РУСЬ СВЯТОГО ВЛАДИМИРА

Сей особый год 950-летнего юбилея Крещения Руси - русские православные люди призываются к усиленной молитве, к оказанию добрых дел во всех отношениях.

К нашим житейским юбилеям мы усердно готовимся и юбиляра чтим; так должны мы соединить себя в один общий сонм и, воспрянув духом, с большим усердием удерживать себя в святом православии, не посрамляя памяти Св. Просветителя нашего и нашу Св. Православную Русскую Церковь.

Владимировский комитет зовет православных людей отметить этот год каким-либо добрым делом. Пусть каждый православный Русский человек внесет свое участие в сей юбилей. Можно пожертвовать на храм, на приют для детей, на обучение детей, на лечение больных и на содержание престарелых и бездомных. Пусть каждый русский православный человек имеет в доме своем образ Св. благов. кн. Владимира, а на память о сем юбилее приобретет значок с изображением Кн. Владимира, - жетон, брошюру. Все это и будет посильным для каждого из нас прославлением памяти Св. Кн. Владимира и по нашему усердию вниманием к сему юбилею. В жизни каждого из нас такие события бывают редко!

Юбилейный Комитет составляя сей сборник, поставил себе задачу собрать наилучший материал из истории Руси, раскрыть в настоящее время религиозного упадка величие Святого православия, дать возможность всякому православному христианину посредством сборника иметь под рукою важнейшие исторические сведения о Православии на Руси, о его проявлении в жизни русского народа и о влиянии православия на Русский народ. К сожалению, Комитет, исключительно по материальным затруднениям, не мог дать большего, поэтому многие статьи уважаемых авторов не могли быть напечатаны в сборнике. Комитет приносит всем авторам статей сего сборника и жертвователям свою искреннюю благодарность.

Комитет имеет целью все средства от сего издания и пожертвования обратить на увековечение сего Юбилея каким-либо добрым делом, размер которого будет зависеть от тех средств, кои поступят Комитету от добрых людей.

В сей благовременный для нас день не останемся праздными зрителями, а составим праздник и войдем в радость сего дня и душою и телом, дабы получить, жизнь и спасение, благодать и велию милость.

Председатель Комитета

ЕПИСКОП ЮВЕНАЛИЙ.

Секретарь Протоиерей Михаил Рогожин.

I. ОТДЕЛ ОФИЦИАЛЬНЫЙ

"Каждая страна, город и народ чтут и славят своих наставников, которые научили их православной вере. Прославим и мы по силе нашей, хотя малыми похвалами совершившего великие и чудные дела нашего учителя и наставникавеликого Кагана земли нашей Владимира".

Эти достопамятные слова Киевского Митрополита Иллариона невольно возникают перед нами вновь из глубины веков в настоящем юбилейном году, знаменующем 950-летнюю годовщину крещения Руси. Просветитель наш Св. Князь Владимир совершил подлинно равноапостольское дело, выведши свой народ из тьмы язычества и озаривши его Светом Христовым, заимствованным им из древней Византии. Значение этого великого и славного события поистине неизмеримо не только для нашего отечества, но и для всего мира. Углубляясь в него, мы невольно чувствуем и как бы осязаем руку Провидения, управляющего судьбами человечества. Если бы чувственный язычник Владимир прельстился учением Ислама, столь потворствующего человеческой плоти, то, благодаря положению, занимаемому Россией на востоке Европы, Западной Европе, постоянно угрожал бы натиск фанатического мусульманства. История всей христианской церкви, а с нею и всего мира за минувшее тысячелетие могла пойти по совершенно иному направлению и в том случае, если бы не греческий веропроповедник, а римские миссионеры овладели сердцем Владимира, когда он захотел оставить языческое суеверие своих отцов, чтобы заменить его новой более совершенной религией. Поистине, он не от человек "звание приял", а от самого Бога, указавшего ему чистый и неповрежденный источник христианской веры. Предваряющая благодать Божия сама указует путь к свету людям, седящим во тьме и сени смертной, если они искренним сердцем ищут истины.

Спасительный страх, овладевший сердцем Князя Владимира при виде, картины Страшного Суда, развернутой перед его взором греческим философом-проповедником был для него "началом премудрости", первым семенем православия, которое он воспринял в свое сердце. Но особенно ярко засиял для него свет с Востока после, того, как к нему возвратились его послы из Константинополя, трепещущие духовным восторгом от дивной небесной красоты, которую они созерцали во время богослужения в Храме Св. Софии, узревши в ней как бы откровение славы Божией, подобно ученикам Христовым на Фаворе. Эта красота пленила сердце Владимира и навсегда покорила его Христу. Сделавшись христианином ранее своего народа, он не только стал Крестителем последнего, но и его восприемником из купели, утвердившим его в истинах Евангелия.

Духовное обновление, какое произвела в нем благодать крещения, повторилось потом и над всем русским народом.

Сочетавшись со Христом, девственная еще русская душа быстро расцвела, украсившись, как невеста, духовною красотою. Вкусивши сладкого, она не захотела уже горького, и ей стали скучны песни земли: ее тоскующий взор обратился к небу, и она стала странницей на земле, взыскующей грядущего града. По образу последнего, она стала устроять и свои земной град.

Православная вера, подобно евангельской закваске, постепенно проникла в самую глубину ее жизни и быта.

Неизгладимою печатью легла она на весь духовный и даже внешний облик русского народа, придав ему благообразную мягкость и кротость, и навсегда определив его национальный характер с его широтою и свободою духа.

Златыми нитями вплелся дух православия во всю сложную ткань нашей духовной культуры, которая вся выросла из церковной почвы. Он просиял и в лучезарных ликах наших подвижников, и в благолепии святыни, окружающем образ наших древних святителей и в проникновенной красоте наших древних икон, написанных по образу небесных видений, и в целомудренном величии умилительных древних напевов, и в чудной, устремляющейся к небесам симфонии архитектурных линий и красок в Храме Св. Василия Блаженного в Москве. Благодать и истина Православия оживотворила и одухотворила весь наш государственный строй, преобразовав его языческую природу по духу Евангелия Христова, дабы через него утверждалась правда и созидалось Царство Божие на земле. В соответствии с таким взглядом на государство, и глава его, православный Государь получил особое призвание быть защитником и покровителем Церкви и вместе, подвижником своего высокого долга, обязывающего его творить суд и правду Божию на земле и полагать душу свою за врученных ему людей; его служение получало особенное благословение и освящение Церкви в чине священного миропомазания.

История оправдала жизненность и силу того религиозного начала, какое было заложено в самую сердцевину нашей государственности со времен Святого Владимира.

Русь, захотевшая, прежде всего, быть святою, стала и великой. Подобно многоветвистому дереву она распространила свою сень на шестую часть мира, приобщив к себе и усвоив множество народностей, слившихся с нею в один мощный организм. Ничто другое, как Церковь, стало олицетворением и символом единства Русской земли, охранявшим ее от распадения на части в дни великих исторических испытаний.

Церковь, как мать, согревала своею любовью и своими молитвами страждущие русские сердца в дни лютого татарского ига, спасая их от уныния и отчаяния и от соблазна мусульманства.

Немеркнущий свет православия озарял мрачные и скорбные дни Русского народа, в дни первой смуты, помрачившей здравый смысл русских людей и превратившей Русскую землю в царство разделившееся на ся. Наша Церковь поистине совершила чудо, восстановив после этого нашу Родину из развалин и вдохнув в нее снова душу живу. Русь оставалась могущественной и непоколебимой во все время, пока прочно утверждалась на камне своих исконных православных заветов, оставленных ей в наследие Св. Равноапостольным Князем Владимиром. Она стала шататься лишь с тех пор, как начала расточать его драгоценный бисер, подменив его другими обманчивыми и чуждыми ей ценностями.

Русский народ понимал своим внутренним чувством, насколько для него опасны соблазны инородных ему иноземных путей жизни и, если уклонялся иногда от них, то снова потом стремился возвратиться в Дом Отчий, взирая, как на спасительный компас, на православный крест, венчавший нашу Отечественную Храмину.

Св. Просветитель Руси видимо бодрствовал над своим уделом, покрывая его своими молитвами в самые тяжкие дни его исторического бытия до тех пор, пока Русь в порыве безумия не отреклась от него и вместе от самой себя, от самих обетов своего крещения, обольщенная ядовитою приманкою большевистского соблазна. Прикоснувшись к запретному плоду, она поражена была духовною смертью.

Прежде чем область тьмы окутала нашу землю, Святая Русь дала свой последний яркий отблеск в лице великого нашего подвижника Преподобного Серафима.

Кроткий, благостный, благолепный, благовествующий всем мир и любовь, излучавшуюся из его поющего гармонического сердца, весь как бы опаленный серафимовскою любовью к Богу и весь просветленный лучами Его воскресения, истинный друг и печальник Русского народа, и светлая похвала Русской Церкви, - он явил в себе наиболее полное и совершенное воплощение лика Святой Руси, воспитавшей целые сонмы подобных угодников Божиих. Промыслу Божию угодно было, чтобы он засиял на нашем церковном небосклоне небесною славою не прежде, как стали раздаваться первые удары грома, предвещавшие последующие великие потрясения.

В это же время на церковной свещнище ярко горел и светил другой великий избранник Божий о. Иоанн Кронштадтский - этот подлинно всероссийский пастырь и учитель - также осиянный немеркнущим светом Воскресения Христова. Как Илия и Енох пред вторым пришествием Христовым, они были посланы в мир, чтобы укрепить ослабевший православный дух в Русском народе, обличить его в многочисленных грехах и предостеречь от небесной кары, если он не покается.

Когда русские люди в своем ожесточении не вняли их проповеди, тогда открылся над нашим Отечеством Суд Божий.

Господь увидел, что люди стали "плоть", как пред потопом и, отвратив лицо Свое от Русской земли, послал нам "духа усыпления", т.е. духовного ослепления, бросившего Русский народ во власть новых лжепророков в образе Ленина и достойных его сподвижников, отравленных разлагающим учением Маркса.

Попущением Божиим Русская Земля сделалась добычею злых и преступных людей, истинных слуг сатаны, которые с первых же дней своего кровавого владычества поставили своею целью свести Россию и всю русскую жизнь с ее религиозного основания и стереть с души русского народа самую печать благодати, почившей на ней после крещения. Что может быть более противоположного, чем те два пути жизни, из которых один узаконил для нас Св. Просветитель, а другой указал развратитель и убийца русской души, к прискорбию также носивший его имя. Первый звал Русских людей к горнему Отечеству, а второй манил их призраками земного рая, первый учил их страху Божию и завещал им "бояться греха", а второй смеялся одинаково над грехом и над добродетелью; первый призывал к любви даже к врагам, а второй проповедовал классовую ненависть среди своего же народа; первый смотрел на государство, как на организацию добра и правды на земле, а второй, превратил его в организованное зло и социальное преступление, которое всегда остается недосягаемым для кары закона; первый сокрушал идолов, а второй воздвигал новых, более утонченных, но зато и более соблазнительных, чем древние языческие кумиры; из них главный гордость, приведшая к самообоготворению человека.

В безумии своего гордого ослепления человек дерзнул присвоить себе божественное всеведение и всемогущество и взять всецело в руки устройство не только своей судьбы, но и всего мира, думая создать, подобно Небесному Творцу, все мерою и числом и желая повелевать самими стихиями природы.

Не ограничиваясь этим, коммунисты вступили в борьбу с самим Богом. Наступило время воинствующего безбожия. Мир содрогнулся от ужасающего богохульства и от потоков невинной мученической крови, которая потекла по Русской земле. Слуги Антихристовы клялись истребить веру Христову на Русской земле. Одно время казалось, что враги креста Христова уже достигли осуществления своего злого умысла и что светильник православной веры, зажженный более 9 веков назад, уже меркнет в нашем Отечестве. Однако свет Христов продолжал светить во тьме и тьма не объяла его.

Неистовые богоборцы оказались бессильными уничтожить насаждение Св. Владимира, глубоко укоренившееся на русской народной почве. Безбожники разрушили множество храмов Божиих и осквернили святые престолы, но для них остался недосягаемым храм русской православной души, на алтаре коего она продолжала приносить свою сокровенную жертву пред Богом.

Рука скверных, повергавшая на землю св. иконы и мощи и часто уничтожавшая их, не могла, однако, коснуться нерукотворного и незримого образа. Христова, начертанного во святом святых русской души Св. Владимиром. Русский народ доныне хранит его внутри нерушимо, чтобы в свое время явить его миру.

Сколько бы ни стремились коммунисты совратить проповедью безбожия весь русский народ, Бог оставил еще Себе достаточное число верных исповедников, не преклонивших колен пред их временными кумирами. Число их возрастаете по мере усиления гонения на Церковь. И в то время, как "Живый на небесех посмеется человеческому безумию" (Пс.2:4) и вопрошает гордых богоборцев: "где ваши титанические прометеевские планы? Не Я ли разрушил их рукою крепкою и мышцею высокою?" - в то время, как мы читаем на стенах Вавилонской башни, сооруженной большевиками, огненные слова: мене, текел, перес, - в это время Христос видимо восстанавливает Царство Свое на Руси, торжествующее над всеми силами ада. Очищаясь в огне своих страданий, русский народ снова возвращается на стези, указанные Св. Владимиром. Из нынешнего огненного горнила, через которые проходит Русская земля, вышли дивные подвижники веры, пылающие поистине Илииною ревностью, у которых мы недостойны, наклонившись, развязать ремень сапога их. Поистине, "ни смерть, ни жизнь, ни настоящее, ни будущее ни высота, ни глубина" (Рим.8:39), ничто не могло отлучить их от любви Христовой. Там же подвизаются самоотверженные пастыри, обходящие своими поистине апостольскими стопами опустошенную, потрясенную Русскую землю, чтобы наставлять и утешать людей Божиих и освящать их церковными тайнами.

В лице их сам Христос в смиренном виде обходит теперь Русскую землю, благословляя ее среди нынешних испытаний.

Перенесемся духом к этим дивным мужам, облобызаем их стопы и украсим свои угасающие светильники заимствованным у них чистым елеем. От них же почерпнем дар покаянных слез, столь необходимых нам в настоящее время, когда Бог видимо окончательно взвешивает на весах Своей правды не только безбожных большевиков, но и нас самих.

Да восприимет о нас плач священный и Креститель наш Св. Владимир, взирающий с небесной высоты на нашу оскверненную Отчизну, недостойную более называться Святою Русью и Домом Пресвятой Богородицы. Дерзнем ли свидетельствовать пред ним о благочестии русского народа и повторить слова его похвалы: "Виждь людие твои, как живут, како благоверие хранят по преданию твоему, како славят Христа, како поклоняются имени Его. Виждь и грады, величеством сияющие, виждь церкви цветущия, виждь христианство растущее, виждь и град твой Киев, толикими угодниками Божиими, во нетлении почивающими, блистающий и фимиамом благоухаемый и хвалами и божественными песньми оглашаемый".

Что мы видим теперь на нашей Родине - разрушенные храмы, оскверненные алтари, поруганные святыни, целые области, неоглашаемые божественными песньми, где не воскуряется фимиам и не приносится Божественная жертва. Мерзость запустения водворилась в самом Киеве - уделе Св. Владимира, на этом подлинно месте святе, как и священном Московском Кремле - этом алтаре России. Горе нам, которые, подобно блудным сынам, не умножили, а расточили драгоценный талант, полученный от нашего Отца и Просветителя. О, если бы восстали новые пророки, способные своим огненным словом потрясти наши сердца и пробудить их от усыпления.

Год, провозглашенный не только юбилейным, но вместе и Владимировым, должен быть для нас как бы судным, - временем нашего самоуглубления, самопознания, без которого невозможно покаяние и исправление, нашего укрепления в борьбе с борющими нас злыми силами, просветления ума и сердца, утверждения воли к добру, усиленного молитвенного подвига, накопления духовных сил для предстоящего миссионерского служения России.

Когда по милости Божией откроются, наконец, для нас врата Отечества, тогда мы увидим там, подобно евреям, возвратившимся из Вавилонского плена, великое духовное разорение. Рядом с цветущими благочестием оазисами мы найдем там во многих местах мрачную каменистую пустыню - озлобленные души, сердца, ожесточенные неверием, помраченную или сожженную человеческую совесть, потускневшие среди окружающего их общего развращения и увядания прежде своего расцвета лица юных детей. Наш общий долг принести им слово любви и примирения, благодать веры, свет евангельской истины и правды. Св. Владимир сам благословит нас на это миссионерское служение нашим братьям, видя в нем продолжение его собственного дела. Высокое призвание, указанное свыше русскому народу, состоит в том, чтобы пронести свет Православия и за пределы нашего Отечества.

Для того Господь и послал ему, быть может, крещение огнем и кровию, чтобы он духовно закалился в этой борьбе и, обращься подобно Петру, утверждал свою братию. Мир ждет воскресения России в надежде, что она возвратит ему утраченное им сокровище религии и оплодотворит его иссохшую обездушенную культуру.

"Мы, люди Запада, - признается один из европейских прозорливцев наших дней, - религиозно оконченные люди. В наших городских душах религиозность давно интеллектуировалась в "проблему". Возрождение же России, по его мнению, "отодвинет в сторону всю постройку" большевизма и "через Византию завяжет вновь непосредственную связь с Иерусалимом".

Он предвидит там рождение "новой веры", вестником которой был Достоевский - "веры еще не имеющей имени, но уже сегодня проникающей в сердца со спокойной, но бесконечно нежной силой". Мы знаем имя этой новой и в то же время старой для нас веры, веры Св. Владимира, веры православной, веры апостольской, веры отеческой, обладающей бесконечною силою возрождения в человеческом сердце, всегда побеждающей и обновляющей мир.

Эта вера - живая и действенная, воспламенив сердце русского народа, может внезапно породить в нем такой подъем героической силы, перед которым ничто не сможет устоять на земле и который сметет, как стихийный поток, давно подгнившие устои большевистской власти.

Та же вера, оправданная делами, станет источником национального творчества в новом строительстве России и оплотом буду- щего государственного и общественного порядка в ней, ибо нет ничего незыблемого в этом мире, где шатаются народы, падают вожди, колеблются самые царские престолы. Только Престол Царя Царствующих остается непоколебимым во веки и владычество Его во всяком роде и роде и на нем, как на своем последнем основании, утверждается всякая власть на земле. Пред лицом Божиим смирится гордость богача, утешится бедняк и униженный будет хвалиться высотою своею (Иак.1:9). Церковь соединит снова всех в лоне святой любви, как детей одного Отца Небесного и братьев во Христе. Мы все сохранили еще в сердце своем дорогой для нас образ Святой Руси и жаждем снова увидеть ее - эту вновь возродившуюся Русь Св. Владимира, Преп. Сергия и Серафима, сияющую своим благолепием, украшенную богоданным ей Первосвятителем и державным Царем - Помазанником Божиим. Мы знаем, что она может обновиться только чудом, как обновляются древние иконы, и об этом чуде мы должны молиться со всею силою веры, со всем дерзновением любви и крепостью христианской надежды.

"Вострубите трубою в Сионе, - взывает к нам ветхозаветный пророк, - назначьте пост и объявите торжественное собрание. Соберите народ, созовите собрание, пригласите старцев, соберите отроков и грудных младенцев: пусть выйдет жених из чертога своего и невеста из своей горницы. Между притвором и жертвенником да плачут священники, служители Господни и говорят: пощади, Господи, народ Твой, не предай наследия Твоего на поругание, чтобы не издевались над нами народы. Для чего будут говорить между народами: где Бог их?" (Иоиль2:15-17).

Сам Просветитель и постоянный наш печальник пред Богом Св. Владимир да принесет нашу молитву к престолу Царя Славы, дабы Он, повелевший в Ветхом Завете в каждый юбилейный год "объявлять свободу всем жителям на земле" (Лев. 25:10), в нынешнюю священную годину отпустил, наконец, в отраду сокрушенных русских людей, изнемогающих под тяжким игом безбожной власти.

Памятуя в этот нареченный и священный юбилей неисчислимые благодеяния Божии, явленные нам через Св. Владимира, соберемся духом вокруг Него, как вокруг своего православного знамении, как около своего общего отца, и пастыря, все чада Русской Церкви, где бы мы ни находились, в братских славянских землях или в отдаленной Америке, Африке, Австралии, чтобы восхвалять его великие деяния, прославлять его святую память, распространять повсюду тот духовный бисер, какой он оставил нам в вечное наследие. Его имя в течение всего года да будет у всех на устах и в сердце, начиная от младенцев и до старцев. Его священное изображение да будет у всех нас перед очами, украшая наши храмы, наши дома, наши школы и, где возможно, и самые предметы нашего житейского обихода. Пред лицом его дадим обет хранить в чистоте свою веру и блюсти свою народность, как замысел Божий о нас, как талант, полученный нами свыше.

В честь его будем устраивать торжественные собрания, творить любезные ему дела духовного просвещения и христианского благотворения.

К нему да будет постоянно обращен наш молитвенный взор, как к нашему Крестителю и ходатаю пред Богом. 950 лет тому назад он родил духовно Русь, погрузив ее в купель крещения. Его молитвами да возродится вновь Русская Земля, омывшись своими покаянными слезами, как вторым крещением.

К нему будем взывать вместе с Церковью:

"О, всеблагий Отче и Просветителю наш: призри на немощи наша и умоли премилосердного Царя Небесного, да не прогневается на ны зело, да не погубит нас со беззакониями нашими, но да помилует и спасет нас по милости Своей. Моли, благосердие, человеколюбца Бога, да избавит нас от нашествия иноземных, от внутренних настроений, мятежей и раздоров; да даст пастырем ревность о спасении пасомых, всем же людем споспешение и еже усердно службы своя отправляти, любовь между собою и единомыслие имети, на благо же Отечества и Святыя Церкве верне подвизатися; да возсияет свет спасительныя веры в стране нашей во всех концех ея, да обратятся к вере неверующие; да упразднятся вся ереси и расколы, да тако поживша в мире на земли, сподобимся с тобою вечного блаженства, хваляще и превозносяще Бога во веки веков". Аминь.

МИТРОПОЛИТ АНАСТАСИЙ

1 марта 1938 г.

АРХИЕПИСКОП ВИКТОР. ВЛАДИМИРСКОЕ ПОСЛАНИЕ Начальника Российской Духовной Миссии в Китае

Возлюбленные о Христе!

Пятьдесят лет тому назад вся Русь светло праздновала 900-летие своего крещения. Еще и поныне живы свидетели этой радостной годины, навсегда запечатлевшейся в русской памяти.

Какой великой, незыблемой, непобедимой казалась тогда наша Родина!

Но, вот, не минуло и 30 лет, как рухнуло величие Руси, кровавым заревом затянуло ее просторы, а нас обломками крушение вынесло на чужие берега. На чужбине приходится праздновать 950-ый год крещения Русского народа, а Русский народ и вовсе не сможет встретить этот год, ибо имя христианина ненавистно богоборной власти. Не сбылись чаяния наших дедов и отцов, и то, что казалось им во веки незыблемым, разорялось как дым. Видно - ошиблись они. Мы, изгнанники, свидетели этому.

Изгнанники не только физически, но и духовно. На рубеже двух эпох стоим мы. Старое ушло, новое еще не определилось. Прошлое миновало безвозвратно - таков исторический закон. Невозможно вернуть минувший день, тем более невозможно вернуть ушедшую эпоху. Ибо каждой эпохе даны свои задачи, свои возможности и средства. Будем судить по себе: мы связанные с прошлым физически, уже выросли из него духовно, а грядущее на смену нам поколение и совсем вне ушедшего прошлого. И будущее тоже еще не наше; только ждем времени тронуться в путь. Путь этот еще никем не хожен, его трудности никто еще не преодолел, его соблазны никто не побеждал, радостям и скорбям его нет еще и названия. Все это в грядущем, о котором никто ничего поведать не может. Мы свято верим, что Русь станет снова Великой и вернет ей Господь Царя Помазанника и Патриарха Всероссийского. Но когда и как произойдет это, нам знать не дано. Только мечты и гадания об этом возможны ныне среди наших жаждущих сердец.

Прошлое уже не наше, а грядущее не наше еще. Как же нам праздновать? Чем отметить юбилейный год Руси нам - русским изгнанникам, рассеянным по лицу всей земли?

И все же мы можем достойно встретить радостный юбилей. Он не лишен величия и здесь, на чужбине; не лишен глубокого смысла, не лишен творческих, созидательных сил. Потерявши родную землю, родной народ, связь с родной историей, мы много поняли, чего не могли понять наши деды. Как растение в пустыне тянет свой корень в недра земли, пока не найдет источник живительной влаги, так и мы, потерявши родину, потянулись в глубины самих себя в поисках за иной связью с ее живительными истоками. Большую духовную работу совершили русские изгнанники за эти годы, совершили бессознательно, из одного стихийного порыва обрести потерянную отчизну. Через пустыни бесплодных исканий, через дебри искушений и соблазнов прошли за эти годы русские сердца пока не обрели в путях сердечных той заповедной тропы, что ведет к невидимому граду Китежу, которого не коснулись и не могут коснуться бури красного лихолетья. Святая Русь! все чаще и чаще звучит в устах и вещим зовом будит сердца. Слова эти знак, по которому братья узнают братьев. И на знаменах наших это святое имя. Мы были одиноки, и страшно одиноки. Горсточка людская, брошенная рукою Творца судеб в море чужеземных народов. И каждый человек - сам по себе. А теперь уже не одиноки больше. Мы знаем, с нами те, кто страдает на Руси за Веру и верность. С нами и сонмы мучеников, за Русь святую от руки безбожников смерть приявших. Как зерна в земле, стихийными силами пробужденные к жизни, каждое само по себе во мраке тянет корень вниз, тянет росток кверху, пока не обретет живительных соков, не проложит пути от тьмы к сиянию дня, так и живые зерна русской эмиграции дали мощные духовные ростки и в глубинах своей души обрели новое единство, новый смысл бытия, новые цели, новые служения, обрели свое место в грядущем, имя которому - Святая Русь. Это много очень много; ибо прежде, чем стать реальностью государственной, Святая Русь должна стать реальностью духовной, должна родиться, должна проснуться в сердце каждого ее подданного. Мы и не сознаем, как глубоко изменилось за эти годы наше отношение к Родине. Для нас Россия понятие уже не географическое и не расовое, даже и не историческое. Бесконечные просторы Русской Земли, охватившие 6-ую часть света, мозаика рас, сложившаяся в величественный лик русского народа, цепь исторических становлений этого народа - все это только внешнее проявление таинственного, неуловимого, и все же реального в могучей духовности, - того, что мы символизируем в словах "Святая Русь".

Девять с половиной веков тому назад родилось это слово-имя, нареченное языческим племенам в святом крещении Руси Святой. 9 веков тому назад затеплилась неугасимая лампада, возженная молитвами Даниила Заточника у Гроба Господня. И с той поры до наших дней незыблемо пребывала Св. Русь, передаваясь драгоценным наследием от поколения к поколению. Она звенела радостным перезвоном Киевской церкви во имя Ильи Пророка над Днепровскими водами в день крещения; ее отзвуки шумели в удали богатырского веселья дружины Св. Владимира Красного Солнышка и шептались в тихих молитвах подвижников в пещерах Киевской Лавры; Китежем скрылась она в волнах светлого яра русской души от языческого ига; скрылась, но не исчезла, как скрывается отражение в воде, когда рябью ударит по ней ветер.

Великие Петр и Алексий, Иона и Филипп - Митрополиты Московские, дивный Сергий, Димитрий Донской, Александр Невский явили ее вновь русскому миру. Какие имена! Вновь замерцала Святая Русь позолотой древних икон со стен московских соборов, заструилась фимиамом молитв святых подвижников, столпников, юродивых, которыми Милость Божия так богато одарила русский народ: засияла в великолепии палат Царей Московских, затеплилась лампадами в убогих хижинах бедняков и даже в Вечевом колоколе буйного Новгорода слышны отзвуки ее небесных перезвонов. Только глубже вслушаться надо. Потом, исказившись от ужасов лихолетья, взбаламутившего русское море, опять засияла она в молитве великой старицы Марфы, перед святой иконой Феодоровской Божией Матери, благословившей на престол Всероссийский сына своего Михаила. Так неизменно пребывала Русь Святая в сердцах русского народа, по-разному являя свой единый лик в разные эпохи, искажаясь порой, но, не изменяясь, скрываясь, но не исчезая. И в русских просторах, и в русском народе, и в русской истории пребывала она всегда единой и неделимой, охватывая их, питая и животворя, но, не ограничиваясь ими.

Знал Русский народ величие этого Божьего дара, полученного им в таинстве св. крещения; поэтому не дерзновением было с его стороны, когда он называл Москву - Сердце Руси - третьим Римом; было это только глубоким осознанием своих возможностей. Три великих Церкви знает история; Византию, Рим, Москву. Византия - в одухотворении ума, Рим - в устремленности воли, Москва - в смиренно собирающей любви. В соответствии им три стиля: покоряющий в широком охвате, увлекающий в стремящемся порыве, примиряющий, соединяющий противоречия.

Стили эти не только в зодчестве, но и в мышлении, и в государственном строе, и во всех проявлениях жизни; они и в трех отступствах воинственном отрицании, упорном протесте и разрушении в злобной гордыне. Они и в трех гибелях; - Византия погибла от лукавства, Запад погибает от безбожного своеволия, Русь страждет от сатанинской ненависти. Погибла Византия. Погибнет и Запад, ибо ничто не сможет погасить костра им же возженной безбожной культуры. Но жива страждущая Русь, ибо еще не угасли любовь и смирение христианские, православные. Под спудом она, но живее чем когда-либо раньше. И как всегда, спасение придет из Назарета; и камень, отверженный строителями, станет главой угла. Церковь поруганная, Русь, томящаяся в тюрьмах и лагерях, все презренное ныне и униженное безбожной гордыней воссияет и прославится славою от Бога.

Приближение этой славы мы с каждым годом чувствуем все яснее; поэтому то с такой радостью и звучат наши слова "Святая Русь".

Впереди еще все смутно, неясно; тьма ночи еще властвует. Не видно дорог, туманом покрыта земля; но рассвет уже загорелся. Это мерцание мы, уставшие от ночи, приветствуем радостным зовом: "Святая Русь". Время трогаться в путь еще не настало. Наступил час утренней молитвы. Такой молитвой пусть и будет наше празднество.

Когда-то, на заре нашей истории, новый великий путь России тоже начался с молитвы - с единодушной молитвы крещаемого русского народа. И тогда жуткое было время. Почти накануне человеческие жертвы приносили варвары-славяне, ужасными пороками были изъедены их сердца, страшным бесовским культом была их религия; казалось, что ждать от них, темных, страшных дикарей? Но силен Господь: после крещения открылась новая светлая страница русской истории, первые слова вписал в нее своей жизнью Св. Князь Великий Василий-Владимир. Тогда тоже ничего еще не было дано. Все было впереди, в будущем. Так, как и ныне.

На Руси происходят ныне духовные сдвиги; куются судьбы светлого будущего. Через шумиху и трескотню советского самохвальства, через злобную хулу воинствующего безбожия чуткое ухо давно уже слышит звон колоколов Китежа и пение святых молитв. С каждым годом они все громче, все яснее. Уже и нечисть советская услышала и в страхе и в ненависти пытается уничтожить те остатки старого, которые еще в ее власти. Но напрасны их старания - они воюют с тенями и отражениями. Мощно, спокойно, уверенно крепнет и ширится восход Святой Руси, и с ужасом видят враги, как из мертвого поля костей, оставшихся от Родины нашей после их кровавой тризны, вновь восстает, как в видении Иезекииля, великое Воинство святых и героев. Знают темные силы, что час их гибели близится, что исчезнут они как дым и как воск растают, и в бессильной ненависти ищут виновных в своей среде, преследуя и уничтожая друг друга. Ничто лучше этого не свидетельствует о близости конца.

И здесь, за рубежом, с каждым годом все яснее звучит призывной набат Святой Руси. Наступило и для нас время услышать его, проснуться, возжечь светильники и в молитвах ждать зова к отбытию. Пасхальными песнопениями с Родины прозвучит он, как когда-то прозвучал молитвами над тихими водами Днепра. Тогда русскому народу будет дарован и вождь, Господом избранный Помазанник Божий, подобный святому гению Владимиру, который родится на это великое служение, тогда каждому из нас будет открыто новое служение, будут поставлены реальные задачи, и средства будут даны их исполнить. Все это будет даром Божиим. От нас же потребуется вера непоколебимая, верность до смерти, нелицемерная любовь и чуткое трезвенное внимание к себе и к происходящему. Все это надо приобрести сейчас, чтобы не уподобиться неразумным девам в притче Господней.

АРХИЕПИСКОП ВИКТОР

ЕПИСКОП ИОАНН. 950-летие Крещения Руси. Слово Епископа Шанхайского

Хвалит похвальными гласы римская страна Петра и Павла, ими же веровавша в Иисуса Христа Сына Божия; Асия, Ефес, Патм - Иоанна Богослова; Индия - Фому; Египет - Марка; все страны и грады и людие чтут и славят коегождо их учителя, иже научиша православной вере. Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами - великая и дивьная створшаго нашего учителя и наставника, великого кагана (князя) нашея Земли, Володимера, внука стараго Игоря".

Так говорил святой Иларион, Митрополит Киевский в середине XI века, когда прошло немного более полувека от крещения Руси. Уже тогда святой муж своим проницательным взором видел величие дела св. Владимира и призывал Русь достойно прославить его. Какими же словами и красками сможем выразить то, что сделал св. Владимир, крестив Русь, мы, дождавшиеся 950-летия сего светлого события? Вспомним, чем была Русь до Владимира и чем сделалась она после своего крещения святым Владимиром.

Вот Русь времен "старого Игоря" или отца Владимира, Святослава. Каждое племя жило своею обособленною жизнью. Отдельные роды часто враждовали между собою, мстили друг другу и нередко занимались взаимным самоистреблением, соблюдая законы кровавой мести. Русские князья до Владимира были больше вождями-завоевателями, чем отцами и благодетелям своего народа. Походы и добыча их привлекали больше, чем забота об их подданных. Многие племена были еще на весьма низкой степени нравственного и культурного развития; среди некоторых из них обычным было даже "умыкание", т.е. похищение девушек, чтобы делать их своими женами.

Ошибочно было бы думать, что славяне обладали лишь одними отрицательными чертами и представляли исключительно полудикую массу. Нет, напротив, было в их природе много хорошего. Они были гостеприимны, отважны и честны. Жены были верными спутницами своих мужей, часто оставаясь верными и умершим. Славяне чтили своих старших и слушались их в делах частных и общественных. Но наряду с тем проявлялись у них вероломство, жестокость, лукавство. Временами, в особенности во время войн, они становились страшными для всех окружающих. Мирный славянин делался диким зверем. Горе тем, на кого устремлялась его ярость, не щадила она никого! Трепетала перед северными соседями Византия, а сами они нередко боялись друг друга.

Так на распутье, между добром и злом стоял славянский мир, то, проявляя прекрасные свойства созданного по образу Божию человека, то, показывая грозные признаки зверя в человеческом образе.

Какие могли быть высшие идеалы среди славян? К чему могли направляться их чувства и мысли? Чем они могли вдохновляться и к кому устремлять свои взоры?

Боги, в которых они веровали, обладали всеми свойствами своих почитателей, были воплощением их хороших и дурных качеств. Славяне служили измышленным ими богам, утверждая тем самым в себе свои недостатки, оправданием которых для них были свойства их богов. Служа грозному Перуну, славяне вели жестокие войны, истребляя своих соседей. Трудно сказать, во что бы превратилась восточная Европа, если бы святые Кирилл и Мефодий не пролили свет Христов на славянство и не положили основание просвещению славянских народов.

Святые Кирилл и Мефодий со своими учениками просветили христианским учением часть славян. Влияние христианства немедленно сказалось на них и ввело их в семью христианских народов. В короткое время принявшие христианство страны преобразились. Но главная масса славянства, славяне восточные, продолжала жить по-прежнему. Можно было временами опасаться, что их воинственные князья, в роде Святослава, уничтожат даже молодые всходы, возросшие на орошенной христианством ниве своих братьев. Тьма, нависшая над восточными славянскими племенами, была так глубока и беспросветна, что ее не смогла разогнать воссиявшая на княжеском престоле, как утренняя звезда на небосклоне, первая русская христианская княгиня Ольга. Нужно было взойти самому Красному Солнышку и таковым явился для Руси внук Ольги - Великий Князь Владимир.

Восприявший первые начатки Христовой веры от своей бабки, но заглушивший их разгулом страстей в юности, Владимир, потрясенный до глубины души мученическою смертью боляр-варягов Феодора и Иоанна, решает изменить свой образ жизни. После тщательного обследования вопроса о вере - жизнь Владимира была тесно связана с его убеждениями - Владимир делает выбор. Будучи целостным и прямолинейным по природе, он не останавливается на полдороге и принимает то, что было наилучшим. Он просвещается светом православия и, крестившись, делается ревностным исполнителем Христовых заповедей. Своим примером и призывами он увлекает за собой своих подданных. Разительна перемена во Владимире, ставшего, из сладострастного и безудержного в своих страстях юноши, святым мужем.

Но не менее разительная перемена произошла и с крестившейся Русью. Крещение Киева, а за ним остальной Руси, открывает новую жизнь для восточных славян и делается исходным пунктом их славной истории.

Разъединенные славянские племена, составлявшие державу Владимира, с принятием христианства, почувствовали свое единство. Сознание единства особенно усиливалось тем, что в церковном отношении вся Русь в течение нескольких столетий составляла одну митрополию, несмотря на последовавшее разделение Руси на уделы.

Церковь оказала величайшее влияние на объединение Руси в одно государство. Не только славянские, но и другие племена, жившие в Восточной Европе, с распространением среди них православия, сливались воедино с русским народом. Умиротворяюще воздействуя во время междоусобий, Церковь в то же время внушала сознание, что русский народ есть един и посему должен составлять во всем одно целое. Под сенью святой православной Церкви сложилась Русь, укрепилась и выросла в великое государство, занимавшее 1/6 часть вселенной. Русский народ, не по принуждению, а добровольно принявший христианство, стремился с первых же годов после крещения воплотить евангельское учение в свою жизнь. Крещение переродило и внутренне изменило прежде грубых сердцем людей. Сохранив свои старые добрые качества, они освобождаются от имевшихся вместе с ними дурных свойств. Борьба между добром и злом произошла не только в душе Владимира, а во всем народе в целом, и произошел перелом в сторону добра. Русский народ после крещения был уже не тем, чем был до крещения. Он был поистине новый народ, "новые люди". Это не значит, что сразу все сделались совершенными, что зло исчезло из души каждого, и его не было больше на Руси. Нет, оно было, продолжало борьбу с добром в каждом человеке. Но движущей силой русского народа было православие, которое охватило все стороны жизни личной, общественной и государственной. Духом евангельским проникалась жизнь семейная, общественная; воззрения складывались под влиянием церковных правил, а законы государственные согласовались с канонами. Общее направление жизни русского народа было искание правды Божией.

