CКВЕРНОСЛОВИЕ
передача радио "Свобода", 17 февраля
2002,
17.02.02.
Анатолий Стреляный: Сквернословие существует у всех народов и обычно
не считается чем-то особенным. В мифах ругаются сами боги. Иудаизм,
ислам не выделяют сквернословие как особый проступок. Только в христианстве
оно постепенно, очень постепенно начинает восприниматься как тяжелейший
грех.
Священник Сергий Булгаков в 1922-м году победу большевизма назвал
"победой матерщины", "взрывом матерщины". В
те же годы поэт Максимилиан Волошин сказал, что "царь Петр
был первый большевик". Известно, что Петр был и великий матерщинник,
и великий гонитель церкви. Воткнул клинок в стол и сказал: "Вот
вам будет патриарх, мать-перемать!". Чем объясняется особое
отношение христианства к сквернословию, и как это повлияло на европейскую
и российскую историю?
Яков Кротов: Этот выпуск передачи будет посвящен сквернословию,
мату, матерщине. Слов в русском языке для обозначения этого вида
речи чрезвычайно много. И в Евангелии мы находим (среди специфически
христианских заповедей) слова Иисуса Христа о том, что тот, кто
сказал брату своему "пустой человек" достоин того, чтобы
отправиться в преисподнюю, в Геенну огненную. О матерщине речи нет.
У многих народов мира сквернословие не затрагивает сексуальной
тематики. И у большинства древних народов, и у иудеев, прежде всего,
греховными считались выражения богохульные, в русском языке составляющие,
надо сказать, небольшую часть сквернословия, не самую распространенную,
не ту, которая на поверхности. И с богохульствами не очень даже
борются. Кто их использует?
На протяжении истории христианства отношение к сквернословию менялось.
И во многих христианских странах, христианских культурах сквернословие
не было так уж табуировано. И заповедь Христа далеко не сразу, а,
может быть, и сегодня не в полной мере стала осознаваться христианами.
Когда мы обращаемся к посланиям первых христианских апостолов,
мы находим у апостола Павла в послании к Ефисянам заповедь: "Никакое
гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания
вере, чтобы оно доставляло благодать слушающим". В другом месте
того же текста Павел говорит: "Сквернословие неприлично вам".
Известно длинное рассуждение апостола Иакова в его послании о том,
что язык это неудержимое зло, он исполнен смертоносного яда. Апостол
Иаков выражает среди первых христиан древнюю традицию, которая восходит
еще к Ветхому завету, он вполне иудей от иудеев. И вот такое отношение
к языку ("язык исполнен смертоносного зла") подразумевает,
что, в общем-то, освободиться от этого зла не очень-то и возможно.
"Языком благословляем Бога и Отца и им проклинаем человека.
И должно, братья мои, сему так быть". И, тем не менее, у другого
ученика Христа, и не у него одного, - у апостола Иуды в его Соборном
послании мы находим такие слова обличения в адрес не чужаков, а
тех христиан, которые вместе с ним присутствовали на трапезах Господних,
на трапезах любви. И вот апостол Иуда пишет: "Это безводные
облака, носимые ветром, осенние деревья, бесплодные, дважды умершие
и исторгнутые, свирепые морские волны, пенящиеся срамотами своими.
Звезды блуждающие, которыми блюдется мрак тьмы навеки". Конечно,
это ругательства, конечно, что это горькая вода, которая текла и
изо рта самого апостола, последователя Иисуса.
В России, в современной России сформировалось очень жесткое отношение
к сквернословию, такого в Древней Иудее мы не находим. Это не означает,
что сквернословия меньше или больше, отношение к нему более суровое.
Но почему в России меньше богохульств? Почему в России преобладает
именно матерщина? Как относиться верующему человеку к столь распространенному
среди нас сквернословию? Говорит Ольга Квирквелия, руководитель
просветительского христианского центра "Вера и мысль",
католичка.
