Закон, о премудрый, есть превосходный урок правоты, не тех исправляющий, которые идут правильно, но сдерживающей стремления тех, которые ведут себя бесчинно. Почему и Ап. Павел сказал: праведнику закон не лежит (1Тим.1:9). А Евангелие есть поощрение к любомудрию не столько страхом, сколько обетованиями, окрыляющее приверженность в любителях добродетели. Посему, послушные ему не по страху закона, но вследствие предпочтения лучшего неослабно держатся добродетели.

79. Схоластику Исидору.

Суд о делах, наилучший, выносится, смотря по намерениям. Поэтому тот, кто произвольно нанес рану, но не убил, признается более виноватым, нежели тот, кто убил, но не имел на то намерения; и произвольно ранивший непременно наказывается, а невольно убившему делается снисхождение.

Если кто, взяв меч, ходит по дорогам, намереваясь кого-нибудь убить, но, не найдя никого, возвращается, не исполнив намерения, то не избегает он приговора, что он - убийца, поскольку признается таким по тому, что предпринял, а не по совершению дела. Так и женщина, которая очень наряжается и ходит по торгу или выглядывает в окно для того, чтобы уловлять юношей, хотя и не сможет уловить, осуждается, как уловившая, поскольку со своей стороны она сделала все: и яд растворила, и силок поставила, и сеть раскинула со всем старанием. А если и мужчина для той же цели будет наряжаться изысканнее, нежели свойственно мужчине, то и он подпадет неминуемому осуждению, хотя и не найдется пожелавшей вкусить приготовленного пития.

Но если женщина идет степенно, целомудренно, честно, а кто-нибудь, увидев ее, уязвится, вина не на той, на которую смотрят, но на уязвившемся. Если и мужчина идет благоприлично и чинно, и иная, увидев его, уязвится, вина не на мужчине, но на уязвившейся.

Если же кто не подтвердит, что сие действительно так, то все запутает, обвинит и Сарру, и Иосифа, и Сусанну, ибо другие, смотря на них, уязвились: одна пленила фараона, другой - госпожу, а последняя - двоих непотребных. Если же они не только не подлежать укоризне, но даже выше всякой похвалы, то тем же самым, чем они освобождаются от вины, избавляются от осуждения и те, которые, хотя не стараются уловить, но уязвляют.

80. Пресвитеру Феодосию.
О том, что иереям надлежит украшаться всякими добродетелями и быть мужественными в опасностях, каким подвергаются за благочестие.

Тем, на кого возложен драгоценнейший венец священства, должно украшаться более добродетелями, нежели богатствами, приличным для себя удовольствием должно почитать целомудрие и не должно уступать над собою власти чреву и страстям, которые от чрева, потому что надлежит не власть почитать чем-то служащим к удовлетворение пожеланий, но терпение признавать властью. А если предстоит опасность пострадать за добродетель или благочестие, должно не бежать от смерти. Таковые подвергнутся осмеянию, если, убоявшись, не с охотою пойдут туда, приходящим куда есть надежда достигнуть того, чего желали здесь в продолжение жизни; желали же сопребывания с Богом.

81. Трибуну нотарию Серину.

Истинное благородство состоит обыкновенно в добрых нравах, и непоколебимое достоинство приобретается добродетелью. Если же кто, и происходя от знатных предков, но не украшаясь правыми нравами, купить себе достоинство, которое продают евнухи и дают из милости руки царей, может быть, не благорожденных, то несправедливо ему хватит хвалиться этим. Если же станет не только гордиться, но и презирать имеющих несравненно более блистательное достоинство добродетели, то он уготовляет осмеяние не только себе, но и предкам, как неизвестным и темным. Посему, чтобы не потерпеть этого, познай себя самого.

82. Воину Исаии.

Говорю, что не только рожденным, подобно тебе, от родителей темных и неизвестных, но и происшедшим от знаменитых и славных отцов не надлежит доходить до такого высокомерия и преступать пределы естества. Посему, чтобы, впав в чрезмерность, не понести и чрезмерных наказаний, старайся безумие высокомерия сдерживать браздами скромности; приобрети себе наружность, приличную человеку благонравному, и ни глазами, ни бровями, ни языком, ни походкою, не показывай в себе следа такой болезни.

83. Пресвитеру Феогносту.
Научитеся добро творити (Ис.1:17).

Многие, любомудрствуя на словах, обличаются делами, потому что, пред всеми повторяя непрестанно Божественные изречения, в тайне делают непозволительное. Посему сказано: научитеся добро творити. Ибо хорошо говорить, не поступая при этом право, - не только суетное и пустое дело, но и возбуждает смех в людях степенных.

84. Диакону Евтонию.
О падении и восстановлении Навуходоносора.

Царю вавилонскому, который так глубоко пал, преступил пределы естества и безрассудно возмечтал о равенстве с Богом, концом бедствия было познание Всесовершенного, ибо после того, как познал он свое естество и исповедал несравненное превосходство Царя Небесного, воспринял он прежнюю свою власть. Посему, как же думаешь, будто бы наказания налагаются на нас просто, а не для какой-либо пользы?

85. Мартиниану, Марону, Зосиме, Евстафию.

Перо у меня медлит писать о том, чего не хотел бы я и знать. Но поскольку надобно призвать обратно погрузившихся в крайний порок, пишу, чтобы оставили вы то, чего не могу и выговорить, боясь осквернить язык, и что вы, не знаю почему, осмеливаетесь делать.

86. Пресвитеру Евстафию.

Хотя неожиданный успех, как писал ты, сделал пресвитера Зосиму склонным к нанесению обид, ибо люди, которым, особенно сверх чаяния, выпадает счастливая участь, обыкновенно начинают причинять обиды, - но ты любомудрствуй. Ибо таким образом возможешь и ему отомстить (ничто не мучит так обидчиков, как терпеливость обиженных), и о себе от всех заслужишь доброе мнение, и докажешь, что разглашаемое о тебе ложно. Гневаться и негодовать - это самое ясное доказательство того, что обиды нанесены справедливо, а смеяться над ними - такое же доказательство того, что не сознаешь за собою ничего худого.

87. Ему же.

Узнал я от людей, которым противна ложь и у которых на языке вселяется истина, будто бы, оскорбляемый Зосимою, ты некоторое время любомудрствуешь, а после осмеиваешь его, очерняешь при всех, говоря, что он, будучи рабом и рожденным от рабов, злословит украшенных благоговением и благородством. Притом же припоминаешь сказанное о таких людях древними, а именно, что вырвавшийся из-под бича во время благополучия бывает несносен и что если пользоваться счастьем не по достоинству, то для людей несмысленных это может сделаться поводом к злоумию.

И крайне удивляюсь я, почему, когда еще сильно разгорается костер, разжигающий раздражительность, ты владеешь гневом, а когда по видимости он затухает, побеждаешься им. Гневаться вначале не неестественно тому, кто не очень обучился любомудрствовать; а когда костер уменьшился и угас, разжигать в себе печь неестественно. Если же напоминание сказанного воспламеняет огонь, то пусть лучше веселит тебя и соблюдает в покое то, что ты любомудрствовал. Ибо справедливо будешь приводить себе на мысль не то, что прилично слышать обидчику, но то, что тебе прилично говорить. Посему, не обижай самого себя, подражая ему и осмеивая его жизнь, не доводи до осквернения свой язык, но любомудрствуй до конца. Это доставить тебе тысячекратную славу.

88. Пресвитеру Зосиме.

Крайне скорблю душою, что, имея для худшего острое зрение, ты слепотствуешь для добродетели и, будучи любителем необычайных грехопадений, оказался ты еще изобретателем новых неправд. Посему, если хочешь избавить меня от печали и себя от наказания, переменись скорее, хорошо зная, что кто отойдет отсюда, не посвятив себя добродетели и не усовершившись в ней, тот будет в огне, пришедший же туда усовершившимся и очистившимся будет ликовствовать с божественными Силами.

89. Схоластику Феодосию.
О том что чтение Божественных Писаний полезно и стоящим, и падшим, и вообще всем, назидая каждого.

Священные Писания полагают, что во всех людей должна быть вложена не косвенная и сомнительная, но прямая, ясная, твердая, непоколебимая и непреклонная вера в Бога. И для сего тем, которые в опасности, обещают они благую надежду, тем, которые ведут дела свои успешно, придают благодушие и несчастным подают утешение, а в согрешающих усиливают страх, чтобы они не по имени только уразумели Бога и всякое доброе понятие не порождали незрелым, но, уразумев, что Бог - Творец, Царь, Правитель, Промыслитель, Попечитель, воздающий добрым и злым (это самое главное и верное учение о Боге), избегали худого и возлюбили добродетель.

Исследование же о сущности Божией и не необходимо, и недостижимо для людей. Надобно знать и веровать, что Бог есть, а не входить в пытливое исследование о том, Что такое Бог. Посему, оставив учение о сущности, как недоступное и вовсе не уловимое, превышающее всякое исследование, упорядочим жизнь свою и нрав свой, как несомненно обязанные дать в сем отчет.

90. Ему же.
На слова послания Иоанна: блюдите, да не погубите, яже деласте (2Ин.8).

Всякое дело бывает очень хорошо при заботливом ухаживании, а сделанное без заботливости скоро пропадает. Особенно же добродетель требует, чтобы услуживали ей ежедневным в ней упражнением, а без возделывания теряет листья и губит плод. Сие-то и значит то, о чем желаешь ты достоверно знать: блюдите, да не погубите, яже деласте. Леность в ничто обращает предшествовавшие труды, как бы ни были они славны, а рачительность уничтожает и прежнюю леность.

91. Пресвитеру Зосиме.

Если не думаешь ты ни о геенне, ни о царстве, справедливость требует, по крайней мере, отклонить от себя осмеяния в настоящем.

92. Марону.

Справедливо было бы тебе иметь в сердце это не сомнительное, но верное, известное, истинное, всеми мудрецами и Священными Писаниями признаваемое учение о Суде, который непременно будет, и отстать от того, что ты делаешь, не думая, что будет Суд, чтобы избавить и себя от наказания, и видящих - от соблазна, и нас - от печали, и ленивых - от отчаяния.

93. Аммонию.
На слова: иже несть на вы, по вас есть (Мк.9:40).

Во время войны не только того, кто стреляет с нами заодно, но и того, кто стоит в рядах противника, но не бросает в нас стрел, должно почитать некоторым образом другом. Посему и Божие Слово взывает: иже несть на вы, по вас есть.

94. Диакону Евтонию.
И паде на землю от звезд и от сил (Дан.8:10).

Поскольку и для весьма внимательных к чтению сие оставалось непонятным, то не буду винить тебя, как не читающего, но скажу кратко следующее. Как Апостол тех, которые доблестным житием просвещают взирающих на них, называет звездами, написав: в нихже являетеся, якоже светила в мире (Флп.2:15), так и Даниил называет звездами тех, кто славится благочестием и доблестным житием, ибо говорит: и паде на землю от звезд и от сил. Он разумеет не звезды спавшие, как думали иные (да не будет сего), но Антиоха Епифана - ибо о нем была речь у Ангела - блистательно побежденного Маккавеями и лишившегося власти над Иудеею.

Не сказал Пророк: "пали звезды", но сказал он поде от звезд, славно подвизавшихся, то есть побежден ими.

Если же кто слово паде примет в значении: поразил (нередко читается и так, например: порази и руки его исцелят (Иов.5:18)), то можно сказать, что он поразил семерых братьев, матерь и священника Елеазара, которые показали светлое и блистательное житие и как звезды явились на земле. Ибо слово Маккавей по-персидски значит "повелитель", то есть "властелин". Посему, в те времена, когда Антиох отважился на это плачевное дело против сих благоискусных мужей, Маккавеи, соединившись, изгнали его из страны. Почему и за претерпевшими мучение осталось сие имя, ибо Маккавеями названы те, которые в Маккавейские времена подвергались чрезмерным страданиям, но не изменили отеческим законам.

95. Ему же.
На сказанное Спасителем о Церкви: яко врата адова не одолеют ей (Мф.16:18).

Не в том смысле, что никто не пойдет на нее войной и никто не вознамерится ее истребить, но в том, что многие будут восставать, но с силою будут побеждаемы, сказано: и врата адова не одолеют ей, то есть Церкви. Так вышло и на деле: Церковь подвергалась нападениям, но не была одолена, напротив того, оказалась восторжествовавшею над покушавшимися ее уничтожить. Итак, чему же дивиться, если и святые терпят здесь нападения? Сии брани делают их победы славнейшими и добычи - досточестнейшими.

96. Схоластику Ирону.

Когда произносит или изрекает обетования Бог, тогда да не будет вовсе места рассуждениям, умозаключениям, словесным убеждениям, - ибо все это в сравнении с достоинством Говорящего - ничто.

97. Схоластику Антиоху.

Помнить зло есть дело души не благородной, а жалкой и худой. Но не все об одном и том же произносят один и тот же приговор; напротив, одни скорое уврачевание оскорбленного почитают признаком того, что он соглашается со сказанным, а другие - того, что не соглашается. Посему человеку благоразумному надлежит следовать больше мудрейшим и их мнение признавать твердым. А оно таково: надо как можно скорее принимать врачевство, потому что ложный упрек не простирается дальше слуха.

А поскольку писал ты: "Что же делать, если обидчик не насыщается этим, но любомудрием обижаемого поощряется к новым обидам?" - отвечу, что это большею частью невероятно, впрочем, такого человека должно избегать, как неукротимого зверя.

