ДАР ЛЮБВИ

Глава III. "... И из начальников многие уверовали в Него"

Ин. 12.42

К оглавлению

Отдельно мемуар Харчева.

Михаил Михайлович Опарин

  С отцом Федором Соколовым нас, я имею в виду руководство Дальней авиации ВВС России, познакомил отец Константин Татаринцев, служивший в прошлом в одном из тяжелых бомбардировочных полков. Капитан Татаринцев был весьма перспективным инженером-программистом, однако, Господь призвал его на иное поприще - к священству. Уже в новом своем качестве познакомил он нас со своим другом, наставником и сослужителем протоиереем Федором Соколовым, настоятелем храма Преображения Господня в Тушино.

С первой встречи с отцом Федором и до последней мне постоянно не хватало времени вдоволь пообщаться с ним. И причина здесь не в недостаточном внимании с его стороны, а скорее, напротив, в исключительном внимании ко всякому, обратившемуся к нему человеку. Я знал о его огромной занятости по службе на приходе, о колоссальной работе по восстановлению храма, который он со своими сподвижниками по сути возродил из руин. Однако наряду с мудростью пастыря и талантом руководителя самым великим Божиим даром отца Федора, по моему глубокому убеждению, был дар общения с людьми.

Речь его была всегда проста и приветлива, без нарочитого благообразия; она была понятна человеку любого сословия и образования. Он никогда не тяготился собеседником, не пытался побыстрее "закруглить" разговор. Отец Федор не судил о предмете незнакомом, но старался сначала в нем разобраться, не стесняясь подробных расспросов. Своей точки зрения он никому не навязывал, однако, излагал ее обычно с истовой верой и почти юношеским задором, чем увлекал собеседника и зачастую делал его своим сторонником.

О предмете для него важном отец Федор мог говорить много и обстоятельно, но ни разу не был я свидетелем пустых или праздных разговоров - батюшка весьма ценил время свое и умел беречь время других. Зато видел, как отец Федор отвечал на некоторые вопросы прихожан, почти не останавливаясь, можно сказать, на ходу. Чисто внешне в подобных ситуациях казалось, что он очень спешит, и ему некогда вникать в проблемы. Но такое поведение резко контрастировало с характером отца Федора. Меня, человека в ту пору неискушенного церковной жизнью, многое удивляло и озадачивало. Я, помнится, даже хотел спросить отца Федора о причине такой "невнимательности" к отдельным людям. Но разобраться удалось самому. А помог случай.

Как-то в воскресный день, перед началом службы, мы с группой офицеров нашего управления находились в храме. Освободившись от дел, со стороны алтаря к нам направился отец Федор. На некотором расстоянии от нас ему почти преградил дорогу человек, видимо, один из прихожан. Он начал на разные лады извиняться и выражать батюшке почтение, но столь нарочито, что можно было догадаться, что речь пойдет о какой-то просьбе. Отец Федор неожиданно прервал его на полуслове и спросил:

- Наверное, решил все-таки освятить квартиру до окончания ремонта?

- Да, - только и смог удивленно ответить тот человек.

- Приходи завтра к трем часам, - сказал, улыбаясь, батюшка и пошел, не дожидаясь ответа, нам навстречу.

Для нас, людей военных, лаконичность и ясность речи - обязательное правило служебного общения. В тот день я понял, что для духовенства это правило также является непреложным. А позже я узнал, что празднословие и многословие Православная Церковь определяет не только как недостаток, но как грех. Отец Федор умел направить мысль собеседника и показать ему в коротком диалоге, как быстро, просто и ясно можно сказать то, что в данный момент нужно и важно.

Действовал батюшка также решительно и быстро. Помню, как скоро решился важнейший для нас вопрос о храме Дальней авиации. Во время одной из встреч с духовенством храма зашел разговор о полковых и воинских церквах. Отец Федор живо откликнулся на вопрос, так как хорошо им владел. Мы с интересом слушали рассказ отца Федора об извечном совместном служении государству российскому двух его могучих столпов - Армии и Церкви. Тут явилась мысль, которую мы в коллективе уже довольно давно обсуждали, но к единому мнению придти не могли. Речь шла о храме Дальней авиации. Стремление иметь свой храм у воинов-авиаторов было столь велико, что многие готовы были строить его собственными руками. Учитывая, что штаб стоит в центре Москвы, можно себе представить, с какими трудностями пришлось бы столкнуться. В настоящее время по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II мы действительно с трудностями завершаем строительство домовой часовни-памятника во имя святого пророка Илии. А тогда все решилось несколько иначе.

Отец Федор нас сразу предостерег от проектов, не имеющих под собой реальной основы. Он рассказал, что всегда существовала практика закреплять храмы за теми или иными учреждениями, в том числе воинскими частями, а точнее, наоборот, воинские части за храмами. Тогда мы, посовещавшись, обратились к отцу Федору с просьбой ходатайствовать перед священноначалием о придании Спасо-Преображенскому храму в Тушино статуса воинского храма Дальней авиации. Буквально через неделю после этого разговора мы с огромной радостью и благодарностью восприняли весть о благословении Святейшего Патриарха храма Преображения Господня на окормление воинов Дальней авиации. Это был наш общий праздник.

Конечно, жизнь состоит не из одних праздников. Но отец Федор, благодаря своей натуре, самые обычные будни мог расцветить огнями ярких, необычных дел и событий, Навсегда в моей памяти останется один из таких дней.

Как-то с офицерами нашего управления были мы в храме. Отец Федор рассказывал и показывал ход строительства и восстановления храмовых построек. Перед самым нашим отъездом он вдруг предложил подняться на недавно выстроенную колокольню. Винтовая лестница была еще без перил, и подниматься было непросто. Кто-то предложил остановиться на первой площадке, но отец Федор настойчиво увлекал нас все выше и выше, приговаривая: "Посмотрим, боятся ли летчики высоты".

И вот мы на самом верху. Несмотря на пасмурный день, панорама Москвы с высоты птичьего полета была впечатляющей. И только здесь, наверху, батюшка открыл нам причину своей настойчивости: он очень хотел показать совсем недавно установленные колокола. Уже были изготовлены и прилажены специальные приспособления для звонарей - огромные деревянные педали. Отец Федор хотел показать нам все это по завершении строительных работ на колокольне, но не удержался и поделился своей радостью до намеченного срока.

Мы были поражены глубокими познаниями отца Федора в колокольном деле, и уже совсем он нас покорил, когда после кратких пояснений взялся за переплетенные между собой веревки и веревочки, тянущиеся к языкам колоколов, и встал на гигантские педали. Все молча наблюдали, замерев от нахлынувшего вдруг волнения. Через несколько секунд возникли непередаваемые звуки, возвещавшие приближение первого удара колокола. Ожидание длилось несколько дольше, чем думалось. Рождение звука напоминало процесс натягивания тетивы лука - когда еще ничего не произошло, но почти физически ощущается нарастающая концентрация энергии. И вдруг все окружающее пространство плотно объяло звучание самого большого колокола. Вторая волна звука наложилась на первую, третья на вторую, и так далее. Многозвучие и многоголосие различных колоколов и колокольчиков не создавали собственно мелодии, они являли собой живую гармонию всей палитры звуков. Время, казалось, остановилось. Колокола замолкали так же гармонично-постепенно и когда окончательно смолкли, оказалось, что неслышное уху звучание продолжается внутри меня. Отец Федор, понимая мои ощущения, рассказывал об азах управления сложной системой колоколов, и вот уже мои ноги стоят на педалях, а в руках - волшебные нити. Несколько очень длинных секунд, и колокола заговорили вновь...

По дороге из храма в штаб, я постепенно мысленно возвращался к будничным делам. И размышлениям совершенно не мешал то раскатистый, то малиновый звон колоколов, несмолкаемо звучавший во мне.

Я часто вспоминаю именно этот день, особенно когда стою перед деревянным крестом на могиле дорогого мне и всем моим соратникам человека - протоиерея Федора Соколова, первого настоятеля храма Дальней авиации. В такие минуты я думаю о том, что его жизнь как раз и была тем набатным гимном любви к людям, который и поныне неугасимо звучит в душах всех, услышавших его благовест, как неугасимая лампадка над последним земным пристанищем пастыря доброго.

Вечная слава тебе, воин Христов Федор, и вечная память.

Борис Михайлович Лукичев

  Я благодарен Господу за то, что мне посчастливилось быть знакомым с протоиереем Федором Соколовым и даже пройти с ним краткое поприще. Воспоминания о встречах с ним, его образ в моей душе вызывают теплые, добрые чувства. Теперь, когда батюшки не стало, они окрашены в грустные тона, но, как сказал поэт, "печаль моя светла".

Знакомы мы были с отцом Федором с весны 1992 года, когда подстать погоде за окном и переменам в стране начинали проявляться первые ростки сотрудничества органов военного управления Вооруженных Сил Российской Федерации с Русской Православной Церковью. Со времени августовского путча в стране прошло лишь несколько месяцев. Ни в органах власти, ни в обществе в то время не существовало единой государственной или национальной идеи. Институт политработников, идеологический стержень Армии, успешно работавший в условиях прежней власти, после событий 1991 года не мог удержать от развала Вооруженные Силы страны. В этой ситуации в поисках новой нравственной мотивации воинской службы многие, в том числе армейские политработники различных рангов, обратились к традиционным ценностям, вспомнили о своих национальных корнях. Реально ощущая потребность в общении и взаимодействии, не дожидаясь команд "сверху", командиры и воспитатели стали приглашать в части священников. В аппарате командования Вооруженными Силами России офицеры Генштаба, Министерства обороны, крещеные с младенчества или обратившиеся к вере в сознательном возрасте, также искали пути сотрудничества с Церковью. Встречное движение Церкви к Армии, желание священнослужителей окормлять военнослужащих мы ощущали уже давно.

Отзывчивой и доброй душе о. Федора была близка идея союза Армии и Церкви. Благодаря личному опыту срочной службы он хорошо понимал внутреннюю жизнь войсковых коллективов, знал их проблемы и нужды.

В свое время он добросовестно отслужил срочную службу в Воздушно-десантных войсках, проявляя при этом "усердие и разумную инициативу". Командование неоднократно поощряло его и, учитывая авторитет среди товарищей, доверяло ему обязанности младшего командира. Высокий, красивый, крепкого сложения старший сержант Федор Соколов в глазах командования был идеальным примером для молодого пополнения, и ко времени увольнения в запас ему предложили продолжить службу по контракту, либо поступать в воздушно-десантное училище, но он отказался. Его ждала другая стезя.

Позднее отец Федор не раз с удовольствием вспоминал свои молодые годы, проведенные в войсках. Не удивительно поэтому, что нужды и чаяния православных христиан в военной форме были близки и понятны ему.

В декабре 1991 г. в Московскую Патриархию поступило предложение направить своего представителя для участия в первой Европейской конференции капелланов блока НАТО, которая проводилась в Риме в феврале 1992 года. К этому времени отец Федор уже имел прочные связи и опыт взаимодействия с некоторыми частями Вооруженных Сил и Внутренних войск МВД России, дислоцированными в Москве. Кроме того, он много трудился, окормляя верующих в учреждениях Главного управления исполнения наказания МВД РФ (тюрьмах и колониях), расположенных в Московской области.

Может быть, поэтому Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил тогда отца Федора на поездку в Рим. Так получилось, что протоиерей Федор Соколов оказался первым, кто представлял Россию на этом значительном, ставшем позднее традиционным, форуме капелланов армий европейских стран, входящих в НАТО.

На следующую подобную конференцию, в 1993 г., в Будапешт, по поручению руководства Минобороны России было суждено поехать мне. При встрече со мной некоторые военные священники из числа делегатов первой конференции, в частности о. Тимофей - главный капеллан Вооруженных сил Греции, о. Николай - капеллан ВВС Греции, о. Роман - священник храма Главного штаба Вооруженных Сил Румынии, полковник Д. Фризел - координатор службы капелланов группировки войск США в Европе с большой теплотой отзывались об отце Федоре.

Православные священники из Греции рассказывали, что в период работы первой конференции отец Федор перед началом очередного рабочего дня всегда сослужил или сам совершал утренние молебны, и эти служения остались для них незабываемыми.

Как потом мне рассказывал сам отец Федор, во время этой поездки в Италию с ним произошло маленькое чудо. Ему, несмотря на напряженный график работы конференции, ценой невероятных усилий и благоприятного стечения обстоятельств, удалось побывать в городе Бари, приложиться к мощам святителя Николая и привезти на родину в Россию малую толику священного мира, истекающего там от мощей святителя.

С отцом Федором нас познакомил протоиерей Виктор Петлюченко, бывший в то время заместителем Председателя Отдела внешних церковных сношений. Отец Виктор тогда, по благословению Председателя Отдела митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, осуществлял координацию связей Русской Православной Церкви с Вооруженными Силами Российской Федерации. Помню, в марте 1992 я приехал на очередную рабочую встречу с отцом Виктором в ОВЦС и в его кабинете увидел незнакомого мне молодого священника. Отец Виктор представил нас друг другу, и отец Федор, а это был он, тут же пригласил меня к себе в храм Преображения Господня в Тушино. Приглашение с радостью было принято.

Закончив дела в ОВЦС, мы сели в машину о. Федора, которую иначе как драндулет назвать было нельзя. Да и как иначе назовешь восстановленный после списания войсковой вариант крытого брезентом "ЛуАза". На армейском языке он носил название "транспортер переднего края", предназначенный для подачи боеприпасов и пищи бойцам, находящимся на передовой, а также для эвакуации раненых.

Про себя я отметил экзотичность такого транспорта для православного священника, но позже понял символичность этого факта. Кроме того, что он говорил о личной скромности батюшки, такой войсковой автомобиль вполне соответствовал задаче, стоявшей перед отцом Федором. Он вел, образно говоря, большое сражение за восстановление и возрождение храма.

В здании храма тогда шли ремонтно-восстановительные работы, о чем с большим энтузиазмом рассказывал батюшка. Он показал, как мастера выкладывают смальтой образа на стенах и потолке, и, в заключение, подарил мне на память об этой встрече кусочек золотистой смальты, который я до сей поры бережно храню.

Позже наши встречи хоть и сохраняли тепло короткого знакомства, были насыщены напряженной работой. Мы были заняты организацией встречи Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II с Министром обороны Российской Федерации с целью подписания совместного заявления о сотрудничестве между Вооруженными Силами и Русской Православной Церковью. Трудились над созданием Комитета по взаимодействию Армии и Церкви, организовывали его работу, готовились к проведению большой конференции и так далее.

Все эти планы разрабатывались и реализовывались при активном участии протоиерея Федора Соколова. Не случайно поэтому, когда в 1995 году решением Священного Синода был создан Синодальный отдел по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными учреждениями, отец Федор был назначен заместителем председателя этого Отдела епископа Красногорского Саввы. По общему признанию, он был правой рукой, первым помощником владыки.

В декабре 1994 года министр обороны Греции предложил ознакомиться с работой капелланов греческой армии и с этой целью пригласил в Грецию смешанную делегацию. Решением руководства Минобороны России и священноначалия Русской Православной Церкви в делегацию вошли; от Русской православной церкви священнослужители о. Федор Соколов и о. Сергий Мельникас, от Вооруженных Сил Российской Федерации пригласили преподавателя Военного университета капитана I ранга Носкова Ю.Г. и меня.

Самолет в Грецию улетал рано утром из Шереметьево-II, и отец Федор предложил мне переночевать у него в Tyшино. Я с удовольствием принял приглашение, так как жил в то время на другом конце Москвы. Но помимо удобства в этом предложении меня согревала мысль о простом, "домашнем" общении с симпатичным мне человеком. Вечером батюшка отслужил дома маленький молебен перед предстоящим путешествием. Все присутствующие помолились, а потом сели за хлебосольную трапезу.

Перед сном детки подходили под батюшкино благословение. Младшему сыночку, мечтавшему о военной службе, я, по подсказке отца Федора, подарил свои запасные полковничьи погоны. Мальчик подарку очень обрадовался, схватил погоны, потом застеснялся своего резкого движения и убежал в другую комнату.

В Греции делегацию разместили в пригороде Афин, расположенном довольно высоко в горах. Каждому гостю была выделена монашеская келья. На завтрак и ужин предлагалась простая монастырская трапеза без мяса, с большим количеством овощей, фруктов и обязательным оливковым маслом, которое греки добавляют практически в каждое блюдо, кроме десерта и вина. Этот суровый быт нас вполне устраивал.

Там, в горах, был хрустально чистый воздух. В келиях было прохладно, и первое время в новой обстановке плохо спалось. Лежа темными ночами на жесткой постели, можно было наблюдать в узкое окно, как свежий ноябрьский ветер разгонял плывущие с моря осенние облака, и с неба светили яркие мерцающие звезды.

По вечерам, после многочисленных, порой утомительных встреч и радостных для нас посещений храмов и монастырей, мы собирались в келии у отца Федора и подолгу разговаривали о жизни, о службе, о России. Мы все яснее понимали тогда, как много общего между военной службой и службой православного священнослужителя и обсуждали возможности возрождения института военных священников в Российской армии и на Флоте.

Это была незабываемая деловая, но вместе с тем и паломническая поездка. После официальных мероприятий в Министерстве обороны и в Патриархии Греции, мы совершали поездки по храмам и монастырям Греции. Побывали в храме Иоанна Русского, в монастыре святителя Нектария на острове Эгина и в других местах. Отец Федор взял с собой в поездку из Москвы много керамических лампадок, пасхальных яиц и маленьких подсвечников, изготовленных мастерами Гжели, которые щедрой рукой дарил во время наших встреч.

20 июня 1996 года накануне дня памяти великомученика Феодора Стратилата в моей семье должно было произойти очень важное событие. В храме Воскресения Словущего, стоящего прямо за стенами Свято-Данилова монастыря, над моим десятилетним сыном должно было совершиться таинство святого крещения. В то время, как духовник Свято-Данилова монастыря архимандрит Даниил (Воронин) готовился к таинству, я пошел в церковную лавку монастыря, чтобы купить крестик. Смотрю, мне навстречу, как обычно быстро, идет отец Федор Соколов. Видя его спешащим, я в двух словах объяснил батюшке, что происходит, и просил помолиться за новокрещенного тезку отрока Федора. Я и сегодня убежден, что эта встреча была не случайной. Осознает это и мой сын, отрок Федор, отдавая дань уважения памяти отца Федора Соколова.

В дальнейшем обстоятельства жизни все реже давали мне возможность общаться с отцом Федором. Последняя беседа с ним у меня была в августе 1998 г. во время празднования 600-летия Саввино-Сторожевского мужского монастыря.

Мы встретились в Храме Рождества Пресвятой Богородицы после литургии, которую только завершил служением Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Я увидел отца Федора, выходящим из алтарной части храма, и подошел к нему с поклоном, прося благословения. Он обнял меня, благословил и подарил большую Богородичную просфору. Очень коротко поговорили, и батюшка быстрыми широкими шагами ушел вслед за Патриархом.

Позднее мне много раз доводилось видеть его во время патриарших богослужений и на общественных мероприятиях, но поговорить больше уже не удалось.

Я благодарен Господу за то, что в моей жизни были эти незабываемые встречи и совместные труды с протоиереем Федором Соколовым. Размышляя об этом духовно красивом человеке, прихожу к очевидному выводу, что прожил он свою земную жизнь по нравственному закону и, насколько это возможно, полностью реализовал себя как христианин, как священнослужитель, как человек, почитающий волю Божию.

Воспоминания об отце Федоре неизменно светятся в моей душе, как светит отраженным солнечным светом подаренный им кусочек золотистой смальты на моем рабочем столе.

Леонид Алексеевич Ширяев

  Впервые отца Федора я увидел в начале ноября 1994 года на Международной конференции в институте повышения квалификации работников УВД. В то время я занимал должность заместителя начальника Главного управления исполнения наказаний МВД России и отвечал за воспитательную работу с осужденными, занимался кадровой работой в системе, связями с общественными организациями и средствами массовой информации.

Летом 1994 года в МВД обратилось Международное тюремное братство (PI) с предложением о сотрудничестве. Организация была известной и достаточно влиятельной за рубежом, о чем говорит, например, такая деталь. Ежегодно президент США дает обед в честь PI, на который приглашаются гости (до 2000 человек) со всего мира. К слову сказать, в числе приглашенных на такой обед были и мы с отцом Федором, но к нашим с ним поездкам я вернусь чуть позже.

Представляясь, Братство прислало нам проспекты, рассказывающие об их деятельности, о положительном влиянии на моральный климат в местах лишения свободы в странах-членах PI. Нас интересовал их опыт, и было принято решение присмотреться к ним. Мы согласились провести конференцию в стенах института повышения квалификации работников МВД - представить Братство широкому кругу работников системы. Учитывая то, что идеология наших гостей была явно протестантской, я позвонил в Патриархию, рассказал о предстоящей конференции и попросил на время ее работы откомандировать к нам священника. Им и оказался отец Федор.

...Так получилось, что в президиуме конференции, где состоялось мое знакомство с батюшкой, мы сидели рядом, и рассматривать его мне было неудобно, но все время хотелось взглянуть на него. Мне было интересно, что это за человек, которого я впервые вижу, но испытываю к нему такую симпатию?

В ходе заседания возникла идея обратиться к Святейшему Патриарху за благословением на начало наших трудов. Все поддержали это предложение, но реализация его повисла в воздухе. В это время отец Федор, не говоря никому ни слова, взял чистый лист бумаги и что-то начал писать. Задним числом признаюсь, мне было стыдно даже боковым зрением заглядывать в чужие бумаги, но интерес к личности возобладал. Ровным каллиграфическим почерком на верху страницы он вывел: "Ваше Святейшество!" Когда письмо было закончено, он обратился ко мне с вопросом, нельзя ли отсюда послать факс. Я попросил секретарей помочь батюшке, а про себя отметил: "Очевидно, этот священник обладает большим авторитетом у Патриарха, если может вот так запросто послать ему рукописный факс". В подтверждение моих наблюдений через короткое время в зал заседаний приносят ответ Его Святейшества. Очень торжественно, но вместе с тем просто отец Федор зачитал текст обращения, в котором Святейший призывал на всех собравшихся Божие благословение и выражал надежду на плодотворный итог работы конференции.

"Что же это за личность? - думал я.

- Обычный священник, не архиерей, а в каком находится тесном общении с Патриархом!"

Со временем я получил ответ на эти вопросы. Мое знакомство с отцом Федором переросло в теплую дружбу, а рабочие встречи перешли в семейное общение, но там, на конференции, наше знакомство началось очень необычно.

Помню, в перерыве отец Федор подошел ко мне и сказал:

- Леонид Алексеевич, знаете, еще до того, как нас представили друг другу, я уже молился о Вас.

- Быть не может! Как так?

И он рассказал мне продолжение истории, происшедшей со мной несколькими днями ранее. Я попал в автомобильную катастрофу, окончившуюся, к счастью для всех, без тяжелых последствий. Мои знакомые, узнавшие об аварии, зашли как-то в храм Преображения Господня в Тушине, рассказали все отцу Федору и попросили его молитв. Очень удивило меня это совпадение, но дальнейшее наше общение с батюшкой избавило меня от веры в случай и научило не удивляться событиям, в которых он участвовал.

Вспоминая историю нашего знакомства, годы нашей дружбы, невозможно не увидеть Промысл Божий в том, как шли мы по жизни параллельными курсами к точке нашей встречи. Я должен был встретить отца Федора хотя бы для того, чтобы открылось у меня это зрение.

На рубеже 90-х годов воспитательная система в местах лишения свободы переживала перестройку вместе со всей страной. Трудное было время. Волна демократизации, покатившаяся по стране с 1987 года, достигла своего апогея к 1990 году и перевалила за колючую проволоку мест лишения свободы. В зонах начались бунты. Не представляло большого труда подавить их силой, но нужно было думать о последствиях, о нравственном здоровье общества, в которое вернутся бунтовавшие заключенные. К этому времени идеологическая машина государства потеряла управление: рухнули общественные идеалы, на которые была ориентирована воспитательная работа в местах лишения свободы. Нечего было сказать осужденным в комнатах воспитательной работы.

С этой проблемой я столкнулся еще будучи начальником областного УИН по Липецкой области. Стремясь смягчить обстановку в системе (надо сказать, что помимо недовольств заключенных, в системе исполнения наказаний уязвимым местом оставалась кадровая проблема), я начал задумываться над созданием нового механизма воздействия на личный состав и осужденных. Задачу нужно было решать в рамках старых организационно-правовых норм, но в условиях новой, точней сказать, в отсутствии какой бы то ни было идеологии. Этим были озабочены мои коллеги во всех уголках России и я в том числе. Многие тогда обратились за помощью к Церкви.

Елец - маленький городок в Липецкой области. Здесь до революции проживало всего 30 тысяч человек, на которых приходилось более 30 церквей. Губернским городом он не стал только потому, что не хватало еще двух. Такой был норматив: 32-34 церкви на губернский город. Сейчас все церкви восстановлены, все действующие. Здесь же существует четыре подразделения исправительной системы. Конечно, влияние православной веры на ельчан и на тех, кто находится там в местах лишения свободы, очень велико. Бывая здесь в командировках еще до знакомства с отцом Федором, я часто посещал соборы как экскурсант, сначала неосознанно питал свою душу непреходящими ценностями. Постепенно и во мне стало меняться отношение к миру, к вере.

Мой первый шаг на пути по сближению с Церковью, на котором я встретил отца Федора, был сделан в 1987 году. Следственный изолятор в Липецке располагался в здании церкви, и условия содержания в нем заключенных, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Построили новый, перевели туда заключенных, а в старом изоляторе планировалось разместить аппарат управления. И когда встал вопрос об использовании освободившегося помещения церкви, я с удивлением стал наблюдать за собственной нерешительностью. Мои размышления кончились тем, что администрация управления осталась на месте, а некогда поруганный храм теперь украшает собой город.

В церковь я ходить не стал, скорей наоборот, попал в ряды "противников религии". Так в шутку называли меня мои друзья и коллеги, узнав, что я выдвинут кандидатом в депутаты Областного Совета народных депутатов. "Посеяли" меня вместе с архимандритом отцом Даниилом, настоятелем Христарождественского собора, благочинным Липецка. Перед последним туром голосования мы с ним остались вдвоем и вместе ездили на встречи с избирателями. Дорогой мы частенько беседовали на разные темы, но вопросов веры касались редко. А в душе моей очевидно уже шла невидимая работа, и через два года я осознанно принял крещение. К этому решению меня привели жизненные обстоятельства, осознать которые мне впоследствии помог отец Федор.

Любопытным штрихом этих обстоятельств оказалось мое участие в избирательной кампании. В итоге выборов, несмотря на очевидные преимущества моей избирательной программы и предложений, депутатом в Областной Совет был избран отец Даниил. Когда я его поздравлял, услышал удивительные слова: "Я так надеялся, что изберут Вас, но видно Богу Вы нужны для какого-то другого дела". Через два месяца я вспомнил эти слова: меня вызвали в Москву и назначили заместителем начальника Главного управления исполнения наказаний МВД Российской Федерации.

Теперь у меня появилась возможность распространить на всю Россию опыт воспитательной работы в новых условиях. Суть его заключалась в принципиально ином отношении к осужденным. Люди, живущие за колючей проволокой, и сотрудники системы отныне воспринимались не как враждующие стороны, а как единый коллектив.

Еще действовали старые нормативные акты, предусматривавшие использование карательных мер для воспитательных целей, и мне приходилось вступать с ними в противоречие, когда я запрещал лишать осужденных свиданий, посылок, передач, стараясь ослабить напряжение. Очень скоро начальники колоний на местах оценили достоинство нового подхода, осторожно подходили к использованию старых методов, вызывавших озлобление заключенных. Напряжение постепенно стало спадать, но в работе возникли новые трудности.

На плечах демократии к нам в Россию, в том числе и в места лишения свободы, "въехали" сектанты, иностранные "просветители". Они устраивали целые концерты, заваливали осужденных благотворительными зубными щетками, дарили им Библии, и многие попадались на их приманку. Лично у меня нахрапистое давление сектантов вызывало только одно желание - запретить им появляться на территории мест заключения, что я впоследствии и осуществил, но нужно было не только запрещать, но что-то противопоставлять их работе. Так нужда заставила нас обратиться к христианскому прошлому нашего народа. Сектанты, сами не ведая того, подтолкнули нас к активному взаимодействию с Патриархией. Инициатива не всегда исходила от МВД, порой к нам обращались священники с просьбами о посещении мест заключения. В свою очередь начальники колоний, начальники управлений начали приглашать к осужденным священников по собственному почину. Это движение не было оформлено организационно, отсутствовала методическая база. Созданием рабочих условий для взаимодействия Церкви и органов исполнения наказаний занялся отец Федор. Я отвечал за эту работу по линии министерства, а он по линии Патриархии.

К этому времени я уже принял крещение (крестился я в 1992 году в селе Константинове Рязанской области), и после этого моя деятельность по воспитанию осужденных, работа с личным составом приобрела осознанный христианский характер. А отец Федор направил ее в нужное русло, расставил акценты.

На встрече в 1994 году мы уже определили программу действий. Вместе с отцом Федором мы разработали план взаимодействия ГУИН и Патриархии. И первые же наши совместные шаги сослужили добрую службу - постепенно ситуация в местах лишения свободы приходила в норму.

Указанием Главного управления было запрещено пускать за колючую проволоку с воспитательными или благотворительными целями кого-либо, кроме православных священников. В правильности этого решения меня поздней убедили соотечественники большинства "благотворителей". Когда мы с отцом Федором были в командировке в Америке, в планах нашей поездки значилось посещение тюрьмы. Но представители администрации тюрьмы, которую нам собирались показать, неожиданно для нас объявили, что внутрь пройти могут только сотрудники МВД, а православных священников они не пускают. На что я им сказал, что в таком случае я тоже отказываюсь от посещения тюрьмы. Более того, с этого дня в России ни один представитель зарубежной церкви какой бы то ни было конфессии на территорию мест лишения свободы для контактов с заключенными допущен не будет. После моих слов американцы стали все валить на переводчиков. Они, мол, не так перевели, имелось в виду только ограничение в проповеди православной веры - сделали вид, что боятся за своих заключенных, как бы они от общения с отцом Федором не стали православными. Батюшка неплохо владел английским языком, во всяком случае, в достаточном объеме, чтобы объясниться, понял все прекрасно и лишь улыбнулся.

В тюрьму нас все-таки пропустили всех, но, несмотря на это, мы с отцом Федором решили оставить в силе наше ограничение для "миссионеров".

Это ограничение не было абсолютным запрещением. Желающие побеседовать с заключенными могли обратиться к местному священнику и испросить его благословения на посещение тюрьмы. Таким образом, нам с отцом Федором удалось если не полностью, то, по крайней мере, хоть как-то оградить русских людей от духовной агрессии извне.

Поздней был издан справочник "Новые религиозные организации России деструктивного и оккультного характера", помогающий работникам системы отличать "пшеницу от плевел". Мы с отцом Федором разработали планы мероприятий, методические указания и разослали их по управлениям и благочиниям. За время нашей деятельности в местах лишения свободы было построено более 600 молитвенных комнат, храмов. За каждым подразделением закреплены священники. Практически в каждой колонии, в каждом подразделении можно увидеть иконы, молельные комнаты. Трудно поверить, что еще совсем недавно, в 1987 году, нательные крестики, Библия считались запрещенными предметами и изымались при обысках. Можно себе представить насколько благотворно действуют эти перемены на души озлобленных людей. Это та самая капля добра, которая может очистить океан зла.

О людях, способных на самые тяжкие преступления, не напрасно говорят: "У него нет ничего святого за душой". На каком-то этапе жизни они сами себя исторгли из возможного положительного влияния других людей или более высоких идеалов и попали в тюрьму. И теперь, находясь за колючей проволокой, они приобретают эту возможность. Может быть, впервые эти люди вступают в контакт со священником, получают возможность очистить душу покаянием и действительно измениться, отказаться от порочной преступной жизни.

С приходом Православной Церкви в места лишения свободы резко сократилось число правонарушений и преступлений внутри системы. Работа по нравственному очищению климата в колониях, вытеснение зла добром способствовала тому, что, например, на Пасху ни в одном подразделении России до сих пор не было ни одного правонарушения.

Многие сотрудники правоохранительных органов по ходатайству отца Федора получили высокие награды Русской Православной Церкви. Его ходатайства всегда были обоснованными; он обращался в Синод или к Святейшему Патриарху с просьбами отметить того или иного офицера только за конкретный вклад в дело распространения христианских отношений к заключенным, установление добрых отношений правоохранительных органов с Церковью. Такое внимание очень ценилось награжденными. Многие к этим наградам относятся даже с большим трепетом, чем к государственным. Я горжусь тем, что по ходатайству Синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами Московского Патриархата был награжден орденом Русской православной церкви святого благоверного князя Даниила Московского.

Говоря о положительном влиянии Церкви на нравственную атмосферу в местах заключения, приведу такой пример. В Алтайском крае находится одна из самых крупных колоний. В ней содержится около 4000 осужденных. Даже вне тюремных стен количество преступлений и правонарушений возрастает пропорционально росту населения, что уж говорить о местах "компактного проживания" преступников. И вот в этой колонии, в городе Рубцовске, было решено построить храм. Строили его два года, но с момента закладки храма и до его освящения преступления там прекратились вообще, а правонарушений было очень мало. Освящали храм отец Федор, иеромонах Феодосий - сотрудник Синодального отдела и местные священнослужители. Братии и прихожанам храма отец Федор привез подарок от Святейшего Патриарха - икону и его благословение. Стоило видеть лица осужденных, возводивших этот храм, а теперь участвовавших в таинстве его освящения!

В той командировке открытием для меня оказались пастырские дары отца Федора. Я наблюдал за тем, как он разговаривал с осужденными, не стеснялся заходить в больницы и туда, где проходят дополнительное наказание - штрафные изоляторы, палаты камерного типа. Общаясь с заключенными, он никогда им не подыгрывал, не старался завоевать какой-то сомнительный авторитет. Здесь его понимали и с ним соглашались. Да и могло ли быть иначе, если он говорил им об очевидных истинах: за каждый проступок всех нас ждет воздаяние. У него был особый дар убеждения, от него исходила сила духа, уверенность в том, что он говорил.

Командировка в Рубцовск памятна мне еще одним открытием. Я увидел там отца Федора совершенно с другой стороны - простым, открытым, радушным, компанейским человеком.

После освящения храма администрация учреждения организовала прием, на котором присутствовали первые лица края и представители Алтайского казачества. Обед проходил по плану хозяев, в который нас не посвящали. Как оказалось, для нас готовился сюрприз - награждение шашками Алтайского казачества. Те, кто знают ритуал награждения, могут себе представить, насколько неожиданным он мог оказаться для священника. И тем не менее, отец Федор с честью вышел из положения. Под оглушительное "Любо отцу Федору!" он сел на место с шашкой. Я также был награжден шашкой, которую храню как память о нашей поездке, а батюшка свою передал в Синодальный Отдел. Даже домой не заносил: дети дома, мальчики, мало ли что.

Был еще эпизод, типичный для его веселой натуры. Возвращаясь вечером с большого мероприятия вместе с отцом Федором, я решил зайти к ним, поздороваться с матушкой. Подходим к подъезду дома, а отец Федор вдруг как свистнет, да так залихватски! Дети все сразу прильнули к окнам, а потом высыпали в прихожую. Галя ему говорит: "Федя, ну как ты можешь!", а он смеется.

Проявления удальства, искренности и непосредственности сочетались в нем с глубокой, не по годам, мудростью, умением видеть суть явления, события, с самоотверженным служением Богу и людям.

Его авторитет среди священнослужителей на местах был огромным. Все относились к нему с большим вниманием, и не только в России. Бывая с ним в зарубежных командировках, я был свидетелем такого отношения к нему самых разных людей: и священников, и мирян, и православных, и инославных. Он одинаково легко общался как с молодыми, так и со священниками старше его возрастом. Если не находилось общих знакомых, он вспоминал о ком-то еще, кого лично знали его собеседники, а он только слышал или читал о них. Так, перекидывая мостики из прошлого в настоящее, он легко устанавливал хороший контакт с людьми. С большим уважением к нему относились руководители Международного тюремного содружества (слово "братство" по предложению отца Федора было заменено на содружество). Примером мог бы послужить хотя бы такой случай. С отцом Федором мы гостили в швейцарских Альпах у нашего друга Ивана Сотирова - генерального директора европейского отделения PI. Узнав об этом, к нашей компании через некоторое время присоединился Президент PI Роналд Никкел. Всего на несколько часов прилетел он из Канады, чтобы посидеть с батюшкой за столом и даже сам приготовил на портативной жаровне особое угощение.

Однажды вместе с иностранной делегацией, посетившей Россию по линии PI, я приехал в Тушинский храм. Служба, по-видимому, недавно закончилась, и отец Федор был свободен. С каким увлечением он рассказывал гостям о своем детище - восставшем из руин храме! Но что характерно: он никогда не говорил "мой храм" или "я сделал". Он никогда не выделял свою роль, наоборот, больше говорил о художниках-реставраторах, о тех, кто выкладывал мозаику, о ребятах-рабочих. Во время его рассказа в храм вошла женщина, очевидно, духовное чадо батюшки. Отец Федор мельком взглянул на нее и прервал свой рассказ. В тот день в Дагестане пропали без вести семь сотрудников милиции, командированных из Москвы. Один из пропавших был сыном этой прихожанки. Сказав ей несколько слов, отец Федор повернулся лицом к алтарю, встал на колени и начал молиться. Рядом с ним молилась мать пропавшего без вести, тут же встали на колени другие прихожане, бывшие в храме. А представительная иностранная делегация вынуждена была самостоятельно рассматривать фрески и иконы.

Ситуация была, конечно, не стандартной, но характерной для личности отца Федора. Он не отмахнулся от горя простой женщины, не сказал - мне некогда, хотя основания к тому были. Мне кажется, встреча с чужим горем воспламеняла его особым горением, подобно тому, как появляется искра от удара камня о камень.

Похожая история была с отцом Федором в Новосибирске. Мы с ним встречались с родственниками сотрудников Новосибирского отряда специального назначения, погибших в первой Чеченской войне. Я вручал государственные награды семьям погибших, и если б не было рядом отца Федора, мне было бы неимоверно трудно исполнить свою миссию. Он сумел так поговорить со всеми, так утешить, в том числе жен и детей погибших, что у всех эта встреча оставила в душе неизгладимый след.

Когда я бывал в командировках в "горячих точках" в Осетии, Ингушетии, Чечне, он всегда молился за меня. От этого Галя, жена моя, бывая в те дни в храме, успокаивалась, будто общалась со мной через отца Федора. Он никогда не забывал сказать ей добрые слова, словно наверняка знал, где я и что со мной происходит в эти минуты. "Вы не беспокойтесь, - говорил он ей, - с Леонидом Алексеевичем все в порядке. Я за него молюсь".

Бывая вместе в заграничных командировках, мы любили гулять по городу в свободное время. Обычно свободной оставалась только последняя ночь, и мы бродили с ним по Нью-Йорку или Женеве, Хельсинки или Варшаве, рассматривали то, на что не хватило времени днем, и беседовали. Но разговоры вели не об увиденном, а о жизни, о будущем России, о близких.

Мое доверие к отцу Федору было просто безграничным. Я делился с ним всем, что у меня было на душе, советовался по всем вопросам. Может быть, это и были исповеди - не знаю...

Бывало, раздается телефонный звонок, а я уже чувствую, что звонит отец Федор и, сняв трубку, говорю: "Добрый вечер, отец Федор". Он меня спрашивал: "Откуда вы знаете, что это я?" Он тоже проявлял дар "провидения": я ему звоню, а он мне сразу же: "Добрый день, Леонид Алексеевич". Причем, ни у него, ни у меня телефона с определителем номера не было. Мы с ним чувствовали друг друга без определителя.

Он освятил наш с Галей брак. Помню, как я волновался, когда он водил нас за руку вокруг аналоя с иконами, надевал венцы, давал пить вино из одной чаши. Бывали в моей жизни сложные минуты, но никогда я так не волновался, как во время таинства, совершенного над нами отцом Федором.

Память у отца Федора была феноменальная. Будучи у нас в гостях, он познакомился с моей тещей и никогда не забывал передавать ей привет, всегда правильно называя ее по имени и отчеству. Ну что, казалось, значит для него это случайное знакомство, но отец Федор к каждому человеку относился с таким вниманием. Позже я узнал "секрет" его памяти на имена: он помнил всех, за кого молился. Перед отъездом на Святую Землю в последнее свое паломничество он взял с собой и наши записки. Потом, когда я заехал к нему домой поздравить его с новорожденной (это был день, когда матушка Галина выписывалась из роддома с Анечкой), он мне рассказывал, что молился в Вифлееме со Святейшим и всех нас поминал. Но я и так знаю, что он молится о нашей семье, тем более сейчас.

Очень бережно относился он к моей дочери Светлане. Несколько раз просил ее помощи, когда нужно было переводить с немецкого или английского во время встреч в Синодальном Отделе с представителями иностранных конфессий. И высшей похвалой моей дочери были для меня слова отца Федора: "Спасибо за дочку". Он надел ей крестик, благословил ее на брак, крестил ее дочь. А когда мы в очередной раз были у него в гостях, он сказал своему старшему сыну в шутку, конечно: "Коля, давай быстрей становись священником. Будешь их венчать".

Моя библиотечка православной литературы, книги, иконы, святыни, которые он привез из Иерусалима, горсть земли из тех мест, где ступала нога Спасителя - все подарки отца Федора и икона - благословение Патриарха - стали дорогими реликвиями. В наших семейных альбомах много фотографий батюшки и среди них есть одна, с которой связан забавный эпизод.

В Тушинском храме существует добрая традиция на Крещение освящать Иордань и окунаться в прорубь. Приход-то молодежный, и большинство с энтузиазмом поддерживали это дело. Но главной фигурой здесь, как, впрочем, и всюду в жизни прихода, был, конечно, отец Федор. Сам он одним из первых сходил в прорубь. Я тоже каждый год на Крещение окунался. В последний раз со мной вместе поехал мой сосед, генерал ФСБ. После проруби подвел я его к батюшке и говорю:

- Видите, отец Федор, оказывается и среди генералов госбезопасности есть православные люди.

Он улыбнулся и пригласил его посетить наш храм. А через некоторое время выходит газета "АиФ" с фотографией на первой полосе, где отец Федор окунает в прорубь малыша. Я звоню своему знакомому генералу и говорю:

- Слушай, ты видел свою фотографию в газете?

- Где?!

- Да в "АиФе" на первой полосе.

Через короткое время он перезванивает:

- Ну, ты и шутник.

- А что, разве это не тебя отец Федор из проруби достает? Тебе сколько лет? Сорок девять? А на фотографии малыш 4-5 лет. Видишь, как твоя душа обновилась после омовения!

Отец Федор так смеялся, когда я ему рассказывал эту историю! Как же заразительно он смеялся! До сих пор звучит во мне голос и добрый смех этого удивительного человека.

Игорь Николаевич Кудинов

 
События, о которых я хочу рассказать, произошли теперь уже в далеком 1991 году. Это было время больших перемен и больших потрясений. Рушились, казалось бы, незыблемые государственные устои, и прежняя идеология осталась погребенной под руинами "советского колосса". Многие наши соотечественники в поисках новых общественных и личных идеалов обращались к истокам отечественной культуры, к традициям, к историческим корням нашего бытия. Все чаще в сознании людей звучал вопрос: где же подлинные, не подверженные веяниям переменчивой политики, мировоззренческие основы, которые могут стать единственно верными ориентирами в нашем хрупком и неустойчивом мире?

Мне, в то время слушателю военной академии, было особенно интересно открывать для себя неизвестные до сих пор книги о русской философии, истории, культуре, искусству, которые во множестве переиздавались в то время.

Более всего удивило меня (и это стало своеобразным откровением) то, что отечественная история, культура и философия указывали на одну и ту же область, в которой находились ответы на вопросы, так волновавшие меня. Это была область Православной веры. Стало совершенно очевидным, что не понимая Православия, невозможно понять самих основ нашей жизни, русского менталитета, тех самых "тайн русской души", о которых доводилось лишь читать. Но откуда было почерпнуть знания об основах христианского вероучения и религиозной духовной жизни? Религия оставалась для меня "тайной областью".

И здесь мне помог тот самый случай, о котором один мудрец сказал: "Что кажется нам случаем слепым, то рождено источником глубоким".

Однажды в Москву приехала погостить моя сестра с мужем, офицером-десантником. Поделившись с ним своими размышлениями, я вдруг получил от Евгения (так звали моего зятя) неожиданное предложение. "Игорь, - сказал он, - хочешь, я познакомлю тебя с одним священником, бывшим моим подчиненным?" И рассказал при этом удивительную историю.

Когда Евгений был еще молодым офицером, командиром десантного взвода в одной из учебных частей воздушно-десантных войск, расположенной в Прибалтике, к нему для прохождения службы был направлен солдат, который сразу обратил на себя внимание. Это был высокий, стройный юноша с открытым лицом и удивительно глубоким взглядом больших глаз. Среди солдат он отличался исключительно высокой ответственностью и исполнительностью. Но, пожалуй, самым необычным в нем было не по годам мудрое достоинство и поразительная вдумчивость во всех поступках, так несвойственная его сверстникам. Этого солдата звали Федор Соколов.

Евгений рассказал мне, что необычайно ответственное отношение ко всему, что делал Федор, позволяло поручать ему самые сложные задания. Если, например, нужно было отправить солдата в другой город, добираться до которого надо было с несколькими пересадками на разных видах транспорта, у командиров никогда не возникало сомнений в том, что выполнить это задание наилучшим образом может только Федор Соколов.

