передача радио "Свобода", 3 марта 2002,
03.03.02.
"Рабство"
Анатолий Стреляный: На заре Советской власти в "Букваре"
писали - "Мы - не рабы, не бары мы". Да и до этого в народе
редко говорили "крепостные", говорили "рабы".
В России намного позже, чем в любой другой европейской стране покончили
с рабством, хотя чуть раньше, чем в США. Впрочем, и сегодня часто
говорят о том, что рабы в России есть, пускай их положение официально
и не оформлено. Есть люди, которые не могут себе выбрать работу,
место жительства, которые прикреплены к одному хозяину. При этом
православие часто обвиняют в том, что оно терпимо относилось к рабству.
Действительно, все мировые религии к рабству относились спокойно,
как к заурядному нормальному явлению. Но только внутри христианства
с течением веков вызрело движение за отмену рабства, только в православии
возник протест против угнетения русских крепостных. Почему?
Яков Кротов: "Раб Божий" - пожалуй, это единственное
выражение в современном русском языке, где устойчиво употребляется
понятие раб. Употребляется с достоинством, употребляется как нечто
необходимое для духовной жизни. В христианском богослужении по сей
день наименование себя "рабом Божьим" остается тривиальной
вещью. И это вызывает резкое сопротивление тех людей, которые стоят
вне церкви. В этом есть нечто удивительное. То, что христиане называют
себя рабами, далеко не тривиально, хотя за две тысячи лет можно
было бы привыкнуть. Дело в том, что у большинства народов древности
понятие рабства несло глубоко негативный оттенок. Раб - это прежде
всего вещь (в соответствии с Римским правом), объект купли-продажи,
завоевания, не имеющий никаких личных человеческих прав. Точно также
относились к рабу и древние иудеи. Но после опыта вавилонского рабства
в Что за фигня? Не мог я так сказать, а говорил чего-нибудь вроде
"в книгах" Зариде древнееврейских пророков возникает обращение
к Спасителю, ожидание Мессии как раба Божьего. В современных переводах
Библии часто слово "раб" затушевано, оно передается как
служитель или слуга. И, тем не менее, для первых учеников Христа,
как и для всех последующих христиан, Иисус это именно раб Божий,
тот, кто выполняет волю Отца. Ведь в древнем мире отец вполне имел
право продать своего сына. Сын слушается отца во всем, и в этом
смысле сын соглашается быть рабом отца. Спаситель соглашается на
смерть, соглашается быть человеком для того, чтобы исполнить волю
Бога-Создателя, Бога-Творца о спасении всего человечества. Христос
призывает к освобождению от рабства у греха. И с тех пор христиане,
признавая себя освобожденными и сынами Божьими, тем не менее, называют
себя без стеснения рабами Божьими. У атеистов это вызывает резкое
сопротивление. А в современной России один анонимный сатанист даже
так критиковал понятие рабства в христианстве и защищал свободу,
которую, по его мнению, можно обрести лишь в служении Сатане.
"Следование христианскому мировоззрению заставляет людей стараться
быть как все, не выделяться из общей массы. Рабы просто счастливы,
когда получают возможность чувствовать себя такими же, как остальные
люди. Этакая всеобщая уравниловка. И еще одна особенность - раб
не может представить себе другой системы взаимоотношений в социуме,
отличной от рабовладения. Поскольку очевидно, что хозяевами все
быть не могут - пусть все будут рабами у одного, но очень великого
и очень хорошего рабовладельца. Масса Христос, мы будем делать все,
чтобы заслужить твою милость… Есть интересная семантическая закономерность
в устойчивом словосочетании "раб божий". Обращали внимание,
что всегда говорят о соратниках Сатаны, в худшем случае - слугах,
но о рабах Сатаны никто ничего не слышал. Называть себя рабом добровольно
- это, как бы сказать помягче, не соответствует поведению свободного
человека. Не в силах снять колодки рабства с себя - христиане радостно
надевают их на других. Христианское мировоззрение отучает от того,
что человек несет полную ответственность за свои поступки. Следствием
этого "перевода стрелок" является снисходительное отношение
не только к бытовым, особенно семейным, конфликтам, но и прямое
попустительство преступникам, которым смягчают наказание по смехотворным
причинам. Преступники могут быть несовершеннолетними - это просто
нелогично. Пятилетний малыш не может физически совершить преступление,
а четырнадцатилетний подросток не может не знать, что, грабя магазин
или избивая прохожего, он совершает преступление. Кроме того, у
преступника может быть "тяжелое детство", или он "мог
подвергаться расовой дискриминации" etc. Чушь! "Закон
суров - но это закон" - говорили еще в древнем Риме".