Ибо написанное кем-то: "И вступаю в общение, и любомудрствую, потому что это уготовляет мне большую похвалу", - показывает, надобно сказать правду, мужа великого, если только любомудрствует он на самом деле, но не превзошедшего в добродетели мужей святых. Ибо святые у нас не хотят сплетать себе венцов из чужих бедствий, но нередко готовы вознерадеть о своей пользе, чтобы только поправить дело ближних. Не поведут они других к стремнине, чтобы себе уготовать большую славу, но подадут совет, если могут принести пользу; если же нет - пойдут прочь, чтобы другие не поскользнулись в большую пропасть. Ибо, они если что делают, делают не из любочестия, но заботясь о спасении людей.

98. Пресвитеру Афродисию.

Погруженному в печаль приносит некоторое утешение рассказ о своих горестях, особенно когда он бывает в кругу близких ему людей, ибо многие, упорно оставаясь безмолвными и предав это молчанию, впадали в жестокие страдания. Посему с желающими рассказать о своих бедствиях надобно обходиться кротко и после того уже, как облегчат они словами свое страдание, предлагать им возможное врачество. Ибо если в начале заградим их уста, то приобретем о себе такое мнение, что мы не сострадательны, и помощь нашу соделаем недейственною, отняв у нее силу. А если приложим врачество по облегчении боли, то получим две выгоды: признают нас сострадательными и во врачевании не будем безуспешны.

99. Авсонию, соправителю Дионисия.

Тем, которые судят о делах, надобно иметь проницательный ум, чтобы могли они, оставив в стороне говорящих и убедительность того, что говорят, проникать в самую глубину мыслей и, там уловив истину, извлекать ее.

100. Епископу Ираклиду.
Что значит слово ("λόγιον", Исх.28:15), написанное на персях иерея?

Сие слово, ученейший, имеет не одно и то же значение. Но когда ударение стоит на первом слоге (λόγιον), оно означает изречение, а когда на втором (λόγειον), значит то, что узаконено было возлагать на перси первосвященнику, то есть "святилище", или "дом", или храм слова.

Поскольку ты спрашиваешь: "А почему это возлагалось на перси первосвященнику?" - отвечаю: во-первых, надлежало, чтобы помысл, как браздодержец, правил раздражительною и вожделевательною силою, а потом надобно было, чтобы священнику украшением служила истина и ясность, ибо на слово возлагались явление и истина* (Исх.28:30 и др.), и первым означалась ясность, а второю - истинность. А если угодно понимать и иначе, то, поскольку внутреннему слову прилична истина, а произносимому - ясность, и, может быть, поскольку и в камнях, как говорят, бывало некое сияние, когда священнодействующий входил в святилище и действительно объяснял изрекаемое им, то и даны сии наименования.

* Явление, или урим и туммим - 12 драгоценных камней, нашитых на слово судное - четвероугольное облачение на груди первосвященника; через них в важных случаях получали откровение Божией воли.

101. Феоктисту.

Исследуй в точности, наилучший, и найдешь, что исполнен Он правды. Ибо не сказано: просто, мимоходом увидевший какую-либо жену и вожделевший ее будет наказан как прелюбодей, - в таком случае требование было бы невозможным, угроза не основательною, - но говорит: иже воззрит на жену, ко еже вожделети, то есть тот, кто преднамеренно привлекает к себе страсть, вменяет себе это в дело, постоянно сим занят и услуживает страсти частым и непрестанным лицезрением, уже прелюбодействова в сердце своем (Мф.5:29).

Изречение уже для людей не очень тупого ума делает ясным, что сказано сие о домогающихся невозможного. Ибо, если она и замужняя, и целомудренная, и многими охраняется, то как овладеть ею любящему? Посему справедливо сказано: уже прелюбодействова, - о том, кто не удержался бы от самого дела, если б только была возможность. Если бы вся сила души не была предана вожделению, то и тело не смущалось бы, не стало бы ходить на частые свидания и похотливыми очами питать страсть, потому что многие, и любя, стыдятся смотреть на любимых.

Если же и любовь к славе обуздывает очи и берет верх над любовью плотскою, то, тем более, соделает сие страх Божий. Но если скажет кто: "А что если человек воздержится, когда дело и возможно?" Отвечу: это - подлинно дело великое и божественное, действительное доказательство девства. Такой человек, если и увидел мимоходом и уязвился, не будет стараться видеть часто, а напротив того, станет держаться вдали, чтобы частое лицезрение не послужило пищею огню. Если же кто-то старается смотреть, то сим смотрением обличает себя страсть.

А если он говорит, что и непрестанно смотря, не терпит ничего опасного, то будет обличен превзошедшим всякую похвалу Иовом, который сказал: завет положих очима моима, да ни помышлю на девицу (Иов.31:1). Если же таковой малосильным для борьбы с самим собою признает того, кто сократил силы диавола, то по сему самому справедливо будет тем более не поверить ему, когда говорит, что сам постоянно смотрит и не терпит вреда.

Если же и уступим в том, что таковой говорит правду, то он обличается в неправом истолковании Божественного изречения. Господь не сказал: "смотри, но не вожделевай"; или: "Вожделевай, но будь терпелив". Но если и в этом случае человек не постыдится, то он должен постыдиться сказавшего: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал.2:20). Ибо изрекший сии превосходящие всякое любомудрие слова и богатство дарований носивший как бы в глиняном сосуде, взирая на сию брань, не прекращал борьбы и сказал: умервшляю тело мое и порабощаю, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1Кор.9:27). Посему, если такой муж обуздывал неистовство плоти, то да старается каждый приобрести себе безопасность тем, чтобы не смотреть и приближением горючего вещества не возжигать пламени.

102. Ему же.

Крайне дивлюсь простоте, с какою ты признаешь действительно уважительным объяснение евангельского изречения. Однако же спрашиваешь: "Посему, что же будет той, на которую смотрят, если увидевший ее уязвился?" Ибо надлежало тебе понять, что, если она ведет себя целомудренно и чинно и не уловляет встречающихся с нею, то ничего не будет, а если выказывает изнеженность, расставляет сети удовольствия, растворяет яд, то наиболее заслужит осуждение.

Говорю же сие потому, что ты Господни слова почел сказанными об одних мужчинах, не зная, что они сказаны и о женщинах. Общие законы даны для того и другого пола, кроме тех только, которые установлены в частности для одного пола. Посему, если женщины не предадутся плотской любви, то не относится к ним Господне слово, а когда и они уловляются сею страстью, тогда оно относится и к ним.

И сие: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых (Пс.1:1), и: блажен муж, бояйся Господа (Пс.111:1), и все подобные сим изречения сказаны не об одних мужах, но и о женах, в лице владычественного существа будучи изречены и существу подчиненному. Так и сие: не вожделевать вследствие частого лицезрения - узаконено для обоих полов. Ибо не должно и здесь разуметь того же, что иные усиливаются увидеть в словах: смерть мужу покой (Иов.3:23), пытаясь показать, будто смерть доставляет покой только мужественным и благородным, а не всем, именующимся людьми, тем более, что и это толкование кажется мне нетвердым.

Действительно, для людей мужественных и благородных смерть есть покой, как конец подвигов и начало наград, почему и о жене мужественной говорится: жену доблю кто обрящет? (Прит.31:10). И чтобы не подумал кто, будто говорится это о невозможности существования таковой жены, сказано в другом месте: жена мужественная венец мужу своему (12:4). А имя мужа часто означает мужество. Но здесь у достославного Иова речь не о благородных только, но и просто о всяком человеке, окруженном безысходными бедствиями. Если же кто не верит, то удобно узнает это из состава речи. Ибо вот полная речь: почто бо дан есть сущим в горести свет, и сущим в болезнех душам живот? Иже желают смерти, и не получают; обрадовани же бывают, аще улучат. Смерть бо мужу покой; затвори бо Бог окрест его (Иов.3:20-23). То есть, когда отовсюду - до небес восходящие искушения, от которых невозможно и охраняться (как и в другом месте сказано: ограду свою на мя вознесе (Иов.19:6)), тогда смерть любезна и вожделенна.

Если же не примут сего толкования, потому что сказано: мужу, то можно обличить их, сказав, что слово муж употребляется по отношению не только к мужчин, но и к женщин. Ибо мужеубийцею называется убивший не только мужа, но и жену; изваянию и мужчины, и женщины в греческом языке дано одно наименование. Впрочем, оставив это как не крайне сильное, попытаемся доказать все Божественными изречениями.

Посему, что скажут, если услышат: муж законопреступный ходит в пути неблаги (Прит.6:12)? Что скажут, когда будет изречено: муж безумен не познает (Пс.91:7)? Что, - когда скажут: уподобится мужу уродиву (Мф.7:26)? Если там слово муж означает не вообще человека, но человека мужественного и благородного, то почему же здесь законопреступный, безумный, юродивый называется мужем?

Но оставив сие, обращусь к начатому. Итак, поскольку и заповеди в законе, и евангельские изречения, в которых воспрещаются грехи и изображаются блаженства, сказаны и мужам, и женам, то и жены пусть будут осторожны и обуздывают очи, чтобы за невоздержное зрение не потерпеть им наказания, как прелюбодейцам.

Ибо, если считать, что похоть к плотскому соединению и в мужчине, и в женщине равна (по словам одних, самовластнее похоть мужа, а по словам других - похоть жены), то все же один сеет, другая принимает семя, один зарождает, другая производит на свет, один как бы является земледельцем, другая - землей. Посему в том самом, в чем мужчина не может делать свойственного женщине, а женщина - свойственного мужчине, положены особенные частные законы, все же прочие - общие для всех и нераздельные.

Ибо узаконено: не прелюбы сотвори (Исх.20:14), и не только муж, если будет уличен в этом, понесет наказание, но и жена. Так и здесь сказано: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже прелюбодействова с нею в сердце своем (Мф.5:28), и всякому ясно, что всякая, яже воззрит на мужа ко еже вожделети, уже прелюбодействова с ним в сердце своем.

103. Ему же.
Почему иное в законе для мужей и жен узаконено вообще, а иное - в частности?

Ты сам должен читать Писания, а не обо всем спрашивать. Ибо, если читал, то мог узнать, что в частности узаконено нечто мужу об истечении семени, а жене - о месячном очищении. Мужу - чтобы не извращал уставов естества, не разжигался страстью к мужчинам и не восставал с неистовством на бесплодное; а жене - о воде обличения, если будет подозреваема в прелюбодействе. И мужа, имевшего нечистое сновидение, а жену во время очищения и рождающую закон признает нечистыми и поставляет их вне священных оград, пока не очистятся.

В частности узаконено и нечто иное, о чем нет необходимости говорить в настоящем случае, так как из сказанного далее сам можешь узнать, что только в тех случаях, в которых мужчина не может делать свойственного женщине и женщина - свойственного мужчине, постановлены частные законы. Все же другие - общие для того и другого пола, например: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего (Втор.6:5), и ближняго твоего яко сам себе (Лев.19:18); и: не убий, не прелюбы сотвори, не укради, не лжесвидетельствуй, чти отца твоего и матерь твою, не нарушай клятвы, не пожелай принадлежащего ближнему твоему (Исх.20:12-17) и все, что с сим сродно.

Если же обратишься к евангельским изречениям, найдешь опять сказанное без различия: блажени нищии духом, кротции, милостивии, алчущии и жаждущии правды, чистии сердцем, миротворцы (Мф.5:3-9), и все сему подобное. Да и сказанное о безбрачной жизни и о чистоте сказано тому и другому полу, хотя и выражено в мужском роде для приличия речи и потому что муж - существо владычественное: могий вместити, да вместит (Мф.19:12). Явствует же сие из того, что многие жены и вместили, и преуспели.

104. Ему же.

Извержения естественные и непроизвольные закон сделал подлежащими очищению для того, чтобы с большим усилием избегали мы произвольных и противоестественных. Ибо Заградивший вход во святилище и пребывающим в грехах мнимых, а не действительных, пока они не очистятся, внушает тем больший страх и угрожает тягчайшим наказанием согрешающим произвольно. Ибо если невольное не просто бывает извиняемо, то явно, что произвольное неизвинительно, если не будет уврачевано искренним покаянием.

105. Монаху Елиссею.

Пасть в грех состоящему в послушании - дело страшное; еще страшнее - пасть посвященному; самое же страшное во всех отношениях дело - пасть принявшему жребий первосвященства. Насколько выше почести, настолько и грех, хотя будет один и тот же, делается более тяжким, ибо судится не по естеству, но по достоинству согрешившего. И что сравнивать вождя с подчиненными, когда Законодатель сказал, что грехопадение первосвященника равносильно греху целого народа, и узаконил принести такую же жертву, какую постановлено принести целому народу, если он согрешит? А если бы не была равна и равносильна язва, то не было бы определено равного врачевания.

106. Ему же.

Относительно Божественного естества существует следующий закон и устав для созданного рода: не по достоинству Его воздавать чествования (что и невозможно), но измерять благочестие силами воздающих. Посему, никто из борющихся с нищетою да не унывает, но более да веселится. Ибо то, чего только и требует Божественное естество (а это есть добродетель), всего более может быть приносимо в дар всеми.

107. Епископу Феодосию.

Это опасное дело, что Евсевий, обязанный быть наставником нестяжательности, истолкователем небесных догматов, погрязая в земном, собирает богатство, - не знаю почему, еще не самое страшное. Но то, о чем известил ты ныне, о чем свидетельствуют многие весьма верные мужи и что, может быть, нашим преемникам покажется невероятным, в том невозможно и превзойти его. Ибо кто захочет легко поверить, что подвизающихся в нестяжательности, сияющих всяким любомудрием,. признавая бесполезными как не способных помогать ему в обогащении, он бесчестит и не удостаивает священства, а богатых, пожиная их богатство, возводит в священство, хотя бы они и были исполнены всякого порока, думая, что священство должно служить наградою не добродетели, но богатству?