Стремлением осуществить правду Божию, было проникнуто и законодательство, и осуществление правосудия и государственных мероприятий. Тем же стремлением к служению Богу отличается и умственная и духовная жизнь русского народа. Все почти стороны культурной жизни его получают свое начало от жизни церковной и развиваются под влиянием Церкви.

Русская книжность и русское искусство начались в монастырях и настолько были проникнуты христианским духом, что от влияния его не могли вполне освободиться даже те писатели позднейших времен, которые ставили себе в задачу борьбу с церковным учением. Сами верховные правители Руси Великие Князья и Цари Всероссийские сознавали свою ответственность пред Царем Царствующих и на себя смотрели, как на слуг Божиих, таковыми же они были и в очах их подданных. Посему русские цари были не царями "по воле народной", а царями "Божией Милостью".

Конечно, далеко не все на Руси совпадало с тем общим направлением. Много зла совершилось на ней за истекшие века. Если "несть человек иже жив будет и не согрешит", то тем более не может не быть грехов и зла в истории и жизни народа. Однако, как для характеристики человека важно, какие качества его в нем наиболее ярки и побеждают остальным, так и для характеристики народа нужно определить то, что составляет главное содержание его духовной жизни. Для Руси и русского народа, несмотря на все бывшие отдельные уклонения и даже падения, главным было служение правде и стояние в истине. Когда вспоминаем древнюю Грецию, приходят нам на память слова ап. Павла о древних греках: "эллины премудрости ищут"; хотя конечно и среди них было много не искавших мудрости. С мыслью о Спарте связано представление о физическом развитии. Финикия связала свое имя с торговлей. Рим хвалился гражданскими доблестями. Русский же народ приобрел имя народа-богоносца и земля Русская - имя Святой Руси.

Свята Русь по множеству угодников, воссиявших в земле Русской. Начиная от сыновей св. Владимира - благоверных князей Бориса и Глеба, первых прославившихся чудесами на Руси, и от самого крестителя Руси св. Владимира со своей бабкой Ольгой, бесчисленный сонм святых жил и прославился святостью и чудесами в земле Русской. Те святые угодники были "плод красный" православной Руси, плоть от плоти и кость от кости народа Русского. Они не были чужды ему своими верованиями и образом жизни, нет, они были наиболее ярким выражением устремлений всего народа.

От крещения Руси и до наших дней не было, кажется ни одного часа, чтобы в земле Русской не жил где-либо святой, после кончины своей сделавшийся небесным предстателем за землю Русскую. Все области России, от Прикарпатской Руси (прп. Моисей Угрин и Ефрем Новоторжский) до принадлежавшей недолгое время России Аляски (прп. Герман) имели своих подвижников. Всякая страна в России, почти каждый значительный город имели свои святыни. Духовными же центрами ее были монастыри, влиявшие и на веси и на грады. Всякое место, всякое наречие освятились служением Богу. История России, полная дивных доказательств промышления Божиего о ней, есть история Божиего строительства, новая священная история. Воздействие на исторические события России ее святых мужей настолько велико, что нельзя отделить историю Русской Державы от истории Церкви. Церковностью были напоены уклад и быт русского народа. Даже внешняя политика России во многом была выражением ее духовного облика.

Так было некогда... Но где ты теперь, Святая Русь? Или тебя нет больше? Пал престол святого Владимира, поруганы святыни, разрушаются храмы. Сделался ли народ-богоносец зверем или красный дракон пожрал Русь Святую? Как место подвигов духовных сделалось местом гнусных преступлений и там, где спасались святые, ныне властвуют разбойники? Неужели нет и не будет больше Святой Руси или, быть может, даже и не было, а она лишь носила покров святости, ныне навсегда спадший?

Нет! Не самообман и призрак, а истинная действительность есть Святая Русь! На небе не престает возноситься фимиам молитв святых, в земле Русской просиявших и ныне за нее молящихся пред престолом Божиим. Но не только на небе, а и здесь, на грешной земле продолжает быть Святая Русь. Власть богоборцев лишь поработила, но не уничтожила ее. Совет нечестивых, овладевший русским народом, чужд ему, ибо не имеет ничего общего с сущностью России. Чужеземная международная власть, "интернационал", накинула на нее свое ярмо, но остается ее врагом. Даже те среди них, кто называл себя прежде русским, будучи таковым по крови, ныне потерял то имя, ибо стал чужд Руси по духу. "От нас изыдоша, но не беша от нас" можно сказать про таковых (1Ин.2:19). Они отпали от русского народа, сделались угнетателями Руси. Отвергнув Бога, они отреклись богоподобия и превзошли диких зверей свирепостью и жестокостью.

А Русь остается святой. Не умалился лик апостольский, когда от них отпал Иуда, не помрачилась светлость ангельского чина, когда из него ниспал Сатана с послушавшими его ангелами.

Как из среды ангелов должно было появиться диаволу, но с падением Денницы и его приверженцев еще сильнее воспламенились любовью к Богу остальные ангелы и еще ярче засветились на небе, так появились и безбожники из среды русского народа, но отпадение их еще больше явило святость Руси и прославило ее и на небесах и по всей поднебесной.

Бесчисленный сонм новых мучеников засвидетельствовал свою верность Христу. Русский народ целиком, с несказанным терпением переносящий страдания, равных которым не испытывал еще ни один народ в мире, дал неисчислимое множество новых подтверждений стойкости в вере. Несмотря на жесточайшие преследования Церковь остается непобежденной. Хоть и разрушено множество храмов, так что в целом ряде городов, прежде красовавшихся величественными храмами, ныне не осталось ни одного из них, но тайно собираются верующие и молятся Господу Богу. Воскресли для России времена катакомб, которых она раньше не знала, ибо прежде никогда не испытывала гонения веры.

В великом лике прославленных на Руси угодников Божиих много было и святителей и преподобных и праведных и юродивых. Но мучеников на русской земле было лишь несколько за все прежнее время. "Пресветлое мученическое воинство", кровь которого явилась семенем христианства по всей вселенной, прославляемое почти ежедневно земною Церковью, почти не существовало в небесной русской Церкви. Настало время восполнить его ряды. К небольшому числу мучеников и страстотерпцев, пострадавших в прошлых веках, присоединилось ныне несметное число новых страстотерпцев и мучеников. Среди них и венценосный Царь, потомок и преемник Крестителя Руси, со всем своим семейством, и тезоименитый Крестителю Руси первоиерарх ее купели, и иерархи, и князья, боляры, воины, иереи, монаси, ученые и некнижные, горожане и селяне, знатные и простолюдины. Всякий возраст, всякое сословие, всякий край Руси дали новых страстотерпцев. Вся Русь залилась мученическою кровью, она вся освятилась ею.

О, дивное и славное воинство новых страдальцев! Кто сможет достойно прославить вас! Воистину "блаженна земля напившаяся кровьми вашими и свята селения приимшая телеса наша".

Блаженна ты, Земля Русская, очищаемая огнем страдания! Прошла ты воду крещения, проходишь ты ныне чрез огонь страдания, внидешь и ты в покой. Некогда с благоговением собирали христиане песок в Колизее, напоенный мученическою кровью. Места страданий и кончины мучеников делались священными и особо чтимыми. А ныне вся Русь есть поприще страстотерпцев. Земля ее освятилась их кровью, воздух ее - восходом душ, их на небо. Ей, священна ты Русь! Прав был древний писатель, сказавший, что ты - Третий Рим и четвертому не быти. Ты превзошла древний Рим множеством подвигов мучеников, ты превзошла и крестивший тебя Рим своим стоянием в православии, и ты останешься непревзойденною до кончины мира. Лишь освященная страданиями и земною жизнью Богочеловека земля святее тебя в очах православных.

Отряхните сон уныния и лености сыны России! Воззрите на славу ее страданий и очиститесь, омойтесь от грехов ваших! Укрепитесь в вере православной, чтобы быть достойными обитать в жилище Господнем и вселиться во святую гору Его! Воспряни, воспряни, восстань Русь, ты, которая из руки Господней выпила чашу ярости Его! Когда окончатся страдания твоя, правда твоя пойдет с тобою и слава Господня будет сопровождать тебя. Придут народы к свету твоему и цари к восходящему над тобою сиянию. Тогда возведи окрест очи твои и виждь: се бо приидут к тебе от запада и севера и моря и востока чада твоя, в тебе благословящая Христа во веки.

ИОАНН, ЕПИСКОП ШАНХАЙСКИЙ

ЕПИСКОП ЮВЕНАЛИЙ. Мессианство Руси

Ныне, для Русской православной Церкви и вообще для Русских людей глубоко-знаменательная историческая годовщина, а именно, исполнилось ровно 950 лет со дня Крещения Руси и славная память Равноапостольного Великого Князя Владимира - Крестителя Руси.

Господь наш Иисус Христос из среды народа Своего избрал 12 Апостолов, которые по сошествии на них Святого Духа, пронесли проповедь Евангелия по всей вселенной.

А когда пришло время просветить светом Христова учения Русский народ, Господь поставил для него Апостолом Князя Владимира, призвав его к благочестивой вере христианской и даровал ему Апостольскую ревность и мудрость.

Св. Князю Владимиру дана была благодатная сила внедрить дух Царства Божия в жизнь целого Русского народа. Он возжег на Руси яркий светильник Православия и благочестия.

Святой Владимир не только при жизни своей, но и в последующее время является основоположником новой Руси, нового народа, новой христианской культуры, истинного просвещения нового Русского царства по образцу Царства Божия. Этот образ Божий хранился в народе Русском до тех пор, пока не появляется образ красного змея, возглавляемого у нас на Руси антихристианскою безбожною властью, стремящеюся завладеть всем миром. Мы потеряли свою родину - святую Русь, когда оставили заветы Евангельского учения, увлекаясь Европейскими науками и новшествами, поправ уклады Русской жизни по древне-отеческому строю.

Промыслу Божию угодно было рассеять несколько миллионов Русских людей буквально по всему белу свету с тем, чтобы в рассеянии, мы собственными ногами исходили весь земной шар, собственными ушами и глазами познали тех идолов, которым мы некогда поклонялись до самозабвения, до самогибели.

Господь смотрительно рассеял Русских православных людей по всем уголкам вселенной. Где бы не поселились эмигранты, они непременно посевают русскую христианскую культуру, воздвигают святой храм, в нем совершаются Богослужения, слышится православная проповедь, свидетельствуется вера во единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь, возвещается православный Сим-вол Веры. Разве это не проповедь Евангелия Царствия всем народам?!.. Ведь только Русская Церковь сохранила истину Христову, Апостольское учение во всей чистоте и неприкосновенности, она сохранила и догматику, и дух православный.

И по выражению одного из проповедников "Мы, не простые эмигранты, мы не те эмигранты, которые "во время оно" бежали от Русской виселицы за разложение Государства. Нет! Мы, посланники Божии, Его как бы соглядатаи. На нас, волею Божиею, возложена величайшая миссия здесь, на местах, опытно познать и на самих себе ощутить правду о иных чужих землях и эту правду, омытую нашими страданиями и покаянием, передать нашим братьям, томящимся в большевистских узах зажечь горячую любовь к Родине и эту правду и эту любовь во всю жизнь свою, в лице детей и потомства передавать из рода в род, из века в век!.. И мы должны исполнить эту миссию и не будем приходить в уныние. Ночная тьма особенно сгущается как раз пред рассветом, прежде чем лучи восходящего солнца озарят спящую землю.

Так и пред крещением Руси темное беспросветное язычество сменилось лучами животворного света Евангельского учения. А наша Русская земля объятая тьмой безбожия, повелением Божиим снова пробудится от сна ночного к свету Христа Жизнедавца.

Земля наша Русская прошла, водою крещения, а ныне она очищается огнем страданий, освящается мученическою кровью и несомненно придет к славе и покою.

Русский народ и Православная Церковь среди лютых гонений на православие выдвинула целые сонмы исповедников, мучеников и священномучеников и в то же время возродилась религиозная жизнь древней эпохи Римских катакомб, - всюду по необъятной Руси - в лесах, и оврагах, в селах и городах за 20 лет Русский народ научился сосредоточивать себя в молчании, терпении очищать и закалять свою душу пред лицом смерти, молиться шепотом, организовывать церковную жизнь в гонениях и закреплять ее в тайне и тишине. И воистину закладывается фундамент новой России; она будет строиться на священной крови мучеников и на молитвенных скорбях и слезах.

Запечатлеем в умах и сердцах своих слова Первосвятителя нашего, Высокопреосвященного Митрополита Анастасия из Владимирова послания: "Год, провозглашенный не только юбилейным, но вместе и Владимировым, должен быть для нас как бы судным, временем нашего самоуглубления, самопознания, без которого невозможно покаяние и исправление, нашего укрепления в борьбе с борющими нас злыми силами, просвещения ума и сердца, утверждения воли к добру, усиленного молитвенного подвига, накопления духовных сил для предстоящего миссионерского служения России.

Памятуя в этот нареченный и священный юбилей, неисчислимые благодеяния Божии, явленные нам чрез св. Владимира, соберемся духом вокруг него, как вокруг своего православного знамени, как около общего Отца и пастыря, все чада Русской Церкви, где бы мы не находились, в братских славянских землях, или в отдаленной Америке, Австралии и Азии, чтобы восхвалять его великие деяния, прославлять его святую память, распространять повсюду тот духовный бисер, какой он оставил нам в вечное наследие. Его имя в течение всего года да будет у всех в устах и сердце, начиная от младенцев до старцев. Его священное изображение да будет у всех нас пред очами, украшая наши храмы, наши дома, наши школы и, где возможно, и самые предметы нашего житейского обихода.

Пред лицом его дадим обет хранить в чистоте свою веру и блюсти свою Народность, как замысел Божий о нас, как талант, полученный нами Свыше.

В честь его будем устраивать торжественные Собрания, творить любезные ему дела духовного просвещения и христианского благотворения. К нему будет постоянно обращен наш молитвенный взор, как к нашему Крестителю и ходатаю пред Богом. 950 лет тому назад он родил духовно Русь, погрузив ее в купель крещения. Его молитвами да возродится вновь наша Русская земля, омывшись своими покаянными слезами, как вторым крещением".

В заключение, приведем здесь как бы пророческие утешительные слова одного из Богомудрых Святителей, Епископа Николая Орхидского: "Идет время, и почти уже пришло, когда крещенная и освященная мученичеством святая Русь свяжет всех модных идолов, которые ее теперь гнетут, и, подобно святому Владимиру, выбросит их из земли Русской в невозвратную бездну.

Идет время, и почти уже пришло, когда на Руси будут обновляться не только святые иконы, как это совершается ныне, но когда целая рать Русских живых Святителей, от св. Владимира, до преподобного Серафима и до последних мучеников во главе с Царем мучеником объявит небу и земле, что весь народ Русский обновлен Христом, в муках рожден наново, наново кровию крещен и, как таковой, готов помочь целому свету.

Идет время, братия мои, и уже на пороге, когда загрязненный и от мук постаревший лик Русского народа засияет как солнце. и озарит всех тех, которые сидят "во тьме и сени смертной". Тогда все народы на земле с благодарностью воскликнут: "наша Россия, наша мученица, красное солнышко наше", подобно тому, как Русский народ непрестанно, а особенно в нынешний день Владимирова Праздника, кличет "Владимир - Красное Солнышко"!

Блаженны вы, которые в эти дни плачете вместе с Россией, ибо и вместе с нею и утешитесь. Блаженны вы, которые ныне вместе с Россией скорбите, ибо скоро с ней и возрадуетесь!.. Аминь.

ЕПИСКОП ЮВЕНАЛИЙ

15/28 июля 1938 г. г. Шанхай.

II. ОТДЕЛ ИСТОРИЧЕСКИЙ

Ныне исполнилось 950 лет со времени крещения Руси при Св. Кн. Владимире. Имя Св. Кн. Владимира должно быть особенно дорого русским людям в наши дни рассеяния и скорби. Весь мир является свидетелем беспримерного подвига русского человека от интеллигента и до простеца, в его стоянии за национальную культуру и веру православную. На глазах всего мира совершается испытание совести русского человека, нашей русской культуры и ее ценностей. Отцом родоначальником православной русской культуры является Св. Равноапостольный Вел. Кн. Владимир, - красное солнышко - сын Святослава и его жены Милушки. С гибелью Ярополка и Олега, Он стал единодержавным. Когда умерла Ольга, Владимир был еще ребенком и меньше других братьев испытал ее влияние, потом тоже - еще в детстве, по совету его дяди Добрыни, увезен был в Новгород, где христианство было мало известно, и вырос там под влиянием старой языческой веры. Занятие им Киевского стола с 980 г. было торжеством в Киеве языческой стороны. Кн. Владимир отличался наклонностью к многоженству и особенно преданностью язычеству. Он ставил новых кумиров и творил им, как выражается летописец, потребу с людьми своими. На холме пред своим двором. Кн. поставил Перуна деревянного с серебряной головой и золотыми усами. Подобный же истукан был создан в Новгороде. В Ростове стоял идол Велеса. На почве религиозной ревности, в угоду Князю, народ приносил идолам на заклание даже своих детей, избираемых по жребию.

В 983 г., после удачного похода на Ятвегов, в Киеве было решено по жребию принести в жертву юношу Иоанна, сына варяга Федора. Отец не дал сына, толпа язычников убила того и другого (память их 12 июля). И возможно эта смерть первых христианских мучеников в Киеве послужила скрытым до времени, толчком к переменам миросозерцания Кн. Владимира. По словам летописи, никогда еще в русской земле не было такого гнусного идолослужения, как теперь. Судя по немногим известиям летописи, Вел. Кн. обладал широкой натурой, способной на всякие излишества. Былины народные помнят о его разгульных пирах с дружиною. Но эта же самая широкая натура сделала его способным, при содействии благодати Божией, и к коренному нравственному перевороту. Сама ревность Кн. к языческой вере должна была, повести только к большему обнаружению ее несостоятельности: и ускорить переворот в заблуждениях Князя и лучших людей. Славяно-русское язычество, несмотря на свое торжество, при неразвитом культе обоготворения природы, не в состоянии было бороться ни с одной из окружавших его религий. Началось искание новой веры.

Сам выбор веры по сказаниям летописи совершился следующим образом: "в лето 6494, т.е. в 986 г. ко Владимиру прейдоша болгары веры Бохмиче (магометане) и изложили сущность своей веры: совершать обрезание, свинины не ясти, вино не пити и т.д. Владимир послушаше их сладко, но се ему бе не любо. Ибо Руси есть веселие пити, не может без того быти".

Потом же приидоша немцы, послании от "Папежа" и обещали разрешение на все, кто что яст и пьет, но также успеха не имели. Князь Владимир ответил им: "идите вспять, яко отцы наши сего не приняли суть".

После сего "жидове Козарьстии приидоша". После речи об учении веры князь Владимир предложил вопрос: "то, где есть земля ваша"? Они же реша: "в Иерусалиме". Он же рече: "то тамо ли есте"? Они ответили, что Бог разгневался на них и рассеял их по всему миру, а Иерусалим предал христианам. Князь Владимир сделал вывод: "если вы отвержены Богом, рассеяны, то как же учите других следовать за Вами, разве и нам тоже мыслити прийти"? И не принял их веры. Наконец пришли греки: продолжительные рассуждения о вере закончились привлечением душевных симпатий Владимира к греческой вере. Князь Владимир созвал бояр и градских старцев на совет и, после сообщения о 4-х посольствах, предложил вопрос о принятии новой веры. Отвещавши же бояре ему реша: "аще бы лих был закон греческий, то не бы бабка твоя Ольга, яко бе мудрейшая всех человек, прияла его".

Затем было решено послать в чужие страны 10 разумных мужей. Посланные посетили чужие страны и, возвратясь домой, о греческом Богослужении сказали: "не знаем, где мы стояли, на небе или на земле". Таким образом, только после многих испытаний, долгих размышлений и борьбы посторонних влияний, Кн. Владимир сознательно избрал византийскую купель и в нее решительно привел и весь русский народ. Последовало крещение князя Владимира и крещение Руси в Киеве. Этот летописный рассказ содержит ту несомненную истину, запечатленную в историческом народном сознании, что принятие христианства князем Владимиром и крещение Руси было великим государственным делом, при котором приняты были в основу и национальные бытовые условия (ответ магометанам, и исторические традиции (ответ папежам), политические соображения (ответ козарам), и будущая судьба русской земли (беседа с греками). На это значение летописного повествования должно обратить сугубое внимание. Православием с византийской культурой князь Владимир обеспечил свободное развитие русской национальной культуры, создавшей единственный в истории тип народа - Богоносца, который имеет сказать миру свое слово мировой правды, выстраданной неописуемыми бедствиями от сатанинской власти.

Православие для нас - это сохранение национального духовного облика, а для мира - свободное слово правды.

Жизнь Кн. Владимира со времени крещения получила во всем другое направление. В семье он стал жить в целомудрии с супругой христианкой кн. Анной, со своими соседями мирно. Его милосердие к несчастным простиралось до того, что он не хотел наказывать даже и преступников, бедным был к нему свободный вход, он щедрою рукою раздавал им пищу, одежду, деньги, покоил странников, выкупал должников, возвращал свободу рабам. Для немощных и больных приказывал развозить по улицам мясо, рыбу, хлеб, овощи, квас и мед. И так до блаженной кончины своей 15-го июля 1015 года.

Крестившись сам, князь крестил и народ в 988 году. Необозримые толпы людей с женами и детьми вступили в воду при слиянии Почайны с Днепром. Священники с берега читали молитвы. "Боже Великий, сотворивый небо и землю", взывал Владимир в радостном восторге, "призри на новых людей своих, дай им, Господи, уведать тебя, как уведали страны христианския, и утверди в них веру правую и несовратимую".

Таким образом, русская душа неизгладимо стала запечатленной православием. Восточная купель Св. Владимира стала благословением нашей истории. Историк Соловьев называет это решение Кн. Владимира - великим. Смелый Чаадаев и другие наши западники считали дело св. Владимира нашим несчастным роком. Наша жизнь и история показывают другое. По молитве Св. Владимира Св. Русь осталась несовратимой: ни монгольское иго, ни Флорентийская уния не поколебали нашего православия. Православие отделило русский мир от запада, провело грань. Греция величает себя великой, Англия - старой, Германия - ученой, Франция - прекрасной, Русь нарекла себя Святой Русью, свято-русской землей, противополагая себя землям поганским и даже латинской. Эта верность древнему благочестию соединила Малую и Великую Россию и отклонила польские притязания на Московский престол в 1612 году.

Русскую церковь часто упрекают в небрежении общественными задачами "христианской культуры", это с одной стороны, а с другой слышатся голоса, утверждающее исключительность личного пути, подвига и спасения. Всякая постановка общественных целей для православной церкви этими положениями отвергается. - Говорят, - в силу религиозной отрешимости, все это вместе взятое приводит к признанию и благословению всякой власти. Св. старец и покорный иерарх, говорят, сделались двумя полюсами русской церковной жизни. Это не так. Православная церковь никогда не протягивала руки к власти, не хваталась за меч Кесаря. Но, в силу кровной срощенности всего общественного и церковного строя жизни, церковь была вовлечена в дела мирского устроения. Ее невластный, но авторитетный голос выслушивался во всяком важном государственном деле. Царь делал думу не только со своими мирскими советниками, но и с отцом своим и богомольцем Митрополитом или Патриархом. Освященный союз, т.е. Собор духовенства, был непременной, органической частью Земского Собора, наряду со служилыми и тяглыми земскими людьми.

Входя в прошлое, в удельные времена, мы встречаем Митрополитов политиков, собирателей и строителей Руси, даже фактически правителей Московского княжества. При всем том церковь сохранила свою независимость, неподкупность своего морального суда в этом трудном деле государственного служения, оставаясь хранительницей иных законов, отображением иной, небесной правды,

Такое живое отношение церкви к государству проистекает из самого понятия церкви. Церковь не доктрина, не машина и не учреждение, а есть живой организм, организм истины и любви.

Отсюда понятное отношение ко лжи и неправде. Церковь относится к ним, как всякий организм относится к тому, что враждебно его природе и несовместимо с нею: отбрасывает, устраняет эту ложь. Таково отношение церкви ко всякой, безбожной власти. Церковь, в силу физической необходимости, должна быть лояльной к безбожной власти, но из этого вовсе не следует, что церковь может благословлять безбожную власть и молиться за нее. Политическое признание безбожной власти и церковное признание ее, как власти от Бога, это совершенно различные моменты.

Иное дело, когда мы не живем в церкви, а только относимся к ней по обязанности и чувству долга. Это напоминает наше отношение к почтенным престарелым родственникам, к которым мы забегаем раза два или три в год, или к добрым приятелям, с которыми ничего не имеем общего, но у которых в случае крайности занимаем иногда деньги.

Но обратимся к фактам истории: со дня крещения, со времен Св. Владимира, русский народ с изумительной, беспримерной в истории народов быстротой и легкостью усвоил христианские воззрения, христианскую мудрость.

Киев воспринял православие и претворил его в русскую жизнь. Киев создал русское миросозерцание, русскую культуру. И только эта внутренняя сила веры и культуры смогли превозмочь удар извне - татарское иго.

Непрерываемая линия духовного преемства идет от Византии к Киеву, к Суздалю, а от Суздаля к Москве.

Уже в XI веке вся Русь превратилась в один громадный монастырь и исполнилось на деле слово Иоанна Златоуста о том, что миряне должны отличаться от монахов только тем, что они живут с женами.

Конечно, в нашем народе сохранились до сих пор остатки язычества, но они не мешают народу иметь чисто христианские воззрения на все стороны жизни, оценивать все сообразно учению Христа. По своей горячей и глубокой вере Россия может быть сравнена с тем сотником, вере которого удивлялся сам Иисус Христос: "ни во Израили толики веры обретох".

Не ломая закоренелых привычек и предрассудков, церковь своими правилами и учреждениями, исподволь прививала новые понятия и отношения, перевоспитывая умы и нравы, приготовляя к восприятию новых норм.

Влияние церкви православной сказалось на всех сторонах жизни нашей родины.

Наше право уголовное, гражданское, имущественное, семейное, брачное, судебники Иоанна III, IV и даже уложение царя Алексия Михайловича - все испытало на себе влияние церкви, говорит профессор Ключевский. Христианство вносит в судопроизводство, законодательство и кодификацию новые интересы и отношения. Мы с гордостью можем сказать: "Русская Правда" не знает смертной казни (Проф. Ключевский, 284). Особенно глубоко было действие церкви на формы и дух общежития, а именно на семью: явилось церковное законодательство о браке и наследственности, применительно к условиям русской жизни. Церковь карает за уклонение от церковного венчания и за браки в близких степенях родства. Вносится право и дисциплина в борьбе с многоженством, наложничеством, своеволием разводов. Кроме того, нравственному суду духовника предоставлялась сфера взаимоотношений мужа, жены, родных и детей. Забота о внебрачных детях "рабьи дети". Они по смерти отца и матери получали свободу. Из имущества им уделяется: "прелюбодейная часть". В области материальной культуры, народно-хозяйственной и государственной колонизации, церкви и монастыри принимали самое живое участие. Промыслы, торговля, колонизация дебрей и болот обязаны монастырям. В XVI веке церкви и монастыри владели одной третьей частью государственных земель, с правом судить и рядить, т.е. христианизировать и русифицировать инородцев. Самое универсальное влияние церкви сказалось, конечно, в области просвещения и воспитания народа. Школа, основание коей положено Св. Владимиром, книги и наука столетиями были исключительно церковными и все творчество литературное и умственное было или прямо церковными или проникнуты церковным духом.

Архитектура, живопись, музыка воплотились в памятниках чисто церковных (храмы, школы, пении).

История русского национального искусства совпадает с церковной археологией. Шедевры чарующей неземной красоты - наша древнерусская икона. Как она писалась? С постом и молитвою, она была святая по самому своему творчеству.

Как сказалось церковное просвещение на совести и душе нации?

Жизнь вся основывалась на церковном уставе, был тот же монастырь, но только семейный. Календарь, исчисление времени только по праздникам и памяти святых: "это было в Покров", "это было в Успение", "в Михайлов день", "Великий пост" и т.д. Вот как определялось время. Лик русской народной души пропитаны главными стихиями православия: аскетизмом, смирением, сострадательным братолюбием и мечтой и о граде Божием. Целью учебы было - небо, законодатель - Бог.

Типы русских святых XVIII и XIX веков ничем по существу не отличаются от Киево-Печерского подвижничества XI века.

Православие по своей глубине осталось и остается законченным и не принимающим в себя нового стиля.

Под влиянием падения Царьграда (29/Х 1453 г.) и Унии 1438 года в богатой религиозно-патриотической литературе был обоснован переход на русскую землю миссии православного царства и священное значение и назначение Московской Государственности.

Русская земля новое вселенское царство. Москва - новый Царьград.

Еще монгольское и татарское иго положило начало формированию общерусского национального сознания и было одним из главных факторов укрепления русского единодержавия и великодержавия: были побеждены центробежные силы удельного сепаратизма.

Теперь, после падения первого и второго Рима, эта мечта единого православного царства была перенесена на таинственную новую столицу славянского царства Москву - новый Царьград - Святую Русь. После 1438 года солнце православия померкло, сам Вселенский царь с патриархом целовали папскую туфлю.

На Руси, говорит Митрополит Иона, великое православное христианство более всех. Русская Церковь - Вселенская Церковь, в смысле главенства и первенства чести. Это был гимн русских своему мессианскому призванию.

Взаимное отношение церкви и гражданской власти сводится к началу двуединой симфонии. На земле должно быть единое вселенское царство, которым управляет миропомазанный церковью вселенский христианский царь нового Рима. Рядом с ним вселенский патриарх. Государство и церковь - единый организм - управляется царством и священством и направляется к вечному духовному спасению. Царь и Патриарх, как тело и душа. Симфония их - высшее благо государства. Разница: сила и власть царя простирается на тело и душу подданных, а патриарх - только пастырь душ. Церковь и царство находятся в тесном союзе между собою и невозможно их отделить друг от друга. "Бог на небе, - Царь на земле", "Богом да Царем Русь крепка", "Бога бойтесь, Царя чтите", говорит апостол, не сказал "царей", а "царя", указывая, что во всей вселенной только один царь.

После Петра 1-го - исторического героя А. С. Пушкина - вне-религиозная культура дала выдающиеся плоды иного, светского творчества, но это был пафос не всего народа, а только одной интеллигенции, не православной по духу, а западно-протестантской в большинстве по своему настроению. Теократическое самодержавие претворилось в светский абсолютизм.

Чужестранный мистицизм конца XVIII и начала XIX века сказался в области нашего культурного творчества. В сороковых годах XIX века появляется светско-православное творчество.

Хомяков, Гоголь, Достоевский, соединившие в своей совести человеческую правду культуры и Божественную правду христианства.

Эти великие русские художники, строго преданные основам православной церкви и национальным началам жизни, видели Россию в устрашающих и пророческих снах (Гоголь назвал ее несущейся тройкой). Но, они верили в светлое будущее новой и по старому великой России. Хомяков говорит: "Истинное просвещение, - это просвещение всего духовного состава в человеке или народе, т.е. религиозное православное просвещение. Русское просвещение - жизнь России. Эта сила его спасла и ею он будет крепок и в будущем".

Л. Н. Толстой пожертвовал культурой, он отказался от восточно-православного церковного сознания, ибо у него не было самой главной добродетели христианского совершенства - нищеты духовной - смиренномудрия. Но при всем том православие продолжает отражаться даже на его последних произведениях. В своих воззрениях на средства усовершенствования общественной жизни Толстой всецело принадлежит востоку он исходит из начала личности. Восточная цивилизация почитает самой великой ценностью стремление к духовному совершенству личности и установление тесной связи ее с Божеством. Л. Н. Толстой стоит на этом принципе, а потому и является русским национальным философом-мыслителем. (Митр. Антоний). Западная цивилизация наоборот, устанавливает принудительные правила и законы жизни, теоретические шаблоны, старается подвести под них внешнюю жизнь личности посредством школы и науки. Идеал святой Руси остается неповторимым по своей глубине и силе, сродности духу народа и его запечатленности. Измена ему культурное самоубийство.

Как это мы и видим в нашей революции современный социализм-коммунизм это продолжение древнего хилиазма, с его земным царством, с хлебом и земным благополучием. И только. Нет, не здесь место русскому человеку. Единственной соединяющей Русь силой является святая православная вера, Русь едина, поскольку она православная, святая Русь.

Соединяющим моментом является скорее не нация, а религия. Будущее принадлежит православному, правовому государству.

Россия всегда спасалась своим православием в страшные моменты своей истории, когда жизнь ставила ее на край опасности или гибели, тем же православием она спасается и ныне. Та Россия, которая веками сознавала и утверждала свое единство под сенью храмов, не может умереть. Она воскреснет. Всматриваясь в прошлое, мы чувствуем: да, велика Россия, святая сила ей дана. Рядом с этой силой мы были живы и будем.

Протопресвитер ПЕТР РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

23/VI -1938 г.

Протоиерей М. РОГОЖИН. Светочи Руси

Прошло девять с половиной веков, как наши предки из мрака язычества приведены к чудному "свету Христову", к тому свету, который "просвещает всякого человека, грядущего в мир".

Люди, кланявшиеся некогда бездушным идолам, не знавшие иной жизни, кроме жизни плотской, страстной и порочной, после крещения у берегов Киевских - стали кланяться Единому истинному Богу и Иисусу Христу, Которого Он послал в мир для спасения людей.

После Крещения наши предки познали истинную жизнь, не по плоти, а по духу; жизнь исполненную подвигов смирения, самоотречения, кротости, терпения, братской любви и целомудрия. Эти качества, как правила благочестивой жизни, восприняты русскими людьми.

Всем этим духовным богатством русские люди обязаны Св. Равноапост. Кн. Владимиру - просветителю нашему и выдающимся Светочам веры Православной и "Державы Российския Начальникам".

В настоящий год 950-летия со дня Крещения Руси особенно благовременно вспомянуть об этих Светочах Руси, "вспомянуть дни древния и поучиться".

Забываются великие цари, государственные люди и полководцы, знаменитые ученые и писатели, но никогда не забудутся те, кто отвращали своих братьев от греха и зла и приводили их к святости и добру. Мы не можем не прославлять тех, кто возжег свет Христов по всей земли Русской.

Этот свет светит и ныне и освещает мрачную жизнь русских людей, вселяя в них уверенность, что при свете веры Христовой будет пройден мрачный путь страждущего народа русского и снова "Просветится Русская земля". Просвещен был русский человек не только "мудростями века сего", а "Премудростью Божией в тайне сокровенной".

Не только искусству рук человеческих научили нас истинные просветители, но научили они нас такому искусству, которое приводит человека к Богу, к вечной жизни, т.е. искусству спасения.

Разгоняя тьму язычества, взошла на Руси "Зарница света утренняго" - Св. Блаж. Кн. Ольга, а за нею взошло "Солнце Красное" - Св. Равноап. Кн. Владимир. Он освятил и осветил русскую жизнь. Путем личного опыта пришел он к Богу.

По изображению летописца это был человек, полный физического здоровья, послуживший до конца тому началу плоти, которая так ценилась в язычестве и теперь стала дорога для тех, кто, покрыв себя кажущейся образованностью, живет в язычестве.

Жизнь князя Владимира в язычестве была полна бранных тревог и связана с разгулом боевых товарищей.

Но видел Светлый Князь, что такая, исключительно чувственная жизнь не дает удовлетворения его душе и вот, в пору расцвета своих сил и своего мужества, ощутив тоску духовную и "Уподобившись купцу, ищущему доброго бисера", пошел искать драгоценную жемчужину, "испытуя и посылая к Царскому граду уведети православную веру" и нашел Христа для себя и своего народа.

Он отказался не только от язычества, как грубого поклонения идолам, но и от язычества духовного, чувственного.

Выше всего он поставил в своей жизни Бога Единого, Истинного и Его Святой Закон; выше всего духовные сокровища человека христианина: вера, любовь и смирение, выше всего - вечное царство Божие, которому не будет конца - вот заветы Св. Кн. Владимира своему возлюбленному русскому народу, вот драгоценная жемчужина, которую он обрел в тот час, когда Господь, избравший его, как второго Савла, в купеле Святой отряс его слепоту душевную вкупе и телесную.

Он показал нам, как тесно связан личный подвиг во имя Христа со служением Родине и народу. Царство Божие, обретенное Св. Владимиром, возвысило, укрепило и осветило Земное Русское Царство.

Оттого так трогает сердце и так искреннее вливаются: похвала Св. Кн. - "Радуйся, Владимире, Державы Российской Просветителю" - и заключительные слова тропаря: "Моли спастися державы Твоея Российския Начальником, Христолюбивому императору и множеству владомых". На вере Христовой, вере Православной, как на прочном фундаменте поставлено Царство Русское и росла русская культура.

Век за веком Господь воздвигал продолжателей дела Св. Владимира, великих людей, истинных просветителей и учителей страны нашей.

Последователи Св. Кн. Владимира украшали жизнь свою добродетелями христианскими и являли примеры доброй жизни для русского народа. Дети Св. Владимира, страстотерпцы князья Борис и Глеб являют собою образец послушания и смирения "Не подниму руки на брата моего", говорит Борис на предложение киевлян свергнуть с великокняжеского престола брата своего Святополка, нелюбимого всеми. Оба брата, помня завет веры святой, не посягали на чужое и приняли мученическую кончину, сохранив верность заветам отца своего.

Из разрозненных русских племен строится единое государство русское и этому единению способствуют князья христиане. Вера православная, ее иерархи и храмы Божии сплачивают всех в единую Русь Святую.

Способы управления Русью православною идут от закона Христова. Ярослав Мудрый - русский князь - составляете первые законы для руководства в жизни и законы эти называются "Русская Правда" - показывая тем сущность свою, состоящую в правде Божией.

Владимир Мономах поучением к детям своим являет образец князя православного.

На заре христианской жизни на Руси являются светочи миру иноки-пустынножители.

Монашество, как и вся религиозная жизнь, пришло на Русь с Востока - из Византии. Монастыри Греческие были в Киеве уже в начале XI века, но уклад их жизни не устоял на Руси.