В беседах с Федором выяснилось, что он вырос в семье священника, имеющей глубокие религиозные корни. И несмотря на то, что он никогда не афишировал свою религиозность, было видно, что это очень глубокое и искреннее чувство является той самой причиной ответственного, смиренного и серьезного отношения Федора к воинскому служению. Иногда, впрочем, возникали казусы.

Заместитель командира по политической части, зная, что Федор - сын священника, стал просить его, чтобы отец выслал сыну Библию, которая в те годы была большой редкостью. Но проницательность, свойственная Федору уже в то время, безошибочно подсказала ему, что Библия нужна этому человеку не для духовного возрастания, а как экспонат на книжной полке. Однажды, оказавшись в доме замполита, Федор увидел большой книжный шкаф, в котором стояло множество томов подписных изданий, аккуратно выстроенных по цветовой гамме. Перехватив взгляд солдата, замполит подвел его к шкафу. "Видишь это пустое место? - спросил замполит. - Это место для Библии, которую я жду от тебя". Стало совершенно очевидно, что Книга книг вряд ли найдет читателя в этом доме. Так и не получил замполит Библии.

Женя много рассказал мне о порядочности, совестливости и необычайной физической силе, располагавшей людей к Федору Соколову. В конце своего рассказа он поделился со мной своим убеждением в том, что искренне верующий солдат - это самый надежный, верный, дисциплинированный воин, который не подведет ни в бою, ни в мирной жизни.

С этим своим бывшим подчиненным он предложил мне познакомиться и дал номер его телефона.

Недели через две я позвонил отцу Феодору. Представившись, я услышал в трубке очень "легкий" и доброжелательный голос батюшки. Он выслушал меня, предложил зайти к нему домой, очень подробно объяснил, как проехать, и сказал, что будет меня ждать. Я был удивлен, что священник приглашает к себе домой как старого, доброго друга по существу незнакомого человека. Ведь в те времена священники, мне казалось, жили своим миром, замкнутой кастой и никого к себе не допускали.

С большим волнением я подошел к квартире Соколовых и нажал звонок. Дверь мне открыл молодой человек одного со мной роста и примерно моего возраста с прекрасной, черной как смоль шевелюрой и бородой. Одет он был по-домашнему скромно. Навстречу гостю за папой тут же выбежали дети: из-под его руки очень удобно разглядывать "незнакомого дядю".

- О! - воскликнул отец Феодор, - Игорь Николаевич! Заходите, я вас жду.

Сколько раз потом я бывал у батюшки дома - не сосчитать, но это его традиционное "О! Игорь Николаевич!", а то и попросту "Игорь", звучали всегда с неподдельной искренностью, любовью и добротой. Меня сразу расположила к отцу Феодору его улыбка. Так открыто и радушно могут улыбаться только дети и очень искренние люди. Эта улыбка излучала какую-то неведомую мне тогда душевную щедрость и внутреннее тепло.

Разговор с о. Феодором оказался долгим. До сих пор храню в памяти незабываемое чувство нашей первой встречи. Я был потрясен невероятной простотой, искренностью и какой-то особой проникновенностью этого, в общем-то, непростого разговора. Я поделился с ним волновавшими меня в то время идеями и предложил ему начать развивать сотрудничество между нашей военной академией и священниками.

Мы говорили о том, что офицер-воспитатель должен знать и понимать мировоззрение религиозных людей, ведь верующий солдат, прапорщик или офицер совсем не безынициативный, безвольный "замолившийся" человек с отсталыми взглядами.

Я предложил о. Феодору начать систематические встречи со слушателями и преподавателями академии с целью разъяснения нам основ христианского вероучения и религиозной жизни. О. Феодор слушал меня очень внимательно, но в то же время складывалось впечатление, что он чем-то искренне обрадован. Глаза его светились какой-то внутренней радостью. Впоследствии, вспоминая нашу первую встречу, отец Феодор сказал мне: "Игорь, ты, наверное, думаешь, что наша встреча случайна. Но мы, верующие люди, считаем, что ничего случайного в жизни нет. Любое событие, любая встреча является промыслительной". Теперь, через десять лет я глубоко уверен в правоте слов отца Феодора.

Выслушав меня до конца, он объяснил причину своего состояния.

За несколько месяцев до нашей встречи о. Феодор был приглашен к Святейшему Патриарху, и ему было предложено возглавить, а точнее, начать работу по социальному служению Русской Православной Церкви в Армии. Спустя короткое время о. Феодор был направлен в Рим на Всемирный съезд капелланов. Главной целью этого конгресса было обсуждение проблем взаимодействия военных священников разных стран, впервые возникших во время проведения известной военной операции многонациональных сил в Ираке, вошедшей в историю под названием "Буря в пустыне".

Отец Феодор был на конгрессе единственным представителем от Русской Православной Церкви, и, естественно, на него обрушилась лавина вопросов: "В Российской Армии уже есть капелланы?", "Какая религиозная работа проводится среди личного состава Вооруженных сил России?", "Сколько священников в России окормляют военнослужащих?" и т.д. Ответов на все эти вопросы у отца Феодора было немного, он был первым "военным" священником, и потребность в духовном окормлении Армии проявлялась пока на уровне частной инициативы. Естественно, что в таких условиях ни о какой планомерной работе и речи быть не могло. Была лишь убежденность в необходимости сотрудничества, но дальше этого дело не шло. Не было контактов с военными, не было правовой базы для начала работы и, самое главное, не было понятно, с чего начинать эту работу.

Отец Феодор рассказал мне о вопросах, с которыми он вернулся из Рима. Главным из них был: "С чего начинать?" Не ходить же, в самом деле, православному священнику по воинским частям или военным учебным заведениям с предложением своих "услуг по сотрудничеству и взаимодействию". Это путь сектантов или инославных миссионеров. Нужна была добрая воля и инициатива от самих военных структур.

Некоторое время спустя я познакомил батюшку с моим учителем, человеком высоких нравственных принципов, Владимиром Николаевичем Ксенофонтовым, доктором философских наук, профессором, полковником. Владимир Николаевич поддержал мои идеи о необходимости развития контактов между священниками и военнослужащими, прекрасно осознавая новые тенденции развития духовной жизни российского общества и ее перспективы. Возрождение вековых традиций сотрудничества духовенства и воинства, оправдавших себя в великих победах русских "чудо- богатырей", в их непобедимой силе духа, уже стало насущной потребностью времени.

Это была необычная встреча. Она состоялась в небольшом кафе Центрального дома Советской Армии. На этой встрече отец Феодор рассказал нам историю своей семьи: о деде - Николае Евграфовиче, его духовном пути и религиозных сочинениях, о папе - протоиерее Владимире. Говорил о сложной и важной миссии организации церковного служения в Вооруженных Силах, которая была ему поручена. Рассказ о. Феодора был безупречно тактичным. Я поймал себя на мысли о том, как человек может рассказывать о себе и в то же время не говорить про себя. Эта его необычайная скромность и деликатность при первой же встрече располагала к себе людей.

Владимир Николаевич, необычайно энергичный и деятельный человек, предложил отцу Феодору встретиться с видными представителями военной науки, офицерами, генералами, профессорско-преподавательским составом военно-политической академии. Так возникли те самые первые контакты, с которых начался его большой и многотрудный путь Служения на поприще сотрудничества армейских структур и Церкви.

С тех пор отец Феодор стал частым гостем в учебных аудиториях, на конференциях и семинарах, в воинских частях.

Первые шаги давались очень нелегко. Стена непонимания, старых идеологических догм и атеистических шаблонов казалась нерушимой. Священнику было крайне трудно вести диалог со скептически, а порой и враждебно настроенной аудиторией. Необходимо было обладать поистине горячей верой, чтобы идти к людям и свидетельствовать им об Истине.

Мне вспоминается случай, происшедший на международной конференции в Академии Генерального штаба. Отцу Феодору предложили выступить на одной из секций этой конференции. На ней обсуждались проблемы, стоящие перед Россией и ее Вооруженными силами в связи с принятием новой оборонной доктрины государства. Состав участников был очень представительным. Съехались ученые и военные стран СНГ, других стран. Дискуссия шла острая, атмосфера в зале накалилась до предела. И в этой напряженной обстановке слово дано было отцу Феодору. Собравшиеся хотели знать отношение Церкви к проблеме вооруженной защиты государства и бщества. Я сидел рядом и слышал, как батюшка, поднимаясь, негромко произнес: "Господи, благослови". Вышел он на трибуну под удивленно-неодобрительный гул голосов маститых ученых, философов. Наверное, так же выходил апостол Павел выступать перед эллинскими мудрецами в Ареопаге. Отец Феодор выбрал единственно правильный путь изложения своей темы. Он начал говорить о том, как в Священном Писании и Священном Предании понимаются проблемы, связанные с духовными и нравственными основаниями служения своему народу и Отечеству.

Вопросов к выступающему было много. Они были разные: одни искренние и глубокие, другие ироничные, третьи явно некорректные с плохо скрываемым сарказмом. Батюшка держался блестяще. Он не позволил увести разговор в сторону, направить его в иное русло, в область бытовой полемики о якобы мнимой религиозности русского народа, о нравственной оценке деятельности некоторых священников, о проблемах других религиозных конфессий. Начав говорить об истинах Евангелия, он твердо и достойно отвечал на все вопросы, широко и свободно цитируя Священное Писание и святоотеческие труды. Сидевшие передо мной ученые громко переговаривались: "Да, его трудно опровергнуть. Спорить с ним - значит спорить с Евангелием".

Только теперь, спустя годы, возвращаясь в памяти к тем событиям, становится понятно, чем именно мог победить отец Феодор "эллинскую мудрость" ученых. Твердое следование евангельским истинам было главным стержнем всей жизни отца Феодора, а крепкая вера и твердое стояние в ней - основой необычайно гармоничной личности батюшки.

Везде и во всем отец Феодор показывал лучшие качества скромного и доброго, мудрого и щедрого, веселого и глубокого, дипломатичного и открытого человека, в своей нерушимой вере прямо и смело идущего за Христом.

Валерий Витальевич Парфенов

Номер страницы после текста на ней.

Наша дружба с отцом Федором началась с интересного совпадения. Мы с ним были назначены, вернее, призваны к служению людям, в один и тот же день, только он - настоятелем Тушинского храма, а я - председателем Тушинского исполкома. Он пришел ко мне представляться и оказался одним из первых моих посетителей. Было это в начале лета 1990 года.

В то время был я человеком далеким от веры и даже не был крещен, но, живя в России, чувствовал свою причастность к истории нашего народа, а она у нас неразрывно связана с историей Церкви. Осознанию этого факта особенно способствовало празднование 1000-летия крещения Руси в 1988 году. Думаю, во многих душах тогда стали просыпаться подобные чувства. Поэтому, когда ко мне пришел отец Федор с приглашением на собрание, я охотно согласился.

Так называемая "двадцатка" - инициативная группа, обратившаяся в органы власти с просьбой о возвращении церковного здания верующим, на этом собрании должна была получить статус юридического лица, чтобы иметь права и возможность заниматься восстановлением храма. Обязательное условие законности решений собрания - присутствие на нем представителей местной власти. Конечно, можно было послать туда своего заместителя, но мне самому было интересно посмотреть на людей, занятых организацией какой-то другой, новой для меня жизни.

Проходило оно в помещении ЖЭКа и началось с молебна. Такое начало было для меня неожиданным, но мне понравилось, как отец Федор служил, как пели. В остальном процедура собрания была традиционной: избрали старосту, заместителя, казначея, и с этого момента "двадцатка" превратилась в общину и приобрела права на ведение работ.

- 232 -

Эта наша вторая встреча с отцом Федором закрепила во мне интуитивное чувство, что он способен справиться с делом, на которое замахивался. Я понял также, что для него восстановление храма - это не только строительные работы, может быть, даже в меньшей степени строительные работы, а в основном это забота о внутреннем мире человека. Но понял я это потом, после того, как крестился.

...Община, смело взявшаяся за дело, быстро обрастала все новыми и новыми помощниками. Отец Федор сам работал на восстановлении храма с полной отдачей. Он не гнушался никакой физической работой. Частенько я видел его в джинсах, в рубашке и кепочке, таскавшего мусор, лупившего кувалдой по стене. Но голыми руками справиться с открывшимся объемом работ было невозможно. У общины не было техники, не было денег на ее аренду, а если вспомнить, что это был 1990 год, можно себе представить, какие трудности перед ними вырастали; и я решил помочь общине.

Я собирал руководителей заводов, институтов и просил их помочь храму кто чем может. Вот, например, институт Астрофизики делал окна, двери, купола из дерева, так называемые "гуси", которые потом обшивались медью. Тушинская чулочная фабрика помогала, Тушинский машиностроительный завод, воинские части помогали солдатами. Все с пониманием относились, уж не знаю почему. Может быть, чувство вины за отцов, желание вернуть то, что те когда-то отобрали?

Был такой эпизод. Для храма нужно было сделать ворота. Нашлась фирма-подрядчик, обязавшаяся сделать все по эскизам. Но когда встал вопрос об оплате (у меня была возможность оплатить работу из бюджетных средств), подрядчики, узнав, куда открывается вход через эти ворота, категорически отказались от денег. Ни копейки не взяли ни за материал, ни за работу! И как замечательно сделали!

- 234 -

Вот уж подлинно - в жертву Богу приносится лучшее: изумительно сварили, с выдумкой, из чугуна, который, как считалось, варке не поддается.

А как вывозили мусор? Более ста "КрАз"ов и бортовых машин накопили его на территории храма бывшие арендаторы. Я обратился к друзьям, к командиру воинской части, и он обеспечил храм техникой.

Приходилось идти на отдельные хитрости. Например, нужно делать ограду. Ну, деньги так просто не выделишь. Я - к Лужкову. Он на мою просьбу накладывает резолюцию: Парфенов платит, Свирский делает. А мне только это и нужно. Теперь если ко мне приходила контрольная инспекция, тыл у меня был обеспечен.

Вместе с отцом Федором мы обсуждали перспективы застройки земельного участка храма, как расположить на его территории подсобные службы. Так возникла идея строительства дома причта, вытянутого вдоль железной дороги, чтобы он служил своеобразной отбойной стенкой, глу-

- 234 -

шил шум от электричек. В этом же здании разместили и воскресную школу, и гараж, и мастерские. Была мысль "тянуть" дом и дальше, ведь напротив планировалось строительство второго храма во имя преподобного Серафима Саровского.

Удалось "прирезать" храму здание. Прямо за территорией храма по Волоколамскому шоссе стоит двухэтажный дом. Место там не бойкое, поэтому магазин, который в нем находился, выехал, и здание пустовало. С отцом Федором мы задумали открыть там школу ремесел, иконописи, резьбы, золотошвейную мастерскую. Своему заместителю я поручил до Рождества оформить земельные отношения с Преображенским храмом и передать им максимально большую территорию. Очень мне хотелось сделать отцу Федору подарок к Рождеству -документы по землеотводу, но мой заместитель начал тянуть. Пришлось надавить: "Не сделаешь вовремя - уволю". И так было...

С большим удовольствием помогал я отцу Федору восстанавливать храм. Мне доставляло радость сделать что-то ему, особенно на фоне постоянных звонков по "кремлевке" (Правительственная телефонная сеть) ныне известных депутатов или сотрудников аппарата первого президента СССР, вальяжным тоном просивших меня выполнить их просьбы. Тут я с превеликим удовольствием отказывал.

Отец Федор трудился настолько много, что я диву давался. Помимо стройки на нем лежала вся богослужебная жизнь прихода, которую он поначалу вел один. Мысленно ставил себя на его место и понимал, что я бы так не выдержал. Как-то сказал ему: "Отец Федор, как Вы можете так много работать?", а он меня поправил: "Я не работаю, я служу".

- 235 -

И я увидел эту разницу, заключавшуюся в цели действия. Так работать, как он, можно только для Бога, так же нужно бы работать и для людей, но просто за деньги так работать невозможно. Тогда я понял, чем мы - православные, отличаемся от остального мира: мы обладаем такой ценностью, перед которой материальное богатство ничтожно.

Отца Федора Господь наделил удивительным даром слова. Этот его дар раскрывался, конечно, прежде всего в храме, во время проповедей. Но однажды он им воспользовался у меня в префектуре. Я собрал совещание, на которое пригласил и его. В зал заседаний набилось человек 300, были там и представители скандально известного политического блока "Демократическая Россия", всегда провоцировавшие конфликты. Сейчас не помню причину сложности, возникшей в прениях, но скорей всего она возникла по их почину. В самый острый момент попросился выступить отец Федор. Он сказал всего несколько слов, но все вдруг увидели никчемность и беспочвенность претензий профессиональных скандалистов, да и сами они стушевались. И не мудрено. Рядом с ним могли потеряться не только записные ораторы.

Был еще один интересный случай, когда я на собственном опыте пережил силу его слова. Произошло это в 1992 году. После какой-то праздничной службы он пригласил меня в алтарь, потом вывел на солею, представил прихожа-

- 236 -

нам. Я думал все этим и ограничится, а он вдруг говорит всему приходу: "Молитесь за него, он так много сделал для нашего храма". До этого мне не раз доводилось выступать перед большой аудиторией, в Кремлевском дворце съездов, на стадионах, и я, в общем, не терялся, а тут... Битком забит храм, сотни глаз устремлены на тебя, и в них кроме любви и благодарности нет других чувств. "Э, - думаю, - отец Федор, поторопился ты. Еще и то не сделано, это не закончено. Рановато благодарить". А сказать-то не скажешь, и ложится на тебя бремя ответственности, огромный долг.

Этот долг я пытался погасить, помогая не только Преображенскому храму, с которого только началось церковное возрождение в округе. Поначалу я не мог понять, почему эта работа доставляла мне такое удовольствие, но мне нравилось бывать в храме, видеть, как идут работы. Частое общение с отцом Федором стимулировало меня к расширению работ в округе по возвращению церквей их подлинным хозяевам.

Непросто складывалась ситуация в округе. Для освобождения храмов часто приходилось применять абсолютно все методы, включая силовые. Тяжело уходила, например, фирма из здания храма в честь иконы Божией Матери "Скоропослушница", в храме Рождества Христова в Рождествене засели какие-то сектанты из Сибири - тоже "с боем" уходили; свои трудности были с храмом Покрова Божией Матери в Братцеве. Отец Федор мне помогал в этом не только молитвенной поддержкой или советами, но и сам хлопотал в Патриархии, когда нужно было поставить в освобожденный храм священника.

Но при всем размахе работы сердцем я "прикипел" к храму Преображения Господня. Это особенно остро чувствовалось в канун Рождества или на Пасху.

Накануне всем субпрефектам давалась команда навести порядок: милиция получала задание обеспечить

- 237 -

правопорядок, медицинское управление должно было организовать постоянное дежурство машин скорой помощи, техническая инспекция также обязывалась быть начеку - все в эти дни работали в особом режиме. В самый канун праздника я делал объезд по храмам округа и проверял степень готовности своих служб, но на литургию всегда возвращался в свой, в Преображенский храм - к отцу Федору.

Как и многие, я был очарован его открытой улыбкой, искренностью. Он очень естественно радовался при встрече, и мне, привыкшему к "тумакам" от начальства, это было особенно приятно. За десять лет нашей дружбы у меня было много возможностей убедиться в подлинности этого чувства. Особенно после того, как я оставил пост префекта.

Особый характер нашим отношениям придавало то обстоятельство, что он стал крестным отцом для большинства членов нашей семьи. Поздней осенью 1990 года он крестил моего сына, дочь и меня. Я принял крещение,

- 238 -

осознавая свою глубокую, нерасторжимую связь с предками, которые все у меня были православными.

Мое постепенное воцерковление происходило под руководством отца Федора. Помню, как мы с ним вместе ездили в Свято-Троице Сергиеву Лавру на поклонение преподобному Сергию Радонежскому. Его брат, ныне покойный епископ Сергий, был тогда инспектором Духовной Академии, тепло нас встретил, устроил замечательную экскурсию по Лавре. А потом мы у него в келье пили чай.

Конечно, не стал я сразу после крещенской купели праведником, но в душе постепенно происходили качественные изменения. До крещения я был болен: сердце пошаливало, язва, и в период обострений частенько бывал несдержан с людьми. Нужно было с человеком разговаривать, а я не могу - нестерпимые боли провоцировали к резкости и, может быть, даже к грубости. А после крещения я стал замечать за собой, что вспыльчивость, раздражительность гаснет, уходит куда-то.

Бывало, делал мне отец Федор замечания: "Валерий Витальевич, вы редко ходите в храм". Как же было стыдно! Говорил он это в предельно корректной форме, но лучше бы он ударил, честное слово. Он был моложе меня, но заботу обо мне проявлял отеческую.

На праздники его отеческое покровительство сменялось почти детским озорством. Он сажал меня за праздничным столом по левую руку, и надо было видеть, как он радовался празднику! Например, когда он бил яйца, казалось, что важней для него в этот момент дела не было. Сколько озорства, сколько детской непосредственности было в его поведении!

...Очень трудно мне было пережить известие о гибели отца Федора. Чувство сиротства так и не покидает меня при воспоминании о нем. В такие минуты я часто думаю о том, что было бы, если бы я вообще его не встретил, если

- 239 -

бы в моей жизни не было этих десяти лет? От этой мысли делается страшно и холодно. Но стоит только взглянуть на его портрет, стоящий у меня на письменном столе, встретиться с ним взглядом, как печаль тут же исчезает, рассеянная его улыбкой.

Сотрудник МВД Л.Н.

  Летом 1989 года в кабинет начальника следственного изолятора № 3 города Москвы, или, в простонародии, Краснопресненской тюрьмы, вошел молодой человек, внешним обликом походивший на священнослужителя.

- Протоиерей Федор Соколов, - представился посетитель, демонстрируя свой открытый и общительный характер.

Он сообщил, что является священником храма Успения Божией Матери в Гончарном переулке на Таганке, а в эти стены его привела просьба одной из прихожанок храма крестить ее сына, арестованного и в настоящее время находящегося в данной тюрьме.

Увидеть священника в государственном учреждении, да еще в таком специфическом, для той поры было делом необычным. За последние 70 лет духовные лица порог "казенного дома" переступали только в качестве подследственных или осужденных.

С этого и начался разговор представителей администрации учреждения с первым священником, добровольно явившимся в тюрьму по своим служебным делам. Отец Федор держался легко, уверенно, как молодой лейтенант-выпускник перед генералом, когда еще нет успехов и недостатков, когда все еще впереди.

Решение проблемы с крещением осужденного Р... было поручено заместителю начальника по политчасти.

Через несколько дней в кабинете замполита было развернуто подобие походной часовни: иконы, свечи, необходимые атрибуты. Таинство крещения совершал о. Федор в полном облачении; присутствовали доставленный под конвоем осужденный Р..., его мать и замполит, которому по ходу крещения пришлось прислуживать священнику.

Так произошло это знаменательное событие, положившее начало духовному окормлению системы МВД и Вооруженных сил нашей Русской Православной Церковью.

У сотрудников и руководителей учреждения с о. Федором установились добрые, дружеские отношения, хотя верующих среди них практически не было.

От осужденных стали поступать заявления с просьбами о крещении, и батюшка стал регулярно посещать тюрьму. Он неоднократно выступал перед личным составом сотрудников и осужденными, привозил и раздавал духовную литературу, посещал камеры. Приезжал с детьми прихожан храма, которые выступали с духовными стихами и песнопениями.

Мне, офицеру учреждения, да и моим коллегам общение с батюшкой на многое открывало глаза. Мы с удивлением узнавали, что рядом с нами протекает совершенно другая жизнь, настоящая, высоко духовная, гуманная и человечная. Та, которая ранее попиралась и высмеивалась в течение многих десятилетий советской власти.

17 декабря 1991 года, будучи уже настоятелем Спасо-Преображенского храма в Тушине, о. Федор пригласил руководство тюрьмы на освящение Никольского придела своей церкви, которое должен был совершать Патриарх московский и всея Руси Алексий II.

Впервые в жизни мы выстояли трехчасовую службу, после которой о. Федор представил нас Патриарху. Святейший Патриарх с интересом рассматривал людей в военной форме. В короткой беседе был затронут вопрос о создании храма на территории тюрьмы, на что тут же было получено высочайшее благословение. Получилось так, что приехали ни с чем, а уехали с великими планами. А о. Федор принял на себя в этот момент тяжелый крест. Теперь Патриарх точно знал, кто из священников должен заниматься всем, что связано с МВД и Армией.

Работа закипела. В Краснопресненской тюрьме полным ходом шло оборудование храма - первого в системе следственных изоляторов и тюрем в современной России. Наш почин был подхвачен и другими подразделениями, в том числе, в тюрьмах - Бутырской и "Матросской тишине".

У о. Федора неизмеримо возрос объем работы. Наряду со своими обязанностями настоятеля полуразрушенного и восстанавливающегося храма, он посещал множество подразделений московского гарнизона и других областей, госпитали, больницы, военные учебные заведения, полигоны, штабы и управления. Беседовал, крестил, причащал больных и раненых, докладывал на совещаниях, освящал оружие, технику и Боевые Знамена. Выступал по радио, телевидению и в печати. Это продолжалось не месяц-два, а около десяти лёт подряд. В короткие минуты отдыха с о. Федором даже трудно было поговорить на бытовые темы: он буквально засыпал сидя. Большая служебная нагрузка и забота о своей многодетной семье оставляли ему очень мало времени для элементарного сна. На слова сочувствия в свой адрес он обычно отвечал: "Господь поможет".

Вместе с тем, внутренняя обстановка в тюрьме была сложной. Массовые беспорядки с захватом заложников прокатились по многим местам лишения свободы страны, не миновав и московские подразделения. В мае 1992 года такая участь постигла Краснопресненскую тюрьму. Вспыхнул бунт, да такой, что потребовал проведение войсковой операции. Бесчинства, погромы и поджоги были ликвидированы в течение суток. Слава Богу, обошлось без жертв и тяжких последствий.

Осенью было закончено оборудование храма, и 6 ноября 1992 года по благословению Святейшего Патриарха храм был освящен в честь иконы Пресвятой Богородицы "Споручница грешных". Освящал храм протоиерей о. Федор Соколов с участием священников о. Глеба Каледы - духовного писателя и доктора геолого-минералогических наук, о. Владимира Сычева, диакона о. Константина Татаринцева, певчих из Спасо-Преображенского храма в Тушино. На праздник в подразделение были приглашены руководители органов по исполнению наказания, все начальники московских тюрем, руководители территориальных прокурорских и судебных органов, представители центральной печати.

Среди осужденных и их родственников весть о том, что в тюрьме действует православный храм, разнеслась очень быстро, и у о. Федора еще прибавилось работы. Масса писем и заявлений с просьбами о крещении или вызовы на беседу поступали от заключенных и их родственников. На службах заключенные и сотрудники стояли рядом. Некоторые сотрудники также обратились с просьбой о крещении. За первый год работы церкви более 100 человек приняли таинство крещения. В помощь о. Федору активно подключился о. Константин Татаринцев, позже рукоположенный в священники, а затем о. Иоанн Каледа - сын о. Глеба Каледы.

О. Федор также продолжал свою пастырскую деятельность, только теперь уже он посещал все тюрьмы города Москвы, где были оборудованы домовые храмы или часовни.

Моральный климат в коллективе сотрудников и среди заключенных Краснопресненской тюрьмы стал заметно улучшаться. Если в 1989 году в подразделении практически не было верующих, то после 1992 года почти все крещеные имели нательные кресты и робко начали посещать храмы. Строя церковь, люди строили себя, другие брали с них пример.

В 1992 году массовые беспорядки в Краснопресненской тюрьме были последним случаем во всей системе мест заключения страны. Больше никаких бунтов и чрезвычайных событий не было. Жизнь приобрела иной смысл с истинными идеалами и ценностями.

Неоценимая заслуга в этом принадлежит первому военному священнику о. Федору Соколову, трудами которого с Божьей помощью удалось положить начало новой системе духовного воспитания людей в местах лишения свободы, а также в силовых структурах и в Вооруженных силах России.

Татьяна Владимировна Калнина

  В день памяти св. благоверного князя Александра Невского, 6 декабря 1999 г., произошла моя последняя встреча с отцом Феодором.

К тому времени мы - Общественное движение "Россия Православная", в Академии бронетанковых войск уже в течение полугода проводили духовно-просветительские беседы с офицерами, приглашая священников и военных катехизаторов. Сама Академия находится в здании бывшего Екатерининского дворца, в котором до революции располагался кадетский корпус. На его территории был, конечно, и храм, даже два: один в честь Архистратига Божия Михаила, второй - в честь первоверховных апостолов Петра и Павла, но в 1917 году оба они были разорены.

Петропавловский храм был занят под музей, в котором новые власти, замазав прекрасные фрески, пытались увековечить собственные "достижения". Расставили макеты танков, бронетанковых орудий, грозным видом которых вытравляли из сознания редких посетителей память о христианском прошлом народа.

Прошли годы, и закончилась страшная пора попущения Божия.

Начальник музея обратился ко мне с просьбой, чтобы "Россия Православная" поспособствовала возрождению храма. Мы обратились в Отдел по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными органами Московской патриархии. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий благословил возрождение храма.

И вот в день святого благоверного князя Александра Невского состоялся молебен о возрождении храма. Служили о. Феодор Соколов и о. Константин Татаринцев. Среди молящихся был начальник Академии, его заместители и несколько сотрудников, были и женщины, работающие в Академии.

После молебна за трапезой произносились тосты о возрождении России, русского христолюбивого воинства. Мне запомнился диалог генерала и о. Феодора. Генерал спросил его:

- Вы ведь в прошлом военный, кажется, десантник?

-Да.

- А в каком вы были звании?

- Ефрейтор.

- Давайте мы вас повысим?

Отец Феодор на секунду задумался, как бы заглядывая в вечность, и ответил:

- Что может быть выше звания христианин?

А через два месяца Господь забрал воина Христова к Себе, видимо посчитав его воинский долг исполненным.

Глава IV

"Се аз и чада моя" Ис. 8.18

Андрей Прокопьевич Юдаев

В пору моего христианского детства, когда я начал посещать храм Божий, Господь сподобил меня великой радости и чести - встречи с отцом Федором Соколовым.

Произошло это в июне 1990 года. Мы с моим другом Володей Горюновым и его женой Ириной в то время были прихожанами храма св. мученика Иоанна воина, где служил диаконом отец Александр Марченков. Священный сан отца Александра, авторитет, знания были для меня достаточным основанием для того, чтобы считать его своим духовником, поэтому я внимательно прислушивался к каждому его слову.

Как-то заговорили мы с ним о начавшемся движении за возвращение храмов верующим, и он мне сказал: "Нам с тобой повезло. На наших глазах начинается восстановление порушенных святынь. И для христианина, наверное, сейчас самое полезное - потрудиться на этом поприще".

Я и сам хотел послужить этому делу, но как подступиться к нему, не имел представления. Мне казалось, что народ с нетерпением ждет возможности взяться за восстановление церквей, и как только она появится, все бросятся на развалины. Работают там, как я думал, самые достойные, церковные люди, поэтому лично мне рассчитывать было не на что. Как говорится: "Рад бы в рай, да грехи не пускают".

Так в раздумьях о собственном недостоинстве и о радости от труда на таком месте провел я несколько недель.

Частенько потом мы с Горюновыми, гуляя неподалеку от его дома, посматривали через покосившийся деревянный забор на здание бывшей церкви в Тушино, занятой под склад строительных материалов. Но ни мне, ни им тогда и в голову не могло прийти, что очень скоро эта свалка станет для нас самым дорогим местом на земле.

В то время пресса была лояльна к Церкви и поддерживала в обществе положительный интерес к ней, расписывая всевозможные "дороги к Храму". Поэтому здесь же, у Тушинской церкви-склада, с желанием взяться за ее восстановление, собирались и другие люди, живо обсуждавшие с нами новые гражданские права. Не имея ни малейшего представления о необходимых законных действиях по возвращению храмов, весь свой пыл мы растрачивали на эмоции.

Вскоре звонит мне отец Александр и говорит: "Слушай, в Тушино на Трикотажке (платформа Трикотажная Рижской ж/д в Москве) верующим храм передали. Уже и священника назначили, отца Федора. Я его давно знаю. Он людей собирает, ему нужны помощники. Пойдешь?"

Вот тебе раз! Мы с Володей столько вокруг него ходили, а там, оказывается, кто-то уже давно хлопочет. И успешно! Даже священник есть! Я записал его адрес, телефон и на следующий день поехал знакомиться с батюшкой.

Не знаю почему, но имя отца Федора в моем сознании ассоциировалось с каким-то седовласым старцем, степенным, может быть, даже немного суровым, скорей похожим на монаха. Когда же я позвонил в дверь, открыл нам ее молодой человек с бородой.

- Здравствуйте, отца Федора можно видеть?

- Здравствуйте. Это я.

Представившись, я сразу почувствовал необъяснимую симпатию к нему. Помню, тут же он меня благословил, и мы с ним трижды расцеловались, а я тогда про себя подумал: "Надо же, какой хороший, приветливый батюшка!"

Потом были обсуждения планов: храм передали, надо туда заходить. Готовились к собранию, которое должно было состояться на следующий день под председательством местных властей. На этом собрании должна была состояться церемония передачи храма "двадцатке".

После собрания отец Федор, матушка Галина, Люба Важнова, я, кто-то еще, поехали в Гребнево. Одним из самых ярких впечатлений того дня было для меня знакомство с матушкой Галиной. Я и представить себе не мог, что вот эту смешливую девчонку, такую простую, добрую, приветливую нужно называть "матушкой". Для меня она так и осталась Галей. Смотрел я на нее и восхищался: "Жена священника, пять человек детей, а ведет себя и выглядит прямо как школьница".

А потом начались будни, воспоминания о которых слились в монолит, в нерасторжимый пласт жизни, в котором постоянно присутствовал отец Федор.

Мы работали, ели и спали - практически жили на территории храма. Вагончиков тогда еще не было, и нередко отдыхали мы на сене под временно организованным навесом. Ели в главном алтаре, потом переехали в Никольский придел, туда, где сейчас канунник. Затем трапезная перешла в "ящик", а когда появились вагончики - туда.

Через неделю после собрания мы вошли в храм, а через два месяца он уже был готов к освящению. Конечно, одним только энтузиазмом этого не объяснить. Без помощи Божией, без молитвы Богу можно только разрушать, а создавать, точней, воссоздавать можно только при Его участии. Поэтому в основание наших трудов была положена молитва.

На 11 июня пришелся сороковой день памяти Святейшего Патриарха Пимена. Тогда я уже знал, что отец Александр и отец Федор были близкими по духу людьми, вместе иподиаконствовали у Святейшего Пимена и были друзьями. Но мне этот факт уже не мог добавить никаких аргументов в пользу принятого решения - работать здесь вместе с отцом Федором. Ничего другого я себе уже не представлял.

Войдя на территорию храма, мы стали готовиться к молебну. В храме было темно, и весь он был завален какими-то баками, банками, рулонами рубероида, стеклом; на месте Сергиева придела стояли токарные станки... Долго не раздумывая, отец Федор решил служить молебен на территории. Перевернули бочку из-под краски, покрыли ее чистой скатертью и "требный столик" был готов.

Сначала отслужили панихиду по почившему Святейшему Патриарху Пимену, а потом молебен о начале благого дела. Перед молебном отец Федор сказал удивительные по простоте и глубине слова. Он обратился ко всем с призывом принять участие в восстановлении храма. "Так, - подумал я, - наверное, сейчас начнем выносить мусор из храма. А куда его складывать?" И как бы в ответ на свои мысли услышал: "... и начнем мы с молитвы. Это и будет нашим самым главным делом. Если в основание восстановления нашего храма мы положим сердечную, пламенную молитву, то все у нас получится".

До этого мне много раз доводилось слышать евангельское выражение: "Ищите прежде Царствия небесного...", но тут я впервые пережил истинность этих слов. Я реально ощутил силу благодати священства, силу его слова и поверил, что все действительно так и будет.

Конечно, восстановление храма не может протекать гладко, без искушений. Помню, еще за день до освящения храма у нас не было престола, т.е. того, что на следующий день будет освящать Святейший Патриарх Алексий! Все были словно на иголках. Для полноты картины стоит вспомнить хозяйственную жизнь в стране в тот период, когда дефицитом было все. И подстраховаться, заказать где-то еще один престол было просто невозможно.

Только спокойствие отца Федора помогало нам удержаться от психоза. Глядя на него, я тоже не волновался, но наше с ним спокойствие было разной природы, в чем мне вскоре пришлось убедиться.

В то время я не задумывался о мистической стороне дела, которым мы были заняты, об искушениях и т.д. Может быть, по легкомыслию или в силу доверия слову отца Федора я был уверен, что престол будет, но человек, подрядившийся его делать, исчез. Звоним ему - да, все будет к сроку. Но наступает 14, потом 15 августа, а его нет. Опять звоним - кого? Да, вот только что был, уехал.

Наступил вечер 16 - престола нет. И уже далеко за полночь кто-то вбегает в храм и кричит: "Там жигуль приехал, что-то на багажнике привез". Выскакиваем втроем на южную паперть, отец Федор, староста Олег Васильевич Шведов, я и видим: действительно, стоит машина. Из нее вылезает мастер, руками размахивает, кричит: "Я же обещал к сроку?! Вот, привез!". Не говоря ни слова, отец Федор повернулся на Восток и запел благодарственный тропарь "Благодарни суще недостойнии..."

Вместе с ним пел Олег Васильевич, а я, подпевая, смотрел на их силуэты на черном небе и думал о том, что же на самом деле пережил отец Федор за эти дни. Ему, молодому священнику, Патриарх доверил освящение первого храма (Храм Преображения Господня в Тушине (г. Москва) - первый, освященный Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II по восшествии на патриарший престол), а у него нет престола! Только в ту минуту я понял причину его спокойствия: он возложил все надежды на Господа и был убежден, что Он не оставит его. Такой урок веры получили мы в тот день, и благо тем, кто его усвоил!

Остаток ночи мы шкурили престол, готовили мощевик - выемку в основании престола, в которую при освящении закладываются святые мощи. А вот само освящение храма для меня после бессонной ночи прошло, словно в тумане. Будто сквозь стекло видел я приезд Его Святейшества, крестный ход с мощами святого мученика Маманта.

Но я, по крайней мере, физически присутствовал на освящении храма, а вот алтарник Дима, ныне иеромонах Донского монастыря Дионисий, все это проспал. Он мечтал увидеть Святейшего Патриарха, взять у него благословение, но так утомился, что, задремав под утро на крыше сарая, очнулся через несколько часов. И вот когда Его Святейшество уже садился в машину, он проснулся, но было уже поздно. Так ему было обидно - самое главное проспал!

После службы все поехали домой к отцу Федору обедать. Праздничная трапеза была недолгой, после нее все легли спать просто вповалку, кто где устроился. Гостеприимный дом отца Федора обладал удивительным свойством вмещать любое количество народа, и хозяева его всегда были искренне рады гостям.

Здесь, в стенах дома отца Федора и Гали, мы с Олегом Васильевичем бывали очень часто, согреваемые их братской любовью, буквально жили у них. Они нам выделили отдельную комнату, это притом, что в то время у них уже было пятеро детей, здесь же жила няня Олимпиада. Ни разу не почувствовали мы какой-то скованности, неловкости. Мы жили в доме брата. Даже если нас с Олегом Васильевичем и посещали желания дать им отдохнуть от нас, они чаще всего тонули в настойчивых требованиях остаться. "Так, и не думай, - говорил батюшка, - сегодня ты ночуешь здесь". Ослушаться его я не смел, да и не хотел. Позже я пытался анализировать свои ощущения и не мог припомнить случая, когда бы можно было заметить их усталость от людей. Сравнивая свои впечатления с другими, я понял, что каждый, входящий в его дом, переставал быть гостем в светском понимании этого слова. В каждом они видели посланника Божия.

Отец Федор никогда не давал почувствовать себя начальником без нужды, он всегда улыбался. Конечно, были минуты, когда ему необходимо было проявить власть. И он умел это делать. Он мог испепелить взглядом за проявление склонности к лени, хитрости, обману. Но чаще всего он все-таки улыбался. В редкую минуту его "неулыбчивого" состояния я заметил ему, что улыбка - его крест. Подумав, он согласился. И этот его крест, этот подвиг радоваться каждому был его естеством.

Любящему сердцу дороги даже мельчайшие свидетельства любви, поэтому так подробно помню я наши с Олегом Васильевичем поездки домой к отцу Федору в его редкие свободные вечера. Таких дней, вечеров, а точней, часов было очень немного, но когда случались, он приглашал нас.

Его любимым домашним занятием была кулинария, он великолепно готовил. Когда мы приходили к нему в гости, он часто готовил сам. По такому случаю Галина "изгонялась" из кухни; что-то он там крутил, вертел, старался нам угодить. И видно было, как он радовался нашему приходу! Чтобы так радоваться, нужно уметь любить.

Отец Федор никогда не говорил слов впустую и никого ради красного словца не называл своим другом, но если человек считал себя таковым, значит батюшка давал к тому повод. Однажды папа мой позвонил ему, а потом делился со мной впечатлениями от беседы. Отец Федор в конце разговора сказал ему: "Да вы не беспокойтесь за Андрея, я за ним тут присматриваю. Он мне как брат родной". Много лет прошло с тех пор, но мы помним и верим этим словам.

Но как же все мы, кого любил и продолжает любить отец Федор, можем поместиться в душе одного человека? Он - брат, другой - брат, я - брат: не может отец Федор на всех поделиться. Оказывается, может. Но не делиться, а принять всех. Вам не тесно в нас, - говорил апостол Павел своим ученикам (2 Кор. 6). Смеем и мы утверждать, что каждому из нас досталось от любви отца Федора. Я в это верю, другой верит, и вера наша не посрамляется, потому что это правда.

В моей личной жизни отец Федор сыграл особую роль. С его легкой руки счастливо сложилась моя семейная жизнь. Он крестил четверых наших с Тоней детей. Но прежде он венчал нас, а еще раньше познакомил.

Впервые я увидел Тоню в нашем храме на Крещение, в первое наше Великое освящение воды. Народу пришло столько, что мы, братия храма, поначалу растерялись. Правда, к этому времени первое испытание наплывом людей мы уже прошли: на Покров в храме было столько народа, что не было возможности даже свечами торговать. Тоня стояла в очереди за водой и на меня внимания не обратила. Я потом долго не мог ее забыть, все пытался вытеснить ее из сознания, но это не очень получалось. И как-то однажды отец Федор говорит мне: "Завтра утром едем на требы. Надо будет в больнице причастить одну женщину". Этой женщиной оказалась мама Тони. В тот раз мы с ней даже не познакомились, а просто перекинулись несколькими словами, и все.

Мама у нее была неизлечимо больна и за неделю до Пасхи умерла. Несмотря на сложный график Страстной седмицы, отец Федор нашел время заехать к ним и даже отслужить у них дома панихиду. А через неделю на Пасху я увидел Тоню в красном платке, нарядную, красивую. К моей пасхальной радости добавилось открытие ее веры. Значит, так она верила в Воскресение Христово, так уповала на милость Божию, что даже смерть мамы не могла омрачить праздника. Для меня это открытие было решающим моментом. В те дни сказал я отцу Федору, что Тоня мне нравится. Помню его лаконичный ответ: "Все ясно".

Я и не пытался узнать, что именно ему ясно, все само очень быстро открылось. Буквально через день он мне говорит: "Сегодня празднуем Пасху у Горюновых". Приехали мы к Володе с Ирой, а там народу собралось человек тридцать. Из прихожей слышны голоса, шум. Вхожу в комнату и... никого кроме Тони не вижу.

Вскоре сделал я ей предложение, она согласилась. Но прошло лишь сорок дней со дня смерти мамы, и мы решили год ждать со свадьбой. После нашего разговора подхожу я к отцу Федору, рассказываю, как сделал Тоне предложение. "Молодец, - говорит, - а свадьба когда?" "Да мы решили год подождать, ведь траур по маме". А он мне: "Не надо откладывать, мама будет очень рада". Такая в его словах была убежденность, он так уверенно говорил за Тонину маму, что мои мирские представления тут же развеялись. На следующий день я поехал за благословением к отцу Александру (тогда уже священнику), который буквально повторил слова отца Федора. На брак нас с Тоней отец Федор благословил иконой Божией Матери "Всех скорбящих Радосте".

Так получилось, что венчались мы на мученика Маманта (15 сентября), мощи которого почивают в нашем храме. На свадьбе у нас собрался почти весь приход. Больше ста человек набилось в нашу трехкомнатную квартиру. Помню, как радовался за нас отец Федор, как обнимал нас с Тоней.

... Многое можно отнести на счет личного обаяния отца Федора, его умения расположить к себе людей. Но в жизни нашего прихода, в его истории были эпизоды, объяснение которым так просто не дашь. Для меня, например, совершенно ясно, что наша счастливая жизнь, чувство уютного мира есть не что иное, как милость Божия, результат молитвенных трудов, в первую очередь, самого отца Федора, результат того, что на первом молебне он определил как самое главное наше дело.

Однажды утром в 1990 году прихожу в храм, меня встречает ночной сторож Радченко Иван Емельянович новостью. Накануне поздно вечером входят в храм двое молодых мужчин, рассматривают наш в то время фанерный иконостас, бумажные иконочки на кирпичных стенах. В храме кроме них и сторожа никого нет, и слышно ему, как они переговариваются:

- Толь, а давай на храм пожертвуем?

- Давай.

Достают из кармана пачку денег и дают сторожу:

- Во, передай.

- А как вас зовут? За кого хоть молиться-то?

- Неважно, передай и все.

Пук денег, тех еще, советских - 20000 рублей! И разве не Господь вселил в их сердца желание пожертвовать на храм?

Стоят они, будто еще чего-то хотят сказать или сделать:

- Давай свечку поставим - говорит один другому. Полезли по карманам - денег нет. Иван Емельянович заметил, подходит:

- Вы что, ребята, свечку хотите? Берите вот - протягивает им.

