Денис Сдвижков

ПРОТИВ «ЖЕЛЕЗА И КРОВИ»:
ПАЦИФИЗМ В ГЕРМАНСКОЙ ИМПЕРИИ

К оглавлению

ГЛАВА II

ПАЦИФИЗМ И ОБЩЕСТВО

2. 1. "Разбудить Михеля": методы и условия антивоенной пропаганды

Поскольку главным для осуществления своих идеалов большинство пацифистов считало "просвещение", то все отношения между обществом и пацифизмом строились вокруг развернутой движением кампании антивоенной пропаганды. Представление о том, какими конкретно средствами пацифизму следует завоевывать на свою сторону общественное мнение, с течением времени менялось.

Наибольшее распространение получили лекции и доклады на миротворческую тематику, после которых желающим предлагалось вступать в общества мира. Особенно преуспел на этом поприще бывший актер из Швейцарии Рихард Фельдхауз, объехавший со своими выступлениями буквально всю Германию. Пацифисты старались сделать эти лекции возможно более яркими, сопровождая их показом слайдов об ужасах войны (*).

(* FB. 1905. N 9. S. 107.)

В определившемся центре движения — на Юге Германии — пацифистская деятельность сознательно или невольно восприняла черты традиционного уклада жизни, приспосабливая к своим целям "испытанные временем формы немецкого общежития". Обычной практикой пропаганды стало распространение пацифистской литературы в пивных с их собраниями завсегдатаев (Stammtische) и даже в общественных банях и парикмахерских. На Рождество и по другим праздникам устраивались столь же традиционные вечера хорового пения (Gesangfeste), семейные вечера для бюргеров с их женами и детьми. Штутгартские пацифисты уже настолько вросли в эту среду, что специально изменили распространенный в печатных изданиях движения латинский шрифт, который символизировал интернационализм и прогрессивность читателей, на традиционный готический, посчитав, что этот шаг увеличит популярность пацифистов среди обывателей (*).

(* Ibid. 1901. N 3. S. 31; N 4. S. 47; 1904. N 1. S. 1; N 7. S. 50.)

Однако одномоментное воздействие на аудиторию через лекции и вечера не давало желаемого эффекта. Уже в 1900 г. "Фриденсблеттер" признавали: "По опыту можно заключить, что возникшая было на собрании волна сочувствия к нашему делу вскоре... затухает" (*). Наивные архаичные формы пропаганды, не нацеленные на действительно массовую аудиторию и финансово не подкрепленные, отставали от требований времени. Как курьез воспринимаются, например, советы "Фриденсблеттер" каждому члену обществ мира за неимением других средств смотреть за тем, что читают его знакомые, и если это статьи с нападками на другие нации, требовать "оставить это дурное занятие" (**).

(* Ibid. 1900. N 5. S. 57.)

(** Ibid. 1905. N 11. S. 130.)

Об архаизме пацифистской пропаганды свидетельствовал и персоналистский подход, ставка на личности, а не на массовость. Ф. Вирт в своей инструкции 1895 г. о создании обществ мира предлагал "прежде всего в каждом городе найти человека, подходящего и готового для того, чтобы взять дела на себя", и строить всю дальнейшую деятельность вокруг него либо даже пользуясь авторитетом одного лишь его имени (*).

(* Die Friedensbewegimg. 1914. N 2. S. 55.)

Назревшая потребность в изменении пропагандистских методов заставила пацифистов отказаться от того, чтобы видеть в каждом из общей массы потенциального сторонника. Поэтому следующим шагом стали попытки дифференцированного подхода к разным слоям общества. С этой целью в практику миротворцев вошли рассылавшиеся определенным категориям населения воззвания. Проблема войны и мира в них толковалась с соответствующими этой группе нюансами. Автором таких общегерманских воззваний чаще всего был Умфрид: одно за другим они направлялись духовенству, учителям, профессорам, промышленникам, руководителям рабочих организаций, домохозяйкам, даже владельцам гостиниц и управляющим. Инициативу подхватили местные общества мира, рассылавшие аналогичные воззвания в своем городе или округе. Кроме того, пацифисты проводили агитацию на собраниях и съездах других общественных и профессиональных организаций — учителей, ремесленников и т. д. Чаще всего, однако, сколько-нибудь широкого отклика эти воззвания и выступления не получали (*).

(* FB. 1904. N 6. S. 45; N 11. S. 156.)

Неудачи заставляли миротворцев пересмотреть сам подход к пропаганде. Под воздействием прагматизма англосаксонских пацифистов, которые устами Н. Энджелла выдвинули тезис "практичности мира", и немцы делают ставку на рациональное убеждение своей аудитории. Уже в 1909 г. В. Шюкинг уверенно заявлял: "Хотя в Германии ещё много ура-патриотов, они, безусловно, стушуются, как только речь пойдет о цифрах (военных расходов — Д. С), ибо где сокровище их, там и сердце их" (*). Систематизировать этот подход взялся австриец Артур Мюллер, поставив своей целью разработку "техники пропаганды". В одной из "методичек" Мюллер предлагал пути пацифистского воспитания в семье, в другой, в вымышленных диалогах с представителями разных социальных групп — крестьянином, домохозяйкой и др. — приводил образцовую критику штампов об антивоенном движении (**).

(*FW. 1909. N2. S. 109.)

(** Mueller A. Pazifistisches Jugendbuch. Ein Ratgeber fuer Eltern und Erzieher. Wien — Leipzig, 1911. Ders. Das persoehnliche Wirken und Werden. Ratschlaege fuer die persoehnliche Propaganda. Entgegnung auf Einwaende. Ein Beitrag zur Technik der Friedenspropaganda. Wien, 1912.)

Оптимистический взгляд раннего пацифизма на природу человека сменился уверенностью в том, что "большинство людей не идеалисты, и мы должны стараться поставить их эгоистические интересы на службу нашим великим целям" (*). У одних это разочарование в человеческом идеализме вызывало подавленность, как у Умфрида или Зуттнер, надеявшейся перед своей смертью в 1914 г. уже только "на чудо или на великого апостола [мира]" (**). Другая же ветвь немецкого пацифизма вокруг Союза Международного Согласия разделяла этот пессимизм только в отношении "непросвещенной" массы, но делала зато ставку на "завоевание широких образованных слоев немецкого народа" (***). В отношении прочих идеологи "Союза" выработали теорию "внушения" (Suggestion), опиравшуюся на новейшие достижения психологии в учениях Фрейда, Вундта и проч.

(* Ders. Die Technik der Friedenspropaganda // Die Friedensbewegung. 1914. N2. S. 56.)

(** Hamann B. Op. cit. S. 510.)

(*** FW. 1914. N 2. S. 43.)

Впервые, таким образом, пацифисты стали учитывать в своей пропагандистской кампании фактор иррационального и возможность сознательной манипуляции массами. Так, О. Ниппольд считал, что немецкий шовинизм — это "психопатия,... преимущественно вызванная массовым внушением". (*)

(* Nippold О. Der deutsche Chauvinismus. S. V-Vl.)

И до того пацифисты высказывали интерес к психологии масс, но не придавали ей должного значения. Кроме того, они считали, вслед за Умфридом, что вполне возможно "переориентировать её (психологию — Д. С.) в духе политики согласия" (*). Но по мнению члена CMC профессора А. Фридлендера, шансы на "внушение массам пацифистских идеалов малоутешительны, поскольку идея интернационализма и согласия предполагает привлечение рассудка, а он в массе подавлен эмоциями". При этом просвещенческая вера в человека не была развеяна до конца и у Фридлендера, — ведь он все же рассчитывал на поддержку интеллектуалов и постепенную эволюцию правовых начал в политике (**). Идея "внушения" быстро сделалась популярной во всем антивоенном движении — включая Б. фон Зуттнер (***). Практические выводы из совершавшегося переворота в пацифистской практике пропаганды были, однако, отодвинуты разразившейся войной.

(* Umfrid O. Volkspsychologisches // VF. 1910. N 7. S. 61.)

(** Friedlaender A. Die Bedeutung der Suggestion im Voelkerleben// VVIV. Hft. 11. Stuttgart, 1913. S. 11-13.)

(*** Hamarm B. Op. cit. S. 502. 508.)

Ненецкий пацифизм и социальная психология эпохи

С современной точки зрения очевидно, что значение фактора социальной психологии для истории пацифистского движения очень велико. В то же время это наименее поддающийся анализу пласт взаимоотношений пацифизма не только с политической культурой, но и с более тонкой культурно-психологической материей.

Речь шла в основном об отношении к процессу "модернизации" общественно-политической жизни, о разногласиях в оценке и перспективах ощущавшихся перемен. Понятие "modern", осознание себя носителями пафоса модернизма присутствовало у многих пацифистов: фон Зуттнер отождествляет "модерн" с "торжеством разума и религии гуманизма", Фрид — с научно-техническим прогрессом (*). Но прежде всего быть "modem" означало для пацифистов разделять их идеалы; многие из них стали прямо называть свою идеологию "теорией модерна" (**).

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 191; FW. 1913. N 1. S. 31.)

(** [Fried A. H.] Kaiser werde modern! В., 1905; Cahen R. Der Pazifismus als Theorie der Moderne // Blaetter fuer zwischenstaatliche Organisation der "Friedenswarte". N 5. Juli 1915.)

С точки зрения устоявшейся в зарубежной историографии концепции "модернизации", эпоха конца XIX — начала XX вв. была переходным этапом на пути от т. н. "доиндустриального" к либерально-индустриальному обществу западного типа. В духовной сфере этот переход сопровождался кризисом ценностей и потерей обществом устойчивого самосознания (Identitaetskrise) (*). В случае с пацифизмом противоречия эпохи отразились в нескольких узловых моментах.

(* Содержание которых чаще всего принято толковать как эволюцию к либерально-индустриальному обществу западного типа. См. Eisenbeiss W. Die Friedensbewegung vor dem I. Weltkrieg als Modernisierungsbewegung // Friedensbewegungen in Vorgangenheit... S. 65-74.)

"Нервозность" как главное свойство времени, обстановка неуверенности и зыбкости создавали, с одной стороны, питательную почву для разных массовых иллюзий, навязчивых идей, страхов, с другой — заставляли искать способы преодоления этого состояния.

Историки культуры и современники единодушно отмечают эсхатологические настроения "конца света", которые получали разный смысл в зависимости от пессимистической или оптимистической оценки событий. Пацифистам современная ситуация тоже представлялась "последними временами". Фрид был убежден, что ещё 10-15 лет — и государства не выдержат бремени вооружений, произойдет всеобщая катастрофа (*). Пацифисты постоянно отмечали господствовавший в обществе фатализм: "Подобно тому, как накануне 1000-го года людьми владел страх перед концом света, так и в начале XX века частью современников овладела идея грядущей мировой войны, — писал в мае 1914 г. один из миротворцев, — Снова и снова мы слышим указывающие на это намеки, надежды и предостережения" (**). В этом комплексе обреченности пацифисты видели "навязанное представление", вину за которое они возлагали на определенные силы вокруг пангерманистов, "Оборонного союза" и т. п.

(* HB FB I. S. 11.)

(** FW. 1914. N 5. S. 190.)

Те, действительно, всеми силами старались подогревать атмосферу напряженного ожидания. Для этого использовались даже полумистические средства: так, вся агрессивно-националистическая пресса в конце 1912 — начале 1913 гг. активно спекулировала на т. н. "Ленинском предсказании" (Lehninsche Weissagung), составленном в 13 в. монахом из городка Lehnin. Оно предрекало в 1913 г. наступление "пожарищ, потопов и крови" вместе с падением династии Гогенцоллернов. "Когда в страну придет весна, — зловеще предостерегал в декабре 1912 г. генерал-лейтенант Э. фон Либерт, председатель "Имперского союза против социал-демократии" — может начаться битва великих держав между собой, ... в воздухе запах крови ... Поэтому немецкий народ должен быть сплоченным и сильным" (*).

(* Neueste Nachrichten (Braunschweig). 3. 12. 1912; Der Roland von Berlin. 24. 12. 1912.)

Представление о грядущей войне в массовом сознании немецкого общества служило известной компенсацией кризиса самосознания. Внутреннее раздвоение проецировалось вовне, от хаоса становления новых ценностей искали спасения в однолинейной логике "друга — врага" (*).В результате в человеческой природе постепенно размывались естественные преграды, противостоящие логике организованного убийства; война становилась в массовом сознании обыденностью еще до того, как она стала реальностью. Этому способствовали и постоянные международные кризисы, переходившие в региональные конфликты. Неудивительно, что на вопрос анкеты Международного Бюро мира, какие выводы делает общественное мнение Германии из русско-японской войны, Немецкое общество мира вынуждено было ответить: "Те, что надо быть вооруженным до зубов" (**).

(* Cm. Glaser H. Die Kultur der wilhelminischen Zeit. Topographie einer Epoche. F. a. M., 1984. S. 257.)

(** FB. 1904. N 15/16. S. 114.)

Распространенным способом уйти от кризисной действительности было обращение к прошлому. Потребности охваченного кризисом ценностей общества совпадали в Германии с интересами властей, поскольку молодой II Рейх оставался "великой державой без государственной идеологии" (*). Заменить её и был призван не виданный нигде в таких масштабах культ национального прошлого; прославлению военных побед, "героизации истории", отводилось в нем главное место. Не случайно "история" стала в Германии таким же сакральным словом, как и "государство", а пацифизму вместе с ярлыком "антигосударственности" прилепили и "антиисторизм" (Geschichtsfeindlichkeit).

(* См. Plessner H. Die verspaetete Nation. Ueber die politische Verfuehrbarkeit des buergerlichen Geistes. Stuttgart, 1959. S. 39-46.)

Противники пацифистов были не совсем неправы, утверждая, что "поклонение идеалу вечного мира,... неуважение к героям и культу героического — лейтмотив у радикальных друзей мира — ... в конечном счете восходят к отсутствию исторического сознания — типичному побочному явлению... страстного преклонения перед современностью". "Мировая история? Кровавая насмешка! / Древний гимн ограниченности!" — словно в подтверждение писал пацифистский поэт (*).

(* Prof. Niemeyer Th. Politische Extreme und Voelkerrecht // DR. 1910. N 8. S. 177; Holz A. Buch der Zeit // Ortsgruppe Koenigsberg. Jahresbericht 1912/13. S. 7.)

Общественное "сознание, обращенное в прошлое, попытка придать смысл истории через саму историю" (*), действительно, абсолютно противоречила умонастроениям пацифистов, не оставляя камня на камне от их надежд на скорое наступление новой эры без войн. Они уже наполовину жили в этом будущем и историзм современников воспринимали как нонсенс. Пацифисты резонно возвращали упрек в идеализме уверенному в своей правоте большинству. "Наши "реальные политики", — замечал Фрид, — подвержены страсти к прошлому, которого не воротишь, и сами сделались в их абсурдном стремлении идеалистами" (**).

(* Glaser H. Op. cit. S. 257ff.)

(** FW. 1916. N 7. S. 212 (1908. N 6).)

Национальным праздником новой Германии не случайно стала именно годовщина военной победы — т. н. "День Седана". Культ героического прошлого нигде не выражался так ярко, как в бесконечных пышных военных юбилеях, достигавших ежегодно 2-го сентября, в "День Седана", своего апогея (*). Фрид так обобщил позицию пацифистов: "Мы в принципе против военных юбилеев... Такие торжества затуманивают... здравый смысл масс... У нас уже слишком много юбилеев войн и битв; существует угроза, что из-за постоянной оглядки назад мы не увидим величия современности" (**).

(* См. Glaser H. Op. cit. S. 215-230.)

(** FW. 1913. N 10. S. 361.)

В противовес этим торжествам пацифисты устраивали свой "День мира", который, однако, никогда не получал в Германии сколько-нибудь широкого размаха вне самого антивоенного движения. Параллельно пацифисты сосредоточили огонь своей критики на праздновании "Дня Седана". Так, Ф.-В. Ферстер поддержал в 1895 г. отправку телеграммы немецких социал-демократов своим французским товарищам в знак протеста против особо пышных по случаю четвертьвекового юбилея торжеств в "День Седана". После этой телеграммы Вильгельм II обрушился на "безродных" социал-демократов, а защита Ферстером их акции стоила ему трех месяцев заключения в крепости. (*)

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 263f.)

В 1908 г. "Центральный комитет по народным и молодежным играм" Германии (был и такой!) предложил "популяризовать" "День Седана", сделав его "национальным днем игр". Против этой затеи выступил с резким публичным протестом гамбургский пацифист, учитель X. Хардер, не только посчитав "День Седана" "более чем неподходящим для такой цели", но и предлагая вообще отменить его празднование. В ответ на Хардера посыпались обвинения националистической прессы в "разложении национального духа у юношества", "аморфном космополитизме", "социал-демократическом яде". Суд, куда Хардер обратился с жалобой на несправедливость упреков, отверг его иск, официально указав, что "торжественное празднование великих памятных дней нации... пробуждает патриотические чувства", и осуждать "День Седана" — значит ставить французские интересы выше "интересов немецкого Отечества"; антивоенное движение в такой форме "преступно и должно быть осуждено" (*).

(* FW. 1908. N 3. S. 52 — 53.)

Острые дискуссии по поводу "Дня Седана" снова возникли в 1910 г., когда на своем III Национальном конгрессе в Висбадене Немецкое общество мира официально поставило задачей всех обществ бороться за отмену этого праздника. В ответ на одну из особенно злобных статей, где пацифистов обзывали "слюнтяями, боящимися любого воспоминания о делах мужской доблести", президиум НОМ выпустил коммюнике. В нем говорилось, что пацифисты не против почестей ветеранам и не за умаление памяти 1870 года, однако "Дни Седана" превратились в "дни циничной радости о покорении культурного народа". Бескомпромиссность автора коммюнике — Умфрида — зашла, однако, слишком далеко. Вокруг НОМ поднялась буря возмущения неслыханно резкими для тогдашней Германии выражениями типа "варварский раж победы", "оргии шовинизма" и т. п. Да и внутри самого Общества возник конфликт с одним из членов президиума, заявившим, что Обществом руководят "незрелые головы". С трудом удалось избежать раскола НОМ и загладить обнаружившиеся противоречия (*). Это ясно показало, что даже в пацифистской среде обращение с национальной историей должно быть осторожным, и необходимо избегать любого радикализма.

(* VF. 1910. N 10. S. 86 — 87; N И. S. 97; N 12. S. 107 — 108.)

Несправедливо, впрочем, обвинять пацифистов в абсолютном антиисторизме: они лишь не желали далее мириться с тезисом Гегеля о том, что "листы в книге всемирной истории пишутся кровью". "Том "Военная история" завершен. Книга, которую держит теперь в руках Клио, называется "Культурная история", — привычным цветистым слогом провозглашала фон Зуттнер (*). Именно девиз "культурной истории" (Kulturgeschichte) и "культурной политики" привлек на сторону пацифизма самого известного в Германии критика господствующей трактовки истории Карла Лампрехта.

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 533-534; Umfrid O. Friede auf Erden! S. 39, 51-52.)

Учитывая огромный вес прошлого в глазах современников, пацифисты пытались вести "битву за историю" — представить её историей цивилизации и культуры, увенчанных современными пацифистскими идеалами. Во "Фриденсварте" регулярно печатались статьи типа "Шиллер и война", "Гете как пацифист" и даже "Ницше... и "Мольтке (!) как пацифист". В статье "Исторический пацифизм" отмечалось, что антивоенное движение вызвано к жизни своей эпохой, "современной экономической жизнью и этической культурой... Антиисторичен пацифизм только в одном смысле — он хочет, чтобы война стала достоянием истории" (*).

(* Kraus R. W. Der geschichtliche Pazifismus // FW. 1912. N 8. S. 299-300.)

Для многих немцев было характерно состояние, которое один из крупнейших писателей эпохи Роберт Музиль выразил словами: "Человек эпохи до 1914 года скучал до смерти — в буквальном смысле". Вакуум ценностей не могли заполнить капиталистический прагматизм (т. н. Manchestertum) и, по выражению О. Шпенглера, "плоский дарвинизм". Создалась душная атмосфера, в которой война многими воспринималась как освобождение из этого "жирного, ленивого, грязного мира, этих сумерек мирового дня" (Георг Хайм) (*). Такой стереотип борьбы "героического" с "материальным", обыденным был успешно использован милитаристской и антипацифистской пропагандой.

(* Glaser H. Op cit. S. 327.)

Наконец, самым, пожалуй, распространенным аспектом отношения к грядущей войне была всеобщая апатия. Эта черта отличала в целом эпоху, воспринимавшую феноменальный прогресс в предыдущее столетие как должное. С нервозностью парадоксальным образом соседствовала беспечность: войну ждали, боясь или желая её — но все равно в этом, по словам С. Цвейга, "мире надежности" никто до конца "не верил в войны, революции и перевороты. Все радикальное ... казалось уже невозможным в эру благоразумия" (*).

(* Цвейг С. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. С. 162-163.)

Усилия пацифистов преодолеть эти социально-психологические стереотипы не были последовательными. С одной стороны, они разделяли эсхатологические настроения своего времени, с другой — по-прежнему оптимистично ожидали вместо мирового катаклизма близкого торжества своих идей (*). Тезису о неизбежности войны они часто противопоставляли высказанную И. С. Блиохом и подхваченную всем миротворческим движением идею о невозможности войны. Она явно соотносилась с общей атмосферой самоуспокоения, — все будет хорошо, потому что не может не быть. Так, ещё в начале 1914 г. один пацифист рассуждал о том, как "с первого часа военного положения... большинство в Германии поддастся такому ужасу и возмущению, что... никакая партия войны не сможет далее противиться воле народа" и заключал: "Война — это самоубийство, отменяющее самое себя" (**).

(* А. Н. Fried… . S. 70.)

(** Koch G. Knebelung der Kriegsgefahr. Salzburg, o. J. [1914] (рецензия в: FW. 1914. N 5. S. 193).)

Очевидно, что эти тезисы не всегда выглядели убедительно даже в глазах самих пацифистов, поэтому наиболее трезвомыслящие призывали активно противодействовать реальной военной угрозе, сетуя на "хроническое равнодушие, ... принесшее немецкому народу почетный титул "Михеля"... Конечно, Михель не хочет войны — да ведь он вообще ничего не хочет — пока война, наконец, не грянет" (*).

(* FB. 1904. N 17/18. S. 131. Характерно, что те же жалобы на пассивность "Михеля" — только с обратным знаком — характерны и для антипацифистов (См. Приложение VI).)

Тоску эпохи по "героическому", идеальному пацифисты пытались использовать на свой лад. Они утверждали, что "цвет немецкой нации не потерял в эту материалистическую, поклоняющуюся золотому тельцу, погрязшую в страсти к наслаждениям эпоху стремления к идеальным целям, и наряду с правомерным желанием занять подобающее место в семье народов не утратил уважения и любви к ней самой" (*).

(* Die Friedensbewegung. 1912. N 23/24. S. 412.)

Важным средством для того, чтобы "разбудить Михеля" стало использование в пацифистской пропаганде антиутопий, красочных картин ужасов возможной войны, призванных взорвать уютный мирок мещанина. Образец такой антиутопии представляли собой главы из "Долой оружие!" фон Зуттнер. Наиболее же ярким её образцом стала скандальная книга школьного учителя-пацифиста из Гамбурга Вильгельма Ламшуса "Человеческая бойня" (*), которая рисовала сцены войны на грани с садизмом. По словам Фрида, это должно было помочь "со всей силой человеческого отвращения извергнуть из себя разукрашенного идола звериных времен"; книга заставляла "увидеть войну в её отвратительной реальности и бесчеловечности" (**).

(* Lamszus W. Das Menschenschlachthaus. Bilder vom kommenden Krieg. Hamburg, 1912.)

(** Цит. по: Gleim B. Vom "Menschenschlachthaus" zur atomaren Apokalypse. Zur Funktion negativer Utopien in der Friedensbewegung // Friedensbewegungen in Vergangenheit und Gegenwart. S. 75, 81-82.)

Обращение пацифизма к утопиям и антиутопиям свидетельствует о двойственности его положения: хотя его идеология и практика сами строились вокруг утопии "вечного мира", но лозунг модернизма, рационально-прагматический дух давали пацифизму оружие для борьбы с опасными иллюзиями в общественно-политической жизни, которые распространились под влиянием кризиса ценностей (*).

(* Cp. Nipperdey Th. Die Funktion der Utopie im politischen Denken der Neuzeit // Ders. Gesellschaft, Kultur, Theorie. Goettingen, 1976. S. 75-88.)

Размывание устойчивого самосознания и отдельной личности, и общества сказывалось многообразно. Так, эмансипация женщины, изменение её роли в обществе вызывали ответную реакцию в гипертрофированном культе мужественности и воинственности, особенно характерном для вильгельмианской Германии. Нетрудно представить, насколько контрастировал с этим пацифизм, связанный с феминистским движением, и главное — отрицавший "самое мужское дело" — войну. Обвинения в "бабстве" (Weiblichkeit) составляли поэтому неизменную часть всех антипацифистских выпадов, начиная со знаменитой эпиграммы исторического романиста Отто Дана на выход в свет "Долой оружие!":

Да здравствует оружие! Меч сродни мужчине:

Там, где мужчины сражаются, женщины молчат.

Впрочем, есть в наши времена такие мужчины,

Которым пристало бы носить нижние юбки! (*)

(* Цит. по: Holl К. Pazifismus in Deutschland. S. 86.)

Генерал Л. фон Фалькенхаузен считал, что антивоенное движение "подавляет в народе дух мужественности, воинственно-патриотический настрой, следуя в этом за бабскими веяниями нашей эпохи". Ещё более безапелляционно, если не сказать больше, выражался другой "политический генерал" — Б. фон Даймлинг, назвав пацифистов (между прочим, на выступлении во Фрайбургском университете) "мужчинами, у которых, хотя они и носят штаны, ничего там нет", они хотят "кастрировать" немецкий народ и сделать немцев "политическими евнухами" (*).

(* FW. 1911. N 8/9. S. 237; NILS. 338. Тем более интересно, что после войны тот же фон Даймлинг перешел на близкие пацифистам позиции.)

Пацифисты могли в ответ сколько угодно возражать, что "мужская жизненная энергия выражает себя иначе, нежели в физической борьбе". Они даже организовали в Германии в 1913 г. цикл лекций знаменитого американского биолога и пацифиста, президента Стенфордского университета Дэвида Старр Джордана "Война и мужественность" (*). Уже сложились прочные стереотипы в общественном сознании, и отнюдь не только у агрессивных антипацифистов (**).

(* Ibid. 1910. N 3. S. 47; Jordan D. S. Krieg und Mannheit // FW. 1912. N 1; 1914. N3. S. 119.)

(** См. например: Schmitz O. A. H. Kulturwelt des Krieges // Die Zukunft. 1912. N 44.)

В их образовании были задействованы и глубинные особенности человеческой психики. "Мир", по мнению современных социо-психологов, "бессознательно ассоциируется с полным отказом от агрессивных средств самоутверждения", а это связано со страхом перед беззащитностью и потерей самоуважения. Причем особенно типично такое положение для традиционных мужских обществ (*). Естественное следствие этого страха — стремление отождествить себя с сильными институтами — государством, нацией — и армией. В вильгельмианской Германии значительные слои общества тяготели скорее к тем, кто, как основатель "Оборонного союза" генерал А. Кейм, соединял "верность долгу и мужественность с воинственным духом, только и позволяющим народу достичь успеха в борьбе за существование" (**).

