Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Эмануэль Сведенборг

О НЕБЕСАХ, О МИРЕ ДУХОВ И ОБ АДЕ

Оглавление

О МИРЕ ДУХОВ И СОСТОЯНИИ ЧЕЛОВЕКА ПО СМЕРТИ ЕГО

Что такое мир духов

 

421. Мир духов отличается как от небес, так и от ада. Это место или состояние - среднее между тем и другим: туда человек приходит после смерти своей и, пробыв там известный срок, смотря по жизни своей на земле или возносится на небеса, или низвергается в ад.

422. Мир духов - место среднее между небесами и адом и среднее состояние человека после смерти его. Что это среднее место, очевидно стало для меня по положению его: над ним небеса, а под ним ад. Что это среднее состояние, в том я убедился, узнав, что, пока человек там пребывает, он еще ни в небесах, ни в аду. Небесный быт (или состояние) человека есть союз (или соединение) в нем истины и блага, а состояние адское - союз зла и лжи. Если в человеке-духе благо соединилось с истиной, то он приходит в небеса, потому что союз этот (как это было объяснено) образует в нем небесное состояние. Если же в человеке-духе зло соединилось с ложью, то он идет в ад, потому что такой союз образует в нем адское состояние. Союз этот в обоих случаях совершается в мире духов, где человек находится еще в среднем состоянии. Союз разума и воли, или, как здесь сказано, истины и блага - одно и то же.

423. Скажем прежде несколько слов о союзе разума с волей и о тождестве его с союзом истины и блага, так как союз этот совершается в мире духов, о котором идет речь. В человеке есть разум и есть воля. Разум принимает в себя истины и сам по ним образуется, воля же служит приемником благ и сама по ним образуется. Поэтому все, что человек понимает разумом и вследствие того мыслит, он считает истиной, а все, что он сперва хочет волей и уже после того мыслит, зовет благом. Человек может мыслить и одним разумом, уясняя себе, что такое истина и что такое благо, но такие мысли не входят в волю его, пока он не хочет и не делает того, что думает. Если же он захотел, что задумал, и по своей воле это делает, то это входит одинаково в разум и в волю его, а следовательно, и в него самого, потому что ни разум, ни воля сами по себе не составляют человека, а то и другое вместе. Что вошло в разум и волю, то вошло и в человека и им усвоено. Напротив, что вошло только в разум его, то, можно сказать, при нем, но не в нем: это дело памяти и знания, лежащего в памяти; это предмет, о котором он может думать, не углубляясь в самого себя, а отрешаясь от себя и беседуя с другими. О таких предметах он может толковать и рассуждать, и даже притом выказывать притворные чувства, наклонности и телодвижения.

424. Человеку дано мыслить разумом, без участия воли, для того чтобы он мог преобразоваться. Человек же преобразуется посредством истин, а истина, как показано выше, относится к разуму. Человек относительно воли родится во всяком зле, и сам собой он никому другому не желает добра, как самому себе, а кто желает добра только себе, тот радуется злу, которое причиняется другим, тем более когда это делается с выгодой для него. Он жаждет присвоить себе всякое чужое добро, как почести и знатность, так и богатства, и тем довольнее, чем более это ему удается. Поэтому для очищения и преобразования начал воли человеку дано понимать разумом истины и вследствие этого обуздывать наклонности к злу, из этой воли истекающие. Человек может разумом мыслить об истинах, изрекать их и применять к делу, но он не может мыслить их волей своей, покуда не усвоит себе истин этих вполне всем сердцем и не захочет исполнять их на деле. У такого человека все, что он мыслит разумом, обращается в веру его, а что мыслит волей - в любовь; тогда вера и любовь сочетаются в нем, как разум с волей.

425. Итак, насколько истины, относящиеся к разуму, в союзе с благом, относящимся к воле, т.е. насколько человек хочет истины и применяет ее к делу, настолько он в небесах или небеса в нем, потому что союз блага и истины образует небеса. Напротив, насколько ложь разума сочетается со злом воли, настолько человек носит в себе ад, потому что союз лжи и зла образует ад. Затем, насколько истина разума и благо воли разъединены, настолько человек находится в состоянии среднем. В таком состоянии ныне почти все люди: они знают истины, размышляют о них по разуму и по науке, но на деле исполняют их кто больше, кто меньше, а иногда и вовсе не исполняют, и даже, напротив, действуют вопреки истин этих по любви к злу и по доверию к лжи. Во всяком случае, носит ли в себе человек небеса или ад, он после смерти является в мир духов, где окончательно сочетаются благо и истина в тех, что должны подняться на небо, а зло и ложь в тех, что должны быть низвергнуты в ад. Ни на небе, ни в аду не дозволяется раздваивать дух свой, т.е. знать и понимать одно, а хотеть и делать другое. Там кто чего хочет, то и понимает, а что понимает разумом, того хочет и волей. На небе желающий благо поймет и истину, а в аду хотящий зла поймет и ложь. Потому там от добрых ложь удаляется, а предоставляются им истины, отвечающие их благу и с ним согласные; от злых же отбираются истины, а оставляется им ложь, отвечающая злу их и с ним согласная. Из этого понятно, что такое мир духов.

426. В мире духов пребывает несметное число народа, потому что это первое сборное место для всех. Там всякий рассматривается и приготовляется. Срок пребывания там неопределен; иные, только что явившись, тотчас же возносятся на небеса или низвергаются в ад, иные остаются по нескольку недель, другие целые годы, но не долее тридцати лет. Различие сроков этих зависит от того, насколько в ком внешнее соответствует или не соответствует внутреннему. А каким порядком человек в мире духов переходит из одного состояния в другое и приготовляется к своему окончательному местопребыванию, вслед за этим объяснится.

427. Как только люди после смерти являются в мир духов, так Господь с точностью распределяет их: злые тотчас присоединяются к тому адскому обществу, в котором по господствующей любви своей находились, живя еще в миру, а добрые тотчас присоединяются к тому небесному обществу, к которому принадлежали мирской жизнью своей по любви, благостыне и вере. Несмотря, однако, на такой разбор, все сошедшиеся в мире духов - друзья, приятели и знакомые по жизни своей во плоти - видаются сходятся и беседуют, когда сами пожелают, особенно супруги, братья и сестры. Я видел там отца, беседовавшего с шестью сынами своими, которых он узнал; видел также много других в беседе с родными и друзьями, но как все они по духу своему в мирской жизни были различны, то вскоре разошлись и расстались. Перешедшие же из мира духов в небеса или в ад не видаются более и не знаются, если только они не одного духа и не одинаковой любви. Видаются они в мире духов, а не в небесах и не в аду, потому что, покуда они находятся в мире духов, они переносятся в состояния, подобные тем, которые испытывали в земной жизни своей, и переходят из одного в другое; тогда как впоследствии все приводятся к постоянному состоянию, согласному с господствующей в каждом любовью, и тогда каждый знается с другим только по сходству любви своей, ибо, как сказано выше (н. 41-50), сходство сближает, а несходство разлучает.

428. Мир духов, будучи для человека состоянием или бытом средним между раем и адом, в то же время занимает и среднее между ними место: под ним ад, или преисподняя, а над ним - небеса. Ад замкнут к миру духов; есть только скважины, как бы трещины в скалах и обширные провалы, оберегаемые стражей, чтобы никто без особого дозволения не выходил оттуда, а разрешение это дается только при настоятельной нужде, о чем поговорим ниже. Небеса также кругом замкнуты, и ни к одному обществу небесному нет доступа, кроме тесного пути, куда вход также оберегается. Эти-то выходы и входы в Священном писании именуются дверьми и вратами рая и ада.

429. Местность мира духов является как бы долиной между гор и утесов с волнистой поверхностью. Двери или входы в небесные общества видимы только для приготовленных к небесам, прочие же отыскать их не могут. К обществам этим один только общий вход, от которого идет одна дорога, которая, подымаясь, разделяется на множество других. Двери и входы в ад также видимы тем только, кому суждено войти в них. Тогда входы эти растворяются, являя мрачные, как бы сажей покрытые пещеры, направленные косвенно вниз в глубину, где опять много особых проходов. Из пещер или провалов этих подымаются мрачные и вонючие испарения, от которых бегут все добрые духи как от невыносимо противных, тогда как злые духи их ищут и ими наслаждаются. Кто в здешнем мире наслаждался своим злом, тот после смерти наслаждается зловонием, соответствующим, этому злу. В этом отношении злых духов сравнить можно с плотоядными птицами и зверьми: с вороном, волками, свиньями, которые, почуяв запах падали и помета, слетаются и сбегаются отовсюду. Я сам слышал, как один дух гласно вопил от внутренних мук, когда коснулась его струя небесного дыхания, а между тем спокойно и с отрадой дышал испарениями преисподней.

430. В каждом человеке есть также двое дверей, из которых одна обращена к аду, отверзтая злу и происходящей от него лжи, а другая - к небесам, готовая принять благо и истины его. Врата адовы растворены у всех живущих во зле и во лжи его, и только малость небесного света, посредством которого человек может мыслить, судить и говорить, проникает в него сверху, как бы через скважины. Небесные же врата растворены у тех, что живут в благе и истине его. Два пути ведут к рассудочному началу человеческого духа (ad mentem hominis rationalem): через внутренний, или высший, путь входит благо и истина от Господа, а через внешний, или низший, врывается зло и ложь ада. Рассудочное же начало человека (mens rationalis) находится посередине, и к нему ведут оба пути. Насколько оно допускает в себя небесный свет, настолько человек рассудочен, а насколько не допускает, настолько он нерассудочен, каким бы он сам себе ни казался. Все это сказано, чтобы было известно, каким образом человек соответствует небесам и аду: рассудочное начало его, пока оно еще образуется, соответствует миру духов; что над ним, то соответствует небесам, а что под ним, то - аду. У тех, что готовятся в небеса, верхний путь отверзается, а нижний замыкается, не допуская влияния зла и лжи. У тех же, что готовятся в ад, нижний путь открывается, а верхний замыкается, устраняя влияние блага и истины. Поэтому последние могут смотреть только вниз, в преисподнюю, а первые только вверх, т.е. в небеса. Смотреть вверх - значит смотреть на Господа как на общее средоточие, к которому обращены все небеса; смотреть вниз - значит смотреть отвернувшись от Господа к противоположному средоточию, к которому обращена и стремится вся преисподняя (см. н. 123, 124).

431. Обитатели мира духов разумеются под названием духов вообще, ангелами же именуются жители небесные.

Всякий человек по внутренним началам своим

(quoad interiora) – дух

 

432. Человек со здравым рассудком понимает, что не тело наше мыслит, не плоть и не вещество, а душа как существо духовное. Душа человека, о бессмертии которой столько писано, есть самый дух его. Он бессмертен во всей целости своей, он мыслит в теле нашем как начало духовное, приемлющее в себя одно духовное и живущее духовно, мыслью и волей. Вся умственная, рассудочная (rationalis), жизнь, проявляющаяся в теле, относится к духу, а не к телу. Тело, как упомянуто выше, вещественно, и вещество это, как принадлежность телесная, только придано или, так сказать, едва присоединено духу, для того чтобы дух человека мог жить и исполнять службу в природном мире, на земле, где все вещественное мертво и лишено жизни. А как вещественное не живет и живет одно только духовное, то ясно, что все живое в человеке относится к духу его и что тело только служит ему таким же образом, как снаряд или орудие служат живой движущей силе. И об орудии говорится, что оно действует, движет, поднимает, но, очевидно, было бы ошибочно приписывать действия эти орудию, я не тому, кто им управляет.

433. Если все живое в теле нашем и все, что вследствие жизни действует в нем, есть дух, а не плоть, то дух этот и есть сам человек, или, что одно и то же, человек сам по себе есть дух в таком же образе, как и само тело. Так как все, что живет и чувствует в человеке, есть дух и от головы до ног нет в теле ни точки, которая бы не жила и не чувствовала, то по отрешении тела от духа, что называется смертью, человек остается тем же человеком и живет. Я слышал на небесах, что иные, умерши и лежа в гробу, покуда еще не воскресли, продолжают мыслить в охладевшем теле своем в полном убеждении, что они еще живы, но только они не могут уже двинуть ни одной вещественной частицы как принадлежности чисто телесной.

434. Человек не может мыслить и хотеть без вещественного орудия или образа (subjectum quod substantia) в котором или через который способности эти могли бы проявляться; существо без всякого вещественного образа есть ничто. Человек не видит без глаза, который служит ему орудием для зрения, не слышит без уха, которое служит ему орудием слуха: ни зрения, ни слуха самих по себе и без орудий этих нет. Точно так же не может быть ни мышления, т.е. внутреннего зрения, ни постижения, т.е. внутреннего слуха, без вещественных орудных снарядов для проявления этих способностей духа (nisi forent in substantiis et ex illis, quae formae organicae, quae subjecta). Из этого следует, что и у духа человеческого есть образ человеческий и что он, отделяясь от тела, пользуется такими же чувствами и общим чувствилищем, как и в теле; что вся жизнь глаза, уха - словом, вся жизнь чувств во всех частностях ее принадлежит не плоти человека, а духу его. Поэтому духи видят, слышат, чувствуют, точно как и мы, только не в природном, а в духовном мире, уже после отрешения своего от тела. Во плоти дух этот чувствовал по земной природе своей посредством приданного ему вещественного тела; не менее того он в то же время чувствовал и духовно, разумом и волей.

435. Все это говорится здесь ради убеждения, что человек сам по себе есть дух, а тело, приданное ему для отправлений и службы в природном и вещественном мире, не человек, а только орудие этого духа. Но как доводы рассудка для многих непонятны и убедившимися в противном извращаются неправильными суждениями по обману чувств, наводя таким образом сомнения, то и необходимо здесь представить подтверждения опыта. Кто не верит бессмертию души, тот говорит: и животное живет и чувствует, как человек, в нем, стало быть, и такое же духовное начало, а между тем оно умирает вместе с телом. Но дух животного совсем иного качества, чем дух человека. У человека есть (чего нет у животного) духовный тайник (intimum), или самое внутреннее духовное начало, доступное наитию Божества, которое возносит это начало до себя и к себе его присоединяет. Потому и дано человеку, а не скоту мыслить о Боге, о Божественном в небесах и церкви и любить Бога, присоединяясь к Нему этим постижением. А что может соединяться с Божеством, то неразрушимо; разрушается только то, что не может соединяться с Божеством.

О духовном тайнике человека как о преимуществе его перед скотом сказано было выше (н. 39); повторим, однако, здесь то же, чтоб рассеять ложные понятия, основанные на недостатке сведений и разума, а следовательно, и здравого суждения. Вот слова того места: "Упомяну здесь об одной ангельской тайне, которая - докуда никому не приходила на мысль, потому что никто не знал степеней, о которых сказано было в н. 38. В каждом ангеле, как и в человеке, есть самая внутренняя, высшая, духовная степень, или самое высшее духовное начало (которое можно назвать тайником его); на него-то простирается прямое и ближайшее влияние Божественного начала, которое затем уже как бы из тайника этого располагает и все прочие внутренние начала, следующие по степеням порядка, как в ангеле, так и в человеке. Это высшее, внутреннее, начало, или тайник этот, можно назвать входом Господним к ангелу и человеку и Господним в них жилищем. Этот тайник делает человека человеком и отличает его от скотов и животных, у которых тайника этого нет. Вот причина, почему человек в противоположность животному может внутренними началами души и духа своего (quoad interiora quae animi et mentis) возвышаться Господом до Него самого, может веровать в Него, любить Его и таким образом видеть Его, может принимать от Него разумение и мудрость, говорить по рассудку и, наконец, вследствие того жить вовеки. Но ни один ангел не может ясно постичь, что именно творится в тайнике его, когда провидение Господне им располагает, потому что это выше всех понятий его и премудрости".

436. Что человек по внутреннему началу своему есть дух, это дано мне было познать таким множеством опытов, что описание их наполнило бы целые книги. Я беседовал с духами как дух, беседовал с ними и как человек в теле своем. В первом случае они считали меня таким же духом и видели в человеческом образе, в каком были и сами: в таком образе являлись им внутренние начала мои, потому что вещественное тело мое, когда я говорил с ними как дух, было для них незримо.

437. Что человек по внутренним началам своим дух, ясно доказывается тем, что по отрешении своем от тела, или после смерти, он продолжает жить как человек. Мне дано было убедиться в этом беседой почти со всеми, кого я только знавал в земной жизни; беседой с иными - в продолжение нескольких часов, с другими - в течение недель и месяцев и даже многих лет. Это делалось для того, чтоб я сам убедился и свидетельствовал перед другими.

438. К этому должно добавить, что всякий человек по духу своему уже в телесной жизни своей находится в сообществе духов, хотя и не ведает этого. Через такое посредство добрый человек находится в обществе ангельском, а злой в обществе адском. В это же общество человек вступает после смерти, что и было много раз объяснено и доказано вновь туда пришедшим. Человек, покуда живет здесь, не появляется в духовном обществе своем, потому что мыслит по-природному. Но те, что могут отрешаться мысленно от всего вещественного и быть в духе, изредка появляются в своем духовном обществе и тотчас узнаются тамошними духами, потому что они ходят там молча и в глубоком раздумье, будто никого не видя и не замечая, а как только один из духов заговорит с ними - исчезают.