- А можно без денег-то?

- Да берите, берите. Хоть все!

Или другой случай, года через три после той истории. Храм переживал жесточайший финансовый кризис. Мы с Олегом Васильевичем отправились на поиски денег: собрали все золото, что нам к тому времени пожертвовали, и решили его продать. Объехали все ломбарды, комиссионки, скупки - безрезультатно. На самом деле результат был, и неплохой. Из нашей поездки по городу мы вынесли замечательный урок.

Заключался он в том, что копить "на черный день" - дело абсолютно безнадежное. Кольца, серьги не могут быть объектом финансовых вложений с этой целью. Их можно использовать только по прямому назначению: на пальцы и в уши.

Теоретически нам это было известно и раньше, но практическое подтверждение этой истины мы получили тогда.

Возвращаемся мы не солоно хлебавши в храм, подходим к отцу Федору, рта не успеваем открыть, чтобы отчитаться, а он нам вдруг:

- Видите крест на куполе? - дело было летом, и беседа происходила в "трапезной" на улице.

- Видим, батюшка.

- Кладите по три земных поклона.

Кладем, а каждый про себя думает: "Что случилось? Беда? Вина?". Но что-то в лице батюшки мешает покаянному чувству: лицо серьезное, а глаза вроде бы смеются.

Поднимаемся с земли, и тут он нам говорит:

- Кланяйтесь Богу, благодарите Его. Только что ушли люди, пожертвовавшие на храм миллион.

Вот так. "Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии" (Пс. 126,1).

Сумма была приличная; помню, она равнялась бюджету храма за несколько месяцев. А золото потом мы все-таки тоже использовали. Оно пошло на украшение праздничного Евангелия с изображением Спасителя на эмалевом медальоне.

В деле возрождения нашего храма чрезвычайно важна роль префекта нашего округа, а поначалу председателя райисполкома Парфенова Валерия Витальевича. Пишу об этом не для того только, чтобы воздать должное его усилиям, но чтобы еще раз отметить, сколь велика была к нам милость Божия, пославшая нам, по молитвам отца Федора, такого "земного покровителя".

Валерий Витальевич помогал не только нам. Его участие в церковном строительстве округа было высоко оценено священноначалием - представлением к высоким церковным наградам.

Впервые я увидел его на первом собрании общины в ЖЭКе, мне тогда казалось странным присутствие там такого высокого начальника. А потом я стал видеться с ним часто. Со временем он оказался просто нашим прихожанином. Естественно, с ним мы себя чувствовали как за каменной стеной. Все самые значительные события в истории возрождения храма связаны с ним. Он пробивал в мэрии деньги на строительство забора, отливку колоколов (на один из них он пожертвовал свои личные деньги). Он организовывал помощь сторонних организаций и предприятий района. Он предохранил нас от возможных неприятностей, которые могли нас посетить без такого высокого покровителя. Теперешняя традиция - автобусы для прихожан в рождественскую или пасхальную ночь, это тоже заслуга префекта. У отца Федора этой заботы не было; он знал, что прихожане из Дедовска, Митина, Красногорска, Тушина и Строгина доберутся домой после ночной службы. И Валерий Витальевич ни разу его не подводил.

Вот оно, реальное воплощение милости Божией, подающей нам через людей свои великие дары.

По человеческим меркам роль земных покровителей может показаться чрезвычайно значимой, но ее могло бы и не быть, если бы не наши небесные сомолитвенники. К ним в первую очередь относятся храмовые святые: новомученики протоиерей Александр Соколов и иерей Александр Буравцев - последние священники нашего храма перед его закрытием коммунистами. Расстрелянные гонителями Христа, они стяжали венец мученичества, завещали нам свою веру, и восставший из небытия храм есть свидетельство их веры.

Святые угодники Божии отдали свои жизни один под Москвой, другой на Алтае, и мощи их покоятся под спудом, но духом своим они вечно пребывают в храме. Как и много лет назад, они все так же стоят у жертвенника на проскомидии, у престола во время службы и молятся за нас.

Есть в службе таинственный момент, когда на предстоящих в храме людей призывается Божие благословение. Священник низводит его от лица всех, сослужащих ему иереев, зримо и прикровенно присутствующих в храме. Отец Федор, погребенный за алтарем нашего храма, навсегда остался его клириком. Значит и от его имени получаем мы это благословение.

Татьяна Геннадиевна Арефьева

Мне в жизни очень повезло. Я близко знала двух таких ярких светильников, как отец Федор и отец Геннадий Огрызков (мой духовный отец). И они друг друга знали и ценили, передавали поклоны. Однажды утром, перед службой о. Геннадий говорит мне: "Я сейчас из тюрьмы. Знаешь, кого я там встретил? Вашего отца Федора. Вот радость-то какая!" И сам весь сияет. Он радостью почитал только встретиться с отцом Федором. А когда я, рыдая, сообщила отцу Федору о смерти своего духовного отца, он перекрестился и сказал:

- Что же ты так плачешь? Теперь у вас свой святой! Вы теперь имеете своего святого на небе.

Теперь мы имеем еще одного своего святого на небе - отца Федора. Грустно, что не рядом, а на небе, но радостно, что своего.

Познакомились мы с отцом Федором так. Юра, мой муж, вдруг ни с того ни с сего в первый или второй раз в жизни купил газету. Прочитали там сообщение: "Сегодня в Тушино открылся новый храм". На следующий день я туда пошла. Вошла - и расплакалась: свежая побелка на стенах, как белые бинты на тяжелораненом, только подчеркивала тяжесть разрушений; свечи в песке на полу, деревца на изуродованной крыше, вход через окно. Но на фанерном иконостасе новые иконы, на куполе крест. Храму - жить! Еще пару раз я туда заезжала, но на службы не попадала. В эти дни мы ездили в свой первый храм Воскресения Словущего.

Вскоре я заболела тяжелым кожным заболеванием. Врачи помочь мне не могли, и я решила обратиться за советом в храм. Мой отец Геннадий был болен, и я обратилась к отцу Федору. Выслушал он меня и говорит:

- А квартира у вас освящена?

- Нет.

- Что там у нас сегодня? - спрашивает у водителя, Володи Горюнова. Тот открывает свой гроссбух:

- Нет, сегодня не получится. Раньше 10 мы до них не доберемся.

- А вы поздно ложитесь? - это уже мне. Тут встревает Володя:

- Да они хоть пусть всю ночь не спят, а вот водитель, батюшка, при такой нагрузке должен спать не меньше 7 часов в сутки! Иначе не будет ни машины, ни водителя, ни пассажиров!

Володя-то с добрым сердцем и чистой душой не себя, конечно, жалел, а отца Федора.

- А завтра? - смиренно спрашивает батюшка у своего водителя.

- Завтра все отлично. Все утро до 9 часов свободно. Без четверти 8 отец Федор был уже у нас. Достает из портфеля иконку:

- Такой у вас наверняка нет.

"Нечаянная радость"! Действительно, такой у нас нет. А главное, что на день празднования памяти этой иконы мы с Юрой крестились. Вот уж действительно - Нечаянная радость.

Облегчение своей болезни я почувствовала, как только отец Федор вошел в квартиру. Вечером, через двенадцать с половиной часов после того, как он ушел, все болячки мои осыпались, как чешуя с рыбы, только пятна остались. Это уже была не просто радость - это было чудо. Но чудеса наши с отцом Федором, оказывается, только начинались.

Уходя, он отказался от денег, а когда мы стали настаивать, предложил Юре, как электрику, помочь в храме. Юра съездил, посмотрел, собрал необходимые материалы и только собрался ехать - вдруг приходит с работы бледный, с синими губами с направлением в больницу. Диагноз - предынфарктное состояние. Ночь почти не спит от боли в сердце, жалуется на позвоночник. Утром уезжает в Москву (мы живем в ближнем Подмосковье), а я весь день жду его звонка: положили - не положили, сердце, позвоночник... Наконец вечером приходит, улыбается:

- Не был я в больнице. Решил заехать в храм, предупредить, что не смогу в ближайшее время. Отец Федор так обрадовался мне, так хорошо благословил. Там такой аврал - решил немножко поработать.

- Ты про больничный-то сказал?

- Зачем, у меня в храме все прошло.

Но к концу ужина губы у него опять стали синеть, снова боли появились. Утром поехали в больницу. Вечером - опять улыбается:

- Я был в храме - ничего не болело.

К ночи - опять боли, и утром все же поехали в больницу. Там вправили позвонки, запретили поднимать тяжести, назначили лечение, а он вместо лечения все 10 дней больничного работал в храме. Там все работы с тяжестями - ничего не болело, а потом и дома перестало болеть. Я рассказала об этом о. Владимиру Ригину, у которого Юра тогда исповедовался, и в ответ услышала: "Конечно, это не просто чудо. Это Господь призывает его работать в этом храме. Там работать будет тяжело, подумайте, прежде чем решаться, но это воля Божия". Вечером в тот же день Юра говорит:

- Мне предложили работать в храме, только зарплату платить им еще нечем. Так, небольшое пособие. Как ты думаешь?

Что тут думать, если воля Божия? Так началась у нас новая жизнь, и какая счастливая! Сейчас я тружусь уже в шестом по счету храме, есть с чем сравнить. Во всех храмах были (и есть) друзья, и батюшки замечательные, но такого, как в храме отца Федора, я больше нигде не видела. Конечно, мне дорог храм моего отца Геннадия, где я впервые узнала, что такое любовь братьев и сестер во Христе. Но у отца Геннадия не было возможности сразу создать единую общину, и он много терпел от строителей-реставраторов. А отцу Федору Господь такую возможность дал; и вот эта большая, дружная община - причт, духовные чада, прихожане - семья, созданная молитвой и любовью отца Федора. Сама община строила храм, как свой дом, где никто не гнушался никакой работой.

Сегодня, например, Ирина Витальевна, как опытный инженер, руководила строительством замечательной ограды храма и получала за это почетный титул - Заборовна, а завтра лила свечи в тесном закутке, послезавтра становилась кладовщицей. Электрик был одновременно и сантехником, и сварщиком, и немножко каменщиком, и немножко чертежником, даже чуть-чуть певчим и, как все, когда надо - разнорабочим.

А дружина замечательных батюшек! Такую любовь между настоятелем и подчиненными ему батюшками я видела только в храме у отца Геннадия. И такого созвездия талантливых специалистов, которое собрал отец Федор, я тоже нигде не видела. Помню, как поднимали крест на купол системой блоков, созданной по проекту главного инженера Алексея: душа трепетала, и слезы из глаз. Я не разбираюсь в технике, но знаю, что специалисты из соседнего НИИ предлагали ему то ли за эту систему, то ли за лесопилку оформить авторские права.

А блестящие идеи Олега Васильевича! За одну из них (мозаику четверика) художники получили госпремию. А таланты Андрея Прокопьевича, а замечательные хоры Любы Важновой и Лены Михайловой, радовавшие всех своим антифонным пением и проводившие не только архиерейские, но и патриаршие службы! А Катюша со своей воскресной школой! Да разве всех перечислишь? Отец Федор ценил таланты, растил их, как любвеобильный отец растит детей в семье.

И матушка отца Федора, любимая всеми нами матушка Галина, была не просто супругой настоятеля, а матушкой. Я не видела, как она растаскивала мусорные кучи в первые месяцы, но я видела, с каким гостеприимством она устраивала у себя (трапезная в вагончике не могла всех вместить) праздники для общины, как отдавала совсем не лишние, новые вещи и игрушки своих детей в неблагополучные семьи, с какой любовью брала на руки детей прихожан, особенно тех, кого выкормила своим грудным молоком. После гибели отца Федора, забыв свое горе, своих 9 сирот, она, как истинная матушка всего прихода, утешала и утешала всех кого словом, кого лаской, кого подарочком, да просто своим присутствием. Она, как кроткая голубица, вносила мир в души страждущих чад отца Федора и всех, знавших и любивших его.

Как в каждой семье, были у нас в общине и недоразумения, и ссоры. Но все, в абсолютном большинстве, благодаря природному такту, терпению и мудрости отца Федора кончались благополучно. Причем, не всегда требовалось его непосредственное вмешательство, особенно в последние годы, когда уже сам воздух на территории храма пропитался молитвой, любовью батюшки и не давал расти ссорам. Помню, Андрей, как староста, сделал какое-то распоряжение, а Володя Горюнов имел на этот счет свое мнение. Стал с ним спорить по-детски бурно, с обилием метафор и гипербол. Посторонние люди, слушая его, могли бы подумать, что конфликт должен кончиться если не дракой, то увольнением во всяком случае.

- Ты не староста! Ты - главный враг в храме! Ты враг...

- ...всего мирового пролетариата - закончил его фразу Прокопыч и поцеловал сидящего рядом Володю в лысину. Раздался общий смех. Минут через 15 Володя в гараже уже что-то весело напевал.

Да, единая, дружная семья. Невозможно было понять, кто был в ней о. Федору "родным" духовным чадом, а кто "приемным", исповедающимся у отца Владимира или у других храмовых батюшек. Всех отец Федор любил одинаково, всех при встрече не просто благословлял, а так, бывало, приголубит, приласкает, как родной отец, что печали все растают, и слезы радости на глазах.

Ну, кто я была отцу Федору? Я не была его духовным чадом, ни постоянным сотрудником храма (хотя, конечно, бывала у него на исповеди и спрашивала духовных советов, особенно в семейных делах), ни даже постоянной прихожанкой, но столько получила от него подарков, помощи, столько любви, столько раз по его молитвам получала явное облегчение в болезнях! Кем я была для этой дружной церковной семьи - вечная обуза, со своими болезнями, с палочкой. Я могла работать в другом храме, а сюда приезжать обедать и отдыхать между службами, и никто никогда не упрекнул меня. Я была уверена в искренней радости при встрече Людмилы Тимофеевны и кроткой Женечки, и заботливого Андрюши, и многих других, кому столько причинила хлопот, потому что как в каплях росы отражается солнце, так во всех них отражалась доброта и любовь отца Федора.

Помогал отец Федор и другим приходам. Так в Сибири он взял буквально под опеку один храм, потом другой и постоянно помогал им книгами, свечами, утварью, просто деньгами, личными вещами. В этой его деятельности невозможно было увидеть грань отношений: где он действовал как настоятель, а где - просто как христианин. Только через нас с Юрой он принял из Сибири, Алтая, Казахстана не один десяток людей. Оставлял их пожить, потрудиться в храме, кого месяц, кого три, кого вообще устраивал здесь жить. Люди, уезжая с многочисленными подарками, плакали. А когда я рассказывала батюшке, как встречали в Сибири отданную им для нового храма замечательную плащаницу Божией Матери, как она там заблагоухала, он, перекрестившись, расцеловал меня, и, мне показалось, слезы блеснули у него на глазах.

Чудный батюшка! И какой деликатный, какой внимательный к малейшему смущению. Бывало, на какой-нибудь праздник, смотрю на большое количество людей, идущих на трапезу и смущаюсь, идти ли мне, особенно если перед этим долгое время в храме не помогала. А он, словно читая мои мысли, обязательно скажет, давая крест: "На трапезу, на трапезу!" Я всегда этому радовалась и не только потому, что у батюшки, как и у отца Геннадия, кормили по-домашнему, но, главное, потому, что о. Федор был для всех как солнышко, всех согревающее и веселящее. Всегда радостно было быть рядом с ним. А уже трапеза рядом с отцом Федором - это такое продолжение праздника в храме! Когда человек сто грянут праздничный тропарь или "Отче наш" (и всех радостнее, мне казалось, звучал голос отца Федора) - это такое торжество Православия! Да вся трапеза, руководимая отцом Федором, это такая радость о Господе! Однажды после такой трапезы один из неверующих гостей (это была свадьба кого-то из общины) сказал: "Мы впервые видим такую веселую свадьбу без танцев и музыки. Никогда не думали, что верующие люди могут быть такими веселыми".

Да, где был отец Федор - там всегда отсутствовала печаль, и люди вокруг, хоть на миг, делались счастливыми. Таким он был и есть. Он есть, он с нами.

Около года после того февраля мой путь домой со службы проходил мимо храма Преображения, и я всегда заезжала туда, помолиться у могилок. Каждый раз спрашивала у отца Федора: "Как благословите, батюшка, домой поехать или в храме побыть?" Иногда так хотелось повозиться на газонах с цветами или просто постоять там, и чувствовала себя бодро. Но слышала внутренний голос: "Езжай домой". И так легко, так радостно было, будто живой отец Федор на дорожку благословил. Сядешь в автобус, откуда ни возьмись - дождь. Какие тут газончики! Или домой только придешь, а там гости ждут или важный звонок. А бывало, наоборот, устану, еле тащусь: "Ну, батюшка, благослови на дорожку домой!" "Нет, побудь немного". Такое ясное ощущение необходимости побыть еще в храме. Попью святой водички, посижу, и вдруг выясняется, что кто-то заболел или еще что. Кому-то нужна моя, хоть и слабая, но помощь за ящиком, или за свечами, или в трапезной. А главное - силы откуда-то брались. Нечасто была нужна моя помощь, но я так благодарна Господу и отцу Федору, что дал мне хоть такую крохотную лепту внести в общее дело, послужить храму, куда я столько лет приезжала напитаться воздухом любви и молитвы.

Слава Богу за все. Я крестилась поздно, в 30 с лишним лет, и Милосердный Господь явил мне чудеса в самом начале, облегчая путь к Нему. А главное, показав мне Самого Себя в образе этих дух замечательных священников - отца Федора и отца Геннадия. Теперь мне легче понять, что такое смирение Христа, Его бесконечное терпение и прощение, понять, как Он, Господь, был слугой Своим ученикам.

Зная отца Федора, мне легче понять, как Сердцеведец Господь дождит равно на добрых и злых. Вспоминая службы, которые так торжественно служил отец Федор (мне всегда казалось, что они все - патриаршие), мне легче представить, как ангелы на небе славят Бога. Оба батюшки показали мне, что такое - любовь небесная.

Сейчас я верю, что Господь не зря раскидал церковную общину отца Федора по разным храмам и монастырям. Не поодиночке, как птенцов из гнезда, а как бы маленькими семейками. Одна из сибирячек, поработав в храме у отца Федора месяц, сказала: "Я теперь всем в Сибири буду рассказывать, что такое радость о Господе, какой должна быть настоящая община". Я верю, что видя, как каждая "федоровская" семейка не рассказывает только, а показывает, какой была община, неся радость, свет, любовь всем вокруг, люди скажут - вот теперь мы понимаем, каким был отец Федор, теперь мы верим, что Бог - это любовь. Вот будет радость!

Елена Мурашкина

Росла я в неверующей семье. Родители мои совершенно случайно оба были крещены чужими людьми, в храм не ходили и нас с братом крестить не собирались. Но меня всегда тянуло в храм - благо, рядом с нашим домом был действующий, да и на экскурсии по "Золотому кольцу" мы часто ездили.

В моем окружении верующих не было, поэтому крестилась я не по вере, а по стечению обстоятельств. Летом 1985 года у меня появился знакомый студент-медик, который ходил в храм. Иногда мы беседовали с ним о вере, но эти разговоры были интересней ему, чем мне. В продолжение бесед мы бывали с ним в храме (Успение в Гончарах), где я познакомилась с другими ребятами. Осенью следующего года я крестилась в том же храме. Самым важным для меня аргументом было то, что там для крещения не требовались паспортные данные. Я работала на киностудии редактором, папа - режиссер, секретарь парткома. В такой ситуации лишняя огласка ни к чему.

На службы я ходила от случая к случаю, не знала, что там делать и как. Могла прийти к середине литургии, назвать исповедующему священнику (исповедь всегда была общей) свое имя, ответить на единственный вопрос - не ела ли с утра (не с полуночи, о чем я не подозревала) - и пойти причаститься. Но Господь невидимо изменял мою душу и вел к вере.

Летом 1987 года я работала на кинофестивале и вдруг почувствовала, что мне тяжело, если я долго не бываю в храме. С этого момента стала молиться: переписала себе утренние и вечерние молитвы, начала бывать на службе чаще, а в 1988 году я попала на празднование 1000-летия Крещения Руси. Я была аккредитована в составе съемочной группы и имела возможность купить Библию, молитвослов, канонник. Тогда же мне попался на глаза номер газеты "Московский Церковный Вестник", в котором сообщалось об открытии епархиального училища, в которое принимались девушки для обучения преподаванию в церковных школах.

Мне очень захотелось туда поступить, и вот тогда в моей жизни появился отец Феодор. Не помню точно, когда он стал служить на Болгарском подворье в храме Успенья в Гончарах, но меня с ним познакомил тот самый студент-медик именно в связи с этим училищем летом 1989 года. Для поступления туда нужно было иметь рекомендацию духовника, а такового у меня не было.

Отец Феодор велел мне прийти за час до вечерней службы, принести книгу на славянском языке и ждать его на лавочке во дворе. С этим ожиданием связан интересный эпизод. Пока мы с алтарником сидели, пришли воры и украли напрестольный крест.

В храме том есть еще вход, служебный, через который попадаешь прямо на солею придела. Воры (их было двое) просили их пропустить через эту дверь, так как шла уборка, и основной вход был закрыт. Сердобольные старушки пустили, а через минуту они выбежали оттуда. Вскоре один из них вернулся с желанием опять пройти через ту же дверь. Его не пускают, никакие уговоры и даже угрозы не действуют. Он отходит, но что-то мешает ему уйти совсем. Тут из дома появляется ныне покойный отец Марк, тогда еще диакон. Этот вор подбегает к нему, сует в руки... напрестольный крест со словами "вот, держите, это ваш" и пулей вылетает в калитку, чуть не сбив с ног входящего отца Феодора. Алтарник хотел броситься в погоню, но батюшка не разрешил: "Сам Господь не дал украсть. Он и накажет".

Когда улеглись страсти, о. Феодор сел с нами на лавочку, открыл мой канонник и велел читать. Чтение было, мягко говоря, не очень, и мне было сказано позаниматься дома и приходить читать часы.

- А что это? - спросила я.

- Приходи на службу пораньше и узнаешь.

Тут же подвел он меня к регенту левого хора, попросил меня поучить и благословил на клирос.

Рекомендацию в училище он мне дал. Копия ее до сих пор хранится у меня в шкатулке. Батюшка тогда еще совсем меня не знал, написал столько доброго и хорошего, чего я о себе даже не думала.

Кроме рекомендации в училище требовалось от абитуриентов знание музыкальной грамоты и хотя бы приблизительное умение петь по нотам. Я же пела, как смеется моя знакомая регент, точно посередине между 1 и 2 голосом. Нарочно так не споешь, как у меня выходит. Одним словом, я провалилась, но это только раззадорило меня, и я стала постоянно ходить на клирос.

Желание учиться пению подтолкнуло меня на совершенно авантюрный ход. Я поехала в Питер поступать в аспирантуру по специальности. Расчет был прост: поступить на дневное отделение аспирантуры и ходить в регентский класс семинарии вольным слушателем. Но все сложилось иначе.

В аспирантуру я поступила, правда, на заочное отделение, соответственно, отпала возможность жить в Питере и посещать регентский класс. "Раз так - решила я - то и аспирантура мне не нужна".

Вернулась в Москву. Работала на 1-ом фестивале православных фильмов. Друзья познакомили меня с сотрудниками издательского отдела Московской Патриархии. В МЦВ было вакантное место редактора, и меня пригласили на работу. Так я ушла со студии и распрощалась со светской работой.

Семейные обстоятельства сложились так, что в начале февраля 1990 года я съехала от родителей в квартиру моих покойных дедушки с бабушкой и начала жить самостоятельно.

Отец Феодор приезжал освятить квартиру. Было это на масляной неделе. Приехали ребята из хора на Таганке. Батюшка запаздывал, а они торопились на вечернюю службу и сели за стол, не дожидаясь отца Феодора. Больше других спешил алтарник Вася. Только начали есть, пришел батюшка. Мы, естественно, выдали инициатора. Когда чин освящения закончился, о. Феодор взял миску с водой и вылил Васе за шиворот. Смеялись все, и громче всех - мокрый алтарник.

Через несколько лет мне за шиворот тоже была вылита водосвятная чаша, и тоже за непослушание. И снова все смеялись. Ни тени обиды.

Вскоре после Пасхи о. Феодор подозвал к себе меня и еще двух алтарников, Диму (сейчас иеромонах Донского монастыря, отец Дионисий) и Сашу, и сказал, что ему дают храм; предложил войти в "двадцатку" и попросил помочь в разборке. Мы с Димой согласились, а Саша не мог - он уже был в "двадцатке" другого храма.

Вскоре после этого разговора батюшка позвонил мне и пригласил приехать на первое собрание. Мы приехали, написали заявление, отслужили молебен перед иконой Божией Матери "Всех скорбящих Радосте". С Таганки было еще двое: Дима Решетник и Алексей (ныне насельник Сретенского монастыря). Потом был первый молебен на территории храма, после которого мы вошли внутрь и ужаснулись. Храм был разгорожен капитальными стенами на маленькие клетушки, в Никольском приделе - кинотеатр с балконом, все пространство перед главным алтарем завалено рулонами рубероида. В самом алтаре - то же самое, только посредине его стоял прицеп от легкового автомобиля.

Поначалу я вместе со всеми таскала носилки с мусором, вытаскивала из храма всякий хлам, но отец Феодор определил мне другое послушание. Он попросил меня приготовить обед человек на 10-15.

- А что варить?

- Ну, гречку, например.

Был Петров пост, что сильно упрощало мое задание, которое, тем не менее, оставалось непростым: большой кастрюли у меня не было, да и опыта приготовления пищи в таких объемах. Сварила в ведре. Все, кто тогда работал с нами, ели потом эту кашу дня два, разобрав ее по домам.

Живу я у Сокола. Тогда на машине до храма можно было доехать за 2 рубля, что я и делала с кастрюлями, термосом и судочками. Горюновы брали домой мыть посуду, и однажды Володя забыл привезти ложки. В результате суп ели по очереди.

Часто я приезжала в храм прямо с работы. В издательском отделе сотрудников кормили обедом, и я всегда брала с собой "на потом" котлеты и привозила их в Тушино.

Отец Феодор уезжал из храма, как мне казалось, только спать, и то поздно ночью. Он сам работал кувалдой, ломал перегородки, носил кирпичи, разгребал завалы и при этом продолжал служить на Таганке. Лето, все в отпусках, и он служил вдвоем еще с одним священником. На летнюю Казанскую он крестил сорок человек и повенчал восемь пар. И все вдвоем с алтарником, даже без певчих.

В одну из суббот мы служили в Тушино всенощную. На клиросе - архимандрит Сергий, будущий владыка, Ира Горюнова, которая умела петь, но не знала, что и как, я, которая уже немножечко знала "что и как", но не умела петь, Дима (ныне иеромонах Дионисий) и бабушка Шура. Петь должны были на сложный 7-й глас. Если бы не владыка и батюшка, который тоже пел, была бы сплошная какофония.

Служили мы в Тушино и на 1-й Спас. Тогда уже были разрушены все перегородки, готовились к освящению храма. Отец Сергий (тогда он был инспектором Духовной Академии и находился в отпуске) часто приезжал и пел на клиросе. А до этого он вместе с отцом Николаем в свободное время помогал в разборке храма, вернее, того, что понастроили в нем за годы советской власти.

Вечером перед освящением хор репетировал встречу архиерея, и, когда запели "Исполла...", вошел о. Аркадий Шатов. Регент Люба Важнова ему сказала: "Батюшка, мы вам епископство напророчили". "А что, - согласился он, - кто знает, все может быть..."

После освящения храма мы все так и жили одной семьей. Отчитаю утреню - иду готовить. Трапезной тогда не было - готовили и ели за ящиком.

Отец Феодор потом рассказывал: "Иду мимо с кадилом, а из-за ящика кулинарные запахи раздаются. Вот и думаю, - говорил он, укоряя себя за отвлечение, - что там у меня на обед будет". Певчие тоже после службы помогали с посудой, с уборкой храма. Ребята, работавшие на стройке, учились петь и читать. Храм был для всех родным домом, а отец Феодор действительно отцом, к которому можно было обратиться в любое время с любым вопросом и в храме, и дома.

Часто батюшка меня смирял. Как-то читала еле слышно - горло болит, и жалко себя до слез, а он выйдет на исповедь, уйдет к главному алтарю, да еще пошлет ко мне алтарника со словами "читай громче, мне не слышно". Во мне все возмущается, а смиряюсь, начинаю читать громче, и - откуда что взялось? - голос окреп, горло прошло, все в порядке. После службы подойдешь к нему - простите, батюшка. Он улыбается, а то еще что-нибудь доброе скажет, просфору большую даст. И часто так; у меня же характер "тот еще". Очень ему со мной тяжело было.

Но если сам был виноват, всегда извинялся. Однажды было недоразумение, и батюшка считал меня сильно виноватой, что на самом деле было не так. На исповеди все прояснилось. Так он встал передо мной на колени и просил у меня прощения.

А на венчании моем он пел на клиросе.

Вообще за эти десять лет в Тушино столько всего было и хорошего, и горького, но все плохое забылось, отскочило, как ненужная шелуха, а хорошее осталось в сердце вместе с отцом Феодором.

Юрий Викторович Арефьев

Я хочу рассказать о мало известной стороне деятельности о. Федора, о помощи, которую он оказывал и как христианин, и как настоятель двум приходам в Сибири.

В 1992 году мы с женой проводили отпуск в городе Канске, Красноярской области, где жили родители Тани. Сюда мы приехали полные энтузиазма приходской жизни нашего Тушинского храма и, естественно, интересовались церковной жизнью здесь. Настоятелем местного Спасского собора оказался молодой священник о. Иоанн, горевший желанием создать такую же молодежную общину, как наша. Он расспрашивал нас о пастырской деятельности отца Федора в храме, среди военных; его также интересовала хозяйственная сторона жизни прихода. Он в подробностях выяснял у нас, как лить свечи, как делать купол, как организовать работу воскресной школы, что делается у нас для помощи школе-интернату и т.д. Беседы с ним длились буквально часами. У него на приходе жизнь только начиналась, молодежь приходила, а как с ней работать, он не знал, и решил отправить к нам в Москву "на стажировку" 15-летнюю Леночку - дочку прихожанки его храма.

История ее появления в Москве, мне кажется, любому, даже самому упорному стороннику "случайностей" в человеческой жизни, покажется полной чудес. В 1990 году Леночка с мамой жила в Приморском крае - за тысячи километров от Канска. Однажды они прочитали в газете, что в Москве восстанавливается храм, и послали на его адрес денежный перевод - 10 рублей. К празднику из Москвы им пришла открытка с благодарностью за посильную помощь, подписанная настоятелем - отцом Феодором Соколовым. И не чудо ли, что через два года мы встретились с ними в Канске, что именно Леночку послали к нам на "стажировку", и она поехала с нами в Москву, на приход в тот самый храм, на восстановление которого они с мамой когда-то перевели 10 рублей?!

Связь этой семьи с нашим храмом, так чудесно начавшаяся, конечно, не прервалась и в дальнейшем.

В Канск Леночка с мамой переехали в связи с замужеством мамы. Брак этот был сугубо гражданский, что для них, людей серьезных, церковных, было очень большим испытанием. Отчим Леночки, Сергей, рассказал мне, не раскрывая подробностей, что оказался в сложной ситуации и по церковным канонам не может венчаться. По этой же причине не могли супруги приступать и к причастию.

Я посоветовал ему написать отцу Федору письмо, будучи уверен, что батюшка сумеет найти решение проблемы или, по крайней мере, даст ему добрый совет. Буквально перед отходом поезда Сергей написал письмо, которое я по приезде передал отцу Федору. Батюшка что-то написал в Канск, и там через некоторое время у Сергея с Ольгой, Леночкиной мамой, очень скоро все уладилось. Сергей ходил с письмом от о. Федора к благочинному Канска о. Вячеславу, и тот благословил их венчаться!

Насколько дорога теперь этой семье память об отце Федоре, говорят строки из письма Ольги: "Примите наши соболезнования по поводу трагической смерти батюшки Федора. Будем надеяться, что он в Небесной обители предстоит пред Богом с молитвами и за нас, грешных. Ведь батюшка и в нашей судьбе принял участие. Мы же, неблагодарные, ничем тут на земле не отблагодарили его за заботу и молитвы за нас. Будем поминать отца Федора и раба Божия Георгия за упокой, а супругу батюшки - Галину со чадами и сродниками - за здравие..."

Осенью 1992 года истекли несколько месяцев Леночкиной стажировки у нас на приходе. Как же она, бедная, плакала на вокзале, когда уезжала обратно! Ну, как я мог ее утешить? "Приезжай, дорогая, приезжай". А отец Федор подарил ей на прощанье замечательную икону Божией Матери, которая теперь висит у них в красном углу. Сколько было потом радости при встрече, какая искренняя любовь и благодарность! Это и есть тот Свет, который просвещает человека, грядущего в мир!

С Леночкой по благословению отца Федора в Канск, в Спасский храм, были отправлены некоторые предметы церковной утвари. Она уехала, нагруженная, что называется, "под завязку".

Помощь сибирякам стала нормой. Батюшка отзывался на их просьбы охотно. Обычно я подходил к нему: "Отец Федор, сибиряки просят прислать лампады, покрывала, книги, свечи, иконы". Он благословлял, и староста Олег Васильевич Шведов, потом сменивший его Андрей Юдаев, выдавали требуемое по себестоимости, а то и вовсе просто так. Через меня были переданы дарохранительница, потир (средних размеров), копие (новенькое), ящичек из личных вещей о. Владимира Соколова, приспособленный для крестин, замечательное большое кропило. Дарохранительница и потир были не новые, они несколько лет служили у нас в храме, копие же и кропило были абсолютно новые. Это то, что я точно помню. К тому же времени, или немного более раннему, относится передача в Канск большого количества гуманитарной помощи для школы-интерната.

Вещи пересылали через следующего "сибирского эмиссара" - Вику. Отец Иоанн прислал ее к нам для обучения церковной бухгалтерии. О масштабах помощи говорит, например, Викин отъезд в Канск. Чтобы разместить все вещи, пришлось распределить их на несколько купе. Потом в Канске в разгрузке принимали участие полвагона - поезда на станции стоят всего 1-2 минуты. Вику здесь встречали родители с грузовой машиной и со множеством помощников - друзей и подружек. В Канске они создали штаб помощи школе-интернату, в которую поступили эти вещи.

Вернувшись в Москву, Вика рассказывала обо всем с подробностями. Отец Федор слушал, и вид у него был довольный, но много об этом он не говорил.

Году в 1995 о. Иоанн был назначен настоятелем храма св. апп. Петра и Павла в поселке Стрелка Лесосибирского района Красноярского края. Поселок этот находится в месте слияния Енисея и Ангары, километров на 300 севернее Красноярска. Удивительно красивое место! Широта здесь необыкновенная.

Огромный холодный батюшка-Енисей и теплая неглубокая, но такая же широкая Ангара сливаются вместе, и еще далеко на север текут два разных по цвету потока, пока не перемешаются. Сюда в стрелковский храм отец Федор передал икону-плащаницу Божией Матери. Однажды во время всенощной, помазывая меня, батюшка сказал: "Отдаем в Сибирь Плащаницу Богородицы. Скажи Вике, что повезет Плащаницу". Я до сих пор помню, как он это сказал! Как отец Федор принял такое решение - одному Богу известно. Лично для меня пожертвование отцом Федором Плащаницы занимает центральное место во всей сибирской истории. До сих пор было так, что батюшку просили, и он помогал. Как правило, сибиряки получали больше, чем просили. Но случай с Плащаницей особенный. Это его личная инициатива и самая большая жертва. Я уверен, что батюшка очень любил это изображение. Он, что называется, от сердца оторвал его. В храм в далекой от нас Сибири батюшка отдал лучшее, что у нас было. Кто помнит нашу первую Плащаницу, думаю, согласятся со мной, что второй такой, наверное, не найти. Так она хороша, так намолена и благодатна! С великим благоговением и чудесами на каждом шагу эта святыня "перекрестила" крестом всю нашу страну. Крестом, потому что графически ее путь можно изобразить так:

пос. Стрелка

| Москва --- Красноярск --- Канск

|

Абакан

Заслуживает полного доверия тот факт, что Плащаница в Канске действительно благоухала. Это засвидетельствовал православный священник и кроме него много людей, причем, не только верующих.

Легко догадаться, что вскоре у нас в храме побывал актив общины во главе с отцом Иоанном - перенимать опыт в "тотальном" масштабе. С благословения отца Федора им были открыты буквально все двери. Сам батюшка Федор был им искренне рад. Он пригласил их к себе в кабинет, долго беседовал с ними, одарил иконочками, какими-то подарочками. Отец Иоанн сослужил отцу Федору за литургией. Сибиряки пробыли в Москве несколько дней. Ребята были просто счастливы! Радость о Господе в день отъезда выразилась у них в том, что всю дорогу до вокзала они пели тропари. Да, это было самое счастливое время!

Теперь помощь пошла в стрелковский храм. Вот типичная ситуация того времени. Нам записка от отца Иоанна: "Оставляю деньги 1 млн. рублей на ткань. Как получится переслать или передать с оказией - пришлите". Причем, скорее всего, этот миллион отец Иоанн добирал в Москве. Я знал людей из нашей общины, которые жертвовали ему порой очень приличные суммы.

Помощь шла по всем фронтам. Помню, передали им станочек для литья свечей с подробнейшим описанием, как и что делать. Надо было видеть, как они были рады!

При обучении просфорному делу случился курьез. Рассказывает дьякон Платон Мурашкин: "Я тогда еще не был дьяконом, я был просфорником. Нужно было для Стрелки обучить Вику печь просфоры, но поскольку быстро это сделать невозможно, нам пришло в голову снять для наглядности весь процесс на видеокамеру. К назначенному часу все приготовили для съемок, но оператор не пришел, и это оказалось промыслительно. Дело в том, что отец Федор ничего не знал о нашем "видеозамысле". И когда я потом сказал ему об этом, он посмотрел на меня широко открытыми глазами и сказал: "Ни в коем случае! Вы что, корифеи этого дела?".

В результате наши просфорники хорошенько все показали и объяснили, сколько позволяло время, а сибиряки все записали в тетрадочку. Специально для Стрелки были изготовлены резки, дали им печати, помогли купить весы для взвешивания теста, и все это поехало в Сибирь. Отец Иоанн потом благодарил Платона за помощь.

Наталья Николаевна Соколова для стрелковского храма написала икону св. апп. Петра и Павла (30x40 см.). Ее вынесли из алтаря, повесили на шею моей жене Татьяне, и в таком положении она повезла ее в Стрелку. Я сопровождал ее в поездке. Что сказать об этом? На нас двоих излилась вся благодарность, которая накопилась у стрелковцев к нашему храму, к отцу Федору. Потом ему приходили поздравления из Стрелки. Случалось, передавали разные сибирские вкусности. Для него это оказывалось достаточно неожиданно, так как он человек очень занятой. Но это были приятные неожиданности. Помнится, отец Федор говорил об этом с удовольствием. Он сам такой человек, что сделаешь ему на копейку, а он отблагодарит на рубль. И очень ценил в людях способность к благодарности.

Вообще, надо сказать, "сибирский период" был временем какого-то общего воодушевления. Те, к кому обращались за помощью, делали буквально все, что только могли. Спасибо за это отцу Федору, что дал нам такую возможность.

Раба Божия Анастасия

К вере и к Богу вся наша семья пришла через великую скорбь и о. Федора. Моему сыночку, Максимочке, было всего полтора года, когда врачи обнаружили у него страшное онкологическое заболевание и рекомендовали срочную операцию. Моему горю и слезам не было предела. Нужно было спасать ребенка! А как?!

Это теперь я знаю, что таким образом нас "посетил Господь", что болезнь моего Максимочки на самом деле есть милость Божия, благой Промысл о нас - моем муже и мне. Не будь этого события, когда бы мы еще оказались в Церкви? А тут, не ожидая помощи извне, в слезах пришли в храм, что ближе к дому.

Встретили нас с большим сочувствием, за что мы очень благодарны о. Иоанну, о. Владимиру, о. Константину. Они научили нас молиться и утешали, как могли. Но самую тяжелую ношу взял на себя отец Федор. Он... вымолил нашего сыночка с того света.

После операции Максимочке планировали провести двенадцать курсов химиотерапии, но сделали всего три. У ребенка отказывало сердце и лечение прекратили.

Медицина "оказалась бессильна" помочь нашему горю, и мы перестали вообще уповать на нее, все надежды связывали только с Богом. Очень часто привозили сыночка в храм, причащали его. Отец Федор брал его на руки и входил с ним в алтарь. Там он молился над ним, мазал его маслицем, прикладывал к святым мощам - и вот Максимочка жив, ему скоро будет шесть лет.

А однажды зимой, когда ему было около четырех лет, единственный его видящий глазик покраснел, очень болел, и смотреть ему было невозможно. Отец Федор узнал об этом от наших друзей и прислал через них в утешение просфору со словами, чтобы на следующий день мы привели ребенка в храм.

После литургии он взял Максимочку за ручку и повел в алтарь. Я на коленях молилась об исцелении сыночка, и к просьбам о Божией милости сами собой прибавлялись слова благодарности за то, что послал Он нам такого батюшку, с отцовской любовью молящегося за нас.

Когда мы шли обратно, я как-то даже забыла о глазике сыночка, а когда взглянула на него, то с удивлением увидела, что он здоров.

Со дня гибели отца Федора мы долго не могли успокоиться. Слезы ручьем текли, и, казалось, горю нашему не будет конца. Вместе с Максимочкой мы молились, чтобы Господь принял душу отца Федора в Царство Небесное, и очень были утешены, что могилка его будет тут же, у храма.

Не могу избавиться от мысли, что отец Федор знал, что ему недолго оставалось жить. Однажды он нас познакомил с новым батюшкой отцом Максимом (он тогда еще был только дьяконом), и мы привязались к нему как к брату. Позже, когда его рукоположили в иерея, мы всегда подходили к нему под благословение, а я, когда отец Федор бывал занят, ходила к нему на исповедь. Так заранее думал о нашем будущем отец Федор, усматривая для нас нового пастыря - отца Максима.

В канун Рождества отец Федор еще раз взял в алтарь Максимочку и благословил там его крестом. Этот крест он потом подарил ему с теплыми пожеланиями, которые я слышать не могла. А на день великомученика Феодора Стратилата после литургии мы с Максимкой подошли поздравить батюшку. Я стояла рядом с сыночком и слышала, как отец Федор ему говорил: "Максим, ты вечно будешь жить! Где я, там и ты будешь!"

Да подаст нам Господь по молитвам нашего батюшки такую участь.

Раба Божия Елена

С отцом Федором я познакомилась в самом начале Великого поста 1992 года. Обстоятельства нашей первой встречи были чрезвычайные. В то время моя семья, да и я сама не имели представления о существовании мира бесплотных сущностей. То, что об этом писали газеты или сообщали с экрана телевизора, всерьез нами не воспринималось, и поэтому к увлечениям брата контактами с НЛО, сеансами Кашпировского и "заряжением" от Чумака отнеслись с недопустимым легкомыслием. Помимо сидения перед телеэкраном он занялся чтением литературы по йоге, изучением "непознанного".

Обман не может длиться долго, и мой брат скоро узнал, что на самом деле скрывалось за ширмой этих тайн. Но за это знание он заплатил очень дорого - у него начались страшные приступы беснования.

Мы с мамой были в полной растерянности и не знали -что предпринять. Кто-то из знакомых посоветовал нам сходить в церковь, и мы отправились в ближайшую к нашему дому. Так мы оказались у порога недавно открытого храма Преображения Господня в Тушино.

Встретил нас молодой высокий священник отец Федор, и первое, что нас в нем поразило - открытость и сердечность. Он не просто нам сочувствовал, а буквально перекладывал наше горе на свои плечи. Его интересовали мельчайшие подробности жизни нашей семьи: не только как, но и на что мы живем. Брата невозможно было оставить дома одного, и мы с мамой были вынуждены бросить работу. Жили впроголодь, порой в доме не было даже хлеба. Зная наше положение, отец Федор помогал нам еще и материально, хотя у него самого была большая семья. Но все наши трудности меркли перед ужасом, в который нас повергали приступы брата.

С первого же дня знакомства отец Федор взял нас под свою опеку. Он освятил нашу квартиру, отслужил молебен и определил нам с мамой молитвенное правило - меру нашего участия в помощи брату, а сам был готов отозваться на наш звонок в любое время дня и ночи. Были случаи, когда нам приходилось поднимать его с постели. И он приходил, приносил с собой святыни, снова служил молебны, окроплял брата святой водой...

По совету отца Федора мы поехали в Лавру к отцу Герману на отчитку. Первый вопрос, который нам задал отец Герман - не смотрел ли брат сеансы Кашпировского, не увлекался ли йогой. Когда выяснилось, что история нашей трагедии типична для многих страждущих, в моей душе произошла переоценка ценностей. Мир, который раньше казался мне, по крайней мере, нейтральным к человеку, открылся вдруг своей агрессивной сущностью.

...После отчитки брату становилось на какое-то время лучше. В такие периоды он осознавал, что его приступы есть посещения злой силы, и защиту от нее можно черпать только в таинствах Церкви. Но одно дело - понимать, другое -преодолевать сопротивление врага рода человеческого!

Как же тяжело было бедному моему братику подходить к аналою с крестом и Евангелием! Душераздирающие крики, пугавшие случайных посетителей храма, исторгались из него при приближении к святыням или даже просто при воспоминаниях о них. Отцу Федору приходилось даже держать его за волосы, когда после исповеди нужно было наклониться и поцеловать крест. Но стоило ему, пусть с чужой помощью, приложиться к иконе или припасть к Плащанице Спасителя или Божией Матери, как враг тут же отступал.