Примечательно, что здесь человек, во-первых, отрицает, что он раб
сатаны, я - служитель. Такое же некоторое кокетство или даже лукавство,
как во многих современных христианских переводах Библии, Ветхого
завета, где слово "раб" переводится как "служитель",
переводится как "слуга", но не как раб непосредственно.
Но еще важнее другое: современный неверующий человек, критикуя употребление
слова "рабство" в христианском обороте, говорит, что свобода
это, ведь, смотрите, право убить, право наказать и покарать другого,
и это логика рабовладельца. Потому что уже в древности убийство
раба не наказывалось. Можно ли отрицать, что в христианстве бывает
рабья психология? Конечно, можно, но это и означает проявлять рабскую
психологию. Именно раб боится признать свою вину, именно раб ускользает
от вопросов в глухую самооборону, отгораживается невнятными восклицаниями.
Свободный человек бесстрашно идет навстречу опасности, даже рискуя
погибнуть. На тысячу христианских богословов, которые прекрасно
объяснят, что в христианстве нет рабства, все-таки находится один
свободный богослов, свободный духовно, который делает шаг вперед
и бесстрашно признает: и в христианстве есть рабья психология, но
христианство этим не исчерпывается, и это - вопреки Христу - в нем
есть рабство. Вот что писал Николай Бердяев в своей книге "О
рабстве и свободе человека":
"Человек творит Бога по своему образу и подобию и вкладывает
в Бога не только лучшее в своем образе, но и худшее. На человеческих
идеях о Боге отразились социальные отношения людей, отношения рабства
и господства, которыми полна человеческая история. Богосознание
требует постоянного очищения, очищения прежде всего от рабского
социоморфизма. На отношения между Богом и человеком перенесены были
отношения между господином и рабом, взятые из социальной жизни.
Когда говорили, что Бог есть господин, а человек есть раб, то мыслили
социоморфично. Но в Боге и в Его отношении к человеку и миру нет
ничего похожего на социальные отношения людей, к Богу неприменима
низменная человеческая категория господства. Бог не господин и не
господствует. Богу не присуща никакая власть, Ему не свойственна
воля к могуществу, Он не требует рабского поклонения невольника.
Бог есть свобода, Он есть освободитель, а не господин".
В Израиле эпохи Иисуса рабство рассматривалось как нечто установленное
Богом. Это было заблуждением, на самом деле рабство возникло в древних
восточных культурах за много веков до того, как образовался Израиль,
до того, как возник еврейский народ. Закон Моисея, регулирующий
рабовладение в Древнем Израиле, ограничивал рабство по сравнению
с тем, как это было в Древнем Вавилоне, в Древнем Шумере или в Египте.
В Израиле, например, раб-единоверец подлежал освобождению через
шесть лет. Если обедневший израильтянин продавал себя в рабство
родному брату (Книга Левит рассматривает и такой прецедент) его
следовало рассматривать как гостя, как слугу, правда, уйти он все
равно не мог. Но, конечно, положение раба было трагическим. Например,
если рабыню насиловали, то ее следовало выпороть. Насильник приносил
жертву очищения, и все. Причем, если на войне брали рабынь, то от
них уделяли некоторую часть (один процент) священникам. И, конечно,
рабство воспринималось как состояние крайней духовной несвободы.
Неслучайно в Апокалипсисе есть достаточно загадочная фраза: "Кто
ведет в плен, тот сам пойдет в плен. Кто мечом убивает, тому самому
надлежит быть убиту мечом". Здесь терпение и вера святых. Рабство
это состояние страдания. Но парадоксальным образом именно рабское
страдание становится проявлением свободы. Вот что писал об этом
Николай Бердяев:
"Согласие на рабство уменьшает боль, несогласие увеличивает
боль. Боль в человеческом мире есть порождение личности, её борьбы
за свой образ. Уже индивидуальность в животном мире болит. Свобода
порождает страдание. Можно уменьшить страдание, отказавшись от свободы.
