|
К оглавлению
Номер страницы после текста на этой странице.
Глава 5
Расколы "справа"
Эмигрантский церковный раскол
Наиболее крайняя эмигрантская церковная группировка, Карловацкий синод, была создана в Карловцах, в Югославии. Косвенно она восходит к Временному Высшему церковному управлению на юге России, созданному местными епископами в Ставрополе, на Кавказе для нужд территорий, контролируемых белоэмигрантами, но входивших в юрисдикцию Московского патриарха. Патриарх Тихон не поднимал вопроса о каноничности этого управления и, когда после ухода белых армий эти территории снова оказались под его непосредственным контролем, признал все совершенные этим управлением рукоположения и запрещения в священнослужении. Впоследствии сторонники Синода ссылались на этот факт как на доказательство каноничности Синода. По ряду причин это доказательство неубедительно. Во-первых, все таинства являются действительными, если совершающий их епископ был рукоположен епископами, имеющими апостольскую преемственность и не впавшими в ересь. Во-вторых, находясь еще в России, все епископы, входившие в это управление, оставались епархиальными архиереями; некоторые из них продолжали управлять своими епархиями, в то время как другие были вынуждены временно оставить свои епархии в связи с военными событиями; например, митрополит Киевский Антоний (Храповицкий) оставил свою епархию только в конце 1919 г. И наконец, вопрос о признании группы епископов канонической церковью лежит совершенно в другой плоскости, в особенности в том случае, если эта церковь считает себя экстерриториальной. Согласно канонам, епископ должен быть "обручен" своей епархии. Это значит, что, своевольно покидая свою епархию, епископ нарушает каноны.
Основы Карловацкого синода были заложены местоблюстителем Вселенского патриарха, который в декабре 1920 г. разрешил епископам-эмигрантам основать в Константинополе Временное Высшее русское церковное управление за границей. В патриаршем Указе было ясно сказано, что это церковное управление должно признавать верховную власть Константинопольского патриарха, который сохранял за собой все судебные прерогативы1. В своем послании 1923 г. патриарх Тихон прямо говорит, что зарубежное ВЦУ было создано Константинопольской патриархией без ведома и согласия Патриархии Российской.
119
Это странное церковное управление считало себя продолжением церковного управления на юге России и признавало своим главой патриарха Тихона. Ставропольское церковное управление на юге возникло в результате Собора, созванного весной 1919 г. в Новочеркасске и закончившегося в Ставрополе. В Соборе участвовали все оказавшиеся там члены московского Собора, а также представители местных церковных, правительственных и общественных организаций, всего восемьдесят человек (тридцать, согласно карловацкому источнику). Новочеркасский собор будто бы был созван и возглавлен митрополитом Антонием; но это полнейшая чепуха, так как митрополит Антоний и находившийся в Киеве архиепископ Евлогий Волынский (Георгиевский) были арестованы петлюровцами в декабре 1918 г. и последующие 9 месяцев провели в заключении, сначала у петлюровцев в Галиции, а затем у поляков в Кракове. Прибыли они в распоряжение ВЦУ Юга России лишь в августе 1919 г. Кстати, архиепископ Евлогий, оставшийся на Дону, принимал участие в деятельности ВЦУ, а Антоний сразу отправился на свою кафедру в Киев и к ВЦУ имел прямое отношение только последний месяц перед эвакуацией в Константинополь, когда он временно возглавил Екатеринодарскую епархию2. Другое временное церковное управление возникло в Крыму, на территории, подчиненной администрации Врангеля. В этом ВЦУ главой военных духовников армии генерала Врангеля был архиепископ Вениамин (Федченков). Согласно своему уставу, Ставропольское управление было создано только на время гражданской войны и его юрисдикция распространялась лишь на территории, контролируемые белыми армиями. Мысль о создании эмигрантского церковного управления подал архиепископ Вениамин, на что митрополит Антоний ответил: "Только круглый дурак может мечтать об отдельном церковном управлении в столице Вселенского патриарха", но под давлением Вениамина и других русских эмигрантов он неохотно согласился и возглавил русскую делегацию к патриаршему местоблюстителю3. В документах того времени нигде не говорится о том, что эта эмигрантская церковь является продолжением ставропольского церковного управления. Только гораздо позже Карловацкий синод выдвинул этот аргумент в доказательство своей каноничности. В 1921 г. это управление переехало в Югославию вместе с массой русских беженцев. Не испросив и не получив отпуска от Вселенского патриарха, глава управления митрополит Антоний (Храповицкий) начал действовать так, как если бы его прерогативы не были ограничены со стороны Константинополя. В июле 1921 г. он составил основной документ, на основании которого в ноябре того же года был созван первый эмигрантский собор духовенства и мирян. В этом документе выражается безусловная лояльность и подчиненность патриарху Московскому и говорится, что все постановления этого собора будут переданы патриарху Тихону на утверждение4.
120
Состав этого собора был очень необычным. Некоторые его члены представляли приходы и церковные организации, в то время как другие были кооптированы лично митрополитом Антонием и другими епископами. В число членов второго типа входили тридцать монархистов, только что вернувшихся с политического съезда в Бад Рейхенгале в Баварии, где они основали Высший Монархический Совет5. Возглавлявший собор митрополит Антоний самовольно дал им полное право голоса. Так как всего членов собора было восемьдесят пять, эта группа оказалась очень влиятельной и придала всему собору политическую окраску.
Монархисты навязали собору определение, в котором целью новообразованной эмигрантской церкви ставилось восстановление Романовых как самодержавных русских царей. Митрополит Евлогий, недавно назначенный патриархом Тихоном главой русских приходов в Западной Европе, возражал, считая, что такая резолюция, исходящая от церкви, признающей своим главой патриарха Московского, может иметь трагические последствия для церкви в России. Но потом он уступил и голосовал за монархический принцип резолюции, возражая только против упоминания о Романовых. Так как попытки изменить текст определения не удались, митрополит Евлогий, пять других епископов, пятнадцать священников и четырнадцать мирян на последнем голосовании воздержались. Таким образом, если бы не кооптированные монархисты, определение это не прошло бы6. Еще более провокационным было обращение карловацкой канцелярии к Генуэзской конференции с призывом к крестовому походу против большевиков, поданное от имени собора, т.е. сфальсифицированное, так как о предстоящей конференции в Генуе стало известно лишь месяца через два после его закрытия7.
Первоначальное молчание патриарха по поводу появления ВЦУЗ беспокоит митрополита Антония. Он просит Евлогия, тогда еще архиепископа, назначенного патриархом Тихоном управлять русскими приходами Западной Европы, помочь положить конец разговорам о том, "будто наше ВЦУ и Карловацкий собор не признаны патриархом... Ныне очень желательно получить указ патриаршего Синода о признании ВЦУ... Акт об учреждении... ВЦУ в Константинополе и о воссоздании его в Сербии... ВЦУ... переслало Святейшему Тихону через архиепископа Рижского Иоанна. Ответа не получено".
Но вот ответ получен в виде распоряжения патриарха Тихона и его Синода Карловацкому ВЦУ прекратить свое существование и передать всю власть над русскими приходами в Западной Европе митрополиту Евлогию. Телеграмма датирована 5 мая, а днем позднее патриарх арестовывается. Это как будто дает основание карловчанам позднее утверждать, что определение это недействительно, так как патриарх уже был несвободен и его рукой водило ГПУ. Но сам патриарх позднее заявит: "... мы в апреле 1922 г. на соединенном заседании Священного
121
синода и высшего церковного совета уже осудили заграничный собор Карловацкий за попытку восстановить в России монархию из дома Романовых. Мы могли бы ограничиться этим осуждением владык, бывших на соборе... если бы они раскаялись, прекратили дальнейшую деятельность в этом направлении..."* После этого патриарх Тихон консультировал наиболее авторитетных архиереев на местах и только после этого послал телеграмму в Карловцы.
Своими политическими резолюциями и одновременной претензией говорить от имени патриарха Тихона Карловацкий собор предоставил советской власти удобный предлог для развертывания гонений на Церковь в 1922 г., в частности для ареста и расстрела митрополита Вениамина Петроградского, в функции которого со времен установления кафедры входило управление зарубежными приходами РПЦ. Правое политиканство "карлов-чан" способствовало также, с одной стороны, расколу обновленцев, с другой — тому, что правые элементы и расколы в России могли теперь опираться на "карловчан". К тому же в ответ на декрет советского правительства от 26 февраля 1922 г. об изъятии всех церковных ценностей (для помощи голодающим на Волге) и на окружное послание патриарха Тихона, в котором он соглашался на изъятие церковных ценностей за исключением свя-щенных предметов, Карловацкое Высшее церковное управление обратилось 1 марта к Генуэзской конференции с призывом начать кр8стовьшТто"ход против большевиков, а не помогать голодающим, так как голод может помочь свергнуть большевистский режим. Советское правительство немедленно обвинило патриарха Тихона в связях с Карловацким синодом, несмотря на то что он заявил, что ничего не знал о планах и действиях этой группы. 5 мая патриарх издал указ об упразднении Карловацкого Высшего церковного управления и передаче управления всеми заграничными русскими приходами митрополиту Евлогию, который находился в Париже9.
Советская печать, пользуясь формулировками "карловчан" ("с благословения патриарха..."), поддерживала утверждения Заграничного ВЦУ о том, что указ патриарха о роспуске ВЦУЗ был вынужденным, принятым по конъюнктурным соображениям, которому якобы не следует придавать значения*. Косвенным доказательством того, что патриарх принимал свои решения не из личной трусости или по каким-то низменным конъюктурным соображениям, может служить тот факт, что, находясь под арестом и под угрозой смертной казни, патриарх Тихон в 1923 г. отказался признать законность поддерживаемого советской вла-
*См., напр.: Ингулев С. Черносотенно-церковнический заговор / Правда. 1922. 4 апреля; Клубок распутывается // Там же. 1922. 7 мая. А распоряжение патриарха Тихона о закрытии Карловацкого ВЦУ было напечатано в "Новом времени" рядом с Карловацким постановлением о возвращении дома Романовых на престол, с комментарием, что-де распоряжение патриарха Тихона вынужденное, в душе же он с "карловчанами".
122
стью обновленческого "Собора" и его постановления о "разжаловании" патриарха Тихона в миряне. И еще: после смерти патриарха люди из его окружения конфиденциально заверили посланника Ватикана, что Тихон решительно осуждал "карловчан" и желал роспуска ВЦУЗа10.
В своем стремлении возложить вину за Карловацкий собор на патриарха советская печать ссылалась на вступительную речь митрополита Антония при открытии Карловацкого собора, в которой он якобы заверил собравшихся в том, что патриарх Тихон благословляет этот собор (речь эта нигде не была напечатана полностью, так как митрополит Антоний выступал обычно без шпаргалок). Сказал ли митрополит Антоний приписываемые ему слова или нет, но вот уже 4 декабря 1921 г. Карловацкий собор присвоил Антонию титул "заместителя Всероссийского патриарха"11. Эти карловацкие деяния и дело об изъятии церковных ценностей и явились официальным предлогом для ареста патриарха.
На самом деле патриарх уже 1 апреля н.ст. внес в Синод предложение опубликовать постановление, в котором говорится, что Карловацкий собор не имеет канонического значения "и его послание о восстановлении династии Романовых и обращение к Генуэзской конференции не выражают официального голоса Русской церкви. Ввиду того что заграничное русское церковное управление увлекается в область политических выступлений... ВЦУ заграницей упразднить". Постановление заканчивается предложением Синоду обсудить вопрос о привлечении зарубежного духовенства к ответственности за политические выступления "от имени Церкви". Утверждения "карловчан" о том, что окончательное постановление патриарха о роспуске Карловацкого ВЦУ 5 мая исходило не от него, а от ГПУ, недействительно и потому, что по духу это постановление вполне соответствовало всей линии патриарха и Собора держаться политического нейтралитета и во всяком случае с 8 октября 1919 г. соблюдать полную гражданскую лояльность по отношению к новой власти. В послании от 1 июля 1923 г. патриарх подтверждает, что окончательное решение опубликовать постановление о запрете и роспуске Карловацкого ВЦУ было принято его Синодом после опубликования воззвания этого ВЦУ к Генуэзской конференции о крестовом походе против Советской России, что он лично с самого начала был против Карловацкого ВЦУ и его постановлений, но не получал большинства голосов в Синоде в поддержку своей позиции12.
С канонической точки зрения после издания патриаршего указа от 5 мая Карловацкое ВЦУ должно было прекратить свое существование. И действительно, первым движением митрополита Антония было подчиниться этому указу. Митрополит даже подал прошение о принятии его на Афон простым монахом, но греки ответили отказом. А прибывший из Парижа Евлогий из глубокого уважения и привязанности к митрополиту Антонию отказался взять у него власть.
123
В сентябре 1922 г. собор епископов, собравшийся в Карловцах, формально исполнил волю патриарха, распустив ВЦУ, но на его месте создал Синод епископов Русской церкви за границей под председательством митрополита Антония. Разница была только в том, что ВЦУ включало в свой состав двух священников и двух мирян, а в Синоде были только архиереи. Причем было официально оговорено, что без участия митрополита Евлогия заседание Синода недействительно, так как Евлогий единственный из зарубежных европейских епископов, обладающий каноническими полномочиями от патриарха Московского. Но реальная власть в Синоде, благодаря тому что архиереи пребывали на своих местах и съезжались в Карловцы лишь раз в год, находилась в руках светских должностных лиц — членов высшего монархического совета (ВМС) — сначала Махароблидзе, а позднее двух поколений графов Граббе13.
"Карловчане" считают, что их церковное устройство полностью отвечает указу патриарха Тихона от 20 ноября 1920 г. о праве местных архиереев создавать временные автокефалии, если связь с Москвой будет невозможна. Постановление о временных автокефалиях было повторено митрополитом Агафанге-лом Ярославским в мае 1922 г. после ареста патриарха и его поручения Агафангелу взять на себя временное управление Церковью14. Но патриарх Тихон, выпускающий свой указ в день, когда последние врангелевские корабли покидали Крым, явно не мог давать такие инструкции своему духовенству, находящемуся на территориях Вселенского, а затем и Сербского патриархов. Распоряжения могли касаться только канонической территории Московского патриархата и имели в виду возможность исчезновения центрального управления: физическое уничтожение патриарха и пр. Они могли также иметь в виду бывшие российские территории — Польшу, Финляндию, Прибалтику. Когда же распоряжения патриарха — повторные приказы самораспуститься — больше не устраивали "карловчан", они постановляют, что патриарх несвободен, его указы не соответствуют его подлинным намерениям и поэтому: "В случае и в будущем времени каких-либо распоряжений Его Святейшества, касающихся Заграничной православной церкви, роняющих ее достоинство и при этом носящих столь же явные следы насильственного давления на совесть Св. Патриарха со стороны врагов христовых, таковых распоряжений не исполнять, как исходящих не от Его Святительской воли, а от воли чуждой; но в то же время сохранять полное уважение и преданность к личности невинного страдальца — Св. Патриарха..."
Еще до этого Карловацкий синод начал вести себя как совершенно независимое верховное церковное управление и аннулировал ряд более ранних постановлений патриарха. Так, например, несмотря на протесты митрополита Евлогия, он вмешался в дела Западноевропейской епархии и назначил туда викарных архиереев, которые были де-факто ответственны только перед Синодом,
124
а не перед митрополитом Евлогием. Все это, не говоря уже о том, что Синод признавал только те постановления патриарха, которые были ему угодны, сделало Синод совершенно неканоничным, если не раскольничьим. Это привело к расколу в эмигрантской церкви между сторонниками Синода и теми, кто остался верным патриарху Тихону и не хотел вовлекать Церковь в политику. Стратонов считает, что между "карловчанами" и обновленцами не было принципиальной разницы: и те и другие подчинили Церковь своим общественно-политическим и идеологическим целям, чем и нарушили ее единство15.
Напомним, что еще в заявлении патриарха от 8 октября 1919 г. о гражданской лояльности Церкви по отношению к советской власти было сказано, что отделение Церкви от государства освободило Церковь от обязанности требовать от своих чад и духовенства, как граждан того или иного политического курса и участия или неучастия их в политической деятельности того или иного направления. Поэтому патриарх, как глава Церкви, отказался благословить белую армию или ее командиров. Эти действия патриарха, как и его антикарловацкие выступления 1922, 1923 и 1925 гг., и его декларация лояльности советской власти в 1923 г., и фактическое снятие с нее анафемы распоряже- нием 1923 г. о возношении молитв "за правительство и воинство страны сея", толковались "карловчанами" как человеческие ошибки патриарха, совершаемые под давлением болыпеви- ков — гонителей Церкви16. Слабости Тихона противопоставля- лись стойкости митрополита Петра, арестованного в конце 1925 г. и так и не вернувшегося из ссылки. На этом основании они признавали Петра и возносили за него молитвы как за своего первосвятителя от времени его ареста до 1936 г., когда поступило ложное сообщение о его смерти в ссылке (на самом деле, как теперь стало известно из архивов КГБ, он был расстрелян в 1937 г.). "Карловчане" не признали его преемником митрополита Сергия, хотя его назначил в качестве заместителя местоблюстителя митрополит Петр. Парадоксально, что среди патриаршего окружения Петр был одним из наиболее нетерпимо относившихся к "карловчанам" и настаивавшим на необходимости предельной гражданской лояльности и декларации в этом духе, чтобы добиться у советской власти легализации для патриаршего Синода и этим развязать себе руки для борьбы с обновленцами. В результате арестов и запрещений периферийным епископам приезжать в Москву в последние месяцы жизни патриарха Тихона его Синод фактически включал только митрополита Крутицкого Петра и архиепископа Уральского Тихона. Так как митрополит Петр был более влиятельным и так как сам патриарх был против включения просоветских высказываний в свое завещание, можно заключить, что его убедил сделать это именно митрополит Петр.
Что "Завещательное послание" патриарха Тихона было подлинным, в этом никто, кроме "карловчан", не сомневается, но
125
есть несколько версий и об его подписании патриархом Тихоном, и об его окончательной версии, и о том, как проходила последняя встреча митрополита Петра и патриарха Тихона, связанная с этим документом, который, кстати, не готовился как завещание, так как речь в нем идет о возвращении патриарха Тихона к делам по его выздоровлении, а не о смерти. Следовательно, как указывает профессор протопресвитер В. Виноградов, этот документ представлял собою очередную версию заявления патриаршей Церкви о своей лояльности советской власти, требуемого властями как условие легализации РПЦ.
По версии Левитина-Краснова — Шаврова, "просоветская часть документа вызывала возражения патриарха", а "требования Церкви вызывали бурный протест со стороны Е. А. Тучкова". Но митрополит Пётр своей "железной волей... одержал верх", угрожая, что, в случае отказа патриарха подписать, он, Петр, снимает с себя ответственность за последствия и просит отставки. "...Патриарх дрожащей рукой поставил неровную подпись под воззванием"17.
А вот что писал будущий глава Карловацкого синода архиепископ Анастасий 24 мая 1925 г.: м. Петр "не имеет и малой доли того авторитета, каким обладал почивший святейший... он слишком спешит протянуть руку общения и дружбы советской власти". Свою роль в опубликовании "завещания" он... даже ставит себе... в заслугу". О самом "завещании" архиепископ Анастасий пишет, что оно "несомненно, подлинник" (подч. в ориг.), и добавляет: "Отсюда начинается для нас новая духовная трагедия... Патриарх ушел от нас. Осудив наши взгляды и нашу церковную работу". В том, что это подлинник, Анастасия убеждает "внутренняя его логика ... отвечающая направлению мысли и действий патриарха в последние годы... никаких уступок в области веры и канонов, но подчинение не за страх, а за совесть советской власти, как попущенной волей Божией... Все послание проникнуто искренним желанием блага Церкви и потому... оно не могло выйти от большевиков" ".
Как видим, здесь подтверждается и подлинность "завещания", и роль митрополита Петра, но ставится под сомнение версия о "железности" последнего. Что касается протопресвитера Виноградова, наиболее непосредственного свидетеля событий среди доступных нам источников, то у него существуют. две версии, которые в некоторой степени исключают друг друга. По свежей памяти в 1947 г. в письмах покойному архиепископу Иоанну (Шаховскому), клирику Американской митрополии, позднее ставшей Православной церковью в Америке, он жаловался на тогда уже митрополита Анастасия, главу Карловацкого синода, что тот "не может примириться" с рассказами о. Виноградова о подлинности Церкви Московской патриархии и ее преемственности от патриарха Тихона и что ему "хочется жить легендой о... многочисленной катакомбной Церкви... это чистейшая фантазия". Далее он берет под защиту патриарха Сергия, утверждая,
126
что его линия была подлинным продолжением и воплощением политики патриарха Тихона, в частности выраженной им в "завещании". Тут о. Виноградов решительно отвергает версию о его фальшивости, утверждает, что "оно было подписано патриархом Тихоном за несколько часов до его смерти, и мне хорошо известно, как оно произошло и при каких обстоятельствах подписано". Но вот в книге воспоминаний об эпохе патриарха Тихона, опуб-ликованной Карловацким синодом после смерти о. Виноградова, представлена несколько иная картина. Что в принципе "Завещание" подлинный документ, он и здесь подтверждает, в частности, ссылкой на заверения митрополита Петра, что он "лично получил ["завещание"] из рук патриарха". Но почему же тогда, спрашивает Виноградов, оно не было зачитано на совещании почти 60 епископов после их участия в похоронах патриарха? Версию, которую преподнес заезжему митрополиту Литовскому Елевфе-рию в 1930 г. член сергиевского Синода митрополит Серафим (Александров), что, мол, митрополит Петр впопыхах забыл вскрыть запечатанный конверт с "завещанием" патриарха ко времени этого совещания, о. Виноградов отметает, как вынужденную ложь под давлением ГПУ: такого важного документа митрополит Петр забыть не мог. По о. Виноградову, этот документ, будучи очередной версией декларации лояльности, "гулял" между патриархом, Синодом и Тучковым, несколько раз шла между ними "торговля" о степени уступок. Последняя версия была с такими вставками Тучкова, которые патриарх отказался подписать. И вот, неподписанным*, митрополит Петр понес его Тучкову для дальнейших споров. В это" время патриарх неожиданно скончался (именно из этих соображений о. Виноградов отрицает версию об убийстве патриарха: в интересах властей в данный момент было добиться уступок и подписи от живого патриарха), и в конце концов Тучков отправил его неподписанным в "Известия", где оно и было опубликовано. Оригинал документа был подлинный, но с вкраплениями. Противоречие между утверждениями о. Виноградова в 1947 г. и тем, что говорится в его книге, изданной десятью годами позднее, посмертно, вызывает подозрения, что тут поработал карандаш карловацкого редактора.
В чем Виноградов последователен в обоих своих писаниях — это в решительном отрицании версии о том, что между митрополитом Петром и патриархом якобы произошла бурная сцена, что Петр кричал на Святейшего, требуя подписи, и, получив ее, "выскочил весь красный" из его палаты, как утверждал о. Польский. О митрополите Петре Виноградов пишет как о "милом, добром и простом... человеке, но крайне робком...
*В "Известиях" (№36 , 15.IV.1925 г.) под "Завещанием" стоит четкая подпись: "Патриарх Тихон". Именно в связи с четкостью подписи митрополит Антоний утверждал, что она поддельна, т.к. последнее время из-за слабости здоровья подписи патриарха Тихона были, по его мнению, весьма нечетки
127
дрожавшем при одной мысли попасть в тюрьму и никогда не дерзавшем в чем-либо противоречить требованиям соввласти"". Однако дальнейшее поведение митрополита в ссылке, как свидетельствуют документы КГБ, исследованные в 1992 г. иеромонахом Дамаскином (Орловским), создают образ человека несгибаемой воли, которого ГПУ—НКВД было не в силах сломить иначе как лишив его жизни20.
Еще одно доказательство того, что текст послан был Тучковым, а не митрополитом Петром, Виноградов видит в том, что в заголовке Тихон назван патриархом "всея Российския Церкви", тогда как титул его был "патриарх Московский и всея России".
Как бы то ни было, но следующие цитаты из "Завещательного послания" патриарха Тихона, в составлении которого митрополит Петр играл ведущую роль, убедят читателя в прямой преемственности между этим документом и Декларацией лояльности митрополита Сергия 1927 г.
В этом документе ясно говорилось, что советский режим не является случайностью, так как "пора понять верующим... что судьбы народов от Господа устрояются, и принять все происшедшее как выражение Воли Божьей... в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо... осуждая всякое сообщество с врагами Советской власти и явную или тайную агитацию против нее. Призывая церковно-приходские общины... не допускать никаких поползновений неблагонамеренных людей в сторону антиправительственной деятельности... мы призываем выбирать в церковно-приходские советы людей честных и преданных Православной Церкви, не политиканствующих и искренне расположенных к Советской власти. ...Мы не можем не осудить тех, кто в забвении Божьего, злоупотребляя своим церковным положением, отдается без меры человеческому, часто грубому политиканству... а потому благославляем открыть лей-. ствия особой при Нас комиссии, возложив на нее обследование, а если понадобится, и отстранение в каноническом порядке от управления тех архипастырей и пастырей, кои упорствуют в своих заблуждениях и отказываются принести в них раскаяние перед Советской властью... Они вольны в своих убеждениях, но они в самочинном порядке и вопреки канонам нашей Церкви действуют от нашего имени и от имени Святой Церкви, прикрываясь заботами о ее благе. Не благо принес Церкви и народу так называемый Карловацкий Собор, осуждение которого Мы снова подтверждаем... Особой комиссии мы поручаем обследовать деяния бежавших за границу архипастырей и пастырей и, в особенности, митрополитов: Антония, бывшего Киевского, Платона, бывшего Одесского..." 2|
Карловацкий синод был явно застигнут врасплох как тоном, так и содержанием "завещания". В окружном послании Антония было сказано, что это подделка, которую следует оставить без внимания, так как согласно резолюции, принятой в 1924 г., Синод
128
признает только те решения патриарха, которые были приняты им свободно, а не под давлением правительства. Но через три года настроенный крайне право граф Олсуфьев, который уже раньше осуждал патриарха за его окружное послание 1919 г. о политической нейтральности и гражданской лояльности Русской церкви, пришел к заключению, что это "завещание" подлинно, так как оно было подтверждено митрополитом Петром 28 июня 1925 г. Он признал логическую преемственность между позицией патриарха Тихона, поведением митрополита Петра и, наконец, Декларацией о лояльности, изданной митрополитом Сергием в 1927 г.*
Как уже было показано, митрополит Петр считал борьбу с обновленчеством более важной, чем борьба с советским режимом. Чтобы положить конец расколу, нужно было убедить правительство прекратить поддержку обновленчества, доказав, как это делали обновленцы, свою полную гражданскую лояльность, но сохраняя при этом чистоту веры и внутреннюю свободу Церкви и не высказывая сочувствия правительственной идеологии. Как и большинство епископов в то время, митрополит Петр, по-видимому, все еще думал, что гонения на Церковь имеют какие-то рациональные причины, и надеялся, что такая позиция Церкви заставит правительство изменить церковную политику. Необходимо напомнить, что все это происходило, когда гонения были еще спорадическими, до начала массового террора 30-х гг.