Преподобный Антоний, основатель Русского монашества, уроженец гор. Любича, прибыл с Афона в Киев и не поселился ни в одном Киевском монастыре, а избрал для себя одинокую пещеру за городом и эта пещера стала в 1051 году первою кельей Славной Киево-Печерской Лавры. Внутренний уклад жизни этой лавры дал одновременно с поселением Пр. Антония, пришедший сюда, Пр. Феодосий. Общежитие монашеское, положенное Пр. Феодосием, и до сих пор хранится в русских монастырях.

Служение миру через подвиги монастырской жизни и любовь к Богу до самозабвения, вот что влекло иноков в монастыри.

Преподобный Феодосий, будучи отроком, покидает дом родительский. Ни роскошь и удобства жизни его, как боярского сына, ни уговоры матери не остановили его в стремлении вселиться в монастырь. Господь, воздвигая его от силы в силу, являет русскому народу, как началоположника монашества на Руси.

Как пример настойчивого стремления к святой и богоугодной жизни можно видеть в жизни преподобного Варлаама. Сын боярина Варлаам вытерпел большую борьбу со своим семейством. Он был женат по настоянию родителей, но сердце его лежало к жизни иноческой, и он удалился в пещеру. Отец взял его из пещеры силою, употреблял все средства, чтобы отвлечь его от монашества, и поручил его жене подействовать на него своею любовью.

Повествователь изображает ласки жены, точно так, как будто дело шло об уловках блудницы. Варлаам сидел в углу, не вкушая предлагаемой пищи и не обращая внимания на ласки жены; так пробыл он три дня, молчал и только мысленно просил Бога, чтобы укрепил его Господь и избавил от прелести. Видя, что ничего не действует, родители отпустили его.

Монашество после Пр. Феодосия продолжало распространяться; где только появлялось христианство, там возникали и монастыри, имеющие большое значение и в смысле колонизации страны и сосредоточия в селениях около монастырей промышленности и хозяйственной жизни народа. Сами монахи показывали пример трудолюбия и хозяйственности. Монастыри оказывали великое нравственное влияние на народную жизнь; сюда к святыням стекались толпы народа и это способствовало сплочению нравственных сил народа.

Таким средоточием и всеобщим уважением народа русского является Св. Троице-Сергиевская лавра и ее основатель Пр. Сергий Радонежский чудотворец.

В глазах русского народа лавра Пр. Сергия имела значение покровителя, защитника и хранителя государства и церкви Русской Православной. Пр. Сергий служил самым полным образцом жизни и деятельности всех подобных ему основателей др. монастырей. Большие труды и заботы по объединению русского народа были проявлены "Собирателями Руси": Св. Петром, Св. Алексием и Ионою, Митрополитами московскими. Стремление и того и другого святителя к сердцу Русского народа гор. Москве и особенно заботы Св. Алексия к подчинению удельных князей Великому князю Московскому были верными путями к укреплению Царства Русского и освобождению его от ига монгольского.

Это труды просветителей в центре.

Но одновременно с ним Господь воздвигает подвижников веры и на окраинах.

Святой Стефан Великопермский, современник Св. Алексия и Пр. Сергия Радонежского просвещает многолюдный Пермский край православной верою.

Св. Гурий и Герман Казанские и Св. Варсонофий епископ Тверской трудятся на ниве Христианской в Казанском Царстве, а отсюда свет веры Христовой идет за горы Уральские в Сибирь. При Св. Филофее Лищинском, Св. Иннокентии Иркутском и Иоанне митрополите Тобольском просвещаются верою Христовой инородцы Сибири.

Как драгоценную сокровищницу - св. веру православную хранили на Руси в монгольский период Св. Петр и Алексий и Иона митрополиты Московские и охраняли от влияния на веру со стороны западных учений. Св. благов. кн. Александр Невский, Князья Галицкие и Цари Иоанн III и IV.

Знали они, что вера православная есть оплот отечества нашего и не принимали никаких предложений в вопросах веры от Запада.

Но настал перелом в русской народной жизни.

С реформами императора Петра 1-го и продолжателей его дела начали вводиться в быт русского народа чужеземные обычаи. Нужно было зорко следить за ходом преобразований Императора Петра, и сдержать, чтобы эти реформы не сходили с православной основы, иерархи Петровского периода Митрополиты Стефан Яворский и Феофан Прокопович удерживали своим авторитетом начавшиеся течения латинства и протестантства в высшем обществе, а Св. Митрофан и Тихон Задонские удерживали примером личной жизни и наставлениями русский народ в соблюдении правил благочестивой христианско-православной жизни.

Св. Митрофан, благословляя нововведения Императора Петра Великого, ставил ему в условие не производить соблазна и настойчиво осуждал соблазн, что свидетельствует случай, когда Св. Митрофан отказался придти во дворец Царя в Воронеже, потому что наружность дома и пути к нему были украшены языческими статуями. Властный Император должен был снять соблазнительные украшения и тогда Святитель пришел во дворец.

Для всех Святитель оставил весьма мудрое и ценное наставление: "Употреби труд, храни мерность - богат будеши. Воздержно пий, мало яждь - здрав будеши. Твори благо, бегай злаго - спасен будеши".

Св. Тихон Задонский чудотворец указывал пример смирения. Он, вопреки существующего в то время властолюбивого местничества, ушел на покой и вел простой монашеский образ жизни, обходя дома горожан и утверждая в них смирение, мир и любовь. Его творение "Сокровище духовное от мира собираемое" - является прекрасным руководством для истинно-христианской жизни.

Эти два святителя в православно-христианской жизни простого русского народа, составляюсь эпоху оцерковления этой жизни.

В период вторых реформ Русского Государства, в царствование Императора Александра II, встает величавый и удивительный образ Православного Архипастыря, показавшего до какой глубины может дойти просветленный верою ум и дух человеческий - это мудрый Филарет (Дроздов, Митрополит Московский).

"Какая-то невыразимая духовная сила и стройность была в нем. Всюду и всегда был он тем же: величавый православный архиерей" - так говорил его жизнеописатель.

Не разгаданным в своем поступке - затвора и молчальничесства пребывает Епископ Феофан Вышенский-Затворник. Это человек богато одаренный духовными и физическими способностями, высоко образованный, обладавший знанием многих иностранных языков, вопреки общественному мнению, уходит от высокой власти в затвор и отсюда письмами наставляет русский народ к самоуглублению, к чистоте жизни, к завоеванию благ духовных - вечных, а не "завоеваний революций".

Для удержания от соблазнов космополитизма и социализма Господь дает русскому народу особых наставников - старцев монахов, среди которых наивысшим даром прозорливости является Старец - Препод. Серафим Саровский чудотворец и старцы Оптиной пустыни: Амвросий, Леонид и др.

В разгаре борьбы "за общественные идеалы", уже в наши дни, жил среди шумного общества молитвенник пастырь Земли Русской Протоиерей о. Иоанн Сергиев Кронштадтский. В нем, в дни шатания высшего общества в вопросах веры и государственного устройства, как в фокусе, собирается вся сила русского православного народа. Видя эту силу, враги веры православной и русского народа старались опорочить этого великого подвижника поистине "всероссийского батюшки".

Светлый образ Царя-Мученика Николая Александровича и его Августейшей семьи только теперь оцениваются, как истинного помазанника Божия, положившего душу свою за Святую Русь.

В дни страшной Русской Революции восстают во всем величии своего Архипастырского служения замученные Митрополиты Вениамин и Владимир и почивший Святитель Патриарх Российский Тихон и др.

Но, появились новые учителя, кои вместо веры в Бога принесли безверие, вместо патриотизма - космополитизм, гуманность ко всем народам (пацифизм). Вместо Христианства - социализм с одной стороны; масонство и оккультные знания, герметизм, магия, спиритизм и теософия - с другой. Началось с народовольцев декабристов, а кончилось большевизмом.

Всеми способами непрошенные учителя старались влить в русскую душу яд своего тлетворного учения и многого они достигли, ибо всякая зараза проявляет свое действие.

Но не пора ли понять нам, кто служит нашему спасению и кто ведет нас к гибели.

В сей славный год 950-летия со дня Крещения Руси русский человек должен остановить свое внимание на истории нашей Родины и, прославляя память нашего Просветителя Св. Кн. Владимира и других Светочей Земли Русской, следовать их примеру: ограждать веру Православную и доброю жизнью славить имя Божие, объединиться вокруг единственной нашей спасительницы Церкви Православной и ее Архипастырей и пастырей, сохранить в православии наших детей - нашу смену - и быть готовыми за спасение Родины нашей отдать все, даже жизнь свою.

Тогда мы можем надеяться, что Господь вспомянет грехи наши и за добрые дела и мученическую кончину многих страдальцев на земле Русской даст крепость Царству нашему.

"Господи, воздвигни силу Твою и приди, во еже спаси нас!"

Протоиерей МИХАИЛ РОГОЖИН.

Д-р Д. И. КАЗАКОВ. Владимир Святой и Святая Русь

Доклад на общем Собрании Русской Колонии в Шанхае, посвященном памяти 950-летия Крещения Руси

Определением Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей от 17/30 декабря 1937 года - 1938 год, в коем исполняется 950-летие крещения Руси, объявлен "Владимировским" и в течение всего этого года должна отмечаться знаменательная годовщина. Все Зарубежье горячо откликнулось на определение Синода и во всех местах рассеяния Русских образовались Владимирские Комитеты, отмечающие значение величайшего в истории России события.

В посланиях наших Архипастырей, начиная с митрополита Анастасия, в многочисленных статьях русской зарубежной прессы и на докладах посвященных Крещению Руси всесторонне обсуждается значение последнего события для всей последующей жизни Русского Государства и влияния его на все стороны государственной, общественной и личной жизни, а также на развитие культуры и духа русского народа. Из всего, что за последнее время написано о деле Св. Владимира, лучшим нужно признать вдохновенное слово, сказанное сербским епископом Николаем Охридским, разделившим историю России от Владимира Святого и до наших дней на 6 периодов, и сравнивавшим эти периоды с 6-ю таинствами.

Имя и дело Св. Владимира являются неисчерпаемым источником для вдохновения и размышлений о назначены и судьбах нашего народа, о его великой миссии среди всех народов мира и о путях, коими должен идти русский народ для выполнения своей миссии.

Имя Владимира Святого в русском сознании неразрывно соединено с центральным фактом нашей национальной жизни: принятием христианства. Свершилось необыкновенное, в своей мистической сущности страшное событие. - "Страшное" здесь упоминается в том смысле, в каком во время литургии говорят о живо-творящих страшных таинах Христовых.

Но почему же это так, разве первый и последний раз в истории случилось, что весь народ со своим князем приняли христианство. Ведь вскоре же, в 1008 году варяжский конунг Олаф тоже принял христианство и затем насильственно, по политическим главным образом соображениям, крестил свой народ. Но вот уже десятый век народ "свейский" оказывается неспособным к восприятию христианской культуры: для них оно не более, как моральное, или в лучшем случае, нравственное учение.

Не то было это для Руси. Для нее крещение было действительно страшным Христовым Таинством, принятием на себя великой миссии.

Первоначальная евангельская проповедь, совершенная самим Христом, заключала в себе и предначертание порядка и последовательность, в которых имело совершаться создание Церкви и Нового Израиля. Объектом первичного действия проповеди были "погибшие овцы дома Израилева", а уже через спасенных, отдельных овец и сам Израиль, призывался к спасению. Но в то время, как отдельные "овцы" приняли Христа, дом же в целом, - Израиль - отверг его.

После этой стадии наступает вторая: "шедше научите вся языцы". Здесь понятие расширяется - отдельными, погибшими овцами являются целые народы, а домом все человечество. Апостолы пошли с проповедью к отдельным народам, чтобы через них спасти все человечество. И Русь приняла Христа и через это стала народом избранным, новым Израилем. На нее, следовательно, возложена необыкновенная задача: хранить истинную веру и ею спасти весь "дом", все человечество. И эта задача предназначена России извечно, по замыслу самого Творца, и поэтому можно говорить, что русский народ был извечно христианином, в том именно смысле, как преподобный Тертулиан говорил, что "каждая душа - христианка", если даже человек и пребывает в язычестве.

Владимир Святой, оставаясь совершенно историчным, является в русском представлении в то же время воплощенным символом принятия христианства, - не просто, как наиболее распространенной или господствующей религии, по как религии эпической. Как таковой, Владимир Святой является символизацией страшной эпической мощи, воплощением идеи Земли Святорусской, силы самодовлеющей, таящейся в России, не какой-либо определенной только эпохи, не заключенная в русских людях определенного исторического периода, нет, носителем ее является сам русский народ, в целом, от начала своей жизни и до конца, и воплотивший ее во Владимире Святом. Здесь в одном человеке, Святом Владимире, заключен весь народ. Такое представление себе народа в виде единого человека было свойственно в древности и отвергалось в наше время. Но теперь в свете новейших учений биологии один человек в известном смысле может рассматриваться, как целый народ, и целый народ, как один человек. За каждым из нас стоят миллионы предков одновременно живущих в нас и оказывающих на нас влияние в меру переданной наследственности и в биологическом анализе отдельный человек - это размноженный в прошлое народ, а народ это размноженный в настоящем единичный человек. В Ветхом завете мы видим, что Господь к целому народу взывает, как к одному человеку, обращается к нему в единственном числе: "Слушай, Израиль" говорит Господь, а не слушайте, Израильтяне. Именно в этом смысле Владимира Святого мы и рассматриваем, как олицетворение всего русского народа, всех времен - прошедших, настоящих и будущих, воплощением идеи Святорусской Земли.

Владимир Святой символизирует собою эту идею, совершенно также, как Давид символизировал идею ветхозаветного израильского народа. И тот и другой являются особо отмеченными и чрезвычайными избранниками Божьими, от обоих веет пророческим духом. Из рода Царя Давида пришел Христос, на землю, роду князя Владимира была дана созданная Христом и отвергнутая ветхозаветным Израилем, Св. Церковь. Вот какого невероятного и поистине страшного значения оказалось событие на Руси, происшедшее 950 лет тому назад. И свершить это великое дело предназначено было Владимиру, сыну "дикого барса" Святослава, наотрез отказавшего своей матери Ольги принять христианство. Владимиру, закоренелому язычнику, усердно насаждавшему идолов по всей стране, который, как говорит епископ Николай Охридский, "достиг пределов всякой распущенности". Чтобы такому человеку совершить величайшее из дел нужно было "умереть старой душой и начать жить новой". (Еп. Н. О.). В применении к Владимиру полностью исполнилось слово Спасителя: "кто потеряет душу свою, тот спасет ее". Не то ли здесь случилось с Владимиром - язычником, что в свое время с Савлом - иудеем. Начетчик Савл жестокий, свирепый и последовательный гонитель и мучитель христиан превращается в Павла, самого ревностного апостола Христовой веры. Процесс подготовки русского народа к принятию христианства представляется, в историческом плане, длинным рядом постепенно развивающихся фактов, цикл которых занимает несколько веков, поскольку возможно их проследить. Во всяком случае, христианство на русской почве существовало с первых веков по Р. X. По преданию сам апостол Андрей Первозванный водрузил крест на киевских горах. Им же в то время была устроена церковь в Корсуне. Арабский писатель сообщает, что "Россы приняли христианскую веру в IV веке". При Константине Великом Блаженный Иероним писал: "хладная Скифия согревается огнем истинной веры; войско рыжих и белокурых готов или даков (даки - одно из названий славянских племен) везде носят с собой походные храмы". Блаженный Феодорит писал про Св. Златоуста: "Ты первый воздвиг алтари у кочующих Скифов и тот, который не сходил с коня, научился преклонять колена, стал повергаться на землю, не трогавшийся слезами пленных, научился оплакивать грехи свои". Епископ Херсонесса и Доры в 692 году подписался под деяниями Трульского Собора. Киевская Русь имела христиан уже при Аскольде и Дире. Наконец в 957 году крестилась княгиня Св. Ольга.

Так с апостольских времен зажигались светочи Божественной Истины на Русской Земле. Но в сознании всего народа еще не созрела мысль о имеющей произойти необычайной перемене в его судьбе. Для народной души нужен был необычный переворот того же порядка, что произошло в душе Владимира. Переворот, который произошел в душе Владимира, является таким великим чудом, что его можно приписать только силе Божьей. В душе язычника Владимира происходит ощущение, сначала может быть смутное, что ему предстоит взять на себя какую-то великую задачу, что русский народ избран для чрезвычайной миссии. И уже начинает понимать Владимир, что нужно делать, в его душе созревает святорусская идея, он уже сознает, что ему предстоит принять вместе со всем народом веру в истинного Бога, что Христос уже живет в сердцах многих его подданных, как жил в сердце его бабки, Св. Ольги. Понимая все это, он все, же испытывает большую внутреннюю борьбу; сомнения владеют им, он уже знает, что никакой другой веры, кроме той, которую исповедовала его бабка и многие подданные - он и не может принять, что в ней именно заключено все, что определит навсегда судьбы русского парода. Знает, но как бы желая оттянуть время, он советуется с дружиной о том, какая вера лучше, выслушивает представителей разных религий. Наконец посылает повсюду послов, которые бы "испытали, которая вера лучше". Послы рассказали ему, что лучшая вера греческая. "Если вера греков была не лучшей из всех, не приняла бы ее твоя бабка кн. Ольга, мудрейшая из людей", сказали Владимиру послы. Но Владимир все это уже прекрасно понимал, и тем более чувствовал, как трудно "дерзнуть" на такое чрезвычайное по своей эпичности дело. Да и как же иначе? Владимир ощущал, что в имеющем произойти факте должна была сойтись, как в фокусе луча, вся прошлая история и предыстория русского народа, как в своем окончательном выводе; преломившись и обновившись, в этой одной точке, вся стихийная мощь, накопившаяся тысячелетиями, должна была из этой точки, как лучи из солнца, пролиться в даль грядущих веков и определить навсегда и бесповоротно весь ход и смысл последующей жизни Руси; сама Русь имела превратиться в "Святорусскую Землю". Вот перед каким чрезвычайным делом стоял Владимир. Но грандиозность, предназначенная ему дела, смущает его душу и он как бы ждет повеления и указания Высшей Силы, без которых он не дерзает решиться на него. Колеблясь, сомневаясь, смущаясь, Владимир ждет указания, повеления свыше. И это указание он получил. Здесь снова мы находим сходство Владимира с апостолом Павлом. Савл по пути в Дамаск был поражен слепотой и, прозрев, стал Павлом. Тоже самое случилось и с Владимиром - ожидая в Херсоне свою невесту, византийскую царевну Анну, он заболел и ослеп совсем. Прибывшая царевна советует ему немедленно креститься, чтобы получить исцеление. Когда епископ возложил руку на выходящего из воды Василия, князь прозрел и телесно, и душевно, и в восторге воскликнул: "Теперь я увидел Бога истинного".

Крещение 988 г. было для Руси совершенно тем же самым, чем для самого Владимира - его собственное крещение. Величие Владимира Святого есть величие самого русского народа, для того, самого, и воплотившего свои силы в нем.

Владимир Святой стал Солнцем русского народа, которое и будет озарять его во все времена. Владимир "Красное Солнышко" - так любовно и справедливо называли своего князя его современники.

Смертельным ужасом поражена сейчас Св. Русь. Она снова впала в язычество, снова языческий мрак окутал души большинства русских людей и всему народу теперь снова суждено пережить ту душевную драму, которую пережил Владимир-язычник перед окончательным решением принятия христианства, принятия Царства Небесного.

В этом смысле справедливо говорит еп. Охридский, что "история крещения Руси микроскопически представляет душевную драму Св. Владимира точно также, как Владимир микроскопически представляет всю историю крещения Св. Руси". Владимир обновился через крещение водой, русский народ обновляется сейчас через крещение огнем мук и слез. Настанет время, и верим, скоро, когда "на многострадальный народ Св. Владимира прольется новая благодать Духа Божья; русский народ станет Священным народом, и будет как утренняя звезда между народами, "красное солнышко" между племенами земными". (Еп. Н. Охридский).

Д-р Д. И. КАЗАКОВ

Проф. Н. П. ПОКРОВСКИЙ. Русь Князя Владимира

Гой, красна земля Володимира!

Много люду в тебе православного!

"Русь", - впервые так именовалось одно из славянских племен. Оно селилось по реке Днепру; продвигалось оно и к югу, к морю, которое по имени этого племени называлось "Русским морем"; ходило и по речному водному пути к северу, к Варяжскому морю (или Балтийскому), расселяясь по его южному берегу и занимая даже прибрежные острова, напр., остров Рюген, называвшийся в то время "Руссия" [1]. - Из среды этого отважного племени выходили и, так называемые, "варяги", известные и на юге в Византии, и на севере среди норманов, и у других славянских племен, как отважные люди, мужественные воины и бесстрашные искатели приключений. Слово "варяг" значит "иностранец". Из среды этих-то варягов, именно, из славянского племени "Русь", бывшего "чуждым" как для других некоторых оседлых славянских племен, так и для славян новгородских, и вышли первые русские князья, - славяне по крови и языку и в некотором роде "европейцы" по направлению ума и воли. Они объединили под свою руку все славянские восточные племена, составили из них одно государство, которое и стало называться "Русь", по имени того славянского племени, из которого эти князья вышли. Но нужно было появиться славному князю Владимиру, просветить своих славян светом Христовой веры, и тогда славянское государство стало именоваться не просто "Русь", но "Святая Русь". Называлось оно и "Домом Пресвятой Богородицы", потому что над новорожденным христианским государством распростерла свой небесный покров Божия Матерь, и верующий в Ее заступление благоверный кн. Владимир, в ознаменование этой веры, воздвиг в честь Богоматери в Киеве "Десятинную церковь" с величественным мозаическим изображением на одной из стен ее образа Богоматери - "Нерушимая стена". Так создалось государство "Святая Русь".

Со времени кн. Владимира, можно сказать, и началась в собственном смысле русская государственность, так как распространение и утверждение христианства на Руси положило с собой навсегда основные черты русского быта, закрепило христианским духом все национальные заветы русской жизни и определило русские народные пути и идеалы. Русь языческая до Владимира жила, по словам летописца, "звериным образом"; это была языческая Русь, и весь строй ее был языческий, "звериный", в силу того влияния, какое имеет вообще религия. как основа жизни, для всякого народа: какова религия, такова и жизнь, таков и народ, таково же и государство. С принятием же Христовой веры. Русь получила новую основу для своей жизни: теперь жизнь Руси должна была стать другой, не "звериной", а христианской, и государство должно было стать "Святой Русью". Это уже стала "Русь Володимира", и такой, христианской державой, она должна была оставаться на все дальнейшие времена. Христианской верой и духом определилась навсегда и государственная мощь Руси: Русь стоит крепко, как государственная держава, до тех пор, пока свято хранит свои основы, на которых она построена и утверждена; расшатаются ее христианские основы, иссякнет проникающий все ее государственное строение христианский дух, Русское государство должно пасть.

Такова идея создания кн. Владимиром его русского христианского государства. Главная заслуга кн. Владимира, это - просвещение русского народа Христовой верой. Недаром и летописец нашей первой летописи, начав историю русской земли от расселения сыновей Ноя, главное свое внимание остановил на повествовании о просвещении Руси светом христианства, как главной цели своего летописного труда. И вся дальнейшая тысячелетняя история Русского государства есть повествование о том, как крепло и мужалось оно, при господстве в нем христианских начал жизни, и как оно слабело и падало, при ослаблении этих начал.

Христианство, как основа жизни, как "закваска" по евангельскому выражению, проникло все стороны, все проявления жизни, всю деятельность русского человека. Его влияние было так широко и могущественно, что у русского человека, действительно, "без Бога ни до порога". У него все освящалось молитвою и благословением Божиим: от первого младенческого крика при появлении на свет, до последнего вздоха при оставлении его. Вся жизнь построена была в окраске религиозно-христианского уклада: - по исконному христианскому правилу, по христианским преданиям, обычаям и верованиям.

Тому же христианскому влиянию подчинилась и русская культура. Под словом "культура", как известно, мыслится совокупность ценностей, созданных творческим духом человека, в которых объектировались, или овеществились идеи и чувства, свойственные человеку, как духовно-разумному существу. Идеи и чувства, создаваемые духом человеческим, бывают различного достоинства; они могут шириться и углубляться, вообще развиваться. Поэтому и культурные или вещественные памятники, в которых они проявляются, будут отражать на себе их дух и характер и также будут совершенствоваться по качеству, если будут возвышаться лежащие в основе их идеи и чувства (культура от латин. слова: coto - возделываю; она растет и крепнет, если сам человек прилагает свои силы к ее совершенствованию). Отсюда становится ясным, что наша русская культура во всем ее разнообразии должна была получить христианский дух и характер. Русский православный народ - религиознейший и христианнейший (если только можно так выразиться) в сравнении с прочими христианскими народами. И вот начало его самобытной культуры совпадает с просвещением его светом христианства, принятого из Византии. И в основании нашей русской культуры, вместе с христианством, положен был дух христианско-эллинистической культуры. Последняя достигнув высшего расцвета в первое тысячелетие христианской эры, перешла с христианством и на русскую почву. Начала эллинистической культуры: - религиозность, святость, красота, пустив на русской почве свои ростки, дали здесь богатые поросли. Основы христианско-эллинистической культуры проявились у нас во всех сферах: религиозной, философской, этической, эстетической, социально-государственной. Прежде всего, под данным влиянием наша родина получила наименование: "Святая Русь". И эта. Святая Русь в продолжение целого тысячелетия богатела самобытными культурными ценностями в разных сферах: в архитектуре, живописи, пении и музыке, литературе; - в то время, как Европейский Запад начал постепенно отклоняться от основ христианско-эллинистической культуры в сторону классицизма. В русской культуре к характерным эллинистким началам красоте, умозрению, религиозности присоединились отличительные русские черты: эмоциональность, простота, искренность, благодушие, широта душевного размаха.

Органическое слияние тех и других начал, в то же время объединяемых и одухотворяемых высшим христианским началом, - все это и составляет самобытный характер русской культуры, в отличие ее от культур Запада и Востока. В этом отношении ценно замечание нашего великого А. С. Пушкина: - "Греческое вероисповедание, (переданное русскому народу), отдельное от всех причин (и воздействий), дает нам особенный национальный характер". Тут сказалась сила влияния христианства на сродные с ним души.

В христианской эллинистической культуре, которая до возникновения ее на Руси процветала в Византии, характерным свойством было то, что здесь не было ни обособления, ни противоположения начал земного и небесного, человеческого и божеского, но то и другое находились в гармоническом согласии, с подчинением только первого второму, как низшего высшему. И греческо-византийская наука и искусство носили, таким образом, христианский характер. Даже философия, как дело исключительно свободной мысли, и та не отошла от христианства. Это мы видим на творениях отцов и учителей Церкви. Вспомним наиболее видных из них, как напр. Оригена, св. Василия Великого и особенно св. Григория Нисского с его удивительными идеями о будущем воскресении плоти, где он касается самой сущности материи (подробное изложение о постановке философских вопросов у отцов Церкви, смотри в книге проф. П. Страхова: "Наука и религия". 1915 г.). Здесь могло быть частичное разноречие с догматами христианской веры, но никогда не было проявлено желания быть свободным от нее, игнорирования ее положений: наука не подчинялась рабски вере, но всегда желала свободно согласоваться с ней. Иное направление духовной жизни сказалось на Европейском Западе. Там с эпохи возрождения просвещенный гуманизм отверг абсолютный авторитет христианства и противопоставил себя ему. Гуманизм возродил классические принципы жизни именно: красоту и право, и поставил их в основу строительства всей западной культуры. Красота, свобода, абсолютное достоинство и неотъемлемые права человеческой личности - вот лозунги, написанные гуманизмом на знамени этой культуры.

В то время, как на Западе обосновался безрелигиозный гуманизм, облеченный в эстетическую тогу, признавший реальным только одно естественное и отвергший все трансцендентное, - в восточной Европе, именно, на Святой Руси развивалась и крепла самобытная русская культура на христианско-эллинистической основе, принесенная сюда из Византии. И у нас на Руси весь русский быт, весь строй русской жизни, вся русская культура проникнуты были православно-христианским духом, при свободном согласовании всего земного, человеческого с небесным, божественным. Такого стремления к полнейшей свободе и абсолютной независимости первого начала от второго, как это имело место в гуманистическом Западе, у нас на Руси, за тысячелетнюю историю ее существования, т.е. до половины XIX века, за немногими исключениями, - можно сказать - не было. Каких-либо философских систем, в духе западного философского монизма, у нас также не появлялось. Наоборот, в нашей высшей школе (в московской Духовной Академии) до самого последнего времени существовала даже профессорская кафедра естественнонаучной апологетики, ставившей себе задачей согласование науки с религией.

Христианско-эллинистический характер нашей русской культуры стал ясно опознаваться особенно теперь, после несчастной нашей революции, когда у нас в эмиграции стали устраиваться праздники "Дня русской культуры", приуроченные ко дню рождения великого Пушкина, признаваемого основоположником нашей культуры. По мере углубления в дух и характер русской культуры, и начал выясняться ее, главным образом, религиозный, православный характер, - тот самый, который создал в ней с приходом на Русь христианства из Византии, передавшей нам и свою эллинистическую культуру. Потому-то, с прояснением в русском сознании этой идеи, вслед за Пушкинскими праздниками русской культуры, учрежден был праздник русской культуры, связанный с именем кн. Владимира, просветившего Русь светом христианства и создавшего Святую Русь. И выяснился теперь самобытный характер русской культуры: она не представляет собой какой-то "ренессанс" западной гуманистической культуры, она не есть какое-то "евразийство", а она имеет смешение начал Европы и Азии, самобытный характер, и в основании ее лежит дух христианско-эллинистической культуры, в зависимости ее от православно-христианской веры, как основы жизни.

Всякое государство должно быть верно самому себе, твердо стоять на тех основах, на которых оно создалось. Проложенные им пути должны быть прямы и неизменны, и жизнь государства должна идти по ним. Если же государственная жизнь с этих путей сойдет, то в дальнейшем это уже не будет жизнь данного государства: произойдет все другое, иное, - иное будет и государство. Так и в нашей русской жизни. Русское государство, сошедшее после революции со своих традиционных путей национальной жизни, утратившее свои христианские, православные основы, прежний дух и характер, перестало быть русским государством; - недаром оно и утратило прежнее наименование: "Россия" и сменило его на пресловутое "СССР".

Теперь возникает вопрос: что же, возродится ли Россия, как государство? Да, возрождение ее возможно; и для нас всех, русских людей, это возрождение - заветная мечта. Не иссяк русский дух не только среди русских людей, находящихся за рубежом Родины, но и на самой Родине: там, верится нам, тяготение ко всему родному, русскому имеется еще в большей мере, чем среди нас; люди ждут желанного возрождения, как Светлого Воскресения. - Но для возрождения России нужен "дух князя Володимира", - восстановление тех духовных основ, на которых Русь князя Володимира стояла. Требуется, прежде всего, объединение всех русских вокруг матери своей Православной русской Церкви. Она одна осталась, как "Нерушимая стена", за все время разрухи, так жестоко сокрушившей все родное, русское. Эта идея своего рода "ренессанса" Святой Руси должна быть отчетливо осознана всеми русскими людьми, - и там, на несчастной родине, и здесь, среди русского рассеяния. И все наши "дни русской культуры", или национальные праздники, пушкинские или владимирские, так заботливо устраиваемые нами, должны, главным образом, состоять в прояснении и распространении этой великой идеи православного русского ренессанса. Мы особенно старательно должны изучать и исследовать наши исконные национальные духовные богатства, которыми жили, украшались и были крепки. Мы должны "познать самих себя" и остаться самими собой, чтобы иметь право на дальнейшее русское существование. И только те русские люди, которые проникаются этой спасительной идеей и делают что-либо для осуществления ее, - только они одни имеют право надеяться на возвращение домой, на Родину, где они встретят родных русских людей и будут ими приняты в общерусскую семью, чтобы трудиться вместе со всеми на возрождение дорогой Родины. Осознанием этой идеи и распространением ее мы, русские эмигранты, можем оправдать и целесообразность своего пребывания здесь, за рубежом. А как, действительно, прекрасна, по словам нашего поэта А. С. Хомякова, наша православная родина - Россия! Но величественна она, богата и непобедима только тогда, когда она верна своим православным заветам.

Гой, красна земля Володимира!

Послужили тебе мои прадеды...

...Красна земля Володимира!

Полюбуйся ей - не насмотришься,

Черпай разум в ней - не исчерпаешь.

Ходит по небу солнце ясное,

Греет светит миру целому.

Ночью теплятся звезды частые,

А траве да песчинкам счету нет.

По земле ходит слово Божие,

Греет жизнью, светит радостью;

Блещут главы церквей золоченые;

А Господних слуг да молельщиков, -

Что травы в степях, что песку в морях!

А. С. Хомяков.

1938 г.

Профессор Н. П. ПОКРОВСКИЙ

Примечания

[1] По свидетельству историка А. И. Нечволодова ("Сказания о Русской земле", т. 1-й), по южному берегу Варяжского моря жили варяжские славянские племена: Поморяне, Лютичи, Бодричи, Венды и на острове "Руссия" - Рюген Руссы. - Сюда-то, за море, ибо сухопутного пути сюда не было, и послали новгородские славяне послов за князьями, сказав: "Поищем сами в собе князя, иже бе володел нами. Идоша за море к варягам к Руси"... - О том же см. книгу Г. Янушевского: "Начало истории русского народа по новейшим данным". 1934 г.

Профессор ГЕОРГИЙ ТЕЛЬБЕРГ. Церковь и Культура в Древней Руси

(Исторические очерки)

I. РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ И ЦЕРКОВНОЕ ОБЩЕСТВО.

Русский народ принял святое крещение от Византии, и русская церковь сделалась духовной дщерью патриарха Цареградского. Лет за полтораста до этого Византийская церковь пережила свои последние духовные конвульсии и поборола самую опасную из своих внутренних революций - великую ересь иконоборчества. В девятый век, который был триумфальным веком ее прозелитизма, Константинопольская церковь вошла очищенная и обновленная, с устоявшейся догматической философией; с практической организацией, выработанной опытом тысячелетия; с великим духовным наследством, состоявшим из творений отцов древней церкви и полемической литературы позднейших веков; и, наконец - с богатым запасом правовых норм, куда вложили свою лепту и великие юристы древнего Рима, и великие законодатели Рима нового. Сделавшись одной из митрополий Вселенского Константинопольского патриарха, Русская церковь, с первого дня своего существования, стала участницей этого великого вселенского наследства и вошла в жизнь русского народа не как младенец, которого нужно выращивать и пеленать, а как мощная, уже сформировавшаяся сила с притязанием на духовный авторитет и с готовыми ответами на все вопросы разума и совести.

Русскую церковь во Владимировы времена можно уподобить величественному зданию, для которого издалека, привезены камни, обточенные, отмеренные и прилаженные чудесными мастерами; их кладут друг на друга, и вот - вырастает на пустом месте величавая постройка. Камни для Русской церкви обтачивались тысячелетним опытом Византии: стройный догмат, ветвистая практическая организация, строгая пирамидальная иерархия, кодексы церковные, кодексы светские; когда собрали все это вместе, и Киевский митрополит возглавил организацию, - новорожденная, церковь, при всей скудности своих личных сил, могла сразу начать свою работу и вклинилась в русскую жизнь, как великий реформирующий и устроительный фактор.

Как многогранно, разносторонне и глубоко было воздействие этого фактора на русскую жизнь и как дальнобойны были его результаты, - об этом не имел, пожалуй, вполне ясного понятия ни сам князь Владимир, ни его сподвижники, ни даже его дети и внуки. Только нам, живущим на девять веков позднее, нам, которые могут оглянуться на прихотливо извивающуюся дорогу тысячелетия и уловить на ней начала и концы, причины и результаты, - нам отчетливо ясно, что за все первое тысячелетие не было в жизни русского народа дня более знаменательного, чем тот день, когда Киевский князь повторил за Корсунским епископом - слова христианского символа веры.

Прежде всего, принятие христианства изменило всю структуру языческого общества: к старинным социальным группам бояр, купцов и смердов присоединилась новая социальная группа, которую можно назвать церковным обществом, противополагая ее тем самым остальным общественным группировкам. Это церковное общество составилось не только из духовенства черного и белого и церковнослужителей с их семьями, но и из тех разнородных не-церковных элементов, которых церковь оттянула и вобрала в себя из всех основных классов тогдашнего общества. Сюда относились, прежде всего, такие разряды людей, которые как бы стояли вне общих социальных миров и которых христианская церковь приняла под свое покровительство: это были нищие, убогие, калеки, странники по святым местам, холопы, отказанные церковью по духовному завещанию и всякого рода "изгои", то есть люди, потерявшие связь со своей общественной группой, как, например, неграмотный поповский сын, обанкротившийся купец, выкупившийся на свободу холоп. Во-вторых, к церковному обществу принадлежали те миряне, которые поступали на службу в какие-либо зависевшие от церкви учреждения, или которым церковь доверяла управление церковным имуществом; к числу таких можно отнести не только старост и приказчиков в церковных имениях, но даже врачей и повивальных бабок, которых профессия их ставила в близкое соприкосновение с фактами рождения и смерти, т.е. с такими моментами человеческой жизни, которым должен был сопутствовать церковный обряд и церковная молитва.

Так как церковь была также большой хозяйственной организацией, и в руках ее скоплялись постепенно большие недвижимые имущества, то церковное общество охватывало также и крестьян, сидевших на церковной земле. Благодаря укоренившемуся обычаю отказывать церкви землю на помин души, земельные имущества русской церкви росли с такой быстротой, что уже через одно-два столетия церковь стала богатейшим землевладельцем в государстве и во многих отношениях уподобилась крупным феодалам запада. С этих владений церковь несла впоследствии военную службу, и митрополичьи отряды ходили в походы в составе княжеского войска, но под командой своих собственных бояр и воевод. И митрополичий двор воспроизводил в уменьшенном виде картину великокняжеского двора: у митрополита были свои бояре, свои дьяки, свои дворяне и вся другая придворная челядь.

Все эти многочисленные разряды, людей зависели от церкви и в служебном и в экономическом отношении, они подчинялись во всех делах юрисдикции духовенства, их положение в обществе стояло в полнейшей зависимости от степени влияния, почета и власти, какой пользовалась сама церковь. К какому бы слою общества они ни принадлежали первоначально, сделавшись церковными людьми, они сливали свои интересы с интересами церкви. Через них церковное общество связывало себя со всеми кругами общества не-церковного, среди которого эти церковные люди были как бы щупальцами и проводниками всепроникающих церковных влияний.

