Краткие биографические сведения Родился в 1864 году в селе Бабье Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, в семье выходцев из духовного сословия. Его отец был известным педагогом, директором гимназии. Михаил получил хорошее образование, окончил историко-филологический факультет Московского университета. Увлекся идеями Л. Н. Толстого, с которым был знаком еще с детских лет через своего отца. Пытался устроить общину толстовского типа на земле. В 1887 году был арестован за размножение гектографическим способом брошюры Л. Н. Толстого "Николай Палкин". Благодаря вмешательству Толстого, лично явившегося к начальнику Московского жандармского управления, был освобожден под гласный надзор полиции без права проживания в столицах. К началу 1890-х годов преодолел толстовство и вернулся в Православную Церковь. "Прямолинеен и непоколебим, весь на пути святоотеческом, и смолисто-ароматных цветов любезной пустыни и фимиама "дыма кадильного" ни на какие пышные орхидеи, ни на какие пленительные благовония царства грез не променяет; а вне "царского", свято отеческого пути для него все остальные сферы — царства грез, и их горизонты, глубина и прелести — только "прелесть" (в аскетическом смысле)!" — такую характеристику дает Новоселову его старший современник, друг и единомышленник, философ В. А. Кожевников. — "Обретя — после долгих лет исканий — истину и Бога в лоне Православной Церкви, Михаил Александрович посвятил ей всю свою кипучую деятельность" (1). С 1902 года М. А. Новоселов начал издавать религиозно-философскую библиотеку. Всего издано 39 выпусков, кроме того, много отдельных книг, листков. В 1907 году организовал "Кружок ищущих христианского просвещения" (2). Много лет состоял членом Училищного Совета при Святейшем Синоде. Огромные заслуги М. А. Новоселова в деле христианского просвещения были отмечены избранием его в 1912 году Почетным членом Московской Духовной академии. После Октябрьской революции М. А. Новоселов участвовал в работе Совета объединенных приходов, организовывая защиту храмов. Предоставил свою квартиру для занятий Богословских курсов. С 1922 года активно вел борьбу с обновленцами. 11 июля 1922 года на квартиру явились чекисты с ордером на арест, но ему удалось скрыться, уйдя черным ходом. С того времени М. А. Новоселов перешел на нелегальное положение (3), продоллжая писать на церковные темы; его знаменитые "Письма к друзьям" широко распространялись по приходам. После выхода Декларации митрополита Сергия (Страгородского) принял активное участие в отходе от него духовенства и мирян во многих городах. 17 марта 1929 года был арестован в Москве. 23 мая приговорен к 3 годам заключения и отправлен в Суздальский полит-изолятор. 27 октября 1930 года привлечен к следствию по групповому делу "Всесоюзной контрреволюционной организации "ИПЦ". 3 сентября 1931 года приговорен к 8 годам тюремного заключения и отправлен в Ярославскую тюрьму. 7 февраля 1937 года за "контрреволюционную деятельность" приговорен к 3 годам тюремного заключения и 29 июня вывезен в Вологодскую тюрьму. 17 января 1938 года "за проведение ...антисоветской агитации в местах заключения" приговорен к ВМН и расстрелян. Воспоминания В.Д.Пришвиной Много замечательных русских людей прошло и забыто в эти годы ломки и переустройства России. Личность и жизнь Михаила Александровича Новоселова заслуживает большего, чем мои неумелые попытки хоть что-нибудь оставить о нем для памяти будущих людей... Михаилу Александровичу не было тогда и 60 лет, но из-за седой бороды, а главное из-за собственной моей юности я его сразу отнесла к старикам. На свежем лице светились мыслью и весельем голубые глаза. Юмор не изменял "дяденьке" (так его звала вся Москва) в самые тяжелые минуты жизни. Если бы мне поставили задачу найти человека, ярко выражающего русский характер, я бы без колебания указала на Михаила Александровича. Был он широко сложен, но благодаря воздержанной жизни легок и подвижен. От природы он был одарен большой физической силой и в молодости славился в Туле как кулачный боец, о чем любил с задором рассказывать. В его существе разлита была гармония физической и нравственной одаренности, без тени болезни и надрыва. Шла ему любовь его к цветам, к природе, красивым вещам, которые он не приобретал, не хранил, но умел ими любоваться. Не забуду его детскую радость по поводу особенной жилетки из старинного тисненого бархата, подаренной ему в дни его нищенских скитаний... Около Михаила Александровича все оживлялось, молодело, дышало благожелательством и бодростью, как будто в своей бесприютной, нищей и зависимой ото всех жизни он все-таки был ее господином и повелителем.