(* Mitscherlich A. Die Idee des Friedens und die menschliche Agressivitaet. Vier Versuche. F. a. M. 1969. S. 126.)

(** Keim A. v. Kriegsgeist und Volksgeist // Der Tag. 08. 11. 1912.)

В сфере политической культуры ощущение утраты ценностей и авторитетов, враждебности окружающего мира вылилось в Германии, по выражению историка М. Штюрмера, в форме "менталитета осажденной крепости", растущего чувства угрозы изоляции страны на международной арене. Всплеск этих настроений пришелся на период после второго марокканского кризиса 1911 г. По наблюдению в 1913 г. О. Ниппольда, "рассказы о намеренной изоляции Германии — настоящее откровение для простаков. Поистине широкие круги общества охвачены страхом перед призраками, ... политической нервозностью, ... истерией" (*).

(* Nippold O. Der deutsche Chauvinismus. S. 124.)

Даже многие пацифисты — преимущественно штутгартцы вокруг О. Умфрида — признавали реальность намеренной изоляции Германии по инициативе Франции, с тем, чтобы отторгнуть Эльзас-Лотарингию. Этому должна была противодействовать активная политика Германии по заключению договоров об арбитраже, и сведение, таким образом, французского реваншизма на нет (*). Другая часть пацифистов также признавала враждебность мира по отношению к Германии, но списывала это на результат взаимных предвзятостей, затянувшегося недоразумения (**). По мнению же, наконец, оптимистов, "утверждения, подобные тем, что мы окружены врагами, сами влияют на обстановку; мы окружены цивилизованными народами, и никто из них не желает войны" (***). Самой близкой к истине была, пожалуй, точка зрения Фрида, высказанная им сразу после Марокканского кризиса 1911 г. С редкой проницательностью, скорее, к сожалению, оставшейся для него исключением, Фрид увидел истоки "паники изоляции" (Einkreisungspanik) во внутриполитической системе Германии (См. Приложение IV).

(* FB. 1904. N 13/14. S. 100.)

(** Wehberg H. Was lehrt uns die Marokkoaffaire // Christilche Welt. 1911. N 45.)

(*** FW. 1910. N 3. S. 48.)

Не меньшее раздражение вызывала у лишенных благоговения перед идолом государства пацифистов другая болезненная иллюзия тогдашней политической жизни — т. н. "идея (государственного) престижа", расхожая фраза в устах сторонников внешней политики "бури и натиска". Б. фон Зуттнер писала: "Нас, друзей мира, обвиняют в непрактичности и идеализме. Но не есть ли действительный фантом, ... безжизненный идеал — идея престижа, где мнимое величие... заставляет забыть весь ужас, страдания и потери, ценой которых этот престиж должен быть куплен, и все же не покупается?" "Если что может спровоцировать международную катастрофу, так это "фикция престижа", — вторил ей Фрид (*).

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 368; FW. 1909. N 3. S. 43.)

Такой же опасной фикцией многие пацифисты считали и аргументы сторонников "борьбы за жизненное пространство", которую Я. Новиков метко окрестил эпидемией "километрита". Здесь, впрочем, снова сказалась разная готовность к компромиссу с существующей политической культурой внутри пацифистского лагеря. Если Фрид безапелляционно называл идею создания колониальных империй, включая немецкую, "одной из тех... догм, которые сбивают с толку поколения..., это политический отголосок изжитого в экономике мальтузианства" (*), то Умфрид опять выступал с более традиционных позиций, отстаивая действительную необходимость "расширения" Германии (**).

(* FW. 1911. N8/9. S. 264.)

(** Ср. их дискуссию: Oppenheimer F. Theorie der reinen und politischen Oekonomie (рецензия Фрида) // FW. 1911. N 8/9. S. 264-265; Umfrid O. Platzangst // Ibid. N 10. S. 282-288.)

В целом, пожалуй, правильнее всего будет охарактеризовать отношение пацифистов к духу политической жизни своего времени как глубокое недоумение: их чистый, вплоть до наивности, без примесей государственнической или националистической патетики, рационализм и гуманизм сталкивался со скопищем самодовлеющих иллюзий и фикций, которыми эпоха до 1914 г. отличалась как никакая другая. Пацифистам оставалось лишь поражаться слепоте своих современников. Пропасть между ними и остальным обществом уже на уровне психологии и сознания продолжалась в сфере их взаимоотношений с общественно-политическими институтами.

2. 2. Неравная борьба за умы: пацифисты и воспитательная система Германии

Пацифисты ясно сознавали, что успех их дела невозможен без изменений в воспитании личности, начиная с семьи и школы. Как справедливо подчеркивают историки пацифистского движения, его сотрудничество с женскими организациями имело одной из главных целей именно воздействие через женщину на атмосферу в немецкой семье (*).

(* Chickering R. Imperial Germany... P. 165-168.)

Однако наибольшее внимание пацифисты уделяли пропаганде своих идеалов среди детей и молодежи через среднюю школу, "внешкольное" молодежное движение и университеты. "Завоевание молодежи для идеи демократического мира — один из главных пунктов нашей программы, — считал Фрид, — Цель — ... постепенно привить детям пацифистский образ мышления, оказывая таким образом благотворное противодействие проводимому государством в своих школах воспитанию в духе... ксенофобии и возвеличения войны" (*).

(* FW. 1910. N 4. S. 78.)

Школа

Действительно, состояние дел в немецких школах вызывало у пацифистов серьезные опасения за будущее их воспитанников. Идеи немецких педагогов и мыслителей эпохи романтизма — "отца гимнастики" Ф. Л. Яна, Э. М. Арндта, Т. Кернера — вылились в искаженном виде в воинствующий национализм и культ солдатчины. К примеру, согласно учебному плану народных школ Вюртемберга за 1907 г., "уроки гимнастики должны... приучить к мгновенному подчинению, пробуждать в учениках мужество и инициативу" (*).

(* Lehrplan fuer die wuerttembergischen Volksschulen. Stuttgart, 1907. S. 46.)

В то же время классическое, гуманистическое образование, унаследованное со времен просветителей, И. Г. Песталоцци, подвергалось постоянным нападкам. Так, генерал Кейм буквально в каждой своей речи настаивал на "замене классического образования воспитанием в немецком духе". О смысле этого лозунга гадать не приходилось: "Каждому немецкому мальчику, как и немецкой девочке, должно быть ясно сказано: Ты имеешь право ненавидеть врагов своего Отечества!" (*). Забота "ястребов" о молодых умах доходила до крайностей. Например, генерал К. фон дер Гольц, автор знаменитого трактата "Вооруженный народ", сетовал на то, что родители стали покупать своим чадам меньше военных игрушек (!) и заклинал: "Воспитывайте ваших детей в воинственном духе!" (**).

(* Gerlach H. v. Hass! // Die Welt am Montag. 02. 06. 1913; Nippold O. Der deutsche Chauvinismus. S. 82-83, 87, 96.)

(**FW. 1911. N 2. S. 60.)

Концепция пацифистского воспитания в семье прежде всего исключала насилие; параллельно в школе ребенок должен был воспитываться в духе гуманизма и "критически мыслящим гражданином, а не верноподданным". Пацифисты выступали за всеобщую бессословную школу, которая взяла бы на себя универсальные воспитательные функции, по резонному мнению пацифистов присвоенные в Германии армией. Обязательной частью пацифистского воспитания должен был стать обмен с семьями и школами других наций (*).

(* HB FB I. S. 69-70; FW. 1909. N 6. S. 106; Mauch Ch. Brenner Th. Op. cit. S. 105-106.)

"Битве за историю" пацифисты и в школе отводили первое место. Поэтому реформа её преподавания — вместо военно-политической культурно-экономическую — ставилась во главу угла пацифистской концепции образования (*). Типичной для немногочисленных педагогов-пацифистов была практика директора гимназии в Берлине В. Ветекампа, который в преподавании истории основное внимание уделял "истории культуры и международного согласия" (**).

(* FB. 1905. N 4. S. 41; Barolin J. C. Der Schulstaat. Vorschlaege zur Voelkerversoehnung und Herbeifuehrang eines dauernden Priedens durch die Schule. Wien-Leipzig, 1909.)

(** FW. 1909. N 5. S. 98.)

В связи с этим вставал вопрос о школьных учебниках, вокруг которого было сломано немало копий пацифистами и их противниками. В 1896 г. Международный конгресс мира в Будапеште призвал национальные антивоенные организации бороться за пересмотр учебников и литературы по истории. Год спустя общества мира в Бадене направили в местный ландтаг петицию с просьбой изъять из учебников "всё, что может неблагоприятно воздействовать на эстетическое и нравственное чувство у детей — вроде описаний битв, стихов, в которых воспевается массовые убийства и т. д." (*). Благодаря тому, что в Баденском ландтаге преобладали леволибералы из Южнонемецкой Народной партии, пацифистам удалось добиться принятия положительного решения. В его исполнение была даже издана пацифистская книга для чтения по истории (**). Однако успех в Бадене остался единичным. Ни учителям-историкам в Майнце (Гессен), ни франкфуртским пацифистам, которые направили аналогичную баденской петицию в прусский ландтаг, не удалось ничего достичь (***).

(* FB. 1900. N 2. S. 21.)

(** Ibid. 1905. N 4. S. 41.)

(*** НВ FB И. S. 119-120; FB. 1900. N 5. S. 58-60.)

Вернувшись к этому вопросу в 1909 г., на II Немецком конгрессе мира, Правление НОМ призвало учителей "способствовать искоренению шовинистических пассажей" из немецких учебников и направило соответствующее прошение вюртембергским властям. Одновременно конгресс обратился с таким же предложением к французам. Тут, однако, случился конфуз: во Франции вскоре в ряде учебников фразы в духе реваншизма и германофобии были действительно вычеркнуты, тогда как в Германии призыв НОМ снова остался без ответа. Более того, националистическая "Райниш-Вестфельше Цайтунг" заявила, что "немцы не будут исправлять того, что является предметом их национальной гордости...", а "деятельность друзей мира в Германии — нонсенс, и с ней должно быть покончено как можно скорее". В результате французских пацифистов местная печать обвинила в потворствовании агрессивности Германии и серьезно дискредитировала их усилия достичь согласия с немцами (*).

(* FW. 1909. N 8/9. S. 171; N 12. S. 236.)

Деятельность педагогов-пацифистов в Германии ограничилась лишь составлением альтернативных официальным, "свободных от шовинизма" учебников, чем занималась, в частности, комиссия учителей — членов Франкфуртского союза мира (*). Разумеется, пацифисты резко протестовали против введения в 1912 г. в средних школах Германии и Австро-Венгрии уроков стрельбы — и, разумеется, безрезультатно (**).

(* FB. 1905. N 4. S. 41.)

(**Suttner В. v. Der Kampf... Bd. И. S. 420; FW. 1911. N 2. S. 60.)

Упоминавшееся обращение гамбургских пацифистов с призывом заменить в школах празднование "Дня Седана" на "День мира" не было единичным. Немецкое общество мира и местные организации не раз направляли петиции в органы, курировавшие образование, с просьбой посвятить 18-го мая в школах один час вопросу о мире. Убедившись в глухоте чиновников к их просьбам, пацифисты приняли решение обращаться к учителям истории напрямую (*). Среди преподавателей распространялись пропагандистские брошюры и методические пособия Артура Мюллера, пастора Теодора Роледера, О. Умфрида и др. для изучения истории в антивоенном духе. Устраивались специальные "учительские вечера", распределялась пресса миротворцев. В 1907 г. при финансовой поддержке из-за океана пацифисты разослали 160 000 (!) учителям Германии антивоенную брошюру Э. Карнеги (**).

(* Schwaebischer Merkur. (N 224). 17. 05. 1909.)

(** HB FB II. S. 382, 400; FW. 1911. N 2. S. 64; Wild A. Op. cit. S. 239-240.)

Ошеломляющих успехов пацифисты все равно не достигли, но относительный прогресс в школах был. Неслучайна большая в процентном отношении доля в антивоенных организациях именно учителей средних школ. Среди них появились такие активисты пацифизма, как. Г. Хардер, В. Ламшус, редактор "Фриденсблеттер" школьный инспектор Мартин Колер и др. Некоторые местные "Союзы учителей" стали корпоративными членами пацифистских обществ. Прогрессивные печатные издания для школ — гамбургские "Роланд", "Педагогишес Вохенблатт", Штутгартская "Ди Фольксшуле" — сами развернули пацифистскую агитацию, призывая своих коллег вступать в Немецкое общество мира (*). Пацифисты приветствовали участие Немецкого Союза учителей в работе "Международного бюро союзов учителей" и обмен преподавательскими кадрами из разных стран, которым с официального согласия прусского Министерства образования занимался Фонд Карнеги (**).

(* Lamszus W. Wer ist ein Patriot? // Paedagogische Reform (Hamburg). 16. 10. 1912; FW. 1912. N 2. S. 71; N 11. S. 438; VF. 1914. N 5. S. 215.)

(** HB FB II. S. 235; FW. 1909. N 5. S. 96.)

Надо отметить, что учителя средних школ были в общем одной из наиболее активных социальных групп в тогдашней Германии, — однако эта активность далеко не всегда играла на руку пацифистам. К примеру, учителя гимназий вместе с офицерами запаса составляли самую многочисленную группу в руководстве ветеранских союзов, Пангерманской лиге и других подобных обществах (*). Большинство же членов более чем 120-тысячного Немецкого Союза учителей активной позиции в вопросе о войне и мире не заняло. Типичным, например, было обсуждение вопроса о "движении за мир в школе" на собрании учителей округа Магдебург: по общему благожелательному, но осторожному мнению, "воспитание любви к миру, как и строящееся на ней антивоенное движение, должны развиваться постепенно" (**).

(* Saul K. Der deutsche Kriegerbund // Militaergeschichtiche Mitteilungen. 1969. N 2. S. 109.)

(** FW. 1909. N 8/9. S. 175.)

В то же время чиновники от образования относились к педагогам-пацифистам подчеркнуто враждебно и стремились ограничить либо вовсе запретить им преподавательскую деятельность деятельность, как в случае с Ламшусом (*).

(* Ibid. 1912. N 10. S. 391.)

Молодежное движение

Молодежное движение в современном смысле возникло в Германии на рубеже XX века. Первоначально оно задумывалось как форма молодежной самоорганизации и не имело ничего общего с политикой. Такой безобидно-романтический характер носила основанная в конце 90-х гг. XIX в. в традициях странствующих подмастерьев организация "Вандерфёгель" ("Перелетные птицы").

Однако сразу же стала ясна огромная потенциальная сила молодежного движения, и в борьбу за новое поколение включились различные политические силы. Наряду с уже существовавшими конфессиональными христианскими появились социал-демократические и иные партийные молодежные группы. Впрочем, перевес все больше получало поддержанное властями националистическое и милитаристское крыло. В конце 1911 г. генерал-фельдмаршал фон дер Гольц объединил возникшие ранее военизированные молодежные организации — "Пфадфиндер" (немецкие скауты) , "Юнгштурм", "Веркрафт" и др. — в единый "Союз Молодая Германия" (СМГ, Jungdeutschland-Bund).

Характер этого образования, которое подчинило себе практически все существовавшее молодежное движение, включая христианские, студенческие, ремесленные объединения, не оставлял сомнений в целях его создателей. Это было наглядное воплощение мечты "ястребов" о "вооруженном народе", где армия "играет огромную культурную роль" и, как говорилось в послании прусского военного руководства в СМГ, способствует "ослаблению классовых противоречий" (*). Основными молодежными наставниками становились офицеры, в военном министерстве был создан департамент по воспитанию молодежи; СМГ были предоставлены плацы, казармы и даже военные карты немецкого Генштаба. Воинственный наследник Вильгельм посвятил СМГ свою брошюру "Вооруженная Германия" (Deutschland in Waffen), выразил поддержку и сам кайзер. СМГ культивировал для молодежи образ "радостной, бодрящей войны", о которой с задушевной простотой рассуждал один из лидеров "младогерманцев" Отто фон Готтберг (См. Приложение VI).

(* Hauptmann Giehrl. Offizier und Jugendbewegung. В., 1914. S. 14-17.)

В мае 1913 г. Немецкое общество мира приняло резолюцию с осуждением деятельности СМГ и подобных ей организаций, "насаждающих в умах молодежи шовинизм и политические распри" (*). Понятно, что и деятельность пацифистов была для "младогерманцев" досадной помехой. Тот же О. фон Готгберг призывал "высмеять от чистого сердца старых дев в брюках, которые трусят перед войной".

(* Die Friedensbewegung. 1913. N 6. S. 268.)

Самое печальное, однако, заключалось в том, что сделанная немецкими пацифистами для МБМ оценка положения накануне войны подтверждала успех "ястребов". Культ силы, вылившийся в культ войны, сделал свое дело: в Германии и Австро-Венгрии "молодежь чувствует себя выше антивоенного движения и видит в принадлежности к нему признак слабости" (*). Зато численность СМГ уже на второй год его существования (1912) составляла около полумиллиона юношей при нескольких тысячах местных отделений (**).

(* Ibid. 1914. N 2. S. 54.)

(** Hauptmann Giehrl. Op. cit. S. 17-18.)

Этой тенденции пацифисты не смогли ничего противопоставить. Создать свою молодежную организацию в противовес монстру СМГ было им не под силу. Немецкий конгресс мира в Кайзерслаутерне в 1914 г. признал угрожающим рост милитаристских организаций молодежи, но по-прежнему предложил ограничиться борьбой за влияние на родителей и педагогов (*).

(* FW 1914. N 6. S. 209-210.)

Однако пацифисты пытались наладить сотрудничество с теми силами в молодежном движении, которые все же сопротивлялись казарменному духу СМГ. Из христианских молодежных организаций пацифистов поддержали только некоторые мелкие группы (*), тогда как основная масса в точности следовала за позицией официальной церкви в вопросе о войне и мире. Так, одна из наиболее влиятельных организаций, "Христианский союз юношей" (Christliche Verein Junger Maenner — немецкий аналог YMCA) в ответ на просьбу гамбургских пацифистов прекратить занятия строевой подготовкой в лагерях по-фарисейски ответила: "Для нас каждая война — часть Промысла Божия, Все равно гораздо больше юношей гибнет от грехов и пороков современной цивилизации" (**).

(* Ibid. 1912. N 2. S. 71.)

(** FB 1905. N 9. S. 105.)

О сотрудничестве с пацифистами партийных молодежных групп известно немного: в частности, либеральный молодежный союз Прогрессивной Народной партии приглашал для выступления д'Эстурнеля де Констана (*).

(* Wild A. Op. cit. S. 397.)

Зато позиция "Свободного немецкого молодежного движения" (СНМД — Freideutsche Jugendbewegung) оказалась близка пацифистской. Его основали те члены движения "Вандерфёгель", которые были оппозиционно настроены по отношению молодежной политике СМГ, а также участники демократического студенческого движения. В 1911 г. Фрид отмечал, что часть "Вандерфёгель" открыто поддержала антивоенное движение (*). Вышедшие из "Вандерфёгель" прогрессивные молодежные лидеры СНМД — Ганс Фогель, Фридрих В. Фульда, и прежде всего Густав Винекен выступили против шовинистической волны, захлестнувшей страну при праздновании столетия Освободительных войн с Наполеоном в 1913 г.

(* FW. 1911. N6. S. 189.)

СНМД в пику официальным торжествам устроил на горе Хоэ Майснер альтернативный "Слет свободной немецкой молодежи". В принятой на нем резолюции осуждался "обращенный в прошлое" "бесплодный патриотизм". Г. Винекен напомнил о традиционной немецкой открытости миру и вопрошал молодежь: "Неужели же, чтобы добиться вашего восторга... достаточно громко кричать о "германстве" и "нации"? ... Для соревнования с другими народами есть более достойные цели, чем внешняя мощь" (*). Один из вождей этого слета, бывший морской офицер Ганс Пааше, был напрямую связан с пацифистским движением и стал в годы Первой мировой войны одним из его лидеров (**). Однако после слета на Хоэ Майснер на СНМД посыпались обвинения в антипатриотизме; в результате под этим давлением верх взяло умеренное крыло с лозунгом "нейтралитета".

(* Цит. по: Engelhardt V. Op. cit. S. 58-59. 65.)

(** См.: "Auf Fluent erschossen...". Schrifte und Beitraege von und ueber H. Paasche. Hg. v. Donat H. Bremen, 1981; Schwantje M. Hans Paasche, sein Leben und Wirken. В., 1921.)

Университеты

В июне 1908 г. Международный конгресс мира в Лондоне поставил перед национальными миротворческими организациями задачу активизировать пропаганду пацифистских идеалов в университетах. С этой целью при Немецком Обществе мира образовался вскоре "Комитет пропаганды среди студентов". Все тот же Умфрид составил для него воззвания к профессорам и студентам, разосланные в 1908 -1909 гг. по университетам Германии (*).

(* FW. 1908. N 10. S. 200; VF. 1909. N 2. S. 21.)

Пацифисты не питали, правда, иллюзий относительно успеха своей акции. Большинство из них имело университетское образование и хорошо представляло себе атмосферу тогдашних немецких высших школ. Умфрид давно вынашивал идею создать общество мира в Тюбингене, где он сам обучался, но вынужден был отказаться от этой мысли, поскольку, как он писал, "интерес академической молодежи к политике в общем ошеломляюще низок, [а] ... от профессоров и преподавателей нечего и ожидать, чтобы кто-то из них участвовал в ... обсуждении [проблем войны и мира]". В 1904 г. общее собрание НОМ констатировало, что "по опыту сделанных попыток от университетских профессоров и студентов пока мало что можно ожидать" (*).

(* FB. 1903. N 13. S. 117; 1904. N 7. S. 51.)

В воззвании 1909 г. "К академической молодежи Германии" пацифисты пытались обойти сложившиеся у студенчества стереотипы об антивоенном движении: участие в нем называлось "достойным и необходимым приложением молодых сил и мужской воли" с целью "обеспечить нашему Отечеству безопасность от внешней угрозы... путем создания европейской лиги наций". Ни в коем случае, специально подчеркивалось в воззвании, пацифисты не отрицают необходимой пока военной службы. Однако прогнозы скептиков подтвердились и на этот раз; сколько-нибудь значительного отклика на это воззвание не последовало (*).

(* An die akademische Jugend Deutschlands ! // FW. 1909. N 5. S. 99-100; Schwaebischer Merkur (N 223) 15. 05. 1909.)

Тогда от общих призывов пацифисты стали переходить к работе со студенческими организациями. Здесь необходимо учесть огромный вес, который традиционно имели студенческие корпорации (т. н. "бурши", Burschenschaften) не только в академической среде, но и в общественной жизни Германии в целом. Принадлежность к корпорации, её статус служили одним из определяющих моментов для всей карьеры любого "нормального" молодого человека в Германии эпохи Вильгельма II. Сохранявшиеся всю жизнь сложные связи членов различных корпораций играли, по сути, для "просвещенных слоев" роль неофициальной общественной структуры, сравнимой с английскими клубами. Внедриться хотя бы отчасти в эту среду было бы для пацифистов огромным шагом вперед на пути овладения общественным мнением.

Уже воззвание 1909 г. было разослано 300-м крупнейшим корпорациям и обществам студентов. В дальнейшем роль посредника между буршами и студенчеством в целом, с одной стороны, и пацифистами — с другой пытался играть Ганс Веберг. Сам недавний бурш, он выступал в корпорациях с лекциями о Гаагских посреднических институтах, публиковал статьи в периодических изданиях буршей, в т. ч. в центральном органе "Буршеншафтлихе Блеттер" (*).

(* Wehberg H. Haager Friedenskonferenzen // Burschenschaftliche Blaetter (Berlin). 1909. N 10-11; FW. 1909. N 8/9. S. 170; 1912. N 1. S. 35.)

По инициативе Веберга в 1911 г. был создан денежный фонд для распространения "Фриденсварте" в 50-ти немецких и австро-венгерских университетах (*). Лекции о значении Гаагских конференций и об идее международной организации, которые читал для студентов в Марбургском университете Вальтер Шюкинг, пользовались, по сообщениям пацифистской прессы, большим успехом у студенческой аудитории со всех факультетов (**).

(* FW. 1911. N 1. S. 1-3; N 3. S. 96.)

(** Ibid. 1909. N 2. S. 33; 1910. N 4. S. 76; HB FB II. S. 405.)

И все же только очень немногие студенческие корпорации изменили свое отношение к пацифизму. Подавляющее большинство не просто осталось на позициях, далеких от пацифистских, но примкнуло к лагерю их противников. Не случайно колыбелью пангерманизма был Лейпцигский университет, а центральная организация буршей входила в Пангерманскую лигу в качестве корпоративного члена. 39

И потом, всякие попытки пацифистов агитировать студентов неизменно наталкивались на холодную или отрицательную реакцию университетской администрации и большинства профессорско-преподавательского состава. О профессорах будет сказано отдельно, но чтобы охарактеризовать состояние умов в университетах на всех уровнях, достаточно привести пример одного из самых прогрессивных среди них, Марбургского. Несмотря на то, что здесь работали В. Шюкинг, Г. Веберг, знаменитые философы-неокантианцы Герман Коген и Пауль Наторп, христианский гуманист Мартин Раде — участники Союза Международного Согласия — большинство профессоров и университетские власти заняли однозначно антипацифистскую позицию. Шюкинг, как наиболее решительный противник войны, всячески третировался, "его коллеги, — вспоминал Веберг, — смотрели на него косо с тех пор, как он написал об "организации мира"; с ним обращались так, будто он украл серебряную ложку и говорили о его жене не иначе как о "бедной фрау Шюкинг". На призыв Шюкинга присвоить Фриду степень почетного доктора администрация университета ответила отказом, поскольку-де "надо же понимать, как в Германии относятся к идеям, подобным идеям Фрида". Объединение студентов — слушателей лекций Шюкинга едва не было запрещено из-за "несоответствия предписанию о студенческих корпорациях" (**).

(* FW. 1911. N 10. S. 285-286; Chickering R. We men who feel most German. P. 145-152.)

(** Wehberg H. Walter Schuecking. Ein deutscher Volksrechtslehrer // FW. 1929. N 3. S. 69-71; 1935. N 5. S. 224-226.)

Анонимный студент писал в 1912 г. Б. фон Зуттнер: "В университетах профессора по сути агитируют за [войну]. Бурные овации студентов лишь подтверждают отклик, который эти слова находят. Большинство членов моей корпорации тоже за войну ... Если выступаешь за мир, приходится ... опасаться воплей об "антипатриотизме" (*).

(* FW. 1912. N 3. S. 111.)

Лучом света в этом "темном царстве" были постепенно крепнувшие студенческие организации, альтернативные традиционным корпорациям. Часто они возникали по инициативе или при поддержке пацифистских и близких им сил в Германии и вне её. Одним из таких объединений был "Христианский студенческий союз" — международная организация с центром в Швеции, которая имела отделения по всему миру (в том числе, кстати, и в России). Организация ставила своей целью расширение международных контактов христианской студенческой молодежи. Её деятельностью в Германии руководил знаменитый впоследствии пацифист, пастор Фридрих В. Зигмунд-Шульце (1888-1969), который работал также с детьми и молодежью в бедных берлинских предместьях. На 1914 г. "Союз" насчитывал в Германии в своих рядах ок. 50 000 студентов (*).