Достоинство человека, т. е. личности, т. е. свободы, предполагает
согласие на боль, способность пережить боль. Унижение моего народа
или моей веры вызывает боль во мне, а не в народе и не в религиозном
коллективе, которые не обладают экзистенциальным центром и, следовательно,
чувствилищем к боли. Способность испытывать боль присуща каждому
живому существу, прежде всего человеку, также животному, может быть
по-иному, и растению, но не коллективным реальностям и не идеальным
ценностям. Это вопрос капитальный, им определяется персоналистическая
этика. Человек, человеческая личность есть верховная ценность, а
не общности, не коллективные реальности, принадлежащие миру объектному,
как общество, нация".
Современные православные христиане в России по-разному относятся
к рабству, хотя все называют себя рабами Божьими. Проблема в том,
что люди, которые только начинают свой духовный путь (часто в восторге
от ощущения свободы) очень агрессивно относятся к тем, кто остался
за пределами новообретенной веры. И вот, отвечая анонимному сатанисту,
Егор Холмогоров, современный православный публицист в интернете
отвечал, что "у иудеев было очень мало свободы, Иисус неслучайно
призывал их к освобождению. И вот православный человек начинает
обличать современную свободу и говорить о том, что свобода плоха.
Посмотрите, что сделали освободившиеся хорваты с сербскими детками.
Посмотрите на свободу по-талибски, по-чеченски, на свободу по-ельцински.
Видите, как это плохо, насколько лучше христианское рабство".
Конечно, такие утверждения вряд ли прибавляют симпатии к современному
православию. И люди, не принимающие Евангелие как источник рабства,
часто вспоминают, что писал апостол Павел, у которого есть специальное
послание, отправленное христианину-рабу.
"Рабы, под игом находящиеся, должны почитать господ своих
достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение.
Те, которые имеют господами верных, не должны обращаться с ними
небрежно, потому что они братья; но тем более должны служить им,
что они верные и возлюбленные и благодетельствуют [им]. Учи сему
и увещевай. Кто учит иному и не следует здравым словам Господа нашего
Иисуса Христа и учению о благочестии, тот горд, ничего не знает,
но заражен [страстью] к состязаниям и словопрениям, от которых происходят
зависть, распри, злоречия, лукавые подозрения".
В первые три века христианства оказывается, что христиане-рабы
обладали в церкви точно таким же положением, как и христиане свободные.
Христианские кладбища Рима единственные, где саркофаги рабов украшены
точно так же, как саркофаги свободных, а иногда и пышнее. Были священники-рабы.
Папы Римские тоже были из рабов: во втором веке папа Пий, в третьем
знаменитый папа Коллист - Каллист. Многие рабыни христианские признавались
законными женами. Среди святых мучеников одинаково почитались люди,
которые погибли, будучи свободными, и которые погибли, будучи рабами.
Например, сохранились документы о гибели мученицы Дулы. На самом
деле - это не имя собственное, "дула" - по-гречески -
"рабыня". Кстати, опять-таки в тексте Евангелия часто
это слово переводят как служитель, служительница, а в оригинале
стоит именно "дулос", в отличие от "диакон",
то есть наемный слуга, именно служитель.
Огромную роль сыграло варварское нашествие на Западную Европу.
В то время как в Византии в конце четвертого столетия Григорий Низкий,
Иоанн Златоуст обличали рабство (они не требовали его отменить,
но взывали к совести христиан, предлагая добровольно расставаться
с рабами), в это время варварские племена, разрушая Рим, насаждали
рабовладение, обращая в рабов вчерашних господ. И Католическая Церковь
не только приняла этот порядок, но и сама, принимая пожертвования
от новых господ, стала крупнейшим рабовладельцем Средневековья,
да и Нового времени. В то же время церковные Соборы принимают каноны,
которые, например, запрещают евреям владеть рабами-христианами.
Одновременно, на протяжение всех средних веков, идет выкуп рабов,
но только есть это - рабы-единоверцы, попавшие в рабство к неверным.
Двойной стандарт: одно дело - раб-христианин, взятый иноверцем,
другое дело - иноверец, ставший рабом христианина. И здесь обнаруживается,
что человек часто, будучи формально свободным, оказывается рабом
у своих представлений о племени, о нации. Еще раз обратимся к книге
Николая Бердяева:
"Прельщение и рабство национализма есть более глубокая форма
рабства, чем рабство этатическое. Из всех "сверхличных"
ценностей легче всего человек соглашается подчинить себе ценности
национального, он легче всего чувствует себя частью национального
целого. Это очень глубоко вкоренено в эмоциональной жизни человека,
более глубоко, чем его отношение к государству. эгоизм национальный
столь же предосудителен с христианской точки зрения, как и эгоизм
личный. Обыкновенно думают, что эгоизм национальный есть нравственный
долг личности и означает не эгоизм личности, а её жертвенность и
героизм. Когда самое дурное для человека переносится на коллективные
реальности, признанные идеальными и сверхличными, то оно становится
хорошим и даже превращается в долг. Эгоизм, корысть, самомнение,
гордость, воля к могуществу, ненависть к другим, насилие - все делается
добродетелью, когда переносится с личности на национальное целое.