Тем, которые не порабощены сими страстями, надлежало бы, как сказал ты, придумать должное врачество от этой болезни. Но, поскольку они, будучи малочисленны, совершенно закрываются множеством порабощенных пороку и, боясь вражды многих, плачут, но не выказывают ничего мужественного и смелого, то сим возбуждают подозрение в том, что и сами страждут тою же болезнью. А ты, святилище ненависти к пороку, не почитай всех таковыми, но держись той мысли, что иные, в числе которых и ты сам, сохраняют в себе черты апостольских нравов, и их-то ради не произносится приговор на согрешающих.

108. Пресвитеру Агафу.

Пребожественное Определение и Слово Отчее, о премудрый (без предисловия приступлю к истолкованию, потому что мучусь желанием высказать свою мысль), если, как говорят, появилось позднее Отца, то не вечно, а если вечно, как мы говорим, то не появилось позднее. Ибо ничто так не свойственно естеству Божию и не отличает Его, как вечность. Посему словом сияние указывается на совечность, выражением образ ипостаси (Евр.1:3) - на ипостасность, именованием Слово - на бесстрастие и бесплотность, именем Сын - на личное свойство и на единосущие.

Ибо, из каждого речения извлекая пригодное, оставляем все прочее как не приличествующее естеству Божию. По отношение к вещам сотворенным пусть имеют место слова "прежде" и "после", по отношению же к Досточтимой и Царственной Троице слова "первый" и "второй" не имеют места, потому что Божество выше и числа, и времен.

109. Пресвитеру Анастасию.

Если споривший с тобою Иудей, как сказал ты, думает, что у Законодателя не высказано ничего сверх заключающегося в букве, то отвечай ему следующее. Невежество ваше обличают два писателя, бывшие у вас по пришествии Христовом: умозритель Филон и историк Иосиф, из которых первый весь почти Ветхий Завет обращает в иносказание, а другой именно и пишет: "Законодатель иное искусно дает подразумевать, иное с важностью представляет в иносказании, а что полезно было сказать прямо, то выражает буквально".

Ибо, если представим Иудеям пророческие изречения, подтверждающие это, не замедлят они их перетолковать и извратить, апостольские же подтверждения, доказательства и истолкования осмелятся злочестиво отвергать, но отвергнуть свидетельство почитаемых у них мудрецами будут не в праве.

110. Епископу Ермогену.

Священство поставлено как бы посередине между естеством Божеским и человеческим, чтобы одному служить, а в другом производить перемену на лучшее. Посему, в том, кто думает о священстве выше сего, кажется мне, нет благоразумия.

111. Ермогену.

Для святых, премудрый, чрезвычайность опасностей, угрожающих добродетели, служит поводом к приобретению большей славы.

112. Диакону Исидору.

Иерусалим (воспользуюсь ясным примером), когда был подкрепляем Божиим споборничеством, стоял непреклонно и без труда и кровопролития одерживал победы, а когда лишался оного за то, что воставал против Него, вражеский огонь удобно преклонял его к земле. Так и душа, когда за постоянство нравов она будет ограждена силой свыше, легко преодолеет врагов, а когда согрешит, будет и здесь объята огнем страстей, и там мучима огнем суда.

113. Софисту Асклипию.

И Ксеркс (с тобою, софист, и речь веду о знакомом тебе), наложив мост на Геллиспонт, не мог наложить иго рабства на умы Афинян; но хотя все привел в движение и нарушил предписанный стихиям устав, однако же не отклонил Афинян от того, на что они решились. Посему ни с чем не сообразно поступаешь ты, задумав одним советом поколебать нашу мысль и склонить к человекоугодию. Поэтому перестань предлагать нам подобные советы, а если не перестанешь, исключим тебя из сонма друзей.

114. Чтецу Мартирию.

Сильная и на все отваживающаяся любовь к многостяжательности, не зная сытости, принуждает плененную душу идти до крайнего предела зол. Посему, будем отражать ее от себя, особенно же в самом начале, потому что, возобладав над нами, она сделается неодолимою.

115. Сириону.

Мужественный Павел, доблестный вождь, не посрамивший звания, в какое был возведен Царем, презревший свои выгоды, чтобы преуспевали дела других, ничего не имел в виду, кроме полезного для Церкви, и взывал, что все надлежит делать к созиданию Церкви. Но мы, имея в виду свою славу, то, что нам кажется полезным, предпочитаем пользе Церкви. А слава Церкви, без сомнения, простирается и на нас, наша же слава не переходит непременно на все общество. Ибо, если, думая устроить свои дела, пренебрежем заботой о назидании ближних, то утрата не будет ли больше прибыли?

116. Пресвитеру Касию.
О тех, которые утверждают, что есть что-то написанное на роду - или судьба, или так называемый рок.

Не ужасно, наилучший, то, что поступавшие худо терпят худое, но не сделавшим ничего худого терпеть худое - всего ужаснее. Посему, что же скажем в объяснение тем, кто жалуется на это? Думаю не иное что, а следующее: для первых это справедливо, а для вторых служить испытанием. Ибо Правосудие одних наказывает, а другим доставляет случай к приобретению венцов.

А утверждающие, что есть что-то написанное на роду, будут в недоумении, не зная, что сказать о тех и о других. Ибо несправедливо как делать худое потому, что написано на роду, так и не сделавшему ничего худого терпеть худое. А мы, утверждающие, что есть Промысл, и добрую произносим речь, и соблюдем благочестие, и представляем основательные причины.

117. Пресвитеру Агафу.
О Святой Троице.

В Священном Писании то, что сказано не в единственном числе, указывает на различие ипостасей, а тем, что сказано в числе единственном, означается тождество естества. Одно изрекается, чтобы заградить уста Савеллию и Иудеям, а другое - чтобы посрамить Ария, Евномия и язычников. Ибо те, которые число личных свойств распространяют до Святой Троицы, сводят же в Единую Сущность, учат весьма право и следуют учениям небесных словес, как не впадающие в многобожие различением естества, так и не склоняющиеся к Иудейству соединением в одно лице.

118. Епископу Аффонию.

По уже признанному надлежит судить о сомнительном, а не по сомнительному - о признанном. Так, например, когда у царя вавилонского затмилось в памяти видение во сне истукана и желал он знать не только толкование того, что ему представилось, но и самое видение, что всех приводило в затруднение, тогда Даниил сначала не дал ответа на вопрос, пока не изложил того, что было явно. Ибо, объяснив, что думает он об этом по своему разумению, сделал он себя через это достойным доверия и свободным от подозрений в отношении истолкования сомнительного, поскольку учение о признанном всеми уничтожало обвинение, что говоримое - вымысел.

119. Епископу Ермогену.

Если ясным доказательством нравов каждого служить образ жизни тех, с которыми он в близких отношениях, то не дивись, что у Евсевия в чести Мартиниан, Зосима, Марон и другие, подобные им нравом. Как если бы он был любителем добродетели, то никого не предпочитал бы людям добродетельным, так, поскольку он совоспитанник и друг порока, то и предпочитает людей одного с ним нрава.

120. Пресвитеру Архонтию.

Не тот, кто остается победителем по немощи сопротивников, но тот, кто по величию собственной своей силы овладевает крепкими, и славен, и достоин прославления. Посему не величайся, если одолел ты одного и другого. Ибо, если превзойдешь достигших верха добродетели, тогда будешь провозглашен настоящим победоносцем.

121. Грамматику Офелию.
В каком смысле говорится: перворожден всея твари (Кол.1:15)?

Оставив известное всякому, ясно выскажу мысль свою, хотя и покажется иным, что пролагаю новый путь толкования. Слово: πρωτότοκος, с ударением на втором слоге, означает перворожденного, а с ударением на предпоследнем - первородившего. И это в точности знаете лучше всего вы, чтители Гомера, потому что у него первородившая названа πρωτοτόκος.

Посему, есть основание, лучше же сказать, непременно должно разуметь, что и здесь богомудрый Павел в таком же смысле употребил это слово. И не тому, что создан Он первым среди твари (да не будет сего!), учит тот, кто называет Его сиянием славы и образом ипостаси Отчей (Евр.1:3), а напротив, - тому, что Он первородил, то есть создал тварь, так что, если удержать ударение на третьем слоге, будет Он πρωτογόνος (первородивший), а не πρωτογενής (перворожденный), πρωτοκτίστος (первоздатель), а не πρωτόκτιστος (первозданный).

Если же слово "рождение" взято здесь вместо слова "тварь", то никто да не дивится сему, потому что и в другом месте говорится: Бога, рождшаго тя, оставил еси (Втор.32:18), и: Аз рех: бози есте и сынове Вышняго еси (Пс.81:6). Поскольку Бог и родив, родил бесстрастно, и творя, созидает бесстрастно, боголепно и не утомляясь, то Писание употребляет эти именования не с тем, чтобы мы рождение принимали за тварь и тварь за рождение, как думают утверждать злонамеренные еретики, но с тем, чтобы представить легкость сего для Бога и Его бесстрастие.

Если же кто, поработившись одному только предубеждению и не имея в виду истины, будет возражать, то и я не подам голоса в свою защиту, и он не в праве это делать. Посему, предоставим дело нелицеприятным судиям, и судиями пусть будут слушатели. И если он может доказать, пусть доказывает, а если у меня потребует доказательства, то представлю во свидетели самого изрекшего это. Ибо, сказав: перворожден всея твари, присовокупил он: яко Тем создана быша всяческая, яже на небеси и яже на земли (Кол.1:16). Итак, если бы он сказал: "после Того создана быша", то подавайте голос за обвинителя. А если говорит: Тем (создание всего и владычество над всеми принадлежит Творцу; уясняя это Апостол сказал в другом месте: о Нем бо живем, и движемся, и есмы (Деян.17:28)), - то непререкаема, думаю, наша победа.

А если скажу и то, что дальше следует у Апостола, то торжество наше будет еще очевиднее. Ибо он говорит: и Той есть прежде всех (Кол.1:17). Не сказал: "Той пришел в бытие прежде всех", но: есть прежде всех, и всяческая в Нем состоятся. Не сказал: "с Ним" или "после Него все создано".

Но почему отвергают мысль утверждающих, что Сын единороден по Божеству и перворожден новой твари по человечеству? Ибо, если не так разуметь и не назвать перворожденного Первоздателем, то первородство в сочетании с понятием "единородный" может указывать на преимущество рождения, так как иной может быть и первородным, и единородным Сыном; но в сочетании с понятием "тварь" не имеет сие места, потому что тварь или единосозданна, или перворожденна, - одно другим уничтожается.

Да и что воспрепятствовало Апостолу сказать ясно: "первосоздан всея твари". И если разуметь, что Он первосоздан, то как же Он единороден? Что едино, то не допускает иного, а понятием "первый" исключается единство. И чем в этом самом отличается Он от тварей, если и Сам создан? Как же не устыдятся, покланяясь твари и противореча собственным своим утверждениям? Не примечают за собою, что и запрещают покланяться твари, так как это свойственно язычникам, и делают это сами.

Надобно же знать и то, что одни и те же именования не всегда означают одно и то же, и одно название не показывает непременно и одинаковости вещей. Слово "рождение" по отношению к Сыну употребляется в собственном смысле, по отношению же к тварям - в несобственном. О Сыне так говорится ради Его истинности и единосущия, о тварях же - ради чести и сыноположения. Восхотев бо, породи нас словом истины (Иак.1:18). Посему, одноименность да не подает здесь мысли о равночестии и сказанное в несобственном смысле да не признается сказанным в смысле собственном.

Ибо никто из людей здравомыслящих не скажет, что ярость, гнев и все прочее, неприличное естеству Божию и говоримое о Нем в несобственном смысле, приписывается Богу в смысле собственном, так как само собою очевидно, что в каждом месте и в каждом изречении только приличное и соответственное толкование порождает истину.

122. Воину Исаиию.

Сила Божия непреоборима, всегда та же и в той же мере, а все человеческое нетвердо и небезопасно, но хотя и кажется очень сильным, весьма сомнительно. Ибо, по общему признанию, как скоро оно лишается помощи свыше, изменяется в противное и готово потерпеть гибельное падение. И я крайне изумляюсь, почему, во всей точности зная это, не умиряешь ты своей мысли, но, надмеваясь чрезмерно, призываешь на себя это изменение в противное.

123. Павлу.
Что значит сказанное у пророка Захарии, что грех сидит на мере (куске) свинца (Зах.5:5-8)?

Поскольку спрашивал ты, по какой причине Захария видел грех сидящим на мере свинца, то отвечаю: свинец дает разуметь тяжесть греха, ибо нет ничего тяжелее и обременительнее греха, который плененных им низвергает во дно адово. А мера означает конец долготерпения к согрешившим и начало наказания, потому что не без меры и не всегда будет попускаемо грешить, но только до времени, пока согрешающие не понесут самых тяжких наказаний.

124. Евтонию.

Спасительное Слово, премудро и со знанием дела смиряя и направляя к лучшему страсть честолюбия, которая сильно, деятельно и страшно овладела человеческим родом, говорит: внемлите правды вашея не творити пред человеки, да видими будете ими; аще ли же ни, мзды не имате от Отца вашего, Иже есть на небесех (Мф.6:1). Господь, как Творец и Создатель, хорошо знал, что изначала вложены в людей семена честолюбия не без цели и не напрасно, но чтобы люди, будучи пламенными любителями чести, преуспевали в лучшем. Но, обладая сим прекрасным охранением от рабства низким страстям, то есть любовью к чести, люди дали сему прирожденному дару противоположное направление и обратили к чести земной, забыв о небесной. Посему Господь, как наилучший земледелатель, снова прилагая попечение о душе, отсекает отростки, которые приносят худое, и останавливает страшно увеличившееся стремление к славе человеческой. Но что в любви сей есть кроткого и способствующего к плодоношению премирных почестей, то Христос не только оставляет, но и усиливает, и делает плодоноснейшим, с корнем исторгнув желание делать что-либо напоказ, как поступают стремящиеся к человеческой славе, и дозволив из всех сил разумно искать почестей, имея в виду единого Бога.