Вначале "карловчане" отказывались признать Петра местоблюстителем под тем предлогом, что его назначение покойным патриархом неканонично; вероятно, они опасались, что Петр продолжит антикарловацкую политику Тихона. Было даже предложено провозгласить Антония главой Русской церкви, которой он управлял бы из-за границы, на том основании, что в Советском Союзе выборы нового патриарха невозможны, в то время как на московском Соборе 1917 — 1918 гг. Антоний собрал наибольшее число голосов. "Карловчане" признали Петра только 12 ноября 1925 г., когда получили из России сведения о том, что большинство епископов признало Петра, а также текст тайного завещания Тихона, в котором был назван митрополит Петр. (Право в чрезвычайных условиях назначать себе заместителя было даровано патриарху на закрытом заседании московского Собора). "Карловчане" признали митрополита Петра только после того, как тот был арестован; по-видимому, пока он был на свободе, его антикарловацкая позиция делала его неприемлемым. Подобным же образом вели себя и "григорьевцы": и те и другие доказывали свою каноничность тем, что признавали
* Документ был составлен как послание, а не завещание, чему доказательством слова о создании комиссии при патриархе. Это еще раз подрывает миф о посмертной подделке, так как документ был рассчитан на действие при жизни патриарха, иными словами, был бы опровергнут им, если бы был поддельным. (Олсуфьев. Указ соч. 41 — 4 и 3; Церковные ведомости. 1925. Май. № 9 — 10. С. 3-4.)
129
авторитет заключенного митрополита, в то же время его страдания придавали им ореол следования за мучеником22.
После ареста митрополита Петра-заместителем местоблюстителя стал митрополит Сергий, впоследствии безоговорочно осужденный "карловчанами". Интересно отметить, что в самом начале он занял другую позицию по отношению к "карлов-чанам", чем его предшественники. В своем конфиденциальном письме от 13 сентября 1926 г. митрополит Сергий написал зарубежным епископам ("карловчане" нарушили конфиденциальность, опубликовав письмо, после чего Сергий был снова арестован), что, ввиду отсутствия нормальной связи между ними и Московской патриархией, последняя не может руководить церковной жизнью за рубежом, тем более что распоряжения Патриархии могут оспариваться, как подложные или как основанные на недостаточной информации. Поэтому митрополит Сергий, исходя, очевидно, из принципа экономии, предлагал создать центральное заграничное церковное управление, которое признавалось бы всей эмиграцией. В случае, если это окажется невозможным, "лучше покориться воле Божией... встать на почву канонов и подчиниться... местной православной власти, например, в Сербии — сербскому патриарху... В неправославных странах можно организовать самостоятельные общины или церкви, членами которых могут быть и нерусские. Такое отдельное существование скорее предохранит от взаимных недоразумений и распрей, чем старание удержать власть и подчинить всех искусственно созданному центру".
Вопреки прямому смыслу письма, оно было истолковано "карловчанами" как доказательство того, что их Синод является законной высшей церковной властью над всей эмиграцией, несмотря на то что Синод признавался далеко не всей эмиграцией2'.
Меньше чем через год Сергий издал упоминавшуюся выше Декларацию лояльности, которая отличалась от последнего воззвания — завещания патриарха только тем, что в ней выражалась, явно неискренне, благодарность советскому правительству за его заботу о нуждах Церкви. Эта Декларация вызвала церковные расколы в самой России. Почва для этих расколов была подготовлена уже патриаршим завещанием, в котором тоже говорилось о лояльности. Но такие высказывания было легче простить людям уже умершим или мученикам, каковыми являлись патриарх Тихон и митрополит Петр, очевидно, участвовавший в составлении последнего воззвания патриарха. Сергий находился в другом положении: хотя он провел в заключении четыре довольно коротких срока24, он не был так популярен, как Тихон, и, наконец, он был не патриарх, а заместитель местоблюстителя патриарха. Тем не менее умеренная критическая оценка воззвания патриарха появилась еще до Декларации митрополита Сергия. В своем послании группа заключенных епископов предостерегала против слишком ревностных выражений лояльности
130
к советской власти и считала, что эта лояльность не может быть безоговорочной. Церковные расколы в России будут рассмотрены нами ниже, сейчас же мы вернемся к расколам в эмиграции.
Митрополит Антоний (Храповицкий)
Своей продолжительностью, значением и влиятельностью Кар-ловацкий раскол в значительной степени обязан личности митрополита Антония, одного из самых влиятельных епископов и консервативных богословов-реформаторов Русской церкви перед революцией, авторитет которого признавался и за пределами Российской империи. Будучи ректором Московской духовной академии, он решительно содействовал освобождению православного богословия от влияния абстрактной и скептической немецкой науки, опираясь при этом на наследие восточных отцов церкви и жизненный опыт православия. Он создал целую школу учеников и последователей среди молодых епископов и богословов. Он был ревностным сторонником безбрачия и монашества, и под его влиянием многие выпускники богословских академий приняли монашество и стали впоследствии епископами. Одним из них был Евлогий, будущий митрополит Западной Европы. Будучи противником церковных реформ Петра I, Антоний добивался восстановления патриаршества, освобождения Церкви от всякого вмешательства со стороны правительства, но в то же время в своих политических взглядах он был крайне правым, даже реакционером и довольно узким русским националистом25.
В 1905 г., когда большинство епископов в своих докладных записках Синоду говорили о необходимости церковных реформ и высказывались за Собор, в котором участвовали бы белое духовенство и миряне, Антоний считал, что в Соборе должны участвовать только епископы и что миряне и белое духовенство могут присутствовать на Соборе только как наблюдатели и консультанты без права голоса. Он стоял за сокращение церковной бюрократии и за преобразование Церкви в федерацию митрополичьих округов, возглавляемую патриархом и Собором епископов. Другими словами, он добивался епископской гегемонии, в то время как "Группа 32-х" хотела совершенно обратного, как впоследствии и "живоцерковники"26.
На Всероссийском церковном соборе 1917— 1918 гг. при выборах патриарха он получил большинство голосов, но жребий пал на Тихона, который и стал патриархом. Когда патриаршая Церковь в России пошла на компромисс с советским правительством, в эмиграции те, кто голосовал за Антония на Всероссийском соборе, стали, естественно, на сторону его и возглавляемого им Синода.
О том, как высоко стоял авторитет Антония за границей, свидетельствует тот факт, что, когда 29 декабря 1920 г. митрополит Дорофей, местоблюститель Вселенского патриарха,
131
признал возглавляемое Антонием Высшее церковное управление, он обратился к нему со следующими словами: "Патриархат разрешает любые действия под Вашим руководством, так как патриархат знает, что Ваше Высокопреосвященство никогда не сделает ничего противного канонам". Такое отношение к митрополиту Антонию, очевидно, и было причиной того, что Константинополь воздерживался от открытого осуждения Антония и его Синода по крайней мере до 1931 г., когда Вселенский патриарх аннулировал запрещение в служении, наложенное в 1927 г. Карловацким синодом на митрополита Евлогия и его духовенство, и принял Западноевропейскую епархию в свою юрисдикцию. (Необходимо напомнить, что, даруя митрополиту Антонию свое признание, патриархат сохранял за собой все судебные прерогативы.) В частном разговоре с русским епископом из Америки Вселенский патриарх Василий сказал: "Вселенский патриархат никогда не признавал Карловацкий синод. Мы отвечали на письма митрополита Антония потому, что он русский епископ, а не потому, что он возглавляет Синод" — и добавил, что ввиду неканоничности положения Антония налагаемые им прещения и отлучения являются недействительными27. То, что Константинополь не осудил самовольный переезд Высшего церковного управления на территорию Сербского патриарха, объясняется, по-видимому, тоже личным уважением к Антонию. С канонической точки зрения русские епископы не могли выйти из юрисдикции Вселенского патриарха, не получив от него официального разрешения, а Сербский патриарх не мог принять их как своих гостей. С точки зрения канонов, оказавшись на территории другой поместной православной церкви, митрополит Антоний и его епископы должны были подчиниться Сербскому патриарху. Приглашая митрополита Антония обосноваться в Югославии, патриарх Димитрий поставил условием, что в ведении митрополита Антония будут находиться только те русские священники в Югославии, которые не присоединились к Сербской патриархии, военные священники белой армии, а также бракоразводные дела русских, живущих в Югославии28.
Но под влиянием великодержавных "имперских амбиций" митрополит Антоний замахнулся на чужую территорию, пренебрегая своей богословской совестью. В то же время гостеприимная Сербская Церковь не решалась поставить своих русских гостей на место. С канонической точки зрения, как только Московская патриархия назначила новых епископов в епархии, оставленные бежавшими епископами, последние становились в лучшем случае викариями Сербского патриарха, кроме тех случаев, когда они получали назначение в другие епархии. Именно в таком положении были митрополит Евлогий, поставленный патриархом Тихоном во главе русских приходов в Западной Европе, находившихся до того в ведении митрополита Петербургского, и митрополит Платон, поставленный Тихоном во главе русской православной митрополии в Америке. Таким образом, признание русскими
132
епископами Карловацкого синода могло основываться только на личном их уважении к митрополиту Антонию, а не на каких-либо канонах. Примером высокого авторитета личности митрополита Антония может служить факт неповиновения митрополита Евлогия указу патриарха от 5 мая 1922 г. о принятии власти у митрополита Антония, что в дальнейшем привело к трагическим церковным расколам за рубежом29.
Будучи выдающимся архиереем и богословом, митрополит Антоний был в то же время убежденным монархистом, и в условиях эмиграции тоска по прошлому и неприятие настоящего привели к тому, что в 1921 г. на Соборе в Карловцах политические эмоции одержали верх над церковным сознанием. Решение о созыве этого съезда духовенства и мирян, который должен был упорядочить церковные дела в эмиграции, было принято на съезде монархистов в Бад-Рейхенгалле, на котором митрополит Антоний сказал митрополиту Евлогию: "Как приятно быть среди своих", имея в виду монархистов. То, что съезд в Карловцах был созван по инициативе политической партии, является, конечно, аномалией, и то, что митрополит Антоний с готовностью на это согласился, можно объяснить только его монархическими взглядами. Те же тенденции проявились в резолюции о монархии, принятой на съезде в Карловцах, который был провозглашен Собором, и в воззвании об антисоветском крестовом походе, которое было составлено на основании постановлений, принятых на этом Соборе30. Официозом Карловацкого синода стал "Двуглавый Орел", издававшийся Высшим монархическим советом под редакцией Рклицкого, будущего синодального епископа Флоридского Никона. В 1926 г. в этом журнале началась яростная кампания против Свято-Сергиевского богословского института в Париже, против знаменитого богослова о. Сергия Булгакова и против издательства ИМКА-пресс; всем им было предъявлено обвинение в "жидо-масонских связях". Последовавшие раздоры и расколы даже вызвали серьезные подозрения, не проникли ли в Карловацкий синод агенты организованного ГПУ "монархического" Треста, целью которого было разложение эмигрантских монархических организаций31.
После того как в 1922 г. Синод лишился признания со стороны Московской патриархии и занял открыто политическую позицию, его законность была поставлена под вопрос Евлогием и Платоном, которых поддержали их духовенство, богословы и миряне. Несмотря на личное влияние Антония и несмотря на то, что накаленная антисоветская атмосфера в эмиграции делала борьбу с "карловчанами" особенно трудной, только три-четыре прихода перешли в то время из юрисдикции митрополита Евлогия в юрисдикцию Карловацкого синода32.
Культурными центрами русской диаспоры были Париж, Берлин и Прага (в этом порядке), что же касается численности русского населения вне России, то на первом месте стояли Прибалтика и Польша, затем Франция. Ни одна из этих территорий не входила в юрисдикцию Карловацкого синода. Единственным
133
районом, где у "карловчан" была многочисленная паства являлись Маньчжурия и Китай. В Харбинской Епархии в 1930 г. было 46 храмов и два монастыря; обслуживалась она 88 священниками33. Но в культурном и политическом отношении это была "глухая провинция" русского зарубежья. Карловацкий синод считал своей областью и Японию; и даже особым определением от 9 сентября 1926 г. предписал Японской православной церкви праздновать постоянные праздники по григорианскому календарю, который нынешние наследники митрополита Антония чуть ли не анафематствуют. Но после разрыва "карловчан" с Москвой архиепископ Японский Сергий остался в юрисдикции Московского патриархата34.
До того как митрополит Сергий потребовал от зарубежного духовенства присяги о лояльности, в юрисдикцию Карловацкого синода входили только небольшое число приходов на Балканах, два-три прихода в Германии, Православная церковь в Китае и несколько приходов в Северной Америке. С другой стороны, на съезде духовенства и мирян, созванном в 1927 г. митрополитом Евлогием для обсуждения требования митрополита Сергия (Страгородского), было представлено одиннадцать стран, вообще же в его юрисдикцию входили приходы в тринадцати европейских странах и в Австралии. Некоторые из присутствовавших на этом съезде отказались подписать присягу. Один из отказавшихся священников объяснил свой отказ следующим образом: "Все духовенство должно, по крайней мере, молить Бога избавить нашу любимую родину от богоборческой власти. Поэтому было бы лицемерием с моей стороны заявлять, что я признаю законность и благотворность советской власти для моей родины. Церковь не может быть аполитичной по отношению к такой власти"35.
В создавшейся обстановке письмо митрополита Сергия от 1926 г., первая часть которого могла быть неверно истолкована как оправдание позиции Синода, приобретало особое значение.
Митрополит Евлогий
Как было сказано выше, митрополит Евлогий вместе с митрополитом Антонием находились под арестом в Польше с декабря 1918 г. до лета 1919 г. и вернулись в Россию в расположение деникинских войск только в августе 1919 г.
После эвакуации белых Евлогий эмигрировал в Сербию по приглашению сербского правительства. Оттуда он обратился в Константинопольское ВЦУ с ходатайством назначить его администратором русских приходов в Западной Европе. Прошение было удовлетворено, но некоторые священники в Западной Европе, бывшие до того в ведении Петербургского митрополита, выражали свое сомнение в законности такого назначения из епископов, покинувших свои епархии. Митрополит Петербургс-
134
кий Вениамин вскоре положил конец сомнениям, подтвердив законность этого назначения, и патриарх Тихон издал особый указ, назначавший Евлогия временным администратором всех русских приходов в Западной Европе, так что Евлогий стал викарием митрополита Петербургского36.
Таким образом, из всех зарубежных епископов, вошедших в Карловацкий синод, только Евлогий и Платон, возглавлявший русские приходы в Америке, получили назначение от Матери-Церкви. Но то, что Евлогий обратился с прошением о назначении в канонически сомнительное церковное управление в Константинополе, было опасным прецедентом. Хотя это церковное управление было признано Вселенским патриархом, Евлогий не мог не знать, что никакой патриарх не имеет права принимать в свою юрисдикцию духовенство, не получившее канонического отпуска от своего правящего епископа, в то время как бежавшие епископы продолжали считать себя, и считались другими, подчиненными патриарху Тихону. Этот факт, как и то, что впоследствии Евлогий из чувства личной преданности и уважения к митрополиту Антонию несколько раз истолковывал каноны очень широко и даже один раз поступил противно канонам, подорвал его авторитет. Когда, понимая, что зашел в своих уступках слишком далеко, и опираясь на каноны, он выступал против самочинства Карловацкого синода, "карловчане" обвиняли его в том, что он прибегает к канонам только тогда, когда это ему удобно. Так, например, когда в своем указе от 5 мая 1922 г. патриарх приказал распустить Синод и назначил Евлогия, произведенного тогда в митрополиты, управляющим всеми приходами в Европе, Евлогий написал Антонию: "Этот указ... был издан, без сомнения, под давлением большевиков. Я не признаю обязательности этого документа, даже если он и был написан самим патриархом. По своему характеру это политический, а не церковный документ. За границами Советского Союза он не имеет никакого значения и ни для кого не обязателен". Синод был преобразован, и Евлогий стал его вице-председателем37.
Но когда деятельность Синода стала приобретать все более политическую окраску и Синод начал издавать декларации от лица не только эмиграции, но и всей России, Евлогий стал отрицать законность Синода, ссылаясь на тот же указ патриарха. Дело в том, что в это смутное время все истолковывали каноны очень широко и даже их нарушали. Так, например, на Всероссийском соборе 1917 — 1918 гг. патриарху Тихону было поручено составить тайный список преемников на случай, если после его смерти или ареста большевики не допустят избрания нового патриарха, несмотря на то что такие назначения канонами запрещаются. Но в необычных условиях того времени и вследствие личного авторитета патриарха законность этого назначения никем не оспаривалась. Положение осложнилось, когда каждый из названных в завещании митрополитов стал в свою очередь назначать преемников и когда власти начали их поочередно
135
арестовывать и освобождать. Несмотря на то что эти дальнейшие назначения делались не по поручению Собора, их легитимность, насколько это известно, не была поставлена под вопрос.
Все понимали, что в создавшихся условиях буквальное следование канонам невозможно, но в то время как одни руководствовались церковными интересами и обращались к канонам, чтобы предотвратить церковную анархию, другие позволяли себе использовать Церковь в политических целях. Непоследовательное поведение Евлогия объясняется, по-видимому, именно тем, что он всегда ставил Церковь выше политики. Но такое свободное обращение с канонами, не основанное на каких-либо ясных принципах, возможно только в том случае, если все руководствуются теми же соображениями. В действительности же политиканствующие карловацкие епископы и их советники использовали эти колебания Евлогия против него38.
Анализ конфликта между Евлогием и Карловацким синодом показывает, что Синод стремился сохранить полноту власти дореволюционного Святейшего Правительствующего синода над зарубежными епископами. Стремление к централизации в духе обер-прокурорского периода проявилось уже на Соборе 1923 г., когда было отвергнуто предложение митрополита Евлогия о создании автономных митрополичьих округов. (Евлогий хотел сохранить органическую связь с Москвой и в то же время, принимая во внимание различные политические и общественные условия, считал децентрализацию необходимой). Синод стремился взять на себя роль всероссийской церковной власти не только в эмиграции, но и в самой России, и этот вопрос ставился на повестку дня всех соборов епископов с 1923 по 1926 г. В 1923 г. была принята резолюцию о том, что Высшее церковное управление за рубежом временно берет на себя обязанности всероссийской церковной власти впредь до восстановления на посту патриарха Тихона или его преемника. (Резолюция была принята, когда патриарх находился под арестом.) В 1924 г. был поднят вопрос о необходимости и возможности передать Синоду епископов, возглавляемому митрополитом Антонием, все права и обязанности всероссийской церковной власти. В 1925 г. Собор епископов не состоялся, но уже 9 апреля Синод предложил, что в случае если советское правительство не позволит законному местоблюстителю патриарха управлять в России Церковью, то для блага Русской церкви следует "предоставить председателю Архиерейского Синода с правами временного, до созыва Всероссийского священного, собора, заместителя патриарха представительствовать Всероссийскую Православную Церковь и, насколько позволят условия и обстоятельства, руководить церковною жизнью и Церковью не только вне России, но и в России".
Как уже было сказано, Синод колебался, признать ли митрополита Петра законным местоблюстителем. 12 ноября под давлением шестидесяти епископов в России, подписавших заявление о признании Петра, Синод согласился признать его, но
136
только временно, с тем, что окончательное решение по этому вопросу будет вынесено Собором русских архиереев за рубежом. Таким образом, Синод присвоил себе функцию утверждения своего же главы, которая принадлежит только Высшему церковному управлению автокефальных церквей. Митрополит Евлогий, второй по старшинству после Антония член Синода, которого даже не известили заранее об этом заявлении, заметил: "Не митрополит Петр нуждается в признании маленькой группой епископов-беженцев, а мы нуждаемся в его признании". Собор карловацких епископов, состоявшийся в июне — июле 1926 г., внезапно постановил лишить митрополита Евлогия его автономии, хотя он был назначен самим патриархом и канонически только патриарх мог изменить его положение. После этого митрополит Евлогий и митрополит Платон покинули Собор и порвали отношения с Синодом".
Это было истолковано Синодом как бунт Евлогия и Платона против церковной власти. Но обвинение в неповиновении было необоснованным, так как оба митрополита получили свое назначение от Московской патриархии, а не от Синода, так что их участие в Синоде было добровольным и не означало их подчинения Синоду40. Из всех членов Синода только они получили каноническое назначение и не вторгались на территории других автокефальных церквей.
Между тем, как уже было сказано, митрополит Сергий был освобожден и приступил к исполнению своих обязанностей местоблюстителя. Евлогий признал его своим главой, в то время как Синод отказался признать Сергия и безоговорочно осудил его Декларацию о лояльности и в особенности его требование о том, чтобы зарубежное духовенство лодписало присягу о лояльности.
Евлогий ответил на это требование в своей проповеди в парижском соборе 4 сентября и в письме Сергию от 12 сентября. В проповеди он сказал: "Мы не можем... быть лояльными по отношению к советскому правительству... это требование политическое по своему характеру и с канонической точки зрения для нас не обязательно. Что же касается второго требования... не превращать церковь в политическую арену... оно чисто церковное... [исполнение его] является нашим священным долгом по отношению к страждущей Матери-Церкви". В официальном письме Сергию Евлогий указал: "Мы, русские эмигранты, не являемся гражданами Советского Союза... и наше членство в Русской православной Церкви не может быть основанием для требования от нас, эмигрантов, "лояльности", т.е. легального повиновения советской власти. Полностью сознавая мой долг перед Матерью-Церковью и во имя моей безграничной любви к ней, я обязуюсь твердо стоять на... позиции невмешательства церкви в политическую жизнь и не допускать использования амвона в политических целях". В своем ответе митрополит Сергий принял эту формулировку и заявил, что "лояльность" не может,
137
конечно, обозначать повиновение советским законам. Он заявил также, что его не интересует текст присяги, если только все духовенство подпишет обязательство о невмешательстве Церкви в политику41. После этого состоялся созванный Евлогием епархиальный съезд, одобривший его действия и его формулировку присяги, которая была подписана всем духовенством, за исключением двух-трех священников во Франции и вышеупомянутого священника в Женеве.
После этого "карловчане" начали захватывать приходы, находившиеся в юрисдикции митрополита Евлогия, что было явным нарушением канонов, тем более что, будучи неканоничным, Синод никакой юрисдикции не имел и иметь не мог. Более того, Синод присвоил себе право запрещать в служении епископов, находившихся в юрисдикции Московской патриархии. В 1927 г. "карловчане" наложили на Евлогия запрещение в служении,об-виняя его в неповиновении, на что Евлогий ответил, что, так как он никогда не находился в подчинении Синоду, это запрещение является недействительным42.
Вскоре, однако, положение Евлогия стало довольно шатким. После того как он истолковал присягу о лояльности в смысле политической нейтральности, его отношения с Москвой начали обостряться. Сергий упрекал его в том, что он занимается антисоветской политикой, а Евлогий отвечал, что его высказывания о преследовании Церкви в России являются его пастырским долгом и имеют религиозный, а не политический характер. Это положение продолжалось до тех пор, пока Евлогий не принял участия в совместных молитвах англикан и православных за страждущих христиан в России, которые состоялись в Англии во время особенно яростной кампании против Церкви, развернутой Сталиным в 1929 г. Эти молитвы шли вразрез с явно навязанным Сергию заявлением на пресс-конференции о том, что Церковь якобы не подвергается преследованиям. Митрополит Евлогий провел в Англии неделю, участвуя в совместных молитвах и выступая с проповедями о страданиях верующих в России. Вскоре после этого Сергий потребовал у него объяснения. Евлогий ответил, что взывать о помощи бессловесным страдальцам и мученикам в России является его пастырским долгом. В ответ на это Сергий приказал Евлогию уйти на покой и передать все обязанности архиепископу Владимиру, следующему по старшинству епископу в Западноевропейской епархии. Архиепископ Владимир отказался, после чего Сергий потребовал от Евлогия обязательства никогда больше не участвовать в подобного рода публичных выступлениях. Тем временем Евлогий созвал епархиальный съезд духовенства и мирян. На этом съезде его просили не уходить на покой на том основании, что законность его положения исходит от патриарха Тихона, а не от последних решений митрополита Сергия. Тогда Евлогий обратился к Сергию с прошением разрешить создание временно независимой епархии на основании вышеупомянутого указа митрополита Агафангела о временной
138
автокефалии, что означало бы распространение этого указа на территории вне России. Вместо этого Сергий наложил прещение на Евлогия и все подчиненное ему духовенство и потребовал, чтобы все оставшиеся верными Москве приходы перешли в ведение митрополита Литовского Елевферия, который оставался в московской юрисдикции43.
То, что Евлогий, который до этого настаивал на исполнении распоряжений Московской патриархии (за исключением вышеупомянутого указа 1922 г.), теперь отказался исполнить указ Сергия, дало "карловчанам" повод обвинять его в канонической непоследовательности. Каноническая оценка этого вопроса будет дана в девятой главе нашей книги. Во всяком случае Константинополь постановил, что прещение Евлогия Сергием является необоснованным, и принял Евлогия в свою юрисдикцию. С тех пор епархия Парижская и Западноевропейская оставалась экзархатом Вселенского престола до 1965 г., когда под давлением Москвы патриарх Афинагор односторонне порвал с ней юрис-дикционные отношения и потребовал, чтобы она присоединилась к Московской патриархии. Вместо этого данная епархия провозгласила себя независимой Французской церковью, с которой, как это ни странно, Константинополь сохранил литургическое общение. В 1973 г., вскоре после смерти патриарха Афинагора, новый патриарх Димитрий вновь принял эту епархию, сделав ее русским наместничеством Греческого митрополита во Франции44.
Расколы справа в России
Хотя Регельсон, разделяя точку зрения "карловчан" й подобных им схизматиков в самой России, пишет, что в Декларации митрополита Сергия, изданной в июле 1927 г., "православных больно задели слова, свидетельствовавшие о переходе с позиции аполитичности на позицию внутренней духовной солидарности с властью"45, в действительности такого рода опасения вызвало уже "завещание" патриарха Тихона. Сергиевской декларации 1927 г. предшествовало майское 1926 г. Обращение епископов-соловецких узников к советскому правительству. В нем вопрос об отношениях между Церковью и государством в СССР рассматривался в свете церковного учения и канонов. Его цельность и богословская глубина достойны того, чтобы остановить на нем внимание читателя*.
В самом начале обращения указывается, что государственный закон об отделении Церкви от государства нарушается не Церковью, а самим правительством, которое не позволяет Церкви иметь нормальное центральное, епархиальное и приходское управление. Епископам не разрешают жить в тех епархиях, куда они
*Оно также показывает, сколь несостоятельны попытки профессора Джона Кертисса и других западных авторов возложить ответственность за преследования с палача на жертву.
139
были назначены патриархом или его местоблюстителем. Церковь, которая должна нести Евангелие всем, лишена права давать детям религиозное воспитание. Местоблюститель патриарха или около половины всех епископов находятся под арестом. Монастыри насильно закрываются, несмотря на то что они стали монашескими трудовыми коммунами и кормятся своим собственным трудом. Православная Церковь страдает больше всех других, так как правительство вопреки своим же законам искусственно поддерживает обновленцев. Конфисковав все городские соборы патриаршей Церкви и передав их обновленцам, правительство как бы признало их государственной Церковью. Эти соборы пустуют, так как верующие не идут к обновленцам. Делегаты на обновленческие "соборы" получают даровые билеты и размещаются в Москве за счет правительства. Большинство находящегося в заключении духовенства было арестовано за отказ признать обновленцев. Долг Церкви — проповедовать Евангелие, оставаясь при этом политически нейтральной и лояльной правительству, но пример обновленцев показывает, что правительство хочет превратить духовенство в слуг государства и агентов полиции. Правительство обвиняет Церковь во вмешательстве в политику, в действительности же Церковь делает все возможное, чтобы остаться вне политики, в то время как обновленцы открыто занимаются политикой, примером чему может служить постановление обновленческого "Собора" о лишении патриарха Тихона "звания и сана патриарха" и письмо архиепископа Соловья, содержащее сфабрикованную ГПУ клевету на патриарха и митрополита Петра.