Этот пестрый состав церковного общества, в котором объединялись люди разного происхождения, разного опыта и разных честолюбий, мог бы быть источником внутренней слабости церкви, если бы не связывала их крепко древняя церковная организация, которую Русская церковь унаследовала от Византии, и в которой главенствующими чертами были иерархия и дисциплина. И та и другая опирались на догматический канон и потому были вне человеческих споров; в силу дисциплины низший подчинялся высшему до степени самоотречения, а иерархия точно указывала каждому его место на лестнице духовных чинов. Основной ячейкой организации был храм или монастырь. Настоятелю храма и игумену монастыря подчинялись все духовные и не-духовные лица, прикосновенные к церковному управлению и хозяйству. Над священником и игуменом стоял епископ, над епископом - митрополит, глава всей церковной организации.

Как отличалась эта стройная и крепкая организация от того строя отношений случайных и переменных, который господствовал в обществе не-церковном. Внуки и правнуки Владимира Святого спорили между собой о старшинстве, а народное вече усложняло эти споры, избирая и низлагая князей по своим политическим симпатиям; бояре и слуги княжеские отказывались от службы одному князю и переходили к другому, в поисках добычи и карьеры, даже крестьяне и смерды не сидели прочно за одним землевладельцем, а искали себе лучшей земли и лучшей судьбы. Все элементы светского общества находились в состоянии подвижности и брожения; все элементы церковного общества были, наоборот, связаны связями ясными и прочными, настолько прочными, что почти граничили с наследственностью. Даже те не-духовные разряды церковного общества, которые могли бы разорвать свои связи, очень редко делали это, потому что за церковью они были обеспечены от притеснения сильных и от беспомощности социального одиночества (калеки, убогие, рабы). В мире светском все отношения нормировались частным договором, случайным и переменным, как случайны и переменны человеческие интересы; в недрах церковного общества над договором возвышался церковный закон, основанный на древней традиции, на неизменной религиозной заповеди, на духовном авторитете. Церковное общество стояло как монолит среди мира неустойчивых социальных отношений, основанных на противоречии интересов, на связях случайных, на нормах спорных и переменных.

Это преимущество церковного общества сослужило русскому народу великую службу в годину политических смут: когда все социальные элементы "брели розно" (по выражению летописца), то есть, тянули каждый в сторону узких групповых интересов и истощали свои материальные силы во внутренней борьбе, а силы духовные - в делах "малодушия" и предательства, - в это время общество церковное, опираясь на три великих устоя: дисциплину, иерархию и церковный закон, - сохранило свою организацию и свою силу, духовную и материальную; ему же и пришлось взять на свои плечи великую работу сцепления заново распавшихся социальных элементов и подчинение их, во имя целого, - дисциплине, иерархии и закону - вековечным устоям здорового человеческого общества. В организации церковного общества нужно отметить еще одну важную черту, которая обособляла его от других социальных миров - княжеского, дружинного и земского: церковное общество имело внутреннюю автономию; то есть, все разряды людей, входившие в его состав, как клирики, так и миряне, подчинялись, управлялись, судились и наказывались авторитетом церковной власти. Так как церковь по природе своей не знает никакого разделения властей, то юрисдикция, судебная и административная, находилась в руках тех же органов, которым принадлежала, и власть духовная, то есть, в руках митрополита, епископов, игуменов и их уполномоченных. Основанием церковной автономии были русские церковные уставы, из которых древнейший связывался церковной легендой с именем самого Владимира Святого: по силе этого устава кто из церковных людей - клириков и не клириков - "впадет в вину, судить его митрополиту и епископу". Может быть, этот церковный устав есть отражение того международного договора, которым было урегулировано положение Русской церкви еще во время Корсунских переговоров. Первые духовные кадры Русской церкви формировались, главным образом, из греков и болгар. Как могли пойти эти чужеземцы в языческую страну и подчиниться правовому режиму, который был основан на языческой традиции и на языческом обычае? Автономия была, для них институтом еще более жизненно необходимым, чем, например, экстерриториальность иностранцам в отсталых странах Востока.

За церковным уставом Владимира Святого последовал такой же устав его сына Ярослава; затем нам известен устав Новгородского князя Всеволода. Были, несомненно, и другие княжеские уставы, которых дух был одинаков - сохранение и обеспечение автономии церковного общества. Этот институт оказался настолько прочным, что с малыми изменениями дожил почти до революционных преобразований Петра Великого.

Автономия церковного общества с первых дней его возникновения на Руси была, однако, шире и глубже, чем то понятие, которое мы теперь связываем с этим словом. Церковь не только судила и наказывала всех своих подвластных, но при решении имущественных и уголовных дел применяла кодексы, неизвестные древнему русскому праву, вообще говоря, правосознание древнего человека признавало только один источник правотворчества обычай или "старину". Что "пошло" от дедов и отцов, что было "устроением дедним и отчим", рассматривалось русским человеком как незыблемая правовая норма; конечно, время подтачивало эту незыблемость, из одиночных прецедентов возникали новые обычаи; княжеские уставы осторожно реформировали старину от прецедента к прецеденту. По все это не изменяло правосознания древнего человека, и обычай в течение долгих столетий признавался единственным источником действующего права.

Осуществляя свои судебные и административные функции, церковный судья и управитель отнюдь не порывали с этим традиционным мировоззрением. В церковных судах, как и в светских, участвовали "судные мужи", хранители и свидетели правового обычая. Но разница между светским и церковным судьей была та, что первый не мог сослаться ни на что, кроме старинного обычая, которого, в случае его ясности и бесспорности, не мог изменить даже княжеский указ; да древнему Киевскому князю и не пришло бы это в голову, ибо он сам был сыном своего века и разделял правовоззрения среднего человека. Церковный же судья был принципиально в другом положении: за его спиной стояла духовная власть, которая искала ответов в так называемом Номоканоне, то есть в том сборнике церковных и светских законов, который был принесен на Русь первым духовенством из Византии или из Болгарии [1]. Номоканон сделался официальным кодексом Русской церкви, и на него ссылается уже первый устав князя Владимира: "Воззрел я в греческий Номоканон", говорит князь, или за него говорит составитель устава: "и обретох в нем, что не подобает мне, князю, тяжеб и судов судить", - и дальше идет длинный перечень дел, подведомственных церкви. Когда церковный судья сталкивался с юридическим обычаем, противоречащим церковному правосознанию он, как и древний князь, "воззрех в Номоканон", то есть, реформировал и смягчал народный обычай применительно к постановлениям Номоканона. Это было для него тем легче, что греческий Номоканон, прежде, чем попасть на Русь, подвергся, вероятно, славянской обработке со стороны болгарских юристов.

Так автономия церковного общества открывала ему возможность посредством медленной и упорной работы реформировать древнее языческое право в духе христианской этики и христианских социальных идей. Историки русского права могут на протяжении столетий улавливать те перемены, которые церковное влияние внесло во все институты русского гражданского и уголовного права.

II ОТНОШЕНИЕ ЦЕРКОВНОГО ОБЩЕСТВА К НЕ-ЦЕРКОВНОМУ

Мы подошли теперь к другому вопросу: каковы были пути и средства, которыми мир церковный с своим разнокалиберным составом и со своей твердой организацией, основанной на иерархии, дисциплине и автономии, - мог влиять на общественные миры, его окружающие. Какие были в распоряжении Русской церкви, с первых шагов ее в языческой стране, средства к тому, чтобы новые, христианские требования и приемы жизни, применяемые ею внутри церковного общества, - распространить и на те разнообразные общественные группы, которые сложились в этой стране задолго до христианства и, крещеные или некрещеные, бытовыми корнями своими сидели еще прочно в языческой старине? Князья, бояре, дружинники-варяги и дружинники-славяне, горожане, смерды, холопы, - все это были старинные социальные и национальные группы, которые жили уже несколько столетий на местах, где их застало христианство, но не выработали еще никаких прочных связей - ни социальных, ни политических, ни национальных; совокупность их еще и не называлась даже русским народом.

Могучим средством воздействия мира церковного на все другие социальные группы был, прежде всего, живой пример. Все, что совершалось внутри обширного церковного общества: практическая работа, там никогда не перестававшая, мораль и требования, там защищаемые; приемы управления, там проводимые, - все это не замыкалось и не могло замыкаться в пределах общества церковного, а расходилось во все стороны, как круги от брошенного камня, и возбуждало иногда - критику, полемику и озлобление, иногда - справедливую оценку и подражание, и всегда - моральное и умственное движение, которое было шагом вперед. Вся практическая деятельность церкви, устроительная, хозяйственная и воспитательная, совершавшаяся среди людей, ей непосредственно подвластных, - была как бы великим показательным уроком, из которого русский человек, язычник и не-язычник, узнавал новую мораль, новые приемы жизни, новое отношение к окружающему.

Отшельник, выстроивший себе келью в глухом лесу, не мог изолировать себя настолько, чтобы не заронить в окрестном населении искру какого-то нового нравственного идеала, для которого требуется молитва, уединение и самосовершенствование. Общежительный монастырь со своим строгим иноческим уставом и размеренным трудовым режимом давал всем группам населения живой пример таких форм морального общения и трудового содружества, какие едва ли были известны до-христианской Руси. Вообще, монашество, разрывавшее связь человека с семьей и с родом, должно было производить сильное впечатление в обществе, весь социальные уклад которого основан был на связях родовых и семейных; личность делала попытку эмансипироваться от рода, стрекаясь от всех родовых прав и обязанностей: от права на имущество, от обязанностей мести, от союза родовой самозащиты и родовой ответственности. Монах становился, выше этих древних институтов, потому что его верховная цель - спасение души - была выше всех человеческих связей.

Режим, под которым жил крестьянин на монастырской или церковной земле, отличался от режима, господствовавшего на княжеских и боярских землях: церковь практиковала помощь во время неурожая, запрещала или ограничивала рост (то есть, проценты по займам), ограждала личность крестьянина от произвола; вообще, исходя из священных заветов и из церковных традиций, церковь старалась смягчать исподволь все крайности и резкости социальной зависимости среди населения, подвластного ее юрисдикции, и этим примером влияла на отношения экономической и социальной зависимости за пределами церковного общества. Церковные больницы, странноприимные дома, церковные приюты и училища, - все эти учреждения, которые начали возникать едва ли не в первое же десятилетие Владимировой реформы и деятельность которых протекала на глазах общественного мнения, должны были служить откровением для широких народных масс, в миросозерцании которых помощь слабому, убогому, калеке не выходила из пределов рода и семьи. Таков был показательный урок, который общество церковное предлагало всем кругам общества, стоявшего вне церковной организации. Но церковное общество, нужно это помнить, не было специальным миром, равноправным с другими социальными группами той эпохи; церковное общество возглавлялось церковью, а для церкви все другие социальные миры и все другие разряды населения были стадом пасомых, за земную жизнь которых она несла ответственность перед Богом. Князь, боярин, простолюдин и последний раб - все были равны перед духовным авторитетом церкви и все одинаково подчинялись ее моральному и духовному руководству. Это давало церкви право непосредственного обращения к разуму и совести каждого русского человека, право религиозного и морального наставления, которое церковные деятели осуществляли проповедью, увещанием и обличением. Проповедь ставила моральные требования, в обличениях церковь бичевала отступления от них, увещанием она призывала заблудшую овцу вернуться на праведный путь. Если не помогало ни обличение, ни увещание, церковь прибегала к последнему грозному средству проклятию и отлучению.

Какое важное место заняла церковная проповедь в жизни первых русских христиан, видно из того, что еще в первое же столетие нашей христианской эры явились крупные церковные ораторы, которых проповеди переписывались и читались многими поколениями. Таков был Илларион, первый митрополит из русских, который оставил нам "Слово о законе и благодати". Его современником был монах Иаков, написавший похвалу мученикам Борису и Глебу.

А сколько тысяч неизвестных нам епископов и священников во времена Владимировых детей и внуков выходило на амвон каждое воскресенье, чтобы сказать простое житейское увещание своей полуязыческой пастве, которая, надо думать, не всегда выслушивала эти увещания дружелюбно и покорно; но, как капля долбит камень, так эта незаметная церковная проповедь, поколение за поколением, упорно подтачивала тот бытовой устой, на который опиралось все языческое мировоззрение. Эта работа была потруднее подвига Владимировых дружинников, ломавших на, куски деревянные и каменные статуи языческих богов: идолы сидевшие в душе человека, вытравлялись только упорной и устойчивой работой многих поколений русского духовенства, имена которых не сохранила история.

Итак, живой пример и житейская проповедь - это были два пути, по которым христианские влияния просачивались из недр церковного общества в толщу широких масс русского народа. Но у церковных деятелей был еще один способ воздействовать на народную жизнь и реформировать ее в духе христианского учения и церковного канона: этот способ заключался в том, что церкви приходилось не только учить и наставлять, но приходилось ей и принимать непосредственное участие в политике, в государственном управлении, в международных делах и в отправлении ежедневного правосудия. В эпоху введения христианства духовенство оказалось едва ли не единственным источником, из которого государство могло почерпнуть кадры образованных советников и исполнителей. Поэтому с первых же дней христианства мы видим епископов, заседающих в княжеской думе и принимающих участие в решении государственных дел. Митрополит Илларион ставит в великую похвалу Владимиру Святому, что он смиренно и часто совещался с епископами, "како в человецех сих, ново-познавших Господа, закон уставити". Из епископов и игуменов вербовались часто послы, которых древние русские князья отправляли к своим соседям, врагам и союзникам. Митрополит и епископы выступали, как посредники и примирители в междукняжеских распрях, вовлекаясь, таким образом, в сложный круг политических отношений. Они же бывали свидетелями и, можно предполагать, составителями княжеских духовных завещаний.

С амвона церкви оглашались важные правительственные акты, и в церковь же отдавались на хранение, как государственные акты, так и договоры и завещания частных лиц. По некоторым церковным уставам духовенству принадлежал надзор над разными торговыми мерами и весами. В случае народных волнений церковные деятели выступали со словом увещания или с предложением посредничества. Духовным обличением сдерживался иногда княжеский произвол или притеснения княжеских наместников. Епископам принадлежало по древней традиции, так называемое "право печалования", то есть, право заступаться перед светской властью за осужденных и преследуемых. Эта древняя привилегия, возникшая еще в первый век нашей христианской эры, с годами не ослабела, а упрочивалась и часто приводила русских иерархов к конфликту со светской властью.

Кроме всего этого, духовная власть выполняла еще одну обязанность, которая вовлекала ее в круг управления государственного: по древнейшим церковным уставам был выделен ряд таких уголовных и гражданских дел, по которым церковные власти судили всех людей русской земли, церковных и не-церковных, духовных и светских, бояр, горожан и простолюдинов. Какие же это были дела! Они очень разнообразны, но у них есть общая черта: все это такие поступки и споры, которые не были преступлением в до-христианские времена и которых не касался исконный народный обычай. Правовые нормы для решения таких дел имел только судья церковный: он мог "воззреть в Номоканон" и найти там ответ на житейскую проблему, выдвинутую бытом переходного времени.

В церковном уставе Новгородского князя Всеволода подробно перечислены такие дела, по которым все русские люди подлежали суду церковных судей. Это были, во-первых проступки против веры и против церкви; ересь, церковная кража, волхование и ворожба по старинным языческим обычаям, соблюдение, вообще, старинных языческих обычаев религиозного значения; во-вторых преступления против половой нравственности, вроде содомского или лесбосского греха; в-третьих споры детей об отцовском наследстве; и наконец, в-четвертых - разнообразные преступления против семейных нравов и семейного права. Это была очень обширная категория, которая покрывала собой всю семейную жизнь новообращенного язычника, то есть именно ту область, в которой ему всего труднее было отойти от прадедовского обычая и переделать свою жизнь в согласии с христианским учением. Двоеженство и двоемужество, развод без одобренных церковью причин, жестокое обращение мужа с женой, выдача девки в замужество против ее воли, брак в близких степенях родства, языческий обычай "умыкать жен", нарушение супружеской верности, драка между семейными, оскорбление отца и матери - все эти и аналогичные им дела, к каким бы общественным кругам ни принадлежали виновные и пострадавшие, восходили на разрешение епископа или судьи, им назначенного.

Напомним, что людей, входивших в состав церковного общества, епископ или его уполномоченные судили по всем делам (разбой был отсюда единственным исключением). Таким образом, судебные полномочия Русской церкви были таковы, что вся область древнего правопорядка, прямо или косвенно, находилась, в сущности, под контролем церкви и испытывала воздействие церковного закона и христианского мировоззрения.

III ЦЕРКОВЬ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Крепкая своей организацией, проникнутая своей миссией учить и проповедовать и вооруженная правом судить и наказывать - христианская церковь вошла в жизнь русского народа как фактор мощного культурного значения. Ее влияние было глубокое, многообразное и длительное, - и в свою очередь церковь испытывала на себе, на своих обычаях, на своем клире влияние народного духа. Это взаимодействие церкви и народа, длившееся столетиями, есть большой интересный вопрос русской истории; он требует особой книги, для которой автор этих очерков, увы, не имеет исторических материалов.

Все же я попытаюсь, по крайней мере, ответить на один вопрос более узкий, но не менее интересный: какое участие приняла церковь в выработке тех основных ценностей, которые помогли русскому народу войти на равных правах в семью международного общения и занять свое "место под солнцем". Вот эти основные социальные ценности: литература и искусство, национальность и государство, мораль и право.

С первых дней религиозной реформы русский народ услышал христианское учение и церковную проповедь на своем родном языке. Церковь принесла ему грамотность, вкус к чтению, материал для чтения и все, что с чтением связано - просвещение, значение, литература. Храмы и монастыри сделались первыми очагами книжного просвещения. Там были священники и монахи, которые умели читать и толковать священное писание, там возникли первые библиотеки из богослужебных книг, при храмах были образованы первые училища, из которых выходили первые грамотеи.

Монастыри в особенности сделались средоточием просветительной и литературной работы; там переводились и переписывались священные и богослужебные книги, и оттуда они, вероятно, расходились по городским и сельским храмам. В монастыри уходили от мирской суеты люди, занимавшие в жизни влиятельное положение, люди выдающегося ума и большого жизненного опыта [7]. В монастырском уединении они перерабатывали свой опыт в свои воспоминания и искали морального и исторического оправдания для тех дел, которых они были участниками. Отсюда - первые шаги русского исторического знания, первые попытки связать русскую историю с историей всемирной. Монастырь начинает переводы греческих исторических трудов, так называемых, хронографов, а знакомство с хронографами приводит к мысли и дает материал для начала русского летописания. Так литература собственно церковная осложнялась начатками литературы не-церковной и первыми попытками исторической философии и исторического знания.

Чтение священных книг христианской церкви, особенно Евангелия и истории христианских мучеников должно было производить несравненное по силе впечатление на ум, на чувство, на воображение древнего русского человека, который в жизнеописании Христа и христианских подвижников знакомился впервые с картинами жизни, основанной на непреклонных моральных идеалах и богатой драматическими эффектами, можно предположить, что прежде, чем религиозный смысл события пробивал себе путь в сознание древнего читателя, его чувство было уже захвачено той жизненной драмой, которую раскрывали перед ним священные книги: драмой Спасителя, поруганного и распятого, драмой богача, променявшего соблазн и богатство на рубища нищего, драмой мученика, всенародно умирающего за веру. Литературное впечатление от священного писания предшествовало его религиозному восприятию и пролагало пути для того и для другого: для просвещения литературного и для просвещения религиозного. Первое, что сказал бряцая мечом, король франков, когда он услышал священный рассказ о страдании и смерти Спасителя: "Почему там не было меня с моими франками!". Первое, что спросил князь Владимир у греческого философа, рассказавшего ему ту же историю: "Ради чего сошел Бог на землю и принял на себя такие страдания?". Оба, хотя каждый по-своему, реагировали на священный рассказ, как чуткий и увлеченный читатель реагирует на захватывающую драму, которая проходит перед ним на страницах книги.

Таким образом, интерес к священному писанию был началом интереса литературного и для удовлетворения этого интереса. Церковь дала своему новообращенному стаду и средства в виде грамотности, и материал - в виде священных книг. С первых дней христианства почувствовалось пробуждение умственного интереса, по крайней мере, на верхах Киевского общества. Князь Владимир сам был неграмотный, поздно было ему начинать этот скучный процесс азов, но он сделался усердным и внимательным слушателем того, что ему читали из священного писания его придворные грамотеи, а сын его Ярослав уже сам был грамотей, и любитель чтения: "Книги читал ночью и днем", рассказывает летописец. Он создал первую библиотеку, около него работал целый штат писцов и переводчиков, которые переводили книги с греческого языка и писали их славянским письмом. Есть предание, что это священное книжное сокровище он хранил в церкви Св. Софии, которую он же и построил в Киеве [2].

И долгие столетия после Ярослава преобладало или даже господствовало в русской литературе духовно-церковное направление [6]. Кроме священных книг христианства в тесном смысле слова, переводились с греческого или болгарского христианские апокрифические сказания, описывались путешествия ко святым местам, переписывались проповеди и поучения популярных духовных ораторов, составлялись жития русских подвижников и миссионеров. Венцом этой литературной работы был знаменитый сборник "Минеи Четьи", составленный в половине XVI века Московским Митрополитом Макарием в сотрудничестве со многими русскими грамотеями, которых он сам заботливо выискивал и приобщал к своему делу. Что это был за памятник и какие в нем были собраны духовные богатства, об этом лучше всего рассказать собственными словами составителя или (как мы теперь бы сказали) предисловием редактора: "в этих Четиих Минеях все книги чтомые собраны Св. Евангелие - четыре евангелиста толковых, Св. Апостол и все Святые апостольские Послания и Деяния с толкованиями и три великих Псалтири и Златоустовы книги, Златоструй и Маргарита и Великий Златоуст и Великий Василий, и Григорий Богослов с толкованиями, и великая книга Никонская, и прочие все святые книги собраны, и написаны в них пророческие, и апостольские, и отеческие, и праздничные слова, и похвальные слова и всех святых отец жития, и мучения святых мученик, жития и подвиги преподобных и святых жен, страдания и все святые патерики написаны и все святые книги собраны, которые в Русской Земле находятся и с новыми святыми чудотворцами. Написал я эти святые книги в Великом Новгороде, когда был там архиепископом, а писал их в одно место двенадцать лет многим имением и многими различными писарями, не щадя серебра и всяких почестей; особенно много трудов и подвигов подъял от исправления иностранных и древних речений, переводя их на русскую речь, и сколько нам Бог даровал уразуметь, - столько и смог я исправить". (Сол. VII, 527). Этот великий труд - энциклопедия занимательного и назидательного чтения - служил многие столетия главным источником, из которого удовлетворялись и на котором воспитывались литературные вкусы широких кругов русского народа. Впоследствии русская литература вышла из-под исключительного влияния церковности, стала питаться источниками разнообразными и космополитическими; мед своего творчества русские писатели стали собирать с цветов общечеловеческого сада. Но эта новая литература, и по языку и по содержанию, приспособлялась к читательскому уровню так называемого образованного общества; лишь очень немногие из ее произведений выходили за пределы этого заколдованного круга и проникали в толщу народную. Широкие круги народа тяготели, по-прежнему, к тем литературным элементам, из которых составились "Минеи-Четьи". В свое время, то есть, в половине XVI века, они были, вероятно, тоже книгой только для "образованного общества", но по мере роста грамотности их читательский круг все расширялся. Сборники такого рода давали народной читательской массе все, чего образованный человек искал в космополитической светской литературе: философские размышления, исторические знания, моральные наставления, житейские уроки и занимательное чтение. Так было во времена Грозного и в эпоху великой смуты, и едва ли много перемен принес в это положение даже торжествующий XIX век. Духовный толчок, данный Владимиром Святым, докатился, пожалуй, до грозного переворота наших дней. Теперь, с подавлением всякой духовной литературы, новое евангелие - евангелие классовой войны, борьбы до взаимного изнурения - пытается завладеть народной душой...

Но думается мне, что и теперь еще, несмотря на пуды официальной и официозной литературы, проповедующей эту теорию, душа народная сохраняет всю свою отзывчивость к тем идеям, которыми она питалась в течение долгих столетий, и материал выхваченный из Макарьевских Четьих-Миней, находит по-прежнему усердного читателя среди народной массы. Раньше сотни тысяч листовок и брошюр, воспроизводящих духовный материал великого Макарьевского труда, раздавались народу в дни монастырских праздников, продавались на сельских базарах и ярмарках приносились прямо в крестьянскую избу тысячами сельских книгоношей и проникали, таким образом, в такую заповедную глушь народной жизни, куда не могли проникнуть даже такие национальные писатели, как Пушкин и Гоголь. Новые издания этого рода едва ли появляются теперь на русском книжном рынке: вся духовная пища, которая исходит теперь от церкви и религии, объявлена теперь опасной и вредной. Тем дороже ценится старая листовка и запыленная религиозная брошюрка, которая сохранилась кое-где в крестьянской избе, засунутая за почерневшую икону...

Итак, русская книжная литература оставалась в течение многих столетий, литературой, по преимуществу, духовно-исторического и духовно-учительного содержания. Но ведь была у русского народа еще своя не-книжная литература, которая, в виде обрядовых песен, народных сказаний и богатырских былин, сложилась еще в до-христианскую эпоху, и передавалась устно из поколения в поколение. Что же сталось с этой чисто-народной литературой? Очень знаменательно, что и она подверглась христианизации. По мере того, как росло и ширилось культурное влияние церкви из древних обрядовых песен выпадали яркие элементы языческой эпохи и вместо них выступали элементы христианские или - те и другие смешивались: Богородица, например, выступала, как древняя "Лада". В богатырском эпосе также чувствуется помутнение языческих преданий и проникновение мотивов, навеянных христианством: перед битвой с Тугарином Алеша Попович молится Христу о чудесной помощи; Илья Муромец, излюбленный герой народного эпоса, получает исцеление и силу за христианский подвиг утоления жажды странников; сказание о том, как перевелись богатыри на Руси, укоряет богатырей, современников и слуг Владимира Святого, в том, что они "загордились и вызвали на бой силу небесную".

Одновременно с книжным просвещением другая великая сфера духовной культуры - изобразительное искусство получила также свой первый толчок в те годы, когда Русь сделалась христианской. Об искусстве языческой Руси мы знаем очень мало: может быть первое духовенство в стремлении вытравить остатки язычества, подвергало уничтожению такие предметы древнего искусства, которые были связаны с языческим культом. Русское племя однако же, не было первым насельником Приднепровья: до него вдоль этого великого торгового пути живали народы, от которых оно, правда, не сохранило исторических воспоминаний, но вещественные следы быта оставались в стране и составляли как бы наследство народа, уходившего из истории, тому народу, который, сам того не ведая, приходил ему на смену [3]. В старинных славянских могильниках, раскопанных кое-где нашими археологами, мы встречаем разные пряжки и застежки и украшения для одежды и гончарные изделия с примитивными рисунками. Едва ли все это было предметом импорта из дальних стран, многое, вероятно, производилось на местах. Во всяком случае, это было очень примитивное искусство, чуть-чуть выходившее за грани ремесла.

Только христианская эра открыла русскому племени широкие художественные горизонты: она познакомила его с зодчеством и с живописью - с двумя великими областями искусства, произведения которых рассчитаны на прочность столетий; на зодчестве и на живописи по преимуществу вырастает художественная традиция, преемственность и эволюция. Зодчество русское началось постройкой первых храмов при Владимире Святом. Христианские храмы до-Владимировой эпохи, по-видимому, были разрушены в последние годы Святославова правления. После своего крещения Великий князь Владимир заложил церковь Св. Василия, а в 991 году он заложил знаменитую Десятинную церковь. Сын его, Ярослав, полвека спустя, построил в Киеве же Софийский собор в ознаменование своей победы над печенегами, а внук его и тезка заложил в 1045 году так же церковь во имя Св. Софии в Новгороде. Правнуки Владимира Святого проявляли еще более энергичную строительную деятельность, что им, конечно, было гораздо легче, потому, что через сто лет после крещения Руси образовалась уже Русская архитектурная школа. Первые Киевские храмы были построены большей частью или по чертежам, или по указаниям греческих и корсунских архитекторов, которые воспроизводили более или менее точно все главные архитектурные мотивы, ставшие традиционными в больших городских храмах Византийской империи: снаружи - прямоугольник с тремя алтарными полукружиями, внутри разноцветный мрамор на стенах и на полу, своды опираются на мраморные же колонны, мозаика и фрески в темно-синих и голубых тонах. Такова была, например, "Десятинная церковь", разоренная Батыем в 1240 году и раскопанная в XIX веке нашими церковными археологами; с еще большей яркостью воспроизводила Византийский стиль церковь Св. Софии, построенная в Киеве сыном Владимира Ярославом, - церковь знаменитая в русской истории, потому, что здесь посвящались русские иерархи и благословлялись на княжение великие князья Киевские.

Однако строгое подражание Византийскому стилю было значительно ослаблено, когда с распространением христианства храмовое зодчество перешло на север - особенно в область Новгородскую. Здесь первые церкви были, вероятно, все деревянные, потому что летописец говорит о них, как о постройках "срубленных", между тем как каменные церкви "ставились". Деревянные церкви могли быть и были зданиями очень больших размеров: сруб прибавляли к срубу на всех четырех концах традиционного прямоугольника, и были церкви даже в 25 "срубов".

Новый материал, в связи с другими условиями почвы, климата и технических навыков, ставил перед Новгородскими строителями новые задачи, для которых они находили свое собственное решение. Новгородцы издавна славились плотничным искусством, и среди них постепенно сложилась своя архитектурная школа. Изменения, выработанные на деревянных храмах, они переносили частично и на храмы каменные. За исключением Св. Софии, отстроенной в XI веке греческими материалами, почти все другие храмы Новгородской области строились местными зодчими и выявляли много уклонений от строгих традиций Византин: узкие окна, многоскатные крыши, отдельные от храма звонницы и т.д.

Новгородские зодчие приобрели с течением времени немалую славу в древней Руси и их приглашали для постройки храмов князья других областей. Таким образом, толчок, данный христианством, повел к развитию русской национальной архитектуры, которая постепенно эмансипировалась от подражания Византийским образцам, приспособляясь к условиям времени и места, выработала свой собственный стиль. Выразительные слова сказал о русском зодчестве один из самых проникновенных исследователей древнего русского искусства: "Подводя итог всему, что сделано Россией в области искусства, приходишь к выводу, что это, по преимуществу, страна зодчих; чутье пропорций, понимание силуэта, декоративный инстинкт, изобретательность форм, - все эти архитектурные добродетели встречаются на протяжении русской истории так постоянно и повсеместно, что наводят на мысль о совершенно исключительной архитектурной одаренности русского народа".

И русская живопись ведет свое начало от христианства: она была тесно связана, с храмостроительством и вошла в русскую культуру сначала как творчество греческих и болгарских мастеров и как строгое подражание византийским церковным образцам. Позднее, и в этой области Русь эмансипировалась от Византии: появились (особенно в иконописи) русские таланты яркости и четкости изумительной, как Андрей Рублев, и выработали свой стиль и свои приемы творчества. Стали, так сказать, национализироваться Византийские лики святых, появляются русские одежды, русские ландшафты и, вообще, русские детали на церковных картинах.

В связи с церковной живописью, возникает и живопись светская: сначала портретная или, как она тогда называлась, "парсунна", а позднее - историческая (стенная). Но все это искусство оставалось, почти до конца XVII века, под сильным влиянием церковно-христианским: портреты писались с князей-храмоздателей, или епископов, стенная живопись воспроизводила эпизоды из житий русских святых. Что бы ни рисовал художник религиозный мотив оставался преобладающим; живопись была связана с церковью и служила церкви, иконопись была наиболее чтимой частью живописи, и церковная традиция клала свою нестираемую временем печать на приемы творчества и на условности изображения.

Такова была великая духовная сила, которая врезалась в жизнь русского народа со времени Владимира Святого; рычагом ее было христианское учение - всеобъемлющее, ясное, с готовыми ответами на все жизненные вопросы, - а рабочей силой стала Русская церковь. Церковь, тысячами своих духовных деятелей, епископов, монахов подвижников - надавила на рычаг, и жизнь русского племени получила такой толчок, который докатил ее, почти без уклонов, до конца XVII века. Просвещение, литература, искусство были первыми плодами этого движения; на них - церковное влияние сказалось ярче и держалось крепче.

Посмотрим теперь, какую роль сыграла церковь в формировании других великих ценностей из которых сложилась русская культура, - и прежде всего в формировании национальности, государства и права.

ЦЕРКОВЬ, НАРОД И ГОСУДАРСТВО

В эпоху, когда Владимир Великий крестил киевлян, не существовало еще понятия о русском народе - ни этнографически, ни политически. Народы, жившие от Новгорода до Киева и по обоим берегам Днепра, принадлежали к разным этническим элементам. В Новгородской области славянский элемент прослаивался финскими племенами, давнишними жителями этих мест, а и из-за моря шел сюда же непрерывный поток скандинавов. Славяне и финны жили более или менее добрососедски, так как славянство преобладало и культурно и численно; оба элемента подымались время от времени против скандинавов и прогоняли их за море; на смену прогнанным приходили новые толпы норманских воинов, брали дань с северных племен и сажали по городам своих конунгов и ярлов, которые правили областью то как завоеватели, то как наемники. От этих северных конунгов отлагались их родственники или наиболее предприимчивые дружинники, узнавали про великий торговый путь - от Волхова через Днепр в Черное море и старались основать свои собственные княжества в узловых станциях этого древнего пути.

Здесь на среднем течении Днепра, встречались скандинавы с многочисленными славянскими племенами, жившими по обоим берегам Днепра. У них тоже были города, как Чернигов, Любеч, Киев, Смоленск, которые, вероятно, достались им от народов населявших эту привольную страну на много веков раньше [4]. Остатки этих других народов едва ли могли исчезнуть бесследно; вероятнее всего, они смешались этнически с новыми поселенцами и растворились в их массе.

С юга к этим славянским племенам подходили тюрко-татарские кочевники, часть которых время от времени, попадала на службу к киевским князьям, участвовала с ними в походах и постепенно ославянивалась, подчиняясь более высокой культуре соседей. Русская летопись называет их "своими погаными" в отличие от кочевников незамиренных и враждебных [5].

Таковы были разнообразные этнические элементы, которые толпились у великого водного пути и которых объединяла в IX веке слабая их зависимость от Киевского князя. Княжеский владетельный род, который утвердился в Киеве и в Новгороде, имел в IX веке ярких и талантливых представителей, как Олег, Святослав и Владимир, и им удавалось поддерживать политическую связь племен и военными успехами и дальновидной дипломатией. Но когда ослабевало или то или другое, как при опрометчивом Игоре или в эпоху болгарских увлечений Святослава, нарушалось и политическое единство племен; сильные соседи, вроде поляков, хазар или восточных болгар, перетягивали к себе неустойчивые племена, соблазняя их льготной данью или торговыми выгодами.

При всей, однако, пестроте этнографического состава, славянские племена преобладали в этом конгломерате и численностью и культурой. Были, правда, большие различия между племенами правого берега Днепра и племенами дальнего левобережья. Все же у них были и общие исторические воспоминания о своей далекой прародине на Карпатах и еще более мощный фактор объединения - единый язык на котором все они говорили. Они к тому же были сильнейший элемент в главных городах великого торгового пути, знали все пути и средства торгового движения от Днепра к югу, знали издавна запросы рынка, опасности пути и предметы торговли, и без их участия едва ли можно было поддерживать этот великий международный торговый оборот.

Но они не называли себя русским народом, еще не было слова, которое объединяло бы все эти племена, да и страна, на которой они были раскинуты, не имела еще своего имени. Греки называли ее, правда, Великой Скифией, но этот географический термин не был усвоен племенами, жившими в этой стране. Русской Землей называлась в IX веке, главным образом Киевская область.

С X века начинается процесс амальгамирования этих этнически и культурно различных элементов, - процесс в котором славянская стихия побеждает и языком и численностью и культурой. Договоры с греками усиливают торговое движение всех этих племен и укрепляют их экономические связи и их тяготение к Киеву; связи административные укрепляются осторожной политикой Ольги, которая "ходит в полюдие" между Киевом и Новгородом устанавливая погосты, оброки и дани; Владимировыми походами обеспечиваются границы, и племена внутри этих границ связываются крепче друг с другом, чтобы уберечь себя от степных опасностей с востока и с юго-востока.

Из норман образуется в Киеве и Новгороде оседлое прочное население, у которого общий торговый интерес с верхами местного общества; поэтому они противопоставляют себе новых пришельцев и наемников из Скандинавии, норманский элемент, хотя и помнит о своем заморском происхождении, но также подвергается славянизации: члены его берут себе жен из туземных родов; у них появляются часто славянские имена на смену традиционным скандинавским. Все клонилось к тому, чтобы племенам сожительствовавшим под властью Великого князя Киевского, сплотиться в одну народность и в один народ. Чтобы усилить и ускорить этот процесс им нужна была новая культурная связь и новая национальная идеология. Христианская церковь принесла им и то и другое.

В сфере культурных связей, христианство дало славянскому языку неоспоримое и безраздельное господство среди племен, признававших власть Киевского князя. Новая вера излагалась и проповедовалась на языке славянского племени; на нем же отправлялись церковные службы и совершались церковные обряды. Норманские, финские, литовские и тюркские элементы, уже втянутые в орбиту славянского притяжения, но еще удерживавшие, может быть, остатки своего первоначального наречия, - теряют теперь свою лингвистическую особенность, и язык славянской массы становится их единственным языком. Кроме собственно церковных книг, и вся вообще книжность, письменность и литература пришли к новокрещенной пастве на языке восточных славян. Только этот язык сделался, таким образом, живым телом, способным на развитие; все остальные наречия, как языковые оазисы внутри этого славянского круга, обречены были на увядание и захирение.

Единый язык, через посредничество церкви, становился достоянием всех этнических групп, принявших крещение от митрополита Киевского и от епископов, им поставленных. Этот единый язык мы без всякой натяжки можем назвать русским языком: на нем написаны русские памятники XI века и древнейшие русские летописи, которые русский человек наших дней может читать так же свободно, как он читает современную книгу; во всяком случае, для понимания их не нужен русскому человеку никакой иностранный словарь.

