Яков Кротов
Андрей Юрченко
Яков Кротов:
Этот выпуск нашей передачи посвящен ортодоксии. То, что неверующие считают
пороком, ортодоксальностью, верующие считают достоинством. И в то же время,
редко когда удается договориться между собой о том, что входит в понятие
ортодоксального. В нашей сегодняшней передаче участвует православный богослов
дьякон Андрей Юрченко.
Андрей Юрченко:
Богослов, небольшая ремарка, - это очень громко и ответственно сказано,
я так думаю, лучше будет звучать "богословствующий".
Яков Кротов:
Тогда мы с этого и начнем. Отец Андрей - человек с капитальным опытом
богословствования, и, я скажу осторожно, человек боевой. Поэтому наша сегодняшняя
передача начнется с диалога между мною, ведущим, и нашим гостем - православный
богослов, дьякон, отец Андрей Юрченко.
Итак, у нас в гостях богослов или богословствующий? А в чем, отец Андрей,
извините, разница?
Андрей Юрченко:
Богослов и богословствующий - это, несомненно, синонимы, но синонимы
не стопроцентные. Причастие "богословствующий" еще обладает аспектом
процессуальности. Поэтому, поскольку я не законченный богослов, я еще в
пути нахожусь и могу согласиться с титулованием "богословствующий".
Яков Кротов:
Но давайте с этого тогда и начнем. Дело в том, что ортодоксия в русском
языке, в русской православной традиции прежде всего связана с представлением
о том, что есть "докса", то есть определение, некий текст, и
текст правильный. Ортодокс - это сложное греческое слово, и "орто"
- тот же корень, что в ортодонтии, в ортопедии, в орфографии. "Правильное
определение" - "ортодоксия". Но вот передо мной статья Владимира
Соловьева 1886-го года, где он защищает ортодоксальность восточной Церкви,
то есть православность. (Слово "православие" - это, строго говоря,
калька с греческого "ортодоксальный".) И Соловьев пишет, что
"это в католической церкви, у протестантов есть определенность установлений,
а наша церковь русская носит совершенно иной характер. В восточной церкви
мы не находим определенного и развитого подлинного учения. Этим отличается
католическая церковь. Не находим в ней и определенности в утверждении заблуждений,
что свойственно некоторым сектам". Для него, таким образом, понятие
ортодоксальности включает в себя обязательное требование некоторой размытости,
такой растушеванности (любимое слово Достоевского, он гордился, что ввел
его в русский язык) - растушеванная ортодоксальность. И очень часто, например,
когда мы обращаемся к Символу веры, то многие люди говорят: а вот православные
- Дух Святой Богом не назван. На что более-менее просвещенное духовенство
отвечает: но он назван Господом, а это совершено адекватно, этого достаточно.
Но тут появляется какое-нибудь еще более просвещенное духовенство и говорит:
он назван не Господом, он, извините, назван господствующим. Есть ли разница
между Духом святым Господом и господствующим, она такая же как между богословом
и богословствующим или, извините, жидом и жидовствующим? В чем здесь проблема?
Где же тогда правильное слово - Господь, господствующий или Бог?
Андрей Юрченко:
Дело в том, что существуют кроме богословских проблем проблемы семантики
имени прилагательного. И этой проблеме примерно две с половиной тысячи
лет, она возникла еще во времена Аристотеля. И за эти две с половиной тысячи
лет мы уже привыкли, поскольку нас учат этому все учебники, все энциклопедии,
и толстенные ученые монографии, что прилагательное обозначает качество.
Но когда я говорю Сократ мудрец, Сократ мудрый, для начала, то ведь я обозначаю
не качество, я обозначаю Сократа. И когда найду синоним к слову "мудрый",
то есть слово будет "мудрец", в отличие от тех утверждений, которые
содержатся в "Русской грамматике" 80-го года, где говорится,
что соотносительным по отношению к прилагательному является абстрактное
существительное, то есть белое - белизна. Но эти слова не могут функционировать
взаимозаменяемо, в отличие от слов мудрый - мудрец, белый - беляк - белец
и так далее. В данном случае, может быть, первым обнаружил этот нюанс Анатолий
Алексеевич Спасский, по крайней мере, впервые я встретился с этой ремаркой
в его книге "История догматических движений". И он, естественно,
стоял на традиционной позиции, понимая под прилагательным обозначение качества.