125. Пресвитеру Иераку.

Больше, или, по крайней мере, не меньше твоего великоумия заботились мы со своей стороны о том, чтобы Херимон, Зосима и Марон одумались и, возымев лучшее намерение, избавились от стыда. Но они, как видно, впали в неодолимый порок и не захотели освободиться от него, почему иные плачут о них как о способных отрезвиться, а иные отчаялись в них, как дошедших до бесчувствия. Посему в том, что касается нас, не будет опять недостатка. Может быть, хотя поздно, но откажутся они как-нибудь от своего образа мыслей и примирятся с добродетелью, с которою не стыдятся вести нескрытую брань, это одно почитая делом, а все прочее - междудельем.

126. Херимону, Зосиме, Марону, Евстафию.

Если то, что вы делаете, делаете не ожидая суда, то должны знать, что порок и без другого наказания сам есть наказание, а добродетель и без венцов - венец. И из того, что иные наказаны здесь, видно, что учение о будущем Суде достоверно, истинно и всеми признается. Однако же, если порок упоил вас до такого умоповреждения, что истребил это учение в вашем сердце, то, не говоря уже о том, что многие потерпели наказание здесь, признайте немалым наказанием еще здесь быть у всех в посмеянии и ненависти, а немалым венцом - провести здешнюю жизнь благообразно, честно и с похвалами.

127. Софисту Арпокре.

Ни с чем не сообразным кажется мне, когда видят великую важность в том, в чем не согласны внешние мудрецы и Священные Писания, а малую - в том, в чем они согласны. Ибо учение о Суде, которое основательно, справедливо и прилично существам разумным, и признано нами и язычниками, не многих привлекает к тому, чтобы вести себя, как должно. Многие (никто да не думает, что говорится сие по раздражению), - будто нет Суда, будто не существует Промысла и не видит Он дел наших, - что ни делают, делают это как в безлунную ночь.

А учение сомнительное и невероятное сильно занимает многих. О жизни строгой не радят, а язык изостряют более надлежащего. О целомудрии нет у них и слова, пустословят же они о несозданном веществе и о чем-либо другом, что, если знаем, не много споспешествует ко спасению, а если не знаем, не вредит необучившимся. Посему, пусть научатся сначала заниматься учением о Суде, признаваемом и у нас, и у них, и держаться правой жизни. Ибо всего несообразнее молчать о том, в чем мы и они согласны, а в чем несогласны - о том толковать и так, и иначе.

128. Серину.

В бедствиях общих и невыносимых нет места состраданию, потому что все, сокрушаясь о своих страданиях, не имеют и времени пожалеть о ближних.

129. Диакону Херимону.

Оскверненному не надлежит открывать уст и рассуждать - не говорю о догматах, - но даже и о чем-либо ином, пока он не очистит себя искренним покаянием. Ибо, если грешнику рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя (Пс.49:16), то тем паче заградил Он уста тому, кто, находясь в таком состоянии, усиливается входить в исследование догматов, ибо догматы столько же выше оправданий, сколько небо выше земли и душа - тела.

Итак, будучи побеждаем другими в жизни, перестань состязаться о догматах, чтобы не нанести поражения и догмату, ибо многие имеют обычай по мнению о том, кто говорит, делать заключение и о том, что он говорит.

130. Схоластику Феодору.

Брат твой, досточудный, внушает удивление нравственностью, а ты внушаешь удивление словом; он - правотою воли, а ты - силою языка; он - скромностью, а ты - весомостью речи; он - тем, что обилен плодами, а ты - тем, что украшен листьями. Посему, если это действительно так, соревнуй брату твоему, чтобы стать благоискусным в том и другом, ибо не столько он имеет нужду в твоих преимуществах, сколько ты - в его.

131. Ему же.

Некоторые, удивляясь в тебе остроте ума и силе и языка, обвиняют тебя в том, что ты вздорен, неприступен, своенравен. Ибо надобно снисходить к низшим и не человекоугодничать перед высшими. Посему, если это действительно так, не срами превосходного образования грубостью сердца, но присоединяй к хорошим дарованиям и доброе сердце, и к силе слова - кротость нравов, чтобы тем и другим соделаться славным.

132. Ему же.

Премудр в слове, по моему определению, тот, кто может мысль свою изложить ясно, а не тот, кто затемняет ясность велемудрыми и высокими речениями. Один выносит на свет сокровенное, а другой и явное для всех скрывает во тьме. Посему один, как желающий пользы слушателей, достоин многих похвал, а другой, как домогающийся собственной своей славы, не стоит награды.

133. Павлу.

Нимало не удивительно, что распаляемые завистью и от благодеяний не делаются лучше. Еще больше развращаются они при милостях, потому что сознают себя имевшими нужду в благосклонности.

134. Епископу Серапиону.

Начало доказательств чего-либо неизвестного бывает двоякое, а именно всякое доказательство и всякая вера начинаются или с ощущения, или с ясного представления. Посему и мне, чтобы усыпить твое раздражение, воскипающее, как писал ты, из среды сердца, необходимо употребить в дело или что-нибудь одно из этого, или то и другое вместе. Но умственные суждения не для всех равно удобны и легки, потому что намеревающемуся постигнуть что-либо неясное надлежит быть разумным и с юного возраста упражняться в науках, изощряющих рассудок. Поэтому лучше начинать с опыта и с того, что было со Владыкою Христом, поскольку что за этим могут следовать и неученые, и люди весьма разумные.

Итак, почему негодуешь на то, что почитаемый епископом Евсевий, как писал ты, буйствует против всей Церкви и поступает нагло не только со всеми, но и с тобою, многократно оказывавшим ему благодеяния? Будь великодушен, друг. А я, не доказывая сего умствованиями и умозаключениями, представлю доказательство, заимствованное от Владычных страданий. Ибо, хотя и то, что сделали с Господом беззаконные Иудеи, было более всего несносно и превышало всякое снисхождение, однако же положим, что это было еще сносно.

Что же скажешь о нечестивце Иуде, причтенном к божественному оному лику и царственному сословию, принявшем власть над демонами, болезнями и смертью и из бесславного и безвестного соделавшемся столь именитым и известным? Не предал ли он Того, Кто был для него Подателем стольких благ? Этот неукротимый зверь (позволительно так называть тех, кого и благодеяния не изменяют к лучшему), пресытившись незлобием Спасителя, и Ему оказал презрение.

Вот те успокоительные речи, которыми пытаюсь утишить и укротить огонь гнева, потому что уступает он тем, кто к ним прибегает.

135. Монаху Ориону.

Если кто назовет тебя самым верным правилом дружбы, то не погрешит против истины, потому что ты прост в словах, еще проще сердцем, и препрост в жизни.

136. Епископу Лампетию.
Почему закон предписал прокаженным и другим страждущим непроизвольными болезнями не входить в священные ограды?

Законодатель, наказывая за невоздержность родителей (поскольку многие имеют общение с женами во время их очищения, думая, что жена сотворена для удовольствия, а не для чадородия), изгнал, о премудрый, из священных оград рождаемых от нечистых общений, чтобы, если не добровольно, то невольно родители уцеломудрились и принуждали себя жить честно, так как наказание переходит на рожденных ими. Ибо что может быть для родителей прискорбнее, чем стать очевидцами того, что дети, которых желают они увидеть более благоискусными и славными, нежели себя самих, не участвуют ни в народных, ни в священных собраниях?

Посему-то Законодатель наложил на них сие необходимое и неизбежное наказание, чтобы из страха наказания они умеряли свою невоздержность, ибо тело, образующееся из нечистой крови, удобно подвергается таковым болезням. Но многие еще здесь - одни явно, другие тайно - несут и иное наказание, непременно же понесут там: ибо Тот, кто за невоздержность родителей подверг бесчестью рожденных ими, не оставит ненаказанными и самих согрешивших.

137. Ему же.

Если близким к Евсевию необходимо подвергнуться одному из двух: или быть у него в ненависти, или участвовать с ним в невоздержании, так как целомудренных он гонит, а умеющих вести себя неприлично любит, - то советую тебе избегать пребывания с ним, чтобы не потерпеть заразительной болезни.

138. Ему же.

Не одобряю, образец настоящей скромности, того, кто, пока ведет частную жизнь, кажется весьма смиренным, а как скоро стал начальником, воображает, что он выше естества человеческого, ибо почитаю это признаком души в подлинном смысле неблагородной, немужественной и грубой. Напротив того, если ты человек частный, то будь возвышен; а если стал начальником, будь обходительным и скромным; и избегай недугов, угрожающих в том и другом состоянии: в одном - унижения, в другом - презорства.

139. Палладию.

Когда воздержишься от порока, тогда в праве будешь думать и о добродетели. Ибо, если снимешь с себя порок, то можно будет подумать и о том, за какой вид добродетели взяться тебе. А прежде нежели правильно положено начало и основание, излишним почитаю рассуждать об окончании в кровле.

140. Феодору Августалию.

Если кто будет и царем, станет утопать в богатстве, жить в полном веселии, обладая неодолимым могуществом, и все начнут хвалить и ублажать его, как украшенного всеми мнимыми благами, то и тогда справедливо будет подумать ему, что было незадолго до того и что будет вскоре, и не превозноситься до наглости.

Но невозможно, чтобы стеклось все это вместе: при богатстве не всегда непременно бывает и веселие, спокойствию иногда вредят войны; а если когда сойдутся и радость, и богатство, то нет для них безопасности, потому что кто-нибудь из властвующих поступает самоуправно, и весьма часто или внутри зарождаются злоумышления, или вне возгораются волны. Посему, по какой причин при одном из мнимых благ доходим до презорства и со всеми ведем себя гордо?

141. Пресвитеру Павлу.

Слова: како воспоем песнь Господню на земли чуждей (Пс.136:4), кажется мне, допускают двоякое толкование. Прежде всего то, что непозволительно было вне Иерусалима совершать и Пасху, и другие праздники, почему некоторых обвиняли даже в том, что они вне Иерусалима читают закон. А во-вторых, - что дерзновение Иудеев было подавлено пленом, и они говорили: "как можем рассказывать о чудесах, совершенных в Египте, в пустыне, в Палестине то над Ефиоплянами, то над царем ассирийским, когда истреблено сто восемьдесять пять тысяч без войны и битвы? Кто поверит нам теперь, когда мы взяты и живем в плену?"

Поскольку события отнимали у них свободу слова (их укоряли, что напрасно хвалятся благодеяниями, будучи обличаемы делами), они выражали почти то же самое, что и три отрока в печи: несть нам отверзсти уста, то есть не можем свободно повторять древних славословий, студ и поношение рабом Твоим (Дан.3:33). Бедствие угасило в нас дерзновение. Потому, когда укоряют нас, остаемся безгласными; не поверят нам, если, униженные и пораженные, станем воспевать победы.

142. Воину Исаии.

Не вдавайся в гордыню по причине того, что дела идут у тебя успешно, как будто не можешь потерпеть чего-либо худого. Напротив того, содержи в мысли то, что обстоятельства часто принимают противоположный оборот, держись скромного образа мыслей и не выходи из пределов человеческого естества. Правосудие назирает за нашими Делами. Возмечтавших о себе, что не подлежат уже наказанию, оно доводит до наказания таким образом, каким они думали избежать его.

143. Епископу Лампетию.
Что значит сказанное в послании к Ефесеям: закона заповедей ученми упразднив (Еф.2:15)?

Велико превосходство Евангелия перед законом. Закон ограничивает человеколюбие одними единоплеменниками, а Евангелие распростирает его и на иноплеменников. Закон повелевает любить друзей, а Евангелие обязывает любить и врагов. Закон, как детям, предписывает правила, а Евангелие, как любомудрым, предлагает сверхъестественные учения. Сие-то значат слова, смысл которых желал ты узнать: закон заповедей ученми упразднив. Упразднил не отринув, но возведя в высшее любомудрие. Ибо в заповеди не смотреть невоздержно тем паче заключается заповедь не прелюбодействовать, и в заповеди не гневаться содержится заповедь не убивать.

144. Пресвитеру Зосиме.

Если, достигнув глубокой старости, ты не подаешь признака отступления от порока, то когда же покаешься? Устыдись хотя слова старость (γηρας), которое составилось из слов: "не любить землю" (τό γης έραν). Посему, так как тело разрешится наконец в землю, а душа по воскресении вместе с ним подвергнется жестоким наказаниям (правосудие требует наказать тех, кто им пренебрегал), образумься. Ибо, хотя не имеешь достаточно времени уврачевать столько ран, однако же это доставить тебе немалое утешение в будущих бедах.

145. Павлу.

Думаю, что ты не обманывал себя, но намеревался сам собою доискаться истины. Если же в действительности ты обманулся и не нашел истины, то, познав это, подай знак к отступление. Ибо брат твой, назвав основательную причину, а не выставляя придуманный предлог, переменил образ мыслей.

146. Детям Дорофея.

Противник, хотя и устремился на вас, намереваясь взять и победить с набега, однако же, попавшись в плен сам, не одержал победы, но принял на себя вид просителя. А вы уважьте закон о просителях, чтобы и победа ваша сделалась более прочною, и слава - приснопамятною.

147. Схоластику Дорофею.

Истинная краткость, соединенная с ясностью, - это не опущение доказательств, но исключение того, что нимало не содействует задуманной цели. Как излишнее дело - вставлять то, что не относится к главной мысли, так и необходимо не оставлять ничего входящего в состав ее.