(* Ibid. 1914. N 3. S. 91-94; VF. 1914. N 8/9. S. 78.)

Ещё ближе к пацифистам стояло движение Международных Студенческих Клубов (MCK, Internationale Studentenvereinigungen). Они возникли в Германии по образцу американских Cosmopolitan Clubs, клубов иностранных студентов. Возникнув в 1902 г., с 1907 г. это движение распространилось на европейские страны при финансовой поддержке "Фонда мира на Земле" бостонского издателя миллиардера Эдварда Джинна, председателем которого был упоминавшийся Дэвид Старр Джордан.

Как и во многих других пацифистских начинаниях, пионерами этого движения в Германии стали американские немцы. В 1911 г. приглашенный из США профессор Мюнстерберг основал в Берлине первый МСК; вслед за тем они появились в университетах Лейпцига, Мюнхена, Геттингена. Движение МСК поддержал известный ученый-экономист Луйо Брентано. В августе 1912 г. четыре МСК объединились в организацию с длинным названием "Союз международных студенческих клубов при немецких высших школах "Корда фратрес" (*).

(* НВ FB II. S. 237; Der Weg zum Weltfrieden im Jahre 1912. S. 24.)

С самого начала МСК поставили своей задачей привлекать не только иностранцев, но и как можно больше немцев для того, чтобы "способствовать дружественным связям между иностранными и немецкими студентами, для лучшего понимания чужой культуры". Вскоре в МСК уже состояли студенты 22-х национальностей (преобладали, однако, американцы и русские; один из соотечественников вошел даже в руководство Союза "Корда Фратрес") (*).

(* FW. 1911. N 3. S. 90-91; 1912. N 8. S. 295-296. Надо сказать. что русские студенты в Германии уже во время русско-японской войны, в 1905 г., провели собрание в поддержку пацифистского движения — См. FB. 1905. N 8. S. 94.)

На своем съезде в Лейпциге в 1913 г., который проходил под председательством знаменитого историка Карла Лампрехта, "Союз" объединял уже семь отделений, хотя его численность вопреки ожиданиям организаторов не превысила 500 человек (*). С 1913 г. в Мюнхене издавался журнал "Союза" "Отечество и мир" (Vaterland und Welt).

(* FW. 1913. N 6. S. 215; 1914. N 7, S. 264.)

Тесно связано с МСК было движение "Немецкого Свободного студенчества" (Deutsche Freie Studentenschaft или Finkenschaft, от Finke — зяблик), альтернативное старым студенческим корпорациям. К 1909 г. организации "Свободного студенчества" имелись уже в 37-ми высших школах страны. Центром обоих студенческих движений стал Мюнхен, который играл роль фрондирующего по отношению к казарменному Берлину центра передовой интеллигенции.

Мюнхенец Вильгельм Ор, главный идеолог и генеральный секретарь "Свободного студенчества", считал главной целью его создания привить студентам прогрессивное национальное сознание, без антисемитизма, шовинизма и консерватизма традиционных корпораций. Студенты, по его мнению, должны были активно участвовать в политике, отбросив лозунг мнимой "надпартийности". "Свободные студенты" требовали равноправия иностранцев и женщин в университетах, а также, что их особенно сближало с пацифистами, замену студенческих дуэлей ("мензур") "арбитражными судами чести" (*).

(* Ohr W. Zur Erneuerung des deutschen Studententums. Muenchen, 1908. S. 2-23; Ohr J. Die Studentin der Gegenwart. Muenchen, 1909; Behrend F. Der freistudentische Ideenkreis. Muenchen, 1907. S. 30.)

Благодаря этой близости позиций уже в 1904-1905 гг. с докладами и лекциями перед "свободными студентами" выступали Умфрид и Квидде (*). Сторонником тесного сотрудничества "Свободного студенчества" и пацифистов стал студент из Киля Вальтер Берендзон. Распространение листовок и лекции о пацифизме в университетах он оценивал в своей статье во "Фриденсварте" как бесперспективную затею: по его мнению, требовалась постепенность, основательный научный, а не агитаторский подход, поддержка антивоенным движением новых форм студенческой жизни (**).

(* FB. 1904. N 4. S. 32; 1905. N 8. S. 94-95.)

(** FW. 1908. N 4. S. 66.)

Такому постепенному сближению пацифизма и прогрессивного студенчества должны были способствовать международные университетские обмены. Вместе с Берендзоном и "свободными студентами" их организацией занялся один из руководителей "Союза "Корда фратрес" берлинский профессор Вильгельм Пашковски, официальный представитель Прусского министерства просвещения (*). Моральную и, вероятно, финансовую поддержку предприятию оказали американские пацифисты: Пашковски был корреспондентом Фонда Карнеги, а Берендзон воспользовался помощью "Американского Общества мира" (**).

(* Ibid. 1914. N 4. S. 152. 158-159; НВ FB II. S. 387.)

(** См. Paszkowski W. German International Progress in 1913. Carnegie Endowment for International Peace. Washington D. C. 1914.)

В 1910-11 гг. созданный Берендзоном "Англо-германский студенческий комитет" организовал поездки студентов из 25-ти немецких университетов в Англию и ответный визит англичан. Предполагалось, что комитет перерастет впоследствии в международную студенческую организацию, которая будет налаживать взаимопонимание среди молодежи разных наций (*).

(* FW. 1909. N 10. S. 197-198; N 11. S. 205-206.)

На своем съезде 1914 г. в Мюнхене "Союз "Корда Фратрес" запланировал на осень 1914 г. встречу немецких студентов с французскими и английскими. Тогда же было решено отправить десять делегатов на XXI Международный конгресс мира в Вене, намечавшийся на сентябрь 1914 г. Лидер "Союза" Джон Мец призвал участников движения активно способствовать международному согласию, сотрудничая с пацифистами. Выступил с речью и председатель НОМ Квидде, а Мюнхенское общество мира устроило в честь съезда торжественный вечер (*).

(* Ibid. 1914. N 4. S. 158.)

Однако в общем и "Союз "Корда Фратрес", и "Немецкое свободное студенчество" ориентировались на образцы "ревизионистского" пацифизма в духе Союза Международного Согласия, членом которого был Джон Мец (*). В 1913 г. председатели обоих студенческих движений участвовали в международном студенческом конгрессе в Итаке (США), в 1913 и 1914 гг. "Корда Фратрес" организовала цикл лекций и встреч с немецкими студентами Норманна Энджелла и Дэвида Старр Джордана.

(* HStAS. Q 1/2. Bu 4 (Mitgliederliste des Verbandes fuer Internationale Verstaendigung).)

Новые студенческие движения, усиление пацифистской активности в университетах вызывало закономерную реакцию во враждебном лагере — среди пангерманистов, антисемитов и т. д. (*) В самих университетах бурши выступили с протестами против пацифистской агитации, увидев в ней "... узаконенное свидетельство отсутствия национальных понятий", и "во имя всех национально мыслящих студентов" выражали "свое глубочайшее сожаление" (**).

(* Ср. Strandz К. v. Bewusste englische Irrehiehrung // Allgemeine Beobachter. 01. 06. 1913; Deutsch-Soziale Blaetter. (N 85). 23.10. 1913.)

(** FW. 1913. N 1. S. 24.)

Цикл лекций Н. Энджелла сопровождался волной протестов студенческих корпораций в Берлине, Гиссене, Геттингене. Даже Г. Веберг, пытавшийся договориться с буршами, был вынужден признать, что при "ужасающих предрассудках против идеи мира в корпорациях" выступления иностранцев на эту тему наносят лишь вред (*). Сходным образом Джон Мец констатировал в июле 1914 г. в письме Д. С. Джордану неудачу, несмотря на все усилия, в попытках привить немецкому студенчеству кажущиеся ему чужеродными пацифистские идеалы (**).

(* Ibid. 1913. N 3. S. 109.)

(** Chickering R. The Peace Movement and the Religious Community in Germany.... P. 302.)

У многих немецких студентов "переоценка ценностей" наступила на полях сражений Первой мировой (См. Приложение VI). Уже после войны посеянные пацифистами семена дали всходы: именно бывшие члены "Корда Фратрес" и "Свободного студенчества" создали ядро "Немецкого пацифистского союза студентов" (*).

(* FW. 1924. N 4/7. S. 129.)

2. 3. Пацифизм глазами творцов общественного мнения: пресса, церковь, армия, интеллигенция

Выше в изложении не раз мелькали названия различных газет и журналов, писавших о пацифистах. Прессе пацифистские лидеры придавали огромное значение в своей борьбе, видя в ней самостоятельную общественную силу. Вслед за Б. фон Зуттнер многие участники антивоенного движения считали именно прессу "самым мощным бастионом защитников... и поджигателей войны" (*).

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 498.)

Поэтому пацифистам представлялось возможным переломить ситуацию в свою пользу путём воздействия непосредственно на прессу: рассылая свои информационные материалы и ведя агитацию среди журналистов и издателей. "Если бы, — писала фон Зуттнер, — сообщения для [прессы]... были выдержаны в ином тоне, а в редакции шло больше друзей мира, то пресса... стала бы нашим мощнейшим союзником" (*).

(* Ibid. S. 70-71.)

Контроль за источниками информации действительно представлял собой важную задачу. Целью должно было стать удовлетворительное информационное освещение деятельности пацифистов и воспрепятствование появлению в печати т. н. "поджигательских" статей (Hetzartikel) по внешней политике.

Существовавшее положение с источниками информации так описывалось О. Ниппольдом в 1912 г.: "Настроение масс создается за чтением газет в пивных. Сведения (по внешней политике — Д. С.) черпаются из... сообщений официального пресс-бюро МИДа, Телеграфного агентства Вольфа, корреспонденции больших газет, часто также корреспонденции организаций типа Пангерманской лиги, Флотского союза и т. п. Информация из этих источников доходит вплоть до читателя мелких провинциальных листков" (*).

(* FW. 1912. N 10.)

Уже в 1900 г., сразу по переезде в Штутгарт, при Немецком обществе мира была создана комиссия по прессе. НОМ и CMC стали издавать специальные ежемесячные бюллетени для прессы, которые рассылались в более чем 500 печатных изданий. К 1914 г. объем предлагаемой информации увеличился вдвое. Кроме того, президиум НОМ призывал местные пацифистские группы активно влиять на локальную прессу (*).

(* FB. 1900. N 2. S. 21; 1905. N 2. S. 24; FW. 1912. N 11. S. 409; Die Friedensbewegung. 1914. N 5. S. 215.)

Особенно деятельным в этой области был Фрид, знакомый с журналистско-издательской средой. В 1909 г. после его обращения в Международное бюро мира и непосредственно к журналистам Европы был создан "Международный союз прессы за мир" с центром в Вене. Сам Фрид стал председателем Союза, а в рабочий комитет вошли, помимо прочих, и представители России — член Петербургского общества мира журналист Е. Семенов и пацифист из Тифлиса издатель А. Аракелян (*).

(* FW. 1909. N 5. S. 88-89; N 10. S. 187.)

XX Международный конгресс мира в Гааге (1913) обратил особое внимание на "девятый вал" шовинизма в европейской прессе. Фрид назвал в своем докладе безответственную печать "убийцей-отравителем культуры" и предложил для "иммунизации масс против этого яда" создать при посредничестве пацифистов международную конвенцию журналистов наподобие Красного Креста — "Черный Крест". Причем, разуверившись в возможностях убеждения пишущей братии, Фрид и другие пацифисты пришли к выводу о необходимости прямого давления на националистическую печать. Будущий "Черный Крест" должен был быть наделен полномочиями налагать штрафные санкции, печатать список "опасных для человечества" изданий, требовать опровержений и т. п. (*)

(* Die Friedensbewegung. 1913. N 7. S. 329-337; Wehberg H. Die Presse und der Chauvinisimis // FW. 1914. N 7. S. 261-263.)

По мнению О. Ниппольда, немецкая пресса в отношении к пацифизму делилась на три неравные группы: шовинистическая, официозная и благожелательная к антивоенной идее. Подавляющее большинство антипацифистской прессы составляли издания Пангерманской лиги и родственных организаций, но входили сюда и центральный орган католического Центра — "Ди Германиа", и полуофициоз "Дер Райхсботе", и целые издательские концерны, владевшие несколькими газетами и журналами. Среди последних назовем концерн Шерля, где выпускалась широко распространенная газета "Дер Таг" с резко антипацифистскими статьями, и концерн Бюксенштейна, который объединял газеты пангерманистской направленности ("Берлинер Нойесте Нахрихтен", "Дойче Варге" и др.) (*).

(* Nippold O. Der deutsche Chauvinismus; FW. 1909. N 7. S. 127; Fischer F. Op. cit. S. 161.)

Более или менее официозные крупные издания — такие, как "Нордойче Альгемайне", "Кельнише Цайтунг" и др. — следовали, как правило, в фарватере правительственного курса: насколько мало внимания уделяли официальные круги Германии пацифистскому движению, настолько же редко информация о нем попадала на страницы такого рода газет. В этом смысле пацифистов парадоксальным образом больше устраивали откровенные нападки — свидетельство того, что их, по крайней мере, заметили — чем полное молчание "солидной" прессы.

Для большей части немецкой прессы в отношении миротворчества было характерно как раз такое равнодушие или намеренное замалчивание. Крупнейшее немецкое информационное агентство — Телеграфное бюро Вольфа — дало, например, прямое указание своему швейцарскому корреспонденту не сообщать о Международном конгрессе мира в Люцерне в 1906 г., который обсуждал вопросы англо- и франко-германского согласия (*). Б. фон Зуттнер с горечью писала: "Широкой публике не интересно — во всяком случае, по мнению редакторов — читать о подготовке международного правового порядка", а между тем "замалчивание — это... пассивная ложь. Хуже — это... безмолвная попытка убийства" (**).

(* FW. 1908. N 8. S. 152.)

(** Suttner В. v. Der Kampf... Bd. II. S. 95-96. 303.)

Признание одного из редких сочувствовавших пацифизму редакторов подтверждает, что существовавший процесс "политической социализации", политическая культура работали против пацифизма. По мнению этого газетчика, причины холодного отношения прессы к миротворцам следует искать в том, что большинство занятых здесь — лица с академическим образованием, а значит, офицеры резерва: "Предоставить полосы своих газет для пропаганды идеи мира означало бы для них полный разрыв со всем предшествующим общественным наследием", они "восприняли в университетах столько от воинственного и односторонне националистического воспитания молодежи, что им необходимо внутреннее освобождение для того, чтобы пропаганда идеи мира стала их осознанной потребностью. Немногие сочувствующие идее мира не могут открыто высказаться, поскольку это нанесет удар по их социальному статусу" (*).

(*FB. 1904. N 13/14. S. 98.)

Справедливости ради надо сказать, что были все же и солидные умеренные издания, заинтересованные в объективной оценке пацифизма — такие, как "Пройсише Ярбюхер" (Берлин), который редактировал военный историк Ганс Дельбрюк, или штутгартское "Дойче Ревю". Издатель последнего, Рихард Фляйшер, предоставил на страницах своего журнала место для дискуссии между сторонниками и противниками пацифизма, тянувшейся на протяжении всего предвоенного десятилетия. Здесь наряду с ярыми критиками миротворчества выступали с полемическими статьями Б. фон Зуттнер, Г. Веберг, Э. Карнеги, О. Ниппольд и др. (*)

(* См. Stengel K. v. Die Idee des ewigen Friedens und die Friedensbewegung // DR. 1910. N 2; Konteradmiral Glatzel. Ueber den Einfluss der Friedensbewegung auf die europaeischen Ruestungsverhaeltnisse // Ibid. 1911. N 1; Wehberg H. Die Friedensbewegung, das Voelkeinrecht und die Haager Friedenskonferenz // Ibid. 1910. N 3; Carnegie ueber die Friedensbewegung // Ibid. 1910. N 7 и др.)

Но в отличие от "толстых журналов", в ежедневной прессе пацифисты рассчитывали только на леволиберальную партийную печать. Наиболее заметной поддержкой традиционно пользовался у крупнейшей газеты немецких леволибералов "Франкфуртер Цайтунг". Газета была основана на позициях непримиримого отрицания бисмаркианства и пруссачества. В её редакцию входил брат председателя Франкфуртского союза мира Франца Вирта Макс и член этого Союза Александр Диц. Другой член редакции "ФЦ", Теодор Курти, был соратником лидера леволиберальных пацифистов Конрада Хаусмана, а в 1909 г. именно он пригласил из Швейцарии О. Ниппольда. "ФЦ" единственная из общенациональных газет подробно и регулярно освещала через специальных корреспондентов все крупнейшие события пацифистской жизни (Т. Курти даже извинялся перед К. Хаусманом за недостаточное освещение одного из миротворческих конгрессов), печатала статьи крупнейших пацифистов (*).

(* HStAS. Q 1/2. Bu 4 (Т. Курти — К. Хаусману. Франкфурт н. М, 14. 10. 1913); Nippold О. Meine Eriebnisse in Deutschland. S. 10; FW. 1908. N 8. S. 151-152; НВ FB II. S. 394; Stiewe D. Op. cit. S. 80-81.)

Интересно, что в Берлине антивоенному движению симпатизировали два крупнейших издателя — Ганс Ульштайн и Рудольф Моссе, которые состояли когда-то членами берлинского отделения Мюнхенского комитета поддержки Гаагской конференции Зеленка — Квидде. Ульштайн оказывал финансовую поддержку усилиям по франко-германскому сближению. С ним и Моссе сотрудничали демократические журналисты и редакторы, выступавшие за международное сотрудничество — Теодор Вольф, Альфонс Гольдшмидт, Фриц Ауэр, Фридрих Дернбург, Гельмут фон Герлах (*). Газеты Ульштайна и Моссе — "Берлинер Тагблатт", "Ди Вельт ам Монтаг", "Берлинер Моргенпост" и др. — в целом благожелательно освещали пацифистские акции, часто публиковали статьи пацифистов и особенно Фрида — одно время даже официального корреспондента этих изданий в Вене (**).

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. II. S. 285-286; Greuner R. Gegenspieler.... S. 162-163.)

(** FW. 1908. NILS. 215; Chickering R. Imperial Germany... P. 190-191. См. также: Хандке Х. Некоторые аспекты развития монополистической массовой прессы в начале XX в. // Исследования по истории германского империализма начала XX века. С. 148-153.)

Кроме того, пацифистов поддерживали в большей или меньшей степени некоторые региональные либеральные газеты: "Кенигсбергер Хартунгше Цайтунг", в редакции которой работал член Кенигсбергского общества мира Карл Л. Зимеринг; газета вюртембергских демократов "Дер Беобахтер", практически ставшая неофициальным органом Немецкого общества мира, и некоторые другие (*). Однако даже в леволиберальной прессе согласия в отношении пацифизма не было. И здесь случались выпады против него, которые Фрид называл "нападением с тыла". В 1904 г. Фрид направил в 150 газет "Воззвание к немецкой прессе левых", упрекая её в том, что "левая пресса молчаливо наблюдает за опасными тенденциями в немецкой внешней политике, и лишь за небольшим исключением, от случая к случаю, она выступает за идею мирной организации цивилизованных стран" (*). Однако призыв Фрида создать "Союз прессы Германии за арбитраж" сторонников не нашел.

(* НВ FB II. S. 405.)

(** FB. 1904. N 11/12. S. 88-89.)

Т. о., необходимого пацифистам освещения в прессе они могли добиваться либо через личные контакты, либо попросту купив издание. Так, в 1913 г. Союз Международного Согласия через К. Хаусмана установил контроль над мюнхенским демократическим еженедельником "Дер Мерц", обеспечив для него крупные финансовые вливания (*). Но, понятно, скромные финансовые возможности пацифистов не позволяли достичь на этом пути многого.

(* HStAS. Q 1/2. Bu 4 (О. Ниппольд — К. Хаусману. Оберурзель а. Т., 23. 06. 1913; К. Хаусман — О. Ниппольду. Берлин, 26.06. 1913).)

"Большая часть немецких газет, — признавал Фрид в 1911 г., — никогда не была благожелательно настроена к идее мира, и чем более дело мира развивалось, тем менее дружелюбными становилась печать". В 1920 г. он подвел итог: "До войны пацифизм в Германии был ограничен тремя — четырьмя пацифистскими изданиями" (*).

(* FW. 1911. N 6. S. 191; 1920. N 1/4. S. 27.)

И здесь глаза многим открыла только мировая катастрофа. Яркий пример этому — самые заметные в немецкоязычной журналистике фигуры берлинца Максимилиана Гардена и венца Карла Крауса. Оба они до войны не относились к пацифистам иначе как с издевкой и раздражением, и лишь четыре военных года изменили их позицию (*).

(* Ibid. S. 27; Hamann В. Op. cit. S. 140-141. 269.)

Церковь

Кризис ценностей, потеря нравственных ориентиров не могли не сказаться и на религиозной жизни немецкого общества. Это ярко проявилось в отношениях пацифизма с различными религиозными конфессиями.

Со времен Лютера благо для протестантизма отождествлялось с благом протестантского государства. После 1871 г. господствовавший в объединенной Германии протестантизм окончательно превратился в государственную религию, соединяя "трон и алтарь". Он прямо обслуживал нужды национального государства и именовал себя "национальной церковью" (*). Это лишало протестантскую церковь необходимой духовной самостоятельности, принижало веру до уровня идеологии. Фактической задачей церкви в Германии стало воспитание не христианина, а подданного — а значит, и солдата.

(* См. Huber W. Schwerdtfeger J. Moeglichkeiten und Grenzen des Friedenshandelns von Kirchen und christlichen Gruppen // Kirche zwischen Krieg und Frieden. S. 552-553; Janssen W. Op. cit. S. 116-117.)

Воззрения на войну Отцов Церкви и схоластиков средневековья Лютер и последующая протестантская традиция переняли без особых изменений. Но пиетет перед государством заставил протестантов окончательно разделить в отношении к войне индивидуальную и коллективно-государственную мораль. "Христос запрещает тебе обнажать меч, — писал Лютер, — но не препятствует этим повиноваться властям, если твой господин нуждается в тебе для того... чтобы вести войну" (*).

(* Luther M. Ob Kriegsleute auch in seligem Zustand sein koennen (1526). Цит. по: Rade M. Wege zum Pazifismus. Protestantische Kirche // Die Friedensbewegung. S. 68.)

В результате в протестантской церкви после 1871 г. рост агрессивного, воинственного национализма не только практически не встречал сопротивления, но, наоборот, делались шаги ему навстречу. Мысль Лютера о двойном стандарте для личной и государственной морали развивалась в сторону все большей апологизации последней. Даже слывший либералом и не чуждый пацифизму теолог и историк Эрнст Трёльч писал, перефразируя известное место о вере, надежде и любви из послания Св. апостола Павла: "А теперь пребывают сии три: частная, государственная и национальная мораль, но государственная мораль из них сейчас наибольшая" (*).

(* Цит. по: Brenner Ch. Mauch Th. Op. cit. S. 68.)

С тех же позиций целый ряд авторитетных протестантских теологов — Рудольф Зом, Райнхольд Зееберг, Фердинанд Каттенбуш и др. — вообще пытались соединить несоединимое, примирить христианство и войну, используя социал-дарвинистские идеи. Р. Зом, например, утверждал, что война насущно необходима для государственной жизни — а поскольку-де без последней немыслима и жизнь христианская, то война — христианское, благое дело (*). Ф. Каттенбуш в своем трактате "Нравственное право войны" (**) додумался до того, что назвал войну "особой формой любви к ближнему", т. к. она должна якобы наставить человека на путь истинный и "проверяет, насколько глубоки в человеке религиозные чувства"! (***)

(* Buehler A. Kirche und Staat bei Rudolf Sohm. Zuerich, 1965.)

(** Kattenbusch F. Das sittliche Recht des Krieges. Giessen, 1906.)

(*** VF. 1913. N 12. S. 127.)

Отсюда оставался один шаг до превращения христианского Бога в "Kriegsgott" (бога войны). Один из редких пацифистских пасторов с полным правом мог сказать об отношении пацифистов к этой метаморфозе: "Речь идет о борьбе между истинным христианством и современным язычеством". В последнем христианство причудливо уживалось с древнегерманскими божествами, с Валгаллой, где пребывают "решительные люди, т. е. Бисмарк, Фридрих Великий..., а не нытики, которые хотят отвратить нас от войны" и куда "попадают доблестно павшие в битвах немецкого оружия.... Вот... рай. Так нужно стремиться предстать пред нашим Господом" (*) Стоит ли после этого удивляться, что уже в войну молодые немецкие солдаты писали домой: "У нас быстрые корабли, сильная броня, а еще сильнее — наш Бог", или "Мы хотим быть хорошими солдатами, поэтому (именно в такой последовательности! — Д. С.) мы хотим быть и добрыми христианами" (**).

(* Gottberg O. v. Op. cit.)

(** Stuttgarter Jugendvereins-Blatt. N 13 (16-31. 10. 1914), 14 (1-15.11. 1914).)

Естественно, пацифисты не могли принять абсолютного разграничения между личным спасением и общественно-политической жизнью, — поскольку они-то как раз выступали за уравнение личной и коллективно-государственной морали, за нравственную политику. Кроме этого, как уже говорилось, пацифизм в целом был плодом обмирщения европейского общества, и его мечта о Вечном мире как воплощении Царства Божия на Земле объективно противоречила христианству церковной традиции — и протестантизму, и католичеству. Более того, в антивоенном движении раздавались голоса о том, что пацифизм должен быть "чисто гуманистическим, светским делом", "не может быть союза между [ним] и огосударствленной церковью". Отвечая на это, Фрид писал, что пацифистам "не нужно "опираться" на [церковь], но лучше иметь её с нами, чем против нас" (*).

(* Zu spaet! // Ethische Kultur. 15. 09. 1909; FW. 1909. N 11. S. 215.)

Развивавшиеся в Германии довольно широко формы церковной деятельности в социальной сфере доказывали, что непреодолимой пропасти между признанием Божественного Промысла и активной ролью христианства в совершенствовании посюсторонней, земной жизни, нет. Многие пацифисты-христиане, участвовавшие, как О. Умфрид, М. Раде и др., в христианско-социальном движении, надеялись поэтому, что идея устранения войн получит вслед за разрешением социального вопроса свое признание в церковной среде.

Однако для выбора своей позиции по проблеме войны и мира у официальной протестантской церкви и большинства рядового духовенства главенствующими были не нравственные, а национально-государственные, политические соображения, которые покрывались догматической реторикой. Обычными были ссылки на то, что война — неизбежный и необходимый элемент мироустройства "и таковым останется до Страшного Суда" (*).

(* Die Reformation. 1911. N 42. Цит. по: FW. 1912. N 1. S. 37.)

"Пока человек не избавился от греховности, — утверждал один из пасторов в 1908 г., — напрасно будет Берта фон Зуттнер воспевать мир. Горе нации, которая разоружится раньше!". Более радикальные выступления затрагивали политическую сферу и заканчивались уже прямыми антипацифистскими призывами: "В интересах нашей церкви и нашего народа необходимо выступить публично против... опасного [антивоенного] движения, пока и в этой сфере, касающейся национальных интересов, не произошло переоценки твердых нравственных оснований", — писал анонимный священник в 1912 г. (*) Уже перед самой войной одна из официальных протестантских инстанций в Веймаре заявляла, что "церковь, разумеется, держалась и будет держаться вдали от устремлений, которые преследует госпожа фон Зуттнер" (**).