Старожилы нашего храма помнят, каких усилий стоило подвести брата к чаше, когда несколько крепких мужчин, вдвое его выше и тяжелей, с трудом могли с ним справиться. И каким же умиротворенным он отходил от нее!

...Прошло немало лет со дня нашей первой встречи с отцом Федором. Брату стало значительно лучше, приступы прекратились, и можно бы, казалось, "выписываться" из церкви-лечебницы, но покидать ее никто из нас троих уже не хотел. Придя сюда с бедой, мы открыли здесь для себя источник радости, оторваться от которого невозможно. "Вкусите и видите, яко благ Господь" - говорит псалмопевец царь Давид. Это же, я думаю, могут повторить все, пришедшие к вере.

Отец Федор помог нам увидеть благой Промысл в истории с братом, как через его страдания, наши общие муки вся наша семья встала на путь спасения.

Людмила Селенская

Духовного отца я не выбирала. Мне дал его Господь. Одна хорошая знакомая, спаси ее Господи, "устроила" меня к о. Федору. До этого я несколько месяцев ходила в храм, а к священнику и подойти боялась.

Я с детства склонна к унынию, депрессии, а тогда еще была страшно мнительна. Бывало, нагрешу, как мне казалось, смертельно (пост нарушу, в гостях наболтаюсь, насплетничаю, поссорюсь с близкими и т.п.) и думаю: все, в храм больше не пойду. Отцу Федору стыдно и в глаза взглянуть, человек я негодный, и мне теперь все равно.

Раза два-три было такое настроение, очень мне было плохо. И что же? Вдруг эта же знакомая, а в другой раз мама, передает мне благословение и поклон от батюшки. Я - в слезы, и бегом в храм.

Думала, вот я спряталась, а отец Федор находил меня, всегда внушал надежду на милосердие Божие. И всегда потом я сознавала: что бы со мной ни случилось, как бы я ни пала, батюшка от меня не отвернется.

Не раз я говорила ему на исповеди, что не готова к причастию, он всегда строго на это отвечал: "Не тебе решать, а священнику. Говорю тебе, иди и причащайся". От слова, произнесенного с внутренней силой, я чувствовала огромное облегчение: батюшке видней, он лучше знает. Словно на его плечи перекладывала я часть тяжелого груза.

Как было радостно сознавать, что я не одна, не сама по себе, и есть у меня духовный отец, в какой-то мере отвечающий за меня.

Как-то по "Радонежу" слышала суждение священника о духовном отце: "Хороший духовник немощь своего чада покрывает своим мужеством". Отец Федор так всегда и поступал. Его любовь, участие и стали той ниточкой, которая привязала меня к храму.

Когда я стала ходить в храм, он, протоиерей, говорил мне, обыкновенной девочке: "Спасибо, деточка, что пришла".

Только когда батюшки не стало, узнала я, какой важный пост он занимал, сколько людей его знали. И такой важный, значительный человек вникал во все мои житейские проблемы, помнил все и интересовался всем до мелочей! Мой брат, когда ему было лет шесть, как-то сказал: "Отец Федор - как мама".

Будучи студенткой, познакомилась я с Женей, православным молодым человеком. Стали мы дружить, и не успела я оглянуться, как привязалась к нему всем сердцем. Вижу, и он ко мне не равнодушен. Я просто сияла от счастья. Встречались мы около месяца, потом он уехал в родной город повидаться с родителями и определиться с будущим (институт был закончен). Приехал Евгений - и словно стена между нами выросла. Я не понимала, откуда такая неловкость, сухость. Но, обиженная этой сухостью, повела себя неумно: высказала претензии и этим усугубила неловкость, настроила против себя. Тем не менее, сделал он предложение, но словно по принуждению. Я согласилась, а сердце болит.

Очень порадовался за меня отец Федор, поздравлял и просил прийти с женихом, чтобы благословить нас на ожидание брака. А жених... исчез, уехал домой, не попрощавшись.

Как было тяжело! Через некоторое время я смирилась: "Поделом" - говорила себе. Сама не так давно ранила человека.

Время шло, на первых порах мы обменивались с моим женихом незначительными письмами, потом прекратились и они. Забыть его я не могла, хотя и пыталась заглушить свою печаль. О благословении батюшки думала в том же минорном ключе: "Что ж, он все-таки живой человек, ошибся. Зря меня поздравлял".

Прошло несколько месяцев, пока я решила рассказать о своей печали на исповеди. До этого я считала, что перед аналоем говорят исключительно о грехах. В ответе батюшки не сомневалась: скажет, мол, забудь его, раз он исчез. А батюшка сказал нечто совсем неожиданное. Велел читать акафист Покрову Божией Матери, даже дни назначил, когда читать. Спросил еще: "Найдешь акафист? Там есть такие слова: "Радуйся, всежеланное совершение благих супружеств... Радуйся, благословение домов и семейств благочестивых". Если Царице Небесной угоден ваш брак, значит все совершится".

Взялась я за чтение акафиста, не надеясь на благоприятный исход. Больше из послушания читала его в назначенные дни, заглушая страх перед разочарованием.

К середине Рождественского поста получаю вдруг письмо от Жени, и такое теплое, совсем не похожее на предыдущие письма. Стали опять переписываться, потом получила я к Рождеству подарочек, а на Крещение он и сам приехал! И словно не было разлуки! Мы нарадоваться друг на друга не могли. Вскоре заговорили и о свадьбе.

Все происходящее я воспринимала как чудо. Так оно и было на самом деле: не столько по моей, сколько по молитвам отца Федора Матерь Божия устроила наш брак. Когда батюшка нас венчал, мне казалось, что это родной отец выдает меня замуж.

По его же молитвам Господь нам сразу деток дал. Старшего я родила благополучно, но, конечно, не без мучений. А когда родился второй ребенок, мы назвали его Феденькой.

Потом, когда его крестили, я благодарила отца Федора за молитвенную помощь, плакала. Он улыбнулся, замахал на меня рукой: "Все, все, из списка рожениц тебя вычеркнул!"

Алексей Евграфович Селезнев

Осенью 1999 года в жизни прихода нашего храма произошло событие, никем, может быть, кроме настоятеля, о. Федора, не отмеченное. К его пастве прибилась еще одна "овечка".

Мой друг Женя, крещеный с детства, в церкви бывал только по случаю. Поставит свечку, постоит и - домой, за стены собственной крепости. Но однажды ему пришлось воочию убедиться в иллюзорности защиты родных стен.

Женя занимался строительным бизнесом, и в обороте у него бывали значительные суммы. Один из его компаньонов, назовем его N, попал в стесненные обстоятельства. Ему срочно понадобились деньги, и поэтому он решил выйти из дела, забрав свои вложения. Свободных денег не было, а изъять их из оборота не представлялось возможным: продать строительную технику, да еще не новую, было очень трудно, разве что за гроши, а в качестве платежных средств кредиторов N она не устраивала.

Близкие отношения между недавними партнерами моментально разрушились, и N стал угрожать Евгению. Серьезность требований N сомнений не вызывала. Для него после войны в Афганистане, которую он прошел офицером в высоком воинском звании, жизнь человеческая больших денег не стоила. Евгению он поставил ультиматум: деньги должны быть в ближайшую среду к 12 часам дня, в противном случае...

Всю историю я узнал от самого Жени, несмотря на то, что человеком он был не очень открытым. Мы были давними друзьями, и поэтому он решил поделиться со мной своей бедой. "Ты уж не оставь моих после...", - сказал он в конце разговора.

Попытался, было, предложить ему связаться с правоохранительными органами, но он опередил мое предложение, назвав звучную фамилию N. После отставки с высокого государственного поста, тот сохранял крепкие связи с силовыми структурами.

Как мог, постарался утешить Женю, рассказал ему о случаях чудесного избавления от грозящей опасности, когда люди прибегали к помощи Церкви. "Ну, что она может? Мне ведь отдавать сто двадцать тысяч долларов, ты это понимаешь?!". Может быть и не к месту, но почему-то вспомнилась история с чудесной помощью святителя Николая в Подкопаевском переулке, когда купец по слову святителя Николая сделал подкоп под храм, снял с его иконы ризу, продал ее и таким образом вышел из своего затруднения. Но друг мой уже не слушал, особенно ту часть рассказа, когда купец сделал новую ризу и открыл историю всему народу. До среды оставалось несколько дней. И тогда я позвонил о. Федору.

"А я чем могу помочь? - ответил он мне. - Ты все ему сказал. Ничего нового я не добавлю. Ну, пусть приходит вечером на службу".

После приглашения о. Федора быть за вечерним богослужением Евгений на какое-то время приободрился и в храм пришел с непонятно откуда взявшейся надеждой на чудо. С интересом рассматривая интерьер храма, он увидел вокруг сотни людей, старых и молодых, и все просили о чем-то Бога, каждый, наверное, о своем.

"Что мне делать? " - спросил он меня. "Стой и молись. Проси про себя избавления от напасти, чтобы Господь вывел тебя из беды. Только не проси зла своему кредитору".

Неимоверно долго длилась для него служба. После отпуста и первого часа, когда самые нетерпеливые уже потянулись к выходу, о. Федор вдруг повернулся к Святым вратам и запел, как только он один умел это делать: "Под Твою милость...". Тайна того молитвенного обращения навсегда останется для меня нераскрытой, но за мгновение перед тем как ему запеть, я успел заметить, что он посмотрел на нас с Женей.

О. Федор молился сам и всех нас поставил пред Самой Царицей Небесной с сердечным плачем о наших бедах, и к его просьбам, верю, добавилось прошение о Жене. Ком в горле не давал петь со всеми: "Пресвятая Богородица, спаси нас"... Реальность близкой помощи вливалась в душу с каждым словом и заставляла трепетать сердце: "Святителю отче Николае, моли Бога о нас"...

По обычаю после службы у солеи о. Федора ждала длинная череда из духовных чад, молодых родителей с детками под благословение, каких-то людей с бумагами, приветами из различных епархий, поручениями и т.д. Встали в очередь и мы с Евгением. Расстояние между нами быстро сокращалось, и также быстро улетучивалось впечатление от только что пропетой молитвы. Что-то он нам скажет? Да и где, в самом деле, взять моему другу денег? Не сам же о. Федор их даст?

И вот я рассматриваю его наперсный крест с украшениями, не смея поднять глаз выше. Зачем пришел, да еще привел абсолютно нецерковного человека? Подтолкнув вперед Женю, я решил, что сейчас последует исповедь, и собрался было ретироваться, но ошибся. Предвидя мой маневр, о. Федор обратился ко мне: "У нас никаких секретов нет. Оставайся".

"Где ж такие деньги взять, - начал он, - разве только на большую дорогу с ножом выходить?" Дальше разговор пошел в русле тех немногих бесед, что и сам я пытался вести. Но одно дело - слово мирянина, другое - слово, произнесенное священником со властью. "Знаете, как переводится на русский язык Ваше имя? - спросил он Евгения и, не дожидаясь ответа, сказал: - Благородный. Вот и будьте им. Ваш кредитор попал в беду. Вспомните, что раньше Вы называли его своим другом. Помолитесь о нем и попросите Господа умягчить его сердце. Самому вначале будет трудно. Съездите к Матронушке, попросите ее". В конце беседы он посоветовал Жене бороться с отчаянием и черпать для этого силы только в единственно возможном Источнике: приготовиться к исповеди и причастию.

На исповедь к о. Федору Женя не попал. Неожиданно для всех тот уехал в командировку. Это было серьезное испытание для Евгения. Как и большинство из нас, он, конечно, был очарован сердечным расположением отца Федора и, готовясь к исповеди, уже представлял себе, как будет разговаривать именно с ним. Но с первых же шагов в церковной жизни Жене пришлось усвоить, что приходим мы на исповедь к Богу, каемся именно Ему, а не духовнику. Долго не решался Евгений идти к другому священнику, появилась даже мысль отложить исповедь до возвращения о. Федора, но общими усилиями эти настроения удалось преодолеть, и он приступил к Таинству исповеди.

Огромный лист бумаги, исписанный мелким почерком с обеих сторон, свидетельствовал о том, что Женя серьезно покопался в своем прошлом. Священник внимательно читал его записи, что-то просил уточнить, сам ему что-то объяснял и после разрешительной молитвы благословил причаститься на следующий день.

Впечатления от первых посещений храма были у Евгения достаточно сумбурными. Больше всего его поразило, как он сам потом признавался, что к врагам нельзя относиться со злом, нельзя желать им зла, а, наоборот, нужно о них молиться. В одной из проповедей отца Федора он услышал объяснение смысла церковной молитвы за своих врагов и тут же заказал сорокоуст о здравии N.

Позже он открыл для себя новое слово, которое ему раньше не приходилось даже слышать - многозаботливость. Оказывается, нельзя всего себя отдавать житейским попечениям, думать только о делах и деньгах, что в главном нужно возложить все заботы на Бога. Это не означало, что ему нужно было бы бросить все дела, наоборот, теперь он должен был "со тщанием" реализовать свой организаторский талант, дар от Бога. Этому и еще многому научился Евгений с первых же посещений храма. Его чуткая душа словно ждала возможности принять в себя слово Истины и жадно впитывала его.

За день до истечения срока, назначенного N, мы поехали к Матронушке. По дороге я рассказал Жене о ней, о чудесах заступничества, которые она многим являла. В Покровский монастырь мы попали к началу молебна. Подойти к раке не представлялось возможным. Стиснутые толпой, мы стояли против Царских врат и могли видеть лишь икону, почти всю увешанную золотыми цепочками, крестиками, кольцами, браслетами - приношениями тех, кто получил просимое по ее молитвам. Для человека, лишь вступившего внутрь церковной ограды, было бы естественно стремление выбраться из душной толпы, собравшейся в полуподвальном храме неизвестно зачем. Подгоняла еще необходимость быть дома к определенному времени: предстоял какой-то важный разговор по телефону. Именно такой реакции я ждал от Евгения, но на удивление, он вдруг успокоился и стал ждать возможности приложиться к мощам матушки Матроны.

На обратном пути он мне сказал, что пережил какое-то новое для себя и очень острое ощущение присутствия матушки, словно она просто лежала и вместе со всеми молилась. Первым маленьким чудом оказалось то, что мы успели приложиться к мощам, попросить заступничества Матронушки и вовремя вернуться домой.

Телефонный звонок, к которому так боялся опоздать Евгений, желаемого результата не принес. Денег по-прежнему не было, и Жене предстоял разговор с N. Что было говорить? Рассказывать, что вместо их поисков он ходил в церковь, беседовал с отцом Федором, ездил к Матронушке?

Узнав об отсутствии денег, N взревел, что убьет его уже сегодня, на что Женя ответил удивительными для него самого словами. Он сказал буквально следующее: "Я рассказал своему духовному отцу о том, как ты со мной разговариваешь, и тот сказал, что непозволительно так говорить с людьми"...

Логика современных финансовых отношений не усваивает таких слов. После них от заимодавца можно ждать всего, чего угодно: хохота, стрельбы, удара кулаком в лицо, но ничего не произошло. Абсолютно ничего. В полной тишине Женя повернулся и вышел.

"Скажи мне, - спрашивал он потом, - имел ли я право называть о. Федора своим духовным отцом?".

Что мне было ему ответить? Каким критерием вообще можно измерить духовное родство? Количеством исповедей, длительностью общения со священником? Где-то я читал или слышал, что отношения духовного чада и наставника можно определить только постфактум: они должны состояться. Но прежде они должны иметь начало, ведь духовным отцом называют того, кто рождает нас для духовной жизни. У Евгения новая жизнь началась именно с момента его встречи с о. Федором, а мистическая история с кредитором, когда Женя объявил себя православным христианином и признал над собой власть духовника, открыла еще одну сторону этих отношений. Поступок Жени распространил на него всю силу молитв, на которую был способен батюшка. И N по непонятным для посторонних причинам, просто перестал звонить Жене, словно забыл о нем.

...Так и не попал Женя к отцу Федору на исповедь. В день своего Ангела отец Федор погиб в автомобильной катастрофе. В его жизни наступил самый главный момент, когда он, стоя пред престолом Всевышнего, готовится держать ответ за нас: "Се аз, и чада моя, яже дал ми еси, Господи...". Сподобимся ли мы с Женей услышать эти слова?

Николай и Елена Сурковы

Мы познакомились с отцом Федором Соколовым в 1988 году. В то время мало что было известно обычному человеку о православии, но уже чувствовались перемены: приближалось празднование тысячелетия Крещения Руси. Нам очень повезло. Мы узнавали об истории, традициях отечественного христианства, современной жизни верующих от замечательного человека.

В нем поражала уникальная, пронизывающая все его существо гармония. Удивительно было наблюдать в одном человеке органическое сочетание, казалось бы, трудно совместимых черт.

Он был необычайно, мистически серьезен во время богослужения, за исполнением таинств. Его лицо как будто освещалось нездешним светом, - в эти минуты он был Посредником... Выступая перед разными аудиториями, порой многомиллионными (на радио, по телевидению), он спокойно нес бремя громадной ответственности воздействия на души людей, и ни одно его слово не было легковесным или необдуманным.

И как же весел и жизнерадостен он бывал в другое время! Душа компании близких людей, к которому с детским восторгом тянутся сердца сидящих рядом; блестящий рассказчик, заставляющий слушателей прямо-таки захлебываться смехом. Увлеченно играющий с детьми, своими и чужими, беззаботно катящий на велосипеде по лесной дорожке - все это он, тот же самый...

Да, он был очень молод, но не только годами, но и душой. При этом - поистине мудр, как и подобает человеку, которого люди, подчас вдвое старше, называют "отцом". Не один раз нам приходилось обращаться к нему с вопросами, и всегда поражало, как быстро, почти без паузы, он давал ответ. При этом ответ бывал настолько точен, так верно попадал "в самую точку", какой бы области жизни ни касался, что создавалось полное впечатление, будто он предвидел его, знал заранее. Чаще всего вопросы касались нерадостных событий и явлений: сомнений, человеческих конфликтов, нездоровья. И вместе с единственно верным советом он дарил такое утешение, давал душе такой покой, что становилось легко поступить по правде, по совести или принять со смирением то, что следовало принять.

Думается, одной из причин его особенного знания было то, что называют "исторической памятью". Он был истинным носителем христианской истории, мудрости многих ее веков.

И еще за ним стояла история его удивительной семьи. Прикоснуться к ней, хотя бы слегка (потому что ею никогда не кичились) через его выдающихся родителей, значило многое понять о нем самом.

Одновременно - и это еще одна грань присущей ему гармонии - он был человеком этого времени и строителем своей собственной семьи. Наблюдать его в семейном кругу означало постоянно восхищаться и учиться. Столько любви и уважения было в этом доме, что, побывав в нем, каждый раз возникало явственное ощущение какого-то душевного оздоровления.

Для нашей семьи он сделал необычайно много. В ней двое его крестников, он венчал нас, он освящал наш дом. Освящен им также и наш дачный домик и даже колодец! Отец Федор тогда сказал, что впервые совершает освящение "кладезя". Он специально готовился к этому, впоследствии часто осведомлялся, какова в колодце вода, и очень радовался, что ее всегда было много и к тому же замечательного качества. Как чудесно было постоянно чувствовать его заботу и искренний интерес, знать, что он постоянно молится обо всех своих подопечных.

Он был очень терпим к людям, но иногда строг и требователен, как будто знал, почти "взвешивал" силу и слабость каждого. Но все-таки чаще терпим и добр. Умел радовать подарками, придавая им особое значение теми словами, которыми они сопровождались. Он и истории всегда рассказывал такие, что в них явственно звучал какой-то высший смысл. Очевидно, ему дано было этот смысл различить, выделить из суеты сегодняшней жизни.

Очень хорошо помнится его возвращение из первой поездки в Иерусалим. Он сам сделал альбом с фотографиями, нарисовал планы и маршруты своего путешествия и, усадив нас рядом, в буквальном смысле слова "водил" по святым местам, делясь обретенной благодатью.

Влияние его на людей было очень велико. Тихим разговором, сочувствием, добрым советом и настоящей, реальной помощью он добивался того, что люди становились лучше. Интересно, что когда он просил нас, в силу нашей врачебной профессии, кому-нибудь помочь, это практически всегда удавалось, даже в сложных ситуациях. Может быть потому, что отец Федор умел вселить в людей веру, надежду и, конечно же, любовь. Все рядом с ним становились и добрее, и счастливее.

В области медицины он имел обширные познания, которые редко встретишь у непрофессионала. Вспоминал, что в юности одно время даже хотел стать врачом. Впрочем, также хорошо он знал историю, строительное, военное дело. Его интенсивная работа в Вооруженных Силах просто потрясала, хотя мы знали о ней, наверное, очень мало. Честно говоря, трудно было представить его, самого мирного на свете человека, на военной службе. Но вот же они - эти удивительные армейские фотографии на которых он в берете десантника.

Он очень любил храм, где был настоятелем. Храм, который построил вместе со многими единомышленниками. Он знал и историю его, и каждый кусочек мозаики, положенной уже в наше время. Он радовался тому, как храм взрастает на месте бывших руин, и ему хотелось поделиться этой радостью. Помнится, как при каждом посещении он рассказывал и показывал что-то новое. Вот из-под отчищенной грязи появился старый и хорошо сохранившийся пол. Вот уже стали вырисовываться черты уникальной новой мозаики, зазвучали пока еще не колокола, а "била", потом стала расти и колокольня. А история с пропавшей и вновь обретенной иконой святого Серафима Саровского! Для нас это выглядело, как чудо...

Храм и останется чудом и памятью об этом удивительном человеке навсегда. Останутся жить и те малые храмы, которые он построил в душах людей, знавших и по-прежнему любящих его.

Светлана Свердленко

Свою первую встречу с Батюшкой я помню очень хорошо. Я пришла в Тушинский храм еще некрещеной с массой сомнений: Православная Церковь - это путь к тому, к чему стремится душа всякого человека, или это просто красивая система обрядов с хорошими нравственными установками? Мне посчастливилось - я встретила Истинного Пастыря. На все вопросы он отвечал так просто, доступно и основательно, что все мои попытки задать какой-нибудь каверзный вопрос не увенчались успехом. Ответь Батюшка чуть помягче или чуть построже, я, наверное, больше никогда не пришла бы в Православный храм, а после этой беседы я почувствовала, что без св. Крещения, без Православной веры, без храма мне в этой жизни не удержаться. Вскоре Тушинский храм стал моим родным домом. Чуть позже Господь привел меня в семью о. Феодора, и мне открылась совершенно новая, чудная жизнь православного священника.

"Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими" (Мф. 5,7-9). Чистота, простота, смирение, милосердие, жертвенность и полное упование на милость Божию - вот что я встретила в этой семье, такой непохожей на большинство остальных в нашем падшем греховном мире. Особенно меня поразила чистота. Чистота - это прекраснейшее качество христианской души - в полной мере было взращено и раскрыто в Батюшке. Казалось, он просто не может, не способен как-то плохо или двойственно отозваться или даже подумать о ком-то или о чем-то. Для меня, пришедшей из лукавого, развращенного мира, это было особенно удивительно.

Порой неблаговидные поступки окружающих требовали более решительного вмешательства Батюшки, а он, как будто не замечая ничего, продолжал по-доброму относиться к людям, оказывал внимание им и не осуждал. Тогда я по своему неразумию и греховности пыталась спорить с Батюшкой, но он всегда останавливал меня и говорил: "Ты еще не знаешь, что может благодать Божия, и как она может переделать человека" и приводил массу примеров из жития святых и из жизни наших прихожан. Этим он учил неосуждению, любви и вере.

Каждому человеку Батюшка сопереживал в его горестях и радостях, и для всех, кто хоть раз обратился к нему за помощью, он становился самым близким и родным на этой Земле.

Радушие, хлебосольство, забота о ближних отличали о. Феодора как гостеприимного хозяина. Двери его дома всегда были открыты для всех, и редкий день выдавался у Соколовых без гостей. Он говорил: "Наша квартира резиновая, всех вместит". С отеческой заботой Батюшка встречал всех приходящих сам. К о. Феодору шли за советом, за утешением, за помощью, за разъяснениями, за молитвой. Никто из пришедших не уходил без радушного угощения и подарка. Если было известно, что пришедший нуждается в одежде, они с матушкой дарили гостю что-нибудь из одежды. Если человек живет впроголодь - они щедро делились своими съестными запасами. Почти без преувеличения можно сказать, что гостеприимство о. Феодора известно было всей Москве.

Помню, в 1993 году я приехала на Страстной неделе в командировку в Москву. Пришла в НИИ на Преображенке, стою на проходной, жду, когда мне пропуск оформят. Подходит ко мне старушка-вахтер и спрашивает:

- Никак в командировку? А откуда приехала-то?

- Со Ставрополья, - отвечаю.

- Ой, бедненькая, - запричитала бабулечка. - Как плохо-то Пасху в чужом городе встречать. Ты в какой храм пойдешь-то?

- В Тушинский Спасо-Преображенский.

- Это где отец Феодор Соколов служит?

-Да.

- Ну, тогда я за тебя спокойна, он никого не оставит. Как дома будешь!...

Взирая на милостивое и сострадательное сердце о. Феодора, Господь благословил его быть первым военным священником и налаживать связи между Церковью и Армией, нести свет милосердия, любви, сострадания в строгую армейскую среду и за решетки заключенным. Он очень дорожил этим званием и доверием к нему Господа и священноначалия, ответственно подходил к исполнению нового послушания; он жил этим. Ведь недаром, как отмечал он сам, его святой покровитель великомученик Феодор Стратилат - воин, а покровитель семейства Соколовых, преподобноисповедник Сергий Сребрянский - полковой священник.

Не раз отец Федор появлялся на пороге дома с незнакомым солдатом. Одному негде было переночевать (он приехал к родственникам в увольнение, а тех не оказалось дома), другой зашел в храм поговорить со священником, третий из-за дедовщины убежал из части, уже несколько дней без еды и крова скитался где попало и в отчаянии пришел в храм. Батюшка взял его после службы домой, тут же отправил в ванну, форму велел нам постирать и переодел в свою домашнюю одежду. За столом потом долго с ним разговаривал, объяснял, что он как христианин должен исполнять свой воинский долг, убедил вернуться, а чтобы с ним не расправились, сам созвонился с командиром части, договорился о переводе его в другую роту и проводил в казарму.

Много сил физических и душевных Батюшка отдавал работе с заключенными. Постоянно в его кабинете на столе лежали записочки с именами заключенных, о которых он молился. Очень трогательными были ответы заключенных на последние Батюшкины письма. Даже на отказы приходили письма, полные горячей благодарности. Видно, молитва о. Феодора в последние дни была настолько сильна, что даже официальный ответ с его подписью и благословением благодатным огоньком озарял души несчастных заключенных.

Да, молитва о. Феодора была очень сильной. Господь даровал ему особый дар молитвы у Престола Божьего. Его благословение ощущалось физически.

Первые годы моей жизни в семье Соколовых я никак не могла привыкнуть к постоянным, ежедневным чудесам. Например, летом матушка с детками уезжала в Гребнево, и мы с о. Феодором оставались в Москве одни. Я обычно приходила домой раньше и готовила ужин на двоих, но Батюшка редко приходил один. Каждый день кого-нибудь да приведет: то водителя, который подвозил его до дома, то старосту, с которым обсуждалась масса вопросов, то диакона, которому далеко ездить домой, а то и вообще всех храмовых "холостяков" (священников и диаконов, у которых матушки с детьми летом на даче). И каждый раз я была в большом смущении: как же накормить столько людей, ведь ужин приготовлен только на двоих? Но Батюшка помолится, благословит, и всегда всем хватало. Я каждый раз удивлялась, наверное, как и ученики Господа при умножении хлебов. А для о. Феодора это было естественно.

Думаю, такие случаи были следствием преданности Батюшки воле Божией, бескомпромиссного исполнения заповедей и какой-то особой свободы от греха. Для него никогда не возникало проблемы - как поступать. Только так, как учит Спаситель; только так, чтобы не обидеть ближних, послужить им.

Как-то я спросила у Батюшки: "В жизни часто бывает столько двойственных ситуаций, что непонятно, как поступить. Вроде и так можно, и совершенно наоборот - и в обоих случаях по-своему правильно будет". А он ответил: "Ну что ты. У Господа одна воля - да будут все едино (Ин. 17, 21). И еще сказал: "Есть закон, а есть милосердие".

Батюшка всегда уповал на милость Божию, верил Спасителю до конца. И, наверное, за эту верность Господь во многих случаях не допускал зла над ним. Долготерпению о. Феодора можно было только удивляться. Не случайно в день его гибели совпали два похожих Евангельских зачала: "Претерпевший же до конца, той спасется". Уча терпению, он часто приводил в пример Евангельскую притчу о пшенице и плевелах: "Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем ? Откуда же на нем плевелы ? Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою" (Мф. 13,24-30). Так и о. Феодор, как добрый домовладыка, ждал, не давая с плевелами выдергать робкие маленькие росточки пшеницы, которые под заботливым Батюшкиным вниманием незаметно возрастали в меру возраста, готовясь к жатве. Так приобретался народ Божий, жатва Божия.

Еще одной отличительной чертой о. Феодора была его любовь к службе Божией. Батюшка сам очень благоговейно относился к богослужению и радовался, когда ему рассказывали о ревности по Богу других священников. В таких случаях он обычно перекрестится и скажет: "Слава Богу". А присутствие на службах, которые он вел, было настоящим праздником молитвы. К нам в храм почти ежедневно звонили совершенно посторонние люди с других приходов, других городов, даже из Беларуси и Украины с желанием побывать на службе о. Феодора, встретиться с ним, попросить его молитв, поговорить.

Батюшка был очень жизнерадостным человеком, всегда щедро делился своей радостью с окружающими при жизни. И по успении своем он в утешение одарил нас неземной Райской радостью. Сплелись вместе скорбь по любимому Пастырю и радость о том, что он у Господа, и его душе хорошо. Неспроста службы на 3-й, 9-й, 40-й дни его памяти в нашем храме заканчивались радостным Пасхальным приветствием.

Христос Воскресе, дорогой Батюшка! Воистину Воскресе!

Евгения Владимировна Белобородова

Прежде чем рассказать о нашем батюшке, о нашем духовном отце, наверно придется немного затронуть прошлое нашей семьи, т.е. как мы пришли ко Господу.

Ну, что? Сорок лет совершенного безбожия. Юрочка, муж мой, очень долго вообще не был крещен. Был даже против крещения ребятишек. Пришлось крестить их в тайне от него. Увезли в районный центр к маме и там окрестили. Я хотела детей крестить лишь потому, что так надо было. Все в нашем роду: и деды, и родители, и дети - все были крещены, а вовсе не потому, что было глубокое православное убеждение.

Жили мы хоть и в безбожии, но сравнительно правильно. Мы сами жили между собой в любви, согласии и взаимопонимании. Детей, слава Богу, воспитали тоже честными, добрыми и отзывчивыми, хотя теперь я понимаю, что без Божией помощи, без Его милости к нам, у нас не было бы такой дружной и слаженной семьи.

Юрочка был военнослужащим, и жили мы в военном городке под Одессой. И вот в 1987 году его посылают на три года в командировку в африканскую страну Анголу. В то время там шла война с ЮАР, о чем мы, конечно, не знали. Юрочка, как специалист по военной технике, оказался прямо на границе, где постоянно шли бои. Потом я не раз слышала по радио, что в Анголе, в районе Квито-Кванавале идут ожесточенные бои. А мне оттуда приходили письма мужа. Письма были обычные, без подробностей, но потом, когда мы встретились уже в Анголе, он мне кое-что рассказал...

Однажды их бригада перегоняла военную технику, в том числе заправленные бензовозы, на другое место. И вдруг в воздухе появился ЮАРовский самолет. Стал кружиться над ними, готовясь к обстрелу. Все поняли, что это их последние минуты жизни. И вот мой Юрочка, который и креста-то на груди своей в то время не имел, упал на колени, поднял голову вверх, и стал просить Господа о помощи, ни на кого и ни на что не обращая внимания. И Господь не замедлил с помощью. Самолет неожиданно развернулся и медленно направился в сторону границы.

Все были изумлены, не могли ничего понять, ведь только что на них смотрела смерть, и вдруг самолет улетел! А Юрочка долго еще стоял на коленях, сам не в силах поверить, что услышал его Господь. Потом ребята его смеялись, рассказывали, будто он от страха свихнулся. А он молил Бога о спасении их всех.

Этот случай, и он был не единственный, перевернул всю его жизнь и жизнь нашей семьи.

Вскоре мужа перевели в столицу Анголы Луанду, куда уже смогла приехать и я с детьми - Оленькой и Сережей. Старший сын Андрей уже тогда переходил в 9-й класс, а в Луанде русская школа была только до 8-го класса. Два года мы жили там.

По возвращении на Родину Юра сразу же окрестился в Одесском кафедральном соборе, пожертвовал деньги на храм. Стал ходить на службы, меня звал. Иногда я заходила - поставлю свечу, постою перед иконами и... опять до следующего раза.

А в 1993 году мы переехали в Москву. Жили в Строгино в однокомнатной квартире, которая принадлежала Юриному дяде. Деньги вложили в строительную фирму, которая обещала нам через определенный срок квартиру.

Каждый раз, когда мы гуляли в сквере вдоль Москвы-реки, видели на другом берегу вдалеке купола храма. Однажды мы решили туда поехать. Там велись восстановительные работы. Леса внутри, леса снаружи, но чувство удивительного покоя посещало тебя, стоило шагнуть внутрь. Кто войдет хоть однажды в этот храм, тот уже больше не сможет никуда уйти. Вот так мы всей семьей каждые выходные и проводили здесь.

Хорошо помню первую встречу с отцом Федором. Начался Великий пост. В храме было очень много народа, и, в основном, все на исповедь. Исповедь была общая. И вот выходит батюшка - статный, красивый, черноволосый. Но не его внешность меня поразила, а голос и речь. У меня была только одна мысль: "Какая же красивая и правильная речь у этого батюшки, чистая, мудрая".

Поначалу я ходила на исповедь к разным батюшкам, а потом побывала у о. Федора, услышав тихий и добрый голос, почувствовав его ладонь у себя на плече, как бы поддерживающую меня, я поняла, что рядом с ним мне спокойно. В нем соединены доброта и строгость. Все вопросы я стала решать только с ним, в душе считая его своим духовным отцом, но не знала, как же сделать так, чтобы и батюшка считал меня своим чадом. Не могу же я подойти и сказать: "Батюшка, будьте моим духовным отцом". Я растерялась; так себя чувствовала и вся моя семья.

Все сложилрсь само по себе. Олечка окончила школу и решила поступать в Свято-Тихоновский институт на факультет иностранных языков, а туда надо было направление от духовного отца. Пришлось идти к батюшке с этим вопросом. Я сказала:

- Батюшка, вот Олечке надо направление от духовного отца, а мы не знаем, являетесь ли вы нашим духовным отцом.

А он так ласково посмотрел и сказал:

- Да я о вас все время молюсь.

От этих слов стало так хорошо и спокойно на душе.

С тех пор мы не делали ни единого шага без благословения о. Федора. Мы действительно были его детьми - только как батюшка скажет, как батюшка решит. Это не перекладывание своих проблем на батюшку, не наше безволие, как может показаться со стороны, а очень большая вера в то, что через нашего батюшку Сам Господь благословляет нас, и коль мы пришли за советом, должны твердо верить, что это воля Божия, а не батюшкина, и безропотно исполнять ее.

И все, что мы ни делали по его благословению, было, как впоследствии выяснилось, единственно правильное решение.

Вот опять пример с Олечкой. В институт она в тот год не поступила. Закон Божий сдала на 5, сочинение на 4, а английский не сдала. Решила усиленно готовиться к поступлению на будущий год. Работала в трапезной нашего храма и занималась английским.

Пришло время опять подавать документы. Подошла она к батюшке за направлением, а он ее не благословляет в институт, и говорит:

- Давай, иди в училище сестер милосердия.

Мы с Олей в один голос:

- Да как же, батюшка, она готовилась, а теперь в училище?!

Он спокойно так отвечает:

- Ей это нужно больше. Я помолился и понял, что не нужен ей английский. Ее путь - милосердие. Вот подумайте и приходите за благословением.

Мы с Олечкой в растерянности поднимаемся с кресел (разговор был в его келье), чтобы уходить, а батюшка подходит к столу, открывает его, достает из ящика иконочку св. мученицы Елисаветы и благословляет ею Олечку.

Все! Куда деваться? Благословение есть! Вышли мы растерянные, пришли домой, рассказываем Юрочке, в ожидании его возмущения, и вдруг слышим его спокойный голос:

- Ну, и слава Богу, благословил батюшка, значит так и надо.

А я успокоиться не могу. Как же так, девочка почти на отлично закончила школу, и вдруг - в училище? Что же делать?

Олечка решилась поехать в Оптину Пустынь, спросить совета у старца. Ну а благословение духовного отца на поездку все равно надо просить. Пошла. Благословил, но вслед радостной Олечке добавил: "Но к старцу не подходи". Пришлось ей только поехать и помолиться там всем оптинским святым.

А я в это время не находила себе места. Против благословения не пойдешь, но с тем, что батюшка благословил, вроде бы как не согласна.

Вот лежу я вечером в таком смущении, и чтобы избавиться от навязчивой мысли, решаю что-нибудь почитать, отвлечься. Протягиваю, не глядя, руку к полке с книгами и вынимаю первую попавшуюся. Смотрю - Н.Е. Пестов "Современная практика православного благочестия", т.4. Раскрываю наугад и читаю: "Господь Сам положит на сердце тому, у кого мы просим совета, сказать нам Его святую волю". Ой, думаю, что же это за глава? Листаю назад и читаю: "Выбор для детей профессии". Прочла всю главу, и так стало на душе радостно и спокойно - я нашла ответ!

Доченька наша поступила в училище и с большим удовольствием училась. Очень ей нравилась будущая специальность. И часто потом повторяла: "Мама, ну откуда батюшка мог знать, что эта специальность будет мне по душе, что это именно то, что мне нужно было? Ведь я даже сама этого не знала".

А вот он знал. Батюшка все обо всех знал. И каждого благословлял именно на то, что для этого человека было спасительно и полезно. Благодаря его усердной молитве Господь открывал ему многое.

Помню, как однажды на богослужении в храме и у меня появилась такая мысль: "Как было бы хорошо, если бы Сереженька мой сподобился прислуживать в алтаре, как вот эти мальчики". Но я отгоняла от себя эту дерзновенную мысль - вокруг столько много деток, которых очень хорошо знает батюшка, и в школу воскресную ходят, а мы кто...

Вскоре, в день Ангела моего сына, на праздник преподобного Сергия 18 июля отец Федор подзывает к себе Сереженьку и благословляет в алтарь. Удивления и радости у меня не было конца! Господь через батюшку так незамедлительно исполнил мое, как мне казалось, нескромное желание. И вот уже который год каждые выходные и праздники мой сын с благоговением входит во Святая Святых и прислуживает священникам, а значит - Богу.

Я благодарю Господа, который через нашего духовного отца подал нам такую милость.

Основной чертой духовного характера нашего батюшки были твердая и глубокая вера в Господа нашего Иисуса Христа и желание отдать Ему свою душу, силу, талант. И на основе этой веры наш духовный отец выращивал в наших душах многие добродетели, особенно кротость и смирение. Можно привести множество примеров его личного смирения.

Он жил нами - своим приходом. Никого не обходил своим вниманием и был нашим стражем верным и неусыпным, оберегая нас от беды.

Помню самые первые шаги в нашем храме. У меня тогда было сильное рвение к познанию всего и сразу. И вот однажды, по дороге в храм я встретила в нашем подъезде двух женщин. В руках у них было Евангелие. Они со мной поговорили, предлагая помощь в изучении Слова Божия. Я торопилась, и они оставили свой телефон. В храме наша семья еще никого не знала. Придем, помолимся - и домой. А тут вдруг единоверцы, да еще с такой помощью! Очень милые и добрые женщины. Мне было радостно, я бежала в храм с твердым решением назавтра позвонить им. Служил отец Федор. После службы подхожу к нему под благословение:

- Батюшка, благословите меня на изучение Евангелия, - и стала ему рассказывать. Он, не дослушав меня, строго сказал:

- Храм - твоя учеба. Ходи сюда и здесь будешь все познавать.

Повернулся и ушел. Я немного огорчилась, но спустя некоторое время узнала, от каких "волков духовных" он меня спас.

Несколько недель спустя, подходя к кресту, услышала над собой его голос:

- Ну, как, Евгения, твои успехи в изучении Евангелия?

Я растерялась и была очень удивлена, что он меня запомнил, и даже имя мое знает.

Я так думаю, батюшка забывал себя, забывал все в себе и жил жизнью всех и каждого. Он "разгружал" нас, когда видел и чувствовал, что нам тяжело. Брал на себя наш груз и нес его.

Батюшка был сильным молитвенником.

Молитвенность его не только возвышала его собственную душу, но и сильно воздействовала на нас. Во время его молитв устанавливалась незримая, но реальная связь с нами. Иногда он так горячо молился, что, казалось, забывал, что вокруг него мы, его паства, и ... плакал. И мы еще большей любовью проникались друг ко другу и к нему, молящемуся за нас. Как же в такие минуты чувствовалась его любовь к нам! Она согревала нас, объединяла.

Именно этой своей любовью он побеждал в одних страх, в других холодность и пренебрежение. Одних склонял к откровенности, других подвигал на покаяние.

Любовь нашего духовного отца выражалась в заботливости, неусыпности, кротости. Он был и ласков, был и строг. Строгими советами изобличал и вместе с тем наставлял своих духовных чад. Он знал нас больше, чем мы знали сами себя.

Иногда идешь к нему и думаешь: "Вот то-то и то-то скажу, вот так-то...", строишь длинную речь, но подошла, только стала говорить, а батюшка даже до конца не дослушав, одной фразой решил все. И все становится так ясно и просто.

Любому человеку он открывал свое сердце, независимо от национальности, положения, образования. Главное, что перед ним человек - Божие подобие, и что этот человек в чем-то нуждается.

Был в нашей жизни такой момент, что нам негде было жить. Квартиру, в которой мы жили, пришлось освободить, свою еще не получили. Мы засобирались в Одессу. Пришли к батюшке за благословением и вот какой получили ответ:

- Никуда вы не поедете. Господь привел вас сюда не для того, чтобы вы уезжали обратно. Перебирайтесь ко мне. Мы уже с матушкой все решили. Матушка ждет.

Оказывается, он уже узнал от дочери, она тогда работала в трапезной, что мы уезжаем, и все за нас решил.

Я была просто потрясена этим предложением. У него самого в то время было восемь деток! Кроме них еще человек пять взрослых, а он предлагает нам комнату. В моей голове такое никак не укладывалось. Что же это за душа такая, которая всех к себе в тяжелые минуты голубит, под свои крылышки собирает, пока не убеждается, что все уже хорошо, что "несчастье" прошло!

Батюшка был очень прост в обхождении с людьми. После встречи с высокопоставленными людьми, генералами, космонавтами, он мог поехать с нами на вокзал встречать мою маму, причем, мужа оставил в машине, а сам пошел к поезду, выгрузил вещи и нес их к машине.

Однажды моя мамочка, упав, сильно повредила позвоночник. Мы не знали, будет ли она ходить. Я собралась к ней, батюшка благословил и добавил:

- Заедешь сейчас ко мне домой, я уже позвонил матушке, она даст тебе маслице от Гроба Господня для твоей мамы. Смазывайте позвоночник.

Я приехала к маме, она лежит в тяжелом состоянии.

Каждый день по несколько раз делали ей обезболивающий укол, но боль не утихала, а еще увеличилась. После очередного укола я вспомнила о масле и сразу же помазала ей спину. Стала я молиться о маме, и вдруг пришла мне мысль, которую я сразу ей высказала:

- Я так думаю, мамочка, нам надо делать что-то одно, либо уколы, либо маслом смазывать, уповая на Господа.

Она выбрала второе. От уколов мы на следующее утро отказались, вызвав недоумение врача, а маслом постоянно смазывали больное место. Боли прекратились, кризис прошел, и мамочка стала поправляться.

Батюшка наш был миротворцем. Его сердце горело желанием и стремлением созидать и сохранять мир среди людей. Он говорил: "Без мира невозможна радость, невозможен спокойный труд". И часто в своих проповедях призывал к миру в нашей душе и между собой.

Был он гостеприимен и очень приветлив. Приветливость звучала в его голосе, во внешнем облике и неотразимо действовала на сердца людей.

А как он умел радоваться! Радоваться нашим успехам, нашим победам над собой. Принимал наши радости и дарил свои. А в праздничные дни богослужение его было для меня благоговейным восторгом, который, как мне казалось, охватывал весь храм,

Вспоминаю Пасхальные дни, первые минуты пасхальной радости, первые "Христос Воскресе!", произнесенные батюшкой. Батюшка сиял, глаза его искрились радостью, что воскрес Спаситель. Он поздравлял нас с этим замечательным событием, бросал крашеные яйца в народ и каждый старался поймать. В этом всем столько было радости и счастья! Мы смеялись, мы радовались, мы любили! А потом он еще на протяжении многих пасхальных дней поздравлял всех с Воскресением Христовым и приветствовал святым целованием.

Батюшке был ненавистен дух уныния и мрачного состояния. Как-то в первый день Великого поста он встретил Олечку в черном платке (она надела его, посчитав, что прилично в такие дни и внешне быть постным).

- Ну-ка, ну-ка, подойди ко мне. Что это у тебя на голове? - спросил он.

- Платок.

- А почему черный, почему мрачный?

- Как же батюшка, ведь Великий пост начинается. Вроде как скорбеть надо.

- Ну-ка, быстро снимай! - И сам стал развязывать с 17-летней девчонки траурный платок.