Для нации все дозволено, во имя её можно совершать преступления,
с человеческой точки зрения. Тут мы стоим перед всё той же проблемой:
где экзистенциальный центр, где орган совести, в личности или в
нации?".
Современные проповедники атеизма, часто критикуя христианское отношение
к рабству, утверждают, что были религии, языческие религии, манихейство,
арианство, которые исповедовали готы. Вот те - проповедовали свободу,
вот те - ниспровергали рабство. Это историческое недоразумение.
У викингов раб вообще рассматривался как существо иной породы. И
если свободный человек, это был человек со светлым лицом, красивый
и так далее, то вот как эдическое - эддическое стихотворение Викстула
(путешествие бога Хеймдала по различным социальным слоям общества
викингов), вот как там описан раб: "он был высокого роста,
кожа на руках была точно чешуя, пальцы короткие, скрюченные, ноги
загнутые, лицо противное, спина сутулая, а ступни ног громадные".
Представители этих варварских племен всегда считали себя свободными
людьми. Отсюда, возможно, и идет название "славяне", название
"франки". Других наоборот считали рабами, те, кто предназначен
быть у нас рабами. Наконец, рабство в средневековой Европе становится
мощным социальным инструментом в руках церкви. Например, в 655 году
Талецкий - Толедский, простите за невнятность собор предписал обращать
в рабство всех детей священников. Таким образом боролись с развратом,
устанавливали обычай безбрачия священников. И хотя Орлеанский собор
511-го года признал, что можно рукополагать раба без разрешения
рабовладельца, и такое рукоположение действительно, тем не менее
большинство других католических богословов считали, что нет, нельзя.
Когда мы обращаемся к древнерусским памятникам, мы видим, между
прочим, что креститель Руси князь Владимир был сыном рабыни, ключницы
княгини Ольги. Это многое объясняет в его борьбе за престол. Поэтому
не следует думать, что за пределами христианства - в Древнем мире
- где-то была идиллия, где-то было представление о свободе как высшей
ценности для всех, не за чужой счет, не за счет врага, такого не
было. Каким же образом из этой ситуации общего рабства вдруг вырвалось
и вырвалось именно в христианской части человечества представление
о свободе? Как вдруг началась борьба с рабовладением, борьба, которая
постепенно охватила весь христианский мир?
Христианство на протяжении большей части своей истории имело дело
с рабовладением в его средневековой форме, форме крепостничества.
И часто апологеты христианства, наиболее прямолинейные, подчеркивают,
что крепостничество это не рабство. Хотя, надо заметить, что знаменитая
книга великого либерала 20-го столетия Хаейка "Пусть к крепостничеству"
переводится на русский совершенно справедливо как "Путь к рабству",
а не к крепостничеству. И в Древней Руси термин "крепостной"
практически не употреблялся. Говорили и писали просто: "раб".
И вот, начиная с 16-го столетия, в полемике о том, могут ли монастыри
владеть населенными землями, владеть живыми людьми как собственностью,
начинает пробуждаться новое отношение к рабству, как к чему-то предосудительному.
Например, в "Житии святой Ульяны Лазаревской", муромской
дворянки, которая жила во второй половине 16-го столетия, так описывается
ее отношение к своим крепостным, которых автор "Жития"
безо всяких сомнений называет именно рабами.
"Блаженная Улияния жила во всяком благоверии и чистоте и имела
сыны и дщери и много богатьства и раб множество. И всех нуждающихся
и больных всяким добром оделяла она, так что все дивились разуму
ее и благоверию. И вселися в нее страх Божий, разумом ибо Господним
наставляема была нраву добродетельному. О вдовах и сирота аки истовая
мать печаловалась, своими руками омывая и кормя, и напояя. Рабы
же и рабыни оделяла пищею и одеждею, и дело по силе поручала, и
никого просторечным именем не называла, и не требовала, чтобы кто-либо
из рабов подавал ей воду на омовение рук, ни чтобы сапоги ей снимали,
но все сама творила. Разве по нужде, когда гости приходили, тогда
ей рабы по чину предстояли и служил. А она это себе в вину вменяла
и со смирением укаряла свою душу и говорила: "Кто есмь аз,
убогая, что служат мне человеки, такие же создания Божия".