История показывает, что Церковь может жить своей жизнью в самых разных условиях: и в мусульманской Турецкой империи, и в демократических Соединенных Штатах Америки, оставаясь при этом лояльной в гражданском отношении, отдавая кесарево — кесарю, а божье — Богу. Такое положение возможно и в Советском Союзе, несмотря на глубокие противоречия между учением Церкви и марксистской идеологией правящей партии: Церковь признает бытие духовного начала, коммунизм его отрицает. Церковь верит в Живого Бога, Творца мира, руководителя его жизни и судеб, коммунизм не допускает его существования, признает самопроизвольность бытия мира и отсутствие разумных конечных причин в его истории. Церковь полагает цель человеческой жизни в небесном призвании духа и не перестает напоминать верующим об их небесном отечестве, хотя бы жила в условиях наивысшего развития материальной культуры и всеобщего благосостояния, коммунизм не желает знать для человека никаких других целей, кроме земного благоденствия. С высот философского миросозерцания идеологическое расхождение между Церковью и государством нисходит в область непосредственного практического значения, в сферу нравственности, справедливости и права: коммунизм считает их условным результатом классовой борьбы и оценивает явления нравственного порядка
140
исключительно с точки зрения целесообразности; Церковь проповедует любовь и милосердие, коммунизм — товарищество и беспощадность борьбы; Церковь внушает верующим возвышающее человека смирение, коммунизм унижает его гордостью; Церковь сохраняет плотскую чистоту и святость плодоношения, коммунизм не видит в брачных отношениях ничего, кроме удовлетворения инстинктов. Церковь видит в религии животворящую силу, служащую источником всего великого в человеческом творчестве, основу земного благополучия, счастья и здоровья народов. Коммунизм смотрит на религию как на опиум, опьяняющий народы и расслабляющий их энергию, как на источник их бедствий и нищеты. Церковь хочет процветания религии, коммунизм — ее уничтожения. При таком глубоком расхождении в самых основах миросозерцания между Церковью и государством не может быть никакого внутреннего сближения или примирения, как невозможно примирение между положением и отрицанием, между "да" и "нет", потому что душою Церкви, условием ее бытия и смыслом ее существования является то самое, что категорически отрицает коммунизм. Вот почему никакие компромиссы или даже уступки со стороны Церкви не могли примирить эти диаметрально противоположные учения. Это показывает провал всех жалких попыток обновленцев изменить слова богослужений и молитв так, чтобы они отражали не монархические, а республиканские отношения между Богом и человеком, и их попытки очистить церковный календарь от всех святых "буржуазного" происхождения. Все это привело к отчуждению верующих, и попытка обновленцев занять место традиционной Церкви провалилась.
Тем не менее заключенные епископы считают сосуществование Церкви и советского государства возможным, но только при условии строгого соблюдения закона об отделении Церкви от государства. Тогда Церковь не будет вмешиваться в социально-экономическую деятельность правительства и не будет мешать гражданам страны исполнять свой гражданский долг, а правительство не будет вмешиваться в духовную жизнь Церкви и не будет препятствовать религиозной жизни своих граждан. В Послании признается, что в прошлом Церковь вмешивалась в общественно-политическую жизнь страны и выступала против нового режима, но это было во время гражданской войны, когда революция проявляла себя исключительно со стороны разрушительной. Всюду действовали группы подозрительных лиц, выдававших себя за агентов правительства, а в действительности оказавшихся самозванцами с преступным прошлым и еще более преступным настоящим. Они и избивали епископов и священнослужителей, ни в чем не повинных, врывались в дома и больницы, убивали там людей, расхищали там имущество, ограбляли храмы и затем бесследно рассеивались. Было бы странным, если бы при таком напряжении политических и своекорыстных страстей, при таком озлоблении одних против других, среди этой всеобщей
141
борьбы одна Церковь оставалась равнодушной зрительницей происходящих нестроений. Составители Послания говорят, что Церковь призывала к миру и порядку и осуждала тех, кто вызывал хаос, беспорядки и страдания. "Но с течением времени, когда сложилась определенная форма гражданской власти, патриарх Тихон заявил в своем воззвании к пастве о лояльности в отношении к советскому правительству, решительно отказался от всякого влияния на политическую жизнь страны. Патриарх Тихон осудил политическую деятельность Карловацкого синода и издал указ о его роспуске. Это все, что он мог сделать, так как Церковь не может судить священнослужителей за их политические мнения и выступления. Со времени издания патриаршего воззвания в 1923 г. ни один священнослужитель не был осужден советским судом за антисоветскую деятельность. Все находящиеся в заключении священнослужители были арестованы в административном порядке.
В самом конце Послания говорится, что если советское правительство примет эти условия для сосуществования, то Церковь "возрадуется о праве тех, от кого это будет зависеть. Если же это ходатайство будет отклонено, она готова на материальные лишения, которым подвергается; встретит это спокойно, памятуя, что не в целости внешней организации заключается Ее сила, а в единении веры и любви преданных Ей чад Ее, наипаче же возлагает Свое упование на непреоборимую мощь Ее Божественного Основателя и на Его обетование о неодолимости Его создания"4'.
Вскоре после этого Послания, в июне 1926 г., митрополит Сергий составил и разослал "проект декларации, очень близкий по духу к Соловецкому обращению: лояльность советской власти, несовместимость христианства и марксизма, полное отделение Церкви от государства, отмежевание от эмигрантского политиканства". Но власти никак не реагировали на оба документа — очевидно, они их не удовлетворяли, — если не считать четвертое заключение митрополита Сергия в тюрьму, по-видимому, за организацию подпольных выборов патриарха (см. выше). Во время его пребывания в тюрьме, вероятно, шли переговоры о содержании такой декларации, которая привела бы к легализации Церковного управления. И вот, как уже говорилось в предыдущей главе, в конце марта митрополит Сергий был выпущен из тюрьмы (будучи заблаговременно перевезен из нижегородской в московскую тюрьму), а 29 июля 1927 г. появилась его пресловутая Декларация, тоже более подробно освещенная в предыдущей главе. Никита А. Струве верно характеризует сущность этой Декларации, когда говорит, что вместо линии отделения Церкви от государства эта Декларация поставила Церковь "в союзно-подчиненное отношение к государству"; но не прав он, когда говорит, что Сергий сделал это в момент, когда правительство "проводило политику полного ее разрушения"'47 — такая политика стала очевидной только в 1929 г.; и митрополита Сергия можно здесь только обвинить в отсутствии дара пророчества-
142
предвидения. На дворе стоял еще нэп, и никто не ожидал его столь стремительного сворачивания. Чего же митрополит Сергий добился своим стремлением такой дорогой ценой получить возможность отстроить внешние формы церковной структуры? Власти признали наконец его Священный синод, "состряпанный" им единолично так же, как сделал патриарх Тихон по своем выходе из заключения в 1923 г. Однако это никак не обезопасило членов нового Синода: почти все они исчезли в лагерях или были расстреляны, и к 1939 г. весь правящий епископат РПЦ состоял из двух митрополитов — Сергия и Алексия Ленинградского (Симанского)* и двух архиепископов — Сергия (Воскресенского) и Николая (Ярушевича)**4*.
В оправдание Сергия нужно признать, что под вопрос была поставлена не только внешняя организация Церкви. После ареста митрополита в декабре 1926 г. все три назначенные им преемника были по очереди арестованы. В то же время продолжались аресты других епископов. На свободе оставались лишь немногие епископы, и их число продолжало уменьшаться. В своем послании епископам от 31 декабря 1927 г. Сергий оправдывает свою Декларацию следующим образом: "...расстройство церковных дел дошло, казалось, до последнего предела... Центр был мало осведомлен о жизни епархий, а епархии часто лишь по слухам знали о центре. Были епархии... которые... часто не знали, за кем идти, чтобы сохранить православие"49.
Аналогичная ситуация возникла и в 1923 г., когда опасения в связи с положением, сложившимся в Церкви, заставили патриарха Тихона раскаяться в своей прежней "антисоветской деятельности" и просить об освобождении из-под стражи. Выйдя из тюрьмы и ознакомившись с действительным положением, патриарх сказал в частном разговоре, что, если бы он знал, что обновленцы сделали так мало успехов, он вообще остался бы в заключении50. Для патриарха духовная сплоченность, выражавшаяся в том, что массы верующих остались в патриаршей Церкви, была важнее, чем внешнее церковное устройство. Сергий же считал, что Церковь не сможет выжить, не сохранив хотя бы
* Алексий I (Симанский Сергей Владимирович, 1877 — 1970) — патриарх Московский и всея Руси с 1945 г. В 1921 — 1922 гг. был викарием и временно управлял Петроградской митрополией. В октябре 1922 г. был арестован и сослан в Казахстан. С 1926 г. управляет Новгородской епархией с титулом архиепископа Тихвинского; является ближайшим сотрудником митрополита Сергия (Страго-родского), участвует в составлении Декларации от 29 июля 1927 г. С октября 1933 по февраль 1945 г. управлял Ленинградской епархией. На Поместном соборе 1945 г. избран патриархом Московским и всея Руси. Умер в Москве, погребен в Троице-Сергиевой лавре.
** Николай (Ярушевич Борис Дорофеевич, 1892 — 1961) — митрополит Крутицкий и Коломенский. В 1922 г. стал епископом Петергофским. В 1927 г. подписал Декларацию Сергия и вошел в состав Временного патриаршего Священного синода. С 1935 г. — архиепископ Петергофский. В 1941 г. стал митрополитом Киевским и Галицким, экзархом Украины. В 1944г. назначен митрополитом Крутицким и Коломенским, управляющим Московской епархией. Скончался в Москве, погребен в Троице-Сергиевой лавре.
143
минимума церковной администрации. В то время как Тихон продолжал отстаивать независимость Церкви и после своего заявления 1923 г., Сергий после Декларации 1927 г. продолжал сдавать позиции только для того, чтобы сохранить церковную организацию.
Даже с чисто утилитарной, прагматической точки зрения нельзя не признать, что правительство не оправдало надежд Сергия. После Декларации 1927 г. был признан только его Синод, а не вся возглавляемая им Церковь. В 1929 г. вышло новое советское законодательство о религиозных объединениях*. Оно утверждало, что правительство признает только "двадцатки" мирян, которые составляют приход и арендуют помещение у местных властей, и подтверждало, что "религиозные объединения и избираемые ими исполнительные органы не имеют прав юридического лица". Церковные общины и приходы не имеют права производить сборы средств на Церковь или устанавливать членские взносы и должны быть зарегистрированы в местных органах. "Двадцатки", не получившие регистрации в течение года, должны быть ликвидированы. Решения об открытии новых приходов или о регистрации уже существующих зависели целиком от местных властей, что позволяло не только не допускать открытия новых приходов, но и произвольно закрывать уже существующие.
Нужно признать, что, по крайней мере теоретически, это законодательство содержало и некоторые уступки со стороны правительства. Впервые в СССР признается власть епископа над священниками, нарушение хода богослужения становится уголовным преступлением, наказуемым тюремным заключением сроком до шести месяцев. Для того чтобы приход мог легально функционировать, требовалась регистрация как религиозной общины, так и священнослужителя. Местные органы могли отвергать отдельных членов "двадцатки", но по отношению к духовенству такого права они не имели. В теории регистрация духовенства требовалась для того, чтобы ставить правительство в известность. В действительности же регистрация духовенства скоро стала использоваться как возможность контролировать назначение священнослужителей, что позволяло властям оказывать давление на епископов, священников и мирян. Последовавшее десятилетие показало, что правительство не собирается соблюдать свое же законодательство о религиях. В 1929 г. в Конституцию была внесена поправка, которая запрещала религиозную пропаганду и ограничивала религиозную деятельность церковными стенами, в то время как право на антирелигиозную пропаганду было оставлено в силе51. Это ограничение религиозных прав было сохранено в Конституциях 1936 и 1977 гг. и остается в силе до сего дня.
*Речь идет о Постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров РСФСР от 8 апреля 1929 г., которое с изменениями и дополнениями, внесенными Указом президиума Верховного Совета РСФСР от 23 июня 1975 г., действовало вплоть до принятия в 1990 г. нового закона РФ "О свободе вероисповеданий".
144
Судя по тому, что после смерти митрополита Сергия и избрания патриарха Алексия, когда давление на Церковь ослабло и начали открываться церкви и семинарии, и многие из тех, кто порвал с Сергием в конце 20 — начале 30-х гг., вернулись в патриаршую Церковь, включая и такого авторитетного архиерея, как Афанасий (Сахаров), можно заключить, что, если бы правительство не подорвало авторитета Сергия обманом и массовыми гонениями, начавшимися в 1929 г., расколы справа не достигли бы того размаха, который они приняли с конца 20-х гг., а быть может, и вообще бы сошли на нет; тем более что, как будет показано ниже, большинство расколов было вызвано не непосредственно Декларацией, а или видимым бессилием Сергия противостоять вмешательству советской власти в управление Церковью, или спорами о пределах полномочий митрополита Сергия как заместителя местоблюстителя32. И вернулись многие откольники в Патриархию, одни в конце 30-х гг., другие (большинство) — после Отечественной войны (в том числе епископ Афанасий, призвавший всех "катакомбников" вернуться под омофор патриарха Алексия, и профессор-протоиерей Верюжский, о котором пойдет речь ниже), когда Церковь находилась в гораздо более порабощенном большевиками состоянии, чем в 20 — начале 30-х гг.
Было много разных расколов, от крайне правых групп, которые не приняли воззвания патриарха и начали отходить от патриаршей Церкви уже в 1925 г. (впоследствии они стали известны под именем Истинно православная церковь), до умеренных, таких, как группы митрополитов Агафангела и Кирилла и их многочисленных последователей, которых называли "непомина-ющими". Они осуждали Декларацию митрополита Сергия и его церковную политику и не поминали на богослужениях ни его, ни советское правительство, но признавали и каноничность духовенства патриаршей Церкви, и действительность ее таинств. Поэтому они не запрещали своим последователям посещать официальные церкви и участвовать в таинствах. Оба митрополита были назначены патриархом Тихоном как его преемники и стояли выше Сергия по старшинству53.
Митрополит Агафангел заверил Сергия, что, хотя он сам никогда не сможет с ним сотрудничать, он признает Сергия главой Русской церкви, пока митрополит Петр находится в тюрьме. Всем, обращавшимся к нему за советом, он рекомендовал духовно признать возглавляемую Сергием Церковь, посещать ее богослужения и не создавать новых расколов. Незадолго до смерти он получил телеграмму с вопросом, правда ли то, что он примирился с Сергием. Он ответил: "Да, это правда". Через шесть месяцев он скончался54.
Кирилл занял гораздо более непримиримую позицию, которую он отстаивал (находясь большей частью в тюрьме или в ссылке под надзором) до самой своей смерти в 1944 г. Он не соглашался с тем, как Сергий толковал каноны, оправдывая
145
законность своего положения, и осуждал Сергия за его капитуляцию перед советской властью. Стремясь во что бы то ни стало восстановить в Церкви иерархический порядок и дисциплину, Сергий запретил в служении тех епископов и священников, которые отказались следовать его указаниям и провозгласили свою независимость от его Синода, ссылаясь на патриарший указ 1920 г. о местной епархиальной автокефалии в случае развала центральной церковной власти или невозможности установить с ней связь. Сергий считал, что на этот указ ссылаться нельзя, так как центральная церковная власть существует, т.е. он и его Синод, и что связь с этой властью возможна.
Кирилл не соглашался. В письме своему викарию, епископу Афанасию, от 15 мая 1929 г. (с копией, посланной митрополиту Сергию) он пишет, что заместитель местоблюстителя не обладает правами местоблюстителя, не имеет прав законотворчества и потому не имел права организовывать при себе Синод. Сергий сделал правильно, убедив митрополита Петра лишить признания архиепископа Григория'и его Синода, но теперь впадал в ту же ошибку, что Григорий, единолично создав свой Синод. Поэтому Кирилл не признает Сергия в качестве своего руководителя, не может сослужить ему и ему подчиненному духовенству, не допускает совместное поминовение себя и Сергия за богослужениями в своей епархии, но молиться за Сергия, как за любого христианина, можно и должно. Личный грех Сергия никак не лишает его таинства благодатности, и если вокруг не будет единомысленного митрополиту Кириллу духовенства, он, Кирилл, примет соборование от сергианского духовника. Мирянам советует ходить в сергианские храмы и принимать там все таинства, если поблизости нет храма "непоминающих". На утверждение митрополита Сергия (в ответе митрополиту Кириллу), что он обладает теми же правами, что и Петр, так как последний передал ему всю полноту власти (а в свою очередь патриарх Тихон предоставил свою патриаршую власть избранным им преемникам, в том числе Петру), поэтому Петр фактически "и.о. патриарха", а не местоблюститель), Кирилл уже из ссылки отвечает, что то было по смерти патриарха, а, пока жив митрополит Петр, Сергий не имеет полноты власти. В ответе Сергий указывает, что никто не подвергал сомнению полноту власти митрополита Агафангела, когда патриарх Тихон был в заключении. Таково же положение Сергия при арестованном Петре. Далее он упрекает Кирилла в непоследовательности: с одной стороны, он признает таинства митрополита Сергия, с другой — оказывает предпочтение всем "непоминающим", в том числе и "иосифовцам", которые называют "сергиан" сатанистами и отрицают благодатность таинств, ими совершаемых".
В одном из своих писем к Сергию Кирилл написал, что враждующие группировки признали бы Сергия своим главой,
146
если бы он руководствовался духом соборности и предварительно обсуждал свои решения с другими епископами, обращаясь с ними как с братьями, и проявлял готовность отказаться от тех решений, которые вызывали наиболее серьезные возражения. В таком случае, исходя из практических соображений, епископы признали бы и созданный им Синод, но Сергий просто командовал другими епископами, как если бы он имел на это канонически неоспоримое право. Сергий назначил над Кириллом церковный суд (который так и не состоялся) и лишил его звания митрополита Казанского. Кирилл объявил эти постановления неканоничными и продолжал оказывать большое влияние на "непоминающих", руководить которыми он все же едва ли мог, так как находился под надзором в ссылке; в 1934 г. он был арестован. С другими епископами Сергий поступал гораздо резче: митрополит Иосиф, епископ Алексий (Буй) и другие были запрещены в служении и удалены на покой. Более мягкие меры по отношению к Кириллу объясняются тем, что он пользовался большим влиянием среди духовенства (ког- v да в 1926 г. была сделана попытка избрать патриарха путем i переписки, Кирилл получил большинство голосов), и Сергий не решался поступить с ним так же резко, как с другими епископами; правда, Кирилл, как видно из вышеприведенных цитат, и не заходил в такие крайности, как, например, митрополит Иосиф и его последователи. Но и митрополиту Кириллу Сергий в сердцах дал понять, почему он так строг в наказаниях за отколы: "Вам не нравится учреждение Синода, другому — декларации [что еще раз подчеркивает, что Кирилл порвал с Сергием не из-за Декларации 1927 г.], третий найдет, что я слишком снисходителен к падшим, четвертый — наоборот". Если по таким поводам будут отколы, пишет далее Сергий, то Церковь перестанет существовать36.
Дело митрополита Иосифа (Петровых) заслуживает отдельного рассмотрения. В списке преемников, составленном митрополитом Петром 6 декабря 1925 г., Иосиф стоял на втором месте, сразу после Сергия. Сергий назначил его митрополитом Ленинградским. После ареста Сергия Иосиф стал на его место и, опасаясь ареста, в свою очередь, составил список своих преемников: архиепископов Корнилия (Соболева), Фаддея (Успенского) и Серафима (Самойловича). Регельсон, один из лучших специалистов по этому периоду, комментирует это так: "Документ этот показывает, до какой степени развилась ложная идея заместительства... Распоряжение митрополита Иосифа оставляет впечатление, будто речь идет не о Церкви, но об армии, в которой любыми средствами должно сохраняться единоначалие... Митрополит Иосиф в этот период совершенно не отдает себе отчета в том, что, устанавливая новую систему преемственности Высшего церковного управления, он (впрочем, вслед за митрополитом Петром) покушается на такое действие, которое не дерзал совершать даже сам Святейший патриарх, строго
147
и безупречно выполнявший соборное постановление"*. Это обвинение может быть предъявлено и митрополиту Сергию, который пошел по пути, проложенному митрополитом Иосифом и сменившим его архиепископом Серафимом. Когда при возникшей чехарде заместителей в конце 1926 г. архиепископ Томский Димитрий объявил временную автономию своей епархии, архиепископ Серафим запретил его в священнослужении57. Интересно отметить, что именно эти епископы впоследствии обвиняли Сергия в неканоническом поведении, когда Сергий принял те же меры по отношению к ним. Тогда они отказались признать Сергия своим главой.
Назначенный в Ленинград митрополит Иосиф не получил разрешения властей переехать туда и находился под надзором в Ростове Великом. 13 сентября 1927 г. митрополит Сергий назначил его архиепископом Одесским на том основании, что Иосиф фактически не может управлять Ленинградской епархией. Иосиф объявил это постановление неканоничным, так как епископ не может быть смещен против своей воли и воли своей паствы, кроме как церковным судом в случае серьезного преступления. (Нужно заметить, что в дореволюционной России перемещение епископов, обычно по распоряжению императора или обер-прокурора, было обычным явлением.) Иосиф стал главой самых непримиримых противников Сергия, которые не признавали не только его административных полномочий, но и действительность совершаемых им таинств. Они считали, что то, что Сергий превысил свою власть и неканонически присвоил себе права местоблюстителя, лишает его благодати, что делает совершаемые им таинства недействительными.
Слабость позиции Иосифа заключалась в том, что: 1) будучи назначен Сергием в Ленинград, он признал каноничность этого назначения; 2) занимая положение заместителя местоблюстителя, сам Иосиф истолковывал свои полномочия очень широко; 3) он выступил против Декларации Сергия не сразу после ее появления, а только после того, как Сергий перевел его в Одессу38. Ответ на последнее возражение дает верный сторонник Иосифа, епископ Гдовский Димитрий, который пишет, что, когда эта Декларация была опубликована, она "представлялась нам первоначально одним из обычных даже для патриарха подтверждений о невмешательстве Церкви в дела гражданские. И нам пришлось изменить отношение к нему лишь тогда, когда обнаружилось, что послание начинает оказывать сильное влияние и на дела чисто церковные и искажать не только канонически, но даже и догматически лицо Церкви". Дальше идет перечень этих искажений: незаконное создание Синода, требование поминать на богослужениях Сергия наряду с митрополитом Петром, до сорока случаев
* Регелъсон, 115. Он составил список четырех архиереев — преемников митрополита Петра в порядке очередности, в случае чрезвычайных обстоятельств, и шести архиереев, наследующих заместителю местоблюстителя.
148
перемещения епархиальных архиереев, совершенных под давлением гражданских властей. Особые опасения "непоминающих" вызывал сам состав Синода: некоторых из его членов подозревали в сотрудничестве с властями, других — в сочувствии обновленцам*.
На этом основании епископ Димитрий опасался, что Синод ограничивает свободу Сергия, как это происходит в епархиях, где новые епархиальные советы ограничивают власть епископов. В последнем пункте этого перечня Димитрий обвиняет Сергия в незаконном требовании, чтобы верующие внутренне признали существующий строй, признали общность интересов с открытыми врагами Церкви59. Раскол ширился и привлекал огромные массы духовенства и верующих. Как утверждается в диссертации, написанной в 1965 г. в Ленинградской духовной академии, "во многих епархиях большинство приходов вернуло Декларацию ее автору... в некоторых епархиях (на Урале) до 90 приходов отослали Декларацию назад"60. Одним из последствий Декларации было возобновление возношения молитв за советское правительство за литургией. Это вызвало бурное возмущение верующих**.
По данным митрополита Иосифа, к расколам присоединилось 26 правящих архиереев***.
Православная Россия разделилась на три группировки, различавшиеся своим отношением к Сергию. Одни считали действия Сергия пагубными для Церкви, другие объясняли их личным малодушием Сергия, третьи считали это решение мудрым, так как существование Церкви в советском государстве могло
* Версия об обновленчестве патриарха Алексия I, повторяемая Регельсо-ном, не совсем верна. Согласно Левитину, после ареста митрополита Петроградского Вениамина ГПУ пообещало архиепископу Алексию, ставшему администратором Петроградской епархии после ареста митрополита, что жизнь митрополиту Вениамину будет сохранена, если он, Алексий, снимет митрополитово прещение с трех петроградских священников-обновленцев (Введенский и др.). Посоветовавшись с епархиальным советом, который постановил, что любые действия для спасения митрополита оправданы, Алексий восстановил их в священных правах. Позднее, когда митрополит Вениамин был все же расстрелян, архиепископ Алексий слезно раскаивался в содеянном.
Затем, пользуясь указом патриарха Тихона (1929 г.), Алексий и его викарий Николай (Ярушевич) объявили временную автокефалию Петроградской епархии, одновременно подчеркивая свою лояльность советской власти, избежав этим прямого подчинения обновленческому ВЦУ. (Левитин-Краснов, Шавров, 1:103—114 и 218—224, и 2: 223—228.)
** Очевидно, что указ патриарха Тихона по этому вопросу был забыт и не соблюдался.
*** Регельсон, 452; Хризостомус, 2:205—211. Если считать, что в 1930 г. митрополиту Сергию оставались верны 163 епископа (см. его пресс-конференцию 18 февраля 1930 г.), то в расколе справа было около 15% епископата. Малочисленность отколовшихся очень волнует митрополита Иосифа, который писал в 1928 г.: "Будем помнить, что большинством голосов (и подавляющим) была распята Сама Истина". (Струве Н. — Реплика, Вестник русского студенческого христианского движения, № 157 (1989), 205.) Правда, в некоторых епархиях до "90% приходов по получении текста Декларации отсылали его обратно автору в знак несогласия". (Балашов Н. — Еще раз о "Декларации" ... Вестник русского студенческого христианского движения, 157. С. 199.)