- Держись проще и веселей. Христианин не должен представлять собой какую-то мрачную фигуру в скорби и печали. Ты всегда должна пребывать в радости. В радости, что ты с Богом.

...Батюшка! Какой же яркий след оставил он на этой земле! И какого молитвенника приобрели мы в ином мире! Как спокойно и надежно стало нам, зная, что нас там ждет духовный отец, который и сейчас продолжает вести нас по узенькой тропинке.

Раб Божий Димитрий

Пришлось мне как-то раз поехать на Митинский радиорынок - для учебы понадобилась книжка по программированию на "Паскале". По дороге же, в автобусе, увидел красивую церковь. Зашел в нее и понял, что этот храм - мой.

Самое яркое впечатление от первых посещений храма оставил настоятель - отец Феодор. Нельзя сказать, что он был единственным хорошим священником - нет, но каким-то особенно строгим. В первые дни это качество больше всего бросалось в глаза, держало на расстоянии и нескоро дистанция между нами сократилась. Внимательный, ревностный, проницательный, он казался мне тогда чересчур резким.

Год 1996-й. Закатный свет струился в окна храма, еще не исцеленного от мерзости запустения, и словно прикрывал ее своим теплым оранжевым покровом. Благоухающий фимиам окутывал амвон и алтарь, как бы воспроизводя первый "день" творения, помогая уйти в иной мир - мир Духа. Но мой дух этому сопротивлялся. Было очень непросто отключиться от мысленных блужданий по иконам, голосам и лицам, воспоминаниям и мечтаниям, уйти в молитву. Молитва не шла, не лилась - она влачилась по земле и лишь изредка вырывалась ввысь. Отец Феодор, я понял это сразу, за этим ревностно следил. Он этим жил и учил нас тому же. Его молитва властно парила и нас звала за собой.

Он не мог терпеть, когда хор фальшивил, голосил, не наполняя слова верой и благоговением. Вот, где в полный рост вставала его строгость. Помню, был такой случай, хор "съехал", зафальшивил; отец Феодор стоял перед Царскими вратами и читал вслух молитву. Остановившись, по львиному медленно, через правое плечо (а хор был слева от него) он стал поворачивать голову, как бы желая посмотреть на певчих. Тут я почувствовал, что над клиросом словно разразился бесшумный взрыв. Хор допел и замолк в состоянии легкого шока. Чрез мгновение они пели так, словно весь хор в полном составе заменили: четкими, мелодичными, хорошо поставленными голосами.

Через год-полтора случай повторился. Раннюю литургию в Никольском приделе служил другой священник, отца Федора не было. Хор фальцетом изливал не лучшее, на что обычно был способен, и вдруг "взлетел". Я стоял с закрытыми глазами, но этот "музыкальный скачок" заставил меня вернуться к действительности. Открываю глаза и тут же понимаю причину происходящего: вижу, как в алтарь входит батюшка.

Строгий взгляд на хор был не единственным способом его воспитания. Довелось мне быть свидетелем такого эпизода:, батюшка в подряснике, без креста, встал на клирос рядом с певчими и большую часть службы пел. А как он пел за всенощной! Он выходил на амвон слева от Царских врат и, дирижируя всем приходом, пел: "Сподоби, Господи, в вечер сей без греха сохранитися нам...." С такой силой взывал к нам его голос, что мы просто не могли не петь за ним, мы обязаны были петь, преодолевая робость, неумение, дремоту помыслов.

Хорошо помню, как отец Феодор выходил из алтаря на великом или малом входе - величественно, плавно, по-царски. И так же торжественно, громко, четко возглашал: "...благоукрасителей, жертвователей, попечителей святаго храма сего... вас, и всех православных христиан...".

Надо сказать, он никогда не требовал себе поклонения или подобострастности, скорей наоборот. Он мгновенно, резко отсекал малейшее проявление того и другого, но вел себя с превеликим достоинством. Был он также строг и даже педантичен по отношению ко всему, что касалось исполнения церковных постановлений. Задолго до Юбилейного Архиерейского Собора кто-то попросил его освятить икону царя-мученика Николая II. Он отказал: "Еще не прославлен". Но в его отказе не было торжества власти, в нем не было и непочитания царственных мучеников, скорей это был урок церковной дисциплины. Отец Федор сам был послушным чадом матери-Церкви и от нас ждал того же.

Случайно я оказался невольным свидетелем телефонных переговоров отца Феодора. Тогда я понял, сколько блага он сделал на своем месте, сколько судеб устроил! У него была особая манера разговаривать: точные немногословные фразы он произносил быстро и четко, не запинаясь. Я сидел в библиотеке, прямо за стеной его кабинета и, не имея возможности уйти, слышал, как он договаривался об устройстве верующего призывника в какую-то часть, где есть церковь. Меня поразило, как просто, с какой любовью и умным тактом он обращался с разными людьми: и с военачальником, кажется в генеральском звании, и с молодым парнишкой-призывником.

О. Феодор имел удивительный дар рассуждения. Очереди за советом из 10-15 человек собирались к нему постоянно. Надменные отходили усмиренными, скорбящие - утешенными, сомневающиеся - вразумленными; многие зажигались какой-то тихой радостью. Уже одно то, как он беседовал с прихожанами, было необыкновенно. Очень многих он знал по именам, и это в нашем большом приходе, в котором в Великий Четверток причащалось 900 человек!

Можно было услышать такое (имена и содержание бесед изменены, но характер передан точно):

- Здравствуй, Наташа! Ну, как ты?

- Слава Богу!

- Как мама? Здорова?

- Здорова! - радостно отвечала она.

- Как дети? Учатся?

- Учатся, учатся!

- Как садик?

- Посадили!

- А козочки?

- Бегают!

После некоторых слов:

- Господь благословит!

Или такое: подходит мама с двумя малышами лет пяти и семи.

- Здравствуйте! - узнавая, говорит о. Феодор. И после каких-то слов: - А это ваши дети?

- Да, батюшка, - отвечает мама и называет их имена, - благословите.

О. Феодор кладет руку на голову младшему живчику (ни один из них не стоит долго на месте) и серьезно, повернув голову в направление одного из них, спрашивает:

- Ты читать умеешь?

-Да.

- А маму слушаешься?

- Да, - но глаза хитро блестят.

- А с братом дерешься? - он говорит это так мягко, шутя, что без улыбки смотреть невозможно. Мама сияет.

- А кто кого больше бутузит, ты его или он тебя? - при этом лицо у батюшки нарочито серьезное: один глаз прищурен, над вторым бровь взметнулась чуть не до середины лба. Я едва не рассмеялся...

- Господь благословит.

Или такое. Догадываясь о предстоящем серьезном разговоре, здоровается и спрашивает прихожанку:

- У тебя свой вопрос?

- Нет, батюшка, я с подругой, - она трогает за руку стоящую рядом маму с сыном. Видно, как той неловко что-то спрашивать у о. Феодора.

- А что такое? - переводит он глаза на маму.

- Ей надо делать операцию по пересадке искусственной почки...

- Так в чем дело?

Тут мама стала объяснять, что этот орган не Богом дарованный, а искусственный. Можно ли на это идти? Не лучше ли положиться на волю Божию?.. Ни секунды не медля, о. Феодор кладет руку на голову ее ребенка и спрашивает его:

- Тебя как зовут? Имя.

- А сколько тебе лет?

- Тринадцать. Смотрит на маму.

- Вот кто у вас. Видите? - намекая на сына, говорит он. - Ложитесь. Вам еще минимум шесть лет нужно быть здоровой. Так?

Эти слова, доброжелательность и уверенность священника вселили и в ее сердце уверенность, мир и покой. Подружка ликовала.

- Господь благословит, - и батюшка, высокий, величавый, осеняет их крестным знамением.

На святую мученицу Татиану предстоял мне в университете экзамен. Накануне я пошел на службу, после которой хотел заручиться благословением. К отцу Федору выстроилась длиннющая очередь, но я решил дождаться батюшку во что бы то ни стало. Чтобы скоротать время взял с лавки книгу и стал читать. Уже стемнело. Батюшка все еще не освободился. Я прочитал "Житие святой мученицы Татианы", с головой углубился в страдания новомучеников и исповедников российских... Наконец, примерно через час батюшка приближается ко мне и, чуть улыбаясь, спрашивает:

- Молодой человек, Вы всю ночь читать будете?

- Нет, батюшка, я Вас жду. У меня завтра экзамен. Благословите, - и подхожу к нему.

- А по какому предмету?

- По математике.

Между собой мы называли ее "вышкой" - высшую-то математику.

- Господь благословит, - батюшка, чуть улыбаясь, широко крестит меня, а в голосе его я чувствую (только не думайте, что я преувеличиваю) любовь, живое участие и мольбу обо мне к Богу.

Этот экзамен был одним из самых легких в моей жизни.

Спрашивал я батюшку и о сильно волновавших меня вопросах: давать ли всем милостыню? "Давай тому, кому подсказывает сердце. Сейчас много обманщиков". Меня интересовало, можно ли до второго Спаса есть древесные плоды: сливы, черешню, абрикосы и т.п., кроме яблок и груш, конечно? "Перекрестите и вкушайте". Пытался взять благословение на более строгий пост. О. Феодор, уже благословляя, отвечал: "Как святая Церковь заповедала соблюдать пост, так я тебя и благословляю. Не больше и не меньше". Я целую его руку, полный невесть откуда взявшегося согласия и мирной радости. Точно не батюшка мне это велел, а сам Господь. Только я оторвал губы от его руки, он, проверяя мою реакцию, мягко спросил: "Понял?" Увидев, как, наверное, блестели мои глаза в ответ, он с удовлетворением перевел взгляд на стоящую за мной прихожанку.

В строгости, вдумчивости батюшки была благожелательность и доброта. То, как он беседовал с людьми после службы (чаще всего это было после вечерней), с теми, кого знал или кто особенно нуждался в обстоятельном совете, магически действовало на новопришедших: они стояли как завороженные и смотрели на батюшку. Улыбка, умная, обращенная к сердцу каждого речь, теплота, неподдельная искренность, любовь к детям - все располагало к батюшке.

Однажды, когда к нему подходила мама с очаровательным младенцем на руках, он весь засветился от избытка чувств и, словно целуя дитя на расстоянии, зачмокал губами. Это было так ново, так неожиданно и, не побоюсь этого слова, так прекрасно, что у одних вызвало изумление, у других радость, и почти у всех - желание стать лучше.

Он следил за происходящим в мире: с дрожью в голосе говорил о показе богохульного фильма Скорцезе по НТВ, призывая нас (по возможности) принять участие в акции протеста; в первое же воскресенье после начала агрессии НАТО против Югославии возглавил молебен о даровании победы нашим православным братьям над безбожным сборищем богатых хищников...

Кому он на основании канонов отказывал в причастии, добиваться его было бесполезно и даже страшновато. Чем объяснить следующее - не знаю.

Причастие в Никольском приделе. Отец Феодор не служил и не исповедывал, он проходил мимо, а потом просто стал немного поодаль от причащавшего священника и наблюдал за подходившими к чаше. Вдруг непонятно почему обратился к кому-то:

- Вы исповедывались?

Ответа "да" не последовало.

- Нет? - спрашивает о. Феодор. - Тогда почему вы здесь стоите? Уходите отсюда, уходите.

Человек без особого смущения выходит из очереди и растворяется в толпе. Батюшка голос даже не повышал.

Проповеди у батюшки имели ясную, не витиеватую, продуманную логическую структуру. Он произносил их неспешным голосом, и помнились они долго. Трижды, и не только с о. Феодором, здесь он не исключение, но с ним минимум три раза получалось так, что сказанное слово разрешало мой вопрос и насущную нужду в наставлении.

Меня долго и настойчиво приглашали на свое собрание члены секты "Московской церкви Христа". Я решил взять благословение на это у батюшки. В этот день за литургией он произнес проповедь, в которой рассказал несколько историй из "Пролога" о верности Церкви, о том, как Ангел спрашивал одного монаха, посещавшего инославные храмы: "Какой ты веры? Что мне сказать Богу?", как старец научил того ответить Ангелу: "Я - православный христианин", а хождение по чужим храмам велел оставить. Помню прекрасную проповедь в праздник Богоявления о Предтече Господнем и о том, как мы заботой, добром, кротким вразумлением должны приводить ближних ко Христу, что для этого необходимы любовь, терпение и надежда. Помню ясное объяснение скорбного псалма "На реках вавилонских..." Перед началом Великого поста, объяснение 14-й главы из Послания к Римлянам ап. Павла. Помню проповедь в конце августа перед молебном на начало учебного года; храм был набит до отказа, и немалая часть народа состояла из "захожан". Отец Федор говорил о значении помощи Божией всем - и учащим, и учащимся, о важности для каждого, особенно для них, церковных таинств. Он пожелал собравшимся детишкам, чтобы они не узнали на собственном опыте "это страшное слово - поздно. Поздно получать знания, слушаться родителей, учителей и сохранять добрые отношения с ними, потому что пришла пора вступать в большую жизнь, и не дай Бог вступить в нее неготовому". Помню проповедь о том, что надо молиться за ближнего до самого конца, даже когда он, по наущению дьявола, желающего прекратить твой невидимый малый подвиг, возненавидит тебя, что непрестанная сердечная молитва со дна бездны поднимет душу; о том, что внимание, человеческое сочувствие и почтение даже нищему дороже денег.

Его поздравления кого-либо с днем Ангела были просты, торжественны, наполнены мудрости, он говорил их без волнения и заминок, торжественно, но не витиевато.

В последние месяца четыре своей жизни о. Феодор особенно стремительно вырос, стал другим, не преувеличу, если скажу: небесным человеком. Все мирское в нем - в манерах, жестах, словах - окончательно ушло. Особенно это стало заметно после паломничества на Святую Землю. Надо было видеть, к а к он улыбался, каким смирением и благородством были пронизаны его жесты и слова. Милый батюшка Феодор, моли Бога о нас!

Анна Петровна Данилова

Батюшку я знала давно. В 1990 году, проезжая мимо "Трикотажки", увидела свет в окнах заброшенной церкви и решила зайти. Шла вечерняя служба, пел хор, батюшка стоял у аналоя, молящихся было человек 10-15. Остановилась, притулилась у стены, да так и осталась прихожанкой, точней, "приезжанкой" этого храма по сей день.

В тот первый раз поразил меня резкий контраст увиденного: в разрушенном с замшелыми стенами храме забил родник чистой живой молитвы. Не было даже подсвечников, и свечи ставили на земляном полу в холмики из песка. В дождливую погоду через худую крышу капала вода. Первые службы были долгими, батюшка служил один: ни дьякона, ни сослужащих священников. Сначала исповедь часа на полтора, потом литургия, требы.

Забот - невпроворот. Надо служить, надо строить, надо содержать семью. И все делалось потихоньку, с Божией помощью.

Потянулись к батюшке люди, полюбили его. Да и как не любить его?! До конца моих дней буду помнить его добрые дела, которые он делал во славу Божию, не жалея сил, времени, не ожидая благодарности.

У меня умирал муж, длилось это долго. Несколько операций продлили его жизнь на четыре года, но скорый конец был предопределен. Муж в младенчестве был крещен, но по воспитанию был коммунистом, атеистом, правда, не препятствовал мне в посещении храма и не возражал против православного воспитания нашей дочери. Мало того, он даже согласился на совершение таинств покаяния и причастия перед операциями. Батюшка приезжал, беседовал с ним, причащал его. После этого Иустин, так звали моего мужа, становился каким-то другим: тихим, умиротворенным.

Но вот подошло время, когда медицинская помощь иссякла. По мнению врачей нужно было просто ждать кончины, которая по их расчетам должна была произойти месяца через два-три. "Надо его пособоровать", - подумала я. Батюшка согласился приехать.

Во время таинства соборования Иустин спрашивает у батюшки: "Вы меня отпеваете?". Батюшка улыбнулся и сказал, что молится о его здравии. И еще добавил, что скоро встретится с ним опять. Это было сказано со значением. Как потом выяснилось, имелась в виду другая встреча. После таинства соборования муж прожил девять дней. Врачи удивлялись, что не оправдался их прогноз.

Муж ушел в мир иной тихо, просто перестал дышать. Стало жутко в квартире. Был ноябрьский вечер, на улице снег, ветер. Звоню батюшке, он просит успокоиться, взять себя в руки и говорит, что нужно делать. Через некоторое время - звонок в дверь. На пороге - батюшка вместе с отцом Константином. Помогли они мне, стали служить литию. Я стояла и думала: "Как же милостив Господь! Покойный еще не остыл, а два священника уже молят Бога о упокоении его души". На следующий день батюшка забрал усопшего в храм. Сам нес гроб с телом до машины вместе с водителем.

Потом была панихида, потом свежая могилка на подмосковном кладбище. Батюшка утешал нас с дочкой, просил молиться. Прошло какое-то время, мы получили материальную помощь. Я - быстрей к батюшке, дала ему денег, поблагодарила за помощь, за труды. А примерно через неделю он мне говорит: "Анна, твои деньги в хорошем месте. Купили одной монахине пальтецо: на улице зима, а ей ходить не в чем". Вот такой был батюшка: одной рукой брал, другой отдавал, несмотря на то, что его большая семья постоянно испытывала нужду. И вот ведь какое дело, пишу эти строки, вспоминая печальные события, а на сердце радостно. Наверное, оттого, что Господь так хорошо все устраивал.

Еще вспоминается день, когда произошло мое исцеление от насморка. "Подумаешь, насморк", - скажет кто-то. Но если этот насморк не проходит в течение нескольких месяцев, когда постоянно дышишь ртом, отчего во рту все пересыхает, а по ночам не можешь спать, это "недомогание" изматывает, как любая другая серьезная болезнь.

Теми днями батюшка возвратился из паломничества в Святую Землю и привез маслице от Гроба Господня. Досталось и мне немного этого маслица. Помазала им свой нос и занялась обычными домашними делами. А когда подошло время закапывать капли перед сном, тут только я осознала, что капли мне не нужны, что нос дышит! Это было еще одним маленьким чудом. До сих пор благодарю Господа и батюшку за избавление от этой болезни. Вот уже шесть лет, как нос мой дышит нормально и не знает никаких лекарств, никаких капель.

Много всякого было за эти годы. Я верю, что по молитвам батюшки, моих родных и близких успешно прошла операция, на которую он меня благословил. Так же удачно складывались все житейские дела, если было на них благословение Божие, поданное нам через отца Феодора.

Под его духовным руководством росла моя дочь. Помню, как при храме открылась воскресная школа, помню первые занятия, первый рождественский спектакль. Матушка Галина и матушка Люба (жена и сестра отца Феодора) собрали приходских ребятишек, раздали всем роли. Начались репетиции. Детишки преображались в пастухов, волхвов, зверюшек, птичек; была елка и подарки Младенцу Христу. Батюшка сидел тогда в зале довольный, смотрел на детей, добродушно улыбался, потом загадывал детям и взрослым загадки и раздавал подарки на память. Этот первый спектакль был настолько необычным в то время, что врезался в память не только детей, но и родителей. А наши повзрослевшие дети в память о том спектакле до сих пор иногда называют друг друга зайцем, овечкой, пастухом, огнем.

Был еще случай. Заболела моя сестра Мария, живущая в подмосковном поселке, где не каждая электричка останавливается. Поехала ее навестить. Лежит Мария в постели, горит огнем - температура высокая, а сама лежит радостная, веселая. Говорит, что у нее только что был батюшка. Подумала, что бредит моя сестра от высокой температуры, привиделось ей что-то. А она свое: "Батюшка был, помидоры привез". Посмотрела - и впрямь, на столе лежат красные помидоры, а дело было зимой. Оказалось, что батюшка действительно приезжал в поселок на требы и зашел навестить больную. Очень вовремя было ей это утешение!

Случаев молитвенной помощи и живого участия батюшки в жизни нашей семьи было много. Записываю только те, которые особенно запомнились.

Время шло. За год до его гибели подарила ему на день Ангела авторучку и чернила с пожеланием делать записи об интересных встречах, событиях, людях, на что батюшка ответил: "Когда пойду на пенсию, тогда буду писать мемуары". Не пришлось. Поэтому записываем мы, свидетели его жизни, служения Богу и людям. Скорее всего, он по своей скромности и не стал бы этого делать.

Он был настоящим пастырем и всегда думал, прежде всего, о наших душах. И в последних своих наставлениях он нам завещал спасать свои души, меньше думать о материальном благополучии, а больше заботиться о приобретении такого богатства, которое можно всегда иметь при себе. Это богатство добрых дел. "По капельке, по крошке, по зернышку нужно собирать в жизни добрые дела, - учил он, причем, не только на словах, - надо всем помнить, что суд Божий не за горами, а за плечами у каждого из нас".

Вера Ивановна Шубина

По неизреченной Своей милости Господь позволил нам соприкоснуться с батюшкой. Эти 4,5 года - бесценный подарок и незабываемое время для всей нашей семьи.

Мы жили в другом районе, и я ходила с детьми в храм недалеко от дома. А когда нам дали новую квартиру в Митино, я пошла посмотреть, куда мы будем ходить после переезда. Увидев огромный храм изнутри, множество народа, где-то там впереди служба, а здесь исповедь, и еще "хвост" в свечную лавку, и все незнакомые люди, я загрустила по нашему маленькому, уютному храму "дома".

Своими сомнениями поделилась в вагоне электрички с сотрудницей. Рядом с нами сидела незнакомая женщина и вступила в разговор, сказав что-то вроде: "Напрасно вы так говорите. Такой благодатный храм, а какой там настоятель!" И рассказала про батюшку много хорошего, даже, что у него семь деток, и ждут восьмого. Я решила посмотреть на необыкновенного батюшку.

Батюшка не произвел на меня большого впечатления, показался слишком молодым, чтобы о нем говорилось такое. Вскоре за тем отошел ко Господу папа батюшки протоиерей Владимир Соколов, и отец Иоанн Каледа так трогательно рассказывал о нем, о всей семье Соколовых, что мне вдруг очень захотелось попасть на исповедь к о. Феодору. Но не тут-то было! Как будто что-то мешало.

А когда привезла из деревни детей к школе, и перед 1-м сентября пошли на службу, совершенно спокойно оказались на исповеди у батюшки, да еще отошла с подарком - книгой дедушки отца Феодора Н.Е. Пестова "Путь к совершенной радости". На исповеди я сразу поняла: это "наш" батюшка, я уже не сомневалась.

Очень долго ждала, когда же у батюшки родится ребеночек, потом узнала, что это будет не скоро - в конце февраля. Значит, мне сказали о его скором появлении на свет, когда ему было лишь месяц или месяц с неделей. Кто была та женщина?

Чудесного и незабываемого, связанного с батюшкой и его молитвами, было много. Одним из первых эпизодов, поразивших меня силой его молитвы, был следующий.

Летом 1996 года на Преображение Господне я уезжала в деревню за детьми. Накануне на исповеди попросила благословения у батюшки. "Ангела-спутника на дорогу", - сказал он и благословил.

Я из тех людей, которые путешествуют всегда навьюченные - что туда, что обратно. Так было и в тот раз. Набрав с собой гостинцев и всякого добра (и все нужное!), уложила на ручную тележку. До вокзала довез родственник и, извинившись, уехал. Чтобы добраться до поезда, мне нужно было обойти вокруг вокзала (шел ремонт, и вход был перекрыт), спуститься по ступенькам вниз, что я с трудом, но сделала, а потом подняться вверх. Но когда я очутилась перед ступеньками крутой лестницы, я задумалась. Втаскивать на каждую ступеньку неподъемную коляску - на такое я не рассчитывала.

И тут появляется мальчик лет десяти, беленький, худенький, схватил коляску, сказал что-то вроде "давайте помогу" и стал подталкивать ее снизу. Я запротестовала - коляска была такой тяжелой, а он выглядел таким худеньким: "Нет, нет, отпусти, тебе тяжело". Но он не слушал меня, а лишь подталкивал коляску, и мне ничего не оставалось, как только пятиться вверх по ступенькам. На промежуточной площадке я еще раз попыталась остановить его, но он упорно поднимался.

Только наверху он отпустил коляску. Я сквозь слезы проговорила: "Спаси тебя Господи", и даже не рассмотрела его лица - слезы застилали мне глаза. Я плакала от радости, что Господь послал мне в спутники Ангела, как благословил батюшка. И не важно, в каком он был образе.

Легкой была и обратная дорога. На удивление спокойными были проводы родителей без обычных прений по поводу тяжестей. Я только сказала им: "Не надейтеся на князи и на сыны человеческие. Господь поможет".

Не стало нашего батюшки, а я все также беру у него благословение, также прошу его помолиться, прошу его помощи, и помощь приходит. Часто чудесным образом.

Татьяна Владимировна Соколова

Не могу назвать себя духовным чадом отца Федора, слишком коротким было наше общение, но его участие в моей жизни оказалось столь значительным, что умолчать о нем теперь невозможно.

"Тайну цареву прилично хранить, а о делах Божиих объявлять похвально" (Товит 12,7). Да, именно так, Божиим делом, Промыслом Его можно объяснить мое знакомство с отцом Федором, которое произошло в дни очень сложных обстоятельств моей жизни.

По ложному обвинению был арестован мой сын Владимир. До ареста он прислуживал в алтаре одного из московских храмов, с детства тянулся к церкви, мечтал стать священником, и вот - тюрьма.

Моего сына обвиняли в тяжком преступлении - убийстве и поджоге. Я была уверена, что он невиновен, но как объяснить это тем, кто хотел доказать обратное? Внутри все кричало от отчаяния; я не знала, что предпринять. Готова была на любое безрассудство вплоть до контактов с преступным миром для организации его побега, взяток следствию, и в этот момент я встретилась с отцом Федором.

Ехала к нему с тайной надеждой, что он человек влиятельный, хорошо известен в высоких сферах, в том числе и правоохранительных органов, поможет мне, поговорит с кем нужно. Но с первых же его слов мои надежды развеялись в прах. Решительно отказавшись от каких-либо шагов в этом направлении, он и мне не советовал добиваться освобождения сына окольными путями. Тем не менее, ушла я от него немного утешенная: сам он обещал сугубо молиться о Володе, вынимать за него частичку на проскомидии, и говорил: "Потерпи немного, Господь не оставит его, будет твой сын на свободе".

В тот день я плакала значительно меньше. Теперь передо мной выстраивалась перспектива жизни и борьбы за сына, но уже другими методами. Отец Федор объяснил мне, что Промыслом Божиим тюрьма посылается не только тем, кто в ней сидит, но и тем, кто скорбит о своих близких, оказавшихся там по разным причинам. Она учит молиться Богу, верить Ему и не терять надежды на Его милосердие. Тогда я даже не все понимала, что он говорил, но общее настроение его слов сообщало Мне какую-то надежду на чудо.

Человеком я была нецерковным, хотя и крещена с младенчества, но как только мой Володя оказался за решеткой, я стала неистово молиться целыми днями, да и ночи часто простаивала перед иконами. Молилась я по молитвослову, не всегда вникая в новые для себя слова. Я больше сердцем чувствовала их смысл, а иногда просто своими словами умоляла Матерь Божию вернуть мне моего сыночка: "Ты же Сама Мама, кому как не Тебе знать мою боль! Помоги мне! Спаси моего Вовочку!"

На той памятной встрече отец Федор говорил, что для того, чтобы мои молитвы были услышаны, мне прежде всего самой необходимо прибегнуть к таинствам исповеди и причастия. Жили мы на другом конце Москвы, и поэтому я приступала к таинствам в храме, что был ближе к дому.

Моя церковная жизнь началась с домашних молитв и в слезах по сыну, но продолжилась в стенах многих храмов и монастырей. Я побывала на острове Залит у о. Николая Гурьянова, сподобилась утешения у него, часто плакала у раки блаженной Матронушки, обращалась за молитвенной помощью ко многим монахам и простым мирянам: о моей истории дважды писала газета "Воскресная школа", радиостанция "Радонеж" обратилась к своей огромной аудитории с призывом молиться за Володю. Но месяц за месяцем тянулось следствие, а мой сын продолжал сидеть.

С первых же дней содержания его под стражей, как я потом узнала, к нему были применены недозволенные методы: его поместили в специальную камеру с отбывающими срок уголовниками, которые по заказу следствия более месяца издевались над ним, били, угрожали насилием, требуя признания в чужих преступлениях. Таким образом следствие получило от Володи самообвинение.

На суде он отказался от ложных показаний и рассказал о причинах, вынудивших его подписать явку с повинной, однако прямых улик против следствия суду предоставлено не было. Дело рассматривалось в момент, когда следы побоев прошли, а рентгеновские снимки сломанных ребер тюремный врач делать отказался. Были косвенные улики: недопустимость содержания подследственного с осуждёнными, противоречия в материалах деда, расхождения с показаниями экспертизы и т.д. Дважды дело рассматривалось в суде, и оба раза суд отправлял его на доследование.

... Со дня ареста Володи прошло более года. Не сумев доказать причастность моего сына к убийству и поджогу, следователи переквалифицировали дело в непреднамеренное убийство и превышение самообороны. В связи с тяжестью обвинения первые два разбирательства проходили в городском суде, а после переквалификации дела его отправили на рассмотрение в районный.

Надо сказать, что история с мнимым преступлением Володи развивалась не в Москве, а в соседней области. Все это время я регулярно ездила к сыну, возила передачи и раз в месяц виделась с ним через стекло, покрывая за сутки более полутысячи километров.

После назначения третьего судебного разбирательства я поехала в маленький областной городок для знакомства с делом и судьей. При первом же взгляде на районного служителя Фемиды было ясно, что он сильно пьющий человек. Да это и невозможно было скрыть. Наша беседа началась с объяснения причины, по которой он в тот момент был слегка пьян: какая-то дата смерти родственника.

Всю дорогу туда я помнила слова отца Федора, что мой сын скоро освободится, я вспоминала слова отца Николая с острова Залит, утешавшего меня словами: "Никакого горя нет!", я верила в Божию милость к моему сыну, но как только увидела судью, как только услышала его слова, что за свободу сына мне придется заплатить пять тысяч долларов, я почувствовала, что почва опять уходит из-под моих ног.

Денег не было. За почти полтора года я истратила все свои сбережения и влезла в долги. Безумных денег стоил адвокат, которой так и не произнес ни одного слова ни на одном судебном заседании. Он установил плату за каждое свое действие и был заинтересован не в результате, а в продолжительности дела. Дорого обошлись передачи: я понимала, что в камере Володя не один, и для того, чтобы ему что-то досталось, я собирала огромные передачи. Часть их содержимого оседала сразу за окошком. Мне были известны местные порядки, и я строго их соблюдала, надеясь хоть как-то облегчить жизнь моему сыночку в тюрьме. На все это ушло немало тысяч долларов. Набрать за короткое время еще пять тысяч я была не в состоянии.

Приехав в Москву, в отчаянии я позвонила отцу Федору. То, что я услышала, лишило меня последней надежды.

По своей слабости я ждала от него неявного разрешения на взятку. Думала, если он благословит, деньги найдутся. Но вместо слов сочувствия я услышала гневное возмущение поведением судьи. "Поезжай в ФСБ, - говорил он, - все там расскажешь. Они дадут тебе денег на взятку. Может быть, твой сын и сел в тюрьму, чтобы через него явилось возмездие этому судье".

Но мне не хватило мужества. Выслушав совет отца Федора, я тут же представила все последствия такого шага. В моем воображении возникла картина ареста мздоимца, как передают дело моего сына в другие руки, как коллеги арестованного судьи, сохраняя честь мундира, выносят ему максимальный срок, и решила собирать деньги. К назначенному дню мне удалось назанимать только незначительную часть, и с этими деньгами я поехала, надеясь уговорить его подождать с остальными.

Готовясь к встрече с судьей, я всю дорогу репетировала свою речь перед ним. Обдумывала, с чего начать, какими словами расположить его к доверию, дать ли деньги сразу или сначала рассказать о трудностях, но все получилось не так, как я планировала.

Подходя к зданию суда, где должна была состояться наша встреча, я увидела, как из дверей на крыльцо буквально выскакивает судья и издали мне кричит: "Не подходите ко мне! Мне ничего не нужно! Уезжайте!". И тут же зашел обратно. Потрясенная, я не знала, как себя вести, а главное, что мне ждать от суда. Я вернулась в Москву и остаток дней до назначенного заседания провела в полуобморочном состоянии.

Как-то дожила до дня суда, приехала на него, вся "обложенная" святынями: в одном кармане иконка святителя Николая, в другом - маслице от Матронушки, взяла с собой фотографию о. Николая. Несмотря на очевидные неблагоприятные обстоятельства продолжала надеяться на милость Божию...

Володю привезли в наручниках, но в зале заседания их сняли. Я, не отрываясь, смотрела на него и думала, что когда после суда его поведут в машину, я влипну в него, и никакие силы не смогут меня оторвать.

Что-то говорит судья, прокурор, что-то отвечает им Володя; я не понимаю ни слова и продолжаю смотреть на моего сыночка.

Объявили перерыв, после которого судья зачитал приговор. Я тщетно пыталась вникнуть в его суть, но в бессилии просто слушала голос судьи. А когда конвойные, похлопав Володю по плечу, отошли от скамьи подсудимых, я поняла, что мой сын на свободе.

... Скоро будет год, как закончилась эта история, а я все никак не могу прийти в себя. Долго не давала мне покоя перемена в поведении судьи. Я все силилась понять, что же с ним произошло после моего звонка отцу Федору, и не находила ответа. Можно было предположить, что батюшка сам позвонил в ФСБ, но что он мог сказать, если знал только наши с Володей имена? Избавилась я от бесплодных размышлений после того, как услышала от других рассказы о силе его молитвы. Мне сразу стало ясно, Кто и чьими молитвами помог моему сыну.

Оглядываясь назад, я вижу ровную дорогу Промысла Божия в каждом шаге всех, кто каким-то образом был причастен к судьбе Володи. Вижу на ней собственные следы, оставленные не всегда твердой поступью, и осознаю, что встать на нее мне помог отец Федор.

Михаил Валентинович Подмарьков

Приступая к воспоминаниям о протоиерее Феодоре Соколове, невольно обращаюсь мыслью к светлому образу его дедушки, Николаю Евграфовичу Пестову, к той глубинной связи поколений, которая как нить проходит через судьбы разных людей, непостижимым для поверхностного взгляда образом проявляясь в жизненных обстоятельствах потомков. Господь судил нам жить в такое время, которое духовно можно уподобить выжженной пустыне, оставшейся после страшного пожара. Редко где на ней можно увидеть островки зеленой растительности, чудом уцелевшие от разбушевавшейся стихии... Такими представляются огненные испытания, выпавшие в XX веке на долю нашего многострадального русского народа и, в первую очередь, Русской Православной Церкви. И тем отраднее бывает прикосновение к духовным оазисам, бережно сохранившим в себе живое церковное Предание для потомков, чтобы явиться маяками для ищущих истинный путь в этом погруженном во тьму мире. Одним из таких духовных корней, сохранившихся от уничтожения во времена всеобщего безбожия, была, несомненно, семья Николая Евграфовича Пестова. Мне довелось познакомиться с Николаем Евграфовичем в середине 70-х годов, когда я, будучи юношей, только что окончившим школу, готовился принять крещение. До сих пор, спустя почти три десятилетия, перед глазами стоит образ убеленного сединами старца, источающий благость, мир и любовь. Мои первые познания о православии были почерпнуты из его "диссертаций" - трудов, появившихся в результате глубокого изучения святоотеческого наследия. Но не теоретического исследования, а стремления следовать наставлениям Отцов. В этом "секрет" их убедительности. Думаю, многие и многие христиане с благодарностью помнят эти машинописные "диссертации", которые их автор с радостью давал читать каждому, жаждущему услышать слово Жизни. Ведь в ту пору не только нельзя было купить духовную литературу, но и распространение ее подобным образом могло быть чревато большими неприятностями - этим объясняется их "научное" название. Будучи доктором химических наук, Николай Евграфович совершенно оставил научную деятельность и все свои силы посвятил духовному образованию подрастающего поколения и, в первую очередь, своих детей и внуков. Помню такой эпизод. Однажды, находясь в его келии, заставленной полками с книгами, я слушал его простое и мудрое слово. И тут, Николай Евграфович, поднявшись, медленно обвел келию рукой, указывая на полки, и с неповторимой, почти детской улыбкой произнес: "Видите, молодой человек, как здесь много книг? Так вот, здесь нет ни одной научной книги!" Его духовная библиотека была собрана ценой многолетнего кропотливого труда, причем большинство книг переплетал он сам. Нестяжательность его была такова, что, когда он скончался, у него не нашлось даже костюма, в котором его можно было похоронить! Конечно, это была великая милость Божия: в начале христианского пути встретить такого человека, ибо никакое наставление не может воздействовать так благотворно, как живой пример добродетели. Трудно представить, как сложилась бы моя дальнейшая судьба, и смог бы я вообще пройти те непростые испытания (Я тогда был в общении и некоторое время находился под влиянием лица, впоследствии стяжавшего себе печальную славу чуть ли не нового ересиарха - о. Георгия Кочеткова, через которого, собственно, и состоялось мое знакомство с Н.Е. Пестовым. Дело в том, что Кочетков для упрочения своего авторитета с самого начала "духовной" карьеры старался войти в общение с лицами, имевшими вес в церковной среде. Этим объясняется то, что Кочетков был вхож в семью Николая Евграфовича - человека, столь отличного от него по духу.), ожидавшие меня сразу после крещения, если бы в моей душе не запечатлелся светлый образ Николая Евграфовича, указующий на непреложные евангельские истины... Но мог ли я тогда помыслить, что спустя двадцать лет его внук, отец Феодор, станет для меня единственным пастырем, не отказавшимся разделить со мной бремя искушений, которые представлялись для меня уже невыносимыми?! Знакомство мое с Батюшкой произошло при следующих обстоятельствах. (Здесь имеется в виду начало общения с ним как со священником. Дело в том, что еще во время учебы Федора в семинарии у нас с ним были эпизодические встречи в Троице-Сергиевой лавре через нашего общего знакомого - Олега Васильевича Шведова, ставшего потом старостой Спасо-Преображенского храма в Тушино. С ним мы находимся в дружеских отношениях еще со времени моего крещения. Как-то раз, помнится, когда мы с Олегом уже отчаялись попасть на службу, Федор провел нас в Троицкий храм на акафист преп. Сергию в день его летнего празднования; службу возглавлял Святейший Патриарх Пимен в сослужении собора архиереев. Для меня это была, наверное, первая столь величественная служба!.. Но никакого личного общения у меня с Федором в те годы не было - и, разумеется, меня он помнить не мог). Так вот, в начале 90-х годов Богу угодно было посетить меня испытанием, лютость которого была сравнима разве что с его полной неожиданностью. Имея некоторый опыт церковной жизни, я понимал, что это не может быть случайным "недоразумением", что помощи надо искать только в Церкви, но своего рассуждения не хватало - хотелось опереться на чью-то твердую руку. Тяжесть искушения усиливалась оттого, что поддержки не обреталось именно там, где ее в первую очередь ожидал получить. Со многими священниками мне довелось тогда поделиться своими скорбями, и все говорили правильные слова - но душа не находила утешения. Да ведь и безнадежно больных направляют к самым искусным врачам! И однажды, кажется, в 1992 г., находясь один на один со своими проблемами, я вдруг вспомнил про Спасо-Преображенский храм, куда меня неоднократно приглашал Олег Шведов, и поехал в Тушино. Пришел на вечернюю будничную службу; народу в храме немного. Вижу: около Сергиевского придела у аналоя исповедует о. Феодор. Подхожу и начинаю открывать свою нестерпимую боль. С первых же слов поразило его искреннее, сердечное участие: он сам достал блокнот и попросил назвать имена моих близких, пообещав за всех нас молиться. И так он поступил с человеком, которого видел первый раз в жизни! (Как было сказано выше, помнить меня о. Феодор не мог, а прошлого мы тогда не касались). Задав еще несколько неформальных вопросов и получив ответы, Батюшка подтвердил серьезность и опасность ситуации, сказав в напутствие сердечные слова утешения. Впервые за все это скорбное время душа ощутила некую силу и внутреннюю правду, сокрытую в словах пастыря. Но потом жизнь потекла своим чередом. Обстоятельства не позволяли бывать в том храме, и этот эпизод постепенно удалялся, оставаясь, впрочем, в глубине сердца неким якорем. Так прошел не один год... Как-то раз я вновь оказался в Спасо-Преображенском храме, и так же, как тогда, у аналоя увидел исповедующего о. Феодора. Когда подходил, искренне считал, что меня он, конечно, не помнит, и начал излагать свои обстоятельства. А в ответ слышу: "Ну, что ты! Я все помню и молюсь за вас". Тут словно огонь коснулся моего сердца, и я сказал себе: "Видишь? Тебе послал его Сам Господь". Тогда же я понял, что такое "хранение пастырской совести", и впоследствии постоянно убеждался, что о. Феодор являл собой исключительный пример этой добродетели. С этого момента и до самой своей кончины, в течение четырех с небольшим лет, Батюшка оставался для меня истинным пастырем, душу свою полагавшим за овцы, который помог мне пройти тяжелейшие испытания: иногда обличая, иногда вразумляя, иногда утешая - все же это делая с неизменной любовью. Сейчас, когда о. Феодора нет рядом, гораздо отчетливее виден свой эгоизм, гнездившийся в сердце при общении с Батюшкой. Сколько милостей Господь излил на меня, недостойного, через Своего верного пастыря! Я же, неблагодарный, погруженный всегда в свои проблемы, готов был обидеться, чуть только мне покажется недостаток внимания к своей персоне. И не хватало смирения понять, что таких, как я, у него - сотни! А сколько можно вспомнить примеров внимания и заботы! Вот один из многих. Мощи святого мученика-исповедника князя Михаила Черниговского, чье имя мне дано при крещении, находятся в Архангельском соборе московского Кремля. В последние годы в день его памяти там совершается торжественная патриаршая служба, попасть на которую можно только по специальным билетам. Что говорить - как мне хотелось всегда побывать на этой литургии! И о. Феодор несколько раз проводил меня в собор, а однажды после службы подошел лично поздравить и благословил иконой св. Ангела-Хранителя, которую специально купил в храме. И все подобные проявления пастырской любви и заботы принимались как нечто должное: мол, он - священник, так и должно быть. Прости меня, Батюшка! Но, говоря о жизни человека, уже окончившего земной путь, мы должны уделить внимание событиям, сопутствующим его исходу из этого мира, ибо смерть - будучи сама тайной - приоткрывает таинственную завесу, отделяющую от нас истинное содержание жизни почившего. Она является печатью, скрепляющей земные дела, и, вместе с тем, дверью в обители иного мира. Писание говорит: "Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их" (Евр. 13,7). Поэтому я хотел бы поделиться своими личными впечатлениями и ощущениями, которые довелось пережить в те скорбные февральские дни. О трагическом исходе автокатастрофы, в которую попали о. Феодор и его верный друг и водитель Георгий, мне стало известно утром, через несколько часов после этих страшных событий. Первая мысль: "Как это может быть? - Он жив!" Как сказано в Патерике: с тех пор, как Христос умер и воскрес, человек уже не умирает. Можно сказать, что это первое чувство потом не исчезло, но явилось неким стержнем, вокруг которого формировалось восприятие происшедшего. Помню удивительную ночь накануне отпевания, когда многие, движимые любовью к своему пастырю, с вечера остались в храме у гроба, изливая в молитвах свою боль сиротства. Не прекращаясь, читалось Евангелие над телом Батюшки, а у гроба Юры многие прихожане, сменяя друг друга, читали псалтирь. Ранним утром стали приезжать священники, чтобы отдать долг любви тому, кто при жизни не щадил сил, изливая свою любовь на всех. Приезжали проститься и архиереи. У многих на глазах можно было видеть слезы. Нашел возможность лично приехать Патриарх, обратившись к вдове о. Феодора, матушке Галине, с трогательными словами утешения. Было ощущение, что происходит нечто величественное, не укладывающееся в рамки обычных похорон: был какой-то особый благоговейный трепет и чувство, что присутствующих гораздо больше, чем можно было видеть вокруг. Хотя даже внешне - впечатление не из частых: одних священников было много больше сотни! Были и другие знаки: после погребения, когда все стали расходиться, я с немалым удивлением сообразил, что, проведя время с 10 ч. вечера до 14 ч. следующего дня на ногах без сна и пищи, я не чувствовал никакой усталости! И все это сопровождалось переживанием какой-то сокровенной радости. Вспоминаются слова одного из величайших подвижников и учителей Церкви XIX века, святителя Игнатия (Брянчанинова): "Можно узнать, что почивший под милостию Божиею, если при погребении тела его печаль окружающих растворена какою-то непостижимою отрадою". Годовщина памяти пришлась на среду сырной седмицы. Панихиду возглавлял епископ Красногорский Савва. Народу, несмотря на рабочий день, собралось неожиданно очень много. Но самое удивительное явилось после панихиды: всех присутствующих вдруг охватила светлая, искрящаяся, прямо пасхальная радость, которая отражалась на улыбающихся, даже смеющихся лицах. Дивное зрелище, которое можно наблюдать разве только на Пасху! Ощущалось глубокое духовное единение, мир и покой на сердце. Слова Спасителя "да будут все едино" звучали в душах с новой силой, имея внутри опытное удостоверение. Долго не хотелось расходиться, и только необходимость житейских попечений заставила людей, пришедших почтить память любимого пастыря, мало-помалу покинуть ограду храма. Но впечатления о пережитом оставили в сердцах глубокий след... Когда-то, лет десять назад, в самом начале возрождения Тушинского прихода родной брат о. Феодора епископ Сергий, переживший его немногим более полугода, сказал поистине пророческие слова: "Пройдет несколько лет, и это место станет жемчужиной района". И теперь, глядя на восставший из руин великолепный храм Преображения Господня - величественный корабль, плывущий в вечность, - и крест у алтаря над могилой настоятеля, душу свою за него положившего, всякий раз думаешь, что Батюшка как истинный пастырь первым прошел этот путь, "подвигом добрым подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится ему венец правды, который даст ему Господь, праведный Судия, в день оный" (2 Тим. 4,7-8).