Ольга Квирквелия: В принципе мат, как хороший мат, настоящий, не
тот уличный, который мы сегодня слышим, это просто сакральный язык,
которым можно рассказывать действительно абсолютно все. Я увлеклась
матом, когда я слышала случайно в Новгородской области, в деревушке,
как бабушка дедушке объясняла, как сажать огурцы. Не матерные были
только предлоги, понятно идеально. Она не ругалась, она очень ласково,
очень дружелюбно объясняла, как правильно сажать огурцы. Это язык,
который, к сожалению, нами практически утрачен и превращен в нечто
пошлое, гадкое, гнусное и нехорошее. На самом деле это не так. И
это отражает очень глубинные пласты сознания, потому что, например,
то, как матерятся итальянцы, у меня всегда вызывает желание спросить:
ну и что? Хорошо, да, так я поступаю, ну и что? То же самое, допустим,
с грузинским матом, он тоже вызывает у русского человека изумление,
когда он понимает, что говорят. Потому что не просто, как у нас
сейчас через слово высказываются какие-то слова, смысл которых человек
даже и не осознает, когда именно произнесение этих слов осмысленно,
спрашиваешь: ну и что? Аналогично они реагируют на самом деле.
Яков Кротов: Происхождение русского мата теряется во тьме веков.
Тем не менее, именно в последнее годы, годы большой свободы научных
исследований, когда и люди (не специалисты в лексикографии, в языковедении)
тоже стали выдавать гипотезы о происхождении матерщины, очень часто
мат стали называть остатком языческого прошлого Руси. Якобы одно
из самых распространенных матерных ругательств по матери раньше
у язычников было традиционным приветствием, не несло в себе ничего
дурного и просто означало, как у Киплинга: "мы одной крови,
ты и я", у нас общие предки, более ничего. Современные московские
язычники на своих праздниках произносят молитвы "хераклу",
как они говорят, и "херою". Они считают, что именно отсюда
происходят соответствующие русские нецензурные слова, и это, якобы,
связывает русское язычество с античным.
Другой вариант - запрет на мат якобы был связан борьбой православия
с язычеством. Якобы и у нас были божества, как у древнегреческих
и римских язычников. У большинства древних народов такие божества
были: божества плодородия, изображения которых стояли на полях в
виде палки, например, или в виде обелиска; и поэтому слово "батя",
предполагает один из современных авторов, является родственным одному
из нецензурных слов и означает "плодородие", "отцовство",
тоже ничего дурного, просто древний языческий обряд.
У православных современных русских людей другие попытки рационализировать
неприятие мата. Самая первичная и простая матерная брань трактуется
как оскорбление Божьей матери. В источниках древнерусских это не
находит подтверждения. Другая концепция гласит, что русский народ
во все времена любил и почитал не только Матерь Божью, но и Матерь-церковь,
и Мать-землю, и Мать-родину. И поэтому враги русского народа специально
старались разложить его, осквернить его, нанести ему оскорбления,
и матерные слова направлены против церкви, как матери каждого христианина,
поэтому матерщинники являются одновременно и богохульниками. Но
это тоже уже вторичная, задним числом рационализация. Каковы истоки
мата? В любом случае они не восходят к желанию осквернить христианскую
святыню. Насколько обоснованы предположения о том, что мат является
пережитком язычества Руси, и чем вдохновляются авторы подобных смелых
гипотез? Говорит Владимир Елистратов, профессор Московского государственного
университета, доктор культурологии, преподаватель кафедры лексикографии
и автор "Словаря русского арго".
Владимир Елистратов: По-моему, эта проблематика обречена на то,
чтобы быть необъективно отраженной. Потому что, во-первых, появляется
теория, соответственно, появляется теория, которая отталкивается
от теории. Потому что это все со славянским язычеством, это наверняка
реакция на другой миф, который раньше существовал, что это, наоборот,
наследие татаро-монгольского ига, что это все корни татарские. Причем,
я знаю много башкир-татар, которые убеждены, что река Обь, например,
это есть ни что иное, как и так далее.
Наоборот, Журавлев, есть такой исследователь, что, скажем, центральное
слово родственно хвое. Когда это освещается культурологически, то
тут уж точно, два стереотипа есть. Во-первых, это бахтинианство,
сразу это все карнавальность. Одно дело - это происхождение, то
есть этимология, и это, я думаю, принципиально неразрешимо. Потому
что есть Кирша Данилов, есть какие-то памятники, которым 500 лет,
по этим памятникам сильно не восстановишь. Это примерно то же самое,
что жаргонная лексика. Я сам занимался, скажем, знаменитый пример
- слово "мусор" - то ли это тюркизм, то ли это гебраизм,
разнос огромный. Определить "шкет"? То ли это гебраизм,
то ли это англицизм. Вот примерно так же и с матом. Потом найдут
какие-то индоевропейские корни, и все это очень похоже на "моризм"
30-х годов. Много информации у всех, и она вся разная.