И поэтому для него в этом была какая-то разница, но по существу здесь разницы
никакой нет. Я просто зачту фрагмент из восьмого члена Никео-Константинопольского
Символа веры.
Яков Кротов:
Отче, вы лучше переведите. Я понимаю, что это на славянском.
Андрей Юрченко:
Спасский, уже отметив, что не совсем точно "то Кирион" переводит
как "Господь", переводит так: "И в Духа Святаго, господствующего,
животворящего". В принципе, это одно и то же, и здесь, я полагаю,
вопрос только в стилистике. Можно было, конечно, сказать "И в Духа
Святаго Господа животворца", употребив существительные, так называемые
имена деятелей. Можно было сказать так как Спасский пишет - "господствующего,
животворящего", но можно сказать так, как перевел переводчик. На Руси
это было очень давно, еще у истоков самого государства. Здесь все верно,
но это просто отсвечивает ту проблему, которая стоит перед нами и сегодня.
Я ею активно занимаюсь и всех желающих приглашаю присоединиться к этому.
Яков Кротов:
Андрей Юрченко - православный богослов, дьякон, автор множества статей,
которые выходили в 70-е, 80-е, 90-е годы, он совершил, на мой взгляд, сенсационную
находку, идентифицировав источник древнерусского памятника написания "О
правой вере". У него огромный сайт в Интернете "www.textology.ru".
Однако же мы видим, что как раз с 19-го века, когда Соловьев констатировал
расплывчивость ортодоксии, ортодоксальности в ее русском варианте, появляется
жажда четкости, жажда ясности, и начинается, собственно, русское богословие
в этот период, настоящее русское богословствование, не просто школьное,
как это было в начале 19-го века. И вот один из наших современников, крупный
ученый-математик и в то же время человек богословствующий Сергей Сергеевич
Хорунжий отмечает, что у нас действительно появляется некоторая четкость,
но не есть ли это какой-то рационализм, противоречащий сути христианской
веры? "Не пребывает ли духовность в стадии своего некоего неоплатонизма,
в стадии достижения предзакатной ясности и отчетливости". То есть
Соловьев констатировал, что неотчетливо, теперь отчетливости прибавилось,
констатирует Сергей Хорунжий, и говорит, что значит скоро конец. Отец Андрей,
на ваш взгляд, какая из двух версий ближе к истине - отчетлива или неотчетлива
русская православная ортодоксальность?
Андрей Юрченко:
Я бы, конечно, немножко уточнил в отношении позиции Соловьева. Он как
раз и апеллировал к той минимальной ясности, которая существует в православном
богословии, если мы, допустим, откроем книгу правил поместных вселенских
соборов и святых отцов, то там мы найдем. Всегда эти книги предваряются
несколькими страничками, на которых опубликованы и преданы гласности те
догматы, которыми мы должны руководствоваться. И если посчитать, то всего
это 5-6 страничек. Вот что имел в виду Соловьев, то есть, собственно говоря,
почти ничего нет. А поскольку ничего нет, то нет и суда. В этом отношении
он был предельно четок, и четкость он видел как раз в отсутствии, собственно
говоря, вот этой массы богословствующей литературы, которая бы затемняла
проблемы. Но поскольку литература богословствующая не может выступать в
качестве представителя церкви, не будучи санкционирована, не получив санкцию
на это, поэтому и судить можно только по этим пяти страничкам. Поскольку
там нет никаких заблуждений, тем более, что все эти определения вселенских
соборов принимает и католическая церковь, поэтому и проблем нет. Что касается
нашего футуролога, который как раз, с его точки зрения, в явлении ясности
и определенности, как он говорит, в церковном догмате, нельзя ли видеть,
как он формулирует, некую предзакатную ясность, как это было во времена
Плотина и прочих, имея в виду неоплатонизм и там он еще перекидывает мостик
к александрийству, имея в виду Оригена. "В действительности, чтобы
хоть сколько-нибудь утешить в безутешном плаче сего нового Иеремию, с преискренней
тревогой и глубокой печалью прозревающего, с его точки зрения, очевидные
и несомненные признаки последних дней православной, духовной, в том числе
и вероучительной традиции, вообще и в частности, постараемся убедить его
в том, что он может почивать спокойно и безмятежно, ибо как раз с этой
стороны, со стороны определенности и ясности, согласно его критерию, ничто
не предвещает заката христианской эпохи, ибо ныне наблюдается нечто совсем
обратное пугающему его предзакатной ясностью и отчетливостью, в частности,
и в области церковного догмата, вернее, в области интерпретации такового.