(* Ibid. 1908. N 2. S. 35; Janson G. Luegen // Taegliches Unterhaltungsblatt. 27. 09. 1912.)

(** MVIV. 1913. N 1. S. 9.)

И такие примеры были не единичны. Это даже заставляло пацифистов думать, что "именно... духовенство, за считанными исключениями — главный враг антивоенного движения. Нередко в официальной церковной прессе и с кафедр... друзья мира предаются анафеме. На пацифистских собраниях священники обычно не присутствуют и не желают участвовать в публичных дискуссиях" (*).

(* FB. 1904. N2. S. 12-13.)

В большинстве своем консервативно настроенное духовенство не принимало редких "пацифистских пасторов": нормой были обвинения, угрозы, прямое преследование. За Умфридом Евангелическая консистория установила с 1897 г. постоянное наблюдение, фактически похожее на полицейский надзор. Коллеги постоянно нападали на него в прессе за антипрусские, антивоенные и вообще "политические" высказывания.

В одном из доносов в консисторию автор требовал "серьезно указать (Умфриду — Д. С.), что по мнению многих христиан... священник и пастырь мог бы найти дело поважнее, чем писать газетные статьи" с "оскорблениями мудрого князя Бисмарка", и что "он (Умфрид) либо должен отказаться от сана..., либо найти лучшее применение своим силам" (*). Другой анонимный священник-пацифист писал об окружавшей его атмосфере: "Коллеги... отвернулись от меня. Один почти плюнул мне в лицо из-за того, что я "якшаюсь с евреями и их дружками", другой написал мне, что... наша деятельность играет на руку анархистам" (**).

(* AELK. РА О. Umfrid. Bl. 47-51; Umfrid О. Oberflaechlichkeiten // Der Beobachter. (N 55). 08. 03. 1910.)

(** Bredendiek W. Op. cit. S. 43.)

Более благожелательно расположенные к пацифизму объединения "свободного протестантизма" (т. е. внецерковные общины) не могли по своей малочисленности заметно изменить общую среду (*).

(* Ср.: Huber W., Stohr Th. Protestantismus — soziale Organisation und der Friedensauftrag der Kirche // Kirche zwischen Krieg und Frieden. S. 53f.)

Несколько иная картина в отношении к антивоенному движению сложилась в немецком католичестве. Католическая церковная доктрина строилась на универсализме, национальному государству в ней не отводилось такой исключительной роли, как у протестантов. Этот универсализм природой вещей был ближе пацифизму, что подтверждалось и отношением к антивоенному движению пап. В энциклике 1894 г. Льва XIII говорилось о губительности "вооруженного мира" и желательности ограничить вооружения. В 1896 г. Лев XIII поддержал созыв Международного конгресса мира в Будапеште. Впоследствии папы выступали за введение международного арбитража и приветствовали I и II Гаагские конференции мира, а Пий X даже благословил пацифистское движение (по просьбе председателя Киевского общества друзей мира гр. М. Тышкевича) (*). В 1910 г. французскими католиками была создана "Международная католическая лига мира" с отделениями во многих европейских странах — правда, кроме Германии (**).

(* Wehberg H. Das Papsttum und der Weltfriede. Moenchengladbach, 1915. S. 53. 92-98; HB FB II. S. 124-125. 139; FW. 1910. N 8/9. S. 177; Suttner B. v. Der Kampf... Bd. I. S. 362.)

(** Rade M. Der Beitrag der christlichen Kirchen zur internationalen Verstaendigung (VVIV. Hft. 4). Stuttgart, 1912. S. 20.)

У немецких католиков не было формальных причин отвергать сотрудничество с пацифистами после санкции на это пап. В отличие от протестантов, католическая мысль и в теории не отвергала применения христианской этики в политике если не для того, чтобы уничтожить, то хотя бы смягчить насилие. В беседе с русским послом Чарыковым по поводу I Гаагской конференции мира секретарь Льва XIII кардинал Рамполла подчеркнул, что истинный мир возможен при условии восстановления в политике "принципов христианского общественного права", духа любви вместо господства силы (*).

(* Wehberg H. Das Papsttum.... S. 96-97.)

Однако и для немецкого католичества решающую роль играли политические соображения — стремление преодолеть последствия Культуркампфа, смыть с себя поддержкой национализма клеймо "антигосударственности". Отсюда постепенный дрейф немецкого католицизма и его политической верхушки в лице партии Центра в сторону поддержки агрессивной внешней политики и отказ от сотрудничества с антивоенным движением (*). И только перед самой войной антивоенное католическое движение заявило о себе и в Германии: на XX МКМ в Гааге (1913) в присутствии двух католических священников из Южной Германии было принято решение создать по образцу существовавших в других странах "Католическую группу немецких друзей мира" с участием деятелей левого крыла партии Центра (**).

(* Janssen W. Op. cit. S. 118; Riesenberger D. Op. cit. S. 82-84.)

(** VF. 1913. N 10. S. 105, 110; FW. 1913. N 9. S. 334.)

Сторонники христианской идеи абсолютного ненасилия из некоторых протестантских сект — меннонитов, баптистов, моравских братьев — выражали сочувствие пацифистскому делу, но ни та, ни другая сторона в этом случае к прямому сотрудничеству не стремилась (*). К антимилитаризму толстовского образца, последователи которого были и в Германии, пацифисты также относились неоднозначно. Большинство пацифистских лидеров отрицало действенность отказа от воинской службы для борьбы с милитаризмом и не могло принять тезис Толстого о патриотизме как искусственном чувстве. Толстовство грозило серьезно дискредитировать "благонамеренный" пацифизм, и часто акценты для их размежевания расставлялись очень резкие — как у Фрида, называвшего движение сторонников абсолютного ненасилия "пацифизмом кретинов". Б. фон Зуттнер, О. Умфрид и др., хотя о преклонялись перед мужеством Толстого и его последователей, также не могли принять их доводы (**).

(* См.: Chickering R. Imperial Germany... P. 197. Подробнее о христианском ненасилии сект, в т. ч. в Германии, см.: Brock P. Pacifism in Europe to 1914.)

(** См.: Wehberg H. Das Problem der Kriegsdienstverweigerung auf den Weltfriedenskongressen der Vorkriegszeit // FW. 1924. N 10/11. S. 290-292; Umfrid O. Friede auf Erden! S. 14-15, 22-23.)

Что касается нехристианских конфессий, то известно об участии в пацифистском движении некоторых представителей иудаизма, — прежде всего члена Штутгартского общества мира раввина Теодора Кронера. Он выпустил несколько популярных брошюр, призывая в них поддержать идею арбитража, а в 1913 г. вслед за обращением Умфрида к протестантским священникам Кронер вызвался опубликовать подобное обращение к иудеям (*). Однако, как уже говорилось, особого энтузиазма к пацифизму не было и тут. Другой раввин — сам участник пацифистского движения — подчеркивал принципиальную позицию, ничем не отличавшуюся от официальной в христианских церквях: "Иудаизм в принципе стремится к миру, но пока человек несовершенен, вести войны допустимо" (**).

(* Kroner Th. Wie fordern wir die Idee der Schiedsgerichte der Voelker? Stuttgart, 1910; HB FB II. S. 366; VF. 1913. N 11. S. 129.)

(** FB. 1906. N 2. S. 22.)

Одновременно с пацифистским в Германии появилось близкое по духу христианское движение, на которое в пору своих ещё нерастраченных иллюзий пацифисты возлагали большие надежды. Речь идет об учении "единого христианства" Морица фон Эгиди (1848-1898), бывшего офицера, который порвал с предшествующей карьерой, опубликовав в 1890 г. книгу "Серьезные мысли" (*). В ней и последующих трудах Эгиди призвал к возрождению истинной христианской жизни путем переориентации её на излечение социальных язв — невозможное, в свою очередь, без прочного мира. Признание церковью войны "неизбежным злом" противоречило христианству, по Эгиди. Поэтому борьба за мир, воспитание в этом духе молодежи составляли одну из главных задач основанных во многих городах Германии "ассоциаций Эгиди". Пропаганда мира велась и через журналы эгидианцев "Единое христианство" ("Einiges Christentum) и "Примирение" ("Versoehnung"). Кроме того, Эгиди поддерживал феминизм, антиколониализм, борьбу против вивисекции. Близки ему были и взгляды Толстого: Эгиди выступал за отмену смертной казни и даже сотрудничал с анархистами (**).

(* Egidy M. v. Ernste Gedanken. Leipzig, 1890.)

(** См. Der Sozialist. 1898. N 2.)

Неудивительно, что Эгиди вскоре сблизился с пацифистским движением — и прежде всего с Б. фон Зуттнер, которой он писал: "Если бы Иисус Христос жил в наши дни, он стал бы членом общества мира". Зуттнер видела в "едином христианстве" Эгиди вариант компромисса между верующими и неверующими миротворцами, шаг на пути превращения церкви в "научно-этическое общество", проповедующее "экуменизм, дарвинизм, социализм, феминизм и пацифизм" (*).

(* Suttner B. v. Der Kampf... Bd. II. S. 433. 435; Hamann B. Op. cit. S. 420-425.)

Эгиди выступил с докладом на МКМ в Гамбурге в 1897 г., а годом позже восторженно приветствовал Гаагский манифест Николая II и пропагандировал заложенные в нем идеи по всей Германии. Но после внезапной смерти Эгиди в том же году основанное им движение заглохло, а пацифисты потеряли одного из самых верных своих союзников (*).

(* См. подробнее: Herz H. Alleingang wider die Maechtigen. Ein Bild vom Leben und Kaempfen Moritz von Egidys. Leipzig, 1970; Donat H. С M. von Egidy // BDMPL. P. 246 — 249.)

С начала века основной формой пацифистской пропаганды в церковной среде стали обращения к духовенству. Их неизменным автором был Умфрид, адресовавший свои послания прежде всего протестантам. Постепенный, хотя и не качественный, рост положительных откликов на них говорит о том, что все же в протестантизме нарастала тревога за будущее страны, крепло стремление к более активной роли церкви и в вопросах внешней политики.

Результат обращения Умфрида к духовным лицам Вюртемберга в 1903 г. с прямым призывом вступать в Общество мира был ничтожен: из нескольких тысяч положительно откликнулись трое (по другим данным из 900 — 8), многие вернули формуляры для вступления с негодующими приписками. Не лучше были и итоги аналогичных акций местных обществ, мира: в приличном по немецким масштабам по численности Хайльбронне на обращение местных пацифистов от священников было получено только два отклика, и оба отрицательные (*).

(* FB. 1904. N 6. S. 45; N 21. S. 156; 1905. N 3. S. 34; N 11. S. 129.)

Сразу после Мюнхенского МКМ 1907 г. и прошедшей на нем дискуссии об отношении церкви к антивоенному движению Умфрид вместе с Мартином Раде и другим пропацифистски настроенным теологом, Людвигом Вебером, выпустил новое обращение к протестантским священникам. На этот раз из 1000 адресатов положительно откликнулось уже около ста. Стремясь закрепить завоеванные позиции, Умфрид пригласил этих новообращенных к участию в I Немецком конгрессе мира в 1908 г. Не случайно два из трех докладов на нем делали богословы. Своеобразным свидетельством растущей известности пацифизма в церковных кругах стала и травля пацифистов со стороны "Позитивного союза". Эта правая протестантская организация вокруг известного придворного проповедника, антисемита и консерватора А. Штекера обвинила авторов обращения в том, что они действуют по наущению Англии (*).

(* Wiegand В. Op. cit. S. 54; Mauch Ch. Brenner Th. Op. cit. S. 110-111.)

Наконец, настоящим успехом Умфрида и его соратников стала реакция на обращение 1913 г., написанное в пику шовинистической истерии торжеств 100-летия победы над Наполеоном и пропагандистской кампании в пользу нового увеличения расходов на оборону. Автором обращения был на этот раз поддержанный Умфридом берлинский пастор Вальтер Нитхак-Штан, который выдержал документ в более умеренном тоне, чем экспрессивный Умфрид.

Из охваченных 3400 протестантских пасторов положительно пацифистскую инициативу восприняли около 400-т. Свою поддержку выразили в том числе 12 профессоров теологии и несколько местных церковных иерархов. Однако характер отзывов свидетельствовал и о резких территориальных диспропорциях в настроениях духовенства: если в Пруссии под обращением подписалось только около 1% пасторов, и то по большей части из западных рейнских провинций, то в Эльзасе — каждый третий.

После своей триумфальной поездки по Эльзасу в 1911 г. Умфрид с удовлетворением отмечал, что "для протестантских пасторов [здесь]... характерно живое участие [в пацифистском деле],... разительно отличающееся от "старой" Германии.... Мои коллеги в Эльзасе считают участие священников в нашем... движении само собой разумеющимся" (*). Пацифизм поддерживали здесь не только рядовые священники, но и церковные иерархи, в том числе высший из них — председатель Верховной консистории Эльзас-Лотарингии Фридрих Курциус, являвшийся одновременно председателем Союза международного согласия. Благожелательно к антивоенному движению была настроена и местная церковная пресса (**).

(* Umfrid O. Meine Vortragsreise in Elsass // VF. 1911. N 2. S. 12.)

(** Wiegand B. Op. cit. S. 121-124. 222.)

Практика т. н. "воскресений мира" — дней, когда священники должны были посвятить свою воскресную проповедь теме международного мира — распространенная в церквях других европейских стран, была в Германии повсеместно отвергнута. И только в Эльзасе по просьбе местных пацифистов консистория учредила такой день. В её решении говорилось: "Мы с симпатией относимся к постоянно растущему движению за мир и... приветствуем деятельность обществ мира, желая лишь, чтобы пацифизм развивался и далее... " (*).

(* Die Einrichtung eines Friedenssonntags in Elsass-Lothringen // VF. 1914. N 5. S. 50-51.)

По итогам обращения 1913 г. заметным был и рост симпатий к пацифистам среди протестантского духовенства в Бадене и Вюртемберге (*).

(*FW. 1913. N 6. S. 208-211; Wiegand B. Op. cit. S. 56.)

Непосредственным результатом обращения 1913 г. стал созыв в октябре того же года в Берлине "Конференции пацифистских пасторов", приуроченный к заседанию "Немецкого протестантского союза" — организации т. н. "либеральных протестантов" (*). Очевидно, что именно это течение дало в предвоенные годы основную массу приверженцев пацифистской идеи среди протестантского священства. Духовным отцом "либерального протестантизма" был теолог и христианско-социальный реформатор Адольф Харнак (Гарнак). На основе исторических штудий ранней церкви он пришел к выводу о том, что сущность христианства — в стремлении привнести в мир любовь уже в земной жизни, осветив этим, насколько возможно, окружающую тьму. Это предполагало активную христианскую позицию в общественных вопросах — в том числе и о войне. Основываясь опять-таки на опыте ранних христиан, Харнак признавал здесь идеалом абсолютное ненасилие, но при современных реалиях государственной жизни считал, что оно недостижимо (**). Зато Харнак высоко оценивал пацифистское движение, сам был среди членов Союза Международного Согласия и участником совместных акций английского и немецкого духовенства, выступал за англо-американо-германский союз. По свидетельству Квидде, Харнак даже участвовал в работе XIII Международного конгресса мира в Бостоне (***).

(* Der Weg zum Weltfrieden im Jahre 1913. S. 11; VF. 1913. N 11. S. 120-121.)

(** Harnack A. v. Militia Christi. Die christliche Religion und das Soldatenstand in den ersten drei Jahrhunderten. Tuebingen, 1905.)

(*** FB. 1905. N 5. S. 59; FW. 1912. N 3. S. 109; HB FB IL S. 256-257; Chickering R. Imperial Germany... P. 206-210.)

Костяк "либерального протестантизма" образовывал близкий Харнаку круг авторов журнала "Христианский мир" ("Christliche Welt"), издателем которого был упомянутый Мартин Раде. Стимулом к оживленной дискуссии на страницах "Христианского мира" по антивоенной проблематике стала I Гаагская конференция. Под впечатлением идей Канта и марбургской неокантианской школы, а также под влиянием своего коллеги по Марбургскому университету, В. Шюкинга, Раде постепенно все более сближался с пацифистскими кругами. На I Немецком конгрессе мира он выступил с докладом в защиту "культурной" внешней и внутренней политики, за мирное разрешение вопроса национальных меньшинств в Германии. Затем Раде стал членом Союза Международного Согласия (*).

(*FW. 1937. N 2. S. 61-64.)

Поддерживая Харнака — своего учителя и друга — Раде также требовал активного участия христиан в общественной жизни. Он призывал распространить эту их миссию и на внешнюю политику, видя в содействии процессу "организации мира" по Фриду достойное приложение христианской любви к ближнему. "Давайте обращаться с соседними христианскими народами как христиане! — писал Раде в статье 1909 г. "Под знаком дредноута или под знаком креста?" — Давайте поможем организовывать мир! Другие уже заняты этим: может быть, им не обойтись без нашего участия ?" (*)

(* Ibid. 1909. N 7. S. 135.)

Раде подчеркивал необходимость изменить господствующий среди протестантов взгляд на проблему войны и прекратить обожествлять национальное государство: "Из-за нашего лютеранства... мы, немцы, скептически относимся (к делу мира — Д. С.).... При настоящем положении вещей мы не можем понимать Евангелие иначе как в религиозно-социальном смысле — а значит, и в интернациональном" (*).

(* MVIV. 1913. N 1. S. 9.)

К членам кружка Раде и "Христианского мира" принадлежали такие убежденные пацифисты, как упомянутый берлинский пастор, писатель и драматург В. Нитхак-Штан, Ф. Курциус, профессора теологии Иенского университета Генрих Вайнель и Ганс Вендт, пастор Готтфрид Трауб и другие (*).

(* НВ FB И. S. 256-257. 385; FW. 1912. N 3. S. 97.)

Учеником Харнака и соавтором "Христианского мира" был и уже известный нам пастор Ф. Зигмунд-Шульце из Потсдама. Наряду с руководством христианским молодежным движением полем его деятельности стало расширение экуменических контактов с зарубежными церквами и укрепление на этой основе международного мира. Будучи членом НОМ и CMC, Ф. Зигмунд-Шульце вместе с Э. де Нефвиллем присутствовал в качестве наблюдателя на II Гаагской конференции мира в 1907 г. Здесь он познакомился с делегацией английских квакеров во главе с Аланом Бейкером и обсудил возможность совместных акций английских и немецких христиан.

В конечном итоге в 1910 г. был учрежден постоянный "Церковный комитет по укреплению дружественных связей между Великобританией и Германией", в котором с немецкой стороны участвовали, по разным оценкам, от 3-х до 5-ти тысяч преимущественно протестантских священников (тогда как в Англии — около 11 000). В рамках "Комитета" организовывались взаимные визиты делегаций английского и немецкого духовенства, различные совместные конференции и т. п. С 1912 г. Зигмунд-Шульце, будучи секретарем "Комитета", издавал его журнал "Ди Айхе" ("Дуб"), субсидировавшийся Фондом Карнеги.

Довольно широкий размах деятельности "Комитета" объясняется поддержкой его властями обеих стран, заинтересованными в тот период в ослаблении взаимной напряженности, и высшими церковными инстанциями в Германии. "Комитет" пользовался официальным покровительством Генерального синода протестантской церкви Пруссии. Неоднократно в его акциях принимали участие рейхсканцлер Т. фон Бетман Гольвег и сам Вильгельм II. На антивоенной конференции на озере Мохаук (США) в 1911 г. Ф. Зигмунд-Шульце сообщал, что Вильгельм II лично заинтересован в его миссии; он представит кайзеру по возвращении отчет и обсудит возможности расширения контактов между англо-американским и немецким духовенством (*).

(* FW. 1911. N7. S. 211.)

Однако эта официальная опека тормозила и все попытки пропацифистски настроенных участников "Комитета" — Зигмунда-Шульце, де Нефвилля, Раде, Умфрида — повернуть его лицом к антивоенному движению. Так, немецкое руководство "Комитета" отвергло предложение англичан о содействии духовенства двух стран заключению англо-германского договора об арбитраже. Не были приняты и предложения о сотрудничестве с Немецким обществом мира и Союзом Международного Согласия.

Тем не менее усилия Зигмунда-Шульце, де Нефвилля и Раде создать на базе "Комитета" экуменический "Всемирный союз церквей за мир" увенчались созывом в августе 1914 г. "Конгресса представителей христианских церквей мира" в Констанце (Германия). Из-за разразившейся войны идея была реализована окончательно лишь в 1919 г. с учреждением "Всемирного союза церквей по содействию международному сотрудничеству" (*).

(* Зд. и выше см.: VF. 1913. N 1. S. 8; НВ FB II. S. 383; FW. 1937. N 2. S. 64; Conway J. S. F. W. Siegmund-Schulze // BDMPL. P. 879-880.)

Пацифистскому движению также не были чужды идеи экуменизма: не случайно в 1911 г. на собрании Берлинского отделения НОМ, посвященного "Религии и международному миру", вместе выступили представители протестантов, иудеев, монистов, Армии Спасения и методистов (*).

(* FW. 1911. N5. S. 159.)

Под знаком экуменизма и освобожденной от государственных оков веры развивалось и другое близкое пацифизму движение — "свободного христианства", которое устраивало международные конгрессы по типу пацифистских. В рамках "Всемирного конгресса за свободное христианство и религиозный прогресс" в Берлине в августе 1910 г. проходила специальная конференция на тему "Религия и мир" с участием одной из крупнейших прусских масонских лож и представителей из Англии, Франции и США. Председателем конференции был Раде, от немецкого духовенства выступали Нитхак-Штан и Зигмунд-Шульце (*).

(* Ibid. 1910. N 7. S. 137-138; Der Weg zum Weltfrieden im Jahre 1913. S. 18.)

Нечего и говорить, что противники антивоенного движения обрушились с нападками на ту часть духовенства, которая прислушивалась к пацифистам. Вездесущий генерал Кейм обвинял поддержавших обращение 1913 г. в "воспитании трусости у нации" (*). Ересь видела во взглядах "либеральных протестантов" и официальная протестантская церковь. Обращение 1913 г. и отклики на него официоз "Альгемейне Эвангелиш-Лютерише Цайтунг" оценивала как "грубое злоупотребление именем Христа". Причина, по её мнению, крылась в "поверхностном понимании греха теологическим либерализмом, из которого следует неоправданный оптимизм (в вопросе о предотвращении войны — Д. С.). (**)

(* FW. 1913. N 12. S. 469.)

(** Цит. по: Wiegand В. Op. cit. S. 58.)

О. Умфрид в ответ заявлял, что "для нашего дела нет злейшего врага, чем пессимизм, тем более отвратительный, чем более он рядится в личину христианства". Жесткая официальная реакция настолько обескуражила даже его, привыкшего к нападкам, что Умфрид серьезно сомневался, "способно ли то, что выдают сегодня за религию, помочь человечеству справиться с... задачей предотвращения войн" (*). Другие пацифистские пасторы настаивали также на духовной самостоятельности христианина и церкви от светских властей, требовали не перекладывать ответственность за судьбы мира на государство. Ссылаясь на социально-политические изменения в обществе, они требовали демократических церковных реформ (**).

(* Umfrid О. Wurzelechte Pazifisten // VF. 1913. N 12. S. 126.)

(** Nithack-Stahn W. Das Evangelium und der Krieg // Christliche Welt. 1910. NN 29-30; Schuecking W. Neue Ziele der staatlichen Entwicklung. Marburg, 1913. S. 72-73, 78.)

В целом, учитывая прямо враждебный пацифизму климат в официальной, особенно лютеранской, церкви, можно расценивать результаты пацифистской пропаганды здесь как относительный успех, прежде всего заметный в Эльзасе. Уже на 1912 г. только в Немецком обществе мира среди ок. 8100 членов числилось 117 пасторов (*). Динамика вовлечения духовенства в антивоенную деятельность нарастала и прервала её лишь война.

(* VF. 1913. N 1. S. 8.)

Армия

Соседство армии с церковью, прессой и другими институтами, формирующими общественное мнение, для Германии эпохи Вильгельма II отнюдь не выглядит случайным. Со времен наполеоновских войн армия традиционно возводилась здесь в ранг "школы воспитания нации" (Шарнхорст). В дальнейшем консервативные силы именно в армии нашли прибежище против либеральной оппозиции. В 1848 г. армия предопределила поражение революции, а ее окончательным триумфом стал 1871 год. Большая часть буржуазии в новом государстве сначала примирилась с этой навязанной обществу ролью армии, а затем и поддержала в ней защитницу против социал-демократии (*).

(* Hoehn R. Die Armee als Erziehungsschule der Nation. Das Ende einer Idee. Bad Harzburg, 1963. S. 1-104; Прокопьев В. П. Указ. соч. С. 71-72.)

Участие армии в воспитании немецкого гражданина начиналось в молодежных организациях и продолжалось не только в течение действительной армейской службы, но и после нее — в т. н. "Kriegervereine" — ветеранских или воинских союзах. Первоначально самостоятельные организации ветеранов объединительных войн, они были прибраны к рукам государством и стали привлекать в свои ряды и резервистов. Это позволило охватить все возрастные группы мужского населения и превратить союзы ветеранов в самую массовую в Германии организацию (2,8 млн членов на 1913 г.).

Союзы умело играли на особенностях психологии небогатого немецкого обывателя, создавая иллюзию, что членство в этих организациях повышает его социальный статус. Члены союзов дорожили своей формой и знаменами, возможностью выступить в первых рядах на всяческих парадах и шествиях, и наконец (немаловажно!), быть похороненными с почестями и за государственный счет. Интерес государства к союзам был вполне прозрачным, ведь культивировавшийся тут армейский дух служил своего рода громоотводом социальной напряженности. Поэтому в предвоенные десятилетия государственная поддержка союзов ветеранов — на уровне военного министерства и самого кайзера — непрерывно возрастала. 90% руководящих постов в них занимали офицеры запаса, включая председателя движения Альфреда Вестфаля. Под его руководством ветеранские организации были в 1900 г. объединены в "Кифгауэрскую федерацию" (Kyffhaeuserbund).

В отличие от громогласных массовых шовинистских союзов вроде "Пангерманской лиги", ветеранские организации не вели специальной пропаганды, однако их будничная "тихая" деятельность была едва ли не опасней первых. Союзы сумели создать параллельные социальные структуры, составляя в низших слоях — и в деревне, и в городе — важный центр общественной жизни с веселой славой "союзов "пей — гуляй" (Sauf- und Raufvereine) (*). Недаром даже многие рядовые социал-демократы упорно не желали отказываться от членства в ветеранских союзах. Быть исключенным из них считалось, особенно в небольших местностях, позором (**).

(* Особенно хорошо эту обстановку передал Г. Манн в своем романе "Верноподданный".)

(** Saul К. Op. cit. S. 95-119.)

Таким образом, говоря об отношении армии к пацифизму, следует иметь в виду также "околоармейские" структуры, независимые от военных только на бумаге. Формально же по закону 2 мая 1874 г. участие состоящих на действительной воинской службе лиц в политических организациях и объединениях, выборах Рейхс- и ландтагов запрещалось. Поэтому свидетельства об отношении к пацифистскому движению собственно в армии редки (*) — речь идет в основном о военнослужащих резерва.