Яков Кротов: Когда мы обращаемся к письменным памятникам древней
допетровской Руси, мы обнаруживаем в новгородских грамотах слова,
которые сегодня воспринимаются как обсцессивная лексика, по выражению
ученых, как сквернословие и брань. Другая беда, беда для ученых,
что мы не очень знаем, а воспринимались ли эти слова тогда именно
как брань или это были нормальные термины. Некоторая загадка языка
заключается в том, что практически нет слов, которые с момента своего
появления были бы именно бранными. Может быть это связано с тайной
творения? Ничего дурного Бог не сотворил, только человек по мере
своих сил берет то благое, что создано Богом и использует не по
назначению.
Так и слова, пытаясь проследить этимологию любого слова, мы рано
или поздно обнаруживаем, что оно родилось как хорошее и чистое слово.
В 15-16-х веках в России, как и в странах Западной Европы, происходит
некоторый переворот, взрыв. Первый из русских авторов такого рода,
может быть самый знаменитый, это сам Иван Грозный. Знаменитое его
послание изменнику князю Андрею Курбскому, где Грозный так обращается
к бывшему боярину: "Что же, собака, и пишешь, и блезнуешь,
совершив таковую злобу. Чему убо совет твой подобен паче кала, смердяй".
При этом люди Древней Руси прекрасно понимали, что, может быть и
добрые слово, формально доброе - тем не менее хуже любой ругани,
любого сквернословия. Собственно, еще в Ветхом завете это уже было
в славянском переводе, соответствующая пословица, дошедшая до наших
дней, звучит так: "Умякнуши словеса их паче хилее, и та суть
стрелы". Этот псалом традиционно читается перед каждой литургией,
поэтому его хорошо знают, смысл его простой: даже мягкие, как масло
слова, все равно могут уязвлять. И тем не менее Иван Грозный предпочитает
пользоваться не мягкими словами, а очень жесткими, сугубо ругательными.
Сравнивая своего оппонента с Исавром Гноетезным, то есть с древним
византийским императором, который начал борьбу с почитанием икон
и за это был прозван Копроним, "Гноетезный" - это буквальный
перевод на древнерусский язык, сегодня, мы бы сказали, носящий имя
навоза.
И Иван Грозный, обличая своего противника, употребляет все эти
гнойные, грязные слова и выражения, ничтоже смущаясь. И специалисты
по русской культуре говорят, что именно в этом новизна литературы
16-го века. И одновременно на Западе в те же самые годы французский
знаменитый писатель Франсуа Рабле пишет огромный роман "Гаргантюа
и Пантагрюэль", и в этом романе есть и ненормативная лексика,
и обращение к темам фекалий, испражнений, все то, что позднее становится
отчетливым признаком сквернословия. И это общая черта литературы
16-17-го веков: выплескивается сквернословие и входит культуру,
в литературу. С чем это связано, о каких духовных процессах это
свидетельствует? Говорит Владимир Кантор, беллетрист и член редколлегии
журнала "Вопросы философии".
Владимир Кантор: Я, наверное, начал бы с другого, не с Рабле, хотя
можно и с Рабле, и с Аввакума. Действительно, назвали, пожалуй,
точную дату: это 16-й, может быть раньше - 15-17-й век, когда все
это появилось в литературе. Но, как мы знаем, прежде чем появиться
в литературе, это было, естественно, в быту, в жизни. Вопрос у меня
простой: кто пользовался этими табуированными словами? Если вы позволите,
я перескочу на такой странный эпизод, связанный с русским пьянством.
Пьянство и мат - это вещи, достаточно связанные между собой. Я вспоминаю
роман "Новь", где Нежданов попадает, желая пропагандировать
крестьян, в кабак, где ему подносят стакан белой. И этот несчастный
интеллигент с этого стакана совершенно умирает. Представьте себе
современного русского интеллигента, особенно после всех лагерных
и прочих опытов, и гражданской войны и всего остального, который
выпивает стакан белого и не умирает. Кончалась табуированная лексика
на том же уровне, где кончалось питье водки. То есть водку пил низший
слой, этим же языком изъяснялся, соответственно, низший слой. У
того же Федора Михайловича есть прелестная сцена в его городских
заметках, он идет за мастеровыми и слышит, как они одно и то же
слово из трех букв употребляют девять раз. Причем, он пишет: "Это
с интонацией восхищения, с интонацией изумления, с интонацией отрицания,
но все одно и то же слово". Он не выдерживает: "Господа,
что же вы это слово пока шли девять раз помянули?". Они обернулись
ко мне и вместо того, чтобы побить, ответили: "Что же ты сам
его десятый раз поминаешь?". Сказали они, засмеялись и ушли".