Наталья Алексеевна Щепотина

Я - врач, акушер-гинеколог. Мое знакомство с семьей Соколовых произошло много лет назад. Матушка отца Феодора, тогда совсем еще молодая, ждала второго ребеночка и пришла ко мне на прием. В первую же нашу беседу она рассказала мне про храм Преображения Господня и пригласила прийти.

В то время храм только вернули верующим, и он был совсем не такой, как сейчас. Не было ни Царских врат (вместо них висели красные занавески), ни росписей. На первой же службе я увидела отца Феодора, поисповедалась ему и целиком поверила этому молодому, начинающему батюшке. Он каким-то неведомым образом увлекал своей службой, искренней любовью к Господу, и все преображалось вокруг. Душой я сразу потянулась к нему и стала приходить в храм каждые субботу и воскресение.

Затем батюшка благословил меня наблюдать беременных прихожанок. Ко мне стали приходить духовные чада отца Феодора.

В самом начале я вела беременных согласно научным методам и теориям, подбирая назначения в зависимости от патологии. При угрозе выкидыша я старалась уложить женщин в стационар, но духовные чада отца Феодора без его благословения в роддом не ложились. Даже в кризисных ситуациях они старались им заручиться и ехали в роддом обязательно после молебна перед иконой Феодоровской Божией Матери, помогавшей при родах. Батюшка молился и говорил, нужна ли госпитализация или можно подождать неделю-другую.

Я, как врач, сначала возражала, зная, какие могут наступить осложнения или начаться преждевременные роды, но с недоумением замечала точность его прогнозов. Если он говорил, что ребенок появится на свет только через две недели, так оно и получалось, а если я все-таки укладывала беременную в роддом, то, несмотря на тяжелые нарушения (патологии) и ужасные показатели во время всего срока беременности, анализы вдруг чудом приходили в норму, и до родов все протекало без осложнений. Малыши появлялись на свет в те сроки, которые предвидел батюшка. Со временем мои возражения и недоумения сменились верой в особое знание батюшки, которое открывал ему Господь.

Были и очень тяжелые случаи, когда надежда оставалась только на Господа. Тогда я сама посылала пациенток к батюшке. Он служил молебен, молился, и все заканчивалось чудесным образом.

Батюшка всегда знал о новорожденных. В очередную субботу, помазывая меня, батюшка говорил: "Поздравляю с мальчиком (или девочкой)!" Теперь мне так никто не говорит, а очень жаль!

В моей жизни тоже однажды произошло чудо. Мы с мужем и дочерью стояли на очереди на квартиру, но, пока она подошла, семья наша распалась, и с мужем я разошлась. Получила я ордер на квартиру, но выписан он был на троих. Все пороги отдела учета и распределения жилплощади я обила, пытаясь переписать ордер, но никто не шел мне навстречу.

Тогда я пошла за советом к отцу Феодору. Он предложил мне съездить к блаженной Ксении Петербургской, помолиться. Я поехала. По возвращении из Санкт-Петербурга я вдруг обнаружила, что ордер потерян. Искала везде - нет! Опять пошла к батюшке. Он говорит: "Значит так и надо. Иди в отдел учета". Там меня попросили написать заявление о потере. Я спрашиваю: "А можно не вписывать бывшего мужа?" Мне разрешили и пообещали разобраться.

Через две недели пришел ответ в мою пользу. Вот так по молитвам блаженной Ксении и отца Феодора все разрешилось.

И теперь, когда батюшки не стало, я продолжаю к нему обращаться в трудные минуты, прошу его молитв о детях, о беременных, обо всем. Подхожу к его могилке и всегда беру благословение на любое дело, чувствуя, что он рядом, он поможет, он не оставит.

Александра Михайловна Кудинова

В 1992 году я ждала третьего ребенка. Беременность ходила плохо: и гриппом болела, и тяжело было... Нужно было лечь в больницу. Подхожу к отцу Феодору, говорю:

- Меня кладут на сохранение.

- Да, обязательно ложись. Ты ела сегодня?

-Нет.

- Иди, причащайся.

- Я ж ничего не вычитывала?

- Я сказал, иди, причащайся.

Он меня прямо заставил. И буквально на следующий день я легла в больницу. А дня через два, когда делали капельницу, у меня хлынула кровь из носа. Поднялось высокое давление, и меня сразу отправили в реанимацию. До этого у меня с почками все было в порядке, а тут вдруг отказываются работать. Предсмертное состояние. Возраст плода - семь с половиной месяцев. Самый возраст, когда младенцы не выживают. Потеряла сознание, и все, что происходило в это время, знаю из рассказов.

Утром пришла заведующая, говорит: будем разрешать роды. Кесарево делать нельзя, потому что у меня рвота. Сделали укол, а у меня схваток нет, потому что ребенок лежит как нужно. Врачи растерялись, сама слышала, они говорили: что дальше будем делать?

Сестра моя, Валентина, пришла к отцу Феодору накануне и говорит: "Батюшка, с Александрой беда...". Потом я узнала, что он, когда домой пришел, все детки, вся семья молились, молебен дома служили, а папа мой с вечера, как ему позвонили, встал на колени и не поднимался до тех пор, пока я не родила. Мама-то уж мне после рассказала: весь пол, говорила, был улит его слезами.

Родила я ровно к 12 часам, когда шла вторая литургия. Валя в это время была в храме. В воскресенье родила, сама, без кесарева.

Когда родила, пришла заведующая и сказала:

- Ребенок ваш не выживет. Не надейтесь, и будьте к этому готовы.

Принесли Олечку, показали и унесли в реанимацию для недоношенных.

Я пишу сестре записку: "Валя, только крестите ребенка". Где-то на пятый день она пошла к отцу Феодору.

- Батюшка, надо бы крестить девочку. Состояние ее тяжелое.

- Где она лежит?

- В реанимации.

- Хорошо, но если разрешат.

На следующий день он ехал в роддом в машине и всю дорогу плакал, молился, чтобы его пустили в реанимацию. Это я узнала от водителя уже потом.

В реанимацию его пустили, отключили провода, и он крестил Олечку. Крестил полным чином. Дали ему тазик, и когда он окунул Олечку, она впервые закричала, а до этого лежала под этими трубками, и все. А тут, когда он ее вынул из тазика, она закричала. Он сказал:

- Жить будет!

Врачи говорили, что она умрет, а если и выживет, будет неполноценной. Говорили, что и слышать-то не будет, и всякое такое, а она росла, и страхи за ее жизнь постепенно проходили. Причащала я ее сначала каждый день. Больная или здоровая, укутаю и - в храм. Проходили годы, а врачи все говорили: нет, ваш ребенок жить не будет. Только отец Феодор говорил мне:

- Нет, жить она будет. Нормальная девчонка. Смотри, какая красавица!

Привезла ее домой, думаю, что ж там красивого - два килограмма?

Так вот молитвами отца Феодора моя Оленька жива осталась.

На Благовещение в 1993 году я пришла в храм, была общая исповедь. Отец Феодор называл грехи. А у меня накануне столько дел! Я стою, думаю: "Ну куда мне причащаться! Пока я все перемыла, пока перестирала, пока приготовила - сил нет готовиться к причастию". Слышу:

- Александра, подойди.

Я и рта не успела открыть, как он мне:

- Пока постираешь, пока постельное белье поменяешь, пока детей перекупаешь, не хватит сил читать, да? Сколько бы ни вычитала, но завтра причащайся. Я стою - ни слова. Он говорит:

- Ты хоть "каюсь" скажи.

Настолько я были поражена!

Гневная я с утра встала, на ребят накричала. Думаю, пойду, причащу Олю, хоть около чаши постою. Подхожу, а отец Феодор говорит:

- Поставь ее на ноги, пусть она подойдет, а ты отойди.

Ей было всего 3 годика, и кто-то ее приподнял. Мне он всегда разрешал подносить ее, даже если я была в нечистоте, потому что она ото всех плакала, а тут, видно, почувствовал мое состояние.

Потом другой случай был. Мама с папой вдвоем остались. Нас детей-то много, но мы все в Москве, а они вдвоем в деревне. Нам всем очень хотелось, чтобы мама приехала к нам на престольный праздник, на Николая угодника. А у брата в храме, куда он ходит, престол великомученицы Варвары. Дни памяти рядышком, вот мы и решили, чтобы мама приехала. Подхожу к отцу Феодору за благословением, уверенная, что уж раз мы все шесть человек детей решили, что мама приедет, так и он благословит. А он вдруг:

- Не благословляю. Я так удивленно:

- Как же так? Все дети-то решили...

- А я не благословляю, потому что мама должна быть с папой.

Звоню маме: "Отец Феодор не благословил тебе ехать". Она спокойно к этому отнеслась: "Хорошо, не поеду".

В это время в нашу деревню приехали из Москвы поминать, как мирские поминают, и привезли плохую водку. И все мужчины в деревне отравились. Папа на великомученицу Варвару всю ночь был без сознания. Если бы не мама, то и умер бы. Она ему скорую помощь вызывала.

А потом папа приехал в Москву, пришел в наш храм, чтобы посмотреть на отца Феодора. Сам-то он был человеком церковным, в алтаре прислуживал, духовный отец у него был, а мальчишки с детства его дразнили попом. Побыл он у нас в храме и говорит: "Много я всяких батюшек видел. У одного голос хороший, другой сам красивый, статный, добрый, третий проповеди говорит замечательные, а у отца Феодора все это вместе. Такого я вижу впервые. Отца Феодора увидел, теперь и умирать можно".

После смерти папы я каждый день в храм ходила. На сороковой день или перед ним подошел отец Феодор ко мне и говорит:

- Все скорбишь по папе?

Я ничего не отвечаю, знаю, что он будет ругать. А он говорит:

- Как же ты еще кого хоронить будешь?

Он так сказал, и у меня сердце оборвалось. Было это в ноябре, до гибели его оставалось всего ничего - три месяца.

Позвонила мне моя сестра Марина со своей печалью. Врачи обнаружили у нее межпозвоночную грыжу. Место, где она вылезла, очень неудачное, операцию делать опасно, и по прогнозам сестра моя должна бы остаться инвалидом. Она сама врач по профессии, прекрасно понимает свое положение, звонит мне, плачет. Следующий день был воскресный, и я пошла на литургию. Служил отец Феодор. Я всю службу проплакала, после службы он давал крест, я подошла заплаканная, он спросил: "В чем дело?", и я рассказала. Он как-то так почти весело мне на это сказал:

- Ничего, все у нее пройдет. Отлей ей маслица, что я тебе дал для Оли от Гроба Господня. Пусть она мажет, и все пройдет.

Сестра моя так и стала делать. Конечно, к таинствам приступала, и очень скоро у нее все прошло, всем на удивление, особенно врачам.

… Как-то на день Ангела батюшки, нет бы к пяти часам на службу пойти, а я побежала подарок искать. Очень хотелось купить большой фотоальбом. Нигде их не могла найти, ну и запоздала на службу, не знаю на сколько. Подхожу на помазание, а он:

- Ты почему к началу не пришла?

Я не могла ему сказать, где была, покраснела и молчу. Всех в храме видел батюшка, и в каком настроении, видел. Посмотрел на меня и вдруг сказал:

- На следующий год будешь поздравлять меня телеграммой.

Я растерялась, маме потом рассказала:

- Мама, на следующий год я с отцом Феодором на день его Ангела вместе не буду. Отец Феодор просто так не говорит.

И вот в день смерти батюшки я маме позвонила, она и говорит: "А я вспомнила его слова. Я все ждала день его Ангела, знала, что непростой это день будет". Вот так вот было.

На последней исповеди у него я была в воскресение перед второй службой. Видела, какой он приехал из Иерусалима, а спросить у него, что случилось, не могла, язык не повернулся. Даже решила, было, не ходить на исповедь. Потом все-таки пошла. И он мне все вопросы разрешил, но закончил исповедь такой фразой:

- И больше я тебе не смогу помочь словом.

Отошла, думаю, наверное, я настолько надоела батюшке, а, оказывается, он другое имел в виду.

Года за три до гибели батюшки мы ездили с нашей прихожанкой к одному старцу. У меня были свои вопросы, а ее волновало: в тот ли она храм ходит. Я несколько раз просила отца Феодора благословить меня на поездку, он все отказывал, а потом говорит: "Надоела ты мне. Езжай". Я поехала с целым списком, а батюшка на все мои вопросы отвечал словами отца Феодора, даже его интонацией. Прихожанке же нашей ответил: "Ходите в храм к отцу Феодору. Он всех вас к Богу приведет".

Раба Божия Татьяна

Прихожанкой храма я стала после пережитого горя: у меня умер первый, долгожданный ребенок. До этого я заходила в храм лишь для того, чтобы свечи поставить, и ничего не понимала в происходящем там. Беда гнала меня из дома, и я не знала, куда себя деть. Зашла в храм, вижу: к алтарю идут люди со сложенными на груди руками. Встала и я. Когда подошла моя очередь, священник (это был отец Феодор) обратился ко мне с вопросом: "На исповеди была? Разрешение получила?" Я отрицательно качнула головой и отошла от чаши, заливаясь слезами.

После службы отец Феодор сам подошел ко мне и спросил: "Вы в первый раз? Ничего не знаете?" Меня так тронуло его внимание, удивила способность различить в огромной массе народа неопытного человека и желание сделать его своим другом! Потом я узнала, что он помнил имена всех постоянных прихожан, знал обстоятельства жизни всех, кто хотя бы раз приходил к нему на исповедь. Батюшка собирал вокруг себя людей, к нему тянулись, ему верили.

Когда Господь послал мне в утешение второго ребенка, отец Феодор благословлял меня в роддом, служил перед этим молебен перед Феодоровской иконой Божией Матери и напутствовал: "Не бойся, я сам освящал этот роддом. Все будет хорошо". И действительно, в скором времени мы крестили сыночка в нашем храме Преображения Господня.

Однажды я пришла на причастие с детьми. Прямо у чаши дьякон мне сказал: "Губы красить не надо". А я и не красила, просто они у меня такие яркие. От слов дьякона стало как-то не по себе. Я, кажется, даже ответила ему, что не красила.

После службы, когда подходила к кресту, отец Феодор обратился ко мне: "Не обижайся на него. Он у нас еще молодой". Удивительно, как батюшка мог запомнить меня, почувствовать мое настроение - ведь в тот день причащалось много народа. От слов отца Феодора, от его заботы стало так легко на душе, так спокойно. Очень он был внимателен и ласков к каждому пришедшему в храм.

Мария Глыбовская

"Отец Феодор умер!" - сообщил мне муж по телефону из семинарии. Я стала перебирать в памяти всех лаврских священников, всех отцов Феодоров, и все никак не могла связать эту страшную новость с нашим жизнерадостным батюшкой - настолько не подходили к нему эти слова.

Проработав несколько лет библиотекарем в Спасо-Преображенском храме, я очень часто встречалась с батюшкой вне храма (библиотека находится рядом с его кабинетом), но никогда не видела его унывающим или раздраженным. Очень усталым - да. Он, проходя мимо, всегда вглядывался в лицо: "Унываешь? Смотри, солнышко на улице!"

Батюшка не был моим духовником, и поначалу я дичилась, не понимала, почему ему до меня есть дело. Какая-то девчонка, а батюшка - он и с Патриархом служит. Но очень быстро почувствовала и поняла то, чего еще не встречала в своей небольшой жизни: он всем нам был любящим, сердобольным, нежным отцом.

Высокий и сильный физически, он был тверд духом и мог быть очень строгим, суровым, прямо "железная рука". Но только там, где это было необходимо. А вообще суровость - не батюшкин характер.

На какие-то именины я подарила ему тополиную веточку, где только-только проклюнулись листочки. Батюшка очень обрадовался этому подарку, поставил ее в банке на окошко перед своим рабочим столом и потом несколько раз звал меня посмотреть, сколько листочков уже распустилось. А весной он попросил нашу неутомимую бабушку Александру посадить эту веточку в землю, и деревце стало подрастать на территории храма.

У батюшки миллион забот, а он не забыл и веточку. Он умел ценить такие вещи.

Поначалу я робела, когда приходилось обращаться к отцу Феодору. Но батюшка так кротко себя держал, что очень скоро всякий страх пропал. Например, хотела я позвонить из сторожки. Заглядываю - там сидит отец Феодор. Решила подождать в коридоре, пока он уйдет, но батюшка сам вышел и попросил идти звонить. А когда увидел, что я все еще стесняюсь - совсем ушел. Он не любил, когда перед ним робели из-за сана и звания.

Первым послушанием моим в храме была трапезная. И вот, на второй день работы, стою у раковины, мою посуду. Вдруг кто-то подошел сзади и закрыл мне ладонями глаза. Я очень удивилась, так как еще не успела здесь ни с кем познакомиться: "Сдаюсь!" Оборачиваюсь - стоит сияющий отец Феодор: - Здесь только я так могу.

У батюшки было какое-то особенное отношение к людям. Когда он был рядом, я чувствовала себя другим человеком, гораздо лучше и чище, чем была только что, до его появления. Это качество проявлялось в его искреннем уважении ко всем, но причина была где-то глубже. Я очень этому удивлялась и думала: "Наверное, у батюшки есть такая установка - обо всех хорошо думать". Однажды я его спросила, как ему так удается относиться к людям? Батюшка ответил словами из святых отцов, что в каждом человеке - образ Божий. К сожалению, тогда его ответ я не сумела усвоить, видно время еще не пришло, а для него это было так естественно!

Помню, он процитировал какую-то книгу: "После причастия я смотрю на свои руки и вижу руки Самого Бога". Он, видимо, и сам так чувствовал.

Наталья Александровна Гродницкая

Отец Феодор стал мне очень близок после того, как я увидела, как он крестится. Эта особенность связана с воспоминаниями моего детства, и для ее объяснения мне придется вернуться в прошлое.

Родилась я в Симферополе в верующей семье, с младенчества была крещена, и где-то до 12 лет бабушка регулярно водила меня в храм, пока был жив епископ Лука (Войно-Ясенецкий). Мы причащались у владыки, бывали у него на исповеди, а потом вдруг перестали ходить в церковь. Спрашивала бабушку: "Почему мы не ходим в церковь?" Помню, она мне отвечала: "Там агенты". Ну, не ходим в церковь, и стоять не надо. Столь значительная перемена в жизни для меня, подростка, прошла совершенно безболезненно.

Росла, иногда в памяти всплывали воспоминания детства, и мне хотелось побывать в храме на Вербное или просто зайти помолиться, но бабушкино объяснение удерживало.

А потом я переехала в Москву и переживала совершенно жуткое духовное одиночество, страшную пустоту. Но молилась всегда. С детства, и всегда получала просимое. Особенно-то я ничего не просила, но всегда получала и настолько к этому привыкла, что даже не удивлялась. В детстве у меня отношения с Богом были какие-то свои, глубоко личные. Может быть, поэтому, когда стала взрослой, и все вокруг вдруг начали приходить к вере, появилось такое чувство ревностное, что, дескать, они неофиты, а я тайная "христианка со стажем" - неправильное чувство, которое удерживало меня вне церковной жизни.

Тем не менее, в церкви я бывала: в день памяти бабушки, или когда просто душа заболит, поплакать и поставить свечи. Но ничто меня там не удерживало надолго: казалось, все не так крестились, полагали на себя крест не так, как я привыкла, как меня бабушка учила. Я имею в виду не начертание креста, а внутреннее благоговение при этом.

Я обожала, когда бабушка крестилась, как она строго накладывала на себя крест. С детства помню бабушкино: "на лобик, на животик, на правое плечико и на левое плечико", и при этом она сама крестилась. В этот момент она становилась очень строгой, а когда я по ее примеру осеняла себя крестом, во мне возникало какое-то необыкновенное чувство. Мне это очень нравилось, я даже не могла понять почему.

И вот когда отец Алексий Грачев привел меня в храм к отцу Феодору (было это на Рождество 1992 года), и я увидела, как батюшка перекрестился, у меня полились слезы. Я стала плакать, потому что очень люблю бабушку, а в жесте отца Феодора я буквально увидела ее. Сразу же отец Феодор стал мне очень родным, хотя я его совершенно не знала.

Отец Алексий тогда еще не приступил к служению в Рождествено, и отец Феодор пригласил его сослужить за рождественской литургией. Перед началом службы оба они исповедовали. Храм тогда еще только восстанавливался, поэтому служба совершалась только в Никольском приделе, а таинство исповеди проходило в главном. В храме я была с дочерью, тогда еще маленькой Олей, и ее подружкой Настей, дочкой отца Алексия. Девочки потянули меня на исповедь: "Тетя Наташа, давайте пойдем к отцу Феодору", но мне он показался очень строгим, и я побоялась идти к нему, а отца Алексия я... не узнала. У меня было настолько большое благоговение к нему, что я даже боялась смотреть ему в лицо. Вижу, стоит у аналоя батюшка небольшого роста с длинной бородой: "Пойду-ка я лучше к этому священнику; он такой с виду добрый, смиренный". Пошла, поисповедалась за все годы своего окаянства, очень неполно, конечно, и с удивлением узнала, что исповедь у меня принял отец Алексий. Это была моя первая исповедь после долгих лет жизни вне церкви. Тогда же я впервые за все годы причастилась.

А потом дети отца Алексия и моя Оля стали ходить в воскресную школу, и я с ними часто ходила. Познакомилась там с Екатериной Владимировной Ткаченко, родной сестрой отца Феодора. Это были незабываемые дни! Она умела так организовать детей, устраивала замечательные детские праздники с колядками, песнями. Дети к ней с удовольствием ходили. Сначала в школу, потом в храм, и родителей за собой вели.

Моим духовником по-прежнему оставался отец Алексий, но при этом в моей жизни присутствовал еще отец Феодор. Я старалась ездить в Рождествено к отцу Алексию, исповедовалась и причащалась у него. У нас с ним были очень теплые доверительные отношения. Но в будни мы ходили молиться в Преображенский храм к отцу Феодору, с которым у меня так и сохранялись "заочные" отношения: я все еще с ним не беседовала. Мне очень хотелось, чтобы оба батюшки дружили. Я даже отцу Алексию говорила: "Батюшка, я так хочу, чтобы вы дружили с отцом Феодором!" Он смущенно улыбался и говорил мне: "Мы в хороших с ним отношениях". Я потом поняла, что они настолько были яркие оба, и настолько у них были разные сферы, и некогда им было, но мне всегда хотелось, чтобы они дружили. А иногда мне казалось, что я просто ничего не понимаю в мужской дружбе, и на самом деле отец Алексий с отцом Феодором дружат, просто эти отношения никому в глаза не бросаются.

Помню еще один эпизод на праздник Жен-мироносиц в воскресенье в 1995 году. До этого у меня тяжелые были семейные обстоятельства: проводила внука в Краснодар с его отцом. Это была для меня первая с ним разлука и представлялась просто трагедией.

Проводила их утром, попила вместе с ними кофе, смотрю на часы - в Рождествено на литургию не успеваю, и побежала на позднюю к отцу Феодору. Вхожу в храм, уже и "Верую" пропели, начался евхаристический канон, и тут мне так горько стало! Ведь праздник Жен-мироносиц, я их так люблю! Часто представляла, как идут ко Гробу эти женщины, и всегда мечтала, как бы мне так послужить Христу! Но наступил день их памяти, а я не сумела почтить его как следует.

Я очень плакала, думала: "Какая я окаянная, нет бы мне приготовиться, причаститься". Молилась про себя: "Господи, ведь не бывает так, чтобы Ты допустил до причастия, если я даже кофе пила. Даже и чуда не может быть". Стою на месте, где теперь левый клирос в главном приделе, плачу, разливаюсь о своем горе, смотрю на причастников с завистью, глубоко переживая свое недостоинство. В этот момент отец Феодор выходит с чашей и вдруг, глядя прямо на меня, очень громко говорит: "Причащается раба Божия Наталия Тела и Крови Господней". Никогда ни до, ни после этого я не слышала имен причащающихся, да еще стояла так далеко. Конечно, это он не обо мне говорил. Он меня тогда и не знал, я с ним даже еще ни разу не говорила. Он причащал ребенка, которого к нему поднесли, но почему-то не сказал: "младенец Наталия". В этот момент меня как будто сноп искр осыпал, похожих на те, что бывают при сварке, и чувство такой благодарности, необыкновенного счастья меня буквально затопило! Тут у меня слезы вообще неудержимым потоком полились.

Когда я отцу Алексию это рассказала, он мне, помню, ответил: "Да, умеет Господь утешить". А я тогда же ему сказала: "Батюшка, ведь я не сказала с отцом Феодором ни одного слова, но Вы себе не представляете, как он мне близок".

Через два года я все-таки причастилась на Жен-мироносиц в храме Рождества Христова у отца Алексия, за последней его литургией. На следующий день он погиб в автомобильной катастрофе со своим другом иеродиаконом Романом.

Это было такое горе, которое, как мне казалось, невозможно пережить. Мне и в голову тогда не приходило искать нового духовного отца, но однажды мне потребовался практический совет, и я решила просить его у отца Феодора. Очень он меня тепло, встретил, поцеловал, пригласил приходить к нему. По поводу моего недоумения посоветовал сходить к святителю Алексию, к его мощам в Елоховский, и помолиться там.

… Я продолжала ездить в храм в Рождествено и на праздник иконы Божией Матери "Всех скорбящих радосте" также собиралась туда, но почему-то поленилась - осталась дома спать. И снится мне сон, будто отец Алексий благословляет меня ходить в Преображенский храм к отцу Феодору.

Прибежала к нему и говорю: "Возьмите меня хотя бы падчерицей, самой последней дочкой. Отец Алексий мне приснился и к вам послал". Он мне на это ответил: "Наташа, давай договоримся сразу, что сны мне больше рассказывать не будешь". Я знала, что этого нельзя делать, да и верить им нельзя, но вот такое было. Потом он мне сказал: "Грядущего ко мне не изжену вон. Дай список, за кого молиться".

И началась совершенно изумительная беспечальная пора. Несмотря на скорбь по отцу Алексию жизнь мне казалась полной радости, не какого-то безудержного веселья, а тишины и покоя, ощущения, что все хорошо.

К отцу Феодору я питала абсолютное доверие и спрашивала у него благословение буквально на все. Однажды прихожу к нему и говорю: "Батюшка, благословите меня завтра в Рождествено помолиться". А он мне: "Дай Бог, чтобы ты сюда на раннюю успела, а то, как разболеются у тебя все". Я думаю, кто же это у меня разболеется? Дети только отболели. Наверное, батюшка так сказал потому, что не хочет, чтобы я в Рождествено ехала. Прихожу домой, а муж мне говорит: "Наташа, ты не могла бы пойти завтра на раннюю? Мне что-то нездоровится".

Был еще случай на Сретение. Я подхожу к батюшке просить благословения причаститься. Батюшка говорит: "Только будь со всеми сегодня в мире". Неужели, думаю, батюшка считает меня какой-нибудь скандалисткой? Чем же и когда я могла его в этом убедить? Прихожу и вижу - Оля привела с собой ночевать незнакомую девочку из института. Я не люблю, когда ко мне внезапно приходят, к тому же перед причастием, но так как батюшка меня предупредил, чтобы я была со всеми в мире, я старалась быть любезной. Если бы он не произнес такой фразы, я бы, конечно, обрушилась на Олю. Как же так, накануне причастия привела в дом девчонку, да от нее куревом пахнет! Но слово батюшки предотвратило конфликт. Все прошло очень хорошо: и правило я вычитала, подготовилась, да и девочки вели себя очень тихо. Они потом мне были так благодарны.

А однажды у меня очень тяжело заболела мама. Прибежала я к отцу Феодору и говорю ему: "Батюшка, такие и такие вот симптомы". Обычная практика медиков - советоваться друг с другом. Мы, врачи, стараемся воспользоваться человеческим опытом, знаниями коллег, но с отцом Феодором я советовалась по профессиональным вопросам для того, чтобы знать волю Божию. Он меня выслушал и благословил ехать немедленно.

О его благословении ходили разговоры, что если он благословит, все складывается наилучшим образом. И действительно. Денег у меня на дорогу не было, но выручили друзья, и пошла за билетом. Отстояла очередь, а мне кассир, совершенно незнакомая женщина, вдруг говорит: "Билеты есть, но завтра утром они будут в два раза дешевле. Приходите завтра, будут билеты на дешевый поезд". Меня это так поразило! Передо мной люди подходили, брали билеты также до Симферополя, но предупредила она только меня. Так, благодаря участию кассира, денег мне хватило не только на дорогу, но даже на скромные гостинцы. И когда приехала к маме, лечение мое очень скоро ей помогло. Буквально за неделю я поставила ее на ноги. Но это не потому, что я ее лечила, а просто по молитвам отца Феодора.

Помню последнюю свою исповедь у батюшки за день до его гибели. Я пришла с матушкой Ниной, женой священника (они жили рядом). Она была тяжело больна, и я помогла ей доехать до храма. Сама я совершенно не готовилась к таинству и даже не думала подходить к отцу Феодору, а он увидал меня и говорит: "Наталья, подойди". Пока подходила к аналою, вспомнила свои грехи, сомнения - все они были разрешены. Собираюсь уже отходить, как он вдруг меня спрашивает: "Ну, как Оля?" Что-то говорю о ее занятости, что она все хочет придти, да никак не соберется, на что он задумчиво произнес: "Хочет, да не сможет".

Я так испугалась, думаю, наверное, Оля моя такая плохая, может быть, ее затянет трясина дел, и она не сможет к батюшке придти, но он, как потом стало ясно, совсем другое имел в виду. Прибежала я домой, говорю: "Оля, батюшка так вот сказал, давай срочно пойдем. Завтра у него день Ангела, давай его сегодня поздравим". И мы вечером побежали. Оля подошла к нему, говорит:

- Батюшка, разрешите вас поздравить и вот, подарить (она маленький пакетик несла).

- Что это, мешок с грехами? - пошутил отец Феодор.

- Батюшка, благословите причаститься в следующее воскресение?

- Посмотрим, - задумчиво произнес отец Феодор.

Через четыре дня мы все причащались за заупокойной литургией.

Когда хоронили отца Феодора, в душе у меня родился страх, что теперь в храме всегда будет темно. Дело в том, что когда он был в храме, свет горел ярче. В буквальном смысле слова. По этому признаку я всегда могла определить, здесь он или нет. Долго я недоумевала, ну что же это такое: свечи что ли экономят или свет не включают, когда его нет? А иногда бывало - нет отца Феодора, и светло. Вот, думаю, наверное, что-то починили или просто свет включили, а потом смотрю - отец Феодор из алтаря выходит.

… Стою я в храме, впереди гроб с телом батюшки, и такая тоска. А тут еще мысли эти. И вдруг сверху - поток света солнечного! И мне прямо в лицо!

Татьяна Юрьевна Юночкина

Как безмятежно живет дитя, не зная бед и невзгод, защищенный материнскими заботами, ее любовью, молитвой, так и мы много лет жили под молитвенным покровом отца Феодора. Купались в его любви, окормлялись духовно и руководились его благословениями в жизни. Он был для нас всем. Но пробил час, и мы вкусили горечь сиротства.

...Весна. Пора засаживать огород.

- Батюшка, благословите!

И батюшка служит молебен, читает специальные молитвы, испрашивает Божие благословение, освящает воду. Этой водой с пением пасхальных тропарей окропляем инвентарь, семена, землю. И диво: земля родит даже в неурожайный год. Соседи удивляются: "Вы какой-то секрет знаете".

...В один день мне и мужу объявили на работе о сокращении. Бегу в храм:

- Батюшка, как быть? Помолитесь.

Помолчал и успокоил:

- Ничего, все обойдется. Найдется тебе работа. Действительно, через 3 недели я устроилась на более оплачиваемую должность, да еще по специальности, а муж остался на своем месте, сокращение его не коснулось.

... Заболели детки, да как: в полгода внезапно у обеих (2 и 5 лет) открылась бронхиальная астма в тяжелой форме. Три с половиной года тяжких испытаний, горя, слез, бессонных ночей! Как горячо батюшка молился за моих детей, любил их, жалел. Заболевание, как показало обследование, было вызвано грибком, обосновавшимся на стенах в ванной комнате нашей квартиры. И началась борьба за жизнь и здоровье моих деточек.

Все попытки избавиться от грибка в ванной ни к чему не привели. Эта плесень вызывала постоянные приступы у девочек, и оставалось только одно - сменить место жительства. Но как это сделать? Денег на новую квартиру у нас нет, разменять трехкомнатную "распашонку" можно было максимум на две однокомнатные, но в квартире нас восемь человек: моя семья - четверо, мама, брат и сестра с дочерью. Попробовали обратиться в Отдел учета и распределения жилплощади префектуры и получили ответ: "не положено". Врачи были на нашей стороне, подписали ходатайство - анализ крови девочек и соскоб со стены в квартире показывал наличие одного и того же грибка, но против был ДЭЗ.

Я буквально разрывалась на части между детской поликлиникой, куда мне приходилось ездить с девочками почти ежедневно на процедуры и гимнастику, и хождением по инстанциям в хлопотах о жилье. Как-то, получив очередную отписку из ДЭЗа (копии ушли в префектуру, супрефектуру), в которой нас облили грязью, я в страшном унынии пришла к о. Феодору:

- Я больше не могу... Никуда не пойду.

- Пойдешь, - был твердый ответ, - и если с детьми что-нибудь случится, ты хотя бы не будешь винить себя за то, что сидела сложа руки.

Как часто эти слова помогали мне потом удержать равновесие, придавали силы для борьбы. Но вот дело наше зашло в тупик, и, казалось, выхода нет. Опять бегу в храм к батюшке.

Вечером после службы он, как обычно, отпускал народ. Ни тени усталости на лице. Веселый, радостный, благословлял, утешал, на ходу решал разные вопросы. Уставшие, озабоченные люди отходили от него, сияя от радости. Я ждала. Подошла последней.

- Я больше не могу стоять, - тихо сказал он, - пойдем.

Мы пришли в ризницу храма, где он опустился в кресло, села и я. Никогда раньше не видела его таким уставшим. Было стыдно, что я еще задерживаю его, лишаю отдыха. Быстро объяснила ситуацию и напоследок попросила его благословения отвести ребенка во время приступа в супрефектуру:

- Поселимся у супрефекта в кабинете: пусть посмотрит, как болеет мой ребенок, - закончила свой рассказ.

- Нет, так делать не нужно, - улыбнулся он. Помолчал, достал из стола лист бумаги и начал писать.

Дописав письмо, прочитал его мне. Запомнилась одна из последних фраз: "Пожалуйста, разберитесь, ведь речь идет о детях". Сказал, к кому отнести в супрефектуре, благословил иконочкой.

И дело стронулось с мертвой точки: заново пришла комиссия, написали более правдивый акт о состоянии жилья, вызвали для обследования специалистов из НИИ им. Сысина. Таким образом, мы получили документы, подтверждающие, что на стенах нашей квартиры живут те же грибковые, на которые выявлена сильная аллергия у детей.

Другой раз, когда шла на прием к префекту, батюшка писал ходатайство о жилье. До сих пор храню ксерокопию письма на бланке с реквизитами храма и его подписью. И вот - первая победа. После посещения мэрии нам дают временное жилье в переселенческом фонде. Письмо с предложением временно переехать туда мы получили в день вмч. Феодора Стратилата 21.02.1996 года - именины отца Феодора.

А дальше - ирония судьбы. Летом на смену одному префекту пришел другой, и в день празднования иконы Казанской Божией Матери, 4 ноября 1996 года, новый префект подписал ходатайство в суд о нашем выселении. Ох, и страха я натерпелась! Не имела поддержки даже в семье.

- Ты не в своем уме, - говорил мне муж, - пошла против государственной машины; она раздавит тебя.

- Брось все, возвращайтесь, - говорила мама. И только батюшка твердо сказал:

- Выедешь - ничего не получишь. Нужно идти до конца. Ты же не для себя стараешься, а для детей. Молись святителю Николаю.

Знакомый адвокат сказал, что суд мне не выиграть: "Закон, что дышло, куда повернешь - туда и вышло". Суд будет защищать интересы префектуры. Надежда только на чудо Божие.

И Господь вершил свои дивные дела: ни одного судебного заседания не было - переносили то на 2, то на 3 месяца по разным причинам. Последнее заседание было назначено на 30 сентября. Узнав об этом, отец Феодор сказал:

- О, Вера, Надежда, Любовь и мать их София - Премудрость Божия! В этот день ничего не может быть плохого.

А я шла по новому витку: супрефектура, префектура, мэрия - везде отказы. Приняли только в Администрации Президента. И сразу стали оформлять на прием к министру. Запомнилось: в день приема у министра в ожидании человек десять. Рядом сидела пожилая женщина, читала акафист. Все напряженно молчали. Один за другим заходили в кабинет люди. И вот я уже одна ждала приема. Вошел в приемную председатель секретариата (мы помнили друг друга еще по предыдущему моему посещению) и очень тепло пожелал мне удачи:

- Мы не всемогущи, написали письмо в мэрию. Но дай Бог вам удачи, дай Бог...

И секретарша также пожелала Божией помощи. Как радостно было на душе! Это было 28 февраля 1997 года.

Мэр ответил на письмо делом. В день памяти иконы Владимирской Божией Матери (нашей венчальной) 8 сентября 1997 года нам сообщили, чтобы мы пришли за смотровым ордером на новую квартиру. И, действительно, 30 сентября "ничего плохого" не произошло - закрыли судебное разбирательство.

- Вымолила, - сказал батюшка. Я удивленно взглянула на него, потому что помнила, как он сам относится к таким словам, но не посмела возразить.

...Как-то раз собралась с дочками к преподробному Сергию в Троице-Сергиеву Лавру. Узнала об этом соседка и попросила взять ее троих детей (4,8,10 лет). Не посмела ей отказать: "Как батюшка благословит". Узнав, что с детьми еду одна, отец Феодор благословил взять лишь среднюю - Машу. Поездка прошла замечательно. Машенька помогала мне: следила за младшей непоседой-дочкой.

Потом батюшка, увидев меня в храме, спросил:

- Как съездили?

- Хорошо, батюшка. Вашими молитвами, - радостно выплеснула я.

Он вздрогнул, как от удара, резко качнул головой и строго оборвал:

- Не моими, а молитвами преподобного Сергия.

Больше этой фразы я никому не говорила, увидев на примере батюшки, как может она ранить.

... Не забыть мне, как привезла на руках в храм четырехлетнюю Ксению, младшую дочку. Она отравилась арбузом: вся покрылась крапивницей, температура подскочила, ничего не ела сутки, а питье вызывало рвоту. И все это на фоне астматических явлений. Она так ослабела, что не поднималась с постели. На следующий день, в праздник усекновения главы св. Иоанна Предтечи привезла ее на руках в храм. Когда поднесла к причастию, батюшка спросил:

- Что случилось?

Коротко объяснила, и батюшка, причастив ее лишь Кровью, перекрестил дочку лжицей. За ящиком нам дали целый пакетик просфор, и моя Ксюша, пока мы были в храме (а мы остались еще на панихиду), ела их. Съест половинку - и уснет. Проснется - еще половинку съест и опять засыпает. После службы она уже шла на своих ножках, правда, с моей помощью, а через неделю мы забыли о болезни вообще.

Батюшка сам имел живую веру в Бога и нас учил во всех обстоятельствах жизни прибегать к молитвенному покрову Божией Матери, предстательству святых, смиряться перед благой волей Божией и уповать на нее.

...В новую квартиру мы переехали со здоровыми детьми. В октябре 1997 года ездили в благословенную дорогую нам Оптину Пустынь. В день празднования Иверской иконы Божией Матери (сколько плакали у нее и в часовне, и в Сокольниках, прося помощи!) уезжали домой. Нас провожал иеромонах Зосима:

- Вы сначала поезжайте в Тихонову Пустынь, - напутствовал он нас, - окунитесь в источнике. И по вере вашей да будет вам, а там уж - домой.

Погода была вполне зимняя: конец октября, а на улице минус один градус, снежок порошит. Поехали, как благословили. Я не смогла даже раздеться, а детки, мои маленькие астматики-детки, быстро сбросили с себя одежду. Ксюше бабушка помогала, и она первая вошла в ледяные целебные воды. Выздоровела сразу. Старшая Ириша не смогла по примеру младшей войти в воду по шею, окунулась по пояс, умыла личико, грудку. Она выздоровела позже - через месяц. Врачи в поликлинике мэрии, где мы наблюдались, не могли поверить в чудо! А девочки первые два года после этого вообще не болели. Даже ОРЗ не было.

Батюшка воспитывал личным примером.

Подошла к нему с очередным вопросом, а он говорит:

- Делай, как я. Вот ты только идешь ко мне, а я вижу, что ты хочешь что-то спросить и молюсь: "Господи, вразуми, научи, что ей ответить. Господи, благослови".

Как просто жилось за его благословение. Наверное, каждому, кто к нему подходил, открывалась воля Божия. И не было даже мысли ослушаться. Каждое благословение принималось как руководство к действию.

...Перешли в новую школу в середине учебного года. Младшая Ксюша из 1 класса, где учили по программе 1-4, попала в класс 1-3. Отстали на полгода, и моей шестилетке пришлось наверстывать программу. Год промучались, не имея поддержки со стороны учителя. И когда в октябре 1999 уже во 2 классе услышала от учительницы те же хлесткие слова "она маленькая", взорвалась и решила перевести дочку в 1 класс к ровесникам, хотя девочка училась на 4, но очень трудно давалась ей учеба. Поехали за благословением к отцу Феодору.

- Взяли благословение учиться, так исполняйте, - был ответ.

- Но, батюшка, там другая программа.

- Меняйте класс.

- В школе нет класса по программе 1-4, - продолжала настаивать я.

- Тогда полгода в куклы играть, - сказал он как отрезал.

Именно эта фраза, его благословение играть в куклы полгода, не позволило мне осуществить свое намерение. Я попала на прием к умному, проницательному, опытному педагогу - директору школы. Она сразу разобралась в ситуации, расставила все по своим местам, и наша учительница из стороннего наблюдателя стала первым помощником. Дорогой батюшка не позволил совершить роковую ошибку.

...В 1996 году, когда сильно болели дети, у меня самой открылись почечные колики. Так скрутило, что ходить не могла. Результат обследования был неутешительным: в правой почке "поселился" камень 5x8 мм. Пришла к батюшке жаловаться.

- О, камень. Он может и раздробиться.

Сказано это было таким тоном, мол, пустяки, не стоит беспокоиться.

Шли годы. Я всегда помнила, что в правой почке сидит камень, хотя колики больше не повторялись, но камень мог расти. Через четыре года появились проблемы с почками: я ждала ребеночка и чувствовала себя неважно. Направили на УЗИ на день памяти преподобного Амвросия Оптинского. На душе тревожно, хотя сердцем чувствую, что в такой день ничего плохого быть не может. Врач долго рассматривала правую почку.

- Песка не нахожу, - заключила она.

- А камень есть? - застыв от напряжения, спросила я.

- Нет. Чистая почка. И вторая оказалась без камня.

...Как-то попросила батюшку помолиться о близком мне человеке, он помолчал и тихо ответил:

- Заметил, чем сильней молишься за человека, тем большим испытаниям он подвергается.

Видно потому духовные чада батюшки, родные и близкие терпят скорби после его кончины, что приобрели такого сильного молитвенника на небесах.

Раба Божия Валентина

По милости Божией я знакома с семьей Соколовых вот уже почти 10 лет. Вспоминаю, как впервые перешагнула порог храма Преображения Господня в Тушино. Было это на престольный праздник Преображения Господня. Через дряхлую металлическую дверь я вошла в полуразрушенный храм и сразу оказалась в центральном приделе. Шла вечерняя служба. Молитвенно и проникновенно пел хор. Мне стало так хорошо на душе, что после службы я осмелела и попросилась петь вместе с ними. Опыт пения в церковном хоре у меня был, и регент, Любовь Владимировна Важнова, согласилась. Так стала я постоянно ходить в этот храм и петь на клиросе. Сколько духовной радости, сколько счастья я получала здесь. Если есть рай на земле, то я его вкусила. Ну что может быть благостнее, чем славить Господа!

Много жизненных испытаний мне пришлось пережить за эти годы. Болезнь дочери, потеря близких, страшные неудачи по работе, разочарования, драмы личного характера, всего и не перечислишь. Все давалось мне по грехам. Господь вразумлял. Благодарю Тебя, Господи, за все.

В память о моем любимом батюшке, отце Федоре Соколове, хочу рассказать случай, происшедший со мной шесть лет назад.

Была у меня с дочкой плохонькая однокомнатная квартира на первом этаже, да еще с малюсенькой кухней, но в престижном районе. Решила я ее продать и купить получше, но в "спальном" районе, за те же деньги. Случай представился скоро. Появился покупатель и очень нетерпеливый. Мы оформили продажу квартиры, выписалась из нее вместе с дочерью и стала заниматься оформлением документов на приобретение нового жилья. Новый хозяин нашей квартиры поторопил нас с выездом, и мы временно перебрались к сестре.

До того, как оформить договор на покупку новой квартиры, я решила поменять очень крупную для того времени сумму денег в долларах на рубли. Тут-то и произошло мое несчастье. По легкомыслию я не пошла в банк, а доверилась человеку, обещавшему поменять деньги по высокому курсу. Во время этой операции меня обманули. Мы с дочкой остались без копейки денег, без жилья и без прописки. Как я скорбела! Прошло уже столько лет, а мне до сих пор тяжело вспоминать об этом. В тот же день я пошла к отцу Федору и все ему рассказала. Мне было больно и стыдно, ведь я не пришла к нему, когда надумала все это. Никто не благословлял меня на такую операцию. А когда стало невыносимо тяжело, я сразу вспомнила, что есть у меня помощник и молитвенник.