(* DR. 1914. N 3. S. 329.)

Пацифисты пытались работать с ветеранскими союзами: в 1897-1904 гг. последние даже сами несколько раз приглашали пацифистского лектора Рихарда Фельдхауза с выступлениями о будущей войне по книге Блиоха (*). После того, как Бостонский международный конгресс мира в 1904 г. рекомендовал пацифистам наладить сотрудничество с патриотическими организациями, Немецкое общество мира решило обратиться с таким предложением именно к союзам ветеранов, учитывая, что их члены "собственными глазами видели ужасы войны" (**). Возможно, эти соображения были не лишены оснований, но приток резервистов изменил характер союзов. Усиление давления государства, влияние офицеров-"ястребов" оставляло с течением времени для миротворцев все меньше шансов на успех. В 1909 г. газета союзов ветеранов Вюртемберга писала: "Необходимо со всей решимостью выступить против поддержки идеи о вечном мире. Уничтожение воинственного духа в нашем народе равносильно... самоубийству" (***).

(* НВ FB II. S. 348; Chickering R. Imperial Germany... P. 182.)

(** FB. 1905. N 4. S. 41.)

(*** Цит. по VF. 1909. N 8. S. 88-89.)

Что же касается собственно армии, то пацифисты не предпринимали никаких попыток проникнуть в эту среду, поскольку это неминуемо повлекло бы за собой преследования властей, и не допускали никакой прямой критики армии. Теоретически пацифистская мысль мирилась с необходимостью сохранить армии до образования всемирной организации государств. Лишь иногда в пацифистской печати проскальзывали созвучные классическому либерализму и поддержанные социалистами требования о замене постоянной армии вооруженной милицией, созданной исключительно для оборонительных войн (*).

(* VF. 1914. N 1. S. 15.)

В свою очередь, главной чертой в отношении армейского руководства к пацифистам было безразличие — в миротворцах "не видели противника", соизмеримого с угрозой социалистической или анархистской пропаганды (*).

(* Характерно, что при объемистой регистрации "антиармейских выступлений" МВД Пруссии не обратило на пацифистов ровным счетом никакого внимания — См. GStA PK. I НА Rep. 77 СВ S. N 94, 276, 916.)

Впрочем, отрывочные данные свидетельствовали о неблагоприятной для пацифизма динамике. Так, в 1896 г., незадолго до своего назначения военным министром, генерал Г. фон Гвеслер выступал даже с предложением "заключить на ряд лет мирное соглашение между государствами для предотвращения войны", а прусский военный министр генерал К. фон Айнем еще в 1909 г. допускал, что при спаде международной наряженности "можно будет подумать и о том, чтобы сократить и разоружить армию". Военный же министр "образца" 1914 г. Э, фон Фалькенхайн предостерегал с трибуны Рейхстага молодежь Германии от "демона фанатичного космополитизма" и "туманного интернационализма", требуя высмеять "лжепророков международного братания, подрывающих мощь своего Отечества" (*).

(* НВ FB II. S. 126, 207; Suttner B. v. Der Kampf... Bd. ll. S. 573-4.)

В ответ на критику Ниппольдом немецкого шовинизма другой генерал заявлял в том же 1914 г.: "Не хватало ещё, чтобы мы сделали из наших солдат апостолов мира! Нет,... офицер должен постоянно подчеркивать, что целью и смыслом всякой воинской подготовки... является война. Солдат, который не хочет войны — плохой солдат." Отсюда делался вывод, что желание войны для армии — не шовинизм, а профессиональный долг (*).

(* Generalleutnant z. D. v. Goertz. Chauvinismus — Politik — Heer // DR. 1914. N 3. S. 329.)

В основном свидетельства об отношении к пацифизму принадлежат слою, занимавшему в Германии особое положение — т. н. "пишущим военным" или "политическим генералам". Это были высшие офицеры в отставке, подвизавшиеся на стезе политической публицистики. Им пацифизм обязан своими злейшими критиками в лице А. фон Богуславски, генерала А. Кейма и других вождей "Оборонного союза", Ф. фон Бернгарди и т. д., чья деятельность заслуживает отдельного разговора. Близкий этим кругам "Союз офицеров резерва немецкой армии и флота" через "Армейскую газету" требовал начать без колебаний в удобный момент войну против Антанты, а "пара презренных людишек, которых при мобилизации совратят на противоправные действия, получат пулю в живот по законам военного времени — и везде будет звучать лишь "Германия, Германия превыше всего! ...." (*).

(* Deutsche Armee-Zeitung. 3. 09. 1911.)

Справедливости ради надо сказать, что отнюдь не все офицеры резерва были настроены настолько агрессивно. Некоторая их часть находила в антивоенной идее рациональное зерно, однако поддержка движения грозила в условиях Германии в лучшем случае лишением пенсии, а в худшем и звания. Участь отверженных ожидала отдельных смельчаков, решившихся несмотря ни на что встать в ряды пацифистов. Среди них были уже знакомый нам М. фон Эгиди; публицист, сотрудник "Берлинер Тагблатт" и "Фриденсварте" отставной полковник Рихард Гедке; член правления НОМ Оттомар Греве. Несколько офицеров резерва стали членами "Союза Международного Согласия", но никогда не выступали публично (*).

(* НВ FB II. S. 352, 354; FW. 1926. N 6. S. 185; Chickering R. Imperial Germany... P. 182.)

Интересно, что более благожелательно к пацифистскому движению отнеслись высшие офицеры флота. Это было связано с определенными разногласиями по вопросу о будущем флота и об оценке политики статс-секретаря военно-морского ведомства А. фон Тирпица. Часть морских офицеров считала безумием противостояние с Англией и поэтому поддерживала идею англо-германского согласия. Так, вице-адмирал, подводник К. Гальстер, будучи членом "Союза Международного Согласия", анонимно высказывался в пацифистской печати за англо-германское соглашение по флоту. Он выступил против программы строительства крейсеров Тирпица, которая придавала немецкому флоту наступательный характер (*).

(* Die Friedensbewegung. N 23/24. S. 403; FW. 1931. N 5. S. 143-4; 1937. N 3/4. S. 149. Ср. Туполев Б. М. Цит. соч. С. 153-154.)

С критикой Тирпица, за достижение англо-германского морского соглашения выступил и морской офицер Лотар Персиус, публиковавшийся в "Берлинер Тагблатт" и "Фриденсварте". Он был уволен с флота за свои пацифистские убеждения. Однако адмирал фон Бендеманн писал Персиусу, что тот выражает "чаяния всех объективно мыслящих морских офицеров", а другой высший флотский чин назвал Тирпица в письме Персиусу "могильщиком немецкого флота" (*).

(* Persius L. Der Zusammeribrach. Die Seeschlacht zwischen Borkum und Helgoland. Minden, 1913; FW. 1926. N 6. S. 185.)

Тем не менее, в целом поддержка военными антивоенного движения ограничилась одиночками, которые пожертвовали ради этого своей карьерой. И снова только разразившаяся война способствовала некоторому отрезвлению умов. В качестве характерного свидетельства можно привести признание полковника, летчика Вилли Мейера: "Школьная скамья и родительский дом снабдили меня жизненной максимой: Война — это естественная закономерность. Война неотвратима. Я стал профессиональным военным, не задумываясь о том, чтобы переосмыслить это утверждение.... [И только]... первые впечатления на полях сражений и в госпиталях заставили меня очнуться" (*).

(* Meyer W. // A. H. Fried.... S. 52-53.)

Интеллигенция (Budungsbuergertum) (*)

(* Соответствие русского термина немецкому конечно очень спорное — однако этим передается специфическая роль "образования" в обществе именно этих двух стран — Ср.: Bildungsbuergertum im XIX. Jahrhundert. Hg. v. W. Conze, J. Kocka. T. I. Stuttgart, 1985. S. I If.; Geyer D. Bildungsbuergertum und Intelligenzija // Ibid. S. 207-208 ff.)

Уже шла речь об участии интеллектуалов в деятельности "Союза Международного Согласия". Вернуться к более детальному анализу взаимоотношений пацифизма и интеллигенции заставляет исключительное влияние образованных слоев на политическую культуру Германии.

Ключевое понятие "Bildung" в названии этой социальной группы, означающее по-немецки и "просвещение" и "формирование", выражало его миссию: одновременно оценка действительности и создание проектов нового, просвещение нации и формирование общественного мнения (*). Ещё одно значения слова "Bildung" — "образование" — подчеркивало обособленность этого слоя. "Образование", или столь же часто употреблявшийся термин "культура", означали здесь больше, чем сумму знаний. Это был знак причастности к "царству духа", вокруг которого сложился четко различимый социальный слой, или, скорее, каста. Один из исследователей метко окрестил её "немецкими мандаринами" (**).

(* Cm. Vondung K. Zur Lage der Gebildeten in der wilhelminischen Zeit // Das wilhelminische Bildungsbuergertum: zur Sozialgeschichte seiner Ideen. Hg. v. K. Vondung. Goettingen, 1976. S. 26-7.)

(** Ringer F. The decline of the German Mandarins: The German Academic Community. 1890-1933. Cambridge. Mass., 1969.)

Положение жрецов при храме духа отличало интеллигенцию послебисмарковской эпохи от более раннего времени, когда "просвещение" стояло рядом с "эмансипацией" и "либерализмом". Остепенившиеся "бильдунгсбюргеры" повторили судьбу всей немецкой буржуазии: в массе своей они не только примирились с новым недемократическим государством, но и заботились больше, чем кто бы то ни было о его сохранении.

Верх взяли "борусские" политические ценности, в том числе в отношении войны и мира. Выразитель их Г. фон Трейчке называл идею "вечного мира" "заразным безумием", выражением "филистерского духа материализма", который подрывает "фундамент высшего духовного мировоззрения и веры в идеал" (*)В результате политическая активность интеллигенции проявлялась нередко участием в шовинистических массовых союзах, где (как в Пангерманской лиге) ее представители составили костяк движения (**).

(* Цит. по Bischoff D. Op. cit. S. 132; Umfrid О. Friede auf Erden! S. 51.)

(** Cm. Hampe P. Soziooekonomische und psychische Hintergruende der bildungsbuergerlichen Imperialismusbegeisterung // Das wilhelminische Bildungsbuergertum. S. 68-70; Chickering R. We men who feel most German. P. 303 f.)

И все же у антивоенного движения оставались здесь возможности для маневра. Во-первых, пацифисты могли рассчитывать на ту часть образованных слоев, которая осталась в оппозиции к существующему государству. Речь шла в основном о леволибералах и противниках прусской гегемонии среди местной интеллигенции Юга и Запада Германии (*). Тем более в значительной мере само пацифистское движение вызвали к жизни именно такие оппозиционные интеллектуалы, аутсайдеры типа Квидде, а также лица низшего ранга в иерархической структуре интеллигенции (служащие с высшим образованием, учителя и т. п.).

(* Cm. Vondung K. Op. cit. S. 32.)

Во-вторых, между "государственничеством" интеллигенции и плоским консерватизмом не было знака равенства. Стремление сохранить государство — наивысшую ценность — толкало интеллектуалов на поиски своих путей его спасения от угрозы внутренней — "восстания масс" во главе с социал-демократией — и внешней.

Такие планы претендовали обычно на внепартийность и подразумевали ведущую роль в будущем общественном устройстве "духовных вождей" нации. Это вполне отвечало платоновскому идеалу "государства ученых" у пацифистов. Напомним, что и концепция реформы внешней политики Союза Международного Согласия ориентировалась на вариант "третьего пути" под руководством "духовной элиты" Германии. Следовательно, задачей пацифистского движения было обратить политическую активность интеллигенции и умеренно-реформистские настроения в ней на свою сторону в борьбе с радикальным национализмом.

Настроения внутри самого образованного слоя определяла его верхушка — университетские профессора, причем характер взаимоотношений интеллигенции и пацифизма в каждом отдельном случае преломлялся здесь по-особому.

Нельзя сказать, чтобы пацифизм остался для интеллигенции незамеченным, в отличие от многих других общественных институтов и групп. Но причиной тому была не столько агитация самих пацифистов, сколько чуткость интеллектуалов ко всякому новому явлению в общественно-политической жизни. Чаще всего этот абстрактный интерес не перерастал, однако, в действенную поддержку, господствующей чертой в отношении к пацифизму был скепсис.

Уже первые отклики на антивоенные акции, и особенно на Гаагскую конференцию, показали, что пацифистская идеология в тогдашней её полусентиментальной форме не принималась интеллигенцией всерьёз. Её устремления были направлены совсем в другую сторону. Со времени знаменитой Фрайбургской речи М. Вебера 1895 г., в которой тот назвал 1871 год началом, а не завершением пути Германии к положению мировой державы, надежды на будущее интеллигенция связывала с "Weltpolitik" ("мировой политикой"). Имелось в виду прежде всего участие страны в дележе или переделе мира. Необходимость добиваться в борьбе осуществления национальных интересов воспринималась как аксиома на почве, удобренной сначала риторикой Освободительных войн, а потом трудами Г. фон Трейчке, Г. фон Зибеля и др. (*)

(* Ср. Dann O. Verminftfrieden und nationaler Krieg // Kirche zwischen Krieg und Frieden. S. 176 ff, 198 ff.)

После Шопенгауэра и Ницше изменился и взгляд на природу человека. Просвещенческая вера в него сменилась разочарованием и пессимизмом. Характерный пример — переписка между знаменитым биологом Эрнстом Геккелем из Йенского университета и М. Э. Зеленка, которая пыталась добиться участия ученого в акциях по поддержке Гаагской конференции. "У нас в Йене, — писал Геккель, — к сожалению, нет такого доверия к человеческому разуму, какое, похоже, все ещё присуще вам в Мюнхене..... На деле, мощное вооружение кажется при нынешних прискорбных условиях колоссальной глупости и бездумности культурных масс! (орфография оригинала — Д. С.) — лучшим средством предотвратить ужасы современной войны, которые я ненавижу так же сильно, как и Вы.... Основать тут... комитет Вашей Международной Лиги мира при нашей внепартийной академической монастырской замкнутости едва ли возможно — слишком велики господствующие здесь скепсис и сомнения!" (*)

(* ВА Р. 90 Se 1. В1. 7-8, 29-30 (Э. Геккель — М. Э. Зеленка. Йена, 13. 01. 1899. Он же — Эмилю Зеленка. Йена, 12. 02. 1899).)

Классическим выражением позиции духовной элиты того времени в отношении пацифизма стала статья 1899 г. знаменитого военного историка Ганса Дельбрюка в его журнале "Пройсише Ярбюхер" с комментариями на труд И. Блиоха и Гаагскую конференцию (*). Прежде всего Дельбрюк не отбрасывает с порога тезисы противников войны — это материал для серьёзного анализа, а не пустые иллюзии. Другой обнадеживающий момент в том, что война и для него — зло, правда, относительное, а не абсолютное. "Война, — пишет Дельбрюк, — сохраняет в образцах героизма величие человечества... Но нельзя ради нравственных ценностей поддерживать или развязывать войну, если можно её предотвратить".

(* Delbrueck H. Zukunftskrieg und Zukunftsfriede // Preussische Jahrbuecher (далее — PJ). Bd. 96. Mai 1899. S. 220-229.)

Однако помимо того, что Дельбрюк как профессионал указывает на несоразмерности и необоснованные допущения в пророчествах Блиоха о будущей войне (*), фундаментальное отличие от пацифистов состоит в рекомендуемых методах её предотвращения. Для Дельбрюка и многих других интеллектуалов они заключались в поддержании "баланса сил" великих держав как "основного закона современной политической жизни". Нарушение же одной из держав равновесия ведет к войне (**). Отсюда вывод: поскольку "мировая политика" Германии, её довооружение и кампания за создание мощного флота направлены-де на восстановление равновесия сил, эта политика по сути — миротворческая.

(* Cм. Bucholz A. Hans Delbrueck and the German military establishment: war images in conflict. Iowa City, 1985. P. 73-76.)

(** Delbrueck H. Vor und nach dem Weltkrieg. В., 1926. S. 97, 134.)

"Вечный мир" невозможен для Дельбрюка, поскольку он не верит, в отличие от пацифистов, в рациональную природу человека и вероятность замены в политике силы правом. Поэтому иллюзорна, по его словам, и идея Гаагского арбитража: "В войнах между великими державами нет закона и судьи, [ибо] речь идет лишь о силовом соперничестве"; "единственная надежда... — в том, что ответ на вопрос о первенстве будет дан не в открытом военном столкновении, а трезвым сопоставлением сил", Дельбрюк разделяет опасения Блиоха о разрушительном характере современных вооружений, но вывод его противоположен пацифистскому: в мире, где все решает насилие, единственным стимулом избежать войну может быть страх. Поэтому "вооружайтесь, — пишет историк, — изобретайте все новое оружие все большей разрушительной силы, чтобы кошмарность средств... заставила нас избегнуть их применения".

В общем, ориентир во внешней политике — на "всеобщее равномерное напряжение сил". Добиваться исполнения национальных интересов необходимо "если возможно, без войны, но такое достояние не будет куплено слишком дорого и ценой крови". Большая часть немецкой интеллигенции разделяла тогда эту или сходную позицию (*).

(* Derselbe. Deutschlands Stellung in der Weltpolitik (Maerz 1902) // Ibid. S. 10; Ders. Zukunftskrieg...; BA P. 90 Se 1. Bl. 15-16 (Д. В. Лоц — М. Э. Зеленка. Мюнхен, 3. 02. 1899); Коеhlег E. Bildungsbuergertum und nationale Politik. Bad Homburg, 1970. S. 20 f.)

Благотворные для пацифистов изменения наметились лишь со второй половины 1900-х гг. С одной стороны, сказалось реформирование пацифистской идеологии Фридом и появление в Германии школы международного правоведения, что "легитимировало" пацифизм в глазах ученых мужей. Своеобразным подтверждением этому стало и приглашение Фриду написать статьи "Арбитраж" и "Движение за мир" для маститого "Брокгауза" (*).

(* FW. 1909. N 11. S. 217.)

В то же время перед лицом усилившийся изоляции Германии менялось отношение к возможной войне. Её реальность после ряда международных кризисов стала для многих очевидной. Если до того интеллигенция подталкивала власти к более активной — даже агрессивной — внешней политике, то теперь явно читалась другая тенденция: "не дразнить гусей", умерить воинственный пыл и не допускать влияния на внешнеполитический курс радикальных элементов. Тот же Дельбрюк после Первого марокканского кризиса 1905 г, предостерегал: "Любое злоупотребление нашей мощью повлечет за собой образование грозной коалиции против нас; любая угроза (со стороны Германии — Д. С.) опасна; ... следует избегать всякого ненужного обострения обстановки". Одновременно усиливалась критика "диких фантазий пангерманистов", наносящих непоправимый урон внешнему облику страны (*). "Политические профессора" стали внимательнее приглядываться и к пацифистскому движению, которое обещало стать противовесом на пути разрушительных националистических сил.

(* Delbrueck H. Deutschland und England (Dez. 1904); England, Deutschland, Frankreich und die Marokko-Frage (Juli 1905); Deutschland und die allgemeine Weltlage (Nov. 1905) // Vor und nachdem Weltkrieg. S. 50, 94, 308.)

Таким образом надо сразу оговориться, что большинство интеллектуалов сотрудничало с пацифистами из тактических соображений. Их целью была вовсе не "мировая федерация", а наоборот, сохранение существующего немецкого национального государства. Руководствовались они при этом не идеалом "вечного мира", а сугубо практическими соображениями — неблагоприятным раскладом сил внутри страны и на международной арене, что в случае войны могло грозить социальными катаклизмами и военным поражением. Конкретные формы сотрудничества с пацифистами в каждом случае были различны, но в отношениях почти всегда сохранялась определенная дистанция.

Э. Геккель, например, хотя и говорил о себе в письме Фриду как "убежденном пацифисте и члене многих обществ мира", в публичных выступлениях был осторожнее. Антивоенное движение он называл "гласом вопиющего в пустыне" с неясными шансами на успех (*).

(* FW. . 1912 N 7. S. 279; 1914. N 3. S. 110.)

Более последователен был другой ученый-естественник, известный химик, лауреат Нобелевской премии Вильгельм Оствальд. Вместе с упоминавшимися Л. Бюхнером и Ф. В. Ферстером Оствальд принадлежал к сторонникам этического идеализма и разработал свою "энергетическую теорию". Согласно ей, человеческая цивилизация должна преодолеть войну и вообще всякую борьбу ради "накопления энергии", совершающегося в духовной сфере. В международной науке Оствальд видел "классический образец для реализации практического мира", а пацифизм он считал "особым случаем" воплощения своей теории, "катализатором культуры". Оствальд был членом НОМ, Европейского бюро Фонда Карнеги; выступал в пацифистских обществах и публиковался в их прессе (*).

(* НВ FB II. S. 385; FW. 1910. N 2. S. 33-36; N 5. S. 81-84; N 6. S. 114.)

Ещё один ученый-естественник — геофизик и математик проф. Адольф Шмидт из Берлина был основателем и председателем одного из местных отделений Немецкого Общества мира, участником международных пацифистских конгрессов (*).

(* НВ FB II. S. 404-405.)

Более широкий отклик антивоенное движение нашло среди ученых-гуманитариев. Среди политически наиболее активной группы немецкой интеллигенции — историков — на первом месте стоит, безусловно, фигура Карла Лампрехта. Как и Геккель, Лампрехт вначале поддерживал Пангерманскую Лигу. Радикальная перемена в его политических пристрастиях произошла с изменением научных взглядов. В известной "методологической дискуссии" Лампрехт выступил с критикой основ традиционной немецкой исторической школы. Он настаивал на существовании в истории "социо-психологических" законов, универсальных для всех стран. Это подрывало классический тезис ранкеанства об индивидуальности национально-государственного развития и означало шаг на пути превращения истории в позитивную науку. Почти единодушная негативная реакция на выступление Лампрехта свидетельствовала, однако, о неготовности немецких историков принять новый метод.

Между тем, универсалистские научные воззрения Лампрехта переросли, особенно после его поездки 1904 г. в США, в политические — о необходимости для Германии "нового", "практического космополитизма" и сближения с нациями "тевтонской культурной общности" (США и Англией) (*).

(* Зд. и ниже: Chickering R. Karl Lamprecht. P. 394-423; Историография истории Нового времени стран Европы и Америки. М., 1990. С. 268-270.)

Именно Лампрехт стал идейным отцом понятия "(внешняя) культурная политика" (Kulturpolitik), подхваченного идеологами "Союза Международного Согласия" и "либеральными ("мирными") империалистами" — П. Рорбахом, К. Рицлером, Л. Штейном и др. (*)

(* Ср. Космач В. Я. Внешняя культурная политика Германии в годы Веймарской республики (1919-1933 гг.). (Автореферат дисс. на соискание уч. степ, д-ра ист. наук). М., 1995. С. 24-25, 30-31. Там же историография — С. 6-11.)

Исходным здесь было представление Лампрехта о "культурной истории" — завершающем этапе национального исторического развития Германии, на котором верх возьмет духовно-идеалистическое начало ("новый идеализм"). Для большинства немецких интеллигентов именно история определяла смысл политики. Поэтому будущая миссия Германии в мире должна, по Лампрехту, состоять в том, чтобы под знаком "германского гения" — единственного одновременно и национального, и универсального — "всё, что есть великого на Земле" было объединено в единую мировую культуру (*).

(* Chickering R. Karl Lamprecht. P. 394 f, 402-403.)

Следовательно, "культурная политика" подразумевала свою концепцию национальной безопасности, новые способы обеспечить Германии "место под солнцем". Среди них — именно как инструмент национальной политики! — было и участие Германии в международном антивоенном движении. Не случайно поэтому, что Лампрехт впервые высказался за такое участие в статье, посвященной внешнеполитической экспансии (*).

(* Lamprecht К. Europaeische Expansion // Ullsteins Weltgeschichte. Bd. 6. В., 1908. S. 621.)

Выступая против недооценки антивоенного движения немцами, Лампрехт подчеркивал, что другие "державы, особенно Англия и Франция, давно показали, насколько легко его (движение — Д. С.) можно использовать для реализации правильно понятых [государственных] интересов. Участие в нем требует иной духовно-политической позиции и иных средств дипломатии, чем те, которые используют милитаристские государства".

Между тем, говорил Лампрехт позднее, "мы, [немцы], больше чем какая-либо иная нация привыкли к устаревшим милитаристским методам... Уж как мы высмеивали конгрессы мира! Совершенно вопреки нашим собственным интересам. Такие вещи нельзя нейтрализовать (totmachen) тем, что их высмеивают, а лишь участием в них — в разумных пределах и отстаивая свои интересы" (*). Несмотря на все оговорки, последние слова Лампрехта вызвали бурю негодования среди его аудитории — участников собрания "Союза немцев за рубежом", близкого пангерманистам. Зато они окончательно сблизили его с пацифистскими кругами.

(* Цит. по: НВ FB II. S. 254-255.)

Лампрехт стал регулярно сотрудничать с Фридом, а в 1910 г. выступил во "Фриденсварте" с большой статьей, защищая пацифизм от нападок его критика, проф. К. фон Штенгеля. Лампрехт назвал пацифизм "явлением высочайшего расцвета политической культуры европейского мира" и объяснил его слабость в Германии историческим отставанием в развитии немецкой нации по сравнению с западными соседями. Немецкий пацифизм, по его мнению, должен был работать на безопасность страны, укреплять традиционное со времен Священной Римской империи "центральноевропейское сообщество государств" с ядром в виде Тройственного союза. Впоследствии эта статья под заголовком "Нация и антивоенное движение" была даже распространена отдельной брошюрой (*).

(* Lamprecht К. Die Nation und die Friedensbewegung // FW. 1910. N 3. S. 41-44; To же. B.-Leipzig, 1914.)

С основанием "Союза Международного Согласия" Лампрехт принял активное участие в его работе, а Ниппольд поддержал лозунг "культурной политики" (*). Лампрехт, однако, лелеял и сугубо личные планы, надеясь подчинить "Союз" своему влиянию. В его выступлении на I съезде CMC в Гейдельберге явно читалась мысль о том, что идейной основой будущей "культурной политики" должна стать его, Лампрехта, универсально-историческая концепция, а теоретически разрабатывать эту политику будет новое поколение историков, выпестованное в основанном им Институте культурной и всеобщей истории (**).

(* VF. 1910. N 6. S. 54.)

(** FW. 1912. N 10. S. 384; Die Friedensbewegung. 1912. N 23/24. S. 409; Nippold O. Meine Erlebnisse. S. 19.)

Однако претензии Лампрехта встретили противодействие его коллег по цеху, а также у руководства "Союза", и в дальнейшем он остался в изоляции. Не удались и его планы благодаря тесным личным связям воздействовать непосредственно на рейхсканцлера Бетмана Гольвега. Хотя тот и разделял некоторые идеи историка, попытка создания "Общества поддержки внешней культурной политики" провалилась из-за неблагоприятной политической конъюнктуры и противодействия враждебной академической среды. В результате накануне войны тактические маневры снова привели Лампрехта к менее миролюбивой позиции (*).

(* См. Lamprecht К. Krieg und Kultur. Drei Vaterlaendische Vortraege. Leipzig, 1914. S. IIIff.; Ders. 1809-1813-1815. Anfang, Hoehezeit und Ausgang der Freiheitskriege. В., 1913. S. 68-69ff.; Chickering R. Karl Lamprecht. P. 413-423.)