Но опять-таки для Достоевского это слово было неприемлемо, поэтому
он остановил мастеровых, хотя его романы достаточно жестоки, уж
тема, скажем, сладострастия, пьянства, начиная от Мармеладова и
кончая "Братьями Карамазовыми", там постоянно, этих слов
нет, для него эти слова табу. Вернемся теперь к 16-17-му веку. Когда
появляются эти слова, когда входят в литературу? Тогда, когда в
поле культуры, в поле высокой культуры, высокого слоя общественного
поднимаются низовые элементы. Грубо говоря, это восстание масс.
Я немножко проецирую это назад, но начали подниматься раньше, естественно,
просто не таким рывком, как в 20-м веке. И они приносят с собой
эту табуированную лексику.
Яков Кротов: Христианство одно из всех религий описывает своего
Бога как Бога слова, не просто слово, исходящее от Бога, а сам Бог
- это слово. Уже во втором, третьем христианских поколениях среди
христиан, принадлежавших греческой эллинистической культуре, понятие,
слово "логос" объединилось с термином классической греческой
философии, с понятием, которое использовали Платон и Аристотель,
понятием слова, как источника всей жизни. Именно отсюда и появилось
христианское богословие. И примечательно, что в других религиях
богословия, строго говоря, нет. Теология - слово, которое возникло
только в христианской традиции. Христианство делает особый акцент
на слове, с каждым веком этот акцент все нарастает.
Революционный переворот в европейской жизни 16-17-го веков тоже
был связан со словом. У его истока стоит Эразм Роттердамский, который
переводил Евангелие. Переворот Лютера (Реформация) был связан с
переводом Библии на разговорный немецкий язык. И в разговоре о сквернословии
неслучайно возникает тема реформации. Не только современная культура
как искусство словесное стоит в этом отношении на христианском восприятии
слова, но и современная промышленность. Потому что индустриальная
и постиндустриальная цивилизация - цивилизация, которая невозможна
без специфически христианского отношения к слову, как к творческой
силе.
И информационная цивилизация, которая вся целиком покоится прежде
всего на работе со словом, на передаче через слово информации, конечно,
прямо связана с тем началом Евангелия от Иоанна, где говорится о
слове как источнике творения мира, Боге-слове. Понятно, что при
этом блудословие, сквернословие начинает восприниматься как особая
проблема. И тот же Эразм Роттердамский выпускает книжицу о правилах
цивильного, правильного обращения и поведения в обществе.
У нас на Руси этому соответствует "Юности честное зерцало",
выпущенное Петром Великим в начале 18-го века. И правила цивильного
обращения подразумевают резкое воздержание от матерной брани. Параллельно
с тем, как нарастает вхождение низкой лексики в литературу, возрастает
и сопротивление ей, в приличном обществе начинают чистить словарный
запас. И признаком цивилизации становится речь более сдержанная,
менее насыщенная в этом отношении различными словами, чем это было
в средние века или в античность. Как влияет христианская традиция
на отношение к слову и сквернословию в современном мире?
Это выпуск передачи посвящен матерщине, сквернословию, ненормативной
лексике, обсцессивной лексике - сколько выражений для обозначения
одного явления! Но одного ли? В русской культуре довольно мало богохульств,
которые, скажем, в Италии, во Франции составляют основной массив
сквернословия, преобладает сексуально окрашенная брань. Тем не менее
и в русской культуре мы тоже находим отдельные отсеки, заводи, где
богохульство практикуется.
Георгий Петрович Федотов, замечательный исследователь русской православной
духовности, живший в середине 20-го столетия, писал, что "парадоксальным
образом чаще всего богохульство встречается в семинарской литературе,
тех текстах, которые писали, развлекаясь, семинаристы". Федотов
предполагал, что это связано с особенностями русской души, русской
целомудренной и сдержанной души, для которой византийские богослужебные
тексты были слишком эмоциональны. Нельзя так откровенно говорить
о своей любви к Богу, о своей вере, и поэтому семинарист после нескольких
часов произнесения высокопарных, пришедших из Византии словес, приходя
в свою келью или трапезную, начинал шутить и острить. Самая известная
острота такого рода: "блажен иже сидит к каше ближе".