Девушки, которых я встречала около Михаила Александровича, были как на подбор красивы, и это не вызывало удивления; казалось, жизнь и должна была расцветать около "дяденьки". Такой была и сероглазая красавица с ярким румянцем и соболиными бровями -боярышня, сошедшая с картины Кустодиева, М. А. Викторова, которую я встретила в первые же дни знакомства у Михаила Александровича. В годы, предшествовавшие революции, она помогала "дяденьке" в составлении популярных книг по святоотеческой литературе и церковным вопросам, она была дочерью московского священника и сама - знаток всего церковного.
Знаю, что при Сталине она попала в лагеря и там приняла тайный постриг. Вспоминаю. Едем мы с Михаилом Александровичем за город в женский монастырь Екатерининская пустынь под Москвой на храмовый праздник - это начало декабря. Только что стала первая нарядная зима Со станции идем заснеженной дорогой, и Михаил Александрович учит меня "японскому шагу" - приему плавного и в то же время быстрого передвижения. Мы всю дорогу играем в это шаг и смеемся, как дети. Тем же вечером прекрасно, отрешенно от суеты светится его лицо, когда мы становимся с ним на "келейную" молитву в маленьком номере монастырской гостиницы. Мы любили совершать это "правило" в немногие счастливые наши совместные утра и вечера. Толстой недаром заметил Михаила Александровича еще ребенком: юношей Михаил Александрович сам пришел к Толстому и отдался его делу. Он ринулся со всей активностью своей натуры в практическое осуществление толстовских идей: устройство столовых для голодающих и организацию толстовских колоний - осуществление самого быта по принятому на веру учению. Таким он оставался всегда - делом подтверждающим свою веру и, когда понадобилось, не пожалевшим отдать за это и самую жизнь. Однако его духовный голод не был насыщен толстовством. Он говорил мне впоследствии, что Толстой столь же гениален в прозрениях о душевной жизни человека, сколь ограничен в области духа. Какие-то страницы Шопенгауэра стронули Михаила Александровича с места и помогли развязать пути рассудочности. Немного поколебавшись в сторону протестантизма, он вошел в православие, узнал его глубокую жизнь, которая скрыта от всех бытовой и государственной церковностью, и стал в силу своего общественного темперамента апостолом православия. Верность до крайности полюбившейся идее и тут толкнула его на крайний "ангельский" путь. Побыв, однако, послушником в одном из московских монастырей, он скоро понял, что это не его путь. И, действительно, при острой своей наблюдательности, ироничности ума, он не вынес бы того требования крайней простоты и отрешенности от всего "человеческого", которые необходимы монаху на его трудном пути личного внутреннего перерождения. Михаил Александрович был слишком жизнедеятелен. И он смиренно вернулся в покинутую им было жизнь, снял послушнический подрясник и занялся делом составления и издания религиозно-философской библиотеки для широкого народа. Темы его изданий не ограничивались одними узкоцерковными вопросами, но сводились к православию, как "столпу и утверждению истины". Маленькие книжки в розовой обложке имели широкое хождение в народе. В его доме Ковригиной, что у храма Христа Спасителя, кипела и ладилась работа при небольшом числе помощников. Двери были открыты для всех, здесь можно было встретить всю православную Россию - от странника-мужика и студента-богоискателя до знаменитого литератора или профессора Московского университета. Много лет спустя, в годы моей жизни с Михаилом Михайловичем Пришвиным, литературный критик Николай Николаевич Замошкин принес нам однажды книгу В. В. Розанова "Опавшие листья", на которой мы прочли дарственную надпись: "Дорогому Михаилу Александровичу Новоселову, собирающему душистые травы на ниве церковной и преобразующему их в корм ля нашей интеллигенции. С уважением, памятью и любовью В. В. Розанов". Замошкин помогал распродавать библиотеку семье своего умершего или арестованного друга. Он не знал Новоселова, не знал и того, кому он принес эту книгу.