149
продолжаться только при этом условии". Регельсон насчитывает шесть групп епископов, возглавлявших противников Сергия от Ярославской епархии, возглавляемой Агафангелом, который в конце концов примирился с Сергием, и Казанской епархии, возглавляемой Кириллом, который признавал благодатность Сергия и его духовенства, но отказывался сослужить с ним, так как причащение из одной чаши возможно только при условии мира и согласия, до самых крайних групп Даниловского монастыря, возглавляемого архиепископом Феодором (Поздеевским), который стал в оппозицию уже в 1923 г., когда патриарх Тихон сделал заявление о лояльности, и митрополита Иосифа, который даже не признавал благодатности таинств Сергия и его духовенства. Последнее было уже ересью, так как, согласно православному учению, административные действия священнослужителей не имеют никакого отношения к благодатности совершаемых ими таинств. В это бурное время мнение пострадавших за веру епископов-соловецких узников было особенно ценно. Нижеследующий соловецкий ответ на Декларацию, поддержанный 17 или 26 епископами (в источниках приводятся различные цифровые данные, если последняя цифра верна,то она представляет большинство соловецких архиереев в тот момент), показывает их "протест без отклонения или отмежевания от митрополита Сергия"*. Вот текст Соловецкой декларации 1927 г.: "1. Мы одобряем самый факт обращения Высшего Церковного Учреждения к Правительству с заверением о лояльности Церкви в отношении Советской Власти во всем, что касается гражданского законодательства и управления. Подобные заверения, неоднократно высказанные Церковью в лице почившего Патриарха Тихона, не рассеяли подозрительного отношения к ней Правительства; поэтому повторение таких заверений нам представляется целесообразным. 2. Мы вполне искренне принимаем чисто политическую часть послания, а именно: а) Мы полагаем, что клир и прочие церковные деятели обязаны подчиняться всем законам и правительственным распоряжениям, касающимся гражданского благоустройства государства, б) Мы полагаем, что тем более они не должны принимать никакого, ни прямого, ни косвенного, ни тайного, ни явного, участия в заговорах и организациях, имеющих целью ниспровержение существующего порядка и формы правления, в) Мы считаем совершенно недопустимым обращение Церкви к иноземным правительствам с целью подвигнуть их к вооруженному вмешательству во внутренние дела Союза для политического переворота в нашей стране, г) Вполне искренне принимая закон, устраняющий служителей культа от политической деятельности, мы полагаем, что священнослужитель как в своей открытой
* Слова епископа Нектария (Трезвинского), поддержавшего Соловецкую декларацию 1926 г., но в 1928 г. порвавшего с Сергием. Большинство соловецких епископов остались решительными противниками раскола и отделения от Сергия до Поместного собора, на котором Сергий должен был дать отчет и, по словам митрополита Кирилла, принести покаяние. (Балашов. Указ. соч. С. 198 — 199.)
150
церковно-общественной деятельности, так и в интимной области пастырского воздействия на совесть верующих не должен ни одобрять, ни порицать действий Правительства. 3. Но мы не можем принять и одобрить послания в его целом по следующим соображениям: а) В абзаце 7-м мысль о подчинении Церкви гражданским установлениям выражена в такой категорической и безоговорочной форме, которая легко может быть понята в смысле полного сплетения Церкви и Государства. Церковь не может взять на себя перед Государством, какова бы ни была в нем форма правления, обязательства считать "все радости и успехи Государства своими успехами, а все его неудачи своими неудачами", так как всякое правительство может принимать решения безрассудные, несправедливые или жестокие, которым Церковь бывает вынуждена подчиниться, но не может им радоваться или одобрять их. В программу же настоящего Правительства входит искоренение религии, и для осуществления этой задачи им издан ряд законов. Успехи Государства в этом направлении Церковь не может признать своим успехом, б) Послание приносит Правительству "всенародную благодарность за внимание к духовным нуждам православного населения". Такого рода выражение благодарности в устах главы Русской Православной Церкви не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви и возбуждает справедливое негодование в душе верующих людей, ибо до сих пор отношение Правительства к духовным нуждам православного населения выражалось лишь во всевозможных стеснениях религиозного духа и его проявлений: в осквернении и разрушении храмов, в закрытии монастырей, в отобрании святых мощей, в запрещении преподавания детям Закона Божия, в ограничении прав служителей Церкви, и как мало Правительство проявило внимания к религиозным потребностям населения в настоящее время в самом обещании легализовать церковные учреждения, лучше всего показывает оскорбительная для чувства верующих статья официального правительственного органа "Известий ЦИК", предваряющая текст послания митрополита Сергия, в) Послание Патриархии без всяких оговорок принимает официальную версию и всю вину в прискорбных столкновениях между Церковью и Государством возлагает на Церковь, на контрреволюционное настроение клира, проявляющееся в словах и делах, хотя в последнее время не было ни одного судебного процесса, на котором публично и гласно были бы доказаны политические преступления служителей Церкви, а многочисленные епископы и священники лишь в административном порядке томятся в тюрьмах, ссылке и на принудительных работах за свою чисто церковную деятельность (борьбу с обновленчеством) или по причинам, часто неизвестным самим пострадавшим. Настоящей же причиной борьбы, тягостной для Церкви и для самого Государства, служит задача искоренения религии, которую ставит для себя настоящее Правительство. Именно это принципиальное отрицательное отношение правительства к религии заставляет Государство с подозрением смотреть на Церковь и независимо от ее политических выступлений, а Церкви не позволяет принять
151
законов, направленных к ее разрушению, г) Послание угрожает исключением из клира Московской Патриархии священнослужителям, ушедшим с эмигрантами, за их политическую деятельность, то есть налагает церковное наказание за политические выступления, что противоречит постановлению Всероссийского Собора 1917— 1918 гг. от 3 (16) августа 1918 года, разъяснившему всю каноническую недопустимость подобных кар и реабилитировавшему всех лиц, лишенных сана за политические выступления в прошедшем (Арсений Мацеевич, свящ. Григорий Петров). 4^. Наконец, мы находим послание Патриаршего Синода неполным, недоговоренным, а потому недостаточным. Закон об отделении Церкви от Государства двусторонен: устраняя Церковь от вмешательства в политическую жизнь страны, он гарантирует ей невмешательство Правительства в ее внутреннюю жизнь и в религиозную деятельность ее учреждений. Между тем закон этот постоянно нарушается органами политического наблюдения. Высшая церковная власть, ручаясь за лояльность Церкви в отношении к Государству, открыто должна будет заявить Правительству, что Церковь не может мириться с вмешательством в область чисто церковных отношений государства, враждебного религии. СОЛОВКИ 14 (27) сентября, 1927 г."62
Как мы видим, однако, письмо это решительно осуждает любую политическую оппозицию советской власти со стороны г-7 Церкви, а тем самым осуждает "карловчан" и призыдает держаться от разрыва с митрополитом Сергием"! Активными же защитникам и 'церковной политики митрополита Сергия были среди прочих соловецких узников: епископ Иларион (Троицкий) — один из главных составителей Соловецкого обращения 1926 г., архиепископы Прокопий (Титов), Амвросий (Полянский), Евгений (Зернов), Петр (Зверев), епископы Глеб (Покровский) и Ману-ил (Лемешевский). Тот факт, что все они погибли, за исключением Мануила, который, проведя четверть века в лагерях и ссылках, кончил жизнь митрополитом Куйбышевским, доказывает, что верность митрополиту Сергию вознаграждалась таким же мученическим венцом, как и непризнание его.
Любопытно сравнить с этой критической аргументацией позиции епископа Илариона (Троицкого) и духовного старца Всеволода — все три письма написаны в 1928 г.
Иларион, письмо первое: "Я ровно ничего не вижу в действиях митрополита Сергия и Синода его, что бы превосходило меру... терпения... возьмите деятельность Синода с 1721 по 1917 г.63 Там... было больше сомнительного, и, однако, ведь не отделялись ... А главное, есть терциус гауденс*, и ему-то все будто подрядились доставлять всякое урешение ..."
Второе письмо о митрополите Иосифе и его последователях: "Везде писаны пустяки, кто напротив пишет. ... А Осиповы письма уж очень не понравились... У него будто злоба какая.
*лат. букв, борьбы двух.
"третий радующийся"; третье лицо, извлекающее пользу из
152
И самый главный грех тот, что его на другую должность перевели... Допреже [т.е. при царях] по каким пустякам должность меняли и еще были рады, а теперь заскандалили".
Старец о. Всеволод более строг и досконален: "И те и другие неправы. Митрополит Сергий и его Синод... смешивают церковное дело с политикой... Но не таковы еще эти преступления, чтобы можно было объявить митрополита Сергия безблагодатным и требовать ... разрыва с ним молитвенного общения... Правы те, кто выставляют против митрополита Сергия обвинения; но глубокая ... ошибка их... в том, что они порвали общение с ним и... объявляют его еретиком ... они за это будут отвечать перед Господом... И вы можете свободно ходдць^ и в те, и другие храмы... Нельзя ходить только к... обновленцам, \ григорианам и украинцам. Этих последних бойтесь: они — благодатны"64.
Узнав о перемещении митрополита Иосифа в Одессу и о его отказе принять это назначение, в декабре 1927 г. почти все ленинградское духовенство восстало против Сергия. Требования духовенства были изложены профессором, протоиереем В. Ве-рюжским в письме митрополиту Сергию: 1) Синод, состоящий из назначенных, а не из избранных епископов, может быть только совещательным органом, все распоряжения должны исходить только от лица Заместителя; 2) три вызывающих возражения епископа должны выйти из состава Синода, в том числе Алексий (Симанский), будущий патриарх; 3) митрополит Иосиф должен быть возвращен на Ленинградскую кафедру; 4) имя митрополита Сергия не должно возноситься за литургией вместе с именем митрополита Петра; 5) распоряжение об устранении из богослужений молений о ссыльных епископах и о возношении молений за гражданскую власть должно быть отменено. Сергий ответил решительным отказом на том основании, что Синод исполняет ту же функцию, что и при патриархе Тихоне, когда члены его тоже назначались, а не избирались, что он не может отказаться от курса церковной политики, который считает правильным и отвечающим нуждам Церкви, и что перемещения епископов — явление лишь временное и прекратится, когда отношения между Церковью и государством нормализуюИя. Относительно моль-—' ний за заключенных Сергий ответил: "Устранено не моление за сущих в темницах и пленении (в ектений оно осталось), а только то место, которым... злоупотребляли, превышая молитвенное возглашение в демонстрацию". После ответа митрополита Сергия (1 (14) декабря 1927 г.) и было принято "иосифовцами" в Ленинграде при активном участии профессора-протоиерея Ве-рюжского официальное решение отложиться от Сергия. Акт разделения от 13 (26) декабря обвинял митрополита Сергия в превышении власти и вплоть до покаяния митрополита Сергия на Соборе провозглашал единственным законным местоблюстителем Петра во имя сохранения той свободы, "которую даровал нам кровию Своею Господь наш Иисус Христос"65.
153
"Иосифовцы", однако, разделились на два течения: одно принимало митрополита Петра и его решения безусловно; другое считало, что если митрополит Петр признает законность нового курса митрополита Сергия, то и Петру не подчиняться. А митрополит Петр хоть и с оговорками, но продолжал поддерживать митрополита Сергия. Этому есть не менее двух свидетельств. Во-первых, письмо митрополиту Сергию от Петра из его ссылки в зимовье Хе от 26 февраля 1930 г., в котором он говорит: "...необходимо поставить церковную жизнь на тот путь, на котором она стояла в первое Ваше заместительство... Благоволите вернуться к той, всеми уважаемой, Вашей деятельности. Я... далек от мысли, что Вы решитесь вообще отказаться от возложенного на Вас послушания — это послужило бы не для блага Церкви... Пишу Вам откровенно, как самому близкому мне Архипастырю ... от святительской руки которого принял постриг и благодать священства". Другое свидетельство митрополита Литовского Елевферия, посетившего Москву осенью 1928 г. Там он встретил в Патриархии только что вернувшегося из ссылки иерарха, который по пути посетил митрополита Петра "и прожил с ним две недели. Местоблюститель познакомился с декларацией митрополита Сергия из газеты "Известия", в которой она была напечатана. По словам этого иерарха, митрополит Петр согласен с деятельностью митрополита Сергия, находя, что это — единственный выход при существующих там условиях"66.
Сначала советское правительство старалось "помогать" Сергию, производя массовые аресты не подчинившихся ему епископов и священников. На допросах следователи ОГПУ сначала спрашивали у арестованных, как они относятся к "нашему" митрополиту Сергию и "Советской церкви", а потом часто вступали в богословские споры, стараясь доказать, что действия Сергия и его Декларация полностью соответствуют канонам.
Это делалось явно для того, чтобы углубить раскол и дать повод противникам Сергия обвинять его и его Синод в сотрудничестве с ГПУ. По мнению большинства противников Сергия, как в то время, так и впоследствии, лично Сергий в такого рода сотрудничество с ГПУ не вступал. Интересно отметить, что в то время как в 1926 г. епископов арестовывали за то, что они поддерживали Сергия, теперь их арестовывали за оппозицию к Сергию67.
Один неизвестный епископ, оставшийся в оппозиции к Московской патриархии до 60-х гг., писал о последствиях этих мер: "В тридцатые годы после того, как были арестованы противники Сергия, были арестованы и те, которые надеялись спастись, поддерживая его. Церкви и монастыри продолжали закрываться и через десять лет после Декларации, которая сулила мирное и благополучное существование, по всей стране осталось только несколько открытых церквей в городах. Их даже стали называть "показными церквами". Кроме того, удержался сам митрополит Сергий и его незаконно организованный Синод. Так бы и продол-
154
жалось, если бы не война. На территории, оккупированной немцами, началось стихийное восстановление церквей... Сталин ... понял, что продолжение его прежней церковной политики было слишком для него опасно... и приказал Сергию вновь открыть церкви, закрытие которых Сергий еще недавно оправдывал в печатных заявлениях тем, что это делается согласно свободным решениям самих прихожан". Новые гонения на Церковь убедили выше цитированного автора в том, что новая политика Сталина была всего лишь тактическим шагом и что поэтому следует воздерживаться от общения с патриархом Алексием и его Церковью. Дальше автор старается доказать каноничность своей позиции тем, что каноны запрещают гражданским властям оказывать давление на решения соборов, так что решения, принятые под таким давлением, являются канонически недействительными68. (При последовательном применении этого критерия, придется признать, что все послепетровские церковные постановления, а также большинство постановлений ранней русской и византийской Церквей являются недействительными.)
Гонения на Церковь после 1934 г., почти полное уничтожение как противников Сергия, так и тех, кто его поддерживал, показа- ли, что целью советского правительства было уничтожение вся- кой религии. В случае Сергия возможно и еще одно объяснение. Большая лолулщщрсть "антисергиан" свидетельствовала, что _массы^веру_ющих идут за тем, кто занял непримиримую позицию по отношению к власти и подвергается за это преследованиям. Если бы правительство не преследовало "сергиан", то повторилась бы история с обновленцами, которые растеряли свою паст- ву. Таким образом, преследования помогли Сергию_срхрянить_ доверие.части верующих. Можно предположить, что если бы не преследования 30-х ггТГ то патриаршая Церковь не смогла бы вызвать патриотический подъем десятков миллионов верующих во время войны с Германией. В 30-е гг. Сталин, конечно, не мог этого предвидеть, но в нужный момент в его распоряжении оказались остатки лояльной по отношению к нему церковной организации, которую он смог использовать в своих целях.
Что же касается "антисергиан", то собранные Регельсоном материалы о дальнейшей судьбе порвавших с Сергием епископов показывают, что большинство из них в конце концов примирилось с Сергием или с его преемником, патриархом Алексием. Особенно показателен пример епископа Афанасия, который был хиротонисан в 1921 г. и из сорока одного года своего епископства (он умер в 1961 г.) двадцать восемь лет провел в тюрьмах, лагерях и ссылках, а только 33 месяца в качестве правящего и викарного епископа (после возвращения из ссылки был за штатом по собственному выбору). В 1927 г. он был приговорен к трем годам принудительных работ за то, что поддержал митрополита Сергия. В 1933 г. он порвал с Сергием и занял позицию, аналогичную митрополиту Кириллу Казанскому69. Большинство катакомбного духовенства и мирян признавали его
155
своим вождем. В 1945 г., после избрания патриарха Алексия, Афанасий написал окружное послание во все катакомбные церкви и скиты, призывая их вернуться в лоно официальной Церкви. Он признал законность избрания патриарха Алексия и считал, что Алексий не несет личной ответственности за то, что Сергий присвоил себе власть патриарха. В одном самиздатском источнике говорится, что, "согласно сомнительным слухам, в глухой провинции все еще сохранились разрозненные маленькие группы, отказывающиеся вступать в какие бы то ни было отношения с Патриархией. Даже если это правда, их влияние ничтожно"70.
Такие группы сохранились до наших дней. Может быть, они и не так ничтожны, как это говорится в вышеприведенном самиздатском источнике (этот вопрос будет рассмотрен отдельно). Но уже в- вышеупомянутом письме неизвестного епископа, написанном в 1962 г., содержится признание, что такие группы остались фактически без духовенства и без церквей и что поэтому верующие должны находить в официальной Церкви искренних священников, которые действительно стараются служить Богу, и входить в их приходы71.
По свидетельству архимандрита Мисаила, в те годы (1978 г.) пребывавшему в Пантелеймоновском монастыре на Афоне, который пережил и пытки, и лагеря за свою веру, а также пребывал некоторое время в тайных монастырских скитах Урала и Сибири, никогда не порывая с Патриархией, многие "катакомбники", как и он, были лояльны Патриархии. Катакомбность их была в том, что, как незарегистрированные властями или лишенные регистрации, они действовали подпольно. Он также подтвердил, что катакомбные епископы после войны не хиротонисали епископов и избегали рукополагать священников, чтобы раскол не принял перманентный характер, и это одна из причин, почему упорные "катакомбники" остались фактически без духовенства. у О. Дамаскин (Орловский), много лет собирающий по всей стране материалы о новомучениках и имевший контакты с упорными "катакомбниками", например на Алтае, нашел, что это уже секты, обросшие какими-то новыми неправославными понятиями и обрядами; и поэтому напрасно думать, что они часть какой-нибудь православной юрисдикции. Теперь уже они сами по 1себе, как старообрядцы.
Таким образом, большинство порвавших с Сергием епископов продолжало признавать благодатность официальной Церкви, несмотря на все политические маневры, уступки самого Сергия. Известно, что после войны отколовшиеся епископы не хиротонисали новых архиереев, очевидно не желая укоренения раскола (тайные хиротонии совершались на Соловках еще в 30-е гг.).
Глава 6
Массовые гонения на Церковь в 30-е годы
Придя к власти, большевики сразу же начали войну против Церкви. Мотивом гонений они объявили ее контрреволюционность, но на самом деле с момента установления советской власти и конца гражданской войны "большевики не могли указать ни одного факта" контрреволюционной деятельности Церкви в России1.
Однако гонения только укрепляли поддержку церковным народом именно гонимой части Православной церкви, т. е. так называемых "староцерковников" или "тихоновцев". К концу 20-х гг., как мы видели, ряды "тихоновцев" тоже заколебались в связи с распоряжением митрополита Сергия возносить за литургией молитвы за существующую власть (хотя это было всего лишь повторением такого же распоряжения патриарха Тихона 1923 г.2) и с публикацией Декларации лояльности митрополита Сергия. Но массовые закрытия церквей всех ориентации в 30-х гг. привели к тому, что верующие шли в ту церковь, которая уцелела, будь то "сергианская", "иосифлянская" или даже обновленческая. Именно в этих условиях стало возможным всеобщее признание Церкви, возглавляемой митрополитом Сергием, после того как в 1943 г. был заключен устный "конкордат" между ним и Сталиным.
По-видимому, митрополит Сергий надеялся, что в ответ на его Декларацию о лояльности правительство разрешит Церкви расширить ее общественную, культурную и просветительную деятельность. В июле 1928 г. в эмигрантской прессе появилось сообщение о специальной программе, составленной епископом Евгением (очевидно, по поручению самого Сергия), в которой рассматривались вопросы о религиозном воспитании детей, о специальных проповедях для детей, о пастырских и богословских семинарах для родителей, о церковных спортивных организациях, экскурсиях и публичных лекциях3. Но новое законодательство о религиозных объединениях, изданное 8 апреля 1929 г., и постановление Народного комиссариата внутренних дел от
1 октября 1929 г. положили конец этим надеждам. Сергий совершил тактическую ошибку, подписав Декларацию, не добившись \ предварительно уступок от советского правительства. Как уже былТГ~указано в предыдущей главе, новые законы запрещали всякую церковную деятельность вне церковных стен. Такая деятельность рассматривалась как пропаганда, право на которую отныне имели только атеисты. Религиозные объединения были лишены права устраивать специальные детские, юношеские,
157
женские молитвенные и другие собрания, организовывать группы для обучения религии, а также кружки библейские, литературные или рукодельные. Запрещалась организация экскурсий, спортивных площадок, библиотек, читальных залов, санаториев и медицинской помощи. Деятельность священнослужителей была ограничена их местожительством и местожительством членов нанимавшего их прихода. Миссионерские поездки в места, где не было церкви и духовенства, рассматривались как нарушение закона. Вне церковных стен деятельность духовенства ограничивалась посещением больных и умирающих, на все другое требовалось специальное разрешение от местного Совета. Несмотря на то что Церковь не получила статуса юридического лица, все действовавшие в то время на территории РСФСР религиозные объединения были обязаны зарегистрироваться в течение одного года. Местные власти имели право отказать в регистрации, в случае чего приход закрывался и церковное здание у верующих отбиралось. Больше того, местные власти сохранили право контролировать состав "двадцаток" и отвергать неугодных, избранных приходом должностных лиц. Религиозные объединения не имели права организовывать какие бы то ни было центральные кассы для сбора добровольных пожертвований, устанавливать какие бы то ни было обязательные сборы и заключать какие бы то ни было контрактные соглашения. Запрещалась также всякая благотворительная деятельность, даже по отношению к нуждающимся священнослужителям и их семьям4.
При строгом соблюдении этих законов Церковь явно не смогла бы выжить, по крайней мере экономически. Так, например, в том же законодательстве было указано, что, поскольку Церковь не является юридическим лицом, договоры о ремонте церковного помещения могут заключаться только отдельными членами церковных органов, а не всем приходом и поэтому рассматривались как частные коммерческие сделки. Как таковые они облагались чрезмерным налогом, как и все частные предприятия в то время. Для того чтобы выжить, церковным органам приходилось обходить эти законы и жить в постоянном страхе, что их уличат в незаконных действиях. Таким образом, подчинение Церкви государству было достигнуто путем административных мер.
Во время первой пятилетки, когда в 1929 г. развернулась кампания против частного предпринимательства, Церковь рассматривалась как частное предприятие. Священники, епископы и приходы облагались совершенно непомерным налогом, как "доходные" частные предприятия. В случае неуплаты налога священники, епископы и члены приходского совета могли быть арестованы и их приходы закрывались.
В государственных архивах можно найти множество жалоб с мест на такие репрессии. Вот, например, письмо дочки арестованного священника М. П. Крыловой, адресованное М. И. Калинину (19.11.1930 г.): "Отца — священника Борщовской церкви...
158
Костромского округа... арестовали более месяца назад". Причин не сообщили сведений нет. Семья обобрана, даже тулуп отобрали. "Когда я, после произведенных над нами бесчинств, спросила у председателя Рогова, что нам делать, он ответил: "Лучше всего идите в наложницы к какому-нибудь мужику". Без имущества и средств к существованию остались больная мать, больная сестра-подросток, брат 10 лет и пишущая письмо, 24-летняя девушка. Судя по ее письму, они были обречены на голодную смерть.
Характерен ответ прокурора округа на запрос ВЦИКа по этому делу: "Арестован Крылов и выслан в концлагерь на 5 лет по постановлению... тройки ОГПУ... правильно", ибо агитировал крестьян не вступать в колхозы, "внедряемые евреями, которые хотят закрывать русские церкви"5. А лишение семьи арестованного имущества прокурор объяснял налоговыми недоимками.
Оставим на совести прокурора Кулакова (если она вообще у него была) утверждение об антиколхозной агитации священника Крылова, но что "раскулачивание", т. е. уничтожение всех зажиточных крестьян, вело к гибели Церкви на селе, это бесспорно. Кто иной, кроме самостоятельного крестьянина, а тем более зажиточного, мог выручить сельского священника, обложенного налогом, превышающим его доходы или близким к тому? А что налоги зачастую были такого калибра, об этом свидетельствует и подборка выдержек из 26 "жалоб служителей религиозного культа, поступивших на имя тов. Калинина", очевидно в те же 29—30-е гг. Так, выписка из письма епископа Ижевского Синезия митрополиту Сергию гласит: священники "задавлены непосильными обложенит ями... задушены принудительными работами... обложение производится мясом, льном, маслом, яйцами, живностью, дичью... денежные взыскания: с.-х. налог, на индустриализацию, облигации госзаймов, на приобретение инвентаря, тракторизацию, самообложение и пр. За невыполнение в срок, часто исчисляемый часами, — опись имущества, выселение из домов, отдача под суд, ссылка и пр. Все духовенство безотносительно к возрасту и здоровью мобилизуется на лесозаготовки, без оплаты труда. ...Епископ Синезий... сам, при получаемом им содержании в 120 р. в месяц, обложен суммою в 10 703 р., каковую он должен уплатить в 2-дневный срок". В других выписках говорится об отказе местных властей зарегистрировать присланного Церковью сельского священника, выселении его властями из села среди ночи с угрозой быть судимым и отправленным в ИТЛ, если не подчинится приказу. Священникам, не имеющим ни поля под зерновыми, ни овец или коз, приказано в виде налога внести шерсть и рожь. "За неуплату оба (священнослужителя) осуждены нарсудом к 2 годам тюрьмы и на 5 лет высылки". У другого священника за то, что он звонил в колокола на Рождество, отобрано все имущество (от коровы до подушек, кочерги и ведра), "а самого его выгнали из церковной сторожки, где он проживал... Кроме того, им уплачено всех налогов 500 р." Священник А. Ярцев села Толвицы Псковско-
159
го округа пишет митрополиту Сергию: "Сегодня ночью пришел ко мне заведующий Елизаровской коммуной Двинский и взял у меня крест с шеи... часы, сапоги и др. домашние вещи". Другого священника обложили налогом в 250 пудов картошки. 31 октября он сдал 103 пуда, но ему приказали сдать остальное. Когда при помощи трех женщин ему удалось, работая всю ночь при фонарях, собрать нужный картофель, на ссыпном пункте отказались его принять под предлогом, что там есть и гнилой картофель. "За это священник Покровский был приговорен к 8 мес. тюремного заключения и конфискации имущества на 1000 р. Сейчас он сидит, а картошка, не принятая в ноябре, была принята в феврале этого года"6.
Как на такие жалобы реагировал митрополит Сергий? Как известно, в том же году он дает интервью иностранным журналистам, в котором заверяет их в наличии церковной свободы и отсутствии гонений. Но вот как описывает этот эпизод митрополит Сергий-младший (Воскресенский) — экзарх Прибалтики, оставшийся там под немецкой оккупацией:
Митрополит Сергий согласился исполнить это требование большевиков под условием, что православные священники не будут подвергнуты так называемому раскулачиванию, как раз тогда происходившему, и это условие было действительно большевиками выполнено. Ценою унизительного интервью, во время которого за стеной присутствовал агент ГПУ, митрополит Сергий спас множество сельских священнослужителей — в те времена они еще исчислялись десятками тысяч — от разорения и гибели7.
И действительно, 19 февраля 1930 г., через четверо суток после вышеупомянутого, далекого от истины интервью, митрополит Сергий направил советскому правительству секретный меморандум с перечислением гонений, требуя их прекращения, права на открытие духовных учебных заведений, церковных печатных изданий и нормального функционирования церковных управлений на всех уровнях*. Одновременно, чтобы убедить советские власти в своей дальнейшей лояльности, митрополит Сергий принимает решение в отношении митрополита Евлогия в Париже. За его отказ гарантировать, что впредь он не будет участвовать в публичных экуменических молитвах за гонимых верующих в СССР (которые в официальной переписке митрополит Сергий толковал как акт политический, а Евлогий — как пастырский), митрополит Сергий лишает Евлогия звания экзарха и требует его ухода на покой. Помимо отсрочки уничтожения многих представителей духовенства ИГ сельских приходов до второй половины 30-х гг., этими актами митрополит Сергий добивается возобновления печатания в 1931 г. ежемесячного Журнала Московской патриархии, который был закрыт четырьмя годами позднее, выходившего нерегулярно и незначительным тиражом в 3000 экз., и кратковременного открытия нескольких пастырских
160
училищ*9. Хотя митрополит Сергий и "наказал" митрополита Евлогия за экуменические молитвы за верующих в России, однако не может быть сомнения, что все выступления в защиту верующих СССР, в том числе и папы римского (за которыми довольно быстро последовала знаменитая статья Сталина в марте 1930 г. "Головокружение от успехов"), помогли митрополиту Сергию добиться приостановки фронтальной атаки на Церковь10.