Ибо богословие как раз и является истолкованием догматов".
Яков Кротов:
То есть сейчас у нас, скорее, отсутствие ясности.
В начале 20-го столетия священник Павел Флоренский, многие другие мыслители,
пришедшие в церковь из интеллигенции достаточно светской, дотоле нецерковной,
пришли с жаждой как-то рационализировать и понять сокровища православной
мысли. Но очень быстро свой интеллект они употребили совсем на противоположное.
И тот же Флоренский много страниц своей замечательной, огромной, во всяком
случае, диссертации, говорил об иррациональности, скажем, понятия личности.
У нас есть звонок в студию. Слово слушателю.
Алексей:
Добрый день. Алексей из Москвы. Почему в Символе веры вы не говорите
"Господа истинного и животворящего"?
Яков Кротов:
Отец Андрей, отдувайтесь Вы сегодня.
Андрей Юрченко:
Мы говорим то, что есть. Я цитировал в данном случае Никео-Цареградский
"Символ" и в той версии, которая функционирует, вошла в практику.
В Православной Церкви этого слова нет.
Яков Кротов:
Но оно было в некоторых текстах церкви?
Андрей Юрченко:
Я не занимался этой историей. В действительности в каких-то списках это
было найдено, и это, вероятно, веяние старообрядческое, то есть они туда
вставляют эти слова, имея в виду, ссылаясь на какие-то позднейшие списки.
Яков Кротов:
Проблема, мне кажется в том, что когда мы говорим "Никео-Цареградский
символ", уже народ спрашивает - как можно? Один собор в 325 году,
другой в 381, между ними 60 лет, а текст сочинен один, нет ли здесь какого-то
недоразумения? Кстати, 22-го июня, если я не ошибаюсь, состоялся третий
Вселенский собор. Так что мы собираемся в преддверии очередной его годовщины.
И вот эта страсть к иррациональному, желание быть ортодоксальным, не потому
что ты все понял, а потому что ты утверждаешь невозможность понять, скажем,
что такое личность, вот у Флоренского это есть. И это очень совпадает вообще
с тягой к иррациональному в 20-м веке. В самых гнусных формах это приводит
к нацизму, но это уже извращение. И понятно, что это реакция на рационализм
века Просвещения, века 18-го, на рационализм энциклопедистов. Можно ли
нащупать золотую середину? Как, оставаясь ортодоксальным, оставаясь укрепленным
вере, не в пасть в сухой рационализм и не расплыться в таком утверждении,
что это все тайна веры, и здесь ничего сказать окончательно нельзя?
Андрей Юрченко:
Я в принципе противник так называемого логического мистицизма или мистического
алогизма, представителем которого и выступает священник Павел Флоренский.
Вместе с Евгением Николаевич Трубецким, который занимался, по крайней мере,
в одной главе (в "Смысле жизни") этой проблемой, я также полагаю,
что "явление Христа на земле было откровением не для бессловесных
тварей, а только для существа, могущего сознать его". И поэтому я
присоединяюсь к позиции Трубецкого и вместе с ним также считаю, что Откровение
предполагает, во-первых, некоторые объективные явления божественного, а
во-вторых, человеческую мысль, способную проникнуть в смысл этого явления.
Если бы не эта возможность проникнуть в смысл тайный, она бы не была открытою
человеком. Я не хотел бы распространяться по этому вопросу более, поскольку
мы к этому вернемся чуть-чуть позднее.
Яков Кротов:
Ортодоксальность в быту, в разговорном употреблении - это слово обычно
обозначает нечто вроде "консервативное", "устаревшее",
"застывше". И, действительно, например, мы знаем, что в 60-е
годы много говорилось о возможности собрать хотя бы общеправославное совещание,
предсоборное. Не то, чтобы вселенский собор, но дать какой-то ответ на
проблемы современного мятущегося ума. На что было вынесено такое мнение
в ответ властных структур церковных, что, с одной стороны, в этом нет нужды,
потому что и так все известно. С другой стороны, столько проблем, что дать
на них цельный ответ в каком-то "Символе веры" просто невозможно,
а потому, цитирую протопопа Аввакума, "как положено оно до нас, так
и лежи во веки веков". И тогда ортодоксальный - это некий замкнутый
объем, замкнутый раз и навсегда. Насколько это соответствует истине, и
возможно ли, скажем, что в будущем к тому Символу веры, который мы знаем,
прибавятся еще какие-то тексты, скажем так?