Сила и страсть борца, которая в юности, по-видимому, проявлялась в кулачных уличных боях, сохранялась в Михаиле Александровиче всю жизнь и прилагалась им к тому делу, которому он был предан. Так, незадолго до падения Распутина Михаил Александрович подготовил совместно с Великой княгиней - монахиней Елизаветой Федоровной, сестрой царицы, книгу, разоблачавшую Распутина и его губительную для России деятельность. Книга была уже им отпечатана, но лежала еще на складе, когда о ней узнали власти, о чем и было доложено государю. Нравственный авторитет Михаила Александровича был так велик, что ему было предложено под честное слово самому сжечь тираж: на этом условии дело предавалось забвению.
Михаил Александрович снискал себе не только всеобщее уважение, но и любовь. За аскетическую жизнь, проводимую в мирской обстановке, за светлый характер и, я думаю, за весь его светлый облик Михаила Александровича называли в Москве "белым старцем". Наша дружба выросла быстро, незаметно для обоих, с какой-то легкой равноправностью и свободой. И теперь, когда я мысленно возвращаюсь к годам общения с Новоселовым, я неизменно вхожу в полосу света, чувствую благоухание иного воздуха, которым довелось мне так согласно и так недолго с ним дышать. В этом свете и в этом воздухе мы забывали о разности возраста, пола, обо всех утомительных условностях человеческого бытия. ...<Во время первой беседы с Новоселовым я> сначала слушала, молчала и не открывалась. А Новоселов говорил сам и не расспрашивал меня ни о чем. Тогда мне захотелось рассказать ему о прошлом - это оказалось легко. Он особенно близко к сердцу принял мой рассказ о матери, о горе ее и возрождении и о нашей выросшей с нею дружбе после смерти отца. Я не побоялась даже коснуться в рассказе болезненного воспоминание о разговоре с отцом на кладбище незадолго до его гибели. Михаил Александрович указал мне на большой портрет своей матери, висевший над его постелью. Она умерла незадолго перед нашим знакомством. - Я любил ее всю жизнь, и по ночам, уже взрослым, уже стариком, плакал от мысли о неминуемой ее кончине. И я стал просить о силах пережить это будущее горе. Когда она скончалась, я почувствовал не только покой, но великую радость, которую могу сравнить только с радостью на Светлое Христово Воскресенье. Вас прошу, всех прошу: поминайте иногда рабу Божью Капитолину! Я сидела на диване, а он ходил передо мной по комнате, иногда останавливался и обмывал меня взглядом голубых глаз из-под очков. Из этих глаз на тебя струился поток сочувствия. Он говорил мне, помню, о том, что Церковь Христова существует и сейчас, что она жива, она - не остаток ушедшей безвозвратно истории, что в храмах живет благодать, а не искусство, оставшееся от былой веры. Эта жизнь Благодати или Святого Духа разлита невидимо в человечестве. Она мелькает повсюду, то в отдельном поступке, то в слове, то просто в улыбке человека или в прикосновении его руки. Она сочится как родник среди несчастий человеческой жизни. - Господь обещал и не отнял у мира своего обетования, -сказал он. Про себя Новоселов сказал, что воочию увидал святость в недрах православия и после того отдал ему душу... - Вот что, - сказал он мне на прощанье в то первое наше свиданье, - садитесь-ка завтра на поезд и поезжайте в Зосимову пустынь - это по Ярославской дороге мужской монастырь. Там игумен Герман, великий молитвенник, и мой духовник. Там живет в затворе о. Алексей, он человек благодатный. К нему я вас и посылаю. И да поможет вам Господь... Я увидала в руках у Михаила Александровича большой медный крест, настолько древний, что вся резьба по металлу на нем стерлась от прикосновений рук и губ. Впоследствии он говорил мне, что крест этот - великая святыня..