И еще одну могучую спайку прибавила христианская Церковь к культурному объединению племен Днепра и Волхова: она принесла, им единство религиозных и моральных идеалов, единство христианского мировоззрения, единство внешнего культа. На место языческого партикуляризма, который питался источниками, помутневшими от смешения разных местных культов (финского и славянского на севере, славянского и хазарского на юге - с примесью скандинавского на всей линии торгово-дружинного движения), - на место этого примитивного религиозного синкретизма христианская церковь повсюду проповедовала, вводила, утверждала единый и ясный моральный идеал, единый кодекс божественных заповедей: с церковью приходили общие для всей страны религиозные праздники, обычаи и церемонии; христианство переплеталось с бытом, смягчая и обтачивая его провинциализм. На первых порах, все это было как бы тонкой культурной пленкой, которая едва покрывала сверху разнообразие древнего устоявшегося быта. Но церковь не стеснялась временем: проходили столетия, и эта упорная нивелирующая и воспитательная работа, разрушая, реформируя и переплавляя древние бытовые элементы, прибавляла, мускул за мускулом и нерв за нервом, к тому великому телу, которое начало тогда, формироваться под грубыми руками истории. Этим новым историческим телом был русский народ. Налицо были все элементы для его рождения: общая историческая судьба и общий владетельный род, единый язык и единая вера. Чего не хватало этой массе, чтобы стать живым национальным телом, новым членом великой международной семьи? Не хватало "духа живого" национального самосознания! Этому духу церковь помогла проявиться.

Русское национальное самосознание, оговоримся, не было ни создано, ни выдумано, ни открыто русской церковью. Оно есть идеологическая надстройка, медленно возникавшая из реальных исторических условий, под действием которых происходила кристаллизация народной массы. Но церковь, устами своих иерархов, проповедников и публицистов, была первой выразительницей и правовозвестницей этого комплекса идей.

Первые епископы явились на Русь с ясной публицистической идеей: где есть царь, там должен быть народ; Византийский Базилевс назывался "императором ромеев"; не есть ли Киевский князь - "каган всех русских"? Так именно и называет его митрополит Иларион всего только шестьдесят лет спустя после крещения. Для Киевского митрополита все крещеное население русских областей было одним стадом пасомым; отсюда психологический импульс объединить их в одно целое.

Церковные писатели начинают широко пользоваться выражением "Русская земля", обозначая этим не Киевскую область только, а всю совокупность областей, управляемых Киевским митрополитом и составляющих Киевскую политическую систему. Тот же митрополит Иларион, первый митрополит из русских, знает уже чувство народной гордости, - один из первых элементов патриотизма: не в какой-либо неизвестной земле княжил каган Владимир и его предки, а в Русской, "яже ведома и слышима на всех концах земли". Еще ярче сказывается идея о Руси, как об едином целом, в рассказе игумена Даниила, который ходил во Святую землю в 1115 году и там, в самом котле международного соперничества и национальных распрей, осознал себя "русским" (хотя сам был черниговец) и возжег там лампаду не за Черниговскую землю и не за Черниговских князей, а "за всю Русскую землю, за всех князей наших и за всех христиан Русской земли". Наконец, древний летописец русский, человек религиозных убеждений и церковного воспитания, оставивший нам замечательный трактат "Откуда Русская земля пошла есть", свидетельствует каждой страницей своего труда, что его душе знакомы все элементы национального самосознания: гордость славными героями прошлого, скорбь и стыд за деяния темные, чувство исторической связи между поколениями, вера в Божеское попечение над Русской землей. Весь его исторический труд есть, в сущности, научная попытка, с помощью источников, имевшихся в его распоряжении, представить связную картину того, как из разрозненных элементов сложился русский народ, и возникла "Русская земля". В церковной идейной работе была еще одна сторона, имеющая связь с развитием национального самосознания. Озабоченные тем, чтобы удержать новообращенную паству от ересей и сохранить ее в правоверии, церковные проповедники и публицисты стали с первых лет христианства стремиться к тому, чтобы воздвигнуть духовный барьер на юго-востоке - между русским и басурманином, на западе - между русским и "латиняном". Феодосий Печерский, один из крупнейших представителей монашества в первом веке русской христианской веры, открывает эту длившуюся веками полемическую кампанию своим знаменитым "Поучением о вере Латинской", где основной мотив - сознание русского человека, что он "рожден в вере чистой и правоверной, и что с людьми всякой другой веры "ему не прилучатися, не брататися, не поклонитеся, норова их гнушатися, из единого сосуда ни ясти и ни пити".

Это обособление русского человека в вере и в быте, выраженное с такой резкостью и проводимое с неуклонностью, было сильнейшим стимулом в процессе формирования национального самосознания и, как засвидетельствовала история, оказалось самым прочным и устойчивым элементом национального духа, настолько прочным, что когда все другие элементы слабли и хирели, одно только сознание своей религиозной особенности сохраняло национальный дух - от умирания, нацию - от поглощения чужой стихией. Двумя великими историческими примерами можно подтвердить эту мысль: Русский народ - и татары. Русский народ - и поляки.

Больше двух веков прожило русское племя под политическим владычеством татар, которые сначала были язычниками, потом стали мусульманами. Не было ни географических, ни политических барьеров между побежденными и победителями: русский народ познал татарское разорение, татарскую дань татарских баскаков, татарские карательные экспедиции. Давление, экономическое, политическое и культурное, приходившее из "орды", чувствовалось всеми классами населения и сознавалось, как "Божие попущение", как бедствие стихийное и неотвратимое; перед приездом ханских баскаков русские люди постились и молились; князья, собираясь "в орду", писали духовные завещания. Давление психическое выражалось в страхе перед татарами, под властью которых жило, по крайней мере, три поколения русских людей и который начал слабеть только после Куликовской битвы.

Если бы не было крепкого религиозного барьера между русским племенем и его завоевателями, куда могло бы привести побежденных это двухвековое давление? Вернее всего, русское племя пошло бы по пути наименьшего сопротивления, приняло бы постепенно закон победителей, и, смешавшись с ними кровью, верой и бытом, растворилось бы в бескрайном море тюркских племен, как это столько раз бывало в степях между Волгой и Днепром.

Но религиозный барьер, укрепившийся от времен Владимира до Батыева нашествия, стоял прочно, и церковь зорко следила за его нерушимостью: ни брачных сношений, ни духовного сближения, - полное отмежевание в быте и в нравах. И вот - побежденные устояли: изувеченные и израненные, вылезали русские люди из-под тяжкого татарского ярма, но с ясным сознанием, что они - люди русские, православные, что они - народ особный от "поганых" и что им нужно устраивать себе жизнь по своему.

Другой пример относится к эпохе, когда украинская и бело-русская ветви русского народа оказались оторванными от главного народного ствола и попали под политическое господство королевства Польско-Литовского. Это произошло постепенно в течение двух веков - с XIV по XVI. Сначала Галиция и Волынь, отчина Св. Владимира, вследствие прекращения национальной династии, перешли добровольно и мирно под власть Литовских Гедеминовичей, которые, впрочем, не только не пытались денационализировать Южную Русь, по сами охотно и быстро "русели": принимали православие, женились на княжнах православного рода и усваивали русский язык и обычаи. Позднее Литовское княжество вошло в унию с Польшей, великие князья Литовские ополячились и окатоличились, и польское влияние на Литве и Украине стало чувствоваться сильнее. К исходу XVI века Литва почти потеряла свою отдельную государственную организацию, и ее русские земли подверглись энергичному напору национализма и католицизма.

Давление было огромное экономическое, политическое и религиозное - и опасность денационализации была для русских племен тем сильнее, что на этот раз они стояли лицом к лицу с культурой, им равной и даже в некоторых отношениях, сильнейшей: по линии религиозной обороняться приходилось не от мусульманства, вероучения органически чуждого и непримиримого, а от Христианской церкви запада и воинствующего католицизма.

Высшие классы - князья, магнаты, бояре - не устояли перед натиском. Дилемма, перед которой они стояли, была суровая: или переход в католичество с последующим ополячением или утрата политических и ущемление владельческих прав. Чтобы сохранить свои права и привилегии, они уступили перед польско-католическим напором: переходили в католичество или присоединялись к унии и постепенно усваивали польский язык, нравы и быт, сливаясь с магнатами Польши. На их судьбе ярко сказалась связь религии с национальностью: отрекшись от православия, они переставали быть русскими. В XVII веке дети и внуки таких магнатов попадали часто в Москву в качестве польских дипломатов и здесь выслушивали саркастические замечания от дипломатов московских, знавших их родословную. "Дед-то твой", говорил в Москве какому-нибудь ополяченному Сапеге или Сангушко, "не так бы говаривал, как ты говоришь, а стоял бы за веру православную".

В конце XVI века, с переходом в католичество князей Острожских, не осталось на Южной Руси ни одного княжеского владетельного рода, достаточно могущественного, чтобы отстаивать русскую веру и русскую народность. Тогда борьба перешла в руки средних классов: мелкой шляхты и городского, мещанства. По древнему русскому обычаю они стали организовывать в крупных городах церковные "братства" - культурно-просветительные товарищества, цель которых была учреждением школ, изданием богослужебных и священных книг поддержать православную церковную жизнь и сохранить русский язык. Это была естественная реакция здоровой и крепкой национальности отстоять себя от поглощения чужеродной стихией, и борьба опять-таки сосредоточилась на линии сопротивления религиозного: чтобы отстоять национальность, нужно сохранить церковь, кто выходит из православия, тот перестает быть русским.

Тяжелая это была борьба, и она сделалась почти безнадежной, когда часть православных епископов под давлением Польши вошла в унию с католичеством и признала верховную власть римского священника. Православная Русь мобилизовала все свои силы, чтобы вести борьбу на два фронта: против притеснений Польского правительства и против попыток униатской иерархии захватить в свои руки власть над православной Церковью. В эти трудные годы украинское национальное церковное движение получило мощную поддержку от образовавшейся в Поднепровье новой силы казацкого "лыцарства" с его военным уставом и с ярко выраженным национальным духом. Вмешательством этой силы борьба южно-русских племен за свою национальность разрешилась, в конце концов, благоприятно для них: они добились полного объединения с Московской Русью и сделались снова частью великого русского племени.

Такова неоспоримая роль русской церкви в истории русского национального самосознания. Обособляя русского человека от басурманина и латинянина, церковь укрепляла в нем чувство своего национального единства и усиливала дух сопротивления, когда его национальной целостности грозила какая-либо опасность.

Эта идейная работа церкви, продолжавшаяся столетиями, имела, правда, и свои отрицательные результаты: она воспитывала в русском человеке сугубую национальную исключительность и нетерпимость; духовный барьер разноверия становился глухой стеной, которая мешала живому обмену культурных, политических и экономических влияний между Россией и странами Запада, - причем стена эта, с течением времени, не уменьшалась, а строилась выше и крепче. Ярослав Мудрый, второй христианский князь в потомстве Рюрика, женился сам на шведской принцессе Ингигерд, а своих дочерей выдал замуж - одну за Французского короля, другую - за Норвежского, третью - за Венгерского. А в XVII веке брак московской княжны с Датским принцем, несмотря на обоюдное сознание взаимных выгод, так и не мог состояться, потому что московские дипломаты жениху ставили такие условия, которых никак не мог принять принц владетельного и протестантского дома. Дипломатические сношения Москвы XVI и XVII веков осложнялись очень часто инцидентами, источником которых был этот дух религиозной исключительности. Заграничные поездки находились под запрещением, потому что путешественникам могла грозить опасность впасть в католическую или протестантскую ересь. Это опасение было верховным мотивом, в силу которого всякое культурное течение с Запада ставилось под подозрение [8].

Так продолжалось почти до конца XVII века. Царь Алексей Михайлович, в сущности, прорубил окно в этой традиционной стене, а сын его - царь Петр - повалил ее совершенно. Два века строгой национальной замкнутости - это была как бы цена, которую русскому народу пришлось уплатить за два опасных столетия, когда, с востока и с запада, его самобытность захлестывали волны враждебных национальных стихий, и чтобы встретить их грудью и устоять против их напора, ему понадобилось заковать себя в броню религиозной исключительности.

Как бы то ни было, церковь несла свою крупную долю работы практической и идейной, в образовании русского национального самосознания. Так как народ есть субстрат государства, и само государство есть, в сущности, только защитный механизм народа, то этой стороной своей деятельности церковь способствовала формированию и укреплению русского государственного начала. Однако, и помимо этого, церковные деятели, проповедники и публицисты сыграли выдающуюся роль в разработке теории или, лучше сказать, идеологического обоснования той государственной власти, которой суждено было превратить наследие Св. Владимира в обширную мировую империю.

Ни отец, ни дед Владимира Святого не пытались подвести под свою власть какой-нибудь идеологический фундамент. У первых Рюриковичей было очень слабое сознание их связи с племенами, которые находились под их властью: Святослав думал бросить Киев и основаться в Переяславле на Дунае; Игоря, жадного до добычи, увлекал богатый Восток. Если бы их военные предприятия увенчались успехом, от Днепра пошло бы такое же опочкование государств, какое пошло от норманов во Франции.

Только в отношении между собой, между членами своего рода, первые Рюриковичи держались идеи родового наследия: отнимая Киев у Аскольда и Дира, Олег оправдывал свое нападение тем, что они "не княжеского рода", то есть, не принадлежали к роду Рюрика.

Дань была едва ли не главным интересом управления. Военные предприятия вызывались или необходимостью обеспечить взимание старых даней, или стремлением открыть источники новых. Дань собранная шла на содержание дружины и княжеского рода, а излишки поступали в торговый оборот - князь был один из крупных экспортеров туземных продуктов.

Суд сосредоточивался по преимуществу в руках самого населения: споры между членами одного рода решались родовыми старейшинами; уголовные дела между членами разных родов решались или соглашением семейств или кровной местью; споры гражданские, как дела о холопах, о долгах, о межах, или споры по торговым обязательствам решались применительно к местному обычаю, выразителями которого были судные мужи. В трудных случаях стороны прибегали "к полю", то есть, к судебному поединку, или "к испытаниям водой и железом". Князь или княжеский наместник, если таковой был, собирал, вероятно, пошлины с суда и вмешивался активно только в тех случаях, когда дело касалось княжеского интереса.

Таков был круг правительственной деятельности первых Рюриковичей, для которого ни они, ни подвластное население не искали никаких идейных оправданий. Если князю казалось, что он может выколотить большую дань, он отправлялся еще раз в поход; если соотношение силы клонилось в пользу населения, то оно вообще отказывалось платить дань. Тем не менее, первые Рюриковичи служили в то же время жизненным интересам русского народа, и потому работа их принесла исторические плоды: они помогли объединению восточнославянских племен, они оберегали границы и охраняли торговые пути. В эти примитивные отношения силы и власти, основанные на фактах господства и подчинения, христианская церковь привнесла свой комплекс идей, которые сложились на почве развитой византийской государственности. Киевский князь был той силой, при помощи которой христианская церковь утвердилась на Днепровских берегах и потому церковь устами своих епископов проповедников и публицистов старается всеми мерами усилить власть русского князя и подвести под нее идеологический фундамент. Она начинает с того, что стремится набросить идеалистический покров на самое происхождение власти первых Рюриковичей: отсюда - поддержанная церковью легенда о призвании князей, о том, что прадед Владимира Святого прибыл на Русь по призыву самого населения и, что задача его была "судить и владеть по праву". Отсюда - попытка летописца смягчить всячески суровые черты первых правителей Руси и отыскать в делах и походах элемент служения родине: Святослав призывает свою разноплеменную дружину "не посрамить земли Русской"; Ярополк плачет над телом убитого брата; за кровавые дела ответственность переносится на соперничающих бояр и так далее.

Далее церковь стремится на первого князя-христианина перенести то представление о монархической власти, которое сложилось к Византийской политической литературе. Княжеская власть есть учреждение Божественной воли; цель этой власти - охрана церкви, праведный суд; вообще, служение государству; в княжеской власти подчеркивается элемент ее публично-правовых обязанностей.

Епископы, сделавшиеся советниками первого князя-христианина, так формулировали ему эту новую теорию: "Ты поставлен еси от Бога на казнь злым, добрым на помилование". Обращенная к подвластным эта теория требовала от них повиновения не во имя силы, не во имя договора, не во имя традиции, а ради "страха Божия" и как исполнение заповеди религиозной.

Обе стороны, то есть, и Рюриковичи и управляемый ими народ плохо воспринимали эту новую христианско-византийскую теорию монархической власти, которая расходилась с их прошлым, поэтому в своих практических отношениях они предпочитали держаться "старины", то есть, обычая, прецедента и традиции. Потомки Владимира Святого были пропитаны идеей, что их право на власть основывается на их принадлежности к владетельному роду, а население русских областей, не возражая против этой теории, держалось того правила, что из Рюриковичей они могут выбирать того правителя, который приобрел среди них популярность, или таланты которого, военные и дипломатические; были особенно важны той или другой области. Так продолжалось вплоть до татарского завоевания. Церковно-политическое учение о княжеской власти проникало очень туго в народное правосознание, и не было пружиной, двигавшей практическую политику. Отдельные князья, своим нравственным обликом возвышавшиеся над остальными (вроде Владимира Мономаха), проникались идеей служения Русской земле, потому что идея эта повелительно диктовалась им сознанием великих внешних опасностей под угрозой которых стоял и русский народ и княжеская династия. Но в разрез с этой идеей шла практика Ярославичей, их сыновей, их внуков и правнуков, - заключать союзы с половцами, чтобы с помощью этих кочевников добиваться своего права и вести войну против другого Ярославича. Это было практическое приложение тех же самых политических взглядов, каких, держались Рюриковичи первого периода: в случае усобицы они нанимали варягов и давали им на откуп русские города; у Ярославичей, потомков Рюрика в шестом и седьмом поколении, роль норманов исполняли половцы, но суть оставалась та же - разорение Русской земли иноплеменниками ради восстановления или защиты очень узкого индивидуального права. Другими словами, политическое правосознание Ярославичей, несмотря на упорную работу церкви, было по существу то же самое, которое характеризовало их предков.

Татарское завоевание совсем выбило почву из под церковно-политического учения о монархической власти. Можно ли было говорить о "постановлении от Бога", когда князь законный потомок Ярослава Мудрого, утверждался на своем столе ханским ярлыком и часто с помощью ханского баскака? Трудно было также выдерживать теорию публично правового и религиозного отношения между князем и народом: Россия была одним из улусов Великого хана, и в ней и на всем пространстве ее господствовал в политических отношениях дух Великой Ясы, которая была кодексом основателя этой империи кочевников. Русские князья были "холопями" Великого хана, а их владения были вотчиной его рода. Эта восточная теория власти вошла в правосознание русского человека, от князя до смерда, и отравила древние чистые источники его политической мысли: идею договора, старины и обычая, как единственных полновластных норм в сфере политических отношений, - и даже заглушили идею религиозно-церковную - о божественном праве, как основании княжеской власти.

Русская земля была вотчиной Великого хана, русские князья сделались его "холопи". Это новое правосознание настолько просочилось во все классы русского общества, что даже Рюриковичи старших линий, потеряв свои владения и поступив на службу к московским князьям, униженно называли себя "холопями Великого князя". Московский князь стал называть себя "государем", чем на древнерусском языке обозначалось отношение хозяина к рабу. Царь Иван Грозный формулировал с полной последовательностью, что "холопей своих мы казнить и миловать вольны".

Вообще, теория вотчинно-холопьего государства, выросшая из трехсотлетней татарщины, плохо мирилась с тем религиозно-политическим учением, которое проповедовали Владимиру и его детям первые русские епископы. Однако, сила церкви заключается в том, что она. столетиями работает упорно в одном направлении. Постепенно идея христианского монарха, политические обязанности которого вытекают из религиозных, пробивалась через духовных писателей в русскую политическую мысль и смягчала крайности вотчинно-холопьего режима. Из идеи "поставления от Бога" возник обычай церковного благословения, даваемого новому князю, - обычай, который с падением монгольского ига превратился в торжественную церемонию венчания на царство, из каковой, в свою очередь, выработалась коронация императоров Всероссийских. Московский государь стал помазанником Божиим, что, в свою очередь, приводило политическую мысль ко взгляду на его власть, как на бремя, труд и ответственность. После падения Константинополя в половине ХV-го века, русская церковно-политическая мысль ухватилась за идею преемства власти: Москва стала рассматриваться, как Третий Рим ("а Четвертому не быть", учили московские публицисты), и Московский Государь сделался как бы продолжателем дела Римского Кесаря. Митрополит Киприан, еще на исходе ХIV-го века, сделал даже попытку связать родословную Рюрика с родословной первого Римского Императора. Все эти учения, усиливая, в общем, власть Московского государя, в то же время вытравляли из нее черты вотчинно-холопьего правосознания и превращали ее в религиозно-общественное служение - на пользу церкви, народа и государства.

Гораздо более важной была, пожалуй, практическая работа церкви, заключавшаяся в тех религиозно-общественных уроках, которые церковь, от шага к шагу, давала русским князьям в их практической политике. Епископы, присутствовавшие в совете князя, высказывались по поводу той или иной меры с точки зрения канона церкви и христианской заповеди. Междукняжеские конфликты редко обходились без умиротворяющего воздействия представителей церкви, и в конце ХII-го века митрополит Никифор формулировал в таких словах обязанность церкви по отношению к враждующим князьям: "Княже, мы приставлены от Бога к Русской земле востягивать вас от кровопролития". Церковь признавала традиционную норму Владимирова потомства - распределять княжения по старшинству и вмешивалась всегда, когда этот обычай нарушался. Преподобный Феодосий Печерский, великий основоположник русского монашества, был один из первых, который ополчился на младших Ярославичей, когда они прогнали из Киева старшего брата. От случая к случаю, епископы учат князей, как христианская заповедь претворяется в дела правления, как христианский закон накладывает ответственность, обязанности и ограничения на повседневную деятельность князя-правителя. Идеал правителя был, так сказать, вдвинут в рамку идеала благочестивого человека: хорошим князем считался тот, кто в своей жизни и в правительственной практике соблюдал долг религиозного человека и благочестивого христианина. Митрополит, епископ и духовник князя были его судьями в этом вопросе и, от шага к шагу, от деяния к деянию, без прямого вмешательства в дела управления, выправляли линию его поведения в сторону христианско-общественного идеала. Летопись занесла на свои страницы лишь такие яркие примеры этого воздействия, которые оставили след в народной памяти, потому что выразились в каком-либо остром конфликте князя и митрополита, как, например, конфликт Грозного с митрополитом Филиппом. Но я убежден, что такое воздействие церкви на князя и на дела управления было явлением обыденным и практикой повседневной и осуществлялось не в виде конфликта или угрозы, а в виде совета, послания, увещания на исповеди. Великие плоды этой работы сказались, по-моему, очень ярко на поучении Владимира Мономаха, который сам был ярким человеком своей эпохи. Читая его наставления сыновьям, вы чувствуете, как его правительственный идеал формировался под мощным религиозным воздействием, как заповеди княжеские в его правосознании переплетались с заповедями христианскими, ими обусловливались и из них выростали, как из источника первоначального. Никакой другой политической философии там нет и следа; даже о "поставлении князя от Бога" там не упоминается; в его представлении князь есть прежде всего христианин и потому должен быть человеком религиозным и благочестивым; отсюда вытекают все княжеские права и все княжеские обязанности. "Имейте страх Божий в сердце своем и творите милостыню неоскудно: это есть начаток всякому добру" - вот первое наставление, которое правительствующий князь, Ярославов внук, дает своим преемникам. На уговоры братьев идти против Ростиславичей и отнять у них волость, он отвечает: "Хоть и гневаетесь вы, а не могу я идти на него и крест преступить, то есть, нарушить крестное целование". "Убогих и сирот не забывайте, но по силе кормите и защищайте". "Не давайте сильным губить простых людей". "Не убивайте ни правого, ни кривого, хотя бы и был повинен смерти". "Если крест поцеловали братьям своим или кому другому, стойте на этом, а если боитесь нарушить, то лучше не целуйте креста". "Когда идете на войну, не ленитесь, и не полагайтесь на воевод; ставьте сами ночную стражу кругом, оружие на ночь не снимайте; остерегайтесь лжи и пьянства". "Когда ходите по землям своим, не позволяйте дружинникам ни своим, ни чужим притеснять население; где остановитесь, там накормите и напоите всех, просящих у вас". "Посещайте больных и покойников, потому что и сами мы будем больными и мертвыми". "Вставайте рано, чтобы солнце не застало вас в постели, воздайте хвалу Богу и потом садитесь с своей дружиной думу думать или людей судить".

Вот какой идеал князя-правителя сложился в сознании Владимирова правнука. Всего лишь сто лет прошло с того времени, когда внук Святослава принял христианство и крестил своих сыновей, но если бы показать Мономахово "Поучение" отцу Владимира Святого, неукротимому воителю Святославу, он, вероятно, реагировал бы на него в том же духе, в каком он реагировал на материнское увещание креститься: "Дружина моя будет смеяться". Сто лет христианского учения и христианской проповеди, сто лет упорной воспитательной работы, которую вела церковь, привели к тому, что князь-конунг скандинавского типа переродился в князя-христианина или, по крайней мере, поставил себе христианский идеал.

Профессор ГЕОРГИЙ ТАЛЬБЕРГ

ПРИМЕЧАНИЯ К СТАТЬЕ:

1. В нашу древнюю церковь перешел из Византии Номоканон в двух редакциях: одна, состоявшая из пятидесяти титулов, заключала в себе законы строго канонические, а вторая, состоявшая из четырнадцати титулов, есть сборник светских законов по церковным делам. Позднее, вероятно, около половины XIII-го века, русская церковь получила из Болгарии новую редакцию Номоканона, которая, впрочем, была составлена в Византии еще в IX-м веке. Этот последний Номоканон, так называемый, Фотиев, заключает в себе как церковные, так и светские законы, причем церковные законы дополнены постановлениями шестого и седьмого вселенских соборов.

2. Сын Ярослава, Святослав, собрал много книг, которыми "наполнил клети свои". Другой сын его, Всеволод, был известен, как образованнейший человек своего времени. Внук Ярослава и сын Всеволода, Мономах, тоже отличался обширною религиозною начитанностью. О Романе Ростиславовиче Смоленском летописец рассказывает, что он прилагал особенную заботу к обучению духовенства, и все усилия устремлял на устройство училищ, в которых, между прочим, нанятые им учители обучали и греческому, и латинскому языку. Николай Святоша, внук того Святослава Ярославича, который "наполнил клети свои книгами", отличался также, как и дед его, замечательною страстью к книжному ученью и к собиранию книг. В самом начале XII века, следуя призванию своему, он постригся в монахи в Киево-Печерском монастыре, и свое богатое собрание книг принес в дар обители, в которой явился одним из деятельнейших и смиреннейших иноков. Он исполнял наравне с остальною братиею все обязанности и нес на себе все труды простого монаха: так он был привратником монастырским, рубил дрова и носил воду, готовил кушанье на братию, а казну свою он употреблял на украшение храма.

3. По мнению профессора Ростовцева, культурная жизнь в южном Поднепровье "била ключом" еще в первом тысячелетии до Рождества, когда на северном побережье Черного моря господствовали племена скифо-иранского корня.

4. Русская древняя летопись не сохранила никаких легенд о происхождении главнейших городов, как Чернигов, Любоч, Переяславль, Смоленск, Полоцк, которые были уже крупными центрами в эпоху первых русских договоров с Византией. Это подтверждает мысль профессора Ростовцева, что города эти возникли, вероятно, в до-славянскую эпоху; может быть, во времена скифов и сарматов.

5. Среди этого моря славянских племен попадались кое-где литовские острова - небольшие округа, заселенные разновидностями литовского племени. Эти островки были поглощены в конце концов славянским морем и вошли, как этнический элемент, в сложный этнический комплекс русского народа.

6. В первом веке нашей письменности, по-видимому, господствовала особенно литература болгарская, где блестящий век царя Симеона собрал значительный запас христианского назидательного чтения. Сам царь Симеон владел греческим образованием и легче было черпать из богатой византийской литературы. Болгарские переводы приходили к нам тотчас, и прежде чем могли образоваться русские книжники, болгарские книги давали готовое содержание и готовые формы старославянского языка, который стал и у нас языком церковным, - тем более, что в ту древнюю пору оба языка представляли большую близость, - и дал тон церковного стиля, сохранившегося потом целые века. Эти первые старославянские памятники заключали в себе и книги священного писания, и книги богослужебные, и изложения христианского вероучения, и церковный закон, и греческие хроники и, наконец, вообще запас поучительных книг. (Пыпин).

7. Между братиею Киево-Печерскою в разное время успели перебывать люди всех сословий и всех состояний. Тут видим и Варлаама - сына боярина, и Ефрема - княжеского конюшного, и богатого купца из Торопца - Исаакия затворника, и Арефу - родом из дальнего Полоцка, и Ефрема (впоследствии епископа Переяславского), - грека родом, и Моисея - венгерца, долго жившего в плену у польского короля Болеслава, и Никона Сухого, находившегося долго в плену у половцев и потому вероятно близко знакомого с их нравами и обычаями, и наконец Иеремию Прозорливого, который был очевидцем крещения Русской земли при Владимире Равноапостольном. Предания о них не вымирали в стенах Киево-Печерской лавры и Нестор, несомненно, занес из них многое на страницы своей летописи. (Полевой).

8. В результате вражды двух церквей произошло то, что, напр., в среде русского народа крайняя нетерпимость к латинству подавляла чувство племенного родства: славяне католические были "латины". (Пыпин).

III ОТДЕЛ СПЕЦИАЛЬНЫЙ

Протоиерей М. РОГОЖИН. Церковное пение (Краткий очерк).

Церковное пение издавна занимало выдающееся положение в чине Православного Богослужения. Это объясняется тем, что церковное пение имеет силу могущественного воздействия на душу христианина, вселяя в нее "богатно" учение Христово, как пишет об этом св. Ап. Павел в послании к Коллосянам: "слово Христово да вселится в вас богатно, во всякой премудрости учаще и вразумляюще себе самех во псалмех и пениих и песнех духовных, во благости поюще в сердцах ваших Господеви".

Как художественная отрасль музыкального искусства, церковное пение, вместе с музыкальным искусством служит одним из высоких проявлений истинного искусства и обладает силою нравственно обновляющим образом воздействовать на духовную природу человека. Кроме церковного пения, как отрасли музыки, Церковь Христова привлекла на служение себе и иные проявления истинного искусства: духовную поэзию (псалмы, молитвословия и песнопения), ораторское искусство (проповедь), живопись (иконопись) и архитектуру (церковное зодчество).

С самого начала своего существования Церковь Христова пользовалась всеми искусствами при устроении Царства Божия на земле, подобно тому, как и Церковь ветхозаветная сосредоточила в Храме Соломоновом все роды искусства, какие только могли существовать тогда.

В молитвенных собраниях первенствующих христиан после вдохновенного слова проповедника, чтения священного писания и возглашения молитв наилучшим украшением молитвенных собраний, при совершении общественных Богослужений, служило музыкальное искусство и именно его область, называемая пением, каковое и остается до настоящего времени, как у восточных, так и у западных христиан.

Пение имеет за собою то преимущество, что может быть соединено со словом, а потому, церковное пение, как объединяющее в себе музыку со словами молитвы, тем самым увеличивает силу молитвы к Господу, почему и является самым ранним представителем музыкального искусства во всей церкви Христовой. Хотя, впоследствии в Западной церкви, на ряду с пением, вошли в употребление органы и оркестры духовых и струнных инструментов, но в церкви восточной крепко сохранилось истинное предание Первоначальной Церкви Христовой никогда не употреблять в храмах Божиих иных орудий музыкального искусства, кроме человеческих голосов, в твердом намерении через то подчинить всецело музыку тексту богослужебных песнопений, что бывает наоборот при инструментальной музыке. Такое намерение Восточной церкви имело благодетельное влияние на прогрессивное развитие церковного пения. И если бы не жестокие испытания исторических потрясений Византии от нашествия сарацин и турок, а на Руси православной не бедствия от внутренних усобиц удельного периода и тяжкого ига монгольского, что надолго задержало развитие духовных сил мощного русского народа, то весь вообще православный Восток, быть может, обладал бы теперь наисовершеннейшею музыкальною литературою церковного пения.

До появления христианства музыкальным искусством обладали греки и евреи. Греки смотрели на музыку не только как на искусство, но и как на воспитательное средство, содействующее подъему в их молодом поколении гражданских доблестей и военного духа. По мнению древних греков, музыкальное искусство должно укоренить в молодых людях стремление к единству политических взглядов и социальных убеждений.

А потому музыка и пение совершенствовались у греков не со стороны развития мелодий, но главным образом со стороны акустической красоты гармоний, математической точности звукорядов и технической правильности построения аккордов.

Евреи же наоборот, под влиянием национальных невзгод пренебрегли в своей музыке гармонией и аккордами, а все свое музыкальное внимание перенесли на одногласное, или же в крайнем случае унисонное развитие мелодий, которую старались всецело слить с захватывающим душу содержанием псалмов и других молитвословий.

Таким образом, в греческой древней музыке форма, преобладала над содержанием, тогда как у евреев содержательная мелодия лишена была соответствующей музыкальной формы.

Так как греческая и еврейская народности были преобладающими в первобытной христианской общине, то они и внесли в богослужебное пение христиан каждая от своих духовных дарований, т.е. еврейскую мелодию и техническую обработку мелодий по греческой музыкальной системе. Такое счастливое сочетание, значительно развитой до-христианской мелодии евреев с правильной в техническом отношении и стройной до-христианской системой гармонии греков послужило началом поступательного хода вперед богослужебного пения в Церкви Христовой, которое, совершенствуясь, достигло своей высоты и своего рода законченности в VIII веке по Р. X. при знаменитом песнотворце Св. Иоанне Дамаскине. Этот великий муж изложил теорию, установленную на Востоке Св. Иоанном Златоустом (в IV веке), восьмигласного пения и оставил нам памятник своей песнотворческой деятельности в "Октоихе" или "Осмогласнике", коим твердо устанавливалось в церковном богослужении пение на восемь голосов, выведенных из общих начал древне-эллинского музыкального искусства.

Построения осмогласия утверждается на четырех первых гласах, а последующие гласы с 5-го по 8-й включительно являются косвенными первым, т.е. 5 глас косвен 1-му, 6-й - 2-му и т. д.

Наши русские гласы хотя ведут свое начало от византийского гласового пения и носят в себе несомненные звуковые следы последнего, но исполняемые по современной, единственно доступной нашему уху, музыкальной системе, они представляются нам не более, как напевами-мелодиями.

Византийские гласы (ухос) есть род гаммы: в пределах этой гаммы и ее диапазона, не превышающего нормальный диапазон человеческого голоса, представлялось певцу свободно развивать мелодию, руководящий мотив которой, или тема, вытекала из особенностей самой гаммы, смотря по тому - на каком древне-эллинском ладе (Тропои) была построена эта гамма и какой тональности она соответствовала. Византийская церковная мелодия происходила главным образом от тесного внутреннего единения пения с вдохновенным содержанием текста богослужебных песнопений, как неподражаемых образцов религиозной поэзии.

Тесному единению церковного пения с текстом песнопений способствовало и то обстоятельство, что в большинстве случаев, авторы текста были слагатели мелодии. Таким образом, песнопевец соединял в своем лице двоякое творчество: одно в области священной поэзии, другое в области музыкального искусства. Музыкальному разнообразию, что пение в церкви совершалось по-очередно на восемь голосов, содействовало пение так называемых "подобнов" (омоиа), т.е. стихир, хотя и сохранивших в себе очертание голосовой мелодии, но обладающих самостоятельным музыкальным содержанием.

VIII век, с его знаменитым песнотворцем Св. Иоанном Дамаскиным, послужил кульминационною точкою в развитии Византийского церковного пения. Наступившие затем мрачные времена для Византии, с постепенным падением наук и искусств, частью остановили, а частью исказили музыкальную сокровищницу церковного пения. Из всего Византийского музыкально-церковного богатства сохранилось только то, что позаимствовано от нее было славянскими народами, в том числе и русскими, с принятием христианства. Но эти позаимствования подверглись значительному изменению сообразно музыкальному гению и национально-эстетическим вкусам славянских народов.

Профессор Московской Консерватории и Директор Московского Синодального Певческого училища С. В. Смоленский в ответ греческому протопсалту (главному руководителю церковного пения) Миссаелидису пишет, что церковное пение, заимствованное, из Византии, сохранилось на Руси до наших дней (1893 г.) в одногласной записи и что эта запись, без сомнения, подверглась значительным изменениям частью под влиянием русского музыкального гения, частью по необходимости слагать новые песнопения с развитием канонизации святых русской церкви.

Далее г. Смоленский говорит, что русские люди в двух только случаях отступили в своем пении от византийских образцов. Это когда они вводили в богослужебный обиход церковный мелодии родственных им православных славянских племен - болгарские и сербские напевы и когда, после Петровских реформ, они временно подчинились влиянию неведомой им дотоле западноевропейской культуры и стали заимствовать для своих церковных песнопений мелодию западноевропейской музыки. Последнее, по его словам, продолжалось не долго и давно уже оставлено, а за последнее время (1910 г.) в России появилось особое стремление к изучению древних напевов (сам Смоленский) и к гармонизации этих напевов (Кастальский, Чесноков) по возможности в древних (византийско-русских) ладах. Общий вывод из этого ответа таков, что русские получили от византийцев теоретические основания церковного пения и сохранили их в точности; они получили значительное число византийских напевов, но развили и усовершенствовали мелодическое содержание этих напевов, равно и их письменное изложение, вполне независимо от византийцев только своими силами.

Другой наш ученый музыковед Ю. Арнольд (умер 1898 г.), ссылаясь на Густынскую летопись и на хронику митрополита Киприана (XV век), пишет, что а) церковное пение было принесено к нам из Византии готовым еще при св. кн. Владимире и при Ярославе, б) оно тогда было уставное на 8 гласов, в) было художественно-изящно, г) исполнялось хором певцов, по крайней мере на три голоса, а не в унисон. Хотя, сохранившиеся до нас древне-русские церковные нотные рукописи писаны для одного голоса, однако музыкально одаренные русские певцы дозволяли себе в глубокой древности контрапуктировать основную мелодию, т.е. исполнять ее на два и даже на три голоса. В XI-XII в.в. встречаются уже попытки к самостоятельному изобретению, мелодии в стихирах на перенесение мощей св. Николая, св. Феодосию Печерскому и св. Борису и Глебу.