На первый взгляд ничего, но ведь, в сущности, это извращение слов
самого Господа Иисуса Христа и, конечно, это богохульство и, строго
говоря, надо за это наказывать.
Самое, может быть, известное произведение русской литературы 17-го
века такого рода, позднейшее, это "Служба кабаку". При
советской власти ее издавали в сборнике "Русская демократическая
сатира". Но это не демократы писали, это, конечно, писали священники,
которые прекрасно знали текст нормальной службы, литургии и пародировали
его. Например: "От мирска к жития чтения", - традиционный
возглас. Дальше идет стилизация под текст священного писания: "Пьяницы
на кабаке живут и попечение имут о приезжих людях, и примет оружие
пьянства, и ревностью драки, и наложит шлем дурости и приимет щит
наготы, поострит кулаки на драку". Это пародия на слова апостола
Павла, где Павел сравнивает христианина с воином, у которого щит
веры, у которого меч любви и так далее, сравнивая вооружение с различными
качествами христианина.
Только ли особой целомудренностью русской души вызвано появление
подобного семинарского сквернословия, подобного семинарского, пусть
мягкого и, будем считать как бы не настоящего, но все-таки богохульства
и извращения сакральной священной логики?
Владимир Елистратов: По-моему, Антонио Мачадо сказал, что не верьте
тому народу, который не богохульствует. Антонио Мачадо - испанский
поэт, писатель очень такой у них важный, такой тамошний очень, он
никакой не космополит, а испанец настоящий.
Если человек действительно в голове своей соотносит верх и низ,
Бога и дьявола, то он автоматически богохульствует. Если он очень
верующий, то, конечно, у него два пути: он либо отрицает это все
и считает происками дьявола и прочее, либо он включается в эту гениально
найденную Михаилом Бахтиным, крупнейшим филологом 20-го века, антитезу
Бога-Карнавала, когда карнавал - это анти-Бог, анти-Жизнь. То есть
либо он очень верит и отрицает это все, либо он богохульствует,
тогда у него вертикаль начинает работать. А у нас, насколько я понимаю,
ведь я жил в мате всегда, я родился в коммунальной квартире, у меня
в коммунальной квартире соседи были, замечательная была публика
и семья Петровых многодетная, все это я слышал с детства. Это часть
моей жизни, такая же, как деревья, автобусы и так далее. Я не хочу
воспроизводить эту вертикаль, я не хочу ругаться, конечно, но, с
другой стороны, это иное нечто. По-моему, у русских в этом смысле
нет этой вертикали. Если она появляется, так как она появляется
у Достоевского, тогда начинает это отрицать.
Яков Кротов: Как объяснить нарастание в 16-18-м веках в русской
культуре матерщины и ненормативной лексики?
Владимир Кантор: Что она значила для Рабле, для Аввакума? Эта лексика,
переходя в литературу, лишалась своей низменной природы, мне кажется.
То есть она вызывала и вызывает ощущение некой раскованности и свободы,
но не грязи. Ни у Рабле, ни у Аввакума я это как грязный текст не
воспринимаю. Воспринимаю резкий урок у Аввакума, когда он употребляет
все эти слова, как удар кнутом такой.
Но в России появляется во время татар слово "эбле", которое
производное нам, русским людям, понятно, связано с поношением матери
и так далее, по-тюркски значило просто жениться. Татарин, захватывая
девушку, говорил, что он "эбле" ее, то есть берет ее.
Но для любого русского простолюдина, у которого обирали дочь, жену,
сестру, он совершал насилие над женщиной, и в результате это слово
приобрело абсолютно характер изнасилования. Что такое матерные слова?
Это язык изнасилованных, то есть того низшего слоя, который чувствует
себя все время вне зоны действия высокой культуры и цивилизации,
униженным, оскорбленным, изнасилованным. И как всякий изнасилованный
раб, он готов применить это насилие по отношению к своему сотоварищу,
а если получится, разумеется, и к благородному.