Андрей Юрченко:
В принципе это возможно. Совершенно неслучайно в повестку дня готовящегося
уже в течение многих десятилетий всеправославного собора (дело в том, что
в работе этого собора не предполагается участие католиков, и поэтому он
и называется всеправославным) - в повестку дня этого всеправославного собора
и был внесен пункт о возможности и необходимости составления нового православного
вероизложения. Конечно, прошло очень много лет, если иметь в виду символы
Никейский и Никео-Цареградский, в последующие были другие веры, составлялись
другие вероизложения, которые не были санкционированы Вселенскими соборами,
они принимались на поместных соборах и в основном, допустим, восточными
патриархами. В частности, имеется в виду послание патриарха Тарасия, оно
после называлось "Послание восточных патриархов". Или православное
исповедование веры, которое было принято на соборе в 1641-м году. В основу
этого решения было положено исповедование, составленное Петром Могилой,
иногда так и называют, но в действительности это не совсем верно, поскольку
собор, как говорится в преамбуле публикации, очистил это исповедование
от всяких привнесений, и поэтому его верно именовать "Православное
исповедование веры". Но это тоже было более 350 лет назад. И вот встала
теперь эта проблема, но она, к сожалению, была заблокирована.
Яков Кротов:
Таким образом, мы оказываемся в плену, я прошу прощения, не церковных
демократических нравов, когда обсуждение кладет предел развитию церковного
вероучения. И слово "ортодоксальный", наверное, мы - христиане
- его дискредитировали. То есть ортодоксальный - это тот, кто ставит какой-то
барьер в то время, как человек пытается быть верным Христу и обнаруживать,
что новые какие-то слова находить, нужно по-новому формулировать, нужно
больше ясности, больше четкости. И внутри каждого из нас борется и своеобразный
консерватизм, и своеобразная устремленность к современности и к будущему.
Можно ли разрешить это противоречие?
До, пожалуй, 70-х годов нашего столетия трудно говорить об ортодоксии и
богословствовании, потому что богословов было не очень много.
Но вот уже пошел звонок, и - слово слушателю.
Священник Александр:
Я священник Александр из Белоруссии. Я бы хотел сказать, что ортодоксия
- это веками наработанное понятие, которое представляет собой скелет. Скелет
может видоизменяться только в молодости, расти и прочее. Я думаю, что именно
в это время лучше даже не ставить такие вопросы.
Яков Кротов:
Спасибо большое, отче. Замечу в порядке справки, насколько я помню человеческую
анатомию, что скелет еще сильно меняется в старости. Проблема, конечно,
не в том, что меняются и ветшают догматы, нет, но слова, в которых выражены
догматы. Я думаю, интереснее мнение отца Андрея.
Андрей Юрченко:
В отношении того, стоит ли поднимать этот вопрос? Я полагаю, что в любой
ситуации, когда ощущается наступление какого-то недомогания, какого-то
кризиса, всегда нужно приходить на помощь, но для этого прежде всего нужно
диагностировать болезнь. И поэтому доброжелательный, объективный анализ
ситуации он всегда будет служить только на пользу тому, кого нужно врачевать.
Поэтому и в данном случае как раз этого не хватает. Обычно все превращается
в гимнологию, так же как батюшка, который перед этим звонил. Все превращается
в гимнологию - "все хорошо, прекрасная маркиза". А потом, когда
оказывается, что мы уже в пустыне, вот тогда уже сложнее будет собирать
все.
Яков Кротов:
Я бы сказал, что проблемы в церковной жизни, как и в частной, часто начинаются
со свободы. Приходит свобода и - все, начинаются синяки и шишки. В этом
смысле история русского богословия вполне началась, как ни странно, после
революции во Франции, в богословском институте преподобного Сергия, когда
такие православные мыслители, как отец Сергий Булгаков, Владимир Лосский,
многие другие спорили друг с другом, писали книги, практически неподконтрольные
русской иерархии. До революции им бы не дали так смело говорить о Боге.