Отец Федор сказал мне: "Валечка, помни, если Господь хочет наказать человека, то прежде отнимает у него разум. Но не горюй, Господь поможет тебе". Мы договорились с батюшкой, что будем вместе усердно молиться и просить милосердного Бога о помощи.

Как я молилась! Как просила Господа помочь мне! Ну, казалось, что можно изменить теперь? Никто и никогда не сможет найти этого мошенника, обманувшего меня. Кто предоставит мне новое жилье, кто восстановит статус московской прописки? Какое-то время я была сама не своя от горя, но молитвы не оставляла. Даже во сне возносила руки ко Господу и просила, просила...

Еще ездила в храм Иоанна Воина у метро "Октябрьская"; каждый день ездила и читала перед мироточивым образом святого акафист. Молилась усердно святому мученику Трифону, святителю Спиридону Тримифунтскому, преподобному Серафиму Саровскому и всем святым. Никогда моя молитва не была такой усердной, как в то время! Каждый раз в беседах отец Федор поддерживал меня, утешал: "Все будет хорошо, только ты молись!". И Господь услышал наши с батюшкой молитвы.

Совсем неожиданно меня вдруг вызвали в районный отдел по экономическим преступлениям на опознание человека, ограбившего меня. Дядя преступника вернул мне мои деньги! Вот так, по молитвам батюшки благополучно завершилась моя купля-продажа. Теперь мы с дочкой, слава Богу, хорошо устроены, но так не достает мне моего дорогого пастыря...

Нонна Ильинична Иоананидзе

О батюшке, о его семье я знала задолго до нашей с ним встречи. Он был духовным отцом очень близкого мне человека. Русудан - так зовут мою подругу - часто рассказывала мне о семье отца Федора, какие это замечательные люди, и как много они помогают другим, для храма, хотя порой сами во многом нуждаются. Русудан бывала в их доме и всегда мне рассказывала о том, какая дружная семья у отца Федора, как он добр, нежен и ласков со своими близкими. А дети и жена - просто ангелы земные.

В январе 1995 года врачи обнаружили у меня онкологическое заболевание и стали готовить к операции. Узнав об этом, я очень испугалась, все время плакала, была как не своя, но от храма не отходила, молилась и просила Господа помочь мне. Очень я боялась оставить своих детей. Я ходила тогда в Свято-Данилов монастырь. Кто-то надоумил меня съездить в Черниговский скит в Сергиевом Посаде к одному батюшке. Тот сказал мне, что у меня ничего нет, и операцию делать мне не нужно.

Я не знала, как мне поступить - слушать врачей или батюшку из скита. Тогда я попросила Русудан, чтобы она спросила об этом у отца Федора, а он пригласил меня на беседу.

Как сейчас помню: был будничный вечер, мы зашли в храм, он еще восстанавливался. Везде стояли строительные леса, службы не было, шла исповедь. Отец Федор исповедовал в Сергиевом приделе храма. Мы с Русудан сели на скамеечку, но уже тогда, до беседы я почувствовала мир и тишину в душе, я успокоилась и поняла, что все будет хорошо. Это состояние я всегда потом ощущала в присутствии о. Федора.

Когда закончилась исповедь, батюшка подошел к нам, благословил и пригласил в сторожку. Там мы ему рассказали обо всем, и он сказал, что врачей слушаться надо, и предложил отслужить молебен. Через несколько дней батюшка сам позвонил мне и пригласил в храм на молебен.

Это было часов в 8 вечера. В храме никого не было кроме матушки Галины, жены отца Федора, которая чистила подсвечники. Отец Федор встретил нас, я была со своими детьми, а потом он стал служить молебен. Такого молебна я не слышала больше никогда. Молитва продолжалась около часа. Я стояла и все время плакала. Когда все закончилось, о. Федор сказал, что придет в больницу после операции и причастит меня. Я посмотрела на него и спросила: "Значит, все-таки операция?". Только потом поняла, что ему не надо ничего говорить, он по одному взгляду мог понять человека и все, что с ним происходит.

Батюшка принял меня, как самого родного, самого близкого ему человека, и вымолил меня. Прощаясь, батюшка всех нас благословил, обнял и поцеловал в лоб, утешая и делясь со всеми своей благодатью.

До нашей встречи я никогда не читала акафистов, а тут, придя домой, я нашла акафисты на каждый день седмицы, акафист святой блаженной Ксении Петербургской и стала их читать каждый день. И как! Будто всю жизнь их читала. Несколько ночей подряд ровно в 3.15 я просыпалась сама, вставала, молилась, просила прощения у Господа, у всех. Просила Господа и Богородицу исцелить меня. Через 5 дней после молебна появился первый признак выздоровления, а еще через 3 дня мне в больнице после небольшой процедуры сделали анализ на биопсию, который дал отрицательный результат. Врачи признали меня здоровой! Так по слову батюшки я и врачей послушалась, и операцию не делала.

Слава Всевышнему! Радости моей не было конца. Но тогда я еще не знала и даже не догадывалась, что по молитвам отца Федора Господь дал мне время на исправление. Только через два года я по-настоящему поняла, кто мой благодетель, и кто вымолил меня. Произошло это на исповеди.

Батюшка стал моим духовным отцом, самым родным и близким человеком. Он никогда не учил, не навязывал, но, помня наши исповеди, в проповедях говорил именно то, что нужно было только тебе и именно в тот момент. И что удивительно, на службе я была не одна, а проповедь, обращенная ко всем, помогала одновременно многим. По его взгляду можно было понять, правильно ты делаешь или нет.

В 1998 году у меня опять начались проблемы со здоровьем. Пришлось снова прибегнуть к помощи врачей земных. Но, наученная отцом Федором, я не переставала надеяться на Врача небесного. В больнице мне сделали необходимую операцию, и вновь был анализ на биопсию. Результаты были готовы на праздник Вознесения Господня. На это отец Федор сказал: "Разве на праздник может быть что-нибудь плохое?". И действительно, я была здорова. Слава Богу за все!

Димитрий Петрович Решетник

Судил Господь нам, ребятам, ездившим по воскресеньям в московский храм Успенья Божией Матери в Гончарном переулке на Таганке, встретиться с молодым священником отцом Федором. Сердце его просто горело любовью Христовой, и все, кто с ним общался, грелись у этого огня. А нам как раз и нужно было такое общение.

Сразу же захотелось подражать батюшке, жить как он. Захотелось помогать ему, что-то делать для Церкви, и на предложение помочь в восстановлении разрушенного храма мы, не задумываясь, согласились.

Хочу вспомнить праздник Крещения Господня 1991 года, который положил начало традиции нашего храма окунаться в прорубь.

Итак, начну с того, что в конце 80-х годов церковной литературы в продаже не было в таком количестве, как сейчас, и понятно почему. Достать Библию или Евангелие можно было, только имея хорошее знакомство. А у баптистов было все. В то время мой друг Алексей и я были знакомы с одной семьей баптистов. Интеллигентные, благочестивые люди, читающие по вечерам Библию, они, беседуя с нами о слове Божием, пытались проводить свою линию, но исподволь. Наши встречи проходило мирно. Мы, как говорится, "не наступали никому на мозоли", продолжали ходить в свой храм, а они - к себе.

Как-то во время одной беседы зашел разговор о крещении. Будто крещение младенцев недействительно. Уж если крестить, то только взрослого, утверждали наши баптисты, и обязательно с полным погружением. Тут-то мы, не подкованные, споткнулись: втемяшилось нам в головы пройти это водное погружение.

И начались мытарства наши. Всех священников мы замучили - давай нам полное погружение. Они понимали, что у нас, как говорится, "в башке клин". А уж всем известно, что выбивается клин клином. Но никто не знал, как это сделать, и все только посмеивались над нами: мол, блажь, пройдет. Только она не проходила.

Конечно, за нас молились, особенно отец Федор, потому что мы у него на приходе трудились, и ему небезразличны были наши проблемы, даже на первый взгляд пустяковые.

Прошло ударное лето 1990 года. Осенью мы трудились сторожами в храме, а в свободное время паломничали по святым местам. Излюбленным местом нашим стал Псково-Печерский монастырь, где подвизаются старцы о. Иоанн (Крестьянкин) и о. Адриан (Кирсанов). В октябре месяце мы улучили свободный момент, благословились и поехали туда. Приехав, поклонились святым местам и уже, было, собрались домой, как Алексею, теперь уже иноку, захотелось остаться и решить у старцев наш больной вопрос. Так он и сделал.

Через неделю Алексей вернулся в Москву довольный. Он был просто "на коне", готовый поразить врага наповал, - так и сияло его лицо радостью.

Раньше дежурка у нас была за свечным ящиком. Там и смену передавали каждое утро. Заходит туда отец Федор, а мы сидим, рассказываем ребятам о нашем паломничестве:

- О, Алексей приехал! Давай, рассказывай, разрешил свой вопрос?

- Да, батюшка, разрешил. Старцы благословили.

Отец Федор смутился:

- Как благословили? Что? Каким образом?

- Отец Адриан благословил в прорубь.

Батюшка как засмеется! Прямо залился смехом. Положил на нас руки и говорит:

- Это я вам, братцы, устрою.

Никто, конечно, не собирался для нас рубить полынью. Просто отец Федор помолился, а Господь усмотрел, как все устроить наилучшим образом.

Перед самым Крещением пришли к отцу Федору моржи и попросили освятить полынью. Батюшка сразу вспомнил о нас, подошел, и говорит:

- Ну, что, не передумали?

Стою ни жив, ни мертв, но виду не подаю. Смотрю на Алексея, он тоже держится: "Нет, - говорим, - не передумали".

- Тогда собирайтесь.

В Сочельник после всенощной поехали на канал. Там по молитвам батюшки мы трижды окунулись в прорубь и только тогда поняли, что, исповедуя едино крещение, как мы читаем в Символе веры каждый день, нельзя сомневаться в действительности таинства. А прорубь, ледяная вода иногда действует лучше богословского аргумента.

Сказать, что именно с нас началась эта замечательная традиция, будет слишком. На канале тогда с нами стояли другие прихожане, ждали окончания молебна, чтобы с верой и радостью окунуться.

Людмила Тимофеевна Библая

С великим страхом и смущением пришла я работать в храм. Было это на Крещение Господне в 1991 году. Всякие мысли в голову лезли: "А вдруг кто из соседей зайдет, увидит, как я деньги считаю, свечки продаю?" Меня уговаривали: "Ну не ворованной же колбасой торговать будешь. Чего стесняться?" Я - ни в какую. Но от этого чувства я быстро избавилась с помощью батюшки.

Крещение. Было удивительно радостно и хорошо в храме. Мы все замерзшие, но счастливые, раздавали воду. Ко мне подошел о. Федор и с улыбкой сообщил, что после службы будем окунаться в бочке - это будет мой Иордан.

Ужас! Я весь день раздавала воду и видела, как быстро она покрывается корочкой льда. Как это я полезу в ледяную воду в какую-то бочку?! Брр-р-р! Нет, не полезу.

Но вечером все-таки пришла в храм. Дочерям говорю: "Девчонки, сначала я попробую, вам скажу, а вы посмотрите".

...Отец Федор, стоя у бочки, всех окунал с головой. Вот уже и мой черед. Подхожу к бочке босиком по снегу, в рубашке, но холода не чувствую, наверное, от страха. Говорю ему: "Батюшка, я сама". Шагаю через край, присела, встала, пытаюсь что-то сказать, вдохнула воздух... а у меня спазм: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Отец Федор, видя такое дело, кладет мне на голову свою сильную руку, и - рр-раз меня под воду, да второй, и третий!

Потом все спрашивали, как я вылезла из бочки, а я не вылезла, я вылетела из нее, как дельфин. Но после Крещения даже нарочно пыталась вызвать у себя чувства протеста против работы в храме - и не могла.

… Батюшка никогда не говорил, что ему что-то не нравится. Но если только тень недовольства пробежит по его лицу, сразу понимаешь, что натворила нечто ужасное.

У меня была модная стрижка, очень короткая. В храме я сидела в шарфе, и видно ее не было. Но я тогда даже не задумывалась, что своим видом могу кого-то смутить или вызвать неудовольствие окружающих. Наоборот, мне казалось, что новая стрижка мне очень идет. Вечером после службы снимаю шарф уже за порогом храма, и в этот момент со мной поравнялся отец Федор. Мельком взглянул на меня, ничего не сказал, но в глазах его я увидела досаду.

Я была готова провалиться сквозь землю! Какой ужас! Но что было делать, ведь не отрастут волосы в один момент, даже при большом сожалении от собственного неразумия. Так и пришлось мне оставаться модной довольно долго.

А какие были у нас праздники! В эти дни расписание для всех было одно: приходили с утра и до вечера оставались в храме. Как-то, наверное, на Рождество, иду к трапезной. Перед "Белым домом" молодежь играет в снежки. Хороводит отец Федор. Снег липкий, катается хорошо! Вот он скатал снежок, замахнулся в меня, и... Я иду навстречу и думаю: бросит, не бросит? Он смотрит мне в глаза, улыбается, но руку со снежком опускает, а у меня в голове: "Эх, все. Видно, устарела я для снежков"...

Молодежи у нас на приходе всегда было очень много, а где молодость, там и любовь. И вот с 1993 года родилась на приходе новая традиция: приходская свадьба. Так Господь управил, что наши с мужем дочери познакомились здесь со своими "половинками". Во время летних каникул обе они работали в храме, где и познакомились с ребятами. Днем вместе трудились во славу Божию, а вечером ходили на службу.

Дети захотели праздновать свадьбу в один день. Мы с мужем растерялись до такой степени, что даже не могли скрыть своего состояния. Видя это, батюшка в ближайший же мой рабочий день посадил меня на клиросе рядом с собой на скамеечку и спросил, чем я так взволнована. Я откровенно призналась, что главным моим смущением является молодость нашей младшей, ей было всего 18 лет. Он засмеялся и сказал, что молодость - не помеха в любви, и если все серьезно, то тянуть со свадьбой не следует. А на мои слова, что вторая дочь мало встречалась со своим женихом, он вдруг посерьезнел, посмотрел на меня внимательно и сказал, что на службах они не встречались, а вместе молились - это самое главное.

Как же он радовался за наших девочек! Видя его искреннюю радость, мы с мужем успокоились и стали готовиться к свадьбе.

В храме мы все жили одной дружной семьей. Беды и радости были общими, поэтому нам хотелось на наш семейный праздник пригласить всех, с кем бок о бок трудились на приходе. По предложению отца Федора свадьбу решили праздновать в строительном вагончике на территории храма.

Это было здорово! Вагончик вымыли, украсили. Олег Васильевич Шведов, первый староста нашего храма, продумал всю организационную сторону торжества, даже сам сшил флажок для машины, на которой поехали за невестами, нарисовал план, как рассадить гостей, чтобы всем было весело, интересно и хорошо. Ведь кроме всех наших приходских были родственники, количество которых сразу утроилось.

Весь храм готовился к этому событию. Нам, родителям, оставалось только накрыть свадебный стол. В день венчания была еще одна приятная неожиданность. Наши батюшки благословили и нас с мужем венчаться вместе с детьми.

Накануне свадьбы я подошла к отцу Федору и поделилась еще одним смущением. Ведь будет свадьба, а это значит смех, веселье - поведение, как мне казалось, не соответствующее церковному благочестию. Батюшка ласково улыбнулся и посоветовал мне перечитать книгу Царств, вспомнить царя Давида. И добавил, что молиться мы будем в храме, а в вагончике веселиться, славить и благодарить Бога за подаренный праздник.

На нашей свадьбе, да и на всех праздничных трапезах, отец Федор был источником радости, веселья. Он всегда щедро изливал на всех тепло своего сердца, искрящуюся радость за молодых. Когда я видела его за праздничным столом, мне всегда хотелось, чтобы этот праздник длился как можно дольше.

Так уметь любить, так радоваться появлению на свет не только своих, но и детей своих прихожан, мог только наш батюшка. Наверное, поэтому на нашем приходе столько многодетных семей. После нашей свадьбы в храме было еще 11 таких свадеб. И у каждой своя история, свое чудо встречи двух любящих сердец.

Непосредственность батюшки моментально делала его самым близким человеком. И таким для всех он оставался на всю жизнь. На одной из наших приходских свадеб молодые никак не могли преодолеть робость и целовались как-то скованно. Тогда батюшка встал, попросил подняться свою милую, очаровательную матушку и показал, как это нужно делать, осыпав Галю ласковыми поцелуями. Все были в восторге!

Ему был дан особый дар от Бога - любить людей. Этой любовью он нас всех объединил в большую семью, и если у кого случалась беда, мы бежали к батюшке, прося его молитв. Он шел в алтарь или приглашал к себе в келью и там молился с нами. Очень часто свет в его келье горел допоздна. Никому никогда не отказывал он в помощи.

Как-то раз я стояла на службе и плакала о своем. Вдруг ко мне подходит алтарник с маленьким блокнотиком и ручкой и говорит: "Отец Федор просит написать, что случилось". Как уж он увидел меня в слезах - не могу представить, ведь я стояла достаточно далеко от алтаря.

Однажды я собралась в паломническую поездку в Оптину Пустынь. Автобус отходил от храма в 22.30. Отец Федор знал, что для меня эта поездка очень важна, но приходилась она на рабочий день. Вечером батюшка зашел ко мне "за ящик" (Церковный ларек в храме.), дал ключи от своего кабинета и просто приказал, чтобы я после службы отдохнула перед дорогой.

В его кабинете было как всегда хорошо и уютно: горела лампада, а на диване лежал приготовленный для меня плед, рядом стоял табурет с будильником, заведенным на 22.00. Такое внимание и забота меня растрогали до слез.

Так случилось, что я работала в день его гибели. Телефон звонил беспрестанно, я даже не снимала руку с аппарата, отвечая на звонки. На другом конце провода было столько слез и горя, что, казалось, весь мир потерял близкого человека. За свою короткую жизнь он стольким людям успел помочь, стольких согреть, наверное, в тысячах и тысячах судеб он оставил яркий след.

Во время одной из своих проповедей он всем нам пожелал, чтобы не пришлось нам услышать слово "поздно". А вот у меня так получилось, что не успела я выразить батюшке чувство признательности и благодарности за счастливую пору в моей жизни - годы, проведенные рядом с ним.

Милый наш батюшка, все эти годы он учил нас трудиться, молиться, радоваться общению друг с другом и за все благодарить Бога, учил не только словами, а всей своей жизнью.

Ольга Валентиновна Шматина

Летом 1990 года я узнала, что в Тушино восстанавливается храм, и захотела принять участие в этом деле. Отец Федор, увидев меня первый раз в жизни, подарил мне иконку со словами: "Это чтобы ты еще пришла". Потом я пришла еще, и еще, и еще... Для меня это было время поиска духовника. Мне кажется, отец Федор понял, что я его чадо, в ту самую первую встречу и так ко мне всегда относился, а я об этом догадалась только через несколько лет.

Я училась в Петербурге и жила там. Это был тяжелый период в моей жизни, но батюшка всегда помогал мне и молитвой, и делами. В трудный момент нашлось мне жилье у батюшкиной знакомой; я стала прихожанкой храма на Смоленском кладбище, что тоже оказалось не случайным. Ходить туда мне советовал отец Федор. Там я встретила новых друзей, и как-то на летние каникулы приехала с подружкой Катей в Москву. Конечно, побывали мы с ней и в Тушино.

Отец Федор встретил нового человека, как всегда, ласково, с любовью. Батюшка благословил Катю поработать на приходе. Она с удовольствием согласилась и домой вернулась с радостными и теплыми воспоминаниями. В Питере она поделилась своими впечатлениями со своим духовником из храма на Смоленском кладбище. Хорошо зная этого батюшку, я потом много раз слышала от него: "Молюсь за отца Федора и в часовне Ксении Блаженной, и в алтаре. Когда служу, всегда частичку за него вынимаю". Накануне похорон отца Федора я звонила питерскому батюшке, и он сказал мне в ответ на печальную весть: "Я никогда не видел отца Федора, но всегда молился о его здравии. Теперь буду молиться о его упокоении".

Отец Федор не только духовно руководил мною, но и окружал меня теплой отеческой заботой. И я нисколько не сомневалась, что все это - и духовное окормление, и отцовское попечение - продолжается до сих пор. Батюшка благословил меня на брак, и сам венчал нас с Ильей. На свадебной трапезе, когда батюшка увидел четверых молодых людей из Питера, как бы в шутку сказал им: "А у нас много невест. Приезжайте в Москву за невестами". Прошло три с половиной года, и один из этих парней венчался с москвичкой в храме Царевича Димитрия.

Первые годы совместной жизни отец Федор буквально с материнской заботой вел нас с мужем через все испытания. Думаю, не только нас, но и все пары, которые он венчал или даже только благословлял на брак. Соединив в таинстве венчания руки жениха и невесты, он уже не выпускал их из своих рук.

Вся наша жизнь пронизана батюшкиной молитвой. Вот мы ожидаем рождения нашей первой дочки. И вдруг врач ставит диагноз: воспаление плаценты. Возможно, придется вызывать роды. А мне еще два месяца носить малыша. Конечно же, звоню отцу Федору. Батюшка благословил нас молиться перед иконой "Помощница в родах". Забрали себе в дом икону, молимся со слезами на глазах. Через несколько дней - повторное УЗИ, и диагноз: здорова! На мои слова о том, что, может быть, несовершенная аппаратура, батюшка ответил: "Аппаратура, может быть, и не совершенная, зато совершенная икона".

Батюшка всегда находил единственно нужные слова. Пришли мы с мужем на новогодний молебен. Уже несколько месяцев ждем малыша, много раз батюшка нас видел, столько всего сказал. Но и тут у него нашлось для нас нужное слово: "Благословляю вас на родительство в новом году".

Время летит. Мы уже в храме, ожидаем крещения нашей дочки. Ей две недели. В это время младенцы спят с такой отрешенностью от мира, что кажется, как раз сейчас созерцают они лица ангелов. Так и спала наша малышка, завернутая в одеяльце, в ожидании крещения. Но вот подошел отец Федор и еще только поднял руку для благословения, как младенец, секунду назад крепко спавший, радостно заулыбался.

Мы ждем второго ребенка. И опять пугающее заключение врача: неправильное положение плода, возможна операция. Иду в храм к отцу Федору, рассказываю все. Батюшка широким крестом благословляет меня и будущего малыша со словами: "Благословляю. Чтобы к родам все было в порядке".

Надо ли говорить, что дочка родилась здоровой и самым что ни на есть естественным путем. Родилась она на следующий день после Преображения. А на праздник в храме было архиерейское богослужение. Выходя из храма со служившим в тот день у нас владыкой Арсением, архиепископом Истринским, батюшка, увидев меня среди народа, обратился к нему: "Благословите, владыко, ей уже пора рожать". И я получила большую архиерейскую просфору, а вечером поехала в роддом. К утру следующего дня родилась наша вторая дочка. Сам же батюшка старался быть "в тени", говоря мне потом: "Вот видишь, как помогла архиерейская просфора!"

Бегут годы. Вот уже нет с нами нашего дорогого батюшки. В доме у нас несколько его фотографий, но молитва о нем совершается каждым из нас втайне. Недавно наша средняя дочка взяла в руки фотографию батюшки и говорит мне: "А это отец Федор". Когда батюшка погиб, ей было полтора года. Что она может помнить о нем? Может быть, помнит, как батюшка ее крестил, когда ей было восемь дней? Или как много раз причащал ее? А может быть, она помнит, как он благословлял ее в последний раз, вкладывая всю свою любовь в это благословение? Впрочем, что бы ни делал батюшка, он вкладывал в это всю свою душу. Он жил по Евангелию: "потерявший душу свою Мене ради, той спасет ю" (Мф. 16,25).

Александр и Елена Михайловы

Батюшка запомнился нам очень светлым, лучезарным, радостным, родным человеком, любящим отцом. Он необыкновенно умел согреть, ободрить. Нас он всегда вдохновлял на творчество, на какие-то послушания и не просто указывал, а именно вдохновлял. Он обладал таким даром.

Имя Феодор в переводе с греческого языка означает Божий дар, и все мы, кого одарил Господь встречей с отцом Феодором, счастливые люди. Этот дар распространился на нас. Не будь этой встречи, мы бы не знали, что такое возможно.

Да, батюшка сыграл в нашей жизни очень важную роль. В недавнем прошлом мы оба актеры, но, обратившись к вере, оставили сцену и думали, что навсегда. Стали певчими в храме, но в начале 90-х годов мы снова выходим на сцену, но уже в другом качестве - как исполнители духовных песен. По благословению отца Федора нами были записаны три аудиокассеты, поставлено два спектакля, вошедших в концертные программы, с которыми мы неоднократно выступали. И произошло это после того, как батюшка благословил нас спеть перед Святейшим Патриархом Алексием.

В день освящения Никольского придела нашего храма, после освящения и литургии все собрались в вагончике, служившем в то время трапезной. Были накрыты столы. Мы также были приглашены к столу, но кусок в горло не лез. Отец Федор еще накануне попросил нас спеть что-нибудь за трапезой. Он именно попросил (он вообще очень редко приказывал, настаивал), так и сказал: "Если вы, конечно, хотите".

И вот трапеза. На столах угощение: принесенная прихожанами домашняя еда (ведь кухни тогда еще не было), а главное - это теплая семейная атмосфера, которая, конечно же, создавалась и поддерживалась молитвами и любовью о. Федора. Вероятно поэтому Его Святейшество неоднократно посещал наш приход.

Настало время нашего выступления. Мы спели одну песню, вторую. Его Святейшество молча слушал, не поднимая глаз, а потом, когда мы запели песню монахини Антонии "Слава Богу за все", он посмотрел на нас и глаз уже не отрывал.

В этот момент произошло что-то удивительное. Все вдруг стали подпевать нам припев песни: "Слава Богу за все, слава Богу за скорбь и за радость", такое всех посетило вдохновение. И действительно, чувствовалась благодатная атмосфера. А отец Федор смотрел на всех и улыбался.

Тогда мы действительно благодарили Бога за нашу радость, но нам и в голову не могло прийти, какая посетит нас скорбь...

Когда песня кончилась, Святейший Патриарх обратился к нам с неожиданной просьбой: "Ребята, запишите мне кассету". Тогда-то впервые у нас возникла мысль сделать запись. С тех пор нам удалось записать три кассеты. И все это - конечно же, стараниями и молитвами нашего батюшки, его благословением.

Отец Федор поддерживал, вдохновлял, укреплял нас так же в организации второго хора в храме. Это ведь основное наше дело. Наши духовные песни - это отражение нашей жизни, а сама жизнь - служение в храме.

Начинался хор всего с четырех человек: я (Елена Михайлова) - регент, Саша и еще двое певчих, а теперь у нас двенадцать человек. Причем, хор наш вырос до статуса, абсолютно равного основному хору. А в пору его становления было всякое: то певчие уходили на сессию, кто-то увольнялся - в общем, состав менялся. Часто руки опускались, но отец Федор не давал упасть духом.

Особое внимание батюшка уделял пению стихир. Неизменяемые одни и те же песнопения можно выучить и петь очень хорошо, а стихиры каждую всенощную разные. Традиция пения стихир "на подобны" на многие годы исчезла из храмов, но в Свято-Тихоновском институте забытую, было, традицию возродили. Мы оба там учились и в пору своего студенчества с увлечением занимались пением стихир на подобны. Батюшка с радостью принял эту традицию и всегда ее поддерживал.

Бывало, смотрим - по уставу опять подобен. Ну, опять, думаем, столько времени на него нужно будет потратить. Ведь это же надо выучить мелодию и на нее разложить слова. А батюшка после службы скажет: "Ах, как вы спели подобен! Так подробно". Ну как после этого в следующий раз опять не учить!

Пожалуй, основным богатством личности отца Федора было огромное любвеобильное сердце, вместившее всех нас. Он знал всех по имени, помнил, когда у кого день Ангела и никогда не забывал поздравить. Скажем, на день памяти св. равноапостольной царицы Елены после литургии он приглашал всех храмовых Елен на солею. Выходим мы: тут и малярша, тут и повариха, и с клироса две Елены, псаломщица Елена. Нас всех поздравляют, преподносят от храма цветы, просфору, о каждой говорится слово и каждой потом батюшка от себя лично дарил какой-нибудь подарок. Эти подарки всегда были для всех одинаковыми. По-видимому, для того, чтобы никому из нас не пришла в голову мысль, что кого-то отец Федор любит меньше, кого-то больше. Как-то раз он подарил нам бусы из полудрагоценного камня, но всем разного цвета. Эти бусики красненькие до сих пор у нас хранятся.

Однажды Саша не смог прийти в храм в день своего Ангела. А батюшка ему потом говорил: "Саша, что же ты не пришел? Ведь я же тебя с букетом роз ждал!" Такая любовь, такое внимание к каждому человеку!

В одной из песен, которую мы записали с его племянницей, Анечкой Соколовой, аккомпанирующей нам на скрипке, есть слова: "Храм Твой, Господи, на небесах, но земля тоже Твой приют". И батюшка, не покладая рук, трудился в этом "приюте". Он делал все, что только было в его силах, чтобы доставить другому радость, помочь в чем-то. Заболевал ли кто - он искал возможность отправить его к верующему, православному врачу. Возникала ли какая-то проблема, которую можно было решить только с участием других людей - он знакомил их. Через него мы познакомились с очень многими хорошими людьми. Он умел объединить всех вокруг себя. Пастырь добрый - иного не скажешь.

Отец Федор был отцом большого семейства, но в его семью входили не только родные дети. Все малыши и школьники, посещающие воскресную школу, и подростки, ощущающие себя взрослыми, - все были его детьми. Ни один праздник не обходился без батюшки, все проходили при его активном участии. Это, конечно, было незабываемо.

В воспитание приходских детей, точней, корректное, незаметное для родителей участие в воспитании их детей, отец Федор привносил частичку своего дара - нежной, отеческой любви. В его семье девять человек детей, и ни один не был обделен лаской, теплотой, вниманием.

Посещая дом батюшки, мы всегда поражались тишине и покою, царившим в нем. Как-то однажды пришли, вдруг слышим непривычный шум: кто-то что-то разбил. И вот батюшка, напуская на себя строгий вид, обращается к детям: "Кто там что натворил"? Виновник события, трехлетний сынишка, подходит к папе и не знает, что говорить. На помощь приходит мама: "Ну, Вовочка, что нужно сказать папе? Папа, прости". Вовочка просит прощения, и напряженность исчезает. Возникает умилительная сцена: ребенок целует папу, папа целует сына. Так маленькое происшествие вылилось в урок для всех присутствующих.

Была еще ситуация, когда этот же Вова на каком-то празднике громко сказал:

- Купите мне ружье.

Все смотрят на него, спрашивают, зачем оно ему?

- Я буду дом охранять.

- Вовочка, наш дом охраняет Пресвятая Богородица.

Ты не волнуйся, молитвами папы мы защищены, - говорит мама.

Он продолжает настаивать: "Купите мне ружье".

- А что ты с ним будешь делать? - спрашивает его отец Федор.

- Я пойду на войну, буду вас защищать.

Тогда батюшка его спрашивает:

- А ты у нас спросишь разрешения?

-Да.

- А если мы тебя не отпустим, пойдешь на войну?

- Останусь - подумав, ответил малыш.

Этот эпизод, явивший удивительное послушание трехлетнего ребенка, был наградой родителям за терпение и любовь.

Батюшка очень любил, чтобы у детей было детство. И в первые годы нашего знакомства мы приходили к нему в дом как Дед Мороз и Снегурочка, чтобы поздравить его деток с Рождеством. Мы пели Рождественский тропарь, крестились. И потом все дети переговаривались: "А Дед Мороз-то верующий"!

Отец Федор очень любил наши детские песни и всегда просил, чтобы мы исполняли их на праздниках. Пятилетие храма у нас отмечалось служением Святейшего Патриарха, после чего была трапеза. Как и пять лет назад, Святейший разделил с нами радость маленького юбилея и вновь сидел с нами за столом.

Когда мы обсуждали с батюшкой, что нам спеть, он вдруг сказал: "Исполните ваши детские песни". Мы удивились немного, раньше мы их пели, как правило, перед детской аудиторией, а тут - перед Патриархом..., но за послушание спели. После трапезы отец Федор послал нас к Святейшему Патриарху за благословением, и Его Святейшество, сказав нам несколько теплых слов, благословил на издание второй кассеты, которую мы назвали: "Пойте, детки, Господу".

Не раз по просьбе отца Федора нам приходилось выступать перед военными и перед служащими в правоохранительных органах. Очень запомнился наш последний концерт, который состоялся в Таможенном управлении. Перед Новым годом батюшка пригласил нас поехать с ним туда и выступить перед офицерами с новогодним поздравлением. Сам он тоже хотел поздравить таможенников с праздником, но решил сделать это в необычной форме.

- Как вы думаете, - советовался он с нами, - если я прочитаю стихотворение Александра Солодовникова "Смотря на детей"?

Мы говорим:

- Очень даже хорошо.

- А уместно ли будет?

- Конечно, уместно!

И он прочитал это стихотворение:

Смотря на детей

Мальчик мой милый

в коротких штанишках

Я ухожу, а ты остаешься.

И будут твердить тебе

устно и в книжках

Что ты перестройки

всемирной добьешься.

Что ты полетишь на другие планеты,

Поставишь на службу

расщепленный атом,

У космоса новые вырвешь секреты

И сделаешь мир

бесконечно богатым.

Что ты чудодействием техники

брызнешь

На все, что подвержено,

Смерти и Горю,

И люди придут к ослепительной жизни

Не где-то, когда-то, а близко и скоро.

Мой милый, мой бедный,

доверчивый мальчик,

Все это - игрушки, твое обольщенье.

Чем дольше играешь,

тем дальше и дальше

Отводится миг твоего просветленья.

Но смерть приведет этот час за собою.

Поймёшь ты, да поздно,

уж силы иссякли,

Что целую жизнь ты бессмысленно

строил

Удобное кресло к финалу спектакля.

Что путь твой был предков

извечной тропинкой,

Что двигался, дедов своих

не догнав ты,

Хотя они шли в большинстве

по старинке,

А ты пролетел в корабле астронавта.

И вот уже Смерти всеобщие двери!

Войдешь в них и ты

со всемирным течением,

И скажешь: Зачем я,

зачем я не верил,

Что жизнь -

это к вечности приготовленье.

Зачем не собрал я богатство другое -

Сокровища сердца! Они б не иссякли,

Ведь целую жизнь

ты бессмысленно строил

Удобное кресло к финалу спектакля.

Только когда его не стало, мы, вспомнив это выступление, подумали - ведь это же он с нами прощался: "Я ухожу, а ты остаешься"...

Можно с уверенностью сказать, что батюшка за довольно короткий срок сумел собрать эти сокровища сердца. Он жил по-евангельски, по заповедям Божиим и для всех нас был примером любви к Богу, устремленности к Нему, служения Ему. Своей жизнью батюшка исполнил слова Спасителя: "Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6, 33).

Ирина Витальевна Козловская

С отцом Феодором я впервые встретилась в конце 1990 года в нашем храме Преображения Господня. Неизгладимый след в моей душе оставила моя первая исповедь накануне Рождества Христова 1991 года. По дороге на исповедь я закурила, и батюшка мог бы не допустить меня до причастия, но, видя мое искреннее сожаление, милосердно допустил приступить к Таинству. После этого со мной произошло чудо, поразившее всех моих сослуживцев и домашних: с того момента я физически не могла больше курить, как ни пыталась. Меня не раздражал дым, не было позывов, так известных курильщикам. Это занятие просто перестало для меня существовать. Такова была сила разрешительной молитвы, соединенная с Благодатью Божией.

Немного позже, 7 марта 1993 года, я принесла Богу свою полную исповедь, исписала целую общую тетрадь и пришла с этим "богатством" к отцу Феодору. В храме стоял полумрак, он перелистал тетрадь, не читая, и сказал: "Много написала, много грехов. Я все обязательно прочту и сожгу, а Господь по Своей милости прощает тебе все". Склонил он мою голову, накрыл епитрахилью, прочел разрешительную молитву. Я поцеловала крест и Евангелие и ушла в полном недоумении: "Как это так сразу и все прощается?"

На следующий день за Божественной литургией после слов священника (служил отец Феодор) "... отверсты небеса..." со мной произошло нечто, о чем, наверное, стоило умолчать, но ради памяти батюшки, да простит мне Господь, пишу. Пережитое я потом записала дома:

"Отверсты небеса...", и радость льется

Спокойным, легким, властным наполненьем,

А я стою, и сердце еле бьется от Той Величественной Силы упоенья

Стою не здесь, не на земле - в Светлейшей Дали

Среди бесчисленного множества людей.

Мы той Гармонии, что Там, еще не знали,

Она влечет к Себе и все послушно Ей.

Так разрешилось мое сомнение в действительности таинства и посредничества в нем отца Феодора. Я поняла, что все мои исповеданные грехи прощены Богом. Исполнились слова Спасителя: что разрешите на земле, то будет разрешено и на небе (Мф. 18,18).

Осенью 1994 года на несколько дней приехала в Москву моя взрослая дочь. Отношения у нас были сложные, и я проговорила с ней весь вечер по телефону, уговаривая оставить задуманное и возвратиться домой. Я изнемогала от разговора, от безысходности, сердце разрывалось от боли, но все мои старания были тщетны. На следующий день разбитая и беспомощная, в печали за будущее дочери, я пошла к отцу Феодору. Только произнесла: "Маша приехала", как он остановил меня словами: "Ты же ей вчера по телефону все сказала. Что же еще? Молись".

Я приготовилась, было, пересказывать ему содержание нашего разговора, но это оказалось лишним. Он знал его...

Батюшкино благословение всегда исполнялось с удивительной точностью, каждое слово влекло за собой действия. Однажды осенью 1995 года он благословил меня в отпуск со странной присказкой: "на все четыре стороны". Тогда я еще не знала, где и как проведу отпуск, но побывала ровно в четырех сторонах света относительно нашего храма: в Киеве, в Дивеево, в Донбассе и в Сергиевом Посаде.

Была я также невольным свидетелем действия в нем и других дарований. Я стояла в очереди на исповедь, а он имел обыкновение время от времени сам вызывать исповедников. Подзывает он женщину, сидевшую в сторонке на скамеечке, и началось...

Женщина захрипела, зашипела, затряслась, а батюшка читал и читал над ней молитвы. Длилось это долго. Женщина то замолкала, то опять начинала рычать, а батюшка продолжал с невозмутимым видом делать свое дело, не отнимая руки от плеча исповедницы. Я не могла представить, что можно было подойти к ней близко, а он держал свою руку на ее плече. Столько было мужества и любви в этом жесте, что и я перестала бояться. Эта сцена помогла мне лучше понять, что такое "воин Христов", увидеть еще одну грань души отца Феодора.

Татьяна Васильевна Семенова

Живу я в Рязанской области, в деревне, а в Москве бываю у сестры. Вместе с ней ходила в храм Преображения Господня в Тушино и дважды исповедовалась у отца Федора. Первый раз это было 9 января 1999 года.

В моей жизни были страшные грехи, которые я совершала, но в них покаялась. Я делала аборты. За это на меня священник наложил епитимью: по понедельникам вообще не есть, не пить и класть земные поклоны. По слабости своей нарушила епитимью, и, оказавшись в Москве, с этим пошла на исповедь к отцу Федору. А он, когда узнал все, сказал мне:

- Твои грехи беру на себя, и никаких тебе поклонов и постов.

Благословил на ребенка, и я ушла.

Потом оказалась в храме в Москве только на свв. Жен-мироносиц и опять пошла на исповедь к нему. Я рассказала ему о своем недоумении, что у меня все отменено, а он на это сказал:

- А, вот, забеременеешь, как будешь делать поклоны?

И опять благословил на ребенка.

Действительно, в конце января 2000 года я родила мальчика. Думали, как его назвать, решили Федей, так уж получилось. Я и не знала, что это имя обозначает, только потом поняла, что за молитвы отца Федора простил Господь мои согрешения и послал мне в подтверждение Свой Дар.

Алтарник Михаил

С гибелью отца Феодора у меня связались два события. Одно из них произошло в именины батюшки за год или за два до его кончины, а другое - в конце января 2000 года; получается, меньше чем за месяц до его смерти.

Может показаться, что эти два случая не значительны, но для меня они исполнены глубокого смысла.

Итак, февраль, 21 -е число по новому стилю, или 8-е по старому. Для нашего храма замечательный день - память вмч. Феодора Стратилата и тезоименитство нашего любимого настоятеля отца Феодора. В этот день в храме народу больше обычного, лица все знакомые. Православный народ пришел помолиться и поздравить батюшку. Отец Феодор дает целовать крест, принимает поздравления и подарки, цветы, много цветов. Только что отец Владимир Сычев поздравил отца Феодора с амвона, преподнес ему просфору, на которой поминался отец Феодор и все батюшкины родные и близкие; хор пропел "Многая лета". Каждый из прихожан, подходя к кресту, говорит батюшке какие-то свои слова поздравления, и проходит достаточно много времени, прежде чем батюшка северными дверьми храма выходит на улицу.

Погода стоит теплая, снег немного подтаял. Все направляются в трапезную на праздничный обед. Отец Феодор подходит к входной двери. Он широко улыбается, смотрит на всех смеющимися глазами. Батюшка открывает дверь, и вдруг у всех на глазах сверху, с крыши срывается достаточно большой ком снега и - о ужас! - падает нашему батюшке на плечи. Батюшка от неожиданности пригнулся. Все, видевшие это, ахнули от ужаса и на мгновение замерли, ведь окажись это лед, неизвестно, какие бы могли быть последствия для батюшки.

У меня на короткое время, всего на несколько секунд, возникло чувство, что повеяло чем-то страшным, леденящим. Но это оказался просто ком рыхлого снега, который, упав на спину батюшке, рассыпался. Отец Феодор стряхнул его, засмеялся и зашел в трапезную. Все облегченно вздохнули. Этот леденящий холод длился всего несколько мгновений. Но я запомнил эти мгновения.

Этот холод, этот страх, этот испуг пришел снова ровно через год или через два, когда также неожиданно батюшка погиб. Это чувство долго не покидало меня и всех, кто знал отца Феодора.

Второй случай произошел, как я уже упомянул, незадолго до гибели отца Феодора. Числа 30 или 31 января, как обычно после службы, я собирался сжигать записки. В то время они сжигались в печке в доме причта. Я собирался выйти из храма и по дороге встретил сторожа, который попросил меня сжечь заодно старое расписание, показав, где оно лежит. Оно было свернуто в трубочку и перехвачено резинкой, так что сам текст расписания оказался с внутренней стороны. Я удивился, что расписание старое, а бумага белая, как новая, и решил, что перед тем, как бросить его в печь, обязательно разверну и посмотрю. Но пока шел к дому, задумался и машинально после записок бросил его, не разворачивая.

Я слежу, как сгорают записки и расписание, и вдруг горящая бумага разворачивается, и я вижу строчку, в которой написано: "21 февраля, вмч. Феодор Стратилат". На моих глазах это место начинает гореть, становится черным, и надпись исчезает. Тут я осознаю, что сжег новое, только сегодня принесенное Верой расписание на февраль месяц. И опять чувство испуга и другое чувство - непоправимости случившегося.

Тогда удалось быстро все исправить. Я позвонил Вере; она, как чувствовала, сохранила в компьютере верстку этого расписания. И, кажется, в тот же день второй экземпляр его уже висел на своем месте.

Когда отец Феодор узнал о происшедшем, он, как мне потом передали, отнесся спокойно к новости и, кажется, даже пошутил. Конечно, он не знал о том, что испытал я. Да и я-то через короткое время забыл обо всем этом. Но в дни похорон эти два случая всплыли у меня в памяти. Я думаю, они - не простая случайность.