Яков Кротов: На рубеже 17-го и 18-го веков царь Петр Алексеевич
потрясает своих подданных карнавалами и Всешутейшими соборами. История
так называемого Всешутейшего собора хорошо известна, она началась
в 1696-м году, когда учитель Петра Никита Зотов получает титул Ионикиты
Всешутейшего, Пресбургского, Яузского и Какуйского патриарха и служит
компании Бахусу и Ивашке Хмельницкому. Тексты, по которым проходили
заседания Всешутейшего собора, сохранились, это отнюдь не были какие-то
хулиганские импровизации. И большинство из этих текстов, видимо,
переводные, они вполне аналогичны "Службе кабаку", это
выворачивание богослужения применительно к пьянству, своеобразное
переодевание, карнавал.
Позднее в Петербурге англичане (математик Андрей Факварсен, Степен
Вин и другие) с разрешения, даже с настояния Петра Великого, образуют
так называемый Великобританский славный монастырь, еще один шутовской
постоянный карнавал, также он назывался "Бинго коллегия",
который особенно разворачивался на Святки, когда ездили славить
Христа, всовывая в шапки зеленый лук и английские флажки. Конечно,
это воспринималось как кощунство.
И в истории русской церкви эти эпизоды проходят как показатель
не совсем благочестивого поведения Петра Великого, и это ставит
в один ряд с тем, что он ущемил права русской церкви, заменив патриаршество
синодальным управлением и контролем жесточайшим над русской церковью
со стороны обер-прокурора, "императорского ока".
Что же стояло за этим карнавальным обращением со святыней в культуре
петровской эпохи?
Владимир Елистратов: Нормальная вестернизация, он был влюблен в
Европу, влюблен в Запад, это было его служение некое. Известно,
что он сначала любил Венецию, не мог туда попасть, попал в Амстердам,
как в некую сублимацию Венеции номер два, влюбился в Амстердам,
и потом началось это голландское влияние. Сначала хотел сделать
столицу на юге и Петрополис хотел сделать, но не получилось. Может
быть, мы были бы все похожи на итальянцев, а не на голландцев, и
флаг был бы итальянский, кто его знает, как сложилось бы. Он был
вообще человек эстетический чрезвычайно. Влюбленность невероятная.
Он просто подражал, мне кажется, это просто обезьянничанье было.
Это, конечно, романский мир, романский и южная Германия. Прежде
всего карнавал был развит в южной Германии, Франции, Италии. Русский
вариант придворный - это калькирование, как калькирование слов.
Он попытался все воспроизвести буквально. Конечно, церковь считает,
что мат это плохо, разумеется, так же как свинство. Вообще что такое
карнавал? Это свинство. На Западе оно было организованное, потому
что там все организованно, и дело делают организованно, и свиньичают
организованно. Если вы видели, как отдыхают немцы, - это организованное
свинство. У нас оно не организовано, каждый свиньичает как хочет.
Непредсказуемость свинства - в этом прелесть самого свинства. Праздник,
который всегда с тобой, он неожиданный и так далее.
Яков Кротов: Один из современных православных публицистов игумен
Вениамин Новик опубликовал несколько статей против сквернословия,
против матерной ругани. В этих статьях он подчеркивает, что матерная
брань связана с материализмом. Тут своеобразная игра словами, с
диаматом. "Почему разрядка, а матерная брань, сквернословие,
это часто оправдывают как эмоциональную разрядку, должна происходить,
- пишет игумен Вениамин, - за счет других людей? Матерщиннику же
непременно нужно, чтобы кто-нибудь его слышал. Матерная ругань -
есть прежде всего симптом эволюционной недоразвитости. Биологи знают,
что в животном мире существует ярко выраженная связь между агрессивностью
и сексуальностью, и некоторые "особо одаренные" (саркастически
пишет игумен Вениамин) особи используют свои гениталии для устрашения
противника. А некоторые не менее одаренные представители семейства
гомо сапиенс делают то же самое словесно. Эксгибиционисты просто
более последовательны". Это опровержение сквернословия и отпор
ему с позиций современного, хорошо образованного человека. Удивительно
однако вот что: на протяжении и 17-го, и большей части 18-го века
на Руси по-прежнему спокойно относились именно к матерной брани.
Простой пример: около Савинно-Сторожевского Звенигородского монастыря,
расположенного в трех километрах от Звенигорода, протекает ручеек,
и во всех писцовых книгах, начиная с конца 16-го столетия, когда
была составлена первая, совершенно нормально писцы фиксировали название
этого ручья, протекавшего по земле, которая принадлежала монастырю.