Из историков, кроме Лампрехта и Квидде, с пацифизмом оказалось связано только несколько имен, которые стояли особняком в немецкой академической среде. Среди них — католический ученый из Эльзаса Мартин Шпан и известный своими либеральными убеждениями геттингенский профессор Макс Леман, член "Союза Международного Согласия" (*).

(* Spahn M. Der Friedensgedanke in der Entwicklung des deutschen Volkes zur Nation. Veroeffentlichungen des VIV. Heft 7. Stuttgart, 1913; Holl K. Pazifismus in Deutschland. S. 66.)

В то же время большая часть реномированных историков, даже из считавшихся умеренно-либеральными, осталась вне антивоенного движения. Дельбрюк, например, хотя и считал пангерманистов "врагами опаснейшими, чем социалисты", и даже слыл "примиренцем", до самого 1914 г. продолжал придерживаться мнения, что единственное средство сохранить мир для Германии — это дальнейшее вооружение (*).

(* Delbmeck H. Die Alldeutschen (Dez. 1913) // Vor und nach dem Weltkrieg. S. 397-403; FW. 1913. N 11. S. 433-434; Bucholz A. Op. cit. P. 76-77.)

В развернувшейся в 1909-11 гг. на страницах "Фриденсварте" и "Пройсише Ярбюхер" словесной дуэли между Дельбрюком и его коллегой, историком Германом Онкеном с одной стороны, и Фридом — с другой (*), оба лагеря были глухи к аргументам противоположного. Для Дельбрюка и Онкена святотатством выглядели атаки Фрида на Бисмарка и творение его рук — политическую систему Второй империи; абсолютно неприемлемой — мысль о необходимости в корне изменить эту систему для улучшения внешнеполитической ситуации страны. "Немецкое национальное государство, — отвечал Фриду разгневанный Онкен, — для нашего народа — святыня, и мы не позволим втаптывать ее в грязь людям, которые, не будучи немцами, пользуются для этого немецким языком". Критику Фридом Бисмарка он назвал "такой смесью политического фанатизма и исторической безграмотности, которой могут отличаться только профессиональные "апостолы мира".

(* Delbrueck H. Weshalb baut Deutschland Kriegsschiffe? (Okt. 1909) // PJ. Bd. 141. S. 531f.; Oncken H. Amerikanischer Imperialismus und europaeischer Pazifismus // Ibid. Bd. 144. S. 225-234; FW. 1909. N 10. S. 188-190; 1911. N 4. S. 12H.; N 6. S. 183-184f.; N 10. S. 189 ff.)

С другой стороны, и его аргументы против пацифизма не всегда были беспочвенны. У Онкена, хорошо знакомого с политической жизнью Америки, вызывали раздражение неумеренные восторги пацифистов, которые чаяли найти в этой стране образец для Европы. Онкен вполне резонно разглядел и в панамериканском движении, и в заигрывании американской финансово-политической элиты с пацифизмом только маску экспансионизма США. "Связь между мечтами о мире для всего мира и планами овладения миром — лейтмотив специфически американского государственного искусства", — точно охарактеризовал он концепцию "Pax Americana".

Онкен, как и Лампрехт, видел в пацифизме один из элементов политической игры великих держав. Только он трактовал антивоенное движение как изначально антигерманское, в котором "есть не только фантасты вроде Фрида", но и политики — сознательные враги немецкого государства. Поэтому вместо того, чтобы Германии включиться в игру, как предлагал Лампрехт, Онкен предостерегал от этой ловушки. "В нынешней форме он (пацифизм — Д. С.), — заключал историк, — компрометирует все, что есть в нем идеального, весь прогресс международного права и этики из-за отсутствия у него политического и исторического такта; он замутняет, из фантазий либо расчетливо, взгляд народов, принимающих его за чистую монету" (*).

(* Oncken H. Op. cit. S. 227-229.)

Действительного или мнимого нигилизма в отношении своего государства не прощали немецким миротворцам и другие историки, которые считали, как Фридрих Майнеке, идею надгосударственного федерализма устаревшей и преодоленной исторически в национально-государственном устройстве (*). Не случайно Ниппольд был поражен тем, что не только старое, но и молодое поколение немецких историков было обращено к прошлому, и считал их "пассеизм" ответственным перед Германией за то, что верх здесь взяло односторонне националистическое понимание патриотизма (**).

(* Meinecke F. Weltbuergertum und Nationalstaat. В. — Muenchen, 1915. S. 121 ff.; Derselbe. Wehrvorlage und Weltlage // National-Zeitung. 26-27. 04. 1913; FB. 1908. N 1. S. 17.)

(** Nippold O. Der deutsche Chauvinismus. S. 124f., 129f.)

Благодаря расцвету неокантианства в Германии предвоенных лет пацифизм пользовался симпатией у некоторых крупнейших немецких философов. Создатели "Марбургской школы" Герман Коген и его ученик Пауль Наторп разделяли идеалы практической этики Канта и его критику войны. Наторп уже с 90-х гг. XIX в. сотрудничал с близким пацифистам Ф. В. Ферстером в его журнале "Этическая культура". "Война, — писал Наторп, — есть сама по себе явление безусловно безнравственное.... Её порочность следует из основного нравственного закона с необходимостью, которая столь же мало зависит от эпохи, как утверждение "2x2 = 4" (*). И Коген, и Наторп активно участвовали в деятельности "Союза Международного Согласия", считая взаимопонимание "одной из важнейших сторон... национальной жизни".

(* Ethische Kultur. 1896. N 26. S. 201.)

В марбургской школе разрабатывались основы т. н. "социальной педагогики", тесно связанной с идеей "этического социализма" Когена. Основным мотивом новой теории воспитания было образование индивида с целью включить его в бесконечное движение человечества к идеальному обществу, где каждая личность — цель, а не средство. В связи с этим особое внимание Коген и Наторп уделяли воспитательной функции пацифизма для студенческой молодежи. Оба философа сотрудничали с "Фриденсварте", а уже в 1916 г. Наторп поддержал замысел "Германского общества научного пацифизма" Фрида (*).

(* FW. 1913. N 12. S. 456; 1914. N 5. S. 191; 1916. N 3. S. 69.)

Деятельным сторонником пацифизма был и профессор философии Людвиг Штейн, ещё один швейцарец, участвовавший в немецком антивоенном движении. Как и Ниппольд, Штейн преподавал в Бернском университете, будучи одновременно председателем местного общества мира и представителем Швейцарии в МБМ. Он участвовал в работе II Гаагской конференции, а затем одновременно с Ниппольдом перебрался в Германию. С 1912 г. Штейн издавал здесь пропацифистский журнал "Норд унд Зюд". Он даже играл роль посредника в англо-германских переговорах по флоту между Бетманом Гольвегом и главой английской миссии Р. Холденом, его бывшим студентом (*).

(* Stiewe D. Op. cit. S. 65-66; Chickering R. Imperial Germany... P. 140.)

Немецкая экономическая мысль конца XIX в. свелась в основном к школе т. н. "национальной экономии", которая исследовала влияние хозяйственных факторов на мощь государства и пропагандировала агрессивный протекционизм. Понятно поэтому, что пацифизм не находил здесь весомой поддержки. Единственным по-настоящему последовательным сторонником антивоенного движения среди экономистов был ученый из Киля Бернгард Хармс, который разделял точку зрения пацифистов о взаимосвязи интернационализации мировой экономики и идеи мира (*).

(* Harms B. Volkswirtschaft und Welrwirtschaft: Versuch der Begruendung einer Weltwirtschaftslehre. Jena, 1912.)

Проявлял некоторый интерес к пацифизму и известный либеральный экономист, историк Луйо Брентано. Он участвовал в деятельности CMC и был корреспондентом Европейского бюро Фонда Карнеги. Брентано выступал за сближение с Англией, хотя и поддерживал строительство немецкого военного флота для того, чтобы обеспечить равноправие сторон. По отношению к проблеме войн он разделял основные постулаты экономического либерализма. В своей статье, опубликованной международной пацифистской прессой, Брентано назвал главной угрозой англо-германского столкновения экономические факторы — незащищенность частной собственности на море и борьбу за рынки сбыта. Однако, по его мнению, это не вело фатально к войне (*).

(* Brentano L. Die Sicherung des Friedens // Hamburger Fremdenblatt. 2. 06. 1910; Ders. Die heutigen Hauptursachen des Krieges // Die Friedensbewegung. 1912. N 7. Рецензия в FW. 1912. N5. S. 197.)

Социологию Фрид считал одной из областей науки, где был особенно заметен прогресс в отношении к пацифизму (*). Как молодая дисциплина социология была свободна от традиционализма истории или философии. Большая часть социологов разделяла теории эволюции, прогресса, придерживалась либеральной и леволиберальной политической ориентации. Показательно, что руководитель "Немецкого социологического общества" Фердинанд Теннис наряду с такими светилами, как Георг Зиммель и Вернер Зомбарт сотрудничали в близком пацифизму этическом движении. Другой его сторонник, австрийский социолог Рудольф Гольдшайд, был одновременно убежденным пацифистом, близким другом Фрида, фон Зуттнер и В. Оствальда.

(* FW. 1910. N 7. S. 125.)

В деятельности "Союза Международного Согласия" и других близких пацифизму организаций участвовали многие члены "Социологического общества" — Роберт Михельс, Георг Готхайн, Альфред Фиркандт, друг Квидде Франц Мюллер-Лиер. Несмотря на то, что Макс Вебер выступал за политическую беспристрастность социологии, это не помешало и ему стать членом CMC (*).

(* HB FB II. S. 256; Chickering R. Imperial Germany... P. 141-143.)

Картина отношения интеллигенции к пацифизму была бы неполной без учета слоя, примыкавшего к образованному бюргерству — деятелей искусства.

Свою гражданскую позицию публично высказывали в основном литераторы — и немалое их число поддержало антивоенную идею. Большинство имен мало что говорит сегодня русскому читателю, но в Германии конца прошлого — начала нынешнего века они пользовались широкой известностью. Успех романа фон Зуттнер, а также пример близких немецким литературным кругам скандинавов Августа Стриндберга, Георга Брандеса и Бьернстьерна Бьёрнсона, которые сочувствовали идеям пацифизма, сразу вдохновил некоторых писателей в Германии поддержать миротворцев. В их числе были Фридрих Шпильхаген, Фридрих Боденштедт, Готфрид Келлер, Герберт Ойленберг, южногерманский поэт Петер Розеггер, писатель из Гамбурга Отто Эрнст, — член правления местного общества мира. Другие — как Генрих Манн — сначала отнеслись к антивоенной идее критически. Но тревожные признаки надвигающейся катастрофы изменили и их позицию (*).

(* FB. 1901. N 4. S. 37f.; Rosegger P. Brief eines Landwirts // Friedensbote. 1900. S. 25-27; FW. 1913. N 1. S. 25; 1914. N 7. S. 241, 259; Greuner R. Wandlungen eines Aufrechten. Lebensbild Hellmut von Gerlachs. В., (DDR). 1965. S. 74 f.)

Далекий от политики любимец немецких школьников, автор "индейских" романов Карл Май был почитателем Б. фон Зуттнер и даже написал книгу "И на земле мир" (*). Сторонниками антивоенного движения стали известнейшие драматурги братья Карл и Герхард Гауптманы. В речи на присуждении Нобелевской премии по литературе в 1912 г. Г. Гауптман высказался за идеал мира на Земле, служение которому должно быть целью науки и искусства, и "уничтожение международного насилия". В следующем году, в написанной им к столетию победы над Наполеоном пьесе "Представление в немецких виршах" (Festspiel in deutschen Reimen) Гауптман вложил в уста символического образа Афины-Германии слова: "Я знаю смысл моего существования и цель моего оружия / — Это дело мира, а не ремесло войны,/ — Это благо, а не преступление! / Ибо как же иначе назвать хладнокровное убийство на войне?" Полубог немецких шовинистов маршал Блюхер был представлен в пьесе в виде напыщенной и воинственной... куклы, которой в финале директор театра велит "убраться в ящик". Неудивительно, что "Представление" вызвало бурю негодования в националистических кругах и было запрещено воинственным кронпринцем к постановке (**).

(* Интересно, что на публичном выступлении Мая в Вене на пацифистскую тему приглашенную туда Б. фон Зуттнер случай свел с другим поклонником Мая — ... молодым Адольфом Гитлером. (Hamann В. Op. cit. S. 486-487.))

(** Hauptmann G. Festspiel in deutschen Reimen // Gesammelte Werke in acht Baenden. Bd. 7. В., о. J. S. 157, 159 -160; Greuner R. Gegenspieler. S. 98.)

В романе "Атлантида" (1912) в образе литературного двойника Г. Гауптмана, прусского дворянина Фридриха фон Каммахера выведен тип отверженного обществом и близкого пацифистам одиночки, знакомый Гауптману благодаря его личному знакомству с Зуттнер и Фридом (*). Идеи нравственной политики были близки и брату Герхарда Карлу Гауптману, ученику Э. Геккеля. Буквально накануне июльского кризиса в пьесе "Война" (1914) он предсказал надвигающуюся катастрофу.

(* Гауптманн Г. Атлантида. Л., 1989; Frieden, Krieg und Militarismus im kritischen und sozialistischen Realismus. В., (DDR). 1961. S. 36-37, 89 ff.)

Среди тех, кто приблизился к пацифизму накануне войны, следует назвать драматурга, друга К. Хаусмана и сотрудника близкого "Союзу Международного Согласия" журнала "Дер Мерц", Людвига Тома; Германа Гессе (*); издателя журнала "Каин", анархиста и толстовца Эриха Мюзама. С 1912 г. в пацифистском движении участвовал Карл фон Оссецки (**).

(* Однако, что характерно, и Л. Тома, и Г. Гессе, сотрудничавший в "Дер Мерц", верили только в "ревизионистский" пацифизм. Гессе, который когда-то сам проповедывал "реформу жизни", рассчитался с юношескими увлечениями в опубликованном в 1912 г. в "Дер Мерц" рассказе "Преобразователь мира". В нем иронически повествуется о молодом человеке, который поддался учению "пророка" толстовского типа, ненавидевшего "войну, деньги и роскошь", и бежал от цивилизации. Измученный, спустя год он снова приезжает в Мюнхен на конгресс "реформаторов жизни", где "холеный венец ... говорил о религиозных новообразованиях и их отношении к вопросу международного мира". В этот момент герой видит свою бывшую возлюбленную и решает вернуться к "нормальной" жизни — Hesse H. Der Weltverbesserer, in: Kaisermanoever. Zwanzig Erzaehlungen von der Gruenderzeit bis zum Vorabend des ersten Weltkrieges. B., (DDR). 1978. S. 369-403.)

(** Pazifismus zwischen den Weltkriegen. S. 56-58, 68-69; Fricke D. Wider den heiligen Mars. S. 93.)

Нельзя не отметить и обратной волны шовинизма и верноподданичества, захлестнувшей немецкую культурную элиту. Известный тогда Густав Фрейтаг писал в одном из своих сочинений: "Кто видел,... как проявляет себя Вечный Разум на поле битвы, тот не может не уверовать, и не стать истинным мужчиной... Так, через воюющих утверждает свою волю наш Господь..." (*).

(* Die Kronprinz- und die Kaiserkrone (1889) — Цит. по: Die Waffen nieder! 1892. Heft 12. S. 28.)

Да и в авангардных течениях — экспрессионизме, футуризме — эстетика войны была модным символом "грозы обновления". Нередки были голоса, сетовавшие на то, что "за десятилетия мира поэзия изнежилась". Известный художник-экспрессионист Ловис Коринт, например, заявил Умфриду, что он "абсолютный противник антивоенного движения с его конгрессами" (*).

(* FB. 1908. N 2. S. 25; FW. 1913. N 1. S. 39; Pazifismus zwischen den Weltkriegen. S. 14-15.)

В общем ситуация в интеллигентской среде накануне войны не выглядела для пацифизма безнадежной. От положения конца века, когда на знаменах "бильдунгс-бюргеров" был начертан лозунг внешней экспансии, когда даже Теодор Моммзен считал Гаагскую конференцию "опечаткой мировой истории" (*), часть интеллигенции пришла к определенному отрезвлению. В свою очередь, антивоенное движение скорректировало некоторые позиции, справедливо критиковавшиеся (Г. Дельбрюком и др.) за утопизм и низкий уровень анализа. Рациональные аргументы "ревизионистского" пацифизма оказали значительно большее влияние на умы культурной элиты. Г. фон Герлах, например, сравнивая прагматизм книги Энджелла с оставшейся для него пустым звуком проповедью фон Зуттнер, заключал: "Я ведь был политиком, а не студентом моралистической теологии" (**).

(*HB FB I. S. 205.)

(**Gerlach H. v. Von links nach rechts. Zuerich, 1937. S. 262.)

Гуманитарные или христианские аргументы "в лоб" не воспринимались людьми, привыкшими мыслить "реально-политически", если не социал-дарвинистски. Однако в связи с державными интересами, эти же аргументы обеспечили пацифизму накануне войны среди образованного бюргерства определенный процент сочувствующих.

2.4. Союзники и противники

Мотивация и идеи роднили пацифистов с другими т. н. "движениями культуры" ("Kulturbewegungen"), которые, вне зависимости от сферы приложения своих усилий, имели общий либерально-реформистский характер. Их реформизм основывался на постулатах эволюционной теории и позитивизма, веры в прогресс и науку. К общественному деланию адептов этих организаций побуждала этика, "освобожденная" от традиционного христианства. На основе новой "религии культуры" или "гуманизма" должно было происходить совершенствование человечества.

Однако, в отличие от западных — особенно романских (Франции, Италии, Бельгии) стран — в Германии этот сектор общественного сознания был существенно уже. Причины состояли и в историческом фиаско буржуазного либерализма, и в давлении со стороны "старого порядка", и в вытеснявшем гуманизм агрессивном национализме. Поэтому речь здесь шла об аутсайдерах, чья поддержка не могла серьезно изменить положения пацифистов, — ведь и в них самих "современники видели скорее побочное и малозначимое веяние эпохи" (*). Тем не менее пацифисты с самого начала рассчитывали на совместные действия и призывали к сотрудничеству движения "с родственными целями" (**).

(* Holl К. Pazifismus in Deutschland. S. 60; Riesenberger D. Op. cit. S. 46-48.)

(** FB. 1901. N 4. S. 47.)

Этот призыв не остался без отклика — и прежде всего у различных этико-философских обществ. Часть из них — движение Морица фон Эгиди, "свободные религиозные общины" — претендовали на роль "внецерковного христианства". Однако большинство придерживалось светских, а часто антицерковных позиций, как "движение за выход из церквей" (Kirchenaustrittsbewegung). Практически всегда подобные организации носили интернациональный характер, с международными обменами и конгрессами.

Основанный в 1881 г. во Франкфурте-на-Майне Л. Бюхнером "Всеобщий немецкий союз вольнодумцев (ВСНВ, Allgemeine Deutsche Freidenkerbund) уже через своего основателя оказался связан с антивоенным движением. Членом правления и председателем Берлинского филиала ВСНВ был знакомый нам Э. Левенталь. Цель "Союза" заключалась в "освобождении человечества от религиозных и научных заблуждений и предрассудков", "полной свободе совести", борьбу за которую предполагалось вести прежде всего в сфере образования. ВНСВ был связан с подобными организациями в Англии, Франции и Бельгии и принимал участие в международных конгрессах "вольнодумцев", не раз выражавших свои симпатии пацифизму.

В 1908 г. ВНСВ принял резолюцию о поддержке "проповеди мира", т. к. "деятельность вольнодумцев может развиваться только при условии постоянного мира, и поскольку борьба с войной является одной из [их] задач". Как и пацифисты, "вольнодумцы" связывали воедино успехи миротворчества и либерализма. "Идеал мира недостижим, — писал один из них в 1906 г., — ... пока мы не обеспечим естественным противникам войны — массам — должного политического влияния... Это возможно только через демократизацию Германии!" (*).

(* GStA PK. I. HA Rep. 77. Tit. 662. N 62 (Allgemeiner Deutscher Freidenkerbund). Bl. 11-12, 26, 30, 44; FB. 1906. N 6. S. 70; FW. 1908. N7. S. 136-137.)

В 1892 г. к "вольнодумцам" примкнуло вновь образованное — тоже как часть международного движения — "Общество этической культуры" (Gesellschaft fuer Ethische Kultur) во главе с тем же Бюхнером, Георгом фон Гизицки, Рудольфом Пенцигом и берлинским астрономом Вильгельмом Ферстером. Ферстер вместе с Гизицки и Пенцигом вошли в Подготовительный комитет по созданию Немецкого Общества мира, который был образован Фридом спустя месяц после создания "Общества этической культуры". Преемственность этих двух организаций видна уже по сходным целям: "этики" также считали своей главной целью "совершенствование человека" воспитанием в нем нравственной культуры. Под последней понималось "царство справедливости и искренности, человечности и взаимного уважения". Очевидно совпадало с пацифизмом и стремление основателей "Общества этической культуры" добиться поддержки прежде всего у первых лиц государства. В. Ферстер, прислав кайзеру информацию об "Обществе", указывал, что оно пользуется покровительством вдовствующей супруги кайзера Фридриха III Виктории (Kaiserin Friedrich, известной противницы Бисмарка и вдохновительницы либеральных устремлений своего мужа) (*).

(*GStA PK. I. НА Rep. 89. N 15369. Bl. 244-245, 308.)

Сын В. Ферстера, упоминавшийся Фридрих-Вильгельм Ферстер, продолжил сотрудничество с пацифистами. Он разделял их убеждение в том, что "противное нравственности не может быть политически верно"; политика может и должна быть моральной, а следовательно — мирной (*).

(* Foerster F.-W. Die hohe Politik und das Sittengesetz // Der Tag. 14. 02. 1909.)

С начала века ведущей фигурой в этическом движении становится Э. Геккель, который основал в 1906 г. "Немецкий союз монистов" (Deutsche Monistenbund). "Монизм" Геккеля представлял собой новую "религию природы", подчиняющуюся "жизненной силе космоса" и эволюции. Неординарная личность Геккеля и его учение привлекли немало сторонников из различных слоев общества. Благодаря этому Геккелю удалось в 1907 г. объединить монистов, этиков и "вольнодумцев" в т. н. "Веймарский картель", который насчитывал перед I мировой войной ок. 80 000 членов (*).

(* См. Геккель Э. Мировые загадки. СПб., 1915; Chickering R. Imperial Germany... P. 124-127.)

Монизм и пацифизм объединял общий дух преклонения перед наукой и вера в прогресс на основе новой этики. Хотя Геккель и постоянно колебался в своей поддержке пацифизма, при нем, и особенно при его преемнике на посту председателя "Союза монистов" В. Оствальде, эта организация постоянно сотрудничала с НОМ. Оба общества обменивались лекторами и предоставляли друг другу место для публикаций на страницах своих печатных изданий (*).

(* FW. 1909. N 8/9. S. I79.)

Характерно, что одна из главных пацифистских организаций, основанных уже в годы I мировой войны — "Союз Новое Отечество", преобразованный затем в "Немецкую Лигу прав человека" — была обязана своим рождением преимущественно инициативе монистов и этиков — О. Леманн-Руссбюльдта, К. Теппер-Ласки, Л.Яннаш и др. (*)

(* См. BDMPL. Р. 460-461, 555-557, 934-935.)

В свою очередь, философские общества были связаны с движением средней и мелкой немецкой буржуазии, получившим название "Lebensreform" (реформа жизни). Сознательно уходя от социально-политической сферы, это течение переосмысливало действительность с этико-эстетических позиций, стремилось создать альтернативную существующей культуру жизни. Ведущей идеей было противопоставление рациональному — чувственного, интуитивного, на манер А. Бергсона, городской цивилизации — природы, естественности, а также, что было важно для пацифизма, разного рода насилию — ненасилия. Палитра относящихся сюда обществ простиралась от движений за "город-сад" (сельские коммуны), за народную медицину, за земельную реформу и реформу педагогики до вегетарианства, борьбы с вивисекцией и со смертной казнью.

Многие из таких обществ считали антивоенное движение своим союзником и сотрудничали с ним — в их числе "Лига против дуэлей", "Общество по содействию защите животных и родственным устремлениям", общества воздержания и т. д. (*)

(* Umfrid О. Krieg und Duell // FB. 1904. N 11/12. S. 81-83; V. Deutscher Friedenskongress. S. 43-44.)

Особенно близко пацифизму было движение эсперантистов, объединенных в международную федерацию и проводивших всемирные конгрессы. Фрид, ограниченный в своих возможностях посредственным знанием иностранных языков, даже считал создание "мирового языка" в числе "основных задач антивоенного движения" — поскольку международное согласие без языкового сближения невозможно, а языковая разобщенность помогает раздувать войны. Фрид первым в Германии заговорил об эсперанто и даже составил его учебник, а в 1904 г. член Немецкого Общества мира проф. А. Шмидт основал "Союз пропаганды эсперанто". Международным языком заинтересовались В. Ферстер и В, Оствальд, а главными энтузиастами эсперанто в Германии стали впоследствии "спонсоры" немецких пацифистов банкиры Георг и Генрих Арнхольды (*).

(* FB. 1904. N 5. S. 37-38; N 7. S. 51-52; FW. 1910. N 10. S. 192-193.)

Многое роднило пацифистов и с движениями, выступавшими за права угнетаемых или дискриминируемых социальных и национальных групп. Берту фон Зуттнер многолетняя дружба связывала с основателем сионизма Теодором Герцлем. А в 1891 г. они с мужем основали в Вене "Союз борьбы с антисемитизмом" по образцу возникшего годом раньше в Берлине. В обоих "Союзах" ведущую роль играли пацифисты и люди, близкие им по духу — в частности, Р. Вирхов. Правда, деятельность их вскоре заглохла (*).

(* Hamann В. Op. cit. S. I94-231.)

Сложнее складывались отношения миротворцев с женскими организациями. Заинтересованность со стороны пацифистов в том, чтобы привлечь в их движение женщин объяснялась не только стремлением увеличить ряды своих сторонников. Решение одной из приоритетных для пацифизма задач, воспитания, требовало участия женщин: миротворческие идеи должны были привноситься в сознание ребенка ещё до школы, в семье.

С феминистками пацифизм объединял опять-таки пафос совершенствования человечества. Только здесь главный акцент делался на уравнивании прав мужчины и женщины, что должно было положить конец "войне" полов (*).

(* Ibid. S. 434ff.; Evans R. J. The Feminist Movement in Germany 1894-1933. L, 1976. P. 180-185; Он же. Comrades and Sisters: Feminism, socialism and pacifism in Europe 1870 — 1945. Sussex — NY, 1987. P. 122-125. Там же об антивоенной деятельности русских феминисток.)

С феминистской точки зрения главным виновником милитаризма было засилье "патриархата", союзника в борьбе с которым они надеялись найти в пацифизме. Интерес к пацифизму проявляла, однако, только та часть феминисток, которые активно боролись за расширение политических прав — прежде всего предоставление женщинам права голоса (т. н. "суфражистки").