И это возродилось уже в наши дни после 90-го года. Появилась свобода творчества,
поэтому стали востребованы и идеи отца Сергия Булгакова, и Владимира Лосского.
И сегодня, открывая какую-нибудь популярную брошюрку, или даже читая статью
в "Аргументах и фактах", я могу прочесть что-нибудь о гномической
ипостасной воле, о деконцептуализации концептов, я прошу прощения, но это,
видимо, означает, что из слова надо выкинуть словесность и оставить один
скелет, пусть только скелет. Но ведь и в 4 веке, когда принимали догматы,
лежащие в основе православного исповедования, тоже многие люди говорили:
а зачем это? Есть скелет, апостольское исповедание, в Деяниях апостолов
записано четыре строчки, зачем что-то еще приращивать? Даже вот этот термин
"воля", "ипостась", "сущность", я думаю,
даже не всякий православный священник сходу скажет, чего в Боге Троице
три, а чего одна - природ, ипостасей, сущностей? Как они друг с другом
соотносятся? И я подозреваю, что тут, наверняка, вполне могут быть ошибки
с точки зрения академического, технического, скажем так, богословствующего
человека, как вы. На ваш взгляд, насколько благополучно в ортодоксии в
российской православности обстоит дело с ортодоксальностью, бывают ли ошибки?
Ошибки не у бытовых мирян, а у тех, кому ведать надлежит?
Андрей Юрченко:
Человек немощен, поэтому ошибки возможны, я бы так сказал, не возбранны,
если человек, совершающий их, не упорствует в этих ошибках. В данном случае,
может быть, хороший пример протоирей Сергий Булгаков. Он как раз ошибся
и упорствовал, и в результате его творения были объявлены еретическими
двукратным определением Священного синода русской православной церкви в
августе и декабре 35-го года. Если эти ошибки появляются, их оппоненты
анализируют и предлагают к исполнению, то и тот богослов, который их привнес,
исполняет, то все благополучно. Это нормальное явление. Но есть другая
опасность - опасность вульгаризации, в частности, богословия. Дело в том,
что у нас каждый считает себя специалистом от младых ногтей в медицине,
философии и в богословии. Дай ему какую-нибудь задачку из высшей математики,
он не станет ее решать, скажет - я не специалист. Но как только он услышит
слово "богословие", у него разгораются глаза, и он бросается
и сразу же начинает с того: "Нет, это не так". Вот где опасность.
Но опять-таки, в данном случае простым приращением тут дело не исправишь,
нудно просто образовывать тех, так скажем, богомудрствующих, богоищущих
людей, в таком случае богословие только получит приращение. Приращение
не в смысле, как говорил отец Яков, количества догматов или прочего развития
своего, а в смысле углубления понимания основ христианской веры. И поэтому
в данном случае я хочу опять-таки утешить отца из Белоруссии, что вот это
и есть наша задача, мы собрались именно для того. Не для того, чтобы показывать
скелет, который еще и к старости изменяется, а именно для того, чтобы способствовать
наполнению, способствовать тому, чтобы этот скелет быт покрыт животворящим
телом. Может быть, слишком смелое слово, животворящим в смысле того, что
он благотворно будет воздействовать на православную паству, на чад церковных.
Яков Кротов:
Чтобы не впасть в обломовщину, когда скелет налицо, но лежит на диване
и соответственно, плоть на этом скелете довольно дряблая. Но здесь есть
одна проблема - церковь есть единство иерархии, того, что у католиков жестко
называется учителя и паства. Но вы же не иерарх, всего лишь дьякон, хотя
и замечательно разбирающийся в богословии. Между тем, я думаю, не открою
большой тайны, не буду называть имени, но можно взять доклад митрополита
Русской православной церкви, и доклад на богословском собрании и там есть
такие обороты, которые я в своей, может быть, неграмотности, но я так понимаю,
что они ставят этого митрополита в положение еретика-тетрадика, потому
что он говорит о Троице как о существе, в котором есть четыре сущности,
ипостаси, он четверит троицу. Насколько я понимаю, это классическая богословская
ошибка. Бывает ли такое? И означает ли это, что человек тем самым выпадет
из ортодоксии? Ведь если в этих случаях кричать - от тетрадит, значит не
митрополит, не авторитет и прочее. Как в данном случае сознание человека
ортодоксального должно реагировать?