Первая буква была "п", вторая половина оканчивалась на
"омой". Кто ходил сюда мыться от Звенигорода, за несколько
километров? Не совсем понятно. Но, так или иначе, в конце 18-го
века, когда проводится генеральное межевание России, составление
полной карты Российской империи, по указу Екатерины Великой все
названия, которые содержат в себе непристойную лексику, матерные
корни, заменяют на более благозвучные. С тех пор переименован и
этот звенигородский ручей. Этот же процесс происходит и за пределами
России, в Западной Европе. Появляются учения о разных стилях в языке.
С чем это связано? Почему из двух тенденций разворачивания грубиянской,
матерной лексики в культуре, когда именно элита культурная использует
бранную лексику в своих произведениях, и тенденции ужесточения отношений,
табуирование этой самой лексики, постепенно все-таки побеждает последняя,
и матерная брань отправляется в запретную зону? То, чего не было
в европейской культуре до этого, то, чего нет в большинстве традиционных
культур нашей планеты.
Владимир Елистратов: Они пришли к идее, что нация - это нечто одно,
что есть монарх, что есть нация, а раз нация одна, для нас это очень
актуально сейчас, то и язык должен быть единообразен, чтобы мы друг
друга понимали. Самый главный пурист французский, он же не говорил,
что это плохо, говорил, но это не самое главное. Самое главное,
что мы друг друга не понимаем. У нас в стране, что сейчас происходит?
Каждый говорит на своем языке.
Недавно МВД заказало специальный словарь языка хакеров, потому
что не понимает милиция, о чем говорят хакеры. Я прихожу в другой
университет, в другую компанию, я не понимаю, о чем люди говорят,
другой язык, это некое вавилонское столпотворение. Должно быть единообразие.
Мат, вообще сниженная лексика, это то, что бросается в глаза, и
против чего сразу ополчаются. Мат, вообще обсцессивная лексика,
по-моему, он сейчас, когда он табуируется, он табуируется чисто
рационально. Люди чувствуют, что это чему-то мешает, мешает коммуникации
между людьми. Так же как грязные улицы, их надо убрать. Не надо,
чтобы все ругались. Какое-то есть чувство такое у людей. Конечно,
это выглядит ужасно, когда думцы наши, то, что они сами говорят
- ужасно, представляю, как они выражаются потом, но они защищают
чистоту. И я бы даже сказал, что надо даже запретить в СМИ. Это
элементарные правила приличия. Я не думаю, что надо что-то метафизическое
придумывать, просто надо мести свою лестницу, как Гоголь говорил,
надо улицу убирать, не надо ругаться, надо пользоваться дезодорантом
и так далее. Ничего страшного в этом нет.
Яков Кротов: И это выводит нас к последней проблеме: если нужно
преодолеть матерщину, брань, то как это сделать? Ведь на сегодняшний
день в России, по разным социологическим опросам, матерится 70%
населения, как раз столько же, сколько называют себя православными
людьми.
Причем матерятся не сплошь, дома реже матерятся, в основном за
пределами дома, на работе матерятся, чтобы войти как свой в общину,
в коллектив и так далее, даже если этот коллектив - правительство
страны. Это признак своего. И статистика показывает, что больше
всего матерятся в силовых ведомствах, сам по себе показатель не
очень радостный.
Какие есть способы преодолеть матерную брань, способы, находящиеся
в распоряжении прежде всего церкви, православной церкви, к которой
причисляет себя большинство наших матерщинников? Так мы оказываемся
перед самым важным вопросом: нужно ли бороться с сквернословием
и возможно ли одержать тут победу?
Сила сквернословия ведь не в том, что оно помогает отмежеваться
от ненавистного человека и выразить свою ненависть. Пощечина, тухлое
яйцо, пистолет или хотя бы бойкот в этом отношении намного эффективнее
и эффектнее. Сила сквернословия не в том, что оно разъединяет людей,
а в том, что оно объединяет. Те, кто матерятся, объединяются против
тех, кто не матерится. Это и создает иллюзию освобождения. Благодаря
этому чудесному свойству мата, свойству коммуникативному, к нему
прибегали заключенные в лагерях, мат уравнивал их с охранниками,
которые тоже матерились. Правда, освобождение это липовое, не надолго.