Посему и ты, если услышишь слово, в котором разрешаются возражения и излагаются доказательства, обращай внимание не на длину слова, а на то, что вопрос и не мог быть уяснен иначе, если бы слово не содержало длинных пояснений. Если предполагается изложить только мысль, то слово пусть будет кратко. Но если требуется и доказать, то слову необходимо, как растянуться в длину, так и избегать всякого излишества и повторения.

148. Епископу Аполлонию.
Истолкование сказанного в послании к Евреям: Иже сый сияние славы и образ ипостаси (Евр.1:3).

Если описывающий Божественное рождение будет во всем соображаться с человеческими страданиями (что и выговорить непозволительно), то в праве он услышать: если тебе для рождения представляется необходимым страдание, то мне - и для сотворения. Ибо, если буду соображаться с человеческою немощью, то знаю, что и творимое творится не бесстрастно. Если же будешь принимать приличное и проходить мимо несообразного, что и боголепно, то должен уразуметь, что Бессмертный рождает бесстрастно, тогда как смертный - страстно; равно как и творя, Один творит без труда, а другой с трудом. Сие-то уразумев и богомудрый Павел, как бы вдохновенный Богом, возвысившись над всеми земными подобиями, определил так: Сын есть сияние славы и образ ипостаси Отчей, первым подобием означая совечность, а вторым - ипостасное бытие.

149. Пресвитеру Зосиме.

Какими глазами будешь смотреть на своих друзей, если только имеешь их, умыслив зло на благодетеля и друга? Он, как слышал я, обращался с тобою без опасения, величину благорасположения и благодеяния своего почитая для себя несомненным ручательством в том, что не потерпит никаких злонамеренных действий. А ты и самых зверей превзошел свирепостью и жестокостью. Ибо и между ними есть умеющие быть благодарными благодетелям. Ты же еще и хвалишься злом. Посему, когда же, наконец, перестанешь топить свою душу, возложив на нее бремя непрестанно погружающее ее все глубже?

150. Диакону Евтонию.

Пропустившие благоприятное для дел время не получат искомых ими благ. Ибо кто одобрит земледельца, который, когда нужно пахать и сеять, чтобы иметь обильную жатву, предается праздности и сидит сложа руки? Кто одобрит садовника, который, когда должно ухаживать за виноградом, чтобы принес он добрые грозды, и за винным точилом, посматривает только на труды других? Кто одобрит мореплавателя, который, когда настало время плыть, чтобы промышлять торговлею, остается в пристани и проводит время в корчмах? Конечно, никто.

Посему, если это действительно так, кто одобрит христианина, который во время подвигов требует венцов? Здесь место подвигам, а не венцам, там же - наградам и почестям. Поэтому, не будем упускать времени, благоприятного для дел, чтобы там не каяться без пользы.

151. Марону, Палладию, Зосиме, Евстафию.

Многие из язычников, домогавшиеся только славы, ничего, может быть, не ожидая по отшествии отсюда, упражнялись в добродетели, более потому, что осуждали порок и ни во что вменяли все житейское. Они соделались славными и теперь у всех на устах. Но почему вы ни ради славы, ни ради Суда, ни ради доброго о вас мнения, ни ради награды, ни ради чего-либо иного, что самых бесчувственных вынуждает сделать что-нибудь доброе, не убеждаетесь отстать от порока, - этому крайне дивлюсь.

152. Пресвитеру Афанасию.

Подаю, как говорится, знак к отступлению, потому что мое мнение было ошибочно и я, не нашел тебя таким, каким счел, когда вознамерился хвалить. Но не моя в этом вина, виновна же происшедшая в тебе перемена к худшему. Что до меня, то, поскольку верю хвалящим и рукоплещу похваляемым, потому что имею какое-то влечение к прекрасному, поверил и хвалившим тебя. Ибо желательно мне, чтобы все были благоискусны. А ты, изменившись, обличил себя, а не меня. Впрочем, если бы отчаивался я в тебе, то не написал бы сего. Поскольку же ожидаю лучшей перемены, то и пишу, и убеждаю тебя возвести себя в первоначальную добродетель.

153. Феопомпу.
Об арианах и евномианах*.

Ничто не свойственно так естеству Божию, как вечность. Посему, кто говорит, что Сын позднее Отца, из Которого воссиял безначально, тот, согласно своему мнению, в пречистой Сущности уничтожает отличительное Ее свойство, потому что Она выше и числа, и времени, не терпит выражений: "прежде" и "после"; не допускает ни первого, ни второго, недоступна как всем иным, так и этим именованиям, которыми отличаются твари.

* Евномиане называли Сына Божия "неподобным" Отцу по сущности (разновидность арианской ереси).

154. Павлу.

Известно мне стало, что ты, поступая премудро, добровольно дал Херимону возможность скрыть свой проступок. А этот превосходный человек, низложенный Аммонием и, не знаю как, рукоположенный Евсевием, сочтя себя неуличенным, не почувствовал стыда и даже пустыми слухами вознаградил тебя за твое любомудрие. Посему, не приходи в негодование, если человек, не заботящийся о добродетели и не имеющий в сердце страха Божия, вооружил язык свой на твою скромность, но и ожидай за сие венца.

155. Диакону Нилу.

Все искусства и науки украшает истина. Если же нет ее, то нет в них никакого попечения о благоприличии. Ибо философия, обещавшая у язычников доискаться истины, уклонилась от нее; риторика заботится только о силе и приятности речи; грамматика хвалится тем, что учит опытности в слове. Посему, если украшаются он истиною, то должны быть вожделенны для благосмысленных, а если вооружаются против нее, то справедливо будет презирать их.

156. Ему же.
Как должно разуметь сказанное: аще око твое или рука твоя соблазняет тя (Мф.5:29.30)?

Не лишено разумности евангельское изречение, а напротив того, исполнено смысла и рассудительности. Взять верх над вожделением и признается великим, и действительно великое дело, но гораздо важнее быть предусмотрительным, чтобы даже не началась эта болезнь. Сие-то самое предустраивая, Христос сказал: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Мф.5:28). Называет Он прелюбодеем не того, кто увидел мимоходом и внезапно уязвился, извлек стрелу и уврачевал язву. Ибо не сказал: "кто воззрел", но кто взирает, кто намеренно привлек в себя страсть, питает ее в себе, постоянно посещает ту, которую увидел, с любопытством смотрит на чужую красоту и от частого лицезрения вкушает некоторый род удовольствия.

Посему ты, который со всею осторожностью устраиваешь дела свои, справедливо страшишься сего изречения, просишь истолковать тебе оное и не веришь тем, кто доходит до такой нечувствительности, что говорят: лицезрение нимало не вредит взирающему. Но я одобряю тебя, заботящегося о собственном своем спасении, о них же скажу, что осторожность лучше смелого честолюбия, и Божественные изречения предпочитать собственным рассуждениям - дело святое и самое справедливое.

Если же кто не убеждается этим, то пусть послушает хотя бы Приточника, который прежде евангельского изречения сказал: "Не останавливай на ней ока своего, но иди прочь и не медли на месте". Пусть послушает этого преукрашенного добродетелями писателя, который в одном месте говорит: добротою женскою мнози прелестишася (Сир.9:9), и в другом: не назирай чуждыя доброты (8). Не сказал: не смотри (это бывает иногда случайно), но: не назирай, устраняя внимательное наблюдение, пытливое рассматривание, воззрение с вожделением. Ибо сказано: от сея дружба яко огнь разгарается (9), то есть, от сего зарождается срамная любовь.

Даже и внешним мудрецам, не очень заботившимся об этой строгости нравов, казалось сие и благоприличным и истинным. И Сократ (приведу и их изречения, потому что они возбуждают к целомудрию), увидев, что некто поцеловал благообразного юношу, сказал: "Этот легко бросится на мечи и кинется в огонь, как осмелившийся поцелуем зажечь в себе такой костер".

А Диоген, увидев юношу, наряженного роскошнее, нежели как свойственно мужу, сказал: "Если пойдешь к мужчинам, то беда тебе, а если к женщинам, - то наделаешь бед; потому что нарядами мужчины уловляют женщин, а женщины и женоподобные - мужчин". Агезилай же прекрасному отроку, которого любил, когда тот хотел поцеловать его, воспретил это. И Александр не согласился даже видеть жену Дариеву, признав делом постыдным тому, кто берет в плен мужей, уступать над собою победу женам.

Если же надобно воспользоваться примерами, взятыми не только у язычников, но и у варваров, то не откажусь и этого сделать. Персидский царь Кир не осмелился видеть Панфию, которая ему предназначалась и о которой свидетельствовали, что красота ее чрезвычайна, и даже тому, кто видел ее часто и говорил при этом, что не терпит ничего худого, советовал не часто смотреть на нее, говоря: "Огонь жжет тех, которые близко, а красота - и тех, которые стоят далеко". И слово сие было не лживо, потому что утверждавший о себе, что он выше сластолюбия, пленен был Панфиею. И поскольку не мог склонить ее на свою сторону, потому что та была целомудренна, то угрожал ей насилием, пока не дала она знать о сем Киру. Тот, сознав, что человек этот потерпел сие оттого, что заключен был в клетке вместе с неодолимым зверем, объявил ему, превозносившемуся тем, что не получает вреда от лицезрения: "Если убедишь эту женщину, не препятствую, а если вознамеришься сделать ей насилие, не дозволю".

Итак, если евангельское изречение и писатель Притчей, и сочинивший книгу Премудрости, и еллинские и персидские примеры согласны в этом, то всеми силами должно обуздывать очи, избегать пытливого и невоздержного лицезрения, как уязвляющего смертельно, потому что от него вторгается в душу самый важный порок, овладевая существенными ее частями и, изгнав рассудок, всецело делает ее добычею страсти.

157. Пресвитеру Зосиме.

Известившись, что ты, которому должно прибегнуть к покаянию и просить прощения, в чем согрешил, продолжаешь прежние "подвиги", предаешься тем же сквернам, непрестанно усиливаясь прежние грехи затмевать новыми, я заплакал. Потом сказал сам себе: для чего ты, Исидор, трудишь себя напрасно, сея на камнях? Для чего стараешься оказать пользу тому, кто не хочет себе этой пользы? Для чего томишь себя и пребываешь во бдении, когда тот, для кого твое бдение, делает его напрасным, не выполняя написанного? Перестань трудиться попусту, мыть Ефиопа, бороздить огонь, варить камни. Но как скоро насытился я этими упреками себе самому, снова возникла добрая надежда, которая понудила даже невольно начертать опять и сии письмена. Посему, рассмотрев сам, как далеко зашел ты во зле, постарайся прибегнуть к покаянию.

158. Пресвитеру Феогносту.

Крайне дивлюсь, как те, которые не ограничивают своей суетности и притязаний на то, чтобы многие удостаивали их председательства, думают о себе выше, нежели сколько в праве, и наконец не соглашаются уступить в этом, почитая для себя обидою покориться справедливости.

159. Нилу.

Поскольку велика высота смиренномудрия и велико унижение кичливости, то советую тебе возлюбить первую и не впадать в последнее.

160. Грамматику Офелию.

Вопиют не только берега извергающего пену моря, как сказал Гомер, а ты написал, но и суша, и море с горестью изображают вновь совершенные Зосимою беззакония. Ибо до такого, как говорят, дошел он бесчувствия, что Божественные изречения почитает пустыми баснями, советующих, что должно, принимает за помешавшихся в уме, на всякий возраст и на всякий сан смотрит с презрением.

Кто же не прольет слез? Кто не оплачет не только его, но и осмелившегося вверить ему святое священство? Страшно кому-либо из людей простых и неизвестных осквернять себя таким множеством худых дел, гораздо же страшнее тому, кто вторгся в священство. Посему, знаем мы это и, часто слыша, сетуем, и не переставали увещавать, и не перестанем, пока дышим. Не пытайся, как неспособных слышать, учить нас не говорить о том, что не может быть предано ни забвению, ни молчанию. Ибо иные призывают его к жизни, как полумертвого, а иные оплакивают, как умершего. Но ни те, ни другие не имеют успеха, а только терпят от него осмеяние.

161. Диакону врачу Ниламмону.

Что Бог человеколюбив - знаю это во всей точности, но что самым строгим наказаниям подвергает Он пренебрегших его человеколюбием, - о сем и Священные Писания возвещают, и свидетельствуют события. Ибо Кто послал потоп? Кто Содомскую землю попалил с ее жителями? Кто наказал Иерусалим? Кто подверг плену Иудеев и рассеял по всей земле, как беглецов и казненных рабов? Посему, не будем грешить, полагаясь на одно человеколюбие, но помышляя и о правосудии, образумимся, чтобы Бог и там оказался к нам человеколюбивым, потому что произволение каяться позволяет Судии праведно являть человеколюбие.

162. Епископу Ираклию.

Начальствующие над подчиняющимися добровольно кажутся мне истинными начальниками, особенно когда подначальные примечательны по своей добродетели, и вожделенно начальствовать над ними. Думающие же начальствовать над подчиняющимися невольно, кажется мне, похожи более на терпящих наказание, нежели на имеющих право начальства.

163. Палладию.
О том, что вера без дел не спасает человека.

Можно опасаться, что ты (о как назвав тебя, наименую достойно!) не знаешь известного и малым детям. Не думай, что вера - если только надобно назвать верою твою веру, обличаемую делами, - возможет спасти тебя, потому что вера, оправдавшая в начале, требует согласных с нею дел, без которых спастись невозможно. Принятый по благодати по справедливости должен изобиловать собственными своими достоинствами, чтобы не быть иначе уличенным в неблагодарности.

164. Епископу Феодосию.

Тот может служить правилом для начальствования и точнейшим примером уменья начальствовать, кто все устраивает к пользе подчиненных. А кто благоустройство начальствования превратил в самоуправство и нестроение, подначальным готовит труды, а себе уловляет удовольствия, тот делами своими начертывает правило не начальствования, а самоуправства.