- Поезжайте, дохните благодатью, убедитесь, что не оставила людей, - сказал мне Михаил Александрович на прощанье. Но я и так уже знала, что отныне в мире не покинута. В то первое свиданье я видела ростки обновления, чувствовала благоухание иного воздуха, хотя передо мной был человек, которого я впоследствии узнала ближе и в его силе, и в его слабости. Но именно через него в то первое свиданье мне блеснул Свет, и я об этом свидетельствую... ... И если мне суждено досказать до конца свою жизнь, я еще приведу не один пример этого сияния, увиденного мною через человека. И пусть меня спросит строгий читатель: "Видала ли ты в своей жизни несомненный духовный Свет?" Богословы называют его Светом Фаворским, Светом Софийным - я не смею касаться этих слов, но на вопрос: "Видала ли ты в жизни этот Свет?" - "Да, видала!" - отвечу я. <1925 год> В тот год я особенно сблизилась с Михаилом Александровичем Новоселовым. Сближение это росло легко, радостно, непринужденно. Нам не было нужды, что я была молодой девушкой, а он стариком; что жизнь наша была далеко не легкая в те годы; что трагическое завершение этой жизни уже ждало Михаила Александровича, да и всех нас, у порога. Михаил Александрович вступал тогда на последнюю ступень, за которой его сдала безвестная и бесславная гибель. Еще в первый год нашего знакомства я увидала поразивший меня сон. Я никогда не была суеверной и всегда отсекала всякую легковесную "мистику", все попытки произвольного толкования непонятных для нас явлений жизни. Так приняла я и этот сон, но все же рассказала о нем "дяденьке". Сон был следующий: я увидала Михаила Александровича озабоченным, в монашеском облачении, с обыкновенной дворницкой метлой в руках, которой он выметал за порог сор. Выслушав мой рассказ, Михаил Александрович стал очень серьезным, удивленно посмотрел на меня и сказал: "А ведь ты у нас сновидица! Твой сон - со смыслом". И он впервые рассказал мне, чем он занят. Оказывается, он боролся с "Живой церковью", этим новым движением, начавшимся после революции внутри церковного общества. Вождем этого движения был священник из интеллигентов, по фамилии Введенский, который пытался "обновить", модернизировать православие. Михаил Александрович, почитаемый в различных кругах православных людей, рассылал доступно изложенные послания к мирянам и духовенству, которые переписывались и распространялись добровольцами в разных концах России. Но деятельность эта, конечно, ему не прошла даром: в самые свободные от репрессий месяцы в начале нэпа к Михаилу Александровичу явились с ордером на арест, вероятно, по проискам тех же "живцов", с которыми он боролся. Михаил Александрович ушел черным ходом и с тех пор в течение шести лет жил в Москве, не сняв даже выдающей его бороды, жил он у разных друзей, то там, то тут, как птица, и не прекращал борьбы за чистоту возлюбленного им православия. Иногда по делам он уезжал в другие города, где у него были единомышленники, и тогда я получала от него ежедневно письма. Я не сохранила эти драгоценные письма. Это случилось по разным причинам, но отчасти и оттого, что по молодости казалось: жизнь впереди, там будет расцвет нашей деятельности и наших отношений, а не здесь - в переходном настоящем. Я мало общалась тогда с людьми, жила в мире идей и сосредоточена была на своих личных переживаниях, общественный уклон деятельности Михаила Александровича меня не привлекал, но я любила этого человека и любовалась им. Много таких прекрасных людей довелось мне узнать через Михаила Александровича, все они погибли в конце 20-х и в 30-х годах. О каждом изних можно было бы написать особое "житие". Через Михаила Александровича я ощутила веяние