Советские интеллектуалы, когда они матерились, выражали протест
против советского ханжества, против официального чистоплюйства.
Но это еще прочнее соединяло их с ядром советской системы. Ведь
матерились и матерятся и гебисты, и номенклатура, и армия, и стукачи.
Сексологи отмечают существование "копролалии" - своеобразного
явления, когда во время интимной близости человек (и необязательно
мужчина) вдруг начинает сквернословить. Причем, это бывает именно
у тех людей, которые застенчивые, которые и во время Масленицы слово
"блин" постесняются выговорить. Это проявление и эмоционального
всплеска, и величайшего доверия к любимому человеку, единство с
ним. Но христианство, призывая любить всех, любить даже врагов,
требует создания иного языка, в котором нельзя выражать любовь к
одному человеку, к одному кругу людей за счет умения ненавидеть
другого. Нельзя дружить против кого-то, нельзя любить против кого-то
- в этом слабое место сквернословия. И тут разум человека приходит
своим собственным путем к необходимости языковой чистоты, о которой
говорит церковь. Современный рационализм и наука оказываются важным
союзником христианства. Они объясняют, почему и когда именно верующего
тянет ругаться. Это результат языческих рецидивов в христианстве,
когда на первое место в религиозной психологии выходит не воскресение
Христа, а власть, не самопожертвование, а самоуничижение и доминирование,
манипулирование другим, не горизонталь любви, а вертикаль власти
торжествует. Человек уже не объемлет весь мир, а мечется между небом
и преисподней, между господством и холопством. Что же может сделать
со своей стороны церковь для победы над матом? Победа над матерщиной
лежит не только в запрете, запрет, скорее, может иметь обратное
действие. Нельзя победить сквернословие, с точки зрения лингвистики,
философии языка, не изменив обычный язык. И, конечно, легенда и
миф, что на Западе сквернословие торжествует. Оно торжествует в
строго очерченных пределах. И все равно цивилизованное общество,
хорошее, порядочное общество от этого воздерживается, как воздерживается
и от многих других слов, как бы скуднеет словарный запас, по видимости,
скуднеет, но скуднеет для того, чтобы бесконечно расширить круг
общения. И уже после расширения этого круга язык обогащается понятиями,
представлениями других социальных слоев, других национальных культур,
других государственных образований, других даже и эпох. Если на
душевном уровне победа над сквернословием требует творческого отношения
к культуре, к политике, к общению, то где на духовном уровне источник
победы над этим явлением? Говорит сотрудник одной из протестантских
радиостанций Владимир Торбаев.
Владимир Торбаев: Все зависит от того, насколько человек серьезно
относится к духовной жизни. И если человек зазнается, начинает гордиться
своими духовными достижениями, я думаю, что Господь его подводит
к такой ситуации, чтобы показать, что все-таки все зависит от его
милости. И поэтому когда у протестанта, не имеет значение какой
он конфессии, выскакивают те негативные слова, которые не должны
звучать от верующих, то это говорит о том, что Бог провел некоторый
эксперимент и испытал этого человека. Человек должен признаться
в этом и как бы искать смирения, я думаю.
Выскакивают у любого верующего, опять подчеркиваю, вот эти негативные
слова, даже сквернословие, но это говорит о том, что человек плохо
работает над своим внутренним человеком. Нет такого должного смирения.
И мы должны стоять на этом фундаменте, то есть на смирении, на покаянии.
Когда это есть в жизни человека, то, конечно, от него никогда не
услышишь этих скверных слов. Скажем словами Христа, что Богу все
возможно, Богу возможно водить машину и не материться. То есть человек
должен прежде всего иметь внутренний мир. Почему человек матерится?
Потому что он раздражен, потому что тут его подрезали, там его толкают,
тут ему палкой машут, и он весь в возбуждении находится. Поэтому
сложно ему сдержать свой язык, ибо от избытка сердца говорят уста.
Поэтому наше сердце должно принадлежать Богу, Божий мир должен быть
внутри его. Как в Евангелии написано: все были в возбуждении, бушевало
море, их качало. А Христос спал в это время, представляете? Так
вот Христос должен быть, мир Божий должен быть внутри нашего сердца,
хотя вокруг, конечно, идет страшный шторм.
Мир - это просто штурмующее море, бушующее море, и мы должны с
этим смириться все-таки. И не только вождение в городе по нашим
дорогам, пробкам, да и вообще по жизни.
|