165. Ему же.
На слова: представите телеса ваша жертву живу, благоугодну Богови (Рим.12:1).

По определению богомудрого Павла, досточудный, те суть иереи, которые выражают благочестие не в жертвах, но в едином естестве своем, и только собственные тела свои в чистоте приносят в дар Богу. Ибо самая прекрасная жертва - иметь святое изволение и непорочную плоть.

Посему-то и сказал Апостол то, что желал ты узнать: представите телеса ваша жертву живу, благоугодну Богови, словесное служение ваше. Ибо, не к одним иереям обращаясь, как думал ты, начертал он это, но всецелой Церкви, потому что в этом отношении повелел каждому быть для себя иереем.

Если же непорочность возводит подчиненных во иереи, то поползновенность, без сомнения, низводит иереев из сего сана. И сие предписывается законами, но не всегда исполняется, а по каким причинам - не мое дело говорить о том. Но украшенные божественным священством и достойно достигшие предстоятельства, если сохранять и телесную непорочность, поистине будут священнее и освященных.

Ибо в Ветхом Завете никому не позволено было священнодействовать, кроме одних иереев, но во время пасхи все некоторым образом удостаивались сана священства, ибо каждый закалал агнца. Так и в Новом и непреемственном Завете, хотя священнодействовать бескровную жертву могут те, кому дозволено приносить сию жертву, но и каждый поставляется иереем собственного своего тела: не для того, чтобы нерукоположенный присвоил себе право начальства над подчиненными, но для того, чтобы, подчинив своей власти порок, уготовал он тело свое в храм или святилище непорочности.

166. Архонтию.
Почему законодатель дозволил давать книгу отпущения женам, ненавидимым мужьями (Втор.24:1)?

Кажется, что ты не постиг мудрости законодателя Моисея, какую принял он от Бога, и не уловил его мысли, но столько же далек от высокого его ума, сколько и от образа жизни.

Не потому, что должно изгонять жен, которые не нарушали брачного закона, но в намерении уменьшить зло большее и тягчайшее, он не узаконил, а лишь дозволил зло меньшее, не только отдавая предпочтение явному второму браку пред тайным прелюбодеянием, на которое бы отважились мужья (потому что не замедлили бы пользоваться женами друг друга), но и признав лучшим, чтобы жены были изгоняемы из дома, а не умервщляемы в доме. Поэтому и разлучил он тех, которые не могли жить вместе.

А вкусившие пророческих кровей не пощадили бы ненавидимых ими жен, и многократно намеревавшиеся явно убить самого законодателя не удержались бы от того, чтобы явно или коварно умерщвлять жен или обвинять их в прелюбодействе. Посему, предотвращая большее зло, скорее дозволил, нежели предписал, зло меньшее.

А то, что не просто, не по одной догадке даю сей смысл узаконению всемудрого, всего более явствует из того, что Пророки открыто обвиняют Иудеев, называя жаждущими кровей, подкапывающимися под чужие брачные ложа. Не менее явствует это и из того, что еще намерен я сказать. Христос, по пришествии на землю, когда предложен Ему был сей вопрос, не только не укорил Моисея, но защитил его, обратив вину на Иудеев, ради которых и Моисей принужден был не взирать на то, что прилично естеству, и дозволить отпускать от себя супругу. Ибо изрек Господь: Моисей по жестокосердию вашему, то есть по вашей непокорности и по вашему своеволию, повеле вам пустити жены ваша, изначала же, говорит Христос, не бысть тако (Мф.19:8).

Хотя преступающих закон брачный и Сам повелел изгонять, однако же, когда не бывает сего, предписал, лучше же сказать, признал необходимым, терпеть все другие недостатки жен (9).

И сие не просто и не без особой цели, потому что другие проступки не касаются каждого из сочетавшихся законом брака, прелюбодейство же нарушает условия брака, унижает благородство детей, расторгает родственные связи и расстраивает всю жизнь человеческую.

167. Диакону Исидору.

В воскресении, сказал богомудрый Павел, тела будут духовны (1Кор.15:44) в следующих двух отношениях: в том, что соделаются легкими, эфирными, свободными от всякого страдания и тяготения, и в том, что будут уже водимы единым Духом Божиим. Хотя ныне и пребывает Он в телах, но решительно определяет действия тела душа. Тогда же тела соделаются в большей мере приемниками Духа, потому что не тело только, но и самая душа будет духовна, как совершающая все по законам Духа.

Если же кто спросит о телах грешников, то скажем, что и они будут духовны, или потому что, по первому условию, соделаются легкими и эфирными, или потому что, мучимые огнем, не будут истребляемы, или потому что, хотя и пожелают согрешить, но не возмогут.

168. Ему же.
Что значит сказанное: был я царем посреди единопоясных (Иов.29:25)?

Желаешь ты познать сказанное достославным Иовом: "был я царем посреди единопоясных". Думаю, что, так как единопоясными означаются или воинские чины, или толпы варваров, или скопища разбойников, сказанное им выражает что-либо подобное следующему: или - законно предводительствовал я воинами, или - мужественно одерживал верх над варварами, или - внушал страх разбойникам и препятствовал им поступать по своим обычаям, а если не слушались, заключал их в мрежу законов.

169. Палладию.

Поскольку, как слышу, решаешься трудиться не для того, чтобы знать, но чтобы знанием приобрести славу, то желаю тебе преуспеть еще и в этом: возлюбить более истину, нежели славу. Если теперь, упоенный страстью славолюбия, и вознегодуешь, то хорошо знаю, что уцеломудрившись, будешь благодарен.

170. Пресвитеру Зосиме.

Иные говорят, что, открыв в себе свободный ход всем срамным и подлым страстям, блюдешь ты себя совершенно неприступным для движений добрых и свободных, не по обольщению и заблуждению с любовью принимая первые и отталкивая последние, но с рассуждением, произвольно, по желанию не делать ничего правого. Почему и затруднительно для тебя направиться - не скажу уже: возвратиться - к хорошему. Ибо говорят, что никогда и не рассуждал ты ни о чем, и не поступал ни с чем право. Посему, как пришедший уже в глубокую старость, размыслив, что смерть у тебя пред глазами, и хотя поздно пресытившись, перестань делать зло.

171. Ему же.

Не дивлюсь, если ты, будучи невеждою во всем прочем, и в этом показал свое невежество. Тогда, напротив того, дивился бы, если бы, ошибаясь в прочем, не погрешал ты в этом. Итак, срамные страсти знаешь ты сам, и не требуется говорить об этом. Но поскольку не знаешь "страстей" добрых и человеколюбивых, то об этом скажу. Таковы же: милосердие, человеколюбие, сострадание, жалость и прочие сродные с сими страсти*. Если же смущает тебя, что и это называется страстями, то я в поручители и свидетели представлю мужей достоверных. И хотя знаю, что ты, как питомец невежества, не уразумеешь силы слов, однако же скажу.

Ритор Димосфен, эта глава Еллады, говоря о Филиппе, когда его просили отдать олимпийских пленников, сказал, что Филипп пришел в некое страстное расположение и оказал милость. Иосиф, муж знаменитый ученостью и словесным искусством, пиша о начальниках скопищь, сделавшихся известными при взятии Иерусалима, выразился: "Когда неукротимая и неумиримая природа укрепится упражнением в жестокости, тогда вдвое делается она чуждою и недоступною сострадательности, доброй и человеколюбивой страсти; и ни одна добрая страсть не погибла в такой мере, как милосердие".

А Филон, такой человек, которого по высоте выражения иные почитают или учеником, или истолкователем Платона (о них говорили: или это офилонившийся Платон, или это оплатонившийся Филон), восхвалив Моисея, как ненавидевшего лукавство, сказал: "Придя в страсть и исполнившись праведного гнева, он представляет ненавистными некоторых Египтян, разумею приставников Фараоновых".

Ибо душа приходит в какое-то изменение и склоняется или к милосердию, или к жалости, или к добродушию, или к отвращению от порока. Если человек не будет преклонен, то не умилосердится над просителем; если не будет тронут, не сжалится над нуждающимся; если не постраждет чего-либо, не будет благодетельствовать врагу; если не придет к той мысли, что оскорблена справедливость, не обратится к тому, чтобы возненавидеть лукавство. А это обращение и называют "страстью". Ибо, как обращающийся от лучшего к худшему страждет, так и обращающийся от худшего к лучшему "страждет" нечто, потому что словом "страсть" означается изменение. Посему и ты, хотя в позднем возрасте, избегай срамных страстей, чтобы тогда не начать хвалить мой советь, когда от похвал не будет уже тебе никакой пользы.

* Греческое слово πόθος обозначает не только греховную страсть, но и желание вообще, а в русской аскетической литературе слово "страсти" обозначает только греховные переживания.

172. Аммону.

Что блаженной памяти Тимофей укрощал порывы неукротимого зверя, неумиримое приводил в благонравное, это ясно показало неистовство, по кончине его овладевшее ненавистным Евсевием.

173. Диакону Евтонию.

Если телесная красота не изменяется от ужаса, но сохраняет оную тело, хотя будет и в слезах, тем более лепота души не должна изменяться от встречающихся искушений, хотя будет она и в бедствиях.

174. Пресвитеру Агафу.
Почему закон повелел не употреблять в одну ткань льна, шерсти и багряницы (Втор.22:11), а в книге Левит входит в рассуждение о проказе на одеждах и камнях (13:47 и сл., 14:40 и сл.)?

Писал ты: "С каким намерением Моисей узаконил не делать одной ткани из льна и шерсти, и льняных одежда не ткать с багряницей, и тщательно наблюдать за проказою на одеждах и камнях?" Посему, мог бы я указать умозрительное значение сего, потому что заключаются в этом превосходные иносказания, которые могут принести пользу тем, у кого ум мало упражнялся в умозрении.

Но поскольку знаю, что многие думают, будто бы обращаться к умозрительному толкованию по невежеству уклоняются от решения вопросов, и что ты удовлетворяешься только самым делом и прямым истолкованием Писаний, дам прямой ответ без всяких околичностей. Думаю, что Моисей, возводя подчиненных ему к любомудрию и намереваясь обучить иметь у себя только потребное, осудил на изгнание всякую роскошь: тем, чтобы не делать одной ткани из льна и шерсти, изгоняя пестроту, и тем, чтобы не ткать льняных одежд с багряницею, устраняя дороговизну и нарядность одежд, а тщательным наблюдением за проказою на одеждах и камнях запрещая приобретать и сберегать что-либо сверх потребного.

Ибо болезнь сия обыкновенно случается с старыми одеждами и домами. Будь доволен самым необходимым, говорит Моисей, не приобретай и не сберегай ничего излишнего, и не щеголяй, но всю заботливость и рачительность обрати на попечение о душе.

Если же хочешь попользоваться и от внешних (ибо говорят, что садовые смоковницы, обильные плодами, надобно обсаживать смоковницами малоплодными и дикими), то скажу, что и Исократ, когда послал Димонику нравственные слова, дал совет: "В одежде будь любителем изящества, но не щеголем, потому что любителю изящества свойственно благолепие, а щеголю - излишество. И что сие верно, ясно доказывается тем, что сказал Диоген. Ибо он, увидев одного юношу, наряженного роскошнее, нежели как прилично мужу, сказал ему: "Если пойдешь к мужчинам - беда тебе, а если к женщинам, то наделаешь бед".

Посему, если и внешние имели попечение о приличии, то как же бы оный священный и боголюбивый муж, возводя подчиненных к любомудрию, не воспретил им всякой пестроты, роскоши и щегольства, и не узаконил благоприличия и степенности, при которых только и возможно преуспевать в доблестной жизни?

175. Пресвитеру Мартиниану.

Говорят некоторые, что ты, ненасытный и бесчувственный хлебный торгаш, наблюдаешь времена, высматриваешь нужды и пользуешься бедствиями. Но знай, что как для бедных заключаешь ты свое милосердие, так для себя заключится Божие. Посему, размыслив, что не столько другие имеют нужду в тебе, сколько ты - в Боге, уважь свое сродство с человеками.

176. Зосиме, обязанному передать книги.

Порядок книг, о которых писал я тебе в точности, сделай известным другу, чтобы вкравшаяся забывчивость не причинила тебе убытка, а ему - осуждения в неблагодарности.

177. Епископу Леонтию.

То, что стало начатком дружбы, искрою любви, и уязвило нас обоих - и меня, и доблестного Евтония - взаимною друг к другу привязанностью, есть ненавидящий лукавство нрав. Ибо как скоро увидел я, что охотно подвергает он себя опасности не только за добродетель, но и за любителей добродетели, с этого самого времени, следя за любомудрием этого мужа и во всем прочем, уязвился я дружбою.

Когда же некоторые из обольщенных софистами ухищрялись искажать догматы благочестия, мы, оградившись здесь их же оружием и поражая их же умозаключениями, не иначе кончили дело, как совершенно обратив их в бегство и вполне взяв над ними верх. Это второе не второю только искрою, но уже пламенем любви возгорелось у нас, потому что таков закон любви божественной.

Любовь плотская, как пресмыкающаяся по земле, поскольку устанавливается между телами скорогибнущими, и сама гибнет, течет, увядает наподобие цветов. Ибо и огонь не продолжает гореть по истреблении вещества, давшего пищу пламени, но с ним вместе исчезает; и привязанность не сохраняется при оскудении того, что воспламеняло ее. Но любовь по Богу и целомудренна, и - поскольку предмет ее непреходящ - постоянна. И в какой мере открывается ей благолепие добродетели, в такой же связывает она с собою и друг с другом любителей одного и того же.

178. Ему же.