Андрей Юрченко:
Что касается отдельно взятого митрополита, то, обладая властью учительства,
он отнюдь не обладает непогрешимостью.
Яков Кротов:
Тогда зачем эта власть?
Андрей Юрченко:
Власть для того, чтобы как раз способствовать богословскому возрастанию.
То есть способствовать тому, чтобы те догматы, которые были сформулированы
давно и кратко имели быть разъясненными для его паствы. Естественно, в
данном случае его позиция - есть его позиция, даже если он при этом говорит,
согласно церковному учению.
Яков Кротов:
Но я ошибаюсь, или действительно в сегодняшней среде православной иерархии,
православных богословов бывают столь грубые ошибки или это фантазия? На
ваш взгляд, насколько это частое явление?
Андрей Юрченко:
В данном случае, безусловно, мы в основном сталкиваемся с пересказами,
с краткими пересказами в газетных статьях журналистов. А если мы обратимся
к литературе, то такие вещи были и в прошлом. То есть богословские споры
возникали и на русской почве, не только на греческой.
Галина Геннадиевна:
Добрый день. Меня зовут Галина Геннадиевна. Я хочу узнать, может вы мне
объясните, откуда такая нетерпимость у людей православной веры, особенно
у начальников русской православной церкви к людям других конфессий - к
протестантам, к лютеранам. Один недавно из таганской церкви священник по
радио сказал: "Я за свою паству всем головы оторву, кто ее переманит".
Почему такая ревность?
Яков Кротов:
Галина Геннадиевна, можно встречный вопрос? Если слишком личный - не
отвечайте. Вы сами прихожанка?
Галина Геннадиевна:
Я лютеранка. Я христианка, но я лютеранка.
Яков Кротов:
Спасибо. Отец Андрей, вам держать слово, ответ за духовенство, "открывать
головы" - откуда это?
Андрей Юрченко:
Я думаю, что это как раз признак слабости. И слабости, основанной, я
бы так сказал, на неглубоком проникновении в истинны, в частности, православного
вероисповедования. То есть, не зная своей веры, он пытается выкосить все
вокруг, чтобы не было никаких супротивников, никаких оппонентов, и тогда
проще. Как говорил тот уж: мне здесь приятно, тепло и сыро. Я ничего не
знаю, знать не хочу, но всем, кто мешает мне в этом, я оторву им головы.
Яков Кротов:
У нас еще один звонок. Слово слушателю.
Борис Бернштейн:
Вот такой у меня вопрос получился: когда мы пишем на бумаге, наиболее
оптимально видно, когда мы на белом пишем черным. Я к чему клоню, не хитрю,
немножко хитрю: чтобы понять истину, нужно противоистину. Нужно сопоставлять,
чтобы было понятнее единство противоположностей. Вы меня понимаете. Я доктор
Борис Бернштейн, Израиль.
Яков Кротов:
Надо сказать, что в английском языке слово "ортодокс" понимают
достаточно однозначно - это иудей. Поэтому, когда русский человек за границей,
он должен говорить "я - русский ортодокс", иначе примут за иудея.
Но, действительно, это обычный, я бы сказал, соблазн, что для того, чтобы
познать истину, хорошо бы сначала познать не истину. Отец Андрей, как на
ваш взгляд, такая работает механика?
Андрей Юрченко:
Это именно механическая механика. Дело в том, что где истина, что истина?
Был вопрос еще задан Христом.
Яков Кротов:
И Он промолчал, потому что сказать, что "Я - истина", Пилат
бы не понял.
Андре Юрченко:
Поэтому все получается так, что нужно все изучать. Дело в том, что за
две тысячи лет христианской цивилизации накопилось столько неточностей,
скажем мягко, столько отклонений, что все это нужно изучать, выявлять,
от этого нужно избавляться. Но тут была такая фраза - единство противоположностей.
Конечно, в данном случае не может идти речи о единстве противоположностей.
В данном случае может идти речь только о преодолении противоположностей
и шествии к единству.