вселенской стихии православия, именно в нем впервые почуяла действие Духа Святого, "который веет, где хочет", перебегает по отдельным людям языками пламени, вспыхивает то здесь, то там, уравнивает всех и соединяет в то единое целое, что и есть Церковь Христова в существе своем. Мне запомнились слова одной самоотверженной женщины, Клавдии Владимировны Назаровой, у которой часто находил приют в те беспримерные годы Михаил Александрович и которая с улыбкой иногда говорила мне: "Одна надежда - проскользнуть в Царство Небесное с нашими красавцами, как блоха в шкуре медведя". "Сейчас такое время, - сказал мне однажды Михаил Александрович, - когда праведность человека пред Богом определяется не столько его личным поведением, грехами или добродетелью, сколько его верностью в вере - в верности церковному сознанию, решимостью стоять В этой верности до смерти и мученичества". И тогда же прочел мне рассказ из сборника сказаний о жизни древних подвижников, который я с тех пор ни разу не слыхала. Это был рассказ об одном монахе, которого укоряли во многих грехах" испытывая его смирение, и который кротко принимал все обвинения, хотя и не был виноват. Но когда его обвинили в принадлежности к ереси, то есть в измене самой Истине, он решительно и гневно отвел это обвинение и сказал: "Не совершал я этого и не приму на себя этой лжи!" И присутствовавший при том мудрый старец рассудил, что монах проявил истинное смирение, потому что отстаивал не праведность свою, а любовь. Я иногда спрашиваю себя, что же осталось мне от Новоселова на вечную память? Пожалуй, то, что он сам собою каждый день доказывал не книжное, а реальное существование Церкви Святых. <1927 год> Это был второй сон, за который Михаил Александрович опять назвал меня "сновидицей". Он отнесся к нему очень серьезно, и мы расстались, не в силах сбросить с себя о нем воспоминание. Я не берусь сейчас решать вопрос о значении снов, об их происхождении. Я расскажу лишь тот свой сон, ничего не изменив в его содержании. Дверь отворилась, и вошел Михаил Александрович, нарядный, торжественный. Он был в роскошной шубе с бобрами, в такой же высокой шапке, как древний боярин или патриарх. От него исходило сияние: это блестел свежий, еще не растаявший снег, покрывавший обильно его голову и плечи. Снежинки, как россыпь алмазов, сверкали на темном меху. Михаил Александрович сбросил верхнюю одежду. Теперь на нем был подрясник и священническая епитрахиль. Не говоря ни слова, он жестом подозвал меня к себе. Я подошла и низко наклонила голову. Он положил на нее епитрахиль, и я почувствовала усилие его руки, которым он все ниже и ниже нагибал мою голову. Он меня повел, и я шла, накрытая епитрахилью, согнувшись и ничего не видя перед собой. Мне было очень трудно идти, но я ни о чем не спрашивала и терпела. Все совершалось в полном молчании. Наконец, я увидела, что мы подошли к престолу: антиминс, покрывавший его, был на уровне моей опущенной головы. По четырем его краям я видела зашитые в ткань частицы от останков святых мучеников. Они шли длинным сплошным рядом, подобно драгоценному орнаменту, по краям престола. Михаил Александрович, все не снимая епитрахили, нажатием руки заставлял меня прикладываться к этим мощам. Я медленно обошла весь четырехгранный плат, по очереди прикасаясь губами к останкам святого и, как я помнила, близкого мне человека. Так обошла я весь престол и остановилась. Рука, лежавшая на моей голове, подняласьвместе с епитрахилью. Я выпрямилась и стояла теперь перед Михаилом Александровичем, который смотрел на меня со спокойным и довольным лицом и говорил мне: "А теперь, наконец-то, я буду заниматься тем, что желал всю жизнь: творить