439. Для лучшего объяснения, что человек по внутренним началам своим есть дух, я передам по личному опыту своему, каким образом человек временно отрешается от тела и уносится в иные пределы.

440. Что до первого, т.е. до отрешения от тела, то человек приходит тогда в состояние среднее между сном и явью, считая, однако, самого себя в полной памяти и сознании. Все чувства его в полной силе своей, не только зрение и слух, но и само осязание, которое бывает даже тоньше и нежнее, чем когда-либо наяву, во плоти. В этом-то состоянии я видел духов и ангелов совершенно вживе (ad vivum). Я беседовал с ними, слышал речи их и, на диво самому себе, мог даже осязать их; в этом состоянии ничего плотского между мной и ими не было. Это и есть то самое состояние, о котором говорится, что человек отрешен тогда от тела и сам не знает, пребывает ли он еще в теле своем или уже покинул его (см. 2 Кор. 12. 2, 3). В это состояние был я приводим только раза три или четыре для познания его и убеждения, что духи и ангелы не лишены чувств, как равно и человек, когда он духом отрешен от тела.

441. Что до второго, т.е. уноситься духом в иные пределы, то и это два или три раза было показано мне живым опытом. Приведу один пример: прохаживаясь в беседе с духами по городским улицам и по полям, нисколько не блуждая и считая себя в полной памяти и в обычном состоянии, я между тем был в видении и видел леса, реки, здания, палаты, людей и прочее. После нескольких часов такой прогулки я внезапно впадал в свое телесное зрение, сознавая, что я уже не там, где был. Таким образом я в крайнем удивлении сознавал, что я был в том состоянии, про которое испытавшие его говорили, что были в духе или уносились духом в иные пределы (см. Деян. 8. 39; 1 Цар. 18. 12; 2 Пар. 2. 16). В этом состоянии нисколько не думаешь о пути, по которому идешь, хотя бы прошел много миль, не думаешь о времени, хотя бы прошли целые часы и даже дни, и не знаешь усталости: человек проводится неведомыми ему дорогами и безошибочно до определенного места.

442. Но оба состояния эти, относящиеся к внутреннему быту человека, к бытию его в духе, довольно необычайны и были мне показаны для того только, чтобы я знал их, так как они известны в церкви. Беседовать же с духами как с равными мне, и притом наяву, при полной бодрости тела, дано мне постоянно в течение многих лет и поныне.

443. Что человек по внутренним началам своим есть дух, это явствует еще из н. 311-317, где говорится о населении небес и преисподней человеческим родом.

444. Под выражением: человек по внутренним началам своим (или по нутру своему) есть дух - понимается разум и воля его, образующие вмес те внутреннего человека. По ним только человек есть человек, и притом именно такой, каковы разум его и воля, т.е. мышление и чувства.

О восстании человека из мертвых и о вступлении его в жизнь вечную

 

445. Когда тело не может более отправлять службы своей в природном мире согласно мыслям и чувствам духа своего, истекающим из духовного мира, то человек, как говорится, умирает. Это сбывается, когда дыхательное движение легких и систолическое движение сердца прекращаются, но человек на самом деле не умирает, а только отрешается от тела, служившего ему здесь на земле. Сам же он жив; он жив, потому что не по телу зовется человеком, а по духу, ибо дух в человеке мыслит и мысль вместе с чувством (affectio) образуют человека. Из этого следует, что человек, умирая, переходит только из одного мира в другой. Вот почему смерть в Слове Божием по внутреннему смыслу означает воскресение и жизнь.

446. Дух человека находится в самой внутренней связи с дыханием легких и биением сердца: мышление разума - с дыханием, а чувство любви - с сердцем; поэтому отрешение духа и совпадает с прекращением этих обоих движений. Дыхание легких и биение сердца составляют ту самую связь тела с духом, с разрушением которой дух остается сам по себе, а тело, покинутое жизнью духа своего, стынет и гниет. Дух человеческий потому находится во внутренней связи с дыханием и сердцем, что все жизненные отправления, не только в общности, но и во всех частностях своих, зависят от дыхания легких и биения сердца.

447. Отделяясь от тела, дух человека еще несколько времени пребывает в нем, но не долее как до последнего удара сердца. Время это различно смотря по роду болезни, от которой человек умирает; у иных биение сердца длится долее, у других менее. Как только биение сердца останавливается, так человек восстает: это совершается самим Господом. Восстанием, или, обычнее, воскресением, называется вывод духа из тела и введение его в мир духовный. Дух человека отделяется от тела не ранее как по прекращении биения сердца по той причине, что сердце отвечает чувствам любви, т.е. самой жизни человека, ибо из любви каждого истекает и жизненная теплота его. Поэтому, пока биение это продолжается, есть и соответствие, а с ним и духовная жизнь в теле.

448. Каким образом происходит восстание, не только было мне объяснено словами, но и показано на деле живым опытом. Опыт же этот состоялся надо мной самим для того, чтобы я вполне и точно понимал, как это делается.

449. Я был приведен в бесчувственное состояние относительно телесных чувств, т.е. почти в состояние умирающих, но внутренняя жизнь и размышление оставались при мне, так что я мог постигать и помнить все, что надо мной сбывалось и что сбывается над всяким, восстающим из мертвых. Я чувствовал, что телесное дыхание было почти вовсе удалено, а оставалось одно только внутреннее, духовное дыхание в соединении с самым слабым и беззвучным (tacita) дыханием телесным. Затем биение сердца было приведено в сообщение с небесным царством Господним, потому что царство это соответствует сердцу человека. Я увидел в отдалении тамошних ангелов, и двое из них сидели при моем изголовье. Всякое чувство (affectio) воли было у меня отнято, но мышление и постижение оставались; в этом состоянии пробыл я несколько часов. Тогда окружавшие меня духи удалились, полагая, что я уже умер. Послышался благовонный запах как бы от бальзамированного трупа, потому что при ангелах небесных запах от трупа слышится благовонием*. Почувствовав его, низшие духи не могут приблизиться, этим же средством злые духи отгоняются от духа человека при первом вступлении его в вечность. Ангелы у изголовья моего сидели молча, сообщаясь со мной мысленно. Когда мысли их, таким образом сообщенные, приняты, ангелы знают, что дух человека находится в таком состоянии, что может быть изведен из тела. Они сообщали мысли свои, глядя мне прямо в лицо, ибо таким образом совершается на небесах всякое общение мыслей. Так как во мне сохранялось мышление и постижение, чтобы я знал и помнил, каким образом происходит восстание, то я и чувствовал, что ангелы прежде всего дознавались моих помыслов: думаю ли я, как обыкновенно и другие умирающие, о будущей жизни? В этих-то думах ангелы старались удержать меня, потому что, как мне было сказано после, дух человека при издыхании тела удерживается в последних помышлениях своих, пока не впадет снова в помыслы, свойственные его общим или господствовавшим в мире чувствам и наклонностям (affectio). Мне в особенности дано было постичь и даже чувствовать как бы притяжение или усилие к отрыву внутренних начал моих, т.е. духа моего, от тела и было объяснено, что это делается от Господа и что таким образом совершается воскресение. (*Этим несколько объясняется выражение: умирать в духе святости (mourir en odeur de saintete)

450. Небесные ангелы (ангелы любви), находящиеся при восставшем, не покидают его сами, любя одинаково всякого человека. Но если дух таков, что не может долее пребывать в обществе ангелов небесных, то он сам хочет от них отделиться. Тогда являются ангелы духовные (разума), приносящие ему свет; до этого он мог только мыслить, но ничего не видел. И это было мне показано: казалось, будто ангелы эти, разоблачая левый глаз усопшего, чтобы дать ему прозреть, сдвигали с него пелену к переносью. По крайней мере, так казалось восставшему, но это была одна видимость. Когда ему кажется, что пелена эта снята, то ему видится тусклый свет как бы спросонья, сквозь веки. Этот полусвет мне виделся небесного цвета, но мне после было объяснено, что это не всегда бывает одинаково. Затем как бы нечто мягкое нежно снимается с лица, и вслед за тем вносится духовное мышление. И это снятие с лица есть одна только видимость; это означает, что человек вступает из состояния природного мышления в духовное.

Ангелы крайне внимательно блюдут, чтобы в восставшем не возникало никакой мысли, кроме истекающей от любви; тогда они объявляют ему, что он дух. Коль скоро вновь прибывшему духу дан свет, то духовные ангелы оказывают ему всякие услуги, какие он только может в этом состоянии пожелать, и поучают его во всем относящемся к будущей жизни, насколько он способен понять это. Если же восставший не таков, чтобы желать поучений, то он порывается из сообщества ангелов, но не они сами покидают его, а он от них отделяется: ангелы любят всякого и жаждут служить всем, поучать и возносить каждого к небесам; это их первая услада.

Разобщаясь таким образом с ангелами, восставший принимается добрыми духами, которые также оказывают ему всякие услуги. Но если жизнь его на земле была такова, что он не может пребывать в обществе добрых духов, то он стремится и от них, и это повторяется, пока он не найдет товарищества, которое бы вполне отвечало мирской жизни его. Тут он обретает жизнь по себе и, как ни дивно это, продолжает жить подобно тому, как жил на земле.

451. Это начальное состояние жизни человека после смерти длится только несколько дней. А каким образом человек затем переводится из одного состояния в другое и наконец либо в небеса, либо в преисподнюю, будет вслед за этим объяснено: мне и это дано было познать многими опытами.

452. Я говорил с иными на третий день по кончине их, и все объясненное в н. 449, 450 было уже кончено. С тремя между прочих, которых я знал в миру и которым я сказал, что в это самое время готовятся похороны для погребения их тела, слова для погребения привели их как бы в ужас, и они отвечали, что они живы, а в могилу пусть зароют только то, что служило их земному телу. Они крайне дивились тому, что, живя во плоти, не верили в такую посмертную жизнь, и еще более тому, что внутри церкви почти все живут в таком неверии. Когда не веровавшие в ту жизнь наконец, после смерти, убеждаются, что живут, то бывают крайне изумлены и пристыжены; но те из числа их, которые утвердились в этом безверии, приобщаются к подобным себе и отделяются от верующих. Они обыкновенно присоединяются к какому-нибудь адскому обществу, потому что такие люди также отрицали Божественное (начало) и презирали истины церкви. В какой мере кто закоснеет в безверии относительно вечной жизни, в такой же мере он делается и противником всего, что относится к небесам и церкви.

Человек после смерти является в совершенном человеческом образе

 

453. Образ духа есть образ человеческий, или дух есть человек даже и по внешнему образу своему. Это следует из всего, что сказано выше, особенно же из тех глав, где говорилось, что каждый ангел сохраняет образ человеческий (н. 73-77), что человек по нутру своему есть дух (н. 432-444), что ангелы небесные происходят от рода человеческого (н. 311-317). Не менее ясно это из того, что человек есть человек по духу своему, а не по телу и что образ телесный придан духу по его образу, а не наоборот, ибо дух облекается в тело по образу своему. Поэтому дух человека и орудует всеми частями и частицами тела и частица его, не управляемая духом или в которой нет духовного деятеля, не жива. В этом всякому легко убедиться хотя бы из того только, что мышление и воля по мановению своему, и вполне, управляют каждой частицей тела и всеми вместе при полном их содействии. А что не содействует, то не есть часть тела и выбрасывается из него как неживое, мышление же и воля (которыми все это творится) свойственны духу, а не телу. Отделясь от тела, дух не является человеку в человеческом образе, и равно невидим для него дух другого человека (до отрешения его от тела) по той причине, что орудие зрения, или глаза, которыми человек видит в мире, - вещественны, а вещественное видит одно только вещественное. Но духовное видит духовное, поэтому когда вещественное око закрыто и устранено от содействия духовному оку, которое становится свободным, тогда духи являются человеку в полном образе своем, т.е. в человеческом; и не только духи из духовного мира, но даже и дух другого человека, покуда он еще в теле.

454. Образ духа по той причине есть образ человеческий, что человек относительно духа своего создан по образу небес, ибо все небесное и к порядку их относящееся вошло в состав (colatta) духа человеческого; поэтому он и способен к приему разума и мудрости. Способность принимать разум и мудрость или способность принимать в себя небеса - одно и то же. Это объяснено там, где говорится о свете и тепле небесном (н. 126-140), об образе небес (н. 200-212), о мудрости ангельской (н. 265-275); также в главах, где говорилось, что небеса по образу своему как в общности, так и во всех частностях изображают человека (н. 59-77) и что такой образ небес есть следствие Божественной человечности Господа (н. 78-86).

455. Все до сих пор сказанное доступно понятию всякого рассудочного человека, потому что он убедится последовательной связью причин и порядком изложенных истин, но человек нерассудочный всего этого не поймет по многим причинам, а главное, потому, что понять не хочет: истины эти противны ложным убеждениям, которые он усвоил себе за истины. А кто понимать не хочет, тот замыкает небесный доступ к своему рассудку, хотя путь этот всегда может быть открыт, лишь бы воля этому не противилась (см. н. 424).

Что всякий человек может понимать истины и быть рассудочным (rationalis), если сам захочет, это было мне доказано многими опытами. Злые духи, став безрассудочными (или безумными) вследствие отрицания в мирской жизни Божества и всех истин церкви и утвердившись в таком безверии, нередко Божественной силой были обращаемы к пребывающим в свете истины. Тогда они понимали все наравне с ангелами, признавали всякую истину и сознавались сами, что все это понимали. Но как только впадали опять в себя, обращаясь к наклонностям (affectiones) воли своей, то ничего не понимали и говорили противное.

Я даже слышал некоторых адских духов, говоривших, что они, делая зло, знают и постигают это, равно знают, что мыслят ложь, но что они не в силах противостоять удовольствию любви своей, т.е. воле своей, которая направляет мысли их таким образом, что зло им кажется благом, а ложь истиной. Из этого следует, что все живущие во лжи по злу своему могли бы понимать истины и быть рассудочными, но не хотят; а не хотят, потому что они любят ложь более, чем истину, так как ложь эта отвечает злу, в котором они живут. Любить и хотеть - это одно и то же: что человек хочет, то он любит, а что любит, то и хочет. По этой причине, т.е. что человек может понимать истины и убеждаться в них, если только захочет, дано мне подтвердить путем рассудка духовные истины церкви и небес, чтобы ложь, которая у многих затемняет рассудок, рассеяна была его суждениями и таким образом зрение хоть несколько прояснилось. А подтверждать духовные истины рассудком дозволено всем обретающимся в истине. Кто бы, например, мог когда-либо понять Слово Божие по одному только буквальному смыслу его, если б не старался объяснить себе рассудком содержащиеся в нем истины? Неисполнение этого было поводом к искажению истин Слова и к расколам.

456. Что дух человека, отделясь от тела, тот же человек и в таком же образе, в этом я убедился ежедневным опытом в течение нескольких лет. Тысячи раз я видел духов таких, слушал их, беседовал с ними, и между прочим о том, что люди не верят этому состоянию, а верующих ученые называют простаками. Духи всем сердцем скорбели, что такое невежество еще господствует в свете, особенно же в церкви. Они говорили, что оно произошло более от самих же ученых, которые размышляли о душе по чувственному и телесному. Поэтому они и составили себе о ней понятие как о чем-то мысленном, что, будучи лишено предмета, в котором бы оно пребывало и из которого бы оно действовало, представляет нечто летучее, эфирное, разрушаемое по смерти тела. Но как церковь на основании Слова верует в бессмертие души, то и нельзя было не придать душе какую-либо жизненность, именно вроде живой мысли, которая, однако, до вторичного ее соединения с телом лишена свойственной человеку способности ощущения. На этом понятии основано учение о воскресении и верование, что соединение это последует на Страшном суде. Вот почему, думая о душе согласно этому учению и предположению, нет никакой возможности составить себе о ней понятие как о духе, и притом в образе человека. К этому должно еще прибавить, что ныне едва ли кто знает, что понимать под словом духовное, а еще менее, что всякое духовное существо, как и все духи и ангелы, одарено человеческим образом. Поэтому почти все вновь прибывающие из нашего мира крайне изумляются, что они живы и остались такими же людьми, какими были и прежде; что они видят, слышат, говорят и что даже тело их одарено тем же чувством осязания - словом, что не находят в себе никаких перемен (н. 74).

Надивившись себе, они изумляются тому, что церковь ничего не знает ни о таком посмертном состоянии человека, ни, следовательно, о небесах и аде, несмотря на то что все жившие на земле перешли в тот мир и живут там людьми. Они дивились также, почему все это не открывается человеку посредством видений, так как это существенно относится к верованиям церкви. Но им на это сказано было с небес, что это легко могло бы сделаться по Господнему соизволению, но нисколько не убедило бы неверующих и упорствующих в ложных понятиях своих. Если б даже они и сами увидали, они бы и тогда не поверили. К этому было прибавлено, что опасно убеждать видениями людей, находящихся во лжи, потому что они бы, может быть, и поверили вначале такому доказательству, но затем опять стали бы отрицать, кощунствуя над истиной. Кощунством, или поруганием истины, называется, если кто сперва верит ей, а потом снова отрицает; такие поругатели низвергаются в самую глубокую и страшную преисподнюю. Эта-то опасность и разумеется в словах Господа: "Народ сей ослепил глаза свои и отменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их"; а что находящиеся во лжи не стали бы верить, это разумеется в следующих словах: "Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их." Он же сказал: нет, отче Аврааме; но, если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят" (Иоан. 12. 40; Лук. 16. 29-31).