Мелодии церковного пения записывались безлинейной нотацией, состоявшей, подобно западноевропейским невмам, из различных значков ставившихся над богослужебным текстом. Эти значки назывались знаменами (позже крюками), а от них и все пение получило название "знаменного". Было еще более древнейшее нотописание "кондакарное знамя", но оно до сих пор не разобрано. Крюки не указывали ни высоты, ни точной ритмичности тона в мелодии, они служили только средством напомнить певцу знакомую ему же мелодию. Знаки крюковой нотации были основные и дополнительные; из сложения и тех и других получались новые знаки, игравшие самостоятельную роль. Крюки обозначали один, два или даже три тона; некоторые крюки служили для обозначения целых мелодических фигур (так называемый кулизмы, лица и фиты). Крюки по своему живописному написанию носили характерные названия: крюки, стрелы, чашки, змейцы, рожек, дуда, сорочья нога, два в челну, ключ наук и др.".

Цефаутные ноты

Учились петь по крюкам уже в XIII веке в школах главным образом по слуху. В церковном пении иногда участвовал весь народ, но Собор 1274 года постановил, чтобы чтение и пение при богослужениях производилось, лишь особо для того посвященными лицами.

В истории древнего знаменного пения различаются три периода: 1) Старое истинноречие, или праворечие, 2) раздельноречие, или хомония (хомовое пение запрещенное при патриархе Никоне) и 3) новое истинноречие патр. Никона до настоящего времени. Из трех названных периодов больше всего неурядиц в церковном пении составлял второй период. Стоглавый Собор (1551) г.) обратил на это серьезное внимание и положил начало школьному обучению церковного пения. Из мастеров по обучению церковного пения в это время наиболее замечательны: Иван Акимович Шайдуров, братья Василий и Савва Роговы и их ученики: Ст. Голым, Иван Нос, Федор Христианин и Иван Лукошков.

Наряду с "знаменной" нотацией существовали и другие: домественная, "казанское знамя", путевое и пр. В начале XVII в. появилась "Книга, глаголемая Кокизы, сиречь ключ столповому и казанскому знамени".

Пятилинейная нотация с квадратной нотой впервые появилась в южно-русской церкви в конце XVI века. В XVII в. певцы киевского православного братства занесли его в Москву, где оно получило название "Киевского знамени".

Из южной же Руси в Москву был занесен распев болгарский. В 1700 г. в Галиции был напечатан ното-линейный Ирмолог, а в 1772 г. - обиход Церковного пения, затем Октоих. Праздники и азбука нотного пения на Цефаутном ключе. Цефаутным ключ называется потому, что тон С по системе Гвидо назывался и fa и ut (C-fa-ut). Цефаутный ключ ставится на третьей линии, как альтовый.

В обиходе русской православной церкви находятся следующие распевы: знаменный, киевский, греческий, болгарский, знаменный путевой, и распев знаменный и герасимовский. Наиболее употребительные из них первые четыре. Самый древний и богатый по мелодичности это знаменный распев. Он разделяется: на большой, сокращенный и малый знаменный распевы. Следующими за ним более употребительным идет киевский распев, менее употребительный - греческий и болгарский. Кроме этих напевов существуют еще напевы: придворный, обычный киевский, Московского Успенского собора и др. местные распевы.

К духовному пению принадлежит и так называемое "домественное" пение, появившееся на Руси еще при кн. Ярославе. Домественное пение более свободно и разнообразно и не зависит от законов осмогласия, в нем преобладает музыка над текстом. Летописи называют его "прекрасным". Оно употреблялось в торжественных случаях и в домашней жизни благочестивых людей, в XVII веке оно вышло из употребления.

Борьба южно-русской церкви с католической унией вызвало в жизни православного пения дотоле ему чуждое многоголосие.

В противовес "органному гудению" униатов были выставлены "многоголосые составления мусикийския" и таким образом в XVII веке возникло, т.н. партесное пение, т.е. многоголосное пение по партиям. Партесное пение быстро распространилось на юго-западе России благодаря православным братствам, образовавшим при монастырях церковные хоры. Оттуда, вместе с пятилинейной нотацией, партесное пение было занесено киевскими певчими в Московскую Русь.

Правда, грубое многоголосие, как то сказано выше, существовало здесь и до того, в виде, т.н. "строчного" пения. Так оно называлось потому, что его голоса (2, 3 и 4) выписывались над текстом при помощи безлинейной нотации, казанского знамени, в две, три или четыре строки разного цвета. Наиболее употребительным было пение троестрочное, которое, единым гласом (тоникою) наченшеся, слагалось в трех степенях (терции) и пятых (квинт), тем же и гласов (т.е. голосов) имело три: низ, путь, верх, свой кийждо глас имеющий и во едино согласующий". Согласно этому и певцы назывались "нижниками", "путниками" и "вершниками".

Взгляды на достоинство такого пения расходились. Приверженцы старины отстаивали пение, освященное давним употреблением, люди же с более прогрессивными взглядами ратовали за трехстрочное новое пение. В конце XVII в. строчное пение стали перекладывать на линейные ноты, а вскоре оно заглохло совершенно, уступив место более благозвучному пению партесному.

Под покровительством царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона партесное пение стало быстро распространяться в русской церкви. В половине XVII в. в Москве образовался хор киевских певчих. Вскоре появились и собственные композиторы и теоретики партесного пения: Государев певчий дьяк Василий Титов, Феодор Редриков, Иоанн Кашенда, и особенно выдающееся теоретики: Николай Павлович Дылецкий, диакон Иоанникий Коренев, иеромонах Тихон Макарьевский и др.

Партесные сочинения писались на 4, 6, 8 и 12 голосов, для одного хора или для двух.

Основная мелодия помещалась в одном из средних голосов: теноре или альте, др. голоса иногда вторили ей в терциях или секотах; бас часто имел несвойственную ему вычурную, оживленную мелодию. Ритм ранних партесных сочинений был несимметричный. Благодаря западному влиянию, в русское партесное пение проник имитационный стиль, "гласа со гласом борение", но имитации были малосодержательны.

Во второй половине XVIII в. партесное пение, в том виде, в каком оно распространилось с юго-запада России, начало вытесняться концертным пением, возникшим в России благодаря деятельности и влиянию иностранных композиторов, главным образом, итальянских капельмейстеров, приглашенных в Россию в царствование Анны Иоанновны для насаждения оперы. Из них Бальтазаро Галуппи, бывший придворным композитором в 1763-68 г.г., первый стал писать духовно-музыкальные сочинения на славянские слова. Галуппи ввел форму "концерта" с соло, пассажами, трелями и т.п.

В том же духе писал концерты знаменитый итальянский оперный композитор Джузеппо Сарти. Сарти написал ораторию "Тебе Бога Хвалим", которая была исполнена по случаю взятия Очакова на квартире князя Потемкина хором певчих в 300 человек и оркестром с колокольным звоном, и пушечными выстрелами. Сарти ввел в России камертон. Как педагог, он образовал многих русских композиторов.

Эти и другие композиторы положили начало "концертной эпохе" в русском церковном пении. Распространению концертов способствовали многочисленные хоры: митрополичий, синодальный, епископские, полковые, частные, любительские и пр.

Из русских композиторов духовной музыки концертной эпохи особенно замечательны: Ведель, Дегтярев, Давыдов, Березовский и Бортнянский.

Первые три были учениками Сарти и в своих духовно-музыкальных произведениях обнаружили полную зависимость от итальянского стиля. Из соч. Веделя особенно известны: "Покаяние", "Услыши, Господи" и др. Дегтярев написал около 60 концертов. Ему же принадлежит перевод на русский язык одного из первых руководств по гармонии.

Меньшая зависимость от итальянского влияния замечается у Максима Созонтовича Березовского (1745-77). Он имел прекрасный голос и в молодости был взят в придворную капеллу, затем был послан в Италию, где учился у знаменитого Мартини. Вернувшись на родину он не встретил достойной для себя оценки, впал в ипохондрию и кончил жизнь печально. Из произведений его известно особенно: "Верую", и классический концерт: "Не отвержи мене во время старости".

Большой талант в области церковного пения проявил Дим. Степ. Бортнянский (1751-1825). Он тоже был взят мальчиком в придворный хор, где учился у Галуппи. По отъезде Галуппи на родину, в Венецию, Бортнянский отправился с ним и продолжал там свое музыкальное образование. Возвратившись в Россию, Бортнянский вскоре получил назначение на должность придворного капельмейстера, а с 1796 г. - директора придворно-певческой капеллы и занимал эту должность до самой смерти.

При Бортнянском были сделаны шаги к упорядочению русского православного церковного пения и освобождению их от итальянизации.

Но, благодаря композиторству второстепенных и третьестепенных музыкантов в употребление стали вводить духовные произведения, получившие за свои чисто внешние признаки эпитеты вроде: Херувимская "веселого напева", "птица", "труба", "с чердака", "слеза", "с перегородкою" и т.п. Такое направление в церковно-певческом деле заставило власть вмешаться в это дело и с 1816 г. была введена музыкальная цензура на духовные песнопения и первым цензором был назначен Бортнянский.

Бортнянским было написано 30 двухорных 4 голосых песнопений, 35 концертов четырехголосых, 10 концертов двухорных, около 30 отдельных песнопений, в том числе семь "Херувимских" с знаменитой № 7 Д-dur и пр. Он же написал "Коль Славен".

Но и Бортнянский не освободился совершенно от итальянского влияния; несмотря на его выдающуюся технику, у него попадаются нарушения ударений в словах текста в угоду музыкальной симметрии.

Ближе к церковным мелодиям держался в своих произведениях Протоиерей Петр Иванович Турчанинов (1779-1856), ученик Сарти и Веделя. Особенности переложений Турчанинова - 12 задостойников, "Благообразный Иосиф", "Тебе одеющагося", "Вечери Твоея" и др. отличаются широким голосоведением, простотою и понятностью гармонии; мелодия, помещаемая большею частью в альту (иногда в басу), для большой рельефности сопровождается терциями или секстами др. голосов. В его произведениях чувствуется особая одухотворенность певца и музыканта.

Рассказывают, что трио "Воскресни, Боже", поемое после Апостола в Страстную Субботу, когда происходит смена церковных облачений с черных на белые, написано им при следующих обстоятельствах.

Будучи регентом, прот. Турчанинов получил распоряжение от Митрополита "положить" на ноты "Воскресни, Боже". Несколько раз начинал о. Турчанинов писать это песнопение, но все, по его мнению, выходило не то, что требовалось от него строгим знатоком пения Митрополитом. Дни шли, и уже настала Страстная Суббота. После утрени прот. Турчанинов, уставший после ночной службы задремал с мыслью, что не сможет к литургии написать песнопение. Вдруг он слышит какую-то мелодию, которая дотоле смутно представлялась в его музыкальном воображении. Он умиленно очнулся от дремоты, сел за фортепиано и проверил слышанную им неземную мелодию, подписал под нее слова и положил на трио. За литургией в тот день все были умилены тем чудным трио, которое и ныне умиляет молящихся своей поистине неземной красотой мелодии.

Еще больше старался сохранить в неприкосновенности древние церковные мелодии Алексей Феодорович Львов (1798-1870), занимавший должность директора Придворной певческой капеллы. Ему принадлежит почин в деле гармонизации обихода, которое было выполнено под его руководством учителями капеллы Ломакиным и Воротниковым.

Как композитор, Львов надолго обеспечил себе известность сочинением "Молитвы Русского народа" (на слова Жуковского "Боже, Царя Храни"), впервые исполненные в 1833 г. и скоро признанной официально русским гимном.

В духе Львова писали: Павел Максимович Воротников (1810-1876), Гавриил Акимович Ломакин (1812-1885), свящ. Михаил Александрович Виноградов (1807-1891), написанное им "Милость мира" - величественно и доступно для исполнения.

Николай Иванович Бахметев (1807-1891) известен как редактор Обихода церковного пения, куда входил весь круг песнопений всего года, чина отпевания, панихиды, молебна и др.

Григорий Феодорович Львовский (1830-1894) известен, как директор Придворно-певческих капелл и своими церковно-музыкальными произведениями.

Михаил Иванович Глинка (1804-1857) полагал придать церковной мелодии свойственную ей гармонизацию, но преждевременная смерть помешала ему исполнить свое намерение.

Продолжителем Глинки был Николай Михайлович Потулов (1810-1873) издавший 5 выпусков "Сборник Церковных Песнопений".

Известны своими художественными произведениями М. А. Болакиров и особенно Николай Андр. Римский-Корсаков (1844-1908).

Глубоко своеобразны и интересны переложения Никол. Ивановича Компанейского (1848-1910).

Просты и художественны переложения Степана Васил. Смоленского (1848-1909). Он, как указано выше, первый начал читать древние "крюки". Им положены на 4 голоса "Догматики" знамен. напева. Он же для сельских хоров ввел в употребление циферные ноты.

Духовно-музыкальные произведения в западно-европейском стиле писал Николай Яковлевич Афанасьев (1812-1898).

Стремившийся к более строгому русскому церковному стилю Петр Ильич Чайковский (1840-1893) написал полностью "Литургию" и "Всенощное бдение".

Выдающийся и исключительно церковный композитор нашего времени Александр Дмитриевич Кастальский художественно обработал древние мелодии в одно органическое целое, строго церковное, ярко национальное и отвечающее духу древних распевов.

К нему по своему стилю приближается также современный нам композитор Павел Григорьевич Чесноков. Стремление к созданию целых служб одной композиции принадлежит Чайковскому, нашедшего себе последователя в лице Александра Тихоновича Гречанинова, Семена Викторовича Панченко, Мих. Мих. Ипполитова-Иванова, св. Дм. Вас. Аллеманова, Евстафия Степан. Азеева, Сер. Вас. Рахманинова и особенно многоплодного по количеству композиции Александра Андр. Архангельского.

Вот та плеяда творцов церковной музыки, кои своими произведениями усиливают настроение молящихся, возводя наши мысли и чувства душевные от юдоли земной к миру горнему - к Богу.

Часто слышатся в обществе суждения, направленные против художественного исполнения за Богослужением в храме Божием музыкально-гармонизованных церковных песнопений. Говорят, будто церковное пение не должно иметь музыкально эстетических, будто оно должно быть безыскусственным и простым, т.е. не гармонизованным и стало быть одноголосым, в крайнем случае - унисонным. Говорят, что такое пение за Богослужением переносит дух молящихся к первым векам христианства и практически содействует скорейшему осуществлению т.н. всенародного пения.

Не беремся судить: насколько отсутствие гармонизации церковно-богослужебной мелодии и одноголосая простота церковного пения в силах приблизить современных богомольцев к апостольским временам, когда у верующих по выражение кн. Деяний св. ап. "бе сердце и душа едина". Не послужат ли скорее такие суждения о простоте церковного пения на руку тем лицам, кои увлекаются сектантскими идеями. Ведь от притязаний на простоту церковного пения весьма легкий переход к упрощению церковного обряда, к уничтожению наружных и внутренних украшений в храмах Божиих, т.е. к тому, что ведет к умалению благолепия.

Что касается мысли о всенародном церковном пении, то она неосуществима, как показал уже опыт и особенно в городах при переменном составе молящихся. Вопрос же о церковности песнопений так расплывчато решается разными лицами знатоками музыки, что ответа на это еще не дано. Слышатся на художественное церковное пение нападки и со стороны тех, кто не отвергая художественного элемента в церковно-богослужебных композициях и даже признавая совместность многоголосовой гармонии с понятием о церковности находят в современном церковно певческом творчестве нечто привнесенное от "стогн мира сего". Указывают на реализм в церковном пении и даже восстают против выражения "церковная музыка", настаивая на одном термине "церковное пение".

Тут очевидно кроется недоразумение. Общие законы музыкального творчества не могут заключать в себе ничего противоцерковного, потому что по тем же самым законам исполняется в православных храмах т.н. "Уставное пение" на гласы. Повод к нападкам подали те песнопения, авторы коих, не уразумев подлинного смысла песнопения, придали этим песнопениям неуместный музыкальный драматизм, тем более неуместный, что содержание церковных песнопений исключительно лирического характера, а потому драматический элемент к ним не подходит.

Церковное пение есть проявление художественного гения в человечестве и как таковое не может быть нехудожественным. Художественный элемент в церковном пении существовал со времен апостолов, и развиваясь от зачаточных форм, дошел постепенно до высокохудожественной формы византийского восьмигласия и затем Провидением Божиим церковно-певческое дело перешло в распоряжение гения русского народа и, постепенно развиваясь, наполнило церковно-музыкальную сокровищницу православной Русской церкви массою художественных песнопений.

Пусть и впредь эта драгоценная сокровищница нашего церковно-музыкального искусства неоскудно и богато пополняется новыми творениями, и пусть не прекращается приток родного нам русского религиозно-музыкального вдохновения.

Протоиерей МИХАИЛ РОГОЖИН

Проф. Н. П. ПОКРОВСКИЙ. Русская Православная Иконопись

За 1000 лет своего государственного бытия Православная Русь создала и развила свою богатую национальную культуру и гражданскую и церковную, или светскую и духовную. Если бы с нами не произошло общенационального бедствия, в результате нашей несчастной революции, мы, может быть, и не так бы сознательно относились к своей культуре, мало бы ценили свое родное, национальное, а все бы по привычке посматривали на Запад, с мыслью, нельзя ли оттуда нам взять еще что-нибудь: ведь у нас, русских, все худо, неладно, а вот хорошо и ценно чужое там на просвещенном Западе. Кажется, это слепое время прошло: нужно было нам много, много перестрадать, многое, почти все потерять, чтобы прозреть и понять, каким бесценным национальным благом мы, русские, владели, и как малоценно и подчас мишурно то, перед чем мы раньше преклонялись. Русский народ осознал теперь ясно свою культуру, по достоинству гордится ею перед другими народами и каждогодно празднует свой культурный праздник, чтобы в тяжкие годы нынешнего лихолетья и себя ободрить, и не потерять лица перед другими народами, не дать места попранию и презрению нашего национального достоинства. Великий народ велик не только в дни скорби и лишений, ибо то, что приносит ему честь, его духовные таланты остаются при нем, чтобы проявиться вновь и впредь, когда пробьет на то час правящей миром воли Божией. Наши культурные достижения широки и многообразны, и Россия справедливо должна быть названа, по терминологии Гегеля, "исторической нацией", внесшей свой ценный вклад в мировую сокровищницу общечеловеческой культуры. Что такое культура? Культурой мы называем всякое овеществление идеи или чувства творческого духа человеческого: идеи и чувства творятся человеческим духом, а потом проявляются в его деятельности, находя для своего проявления те или иные, соответствующие себе, чувственные формы. Слово "культура" - латинское, от слова colo, coltus, т.е., то, что создано и возделано. В нем и состоит жизнь человечества в отличие от жизни неразумной твари. Чем даровитее и интенсивнее духовные силы того или другого народа, тем выше и богаче его культурные достижения, относящиеся к жизни физической, телесной, так и к жизни духовной. Сюда относятся все, созданные человечеством, изобретения и удобства в отношении жилища, питания, формы общественной жизни, всякие знания, науки, искусства, - наконец, высшая духовная деятельность в области морали и религии. Последняя деятельность и все что создано ею, в полном и точном смысле этого слова есть "духовная культура".

Религиозная русская культура необычайно велика. Ее наличие и высота соответствуют силе религиозного чувства русского народа, которым она создана. Мы, русские, - народ по преимуществу религиозный. Вся жизнь русского народа - и государственная, общественная и частная личная - строилась под углом зрения и в окраске православно-религиозного уклада.

Владимир Святой привез с собой из Корсуни, где крестился сам, священные книги, святые иконы и другие святыни; и все это послужило благодатным семенем, давшим потом пышные всходы православной русской культуры. Немедленно началось на Руси строительство храмов Божиих и украшение их святыми иконами и, вообще, всем, что нужно для благолепного богослужения. И русский народ радостно и покорно откликнулся на благодатный призыв равноапостольного просветителя и отдал все силы своего религиозного духа на религиозно-культурное строительство. Через один-два века Русь стала неузнаваема: из темной, языческой стала истинно христианской страной, не ниже тогдашних соседних христианских государств. Особенно она стала богата святыми храмами. По свидетельству летописцев, к началу XIII века в одном Киеве было более 400 различных храмов. Церковное зодчество, это - один вид религиозной культуры, другая отрасль ее, это - то, что мы относим к главному украшению и благолепию храмов, т.е., православная русская иконопись. Ее, именно, мы и берем предметом настоящего доклада.

Как во всех прочих сторонах своего церковного строительства, Русь следовала сначала византийским образцам, так и в отношении иконописи она также естественно должна была обращаться за водительством и указанием к тому же первоисточнику своего духовного просвещения, чтобы потом, выросши и созревши, стать на путь самостоятельного, оригинального творчества, и до такой степени, чтобы не только сравняться со своими византийскими учителями, но и, возможно, превзойти их, стать на голову выше их.

Потому-то у нас на Руси с самого начала ее православного существования в области иконописи утвердился традиционный византийский стиль. Первым русским иконописцем считается преподобный Алипий инок Киево-Печерского монастыря. Как этот основатель русской иконописи, так и его преемники, естественно, должны были следовать в своей работе византийским образцам. Что же представляли собой эти образцы? - К нам пришло иконописное искусство из Византии X века, от эпохи Комненов и Палеологов. Оно сохраняло в себе древнехристианскую форму эллинистического мира, и для русских людей это искусство было сугубо священным, нерушимым, не подлежащим никакому изменению. Сама же иконопись была в высшей степени аскетична, служила выражением глубокой мистики, строго подчинена церковному канону, с выражением в образах и красках неизменных христианских идей. Отсюда как бы некоторое однообразие этого искусства, как бы вековая застылость его форм. Воля художника-иконописца здесь строго ограничена преемственным догматизмом письма, художественным уставом, переходящим от поколения к поколению. Профес. С. Маковский по этому вопросу говорит так: - "Сказать, что эта живопись - идеалистична, мало: она трансцендентна. Нет в ней материальной природы, - ни дня, ни ночи, ни тяжести вещественной, ни пространства в человеческом смысле, ни времени. И природа ее - небеса, деревья райские, ступенчатые "горки", это - лишь волшебные прообразы небес, деревьев, скал, так же как причудливые портики, башенки, шатры, колонны, - все это есть дальние отсветы эллинистического мира, между которыми пребывают Спаситель, Божия Матерь, апостолы... и все святые, напоминая верующим отвлеченной своей мимикой о священном действе Божественной Жертвы", принесенной за всех и объединяющей всех. - Вот основная идея древне-византийской иконописи. Вообще, сама она есть, прежде всего, символ, - и в самом общем ее значении и в отдельных частях; и к ней не могут быть и не должны предъявляемы требования законов и правил, которые существуют для обычной живописи, как искусства.

Вспомним, что началом для христианской иконописи является Нерукотворный образ Спасителя, отпечатанный на полотне для Эмесского князя Авгаря, хранившийся, как известно, над Византийскими вратами до 1204 г., времени второго Крестового похода (при разграблении крестоносцами святынь Цареграда, Нерукотворный образ захвачен был венецианцами, но он утонул в водах Адриатического моря во время кораблекрушения). Этот образ всегда должен был быть наглядным. руководством и указанием для всех иконописцев. И этот образ наиболее всего указует на то, что православная икона есть только символ, напоминание о том, кто или что изображено на ней. Седьмой Вселенский Собор, утвердивший иконопочитание, как догмат веры, говорит в соответствии с его символической стороной так: "мы почитаем святые иконы "поклонением почитательным", т.е., так, что вся честь, воздаваемая образу, переносится на лицо, изображенное на нем". Важно, следовательно, изображение не само по себе, а по тому, что оно изображает или обозначает; - важна не техника, не совершенство письма, а выражаемая им идея. Наши рассудочные представления о пространстве, времени, веществе, движении, - словом вся вещественная правда реального мира лишь кое-где и едва проглядывает в иконописи византийского стиля. Реальное ведь это есть нечто преходящее и несовершенное. А иконописец задумавший написать икону-картину, имел в виду обозначить то, что совершается по ту сторону временного, что имеет место в мире идей - образов, где все длится бесконечно, где все приобщилось к вечности. Поэтому, при оценке такого иконописного произведения, нельзя предъявлять требований о соблюдении художником законов перспективы, психологического разнообразия фигур, ни тем более естественности в анатомии, позах, жестах изображаемых святых, основной тон в изображении которых, это - молитвенное устремление всего существа их к Богу. Неправдоподобие, или отказ от земного, отрешение от всего, что бременит дух и привязывает к плоти и сосредоточение внимания на том, что должно устремлять человека в другой высший духовный мир, - вот что составляет главную ценность православной иконы. Потому что лики святых на иконах так аскетичны, измождены, фигуры их тел как-то удлинены, руки и ноги необычно тонки, красоты в земном смысле в них нет, а если еще она и остается, то она озарена небесным светом, духовностью и блестит уже, как красота духовная. Икона должна напоминать не о земном, суетном, а наоборот должна отводить от него и увлекать к небесному, вечному. Основное требование священного иконописания, это - безмятежность, отрешенность, высший покой, как идеал бытия, приобщенного к царствию Божиему. Вот высшая правда византийского письма, вот что наиболее ценное, можно сказать, "не-умирающее", вечное в нем, что надо понять и проникнуться им.

Понимая высшую правду в иконописи византийского стиля, мы никогда не поставим его ниже религиозной живописи западно-итальянской школы, соблюдающей все законы живописной техники, но тем самым уходящей от той высшей цели, для которой иконопись существует.

Об этом мы еще подробно скажем ниже, а теперь упомянем о том, что византийский стиль в иконописи нашел у нас на Руси высшее развитие в XIV и XV в.в. в так называемой "Новгородской" иконописной школы и затем школы Московской, главным представителем которой был, ныне признанный гениальным, Андрей Рублев, инок Свято-Троицкого Сергиева монастыря. Новгородская иконописная школа не только сохранила не умирающую правду, внутреннюю сущность византийского письма, но она приблизила его к русскому духу и русской жизни, освободив его в то же время от несвойственных и мало понятных для русского духа черт и свойств эллинизма. Так вера молодого, духовно сильного русского народа смягчила византийскую изможденную угрюмость иконописных фигур и внесла в унаследованный канон письма умиление народного чувства. Так, византийские Богоматери с Младенцем, прямые, неподвижные, Одигитрии превратились у нас в задумчивых, т.н., "Млекопитательниц" и в, т.н., ласковые "Умиления"; прозорливая нежность материнства слилась с просветленной ласковостью в чудном, по-русски прекрасном, образе, Богородицы. Замечательны в этом отношении как типичные русские иконы список Андрея Рублева иконы Владимирской Божией Матери и икона "Божия Матерь Умиления" пятнадцатого века. Смягчился в русском письме и образ Вечно Сущего Бога: Христос Вседержитель Пантократор греческих мозаик не кажется теперь только Судией, строго карающим: не византийского гнева, а скорбной жалости и любви исполнен Его "русский" лик. Таков, прежде всего, известный образ XV в., именуемый "Спас - мокрая брада", представляющий собой русифицированный образ Спасителя. Таковы же смягченные русской сердечностью и многие другие образа святых, апостолов, пророков, святителей, а затем и появившихся уже на Руси, прославленных русских святых, напр., четырех знаменитых Московских первосвятителей, Св. преп. Сергия и др., которые, будучи созданы Рублевской школой, остаются уже навсегда нашими национальными образами.

Гармония, ясность и простота иконописи, с ее небесным содержанием, увлекающим зрителя-богомольца в другой, высший мир, - таковы характерные особенности иконописного византийско-русского стиля, достигшего своего расцвета еще в Новгородской школе. К концу XVI века присоединяется сюда иконопись Московских "царских" мастеров: таковы были произведения Дионисия и школы Строгановской. Обе эти московские школы стремятся сохранить заветы древнерусского письма, но обращают уже больше внимания на внешность, изощренность в отделке письма. Здесь бросаются в глаза сверхмеры вытянутые фигуры, с непропорционально маленькими головами, изысканность линий, нежно-голубые, палевые и розовые тона красок: - все это, отличительные черты Дионисиевского письма. Далее, орнаментальная, роскошь, узорчатость, особая фигурность и отделка в одежде, в волосах головы и бороды (подбор волоса к волосу), это - характерные особенности Строгановского письма. Но наличие всех этих иконописных особенностей говорит уже о начавшемся упадке письма; а полный упадок его и вместе с ним упадок, вообще, всего возвышенного, духовного византийского стиля пришел к концу XVII века, с появлением школы московского мастера Симона Ушакова, привнесшего в нашу иконопись западно-католическую манеру письма. Это новшество стоит в связи с тогдашними переменами в общем строе всей русской жизни, когда появилась мода на все "западное", и у передового русского общества возникло желание устроить свою жизнь "на заморскую стать". Естественно, что новые западные вкусы должны были отразиться и в области церковной, в частности, на иконописи. Такая модернизованная живопись, так называемая, "фрязь", повела все к большему уклонению в иконописи от умозрительного и аскетического идеала византийского стиля, и с течением времени, чуть ли не до половины XIX в. сделалась у нас господствующей в церковной живописи. - Конечно, с приходом к нам западно-итальянского письма, у нас продолжалась иконописная работа и по старинным образцам, но это уже было ремесло, а не искусство и творческий элемент иссяк в нем.

II.

Характерные особенности и достоинства византийского стиля, отразившегося в нашей русской иконописи, станут для нас еще более ясными и ценными, когда мы сделаем некоторое сравнение и сопоставление его со стилем западно-итальянским. Последний возник и развился на Западе с эпохи Возрождения, или, т.н., ренессанса (XV в.), когда, в противовес средневековой реакции, началось увлечение идеалами языческой классической древности. Классический мир Греции в совершенстве разработал идею красоты; и художественные произведения, главным образом, скульптурные создания Фидия, Праксителя и др. явились для западных художников идеалами, следование которым стало для них законом. Влияние это сказалось в особенности на католической иконописи. Так возник и развился итальянский иконописный стиль. Последний не только отличен, а прямо противоположен по духу стилю византийскому: отношение между ними тоже, как отношение между небом и землей. Корень различия их надо искать в различии между католичеством и православием. Католицизм стремится к торжеству христианской церкви здесь, на земле, и учит о христианском царстве "от мира сего". Сама католическая церковь ставит своей задачей создание политического христианского государства, и сам папа, глава ее, мыслится не только духовным, но и земным политическим владыкой христиан. Символические атрибуты папской власти не только "ключи" апостола Петра, но и его меч, которым он вооружен был в Гефсиманском саду. Не то совсем в православии. "Царство Мое - не от мира сего", сказал Христос; и идеал православной церкви вовсе не в материальных заботах "о завтрашнем дне", но святость верующих, приобщение их к тому, что есть "правда, мир и радость о Святом Духе" (Римл. 14:17). Католицизм активен по земному, это - жизнь, действенность, а православие, это - преимущественно, "житие" т.е. большая доля мирской пассивности. В православии только "царствие Божие силою нудится", но не земные блага, мирская власть и величие. Святые католицизма идут в жизнь мира, а православные святые отходят от нее. Запад по преимуществу - действенный, а Восток - созерцательный. Два различных мировоззрения, и они кладут каждое свою, печать на все жизненные проявления: естественно, различия эти должны отразиться и на религиозной живописи. Сказывается это прежде всего на различном понимании красоты. По нашему, по-русскому, наиболее красиво то, что мило, дорого сердцу, у нас, правда, нравственная чистота выше всего, а для западных народов хорошо, прежде всего, то, что красиво для глаз, прекрасное есть высший тон бытия и жизни. Этот взгляд на красоту есть наследие античного, классического мира, от которого далеко ушло православие: католичество же осталось на античной классической почве и прониклось ее духом. Вот почему - для западного искусства религиозная живопись, это - только предмет или повод чтобы написать прежде всего красивую вещь. В православии же красота в том, чтобы, главным образом выявить дух, душу, чем и замечательна древнерусская икона. Древний русский живописец никогда не пожертвует красотой души для внешней "красивости"; западный же художник делает это сплошь и рядом. Католическая религиозная живопись, это - художественные произведения, возбуждающие, главным образом эстетическое впечатление красотою своих форм, и место им где-нибудь в музее, в картинной галерее, а не в храме, - месте молитвы, общения верующей души с Богом и Его святыми. Различные католические Мадонны и святые чаруют зрителя, заставляют восхищаться красотою создания их, но не пробуждают религиозных мыслей и священных чувств. Так в многочисленных католических изображениях Богоматери с Младенцем дается, правда, чудесная, но простая картина поэзии материнства в земной оболочке, донельзя реальная. Западный художник, хотя и религиозный, верующий человек, однако не может и не хочет, при написании своей картины, расстаться с дорогой, родной ему красивой действительностью.

Итальянский стиль с художественной и технической стороны, это, конечно, полное совершенство, в лучших своих представителях, как Рафаэль, Корреджио, Перуджино и др. Но религиозные создания этих бесспорно великих мастеров очень реальны и этот-то реализм препятствует им достигать своего главного назначения, - устремлять духовный взор богомольца-христианина от земли к небу, подниматься духом в горний мир, куда зовет его перед приходом в храм благовест колокола. Создавая священные изображения, западные художники стремятся быть верными природе земной действительности: отсюда их особенная заботливость в соблюдении перспективы в письме, в верном изображении линий тела, овала лица, позы и пр. Художники со своими изображаемыми святыми остаются на земле, но не возвышаются над нею к небу, и их произведения заставляют работать воображение наблюдателя по земному, а не по небесному. Лики святых здесь действительно величавы, прекрасны, но в них нет той аскетической отрешенности от всего земного, что так характерно в православной иконе. Как понятный и каждому известный пример, я укажу на икону "Моление о чаше", столь распространенную у нас не только в домах, но и в православных храмах, помещаемую часто в алтаре за жертвенником. Господь Иисус нарисован здесь стоящим на коленях, опершись руками на камень, с поднятым к небу лицом и молящим Бога Отца: "Да мимо идет Его чаша страданий". Это - действительно прекрасная картина, но не икона. Основной тон ее, это - торжественность наступившего для Иисуса Христа, момента, в который Он решается принять ужасные и позорные страдания; и эта решимость показана здесь во всей мужественно-прекрасной фигуре и позе Христа. Но как это мало соответствует действительности, показанной о том же великом подвиге в св. Евангелии, которое повествует, что в Гефсиманском молении Господь Иисус так был измучен душевною скорбью за грехи всего мира, что с Его Божественного Лика падал на землю кровавый пот, и Божественный Страдалец так был истерзан и обессилен этой мукой, что сошедший с неба ангел должен был подкрепить и оказать Ему ту помощь, какой не дали Ему в этот страшный час уснувшие Его ученики. И вот в отличие от итальянской иконы, на которой художник приглашает нас любоваться мужеством молящегося в красивой позе Христа, мне невольно вспоминается другая, имеющаяся в одном из наших храмов, икона Христа, - изнуренного и изнемогшего от невыносимых страданий, согбенного под их тяжким гнетом, с подкосившимися ногами и опущенными руками, опирающегося на руки поддерживающего Его ангела. Первый итальянского письма образ молящегося Христа внушает мне преклонение перед силою Его духа, а второй, наш православный образ приводит меня в трепет, повергает перед Ним ниц, на землю и исторгает молитвенный вопль души: "Господи, не за Свои, а за мои грехи так тяжко страждешь Ты, - прости мои прегрешения, причинившие Тебе, безвинному, такие страшные страдания"! Так вся наша православная живопись отводит нас от земного к небесному и ведет к "единому на потребу" - спасению душ наших. Наши иконные образы есть только символы с печатью "потустороннего мира". Они не должны тешить наши глаза, а должны возносить душу. Иконные лики православных святых - строги, безмятежны, "горняя мудрствуют, а не земная", и "живот их сокровен со Христом в Боге".

Несмотря на очевидность излагаемой нами истины о православной иконе, и до сих пор, к великому сожалению, часто встречаешь в наших храмах такие иконы, которые чужды традиционно-православного духа. Это не иконы, а скорее портреты. Очевидно еще не все русское общество осознало правду о православной иконе, и не делается еще строгого различия между иконою в точном смысле этого слова и религиозною картиною.

III

Истинный взгляд на церковную живопись выражали у нас многие большие художники и мыслители, пока он не нашел себе блестящего оправдания; и практического осуществления в иконописных произведениях наших знаменитых позднейших художников М. В. Нестерова, В. М. Васнецова и Врубеля. Но прежде чем перейти к ним из чувства благодарной признательности мы должны упомянуть о великом художнике-писателе Н. В. Гоголе, который в своей повести "Портрет" является проникновенным истолкователем сущности или души византийско-православного иконописного стиля. Гоголь, вообще имел возвышенный взгляд на живопись. Может быть, его взгляд - несколько односторонний, и не может быть распространен на искусство живописи вообще, но он очень тонко и верно трактует о сущности нашей православной иконописи. По его словам, "прежде чем начать писать образ в церковь... художник... должен очистить свою душу... трудом, великими жертвами... подкрепляя в то же время себя живительною силою молитвы". "Талант живописи есть драгоценный дар Божий... Надо все, что видишь, покорить кисти, уметь найти во всем внутреннюю мысль и пуще всего стараться постигнуть тайну создания Божиего". Как идеальный пример создания кисти такого подвижника-художника, дается у Гоголя описание изображения "Богоматери: - "Скромно, божественно, невинно и просто, как гений, возносилось оно над всем. Казалось, небесные фигуры, т.е., окружающие Богоматерь ангелы, изумленные столькими устремленными на них взорами зрителей, стыдливо опустили прекрасные ресницы... По этой картине властительней всего, помимо художественной техники, видна была сила создания, уже заключенная в душе самого художника... Видно было, как все лучшее, извлеченное из внешнего мира, художник заключил сперва себе в душу и уже оттуда, из душевного родника, устремил его одной согласной, торжественной песнью", именно, песнью "похвалы Богородице". - Другой пример иконописи Гоголь дает на картине Рождества Христова, - Целый год - говорит Гоголь - сидел художник инок в своей келье над этой картиной, едва питая себя суровою пищею. Когда икона была готова, все были поражены необыкновенною святостью фигур на ней. Чувство божественного смирения и кротости в лице Пречистой Матери, склонившейся над Младенцем, глубокий разум в очах Божественного

Младенца, как будто уже что-то прозревших вдали торжественное молчание пораженных божественным чудом царей, поверженных у ног Его, и наконец, святая, невыразимая тишина, обнимающая всю картину, - все это предстало в такой согласной силе и могуществе красоты, что впечатление от нее было магическое. Поверглись все перед ней на колени, а игумен в умилении сказал: "нет, нельзя человеку, с помощью одного человеческого искусства, создать такую картину: святая, высшая сила водила кистью художника, и благословение, небес почило на ней". - Выше Гоголь сказал, что "основной фон картины Рождества Христова, это святая, невыразимая тишина, обнимающая картину: молчат все, начиная с Богоматери, "слагающей все глаголы в сердце своем", тут нет речей. Как знаменательна эта указанная Гоголем деталь картины! Как она согласна с духом православного учения о тайне Рождества Христова, воспетой в наших церковных песнях! Таковы например, песни: - "Любити убо нам яко безбедное страхом удобее молчание"... или по-русски: - "Из благоговения к Тебе, нам удобнее хранить молчание"... Или еще: "О паче ума рождества Твоего чудес, т.е., - "О, как превышает наше разумение чудо рождества Твоего" и многие другие подобные же выражения о чудесном таинстве Рождества Христова, невыразимом словом.