непрестанную молитву". Таков был сон, исполнившийся вскоре во всем внутреннем своем значении: в нем не оказалось ничего не значащего и не сбывшегося до малейших символических деталей. ... Я теряла самых близких друзей, как будто медленно обходя престол, прикладываясь к останкам святых и чувствуя на голове тяжелую, ведущую меня руку. Сон мой осуществлялся. М. А. Новоселов был приговорен к длительному одиночному заключению, которое он отбывал в Суздальском и Ярославском изоляторах и которое оказалось для него пожизненным. Там он, я думаю, мог, во исполнение сна, предаваться непрестанной молитве. Старушки, посылавшие ему передачи, потеряли его след во время Отечественной войны. Посылки стали возвращаться обратно без объяснений: по-видимому, молитва Михаила Александровича Новоселова на земле была окончена. Только однажды получили о нем живое свидетельство: к старушкам пришел освободившийся из заключения и высылавшийся на родину незнакомый турок. Он выполнял данное Новоселову обещание - передать от него благословение и благодарность. Турок встретил Михаила Александровича в тюремной больнице, где тот обратил его в христианство. Он говорил о Михаиле Александровиче, как о святом (4).
----------------- 1 Новоселов М. А. Письма к друзьям / Предисловие Е. С. Полищука. М., 1994. С. XIV. 2 "Главное, что отличало "Кружок ищущих христианского просвещения" - его строго церковное направление: он принципиально ставил себя внутрь церковной ограды, пользовался покровительством ректора МДА епископа Феодора (Поздеевского) и духовно окормлялся старцами Зосимовой пустыни. На его заседаниях царила подлинно православная атмосфера. Здесь не ставилась задача выработки "нового религиозного сознания", не ставились целью агитация и распространение своих взглядов. Руководящей для деятелей кружка была мысль, что внешними мерами - реформами, новыми уставами и т. п. - ничего не достичь, если не будет внутреннего изменения человека. А достичь такого внутреннего изменения молено было лишь в ходе совместного соборного продумывания основ православной веры, изучения Писания и Предания"; "Ярче всего о церковном характере "Кружка" говорит отношение его участников к молитве. Важные мысли по этому вопросу высказаны Новоселовым в его письме к Самарину от 11 августа 1907 года: "Что касается задач и характера устраиваемых "Кружком" бесед, то я с одним Вашим суждением не совсем согласен. Вы говорите: "Ведь общение в молитве во всяком случае есть лишь общение в области чувства", и в конце: "...мы все друг друга будем учить и друг у друга учиться, чтобы все более сближаться духовно и достигнуть возможно полного внутреннего единения". Я думаю, что молитвенное общение не есть единение только в области чувства: оно есть единение в духе, т. е. во всецелости нравственного существа. По моему мнению, все духовные силы наши приходят в действие в молитве, и общение, создаваемое на почве общей молитвы, простирается на область не только чувства, но и ума, и воли. Единомыслие же захватывает не так глубоко, и может ограничиваться только интеллектуальной сферой, не существенной (хотя и имеющей свою цену) в христианстве. Поэтому, всецело присоединяясь к намеченной Вами задаче - совместно работать над выяснением христианского веросознания в целях "внутреннего единения", я хотел бы подчеркнуть существенное значение молитвы (и благоговейного чтения Писания, и творений подвижнических), как средства, ведущего к этой цели". Новоселов М. А. Письма к друзьям/ Предисловие Е. С. Полищука. C.XXIII-XXVII. 3 19 марта 1923 года дело его было прекращено. 4 Пришвина В. Д. Невидимый град. М., 2002. С. 373-375, 193-200, 259-261, 349-350, 424-425. |