В центральной организации немецких феминисток, основанной в 1894 г. как отделение Всемирного Совета женщин "Лиге немецких женских союзов (ЛНЖС)" (Bund Deutscher Frauenvereine) за сотрудничество с пацифистами выступило левое крыло. Его представляли Минна Кауэр, Лида Г. Хейман, Лина Моргенштерн, Хелена Штёккер, Мария Меллин, жена лидера "Общества этической культуры" Лина фон Гизицки и уже упоминавшаяся М. Э. Зеленка.

На состоявшемся в Берлине в 1896 г. Международном женском конгрессе одно из заседаний было посвящено участию женщин в антивоенном движении. В поддержку пацифистских идей выступили Л. Моргенштерн и М. Меллин — обе члены Немецкого Общества мира — а также официальный представитель от НОМ (*).

(* GStA PK. I. HA Rep. 77. Tit. 662. N 97. Bl. 12-14, 23-25.)

Л. Моргенштерн была, кроме того, вице-президентом и председателем немецкого отделения "Международного союза женщин за мир через воспитание" (Alliance universelle des femmes pour la paix par l'education), основанного в Париже дочерью В. Гюго кн. Марией Вишневской. И эта организация, и созданная той же Вишневской "Женская лига за всеобщее разоружение" (Ligue des femmes pour le desarmement international) поддерживали франко-германские миротворческие акции пацифистов, и, что ещё важнее, их стремление изменить семейное воспитание в духе "любви к человечеству". Однако широкого отклика в Германии эти инициативы не встретили, а после смерти Вишневской её начинания и вовсе заглохли (*).

(* ВА P. 90 Mo 2 (NL L. Morgenstern). N 1 (М. Вишневская — Л. Моргенштерн. Париж, 29. 06. 1899); WAW. N 3 (27. 01. 1899). P. 45; FB. 1904. N 7. S. 54; VF. 1910. N 1. S. 7; BDMPL P. 1021-1022.)

Крупнейшей по масштабам после организованных М. Э. Зеленкой к I Гаагской конференции демонстраций стала миротворческая акция американки немецкого происхождения, педагога Анны Экштейн. Член Немецкого и Американского обществ мира, Экштейн собрала около 2 млн. подписей под петицией в поддержку II Гаагской конференции, врученной её председателю гр. А. И. Нелидову. К III Гаагской конференции она планировала собрать ни много ни мало 100 млн. подписей, объезжая с этой целью в том числе и Германию с Австро-Венгрией. В своем выступлении на Немецком конгрессе мира в Висбадене (1910) Экштейн даже предложила НОМ объединить в его программе пацифистские и феминистские требования (*).

(* HB FB II. S. 238, 340; Der deutsche Friedenskongress in Wiesbaden. 1910. Esslingen, o. J. S. ll-12. К октябрю 1909 г. организаторы объявили о собранных 5 млн. подписей — FW. 1909. N 10. S. 198.)

Однако в основном женские активистки и пацифисты действовали разрозненно. Безрезультатными оставались долгое время попытки создать национальную пацифистскую женскую организацию по образцу существовавших в других странах. В 1909 г. руководимый суфражистками "Немецкий союз за женское избирательное право" (Deutscher Verein fuer Frauenstimmrecht) публично потребовал отменить празднование Дня Седана. Вдохновленная этим шагом, жена председателя Кенигсбергского Общества мира Эльзбет Фридрихс направила суфражисткам предложение создать "отдельную антивоенную женскую группу", однако никакого отклика не получила. В 1912 г. также сообщалось о безрезультатных попытках пацифистов наладить постоянное сотрудничество с женским движением (*).

(* FW. 1909. N 8/9. S. 174; VF. 1909. N 10. S. 118; V. Deutscher Friedenskongress. S. 4.)

И только накануне войны, в 1914 г., Э. Фридрихс вместе с председателем женских союзов и союза учительниц Вюртемберга Матильдой Планк, М. Кауэр и др. при поддержке Б. фон Зуттнер создали "Женский союз Немецкого Общества мира". "Союз" выпустил воззвание "К немецким женщинам!", в котором подчеркивалось, что борьба с милитаризмом и за женское равноправие связаны воедино. Возвеличивая воинственный дух "мужественности", государство закрепляет подчиненное положение женщины (*). Авторы воззвания могли бы сослаться и на пример основанного в июне 1912 г. "Союза борьбы с женской эмансипацией", среди организаторов которого был председатель созданного тогда же "Оборонного союза" генерал А. Кейм (**).

(* FW. 1914. N 6. S. 211; Die Friedensbewegung. 1914. N 4. S. 177; VF. 1914. N 6. S. 60-63; N 8/9. S. 83-84.)

(** Vorwaerts. (N 130). 7. 06. 1912.)

Последнее, что успели сделать организаторы "Женсоюза НОМ" — это послать после Сараевского убийства телеграмму кайзеру с призывом не допустить войны. Уже после того, как война все-таки началась, женщины опубликовали воззвание "В суровый час" ("In ernster Zeit"). Содержавшийся в нем призыв объявить "войну войне" был, по признанию поместившей воззвание социалистической газеты, в эпоху, когда "шовинизм низвергался отовсюду подобно Ниагарскому водопаду", более чем мужественным шагом (*).

(* Die Gleichheit (Stuttgart). (N 2). 16. 10. 1914; VF. 1914. N 7/8. S. 97; N 9. S. 98.)

Но в общем, в отличие от многих других европейских стран, сколько-нибудь широко привлечь политически активную часть женщин к сотрудничеству с пацифистами в Германии не удалось. Большинство женских активисток солидаризовалось с лозунгом политического нейтралитета женского движения. На собрании ЛНЖС в Берлине в 1898 г. предложение Л. Моргенштерн включить в программу "Лиги" пункт о поддержке антивоенной борьбы было отвергнуто из-за "одиозного духа космополитизма и антипатриотизма" друзей мира, который может дискредитировать борьбу женщин за избирательные права (*). "Лига" все же заявила, правда, о своих "симпатиях" к пацифистскому движению, а через год приняла резолюцию в поддержку I Гаагской конференции — однако это не помешало ей поддержать и флотскую программу Тирпица (**).

(* Stiewe D. Op. cit. S. 131.)

(** WAW. 1899. N 2. (20. 01. 1899). P. 30; VF. 1909. N 6. S. 71.)

Характерная дискуссия разгорелась на собрании "Лиги" в 1900 г. по вопросу о поддержке проходившего в Париже съезда антивоенной организации М. Вишневской. Вождь правого, "патриотического" крыла ЛЖНС Мария Лихновски заявила о невозможности такого шага после поддержки "Лигой" программы строительства немецкого флота, тем более, что "в настоящий момент (во время англо-бурской войны — Д. С.) конгрессы мира вообще не к месту". Большинство же приняло замечательное решение послать тем не менее выражение симпатии антивоенному конгрессу, поскольку-де одобрение строительства военного флота этому не противоречит (*).

(* Leipziger Volkszeitung. (N 229). 3. 10. 1900.)

Нежелание большинства немецких феминисток вступать в конфликт со сложившейся системой политических ценностей вело к изоляции радикального крыла женского движения. Ведущими фигурами в нем становились личности типа Лихновской, прозванной "Флоттен-Мария" за пропаганду морских вооружений и организацию пользовавшегося покровительством властей "флотского союза немецких женщин".

Дело было не в том, что "Флоттен-марии" превосходили числом "Фриденс-берт". Большинство уступками правительству в вопросах внешней политики надеялось "купить" решение женского вопроса. Социал-демократы, занявшие в отношении буржуазных феминисток позицию критических наблюдателей, верно отмечали в нем эту тенденцию. "...Некоторые женщины, которые ещё не так давно подчеркивали связь антивоенного и женского движения, теперь охотней говорят о необходимости мощных вооружений, — писала "Форвертс" в 1913 г., — Не то, чтобы они верили во внешнюю угрозу Германии и в слабость её вооружений, — они лишь полагают, что выступление женщин за увеличение армии будет свидетельством их политической состоятельности" (*).

(* Vorwaerts. (N 167). 4. 07. 1913; FW. 1911. N 7. S. 212.)

Однако разногласия с пацифистами возникали и у радикальной части феминисток. До 1914 г. вопрос о мире для многих из них в пылу борьбы за свои права оказался все-таки на втором плане. Это касалось даже движения в поддержку I Гаагской конференции. Видная женская активистка Анита Аугспург писала в ответ на призыв Л. Моргенштерн к единству действий с обществами мира: "Я подняла на ноги все женское политическое движение (подчеркнуто в оригинале — Д. С.) для того, чтобы устроить в один и тот же день демонстрации об отношении к конференции мира (за или против, мне все равно). Для меня это смотр женского войска... Мы всегда настаивали на том, что наши акции — вне обществ мира, дабы подчеркнуть их более общий характер... Вы участвуете и в женском, и в антивоенном движении, но прошу Вас учесть, что женское движение более широкое... Я лишь хотела использовать этот миротворческий повод (! — Д. С.), чтобы навести мосты между нами и женщинами [других стран]" (*).

(* ВА Р. 90 Мо 2. N 1. В1. 2-4 (А. Аугспург — Л. Моргенштерн. Мюнхен, 9. 05. 1899); BDMPL. Р. 42-43.)

Другие женские активистки, как Л. Г. Хейман или X. Штёккер, хотя и сотрудничали с пацифистами, также были убеждены, что равноправие женщин будет само по себе надежнейшей преградой войне, поскольку лишь "женское естество, женский инстинкт согласны с пацифизмом" (*).

(* Brinken-Gabler G. (Hg.). Frauen gegen den Krieg. Hamburg, 1980. S. 66; Bockel R. v. Philosophin einer "neuen Ethik": Helene Stoecker (1869-1943). Hamburg, 1991. S. 33-34. В эпоху Веймарской республики именно Штёккер стала одним из лидеров Немецкого картеля мира.)

С другой стороны, сами пацифисты, и без того осыпанные градом насмешек в "бабстве", избегали афишировать свои контакты с женским движением. Далеко не все из них разделяли и взгляды феминисток на новую роль женщины в обществе: Умфрид, например, признавался, что краснеет за женщин, осмелившихся выступать публично, а Хаусман назвал себя и свою партию "принципиальными противниками избирательного права для женщин" (*)

(* Schwaebische Tagwacht (Stuttgart). Ch. Mauch / Th. Brenner. Op. cit. S. 106-107.)

Колебания и неровный характер были свойственны и для взаимоотношений между пацифизмом и масонскими ложами. Исследование социально-политических позиций "вольных каменщиков" вообще, и в этом вопросе в частности — дело нелегкое и неблагодарное из-за скудости материалов и скандального душка, постоянно сопутствующего масонской теме. Тем не менее роль масонских лож в политической системе и формировании политической культуры немецкого общества эпохи Вильгельма II не настолько мала, чтобы ее можно было опустить в нашем исследовании.

С теоретической точки зрения взгляды пацифистов и масонов обнаруживали много точек соприкосновения. Первейшие масонские ценности — это религия гуманизма, идеал братства, стремление к совершенствованию человечества и устроению рая на Земле. Из всего этого вытекала "чисто масонская, — по словам одного серьезного исследователя, — идея борьбы за вечный мир без войн и национальных границ". Близким были и методы этой борьбы — в первую очередь создание "всемирной цепи братьев" и просвещение внешнего ("профанного") мира "аристократией способных к познанию" (*).

(* Сахаров В. "Под знаменем я стою багровым…" // Родина. Зима 1995. № 2. С. 75-78; Bischoff D. Op. cit.)

В западных либеральных странах и на международном уровне схожесть идейных посылок отразилась и в реальном сотрудничестве. Уже первый международный конгресс мира в Лондоне в 1843 г. собрался в помещении масонской ложи. Членом французской ложи был основатель женевской "Лиги за мир и свободу", пропагандист "Соединенных Штатов Европы" Шарль Лемонье.

Тесная взаимосвязь существовала между антивоенными и международными масонскими конгрессами. Посредниками между "братьями" различных стран выступали бельгийские, швейцарские и голландские ложи. В 1889 г. одновременно с I Международным конгрессом мира в Париже прошел Международный масонский конгресс, посвященный 100-летию Великой Французской революции. В 1891 г. ложа Великого Востока Италии пригласила вольных каменщиков Европы принять участие в МКМ в Риме. В Гааге в 1896 г. прошла "Всемирная масонская конференция", обсуждавшая среди прочих и "вопрос мира во всем мире". В том же году Б. фон Зуттнер с воодушевлением сообщала А. Нобелю: "все масонство... — за нас" (*).

(* Bibliographie der Freimaurerischen Literatur. Hg. v. A. Wolfstieg. Bd. I-III. o. O., 1911. Leipzig., 1923 (далее — BFML). S. 753-754; Chevallier P. Histoire de la Franc-Maconnerie francaise. vol. 3. P., Fayard, 1989. P. 189-190, 192-194; Riegelmann H. Die europaeischen Dynastien in ihrem Verhaeltnis zur Freimaurerei. [1943]. Struckum, 1985. S. 228; Stiewe D. Op. cit. S. 67; Hamann B. Op. cit. S. 337.)

Ещё в 1896 г. в ответ на обращение Международного конгресса мира в Будапеште о поддержке антивоенного движения швейцарская Великая Ложа "Альпина" включила в программу своей деятельности "пропаганду мирных отношений между нациями путем организации международного арбитража". В 1904 г. "Альпина" выпустила обращение ко всем европейским ложам с призывом, которому последовало большинство западных лож, отмечать 18 мая (день открытия Гаагской конференции) как день мира (*).

(* FB. 1904. N 9. S. 70; HB FB II. S. 109; Umfrid O. Friede auf Erden!. S. 158-159.)

Прошедший непосредственно после Гаагской конференции, снова одновременно с Международным конгрессом мира, Международный масонский конгресс 1900 г. в Париже "объявил о проклятии (condamnation) войны цивилизованными нациями и предложил институт арбитража для урегулирования международных конфликтов" (*).

(* Chevallier P. Op. cit. P. 194.)

Миссии вольных каменщиков в деле борьбы с войной должно было содействовать сотрудничество между ложами различных систем и стран. С этой целью по инициативе и во главе с "досточтимым мастером" ложи "Альпина" и одновременно министром просвещения Швейцарии Эдуардом Картье-Летантом вместе с Международным Бюро мира в Берне было организовано "Международное масонское бюро" (Bureau international de relations maconniques). Председатель Международного Бюро мира Элие Дюкоммен был также членом "Альпины" (*).

(* BFML. Bd. ll. S. 342, 753-754; Cooper S. Op. cit. P. 66 f.)

На Международном масонском конгрессе 1902 г. обсуждалось предложение об объявлении войны противозаконным действием, о создании международного трибунала и "кодекса мира". Свою пропацифистскую позицию вольные каменщики имели случай доказать и во время итало-турецкой войны. В ответ на протест "Великой Ложи Оттоманской империи" против попирающего масонские принципы конфликта ряд лож направили правительствам Италии и Турции послание о необходимости прибегнуть к арбитражной процедуре и обратиться в Гаагский суд (*).

(* FW. 1912. N 2. S. 70-71.)

Последний перед войной Международный масонский конгресс собрался в 1913 г. в Гааге под покровительством Великого Востока Нидерландов. Он должен был стать, по словам Фрида, "мощной манифестацией международного масонства за мир, предшествующей открытию Дворца мира и Памятника миру" (*).

(* Ibid. 1913. N 5. S. 194.)

Коротко об истории Дворца мира, где ныне размещается Международный Гаагский трибунал: мысль о "зримом воплощении" идеи арбитража принадлежала русскому — Ф. Ф. Мартенсу. При посредничестве его друга, уже упоминавшегося американского дипломата Эндрю Д. Уайта, строительство дворца и библиотеки по международному праву финансировал Карнеги, до того построивший "Бюро американских республик" в Вашингтоне. Камень в основание Дворца по решению II Гаагской конференции заложил её председатель гр. Нелидов; свой вклад внесли и все страны-участницы Гаагских конференций (*). Помимо прямых свидетельств о масонском характере этой инициативы (**), очевидна параллель между идеей строительства Дворца мира и мистическим учением об устроении Храма вольными каменщиками. Это отразилось и на репортажах "брата" Фрида с открытия Дворца, например: "Дух века... воздвиг это здание, он, хотя и имел в себе нечто нематериальное, клал кирпич на кирпич, ... этот дух... позаботится о том, чтобы инструмент мира нашел применение и в своем новом пристанище" (***).

(* FB. 1908. N 7. S. 89; FW. 1913. N 8. S. 281-285;VF. 1913. N 10. S. 109-110.)

(** См. Flourens E. Die Kehrseite des pazifistischen Medaille und die Unsicherheit der internationalen Beziehungen im Anfang des XX Jahrhunderts // DR. 1912. N 4. S. 87.)

(*** FW. 1913. N 9. S. 336-337.)

Вообще Гаага 1913 г. стала настоящей Меккой для движений, объединивших свои усилия в борьбе против войны: с 18 по 23 августа здесь проходил Конгресс мира, с 23 по 25-е — Международный масонский конгресс, 29 августа состоялось открытие Дворца мира, с 1 по 5 сентября прошел конгресс Международных студенческих союзов, а с 3 по 6-е — Межпарламентская конференция. При таком напряженном графике трудно предположить, чтобы между всеми этими форумами не было единой координации.

Однако, вопреки теориям о "наднациональном заговоре", позиция немецких масонов имела свою специфику. Со времен наполеоновских войн космополитический идеализм эпохи Лессинга, Гердера и Гете сменился у "братьев" "национальным идеализмом", переродившимся к концу XIX века в национализм. Немецкие масоны настаивали тем не менее на неполитическом характере своей деятельности, считая это главным пунктом преткновения с западными, особенно французскими, ложами. Те, по мнению немцев, сделались "питомником политических карбонариев". При этом, однако, немецкие масоны готовы были поддержать "великое патриотическое требование нашей чреватой войной эпохи о внутренней и внешней мобилизации на борьбу за кайзера и Рейх во имя высших ценностей".

Несмотря на всю "гуманистическую" казуистику, "реально политическая позиция в мире действительности" у немецких "братьев" накануне I мировой войны заключалась в том, что "лишь при сильнейшем вооружении Германия будет в состоянии обеспечить своё мирное развитие на благо воздвигающемуся "зданию человечества", вопреки... силам извне" (*).

(* Bischoff D. Op. cit. S. 27f., 102; Ders. Freimaurerei und die Friedensbewegung // FW. 1915. N 9. S. 246-249.)

Немецкие вольные каменщики отличались консерватизмом и полной лояльностью к монархии. Пользуясь со времен Фридриха Великого вплоть до правления отца Вильгельма II Фридриха III личным протекторатом прусских королей и немецких кайзеров, "братья" чрезвычайно дорожили своим привилегированным положением. Их послания императору, которыми буквально завален архив его канцелярии, полны выражениями "глубокой преданности" в духе настоящего византинизма (*).

(* GStA PK. I. HA Rep. 89. NN 15283-15287; Rep. 77 CB S. N 596. Тем не менее Вильгельм II относился к масонству прохладно и назначил протектором вместо себя одного из сыновей, Фридриха-Леопольда.)

Немецкие масоны разделяли убеждение в том, что война — по-прежнему неустранимая часть миропорядка, хотя и ограничивались поддержкой "справедливой войны" в их понимании — т. е. войны "за нравственную миссию человечества и гуманистические ценности патриотической народной жизни" (*).

(* Bischoff D. Freimaurerei und Voelkerfriede. S. 100, 109.)

Но все же и в немецком масонстве существовали силы, заинтересованные в сотрудничестве с пацифистами. Тем паче, что многие из последних сами входили в число "братьев". Ещё в 1881 г. известный леволиберальный политик, масон Эрнст Херменинг выпустил брошюру "Международное право и международный мир", обосновав в ней неизбежное наступление эры без войн (*). Членом ложи был муж Берты фон Зуттнер Артур, а сама она выступала на одном из заседаний австрийской ложи, посвященном Дню мира 18 мая (случай исключительный, поскольку женщины тогда для работы в ложах не привлекались). Масоном был и один из создателей Немецкого Общества мира Т. Барт. Муж М. Э. Зеленка Эмиль выпустил обращение к немецким "братьям" с призывом поддержать Гаагскую конференцию и выступил затем на масонском конгрессе 1900 г. в Париже (**).

(* Rhamon S. [Hennening E.]. Voelkerrecht und Voelkerfriede. Leipzig, 1881.)

(**BFML. Bd. I. S. 351; Bd. II. S. 236; FW. 1908. N 6. S. I 18; Hamann В. Op. cit. S. 76.)

Фрид стал членом венской ложи "Сократ" в 1907 г., однако о его связях с вольными каменщиками известно уже задолго до того. После 1907 г. Фрид активно участвовал в работе более демократических, чем немецкие, австрийских и венгерских лож, публикуя в масонской прессе — журналах "Дер Циркель" (Вена), "Ориент"(Будапешт) — свои статьи о необходимости сотрудничества вольных каменщиков и пацифистов (*).

(* BA P. 90 Se 1. N 1. Bl. 45 ([Р. Ройтер] — М. Э. Зеленка. Наумбург, 5. 12. 1899); FW. 1909. N 1. S. 20; N 5. S. 99; Peters B. Berliner Freimaurer. Ein Beitrag zur Kulturgeschichte Berlins. В., 1980. S. 20.)

В Германии эти призывы нашли отклик среди "братьев" опять-таки на Юге и Западе Германии. Некоторые ложи здесь стали корпоративными членами Немецкого Общества мира. Особые симпатии к пацифистам проявили "Союз вольных каменщиков "К восходящему солнцу" (Freimaurerbund "Zur Aufgehenden Sonne") в Нюрнберге и "Великая директориальная ложа Эклектического Союза вольных каменщиков" (Grosse Mutterloge des Eklektischen Freimaurerbundes) во Франкфурте-на-Майне.

Гроссмейстер Нюрнбергского союза Рудольф Пенциг был одновременно секретарем "Общества этической культуры" и входил в число основателей Немецкого Общества мира. Один из руководителей франкфуртской ложи, Людвиг Бангель, состоял в переписке с Фридом, а её гроссмейстер — проф. Христиан Готтхольд — представлял в Германии бельгийских и французских масонов. Причем нюрнбергские и франкфуртские "братья" поддерживали неофициальные контакты и с пацифистско-демократическим "Великим Востоком" Франции, много сделавшим для антивоенного движения (*).

(* Peters B. Op. cit. S. 51; Chickering R. Imperial Germany... P. 126; Riegelmann H. Op. cit. S. 443. Ср. Вильгельм И. Мемуары. События и люди 1878-1918. С. 126-127.)

Даже послания кайзеру франкфуртцев заметно отличались от других лож, например: "Мы покорнейше просим Ваше Величество о дальнейшем покровительстве, дабы масонство и в будущем могло своей незаметной деятельностью способствовать делу мира, согласия и любви", "работать на благо всего человечества и международного мира" (*).

(* GStA РК. I НА Rep. 89. N 15285. Bl. 47-48; N 15286. В1. 9.)

Отделением Франкфуртской директориальной ложи была ложа "Платона к Неизменному единству" (Plato zur bestaendigen Einigkeit) в Висбадене, где, как указывалось, "брат" гр. А. фон Ботмер организовал одно из первых немецких обществ мира. В 1910 г. в помещении ложи проходил III Немецкий конгресс мира, на котором Л. Бангель сообщил о направленном франкфуртцами "Великим ложам" Германии обращении в поддержку акции А. Экштейн по сбору подписей к III Гаагской конференции (*).

(* Freimaurerloge Plato zur bestaendigen Einigkeit. Wiesbaden. 1978. S. 17-18, 20-21. FW. 1910. N 5. S. 97; VF. 1910. N 6. S. 53.)

Однако такой поддержке препятствовали расхождения между официозно-консервативным "Немецким союзом великих лож" (Deutsche Grosslogenbund), который объединял три великих ложи "старопрусской" системы, и независимыми ложами Юго-Запада, стремившимися не ограничиваться ритуалами, но обсуждать "проблемы религиозные, экономические и политические", в том числе и вопрос предотвращения войны.

Компромиссную позицию занял "Союз немецких вольных каменщиков" (Verein Deutscher Freimaurer), общенемецкая организация, созданная для изучения истории масонов и "миссионерской" деятельности "в миру". Председатель "Союза" Дидрих Бишофф выступал за активизацию "внешней пропаганды масонских идеалов", сотрудничество с этическим и антивоенным движением. Он высоко оценивал деятельность фон Зуттнер, Карнеги, Толстого в борьбе с военной угрозой, приветствовал распространение пацифистских взглядов в обществе. С другой стороны, "политизация и рационализация" идеи мира была для Бишоффа неприемлема. По его мнению, масонство представляло собой единственный путь к достижению внутреннего (социального) и международного мира, тогда как пацифизм борется с симптомами болезни, а не с ней самой. Путь к "истинному миру" же лежит, по Бишоффу, через развитие идеи гуманизма, творческого духа самопознания и созидательной работы по устроению внутреннего мира; а в конечном счете — через победу масонских идеалов в человечестве (*).

(* Bischoff D. Freimaurerei und Voelkerfriede. S. 112-136, 140-143.)

Тем не менее Бишофф переписывался с Фридом и опубликовал свою статью во "Фриденсварте". Позиция его "Союза" вкупе с выступлениями юго-западных лож способствовала формированию в немецком масонстве "реформистского крыла", близкого к антивоенному движению. Поддержку пацифистам оказал ряд общенемецких масонских изданий — демократическая "Ди Баухютте", "Дер Герольд", газета "Фраймаурерцайтунг", йенский издатель "брат" О. Дидерихс (*). Кроме Фрида, пропаганду пацифистских идей в ложах вели лидеры студенческого движения В. Берендзон, Ф. Беренд и В. Ор (**); Л. Бангель, штутгартец Георг Грош, и особенно председатель Кенигсбергского Общества мира, проповедник и автор пропагандистских масонских брошюр Иоганнес Тьедье.

(* VF. 1911. N 8. S. 69; Peters B. Op. cit. S. 20.)

(** Mitglieder-Verzeichnis der Grossen Loge von Preussen genannt Royal York zur Freundschaft. o. O. [В.], o. J. S. 72, 74; Bischoff D. Pazifismus und Freimaurerei. Leipzig, 1922. S. 4; Holl K. Pazifismus in Deutschland. S. 60.)

"Из того, что масонство представляет собой международный союз, -— писал Тьедье, — вытекает, что ни один вольный каменщик не может равнодушно относиться к проблеме международного мира. Немецкие масоны равным образом стремятся служить Отечеству ради человечества и человечеству ради Отечества. Но надгосударственный характер идеи гуманизма делает каждого настоящего брата безусловным другом мира" (*).

(* Tiedje J. Die deutsche Freimaurerei. Marburg, 1914 — Цит. no: VF. 1914. N 4. S. 47; Die Friedensbewegung. 1914. N 4. S. 149.)

9 человек из Кенигсбергского общества мира состояли членами ложи "Иммануил", продолжавшей традиции кантовской этики (*) и связанной с прусской Великой Ложей Роял Йорк к Дружбе. Гроссмейстером последней был второй после принца Фридриха-Леопольда человек в немецком масонстве, уже знакомый нам "красный принц" Г. Шёнайх-Каролат, член Межпарламентского союза и Союза Международного Согласия (**).

(* Mitglieder-Verzeichnis der... Johannis-Loge "Immanuel" im Orient Koenigsberg i. Pr. Koenigsberg, o. J.)