457. Вступая в мир духов вскоре по восстании своем, человек сохраняет мирской облик свой и речь, потому что еще пребывает во внешности своей и внутренние начала его еще не отверзты; это есть первое состояние человека по кончине его. Но затем лицо его изменяется и принимает совсем иной вид, вполне согласный с чувствами (affectiones) его или той господствующей любовью, в которой пребывали внутренние начала духа его, когда он был еще на земле во плоти. Ибо лицо духа в человеке весьма отлично от лица телесного; последнее дается от родителей, первое же есть изображение чувств его. В этот образ дух облекается в посмертной жизни, когда он лишается внешности своей и внутреннее его разоблачается. Это третье состояние человека.

Мне случалось видеть недавних пришельцев в тот мир, и я узнавал их по лицу и по речи, но впоследствии я уже не узнавал их: жившие в чувствах добрых принимали облик прекрасный, а жившие в дурных - облик безобразный, ибо дух человека сам по себе есть не что иное, как чувства любви его (affectiones), а лицо или вид его есть внешний их образ. Лицо меняется потому, что в той жизни нельзя, притворяясь, выказывать те чувства, которых нет; нельзя принимать лицо или образ, противный господствующей любви своей. Там все приводятся в такое состояние, что вынуждены говорить как мыслят, а лицом и телодвижениями выражать то, чего хотят. Поэтому лицо каждого и делается образом или выражением его внутренних чувств; поэтому также все знавшие Друг друга в миру знаются и в мире духов, но не знаются более в раю и в аду, как было сказано выше (н. 427).

458. Внешний образ лицемеров изменяется позже и медленнее, потому что они долговременной привычкой усвоили себе способность слагать свои внутренние начала (или нутро свое) в подражание добрых свойств; поэтому они долго не являются в безобразии своем. Но как притворство их постепенно разоблачается и внутренние начала духа их располагаются по образу их чувств, то сами они и становятся безобразнее всех прочих. Лицемерами называются люди, ведущие ангельские речи, но внутри себя признающие одну только природу, отрекаясь от всего Божественного, от церкви и небес.

459. Образ человека после смерти тем прекраснее, чем он глубже любил Божественные истины и более жил по ним, потому что по любви этой и по жизни его отверзаются и образуются внутренние начала всякого человека. Чем господствующая любовь глубже и внутреннее, тем она сообразнее с небесами и тем изящнее сама внешность ее или образ. Поэтому ангелы самых внутренних небес прекраснее всех прочих: они выражают образ небесной любви. Любившие Божественные истины только наружно и жившие согласно этому менее прекрасны собой, потому что внешнее добро их едва только мелькает светом на лице их; внутренняя, небесная, любовь не просвечивает из внутренних начал их, а следовательно, и нет на них небесного образа. В лицах их, не одухотворенных внутренней жизнью, есть как бы что-то темное, мрачное. Словом, всякое совершенство растет восходя внутрь и уменьшается нисходя ко внешнему, в той же мере растет и убывает внешний образ красоты. Я видел лики ангелов третьих небес: никогда и никакое искусство живописца не в силах придать краскам своим что-либо похожее на этот свет и блеск, достигнуть тысячной доли этого жизненного света. Только лица ангелов низших небес могут быть изображены с некоторым сходством.

460. Объявлю напоследок еще одну тайну, до сих пор никому не известную: всякое благо и истина, исходя от Господа и образуя небеса, являются в образе человеческом, и притом не только в целости и высшей степени своей, но и во всех частях и в малейшей степени. Образ этот проникает всякого, кто приемлет от Господа благо и истину, почему всякий на небесах и сам принимает образ этот по мере приема благ и истин. Вот почему небеса себе подобны как в целости, так и в частностях и образ человеческий свойствен всему цельному, как каждому обществу, так и каждому ангелу (см. н. 59-86). К этому должно еще прибавить, что тот же образ свойствен и каждой отдельной мысли ангельской, исходящей от небесной любви, но тайна эта едва ли постижима для человека, хотя ясно постигается ангелами, пребывающими в небесном свете.

Человек после смерти вполне сохраняет чувства, память,

мысли и любовь (affectiones), принадлежавшие ему в миру,

покидая одно только земное тело свое

 

461. Множество опытов убедили меня в том, что человек, перейдя из природного мира в духовный, т.е. умирая, уносит с собой все свое, т.е. все, что принадлежит ему как человеку, кроме одного только земного тела своего. Вступая в духовный мир, или в посмертную жизнь, человек обретается в таком же теле или образе без всякого видимого различия, по крайности сам он не видит и не чувствует никакой разницы, но тело его уже духовное, отрешенное и очищенное от всего земного. А если духовное осязает и видит что-либо однородное, духовное же, то это точно то же, как бы природное осязало и видело предмет природный. Поэтому человек, обратясь в духа, не замечает никакой перемены, не знает, что скончался, и считает себя все в том же теле, в каком был на земле. У человека-духа те же внешние и внутренние чувства, какие были даны ему на земле: он видит, как прежде, слышит и говорит, как прежде, познает обонянием, вкусом и осязанием, как прежде. У него такие же наклонности (affectiones), желания, страсти, он думает, размышляет, бывает чем-либо затронут или поражен, он любит и хочет, как прежде; кто любил заниматься ученостью, читает и пишет по-прежнему.

Словом, перейдя от одной жизни к другой, из одного мира в иной, человек как будто перешел только из одного места в другое, унося с собой все, что в нем было своего, человеческого, в такой мере, что никак нельзя сказать, чтобы человек после смерти своей, касающейся только земного тела его, что-либо утрачивал. При нем остается даже природная память его, он помнит все, что, живя на земле, слышал, видел, читал, чему учился, что думал с первого детства своего до конца земной жизни. Природные же предметы, которые вообще не могут быть восстановлены в духовном мире, покоятся в памяти его, как они покоятся и в человеке, когда он не думает о них. Но даже и эти предметы соизволением Господним восстанавливаются (в памяти), о чем, как и вообще о состоянии памяти нашей после смерти, будет говориться ниже. Человек чувственный не может понять и поверить, чтобы таково было состояние его после смерти, потому что чувственный человек не может мыслить иначе как по-природному, даже о предметах духовных, а потому чего он не чувствует, т.е. не видит телесными глазами и не ощущает руками, то отрицает и тому не верит, как говорит Иоанн о Фоме (20. 25, 27, 29). О чувственном человеке - см. н. 267.

462. За всем тем, однако, велика разница между жизнью человека в мире духовном и жизнью его в мире земном, или природном, как в отношении внешних чувств (sensus) и их наклонностей (affectiones), так и в отношении чувств (sensus) и наклонностей (affectiones) внутренних. У жителей небесного царства внешние чувства (sentiunt) несравненно тоньше, слух и зрение их стоят на высшей степени, и размышления их более мудры, ибо они видят при свете небесном, который многими степенями превосходит свет земной (н. 126), а слышат посредством духовной атмосферы, которая также многими степенями превосходит земную. Разницу между внешними чувствами того и другого состояния сравнить можно с различием между ясным небом и темным туманом или между полуденным светом и сумерками.

Свет небесный как Божественная истина до того изощряет зрение ангелов, что они видят и ясно различают мельчайшие предметы; к тому же внешнее зрение их отвечает внутреннему, или разуму, ибо то и другое зрение сливается у ангелов в одно, отчего и дана ему такая степень остроты. Подобным образом слух у них отвечает постижению разума и воли, вследствие чего они в звуках и голосе беседующего познают все тонкости и мелочи чувств любви его и мыслей, а именно: в звуках слышат все чувства его, а в голосе - мысли (н. 234, 245). Но прочие внешние чувства, кроме зрения и слуха, не столь тонки у ангелов, потому что зрение и слух служат разуму и мудрости; прочие же внешние чувства, при одинаковом развитии их, оттеснили бы свет и наслаждение мудрости, заменив их наслаждениями удовольствий, относящихся к телу и его различным наклонностям, а эти наслаждения чем более преобладают, тем более затемняют и ослабляют разум - как это и делается нередко на земле, где люди бывают тем тяжелее и тупее относительно истин духовных, чем более предаются чувственным наслаждениям. О том, что и внутренние чувства ангелов, относящиеся к мышлению и наклонностям их, несравненно тоньше и совершеннее, чем были у них в мире, говорится в главе о мудрости небесных ангелов (н. 265-275).

Между состоянием жителей преисподней и их состоянием на земле разница также велика: в какой мере внешние и внутренние чувства небесных ангелов совершенны и превосходны, в такой же мере чувства эти тупы и грубы в аду, но об этом будет говориться ниже.

462dis. Я также на деле убедился, что человек уносит с собой в ту жизнь всю память свою. Много замечательного в этом роде видел я и слышал и передам кое-что по порядку. Были духи, которые отпирались от мирских преступлений своих и непотребств. Чтобы не сочли их невинными, все было открыто и все дела и поступки эти выбраны были из памяти их и оценены по порядку, от младенчества и до конца земной жизни их; они относились большей частью к прелюбодеяниям и блуду. Были и лукавые обманщики и воры. Лукавство и воровство их прочтено было по делам, частью никому в мире, кроме их самих, неизвестным. Этим вынуждено было полное сознание, потому что дела их являлись как бы в полном свете, со всеми помыслами, целями, удовольствиями и опасениями, какие были в то время на душе преступников. Были и продажные судьи, торговавшие правдой. Дознание сделано было и над ними, по розыску в их же памяти, с оценкой всех деяний их с первого дня поступления их в должность и до последнего. Все мелочные обстоятельства каждого случая по количеству и по качеству, время, помыслы и замыслы - все это вместе вызывалось из памяти, и сотни событий как бы снова наяву совершались. Изумительно, что некоторым даже читались вслух и от строки до строки записки их, в которых они сами некогда записывали свои деяния. Тут были и рушители женской чистоты и непорочности. Призванные к такому суду, они уличены были из разоблаченной памяти своей, с проявлением всех обстоятельств каждого случая. Даже сами лица девиц и женщин, о которых шла речь, как бы присутствовали видимо, равно местность, речи и помыслы; все это внезапно представлялось глазам.

Некоторые явления нередко длились по целым часам. Тут был один клеветник, который считал нипочем злословить о других. Я слышал, как насчитывались по порядку все осуждения и богохульства его точными словами его, с поименованием лиц, о которых и даже при которых они были сказаны. Все это проявлялось, как бы в то же время совершаясь в лицах, хотя все клеветы и наговоры эти заботливо скрываемы были виновным. Был другой, завладевший через лукавые происки наследством родного. Его уличили и осудили, причем, на диво мне, письма и записки их были прочитаны вслух, без пропуска единого слова.. Он же незадолго до смерти своей тайно отравил соседа; это обнаружено было таким образом: судимый стал копать под собой яму, из которой, как из могилы, восстал человек, взывая к нему: "Что ты сделал со мной?" Тогда все объяснилось: как убийца, дружески беседуя с ним, поднес ему отраву, что и как замышлял наперед, что случилось после и пр. Затем он осужден был в ад. Одним словом, все злодеяния, преступления, кражи, лукавства, мошенничества обнаруживаются и оглашаются из самой памяти злого человека, нет никакой возможности отпираться, потому что все улики налицо, все обстоятельства каждого случая. По случаю разбора и пересмотра ангелами памяти одного духа я услышал или узнал все, что только бывало у него в мыслях в течение целого месяца, день за днем, безошибочно и в том же порядке, как это происходило в прошлые дни. Из примеров этих должно убедиться, что человек уносит с собой полную память свою и что нет такой тайны в мире, которая бы не огласилась после смерти, и притом всенародно, по словам Господа: "Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в темноте, то у слышится во свете; и что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях" (Лук. 12. 2, 3).

463. Разоблачая деяния человека после смерти, ангелы, которым поручено дознание это, рассматривают лицо его и все тело начиная с пальцев обеих рук и далее все части тела. Когда же я дивился этому, то мне было объяснено, что все относящееся к мысли и воле человека отпечатано в мозгу как в источнике этих начал, вследствие чего это отпечатывается и во всем теле, потому что мышление и хотение переносятся от источника своего ко всем частям тела, пребывая там в последних, т.е. в крайних, плотских пределах. Поэтому что отпечатано в памяти вследствие воли и помыслов ее - отпечатано не только в мозгу, но и во всем человеке, пребывая в нем всюду в порядке, согласном порядку частей тела. Из этого следует, что человек в общности своей таков, каков он по воле и исходящим из нее помыслам своим; злой человек есть свое же олицетворенное зло, а добрый человек - свое добро. Из этого можно понять, что разумеется под книгой жизни человека, о которой говорится в Слове, а именно: что все дела и мысли человека отпечатаны во всем составе тела его и что они, будучи вызваны из памяти его, являются как бы прочитанные по книге, а при рассмотрении духа при небесном свете - как бы изображаемые в лицах. Прибавлю к этому еще нечто замечательное о загробной памяти, убедившее меня, что не столько общие предметы, но и самые частные, однажды вошедшие в память, остаются там вовеки. Я видел исписанные книги, как здесь, и мне дано было знать, что они взяты из памяти писателей и что в книгах этих, в отличие от сочинений, писанных на земле, не пропущено ни одного слова.

Таким образом, из памяти каждого могут извлекаться все дела и мысли до последних мелочей, давно забытых им на земле. И причину этого мне объяснили: у человека память двоякая - внешняя и внутренняя; первая свойственна ему как человеку природному, вторая - как духовному. Все, что человек мыслил, хотел, говорил, делал, даже что слышал и видел, неизгладимо отпечатывается во внутренней памяти его. Неизгладимо же оно оттого, что в то же время усваивается духом и телом его, как объяснено было выше. Таким образом, дух образуется по мыслям и делам воли своей. Знаю, что все это покажется крайне странным (парадоксом) и едва ли найдет в людях веру, тем не менее это истина. Итак, не думайте, что какие-либо мысли и тайные дела человека могли оставаться скрытыми после смерти его; все тогда до самых мелочей видно, как при ясном свете.

464. Хотя внешняя, или природная, память и остается в человеке после смерти, но чувственное и природное в ней не воспроизводится в том мире, а заменяется духовным по закону соответствия. Духовное же это, представ зрению, является, однако, точно в таком же образе, как в мире природном, потому что всякое явление на небесах во всем подобно явлению земному, хотя в сущности своей есть явление не природное, а духовное (см. об изображениях и видимостях на небесах н. 170-176). Но внешняя, или природная, память относительно предметов вещественных, времени и пространства или вообще относительно всего природного, земного не служит духу на ту же потребу, как некогда в миру, потому что человек в миру, мысля по одному внешнему чувственному началу своему без внутреннего чувственного, или разумного, начала, судит по-природному, а не по-духовному. Напротив, в будущей жизни, когда дух живет уже в мире духовном, он и мыслит не по природному быту, а по духовному. Мыслить духовно значит мыслить по разуму или рассудку, вот почему внешняя, или природная, память относительно понятий вещественных тогда покоится, а в дело идет только то, что человек посредством их приобрел на земле и приобщил рассудку.

Память вещественная потому покоится, что там вещественные понятия не могут быть восстановлены: духи и ангелы беседуют по мыслям и чувствам, духу их свойственным; обо всем же, что не совпадает с этим, не может быть у них и речи (см. о речи ангельской н. 234-257). Поэтому и человек становится после смерти настолько разумным, насколько он науками и знанием языков стал разумен здесь, а вовсе не по количеству изученных им языков и наук.

Я говорил со многими, которых в свете считали весьма учеными, потому что они знали древние языки - еврейский, греческий, латинский, но они не образовали разума своего тем, что писано на этих языках, и некоторые из них являлись столь же простыми, как неученые, никогда не знавшие языков этих. Иные казались даже вовсе невежами, оставаясь тем не менее в самодовольной уверенности, что они ученее и мудрее прочих. Я беседовал с духами, которые при жизни своей в миру полагали, что человек умнеет и мудреет в той мере, как богата память его знанием. Исполняясь таким запасом, они всегда почти говорили только по памяти, стало быть, не от себя, а от других, нисколько не образовав разума своего сокровищами памяти. Такие духи являлись тупоумными, а иные полоумными, не постигали вовсе никакой истины, не умея различить истины от лжи, а схватывая всякую ложь, которую так называемые ученые выдавали за истину. Они сами собой ничего не умели обсудить, что так, что не так, что право, что криво, а слушая других, ничего рассудком не постигали.