Вот и еще высоко ценные и интересные отзывы о православной иконописи, высказанные авторитетным знатоком ее писателем - художником Н. С. Лесковым. Он выражает их в повести "Запечатленный ангел" устами простеца бывшего старообрядца, но чем проще такая художественная форма выражения мысли, тем она убедительнее. - Во-первых, говорится здесь, "надлежащую икону обыкновенный светский живописец исполнить не может... потому что эти живописцы изучены представлять то, что в теле земного, животолюбивого человека содержится; а в священной русской живописи - тип лица небожительный, насчет коего материальный человек даже истового воображения иметь не может... В новых школах художества повсеместное растление чувства развито и суете ум повинуется. Высокого вдохновения тип утрачен, и все с земного вземлется и земною страстью дышит..."

- Так ясно и отчетливо показывается здесь различие между духовной православной иконописью и иконописью западной, приковывающей дух к земле и плоти. Далее у Лескова рассказывается, что св. иконы "древляго благочестия", писались по вдохновению, источник которого в благодати.

- "Встарь благочестивые художники принимаясь за священное искусство, постились и молились... Благочестивый изограф (т.е. иконописец) ни для кого, ни для чего святого своего художества унизить не может... изрядного жительства изографу ничего, кроме святых икон, нельзя писать"... Так и писались святые иконы. Это были создания строго индивидуальные: одна икона на другую не походила, а особая, - каждая отображающая в себе дух своего благочестивого мастера. И впечатление, производимое такими иконами на богомольцев, было неотразимое, покоряющее и духовно преобразующее. Таково, например, было изображение "Святого Ангела", произведение Строгановского письма. "Сей Ангел - пишет Лесков - воистину был что-то неописуемое... Глянешь на него - радость. Лик у него самый светлобожественный и этакий скоропомощный: взор умилен, одеяние горит, рясны златными преиспещренно; доспех пернат, рамена препоясаны; на персях младенческий лик Эммануилев; в правой руке крест, в левой - огнепалящий меч. Дивно, дивно! Власы на главе кудреваты и русы, с ушей почались, и проведены волосок к волоску иголочкой. Крылья же пространны и белы, как снег, а исподь лазурь светлая, перо к перу, и в каждой бороздке пера усик к усику. Глянешь на эти крылья, и где твой весь страх денется, молишься: "осени" - и сейчас весь стишаешь, и в душе станет мир. Вот это была какая икона". - Так оригинальны и выразительно метки отзывы Н. С. Лескова о нашей иконописи.

IV.

Русская православная иконопись становится предметом особого внимания с половины XIX столетия, когда, между прочим созидался великий храм Христа Спасителя в Москве, привлекши на служение к себе художественные силы России и украшенный их произведениями; а затем, особенно в конце того же века, когда появились такие великие художники - иконописцы, как М. А. Врубель, М. Б. Нестеров и В. М. Васнецов. Иконописные произведения этих мастеров создали новую эру в истории нашей иконописи, и они обессмертили себя на работах в Кирилловской Киевской церкви и в Киевском Владимирском Соборе. С ними воскресла старая русская иконопись, т.н. "древлее благочестие", временно отодвинутая и заслоненная западно-итальянской живописью. Благодаря им, начался возврат к произведениям новгородской школы, представленной в свое время творчеством Андрея . Рублева; стали теперь очищаться от копоти времени и наслоений грязи древние иконописные создания, и изумленному взору художников предстали дивные произведения древних иконописцев, в свое время достойно неоцененных и незаслуженно забытых. Отмытые и очищенные древние изображения открылись во всей яркости своих красок и выразительности иконных ликов. Произошло точь-в-точь то, что происходит теперь перед нашими глазами, когда обновляются чудесно святые иконы: благоговейный и честный подход художника к древней иконе, открывает ее красоту и величие, как и сама икона теперь, при молитвенном обращении к ней, обновляется, открывается перед нами, для нашего ободрения и утешения в нынешнюю годину нашего национального несчастья. Как это вразумительно и умилительно: ушедшая от нас за уклон от православия и благочестия древняя икона вновь возвращается к нам.

Художник Врубель, Нестеров и Васнецов открыли в нашей иконописи то, что в ней есть главного, вечного, и воспроизвели это высшее начало в своих. собственных произведениях. Благодаря им, мы, православные люди, видим теперь, чем ценна наша русская иконопись, в чем ее истинная духовная красота, почему святая икона была первым и главным сокровищем у наших предков, что давало им радость, умиление и тишину, с чем они не расставались ни на один час жизни, помещая святые иконы в так называемый "красный угол" своих жилищ, как "Божие благословение", - блюли их в чистоте, а в случай несчастья, пожара или нашествия неприятеля, спешили в первую очередь сохранить святые иконы, а потом уже другое ценное имущество.

О гениальном Врубеле известный Грабарь дает такой отзыв: в расписанной им Кирилловской церкви "было ему суждено оставить свои произведения, равные старым, по духу понимания, стиля, но бесконечно превосходящие их задушевной прелестью и глубочайшим проникновением в тайны художественных форм". Врубель проник в сущность Византийского стиля и постигнул особенности древнерусской иконописи. Говорить много о Нестерове и Васнецове я не имею возможности; - я сделаю только упоминание о некоторых их картинах - иконах, с пояснением их содержания. Вот эти всем известные произведения, сначала Нестерова: "Видение отрока Варфоломея" (пр. Сергия), "Св. Димитрий царевич убиенный", "Св. Борис и Глеб", икона "Богоматерь", а особенно, "Рождество Христово". Когда смотришь на них, то видишь молитвенное настроение русского человека, которое художник как бы вынул из русского сердца, облек его в исторические краски и показал воочию. Покорность, смирение, сладкость страдания, молчания, нежность душевная, - вот тот основной фон, та разлитая в картинах-иконах Нестерова атмосфера, при которой является прежде всего желание молиться, молиться без слов. О Нестерове известно, что он был в Италии для изучения великих мастеров живописи; из них на него большое влияние оказали, по отзыву специалистов, Фра-Анджелико и Ботичелли, именно те художники, религиозные картины которых возбуждают наиболее молитвенное настроение, - что так близко по духу к нашей древней живописи, которую уже, очевидно, понимал и ценил сам Нестеров. Икона Нестерова "Богоматерь" напоминает в общем "Богоматерь" Ботичелли, по-нашему, выше, ценнее, выразительнее по умилительности и сердечности, разлитых по чудному лику Богородицы. Этим она гораздо ближе к дивной иконе "Умиление" новгородского письма XV века, а так же и к списку. "Владимирской Божией Матери", сделанному в свое время Рублевым. - "Это творение - говорит художник Мишеев - большого мастера, творение полного внутреннего горения. Художник молился, когда писал его... Ее духовная красота выявлена замечательно. Вглядитесь в этот порыв Св. Младенца, прижавшегося к щеке Богоматери, в глаза Ее, бесконечно скорбные, любящие. Икона как бы бестелесна". Что же касается иконы "Рождество Христово", - запрестольного образа в Киевском Владимирском соборе, то эта икона Нестерова также всецело подходит к иконам "древляго благочестия", по той простоте, умилению, тишайшему восторгу, который разлит по ней и в котором принимают участие и еле брызжущий рассвет, и небесные силы - ангелы, и простые люди, в лице пастухов из которых один даже держит перст на устах, как бы боясь нарушить невольным словом разлитое всюду молчание. Это - та самая догматическая тишина, о которой, мы говорили выше, при трактовке картины Рождества Христова у Гоголя. Картина Нестерова написана как бы по Гоголю, в оправдание его теоретических суждений об этом сюжете. Картина полна гармонии, сдержанности, благоговейного впечатления, что дает ей полное право занимать, почетное место в православном храме.

Перейду к иконописи В. М. Васнецова. - Настроение, с которым он приступал к своей иконописной работе, он сам выразил в следующих словах: "Я как православный и истинно верующий русский, не мог не поставить хоть копеечную свечку Господу Богу... В православной церкви мы родились в православной церкви, дай Бог, и помереть". "Свечка" эта выразилась в 4000 кв. аршин, расписанных живописью Васнецова в Киево-Владимирском соборе. Всех его картин-икон не перечислить, а главнейшие из них мы должны назвать. Это, во-первых известные иконы Св. Владимира и Св. Ольги, полные величия и верные исторической действительности. Далее знаменитая "Плащаница" от которой нельзя отвести глаз: так она захватывает и приковывает к себе. Изображение это полно мистики, но не чуждо и реальности. Плачущая Богоматерь приникла ликом к мертвому лику своего возлюбленного Сына, глаза ее закрылись от неизбывного горя: "увы Мне, Чадо мое! Не могу спяща зрети Тя, утробою уязвлюся", как бы говорит Она. Наклонились и лобызают язвы Христовы и прочие мироносицы, а одна, согбенная горем, стоит склонившись в некотором отдалении, не имея сил приблизиться к бесценному телу Учителя. Так сокрушило всех безграничное горе, невыразимое словами, а среди них лежит тело Божественного Страдальца, с выражением безмятежного покоя на Его Лице и на всем теле, как бы говорящее одно слово: "совершишася"! Это знаменитое создание Васнецова походит несколько на древнее изображение "Положение во гроб" Дионисиева письма. Там так же участники погребения в ужасе приникли к телу Христову, обвитому пеленами, - особенно Богоматерь, не только прильнувшая лицом к Его лицу, но и охватившая обеими руками главу Его и грудь. Другие мироносицы там стоят с поднятыми вверх руками с плачем и воплями над Усопшим. Но там больше внешнего движения, а здесь, у Васнецова, больше молчания, как и подобает, ибо в этот час "да молчит всякая плоть человеча", но внутреннего движения, глубокого возвышенного содержания в картине Васнецова больше, и она много совершеннее картины Дионисия. - А великая картина "Богоотец" смотрящий в ужасе вниз на умершего на кресте Своего Единородного Сына? Нет слов передать содержание этой трагедии, предопределенной еще до создания мира в предвечном совете Божием. Что должен был переживать сам художник, чтобы выявить в такой яркой картине и скорбь, и любовь Бога Отца, и покорность Бога Сына, и страх и трепет небесных сил, закрывающих крылами и свои лица, и бесценное тело Богочеловека? Только пламенная вера, молитва и чистое сердце, согретое Божией благодатию, дали ему силы выполнить это чудное произведение. Картина эта чисто догматическая и своей мистикой всецело примыкает к древне-церковной живописи.

В заключение я должен сказать о самом главном создании Васнецова, которое ставится на первом месте в ряду его произведений, это - запрестольный образ "Богоматери". Когда вы приближаетесь в храме к алтарю, то прямо перед вами во всю высоту запрестольной стены рельефно выделяется на золотом фоне изображение Богоматери с Младенцем на руках. Все дышит наивной и глубокой верой: и золотое небо - торжественное, полное чудес и таин, и синие, тонкие утренние облака, служащие престолом всей группе, и трогательное сходство в лицах Матери и Ее Ребёнка, и милые изумленные личики кудрявых ангелов. К тем могущественнее, тем неотразимее очаровывает и умиляет зрителя божественно-прекрасное лицо Богоматери, - кроткое, а вместе с тем строгое с этими, как будто проникающими вглубь времен очами, полными безмолвной, покорной скорби. Божественное величие и торжество правды и любви в здешнем мире должно пройти через чашу страданий, или через крест. В этом идея всей картины.

"Я все знаю, - как бы говорит преисполненное грусти и сознания взятой на себя великой миссии лицо Богоматери: - "знаю, что в душу мою, в самое сердце пройдет оружие, это знание не может не делать меня печальной; но Я покорна воле избравшего Меня. Я - раба Господня, а потому и несу для мира самое дорогое, и бесценное для Меня сокровище, Моего, Сына. Бесконечная любовь к людям Бога Отца объяла племенем и Мое сердце: люблю Сына, повинуюсь Господу, люблю и человека".

Создание такой дивной картины невозможно без вдохновения горячей верой в Бога, помимо художественного таланта. И наградой за это создание может быть только священный восторг и радостное, поднимающееся до небес, удовлетворение, которое должен переживать как сам художник этого иконописного чуда, так и всякий взирающий на него, православный богомолец. Говорят, что мечты об этой русской Богоматери, Васнецов лелеял чуть ли не с самого детства, - и вот его мечта воплотилась в действительность, - во всей своей Царственной роскоши, во всей строгой и чистой небесной красоте. Поистине, после окончания такого подвига, художник мог воскликнуть свое торжественное: "ныне отпущаеши"!

На Врубеле, Васнецове и Нестерове пока остановилось развитие нашей православной живописи и иконописи. Произведения их составляют новую эру в ее тысячелетней истории. Православный Восток с благоговейной благодарностью принял их произведения, изучает их, проникается их духом: тут и верность православной исторической традиции и совершенство живописного искусства, насколько оно может иметь приложение к нашей иконописи. Несомненно теперь одно: западно-итальянское влияние для нас кончилось, время прельщения его для русского православного сердца прошло. Теперь у нас все свое, русское и православное.

Профессор Н.П. ПОКРОВСКИЙ

Архитектор Я. Л. ЛИХОНОС. Русское зодчество

(Краткий очерк. По материалам "История Искусств" И. Грабаря)

Мы живем в эпоху переоценки всех ценностей. Трудно сказать, насколько хорошо или плохо от этого нашему поколению. Куда, скажем, приятнее наслаждаться достижениями предшествовавшего поколения, оставившего в наследие ясность, определенность и уже на все готовые формы и каноны. Безусловно, есть не мало соблазна прельститься подобной возможностью. Но нужно признать, что нашему поколению, да и нашим детям в этом не повезло. Едва ли еще в какой другой период истории жизнь ставила человеку такую массу трудноразрешимых вопросов. Здесь получилось целое нагромождение проблем, точно силой титанов выброшенных на поверхность и требующих неотложного решения их. Вопросы: социальные, экономические, религиозные и политические; вопросы: техники, искусства и науки. Все эти проблемы, потревоженные стихийной и властной рукой Времени, своей огромной тяжестью навалились на современное человечество. И нужно сказать, - оно мужественно ведет борьбу. В некоторых областях науки, техники и искусства оно достигает иногда почти сказочных результатов. Эпоха наша в известном смысле ошеломляющая. Никогда за всю историю своего существования человек не был вздыблен так, как в наши дни. Все проходит в плане грандиозных масштабов. И потому мерцания, отблески миражей и видений будущего полны глубокого смысла и сладостного раскрытия тайн. В творческой работе, в постоянном искательстве новых путей, человечество обретает смысл и оправдание своего бытия. День за днем в лабораториях и кабинетах ученых, в мастерских зодчих, инженеров, художников и скульпторов идет кропотливая работа. Эта работа, эти искательства получили свое начало еще на заре человеческой культуры и по наши дни совершают свое шествие, то в замедленном темпе, то в бурном и страстном. Во все эпохи жизни человека чаще всего шла напряженная борьба: физическая и духовная. И степень этой борьбы, ее темперамента, неизбежно отражались на развитии его прогресса и социальном строе. Иногда новая идея, брошенная среди почти полудикого народа, возрождала его дух, претворяла его быть и давала толчок к быстрому развитию государственности. Такой благотворной идеей для славян юга, запада и севера нашей родины, явилась идея христианства, принесенная к нам из просвещенной православной Византии. Еще до крещения киевлян, были среди славян отдельные христиане, а также и отдельные церкви. Известны церковь Св. Илии, построенная Аскольдом и Диром, принявшими православие и церковь Св. Николая, построенная на могиле Аскольда кн. Ольгой после принятия ею православия в Царьграде. Но это носило характер случайный и не могло сколько-нибудь заметно отразиться на жизни древней Руси. Совершенно другое последствие приносит крещение всея Руси, объявленное на 1-ое августа 988 года Великим Князем Владимиром. Этот акт государственной важности явился огромным стимулом для развития духовного и творческих сил русского народа. С этого момента начинается резкий поворот в развитии русских городов, их внешнего облика, быта горожан и их психологии.

Сам кн. Владимир, принявши православие, как бы прозрел и, точно впервые, познал свет радости и мудрости. Логическим завершением Крещения Руси кн. Владимир делает приглашение не только Византийскому священническому клиру, но и строителям храмов: зодчим, мастерам каменного и кирпичного дела, иконописцам и резчикам. Он строит церкви. Из них наиболее крупное и монументальнее сооружение - каменный храм во имя Пр. Богородицы (Десятинная) в 991 году. К сожалению, эта церковь после неоднократных разрушений погибла окончательно во время татарского нашествия на Киев. На месте этом, этого же имени была сооружена церковь в 19 веке.

Больше всего кн. Владимир строил церкви из дерева. Строил, надо сказать, и более содержательное и красивое княжеское жилье. К моменту Владимировых построек Византийский стиль у себя на родине получил уже большое развитие. К этому моменту были известны три типа: базилика, круглая купольная ротонда или окточон с восьмигранным основанием, т.е. с восемью столбами в центре и храм почти кубического вида с куполом на четырех зиждительных столбах. Эта форма развилась из предыдущих двух. Последняя форма - это купол, опирающийся на четыре столба, соединенных полуциркульной аркой и связанных с четырехугольником основания посредством сферических клиньев-парусов, явилась основанием для нашего русско-византийского зодчества. Наше зодчество, как и всякое другое, за долгий путь своего исторического развития познало и взлеты и падения. Периоды блестящего расцвета сменялись упадком и утратой веры в собственные силы. На развитии нашего зодчества отразились многие бедствия, но самым страшным из них было татарское нашествие. Оно надолго задержало его дальнейший ход. Некогда прекрасный город Киев, сиявший белыми, чудесными по архитектуре, стенами и золотыми или цветными куполами своих храмов, город, вызывавший в XII веке у некоторых своих западных соседей зависть своим благоустройством, красотой и просвещенностью. Этот город, некогда стольный, после татарского разгрома, когда было все разрушено и сожжено, многие храмы, сметенные до основания, пролежал века в запустении диком. Киев, как и во всем другом, был колыбелью и русского зодчества. Несмотря на свою печальную участь, все то, что в нем родилось, получило дальнейшее развитие на Руси и дало незабываемые памятники, архитектуры, достойные своего великого народа. В самом Киеве за короткий период до татар, было построено много храмов и хотя такие храмы, как Св. София, построенный кн. Ярославом в 1036 г., и великая Лаврская церковь, построенная при Изяславе в 1073-1077 году, строятся византийскими зодчими, тем не менее, формы византийские начинают постепенно перерабатываться и принимать более национальные формы.

В XII веке в Киеве славится некий Петр Милонех, русский зодчий. Несомненно к этому времени вырабатывались среди русских и свои хорошие мастера каменных дел и резчики. Из дошедших до нас того времени храмов Киева, наиболее сохранились Св. София и великая Лаврская церковь. Но при восстановлении их и из-за пристроек позднейших, которые главным образом были сделаны в XVII-XVIII в. в., в эпоху Борокко, они получили следы и печать этого стиля, отчего трудно представить их действительный характер. И все же пять древних, совершен- но сохранившихся алтарных обсид снаружи Св. Софийской церкви и, в особенности, размах высоты внутри древней центральной части храма, дают некоторое представление о мощи и красоте этой архитектуры. Частично сохранившееся фрески и мозаика тех времен дополняют впечатление. Лучше киевских церквей сохранились Черниговская Спаса-Преображения, построенная в 11 в. и еще четыре других. По наружности, по их формам легче судить о характере архитектуры того времени. Они одной группы с Киевскими. Уже в до-монгольский период в Киевских церквах получили свое развитие технические нововведения. Наиболее крупное из них - это алтарные обсиды, прямо примыкающие к столбам, на которых покоится купол. Через это они также приняли на себя горизонтальный распор купола и сделали его более устойчивым, а сами перешли еще и на роль контрфорсов.

От первых византийских зодчих, мастеров каменной и кирпичной кладки, от иконописцев и резчиков, русские быстро усваивают все их приемы и научаются самостоятельному искусству: строительному, иконописному, резному и другим. Внедряемая грамотность также помогает. Постепенно вырабатывается собственный вкус, свое понимание форм и конструкций; появляется чувство пропорций и гармонии, словом, те элементы, без которых искусство немыслимо. С этого момента, русское зодчество развивается параллельно, как собственными силами, так и с помощью иностранцев, работа которых в строительстве имеет место почти в каждом веке. Но зодчий иностранец теперь все более подчиняется вкусам и требованиям страны. Его творчество не свободно от русских традиций и все более уходит вглубь их. Но и он неизбежно вносил в свою работу новое содержание. Это новое содержание быстро перерабатывалось нашим зодчеством на свой лад, придавая ему национальный характер, с еще большею многогранностью и богатством форм. Из Киева, града стольного, в землю западных и северных славян вместе с православием пришло и зодчество. Псков, Новгород, Владимир и Суздаль начинают строительство храмов. Если в Киеве, в его постройках первого периода, могли быть особенности туземного свойства, несмотря на свое географическое положение, ближе стоявшего к Византии, то в отдаленных Новгороде и Пскове, эти особенности еще ярче проступают. Под влиянием туземного вкуса и его идеалов, позже в Новгороде и Пскове развилось блестящее зодчество, вполне самобытное и великое, не тронутое татарами, но стертое потом Москвой. Храмы, несколько частных домов, городские стены, башни, - это все, что осталось от этих двух великих вечевых городов. На всем этом остались следы неиссякаемой красоты. Центром религиозной жизни нашего севера была Св. София, древнейший памятник Новгорода, построенная сыном Ярослава Мудрого, великим князем Владимиром Ярославичем в 1045 - 1052 г. Строили ее византийские зодчие. Образцом им служили; София царьградская и больше всего София Киевская. У нее, как и у Св. Софии Киевской, высота от пола до верха 126 футов. План церкви обширной и многообразной. Внутри, в древней части, главный купол стоит на четырех квадратных столбах и представляет собой типичную византийскую форму. Эта церковь тоже не дошла до нас в своем первоначальном виде. Позже она имела пристройки и выросла потом в большую красивую группу. "Св. София", при взгляде на нее с Волховского моста, представляется таким же великим палладиумом, каким она была и для Новгорода за все почти тысячелетнее существование. Гениально задуманная общая идея масс собора завершается пятиглавием, поразительной по своей художественной концепции; особенно прекрасен силуэт средней главы, прямо бесподобной, по тонкой прорисовки своих линий".

Древнейшею новгородской церковью, после Св. Софии, является Николо-Дворишский собор, заложенный в 1113 году сыном Владимира Мономаха. Эта церковь имела не так много переделок и сохранила свой первоначальный вид. Эта церковь представляет собой прекрасный образчик ранней архитектуры, строгой и благородной по формам. Самым значительным после Св. Софии, является Георгиевский собор Юрьева монастыря, расположенный в трех верстах от города на левом высоком и живописном берегу Волхова. Церковь эта построена русским зодчим Петром. Она трехкупольная, с тремя высокими, доходящими до самой кровли, обсидами совершенно гладкими. Храм производит сильное впечатление всею композицией спокойной и строгой по формам и может быть отнесен к лучшим созданиям той эпохи. В течение 11 и 12 в.в. в Новгороде шло большое строительство. К этому времени там образовалась настоящая школа зодчества, которая дала целый ряд русских зодчих, отличавшихся большим мастерством и талантами. Среди них летопись сохранила имена следующих: Петра, Коров Яковлевича и Милонега или Миронеча, имя которого было известно и Киеву, где он принимал участие в постройке Выдубицкого монастыря. Этими зодчими были сооружены целый ряд чудесных церквей.

Насколько интенсивно было строительство в Новгороде, видно по записям летописи, в которой редкий год не отмечен сооружением новой церкви. Такое храмосоздание неизбежно должно было привести к эволюции форм и строительной техники. Под влиянием накопляющегося опыта и новых идей, появляется целый ряд церквей, в которых дух, характер и содержание архитектуры меняется не только в зависимости от ввода новых приемов украшенья и отделки их, но и причин экономических и климатических.

Трудность отопления церквей в суровом климате, вызвала потребность в сооружении небольших храмов, но таких, в которых могло бы вместиться все то из чего состоял и большой храм. Это обстоятельство привело к созданию большой группы церквей нового типа, существенно отличающихся от предшествовавших им больших. Более ранние из них носят еще следы некоторой архаичности, приземистости и бедны формами. Но последующие, несмотря на некоторые отступления от привычного деления фасадов и др. особенностей выглядят вполне законченными, чудесными памятниками старины. Из них следует отметить церковь Спаса-Преображения на горе Нередице, или, как зовется еще в народе, Спас Нередица, построенная великим князем Ярославом Владимировичем, внуком Мстислава в 1198 году в трех верстах от Новгорода. Северный и южный фасады этой церкви разбиты на три неравные части абсиды: алтарная и боковые диаконника и жертвенника, слабо выступают из основного продолговатого куба, причем две боковые намного ниже средней, формы, доходящей до кровли: купол покоится на четырех столбах плоской формы с полуцыркульными сводами. Фасады, несмотря на асимметричное деление, выглядят симметричными, а абсиды разной высоты, звучат здесь по-новому. Внутри храма сохранилась чудесная роспись 12 в., а сам храм производит глубокое впечатление и является самобытным ценнейшим памятником древней архитектуры. Понижая боковые абсиды жертвенника и диаконника, новгородцы, наконец, их совершенно устраняют, т.к. и жертвеннику и диаконнику нашлось место по бокам алтаря. Это привело к созданию целого ряда церквей с одной только абсидой и к делению их на фронтоны, придавши им этим самым новое очарование. К этой группе церквей, получивших блестящее развитие в XIV и начале XV веков, относится церковь Феодора Стратилата новых архитектурных форм, созданных новгородскими зодчими 1360 г. План, немного удлиненного квадрата простой формы с алтарным полукружием и четырьмя столбами, так близко придвинутыми к стене, что последняя вплотную соединяется с ними и совершенно меняет византийскую форму свободно стоящих столбов. Храм делится на четыре фронтона и имеет восьмискатное перекрытие. Чудесно обработаны в нем окна бровками, а также барабан купола, украшенный арочками и трехугольными впадинками и красивой формы, купол, дополняющий общее впечатление.

Однотипны с ним храмы: Петра и Павла 1406 г. и собор Спаса Преображения на торговой стороне Новгорода 1374 г. Последний выглядит почти сказочно. Стены его как-то по особенному мило разукрашены впадинами чуть ли не примитивного рисунка. Следует еще заметить здесь, что особенностью новгородских церквей были и подклети, служившие как бы нижнею церковью, но несшие чаще всего функции склада для всякого рода предметов. Такие церкви получили особенное распространение с половины 15 в.

Псковская архитектура при всем своем естественном сходстве с новгородской в то же время имеет и существенные отличия и особенности, присущие только ей. - В то время, как Новгород строит по преимуществу большие храмы, Псков наоборот, главным образом только малые.

Небольшой храм менее сложной конструкции и что, самое главное, дающий больше тепла сосредоточивает все внимание псковитян. Они предпочитают строить много храмов, но более теплыми, что вызывалось суровостью климата и трудностями отопления больших храмов. Прямым результатом подобного стремления появился псковский храм, тесный, и приземистый, совершенно иных пропорций и иного соотношения форм. Насколько псковитяне не заботились о емкости храма видно из того, что четыре столба, на которых стоит купол занимали почти половину места церкви. Перейдя на такой тип церкви, псковитяне придали ему совершенно иной дух, столь не похожий на тот же новгородский. Приземистость и теснота - эти, как бы, две базы, послужившие большой гарантией страховки теплом, совершенно изменили, как снаружи, так и внутри характер храма, придав ему чисто псковский уют.

Обладая уже хорошо развитым вкусом псковитяне легко разрешили все те новые формы, с которыми встретился зодчий. По особенному здесь выглядят своды, низко отстоящие от пола. Столбы чаще все круглые или, исключая, двух восточных, которые делались плоскими для удобства крепления к ним иконостаса, который часто выдвигался из алтарной части в церковь. Столбы эти, все понижаясь стали напоминать собою тумбы, на которых стоит четырехугольный столб. Переход из круглой части в четырехугольную сделан при помощи консолей, выглядывающих из тела круглого столба. Эта форма очень красива в столбах Дмитриевского собора в Гдовском кремле 1540 г. Из Псковских храмов следует отметить собор Спаса Преображения в мирожском монастыре 1156 г. Храм этот, сохранившийся почти целиком внутри, снаружи претерпел большие изменения. Нет первоначального покрытия и древней главы, а позднейшей пристройки сохранилась прелестная звонница. Но храм типичен для псковского зодчества. Наиболее красива своею группой куполов, церковь Иоанна Предтечи Иоанновского монастыря 1240 г. Стиль ее также типичен для Пскова. В 15 веке появляются церкви, которые совершенно лишены столбов. Эти церкви маленькие. Иллюстрацией их может служить церковь Николая Чудотворца в Пскове. К концу 15 века псковские зодчие пользовались большой славой за свое искусство строить храмы и не раз их вызывали за пределы своей страны. Так в 1472 г. они были вызваны в Москву великим князем Иваном Васильевичем. Владимиро-Суздальские храмы "по своей художественности и оригинальности являются единственными в мире памятниками зодчества". В XV веке при Юрии Долгоруком и особенно при Андрее Боголюбском, возвышается суздальское княжество, которое становится центром политической жизни Руси. Князья, желая украсить и возвеличить его, начали воздвигать храмы. К тому времени и Киев и Новгород имели чудесные храмы и, понятно, что князьям Суздальской Руси хотелось иметь храмы, не уступающие последним. Юрий Долгорукий Суздальский, возвратясь в свою землю из под Чернигова, где он был со своей ратью, принялся за храмосоздание. В летописи есть свидетельство 1152 г., в котором говорится о заложении сразу пяти церквей. Эта группа церквей явилась тем зерном, из которого потом выросло совершенно самостоятельное Владимиро-Суздальское зодчество, столь не похожее ни на какое другое. Из этой группы церквей сохранились только две: церковь Бориса и Глеба в Кидекше 1152 г. и Спаса Преображения в Переяславле Залесском 1152-1157 г. г. Первая из них подверглась крупным переделкам и почти не сохранила своего первоначального вида, вторая же дошла почти в нетронутом виде. Эта церковь еще приземистая и несколько архаичных форм. В ней еще нет той стройности и грациозности, которыми так отличаются последующие Владимиро-Суздальские постройки, но она ценна, как древнейший памятник этой области.

Крупнейшей церковью, которая является и главнейшей святыней для владимирского края - это был Успенский собор, построенный в 1158 году Андреем Боголюбским, в лучшей части города над Клязьмой. Храм этот сильно погорел во время страшного пожарища в 1183 г., когда по свидетельству Лаврентьевской записи, сгорел чуть ли не весь город и еще 32 церкви. Случилось это в княжение Всеволода. Князь, сильно огорченный, пожелал восстановить Успенский собор. Но, так как прежние стены и деревянные скрепы сильно пострадали, то кн. Всеволод обнес его новой пристройкой и из прежнего одноглавого, сделал его пятиглавым. План этого храма сильно напоминает план Десятинной церкви в Киеве. Возможно, что она и послужила образцом при восстановлении Успенского Собора. Всей своей художественной концепцией собор производит глубокое впечатление, оставаясь надолго в памяти. Но наиболее знаменитыми, с точки зрения архитектурных форм, являются Дмитриевский Собор во Владимире 1194-1197 г.г. и в особенности церковь Покрова Богородицы на реке Нерли, близ Владимира 1165 г., являющаяся одним из величайших созданий русского гения. Как одна, так и другая - эти церкви являются однокупольными, фасады их разделены троечастием, а восточный имеет три абсиды, доходящие до кровли. План простой, почти правильный квадрат с четырьмя столбами и тремя полукружиями. Из них первый на много богаче украшен декоративной отделкой: аркатурами, арочками, резьбой и другими деталями, но все же, он еще сильно отдает византийством, в нем нет еще той легкости, той воздушности и русскости, которыми дышит каждый кусочек храма Покрова Богородицы. Совершенство форм и общая художественная концепция в последнем доведены до предела. В храмах Владимиро-Суздальских византийского стиля встречаются мотивы и романского стиля: арочки, аркатуры, колонки. Это указывает на участие в работах строительства и иноземцев, которое подтверждается и записями в летописи. Если Киев, имевший все данные в до-монгольский период занять положение одного из выдающихся центров культуры и цивилизации в Европе, но безжалостно сметенный татарами чуть ли не в самом начале своего расцвета, не успел еще создать своей строительной школы, то последнее было возмещено Новгородом и Псковом, а в дальнейшем Москвой, которая в после-монгольский период создала в архитектуре "Золотую Эру".

В силу страшного лихолетья на Руси почти прекратилась стройка каменных церквей. Мастера вымирали и свое искусство не имели случая передать по наследству. В суздальской земли, некогда богатой строительным опытом, техникой и славными традициями - наблюдалось тоже самое. Поэтому к моменту возвышения Москвы, исключая Новгород и Псков, повсеместно отсутствовали хорошие мастера. Москва времени Калиты и Дмитрия Донского строит только маленькие церкви из белого камня, подражая уцелевшим древним храмам Суздаля и Владимира. Сохраняя внешние формы и план, они не то чтобы мало заботились перенять и остальное, хотя бы добросовестно скопировав, но, не имея опыта и преемственности в работе, они были просто лишены этой возможности. Ведь дело зашло так далеко, что мастера начали забывать делать кладку сводов - эту одну из серьезнейших сторон каменной архитектуры. Поэтому все храмы, сделанные ими до создания Московского Успенского Собора, в постройке которого принимали участие итальянцы и Новгородские и Псковские мастера, - почти все непрочны и малозначительны. Но все же и в них были такие качества, которые согревали душу теплом и задерживали, может быть и подолгу на себе внимание. Иначе чем объяснить присутствие ранне-московских форм на таком выдающемся храме, как Успенский Собор (1532-1547). Он строился выдающимся зодчим итальянцем Аристотелем Фиорованте. Он не был свободен в выборе средств. Ему, как и, безусловно, провалившимся Кривцову и Мишкину, московским зодчим, которым Иоанн III-й вначале поручил постройку, пришлось взять за образец Успенский Владимирский собор. Правда, он отбрасывает Всеволодову пристройку, сохраняя его пятиглавие и первоначальный план берет за основу для своей постройки; но, тем не менее, в отделке барабанов куполов он соблазняется не богатой украшениями Владимирской, а ранне-московской, которая его, вероятно, пленила в каком-либо из храмов той эпохи, а также и традиционное Владимиро-Суздальское деление фасадов полуколоннами, - заменяет пилястрами.

Успенский Собор быстро делается одной из "Святынь русского народа".

С постройкой Успенского собора и дальнейшим развитием архитектуры русские мастера быстро восстанавливают утраченную репутацию хороших строителей. Они снова делают хорошо кладку сводов и стен, которые делаются теперь целиком из кирпича, новшество введенное Фиорованте и от него же научились делать, вместо деревянных, железные скрепы. Постройки только из одного кирпича открыли в строительстве новую эпоху. "Увлечение декоративными формами Владимирского собора, в более значительной степени сказалось при сооружении второго пятиглавого храма. Строители небольшого храма Благовещения 1482-1490 г.г. на Государевом дворе ухитрились передать в нем характерные черты Владимирского храма, удержав ту особенность, которая явилась вследствие обстройки собора кн. Всеволодом, а именно, полукруглый закомары у подножия средней главы, некогда завершавшие фасадные стены первоначального Владимирского собора.

Этот интересный мотив обработки, как нельзя более оправданный псковской конструкцией арок и сводов, имел впоследствии обширное применение как к пятиглавым, так и одноглавым храмам".

Богородицкий собор Ферафонтова монастыря на Белоозере конец 15-го века, развивая этот прием, создает три ряда закомар и кокошников. Дальнейшее развитие этого приема идет по двум направлениям: одно в глубоко конструктивном, другое же лишь в декоративном.

С постройкой Архангельского собора итальянцем Алевиз заканчивается период московской областной архитектуры, которая после этого известна под именем "Всея Руси".

В этой постройке Алевиз вводит карниз, или так называемый "антамблемен", который он применил к фасадным украшениям Архангельского собора 1505-1509 г.г. Этот прием совершенно меняет характер обработки фасадов прежними закомарами, верхушки которых в Архангельском Соборе приняли форму раковин, подпертых карнизом.

Карнизы эти опоясывают все здание двумя рядами при сем нижний пояс подперт арками. Пилястры здесь получили деление надвое, а капители, венчающие каждую из них, подпирают карниз верхний и нижний. Такое деление карнизами фасадов и пилястр в два ряда делает здание похожим на двухэтажное. Цоколь высокий. В пышных декоративных формах Архангельского собора сказалось влияние архитектурных форм эпохи раннего итальянского возрождения, к которым прибег Алевиз при разработке фасадов оставив нетронутыми византийскую схему плана и пятиглавие во всем схожие с Московским Успенским собором. С середины 16 века Алевизов карниз трактуется, так или иначе, почти во всех храмах. Попутно последнему новшеству были внесены некоторые новшества планового и конструктивного свойства, занесенному сюда из других областей, а также и выработанные на месте.

Следующей церковью, имеющей крупное значение являлась столпообразная церковь усекновения главы Иоанна Предтечи в селе Дьяково 1529 года, являющаяся предтечей шатровых храмов, в которых исчезают последние признаки влияния византийских форм.

Близкий по идее истолкования церкви в селе Дьякове является грандиозный и величественный храм Василия Блаженного в Москве - "Это чудо из чудес", как определяют его некоторые из критиков. Храм этот в глазах русских людей быстро приобретает исключительное значение. С его именем нераздельно связывается тень Иоанна Грозного, наиболее ярко запомнившейся фигуры из истории русского народа. И храм делается как бы главнейшими чертами портрета Москвы, без которых портрет этот был бы расплывчатым. Храм построен Постником и Бармой в 1555-1560 г. г. План его обширный и сложный, а формы многообразны и капризны. Москва к этому времени, обладавшая уже большим архитектурным опытом и накопившимся богатым материалом, а также имевшая целую армию блестящих мастеров, казалось, только ждала случая проявить себя в достойном памятнике.