Яков Кротов:
Я пользуюсь тем, что звонок Бориса Иосифовича был из Израиля, напомню,
что в Торе, в пророках ортодоксальность никогда не сравнивается с интеллектуальной
правильностью, она сравнивается с семейной жизнью. Невеста и ее жених,
Бог - ревнивец и поэтому, мне кажется, сравнивать истину с неистинным,
это все равно, что изменять жене, чтобы понять, какая у тебя замечательная
жена. Это не метод. Во всяком случае, я думаю, что женщины со мной согласятся.
У нас еще один звонок. Слово слушателю.
Владимир:
Добрый день. Владимир из Москвы. Скажите, пожалуйста, я хожу все время
перед Пасхой святить пасху, куличи, яйца. Люди просят, чтобы окропили и
человека. А почему священники говорят, что этого нельзя делать?
Яков Кротов:
Спасибо. Отец Андрей, можно кропить людей святой водой?
Андрей Юрченко:
Это совершается в храме почти регулярно. Если вы придете во время службы,
когда бывает водоосвящение или после службы, на молебнах с водоосвящением,
то всех окропят. Я не знаю, как там вопрос был поставлен.
Яков Кротов:
Я думаю, что интересны ассоциации: как только произнесено слово "ортодоксальный",
предстает не только словесное пространство, как вам бы хотелось и мне,
а предстает пространство религиозного обряда. И здесь хочется точности,
что на Пасху освящать только куличи, но капли все равно капают на людей.
У нас еще один звонок. Слово слушателю.
Хайдар:
Здравствуйте. Хайдар меня зовут. Я, как вам сказать. конечно, что касается
религии, она должна быть ортодоксальной. Почему? Потому что, если взять
даже закон всемирного тяготения, поменять одну только буковку в формуле
или цифру, то это будет другой закон, а этот закон всемирного тяготения,
который открыл, если будет какое-то изменение, допустим...
Андрей Юрченко:
Полетим в тартарары.
Хайдар:
И если даже одна запятая изменена, это учение Христа, если он оставил
учение, значит ни одна буква, ни одна запятая не должны быть изменены.
Андрей Юрченко:
Ни одна йота, как говорили раньше.
Яков Кротов:
Хайдар, извините, а вы по вероисповедованию атеист, агностик, мусульманин?
Хайдар:
Я мусульманин. Я вашу передачу очень часто слушаю и особенно к ведущему
отношусь с большим уважением. Очень внимательно слушаю. Эта передача заставляет
думать очень много о высших материях, о духовности.
Яков Кротов:
Спасибо, Хайдар. У нас еще один звонок слушателя.
Райс:
Из Германии, Райс. У меня такой вопрос: я сам лютеранин, но считаю, что
ортодоксальна церковь, неважно какая, русская, сербская, наиболее правильная
и по обряду, и по служению, вообще по всем параметрам. Вот вы ответьте
на вопрос, прав я или нет? Или мне так кажется?
Андрей Юрченко:
Полагаю, что вам не кажется. Я обращусь к примеру. Однажды я участвовал
в одной конференции, на которой делал доклад лютеранин из Латвии. И я сам
был поражен, я впервые с этим столкнулся: лютеране находятся в некоторой
растерянности. Все-таки корни у них общие и с католиками, и с православными,
и они искали, к кому они ближе. И в конце концов они определились, что
им ближе православная церковь, особенно для них неприемлема та традиция,
католическая традиция, которая сложилась после Второго Ватиканского собора.
И они стали искать контактов именно с православной церковью в Латвии. Так
что вам не кажется.
Райс:
Спасибо. До свидания.