Говорил я и с такими, которые в миру много писали по всем отраслям учености, чем и славились по всему свету. Иные могли рассуждать об истинах здраво, а другие, хотя и понимали истины, когда обращаемы были к живущим в свете истины, но не хотели понимать их и потому отрицали их, коль скоро находились опять во лжи своей или сами в себе. Некоторые понимали не более того, как неученый простолюдин; словом, каждый различно и по-своему смотря по тому, как кто образовал разум свой научно тем, что сам писал или выписывал у других. Но те, что восставали против истин церкви и размышляли только научно, утверждаясь этим во лжи, нисколько не образовали разума своего, а изощрили только способность к рассуждениям и заключениям. Эта способность, вопреки мирским понятиям, весьма различна от разума, она утверждает и доказывает все, что любо; она ведет от произвольных начал и через обманчивые заключения - к ложным убеждениям, а не к истине. Такие люди никогда не могут быть доведены до познания истины, потому что истина не познается через ложь, а, напротив, ложь познается через истину. Разумное начало в человеке подобно саду, или цветнику, или вспаханной почве: память - почва, научные истины и познания - семена; светом и теплотой небесной семя прозябает, а без них ростка не дает. То же станется и с разумом, если свет небесный, т.е. Божеская истина, и теплота небесная, т.е. Божеская любовь, не будут допущены; ими только стоит разум. Ангелы крайне скорбят о том, что большей частью ученые приписывают все природе и замыкают этим внутренние начала духа своего, почему и не могут видеть никакой истины при свете самой истины, т.е. при свете небесном. По этой причине они на том свете и лишаются способности рассуждения, чтобы умствованиями своими не соблазняли добрых, простых людей и не посевали в них ложь. Умствователи эти там ссылаются в пустыни.

465. Один из духов пришел в негодование оттого, что не мог припомнить многого такого, что знал в плотской жизни, жалея об утрате удовольствия, которым некогда столько наслаждался. Ему отвечали, что он ровно ничего не утратил и что при нем осталось все, что он знал в общности и в частности. Что в мире том, где он теперь пребывает, не дозволено только выкладывать все это из памяти, а с него будет и того, что он теперь может мыслить и говорить гораздо лучше и совершеннее, не погружая разума своего, как прежде, в густой мрак, в грубые, вещественные и плотские предметы, вовсе бесполезные в том мире; что теперь ему дано все нужное для вечной жизни и что нет иного пути к счастью и блаженству; что одно только невежество может полагать, будто бы в царстве этом с удалением всего вещественного в памяти погибает и самый разум, меж тем как, напротив, насколько дух отвлекается от чувственного как принадлежности человека или тела, настолько он возвышается к духовному и небесному.

466. Различные виды памяти иногда в той жизни представляются глазам в образе, который там только может появиться (там многое видится глазами в образе, что здесь представляется только в мыслях). Внешняя память является в виде хрящеватого, мозолистого вещества (corpus callosum), а внутренняя - в виде мозговатого вещества человеческого мозга, из чего и видно качество памяти того и другого вида. У людей, которые старались только развить и расширить память свою, не заботясь об образовании разума, память эта является в виде твердого нароста, протканного изнутри как бы сухожилием. Кто переполняет память свою ложными понятиями, у того она является косматой, с всклокоченными волосами, потому что наполнена беспорядочным сбродом понятий. У изощрявших память свою из любви к себе и к миру (самотности и суетности), она является вязкой, клейкой, частью окостенелой. Кто хотел проникнуть в Божественные тайны наукой, особенно посредством философии, и верил тому только, чего достигал этим путем, у того память является мрачной, и притом такого свойства, что, поглощая лучи света, обращает их в тьму. У лукавых и лицемеров она принимает вид твердой кости или черного дерева и отражает лучи света. У тех, напротив, что жили в благе любви и в истинах веры, память вовсе не появляется в виде твердого, хрящеватого вещества, потому что у них внутренняя память посылает лучи света в память внешнюю, в предметах или в мыслях которой лучи эти оканчиваются, как в основании или почве своей, находя тут себе усладительные восприемники. Внешняя память в порядке степеней есть последняя, в которой духовное и небесное оканчивается и пребывает, если находит там блага и истины.

467. Если человек в миру живет в любви к Господу и в милосердии к ближнему, то при нем и в нем есть разум и мудрость ангельские, скрытые, однако, в самых внутренних началах (или тайнике) его (in intimis) внутренней памяти. Поэтому разум и мудрость эти никогда не могут обнаружиться (аррагеге) в человеке до освобождения его от плоти; тогда природная память усыпляется и качества эти пробуждаются в памяти внутренней, а напоследок и в ангельской, небесной.

468. Скажем в немногих словах, каким образом рассудочное (rationale) начало, или рассудок, в человеке вырабатывается и совершенствуется. Подлинное рассудочное начало основано на истинах, а не на лжи; ложные данные никак не могут образовать рассудка. Истины бывают троякие: гражданские, нравственные и духовные. Первые относятся к правде, к управлению в государстве и вообще к справедливости и беспристрастию; вторые относятся к житейским сношениям человека с обществом и членами его, вообще же - к искренности и прямоте, а в частности - ко всем житейским добродетелям; третьи, истины духовные, относятся к небесному быту и к церкви, вообще к благу любви и истине веры.

Три степени жизни человека объяснены выше (н. 267): рассудок отверзается в первой степени через истины гражданские; во второй - через истины нравственные, в третьей - через духовные. Но должно объяснить, что рассудок образуется и отверзается в человеке не одним только знанием этих истин, но приложением их к делу, жизнью своей по ним. А жить по ним называется любить их по духовной любви (affectio), т.е. любить правду ради правды, любить искренность и прямоту ради прямоты, а благо и истину - ради блага и истины. Напротив, жить по ним и любить их по любви телесной - значит любить их ради себя самого, ради славы своей, почести или корысти. Поэтому насколько человек любит истины эти по любви или страстям мирским, телесным, настолько он уклоняется от рассудка; он любит не истины эти, а себя самого, обращая истины в слуг своих, как господин служителей. Если же истины порабощаются, то они не входят внутрь человека и не отверзают ни одной степени жизни его, ни даже самую последнюю степень, а поселяются только в памяти его как нечто научное в вещественном образе и тут соединяются с любовью к себе, т.е. с любовью плотской. Из этого видно, каким порядком человек становится существом рассудка, а именно: он достигает этого в третьей степени духовной любовью благ и истин, относящихся к небесам и церкви, во второй степени любовью к искренности и прямоте, а в первой степени любовью к справедливости и правде. Любовь двух последних степеней также становится духовной по духовной любви к благу и истине, потому что эта последняя влияет на первую, соединяется с ней и, так сказать, образует в ней свое подобие.

469. Духи и ангелы наделены такой же памятью, как и люди. В них остается все, что они слышат, видят, мыслят, чего желают и что делают, чем и образуется постоянно и вовеки их рассудок. Поэтому духи и ангелы совершенствуются в разуме и мудрости, познавая истины и блага, наравне с человеком. Все это познал я многократным опытом: я видел, как из памяти духов вызываемо было все, что они думали и делали явного и скрытного в обществе других духов; я также видел, каким образом бывшие в какой-либо истине вследствие жизни их в простом добре исполнялись научными познаниями, а через них и разумом и затем возносились в небеса. Но должно объяснить, что познаниями этими и разумом человек может исполниться на том свете в той только мере, в какой он здесь любил благо и истину, и отнюдь не более этого. Каждый дух и ангел сохраняют ту любовь (наклонность, вожделение), какой жили в миру, и притом в таком же количестве и качестве,эта любовь совершенствуется пополнением в течение вечности. Ничто не может быть наполнено во веки веков, потому что все может бесконечно изменяться, обогащаться и пополняться, а стало быть, и множиться и плодиться; благу нет конца, потому что самый источник его бесконечен. О том, что духи и ангелы нескончаемо совершенствуются в разуме и мудрости познанием истин и благ, сказано было в н. 265- 275; 318-328; 329-345; а что это делается только соразмерно той степени любви к благу и истине, какой достигали они на земле, а не свыше того, об этом упомянуто уже в н. 349.

Человек после смерти таков, какова была жизнь его на земле

 

470. Всякому христианину ведомо из Слова Божиего, что собственная жизнь человека остается после смерти его при нем, ибо во многих местах в Слове говорится, что человек судится и награждается по делам своим и поступкам. Кто размышляет по благу и по самой истине, тот также не иначе думает как: что человек доброй жизни идет в небеса, а худой в ад. Одни только живущие сами во зле не хотят верить, чтобы состояние их после смерти было согласно с жизнью их в мире, но думают, в особенности когда болеют, что царство небесное может достаться каждому по одному милосердию Божию, как бы кто ни жил, и что оно дается каждому по вере его, которую они от жизни отделяют.

471. Что человеку вменяются дела его и он по ним судится, говорится в Слове во многих местах. Например: Ибо приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими; и тогда воздаст каждому по делам его (Мат. 16. 27). Блаженны мертвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними (Откр. 14. 13). И воздам каждому из вас по делам вашим (2. 23). И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим ( 20. 12, 13). Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его (22. 12). Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке (Мат. 7. 24, 26). Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего небесного. Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас, отойдите от Меня, делающие беззаконие (7. 21-23). Тогда станете говорить: мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты. Но Он скажет: говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня, все делатели неправды (Лук. 13. 26, 27). И Я воздам им по их поступкам и по делам рук их (Иер. 25. 14). Великий в совете и сильный в делах. Которого очи отверсты на все пути сынов человеческих, чтобы воздавать каждому по путям его и по плодам дел его (32. 19). И накажу его по путям его, и воздам ему по делам его (Ос. 4. 9). Как определил Господь Саваоф поступить с нами по нашим путям и по нашим делам (Зах. 1. 6). Где Господь говорит о последнем суде. Он взвешивает только дела, возвещая, что войдут в царствие небесное жившие в добре по делам своим, а за дурные дела люди будут осуждены (Мат. 25. 32-46); также во многих местах, где идет речь о спасении и осуждении человека. Очевидно, что дела и поступки человека составляют внешнюю жизнь его и что они показывают, какова его внутренняя жизнь.

472. Но здесь разумеются дела и поступки не в том только виде, в каком они являются во внешности, но и в том, каковы они внутри человека, ибо всякому известно, что дела и поступки вытекают из воли и мыслей человека; если бы не так, то это были бы только безотчетные движения автомата или машины. Поэтому всякое дело или действие само по себе есть не что иное, как проявление, одушевляемое и оживотворяемое волей и мыслью до того, что может быть названо волей и мыслью в проявлении своем или же волей и мыслью во внешнем образе. Из этого следует, что всякое действие или дело таково, каковы воля и мысль, от которых действие произошло. Если воля и помышление благи, то и дела благи; если же дурны - то и дела дурны, хотя бы во внешнем образе и не отличались от первых дел.

Тысяча человек могут сделать одинаковое дело, т.е. действовать или поступать одинаково, и притом до того сходно, что относительно проявления или внешности почти нельзя найти в делах этих никакой разницы. А между тем каждое из дел этих, рассмотренное само по себе, будет различно, потому что каждое произошло от иной причины или воли. Возьмем, для примера, прямое и правдивое обращение с товарищами. Один может показать себя на деле прямым и правдивым, именно чтобы выказать эти качества в себе ради доброй славы и уважения людей; другой - по светским отношениям своим и из видов корысти; третий - ради ожидаемых наград по заслугам; четвертый - по дружбе; пятый - из опасения подпасть законному взысканию, утратить добрую славу и даже место или должность; шестой - чтобы вкрасться в чью-либо доверенность и увлечь кого-либо в свою пользу по неправому делу; седьмой - чтобы завлечь и обмануть товарища и пр. Хотя дела и поступки всех людей этих с виду добры и похвальны, потому что нельзя не одобрить прямых и правдивых поступков относительно товарища, тем не менее дела эти дурны, потому что они делались не ради любви к прямоте и правде, но из любви к себе и к миру (из самотности и суетности). Этой любви прямота и правота служат здесь, как слуги господину своему, которых он не ставит ни во что, когда они ему более не нужны, и увольняет их. Но точно так же с виду поступают прямо и право с ближним по любви к правде и прямоте: иные - ради истин веры или послушания, потому что так повелевает Слово Божие; другие - по благу веры или по совести, потому что этого требует исповедание их; третьи - по благостыне или благу любви к ближнему, почитая за долг о нем заботиться; еще иные - по благу любви к Господу, т.е. делая добро ради самого добра, поступая правдиво и право ради самой правды. Такие люди любят добро и правду, потому что то и другое содержат в себе исходящее от Господа Божественное начало, вследствие чего добро и правда эти в сущности своей Божественны.

Дела и поступки таких людей, будучи добры по внутреннему значению своему, добры и по внешнему, ибо дела и поступки людей, как выше сказано, безусловно таковы, каковы помыслы и воля, их порождающие. Если же нет мысли и воли, то это не дела и поступки, а безотчетные, бездушные движения. Из этого видно, что именно в Слове разумеется под делами и поступками.

473. Если же дела и поступки принадлежат воле и мыслям, то равно принадлежат и любви и вере, а потому всегда таковы, какова любовь и вера. Любовь и воля - одно и то же, а вера и мысли как убеждения также одно и то же; что человек любит, того и хочет, а чему верит, то и думает. Если человек любит то, чему верит, то и хочет того же, и сколько может, то же и делает. Всякому понятно, что любовь и вера человека находятся в воле и в мыслях его, а не вне того и другого, потому что воля воспламеняется любовью, а мысль просвещается предметами веры; поэтому и могут просвещаться только люди, способные мыслить разумно. Согласно этому просвещению они мыслят об истине и хотят ее, или, что одно и то же, веруют в истину и любят ее.

474. Но должно знать, что собственно воля составляет человека, а мысль - только в той мере, насколько она происходит от воли; дела же или поступки происходят от того и другого, от воли и от мыслей. Другими словами, любовь составляет человека, а вера - только в той мере, насколько она истекает из любви; дела же и поступки зависят от того и другого. Из этого следует, что воля, или любовь, и есть собственно человек, потому что все происходящее от чего-либо принадлежит тому, от чего происходит.

Происходить - значит стать и явиться в образе, доступном нашему постижению. Из этого видно, что такое вера сама по себе, отрешенная от любви, т.е. что это вовсе не вера, а одно только знание, в котором нет никакой духовной жизни. Не менее ясно, что такое поступок или дело отдельно от любви, т.е. что это не есть живое, одушевленное дело, а мертвое, в котором заключается одно только мнимое подобие жизни, происходящее из любви ко злу и из ложных убеждений. Эта мнимая жизнь и зовется духовной смертью.

475. Далее должно заметить, что весь человек заключается в делах и поступках своих и что воля и мысли его, или любовь и вера, принадлежащие внутреннему его человеку, не полны, пока не явятся в делах и поступках, принадлежащих внутреннему человеку. В этой внешности, в делах, оканчиваются воля и мысли как в крайних пределах своих, а без этого они будто не кончены, не свершены, представляя нечто несуществующее, чего, стало быть, нет и в самом человеке.

Мыслить и хотеть, но не исполнять, не делать, когда есть на то возможность, значило бы заключить пламя в сосуд и покрыть его, чтобы оно угасло, или посеять семя в сухой песок, где оно не даст ростка и погибнет со всем плодородием своим. Напротив, мыслить, хотеть и затем делать подобно огню пламенному, который разливает вокруг теплоту и свет, или семени в тучной почве, вырастающему в дерево либо в цветок и которое живет.

Всякому понятно, что хотеть и не делать при возможности - значит не хотеть; и что любить добро, но не делать его - значит не любить добра. Это значило бы только думать, будто бы хочешь и любишь что-либо, а такая отвлеченная мысль, не приложенная к делу, угасает и обращается в ничто.

Любовь, или воля, есть душа всякого дела и поступка, она, так сказать, сама образует тело, или образ свой, из прямодушных и правдивых дел человека. Духовное тело, или тело духа человека, образуется не из чего другого, как из дел человека, совершенных по любви или воле его (н. 463). Одним словом, все стяжание человека и духа заключается в делах, действиях или поступках его.

476. Из всего этого ясно, что именно называется жизнью, остающейся в человеке после смерти его. Это любовь его и вера по любви, не в возможности своей только, но и на деле, т.е. дела и поступки, потому что они заключают в себе все относящееся к любви и вере человека.

477. Господствующая любовь остается в человеке после смерти и не изменяется во веки веков. Во всяком человеке не одна любовь, а их несколько, но все соединяются в одной властвующей, преобладающей или господствующей любви и, так сказать, ее составляют. Всякое чувство (affectio), желание, хотение человека, согласное с господствующей любовью его, также называется любовью, потому что он любит то, чего хочет. Эти рода любви (amores) или чувства (affectiones) бывают внутренние и внешние, непосредственно или посредственно связанные с властвующей любовью, которой они все служат различным образом. Вместе взятые, они составляют как бы царство, ибо таков порядок их устройства в человеке, хотя он ничего об этом не знает. Но устройство это сознается им отчасти в будущей жизни, потому что там протяжение мыслей и чувств согласуется с порядком этого устройства: протяжение в небесные общества, если властвующая любовь состоит из разного рода любви небесной, и, напротив, протяжение в адские общества, если любовь эта состоит из разного рода адской любви.

О том, что всякое помышление и чувство (affectio) духов и ангелов простирается в окрестные общества, сказано было в главах об ангельской мудрости и образе небес, согласно которому распределены там сообщества и сообщения.