И действительно, в 1930—1931 гг. появляется целый ряд секретных инструкций ВЦИКа и Наркомфина с требованиями снизить ставки налогов с духовенства регулированием максимальных пределов налогов и пр. Так, циркуляр ВЦИКа от 20 июня 1930 г. указывает на главные нарушения законов о культах:
1. Произвольное изъятие у верующих культовых зданий и одностороннее расторжение с ними договоров.
2. Чрезмерное налоговое обложение зданий и духовенства.
3. Неправильное лишение духовенства жилплощади.
4. Незаконное чинение препятствий духовенству в "отправлении культа".
Циркуляр требует восстановления справедливости в трехмесячный срок: возвращения неправильно отобранных хра"мов, пересмотра страховых сумм, взимаемых с храмов и приведения их в соответствие с подлинной стоимостью зданий (каждое повышение обложения с 1928—1929 гг. должно быть мотивировано). "Не должны допускаться сборы и налоги, не установленные законом, как-то: сбор за исполнение песнопений под видом оплаты авторского гонорара, налог за продажу в молитвенных зданиях свечей и т. п.; виновные... должны привлекаться к ответственности". Циркуляр требует приведения налоговых обложений с духовенства в соответствие с их подлинными доходами. Каждое его увеличение должно быть обосновано. "Не допускать лишения служителей культа жилплощади в муниципализированных зданиях... лишение избирательных прав не может служить основанием к выселению. ...Плата за жилую площадь и коммунальные услуги... не должна превышать 30% общего дохода служителя культа". Дальше говорится, что нельзя с духовенства взимать поборы, относящиеся к организациям, в которых духовенство не имеет права по советскому закону состоять, как-то: кооперативные взносы, колхозные сборы (самообложение, тракторные сборы и пр.). "Лишенство" не лишает
*По сведениям, полученным митрополитом Евлогием окольными путями от священника из России, которому он абсолютно доверял, заявление от 15 февраля об отсутствии гонений было составлено ГПУ, а от Сергия только требовались стилистическая корректура и подпись. Реакция верующих была такова, что после заявления священник на литургии не решился вознести молитву за митрополита, после чего и отправился к Сергию за объяснением. Сергий сказал, что перед подписанием его держали две недели под арестом и угрожали арестовать всех тихоновских епископов и разрушить всю административную структуру Церкви. Это заставило его взять на себя крест греха лжи. "Путь", с. 621—623.
161
священника права на землепользование; но нельзя за это возлагать такие трудовые повинности на священнослужителя, которые приводили бы "к невозможности отправления культа". Раскулачивание священников допускается только в тех случаях, когда у священнослужителя налицо "кулацкое хозяйство"". Следовало бы здесь заметить, что, поскольку никогда за историю советской власти не появлялось официального и точного определения, что такое кулацкое хозяйство, последний пункт оставлял возможность для широкого произвола как по отношению к духовенству, так и к крестьянам. Двумя месяцами позднее появляется уже секретное постановление Президиума ВЦИК "О налоговом обложении настоящих и бывших служителей культа за 1930—1931 гг.". Оно, во-первых, освобождает от сельхозналога всех бывших духовных лиц, снявших сан до 1 мая 1930 г. А дальше следуют налоговые правила, касающиеся духовенства, которые уже сами по себе говорят об узаконенном притеснении духовенства не меньше, чем вышеприведенный циркуляр говорил об объеме и масштабах незаконных преследований. По доходам от сельского хозяйства налог на священнослужителя не должен превышать налог крестьянина с таким же доходом больше чем на 100%. Даже если доход священнослужителя не увеличился по сравнению с 1928—1929 гг., налог может быть увеличен максимум на 75% по сравнению с предыдущим годом. Сумма общего налога по "нетрудовым доходам" (т. е. содержание, выплачиваемое приходом) не может превышать налог 1928— 1929 гг. больше чем на 75%12. Документ кончается распоряжением Наркомфину разработать соответствующие инструкции. 20 февраля 1931 г. опубликован циркуляр Нарком-фина союзным комиссариатам финансов за № 68, повторивший, в основном, уже перечисленные условия, правила и ставки взимания налогов с духовенства13.
Итак, приблизительно на пять лет сельское духовенство во всяком случае, да и в какой-то степени вся Церковь получили относительную передышку. Что передышка была весьма относительной свидетельствуют и вышеприведенные, фактически ограничительные документы, и продолжавшееся, хотя и не так интенсивно, как в 1929 г., закрытие храмов, и окончательное уничтожение монастырей к 1934 г., о чем еще будет сказано. Кроме того, как показывают некоторые секретные документы, изъятие церковных ценностей не ограничилось кампанией 1921—1922 гг. и возобновилось с новой силой в 30-х гг. В вышеприведенной подборке жалоб духовенства митрополиту Сергию на гонения есть и весьма любопытное письмо благочинного Камышинского округа священника В. Серебрякова о том, что "из некоторых церквей берутся священнические облачения, напрестольные кресты и евангелия для устройства спектаклей и карнаваловн , по-видимому, не только для этого. Во-первых, в это времяi 1ш повсеместная конфискация колоколов под предлогом Hex**
162
меди для программы индустриализации*. Во-вторых, идут изъятия остающихся церковных ценностей "на нужды государства", в том числе и икон. Причем государственные учреждения, такие' например, как сектор науки Наркомпроса, возмущаются только тем, что "при закрытии церквей много икон и других ценностей уничтожается, тем самым теряется доход от их возможной продажи за границу"14.
Но вернемся к одному из главных завоеваний митрополита Сергия 1930 г. — к Журналу Московской патриархии, в котором тоже можно найти отражение атмосферы террора тех лет. В нем публиковались очень серьезные и даже блестящие богословские статьи, почти всегда написанные самим редактором — митрополитом Сергием. В большинстве епархиальных и приходских отчетов не указываются ни имена епископов и священников, ни названия епархий и приходов. Неясно, было ли это наивной попыткой митрополита оградить свое духовенство от слишком пристальной слежки ГПУ, или это была работа цензуры, охваченной шпиономанией. В журнале часто публиковались доклады о нарушениях церковных канонов и дисциплины, например о принятии в клир священнослужителей-обновленцев без предварительного ознакомления с их моральным обликом, без требуемого покаяния и даже без уведомления епархиального архиерея. Бывали среди таковых и вступившие во второй брак. Митрополит настаивал на соблюдении канонов и церковной дисциплины, отменяя все местные решения, нарушавшие эти правила. Общее падение церковной дисциплины в то время позволяет понять, почему Сергий шел на такие уступки властям ради восстановления центрального церковного управления.
В Журнале Московской патриархии можно найти и много других интересных материалов, например постановление Сергия о заочных похоронах в исключительных случаях, когда умерший был и умер христианином, но совершение церковных похорон оказалось невозможным". Один из номеров открывается
* Изъятие колоколов и запрет звона оправдывались официально введением непрерывной рабочей недели в 1929 г. и нуждой государства в меди для индустриализации. Инструкции предусматривали: 1) предоставить право регулирования колокольного звона... горсоветам и районным исполкомам... 2) ликвидировать колокола там, где звон запрещен; а где местные власти его разрешают, там изымать только "излишние колокола" — без указания, что понимать под "излишними".
Как в свое время Ленин в расчете на колоссальные доходы от изъятия церковных ценностей в 1921—1922 гг., так и в это время власти явно преувеличивали количество меди и серебра, которое государство может получить от переплавки колоколов. Секретная справка от 17 октября 1930 г. говорит, что был расчет получить 150 тыс. т меди, реально же можно рассчитывать не больше как на 74 600 т. По плану к 1933 г. должно было быть получено 130 тыс. т бронзы (на деле — не больше 55 800 т). К 1930 г. колокольной бронзы было получено всего 11 тыс. т. В другом документе говорится о сопротивлении местных советских органов отмене колокольного звона и изъятию колоколов. Речь идет, в частности, о Моссовете и Мосрабсовете. См.: ЦГАОР, ф. 5263, оп. 1, ед. хр. 2, л. 18 и 5; ф. 5407, оп. 2, д. 122.
163
посланием Сергия патриарху Константинопольскому Фотию II относительно принятия последним в свою юрисдикцию западноевропейских русских приходов Московской патриархии. Сергий оспаривает притязания Вселенского патриарха.
В 1932 г., когда Сергий, в невероятно трудных условиях, старался восстановить церковный порядок и дисциплину, началась новая кампания против церкви, особенно в городах. В 1934 г. последовала небольшая передышка, хотя уже в этом году 'произошли первые аресты обновленческого духовенства. В 1936 г. началась массовая ликвидация всех религиозных учреждений; к 1939 г. эта цель была почти достигнута*.
В 30-е гг. Сталин завершал построение монолитного тоталитарного государства. В таком государстве не было места для Церкви, в особенности Церкви, сохранившей до некоторой степени внутреннюю независимость. (Даже после 1927 г. в своих письмах митрополит Сергий подчеркивал, что его требование лояльности имеет только гражданский и политический характер и что в своей вере, в своей духовной жизни, в богослужении и моральном учении Церковь сохраняет свою свободу.) Причиной перехода к политике массовой ликвидации религии было то, что все предшествовавшие антирелигиозные меры оказались недостаточными. Лишенная имущества и не признаваемая законом, Церковь не умирала и самим своим существованием опровергала марксистское учение о религии как о классовом явлении, обусловленном экономическими факторами". Больше того, как уже было сказано выше, в 20-е гг. началось значительное церковное возрождение, которое продолжалось не только во время нэпа, но и в 30-е гг. В это трудное время между мирянами и духовенством было достигнуто небывалое дотоле взаимное понимание, чувство единства, любви и согласия. Количество и качество проповедей, вопрос о которых рассматривался уже на соборе 1917—1918 гг., достигло высокого уровня. Епископов охраняли организованные приходами группы добровольцев. Левитин пишет: "...когда наши епископы разъезжали в нарядных каретах, их так не встречали. А теперь они смиренно ходят пешком... а с каким почетом и благоговением встречает их народ. Отошли от них все блага мирские, и сами они стали не от мира сего"17.
Организованные популярными епископами и священниками христианские группы молодежи, молодежные хоры и* съезды
* Согласно Левитину удар 1929—1932 гг. пришелся в основном по церквам и духовенству на селе. В Ленинграде было относительно спокойно. Правда, в 1930 г. были арестованы 3 популярнейших пастыря: Николай Чуков (будущий митрополит Ленинградский Григорий), Николай Чепурин (выдающийся богослов, который, выйдя на свободу через 15 лет, станет ректором Московской духовной академии; но жизнь его оборвется через полгода) и Михаил Чельцов, тоже видный ученый и историк ранней Церкви, расстрелянный в 1932 г. В 1932 г. начнется огульное закрытие храмов в Ленинграде; были арестованы митрополит Иосиф (Петровых) и его последователи: епископ Алексий (Буй), 13 архиереев-иосифлян и большинство духовенства этого раскола, а также началось массовое закрытие монастырей. Левитин — "Лихие годы", 210—264; *>«" А(л 486—505.
164
стали обычным явлением. Левитин говорит, что если бы его спросили, как он представляет себе "идеальную христианскую общину", то он всегда вспомнил бы Петроград 20-х гг. Проповеди читались не только по воскресеньям, как до революции, но и в будние дни. Во многих церквах, раз или два в неделю, после короткого богослужения устраивались серьезные богословские лекции и дискуссии между мирянами и духовенством, для этого в церковь приносили скамейки и стулья. Почти в каждом приходе был по крайней мере один такой популярный священник, проповедник или учитель, вокруг которого собирались верующие. В 20-е гг., когда аресты и ссылки были еще краткосрочными, на свободе оставалось еще достаточно популярных священнослужителей.^ В то время не было еще закона об обязательной регистрации, так что священники и епископы, часто только что выпущенные на свободу, могли заключать договор с приходским советом и приступать к своей работе18. Закон о регистрации сделал это невозможным. Как патриарх Тихон, так и его заместители выступали против этого закона, но в 1927 г. Сергий пошел на уступки. Этот закон, как и законодательство 1929 г., показывает, что в своей борьбе с Церковью правительство могло рассчитывать только на грубую силу, террор и преследования.
Советские данные о религии и атеизме за эти годы не внушают доверия. Так, например, в одном из документов говорится, что в 1929 г. атеисты составляли не больше 10% населения страны, в другом число атеистов в 1930 г. определяется в 65%, а в третьем приводится цифра в 98,5%. Цифры эти явно вымышленные. Наряду с этим появлялись и более надежные данные — например, об участии московского населения в совершении церковных обрядов.
1925 1926 1927 1928
крещение детей 56% 59% 60% 58%
неизвестно (было ли совершено крещение) 2 1 7 4
церковные похороны 58 59 67 66
неизвестно (были ли церковные похороны) 1 0 3 1
церковные браки 21 22 16 12
Принимая во внимание условия того времени, в том случае, когда указано "неизвестно", можно предположить скрытое от властей совершение церковного обряда. Обращает на себя внимание падение числа церковных браков. В то время как крещение детей можно было объяснить инициативой верующих "бабушек", а церковные похороны "отсталыми
165
взглядами" стариков, церковные браки были делом самих молодых, которым грозили очень серьезные последствия.
В одном из советских источников содержится признание, что "в тридцатых годах патриаршая Церковь начала расти". Это подтверждает и секретный внутренний доклад Союза воинствующих безбожников, в котором говорится о новом религиозном подъеме в 1929—1930 гг.". Это было время насильственной коллективизации, раскулачивания и депортации миллионов крестьян в отдаленные районы страны или прямо в концлагеря. Вышеупомянутые источники представляют эти меры как подавление4 эксплуататорских классов и считают церковное возрождение доказательством того, что религиозные организации являются органами контрреволюционно настроенных нэпманов и кулаков. Но те же источники противоречат сами себе, признавая, что церкви удается вербовать заводских рабочих и беднейших и безземельных крестьян в члены приходских советов и на другие выборные церковные должности20. Таким образом, если допустить прямую связь между коллективизацией и религиозным подъемом, как это делают вышеупомянутые источники, то необходимо признать, что недовольство режимом охватило не только имущие классы, но и все население страны.
Опросы школьников в 1927—1930 гг. показали, что от 11 до 92% детей были верующими, причем процент верующих не зависел от того, были ли это городские школы или сельские. Наивысший процент верующих оказался в одной из московских школ. Среди призывников в армию 70% были верующими21. Даже в 1937-—1940 гг. вожди советского атеизма считали, что число верующих составляет от 80 до 90 млн, т. е. от 45 до 50% всего населения22.
Согласно данным митрополита Сергия в 1930 г., патриаршая Церковь насчитывала 30 тыс. храмов. Очевидно, это была прикидка, учитывающая массовые закрытия 1929 г., так как, по данным НКВД, только по РСФСР в 1928 г. еще действовало более 28 тыс. патриарших церквей. Впрочем, вот данные:
Патриаршая Церковь
Обновленцы
Старообрядцы
Римско-католическая церковь
Иудеи
Мусульмане
Евангельские христиане-баптисты
Правда, к концу 1930 г. данные митрополита Сергия уже были значительным преувеличением, если верить вождю Союза воинствующих безбожников Е. Ярославскому (Губельману), который
166
РСФСР Российская империя
1928 г. 1917 г.
28 560 ты
3364 0
1679 1258
128 4233
261 6059
2293 24 582
701 244723
утверждал, что в течение года численность церквей сократилась в некоторых районах на 50%. В то время Союз сделал заявление: "В течение 1930 г. мы должны превратить нашу красную столицу в безбожную Москву, наши деревни в безбожные колхозы... колхоз с церковью и попом достоин карикатуры... Новой деревне церковь не нужна"*.
Для осуществления этой программы в дополнение к драконовским законам 1929 г. был принят ряд административных постановлений, направленных против священнослужителей. В 1929 г. священники были лишены возможности дополнительного заработка, так как специальное постановление разрешало местным властям увольнять с работы все элементы, враждебные советскому обществу и рабочему классу. В их число входили не только священники, но и миряне, открыто исповедовавшие свою веру. Больше того, 3 января 1930 г. в "Правде" было напечатано постановление о том, что все ограниченные в правах лица (священники, а также лица, принадлежавшие к дореволюционным эксплуататорским классам) должны быть выселены из всех национализированных и принадлежащих государству помещений, а также помещений, принадлежащих кооперативам и промышленным предприятиям. Необходимо напомнить, что все церковные и приходские здания были к этому времени национализированы24, хотя, как мы видели, в июне—августе последовали распоряжения, отменяющие выселение духовенства из муниципализированных домов. Статья в "Правде" была у всех на виду, а принятые позже распоряжения — секретные инструкции. Учитывая, что запретительные меры против религии, верующих и духовенства гораздо больше соответствовали всему духу, направлению государственной политики и политической атмосфере в стране, можно смело предположить, что восстановление справедливости по отношению к духовенству было гораздо более редким явлением, чем противоположные процессы. Духовенство, обремененное совершенно непосильными налогами, было еще вынуждено платить втридорога за наем частного жилья в условиях страшного жилищного голода и страха граждан иметь дело с духовенством. И даже в таких условиях, по сообщениям Журнала Московской патриархии, священники
* Лаговский И. — "Коллективизация и религия". Париж: ИМКА-пресс, 1932, 1—3. Цитата из "Безбожника у станка". В 1932 г. Союз воинствующих безбожников объявил, что вторая пятилетка (1932—1937) будет и пятилеткой окончательного уничтожения религии, но тут же получил нагоняй от ЦК за неправильное толкование постановления XVII партконференции, в котором говорится, что необходимость "ликвидации в течение второй пятилетки пережитков капитализма обязывает к особенно напряженной борьбе с религией — этим наиболее живучим и враждебным пережитком реакционной идеологии эксплуататорских классов". А. Стецкий в газете "За коммунистическое просвещение" поясняет, что в решениях XVII партконференции речь идет о преодолении, а не о ликвидации религии, которая еще долго будет "давать себя чувствовать". См. "Российский центр хранения и исследований документов новейшей истории" (РЦХИДНИ): ф. 89, оп. 4, д. 131, лл. 14—18.
167
продолжали возвращаться в патриаршую РПЦ, в т. ч. и отказавшиеся ранее от сана, через покаяние15.
Террор, вышеупомянутые административные меры привели к тому, что к концу 30-х гг. правительству почти удалось осуществить свою цель и создать безбожное государство или, вернее, видимость такого государства. Число открытых церквей катастрофически уменьшалось. Так, например, между началом 20-х гг. и 1933 г. число действующих церквей в Москве сократилось с 600 до 100, т. е. открытыми оставались всего лишь 15% церквей. В провинции открытых церквей сохранилось еще меньше, например в Каргополе из 27 церквей не действовала ни одна2*. К концу 1936 г. положение было еще плачевнее. От дореволюционного числа "культовых зданий" действовали:
на Украине — 9%, в Азербайджане — 4,3, в РСФСР — 35, в Белоруссии — 11, а всего по СССР — 28,5%.
"К началу 40-х гг. ...в 25 областях РСФСР не было ни одного действующего православного храма, в 20 функционировало не более, чем по 5 церквей. На Украине ни одной православной церкви не было в Винницкой, Донецкой, Кировоградской, Николаевской, Сумской, Хмельницкой областях; по одной... действовало в Луганской, Полтавской и Харьковской"27. В 1941 г., не по пропагандистским заявлениям ТАСС, а по внутренним данным НКВД, во всей стране оставался всего 3021 действующий православный храм, из коих почти 3 тыс. были на территориях, присоединенных к СССР в 1939—1940 гг.28 Таким образом, на коренных советских территориях к 1941 г. оставалось немногим больше сотни действующих православных храмов. Характерные примеры: в Тамбовской епархии из ПО церквей (на конец 20-х гг.) оставалось 2 открытых храма29. А ведь Е. Ярославский в это время признавал, что верующих около 50% населения! Данные ТАСС за июнь 1941 г. были: 8338 действующих культовых зданий всех религий, из коих 4225 православных (возможно, что последняя цифра включала обновленческие храмы).
Что до судеб духовенства, то, согласно некоторым западным источникам, между 1918-м и концом 30-х гг. погибло до 42 тыс. православных священнослужителей30. Точные статистические данные нам все еще недоступны, но кое-что можно приблизительно вычислить. Согласно митрополиту Сергию, в 1930 г. в патриаршей Церкви было больше священников, чем действующих храмов. Кроме того, было еще около 10 тыс. обновленческого духовенства (по всей стране) и еще несколько тысяч находившихся в расколе справа. Сколько, мы не знаем, но их число сокращалось не только из-за репрессий — "сергияне" подвергались репрессиям, как свидетельствует одна из активнейших участниц церковной жизни в России 30-х гг., не в меньшей степени, чем раскольники справа, — а из-за постепенного присоединения к митрополиту Сергию многих из первоначально отколовшихся. По ее свидетельству:
"Все годы... по день отъезда моего из России в 1942 г. основной по количеству чад своих, монолитной и нерушимой остава-
168
лась одна патриаршая Церковь (подч. в оригинале. — Д. П.). ...чада ее и себя называли и отколовшимися группами именовались "тихоновцами" и... "староцерковниками". И лишь особо враждебные нам группы называли нашу Церковь "сергиевской"...
Отколовшихся группировок было довольно много... Все они возникли в результате большевистской сатанинской работы, имеющей целью раздробить единство Церкви, посеять недоверие к духовенству и расшатать веру.
Большевистские агенты натравляли их всех на патриаршую Церковь, раздувая ненависть и клевету. Но основная масса народа... относилась к ним недоверчиво и оставалась верной патриаршей Церкви".
Свидетельница, покойная Наталия Китер, указывает, что мученики за веру были и у отколовшихся групп, и у патриаршей Церкви31, но, напоминая о словах апостола Павла, что даже мученичество неблагодатно, если оно без любви, замечает, что раскольники справа были полны ненависти и гордыни (так, "кирилловцы" себя называли "Восходящей Церковью"). "Каждая группировка в большинстве своем считала, что "благодать только у них". "На все нападки, — продолжает Китер — патриаршая Церковь отвечала молитвой об их вразумлении". Китер отвергает как клевету утверждения карловацкой церковной печати о том, что митрополит Сергий запрещал возносить молитвы на литургии за находившегося в ссылке митрополита Петра и за арестованных церковнослужителей. До дня смерти митрополита Петра, пишет она, во всех "сергиевских" церквах первым возносилось имя "Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Петра", а затем его заместителя, Сергия. Служились панихиды по убиенным епископам и священникам и "читались бесконечные синодики "убиенных", "умученных", а также и "заключенных"... при каждом имени говорилось это — в алтаре и всенародно — дьяконом". Отрицает она и наличие когда-либо проповедей просоветского политического характера или восхваления "вождя" в церквах "до самого прихода немцев"32.
Но возвращаясь к нашему подсчету духовенства (общему числу епископов, священников и дьяконов) в начале 30-х гг., даже если считать, что правых антисергианцев среди духовенства было меньше обновленческого, мы придем к примерно 50 тыс., а то и больше, т. е. к цифре, близкой дореволюционной. Это — учитывая все противодействующие явления той поры — еще раз свидетельствует о динамичности церковной жизни начала 30-х гг.
В 1941 г. в Советском Союзе было 5665 официально зарегистрированных священников. В это число входят и обновленцы, и священники, находившиеся на незадолго до этого присоединенных к Советскому Союзу западных территориях; последние составляли, по-видимому, значительно более половины общего числа священников. Таким образом, в течение 30-х гг. число священников на исконной территории Советского Союза понизилось на 95%. Положение было настолько безнадежным, что
169
в Одессе, где сохранилась только одна церковь, не было постоянного священника. Церковь эта сохранилась только благодаря ходатайству академика Филатова, лечившего Сталину глаза. (Филатов был верующим и просил Сталина оставить в городе хотя бы одну церковь.) Вначале, по воскресеньям, среди присутствующих оказывался священник, который и совершал литургию. На следующий день этот священник исчезал в застенках НКВД. Потом литургии стали совершаться только на Пасху. Когда священников не стало, на их место стали дьяконы, которые могли совершать все богослужения, кроме литургии. Со временем исчезали и они. Их заменили псаломщики, впоследствии тоже пропавшие. В последние месяцы перед немецкой оккупацией на церковные молитвы собирались только миряне33.
Даже если предположить, что в 30-х гг. рукоположения священников не совершались и что до 30% священников, служивших в начале 30-х гг., умерли своей смертью, то остается еще 37 тыс. пропавших без вести священников. Но рукоположения совершались и в 30-х гг. Так, например, в некоторых монастырях епископы успели рукоположить всех монахов, до того как монастыри были закрыты, а монахи — расстреляны, сосланы или в немногих случаях просто разогнаны. Одним из таких священников был, по-видимому, и патриарх Пимен. В 1927 г. он был пострижен в монахи в одном из скитов Троице-Сергиевской лавры. В 1930 г., очевидно при закрытии монастыря, он был рукоположен в священники в одном из московских приходов34.
Митрополит Сергий, беседуя с американским журналистом Уолласом Кэрролом, сказал, что при отсутствии семинарий юноша, желающий стать священником и окончивший как минимум среднюю школу, подает заявление в патриархию или ближайшему епископу, получает список литературы, которую ему следует усвоить, а затем сдает экзамен по необходимым дисциплинам у данного архиерея35. В вышеуказанное число пропавших без вести священников входят также и те, которые скрывались, ушли в тайные катакомбные церкви или просто оставили священство. Даже если допустить, что их число доходило до 10 — 15% духовенства начала 30-х гг., то окажется, что в 30-е гг. было уничтожено или арестовано от 30 до 35 тыс. священнослужителей36.
Пример Ленинграда наводит на мысль о том, что число пострадавших было значительно выше. В начале 30-х гг. в Ленинграде было 150 священников (100 патриарших и 50 обновленческих). К 1941 г. это число сократилось до 19. Если предположить такое же положение и во всей стране (нет оснований думать, что террор в Ленинграде был особенно жестоким), то окажется, что в течение десяти лет всего было ликвидировано или арестовано от 80 до 85% священников, т. е. более 45 тыс. К этому числу нужно прибавить еще от 5 до 10 тыс. расстрелянных и арестованных между 1918 и 1929 г., а также несколько тысяч священников, большей частью катакомбных, арестованных между 1941
170
и 1964 г. Принимая во внимание то, что в сталинских лагерях выживало не больше 20—30%, а также то, что у тех, кто выходил на свободу, здоровье было подорвано голодом и непосильной работой, а следовательно, они умирали преждевременно, можно заключить, что за первые сорок пять лет советской власти, включая и новую волну гонений при Хрущеве, погибло не менее 50 тыс. священнослужителей.
По прикидке Левитина, между концом 20-х и серединой 50-х гг. погибло по меньшей мере 670 епископов (280 патриарших, 390 обновленческих). Он, однако, не учитывает долю естественных смертей, которые за четверть века могли унести до 50% архиереев, учитывая преклонный возраст многих из них; вернее было бы оценить число скончавшихся насильственной смертью в 30037. Хейер дает картину почти полной ликвидации епископата всех направлений на Украине.