Раб же своих как чад опекала, не любя гордости и величания, но как
истинная мати, а не госпожа, согрешающим рабам и рабыням вместо
наказания милование творила и учила их словам от Божественных писаний.
Некоторые же из рабов неразумными и непокорными были, и ленились,
не слушая распоряжений, некоторые же и прекословили. Она же это
со смирением терпела, все сама делала за них, и себя винила и говорила:
"Сама я пред Богом моим всегда согрешаю и нечем мне оправдаться.
Что же мне спрашивать с таких же, как и я, людей. Хотя они и рабы,
но души их пребывают на небесах высочайших, в церкви первенцов торжествующих.
Как и Христос пречистыми устами своими сказал: "Не обижайте
малых сих, ибо ангелы их видят лицо Отца моего". И никогда
не жаловалась на рабов, которые плохо работали, и за то много ругали
ее свекровь и муж. Она же всю надежду на Бога и на Пречистую Богородицу
возлагала и великого чюдотворца Николу на помощь призывала, от него
же помощь принимала".
Когда сегодня защитники церкви говорят, что она всегда была против
рабства, особенно это любят подчеркивать католические богословы,
что крепостное право сперва исчезло в католических странах, а затем
уже в протестантских. Могли бы добавить, что в православной России
крепостное право было отменено в последнюю очередь. Но ведь при
этом используются только некоторые, выборочно поданные исторические
факты.
Например, действительно, в 1462-м году папа Пий Второй объявил
рабство великим преступлением, но в 1454-м году папа Николай Пятый,
его предшественник, в энциклике одобрил и благословил христиан,
которые обращают мусульман, язычников и прочих неверных в рабство.
На протяжении всего 16-го века идет полемика вокруг того, можно
ли обращать в рабство индейцев? Впервые голос против такой политики
возвысил испанский богослов Барталамео - Бартоломео де Лас Касас.
Вот как писал об этом в одной из своих последних статей православный
священник Александр Мень:
"Лас Касас став монахом на несколько лет погружается в теоретическое
изучение волнующей его проблемы. В Священном Писании, у Отцов Церкви,
в богословских и юридических трактатах - всюду ищет он аргументы
в пользу своих идей. Эти идеи опирались на нравственный идеал Евангелия,
возрожденный современниками Лас Касаса: Эразмом Роттердамским, Томасом
Мором, Пьетро де Мартиросом и другими христианскими гуманистами.
Все они утверждали высокое достоинство человека как образа и подобия
Божия. Все выступали на защиту права и законности. Все были убеждены,
что вера Христова несет в себе благовестие свободы и не должна быть
никому навязываема.
Последнее было особенно важно для Лас Касаса, свидетеля псевдомиссионерства,
которое использовало силу и вынуждало язычников смотреть на Христа
как на "самого жестокого из богов".
"Христианская религия, - писал Лас Касас, - одинаково может
быть приспособлена ко всем народам мира, она всех людей одинаково
принимает в свое лоно и никого не лишает свободы и собственности,
не превращает в рабов под тем предлогом, что люди по своему естественному
происхождению являются либо свободными, либо рабами".
Позднее сторонник рабства Сепульведа, выступая против Лас Касаса,
тщетно пытался опровергнуть его на основе Библии или церковной традиции.
В конце концов, ему пришлось ссылаться главным образом на язычника
Аристотеля".
Как объяснить такое противоречие? На протяжении нескольких веков
папы регулярно запрещают обращать в рабство индейцев: 1537-й год
Павел Третий, 1639-й Урбан Восьмой, даже в 1741-м Бенедикт 14-й
повторял этот запрет, а рабство было налицо. Все дело в том, что
была вторая серия фактов. Например, папа Павел Третий в 1537-м году
подчеркнул: нельзя порабощать коренных жителей Америки, но в ходе
справедливой войны против тех индейцев, которые не принимают христианство,
можно обращать в рабство.