Яков Кротов:
Но, отче, насколько далеко мы можем так уйти? Слово "ортодоксальность"
в русском языке означает не только консервативный, застывший, замерший
и даже умерший, но и просто правильный. И в этом смысле есть правильный
ислам, говорят, ортодоксальный ислам, а ваххабизм не ортодоксальный. Но
на примере ислама мы как раз видим рискованность таких суждений, когда
человек не знающий ничего об исламе, может быть, и не читавший Коран, говорит
- это ортодоксальный ислам, это неортодоксальный, шиит - хорошо, суннит
- плохо. Когда точно так же люди говорят о православии, не будучи внутри
православия, говорят о католичестве, не будучи внутри католичества. И в
этом смысле мы пытаемся вернуть слову "ортодоксальность" первичный
смысл. Возможно, в современном мире это реально только, если мы будем обращаться
к личности отдельного человека. "Я" - есть высшая инстанция для
суждения о том, что есть ортодоксально, что нет. Или все-таки можно сказать:
нет, есть набор текстов, они изложены часто на архаичном языке, на старинном
языке, на греческом, но они достаточно хорошо сформулированы, благодаря
действую того же Духа Святого, чтобы не личность решала, что такое ортодоксально,
что нет, а чтобы мы могли проверить это по текстам. На ваш взгляд, насколько
общехристианское наследие Символ веры, вероучительное определение Седьмого
Вселенского собора по почитанию икон, насколько это может быть основой
для суждений об ортодоксальности не со стороны епископа, а со стороны отдельных
людей?
Андрей Юрченко:
Опять-таки мы должны знать, о каких людях идет речь, то есть о людях
внутри православия или вне?
Яков Кротов:
Внутри.
Андрей Юрченко:
Я, находясь внутри православия, понимаю православие именно как правильность,
не вижу здесь никакой архаизации, даже если в данном случае, у меня, может
быть, особый случае, я как раз работаю с древними текстами. Я не вижу никакой
в этом архаизации. Наоборот, мы как раз и собрались для того, чтобы выявить
отклонения, которые наблюдаются отклонения в современном так называемом
православном богословии и устранить их, чтобы вернуться к основам веры,
которые запечатлены в определениях вселенских соборах и творениях святых
отцов.
Яков Кротов:
Я помню, со мной был казус на философском факультете МГУ, было заседание,
посвященное Бердяеву. Я Бердяевым занимаюсь давно, с 70-х годов. И сидел
преподаватель марксистско-ленинской философии. Я не то, что с ним спорил
(как только он начал мне возражать, я умолк) но он возражал, потому что
на все мои разговоры о том, что Бердяев полагал так, так и так, он говорил:
но у Бердяева написано здесь то-то, здесь то-то, Ленин о Бердяеве писал
то-то, Розанов о Бердяеве писал то-то. Точно так же как он когда-то рассуждал
о Каутском и Гегеле, теперь он рассуждает о религиозной философии. И человек
при этом неверующий, он этого не отрицает он неверующий, перед ним набор
текстов, и он мне - православному верующему, объясняет, что такое православие,
потому что в книжках вот так.
Андрей Юрченко:
Это тот самый парадокс, о котором мы уже говорили. И возник он не в Свято-Сергиевском
богословском институте, он возник еще раньше, вот этот парадокс, когда
пошла волна неофитов. Они были интеллигентами, но они были неофитами, они
не жили ни церковной жизнью, ни церковным вероучением. А потом они обратились
в зрелом достаточно возрасте, Флоренский после университета пришел. Правда,
можно возразить, что патриарх Алексий I тоже пришел после университета,
но там другая ситуация, их семья она не просто церковная, она имела благословение
от митрополита Филарета. То есть парадокс появления в церкви философствующих
неофитов. Булгаков начал писать не в Париже, он свою "Софию",
кажется, в 1906-м году провозгласил в "Философии хозяйства",
и тогда уже более богословски грамотные его коллеги заметили это, и буквально
ставили это в упрек до самого отъезда из России. Более того, и там он все
время находился под прицелом, была и критика. Собирались карловарские епископы
синодально, был и собор против Булгакова. Его позицию осудили. Она прозрачна
и легко идентифицирована. Таковы истоки, можно сказать, плюрализма, тех
многочисленных отклонений от основ православного вероисповедования, с которыми
мы решили сегодня немножко разобраться.
Яков Кротов:
Надо заметить, что многие богословы тогда же отрицали правомерность суждений
по делу отца Сергия Булгакова по одной причине: церковные каноны повелевают
вызвать человека и выслушать, суждение об ортодоксальности нельзя вынести
заочно. И, может быть, это лучше всего показывает, что такое ортодоксальность
с точки зрения святых отцов. Это не математическая формула, это прежде
всего то, что рождается в общении, в общине, это рождается в вере. Это
рождается в любви и снисхождении взаимном друг ко другу. И, может быть,
кризис, когда ортодоксальность используется в качестве дубинки, связан
именно с дефицитом общения, общинности и взаимной братской любви.
|