478. Но все до сих пор сказанное касается только мыслей рассудочного человека; чтоб сделать это доступным и для внешних чувств его, приведу объяснительные и доказательные примеры опыта, которые покажут: 1) что всякий человек после смерти есть своя любовь, или своя воля; 2) что человек пребывает навеки таким, каков он есть относительно воли своей, или властвующей любви; 3) что человек приемлется в небеса, если в нем небесная и духовная любовь, а в ад, если в нем любовь плотская и мирская при отсутствии небесной и духовной; 4) что одна вера сама по себе не остается в человеке, если она не основана на небесной любви; 5) остается же при нем одна любовь на деле, благостыня, которая и есть жизнь человека.

479. I.. Человек после смерти есть олицетворенная воля, или любовь своя. В этом убедился я из множества опытов. Все небеса вообще разделены на общества по различию блага любви обитателей их. Каждый дух, вознесенный в небеса и ставший ангелом, уносится в то общество или братство, где господствует любовь его. Там он, как у себя дома и на родине своей, чувствует это и присоединяется к подобным себе. Если же он удаляется оттуда в какое-либо иное место, то чувствует какое-то сопротивление и сильное влечение снова соединиться со своими, т.е. возвратиться к господствующей любви своей. Таким образом устраиваются сообщества в небесах, а подобно этому и в преисподней.

Что небеса и ад состоят из обществ и что каждое из обществ этих различается по различию любви - см. н. 41-50; 200-212. Что человек после смерти есть олицетворенная любовь своя, доказывается и тем также, что в это время устраняется или удаляется от него все, что не согласно с властвующей любовью его: от доброго духа отбирается все разнородное и неподходящее, почему он и остается при одной любви своей; подобным образом и от злого, с той только разницей, что от последнего отбираются истины, а от доброго ложь (заблуждение), покамест каждый из них не останется при своем, т.е. при господствующей любви своей. Это совершается, когда человек приходит в третье состояние, или быт, о чем говориться будет ниже. Тогда он уже постоянно обращается лицом к предметам любви своей, которая непрестанно перед глазами его, в какую бы сторону он ни обращался (см. н. 123, 124).

Все духи могут быть ведомы куда угодно, лишь бы держать их при этом в их господствующей любви. Они при таком условии не могут даже противиться, хотя и сами знают, как и что делается с ними, и думают, что могут не повиноваться: многие пытались делать что-нибудь вопреки этой господствующей любви и всегда безуспешно. Любовью этой каждый связан, как цепью, взявшись за которую, можно каждого вести куда угодно, и никто освободиться от нее не может.

В миру с людьми бывает то же: любовь неволит и водит их, и этим же средством один человек может управлять по произволу другим. Но это еще усиливается в той жизни, потому что там нельзя скрывать притворно любви своей, принимать для вида чужую и облыжно ее выказывать.

Во всяком сообществе в будущей жизни ясно познается, что дух человека есть олицетворенная любовь его: покуда один дух говорит и действует согласно с любовью другого, первый предстоит весь с лицом полным, здоровым, веселым, живым; но как только кто станет говорить и действовать против любви другого, так лицо его начинает изменяться, темнеть и пропадать, и наконец и весь человек исчезает, будто его тут и не бывало. Видя это, я часто дивился, потому что в миру ничего подобного не бывает. Но мне сказано было, что подобное совершается и здесь над духом человека, т.е. дух этот при отвращении от собеседника также исчезает или не остается более в виду его.

Что дух человека есть господствующая любовь его, видно также из свойства каждого духа принимать и усваивать себе все, что согласуется с любовью его, и, напротив, откидывать и удалять от себя все неподходящее, противное.

Любовь или чувства каждого подобны скважистому, губчатому дереву, которое жадно пьет жидкость, ему свойственную, полезную для жизни и роста его, а все непригодное удаляет; или подобны любому животному, знающему сродную ему пищу, отыскивающему все, что отвечает природе его, и покидающему все противное, ибо всякая любовь питается только тем, что ей сродно: любовь ко злу ищет лжи, а любовь к благу - истины.

Мне случалось видеть, что добрые, простые духи хотели наставить дурных в истинах и благе; но последние бежали вдаль и, прибыв к своим, бросались с наслаждением на всякую ложь, сродную с их любовью. Я видел также, что добрые духи беседовали между собой об истинах, а другие слушали их с удовольствием; дурные же, бывшие тут, ничего не слушали и даже будто не слышали.

В мире духов являются пути или дороги, ведущие в небеса, в ад, в разные общества. Добрые духи ходят только небесными путями, и притом ведущими именно в общество, состоящее в благе их любви; иных путей они даже не видят. Напротив, злые духи идут только путями преисподней, направляясь к обществам, состоящим во зле любви их, а прочих путей не видят, а если б и видели, то никогда не захотели бы по ним идти. Такие пути в мире духов суть действительные (reales) видимости, соответствующие истинам или лжи; вот почему в Слове Божием пути и дороги имеют это значение. Этими данными опыта доказывается, что прежде было сказано по заключению рассудка, т.е. что каждый человек после смерти есть своя любовь и своя воля; воля в этом смысле - не что иное, как любовь.

480. II. Человек после смерти навеки пребывает таким, каков он есть по воле своей и по господствующей в нем любви. В этом я убедился также по множеству опытов. Мне дано было беседовать с людьми, жившими за две тысячи лет, чья жизнь описывается в истории и потому известна. Оказалось, что они еще и поныне сами на себя похожи и точно таковы, какими описаны, т.е. что они все те же по любви своей, из которой и по которой образовалась вся жизнь их.

Были тут и другие, жившие веков за семнадцать, также известные по истории; были и жившие за четыре века и за три, словом, в разные времена, с которыми также дано мне было говорить. И оказалось, что и поныне в них властвует та же любовь или чувство (affectio), с одной только разницей, что удовольствия любви их превращены были по закону соответствий.

Мне сказано было ангелами, что жизнь властвующей любви во веки веков ни в ком не изменяется, потому что всякий человек есть своя олицетворенная любовь, а следовательно, изменить ее в духе - значило бы лишить его своей жизни или погасить ее в нем. Мне сказана была и причина этому, а именно: после смерти своей человек не может более преобразовываться, как в миру, наукой, потому что последняя внешняя основа (planum) в человеке, состоящая из познаний или наклонностей природных, уже покоится и более не отверзается как принадлежность плотская, а не духовная (см. н. 464).

Между тем на этой внешней основе, как дом на основании своем, держится все внутреннее, свойственное разуму или духу. Вот почему человек пребывает навеки неизменно таким, какова была в миру жизнь его любви. Ангелы весьма дивятся невежеству людей, которые не знают, что каждый человек именно таков, какова господствующая любовь его, и что многие верят, будто могут спастись непосредственным милосердием Господним и одной верой, каков бы кто ни был по жизни своей; дивятся тому, как они не знают, что милосердие Господне может быть только посредственное, что оно состоит в том, чтобы быть руководимым Господом как в мире, так и после того, в вечности; что живущие не во зле руководятся этим милосердием; наконец, не знают, что вера есть стремление к истине, истекающее от небесной любви, источник которой - Господь.

481. III. Если человек живет в любви небесной и духовной, то он будет в небесах; если же в любви плотской и мирской, без любви небесной и духовной, то он будет в аду. В этом убедился я, видя и зная многих, вознесенных на небеса и кинутых в преисподнюю. Первые жили по небесной и духовной любви, вторые в любви плотской и мирской. Небесной любовью называется, если кто любит благо, прямоту и правду не из каких-либо видов, а ради самого блага и правды и затем по любви исполняет это на деле. Отсюда и происходит жизнь по благу, прямоте и правде, т.е. жизнь небесная. Кто любит качества эти ради их самих и прилагает их к делу или живет по ним, тот любит Господа больше всего, потому что всякое благо от Него, и любит ближнего, ибо это благо и есть тот ближний, которого должно любить.

Напротив, плотской любовью называется та, которая любит благо, прямоту и правду не ради их самих, а ради себя (по самотности), потому что качества эти могут служить для достижения славы, почестей и богатств. Такая любовь не видит Господа и ближнего во благе, прямоте и правде, а видит в них только себя самое и мирское, наслаждаясь обманом; а благо, прямота и правда ради обмана есть зло, лукавство и неправда, что и любят такие люди.

Так как любовь каждого определяет жизнь его, то все люди при самом явлении их после смерти в мир духов подвергаются дознанию, каковы они, и соединяются с обществами духов, состоящими в такой же любви. Живущие в небесной любви приобщаются к братствам небесным, а живущие в любви телесной - к адским. По прошествии первого и второго состояния те и другие разобщаются, так что более не видятся и не знаются; это делается потому, что каждый превращается в любовь свою не только по внутренним началам своим относительно духа, но и по внешним относительно лица, тела, речи - так что всякий становится образом любви своей даже и по наружности. Предавшиеся любви плотской являются там неуклюжими, мрачными, темными, безобразными; напротив, живущие в любви небесной принимают образ живой, светлый и вообще прекрасный. Те и другие весьма различны по духу и по мыслям: живущие в небесной любви разумны и мудры; живущие в любви плотской тупы и даже почти малоумны.

Кому дано бывает видеть внутренние и внешние начала помышлений и чувств у людей, живущих в небесной любви, тот видит внутренние начала эти как бы в ярком свете или пламени, а внешние - как бы в разноцветных, радужных оттенках. Внутренние же начала тех, что живут в плотской любви, кажутся черными, как бы замкнутыми от света, иногда как бы темно-огненными, если такой человек был внутренне лукав и злобен. Внешность же их мрачного света и печального вида. Скажем при этом, что внутренние и внешние начала души и духа (mentis et animi) в духовном мире соизволением Господним являются видимо зрению. Живущие в плотской любви ничего не видят в небесном свете, небесный свет для них непроницаемая тьма; напротив, адский свет, подобный огню от горящего угля, для них яркий свет. Кроме того, внутреннее зрение их от небесного света до того помрачается, что наводит на них безумие,  вследствие чего они и бегают от этого света, забиваясь в провалы и пещеры, коих глубина отвечает степени лжи их по злу. Напротив, живущие в небесной любви видят все тем яснее и в более прекрасном виде и тем разумнее и с большей мудростью постигают истины, чем глубже и выше возносятся в небесный свет.

Пребывающие в плотской любви никак не могут жить в небесном тепле, которое есть небесная любовь, а живут только в жару адском, который есть любовь к жестокости противу непотворствующих, презрение к другим, вражда, ненависть, месть; вот услада и утеха такой любви, и, находясь в ней, духи эти живут жизнью своей, вовсе не ведая, что такое делать кому добро по добру и ради самого добра, умея только делать добро по злу и ради зла. Живущие во плотской любви не могут дышать на небесах, если туда попадает злой дух, он начинает задыхаться как человек, лежащий при смерти.

Напротив, живущим в небесной любви тем свободнее дышать и тем полнее чувствовать жизнь, чем далее углубляются в небеса. Из этого ясно, что небесная и духовная любовь образует в человеке небеса, потому что все, что есть небесного, заключается в этой любви а что, напротив, плотская и мирская любовь, без небесной и духовной, образует в человеке ад, потому что все, что есть адского, вмещается в такой любви. Явствует за сим, что в небеса возносится тот, в ком есть любовь небесная и духовная, а в преисподнюю идет тот, в ком одна любовь плотская и мирская без небесной и духовной.

482. IV. Одна вера, сама по себе, не остается в человеке-духе, если она не основана на небесной любви. Это было доказано мне таким множеством опытов, что если б я описал все, что по сему поводу видел и слышал, то наполнил бы целую книгу. Могу свидетельствовать, что в живущих одной плотской и мирской любовью, без небесной и духовной, нет никакой веры и быть ее не может. В них может быть только знание или убеждение в какой-нибудь истине, вследствие того, что она служит любви их. Несколько таких духов, считавших самих себя крепкими в вере, призваны были к истинно верующим, и по открытию между ними сообщения оказалось, что в первых нет никакой веры, да и сами они впоследствии сознались, что вера только в истину и в Слово не может называться верой, а в истинной вере тот, кто любит истину по любви небесной, и притом хочет и исполняет ее на деле, по внутреннему влечению. При сем было показано, что убеждения мнимо верующих подобны зимнему свету, в котором нет тепла, вследствие чего земля, объятая стужей, коснееет под снегом. Как только луч небесного света коснется мнимого света такой веры по убеждению, то последний не только гаснет внезапно, но и настают такие потемки, в коих не видать друг друга. В то же время и внутреннее начало таких духов омрачается так, что они вовсе лишаются разума и безумствуют во лжи. Посему от них отбираются все истины, известные им из Слова и учения церкви и называемые ими своей верой, а вместо этого придается им ложь, отвечающая злу их жизни, ибо всякий неволей должен прибывать в любви своей или чувствах, а вместе с тем и в соответствующей тому лжи. Истины же, противные лжи их по злу, становятся тогда для них ненавистными и презренными, почему и откидываются. Могу свидетельствовать по всем опытам своим о быте небесном и адском, что исповедовавшие по учению своему одну голую веру, а сами жившие во зле все без исключения попадают в ад. Я видел, как многие тысячи таких духов были туда низвергнуты, о чем сказано было в книжечке моей О Последнем суде и разрушенном Вавилоне.

483. V. Остается после смерти любовь на деле, т. е. собственно жизнь человека. Это следует как разумное заключение из всего объясненного мной на основании опыта и из сказанного выше о делах и поступках. Любовь на деле - это дела и поступки.

484. Заметим, что все почти дела и поступки относятся к жизни нравственной и гражданской, а следовательно, к прямодушию и правде, равно к правосудию и нелицеприятию. Прямодушие и правда относятся к жизни нравственной, а правосудие и нелицеприятие - к быту гражданскому. По источнику любви, от которого они истекают, дела эти бывают небесные или адские. Дела жизни нравственной и гражданской называются небесными, если делаются по небесной любви, т.е. во имя Господа, а что делается во имя Господа, то и благо. Дела и поступки жизни нравственной и гражданской называются адскими, если делаются по адской любви, а что делается по адской любви, т.е. по любви к себе и к миру, то делается самим человеком от себя и, следовательно, есть зло, потому что человек сам по себе, или собь его, есть одно только зло.

Наслаждение каждого по роду жизни его

превращается после смерти в соответствующее

 

          485. В предшествующем показано было, что преобладающее чувство, или господствующая любовь, остается при каждом на вечные времена. Теперь объясним, что наслаждение этой любви обращается в другое, соответствующее, т.е. природное превращается в отвечающее ему духовное. Это доказывается тем, что, покуда человек в земном теле своем, он живет в природном мире; покинув же тело это, он переходит в духовный мир и облекается в духовное тело. Выше объяснено было уже, что образ ангельский есть образ человеческий в совершенстве своем и что человек после смерти в таком же образе, но тело его духовное (не вещество, а субстанция, substantiale) (см. н. 73-77, 453-460). Равно объяснено было, что такое соответствие духовного с природным (н. 87-115).

486. Все наслаждения человека принадлежат господствующей в нем любви или от нее зависят, ибо человеку приятно то только, что он любит, и всего более наслаждается он тем, что всего более любит, т.е. предметом господствующей любви своей. Наслаждения эти различны: их вообще столько же, сколько родов (видов) господствующей любви, следовательно, столько же, сколько есть людей, духов и ангелов, ибо господствующая любовь одного никогда не бывает во всех отношениях одинакова с любовью другого. Поэтому и нет двух лиц вполне одинаковых, ибо лицо есть образ духа каждого, а в духовном мире оно есть образ господствующей в каждом любви.

Наслаждения каждого, в частности, также бесконечно различны, и никогда одно какое-либо наслаждение его не может вполне уподобиться другому, хотя бы оно и следовало за другим разновременно или они были бы совместны и одновременны; во всяком случае не могут они быть одни и те же. При всем том, однако, все, в частности, наслаждения одного человека, все им любимое относится к одной главной любви его, которая и называется господствующей. Все они вместе образуют эту любовь и составляют с ней одно целое. Так точно и все наслаждения вообще относятся к одной главной и господствующей любви: на небесах - к любви к Господу, в преисподней - к любви к себе, или себялюбию.

487. В какие именно духовные наслаждения превращаются после смерти природные наслаждения каждого, это узнать можно только по науке соответствий, которая вообще учит, что нет природного предмета, которому бы не отвечал предмет духовный, а в частности указывает, что именно и чему отвечает. Поэтому знающий науку эту может познать состояние свое после смерти, лишь бы знал господствующую любовь свою и какое место она занимает в той главной и общей царствующей любви, к которой, как перед этим объяснено было, относится всякая прочая любовь или чувство. Но покуда кто сам пребывает в себялюбии, тот не может узнать господствующей любви своей, потому что любит только свое, собь свою, какова бы она ни была, называя зло свое благом, а ложь, которая потворствует этому злу и утверждается в нем, - истиной. Конечно, такие люди могли бы узнать все это от других, более мудрых людей, которые видят то, чего первые видеть не могут, но и это ими не делается, потому что они до того исполнены себялюбия, что отвергают всякое слово разумного человека. Напротив, живущие в небесной любви принимают наставления и видят через истины эти врожденное зло свое, когда к нему влекутся, ибо истины обнаруживают зло.