Хотя иные из облеченных правом предстоятельства в народе, как сказал ты, начинают с благовидного предлога - попечения о нищих, и оканчивают собственным своим обогащением, однако ты обращай внимание не на подвергающихся крушению, но на безопасно правящих кормилом и плывущих с попутным ветром.

179. Диакону Исидору.
Как объяснить Данииловы седмины?

Ты, как человек трудолюбивый и любознательный, пожелал узнать, как исполнились упоминаемые у Даниила шестьдесят девять седмин годов, ведущие счет свой с построения Иерусалима и оканчивающиеся его взятием (Дан.9:25.26). Посему знай, что построен он не при Кире, но в двадцатый год царствования Долгорукого, ибо тогда, как повествуете Ездра, Неемия пришел и создал город.

Посему, как же, спрашиваешь, семьдесят седмин сократишася о людех твоих и о граде святем (Дан.9:24)? Так, что в 69-ю седмину, именно: в четыреста восемьдесят третьем году, возымела начало война, а в следующую седмину лет она кончилась вместе с окончанием дел иудейских. Если же скажет: как же именно? То должно знать, что с 20-го года Долгорукого до того времени, когда кончилось царство Персидское, прошло сто тринадцать лет, после него царство Македонское продолжалось до двухсот девяносто четырех лет; потом Римское, в царствования: Августа - сорок три года, Тиверия - двадцать два, Гаия - четыре, Клавдия - семь.

В восьмой же год началось у Иудеев движение, от которого возгорелась война с Римлянами, имевшая последствием взятие Иерусалима. Ибо Иудеи подверглись плену при Нероне, преемник Клавдиевом, после славной и сильной с ними войны, веденной Веспасианом, который был в то время полководцем Нероновым, а в последствии сам царствовал.

180. Пресвитеру Зосиме.

Слышу, что крайне огорчаешься мнимо укоризненным, а того, что действительно укоризненно, не только не стыдишься, но еще величаешься этим. И именно: огорчаешься, что рожден отцом-рабом, а это бесчестие непроизвольное и не заслуживающее внимания; величаешься же тем, что столько же осуждаешь склоняющих тебя к добродетели, сколько должно было бы обвинять доводящих тебя до нерадения.

Если бы ты был даже в числе простых людей, и тогда более всего не надлежало бы тебе столько быть небрежным, но следовало бы и весьма пристойно было бы, по советам и увещаниям, востать из глубины порока; по крайней мере не служить таким вредом и стыдом для Церкви.

Ты же почитаешь себя в числе иереев (умалчиваю о том, по какому праву, потому что решился не поражать, а врачевать тебя), и желающим безмолвствовать своим поведением не дозволяешь быть в покое. Ибо многие Еллины и Иудеи с ожесточением нападают на Церковь, порицая и выставляя на вид твою жизнь и тем думая унизить самый догмат. Посему, если не боишься Суда, поревнуй хотя бы о нынешней славе; если не желаешь царства, возлюби хотя бы доброе мнение о тебе; если не вожделеваешь венцов, хотя бы избавь себя от укоризн; если не заботишься о похвалах, постарайся хотя бы о том, чтобы не смеялись над тобою; если не трепещешь неусыпного Правосудия, побойся хотя бы человеческих законов, чтобы не быть застигнутым во злом деле и не понести крайнего наказания.

181. Иподиакону Феофилу.

Тимофей, принимающий ныне в удел преизобильный всеми благами жребий, именуемый царствием небесным, столько пользы своею добродетелью оказывал взирающим на него, что и одним воспоминанием о нем уцеломудривал помнящих. Достаточно было, чтобы он только пришел на мысль, чтобы вместе с тем был возбужден стыд, и вспомнившие соделались чистыми от неуместных страстей.

182. Грамматику Офелию.

У вас, грамматиков, одноименное и тождественное есть одно и то же, а у философов не одно и то же, но одноименным называется то, у чего имя только общее, а соответствующее имени понятие сущности иное, тождественным же - то, что сходно и в вещи, и в способе действия, и в имени. Но поскольку ты, будучи непричастным таковых познаний и не упражняя своего ума, просил поверить сии понятия изречениями Писания, то, сколько могу, попытаюсь открыть тебе светлую дверь разумения.

Слово "испытать" в Священных Писаниях употребляется и относительно Бога и относительно людей, но сказанное о Боге означает точность ведения, а сказанное о людях - то, что искомое ими обретается с трудом и изысканием. Посему, где слово это употреблено и о Боге, и о человеке, там оно одноименно, а не тождественно. Например, изречение: испытайте Писаний (Ин.5:39) одноименно, а не тождественно сказанному о Боге: испытаяй сердца, весть, что есть воля Духа (Рим.8:27). А изречение: испытаяй сердца тождественно со сказанным: Дух вся испытует, и глубины Божия (1Кор.2:10), потому что об Отце и о Святом Духе дает оно разуметь самое точное Их ведение.

Итак, думаю, объяснил я тебе мысль свою. Если же угодно заняться этим и на примере другого слова, то и сие сделаю. Слово: "благой" говорится и о Боге, и о людях, но означает одноименность. Ибо выражение: "благой человек" одноименно изречению: коль благ Бог Израилев (Пс.72:1); но изречение: коль благ Бог Израилев тождественно сказанному: Дух Твой благий наставит мя на землю праву (Пс.142:10). Это потому, что здесь общее не в имени только, но и на деле.

И слово "ярость", когда говорится о Боге и о нас не тождественно, а одноименно, потому что сказанное о Боге означает бесстрастно насылаемое на грешников наказание, а сказанное о нас - страстное движение и смятение помыслов. И в изречении: приложи беззаконие к беззаконию их (Пс.68:28) есть одноименность, ибо смысл сего таков: наложи наказание на грех их. Также в изречении: аще кто храм Божий растлит, растлит сего Бог (1Кор.3:17), есть одноименность, ибо смысл оного следующий: если кто осквернит храм Божий, то будет наказан Богом.

183. Ему же.

Благость имеет Бог по естеству, не лишенному воли, но свободному, не принужденно, но произвольно действующему. А мы воспринимаем благость в себя по мере упражнения и преуспеяния, и она в нас не что-либо неотъемлемое, как в естестве Божием, но нечто изменяющееся, как скоро обуяеть нас любовь к лености.

184. Ему же.
На сказанное: Пророка вам воздвигнет Господь Бог (Деян.3:22).

Иудей, который вступил с тобою в спор, и не сказав ничего сильного и смелого, но изблевав несколько пустых выражений, утверждал, будто бы сие: Пророка воздвигнет вам Господь Бог от братии вашея, яко Мене - сказано о сыне Навина. Отвечай ему так: погрешаешь ты во многом, и, не здраво разумея, и избегая самого познания, и скрывая большую часть подразумеваемого у Моисея.

Ибо сказано: Того послушайте по всему, елика аще речет к вам: будет же всяка душа, яже аще не послушает Пророка онаго, потребится от людей (22.23). Во-первых, вдохновенный Богом Моисей изрек сие уже по избрании Иисуса. Во-вторых, если бы сын Навина превзошел Моисея, то утверждаемое Иудеем было бы вероятно, хотя и не истинно; если же был он гораздо ниже Моисея, то мнение это оказывается вовсе неосновательным.

В-третьих, Иисус ничего не присовокупил к закону, но управлял по его постановлениям. В-четвертых, если бы шла речь о сыне Навина, надлежало бы сказать не: воздвигнет, но: воздвиг. В-пятых, должно было бы сказать: будет же всяка душа, яже аще не послушает Пророка сего. Сказав же: Пророка онаго, Моисей отстранил сего, то есть сына Навина.

В-шестых, почему Иудеи к Иоанну, рожденному после многих поколений, посылали с вопросом: Пророк ли еси? и отвеща: ни (Ин.1:22), потому что, хотя был он Пророк, но Пророк не тот? В-седьмых, почему, по пришествии на землю Спасителя, видевшие чудеса Его говорили: Сей есть воистинну Пророк (Ин.6:14)? Посему пусть сей Иудей усмотрит, сколь многое противится ему, и да поклонится истинному Предведцу и Царю.

185. Диакону Исидору.
На сказанное: по образу и по подобию (Быт.1:26).

Ты, премудрый и остроумный муж, просил известную эту задачу истолковать тебе и кратко, и ясно, и без всяких околичностей. Но одно несовместимо с другим: ясность требует многих слов, а краткость - немногих. Посему, сколько мог, соединив ясность с краткостью, посылаю я тебе ответ.

Наилучшим образом поступают те, которые наилучшей части человека приравнивают наилучшее. Если же сказанное кажется не ясным, то пусть будет сказано яснее. Лучше делают те, которые лучшей части человека, то есть разумной душе, представляют подобным Божество.

Но признающие Божество человекообразным в полном смысле неразумны, потому что принимают за самую истину сказанное применительно, и не в состоянии представить в мыслях что-либо более божественное. Ибо, почему сказано: в крове крилу Твоею покрыеши мя (Пс.16:8), и: седмь очеса Господня, призирающая на всю землю (Зах.4:10), когда человек не имеет ни крыльев, ни семи очей?

Почему Павел утверждал, что Божество не подобно и смышлению человечу (Деян.17:29)? Почему Исаия сказал: аще вси языцы, яко капля от кади, и аки плюновение вменятся, дубрава же Ливанова не довольна на сожжение и вся четвероногая не довольна на всесожжение. Кому уподобисте Господа (Ис.40:15-18)? Почему и Моисей, изречение которого покушаются перетолковать в худую сторону, сказал: и снабдите души своя зело, яко не видесте всякаго подобия в день, в он же глагола к вам (Втор.4:15)?

Впрочем и таковые, как думаю, не выдают учения своего за точное, потому что человек есть образ начальства и царственной власти, а не сущности; если же поступает хорошо, то - и добродетели. Ибо если и утверждаем, что разумная душа бессмертна, то не говорим, что она одинакова по сущности с оным пребожественным и безначальным естеством, а напротив того, признаем ее столько отстоящею от Божества, сколько следует отстоять твари от Творца. Если душа по образу, то, конечно, и душа жены. Почему же Павел сказал: муж убо не должен есть прикрывати главу, образ и слава Божия сый, жена же слава мужу есть (1Кор.11:7)? Душа жены так же бессмертна и нетленна, как и душа мужа, почему же Павел выразил сие с каким-то различением?

Если же, вооружая Моисея на Павла, противопоставят сему сказанное: сотворим человека по образу Нашему и по подобию, - то, хотя всего более возможно отвечать, что изречено это в числе единственном, и сказано не об обоих, то есть муже и жене; однако же не ответим так. Но если приведут и сказанное в след за этим: и да обладают, то сие служит в нашу пользу, ибо ясно показывает, что отличительная черта сего: по образу - состоит в праве обладания.

Если же скажут: почему же Павел мужа назвал образом Божиим, а жену - образом мужа? Мы ответим: в начале жена была равночестна и удостоена того же права обладания; поскольку же она пала, то умалено и ослаблено право ее, и она подчинена власти мужа. Не вынесла ты равночестия, сказано ей, поэтому приими умаление. К мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет (Быт.3:16).

Посему, как книга мироздания дает видеть принадлежавшее жене до греха право обладания, так апостольское слово - подчинение ее по падении. А что сие: по образу - сохраняется в человеке поставлением его обладателем всего земного, о сем послушай Песнопевца, который истолковывает Божественные предписания и царственные сложения и говорит: славою и честию венчал еси его, и поставил еси его над делы руку Твоею (Пс.8:6.7). Как Божество царствует над всем, так и человек - над тем, что на земле. Посему, сохраняя в себе право обладания, имеет он царский образ.

А сие: по подобию, если не признавать, по мнению иных, выражением, означающим то же, что и по образу, подобно сказанному: аз уснух и спах (Пс.3:6), и: блажен разумеваяй на нища и убога (40:1), то должно быть истолковано так: Бог вручил человеку право обладания, чтобы доказывал он свою добродетель и сохранял подобие. Принял ты честь, сказано ему, докажи же свою добродетель, чтобы одно приписано было созданию, а другое - произволению созданного. А, может быть, дает сие разуметь и следующее. Вначале сказано: сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт.1:6), а в последствии говорится: и сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его (27) без прибавления: по подобию. Сказано же так или потому, что, как заметил я, выражение сие значит то же самое, или потому, что добродетель зависит от произволения. И сказанное будет иметь такой смысл: сотворим человека по образу Нашему, чтобы он по произволению приобрел и сие: по подобию. Потому до создания было сказано то и другое, а по создании - одно из двух.

Так Единородный Бог, придя на землю, говорит: "будьте подобны Отцу вашему Небесному" (Мф.5:48); так одно - по образу - сохраняется по созданию, а другое - по подобию - по произволению. Иные скажут: если человек получил право обладания всем, что есть на земле, то почему же он боится зверей? Тогда, отложив в сторону то оправдание (будет ли оно истинно или нет), которое представляли иные, указывая, что в Божественных книгах не было упомянуто о праве обладания зверями, но в последствии приложено сие кем-то, представлю оправдание прямым путем. Вначале, когда сиял в человеке образ, все ему было подвластно, почему и зверям он нарек имена. Но когда человек преслушал заповедь, по всей справедливости умалено его право обладания; и хотя не лишен человек всего права, чтобы милость не оказалась совершенно охладевшею, однако же ограничен в нем. Ибо справедливость требовала побежденного не увенчивать, но уцеломудрить страхом пред зверьми. А что сие истинно, явствует из следующего: когда Ной обновил в себе образ тем, что возлюбил правду, все звери пришли к нему, признавая первоначальное свое рабство и как бы укоряя человека, согрешившего вначале и утратившего часть своего права на обладание. Да и Даниила почтили львы, и трех отроков уважил огонь, и Павлу не сделала никакого вреда ехидна. Посему, так как они возобновили прародительское право обладания; то явствует из сего, что и прародитель принял оное вполне, утратил же отчасти. Вот наш ответ. Если же кто может сказать что-либо лучшее, то пусть скажет, и мы послушаем его.