(** Mitglieder-Verzeichnis der Grossen Loge... S. 5; Peters В. Op. cit. S. 51.)

Однако двери влиятельных кабинетов для немецких вольных каменщиков, разделявших пацифистские идеи, оставались закрыты — в отличие от своих западных собратьев, которым покровительствовали король Англии Эдуард VII, президенты Франции Э. Лубе и Р. Пуанкаре. Во Франции поддерживавшие пацифизм члены лож вообще составляли большинство в Радикальной партии и имели заметное влияние на часть социалистов вокруг Ж. Жореса (*).

(* GStA PK. I HA Rep. 89. N 15285. Bl. 172-174; Bischoff D. Freimaurerei und Voelkerfriede. S. 9; Ders. Pazifismus und Freimaurerei. S. 3; HB FB II. S. I82, 226; Chevallier P. Op. cit. P. 189-202; Chickering R. Imperial Germany... P. 354-355.)

С тех пор, как в 1871 г. масонский трибунал в Париже объявил "братьев Вильгельма [I] и Фридриха Гогенцоллернов" вне закона (*), осведомленные о деятельности лож немецкие официальные лица относились с подозрением к любым исходящим с Запада инициативам по примирению с немецкими "братьями" и организации миротворческих акций на этой основе. Так, в 1908 г. по приглашению протектора немецких лож принца Фридриха-Леопольда в Берлин должна была прибыть представительная делегация французских масонов. Принимала французов ложа Шёнайх-Каролата, а посредником в этой акции выступал председатель Берлинского филиала Немецкого Общества мира генерал-лейтенант в отставке Карл фон Путткаммер. С французской стороны были задействованы влиятельные лица, включая министра иностранных дел С. Пишона.

(* Koelnische Volkszeitung. 21. 09. 1896; Deutsche Reichszeitung.)

По свидетельству Путткаммера из Франции, "берлинский прием масонов здесь в центре внимания". В самом Берлине, однако, энтузиазма было куда меньше. В письме Фридриху-Леопольду Бюлов, хотя и признал акцию "добрым знаком положительного развития франко-германских отношений", но рекомендовал из-за "партийно-политического характера" французских лож держаться отстраненно, "ограничиваясь выражениями протокольной вежливости". Министр внутренних дел Ф. фон Мольтке сообщал после консультации с МИДом главе императорской канцелярии Луканусу, который курировал дела лож, что "по мнению МИДа следует как можно меньше уделять внимания визиту французских масонов", т. к. "в этой области слишком большое усердие с немецкой стороны скорее вредно". В мае 1908 г. визит французов в Берлин в количестве ок. 600 (!) человек все же состоялся, однако и такую внушительную делегацию кроме пацифистской прессы никто "не заметил" (*). Можно предположить, что этот холодный прием был в числе причин почти полного отсутствия французов на Берлинской межпарламентской конференции в сентябре того же 1908 года.

(* GStA PK. I. HA Rep. 89. N 15285. Bd. VII. Bl. 69-74; FB. 1908. N 7. S. 89.)

Усилия вольных каменщиков Франции и Германии по достижению согласия между двумя странами развивались, таким образом, вопреки позиции официального Берлина. Основную роль с немецкой стороны в них играли эльзасские ложи, природой вещей заинтересованные в добрососедских отношениях со своей бывшей родиной. На Международном масонском конгрессе в Брюсселе 1904 г. немецкая делегация под руководством проф. Страсбургского университета, члена "Союза немецких вольных каменщиков" Генриха Крафта встретилась с французской во главе с Люсьеном Лефойе, одним из руководителей Радикальной партии и генеральным секретарем центрального бюро французских пацифистов. Стороны впервые после 1870 г. "выяснили причины своих разногласий при обсуждении вопроса об арбитраже и мире".

По предложению обеих делегаций конгресс принял решение о поддержке международным масонством франко-германских миротворческих акций, которая осуществлялась в основном через бюро в Берне. Его председатель Картье-Летант стал посредником в организации первой франко-германской встречи вольных каменщиков в Шлюхте (перевал в Вогезах) в 1907 г., за которой последовали аналогичные ежегодные форумы в Базеле (1908), Баден-Бадене (1909), Париже (1911) — в разгар II Марокканского кризиса! — в Люксембурге (1912) и Гааге (на масонском конгрессе 1913 г.). Назначенная на август 1914 г. новая встреча, которую должна была принимать Франкфуртская ложа, по понятным причинам уже не состоялась (*).

(* FB. 1904. N 20. S. 148; VF. 1910. N 2. S. 24; FW. 1913. N 5. S. 194; Chevallier P. Op. cit. P. 194-197.)

В войну международное масонство разделило участь всех других "интернационалов". Его международные связи использовались в военно-политических целях обеими враждующими сторонами. Так, когда на масонском конгрессе стран Антанты и нейтральных держав в июне 1917 г. наряду с учреждением международного парламента и трибунала Сообщества наций был поставлен вопрос об отторжении от Германии Эльзаса с польскими землями и о расчленении Габсбургской монархии, аналогичное собрание масонов Четверного союза в июле 1918 г. решило объединить усилия для укрепления блока своих держав (*).

(* GStA PK. I. HA Rep. 89. N 15287. В1. 102; Chevallier P. Op. cit. Р. 202-203; Riegelmann H. Op. cit. S. 444.)

Оценивая в общем ту поддержку, которую пацифисты получали от различных общественных движений и организаций в Германии, нужно отметить её более чем скромные масштабы. При всей пестроте упомянутых выше имен и названий в действительности за ними стояла очень небольшая прослойка общественно-активных, независимых в духовном и материальном отношении лиц. Внутри этого слоя рождались все гуманистические инициативы по изменению образа жизни и облика мира, близкие пацифизму, но мало влиявшие на общественно-политическую реальность. Без труда можно установить, что все эти движения имели одну и ту же аудиторию; часто одни и те же люди занимали ведущие посты в нескольких организациях.

К несчастью для судеб немецкого пацифизма, здесь существовала определенная закономерность: чем ближе была организация к реальным рычагам власти в Германии — как вольные каменщики — тем призрачнее становились шансы на поддержку ей миротворцев. Другим препятствием для создания антивоенного союза общественных сил было, как это видно на примере женского движения, противоположное влияние шовинизма и антипацифизма.

Антипацифизм

Говоря об антипацифизме, нельзя смешивать его с милитаризмом. Несмотря на тесную связь между ними, последний как явление настолько же шире, чем первый, насколько отношение к войне и миру вообще разнится от отношения к конкретному движению пацифизма. Антипацифизм — исторический двойник пацифизма, сопровождавший его от рождения. Если духовным отцом немецких пацифистов считать Канта, то для немецких антипацифистов таковым был его идейный противник Иоганн Валентин Эмбзер, который спустя два года после появления "К вечному миру" опубликовал свое "Опровержение проекта вечного мира". Основанию Немецкого Общества мира сопутствовал выход в свет книг Альбрехта фон Богуславски и Макса Йенса, положивших, по мнению Фрида, начало организованной антипацифистской кампании (*).

(* Boguslawski A. v. Der Krieg in seiner wahren Bedeutung fuer Staat und Volk. В., 1892; Jaehns M. Ueber Krieg und Frieden: Eine Umschau. B.,1893; HB FB II. S. 105-106.)

Идейной основой антипацифизма был беллицизм, т. е. положительная оценка войны, признание ее благом в той или иной степени. Беллицизм вырос в Германии на дрожжах романтического вызова рациональному идеалу Просвещения и окреп в эпоху наполеоновских войн, создав героический, мифологизированный образ войны, противопоставленной "разлагающему миру" (fauler Friede) с его "торгашеским духом". Позже Гегель, Я. Буркхардт, Г. фон Трейчке и др. продолжили эту традицию (*).

(* Cm. Janssen W. Op. cit. S. 576-580.)

Кризисные явления в духовной и политической жизни новой Германии после её объединения создали новую почву для развития и пацифистской, и беллицистской традиции. Амбивалентность двух движений проявилась в том, что оба они в поисках решения общественных проблем обращались к проблеме войны и мира. Социальной основой обоих течений были средние слои общества, а идейными вождями — представители интеллигенции. Иллюзиям о миролюбии масс и утопии вечного мира у одних соответствовали иллюзии о "духе героев" и утопия "бодрящей радостной войны" других (*).

(* Cp. Holl K. Wirkung und Wirkungslosigkeit.... S. 335f.)

К началу XX века беллицизм был представлен в двух формах. Традиционный, унаследованный с прошлого века беллицизм видел во внешней войне средство поддержания "внутреннего мира" — т. е. защищал её "staatserhaltende" (на благо государства) функцию. При этом подразумевались "кабинетные" войны старого стиля, ограниченные по времени и масштабу вовлеченных масс. В то же время в эпоху "мировой политики" появился более агрессивный тип беллицизма, в котором государственная идея уступила место национальной. Здесь необходимость войн выводилась из расово-биологических соображений, иным было и представление о ней — как о тотальной, вовлекающей каждого члена национальной общности. Эти новые веяния были связаны с распространившимся по всей Европе "культом всеподчиняющей воли и безудержных инстинктов", насилия — т. н. "активизма", который под знаком национальной идеи постепенно перерос в альтернативу традиционным консерватизму и либерализму, равно как и социализму (*). В Германии эти тенденции получили наибольшее распространение в виде идей "фёлькише", ставших прямыми предвестниками фашизма.

(* См. Капланов P. M. Судьба западноевропейского либерализма в XX в. // Демократия в Западной Европе XX века. С. 27-29.)

Хотя четкие градации не всегда возможны, но печать этих двух тенденций носила и антипацифистская критика. Основным объектом её у консервативных беллицистов была "антигосударственность" (Staatsfeindlichkeit) пацифизма, выражавшаяся в покушении на суверенитет (арбитраж) и государственную мощь (разоружение) Германии. Но из-за слабости пацифистов, которые не могли угрожать "внутреннему миру" государства, антипацифизм этого типа был довольно умеренным.

Типичными представителями такой линии были политики и публицисты вокруг "Пройсише Ярбюхер" Дельбрюка, а также многие авторы "Дойче Ревю". Один из них, контрадмирал фон Глацель, осуждая "вредное" влияние пацифизма на национальную политику, все же советовал "интегрировать" его в политическую жизнь страны при условии "отбора национально и реально-политически мыслящих элементов в нем " (*).

(* Konteradmiral z. D. Glatzel. Ueber den Einfluss der Friedensbewegung auf die europaeische Ruestungsverhaeltnisse // DR. 1911. N 11. S. 227-232.)

Внешняя концепция безопасности этих кругов опиралась на идею равновесия сил, и по мнению ее сторонников, "самой серьезной угрозой миру было бы, по совету некоторых идеологов и филантропов, разоружиться. Ведь даже если этот процесс будет опираться на международные соглашения, никто не сможет гарантировать его четкое выполнение" (*).

(* Fuerst Lichnowsky. Die Friedensfrage in militaerischer und politischer Beleuchtung // DR. 1909. N 2. S. 165.)

Во внутренней политике симпатии этих сил принадлежали умеренно-консервативной идее. Они обычно положительно воспринимали возможность сближения Германии с Англией, т. к. английская политическая система казалась здесь желанным компромиссом между консервативной, демократической и националистической традицией. Поэтому насмешки над пацифистами писателя О. Дана или споры с ними Г. Дельбрюка, например, не помешали обоим стать в 1908 г. членами "Комитета англогерманского согласия" вместе с Л. Квидде и Э. де Нефвиллем (*).

(* HStAS. E 151/03. Bu 710. Bl. 5/1; Stiewe D. Op. cit. S. 230.)

Таким образом, мотивом для критики пацифистов у этих лиц было, в сущности, разное с миротворцами понятие о патриотизме, о том, что есть благо для Отечества. Однако эти соображения были плодом рационального политического расчета, они зависели от менявшихся внутри- и внешнеполитических факторов. Война в этом расчете имела прикладное значение, с ней считались, как с реальным фактором, но не видели необходимости в войне ради неё самой. С течением времени, по мере того, как становилось ясно, что тотально-разрушительный характер будущей войны, наоборот, угрожает существованию государства, напор антипацифистской критики в этом лагере ослабел.

Иное дело агрессивно-националистический антипацифизм, представленный прежде всего в "Пангерманской Лиге" (Alldeutscher Verband). Неслучайно основными силами противного лагеря сами пацифисты считали "пангерманских крикунов" вместе с "прессой, обслуживающейся отставными военными," поскольку они заняты прямой пропагандой войны (*). Почерпнутый в социал-дарвинизме антирационалистски, пессимистический взгляд пангерманистов на человека и общество отводил главное место в их развитии насилию. Полемизируя с теорией нравственного прогресса у Б. фон Зуттнер, один из представителей этого лагеря писал: прогресс "зависит от того, чтобы более высокая культура [на войне]... преодолевала и уничтожала неполноценную". Сравнивая войну с "болезненной операцией", "двигающей цивилизацию вперед", автор считал арбитражное разрешение конфликтов помехой для "исторического отбора", прибежищем "слабых и неполноценных". Заключал он выводом о том, что антивоенное движение направлено против совершенствования человечества, вечный мир "был бы несчастьем" для него (**). "Мировая история учит, что достойное место в мире обеспечили себе только те народы, которые волю к власти ставили выше воли к миру", — утверждал генерал А. Кейм на собрании пангерманистов в 1913 г.

(* FW. 1909. N 2. S. 39; 1910. N 2. S. 34.)

(** v. Ahlfeldt. Vizeadmiral a. D. Weltfriede // DR. 1911. N 8. S. 178-181.)

Именно в этом лагере пацифизм всегда отождествлялся с женственностью, слабостью, разлагающей прежде всего национальный дух. Например, газета пангерманистов откликнулась в 1910 г. на мифические слухи о присвоении Вильгельму II Нобелевской премии мира таким образом: "...Война всегда была средством национального прогресса; когда она отойдет в область преданий, когда мужчины наденут женские юбки... тогда мы сможем спокойно плевать на прошлое и черпать свою последнюю радость в премии, которую нефтяной король из Баку учредил для поощрения психического вырождения рода человеческого" (*).

(* Taegliche Rundschau. 21. 04. 1913. Leipziger Neueste Nachrichten. 7. 07. 1910.)

Действительно, идея нации трактовалась пацифистами с либерально-космополитических позиций, принципиально отличных от расово-биологического подхода. Антипацифистами же любой интернационализм, шла ли речь об антивоенном, социалистическом движении или католичестве ("ультрамонтанстве"), воспринимался как главная угроза стране. Поэтому основным пунктом антипацифистской критики были утверждения о "ненемецком" (undeutsch) характере пацифизма, автоматически превращавшиеся в подозрения о его антинемецкой направленности и участии в международном заговоре против немецкого народа (*).

(* Cp. Chickering R. The Peace Movement.... P. 303; Он же. We men who feel most German. P. IX.)

Именно этим объясняется пристальное внимание к пацифизму его врагов, очевидно непропорциональное слабости малочисленного в Германии движения, В представлении "фёлькише", на деле единым фронтом против Германии объединились различные "наднациональные силы". "Берту фон Зуттнер и всех прочих филантропических и демократических прожектеров и болтунов" (в другом варианте — "демократизм, феминизм и пацифизм") внутри страны поддерживали-де извне страны Антанты, а также "янки" во главе с Карнеги и вообще "частные интересы, за которыми стоит огромный капитал"; конечно, евреи ("недостойное движение, проповедники которого — Блиохи да Фриды") и международный католицизм (ему на руку "работают эти утописты и шуты-миротворцы (Friedensfexe), ибо следует опасаться, что католический мир предложит папу в качестве независимого арбитра") (*). Предвосхищая фашистов, "фёлькише" пытались навязать агрессивный национализм прежде всего средним классам, ибо "так называемый международный мир, … означает в конечном счете угнетение производительных сил народов денежными воротилами и пролетарским плебсом" (**).

(* Kreuzzeitung. 25. 08. 1911; Berliner Neueste Nachrichten. 24. 12. 1912; Der Reichsbote. 8. 05. 1913; FB. 1904. N 19. S. 139-140; FW. 1913. N 1. S. 31; Suttner B. v. Der Kampf... Bd. II. S. 182.)

(* Der Reichsbote. 14. 03. 1913.)

Война во имя сплочения нации против внутренних и внешних врагов представлялась в этом свете неизбежной. Более того, — она становилась желанной целью: "большая война — это счастье для Германии", ибо она положит конец "развращению немецкого духа возросшим комфортом и изнеженностью", растрясет "немецкий жирок". Война вместе с... искусством объявлялась "единственным спасением" от засилья "материализма и маммонизма": "каждый истинный гуманист (! — Д. С.)... должен был бы., приветствовать существование в мире силы, двигающей вперед личности и народы… Эта сила — ничто иное как война и постоянная готовность к ней" (*).

(* FW. 1911. N 2. S. 60; 1912. N 12. S. 463; Die Post. 28. 01. 1912; Taegliche Rundschau. 12. 11. 1912; Konservative Monatsschrift. 1. 05. 1913.)

Чаще всего подобные заявления принадлежали "политическим генералам", которые составляли особую группу в антипацифистском лагере. Именно эти отставные вояки эксплуатировали образ "свежей радостной войны", придавая ей видимость нормального инструмента международной политики — не в последнюю очередь имея в виду повысить свое влияние в стране (*). Наиболее известными фигурами среди них, кроме упоминавшихся М. Йенса, А. Кейма и А. фон Богуславски, были гр. Эрнст Ревентлов, Фридрих фон Бернгарди, Альфред фон Врохем, Эрнст фон Рейхенау, Филипп Штауфф и ряд других (**).

(* Ниппольд справедливо писал об этом ещё в 1913 г. (Nippold О. Der deutsche Chauvinismus. S. 117-118.)

(** Ср. Nippold О. Op. cit. S. 116; Chickering R. Imperial Germany. P. 393 f.)

Примыкали к этой группе и гражданские лица — прежде всего "главный эксперт" по пацифизму профессор Карл фон Штенгель. После написанного им памфлета о "вечном мире" и успешно проваленной миссии на I Гаагской конференции (см. ниже) Штенгель не стал почивать на лаврах, не уставая публично бороться с миротворческим движением. Выход в свет в 1909 г. его сборника антипацифистских статей вызвал бурю возмущения среди либеральной и пацифистской общественности Германии, а Умфрид даже выпустил в ответ "Анти-Штенгель" (*).

(* Stengel K. v. Weltstaat und Friedensproblem. В., 1909; Nowikow J. Zur Widerlegung Prof. Stengels // FW. 1909. N 8/9. S. 150-154; Ibid. N 12. S. 233; Umfrid O. Anti-Stengel. Esslingen, 1909.)

С одной стороны, в сочинениях Штенгеля и подобных ему публицистов отсутствовала истерическая нотка, свойственная "фёлькише". Эти, по крайней мере, не опускались до прямых оскорблений пацифистов и старались облечь свои аргументы в "научную" форму. Штенгель даже признавал достойными целями пацифизма "смягчение межгосударственных противоречий и устранение "случайных" войн". Но тут же он высказывал свою позицию: "Война, как и революция, с различных точек зрения несет в себе зло, которого никто не желает — и однако, оба явления могут иметь благотворные последствия".

"Политических генералов" и публицистов типа Штентеля роднило с пангерманистами главное — приоритет национальной идеи. Именно ради неё Штенгель призывал подавить "интернационализм и космополитизм" антивоенного движения, особенно опасного для Германии, поскольку-де немцы — идеалисты, а их национальное сознание ещё представляет собой "едва распустившийся цветок" (*). Самодостаточный, агрессивный национальный дух — основа существования государства, утверждал в одном из своих антипацифистских докладов и Ревентлов: "Только национализм естественен и здоров. Поэтому никакой интернациональной культуры быть не может. Любой интернационализм разъедает... замкнутое государственное образование... Для сохранения немецкого национального государства необходима война" (**).

(* Stengel K. v. Die Idee des ewigen Friedens und die Friedensbewegung // DR. 1910. N 2. S. 207, 219-220.)

(** FW. 1910. N 2. S. 35.)

Слово "мир" звучало, впрочем, и на устах "политических генералов" и пангерманистов. Однако под ним негласно или открыто подразумевался "немецкий" мир (Pax Germana), мир с позиций силы. "Германия, — заявлял генерал Кейм, — только тогда будет иметь мир, когда её армия достаточно сильна, чтобы его сохранить...", "Необходимо восстановить поколебавшийся было страх [перед Германией], иначе с миром будет покончено" (*).

(* Цит. по; Nippold O. Der deutsche Chauvinismus. S. 81-82.)

Такой мир мнился националистам единственно возможным. Поэтому не стоит сомневаться в искренности парадоксального на первый взгляд отклика шовинистической газеты на образование антипацифистского "Оборонного союза": "Новый союз достоин поддержки именно потому, что он не увеличивает угрозу войны, — нет, его правильно понятая цель — гарантия мира; и может быть, вскоре его деятельность удостоится Нобелевской премии [мира]". В резолюции собрания пангерманистов, принятой в год II Гаагской конференции, говорилось: "Международному миру угрожают и [так называемые] "друзья мира", которые навязывают нам решения, ведущие прямо к войне" (*).

(* Der Tag. 8.02.1912; Suttner B. v. Der Kampf... Bd.II. S.34.)

Своеобразной альтернативой пацифистскому федерализму были популярные среди националистов давние планы "Центральноевропейского союза", которые пропагандировал, в частности, фон Бернгарди (*). Уже во время войны на этой основе возникли аннексионистские планы "Срединной Европы". Иногда эти замыслы принимали ещё более глобальную форму "союза белой расы" под немецким началом. Такой вариант "немецкого мира" описан, в частности, в утопии некоего О. Хенне, название которой — "Ария, Царство вечного мира"— говорит само за себя. Написанная в конце XIX в. книга повествует о том, как немецкая армия в 1913 г. помогает навести порядок в охваченных анархо-социалистической революцией Франции и Бельгии, а также "раздираемой нигилизмом" России. В результате Германия становится во главе общеевропейского "Царства Ария", заключает союз с панамериканским и паназиатским конгрессами, и после "всемирного конгресса" "на всей планете воцаряется благословенный мир" (**). Штенгель, в свою очередь, заключал свои филиппики тем, что борьба с пацифизмом — "общее дело всех народов белой расы", если они хотят сохранить мир и господствовать на Земле (***).

(* FW. 1912. N 5. S.167; Bemhardi F. v. Unsere Zukunft. Ein Mahnwort an das deutsche Volk. B. — Stuttgart., 1912.)

(** Henne O. Aria, das Reich des ewigen Friedens — Цит.по: Umfrid O. Friede auf Erden! S.38.)

(*** Stengel K. v. Die Idee des ewigen Friedens... . S.221.)

Пока крестовый поход белой расы против пацифизма заставлял себя ждать, его немецкие противники у себя в стране не сидели сложа руки. Иногда активисты Пангерманской Лиги пытались сорвать пацифистские акции; антивоенное движение поливалось грязью в националистической прессе, в резолюциях "патриотических" собраний и даже — предвестник новых форм массовой пропаганды — в театрализованных действах (см. Приложение VI) и антипацифистских листовках (*).

(* Die Friedensbewegung. 1913. N 7. S.347. Доклад пангерманского идеолога Отто Шмидт-Гибихенфельса "Война — творец и защитник государств" должен был быть распространен в миллионах экземпляров, с тем, чтобы "отравить жизнь пацифистам" (Berliner Neueste Nachrichten. 25.10.1912).)

Однако по-настоящему массовая и организованная кампания против пацифистов развернулась с основанием в январе 1912 г. в Берлине "Немецкого Оборонного (Военного) союза" (ОС, Deutscher Wehrverein) во главе с генерал-майором в отставке Августом Кеймом. Инициатива Кейма объяснялась отчасти внутриполитической борьбой между сторонниками активной флотской политики и теми силами, которые были заинтересованы в переориентации немецкой политики снова в основном на сухопутную армию, в надежде избежать конфликта на море с Англией (*). В то же время по замыслу Кейма "Оборонный союз" должен был стать "аналогом Флотского союза" (где ранее этот генерал подвизался), играя ту же пропагандистскую роль в политике увеличения армии (**).

(* См. Туполев Б. М. Указ соч. С. 154; Балобаев А. И. Образование Немецкого Оборонного союза и его роль в организации милитаристской пропаганды в Германии в 1912 г. // Труды Томского гос. университета. Т. 222. С. 19 — 31.)

(** См. Holl К. Wirkung und Wirkungslosigkeit... . S. 346.)

Однако столь же важной целью было противодействие "возросшему влиянию материализма... путем воспитания национального чувства долга". Согласно Уставу "Союза", его задача заключалась в "укреплении патриотического сознания и мужественного духа немецкого народа" (*). Основную угрозу ему лидеры ОС видели в "сердечном согласии между убежденными прожектерами-пацифистами, ... влиятельными финансовыми кругами и демократами", подразумевая особенно англосаксонскую антивоенную пропаганду (**).

(* Satzungen des "Deutschen Wehrvereins" e. V. o. O., o. J.; Neue Reichskorrespondenz. (N 48). 26.02.1912; FW. 1912. N 1. S.30.)

(** Taegliche Rundschau. (N 199). 30.04.1914.)

Через свой журнал "Ди Вер" (Die Wehr) и другую шовинистическую и армейскую прессу "Оборонный союз" повёл на протяжении последних предвоенных лет настоящую печатную войну против пацифистов, увенчав свои усилия выпуском в 1914 г. сборника "Антивоенное движение и его опасность для немецкого народа". Пацифисты ответили в том же году изданной Умфридом контрброшюрой "Немецкий Оборонный союз — угроза для немецкого народа" (*).

(* FW. 1914. N 4. S. 151-152; Die Friedensbewegung und ihre Gefahren fuer das deutsche Volk (Deutscher Wehrverein. Schrift 10). В., 1914; Der Wehrverein — eine Gefahr fuer das deutsche Volk. Hg. v. O. Umfrid. Esslingen, o. J. [1914].)

Характерно, что первое местное отделение ОС было создано в центре пацифистского движения — Вюртемберге. В мае 1913 г. — через год с небольшим после основания ОС — таких отделений было уже 255 с общей численностью 50 000 человек, а накануне войны "Союз" насчитывал 100 000 индивидуальных и 500 000 корпоративных членов (*).

(* HStAS. E 14 IV. Bu 1389. 4; Deutscher Wehrverein. Aufruf! Stuttgart, 1912; Riesenberger D. Op. cit. S. 95.)

Такой колоссальный успех вызывает закономерное подозрение в том, что кроме участия Пангерманской Лиги, Флотского Союза и военных, антипацифистское движение должно было находить поддержку и среди официальных политических институтов Германской империи. Характерно, что попытки отнести "Оборонный союз" (заодно с союзами ветеранов, Флотским и Колониальным) к разряду политических организаций со всеми вытекающими отсюда ограничениями закончились провалом. Его деятельность была признана "частной" и поэтому разрешено членство офицеров действительной воинской службы (*).

(* GStA PK. I. HA Rep. 77. Tit. 662. N 144 (Deutscher Wehrverein). Bl. 11,16; Kreuzzeitung. 24. 02. 1912; Taegliche Rundschau. (N 94) 25. 12. 1912.)

Все это, в свою очередь, ставит вопрос об отношении властных структур Германии к пацифизму и о его роли в целом во внутринемецкой политической жизни.