По истинам, истекающим из блага, всякий может видеть зло и согласную с ним ложь, но никто не может из зла или по злу познавать добро и истину. Причина этому та, что ложь по злу - потемки и духовно соответствует тьме, поэтому живущие во лжи по злу слепы и не только не видят того, что в ярком свете, но бегают от света, как совы. Напротив, истины по благу - свет и духовно отвечают свету (см. н. 126-134), поэтому живущие в истине по благу видят все, и глаза их отверзты, верно различая, что свет, что тьма. Во всем этом мне дано было убедиться опытом.

Ангелы небесные видят и слышат в себе всякое зло и ложь, если в них что-либо такое временами возникает; видят также зло и ложь, в которых живут духи в мире духов, приобщенные к преисподней. Но сами духи эти не могут видеть своего зла и лжи, они вовсе не понимают, что значит благо небесной любви, что совесть, что прямота и правда, если не извращать все это в свою пользу; не понимают, что значит быть руководимым Господом, а отвергают все это как небылицу. Все это говорится, чтобы человек исследовал самого себя, познал бы из наслаждений своих свою господствующую любовь, а по ней, насколько сумеет применить к этому науку соответствий, познал бы состояние свое после смерти.

488. Хотя из науки соответствий и можно видеть, каким образом утехи жизни каждого превращаются после смерти в соответствия свои, но как и сама наука эта пока в безгласности, то я объясню это несколькими примерами. Все живущие во зле и утвердившиеся во лжи против истин церкви, в особенности же отвергающие Слово, избегают небесного света, прячутся и скрываются в пещерах с мрачными выходами и в щелях скал, потому что любили ложь и ненавидели истину. Такие пещеры и расселины, как и самые потемки, отвечают лжи, а свет - истине; утеха этих духов состоит в том, чтобы жить в таких местах, им противно и несносно жить в открытом поле. Точно так же поступают те, чьей усладой было скрытно ставить сети и строить втайне козни. Эти духи также живут в норах и пещерах, и притом до того темных, что они друг друга не видят, а, сходясь по углам, друг другу нашептывают в уши; вот в какое состояние обращается утеха любви их.

Кто прилежно изучал науки, но с одной только целью, чтобы прослыть ученым, а потому и не образовал этим путем разума своего и наслаждался тщеславно обширностью сведений памяти своей, тот любит места печальные и избирает их гораздо охотнее, чем тучные поля и сады; пески отвечают такой бесплодной учености.

Изучавшие догматы церковные, своего и других исповеданий, но не прилагавшие их к жизни избирают места каменистые, заваленные булыжником, а мест обработанных и плодородных избегают, ненавидя их.

Кто признавал во всем только природу, а не Творца или кто все приписывал своему разуму, притом различными уловками достиг почестей и богатств, тот предается в будущей жизни употреблению во зло Божественного порядка, чародейству и в этом находит высшую утеху жизни.

Кто Божеские истины искажал, прилагая их к страстям (affectio) своим, тот любит места, упитанные животной мочой, потому что она отвечает утехам такой любви.

Грязно скупые, скряги, живут в погребах или подвалах, среди свиного помета и зловоний от дурного пищеварения.

Жившие в одних плотских наслаждениях, в роскоши и неге, обжоры и сластоедцы, угождавшие желудку своему, полагая в этом высшее наслаждение, любят в той жизни помет и кал, равно места накопления его. Это обращается в усладу их потому, что такое наслаждение есть духовная нечистота: такие духи избегают места опрятные, не загаженные нечистотами, потому что они им неприятны.

Кто искал и находил утеху свою в разврате (adulterio), живет и там в таких же домах, где все грязно, гадко и омерзительно. Такие жилища по них, а от семей или домов нравственных они бегают, даже обмирают, приближаясь к ним, почитая первым наслаждением жизни расстраивать супружества. Кто страстно предавался мести и через это стал лют и жесток, тот любит близость падали и трупов и живет в таких преисподнях и т.д.

489. Напротив, утеха людей, живших в любви небесной, обращается в небесные соответствия, происходящие от небесного солнца и света его, а этот свет представляет зрению такие предметы, которые внутренне исполнены Божественного начала. Происходящие от этого явления поражают внутренность духа ангелов и в то же время внешность, или телесные чувства, их; а как Божеский свет, или Божественная истина, от Господа исходящая, влияет на дух их, отверзтый небесной любовью, то и во внешности проявляется все то, что отвечает любви их.

Выше было показано, что все видимое на небесах соответствует внутреннему состоянию ангелов, вере и любви их, а стало быть, и разуму и мудрости (см. н. 170-176 об изображениях и видимостях на небесах и н. 265-275 о мудрости небесных ангелов). Начав подкреплять доводы эти примерами опыта для лучшего объяснения истин, излагаемых на основании одних отвлеченных начал, сделаю и здесь то же и скажу несколько слов о тех небесных усладах или радостях, в которые превращаются утехи природные, земные для людей, живших здесь в небесной любви.

Кто любил Божеские истины и Слово внутренним влечением, или по одной любви к истине и ради ее, тот в том мире живет среди яркого света в местах возвышенных, как бы на горах, под вечным сиянием небесного света, не зная вовсе наших потемок или ночного мрака. У них и вечная весна, и им вокруг представляются нивы, жатвы, виноградники. В жилищах их каждая вещь блестит и сияет, как ценные каменья; окна просвечивают, как хрусталь. Таковы утехи зрения их, но они внутренне превращаются в усладу духовную по соответствию с божественно небесными предметами; чтимые и любимые истины Слова отвечают жатвенным нивам, виноградникам, ценным каменьям, окнам и хрусталю.

Далее те, что учение церкви по Слову тотчас прилагали к делу, поступают в самые внутренние небеса, или тайник небесный (intimo coelo), и более других пребывают в усладе мудрости. Во всех предметах они видят Божественное начало, они видят и сами предметы, но в то же время соответствующие им Божеские начала влияют на дух их и наполняют его блаженством, поражающим все чувства их, почему в глазах их все будто улыбается, играет и живет (см. н. 270).

Кто любил науки и через них возделывал умственные способности свои, обогащая таким образом разум свой, и притом признавая Божественное начало, у того наслаждение наукой и утеха разумом на том свете превращаются в усладу духовную, в познание благ и истин. Такие духи живут в садах, где цветники и луга красиво распределены и окружены рядами деревьев, образующих крытые ходы и гульбища; деревья и цветы ежедневно изменяются. Вид всего этого служит утехой для духа вообще, а разнообразие в частностях беспрестанно обновляет это удовольствие. Как все явления эти отвечают началам Божественным, а любующиеся ими обладают наукой соответствий, то они и наживают всегда новые познания, чем совершенствуется духовный рассудок их. Все радости и утехи эти даются им потому, что сады, цветники, лужайки, клумбы и деревья отвечают науке и познаниям, а затем и разумению. Кто по убеждению все относил к Божеству, а природу сравнительно почитал мертвой и только орудием для достижения духовных целей, тот пребывает в свете небесном, и все видимое им при этом свете сияет. В этом блеске видятся все цвета и оттенки света и с усладой немедленно поглощаются внутренним зрением наблюдателей; вся домашняя утварь их как бы алмазная и разливает такой же свет.

Мне сказано, что и стены палат их будто хрустальные, светлые и прозрачные, а внутри их являются как бы текущие представительные образы небесных предметов в бесконечном разнообразии. Все это основано на том, что прозрачный блеск отвечает просвещенному от Господа разуму, с устранением всякой тени от природной веры и любви к природному. Теперь понятно, почему говорилось о посетивших небеса, что они видели никем не виданное, слышали (по данному им постижению Божественности явлений этих) то, что покуда ничье ухо не слыхивало.

Кто ничего не делал скрытно, а всегда желал, чтобы все помыслы его были гласны, насколько жизнь гражданская это допускает, тот за то, что мыслил по-Божески, об одном прямом и правом, является на небесах с лицом, сияющим от света, и в лице его свет этот являет все чувства и мысли, так сказать, в образе. В речах же и действиях своих люди эти как бы сами являются образами любви и чувств своих; таких людей любят там более прочих. Во время речи их лицо их несколько помрачается, но зато после все, что было высказано ими, является на лице их в полной ясности своей. Все, что окружает таких духов, отвечает состоянию внутренних начал их и является в таком виде, что всякий ясно постигает значение и знаменование этих предметов.

Духи, которые в жизни любили действовать скрытно, бегают от первых, едва завидя их, и, кажется, будто уползают от них, как змеи. Кто считал разврат (adulterium) скверностью и жил в непорочном супружестве, преимущественно перед прочими обретается в порядке и в образе небес, а потому и в полной красоте и вечно юношеском возрасте. Наслаждения любви его невыразимы и растут во веки веков: на эту любовь влияют все услады и утехи небес, ибо она исходит из союза Господа с небесами и церковью и вообще из союза благ и истин; союз же этот образует небеса как в целом, так и в частности в каждом ангеле (н. 366-386). Внешние наслаждения подобных духов таковы, что их словами описать невозможно. Вот, для примера, немногое о соответствии наслаждения духов, живущих в небесной любви.

490. Из этого видно, что услада или утеха всякого после смерти обращается в соответствие свое, а сама любовь остается вовеки, как, например, любовь супружеская, любовь к правде, прямоте, благу, истине, любовь к наукам и знаниям, к разуму и мудрости и проч. Из такой любви истекают, как ручьи из своего источника, услады или утехи, которые также остаются при человеке, но растут и возвышаются до высшей степени, переходя из наслаждений природных в духовные.

О первом состоянии человека после смерти

 

491. До перехода в небеса или преисподнюю человек после смерти своей должен пройти через три состояния: первое - состояние внешности его, или внешнее; второе - состояние внутренности его, или внутреннее; третье - приуготовительное. Эти три состояния человек проходит в мире духов. Иные, впрочем, не проходят через эти состояния, а прямо либо восходят в небеса, либо нисходят в ад.

Прямо в небеса восходят духи возрожденные, приготовившиеся к небесам еще на земле. Кто до того возродился и приуготовился, что нуждается только в отбрасывании вместе с телом природной грязи, тот прямо ангелами возносится в небеса; я видел вознесенных на небеса час спустя после смерти их.

Люди внутренне коварные, а внешне добрые для одного вида, т.е. питавшие злобу свою лукавством и надевавшие для этого личину добродушия как средство обмана, тотчас после смерти бросаются в преисподнюю. Я видел таких людей, низринутых тотчас после смерти в ад, и, между прочим, одного самого коварного и лукавого, летевшего туда стремглав; другие падали иначе, смотря по состоянию. Иные тотчас заключаются в пещеры и этим отделяются от мира духов, они попеременно выпускаются оттуда и снова ввергаются в заключение. Это те люди, которые злобно преследовали других под гражданскими предлогами. Но, вообще, весьма немногие идут, подобно этим, прямо в путь, а большая часть духов удерживаются в мире духов и там по законам Божественного порядка приуготовляются для небес или для ада.

492. В первое состояние, т.е. внешности, человек вступает тотчас после смерти своей. У каждого человека относительно духа своего есть внешность и внутренность. Внешностью духа человек приспособляет здесь тело свое, особенно лицо, речь и телодвижения, к общественной жизни. Внутренность же духа его состоит из того, что собственно принадлежит воле и помыслам его и что редко изобличается лицом, речью и движениями тела, потому что человек привыкает сызмала выказывать приязнь, радушие и откровенность, а помыслы воли своей таит. Таким образом, всякий по привычке ведет жизнь нравственную и гражданскую во внешности, каков бы он ни был по внутренним началам. По этой привычке человек сам едва ли когда знает о своих внутренних началах и даже редко о них заботится.

493. Первое состояние после смерти весьма близко к мирскому, потому что человек остается во внешности своей и даже похож на себя лицом, речью и нравом (animus), а стало быть, и нравственной и гражданской жизнью. Поэтому он и полагает, что все еще продолжает ту же мирскую жизнь, если только не обратит должного внимания на все встречаемое и на внушения ангелов, сказавших ему при восстании его, что он теперь дух (н. 450). Таким образом, одна жизнь продолжается в Другой, и смерть служит только переходом.

494. По всему этому прибывшего из здешнего мира новичка друзья его и вообще бывшие знакомые тотчас узнают не только по лицу и по речи, но и по жизненной сфере его, когда они к ней приближаются. Если на том свете кто-либо думает о другом, то представляет себе мысленно наружность его, а с тем вместе и разные обстоятельства его жизни; от этого мысленно призываемый является в лике своем, как бы привлеченный. Таков порядок в духовном мире, потому что там сообщаются мысленно, а расстояний в смысле природного мира нет (н. 191-199). Поэтому все вновь прибывающие на тот свет или в ту жизнь узнаются друзьями, родными и знакомыми, беседуют с ними и дружат снова по мирской приязни.

Я много раз видел и слышал радость вновь прибывших, нашедших там старых друзей своих, равно и удовольствие последних при этой встрече. Супруги всегда отыскивают друг друга и радуются свиданию, они даже остаются в сожительстве более долгое или короткое время смотря по удовольствию сожительства в миру. Если же они не были соединены истинной супружеской любовью, т.е. союзом духовным по небесной любви, то вскоре опять расходятся, а если супруги по духу были вовсе разнородны и внутренне противны друг Другу, то между ними возникает открытая вражда и нередко драка. При всем том они не разлучаются до вступления во второе состояние, о чем говорится ниже.

495. Итак, жизнь вновь прибывших духов мало разнится от жизни в миру, они притом ничего почти не знают о посмертной жизни своей. Равно нет у них правильного понятия о небесах и преисподней, кроме того разве, что могли заключить из буквального смысла Слова и из проповедей, на этом же смысле основанных. Поэтому они, надивившись, что видят себя и там в телесном образе и со всеми чувствами, с какими жили на земле, что даже видят подобные предметы, выражают желание узнать, что такое небо и ад и где они. Друзья наставляют их о быте вечной жизни и водят их по разным местам и в различные общества, иногда по городам, по садам и райским насаждениям, показывая им великолепные зрелища, услаждающие внешность, в которой духи эти пребывают. Затем они попеременно впадают в прежние земные мысли свои о состоянии души после смерти, о небесах и аде и напоследок изъявляют негодование, что ничего об этом не знали и что даже сама церковь этого не знает.

Все почти жаждут проведать, попадут ли они на небеса. Многие надеются, что должны попасть, потому что жили в свете по нравственным и гражданским законам, не размыслив, что злые и добрые иногда живут в свете по внешности одинаково. Они равно делают другим добро, посещают храмы, слушают проповеди, молятся, но не ведают, что внешние действия и внешнее богопочитание сами по себе вовсе ничтожны, а важно состояние внутренних начал, из которых внешнее истекает. Из числа многих тысяч едва ли один знает, что такое внутренние начала человека и что в них заключаются небеса и церковь. Они еще менее того понимают, что внешние дела таковы, каковы намерения и помышления, которые зависят от любви и веры. Даже при наставлении они не понимают, чтобы помыслы и хотения что-нибудь значили, а сущностью считают то, что говорится и делается. Такова большая часть людей, приходящих ныне на тот свет из христианского мира.

496. Добрые духи делают дознание над новичками, каковы они, на что есть разные способы, потому что в этом первом состоянии злые одинаково с добрыми произносят истины и делают добро, как объяснено было выше, - т.е. потому, что они, равно с прочими, жили во внешней нравственности, подчиняясь общему порядку и законам, чем старались заслужить славу людей правдивых и правосудных: лицемерие даровало им почести и богатства. Но злые духи узнаются особенно тем, что жадно прислушиваются ко всякой беседе о внешности, а о внутренних началах человека, т.е. об истинах и благах церкви и небес, хотя и слушают, но без внимания и удовольствия. Другой признак: они часто обращаются к известной стороне света (по соответствию) и, покинутые одни, идут по этим направлениям. То и другое обращение к известной стороне лицом и шествие по ведущим туда путям обнаруживает господствующую любовь.

497. Все прибывающие из мира духи связаны уже с каким-либо обществом небес или ада, но связаны по внутренним началам, а внутренние начала человека закрыты, покуда он сам во внешности. Наружность прикрывает и скрывает внутренность, особенно у живущих во внутреннем зле, но впоследствии, во втором состоянии духа, внутренность становится явной, потому что открывается, а внешность, напротив, усыпляется.

498. Это первое состояние человека после смерти длится для иных по нескольку дней, для других по месяцам или даже целый год, но уже редко дольше одного года. Разница эта у каждого зависит от степени однородства внутренности его с внешностью. Внешность и внутренность каждого должны совпадать и составлять одно, почему никому и не дозволено в мире духов мыслить и хотеть одно, а говорить и делать другое. Там каждый должен быть образом любви или чувств своих, а потому и одинаков по внутренним началам своим и по внешности. Вследствие этого внешность духа прежде всего разоблачается и приводится в должный порядок, чтобы служить внутренним началам соответствующим средством или основой (plano) действия.