Этот случай пришел, когда начали постройку невиданной доселе храмины. И нужно сказать, что в этой постройке москвичи проявили себя непревзойденными мастерами по умению пользоваться декоративными формами. Нигде ни до, ни после с таким размахом и силой в чисто русском духе не был проявлен русский декоративный гений, как в храме Василия Блаженного.

Это были горячие люди, - дети своей бурной и смелой эпохи, эпохи собирательства огромных территориальных богатств. Сам замысел соединения многих церквей в одну, легший в основу плана Василия Блаженного, привел к последствиям грандиозным. Это не церковь в привычном понимании, а как бы, целый кремль со многими церквами. Игра капризных форм куполов, то малых, то больших, то низко стоящих, то взлетающих в небо, чередуются причудливо и захватывающе. Их блестящая и прекрасная обработка, так гармонирующая с общим замыслом диковинной игрушки действует ошеломляюще. Ошеломляюще действуют и переходы одной архитектурной формы в другую, которые то появляются, то исчезают, когда смотришь с разных мест.

На всем храме лежит печать работы людей вдохновенных, глубоко чувствовавших форму, и, что самое главное, обладавших блестящим мастерством. Москва в это время окончательно расправила когда-то подбитые крылья русского народа, вознесясь до небывалого творческого подъема. Еще раньше до постройки церкви Василия Блаженного, был построен замечательный храм Вознесения 1532 г. в селе Коломенском под Москвой. Зодчий, пользуясь примером деревянных шатровых церквей и столпообразной в селе Дьякове, близкой по конструкции к шатровым, смело решает новую конструкцию каменного шатрового храма. Он, прежде всего, отбрасывает традиционный византийский план квадрата с четырьмя столбами, на которых зиждется купол, а вместо него берет за основу план деревянной церкви типа "крещатый сруб".

"Псковская конструкция ступенчатых арок дала возможность легко перейти к световому восьмерику, увенчанному грандиозным шатром с главкой".

Стирая окончательно следы византийской конструкции, зодчий блестяще достиг в этом храме глубоко национальных и самобытных форм. Этот храм открыл новую эру в строительном искусстве. Вторым замечательным храмом шатровой конструкции является Спас Преображения в селе Острове, под Москвой 16 в. Большее распространение шатровых церквей имели на четверике, а не на крещатом основании, обнаруживая этим самым древнюю привычку закладывать каменный храм продолговатым и на четыре угла. Почти все шатровые храмы построены были до пятидесятых годов 17 века.

После этого последовало запрещение строить их. После чего эта форма была перенесена на сооружаемые колокольни, запрет на которые не распространялся.

Московский тип пятиглавых кремлевских соборов, сохранивший основные черты византийского храма, с его внутренними столбами, световыми главами и волнистым кровельным покрытием, считался лучшим образчиком, когда заходила речь о создании величественного храма. Наиболее часто взоры строителей останавливались на Московском Успенском соборе. Почти до конца 17 века зодчий, при постройке пятиглавого собора, сохранял почти все особенности упомянутого типа собора, внося лишь частично новые формы церковного зодчества.

Во второй половине 17 века в Москве началось увлечение узорочьем, приведшим к созданию целого ряда прелестных церквей. Но наиболее блестящих результатов оно достигло тогда же в храмах г. Ярославля, особенно в его двух церквах; в церкви Иоанна Предтечи в Толчкове 1687 г. и в церкви Иоанна Златоуста 1654 г., которые являются лучшими этого типа. Чудесное комбинирование материалов: изразца, кирпича с расшивкой и гладких стен, покрытых просто известью - создают впечатление нарядности и богатства декоративных форм. Эти церкви больше от сказки и чародейства. Зодчий здесь мыслит не через архитектурные формы масс, а через плоскость форм, которые он одевает в волшебный наряд.

Со второй трети 17 века Москва начинает строить свои храмы в стиле Барокко. Стиль этот пришел в Москву не непосредственно с запада Европы, где к тому времени он завершил свой путь, а через Украину. Поэтому чтобы продолжать наш обзор дальнейшего московского зодчества, мы вернемся снова к Киеву, где строительство храмов к концу 17 века и началу 18-го века возобновилось в широких масштабах.

Киев с окончанием монгольского владычества на Руси попадает вскоре в новую беду. Им овладевает Польша, проникнутая насквозь ярым католицизмом. Православие подверглось жестокому притеснению и дошло до того, что церкви православные сдавались в наем. Все русское преследовалось и считалось "холопским". При этих обстоятельствах трудно было ожидать хотя бы восстановления того полуразрушенного, что оставалось еще после монгольского периода. Но свободолюбивый и гордый малорусский народ вскоре начал беспощадную войну с поляками, которая привела к целому ряду крупных уступок с их стороны и в том числе, передачи церквей православному духовенству.

С этого момента разрушенные церкви восстанавливаются, а немного позже строится целый ряд заново.

Особенно много церквей было построено Гетманом Мазепой, полковниками и другими лицами, а неустанными заботами Киевского митрополита Петра Могилы были реставрированы в Киеве: Софийский собор, Десятинная церковь, Трехсвятительская, Спасская на Берестове и Михайловская церковь, в Киево-Выдубицком монастыре. К моменту возобновления храмосоздания в большом масштабе на Украине, не было не только своей школы строительства, но не сохранилось даже преемственности с тем, что когда-то было построено Киевом.

Полуразрушенные или совершенно уничтоженные огнем храмы его представляли из себя жалкие остатки, по которым не было возможности судить о их первоначальном виде. Они только указывали на величественность и на богатство украшений и отделки внутри их, но это не являлось достаточным, чтобы по ним можно было придать храмам прежнюю форму. Поэтому при реставрации оставляя сохранившееся нетронутым, в остальном пришлось прибегнуть к новым формам. Казалось бы, что при реставрации Киевских храмов, вдохновителям этого дела, следовало бы искать образцов в Новгороде Великом или же во Владимире-Суздальском в их храмах постройки XI-XII в.в. Но, возможно, руководителям этого дела даже и не пришла такая мысль, так сильно было тогда влияние польской культуры на все малорусское образованное общество. В то время на Украине признаком хорошего тона считалось получить образование в Польше, следуя во всем привычкам и обычаям образованного польского общества. А Польша в это время переживала как раз расцвет своего Барокко. Естественно, формы этого стиля пышные и изящные должны были полюбиться и украинскому духовенству, пожелавшему украсить свои храмы достойным образом. Да к тому же на Украине были и наглядные образцы в виде костелов, построенных польским духовенством в этом стиле.

Для постройки каменных храмов Украина воспользовалась двумя типами: деревянным трехкупольным и пятикупольным, одетых в барочный наряд (храмов, построенных из дерева Украина, как и север России, имела значительное количество, также самобытных и часто замечательных своей народной архитектурой) и базиличной системы, чуждой русскому пониманию церковного зодчества. В церквах, построенных по типу первых, украинский строительный гений достиг больших высот, если и не всегда свободных от западного влияния, проникавшего в Украину и через Прикарпатскую Русь, помимо Польши, то вполне самобытных. Из церквей этого типа особенно знаменита Всесвятская на Экономических воротах Киево-Печерской лавры 1696 - 1698 г. г. План церкви крестообразный. Пять куполов барочной формы венчают стройный и изящный силуэт храма. Пышные формы Барокко, которыми декорированы стены его, носят здесь отпечаток благородства и изящества, несколько недостающего московскому барокко. Киев богато украшен храмами, преимущественно эпохи Барокко.

Увидя однажды церкви Киева, потом надолго остаешься под влиянием их очарования. Глядя на их безмолвные, но много говорящие стены, великолепно декорированные; или же созерцая прелесть златоверхих куполов, подернутых заревом заходящего солнца, подолгу не можешь оторваться от них, будимый сменой разнородных впечатлений. Киев древний, эпохи зародившегося расцвета и в корне загубленном, Киев опустошенный в развалинах, пугавший призраками и тенями страшных лет лихолетья, Киев снова чуть было не вознесенный до высот небывалых и роком исторических судеб снова остановленный - никогда не высказался до конца. Город, который имел все данные стать одним из величайших и который никогда не поднялся выше значения областного.

Уезжая из Киева уносишь боль, тоску и грусть, а в то же время чувство какой-то просветленной тихой радости и гордости теми предками-рыцарями, которые столетиями бились за свою свободу, обильно поливая кровью и усеяв костьми степи широкой и привольной Украины.

Киевские церкви, особенно Киево-Печерская лавра были всегда для русского человека и особенно для сермяжной Руси тем, чем является для магометан Мекка. Это святыня из святынь, к которой, во все минуты горечи и печали, тянулись сердцем и думали бедные, обездоленные и забытые люди. Сколько их было таких, которые с котомкой за плечами брели чуть ли не через всю Россию пешим порядком к заветному Киеву.

И в свете 950-летнего юбилея крещения Руси, которое приходится на наш 1938 г. Киев встает в памяти во всем своем былом (печальном) величии и огромного масштаба, значении для судеб русского народа и его государства.

Образованные люди Украины 17 века, находясь в постоянном общении с Москвой, оказали решающее влияние на развитие Барокко и в Московском государстве. Архитектурные формы Барокко, которые так нравились украинскому духовенству не давали покоя тем из них, которые были связаны с Москвой. Видя в последней отсутствие привычных форм в московском зодчестве, они всячески восхваляли достоинства Барокко. И вот под воздействием настойчивой пропаганды их, москвичи принялись к насаждению барочных форм и у себя. Переход этот произошел не вдруг и сразу. Борьба старого с новым наблюдалась сравнительно долгое время. Но под воздействием всесильных влиятельных лиц, на которых имело большое влияние украинское духовенство, - новое победило.

К новшествам московского барокко, заимствованным от Украины, нужно отнести традиционное трехглавие, сложившееся у украинцев под большим воздействием деятельности униатов, располагаемое вопреки московскому, с востока на запад и пятиглавие, располагаемое соответственно крестообразному плану, а также выразительное стремление форм к верху при вертикальном расчленении фасадов и строение в несколько ярусов. При всей кажущейся близости и родственности киевского и московского барокко, последнее существенно отличается от первого. В то время, как зодчие киевского барокко должны были черпать мотивы главным образом у западной архитектуры, зодчие же Москвы, располагавшие к этому времени собственным громадным материалом, накопившимся за последние века, были совершенно в другом положении. Москвич черпал мотивы из своей родной архитектуры, придавая всему тому, что вышло из под его рук, глубоко национальный и самобытный характер. Через это московское барокко так мало схожее с барокко западной Европы.

Яркой иллюстрацией переработки старозаветных форм, сделанных легко, и свободно зодчим, можно видеть в церкви Никола "Большой Крест" в Москве 17 в. Здесь декоративные формы фасадов полностью взяты из Архангельского Собора Алевизовой постройки и воспроизведены барочным истолкованием, отчего художественная концепция их обрела совершенно другое содержание и иной смысл. Церковь эта является одной из знаменитых из ряда других выдающихся церквей в стиле Барокко. Храм этот конца 17 века весь заполнен пышными формами, такими характерными для этого стиля. Особенно хорошо и с большим вкусом отделано здесь крыльцо, с богато украшенным его фронтоном. Следующей, не менее знаменитой церковью, является храм Покрова Богородицы на Филях под Москвой 1693 г. Если снаружи в ней достигается впечатление богатства путем комбинирования архитектурных форм и взаимоотношением разнородного материала, то внутри это достигается сплошным кружевом орнаментовки. Кому мерещатся еще эти, давно ушедшие формы, тот может насладиться видом этого грандиозного узорочья, которым сплошь покрыты стены. Затейливой и замысловатой формы лепной рисунок выполнен здесь мастерски и оставляет большое впечатление. Барокко Москвы завершает собой блестящую эпоху развития архитектурных форм Москвы, оставив многочисленные памятники, которые и до сих пор служат украшением ее.

Имея все данные к дальнейшему росту и своему развитию, московская архитектура, под влиянием целого ряда причин и перевода Петром I столицы в Петербург, постепенно меркнет и окончательно уступает первенство последнему. Потом Москва снова будет строить, но уже под влиянием иных идей и веяний, которые, к ней принесут ее питомцы заграничные пенсионеры.

Заканчивая краткий обзор нашему зодчеству до Петровской эпохи, мы здесь только вскользь скажем о русском деревянном зодчестве.

Русское деревянное зодчество обладает теми же качествами и теми же достоинствами, что и "Слово о Полку Игореве". По простоте и грандиозности замысла, по выдумке и неожиданности сочетания форм, деревянные церкви не уступают величайшим произведениям архитектуры. В них столько же благородства, сколько и непринужденности, в них блеск замысла подобен сверканию молнии. Свобода, легкость, отсутствие надуманности - наиболее характерные черты этого творчества. В них все точно от сказки. Точно волшебной палочкой прорисованы их линии и сгруппированы в причудливую форму.

Церкви эти дошли до нас, начиная от 16 века. Более раннего периода не сохранились. Есть эти церкви на Украине, в Прикарпатской Руси, но наиболее богат ими наш север.

Пропуская большой и интересный период русского строительства XIII, XIX и XX в.в. и создание одного из величайших городов современности - Петербурга, эпоху, в течение которой сменилось несколько стилей, - я хочу сказать, что, как и прежде, так и теперь, все тоже. Еще вчера бывшее законом, неотъемлемой правдой, завтра объявляется ересью и чудовищем. На смену одним понятиям приходят другие. Вокруг новых идей обычно происходит ожесточенная борьба до тех пор, пока новое не победит окончательно. История искусств знает не одну эпоху такой борьбы за новое. Сейчас также идет борьба. Можно сказать, она еще не закончена. Стимулом этой борьбы явилось событие, которому почти не было равного в истории архитектуры всех времен и веков. Железобетон, известный еще в 19 в. и почти не применяемый в зодчестве, исключая единиц в XX веке, - после мировой войны получает широчайшее распространение по всему свету, открыв зодчеству невиданные просторы и ширь. С овладением железобетона неизбежно должна была прийти и революция форм, а также и многих других понятий, которые теперь являются краеугольным камнем архитектурного проекта. Все прежние понятия о форме теперь в большинстве отброшены, на смену пришли новые категорические и нетерпимые.

С понятием о новой форме, вытекающей из особенностей железобетона, неизбежно новое и в церковном зодчестве. Все прежнее будет пересмотрено и также, возможно, не без борьбы пойдет по новому пути, обещая совершенно исключительные возможности и перспективы.

Худ.-арх. Я. Л. ЛИХОНОС

IV. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОТДЕЛ

СВЯТАЯ РУСЬ. Стихотворение А. КОВСКОЙ

Шли годы, шли века... Над Русскою Державой

За князем княжил князь и ширилась земля.

И ряд богатырей прошел по ней со славой

И тризну справила по ним вся Русь скорбя...

Но светоч истины сокрыт был от народа,

В потьмах бродила Русь... Не славила в те дни

Великого Творца и истинного Бога,

В кровавых капищах Перуна и Даждбога,

В невежестве своем склонялися они...

Но вот настал тот час, когда десницей Божьей,

Ниспослан был на Русь луч благости святой,

И кликнул светлый Князь: "Кто верен мне за мной!

О мой народ! Спеши расстаться с ложью,

Отринь богов, как я познай Живого Бога,

К Днепру иди, омой грехи свои,

Прими свет истины крещения Христова".

И множество крестилося в те дни...

Вся Русь поныне чтит Владимира Святого,

При нем блеснул над ней Христианства первый луч,

И в горькой участи изгнанья рокового,

Мы молимся ему: "Предстателем нам будь!

О Ты! страны родной, великий Просветитель,

Владимир-Солнышко! ее отцом ты был,

Молись за нашу Русь, которой Сам Спаситель,

Крещением святым грехи ее омыл".

Пусть памятный сей год - начала Эры славной,

Зарею светлых дней вновь будет для нее,

Неугасимый светоч веры Православной,

Сияет век над ней, как светлая звезда".

А. КОВСКАЯ

Шанхай, 17 июля, 1938 г.

КРЕЩЕН1Е РУСИ. Стихотворение Б. УВАРОВА.

Из дикой варварской страны, -

Племен славянских, где сыны,

Отцы живали наши встарь

И, где сложили кости, прах;

На славу нам, врагам на страх,

Где воцарился Русский Царь;

В степях, вдоль рек и по лесам.

Где зверь рычал и птичий гам

Стоял всегда и ночь, и день;

Озер просторы, ленты рек -

От Рождества в десятый век -

Согнало солнце будто тень,

Из пепла Феникс будто вдруг,

Времен закончив темных круг,

Восстала Русь; со всех концов

Владимир князь крестил народ

Днепра в пучине светлых вод

Мужей и жен - Руси отцов.

Страна восточных вдруг славян,

Туман, как будто встал с полян,

При свете дня расплылся весь,

Себя крещеньем обновив,

Конец Перуну положив,

Великой стала; град и весь,

Поля, леса, ручьи, моря -

Любовью весь народ горя,

Жить новой, светлой жизнью стал:

Князья, дружина, смерды - все

Юнцы и старцы - весь вполне

Народ к Кресту вдруг враз припал.

Из дикой, варварской страны,

Где полудикие сыны

С дубьем бродили по лесам

И дань язычеству несли

Божкам из древа жертвы жгли;

Во всех углах, по всем местам

Великой стала и святой,

Обширной Русскою страной.

Вокруг росли монастыри

И в них отшельники святые,

Душой великие, простые,

Собой святили пустыри: -

Где звери раньше лишь бродили,

Да печенеги в плен водили

Детей и жен себе в рабы;

В пещерах, дуплах, шалашах;

В безлюдных, сумрачных местах,

Где сосны, ели, да дубы

Сплетали сплошь густую сень,

Всегда стояла там лишь тень: -

Вдруг стали быстро вырастать

Святые храмы и скиты,

В градах: палат, хором ряды -

Родную землю украшать.

Десятый век идет с тех пор,

Когда народ спустился с гор,

Лежал где стольный Киев-град

И сам Владимир, князь святой

Крестил его Днепра водой,

Разбив всю силу ада врат.

Он дал Руси священный путь

И указал нам жизни суть,

Открыл сердец он наших очи,

Смиренно сам припав к Кресту,

Предал страну свою Христу

И с душ покров он сбросил ночи

На век пришел жрецам конец

И светлой веры вдруг венец

Над Русью ярко стал сиять;

И, вот, сугубо грешный мир,

Всегда лишь чтущий злой кумир

На Крест с любовью стал взирать.

Кресты повсюду, купола,

Зовут во храм колокола;

Христос Воскрес! Христос Воскрес!

Повсюду слышен сей привет;

Святой, незримый льется свет

На землю Русскую с небес.

Тебе, Владимир, князь святой!

Равноапостольный, родной!

Хвалу и славу мы поем

И молим также все с смиреньем,

На лик взирал с умиленьем,

Тебя, спасти мы Русь зовем!

Спаси Россию, князь святой!

Мы верим, верим, что тобой

Россия будет спасена

И, сбросив прочь безбожья бремя,

Мы верим впредь - на долго время

От козней злых ограждена.

И свет Христов над Русью вновь

Засветит ярко и любовь

В сердцах проснется наших всех;

Покой в России водворит

Господь, когда Он нам простит

Цареубийства тяжкий грех!

БОРИС УВАРОВ

июнь 1938 года. Шанхай.

КИЕВ. Стихотворение А. ХОМЯКОВА

Высоко передо мною

Старый Киев над Днепром;

Днепр сверкает под горою

Переливным серебром.

Слава, Киев многовечный,

Русской славы колыбель!

Слава, Днепр наш быстротечный,

Руси чистая купель!

Громко песни раздалися,

В небе стих вечерний звон.

"Вы откуда собралися,

Богомольцы, на поклон?"

"Я оттуда, где струится

Тихий Дон, краса полей!"

"Я оттуда, где клубится

Беспредельный Енисей!"

"Край мой - теплый брег Эвксина

"Край мой - брег тех дальних стран

Где одна сплошная льдина

Оковала океан!"

"Дик и страшен верх Алтая,

Вечен блеск его снегов, -

Там страна моя родная!

"Мне отчизна - старый Псков".

"Я от Ладоги холодной".

"Я от синих волн Невы".

"Я от Камы многоводной".

"Я от матушки Москвы".

Слава, Днепр - седые волны!

Слава Киев - чудный град!

Мрак пещер твоих безмолвный

Краше царственных палат.

Знаем мы, в века былые,

В древню ночь и мрак глубок,

Над тобой блеснул

России Солнца вечного восток.

И теперь из стран далеких

Из неведомых степей,

От полночных рек глубоких -

Полк молящихся детей -

Мы вокруг твоей святыни

Все с любовью собраны...

Братцы, где ж сыны Волыни?

Галич, где твои сыны?

Горе, горе их спалили

Польши дикие костры

Их сманили, их пленили

Польши шумные пиры.

Меч и лесть, обман и пламя

Их похитили у нас:

Их ведет чужое знамя,

Ими правит чуждый глас.

Пробудися, Киев, снова!

Падших чад своих зови!

Сладок глас отца родного,

Зов моленья и любви.

И отторженные дети,

Лишь услышат твой призыв,

Разорвав коварства сети,

Знамя чуждое забыв,

Снова, как во время оно,

Успокоиться придут

На твое святое лоно,

В твой родительский приют.

И вокруг знамен отчизны

Потекут они толпой

К жизни духа, к духу жизни,

Возрожденные тобой.

А. ХОМЯКОВ

ПРИЛОЖЕНИЕ

П. С. Лопухин

Значение Всезарубежного Собора.

Зарубежная Церковь несколько лет готовилась к Собору. Созыв его потребовал большого напряжения и теперь естественно возникает вопрос - нужно ли было его созывать, оправданы ли жертвы, понесенные на дело Собора, и в чем главное значение Собора. Эти вопросы у всех на душе, и на устах, и на них надо попытаться ответить.

Когда нас, участников Собора, спрашивают о впечатлении им оставленном, мы тотчас и убежденно отвечаем, что он оставил впечатление очень сильное, исключительно своеобразное, мы говорим, что Собор был благодатным. Но этого мало сказать - это надо объяснить и попытаться передать дух Собора, чтобы всем стало ясно, в чем дело.

Сделать это не так легко, потому что главное значение Собора надо искать в области духовной, в той жизни, которою жил Собор, в том духе единства, которое зачалось на Соборе, и затем оформилось в церковно-национальное объединение. Такие явления духовной жизни трудно описывать - о них свидетельствует внутренний опыт, но мы все-таки попытаемся объяснить, почему Собор так глубоко и радостно нас взволновал, почему вселил в нас добрую надежду.

Мы начнем с того, что более ясно и, так сказать, осязаемо.

Прежде всего, мы. должны прямо сказать, что Собор выявил нашу исключительную церковную сплоченность. В самом деле: - на Собор съехались люди со всего света. Ведь только приходы в Австралии воспользовались правом избрать своими представителями лиц, проживающих в Европе и только приходы в Бразилии и несколько разрозненных приходов в Африке не были представлены. Из всех остальных стран нашего рассеяния съехались представители. Владыка Мелетий с 4-мя представителями из Харбина ехал 49 дней. Епископ Урмийский Иоанн несколько дней ехал по бесплодной пустыни, пока добрался до культурных путей сообщения. Созыв Собора потребовал больших денег, они были собраны по мелочам и можно сказать десятки тысяч рук снаряжали путешественников в дальнюю дорогу. 3а все время нашего беженства это был первый Всезарубежный Собор, собранный русскими людьми собственными силами. На созыв Собора 1921 г. и на Зарубежный съезд были пособия извне - из остатков русских государственных средств. Бывали и другие русские съезды, меньшие и по значению и по числу участников, но и они также собирались при помощи извне. И только этот, поистине Всезарубежный Собор был созван без единого гроша пособия и созвала его Церковь. Когда вдумаешься в это, когда представишь какие жертвы были принесены, сколько проявилось сердечного стремления к Собору, сколько глубокой преданности и любви к Церкви было вложено в дело созыва Собора, то нам станет до очевидности ясно внутреннее единство и сплоченность Русской Церкви заграницей. Нам станет ясно, что Русская Зарубежная Церковь это не есть только общее наименование разбросанных по всему свету русских приходов, что принадлежность к ней - это не есть так сказать "нансеновский паспорт" для церковных апатридов, разрозненных по всему свету и не связанных между собой. Нет, Русская Зарубежная Церковь - это есть церковный организм, живое церковное тело.

О! мы знали это, - самое возникновение и история развития Зарубежной Церкви нам говорили об этом, но Собор с такой силой и энергией проявил наше единство и сплоченность, что в наши души хлынула радость. Все силы зла ополчились на Русскую Церковь, ее гонят, мучат и не дают проявляться на родной земле, но врата адовы не одолели ее: Она жива и, вот, если есть возможность для проявления и развития ее жизни - она живет полной жизнью, она животворит, и в русской жизни нету силы более сильной, и тому неложный свидетель Собор, так ярко, так убедительно показавший нам единство и жизненную силу Церкви.

Когда все это поймешь и оценишь, в душу победно вселяются вера и надежда: - не оставил нас Господь, живы русские люди и Господь ведет их к лучшей жизни. Это сознание и эта уверенность дают такую радость, что ею не нарадуешься.

Владыка Митрополит Антоний говорил, что когда Господь милует, то Он милует незаслуженно щедро. Так и на Соборе Господь одарил нас и другою милостью: - это поистине Русский Собор. У Русской Церкви есть своя самобытная жизнь, своя история, традиция и своя высокая культура. Но, кроме того - она есть Церковь гонимая, она прославлена многими мучениками за Христа и в ней горение исповедания веры. Зарубежная Русская Церковь есть часть Великой Русской Церкви. Когда подготавливался Собор, то невольно и неоднократно вставал тревожный вопрос: - будет ли он русским и по качеству, по духовному уровню, будет ли на нем отблеск великого подвига гонимой Матери-Церкви, будет ли ревность о чистоте веры, будет ли живая вера в Церковь и преданность ей, будет ли духовная энергия жаждущих истины Христовой? Или вдруг окажется, что на Зарубежной Русской Церкви лежат тень утомленности и русские люди, на своем Соборе серо и угрюмо зароются в пересказ своих печалей и бедные интересы своей бедной и будничной жизни?

Когда готовился Собор, мы надеялись, что милостью Божией живы русские люди в изгнании, но эта вера и надежда были так щедро вознаграждены, как мы и думать не могли.

Собор прошел на высоком духовном уровне. Все доклады были по качеству выше среднего, а некоторые были исключительно интересны. Собор был на высоком интеллектуальном уровне. Он охватил большой объем вопросов и поднялся на большую высоту, освещая их, и отвечая на них. Не только ни одного доклада, но ни одной речи не было нетвердой в смысле Православия. На собор собрались люди со всего света, но среди них не было ни одной души, которая поддалась бы влиянию современных соблазнов - модернизма, экуменизма, софианства и других разрушительных направлений. Речи были просты и искренни и почти все кратки и сжаты. В них не было аффектации, восторженности и фальши и, когда только один раз у одного оратора проскользнуло настроение запутанной сентиментальности, то "молча обмененный взор ему был общий приговор" и то даже не ему, а этой, как потом один выразился "модуляции" известного нездорового направления. Это было только один раз, а в общем наоборот - на фоне речей хорошего качества, искренних, простых, нередко выделялись слова свидетельствовавшие о глубоком и богатом духовном опыте говорившего. Так, например, один мирянин, говоря о просветительной церковной деятельности, с такой силой сказал о просветительном значении и силе литургии, что его слово взволновало душу. Другой - клирик - как-то в нескольких словах раскрыл перед нами душу пастыря и подвиг его попечения о душах человеческих, третий принес нам результаты такого внимательного, большого и многолетнего труда по научению Слову Божию, что мы с глубокой и почтительной благодарностью слушали их.

Собор жил духовно приподнятой жизнью. На нем была какая-то особая духовная чуткость и внимательность. Это очень характерно проявилось при обсуждении одного проекта. Многие Члены Собора его критиковали и выражали сомнение в его целесообразности. Можно было думать, что проект будет отвергнут, но один оратор сказал, что для некоторых, может быть для немногих, он может быть полезен и вот из-за этих неизвестных и немногих, чтобы не лишить их возможной пользы духовной, Собор вдруг единогласно принимает проект. Это очень характерно для Собора и его настроения. Ревность о чистоте Православия, глубокая преданность церкви, высокий духовный и интеллектуальный уровень и широта интересов подняли Собор на такую высоту, что можно смело сказать - его деяния представляют интерес не только для Русской Церкви и я не уверен могли бы все Поместные Церкви собрать в данное время Соборы такой ценности и такого уровня.

Но да не услышит никто в этих словах гордости ила самопревозношения, нет не наша в этом заслуга. Собор не был бы Собором, если бы мы не поняли, если бы не ощутили, что не мы, люди, а Божия милость и Божия благодать создали и провели этот Собор. Больше того: если бы все сделанное на Соборе было сделано в самом деле нами, то это был бы не Собор, а съезд и все сделанное имело бы совсем иное значение, ибо дорого именно то, что Собор Церковный прошел церковно, по воле Божией.

Но это был именно Собор и мы это ощутили с первого дня, в тот момент, когда мы в страхе Божием пели молитву "Днесь благодать Св. Духа нас собра". Дерзновенные слова и вместе с тем, сколько надо смирения, чтобы их так дерзновенно сказать. Много раз в течение Собора вспоминалась эта молитва. Это не личные воспоминания и настроение - весь Собор, все Члены Собора жили эти дни открыв свою душу благодати Божией и отдавались ее водительству. Мы высказывали свои взгляды, но мы не боролись друг с другом. Мы отстаивали свои мысли, но душа наша была открыта к тому, чтобы понять чужую мысль и, что надо для пользы Церковной. Мы высказывали свои мнения, но готовы были от них отказаться. Это создавало совершенно особое настроение Собора, настроение церковное, и мы это до конца поняли и оценили во время общего говения. Когда Высокопреосвященный Председатель Собора выразил пожелание, чтобы в день Преображения все приобщались, сперва, казалось, что это невозможно, что мы слишком поглощены занятиями, проходившими напряженным темпом. Но по слову Владыки мы исповедывались и приобщались Св. Таинам и с радостным изумлением мы увидели, что мы без труда перешли от Соборных работ к этому Великому Таинству и это нам открыло благодатное настроение, в котором проходил собор в котором мы так неумело и робко входили в первые дни. После говения мы сжились с ним, оно овладело нами и мы отдались ему радостно, спокойно и уверенно. Незабвенные Соборные впечатления. И если бы только можно было передать достаточно ярко - с какой силой правды, с какой силой веры и какой убежденностью были сказаны, а нами приняты, последние слова Председателя Собора. Закрывая Собор, Владыка говорит последнее слово. Он подводит итоги Собора и с глубоким удовлетворением говорит о создавшемся Соборном единстве. Ему отвечает Митрополит Серафим и от лица Собора приносит единодушную и горячую благодарность за труды председателя, поистине огромные. Владыка Митрополит Анастасий отвечает ему: "Надо благодарить только Бога, - от себя мы приносим только наши немощи и Собор прошел так успешно не нашими силами, а милостью Божией". В этих словах глубокой веры, с силой и смирением отцов Церкви, выражено то, что мы, рядовые члены Собора, в меру наших сил, понимали и радостно-изумленно ощущали в незабываемые дни Собора и мы были счастливы, что Владыка это выразил так кратко и так ярко.

Это не личные воспоминания и настроения, потому что весь Собор ими жил и доказательством тому служит и наше чувство глубокого удовлетворения и единодушие всех голосований Собора. Мы правда были единодушны и единомысленны, и это было только благодаря нашему духовному единству. Нас объединяло желание послужить Церкви. Мы находились в нравственно-смиренном положении слуг Церкви. Мы думали о ней, о том, что можно в данный момент для нее сделать, и в этом мы были духовно едины, и это единство дало нам единомыслие.

Об этих Соборных настроениях надо говорить, ибо, только узнавши их станет понятным одно из главных постановлений Собора - о церковно-национальном объединении.

Открывая Собор Владыка Митрополит говорил, что у всех нас первая мысль о России и стремление освободить русский народ от власти безбожников. Владыка говорил, что освобожденную и возрожденную Россию нельзя мыслить иначе, как православной и монархической. Но строй монархически есть по существу строй теократический: Православный Государь потому есть помазанник Божий, что он слуга Божий - защитник Церкви и Правды Божией. Таков идеал и основа Святой Руси. Россию нельзя возродить механически. Православный Государь может осуществлять свое высокое служение только тогда, когда народ понимает существо власти Православного Царя, ее задачи и смысл. Спасение России в том, чтобы возжечь этот идеал и дать это мировоззрение русскому народу. Задача возрождения России есть, прежде всего, задача нравственная и духовная. Люди неправославные, не знающие идеалов Святой Руси, на которых создавалась Великая Россия, - не могут воссоздать Православную Россию. У русских людей сейчас нет единого мировоззрения, они духовно разделены и потому не могут объединиться ни национально, ни политически. Поэтому первая задача достигнуть духовного единства, ибо только тогда возможно и единодушие и единомыслие.

Эти мысли Владыки Митрополита глубоко запали в наши сердца. Нам стало ясно, что национальная задача Собора заключается именно в том, чтобы положить начало собиранию русских людей воедино на основе начала Святой Руси, что без этого единения не может быть спасена и возрождена Россия. Поняв это с предельной ясностью и остротой, и ощутив свое единство, мудро и осторожно, в меру достигнутого единства, Собор и принял свое историческое решение о духовно-национальном объединении вокруг Первоиерарха Митрополита Анастасия, которому принес горячую просьбу принять на себя подвиг духовного окормления этого единства и заботу о том, чтобы оно стало действенной силой для служения России на ее исконном историческом пути.

Вдумайтесь в это Соборное решение, и вам станет ясно его глубочайшее значение. В то время, когда мир прославляет начало господства большинства или класса, или начало личной силы и воли, или начало суверенной абсолютизированной нации, - Русский Всезарубежный Собор признает высшей ценностью жизни - святость, провозглашает начало смирения перед ней и, на этой основе начинает собирать русских людей: - нация, большинство, личность, сила и воля, да смирятся, да подчинятся святости и в служении ей, да соберется русский народ воедино вокруг Первоиерарха, чтобы под его духовным окормлением духовно укрепиться для служения России на ее исконном историческом пути. Собор единодушно и глубоко убежденно сделал это дело, и это было главным моментом Соборных деяний.

Что будет из этого начинания? Поймут ли русские люди, что это объединение или такой отбор русских национальных сил есть необходимый подготовительный этап, и вместе единственная основа возрождения России? Поймут ли его духовную и историческую необходимость, подчинятся ли они духовному окормлению Первоиерарха, поймут ли, что без духовной подготовки и церковно-национального объединения они не смогут объединиться для деятельного служения России, на ее исконном историческом пути? Поймут ли, что путь смирения и подчинения есть путь подлинного творчества православных людей? Поймут ли это русские люди или, зараженные современными нерусскими и неправославными идеями, настроениями и страстями, веря только в человеческую силу - класса, нации, воли или большинства - они не поверят в творческую силу морального и духовного начала? Не поверят, как, помню в начале революции, в станице, не верил один молодой казак и на слова о том, что надо созвать стариков и их послушать, сказал: "тут и фронтовики не справляются, так чего же ждать: от стариков". Старик? - представители моральной, а не физической силы - были отвергнуты и эти "фронтовики" продолжали терзать и уничтожать друг друга. Но мы скажем таким маловерам, поклонникам силы и партийной борьбы; - вот вам творческая сила духовного начала - пока вы бессильно силитесь силой преодолеть друг друга и в борьбе друг с другом создаете все новые партии и новых людей, - Русская Зарубежная Церковь сделала то, чего вы, даже и объединившись все вместе, не можете сделать: - она своими силами созвала Всезарубежный Собор, она, а не вы, собрала единство, которое живет тою силой и идеалами, которыми создавалась Россия, она, а не вы начала собирание русских людей для служения России на ее исконном историческом пути.

Церковно-национальное единение вокруг Первоиерарха не есть объединение политическое. Последнего еще нет, но то, что создано, есть единственный путь к нему. Все национальные течения признают, что путь России есть путь религиозно-национальный, знают это и иностранцы. Мы все это знаем и вот проходят года, и у нас до сих пор нет национального центра. Собор его создал, и русские люди должны его духовно принять и с ним установить связь. Отсутствие этого определенного центра объясняется только духовным разобщением, недостатком в духовной и моральной области и Церковь признала для себя обязательным бороться с этим недостатком. Возглавление политического объединения не есть дело Церкви. В своей первой речи Владыка Митрополит с особой силой подчеркнул, что Церковь никогда не возьмет меча - символа государственной власти - ибо у нее другое оружие: ее меч слово истины и ее борьба духовная - против зла и греха. Русская Зарубежная Церковь, говорил Владыка, высоко подняла знамя Святой Руси и указала путь возрождения России, она позвала нас и зовет под это знамя, к высокому идеалу, воодушевляясь которым наши предки строили Россию и сам Собор Владыка назвал собиранием русских национальных сил.

Собор отозвался на этот зов, он сам был началом русского церковно-национального объединения и если поставить себе вопрос, в чем будет сущность этого объединения, как оно будет жить и действовать, то мы ответим, что его жизнь и деятельность уже началась на соборе, и оно будет их продолжать: - мы были объединены идеей служения Церкви - теперь это будет служение Святой Руси и России. Мы были объединены нравственно - смирением, ибо не добивались своего, а хотели служить. Мы выражали свои взгляды полно и откровенно, но мы не боролись друг с другом. Мы выражали свои мнения, но никого не хотели себе подчинить. У нас было духовное единение и в нем и через него мы находили единомыслие и единодушие при решении конкретных вопросов.

Так началось наше Свято-Русское единение вокруг Первоирарха, так оно. должно жить и действовать, укрепляясь для будущего служения России. И тот, кто входит в это единство, тот должен твердо исповедовать начало Святой Руси и нравственно обязаться войти в него с душой открытой для принятия в душу указаний нашего кормчего. Он должен войти в него с тем, настроением, с которым мы вошли на Собор, жили и действовали на нем.

Я позволил себе говорить о наших переживаниях и настроениях на Соборе, чтобы читателю хоть несколько было понятно, что такое Собор и какова была колыбель, в которой милостью Божией зародилось наше национальное объединение.

Собор кончился, и кончились наши полномочия. Но Господь дал нам счастье первым войти в наше спасительное церковно-национальное объединение и на нас, бывших членах Собора, лежит нравственная обязанность передать всем русским людям дух Соборного единства и вместе с ними продолжать Соборное дело, свято храня наше единство, которое создал Собор во имя св. Кн. Владимира в этот Юбилейный Владимирский год во славу и воз-рождение России.

П. С. ЛОПУХИН

Срем. Карловцы. Югославия. 1938 г.