Так лидеры католической церкви освятили древний, еще языческий
обычай - обращать в рабство военнопленных. В результате, например,
в знаменитом благотворительном госпитале в Монреале, в Канаде, большинство
слуг были рабы, причем именно из индейцев. Бунт против христианства
как рабовладения вышел в 16-м веке не от католиков и не от православных,
а вышел от небольших протестантских движений, таких как миннониты
- меннониты, Моравские братья, анабаптисты. Группы гонимые. Но главное,
это были те христианские общины, которые приходили к Богу прежде
всего через личный опыт. Например, в Америке борьба с рабством началась
в 1734-м году во время Великого пробуждения, во главе которой стоял
белый богослов Джонатан Эдвардс. Великое пробуждение. В противовес
традиционному вялому ханжеству Эдвардс выдвинул идею стяжания духа
святого. Но дух приходит к людям с любым цветом кожи. Оказывается,
что опыт богообщения объединяет христиан любого социального положения.
И, начиная с Великого пробуждения, вплоть до 1865-го года, когда
американский Конгресс принял 13-ю поправку к Конституции Соединенных
Штатов, главным, что вдохновляло борцов за отмену рабства, был именно
религиозный опыт, опыт, проходящий через призму личной встречи с
Христом.
Оказывается, что именно социальное восприятие христианства как
чего-то, что утверждает общество и социальную структуру, является
источником поощрения рабства. И даже современные католические историки,
иногда оправдывая церковь, говорят, что христиане не протестовали
против рабства, когда такой протест мог бы подорвать социальную
стабильность. Конечно, это рассуждение человека, который порабощен
обществом, для которого социальная стабильность является идолом.
Вот как писал в своей книге о рабстве и свободе человека Николай
Бердяев, о таком рабстве у общества:
"Из всех форм рабства человека наибольшее значение имеет рабство
человека у общества. Человек есть существо социализированное на
протяжении долгих тысячелетий цивилизации. И социологическое учение
о человеке хочет убедить нас, что именно эта социализация и создала
человека. Человек живет как бы в социальном гипнозе. И ему трудно
противопоставить свою судьбу деспотическим притязаниям общества,
потому что социальный гипноз устами социологов разных направлений
убеждает его, что самую свободу он получил исключительно от общества.
Общество как бы говорит человеку: ты моё создание, все, что у тебя
есть лучшего, вложено мной, и потому ты принадлежишь мне и должен
отдать мне всего себя. Герцен был по своему миросозерцанию общественником,
но у него были острые мысли, подсказанные его сильным чувством личности.
Ему принадлежат слова: "Подчинение личности обществу, народу,
человечеству, идее - продолжение человеческих жертвоприношений".
И это святая истина".
"Общество, как и государство, есть составная часть личности.
Общество свободных людей, не рабов должно быть создано по образу
духа по образу свободы, не по образу господства силы и сильного,
а по образу солидарности и милосердия. Только такое общество было
бы не рабьим. Источник человеческой свободы не может быть в обществе,
источник человеческой свободы в духе. Все, что исходит от общества,
- порабощающее, все, что исходит от духа, - освобождающее. Рабье
общество есть порождение внутреннего рабства человека. Отсюда совсем
не вытекает той рабьей социальной философии, согласно которой человек
должен терпеть внешнее социальное рабство и лишь внутренне освобождать
себя. Это есть совершенно ложное понимание отношения между "внутренним"
и "внешним". Внутреннее освобождение непременно требует
и внешнего освобождения, разрушения рабьей зависимости от социальной
тирании. Свободный не может терпеть социального рабства, но он в
духе остается свободным и в том случае, если не в силах победить
внешнего, социального рабства. Это есть борьба, которая может быть
очень трудной и длительной. Свобода предполагает преодолеваемое
сопротивление".
В недрах христианского богословия, начиная с 12-го столетия, зрел
протест против рабства. Знаменитый Фома Аквинат, крупнейший богослов
средневековья, защищал рабство, - так обычно пишут в учебниках и
памфлетах. Но ведь он защищал рабство против оголтелых рабовладельцев,
которые рассматривали раба просто как вещь. "Нет, - писал Фома
Аквинат, - раб, как и сын, как и жена (а тогда эти три категории:
раб, ребенок, женщина, рассматривалась как собственность). И раб,
и ребенок, и женщина имеют свое особое существование".