О втором состоянии человека после смерти

 

499. Второе состояние человека после смерти именуется состоянием внутренних начал, или внутренним, потому что он переходит тогда во внутренний, или духовный, быт свой, в жизнь по воле и помыслам, а внешность, в которой пребывает он в продолжение первого состояния, усыпляется. Всякий, кто обратит внимание на жизнь человека, на речи и дела его, убедится, что во всяком человеке есть внешность и внутренность, или внешние и внутренние цели и помыслы. Это видно из следующего: в гражданской жизни всякий думает о другом, судя по тому, что слышал и знал о нем по слухам или в беседах, но никто не станет высказывать ему в лицо такого рода убеждения свои, а обращается с ним вежливо и прилично, как бы дурно о нем ни думал. Так в особенности поступают лицемеры и льстецы, которые говорят и делают совсем не то, что думают и чего хотят; также ханжи, беседующие о Боге, о небесах, о спасении души, об истинах церкви, о благе отечества и о ближнем как бы по вере и по любви, между тем как они сердцем веруют совсем в иное и любят только себя самих. Из этого следует, что мысли бывают двоякие, внешние и внутренние; что согласно первым люди говорят одно, а согласно вторым чувствуют совсем иное.

Те и другие мысли раздельны, и человек остерегается, чтобы внутренняя мысль его не перешла во внешнюю и как-нибудь не обнаружилась. Человек создан так, чтобы внутренние помышления его по соответствию составляли одно и то же со внешними; они и составляют одно у людей, живущих в добре, потому что они помышляют и говорят только о добре. Но у людей, живущих во зле, внутренние помыслы разнятся от внешних, потому что такие люди помышляют о зле, а говорят о добре. У них порядок извращен, добро снаружи, а зло внутри, - почему зло и господствует над добром, подчиняя его себе, как раба, который служит ему только средством для известных целей согласно любви его. При такой цели добра на словах и на деле ясно, что добро в людях этих вовсе не есть добро, потому что оно заражено злом, хотя по внешности своей и в глазах людей, не знающих внутренних побуждений, оно и принимает вид добра. Иное дело, если человек сам живет в добре: тут порядок не извращен; добро течет из внутренних помыслов во внешние и таким образом переходит в речи и дела. Для этого порядка человек создан: тогда внутренние начала духа его пребывают в небесах и в небесном свете; а как небесный свет есть Божеская истина, исходящая от Господа, или есть сам Господь в небесах (н. 126-140), то такие люди руководятся Господом. Все это сказано здесь для объяснения, что у человека есть мысли двух родов: внутренние и внешние, что те и другие между собой различны. Под мыслями здесь разумеется также воля, из которой помыслы исходят, потому что никто не может размышлять без участия воли своей. Ясно теперь, что понимается под состоянием человека внешним и внутренним.

500. Когда говорится о воле и помыслах, то под волей разумеются также чувства и любовь, а затем и всякая утеха и наслаждение этих чувств и любви, ибо они относятся к воле как к своему подлежащему: чего человек хочет, то, стало быть, и любит, то считает утехой и усладой своей; и наоборот, что человек любит, чем тешится и услаждается, того и хочет. Мыслями в этом случае называется все то, чем человек оправдывает и утверждает чувства свои или любовь свою; мысль есть не что иное, как вид или образ воли, или наружное проявление ее. Образ этот устанавливается различными приемами (анализисами) рассудка, происходящими из духовного мира и свойственными духу человека.

501. Надо знать, что человек вполне таков, каковы внутренние начала его, а не таков, какова внешность его отдельно от внутренних начал, потому что внутренние начала человека - дух его, а жизнь человека - жизнь этого духа, которым живет и тело. Поэтому человек и остается навеки таким, каковы внутренние начала его. Внешность же, как принадлежащая телу, после смерти отпадает, а часть ее, прилипающая к духу, усыпляется, служа только как бы основой для внутренних начал, как объяснено было выше в главе о памяти, остающейся после смерти. Из этого следует, что именно составляет собь человека и что затем не есть собь его; т.е. у дурных людей все внешние помыслы, как они сказываются в речах, и внешняя воля, какова она в поступках, не составляют соби их, но то, что принадлежит внутренним мыслям и воле человека.

502. По миновании первого состояния, о котором сказано выше, т.е. состояния внешности, человек-дух вступает во второе - в состояние внутренних начал своих, или внутреннее, т.е. в состояние внутренней воли своей и помыслов по ней, в котором был и в миру, когда мыслил сам по себе, свободно, без всякого стеснения. В состояние это он впадает бессознательно, не замечая того, как бывало и в миру, когда, сосредоточив внутрь внешние помыслы, на которых основана речь, он пребывал в одних внутренних помышлениях. Впадая в такое состояние, человек-дух пребывает в себе и в самой жизни своей, ибо свободное мышление по своим чувствам есть собственно жизнь человека, есть сам человек.

503. В этом состоянии дух мыслит вполне согласно с волей своей, а стало быть, и по чувствам или по любви своей, и потому помыслы его и воля сливаются в одно, и до такой степени в одно, что в нем почти незаметно мыслей, а видно только, что он желает или хочет. То же делается, если он говорит, с той разницей, что тут заметно какое-то опасение, как бы не проговориться, не обнаружить помыслов воли, потому что эта осторожность по привычке в мирской, гражданской жизни также вошла в хотение или волю его.

504. В состояние это приводятся все без изъятия люди после смерти своей, потому что оно свойственно духу их. Первое же состояние есть быт духа человека в общежитии, а потому и не есть настоящее, собственное состояние его. Что это первое после смерти, или внешнее, состояние человека, о котором сказано было выше, не есть настоящее, собственное состояние его, ясно по многим доводам, а именно: дух не только мыслит, но и говорит по чувствам своим, ибо сама речь вытекает из этих последних, как объяснено в главе о речи ангелов (н. 234-245).

Человек в миру мыслил точно тем же порядком, когда входил в себя; он тогда не размышлял при помощи телесной речи, а просто будто видел все перед собой, и притом видел в течение одной минуты гораздо более, чем мог бы рассказать в полчаса. Что внешнее состояние не есть собственное состояние человека или духа его, явствует также из того, что, будучи здесь в обществе, человек беседует по правилам жизни нравственной и гражданской; причем внутреннее мышление управляет внешним, как иногда человек управляет человеком, наблюдая, чтобы все условия вежливости и приличия были соблюдены. Это ясно еще из того, что человек, размышляя в себе самом, обдумывает, как ему говорить и поступать, чтоб нравиться, войти в дружбу или в расположение и милость другого. Для этого он придумывает чуждые ему самому средства и, стало быть, действует противно внутренней, собственной воле своей. Ясно после этого, что состояние внутреннее, в которое ставится дух, есть собственное состояние его, а следовательно, и подлинное, собственное состояние человека, покуда он жил в миру.

505. Если дух находится во внутреннем состоянии своем, то он для всех открыто является таким, каким человек был в миру, потому что действует уже по внутренней воле, или по соби, своей. Кто был добр по внутренним началам своим, тот действует разумно и мудро, даже разумнее, чем на земле, потому что отрешен от плотских вещей и вообще от всего земного, помрачавшего видение как бы облаком. Бывший во зле действует, напротив, глупо и безумно, даже безумнее, чем на земле, потому что воле его дан полный простор, ничем не стесняемый. В миру такой человек был здрав умом во внешности и этим средством мог принимать личину разумного человека, но коль скоро внешность эта отнята, то безумие обнаруживается. Злой, притворно принимающий внешность доброго человека, подобен сосуду, снаружи гладкому и блестящему, между тем как в нем, под крышкой, собраны всякого рода нечистоты; к нему применяются слова Господа: Уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты (Мат. 23. 27).

506. Все жившие на земле в добре и по совести, а стало быть, признававшие Божественное начало и любившие Божеские истины, а в особенности прилагавшие их к делу, будучи приведены в состояние внутренних начал своих, как бы внезапно пробуждаются от сна или будто выходят из-под тени на солнце, ибо они тогда мыслят при помощи небесного света, следовательно, по внутренней мудрости, и поступают по благу, следовательно, по внутреннему чувству своему. Небесное начало влияет на помыслы и хотение их и, сообщая их с ангелами небесными, разливает внутри их усладу и блаженство, которого они прежде не знавали. Они тогда признают Господа и чтут Его самой жизнью своей, потому что, перейдя во внутреннее состояние, они живут настоящей, свойственной им жизнью (см. н. 505). Они признают и чтут Господа по свободной воле своей, потому что свобода принадлежит внутреннему чувству. Таким образом, они удаляются от благочестия внешнего и обращаются к благочестию внутреннему, в котором и состоит истинное богопочитание. Таково состояние христиан, живших по закону Слова; но противно этому состояние тех, что жили на земле во зле и у которых не было совести, вследствие чего они отрицали все Божественное, ибо все живущие во зле внутренне отрицают Божественное начало, хотя внешне и думают, что не отрицают, а признают его. Но признавать Божество и жить во зле - одно другому противоположно. Такие люди, войдя на том свете в состояние внутренних начал своих, по речам и поступкам своим со стороны кажутся помешанными, потому что дурные наклонности вовлекают их в преступления, ведут к презрению других, к обидам, поношениям, ненависти, мести. Они вымышляют коварства иногда с таким лукавством и злобой, что с трудом верится, какая злонамеренность может скрываться в человеке. Они тогда находятся в состоянии полной свободы действий по помыслам воли своей, потому что отрешены от внешности, которая неволила и обуздывала их в миру; словом, хотя они считали себя умнее и мудрее всякого, тем не менее они лишены рассудка, потому что в земной их жизни рассудок пребывал не во внутренних началах их, а в одной только внешности. По этим причинам такие духи из второго состояния своего приводятся попеременно и на короткое время снова в первое состояние, или в быт внешний, и с тем вместе в памяти их повторяются предшествовавшие речи их и поступки. Иные стыдятся и сознаются, что безумствовали, другие не знают никакого стыда, еще иные негодуют, что им нельзя оставаться навсегда в состоянии внешности (как в миру). Но этим последним объясняется, чем бы они наконец сделались, если бы постоянно пребывали в этом состоянии, а именно: что они бы продолжали скрытно строить козни свои и совращать простых сердцем и верой, принимая обманчивую личину блага, прямоты и правды, а затем погубили бы целиком и самих себя, потому что внешность их наконец воспламенилась бы таким же огнем, как и внутренние начала, что и уничтожило бы всю их жизнь.

507. Когда духи пребывают в этом втором посмертном состоянии, то являются точно такими, какими были по внутренним началам своим в миру, оглашая сверх того все, что скрытно делали и говорили, потому что они тогда, не стесняясь внешним, открыто говорят и даже пытаются делать то же самое, не опасаясь огласки, как бывало на земле. Они в это время также приводятся к личным состояниям зла своего, чтобы они явились ангелам и добрым духам в истинном виде своем, каковы суть. Таким образом, скрытное становится явным и тайное разоблачается, по словам Господа: Нет ничего сокровенною, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в темноте, то у слышится во свете; и что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях (Лук. 12. 2, 3). Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда (Мат. 12. 36).

508. Каковы дурные духи в этом состоянии, нельзя рассказать вкратце: всякий безумствует по-своему, по своим страстям, а их много. Поэтому я и намерен упомянуть здесь только о некоторых особенностях, из которых можно сделать заключение о прочем.

Любившие сами себя больше всего, а в службе и должностях гонявшиеся только за почестями, долг же свой исполнявшие не ради долга, а на утеху свою, ради славы, - чтобы прослыть более достойными перед прочими и наслаждаться славой почестей, - такие духи, придя во второе состояние, бывают глупее всех прочих, ибо насколько кто сам себя любит, настолько он удаляется от небес, а насколько кто далек от небес, настолько же он далек от разума и мудрости. Если же к себялюбию присоединялось еще коварство, а знатность достигалась происками, то такие духи приобщаются к самым дурным, предаются чародейству, т.е. извращению и употреблению во зло Божественного порядка, и такими средствами мучают и томят всякого, кто не хочет им подчиниться. Они строят козни, предаются делам ненависти, сгорают нетерпением мести и жаждут свирепствовать против всякого, кто им не поддается. Всему этому предаются они настолько, насколько толпа злых духов этому способствует, и наконец замышляют, как бы взять им небеса приступом и разорить их либо, поселясь там, быть признанными за богов. Вот до какой степени доходит их безумие.

Те из людей этого разбора, которые принадлежали к римско-католическому вероисповеданию, безумнее всех прочих: они убеждены, что небеса и ад им подвластны и что могут отпускать грехи по произволу; они присваивают себе все Божественное и называют себя Христом. Это убеждение в них так сильно, что оно влиянием своим поселяет беспокойство в душе других и помрачает ее даже до болезненного чувства. Эти духи почти одинаковы в обоих состояниях, но во втором вовсе лишены рассудка. О безумии их и последующей участи говорится в сочинении О Последнем суде и разрушенном Вавилоне. Кто мироздание приписывает природе и потому, если не словами, то сердцем, отрицает Божественное начало, а затем и все относящееся к небесам и церкви, тот собирает себе подобных в одно толпище, которое из среды своей называет Богом всякого, кто только лукавее прочих, воздавая ему на самом деле Божеские почести.

Я видел сборище таких духов, обожавших чародея, державших совет о силах природы и поступавших при этом до того бессмысленно, что походили на скотов в образе человека. Между ними были люди знатные, сановные и даже такие, которых почитали в миру учеными и мудрыми. Тому подобное бывает и с другими.

Из этих немногих примеров можно заключить, каковы вообще те, чьи внутренние начала духа закрыты к небесам, что бывает у всякого, кто признанием Божества и жизнью в вере не принял никакого небесного влияния. Всякий может рассудить сам по себе, каков бы он был, если бы при таких внутренних качествах ему можно было делать, что он хочет, не опасаясь ни кары законов, ни самой смерти, ни какой-либо внешней неволи, как-то: боязни утратить добрую славу, лишиться почета, выгод, доходов, а с тем вместе и наслаждений. При всем том безумие таких духов обуздывается Господом, чтобы оно не могло перейти за пределы должной службы или пользы, ибо даже и такие духи несут службу на общую пользу, а именно: добрые духи видят в них, что такое зло, каково оно и что выходит из человека, отказавшегося от руководства Господня. Служба или польза от них еще и та, что они собирают всех себе подобных в одну толпу, отделяя их от добрых духов; также, что истины и блага, которые дурными людьми притворно выказываемы были во внешности, от них отбираются, а сами они остаются в своем житейском зле и во лжи этого зла, готовясь в преисподнюю, ибо никто не заключается в ад прежде, чем поставлен будет в житейское зло свое и в отвечающую ему ложь, почему никому и не позволяется там разделять дух свой, т.е. мыслить и говорить одно, а хотеть другое. Там всякий вынужден мыслить ложь согласно злу своему и говорить ложь согласно злу этому, притом то и другое по свободной воле, т.е. по собственной любви своей и согласно утехе или наслаждению ее, так же точно, как человек делает это духом своим на земле, когда помышляет в себе по внутреннему влечению, потому что воля человека есть самый человек, а мысль может быть им в той только степени, в какой она согласуется с волей; воля есть и природа или нрав человека. Поэтому пребывать в воле своей - значит быть в своей природе, во нраве своем и, наконец, в жизни своей (по роду ее), так как жизнь человека согласуется с природой его, и после смерти он пребывает таким, какой нрав или природу он усвоил себе жизнью на земле. Этого нрава недобрый дух уже не в силах исправить или изменить, как на земле, путем размышления или понимания истины.

509. Находясь во втором состоянии, злые духи часто бывают под строгим наказанием, потому что впадают во всякого рода зло или преступление. Кары эти в мире духов разнородны, на личность или звание при этом не обращается никакого внимания: будь король, будь холоп - все одно. Всякое зло неминуемо вслед за собой приносит и кару; то и другое связано нераздельно, а потому кто во зле, тот и под наказанием. Никто, однако, не наказывается там за зло, содеянное здесь, а за преступления, в которые впадает там; но, в сущности, все равно сказать, что там карают за зло, содеянное в миру, или наказывают за зло, содеянное в той жизни, ибо всякий после смерти продолжает жить на том свете своей земной жизнью и, стало быть, остается и в своем зле, своих грехах. Выше было объяснено, что человек и там бывает таков, каким был в телесной жизни своей (н. 470-484). Кара там необходима потому, что в этом состоянии, кроме страха наказаний, нет иного средства для обуздания зла: убеждения и наставления бессильны, страха законов и опасения утраты доброй славы нет, ибо своеволие по природе своей таково, что ничем не может быть подавлено или сломано, кроме кары. Но добрые духи никогда не наказываются, если и делали что-либо дурное в этой жизни, потому что они там не впадают снова во зло свое. Мне также дано быть знать, что зло их иного рода или свойства: в них не было умысла против истин или закоснелости, а только наследственное зло от родителей, которому они и предавались по слепой страсти, когда находились в состоянии внешности, раздельной от внутренних начал.