В 1943 г. почти все "катакомбное" духовенство Московского округа было арестовано38. Новая волна арестов духовенства прокатится в 60-е гг. Так, в 1960 г. одновременно в заключении находилось 46 священников церковно весьма малочисленной Оренбургской епархии39. Почти каждый политзаключенный 60-х гг. встречался со священниками, осужденными за миссионерство или работу с молодежью.
Здесь следует сказать объективно и о деятельности учреждений, которые были поставлены советской властью для регулирования положения религиозных организаций и их отношений с государством. С одной стороны, был отдел ЧК—ГПУ—НКВД, явной функцией которого было терроризировать Церковь, что Тучков и его преемники ревностно выполняли. Но между 1918 и 1938 г. действовало и учреждение — под разными именами, — которое формально должно было следить за соблюдением законности в отношении Церкви. Сначала это был так называемый Ликвидационный отдел при Наркомате юстиции (до 1922 г. — VIII, а с 1922 по 1924 г. — V отдел). Позднее это были комиссии при Президиуме ВЦИК: Постоянная комиссия по вопросам культов (до 1934 г.) и Постоянная комиссия по культовым вопросам (до 1938 г.).
Как Ликвидационным отделом, так и Постоянной комиссией с 1935 г. (после смерти П. Г. Смидовича) руководил Красиков, а между 1923 и 1935 г. ведал религиозными делами при ВЦИКе Смидович.
Вначале Ликвидационный отдел фактически проводил репрессивную политику по отношению к религии, особенно православной: ведь ему предстояло проводить в жизнь ликвидацию церковного имущества, лишение Церкви прав юридического лица. Но с 1929 г. — да в отдельных случаях и раньше, — когда даже крайне репрессивные законы 1929 г. не соблюдались и в отношении религии чинился произвол, и Смидович и Красиков (хотя и большевики, но все же юристы дореволюционной школы) ему сопротивлялись. В архивах имеется много подписанных ими
171
жалоб и в ГПУ-—НКВД, и в Генеральную прокуратуру на нарушение законов и местными властями, и активистами Союза воинствующих безбожников (СВБ), на произвольное отобрание храмов у верующих, их закрытие, переобложение налогами, использование церквей под ссыпные помещения для зерна и пр.40 В отчетах Постоянной Комиссии по вопросам культов (и ее преемницы) постоянно говорилось о пренебрежении законами со стороны местных исполкомов, председатели которых, часто без участия исполкомов, единолично, закрывали храмы, даже не предупредив верующих. Во многих РИКах не было даже специального органа или чиновника ведающего религиями, и регистрацией "религиозного общества и служителей культа" занимался вместо РИКа НКВД. Закрывая храм, верующим часто даже не давали времени обжаловать этот акт в высшие инстанции, и, пока они хлопотали, церковь разрушалась местными властями. Поэтому верующие посылали ходоков прямо в Комиссию в Москву, вместо того чтобы решать вопросы на местах, ее кадры не справлялись с работой из-за такой перегрузки. Так, за 1934 г. в Комиссию поступило 8229 жалоб (отвечено на 2216), принято ходоков — 1601. "Из указанного количества по вопросам о закрытии церквей — 2664. ...Налогообложения — 3071" и т. д. Удовлетворено жалоб — 679, частично — 60, отказано — 1137. Что касается непосредственного вопроса о закрытии церквей, то рассматривалось 105 жалоб, и только в 14 случаях местное решение о закрытии было отменено. Цифра эта никак не вяжется с вышеуказанным числом жалоб на закрытие церквей. Следует поэтому предположить, что подавляющее большинство этих жалоб вообще не рассматривалось (т. е. было частью тех 6 тыс. вопросов-ходатайств, которые остались без внимания Комиссии). Все это никак не свидетельствовало об особой гуманности Комиссии, ее сочувствии гонимым. Но даже и такая "черствая Комиссия" (в состав которой входили и такие рьяные "богоборцы", как активист СВБ Олещук Ф. Н.) "взывает к справедливости". Кстати, в одном из отчетов указывалась по крайней мере одна причина беспокойства: "после закрытия всех церквей часть православных переходит в сектантство", а сектантство менее уловимо, за ним труднее следить. В отчетах также говорилось об отсутствии всесоюзного законодательства о культах и нечеткости его даже там, где оно есть, как-то: в РСФСР. Указывалось на кое-какие шаги в направлении упорядочения этого положения: "Разработано положение о Союзной Комиссии, разработан проект союзного закона о религиозных объединениях"41.
Как мы знаем, никакого общесоюзного законодательства о культах так и не было принято вплоть до Закона о свободе совести 1990 г. А что касается Положения или устава Комиссии, то тут вопрос неясен. Вышеприведенный отчет за 1934 г. свидетельствует, что Положение было только разработано. Но в политическом климате тех лет все эти "тонкости" уже были ни к чему.
172
Как сообщает М. Одинцов, "в середине 37-го г. среди партийного и советского актива получило широкое хождение... мнение о необходимости полной ликвидации законодательства о культах... В апреле 1938 г. Комиссия была упразднена"42. Зато в том же году был возобновлен выход газеты СВБ "Безбожник", закрытой в 1934 г. Курс был взят на полное уничтожение религии, во всяком случае, ее организационных форм, и законы тут оказались ни к чему. Что "Безбожник" был прекращен в 1934 г. — это, по-видимому, было вызвано безуспешностью деятельности СВБ и неэффективностью его прессы. А теперь газета пригодилась для разжигания примитивной ненависти, для печатания фантастических "разоблачений" НКВД "японских" и прочих "шпионов" среди духовенства43.
Дело в том, что опыт 30-х гг. показал, что даже в самых неблагоприятных для Церкви условиях, созданных крайне дискриминационным законодательством 1929 г. и при полной монополии антирелигиозной печати успехи последней, успехи воинствующего атеизма были, мягко выражаясь, весьма скромны, несмотря на всемерную помощь им со стороны правительства; гак, например, между 1928 и 1940 г. тираж антирелигиозных изданий достиг 140 млн. В 1932 г. число членов Союза воинствующих безбожников превысило 5 млн, после этого оно стало понижаться и к 1938 г. сократилось до 2 млн, вместо запланированных 22 млн. В то же время число членов Союза, плативших членские взносы, упало с 45 до 13%. Есть сведения, что комсомольцы, которые должны были всячески помогать Союзу в его работе, на деле этого избегали и что среди комсомольцев было много верующих.
Катакомбная и патриаршая Церковь в 30-е гг.
Согласно официальным советским данным, к концу 30-х гг. из общего числа всех православных "сергиевцы" составляли 75—80%, обновленцы — 15—20 и "григорьевцы" — меньше 5%. Эти цифры весьма сомнительны, так как они не включают ни одной из отколовшихся от Сергия групп, которые, по всей вероятности, составляли значительно больше 5% всех верующих. Процент же обновленцев здесь явно завышен.
Выше мы приводили не очень лестные свидетельства о так называемой катакомбной Церкви очевидца, бывшего в 30-х гг. секретарем церковной двадцатки и "членом одного из многочисленных тайных братств патриаршей Церкви в Петербурге'\. И тем не менее духовная жизнь в катакомбной, неофициальной Церкви была более интенсивной, чем в открытой, а следо-вательно, гораздо более контролируемой властью. Так, например, она продолжала заниматься религиозным воспитанием и образованием детей, что в условиях официальной церкви
173
было невозможно. О деятельности "катакомбников" можно судить по примеру о. Александра Меня, одного из самых выдающихся священников Московской патриархии и очень плодовитого церковного писателя. Он был крещен и духовно воспитан катакомбными священниками в окрестностях Москвы в 40-е гг. Пример о. Меня показывает, что "катакомбность" церкви не обязательно означала ее фанатичность и непримиримость. В действительности этот термин охватывает всякую неофициальную, и поэтому не контролируемую государством, церковную деятельность. В число катакомбных христиан входили крайние группы, как, например, "иосифляне", отрицавшие благодатность сергиевской Церкви, из среды которых вышел ряд сект: "федоровцы", названные по имени о. Федора, ушедшего в раскол с епископом Алексием Буем, имеславцы*, появившиеся на Северном Кавказе и отличавшиеся монархическими взглядами и эсхатологическим направлением, молчальники, о которых мало что известно, так как они отказывались говорить. Более многочисленны были умеренные группы, как, например, последователи митрополита Кирилла. Они считали свой раскол временным явлением и после воззвания епископа Афанасия вернулись в патриаршую Церковь в 1945—1946 гг.44
Во-вторых, вероятно, самая многочисленная часть "катакомбников" никогда не порывала с митрополитом Сергием. Они ушли в подполье только потому, что открытое совершение религиозных обрядов оказалось невозможным. По-видимому, они признавали Сергия законным временным главой Русской церкви и, когда это стало возможным, т. е. после 1943 г., восстановили с ним каноническую связь и литургическое общение. Только так можно объяснить внезапное появление тысяч двадцаток, просивших разрешения открыть церкви, и тысяч приемлемых для этих двадцаток священников в местностях, где от 5 до 15 лет не было ни одной открытой церкви. Можно заключить, что в большинстве случаев это были священники, которые до 1943—1944 гг. продолжали свою деятельность в подполье и поэтому были лично известны членам этих двадцаток. Один из специалистов по истории Русской церкви рчитает, что существование катакомбной церкви является одной из причин
* Имеславие — религиозно-сектантское движение в православном монашестве, возникшее в 1910—1912 гг. в русских православных монастырях на Афоне (Греция). Основатель — Антоний (Булатович А. К.). Имеславцы считали, что человек в силу своей греховности может славить в молитвах не самого Бога, а лишь его имя, требовали с благоговением относиться ко всему, что составляет христианский культ. Божественна сама молитва, имена Богородицы, Иисуса Христа, всех святых, а также принадлежности культа: плащаница, чаша, крест и т. д. Царское правительство и Синод объявили движение монахов бунтом, а учение — ересью. На Афон были посланы войска, сотни монахов схвачены и отправлены в разные монастыри России. В 1912—1913 гг. они были отлучены от Церкви. После Октябрьской революции имеславцы выродились в сектантскую группировку, выступавшую против патриаршей Церкви как "неблагодатной" и стоящую на монархических позициях
174
того, что Сергию удалось сохранить к 1939 г. несколько сот приходов и сокращенное до минимума церковное управление. Советское правительство, очевидно, боялось, чтобы вся Церковь не ушла в подполье, так как официальная и строго контролируемая церковь представляла меньшую опасность, чем подпольная45.
Взамен закрытых правительством монастырей в 30-е гг. появилось много тайных монашеских общин, некоторые в глубине сибирской тайги, другие в городах, например в Смоленске.
В "Сборнике материалов по антирелигиозной пропаганде" (Ленинград, 1938, с. 105) говорится, что в Смоленске монахи вели борьбу против блока коммунистов с беспартийными, якобы пытаясь выдвигать своих кандидатов. Монахи и монахини пытались также создавать собственные совхозы и колхозы, которые на самом деле были камуфляжем, скрывавшим монастырские общины. Такой "совхоз" на Северном Кавказе имел один из самых высоких производственных показателей в этом регионе. Покойный профессор Криптон описывает один тайный женский монастырь в Ленинграде 30-х гг., где "богослужения и даже пение шли шепотом. У монастыря было несколько таких общин в разных ленинградских квартирах"46.
Были также и подпольные семинарии. Одна из них, в Москве, была в конце концов раскрыта властями и разогнана в 1938 г.; руководивший семинарией епископ Варфоломей (Ремов) был расстрелян еще в 1936 г. Когда некий епископ Петр, тайно рукоположенный патриархом Тихоном, в 1936 г. вышел после долгого тюремного заключения на свободу, верующие вырыли ему потайную землянку в Оренбурге, где он жил и молился с маленькой группой учеников. В 1937 г. за ним начал охотиться НКВД, но допросы сотен людей ни к чему не привели, хотя он поддерживал связь с сотнями верующих по всей стране. В 1943 г., когда положение Церкви улучшилось, он ушел на Тянь-Шань и основал там тайный монастырь, в котором было около трехсот тайно постриженных им монахов. В этом монастыре Сергия, а потом и Алексия признавали главой Русской церкви и молились за них. В 1951 г. монастырь был замечен с вертолета, все монахи приговорены к тюремному заключению, сам епископ умер или погиб в тюрьме47.
Китер тоже знала епископа Петра (в миру Дмитрия) и тоже подтверждает его верность митрополиту Сергию. Она в следующих словах формулирует понятие "катакомбности": "Жизнь Церкви уходила в подполье... Не САМА Церковь, но ЖИЗНЬ, ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЕЕ"48.
Немногочисленные уцелевшие "зарегистрированные" священники, стремясь хотя бы до некоторой степени удовлетворить духовные нужды верующих и предохранить их от преследований за посещение церкви, начали совершать групповые крещения, заочные отпевания на основании свидетельства верующих,
175
исповеди по переписке или общие исповеди. Некоторые священники совершали даже крещение и венчание в отсутствие детей или молодых4'.
Конституция 1936 г., ее предварительное обсуждение и последовавшая предвыборная кампания были вначале приняты всерьез многими кругами населения, в том числе и духовенством. Конституция даровала священнослужителям равные права со всеми другими гражданами, включая и право голоса; согласно 141-й статье Конституции кандидаты в Верховный Совет должны были выдвигаться общественными организациями. В некоторых местах священники говорили мирянам, что они могут просить вновь открыть церкви, так как согласно Конституции церковь и ее служители больше не рассматриваются как враждебные элементы. В некоторых городских и сельских церквах проводились предварительные неофициальные тайные голосования, на которых выдвигались кандидатуры священников и дьяконов для будущих выборов в Верховный Совет.
В ответ на это в прессе начали появляться официальные разъяснения, согласно которым Церковь не могла считаться общественной организацией "по причине реакционного и антикультурного характера ее деятельности...
Несмотря на то что священники получили гражданские права, они продолжают придерживаться противных и враждебных науке взглядов и понятий и распространять эти взгляды и понятия... Религиозные организации разрешаются... только как частные объединения для совершения религиозных обрядов. Религиозные организации, как таковые, не имеют права принимать участие в общественной и политической жизни страны. Священники не могут избираться ни в Совет Союза, ни в Совет Национальностей, ни в рабочие Советы. Они не могут представлять ни общие интересы трудящихся масс... ни особые интересы отдельных национальностей... Религиозные объединения очень удобны для деятельности антисоветских элементов, так как эти объединения являются легальными, возглавляются людьми, враждебными социализму, располагают средствами, активными группами мирян и центральным аппаратом"30.
Согласно утверждениям Путинцева, некоторые епископы даже награждали священников за проведение общественного обсуждения Конституции в приходах. Митрополит Витебский, по его словам, направил с этой целью около 40 священников в глубь епархии. Левитин тоже признает, что новая Конституция возбудила надежды у духовенства на лучшее будущее. Она, во всяком случае, сняла с духовенства ярлык лишенцев, который лишал их детей права на полное образование, лишал их и их семьи государственного страхования51. Интересно отметить, что в одной из статей священники, устраивавшие неофициальньТе предварительные голосования, обвинялись в нарушении принципа тайного голосования52.
176
Митрополит (патриарх) Сергий
В любопытной биографии профессора медицины и архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) Марк Поповский, говоря об отношениях митрополита Сергия с советским правительством, называет Сергия "карьеристом-бюрократом дореволюционного Синода"53. Это совершенно не соответствует действительности.
Сергий был одним из самых выдающихся епископов-богословов этого века. Его магистерская диссертация "Православное учение о спасении" была признана ценным вкладом в православную богословскую науку. В этой диссертации он рассматривал также и вопрос о различиях между православным и западным богословием. По мнению Сергия, эти различия заключаются не столько в католических догматических новшествах, сколько в католическом легализме и формализме, которые, в конечном итоге, замещают любовь кодификацией грехов, поступков и договорных обязательств. В.двух больших статьях о старокатоликах он дал ясный и исчерпывающий анализ тех черт, которые отделяют их от православия и делают простое механическое соединение с ними невозможным54.
Среди русских епископов Сергий пользовался, по-видимому, еще большим богословским авторитетом, чем Антоний (Храповицкий), в отличие от которого Сергий никогда не был так консервативен в своих политических взглядах и в своем отношении к интеллигенции и к общественным движениям. Когда в 1901 г. интеллигенция решила вступить в диалог с Церковью, председателем религиозно-философских собраний стал молодой епископ Сергий, ректор Санкт-Петербургской духовной академии. Участвовавшие в этих собраниях представители интеллигенции, в то время еще очень далекие от Церкви, высоко оценили его широту и доброжелательность. "Не председателя увидели во главе... а христианина... Тщеславие и самолюбие умерло, а забила живая струя духовных интересов"55.
В 1904 г. Сергий благословил рабочее движение Гапона в Петербурге. Будучи епископом Финляндским, он горячо приветствовал законодательство 1905 г., легализировавшее положение старообрядцев и сектантов56.
В 30-е гг., в своей переписке с жившим в Париже православным богословом Владимиром Лосским, он__гор_ядр_ поддержал \ мысль о православных миссиях на Западе и высказьТвался за 1 введение в таких приходах григорианского календаря и местного i языка, и даже за создание православного богослужения запад- ,/ ного обряда для новообращенных, воспитанных в западных традициях. Он предлагал использовать для этого галликанскую, или даже римскую литургию, дополненную в духе православного литургического богословия57.
Широта и непредвзятость взглядов Сергия проявляются особенно ярко в его докладной записке предсоборной комиссии. По сравнению с докладными записками других епископов
177
предлагаемые им церковные реформы были одними из наиболее далеко идущих. Он пишет, что предстоящий собор должен начаться с упразднения Синода и с прекращения тесных связей между Церковью и правительством. Он считает, что право голоса на соборе должно бы быть прерогативой епископов, если бы только они пользовались полным доверием и любовью верующих. Но в послепетровский период бюрократическое централизованное управление Церковью привело к ужасному разрыву между мирянами и духовенством и между женатыми священниками и монахами-епископами. Поэтому на общих собраниях миряне и белое духовенство должны иметь равное право голоса с епископами, за исключением вопросов, касающихся догматического учения и канонического права. Все постановления общих собраний (нижней палаты собора) должны передаваться на рассмотрение и утверждение отдельного собора епископов — верхней палаты собора. Предложения, отвергнутые собором епископов, возвращаются в нижнюю палату для дальнейшего обсуждения. В случае если соглашение не будет достигнуто, вопрос откладывается до будущего собора. Отстаивая принцип соборности, Сергий предлагает создать децентрализованную систему митрополичьих округов, представители которых входили бы в центральное управление, возглавляемое патриархом. Выборы патриарха должны производиться на одном из последних заседаний собора, так как к этому времени члены собора успеют познакомиться друг с другом и будут знать, за кого они голосуют. Сергий предлагает также далеко идущие реформы богословского образования и упразднение духовного сословия5".
Спинка считает, что репутация Сергия, как прогрессивного Г реформатора, была запятнана: есть косвенные данные о том, ; что он был причастен к рукоположению епископа Варнавы, ставленника Распутина39. Известно также, что Сергий защищал Саблера, очень непопулярного обер-прокурора Синода, которого осуждали за его сотрудничество с Распутиным. Значит ли это, что Сергий уже в то время считал, что для достижения церковных целей нужна помощь сильных мира сего? Очевидно, так же можно объяснить и то, что, отказавшись вначале от участия в Синоде, самовольно распущенном и вновь созванном В. Львовым, послереволюционным обер-прокурором Синода, Сергий вошел в состав Синода по личному приглашению того же ^ Львова60.
В ноябре 1917 г., почти сразу же после прихода большевиков к власти, Сергий был арестован, но очень скоро выпущен на свободу. В июне 1922 г. он присоединился к "Живой церкви". Во время обновленческого "Собора" 1923 г. митрополит Сергий опять был в тюрьме, то есть никаких документов этого "Собора", в том числе и постановления об отставке патриарха Тихона, он не подписывал. Более того, еще в августе 1922 г. он письменно выражает свое несогласие с направлением деятельности ВЦУ,
178
требует независимости от него, фактически местной автокефалии. Вот за эту независимость Сергий, по-видимому, и попал снова в тюрьму. 27 августа 1923 г. он через публичное покаяние возвращается под омофор патриарха Тихона".
То, что подавляющее большинство епископов приняли Декларацию лояльности, объясняется, во-первых, колоссальным личным авторитетом митрополита Сергия среди духовенства; во-вторых, тем, что в создавшихся условиях они не видели иного выхода; и в-третьих, тем, что политика и Декларации Сергия ничем, кроме некоторых акцентов, не отличались от политики и деклараций и патриарха Тихона, и митрополита Петра.
Так, в письме митрополита Петра из ссылки митрополиту Сергию от 26 февраля 1930 г. говорится о Сергии как о "прибежище для всех истинно верующих людей". Критикуя его полкти^ ку, Петр в то же время уговаривает Сергия не думать отходить от руководства Церковью и называет его "самым близким мне Архипастырем ... от святительской руки которого принял постриг и благодать священства"62.
Уже цитировавшийся выше протоиерей Виноградов в 1947 г. писал епископу Иоанну (Шаховскому), тогда Бруклинскому, относительно выпадов "карловчан": "Меня глубоко удивляет, что всю вину за церковную примирительную с большевиками политику возлагают на покойного патриарха Сергия... ведь это, собственно, политика патриарха Тихона в последний период его правления.
Бранят патриарха Сергия за... поминовение властей за богослужением. Но... поминовение установил именно патриарх Тихон... со своим временным Синодом... патриарх Сергий только подтвердил распоряжение патриарха Тихона..."65 В январе 1928 г. в личном письме к митрополиту Агафангелу Сергий умолял его не порывать, потерпеть, "пока выяснится, куда мы хотим вести церковный корабль: к сравнительно ли сносному существованию в данных условиях или к гибели...". В своем ответе профессору Верюжскому, явившемуся к митрополиту, чтобы объясниться по поводу некоторых, на его взгляд, неканонических деяний Сергия, последний обещал, что неканонические смещения и назначения епископов и другие нарушения прекратятся, как только положение Церкви нормализуется64.
В 1930 г. в своем интервью иностранным корреспондентам Сергий был вынужден заявить, что религия в СССР не преследуется и что все аресты священнослужителей являются следствием их противозаконной деятельности. Подобные заявления делались и впоследствии. Они повторяются и в изданной во время войны "Правде о религии в России". Это заявление оскорбило находившихся в заключении епископов, священников и мирян. Оно вызвало большее, чем Декларация 1927 г., возмущение среди духовенства, увидевшего в ней предательство новомучеников65.
179
Одна из причин, побудивших Сергия выступить с такими заявлениями, была рассмотрена выше. Но можно поставить вопрос: почему он не отказался продолжать эту ложь, видя, что это никак не облегчает положение Церкви и ее духовенства? Сурово осуждающий Сергия о. Польский сравнивает поведение Сергия с поведением человека, которого приговорили к смерти, но оставили в живых, не отменив приговора: "Если он остается еще жив, то живет по милости победителя и делает все, что приказано". Однако даже такой противник "сергианства" приводит слова одного епископа в конце 20-х гг. о том, что избрание тюрьмы вместо компромисса ничего не даст, кроме лишения народа пастырей и богослужения". Один из близких сподвижников Сергия и его экзарх в оккупированных балтийских республиках, оказавшись под немецкой оккупацией, объяснял его поведение следующим образом:
Патриарший местоблюститель... и его ближайшие помощники мирились с этим унижением... ради относительного сохранения сил Церкви... в надежде на будущее избавление от безбожного ига... Лично митрополит Сергий сравнивал наше положение с курами в садке кухни повара. Приходит день, и из садка выхватывается следующая жертва67.
Эти слова, по сути, напоминают признание самого местоблюстителя: "Я действую по нужде каждого дня". В другом месте он сравнивает жизнь Церкви в СССР с апостольскими временами68.
Но правительство продолжало время от времени использовать Церковь для своих нужд на международном фронте, чтобы показать, что религия не преследуется и что церкви закрываются только в связи с отходом самих верующих. Такого рода заявления делал и сам Сергий69. Чтобы продемонстрировать свободу Церкви в СССР, митрополиту Сергию было приказано, или разрешено, совершить 27 апреля 1934 г. торжественное богослужение в патриаршем соборе, на котором Сергий был провозглашен митрополитом Московским, т. е. де-факто патриархом, хотя митрополит Петр оставался еще в живых. В богослужении приняли участие 20 епископов, 44 священника и 15 дьяконов70. Интересно отметить, что к 1941 г. только четверо из этих епископов сохранили свое положение.
22 июня 1934 г. Сергий и его Синод исполнили наконец требование советского правительства: объявили "карловчан" схизматиками и запретили их духовенство в священнослужении. Подробности этого акта будут рассмотрены в девятой главе, здесь же интересно отметить одну подробность, характеризующую Сергия как православного богослова, жившего интересами Церкви. В своей переписке с патриархом Сербским Варнавой (в свое время Варнава учился в Санкт-Петербургской духовной академии, его учителем был Сергий, в то время ректор академии; он же постриг Варнаву в монахи) Сергий называет послереволюционную русскую эмиграцию не политической, а духовной эмиграцией, что показывает, что революция для него — духовный
180
катаклизм, а коммунизм — секулярная религия. Он пишет, что указанная Богом задача эмиграции — это открыть западному христианству все богатство православной веры, и упрекает эмиграцию в том, что вместо этого она занимается бессмысленными раздорами и взаимными осуждениями и травлей как в печати, так и с амвона71.
После ложного известия о смерти митрополита Петра (о расстреле митрополита Петра в 1937 г. стало известно лишь в 1992 г., после раскрытия архивов КГБ. До этого официальной датой "естественной" его смерти в ссылке считался 1936 г.), в 1936 г. Синод передал "все права и обязанности патриаршего местоблюстителя... его заместителю, митрополиту Сергию". Но в 1931 г. Сергий заявлял, что заместитель, будучи назначен местоблюстителем, сохраняет свои прерогативы только до тех пор, пока местоблюститель сохраняет свое положение: "ушел местоблюститель от должности (за смертью, отказом и пр.), в тот же момент прекращаются полномочия заместителя". Реге-льсон считает, что после смерти митрополита Петра местоблюстителем должен был стать митрополит Кирилл, назначенный на эту должность самим патриархом Тихоном72. Такова была точка зрения и многих епископов, которые отказывались признать законность заместительства Сергия, как и впоследствии избрания его в патриархи. Такова была, например, позиция вышеупомянутого епископа Афанасия (Сахарова), который, отвергая полномочия Сергия, признал избрание патриарха Алексия законным.