В терминах Аквината это фактически означало упразднение представлений
о рабе как об объекте. И апология рабства, которую проводили богословы
18-19-го веков, исходила из совершенно других идеологем, нежели
в античности или в средние века. Например, испанский иезуит Хуан
де Луго так писал в "Трактате о справедливости и праве":
"Рабство состоит в том, что человек обязуется на всю жизнь
работать и служить господину. Раз человек вправе (за некое ожидаемое
вознаграждение) предложить все свои услуги хозяину на год, почему
он не может таким же образом связать себя на более долгое время
или даже на всю жизнь? Вот такое обязательство и будет составлять
рабство". И поэтому, с одной стороны, папа Пий 7-й в 1815-м
году призывает европейских государей отменить, запретить работорговлю,
папа Григорий 16-й осуждает работорговлю в 1839-м году, но в индекс
запрещенных книг католической церкви включается сочинение против
рабства. И когда американцы принимают 13-ю поправку к Конституции,
Ватикан критикует американский Конгресс и пишет: "Рабство само
по себе отнюдь не противоречит естественному и божественному закону.
Покупатель раба должен тщательно выяснить, был ли раб, выставленный
на продажу, лишен свободы справедливо или несправедливо, не будет
ли сделка угрожать жизни, добродетели или католической вере раба".
И если все в порядке, пожалуйста, пусть человек будет рабом. Понятно,
что это не могло не вызывать сопротивления. Неслучайно Николай Бердяев
писал о возможности рабства у религии, которая проявлялась и в такой
апологии рабовладения:
"Эгоцентризм есть первородный грех человека, нарушение истинного
отношения между "я" и его другим, Богом, миром с людьми,
между личностью и универсумом. Эгоцентризм есть иллюзорный, извращенный
универсализм. Он дает ложную перспективу на мир и на всякую реальность
в мире, есть потеря способности истинного восприятия реальностей.
Эгоцентрик находится во власти объективации, которую хочет превратить
в орудие самоутверждения, и это самое зависимое существо, находящееся
в вечном рабстве. Тут скрыта величайшая тайна человеческого существования.
Человек - раб окружающего внешнего мира, потому что он раб самого
себя, своего эгоцентризма. Эгоцентрики обыкновенно бывают конформистами.
Тот, кто раб самого себя, теряет самого себя. Человек бывает рабом
и своей возвышенной природы, и это гораздо важнее и беспокойнее.
Фанатизм есть именно такого рода эгоцентрическое самоутверждение.
Смирение может превратиться в величайшую гордость. Нет ничего более
безвыходного, чем гордость смиренных. Тип фарисея есть тип человека,
у которого преданность закону добра и чистоты, возвышенной идее
превратилась в эгоцентрическое самоутверждение и самодовольство.
Когда церковь, как объективация и социальный институт, признается
святой и непогрешимой, то начинается идолотворение и рабство человека.
Человеческая жизнь искалечена выдуманными, преувеличенными, экзальтированными
страстями, религиозными, национальными, социальными и унизительными
страхами. На этой почве возникает порабощение человека. Человек
обладает способностью превращать любовь к Богу и к высшей идее в
самое страшное рабство".
В 19-м веке борьба с рабством стала вдохновляться и наукой, в частности,
библейской наукой, библейской критикой. Потому что тщательный анализ
Библии показал, что книга написана отнюдь не непосредственно Богом,
как это представляли себе древние христиане, что это очень сложное
сочинение. И поэтому заявление, что рабство установлено Богом, стало
вызывать большие сомнения.
Более того, американские рабовладельцы говорили, что негры - это
потомки Хама. Библейский рассказ о Хаме подчеркивает, что Бог проклял
Хама за неуважение к отцу и обрек его в рабство хорошим, праведным
потомкам Ноя. Но если Библия оказывается лишь историческим сочинением,
по которому нужно еще смотреть, где говорит дух Божий, а где человеческие
предрассудки, тогда, значит, и сказание о Хаме может быть вовсе
не обязывает нас обращать всех, кто нам хамит, в рабство.
Но еще в 1873-м году папа Пий 9-й молится об эфиопах, чтобы всемогущий
Бог искоренил проклятие Хама из их сердец. А если не покаются, то
должны быть рабами. Но уже через 15 лет папа Лев 13-й в своем знаменитом
послании в Бразилию (в том году эта страна последней в мире отменила
рабство) заявил, что Католическая Церковь с самых первых лет своего
существования стремилась истребить и отменить рабство.
В 1917-м году новый Канонический кодекс Католической Церкви объявил
преступлением продажу человеческого существа в рабство.