Наталия Владимировна Графская

Господи, благослови! Покойный батюшка, наш дорогой отец Феодор, наверное, Промыслом Божиим избран был для того, чтобы воззвать к покаянию мою омраченную гордыней душу, достучаться до окамененного грехом сердца и свидетельствовать самим собою, своей личностью и жизнью Истину - Христа. Именно его молитва, подобно лучу света Божественного Солнца, смогла найти узкую щелочку в броне моего сердечного окаменения, и благодать Христова осветила темноту моей души, открыв ей истинно жалкое ее состояние и безобразие. Степень моей гордыни была такова, что образ Божий, Творцом положенный в основание моей человеческой личности, был погружен в полную тьму. При моем безбожии, полной уверенности в собственной правоте и безошибочности своих суждений столь беспросветное неведение об Истине привело к тому, что, по слову святых отцов, между мною и Богом была как бы медная стена воздвигнута, препятствующая твари познать своего Творца и даже не допускающая мысли о Его существовании. Совершенно иной личностью был батюшка; не был он похож на меня ни характером, ни свойствами души, ни воспитанием. Но именно его избрал Господь, чтобы открыть мне Себя Самого. Воспитание, мною полученное и дома, и в школе, было атеистическим. Обе родные мои бабушки и дедушка, который был у меня еще жив (другой же дедушка был убит на фронте в Великую Отечественную войну), были людьми хотя и крещеными, но утратившими духовную связь с Православием и нашей Церковью. Дедушка трудился политработником у военных моряков. Его жена, трагически потерявшая во время войны двух малолетних сыновей, одного из которых на ее глазах переехал фашистский танк, стала больна душевным расстройством, которое мучило ее до конца жизни. Вера христианская в ее душе, к сожалению, не выдержала этого испытания и почти полностью исчезла, а психика повредилась. Другая бабушка была преподавателем техникума, жила одна после того, как потеряла любимого мужа на войне. К вере она не обратилась и до конца жизни ждала возвращения мужа. Одна подняла на ноги и воспитала двух сыновей. У нее в девятилетнем возрасте я нашла и прочитала богохульную книгу Лео Таксиля "Забавная библия". Это чтение тогда потрясло меня и настроило богоборчески. Я неоднократно доказывала старушкам во дворе, что наукой неопровержимо установлено, что "Бога нет", цитировала книгу и мечтала в дальнейшем "наставить на путь истинный все человечество". Все это кончилось тем, что приехав однажды с родителями в одну из стран Ближнего Востока, я решила одной моей новой знакомой арабской девочке-сверстнице по имени Антисар доказать, что "Алла мафиш" (Бога нет). Для большей убедительности вместе с этими словами я плюнула в небо в полной уверенности, что от такого поступка мне никаких тяжких последствий не будет. Однако в самый момент своего дерзкого богохульства (ибо мысленно я плевала, прости меня Господи, в лицо Самого Господа Иисуса Христа!) я почувствовала совершенно неземной ужас, мое сердце сжалось от холода и какой-то жути. Я поняла, вернее, почувствовала в душе, что совершила нечто, что в корне перевернет всю мою жизнь, но тут же отогнала эту мысль. Моя подруга побледнела и чуть не упала в обморок. "Анти русья" (ты русская), - сказала она, пытаясь хоть как-то объяснить себе тот факт, что Аллах не поразил меня тут же, на ее глазах, лютой смертью за богохульство. Я не знаю, как протекала ее жизнь потом, что стало с ее верою, но после моей выходки, о которой я забыла на следующий день, мое здоровье стало понемногу портиться, и я заболела тяжелым нервно-мышечным заболеванием. Вскоре после этого меня особенно стал мучить один важный вопрос - о смысле жизни. Я не могла понять, почему эволюция природы, как говорил Дарвин, сделала из обезьяны человека разумного, а он этот разум обратил во зло и направил на разрушение природы. Я решила для себя, что согласна всем пожертвовать в своей жизни для того, чтобы найти ответ на этот вопрос. С этого момента Господь неисповедимыми путями Своего Промысла целых восемь лет вел меня и обращал мою заблудшую душу к поискам Истины, покуда в 1989 году я не пришла в храм. Мне было девятнадцать лет. Пройдя через увлечение экстрасенсорикой и восточной философией, я оказалась в православном храме Успения Богородицы в Гончарах. Я приняла решение креститься, потому что чувствовала необходимость этого действия для моей души, сознавая, что без этого я не смогу найти ответ на мучающий меня вопрос о смысле жизни. Я знала, что Бог есть; уже мысленно, философски открыла для себя Бога, но, как мне тогда казалось, "Он был далеко и высоко, и до меня Ему не было дела". В тот день, 1 марта 1989 года, когда я приехала в храм креститься, никого больше из крестившихся не было, а таинство надо мною совершил молодой, незадолго до того рукоположенный во священники, батюшка отец Феодор. Когда он читал надо мною молитвы, предваряющие таинство, в моей душе внезапно воссиял свет, и я почувствовала, будто бы груз грехов тяготевших и омрачавших мою душу до мертвенности (ибо я уже давно чувствовала себя ходячим мертвецом), внезапно куда-то исчез. Я ощутила, как души моей коснулась такая чистота, такая радость, которую я не испытывала даже в раннем детстве. Это было потрясение, которого я даже представить себе не могла и не догадывалась о том, что такое бывает. Я посмотрела на о. Феодора - не от него ли, как от "экстрасенса", исходит это воздействие? Нет, он совершал молитву спокойно. Дар был дан через него, но не от него, и я поняла, что это Господь ради меня, недостойной, пришел и так дивно утешил мою погибающую душу. И я уверовала в Господа, который не возгнушался мною грешной, а священник, совершивший это таинство, был свидетельствован свыше как мой духовник. Год спустя, после ряда скорбных гонений и ополчений со стороны окружающих меня на обретенную мою живую веру в Бога, в Промысл Божий, молитвами о. Феодора в сорокадевятилетнем возрасте пришла ко крещению и моя мама. Однажды она услышала о Псково-Печорском игумене старце Адриане, который отчитывал бесноватых и, посчитав его своеобразным православным целителем и экстрасенсом, предложила мне поехать к нему. Испросив благословения у своего духовника батюшки Феодора на эту поездку, я сказала ему о том, что ждет моя мама от старца Адриана. Батюшка благословил и сказал, что будет молиться о том, чтобы все устроилось по воле Божией, и высказал надежду, что эта поездка не пройдет бесследно и для души моей мамы. Моя мама, будучи в то время некрещеной, собиралась вместе со мной и папой (в детстве крещенным) пойти на отчитку к старцу, чтобы лично присутствовать при моем "излечении". Однако за два часа до отхода нашего поезда она слегла с тяжелой простудой, и мы поехали вдвоем с отцом. Прибыв в Печоры, в надвратный Никольский храм монастыря, мы чудным образом устроились на ночлег в доме местной прихожанки. В течение целой недели, утром и вечером мы были на монастырских службах и в конце ее побывали на отчитке у старца Адриана. В беседе с ним я попросила его святых молитв о свершении воли Божией обо мне и о моем недуге. С мыслями о старце Адриане я приложилась в Михайловском соборе монастыря к частичке мощей великомученика Пантелеймона и сразу же получила чудесное облегчение своего недуга. Руки мои, которые до этого не были в состоянии подниматься до уровня плеч и удерживаться, вновь обрели эту способность, укрепилась спина, и я опять обрела возможность для необходимых движений и действий. Набрав воды чудотворной из монастырского колодца, мы с папой вернулись в Москву. Укрепившееся мое здоровье произвело сильное впечатление на маму. Я предложила маме испить святой воды, помолившись при ней об ее исцелении, на что она высказала сомнение относительно целебного действия святой воды на нее, поскольку она некрещеная. Тогда я предложила помолиться при ней об этой помощи. Она согласилась, а на следующий день выздоровела и она. После этого случая мама сказала, что приняла решение креститься. Крестил ее батюшка Феодор на рождество Иоанна Предтечи и он же стал ее духовником. Мама моя, раба Божия Галина, говорит, что, к сожалению, не в состоянии подобрать нужных слов, подходящих для рассказа о том, какую роль и значение обрел в ее жизни о. Феодор как личность и духовный наставник. Она признает при этом, что никогда еще не встречала человека, с такой любовью и самоотвержением помогающего в одолении всех ее скорбей и трудностей, который умел так утешить и молитвами коего она уверовала, крестилась и училась творить волю Божию. Он умел так кротко, но твердо, ни в чем не подавляя свободы личности своих духовных чад, свидетельствовать им правду Божию и открывать пути творения Божиих заповедей, прежде всего, своим собственным примером, живя по Христу, что и является, как свидетельствуют духоносные отцы Церкви Христовой, образцом истинного православного пастырства, когда пастырь добрый душу свою полагает за овец Христовых, собирает их. Когда Господь призвал батюшку от земного служения к Небесному упокоению, мама сильно плакала, по ее словам так, как никогда раньше. А я, последняя грешница из его духовных чад и, к сожалению, наверное, самая слабая в надежде и вере в Божие Промышление, по милости Создателя была Господом предупреждена о надвигающейся разлуке с моим духовным отцом заранее. Незадолго до своего отъезда в Иерусалим на 2000-летие Рождества Христова батюшка Феодор был у нас в гостях, чтобы причастить меня Святых Христовых Тайн, ибо к тому времени я уже утратила возможность ходить самостоятельно и в храме бывала редко. После молитвы и причастия он поговорил со мною и моими родителями и сообщил, что в конце зимы ему, по всей видимости, доведется поехать на конференцию в город, где, как выяснилось, родился мой папа. Во время беседы с батюшкой моя душа вдруг почувствовала, что по пути в Иваново с отцом Феодором что-то должно случиться. Но я подумала тогда, что это всего-навсего искусительный помысел после причащения и не приняла его, хотя, по совету святых отцов, и не отвергла, чтоб невольно не похулить помысел, который могла внушить и благодать Христова. В день рождения батюшки, 10 января, я решила помолиться и попросить Господа открыть мне, недостойной, истину о том помысле, чтобы если это действительно должно произойти, узнать, когда ожидать этого события. На молитве мне уяснилось, что отцу Феодору жить осталось до дня его Ангела, но я опять не отвергла и не приняла это внушение, а оставила все на Промысл Божий. Вечером 17 февраля ко мне пришел Игорь, прихожанин нашего храма. Батюшка передал мне через него иконочку Рождества Христова, освященную на Гробе Господнем в Иерусалиме. Игорь сообщил, что в день своего Ангела о. Феодор, по благословлению Святейшего Патриарха, должен отправиться в Иваново на конференцию. Я поняла тогда, что не могу умолчать пред о. Феодором о своих предчувствиях и обо всем, что с этим связано. Я позвонила ему домой и все рассказала, а также попросила батюшку молиться о том, чтобы случилась воля Божия. Батюшка в ответ сказал, что на все воля Божия, и что в день своего Ангела он будет коленопреклоненно молиться об этом в алтаре пред престолом Господним. Я думаю, он вознес тогда ко Христу Гефсиманское моление и послушлив был даже до смерти, смерти же крестной (Флп. 2, 8), своему Богу, Которому молитвами отца Феодора да будет слава и благодарение за все во веки веков. А особенно за то, что Он сподобил нас грешных и недостойных общаться с таким воистину праведником, как наш батюшка, сподобил быть, вернее, называться его духовными чадами. Да поможет нам Господь не посрамиться, имея на небесах, как я твердо верю, такого духовного отца и предстателя, как любимый, дорогой наш батюшка Феодор Соколов.

Даша Селезнева

Погожим утром 22 февраля 2000 года я мыла пол в своей комнате. "Моей" стала комната в общежитии регентской школы Московской Духовной Академии. По благословению о. Федора я уже второй год здесь учусь. Сбылась моя мечта, я "под крылышком" у Преподобного Сергия. Жизнь и учеба, несмотря на трудности, приносили мне великую радость, поэтому полы я мыла, слушая запись пасхальных песнопений.

"... Тридневен воскресл еси, Адама воздвиг от тли..." - звучало глубоко, будто из самого сердца, и становилось легко и радостно на душе, что теперь Адам воздвижен от тли и наступила Пасха нетления...

Далеко еще было даже до Великого поста, а Пасха была везде: и в синем искрящемся небе, и в поблескивании снежных столбов. От мороза они поднимались вверх и наполняли воздух серебристой пылью. Пасха сияла и на веселой Петропавловской маковке, о ней чирикали воробьи...

В мою дверь постучали, я открыла и увидела на пороге дежурную по общежитию. Она протянула мне клочок бумажки, на котором была написана моя фамилия, а ниже: "Звонил папа и передал, что сегодня ночью погиб отец Федор". Пробежав глазами записку, я поблагодарила дежурную и возвратилась к прерванному занятию.

В голове все стучало, обрывки мыслей бились о какую-то преграду, преодолеть которую было почему-то невозможно. Ах, да, погиб отец Федор... Прячась от страшной новости, попыталась вспомнить, о чем я думала за мгновение до этого. Найдя потерянную нить размышлений, я вдруг поняла, что в мире произошло нечто, прямо подтверждающее каждое слово воскресного экзапостилария (Пасхальное песнопение): "... И упразднив смерть...", значит, батюшка не умер, а просто...

И внутри родилось неизъяснимое чувство преклонения перед величием и мудростью мироздания Божия!

...Через маленькое оконце моей комнаты лился яркий свет солнечного утра. Хрусталики снега сияли так, что было больно на них смотреть. В Лавре звонили к поздней, и мерный звук колокола обдавал землю радостью и покоем. "Пасха нетления, мира спасение" - пело все вокруг.

ГЛАВА V

"Разговаривайте с ним как с живым, он вас слышит..."

Еп. Сергий

Дорогой батюшка Федор!

Пишет Вам прихожанка храма. Как при земной жизни обращалась я к Вам за помощью, так и теперь прошу молитв Ваших.

Сын мой, Игорь, как я говорила Вам, уехал с женой в Израиль 25.02.99 г. Родилась там у них дочка. Назвали ее Авиталь, о чем я очень страдаю. До сих пор не крещена, в храм они не ходят. Очень хотели мы с мужем поехать к ним осенью на три месяца, чтобы помочь им, но Господь пока не пускает.

Вот теперь им надо идти на работу, а дитю оставить не на кого. Просят, чтобы приехал муж Анатолий. Я поехать не могу - надо сажать огород. Да и вообще не знаю, надо ли нам ехать? Может быть, трудности вернут их домой?

Но очень жалко девочку, вымоленную у Бога. Ведь они жили 15 лет, а детей не было.

Помолись за нас всех грешных. Я не знаю, что полезно, но пусть Господь наш милостивый устроит все Сам. Или их умудрит, или пошлет благочестивую няню. А нас вразуми, надо ли ехать мужу сейчас к детям. Ведь у него плохое здоровье, выдержит ли он климат там? Или мне с ним ехать?

Помолись за нас. Прости, что пишу коряво. Низкий земной поклон тебе. Спасибо за твои подарки.

Грешная моя семья:

Тамара, Анатолий, Игорь, Татьяна, Авиталь.

Вразуми, каким православным именем назвать внучку.

* * *

Отец Федор, вы очень помогли моей нынешней знакомой. Все знают, что люди встречаются на этом свете не зря. Она была знакома с Вами, рассказала все свои грехи и Вы ей их отпустили. Ей было очень легко, но когда Вы умерли, верней, только Ваше тело, Марине стало плохо.

До сих пор она мучается, страдает. Но я знаю ее, она веселая. Она не может придти к Вам на могилу, боится поверить, что Вас нет. Ее стоит только подтолкнуть, она придет и ей станет легче. Я постараюсь это сделать. Дай Бог, мы придем с ней вместе.

С уважением, раба Божия Светлана.

Спасибо, что Вы были, есть, и будете в наших душах, сердцах. И отпустите пожалуйста все мои грехи.

Простите меня. С любовью,

Светлана

* * *

Дорогой батюшка!

Говорить о Вас в прошедшем времени я не могу, потому что это будет неправильно. Ведь если кто-то из наших родных уезжает в дальнюю страну, то это не значит, что его нет совсем. Но так как "сущий от земли земной и есть", то и скорбь была сначала земная. Господи, прости меня! И Вы, наш дорогой батюшка, простите. Молитесь за меня, батюшка, так как Вы всегда молились и молитесь, чтобы Господь вразумил Ваше чадо.

… Батюшка, я просила у Вас благословения, чтобы иногда исповедоваться не только у Вас, чтобы "не сотворить себе кумира", и Вы благословили меня. Молитесь, чтобы не было со мною этого и сейчас. Молюсь за Вас.

Молюсь о матушке Галине и о Ваших детках.

Татьяна

* * *

На память о хорошем, добром священнослужителе, настоятеле, протоиерее Федоре Соколове.

Во-первых, отец Федор соорудил храм практически из руин, насколько мне известно. Хотя именно я с ним близко не общался, но мне хочется сказать о нем самые добрые слова. Конечно, мне до него - как до звезды. Отец Федор, мне думается, помог вылезти из беды очень многим людям. Мне, конечно, очень жаль, что такие хорошие люди так быстро умирают. И я думаю, что можно еще бесчисленное количество добрых слов сказать об этом замечательном священнослужителе. Это вкратце.

Во-вторых, большое ему спасибо за данное благословение священнику храма отцу ..... за то, что тот принимает меня и снисходит к моим слабостям. Я не самый лучший человек и с 15 лет связался с наркотиками, с анашой, потом постепенно перешел на более сильные препараты (героин). Я таскал деньги из дома, золото, ценности, и т.д. Плохих поступков я совершил в своей жизни немало.

Самое главное. В храме, настоятелем которого протоиерей отец Федор, что-то доброе коснулось моего сердца. В этом храме по мере сил и возможностей я стараюсь вылезти из этой трясины, в которую попал. На этом я заканчиваю свое письмо.

недостойный раб Божий Максим.

* * *

Спасибо Вам, отец Федор, за все, что Вы для меня сделали: за Вашу помощь, поддержку, за душевное тепло, сердечность. Я никогда Вас не забуду и буду до конца дней своих помнить ваши наставления и Вашу неповторимую улыбку. Вечная Вам память.

С искренней любовью и бесконечным уважением,

раба Божия Наталья. Простите меня.

* * *

Дорогой наш отец Фёдор!

Всем детям Воскресной школы нашего храма до сих пор не верится, что вас теперь уже нет рядом с нами. У всех детей слезы на глазах, но мы стараемся больше не плакать, а радоваться, что наш дорогой Батюшка молится за всех пред Господом.

Нам, конечно же, тяжело без Вас, но теперь, хоть Ваше тело умерло, Ваша душа всегда с нами, и мы верим, что

Вы всегда будете помогать нам своими молитвами перед престолом Божьим.

Дети Воскресной школы.

Мы Вас очень любим!

Юлия, Светлана, Алла, Мария, Юлия, Наталья, Анастасия, Сима, Ольга, Иван, Вячеслав, Кудинов Максим, Николай, Женя, Костя, Игорь, Катя, Света.

* * *

Один раз я исповедалась у Тебя, Батюшка мой, отец Федор. Молись о душе моей грешной и болящей Алевтине.

Да сопричтет Тебя Господь ко стаду своему избранному молитв ради наших ко Господу Иисусу Христу. Аминь.

* * *

Дорогой и всеми нами любимый и незабываемый наш пастырь отец Федор. Мы, братья и сестры церкви Христовой, глубоко скорбим, что Вас нет рядом с нами. Но на все воля Божия. Вы рядом с Господом, молитесь за нас, грешных.

Сборщики пожертвований

* * *

Светлой памяти батюшки Федора посвящаю

Я не верю, не верю, не верю!

Это просто нелепая ложь!

Тихо хлопнули вечности двери -

Не умолишь, назад не вернешь.

А внутри так мучительно ноет!

Как в тумане бреду, не дыша,

К двум крестам за седой пеленою,

И от горя седеет душа...

Мне цветком бы упасть на могилу,

Отогреть, а весной зацвести!

Ты прости меня, батюшка милый,

За тоску и за слезы прости!

И с мольбою мерцает лампада,

Как душа твоя, так же чиста,

Словно просит: "Не мучься, не надо!

Подойди и постой у креста!

Обогрейся, я дам тебе силы,

Не ропща, помолиться в тиши!"

О, прости меня, батюшка милый,

За смятение грешной души!

Утираю, стеня и тоскуя,

Струи слез, что бегут по лицу,

И душой вопию: "Аллилуиа!"

К Милосердному Богу Отцу.

Я зову Его милости бездну: -

Освяти сей могильный покой

И в обителях светлых небесных

Со святыми навек упокой!

И стою, сиротливо сжимая,

Два цветка - два комочка тепла,

А на небе частичками рая,

Словно свечи, горят купола.

Елена Гавриченко

* * *

Один иконописец рассказывал о том, как ему никак не удавалось помириться со своим другом, с которым они вместе расписывали наш храм. Повздорили из-за какой-то чепухи, а тот потом по работе куда-то уехал. В Прощеное воскресенье он пошел в Преображенский храм, очень сожалея, что не может с ним помириться. Уже подходя к храму, он про себя взмолился: "Отец Феодор, ты знаешь, что я не помирился со своим другом, прошу тебя, помоги!" Шел он пешком из Тушино, дошел до последнего поворота, и тут навстречу ему кто-то стал спускаться. Сблизились... Он! Обнялись, поцеловались, и, конечно, все простили друг другу...

раб Божий Димитрий

* * *

На девятый день со дня гибели о. Федора еду я в автобусе в храм и вспоминаю эпизоды нашей недолгой счастливой жизни. Я был старше батюшки, и наивно мечтал, что когда-то он меня будет отпевать. А теперь, вот, ехал на литургию и панихиду по нему.

Дорогой в памяти всплывали эпизоды, связанные с моим посещением алтаря в нашем храме. Было это всего дважды с интервалом в три года, и оба раза по благословению о. Федора. Первый раз в Никольском приделе, а во второй - в Сергиевом. Последний раз, когда я там был батюшка совершал проскомидию и через алтарника пригласил меня войти. В великом волнении перешагнул я порог алтаря, сделал три земных поклона и остался у дверей. Отец Федор стоял у жертвенника и вынимал частицы из просфор; кивком головы подозвал меня к себе и сказал, чтобы я называл имена своих близких. Я называл, а он повторял их и вынимал частицы из просфор.

Минуло время, батюшки нашего больше нет, и некому теперь позвать меня в алтарь. С этими горькими мыслями подъезжаю к храму, вхожу внутрь - часы читать еще не начинали. Обошел все иконы. Стою, и будто в ответ на свои мысли, получаю приглашение... войти в алтарь! Подходит ко мне родная сестра отца Федора, Екатерина Владимировна Ткаченко, протягивает целлофановый пакет и говорит: "Передайте, пожалуйста, эти вещи в алтарь".

Потом я пытался выяснить, почему она просила именно меня, когда вокруг было много других мужчин, и алтарники были на месте, но Екатерина Владимировна вообще не могла вспомнить, что был такой эпизод.

раб Божий Алексей

* * *

Через полгода со дня гибели батюшки я пришла в храм. Получилось так, что в тот день служили две панихиды. Первую на могиле отца Феодора служил новый настоятель отец Василий, а его матушка всем потом раздавала поминальные пирожки. Я знала, что после службы в трапезной будет накрыт стол для близких и родственников. К их числу я не принадлежала и собиралась уходить. В голове мелькнула грустная мысль, что при жизни батюшки я никогда не была рядом с ним за столом, а теперь тем более не посижу.

В этот момент ко мне подошла знакомая. Мы с ней расцеловались и я задержалась, отвечая на какие-то незначительные вопросы. Она работала в храме и собиралась в трапезную. Прощаясь, она обратилась ко мне по имени: "Ну, все, Наташенька, до свидания". Я собираюсь уже уходить, и вдруг отец Василий, глядя на меня, говорит: "Наташенька, Наташенька, куда пошла? Давайте в тарпезную", - видно услышал мое имя.

За столом я сидела рядом с монахиней Елизаветой, которую очень люблю (прихожане конца 90-х годов помнят высокую монахиню, собиравшую пожертвования перед нашим храмом). Ее соседство придавало ощущение тепла и присутствия батюшки, ответившего на мои скорбные мысли через отца Василия.

Наталия Гродницкая

* * *

В апреле 2000 года я, духовное чадо отца Феодора, после молитвенного обращения к нему получила работу.

На Благовещение в храме зачитали указ о назначении нам нового настоятеля, это было на всенощной, а на литургию я не смогла пойти - не было сил. Я сидела дома и скорбела, что не могу пойти на службу, что у меня нет сил и нет работы, а главное, нет возможности обратиться за помощью к отцу Феодору. Потом мысленно увидела батюшку на солее у северных врат и стала так думать: "Отец Феодор, ты многим помогал, я знаю. А мне?..."

Все-таки решила дойти до храма. Думаю: "Пойду, поклонюсь могиле дорогого батюшки, приложусь к кресту". Так и сделала.

Потом зашла в киоск, он тогда еще стоял за территорией храма, там работала моя знакомая. Сидела у нее, смотрела на большой портрет отца Феодора и думала: "Вот бы мне устроиться в молодую семью няней. Чтобы родители были возрастом до 25 лет, а ребенок от 2-х до 3-х лет".

В киоск зашла сотрудница храма, и мы с ней разговорились. Я сказала ей, что хочу заниматься с ребенком, а та мне ответила, что приходила жена диакона из другого храма и спрашивала - не хочет ли кто поработать у них няней, оставила свой телефон.

В тот же день я позвонила и была принята в эту семью. Отцу диакону и его матушке было по 23 года, а мальчику - 2 года и 2 месяца. Так все, что я просила, исполнилось даже в мелочах.

Не сразу я поняла, что получила эту работу по обращении к отцу Феодору. Только через некоторое время, когда увидела всю цепь событий так, как все описываю сейчас. У этого случая есть и свидетели - две сотрудницы храма.

Спасибо, дорогой батюшка!

Светлана Лихоманова

* * *

Много мне батюшка помогал в жизни. Я всегда чувствовала поддержку и помощь с его стороны и даже в день его похорон. На улице был сильный мороз, и я так сильно замерзла, что стоять уже не было сил. В мыслях у меня промелькнуло, что надо уйти (хотя гроб еще не опустили в могилу). Но как уйти, не простившись с батюшкой?! Только я об этом подумала, как сразу почувствовала, что мне тепло. Я смотрела на стоявших рядом со мной съежившихся от холода людей и удивлялась, что батюшка мой даже в такой момент смог меня согреть и дать почувствовать, что он всегда рядом с нами.

Маргарита Ядренникова

* * *

Строки из письма на имя Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II от заключенного Каткова Евгения Петровича.

... Ваше Святейшество, хочу Вас также поблагодарить от всей души за все, что Вы для меня сделали, за Ваши внимание и участие. Я также хочу поблагодарить Вас и помянуть с великой благодарностью бывшего настоятеля храма Преображения Господня отца Федора, и поблагодарить за него Вас. Когда у Церкви есть такие люди, милость Господня снизойдет на нее во всей своей красе и благодати. Через Вас я получил веру в Господа, и вера - это все, что у меня есть, и за это я тоже Вам премного благодарен, и из всех своих сил и возможностей я буду стараться преумножать ее...

* * *

Сами мы из Сибири, из города Канска - моя мама, старшая сестра и я, но в настоящее время живем в доме отца Федора в Сергиевом Посаде. Раньше в этом доме жила Анна Власовна, сестра владыки Анатолия. Пока она была жива, батюшка просил нас ухаживать за ней, а как умерла, то остались мы присматривать за этим домом.

Батюшка Федор сильно всегда заботился о моем здоровье, очень переживал и все время привозил мне много разных фруктов. Однажды, помню, мы завели козу. Я заболела воспалением легких, и мне нужно было пить молоко. В это время приехал Владыка Анатолий. Как раз когда он был дома, коза отвязалась и пошла грызть яблоню. Владыке это не очень понравилось. Тут же был и отец Федор. Заметил он недовольство Владыки и говорит ему: "Владыка, Анечка так болеет, ей так нужно козье молоко". И Владыка ему ответил: "Ну, хорошо, хорошо. Пусть живет коза".

Отец Федор, наверное, мысли читал у каждого человека, даже самые мелкие. Когда Анна Власовна умерла, надо было что-то делать с ее вещами. И вот он пришел, и я спрашиваю: "Батюшка, что вот с этим делать?". Он прошел, посмотрел, говорит: "Все раздавайте". А у меня такая мысль: там был такой красивый материал, как бы мне хотелось что-нибудь из него сшить! Но я ведь не могла ему так сказать. И тут он подходит к шифоньеру, открывает дверку, где лежит этот материал, и говорит мне: "А вот это себе оставишь!"

И еще много у меня с ним было таких случаев. Последний случай был уже после его смерти. Всегда говорили, что отец Федор имеет дар благословлять на брак. Кого он венчает, кого благословляет - очень счастливо потом живут. Мне еще только семнадцать лет, и вступать в брак я еще не думала. Но когда он умер, у меня такая мысль: "А как же я?! Что теперь со мной будет, батюшка Федор?!"

И снится мне сон. Будто выходит он из алтаря и благословляет мне одну просфору, а потом немножко порылся в кармане, достает вторую и благословляет мне две просфоры. Я как проснулась, поняла, что отец Федор меня не оставил. Одну меня он никогда не оставит.

Анна Маршинина

* * *

Первый раз мы с мужем пришли в храм в 1996 году. Тогда же первый раз исповедовались у отца Федора. Батюшка с такой любовью принял нас, что это повлияло на наше воцерковление и на всю нашу дальнейшую жизнь.

Когда батюшки не стало, то показалось, что мир опустел, стал хуже.

Мы не были духовными чадами батюшки Федора, но очень его любили, да и сейчас любим.

Муж очень хотел еще ребеночка, но после родов нашего малыша я перенесла серьезную операцию, и надежды иметь еще детей у нас практически не было. Одни знакомые, еще при жизни батюшки Федора, советовали нам подойти к нему и попросить благословения на зачатие, но я очень стеснялась и никак не соглашалась. Когда же батюшки не стало, муж все-таки уговорил меня подойти к могилке батюшки и попросить его благословения на зачатие ребеночка. Мы так и сделали, пошли вдвоем с мужем. Через некоторое время я забеременела и родила мальчика. Назвали мы его Федей.

Владимир и Валентина Каневские

* * *

Я работаю регентом в одном из московских храмов. Конечно, знала и любила отца Федора. Он меня вырастил и воспитал как, наверное, не один десяток приходских детишек. Тяжело переживала смерть любимого батюшки. Поэтому для меня, как и для многих прихожан Преображенского храма, память вмч. Феодора Стратилата - особый день. Обрадовалась, когда узнала, что в этот день работаю - значит смогу помолиться за батюшку особо.

Пришла в храм пораньше, стихиры разметила с особенной тщательностью. Началась служба - и все пошло наперекосяк. Всех как подменили. То певчие глас перепутают, то я вместо одного слова читаю совсем другое! К середине службы руки у меня опустились - не знаю, что и делать. Обратилась за помощью к батюшке: "Батюшка Федор, если ты силен перед Богом, помоги мне благоговейно и хорошо спеть службу твоему святому".

Задаю тон, а сама боюсь - сейчас опять всю стихиру "передернем". Но ни одной ошибочки больше не было. До конца службы все пели очень стройно и хорошо.

Я благодарила Бога и батюшку Федора за эту явную помощь. Стараюсь теперь впредь всегда просить его помощи в служении Богу.

Д-С.

* * *

Мы переехали в Плесково. Сам переезд туда - тоже чудо. Наш папочка погиб по дороге в Плес Ивановской области, и вот теперь по его молитвам очутились мы в Плесковом Московской области. Детки мои стали ходить в местную школу, а требования там очень высокие. По окончании учебного года во всех классах введены экзамены. У Любочки, ученицы 7-го класса, должен быть экзамен по физике. В городской школе этот предмет ей не очень давался, а тут - экзамен. Разволновалась моя девочка, боится провалиться.

Дня три прошло в волнении, а на следующий день утром подходит Любочка ко мне и шепчет на ухо: "Мамочка, у меня голос пропал". Да так тихо говорит, что еле слышно, даже если вплотную приложиться к ней ухом. День молчит, второй, ... неделю, вторую, третью. Стал болеть желудок - обострение панкреатита, поднялась температура. Решили ехать в Москву.

Бабушка за это время вся "измолилась", плакала очень, обошла все святыни: побывала у святителя Алексия, у преподобного Алексия Мечева.

Приехали мы в Москву на Вербное воскресенье. В Великий понедельник 2002 года, 32 день Любочкиной болезни, сдали анализы и на следующий день должны были идти по врачам. Утром в Великий вторник моя Любочка вбегает ко мне и громким голосом почти кричит:

- Мамочка! У меня голос появился! Стоит передо мной, от напряжения даже на цыпочки поднялась. Я поверить от радости не могу.

- Ну-ка, скажи мне что-нибудь!

- Мамочка, что сейчас было! Ночью приснился мне папочка. Будто пришел он домой как обычно после службы и спрашивает: "Что, Любочка, все болеешь?" Я ему говорю: "Да, папочка". А он: "Любочка, ты так больше не переживай. Все будет хорошо", - и провел рукой мне по горлу. От этого стало так тепло, что я даже проснулась, "прочистила" горло и заговорила.

...На дворе Страстная седмица, а у нас дома Пасха! Столько радости было! Детки все почувствовали близость папы, что он с нами рядом.

Галина Соколова

* * *

В первую Пасху после ухода из жизни отца Феодора на месте гибели батюшки Приходским советом было решено установить памятный крест. С этой целью небольшая группа прихожан нашего храма на автобусе, кто мог - на своих машинах отправились в Ивановскую область. Еще накануне я освятил крест, рабочие приготовили все для его монтажа на месте установки, и прихожане наши двинулись в путь. Я был в командировке в воинской части, расположенной неподалеку, поэтому присоединился к паломникам позже.

Утро того дня выдалось безоблачным и обещало замечательный день, но к обеду, когда крест был уже установлен, сразу два грозовых фронта встретились над нашими головами. Облачившись, я начал служить панихиду пасхальным чином в момент, когда из черных клубящихся туч раздались первые раскаты грома, и редкие капли начинающегося дождя застучали по зонтам и нашим головам. Молнии и солнечный свет, лившийся из чистой полоски неба на горизонте, прибавляли к чувству скорби ощущение необычности происходящего, чего-то "небесного".

Служба началась в присутствии лишь наших паломников, но постепенно к нам стали присоединяться проезжавшие по трассе люди. Совершенно незнакомые, не знавшие батюшку священники, диаконы, просто христиане приняли участие в панихиде. Водители, миновавшие нас без остановки, понимая, что за события происходят на обочине, замедляли ход и длинными гудками отдавали честь погибшим.

Под пение "Христос Воскресе", которое подхватили все молящиеся, я начал службу. Все славили воскресшего Христа, пели о торжестве жизни над смертью у места гибели людей. Какой соблазн для души неверующей, окажись она рядом!

На 6-й песне канона, обходя с кадилом крест, я вдруг почувствовал, что на меня кто-то смотрит снизу. Опускаю взгляд и вижу на земле иконочку Спасителя! Ту самую, что была прикреплена к приборному щитку машины, в которой ехал батюшка!

Только что наши прихожане буквально ощупали здесь каждый сантиметр: в радиусе нескольких метров еще видны были следы аварии - осколки стекол, обломки красного подфарника, но ничего кроме ленточки-закладки для служебника или Евангелия найти не удалось. А еще раньше, сразу после катастрофы, это место также тщательно было обследовано, и никто не обнаружил иконочку. Пять минут назад здесь работали наши ребята: вкапывали основание для креста, заливали все бетоном, покрывали дерном и тоже не заметили ее.

Сам Господь вел отца Феодора земными стезями, и иконочка Спасителя сопровождала батюшку по дорогам России. Проводив дорогих нам отца Феодора и Юру до врат небесных, она вернулась к нам, чтобы и мы перед ней молились. Не случайно явление ее произошло только теперь, во время панихиды.

Пролежав в снегу с февраля месяца в вешних талых водах, под солнцем начинающегося лета, иконочка была как новенькая. Чудесное ее обретение мгновенно изменило наше состояние. Печаль, может быть, даже уныние, сопровождавшие нас, вдруг исчезли. Словно какой-то лучик света пронзил всех нас; стало как-то легко и радостно! Христос ведь воскрес, значит, и наши отец Феодор с Юрой живы! Именно об этом находка всем нам говорила.

Вернувшись в Москву, я служил в нашем храме литургию. Вместе с иконами святых того дня (свв. Константина и Елены) на аналое лежала и эта иконочка. Во время проповеди я рассказал обо всем, что пережили мы, устанавливая памятный крест, как обрели иконку, на которую, возможно, бросили последний взгляд наш батюшка и Юра перед страшным ударом, породившим мгновенную смерть на земле и жизнь вечную в обителях небесных. И прихожане молитвой и целованием воздавали честь так чудесно явившемуся нам образу.

Иконочку я там еще, в Ивановской области, передал на хранение Жене Белобородовой, вдове Юры (матушки Галины не было). Не могу забыть, каким счастьем светилось ее лицо, как улыбалась она, держа иконку перед собой. Теперь этот образ хранится у нее дома, является ее домашней святыней, но на все значительные торжества, связанные с памятью отца Феодора, Женя приносит его в храм.

Иерей Константин Татаринцев

* * *

Об отце Феодоре я впервые услышал от моего друга Максима Запальского еще во время работы в Даниловом монастыре. Мы с Максимом вместе сидели в одном кабинете и все друг про друга знали. Он тогда еще только собирался рукополагаться, а отец Феодор взял на себя труд ходатайствовать за него перед священноначалием. Как-то раз издали видел отца Феодора в монастыре. Обратил внимание на его внешность, статность - вот, собственно, и все мои с ним "встречи".

Вскоре в моей жизни произошли большие перемены. По благословению духовника я стал готовиться к рукоположению. Из монастыря с хозяйственных работ ушел, стал алтарничать в Покровском храме в Измайлово, там же был чтецом. Однажды во время службы услышал о том, что тот самый батюшка, которого я мельком видел в Даниловом монастыре, разбился на машине. Очень мне стало жаль его матушку, деток. От отца Максима я знал, что семья у него большая - девять человек детей. Помню, я тогда канон читал, и как-то особенно о нем помолился.

Потом начались мои приключения с рукоположением. Жизнью в Москве я тяготился, и поэтому очень меня обрадовал ответ отца Кирилла (Павлова), когда приехал к нему за благословением - искать место где-нибудь в области. В Московской области почему-то не получилось. Стал звонить в соседние епархии: в Тульскую, Рязанскую - и там без результата. Было это просто удивительно; я знал, что священнических вакансий много, и по формальным признакам (рекомендации, послужной список, характеристика) я вполне мог рассчитывать на место, но что-то не складывалось. Тогда духовник мне посоветовал ехать в Ивановскую область. Я созвонился с секретарем епархии, взял документы и поехал.

Пришел знакомиться с архиепископом Амвросием, зашел к нему в кабинет и буквально через минуту вышел с предложением рукополагаться к храму в Вязовское. Это тоже было странно. Обычная практика в епархии - до рукоположения ставленникам предлагается поездить по области и выбрать себе место по душе. Ивановская область очень бедная, разоренных храмов много, поэтому я ждал, что мне тоже предложат выбирать, но все получилось иначе.

Я спросил владыку: "Как мне понимать Ваши слова? Это Ваше пожелание или благословение?" Он ответил: "Благословение. Но ты все-таки съезди туда, посмотри, потом мне расскажешь". И я отправился смотреть место, которое уготовил мне Господь.

В тот же день я понял, почему владыка послал меня, семейного, с двумя маленькими детьми, в маленькое село Вязовское, где всего-то 10 дворов, из которых 6 - дачники, это притом, что были приходы и с большими селами.

Место удивительно красивое, покойное, но буквально в полукилометре от села, стоящего между двумя городами Иваново и Фурмановым, - городская свалка. Если ветер дует не со свалки, то кажется, что ты в раю, но стоит ему изменить направление, как тут же возвращаешься на землю. Я мечтал осесть где-нибудь в селе, служить Богу, как-то кормиться от своих трудов на земле, но и представить себе не мог, что будет это место рядом с помойкой. Очень расстроился: ведь у меня семья, маленькие дети, а тут ни школы, ни прихода, и постоянная вонь от горящих пластиковых бутылок. Храм есть, и вполне в приличном состоянии, красивый, но все остальное меня привело просто в уныние.

Вышел из села, собрался ловить попутку. Думаю: "Надо возвращаться. Наверное, придется отказаться". Смотрю, на обочине дороги крест деревянный стоит. Что-то меня подтолкнуло подойти, посмотреть, что там написано. Продрался сквозь заросли крапивы, подхожу к кресту, разбираю надпись на церковно-славянском языке... и тут меня, охватывает благоговейный трепет.

… Я стоял, глубоко потрясенный, перед поклонным крестом, на котором было написано, что на этом месте погиб протоиерей Феодор Соколов и раб Божий Георгий. Тут же уложились в единую картину события последних месяцев моей жизни: рассказы отца Максима об отце Феодоре, препятствия к рукоположению в других епархиях, благословение духовника ехать в Иваново, скорое и решительное назначение меня сюда. Чувствую - здесь мое место, но дети... Всем сердцем взмолился я Богу: "Господи, ну как же так? Ведь у меня малые дети, а здесь помойка?!"

Приехал в Иваново, все рассказал владыке, он только ахнул. "Ну вот, - говорит, - смотри сам". Я согласился с назначением в Вязовское и стал готовиться к таинству рукоположения.

Первые дни после этого - особое состояние, сугубая благодать, помощь Божия во всем. В те дни я особенно остро ощутил помощь отца Феодора. В моменты уныния или сомнений мне вдруг приходили знаки его "внимания". После рукоположения я отпросился у владыки служить сорокоуст в Даниловском монастыре. Владыка благословил, хотя и не любил отпускать священников в Москву. "Столица отвлекает", - говорил он, но меня отпустил сразу.

Успенский пост, литургия отошла. Вышел из монастыря, иду вдоль стены и думаю свою грустную думу: "Как жить? Как устраиваться в Вязовском? Что сказать жене, как ее убедить ехать жить с детьми у помойки?" От мыслей этих приуныл и не заметил, как поравнялись со мной две молодые женщины, по виду мама и дочь. Неожиданно одна из них вдруг обратилась ко мне:

- Батюшка, возьмите шоколадку, - наверное, у меня был очень грустный вид.

Я взял, поблагодарил и думаю: "Надо бы помолиться о них". Спрашиваю:

- Как вас зовут?

- Две Татьяны. Мы из храма Преображения Господня, может быть, слышали? Там еще настоятелем был протоиерей Феодор Соколов, который разбился на машине в день своего Ангела.

Знали бы они, что мне сказали! На душе у меня в ту же секунду стало так тепло, так хорошо! Набираю в грудь воздуха и говорю им:

- А меня зовут отец Андрей. И знаете, где я служу? В Вязовском, на месте гибели отца Феодора.

Тут пришел их черед удивляться!

В тот приезд я познакомился с матушкой Галиной, вдовой отца Феодора, которая приняла живейшее участие в судьбе храма в Вязовском. С ее помощью нашлись люди, готовые оказать поддержку храму, материально обеспечить возможность восстановить в нем регулярные богослужения. Более года он стоял закрытым.

"Справился" отец Феодор и со свалкой. Его молитвами она закрывается. Вернувшись в Иваново, я узнал, что лицензия на вывоз городского мусора заканчивается в 2001 году, и принято решение ее не продлевать.

Ощущая поддержку отца Феодора, я уже начал сомневаться: не впадаю ли в прелесть? И в самом деле, отец Феодор - простой священник, а помогает, как святой. Пошел на исповедь к духовнику, рассказал о своем смущении и услышал в ответ: "До прелести ты пока не дорос, а отца Феодора я знал. - И, помолчав, добавил. - Что ж, все может быть..."

Иерей Андрей Кашинцев

* * *

Я, священник Николай Еременко, настоятель храма Благовещения; Пресвятой Богородицы в городе Вуктыл Сыктывкарско-Воркутинской епархии, свидетельствую о следующем.

Мне никогда ранее не доводилось слышать о протоиерее Феодоре Соколове. Однажды, будучи в командировке в Москве, я зашел к своим знакомым в гости, но попал в их дом в печальное время - месяца через два после похорон отца Феодора. Рассказ о нем очень тронул меня, и мне захотелось побывать на его могиле. Друзья - москвичи отвели нас с супругой, матушкой Надеждой, в храм Преображения Господня в Тушино. День был субботний, мы помолились за богослужением, а потом пошли на могилу к батюшке.

Я подошел к могиле отца Феодора, и когда приложился к кресту, почувствовал нечто такое, чего раньше никогда в своей жизни не переживал. От креста, от могилы веяло невыразимым теплом. Я вдруг ощутил себя человеком, близким отцу Феодору, словно мы были с ним давно знакомы.

Не хотелось уходить. Постоял немного в раздумье, даже в некотором смущении - как это так может быть, чтобы благодать Божия так явно ощущалась не на гробе прославленного святого, а у могилы обычного человека. Потом мы супругой обсуждали увиденное, и оба удивлялись совпадению ощущений.

На прощанье наши друзья подарили нам книгу Натальи Николаевны Соколовой, мамы отца Феодора, "Под кровом Всевышнего" и видеокассету "Пастырь добрый". С этими драгоценными дарами мы вернулись в Вуктыл.

Делясь впечатлениями от поездки в Москву, я рассказал своим прихожанам о том, что видели мы с матушкой, об отце Феодоре, о книге Натальи Николаевны. Не знаю, чем объяснить, но после моего рассказа очень многие прихожане как-то особенно расположились к отцу Феодору, стали просить дать им почитать книгу Натальи Николаевны, скопировать фильм, а после одного эпизода в жизни нашего прихода в своих домашних молитвах стали обращаться к нему за помощью.

Милостью Божией, добрым расположением к храму наших вуктыльских жертвователей набралась у нас сумма, необходимая для приобретения очень дорогой богослужебной утвари. Я заболел, не мог сам поехать в Москву за ней. Выписал доверенность на имя водителя, и он с напарником отправился в Москву в Софрино. Получили они по документам что полагается и в тот же день двинулись обратно. Кроме нашего заказа везли они и другой груз, по дороге нигде не останавливались, но при разгрузке в одном из храмов произошло досадное недоразумение, в результате которого наша утварь пропала.

Не один месяц провел я в бесплодных попытках разыскать ее. Дошел до нервного истощения, лежал дома. Как-то однажды дома я случайно бросил взгляд на видеокассету с фотографией отца Феодора на обложке и неожиданно для себя взмолился: "Отче Феодоре! Ты у Престола Божия находишься, попроси там, чтобы нашлась наша пропажа".

Горячо так помолился и вдруг почувствовал, что на душе стало спокойнее, будто я уже знаю, где находятся пропавшие вещи. А на следующий день все открылось, и в скором времени мы получили их обратно. С того случая укрепилась во мне вера в молитвенную помощь батюшки.

К сказанному хочу добавить, что возникшая связь между нашими приходами не умаляется, а крепнет. Знаю, что многие прихожане храма Преображения Господня молятся о дальних своих собратьях вуктыльчанах. По мере возможности помогают нам и материально: собирали пожертвования на золотые кресты для нашего храма. Вуктылицы тоже не забывают своих москвичей и молятся за них. В этой дружбе, скрепленной молитвенным участием отца Феодора, я вижу залог крепости и единства нашей Церкви.

Иерей Николай Еременко

* * *

С выходом в свет настоящего издания работа над воспоминаниями об отце Феодоре не прекращается. Уже после подготовки книги в печать к ее составителям поступили новые материалы. Со временем, если будет на то воля Божия, они также дойдут до читателя.