Но правы ли были эти пуристы? В том же 1931 г. Сергий писал, что, в то время как назначение местоблюстителя уходящим патриархом является неканоническим и было принято русскими епископами только как крайняя мера, вызванная небывалым еще в истории положением, избрание местоблюстителя собором епископов на время до избрания нового патриарха было обычной практикой в истории Церкви. Именно это и произошло в 1936 г., когда Сергий был избран собором епископов на должность временного патриаршего местоблюстителя. К этому вопросу можно подойти и с другой точки зрения. Если бы в самый разгар террора 30-х гг. едва существовавший Синод избрал своим главой находившегося в заключении митрополита Кирилла, не было ли бы это понято Сталиным как еще одно доказательство враждебного отношения Церкви к его режиму? Да и как мог находившийся в заключении восьмидесятилетний митрополит управлять церковью и назначать своих заместителей? Сам митрополит Кирилл в одном из своих ранних писем писал митрополиту Сергию, что соблюдаться должны только те каноны, которые служат на благо Церкви, а не те, которые ей вредят. Это было не время для канонических тонкостей. Положение было отчаянное. Архиепископ Сергий (Воскресенский), будущий экзарх Московского патриархата в балтийских республиках, встретив в 1935 г. одного киевского монаха, возвращавшегося из ссылки на Дальнем Севере, сказал ему, что "наступили последние дни",
181
и советовал, если он хочет остаться в живых, выбрать себе какую-нибудь светскую профессию. Этот монах, Леонтий, ставший при немцах епископом Украинской автономной церкви, впоследствии епископ Чилийский, описывая положение Церкви в предвоенные годы, утверждал, что в большинстве главных городов оставалось по одной открытой церкви, в то время как в более маленьких городах, как правило, не было ни одной. В открытых церквах было оставлено по два священника, таких, которые согласились сотрудничать с НКВД. Они должны были доносить о содержании исповедей, о верующих должностных лицах и о подпольных священниках и мирянах. Оставлено было именно по два священника, чтобы один мог доносить на другого. Леонтий приводит пример двух священников единственного оставшегося в Киеве прихода. Один, очевидно, вызвал недовольство НКВД, был избит и после побоев скончался. Перед смертью в больнице он покаялся в своих грехах перед другими больными. У другого священника ушли жена и сын, взяв с собой черновики его донесений в НКВД. В 1941 г. жена донесла на него немцам, его арестовали, он сознался и был казнен. В таких условиях становится понятным, почему к концу 30-х гг. доверие мирян к духовенству было подорвано, что отмечалось в атеистической прессе73.
К тому времени и у самого митрополита Сергия возникли, вероятно, сомнения в целесообразности своей Декларации 1927 г. В мае 1941 г. он сказал заехавшему к нему по дороге из ссылки о. Василию Виноградову: "Раньше нас душили, но по крайней мере исполняли свои обещания. Теперь нас продолжают душить, но обещаний своих больше не исполняют"74.
Глава 7
Русская православная церковь во время второй мировой войны
Начиная с сентября 1939 г. в связи с расширением границ советского государства благодаря включению в его состав западных территорий возникла необходимость ассимилировать и политически нейтрализовать миллионы новых граждан. Правительство сознавало, что этого невозможно достигнуть открытой антицерковной кампанией. Нужно было сначала подчинить эти территории Московской патриархии, используя национальные чувства западных украинцев и белорусов, воссоединявшихся с восточными, русских, живших в Прибалтике, православных эстонцев, латышей и карелов, близких к русским по своей культуре, и, в меньшей степени, молдаван. Что правительство относилось к этому очень серьезно, видно из того, что из четырех членов сергианского синода, двое были направлены в присоединенные территории: митрополит Николай (Ярушевич) как экзарх Западной Украины и Белоруссии и митрополит Сергий (Воскресенский) как полномочный представитель Московской патриархии в Прибалтике, экзархом которой он стал после смерти митрополита Литовского Елевферия. Как уже было указано, из приблизительно четырех тысяч действовавших в 1941 г. церквей, более 90% находились на этих территориях. Правительство не могло не считаться с новыми массами православного населения и, чтобы не вызывать их антагонизма, вынуждено было создать видимость религиозной терпимости, приостановив гонения на Церковь во всей стране. Как отмечает Флетчер, Сергий впервые с тех пор, как он возглавил Церковь, оказался в таком положении, что мог требовать уступок от правительства1.
С началом войны с Германией положение коренным образом изменилось. Глава исторической, национальной Церкви знал, как реагировать на нападение врага, и знал это лучше, чем Сталин, который неделю нигде не появлялся и только через десять дней после немецкого нападения решился выступить по радио. Взволнованным голосом Сталин обратился к народу со словами: "Дорогие соотечественники! Братья и сестры!", и слова эти были подсказаны не марксистско-ленинской идеологией. Митрополит же Сергий обратился к народу 22 июня 1941 г., в первый же день войны, в воскресенье, в день праздника Всех святых земли русской. Его пастырское послание было разослано
183
по всем приходам, что, строго говоря, было нарушением закона, согласно которому запрещалась всякая церковная деятельность вне церковных стен, как и всякое вмешательство в государственные дела.
В своем послании Сергий нигде не упоминает ни Советский Союз, ни его правительство. Он пишет: "...мы, жители России, надеялись, что пожар войны, охватившей почти весь земной шар, до нас не дойдет..." (В этих словах можно найти скрытый упрек Сталину, который, заключив в 1939 г. договор с Гитлером, надеялся избежать войны.) Он продолжает: "Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа... Вместе с ним она переживала как его испытания, так и его успехи. Не оставит она своего народа и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг".
Он напомнил народу о его героях в прошлом, которых воодушевляло чувство долга перед своей страной и Церковью. Сергий убеждал священников не оставаться молчаливыми свидетелями и, тем более, не предаваться размышлениям о возможных выгодах по другую сторону фронта, что было бы, по его словам, "прямой изменой Родине и своему пастырскому долгу". Это явный намек на то, что, после всех ужасов и преследований, мысль об этом могла показаться многим соблазнительной.
Через четыре дня он отслужил в патриаршем соборе благодарственный молебен, после которого произнес проповедь, содержавшую еще более явный намек на то, что положение в Советском Союзе неблагополучно: "Пусть грянет буря. Мы знаем, что она принесет не только несчастье, но и облегчение; она очистит воздух и унесет ядовитые испарения... Мы уже видим некоторые признаки этого очищения"2. Это было начало активного участия Сергия и возглавляемой им Церкви в патриотической борьбе. В октябре, когда немцы стояли вблизи Москвы, Сергий выступил с посланием, осудившим тех священнослужителей, которые, оказавшись под оккупацией, начали активно сотрудничать с немцами. По всей вероятности, этим посланием Сергий стремился ослабить впечатление, произведенное переходом на сторону немцев митрополита Сергия (Воскресенского), считавшегося вторым по влиянию епископом в Московской патриархии и которому НКВД доверяло больше, чем другим епископам, так что его использовали в качестве посредника между правительством и Синодом3.
По-видимому, правительство продолжало не доверять Сергию, так как в самый день опубликования этого послания, опасаясь немецкого наступления, власти принудительно эвакуировали его в Ульяновск, несмотря на то что у него была высокая температура. Очевидно, власти опасались, что он может последовать примеру своего экзарха в Прибалтике. 11 ноября, находясь уже в Ульяновске, Сергий обратился к верующим с третьим посланием, в котором было сказано: "Прогрессивное человечество объявило Гитлеру священную войну за христианскую цивили-
184
зацию, за свободу совести и религии"4. Очевидно, он надеялся, что в целях пропаганды Сталин подхватит эту мысль и будет вынужден изменить свою церковную политику.
Но Сталин был очень осторожен и не торопился*. Значительные изменения в церковной политике, происшедшие в 1943 г., были, по-видимому, вызваны скорее массовым открытием церквей на оккупированных территориях, чем выступлениями Сергия. Но как бы то ни было, а вскоре после нападения немцев кое-что все же начало меняться. Прекратилась антирелигиозная пропаганда, не было сделано никаких попыток помешать Сергию распространять свои патриотические воззвания, предназначенные для публичного оглашения во всех открытых церквах, хотя это и являлось нарушением закона. Сергию разрешили вернуться в Москву только в конце лета 1943 г., когда немцы уже давно отступили, в то время как митрополит Николай смог вернуться в Москву уже в ноябре 1941 г. Он сразу же начал активно сотрудничать с властями в организации пропаганды за границей и скоро стал представителем патриархии в международных отношениях, и не только патриархии, но и советского правительства. Уже 2 цоя&ртПФХТТыУн стал членом Чрезвычайной государ-ственной^комиссии по расследованию преступлений, совершенных фашистами на оккупированных территориях. Впоследствии, являясь членом этой комиссии, он был в числе подписавших явно лживое заявление о том, что убийство тысяч польских офицеров в лесу под Катынью было совершено немцами5. В последние годы советским и российским правительством официально признано, что это злодеяние совершено НКВД до июня 1941 г.
Уступкой церкви в Д9-43-гг, было издание большой книги под названием "Правда о<религии в России", которая вышла одновременно на нескольких языках. Интересно отметить, что Церкви была передана типография практически переставшего существовать Союза воинствующих безбожников*. Книга эта была предназначена для пропаганды за границей; в самом Советском Союзе в продажу поступило лишь небольшое количество экземпляров. Она производит грустное впечатление: изнуренные, усталые, грустные лица пожилых церковных деятелей — мирян, очень незначительное количество фотографий открытых церквей, полное отсутствие статистических данных. Заверения о полной свободе религии в России звучали при этом неискренне и неубедительно. Подчеркивался традиционный патриотизм Русской православной Церкви от Александра Невского до наших дней. Давалась высокая оценка патриарху Тихону, как главе церкви, и отмечалось, что тот большой авторитет, которым он пользовался, был основан не на проявлении власти и строгости, а на
* Однако известный российский религиовед, Э. И. Лисавцев, утверждает, что уже в июле 1941 г. состоялась первая краткая встреча Сталина с митрополитом Сергием, которой, по его мнению, оба остались довольны. См. его доклад на конференции С.-Петербургского отдела об-ва "Мемориал": Исторический путь православия в России после 1917 г., 2 июня 1993 г.
185
силе любви. Нет ни слова о его конфликте с властями и о преследованиях, которым он подвергался.
Интересно отметить, что на двух групповых фотографиях епископов с митрополитом Сергием (Страгородским) есть и митрополит Сергий (Воскресенский), который в то время активно сотрудничал с немцами в оккупированной Прибалтике; под фотографией упомянуто его имя. 22 сентября 1942 г. в своем послании всем верующим, в особенности живущим в Литве, Латвии и Эстонии, Сергий (Страгородский) осудил епископов Прибалтики, возглавляемых Сергием (Воскресенским), за их сотрудничество с врагом. В послании говорится, что даже русские эмигранты и другие славяне в Америке поддерживают Советский Союз в его борьбе с нацизмом, хотя и не принимают большевистскую идеологию. У русских нет другого выбора, так как нацизм стремится к физическому уничтожению населения России. Сам Сергий не нуждался в доказательствах необходимости борьбы с нацизмом, его вдохновляла любовь к своей Родине и своему народу. В тот же день Сергий и 12 других епископов подписали резолюцию, осуждавшую епископов Прибалтики. Осуждение это было сделано в нерезких тонах: "Если сведения [об их коллаборационизме] окажутся правильными, то епископы должны принять необходимые меры, чтобы исправить свое поведение... и представить патриарху точный доклад, чтобы будущий церковный суд имел перед собой данные не только о преступлении, но и о его исправлении". В резолюции запрещалось дальнейшее возношение имени экзарха Прибалтики в Московском приходе, где он раньше служил. Эта резолюция была, очевидно, подсказана Сергию правительством, и ее тон показывает, что Сергий не хотел резко осуждать своего личного друга, который даже под оккупацией продолжал защищать Московскую патриархию и оставался в ее юрисдикции. 27 марта 1943 г. был осужден украинский архиепископ Поликарп. На этот раз осуждение было гораздо более резким, так как Поликарп нарушил каноны, восстановив на оккупированной немцами территории неканоническую Украинскую автокефальную церковь7.
В книге подчеркивается тесная связь между русским народом и его Церковью; жертвенная любовь к ближнему во имя Божье рассматривается как источник народной силы, что как бы подсказывает необходимость обратиться к Богу, так как только Его помощь может обеспечить победу, одной физической силы для этого недостаточно8.
До 1943 г. нет никаких сведений об открытии в Советском Союзе новых церквей. Первой заметной уступкой Церкви было последовавшее в 1942 г. разрешение (по крайней мере, в Москве) совершать пасхальный крестный ход вокруг церкви с зажженными свечами, несмотря на опасность немецкого воздушного налета; на эту ночь был отменен комендантский час.
В то же время Церковь продолжала взывать к патриотизму населения. Особенно деятельным в этом отношении был архиепи-
186
скоп Ленинградский Алексий, которому разрешили остаться в осажденном городе, очевидно для того, чтобы поддержать дух населения. Его проповеди полны патриотического подъема, в них часто приводятся исторические параллели. Так, например, 9 апреля 1942 г. в своей пасхальной проповеди он отмечает, что в этот самый день 700 лет тому назад Александр Невский одержал победу над тевтонскими рыцарями на льду Чудского озера и спас Новгород, т. е. северо-запад России, от немецкого нашествия9. Уже летом 1941 г. в своих проповедях Алексий призывал верующих жертвовать все, что они могут, для спасения Родины. По-видимому, именно он начал церковные сборы средств на оборону страны. Известен случай, когда анонимный паломник оставил под иконой Св. Николая в соборе архиепископа Алексия 150 дореволюционных золотых десятирублевых монет10. В своих проповедях Алексий постоянно подчеркивал, что Дмитрий Донской и Александр Невский одержали победы не просто благодаря своему патриотизму, но благодаря "глубокой вере русского народа, что Бог поможет в правом деле... так и теперь мы верим поэтому, что все небесные силы с нами"11.
Митрополит Сергий предпринял важный шаг на пути к фактической легализации церкви, использовав для этого нелегальные церковные сборы на оборону страны. 5 января 1943 г. он послал Сталину телеграмму, прося его разрешения на открытие Церковью банковского счета, на который вносились бы все деньги, пожертвованные на оборону во всех церквах страны. Сталин дал свое письменное согласие и от лица Красной Армии поблагодарил Церковь за ее труды. Получив разрешение открыть банковский счет, Церковь стала де-факто юридическим лицом. К 15 января 1943 г. в одном Ленинграде, осажденном и голодающем, верующие пожертвовали в церковный фонд для защиты страны 3182143 рубля; кроме того было пожертвовано еще полмиллиона рублей на создание и вооружение танковой колонны имени Дмитрия Донского. К октябрю 1944 г. церковные пожертвования в этот фонд достигли 150 млн рублей12.
После того как Сталин и Сергий обменялись телеграммами, положение Церкви стало улучшаться. В Красноярске блестящий хирург и профессор медицины епископ Лука (Войно-Ясенецкий), находившийся под арестом, но работавший главным хирургом в военном госпитале, был вызван первым секретарем обкома партии, который сказал ему, что отношения между Церковью и государством скоро улучшатся и что он сможет вернуться к своему епископскому служению. И действительно, 5 марта 1943 г. епископ Лука написал своему сыну, что в одном из пригородов была открыта Церковь (впервые с конца 30-х гг.) и что после шестнадцатилетнего перерыва, вызванного арестами и ссылкой, он опять совершает литургию".
Но главные перемены произошли после 4 сентября 1943 г. До появления в 1989 г. статьи "Неожиданный диалог" В. Алексеева о событиях этого дня ходило много рассказов, часто
187
полулегендарных, но конкретные сведения были весьма туманны. По данным упомянутой статьи, события того дня выглядят теперь следующим образом.
Сталин пригласил к себе на дачу чекиста Г. Г. Карпова* и в присутствии Маленкова и Берии расспросил его о личностях трех митрополитов: Сергия, Алексия и Николая. Затем он задал вопросы о том, как происходило избрание патриарха Тихона, о патриархах Константинопольском и Иерусалимском, о положении православных церквей Румынии, Югославии и Болгарии, о связях РПЦ с зарубежными церковными организациями. Задав целый ряд вопросов о состоянии РПЦ, количестве приходов и положении епископата и выслушав ответы Карпова, "Сталин сказал, что назрела необходимость создания специального государственного органа, который бы осуществлял связь между правительством и руководством православной Церкви". На ответ Карпова, что такой орган следовало бы учредить при Президиуме Верховного Совета, Сталин возразил, что Совет по делам РПЦ должен быть создан при Совнаркоме СССР, чтобы "осуществлять связь между правительством и патриархом. Совет сам решений не принимает, а докладывает обо всем правительству и от него передает государственные решения Церкви"14.
"Затем Сталин обменялся мнениями с Маленковым и Берией... после чего прямо с дачи Карпов позвонил митрополиту Сергию и сообщил, что правительство готово принять его вместе с митрополитами Алексием и Николаем. Прием состоялся вечером того же дня в Кремле.
В беседе Сталина с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем принимали также участие Г. Г. Карпов и В. М. Молотов. Сталин начал беседу с того, что высоко отозвался о патриотической деятельности православной Церкви, а затем поинтересовался проблемами Церкви.
Митрополит Сергий отметил, что главная проблема — это вопрос о патриархе, подчеркнув ненормальность ситуации, когда патриарх не избирался в течение 18 лет. Для избрания патриарха необходимо созвать Поместный собор. Сталин одобрительно отозвался о проведении Собора. Спросил, как будет именоваться патриарх, когда может быть созван Собор, нужна ли помощь правительства с транспортом, доставкой и размещением участников. Предложил также финансовую помощь.
Митрополит Сергий сказал, что для подготовки Собора потребуется не менее месяца: время военное, а собрать необходимо всех епископов, существуют трудности передвижения по стране и т. д.
"А нельзя ли проявить большевистские темпы?" — спросил Сталин. Обратившись к Карпову, он попросил помочь руковод-
* Карпов Георгий Григорьевич (1898—1967) — генерал-майор КГБ СССР, председатель Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР с сентября 1943 по март 1960 г.
188
ству Церкви собрать епископов, привлечь для этого авиацию и другой транспорт. Карпов заверил Сталина, что вся необходимая работа будет проведена и Собор можно открыть через 3—4 дня. Тут же договорились назначить открытие Собора на 8 сентября.
Патриарший местоблюститель поднял вопрос о подготовке кадров священнослужителей и выразил желание открыть с этой целью несколько епархиальных курсов. Сталин предложил открыть не курсы, а академии и училища, на что митрополиты Сергий и Алексий ответили, что для этого у Церкви пока нет сил. Выслушав, Сталин сказал: "Как хотите, но правительство не будет возражать и против открытия семинарий и академий".
Затем митрополит Сергий говорил Сталину о необходимости издания ежемесячного церковного журнала, открытия новых приходов, поставил вопрос об освобождении из ссылок, лагерей и тюрем архиереев и духовенства и о предоставлении возможности священнослужения и свободного передвижения по стране клирикам, отбывшим наказания в местах лишения свободы. Сталин предложил Карпову изучить этот вопрос, а митрополиту Сергию подготовить список священников, находившихся в заключении.
Митрополит Алексий обратил внимание Сталина на необходимость отчисления епархиями и приходами части средств на содержание православного центра, отметив, что, например, Лен-горисполком не разрешает этого делать. Митрополиты Сергий и Николай высказались за избрание священников в состав исполнительных органов приходов. Патриарший местоблюститель особо остановился на важности открытия в епархиях свечных заводов, мастерских по изготовлению церковной утвари. Сталин не возражал против осуществления этих мер.
Повернув разговор в другое русло, Сталин предложил митрополитам помощь правительства в продуктах, транспорте и помещении для церковного руководства. Он сообщил, что правительство решило предоставить Церкви для размещения патриархии бывшую резиденцию германского посла в Москве Шуленбурга. Здание находится в Чистом переулке, оно передается Церкви вместе со всей мебелью. Кроме того, Сталин поставил митрополитов в известность о том, что правительство полагает создать специальный орган — Совет по делам Русской православной церкви и председателем Совета назначить Г. Г. Карпова. Сталин подчеркнул, что Совет по делам РПЦ будет представлять собой орган связи между правительством и патриархией. Обратившись к Карпову, он сказал: "Подберите себе двух-трех помощников, которые будут членами вашего Совета, создайте аппарат. Но только помните, во-первых, вы не обер-прокурор Синода, а во-вторых, своей деятельностью больше подчеркивайте самостоятельность Церкви".
Священник Гордун тут правильно указывает на лукавство Сталина. Достаточно только заглянуть в архив Совета по делам
189
РПЦ, чтобы убедиться в мелочном вмешательстве Совета во все дела РПЦ. Патриарх Алексий обращается за разрешением или, во всяком случае, согласием Карпова на любое церковное мероприятие. Да и в указанном докладе отца Сергия приводятся такие примеры, как планы работы Совета: "Подготовка проекта Устава РПЦ (исполнитель — тов. Зайцев К. А.)... Обеспечить контроль по выпуску... номера "Журнала Московской патриархии". Таким образом, на самом деле функции Совета были вполне под стать обер-прокурорским, с той "только" разницей, что ни царское правительство, ни обер-прокуроры не ставили себе целью удушение Церкви и были они хотя бы формально верующими. Здесь же юридически положение Церкви ухудшалось даже по сравнению с эпохой, предшествовавшей 1938 г., к.огда за соблюдением законности все же следили профессиональные юристы в специальных комиссиях или отделах при ВЦИКе и как-то пытались противостоять произволу ЧК—ГПУ—НКВД. Здесь же Церковь отдавалась непосредственно в руки НКВД—МГБ—КГБ, на произвол наследнику Тучкова (что именно такую функцию занимал в НКВД Карпов до своего официального назначения, видно из характера вопросов, которые ему задавал Сталин 4 сентября 1943 г.).
Но вернемся к беседе Сталина с митрополитами в изложении о. Сергия Гордуна: "Беседа окончилась поздней ночью*, а на следующее утро, 5 сентября, в Богоявленском кафедральном соборе состоялась торжественная воскресная литургия, после
Тут уместно привести другой рассказ об этой встрече, с некоторыми любопытными и, вероятно, несколько .апокрифическими подробностями. Начинается он с сообщения, что, вернувшись из Ульяновска на поезде в Москву 3 сентября, митрополит Сергий был встречен у вокзала государственной машиной, которая доставила его в новую резиденцию — бывшее германское посольство. А на следующий день митрополиты так же были доставлены на встречу к Сталину, узнав с утра только, что их повезут в Кремль. Как видно, это апокриф, так что можно отнестись скептически и к следующим подробностям кремлевской беседы:
"Митрополит [Сергий] заявил о необходимости широкого открытия духовных учебных заведений, так как у Церкви отсутствуют кадры священнослужителей.
Сталин: А почему у вас нет кадров? Куда они делись?
Митрополит... выдержав взгляд зеленых глаз... ответил: "Кадров у нас нет по разным причинам: ...мы готовим священника, а он становится Маршалом Советского Союза". Довольная усмешка тронула уста диктатора: "Да, как же. Я семинарист. Слышал тогда и о Вас". ...Стал вспоминать семинарские годы... Затем сказал, что... мать его до самой смерти жалела, что он не стал священником... Во время этой беседы были выработаны устав Русской церкви и те условия, в которых она существует до сего времени...
В конце беседы [в 3 ч. утра] митрополит был страшно утомлен... Сталин, взяв митрополита под руку, осторожно, как настоящий иподиакон, свел его по лестнице вниз и сказал на прощание следующую фразу: "Владыко! Это все, что я в настоящее время могу для Вас сделать". Левитин-Краснов А. Э. "Рук твоих жар" (1941—1956). 2-й т. мемуаров. Тель-Авив, 1979, с. 106—107.
Есть еще и версия Ведерникова, бывшего редактора ЖМП, по которой Карпов предстал перед митрополитом Сергием уже в ходе беседы со Сталиным. Сталин, якобы представил Карпова, который-де теперь будет связным между Церковью и правительством.
Сергий: "Но разве это не тот Карпов, который нас преследовал?" "Тот самый, — ответил Сталин, садистски улыбаясь. — Партия приказывала преследовать вас, и он выполнял приказ партии. Теперь мы приказываем ему быть вашим ангелом-хранителем. Я знаю Карпова, он исполнительный работник". Поповский, 373—375 и сн. на с. 505.
190
которой патриарший местоблюститель, впервые после двухлетней разлуки приветствуя московскую паству, сообщил ей о намеченном на 8 сентября соборе епископов для избрания патриарха. Выйдя из храма, верующие имели возможность прочитать опубликованное в газете "Известия" сообщение ТАСС о приеме И. В. Сталиным трех митрополитов.
Как и было намечено, Собор епископов состоялся 8 сентября 1943 г. в Москве. В нем участвовало 19 иерархов: 3 митрополита, 11 архиепископов и 5 епископов, из которых 2 иерарха — митрополиты Сергий и Алексий — с дореволюционной епископской хиротонией, 9 архиереев были хиротонисаны в 20-е гг., 2 иерарха — в 30-е и 6 участников Собора были рукоположены в епископский сан в 1941—1943 гг. Только двое из участников Собора — митрополит Сергий в 1922—1923 гг. и архиепископ Калининский Василий (Ратмиров) с 1922 по 1941 г. — состояли в обновленчестве, причем последний был членом обновленческого Синода и в сане митрополита занимал Курскую кафедру, после чего отказался от сана и был делопроизводителем обновленческого Синода в звании мирянина, а в 1941 г. принес покаяние и был принят митрополитом Сергием в церковное общение в сущем сане, так как скрыл факт своего отречения от сана*.
Собор заслушал доклады патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия о патриотической работе Церкви в течение двух военных лет и митрополита Ленинградского Алексия "Долг христианина перед Церковью и родиной в переживаемую эпоху отечественной войны". Затем митрополит Алексий, обратившись к Собору, сказал, что "необходимо довершить церковное строительство избранием патриарха". Поскольку митрополит Сергий уже в течение 17 лет фактически нес обязанности патриарха, то он и был выдвинут митрополитом Алексием в качестве единственного кандидата на патриаршее место. Все участники Собора поддержали выступление митрополита Алексия. В ответ на вопрос патриаршего местоблюстителя, нет ли у кого-либо иного мнения, последовали возгласы: "нет, единодушно", "единогласно", "всем собором". Затем все встали и трижды пропели "аксиос".
Поблагодарив за избрание, митрополит Сергий объявил об образовании при патриархе Священного синода, состоящего из трех постоянных и трех временных членов. Постоянными членами Синода были назначены митрополиты Алексий и Николай и архиепископ Горьковский Сергий".
Затем Собор принял зачитанное митрополитом Сергием постановление о том, что "всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик — лишенным сана".
*По свидетельству одного из достойнейших священнослужителей Московской патриархии, рукоположенного Ратмировым, последний был нравственно разложенной личностью, но своими высокопоставленными связями немало помогал и существованию приходов, и спасению из рук НКВД священников.
191
Члены Собора приняли также обращение к советскому правительству, в котором выражали благодарность за "сочувственное отношение" Сталина к нуждам Русской церкви и ее служителей и заверяли, что они приумножат свои труды, участвуя "в общенародном подвиге за спасение родины".
Собор обратился к христианам всего мира с призывом "дружно, братски, крепко и мощно объединиться во имя Христа для окончательной победы над общим врагом в мировой борьбе, за попранные Гитлером идеалы христианства, за свободу христианских церквей, за свободу, счастье и культуру всего человечества".
12 сентября 1943 г. в московском Богоявленском соборе состоялась интронизация новоизбранного патриарха. В тот же день святейший Сергий обратился к всероссийской пастве со своим первым патриаршим посланием, в котором напомнил церковное учение о том, что "хранителем православной веры у нас является не епископат, не духовенство, а сам верующий народ", поэтому "каждый член данной православной общины обязан участвовать в охранении православной веры, содержимой этой общиной". Святейший владыка призвал паству следить за тем, чтобы к священническому служению не допускались лица, имеющие безблагодатные хиротонии от раскольников.
Святейший Сергий получил поздравительные телеграммы от всех восточных патриархов, а также от некоторых предстоятелей и иерархов инославных церквей*.