В России в ответ на революцию мы видим две реакции. Одна - Василия
Розанова, человека, который на протяжении большей части своей жизни
выступал против христианства. Но в конце жизни, увидев революцию,
с еще большей злобой обрушился на нее: "Хам пришел". И
здесь термин "хам" употреблен, конечно, как обозначение
раба. "Восстали холопы, восстало все рабье и низкое, что есть
в человеческой душе". Справедливо? Николай Бердяев, аристократ
до мозга костей, в отличие от Розанова, так писал о парадоксе, когда
раб восстает ради свободы, восстает неправедно, восстает агрессивно,
проливает кровь. И толком-то освободиться не в силах, но все-таки
это праведное восстание, подчеркивал Бердяев в своей книге "О
рабстве и свободе человека".
"Революции преследуют великие цели освобождения человека от
угнетения и порабощения. Враги революции, контрреволюционеры любят
говорить об ужасах и зле революции. Но не имеют права говорить.
Ответственны за ужасы и зло революции прежде всего старая, дореволюционная
жизнь и её защитники. Ответственность всегда лежит на тех, которые
наверху, а не внизу. Ужасы революции - есть лишь трансформация ужасов
старых режимов, лишь действие старых ядов. Именно старые яды и являются
злом в революциях. Все революции в известном смысле были загублены
ветхим Адамом, который в новых одеждах является в конце революции.
Этот ветхий Адам, человек греха, делает и революцию и контрреволюцию.
Рабство человека оказывается непобежденным, меняются лишь формы
рабства. Это не значит, что революция лишена смысла и что бессмысленно
делать революцию. Какие-то формы рабства в революциях все-таки уничтожаются.
Но рабство человека не уничтожается в его корне. Новый человек не
может быть продуктом социальной организации. Явление нового человека
есть новое духовное рождение. Все христианство было ничем иным,
как призывом к новому духовному рождению, к явлению нового Адама.
Но вместо нового человека были даны знаки и символы нового человека,
надетые на ветхого Адама, на старого человека".
Во второй половине 20-го столетия, казалось бы, все успокоилось.
Второй Ватиканский собор (1966-й год) принимает постановление о
церкви в современном мире, где критикует рабство, критикует все,
что оскорбляет человеческое достоинство. А ведь еще в 595-м году
папа Григорий Великий покупал себе рабов в Британии. Правда, в том
же году Григорий Великий разрешил рабам принимать монашество даже
без согласия господина. Где же тогда опора, где гарантия того, что
человек, пришедший к вере, пришедший ко Христу, все-таки не будет
угнетать другого? На это давал ответ Николай Бердяев такой:
"В христианстве всегда было двойственное отношение к человеку.
С одной стороны, христианство как будто унижало человека, признавало
его существом греховным и падшим, призванным к смирению и послушанию.
И это и есть то, чего не могут простить христианству. Но, с другой
стороны, христианство необычайно возвышает человека, признает его
образом и подобием Божиим, признает в нем духовное начало, возвышающее
его над природным и социальным миром, признает в нем духовную свободу,
независимо от царства кесаря, верит, что сам Бог стал человеком
и этим возвысил человека до небес. И только на этом христианском
базисе может быть построено учение о личности и произведена персоналистическая
переоценка ценностей".
"Человек находится в рабстве, он часто не замечает своего
рабства и иногда любит его. Но человек стремится также к освобождению.
Ошибочно было бы думать, что средний человек любит свободу. Ещё
более ошибочно думать, что свобода легкая вещь. Свобода трудная
вещь. Оставаться в рабстве легче. Любовь к свободе, стремление к
освобождению есть показатель уже некоторой высоты человека, свидетельствует
о том, что человек внутренне уже перестает быть рабом. В человеке
есть духовное начало, независимое от мира и не детерминированное
миром. Освобождение человека есть требование не природы, разума
или общества, как часто думают, а духа. В самой духовной стороне
человека могут быть тяжелые заболевания, может быть раздвоение,
может быть экстериоризация и самоотчуждение духа, может быть утеря
свободы, может быть пленение духа. В этом вся сложность проблемы
свободы и рабства человека. Духовное освобождение сопровождается
переходом не к абстракции, а к конкретности. Об этом свидетельствует
Евангелие. В этом персонализм Евангелия. Духовное освобождение есть
победа над властью чуждости. В этом смысл любви. Но человек не есть
дух, он лишь имеет дух, и потому в самых духовных актах человека
возможна раздробленность, отвлеченность и перерождение духа. Окончательное
освобождение возможно только через связь духа человеческого с духом
Божиим".
|