186. Павлу.

Всякое искусство упражнением в оном усиливается и развивается, а от праздности гибнет. Особенно же дар слова: если за ним ухаживать и орошать его, делается наиболее сильным, а если не прилагать о нем попечения, легко проходит и улетает. Но к чему говорю это, вероятно, не не знаешь и ты, по всей справедливости обязанный и божественную мудрость, и делание добродетели приумножать и расширять новыми приращениями.

187. Зосиме.

О тебе, который и по возрасту действительно престарел, и по рукоположению называешься пресвитером, говорят, что нравами юнеешь и затмеваешь собою всякого молодого человека, делая то, что и словом стыжусь я выразить, и что ты, не знаю почему, не стыдишься делать. Посему, если люди говорят о тебе правду, то, хотя на старости, покажи в себе перемену к лучшему, чтобы и они прекратили свои насмешки и подали знак к отступлению.

188. Монаху Стратигию.

Чрезвычайно обрадовался я сам, узнав о твоем преуспеянии в добродетели, и друзьям доставил удовольствие, сообщив эту превожделенную и самую желанную для них весть. Посему, если угодно тебе, чтобы торжествовали мы дольше (потому что добрая о тебе молва - приятный для нас праздник), то не переставай уготовлять себе восходящую до небес славу, приобретая то, что соделает тебя и пред Богом благоискусным, и у людей славным.

189. Епископу Ермогену.

Вводящие в правило и то, что вовсе не правило, и потому подвергающие испытанию человека, который в праве сам давать другим правила, кажется мне, не имеют правого суждения о делах. Поскольку добровольною болезнью расстроили они в душе силу, то ошибаются уже и в суждении о делах. Человеку правдивому, мужественному и страшному для согрешающих приписывают они кичливость и надмение, а поэтому всем любителям добродетели ухищряются преграждать к ней путь. Они осмеливаются добродетель именовать пороком. Посему, пусть таковые укоряют и льва за все то, что в нем есть грозного и царственного и что не походит на обезьянство, и пусть хвалят смешных лицедеев за то, что они возбуждают неуместный смех.

190. Пресвитеру Марону.

Вся опасность, наилучший, угрожает не обижаемым, но обижающим; им справедливо и мучиться, и трепетать. А если сие действительно так, то худо не то, чтобы быть обиженным, но обижать и не уметь переносить обиды.

191. Ему же.

Прекрасно сказано кем-то из внешних, что укоризненно не быть в нищете, но не переносить нищету с мужеством. Поэтому, если и ему показалось сие мужество хорошим и прекрасным, то не постыдимся нищеты, даже не будем ставить ее в укоризну, но перенесем страх сей на порок.

192. Схоластику Феодору.

Поскольку восхваляя многих добрых мужей, упомянул ты о судьбе, то охотно спрошу тебя: как могло совместиться то и другое? Похвала предполагает доброе произволение в том, кого хвалят, а судьба не дозволяет хвалить доброго человека, хотя не воспрещает ублажать его. Но и у вас, чтителей язычества, ублажение признается весьма отличающимся от похвалы; одно - следствие судьбы, а другая - следствие произволения.

Посему, напиши мне, премудрый: почему к похваляемому может быть прилагаемо понятие о судьбе? Или почему сделавшемуся таковым, как говорите, по судьбе, прилична похвала? Одно другому противоречит. Если человек невольно таков, то и не хвали его, а если по произволению, то не давай места судьбе. Если сам воздвиг победный памятник, то провозгласи его победителем, а если сделала это судьба, то не в праве он пользоваться похвалами. Если подвизался, пусть будет увенчан, а если не подвизался, не за что и хвалить его.

193. Епископу Ермогену.

Если решился ты идти против Зосимы, Херимона и Марона, чтобы силою остановить их наглость и своеволие, то настоит тебе нужда и в великих приготовлениях, и в помощи свыше. Если же надеешься одолеть их сразу, то обманываешь себя, потому что, когда нужно им отомстить какому-либо доброму человеку, столько же оказывают они друг другу помощи, сколько сопротивляются друг другу, когда состязуются между собой о преимуществе в других злых делах. Соглашаясь в делах общих, спорят они в делах частных, и, выказывая непреоборимую силу в том, чтобы, сколько от них зависит, подавлять добродетель, ведут между собою непримиримую войну в споре о первенстве.

194. Антиоху.

Как срамно побеждать в том, в чем надлежит уступать над собою победу, так еще срамнее оставаться побежденным в том, в чем надлежит побеждать. Ибо не во всяком случае победа - прекрасное дело; но, если предмет хорош и благороден, то она доблестна, а если предмет гнусен и дурен, то и победа - дело весьма худое. Например (приведу в доказательство то, что уважают язычники), война с иноплеменниками почитается и законною, и необходимою, а война с единоплеменниками беззаконна, и обративший их в бегство не получает похвал. Он в такой мере покрывается большим стыдом по сравнению с другими, в какой преуспеет в войне больше других, потому что всего ужаснее война междоусобная.

Посему, если даже там, где угрожает смерть телесная, есть такая разница, хотя на вид сущность дела и одна, то неужели и кланяющиеся демонам, когда вооружаются на братьев, почтут себя делающими что-либо терпимое? Не думаю сего. А здесь последует не телесная смерть, - это было бы меньшее зло, - но погибель души, которая не в ничто обращает соблазнившихся, но уготовляет им жизнь тягостнее всякой смерти; здесь и права родства важнее и божественнее.

Потому и повелено нам вести жизнь, достойную неба. Если же уличишь нас в том, что мы поступаем противоположно людям, которые ведут земные войны, берут оружие для защиты отечества и идут против варваров, то какая останется нам надежда спасения? Или кто уверит нас в том, что мы спасемся, делая то, что прямо ведет в погибель?

195. Пресвитеру Марону.

Слышу, что после оказанной тебе милости обличил ты в себе непримиримое расположение духа, ибо тебя не трогает сделанное тебе добро, но ты ненавидишь человека, сделавшего добро, за то, что он мог это сделать. Посему, если это правда, то пред всеми провозглашаешь, что ты недостоин милости. Ибо, если ты благодеяние обращаешь в повод не к благодарности, а к памятозлобию, кто согласится делать добро человеку, который свирепостью превосходит и зверей? Ибо и из них иные и чувствуют, и помнят благодеяния, и стараются по возможности вознаградить за оные.

196. Диакону Исидору.

Не поверишь, может быть, услышав, но, знаю, что, хорошо уразумев, не только удивишься, но даже станешь рукоплескать. Что же это такое, что сначала покажется невероятным, а после сделается не только удивительным, но и достойным рукоплескания? Скажу кратко, в немногих словах выражая обилие мыслей, превосходящее даже море.

С древними беседовал Бог не через письмена, но самолично, находя в них сердце чистое и способное к научению и без посредника. И сие явствует из того, что не через письмена беседовал Он и с Ноем, и с Авраамом, и с достославными его потомками, один из которых стал первоверховным, сокрушил всю силу диавола, и стрелы его истребил, и колчан сделал пустым, - разумею приснопамятного Иова.

Но когда жалкий народ иудейский снисшел в самую глубину порока, тогда уже необходимыми были признаны письмена и напоминание закона посредством них. А если думаешь, что так было только в Ветхом Завете, в Новом же этого нет, то скажу, что гораздо еще более видно это в Новом Завете. Ибо и богомудрым Апостолам не что-либо письменное дано, но вместо этого обетована благодать Святого Духа. Ибо сказано: Той воспомянет вам вся (Ин.14:26).

Если же думаешь, что писанные законы важнее неписанных, то послушай, что говорит Сам Царь: завещаю им завет нов, дая законы Моя в мысли их, и на сердцах их напишу я (Иер.31:31.33). И будут вси научени Богом (Ин.6:45). Почему и Ап. Павел, утверждая, что нам вверено нечто большее, нежели Моисею, сказал, что мы приняли закон, не на скрижалех каменных написанный, но на скрижалех сердца плотяных напечатленный (2Кор.3:3). Кто пренебрегает им, тот будет не камнями побит, по Закону Ветхому, но предан жесточайшему мучению.

Но поскольку время стремится и бежит, подобно быстрому коню, и одни преткнулись в догматах; а другие - в жизни, то опять стало необходимо нужным исправление через письмена. По причине нарушения законов неписанных Соблаговоливший всеми способами возводить послушных к добродетели по справедливости обратился к законам писанным.

Посему, надлежит нам помыслить, какова наша вина, когда мы, обязанные жить в такой чистоте, чтобы не иметь нужды в письменах, но вместо книг Божественному Духу вверять свои души, утратили эту честь и довели себя до потребности в письменах, и этим вторым пособием опять не пользуемся как должно. Ибо если и это уже вина - иметь нужду в письменах и научения Святым Духом не привлекать чистою жизнью, то справедливость требует принять в рассмотрение, как велико это зло - при такой великой помощи (ибо сказано: закон в помощь даде (Ис.8:20)) не желать сим воспользоваться, но оставлять письмена без внимания, как предлагаемые напрасно и тщетно, и тем призывать на себя большее наказание.

197. Диакону Евтонию.
Притча о семени, и о том, как сеется слово.

Писал ты: почему Христос, сказав в начале о сеянии слова, присовокупил: сие есть при пути сеянное, если лукавый восхищает всеянное (Мф.13:19), а в притче о плевелах сказал: доброе семя суть сынове царствия (Мф.13:38)? Отвечаю на сие: в каждой притче прежде всего должно представлять себе черты, относящиеся к поставленной цели, и не предполагать точного сходства во всех чертах.

Но чтобы не навести иных на мысль, будто выдумываю, чем бы прикрыть незнание, объясню сокровенный смысл притчи, сказав, что семя есть и слово, а также те, кто принял слово, по причине срастворения с ним и как бы перерождения в него. Ибо посредством слова Христос воображается в нас (Гал.4:19) и мы образуемся по Христу. Посему-то и семя ввергается в землю, чтобы уподобило оно себе человека.

198. Ему же.
Почему закон тем, которые невольно сделались убийцами, дал место жительства с левитами (Числ.35:6.11)?

Говорил ты, что и от другого не узнал, и сам не мог найти причины, по которой Законодатель неосвященным назначил место жительства с освященными, совершившим неумышленное убийство - с левитами. Скажу на сие: закон сей дан прежде всего для того, чтобы убийцы воспользовались сим сожительством и сняли с себя мнимое преступление. А кроме того, так сделано и потому, что левиты, когда Евреи воздавали божеское чествование тельцу, вооружили десницы свои на пролитие крови сродников, став как бы отмстителями за оскорбленное Божество, за что и удостоились священства, а невольные убийцы соделались некоторым образом служителями правосудия, хотя и неумышленно умертвив тех, кому, без сомнения, справедливо было понести наказание.

И сие подтверждает сам Законодатель, сказав: аще же не хотя, но Бог предаде его в руце его (Исх.21:13). Посему, если Бог предал человека для наказания, то не прав ли невольный убийца, соделавшись служителем правосудия? Хотя рука его по видимости, осквернена, но сердце чисто.

Но почему же, скажешь, закон приговорил его к бегству? Не по причине соделанного убийства - иначе вовсе удалил бы его из земли обетования, - но чтобы не был он без суда умерщвлен родственниками убитого, как скоро раздражение возьмет верх над рассудком и гнев не допустит до точного исследования. Впрочем, и в этом положении не навсегда оставляет его закон, но сроком, в течение которого продолжается бегство, назначает жизнь первосвященника и по смерти его дарует убийце право выйти из убежища и возвращает его в отечество (Числ.35:28).

199. Ему же.
Почему бегство неумышленного убийцы продолжается до тех пор, пока жив первосвященник?

Совершившему невольное убийство закон назначил сроком бегства жизнь первосвященника, думаю, для того, чтобы представить в этом ясное указание на следующее. Если невольная смерть первосвященника возвращает отечеству невольных убийц и дарует им право оставить убежище, то вольная смерть Великого Архиерея, в ничто обращенная воскресением, уничтожит невольные прегрешения и всех верующих в Него возвратит в вышний Иерусалим. Ибо вышний Иерусалим, - говорит богомудрый Апостол, - свободь есть, иже есть мати нам (Гал.4:26).

200. Диакону Исидору.
Что значат изречения: в субботу второпервую (Лк.6:1), и суббота суббот (Лев.16:31)?

Просил ты, как неясное для тебя, объяснить сказанное в Евангелии: в субботу второпервую. Слушай же. Второпервою называется та суббота потому, что была второю на Пасхе и первою во время опресноков. Ибо Иудеи, вечером закалая пасху, на следующий день праздновали праздник опресноков, и сей-то день называли второпервою субботою, потому что, как сказал я, был он вторым днем пасхи и первым днем опресноков.

А что сие действительно так, явствует из обвинения Апостолов в том, что они восторгаху класы и ядаху. Ибо в это только время колосья созревают, наклоняются от тяжести плода и готовности к жатве и как бы призывают на себя серп, а в третий день опресноков приносим был в жертву сноп (Лев.21:10.11). Таким образом и время, и то, что совершалось в это время, дают ответ на твой вопрос.

А тому, что день назван субботою, не дивись, ибо Иудеи всякий праздник называют субботою. И посему-то говорится: Суббота суббот, так как случалось иногда, что или начало, или конец праздника совпадали, так сказать, с недельною субботою, что нередко бывает и у нас. Ибо как у нас, когда Богоявление или Рождество Спасителя по плоти приходится на день воскресный, сие делает торжество сугубым и как бы праздником на праздник, так и у них, если какой праздник совпадал с субботою, назывался он субботою суббот.