К концу 1942 г. кроме трех митрополитов оставалось, по-видимому, еще восемь епархиальных архиереев. С тех пор были рукоположены еще по крайней мере два, остальные шесть были, очевидно, возвращены из ссылки или лагерей или получили разрешение вернуться к своей деятельности после вынужденной отставки. Но в то время в ссылке и лагерях томились еще по крайней мере десятки епископов. По всей вероятности, четырех дней было недостаточно, чтобы освободить их из заключения и привезти в Москву некоторых из этих епископов. По-видимому, некоторые из заключенных епископов отказывались признать церковную политику Сергия после 1927 г., как условие для своего освобождения. В то время катакомбная церковь была еще весьма деятельной15.
Почему же Сталин пошел на такое решительное "замирение" с Церковью? Обычно это объясняют необходимостью привлечь помощь Церкви для победы. Но ведь на дворе уже был сентябрь 1943 г. Сталинград был давно позади, и в победе никаких уже сомнений не могло быть. В благодарность за материальный и духовно-патриотический вкдад Церкви в дело победы за предыдущие два года? Но Сталин никогда не отличался особыми наклонностями к благодарности и к памяти об оказанных ему
*Весь выше приведенный текст взят из вышеуказанного доклада отца Сергия Гордуна, за исключением комментариев автора этой книги и мест, оговоренных сносками. Материал процитирован с разрешения автора и ВРСХД, где он был напечатан.
192
услугах. Цитируемый Гордуном Алексеев объясняет все внешнеполитическими причинами. Сталин готовился к Тегеранской конференции, надеясь добиться там второго фронта. В числе разных факторов того, как бы "понравиться" союзникам, учитывался и фактор религиозной терпимости, хороших отношений между Церковью и государством. Известно было, что на правительства на Западе оказывали давление с целью скорейшего открытия второго фронта общественные движения, которые помогали Советскому Союзу. В Великобритании Объединенный комитет помощи СССР возглавлял как его называли "Красный декан" — марксист Хью-летт Джонсон, настоятель Кентерберийского собора. А англиканская церковь добивалась от советского правительства разрешения на приезд своих представителей с визитом в СССР. "Отказать такому партнеру, да еще накануне Тегеранской конференции, было бы в высшей степени неразумно". Делегацию должен был возглавить архиепископ Йоркский, а чтобы произвести на него благоприятное впечатление, Русская православная церковь должна была быть во всем своем внешнем блеске: с патриархом, синодом и пр.16. Но, казалось, в таком случае можно было бы "свернуть" Церковь снова после войны, особенно с началом холодной войны. Этого не произошло —- хотя, как будет показано ниже, нажим и зажим начался даже до окончания войны, но относительно осторожный, — мне кажется, по двум причинам. Во-первых, Сталин "вошел во вкус": он считал, что от покорной Церкви ему больше выгоды на внешнеполитическом фронте, чем потерь — на внутреннем. Судя по его послевоенной политике, он заботился гораздо больше об изоляции мира, находившегося под его контролем, чем проблемами мировой революции. Во-вторых, на мой взгляд, не все в его церковной политике объясняется только Тегераном и дружбой с англиканами. Сталин понимал, что ему предстоит как-то "приручать" католические, православные и протестантские народы Восточной Европы, да и "своих" западных территорий, а для этого надо было не отпугивать и не настраивать против себя тамошние церкви. Нужно было доказать это религиозной терпимостью "дома", наличием Церкви в СССР, которая, по крайней мере, казалась бы благополучной и процветающей.
Патриарх Сергий и его Церковь, 1943—1944 гг.
Став патриархом, Сергий продолжал консолидацию Церкви: восстанавливались епархии, в них назначались епархиальные архиереи. Некоторые из них, вероятно, вернулись из ссылки, после того как они признали Сергия и его обещание полной лояльности. Были рукоположены в епископы некоторые вдовые священники и уцелевшие монахи, имевшие необходимое образование. К январю 1945 г., когда был созван собор для избрания нового патриарха, число епархиальных архиереев, признававших Сергия патриархом, достигло сорока одного17.
193
Сергий так и не дожил до осуществления своей главной мечты — восстановления богословского образования в России. Первая пастырская школа и богословский институт, переведенные впоследствии в восстановленную Троице-Сергиевскую лавру, были открыты через месяц после его смерти.
Были предприняты необходимые меры, чтобы получить признание патриархии другими поместными православными церквами. Об успехе этих мер можно судить по участию восточных патриархов или их представителей в Московском соборе 1945 г. Очень важно было также то, что восточные патриархи признали автокефалию Грузинской православной церкви, дарованную Московской патриархией 10 ноября 1943 г. После присоединения к России, когда умер последний грузинский патриарх, Грузия лишилась своей древней автокефалии. После захвата власти большевиками Грузия стала на короткий срок независимой и односторонне объявила свою автокефалию, что не было признано патриархом Тихоном. Таким образом, между 1919 и 1943 г. Грузинская церковь не имела литургического общения с другими православными церквами.
Защитники Сергия особенно высоко оценивают его заслуги в сохранении церковного единства во всем Советском Союзе и в восстановлении нормального церковного управления. После его смерти его называли гением, который, обладая необходимой духовной и канонической интуицией и эрудицией, один мог сохранить Церковь, возродить и направлять ее в эти "трудные, полные кризисов и политически решающие годы нашей родины". Такой выдающийся богослов, как В. Н. Лосский, находившийся в эмиграции во Франции, восхвалял "великого церковного деятеля... великого Сергия, в жизни которого все было велико... он жил догматами Церкви... все возвышал до основных истин веры". Возрождение Православной церкви в Советском Союзе в военные годы рассматривалось как результат долголетней политики и трудов митрополита Сергия". Однако, по-видимому, сам патриарх Сергий не был так уверен в абсолютной правоте своей политики. В слове, сказанном при своей интронизации, он признался: "В звании патриаршего местоблюстителя я чувствовал себя временным и не так сильно опасался за возможные ошибки. Будет, думал я, избран патриарх, он и исправит все допущенные ошибки"19. Но ему не было дано их исправить — через 8 месяцев патриарха Сергия не стало. А возможность их исправления наступила лишь через 45 лет.
Интересно отметить, что в своем приведенном выше замечании о том, что патриаршая Церковь приняла и продолжила наследие обновленцев, советский религиовед Шишкин также признает, что Сергию удалось сохранить Церковь от полного уничтожения.
Противники Сергия считают, однако, что изменения в государственной политике были вызваны войной, необходимостью получить поддержку народа в борьбе с нацизмом, необходимо-
194
стью принять во внимание стихийное церковное возрождение в оккупированных немцами областях, тем, что Сталин решил "не отставать от Гитлера в благочестии"10.
И действительно, даже после сентября 1943 г. число открытых, по разрешению советских властей, церквей было очень невелико, гораздо меньше, чем в оккупированных немцами областях, что отмечалось и в советской печати. Так, если по всему Советскому Союзу в 1947 г. было 14092 действующих православных храма (включая 2491 храм, перешедший от униатов), то из этого числа непосредственно по разрешению Совета по делам РПЦ было открыто всего 1270 православных храмов; а на территориях, занятых, немцами и румынами, за время их оккупации было открыто 7547 храмов. И не мудрено, учитывая ту сложную процедуру, которую разработал Совет по делам РПЦ и принял Совнарком 28 ноября 1943 г. под № 1325.
По этому постановлению, верующие подают ходатайство сначала в местные Советы, которые имеют право только отказать в открытии церкви. Если их решение было не отрицательным, то ходатайство направлялось в Совет по делам РПЦ, который "выносит предварительные свои решения" и представляет в Совнарком (данной республики) на одобрение. В случае одобрения последним Совет сообщает свое окончательное решение местному совету. Иными словами, вся процедура была такова, что закрыть храм или отказать в его открытии было просто и быстро, а открыть — крайне хлопотно, сложно и длительно21.
Изучение архива Совета по делам РПЦ показывает, что даже в лучшие годы процедура между первой подачей прошения об открытии храма и его окончательным одобрением Советом занимала в среднем 2—3 года. О. С. Гордун приводит типичную статистику:
"В Казахстане в первый квартал 1945 г. было возбуждено верующими 21 ходатайство... Удовлетворены были — 4.
В Горьковской обл. за 1943—44 гг. ... рассмотрены 137 заявлений... по 123 приняты решения об отклонении". Это в области, где было лишь 22 действующих храма на 1 января 1945 г., недействующих— 1101.
"Отказы в регистрации храмов направлялись верующим, согласно директивному письму СДРПЦ от 31 января 1945 г., в виде краткой справки без мотивировки", — пишет Гордун".
Мы уже приводили сравнительные цифры об открытии церквей на территориях, оккупированных в годы войны противником. Можно только добавить, что чем дальше от линии фронта на восток, тем труднее открывались храмы; это особенно касалось территорий на восток от Волги, а тем более Сибири. Например, в Красноярске и окрестностях в 1943—1944 гг., пока там жил архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), было открыто только 2 храма. В Горьком на миллион с лишним жителей к концу 70-х гг. действовало всего 3 церкви, в миллионном Свердловске — всего одна23.
195
Новый облик официальной Церкви
Сложное положение восстановленной Церкви, ее противоречивые и взаимоисключающие функции служения Богу и восхваления богоборческого режима проявились уже на Поместном соборе 1943 г.
В первом же докладе патриарха Сергия собору 8 сентября можно найти такие высказывания: "Нам не пришлось долго раздумывать о том, какую позицию занять во время войны... фашисты напали на нашу страну, разоряли ее, увозили наших соотечественников на принудительные работы... Простое чувство приличия не позволило нам занять какую-либо другую" пози- цию"*4*4?—В"этом заявлении подразумевается, что Церковь есть нечто отдельное от государства и имеет моральное право выбирать свою позицию по отношению к государству.
7 ноября 1943 г., по случаю 26-й годовщины Октябрьской революции, патриарх отслужил торжественную литургию, но в особых молитвах говорилось скорее о происшедшем накануне взятии Киева, возносились благодарения и поминались погибшие на войне. Была вознесена молитва о "богохранимой стране нашей и ее правительстве, возглавляемом Богом дарованным вождем" и провозглашено многолетие25.
Вскоре после архиерейского собора определились сферы деятельности трех старших иерархов: митрополит Николай представлял интересы Советского Союза в международных отношениях, митрополит Алексий обращался к верующим с патриотическими воззваниями и организовывал сбор средств на нужды армии и военных-инвалидов, послания патриарха Сергия носили по большей части морально-богословский или пастырский характер26.
После смерти Сергия в должность патриаршего местоблюстителя вступил митрополит Алексий. В своем первом письме Сталину он писал: "...с одной стороны, я буду придерживаться церковных канонов и правил, с другой — неуклонной лояльности по отношению к родине и к Вам, как главе ее правительства". Интересно отметить, что верность Церкви стоит на первом месте. Поведение Алексия во время хрущевских гонений показало, что это были не пустые слова.
При Алексии, который в чинопочитании Сталина заходил дальше, чем Сергий, "разделение труда" между ним и митрополитом Николаем определилось еще яснее: Алексий был пастырем и духовным вождем Церкви, а Николай ее "министром иностранных дел", поддерживавшим советскую пропаганду.
Подробности о спорной политической деятельности митрополита Николая можно найти в книге Флетчера "Николай", здесь же мы отметим только самые показательные из его выступлений. По случаю годовщины нападения гитлеровской Германии на СССР, 22 июня 1942 г., он написал воззвание к советским партизанам и населению оккупированных областей; листовки с этим воззванием разбрасывались по другую сторону фронта с советских военных самолетов. Начиная с ноября 1942 г. и в течение всего 1943 г. он выступал с воззваниями к Православной румынской церкви и румынским солдатам, а также к населению и Церкви
196
в Югославии, Чехословакии и Греции; сам Николай стал при этом членом организованного правительством Всеславянского комитета, который призывал братьев-славян поддержать Советский Союз в его борьбе с нацистами. В одном из своих воззваний Николай говорил: "Церковь преисполнена... священной ненависти к врагу", что звучит довольно странно в устах православного архиерея. По-видимому, это чувство было искренним, так как подобные заявления делал и такой праведный человек, как архиепископ Лука27. В одной из своих статей в Журнале Московской патриархии он требует смертной I казни нацистам, ссылаясь на закон Моисея и другие места в Ветхом i завете. Он добавляет, что заповедь Христа о любви к ближнему! неприменима "к немецким убийцам... любить их абсолютно невоз- v можно". В условиях Советского Союза еще более трагически звучит следующее его высказывание: "Как мы будем проповедовать евангелие любви и братства тем, кто не знает Христа, но кто видел сатанинское лицо немца, который называет себя христианином?"28 В Журнале Московской патриархии можно найти много патриотических статей, в которых подчеркивается патриотическая традиция и роль Православной церкви во всей русской истории. Есть много сообщений о том, как отдельные приходы организуют помощь раненым и инвалидам войны: прихожане добровольно и безвозмездно исполняют обязанности санитаров, церковные хоры посещают больницы и для поднятия духа раненых исполняют музыкальные программы из светских песен29. Строго говоря, с точки зрения советского закона вся эта благотворительная деятельность Церкви была противозаконной.
Собор 1945 г. и первые действия патриарха Алексия
Самым важным для Церкви событием 1945 г. был Поместный собор, который продолжался с 31 января по 2 февраля. На этом соборе Алексий был единогласно избран тринадцатым патриархом Московским и всея Руси, было принято новое Положение об управлении Русской православной церкви. Есть достоверные сведения о том, что на заседании епископов, состоявшемся 21 ноября 1944 г. для избрания Предсоборной комиссии, архиепископ Лука напомнил другим епископам, что, согласно постановлению собора 1917 г., выдвижение кандидатов в патриархи должно быть предоставлено самим участникам собора и что голосование должно быть тайным, и заявил, что поскольку выдвижение Алексия, как единственного кандидата в патриархи, это постановление нарушает, то он проголосует против Алексия. В результате Лука оказался единственным русским епископом, которого не пригласили на собор, в котором участвовали 41 русский и 5 иностранных епископов30. Интересно, что официальное издание Московской патриархии избрание Алексия объясняет тем, что его назначил местоблюстителем в своем завещании патриарх Сергий, а также тем, что патриарх Алексий был старейшим среди русского епископата по хиротонии. Если второе объяснение нейтрально по отношению к канонам, то первое им полностью противоречит. Каноны запрещают правящим
197
архиереям назначать себе преемников. Нарушение этого правила Собором 1917—1918 гг. было вызвано критическим положением Церкви того момента. То, что такой знаток канонов, как патриарх Сергий, тоже пошел на это нарушение, указывает на его неуверенность в прочности и долговечности "конкордата" с советским правительством, что косвенно подтверждается и текстом Завещания, датированного еще 12 октября 1941 г., и тем, что он не счел необходимым его изменить. Завещание начинается следующими словами: "В случае моей смерти или невозможности исполнять должность патриаршего местоблюстителя..."31 Но решение русского епископата идти на это нарушение на Соборе 1945 г. не объяснимо иначе как прямым давлением определенных советских органов.
Положение об управлении Русской православной церковью, принятое собором, как указывалось раньше, было составлено "при участии члена Совета по делам РПЦ К. Зайцева и утверждено постановлением Совнаркома СССР от 28 января 1945 г."32. В положении говорится: "...патриарх для решения назревших важных церковных вопросов созывает, с разрешения правительства, Собор Преосвященных Архиереев и председательствует на Соборе, а когда требуется выслушать голос клира и мирян и имеется внешняя возможность к созыву очередного Поместного Собора, созывает таковой и председательствует на нем".
Из всех постоянных соборных церковных органов, учрежденных Собором 1917——1918 гг., сохранился только возглавляемый патриархом Синод епископов, и состав его был гораздо менее демократичным: в него входили митрополиты Киевский, Ленинградский и Крутицкий (Московский) и три епископа, приглашаемых патриархом и постоянными членами Синода по старшинству на полугодичные заседания Синода.
В Положении 1945 г. ничего не говорится о порядке включения в состав собора клириков и мирян. В Московский собор 1917—1918 гг. входили по должности епархиальные архиереи, а также по два представителя от клира и по три от мирян по выборам в каждой епархии. На Соборе 1945 г. присутствовали 46 епископов, 87 священников и дьяконов и 37 мирян.
В Положении полностью отсутствует точное определение обязанностей и прерогатив разных органов церковного управления. Единственной очевидной функцией Поместного собора является избрание нового патриарха. И действительно, в "доперестроечный" период, после Собора 1945 г., Поместный собор созывался лишь однажды — в 1971 г., для избрания патриарха Пимена на место скончавшегося в 1970 г. Алексия I.
Принимая, или будучи принужденным принимать, те или иные решения, патриарх просто рассылал телеграммы всем епархиальным епископам с просьбой выразить свое согласие, после чего решение публиковалось как соборное постановление. Соборы епископов тоже собирались чрезвычайно редко.
Положение 1945 г. противоречит законодательству 1929 г. и другим советским законам о религии и церкви. Это положение устанавливает в высшей степени централизованное церковное
198
управление с последовательным подчинением низших органов высшим и с сосредоточением власти в руках патриарха, в то время как, строго говоря, советские законы не признают никаких религиозных объединений, кроме групп из 20 мирян, снимающих у государства церковное помещение. Патриарх имеет право назначать епископов, что включает и право их перевода в другие епархии. Епископы представляют патриарху ежегодный отчет о вверенных им епархиях. Патриарх преподает епископам "братские советы и указания касательно их должности и управления".
В епархиях устанавливаются такого же рода отношения между епархиальным архиереем и благочинными, а также между благочинными и приходскими священниками. Правящий епископ может, по своему усмотрению, создать Епархиальный совет, в который входят приходские священники, или же управлять епархией при помощи своей канцелярии. Вопреки советским законам, священники полностью подчинены своим епископам, которые обладают правом их назначения и перевода.
Положение ограничивает прерогативы двадцаток, которые были переименованы в приходские общины. Органами приходской общины являются Общее приходское собрание и избираемые этим собранием в составе трех лиц Церковный совет и Ревизионная комиссия. Священник, бывший до этого "наемником" двадцатки, становится теперь главой приходской общины и председательствует как на Приходском собрании, так и в Церковном совете33.
Интересно отметить, что тот же Сергий, который в 1905 г. отстаивал максимальную демократизацию Церкви, ее соборность и активное участие мирян в управлении Церковью, стал впоследствии создателем или по крайней мере вдохновителем централизованного и авторитарного церковного управления, которое в 1905 г. отстаивал не кто иной, как митрополит Антоний (Храповицкий), будущий глава заграничного синода и один из главных противников Сергия в 30-е гг. Очевидно, Сергий и Алек-сий надеялись, что при такой организации Церковь сможет лучше выдержать новые испытания и гонения со стороны властей.
В 70-е гг., с оживлением церковной публицистики неофитов, начало раздаваться много голосов, напоминающих постановления патриарха Тихона и митрополита Агафангела о временных местных автокефалиях. Некоторые "самиздатские" авторы утверждали, что децентрализованная Церковь менее уязвима перед лицом централизованного тоталитарного аппарата, чем Церковь централизованная, ибо в первом случае аппарат не мог бы проводить свои репрессии через единую патриархию, а имел бы дело с множеством центриков34. Вопрос этот спорный. Но может быть, выживание и большая жизненная динамика децентрализованных сект подтверждает правоту упомянутых авторов. Стоит, однако, указать на один явный изъян Положения, противоречащий последовательному клерикальному централизму — если к таковому в тогдашних условиях стремились патриархи Сергий и Алексий: прерогативы власти священников, епископов и даже патриарха обрисованы в Положении весьма условно и неопределенно. Над этим уж определенно поработал аппарат Карпова.
199
Статья 16 Положения гласит: "Патриарх имеет печать и штамп, зарегистрированный надлежащей гражданской властью". Важно подчеркнуть, что в тексте говорится о штампе и печати не патриаршего престола, как такового, а конкретного лица, поставленного на должность патриарха. Регистрация этих штампа и печати гражданскими властями предполагает их контролирующую власть. Таким образом, исход выборов становится заранее известным: избирается тот, чьи штамп и печать будут зарегистрированы гражданскими властями. При избрании нового патриарха в 1943,1945 и 1971 гг. выдвигался только один кандидат. В таком же положении находятся и епархиальные архиереи и настоятели приходских храмов. Больше того, их деятельность должна быть согласована с местным уполномоченным Совета по делам Русской православной церкви (по делам религий — с 1965 г.).
Видный специалист по каноническому праву, покойный профессор Александр Боголепов, приходит к заключению, что положение председателя Совета по делам Русской православной церкви можно сравнить с положением обер-прокурора Святейшего Синода: и тот и другой представляли интересы государства с той большой разницей, что теперь это было государство, враждебное Церкви, а не благорасположенное к ней35.
В Положении указывается, что Церковь имеет право открывать мастерские и маленькие фабрики для производства свечей и других предметов церковного обихода, что означает фактическое признание Церкви юридическим лицом. Церковь получила также типографское оборудование для издания религиозной литературы. Покойный митрополит Никодим* с раздражением говорил автору этих строк о том, что Церковь проворонила это типографское оборудование. Во всяком случае, с 1959 г. Церковь была вынуждена обращаться к услугам государственных типографий, к Церкви явно не благорасположенных36.
Как уже было сказано, Положение 1945 г. было явно несовместимо с советским законодательством о религии и Церкви, действовавшим с 1918 по 1939 г. То, что Сталин и его преемники согласились на это Положение, порождало надежды, что законодательство о религии будет в ближайшем будущем пересмотрено и что новое положение Церкви будет признано и де-юре. Но этого не произошло, и Церковь в советский период так и не была признана юридическим лицом. Таким образом, строго говоря, все новые права, дарованные Церкви в 1943—1945 гг., могли быть в любую минуту отобраны.
Во время войны Церковь устраивала сборы добровольных пожертвований не только на военные нужды, но и на инвалидов и сирот войны. Эта деятельность развернулась особенно широко при патриархе Алексии, после 1944 г. Несмотря на то что такая деятельность была запрещена законодательством 1929 г., Сталин
* Никодим (Ротов Борис Георгиевич, 1929—1978) — митрополит Ленинградский и Новгородский с 1963 г. Был председателем Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата с 1960 по 1972 г.; внес большой вклад в развитие патриотической миротворческой деятельности РПЦ и ее контактов с церквами зарубежных стран.
200
лично поблагодарил Церковь за ее труды. В Положении 1945 г. этот прецедент был использован для расширения имущественных прав Церкви. В 41-й статье Положения было указано, что исполнительный орган приходской общины может "вносить потребные суммы на содержание епархиального архиерея и его управления, а также на общецерковные нужды: на патриаршее управление и на содержание духовных учебных учреждений при патриархии". Было узаконено также и отчисление приходских средств на "патриотические нужды"37; патриархия, епархии и приходы получили разрешение помещать церковные средства "на хранение в банк или сберкассу", что раньше было запрещено. (Очевидно, вначале термин "патриотические нужды" охватывал всякую благотворительную церковную деятельность, впоследствии под предлогом "патриотических нужд" власти самовольно снимали с церковных банковских счетов огромные суммы денег в так называемые Фонды Мира.)
Церковь так и не получила права собственности на церковное здание, которое все еще должно было арендоваться у государства двадцатками; здание это сдавалось бесплатно, но облагалось максимальным налогом. Тем не менее банковский счет открывался не на имя двадцатки, а на имя прихода и все чеки подписывались священником и старостой. После 1961 г. священники потеряли это право, и чеки подписывались тремя членами церковного совета и утверждались местными властями. Нередко при возникновении необходимости капитального ремонта церковного здания местные власти отказывались утверждать приходские чеки, — специальная комиссия признавала состояние церковного здания опасным, Церковь закрывалась, и священник лишался регистрации, т.е. лишался права заниматься своей деятельностью. По всей вероятности, такие действия основывались на тайных, часто противоречащих официальным законам инструкциях; такого рода инструкции существовали во всех сферах жизни в Советском Союзе.
Как было уже сказано, ни Сергию, ни Алексию не удалось добиться никаких реальных уступок в области религиозного обучения детей. Было оставлено в силе законодательство 1929 г., запрещавшее преподавание вероучения группам детей больше трех человек, причем преподавание в таких группах разрешалось только лицам соответствующей педагогической квалификации, каковая устанавливается местным отделом народного образования38. В советских условиях официальное признание священника квалифицированным педагогом было просто немыслимым. Несмотря на заявление Карпова, что родители могут не только сами обучать детей, но и поручать это священнику, к которому дети могут ходить на дом, преподавательская деятельность священника была фактически ограничена его собственными детьми. В самые "либеральные" 40-е гг. известны только отдельные случаи религиозных бесед священников с детьми после богослужения, иногда такие беседы сопровождались показом диапозитивов, иллюстрировавших ветхозаветные и новозаветные тексты. Когда священников приглашали на обед, за столом начинались иногда разговоры на религиозные темы, на которых
201
могли присутствовать и дети. Ребенок мог получить ответ на интересовавшие его вопросы на исповеди39.
Как только митрополит Алексий вступил в должность местоблюстителя, он послал Сталину телеграмму, в которой обещал продолжать церковную политику Сергия, и заверял Сталина в своей любви и преданности. В своей телеграмме от 24 октября
1944 г. Сталин поблагодарил Алексия за его широкую патриотическую деятельность и щедрые церковные пожертвования на сирот войны. Вскоре после своего избрания в патриархи, 10 апреля
1945 г., Алексий был принят Сталиным. На встрече присутствовал министр иностранных дел Молотов. Алексия сопровождал митрополит Николай Крутицкий, глава Отдела внешних церковных сношений Русской православной церкви. Предметом разговора были, по-видимому, внешнеполитические вопросы, и от Церкви ожидалась всемерная защита интересов советского государства в международном церковном движении. Именно так можно лучше всего охарактеризовать последовавшие многочисленные речи и пропагандистские выступления представителей Московской патриархии, в особенности самого митрополита Николая.
28 мая патриарх Алексий отправился в паломничество на Святую Землю, несомненно, получив на это разрешение, а может быть, и указание самого Сталина во время их недавнего разговора. Впервые в истории русский патриарх ехал паломником на Святую Землю, и цель этой поездки была не только религиозной, но и политической: нужно было продемонстрировать всему некоммунистическому миру, что Русская Церковь свободна, что положение в Советском Союзе изменилось к лучшему и что антикоммунистическая пропаганда является в этом отношении грубым преувеличением.
На обратном пути патриарх остановился в Египте и посетил патриарха Александрийского. Один русский эмигрантский приход в Египте присоединился к Московской патриархии. Из Египта патриарх направился в Бейрут, где он посетил патриарха Антиохийского, и к концу июня вернулся в Москву. В течение всей поездки патриарха принимали главы правительств и видные политические и церковные деятели.
Сопровождавший патриарха митрополит Николай, прежде чем вернуться в Москву, поехал в Англию. Там он выступил в Лондонском университете с речью о нацизме как о главном враге человечества, христианства и цивилизации. Архиепископ Йоркский устроил в его честь прием. На этом приеме архиепископ в унисон с тогдашней политикой Московской патриархии обрушился на Ватикан, называя его общим врагом православия и англиканства и заявил, что в своем вероучении православие и англиканство почти не различаются. Митрополит Николай был принят королем Георгом VI в Букингемском дворце. Он служил и проповедовал в местной Русской православной церкви, незадолго перед этим присоединившейся к Московской патриархии40.
|