510. Каждый присоединяется к тому обществу, в каком был дух его еще в мирской жизни, ибо всякий человек по духу своему связан с каким-либо обществом, адским или небесным: злой с адским, добрый с небесным, о чем говорится в н. 438. Дух сближается с обществом своим постепенно и наконец входит в него. Злой дух, будучи в состоянии внутренних начал своих, постепенно обращается к своему обществу и наконец направляется прямо туда еще до окончания этого (второго или внутреннего) состояния. При окончании же его злой дух сам бросается в преисподнюю к ровням и товарищам своим. Само действие это представляется зрителю, будто кто падает вниз головой и вверх ногами. Видимость эта основана на том, что дух этот находится в превратном порядке, любя адское и откидывая небесное. Иные злые духи в этом втором состоянии попеременно входят в ад и опять оттуда выходят, но в этом случае они не кажутся падающими стремглав, как духи, над которыми совершено опустошение (vastatio), о которых сказано выше. Само общество, в котором они состояли по духу своему, еще будучи в миру, показывается им, когда они бывают во внешности, чтоб они знали, что находились в аду еще в земной жизни своей, - в состоянии, однако, не вполне адском, но которое уподоблялось более быту мира духов. Об этом быте сравнительно с адским будет сказано ниже.

511. В этом втором состоянии совершается отделение злых духов от добрых, тогда как в первом состоянии, покуда дух во внешнем быту своем, все перемешаны вместе, как на земле: злые с добрыми и добрые со злыми. Иначе бывает, когда дух уже перенесен во внутренний быт свой и предоставлен нраву своему и воле. Отделение добрых от дурных делается различно, обыкновенно же, не говоря о прочих способах, таким образом: злые духи обходят те общества, с которыми они входили в сношение по добрым мыслям и чувствам своим, когда были еще в первом (внешнем) состоянии, и которые они обманывали внешностью своей, стараясь выказаться добрыми; большей частью носятся они в обширной окружности и всюду показываются добрым духам, чтобы эти видели, каковы они, при взгляде на них добрые духи отвращаются, а затем и сами посетители их, т.е. дурные духи эти, отворачиваются от них лицом в ту сторону, где находится их адское общество, т.е. куда им окончательно должно прибыть.

О третьем состоянии человека после смерти,

которое есть состояние наставления для поступающих в небеса

 

512. Третье состояние человека после смерти, или духа его, есть состояние наставления. Оно свойственно только тем, которые идут в небеса и делаются ангелами, а идущих в ад не касается, потому что они не могут принять никакого наставления. Поэтому для этих последних второй быт или состояние есть также и третье, которое оканчивается тем, что они сполна обращаются к любви своей и, следовательно, к адскому обществу, живущему в одинаковой с ними любви. Далее, они хотят и мыслят по этим чувствам, т.е. по адской любви, а потому и хотят одно зло и помышляют одну ложь: вот услада и утеха их, ибо это согласно с их любовью. Вместе с тем они уже явно отрекаются от всякого блага и истины, хотя прежде и принимали то и другое, но только в виде средства на услугу своим страстям.

Добрые же духи приводятся через второе состояние в третье, в приуготовительный быт, для наставления и поступления в небеса, ибо никто не может быть иначе приспособлен в небожители, как познанием благ и истин, т.е. наставлением. Никому без этого не дано познать, что такое духовное благо и истина и что такое противоположные им зло и ложь.

Что такое благо и истина гражданские и нравственные и что зовется правдой и прямотой, это человек может узнать и в миру, потому что там есть гражданские законы, которые учат, что такое правосудие, и есть общество, в котором человек научается жить по законам нравственным, относящимся к прямоте и правде. Но познанию духовных благ и истин учат не на земле, а в небесах. Конечно, человек может знать их из Слова и из учения церкви, основанного на Слове, но они не могут слиться с самой жизнью его, покуда он внутренними началами духа своего не вознесется в небеса.

Человек тогда живет в небесах, когда, признавая Божественное начало, живет в правде и в прямоте ради того, что так повелевает Слово Божие, т.е. живет в правде и прямоте ради Божественного начала, а не ради себя самого и мира. Но поступать так никто без наставления не может: он должен знать для этого, что есть Бог, есть небеса и ад, есть посмертная жизнь; что Бога должно любить более всего, а ближнего - как самого себя; что должно веровать в Слово, ибо оно Божественно. Без знания и признания всего этого человек не может мыслить духовно, а без мыслей этих не может и хотеть этого. Чего человек не знает, того не может думать, а о чем не думает, того не может и хотеть.

Если же человек захочет благ и истин, то небеса влияют на него, т.е. Господь через небеса влияет на жизнь человека, ибо Господь влияет на волю человека, а через нее и на помышления его; через оба же пути эти - на самую жизнь его, так как вся жизнь человека состоит из воли и мыслей. Из этого следует, что духовному благу и истине поучаются не от мира, а от небес и что никто не может быть приуготовлен для небес иначе как посредством наставления.

Насколько Господь влияет на чью-либо жизнь, настолько же Он и наставляет человека, ибо настолько же Он воспламеняет волю его любовью к истинам и просвещает ум его на их постижение. В той же мере отверзаются и внутренние начала человека и в него вносятся небеса; и, наконец, в той же мере Божественное и небесное начало влияет на правдивые дела его нравственной жизни и на праведные дела его гражданской жизни, возвышая дела эти в духовную степень, потому что человек исполняет их тогда по началу Божественному и ради него. Прямота и правда нравственной и гражданской жизни, если они истекают из такого источника, являются уже как последствия духовной жизни, ибо сущность всякого последствия зависит от действующей причины: какова причина, таково и следствие ее.

513. Наставлением вообще занимаются ангелы разных обществ, особенно ангелы сторон северных и южных, потому что эти ангельские общества состоят в разуме и мудрости по познанию благ и истин. Места наставлений этих расположены к северу и весьма различны; они устроены и отделены по родам и видам небесных благ, чтобы все и каждый могли быть наставляемы по наклонностям своим и по способностям. Места эти простираются вокруг на огромные пространства. Туда переносятся Господом для наставления добрые духи по прожитии ими второго состояния в мире духов, но не все. Принявшие уже на земле хорошее наставление прямо готовятся Господом в небеса, куда возносятся другими путями: иные тотчас после смерти своей, другие после краткого пребывания с добрыми духами для очищения и удаления грубых помыслов и чувств, принятых на земле по мирским понятиям о почестях и богатствах. Иные прежде подлежат опустошению (vastatio)*, что делается под ступнями, в месте, именуемом исподней землей. Иные при этом сильно страдают, а именно люди, усвоившие себе ложные убеждения, хотя и жившие по добру. Ложные убеждения глубоко укореняются, а, не рассеяв их, человек не в силах понять и усвоить себе истину, потому что не видит ее. Впрочем, об этом опустошении и о способах к тому говорилось уже в сочинении Тайны Небесные. (* Т.е. отделению и отстранению от себя всего не сродного небесам.)

514. Все в местах наставления живут порознь, и каждый внутренними началами своими связан с тем небесным обществом, куда предназначен;

а как небесные общества устроены по небесному образу (см. н. 200-212), то и места наставлений принимают тот же образ; поэтому при обзоре их с небес они являются как бы небесами же, но в уменьшенном виде. Они простираются в длину от востока на запад, а в ширину от юга на север, но ширина по виду короче длины.

Порядок там вообще таков: впереди размещены умершие младенцами, воспитанные наставницами в небесах до юношеского возраста и перенесенные затем Господом в эти места для учения. За ними находятся умершие в полном возрасте и жившие в мире в любви к истине и благу. За ними мусульмане, жившие в доброй нравственности, признававшие одно Божеское начало и чтившие Господа первым пророком; отрекаясь от Магомета, в котором не видят, наконец, никакой пользы, они обращаются к Господу, поклоняются Ему, признают Его Божественность и тогда наставляются в христианском учении. За ними, еще далее к северу, места наставления различных языческих народов, живших в добре по вере своей, приобретших этим нечто вроде совести и поступавших право и прямо не ради законов гражданских, а ради законов веры, которые чтились ими свято и нерушимо. Все эти люди по научению легко обращаются к признанию Господа, ибо они хранили в сердце своем то убеждение, что Бог не есть существо невидимое, а, напротив, видимое в образе человека. Таких народов более, чем всех прочих, и лучшие из них - жители Африки.

515. Но не все наставляются одинаковым образом и одним и тем же небесным обществом. Воспитанные с самого младенчества своего в небесах получают в наставники ангелов внутренних небес, потому что не упитались ложью из ложных учений веры и не загрязнили духовной жизни своей грубой привязанностью к мирским почестям и богатствам. Умершие уже взрослыми обычно поступают в учение к ангелам низших небес, более им сродным, чем ангелы высших, потому что у последних мудрость внутренняя, которую духи эти еще не имеют возможности постичь. Мусульмане же поучаются ангелами, бывшими единоверцами своими, обращенными в христианство, а язычники - своими ангелами.

516. Наставления даются там согласно учению, взятому из Слова, а не по одному только Слову Божиему без учения или науки. Христиан учат по учению небесному, во всем согласному с внутренним смыслом Слова; остальных же, как мусульман и язычников, наставляют учением, доступным их понятиям, которое тем только отличается от учения небесного, что учит духовной жизни посредством жизни нравственной, согласной с хорошими догматами веры их, по которой они жили на земле.

517. Способ учения на небесах тем разнится от земного, что сведения или познания там передаются не памяти, я прямо жизни. Память духов заключается в самой жизни их: они принимают и усваивают себе все, что согласно с их жизнью, а отвергают и еще менее усваивают все неподходящее, ибо духи суть олицетворения любви или чувств и находятся в человеческом образе, чувствам этим подобном. Вследствие этого любовь к истине всегда внушается им для службы жизни, и Господь заботится о том, чтобы каждый любил службу, согласную со свойствами и способностями своими; эта любовь еще усиливается надеждой стать со временем ангелом. А как всякая служба на небесах относится к службе общественной, т.е. к царству Господнему, общему отечеству ангелов, и как всякая частная и особенная служба тем выше, чем более и ближе относится к службе общественной, то всякая частная и особенная служба, виды которой бесчисленны, именуется благой и небесной. Для этого-то в каждом духе любовь к истине так соединяется с любовью к службе, что составляет одно; через это истина переходит в службу (в дело) и сами истины, которым поучаются духи, становятся истинами службы (дела). Вот каким образом поучаются ангельские духи, готовясь к небесам.

Любовь к истине, прилагаемой к службе (к делу), вселяется различными способами, частью вовсе неизвестными на земле; особенно же посредством изображения такой службы, что делается в духовном мире на тысячи ладов, и притом доставляет такое удовольствие, что проникает человека от самой внутренности духа его до самой внешности тела его и таким образом проникает его всего. Через это дух как бы весь обращается в службу свою и, приходя в свое общество, куда он вводится посредством этих наставлений, обретается в своей жизни, если только исполняет свою службу. Из этого ясно, что познания, т.е. внешние истины, никого не вводят в небеса, а делает это сама жизнь, т.е. жизнь службы, как следствие этих познаний.

518. Были духи, принесшие с собой убеждение, что они должны войти в небеса предпочтительно перед прочими, потому что славились ученостью, хорошо изучили Слово и учение церкви и считали себя мудрыми. Они разумели себя под словами пророка Даниила: И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде - как звезды, во веки, навсегда (12. 3). Но прежде всего сделано было над ними дознание, в одной ли только памяти их заключаются познания их или в самой жизни. Духи, оказавшиеся в подлинной любви к истине, ради службы, отрешенной от всего телесного и мирского, т.е. ради службы духовной, приняты были по должном наставлении в небеса, и им дано было понять, что именно сияет на небесах, т.е. Божеская истина, которая там есть свет небесный в службе или деле. Им показано было, что служба эта есть основа (planum), которая приемлет лучи этого света и отражает их разноцветным блеском.

Противное бывает с людьми, чьи познания заключались в одной только памяти, посредством которой они приобрели себе способность рассуждать об истинах и доказывать те из них, которые были произвольно приняты ими сперва за первые начала, а потом и за сами истины, хотя бы они и были ложные. Такие люди, как нисколько не жившие в небесном свете, а в надменной самоуверенности, убеждены, что, превосходя других ученостью, они должны поступить в небеса, где ангелы будут им служить. Вследствие этого, чтоб разубедить таких духов в их надменной уверенности, их возносили к первому, или низшему, небу, вводя в какое-либо ангельское общество. Там, при самом входе, влиянием небесного света зрение их начинало меркнуть, рассудок мешался и наконец дыхание прерывалось, как у людей умирающих. А почувствовав небесное тепло, т.е. небесную любовь, они страдали внутренними муками. Поэтому они были оттуда удалены и затем наставлены в том, что не познания образуют ангела, а сама жизнь, приобретаемая познаниями, потому что познания или сведения сами по себе находятся вне небес, а жизнь, основанная на познаниях, внутри небес.

519. Когда духи через данные им в описанных местах наставления уже готовы к небесам, - что совершается в короткое время, ибо они в духовном быту своем легко и много зараз постигают, - тогда облекаются они в ангельские одежды, обычно белые, как бы тонкополотняные. После того они направляются по пути, идущему вверх, к небесам, и передаются ангелам, охранителям этих небес; затем принимаются другими ангелами и вводятся в различные общества, где познают различного рода наслаждения, и, наконец, каждый переносится Господом в свое общество; это также делается различными путями, и нередко весьма окольными. Пути эти неведомы ни одному ангелу, а самому только Господу. По прибытии каждого в свое общество внутренние начала его отверзаются, и как они вполне согласуются с внутренними началами ангелов этого общества, то вновь прибывшие тотчас узнаются и с радостью принимаются.

520. К этому я прибавлю нечто замечательное о путях или дорогах, ведущих от помянутых мест к небесам и по которым вводятся туда ангелы-новички. Дорог этих восемь, по две из каждого места наставления; одна из них подымается на восток, другая на запад; идущие в небесное царство Господне вводятся туда по восточному пути, а назначенные в духовное царство - по западному. Четыре дороги, ведущие в небесное царство, являются как бы украшенными масличными и другими плодовыми деревьями, а ведущие к духовному царству усажены виноградом и лавром. Это основано на соответствии: виноград и лавр отвечают любви к истине и службам ее, а маслина и плодовые деревья - любви к добру и службам ее.

Никто не может сподобиться царства небесного

по одному только непосредственному милосердию Господню

 

521. Не получившие должного наставления о небесах, о пути к ним и о небесной жизни человека полагают, будто прием в небеса есть дело одного только милосердия к верующим и тем, за кого ходатайствует Господь, или будто небеса доступны только по благодати или милости Божией; что, стало быть, всякий человек без изъятия может быть спасен по благоусмотрению Господню. Иные же думают, что даже и самые обитатели преисподней могут быть спасены. Но люди такого мнения ничего не понимают о человеке, который вообще весь таков, какова жизнь его; а жизнь его такова, какова любовь его не только по внутреннему началу своему, но воле и разуму, но и по внешности своей, по телу или образу: телесный образ не что иное, как внешний вид или образ, в котором внутренние начала его проявляются на деле, почему и весь человек есть представитель любви своей (н. 363). Люди эти не ведают, что тело живет не от себя и не собой, а духом своим; что дух человека есть любовь или чувства его, а духовное тело не что иное, как любовь эта в человеческом образе, в котором и является он после смерти (н. 453-460). Кто всего этого не знает, тот может полагать, что спасение человека зависит от одного только благоизволения Божиего, называемого милосердием и благодатью (gratia).

522. Но прежде объясним, что именно должно разуметь под Божием милосердием. – Это есть чистое милосердие ко всему роду человеческому во спасение его; оно одинаково и постоянно ко всякому человеку и никогда ни от кого не отступается, поэтому всякий, кто только может быть спасен, спасается. Но никто не может быть спасен иначе как Божескими средствами, показанными Господом в Слове. Божественные средства эти именуются Божескими истинами, они учат, каким образом человек должен жить во спасение свое; ими Господь ведет человека к небесам и посредством их насаждает в нем небесную жизнь. Это Господь одинаково творит всякому, но Он может насадить небесную жизнь в том только, кто воздерживается от зла, ибо иначе зло препятствует.

Итак, насколько человек удерживается от зла, настолько Господь по единому и чистому милосердию своему руководит им Божественными средствами своими; руководит от самого младенчества до конца жизни на этом свете и далее в вечности. Вот что понимается под именем Божеского милосердия; из чего и ясно, что милосердие Господне есть чистое милосердие, но не непосредственное, т.е. не такое, которое могло бы спасать всякого, как бы кто ни жил, – по одному благоусмотрению.

523. Господь никогда и ничего не делает вопреки порядку, потому что Он сам есть порядок. Божеская истина, исходящая от Господа, образует собой порядок, а Божеские истины суть законы этого порядка, по которым Господь водит человека. Поэтому спасение человека по непосредственному милосердию было бы противно Божественному порядку и, следовательно, противно Божественному началу вообще. Божественный порядок образует в человеке небеса, которые он извратил в себе жизнью, противной законам этого порядка, т.е. противной Божеским истинам. К этому-то порядку человек возвращается снова по чистому милосердию Господню и по законам порядка: насколько человек возвращается к нему, настолько он приемлет в себя небеса, а кто небеса в себя приемлет, тот и сам в них входит. Из всего этого следует опять то же, т.е. что Божеское милосердие есть милосердие чистое, но не непосредственное, не произвольное.

524. Если б люди могли быть спасаемы непосредственным милосердием, то были бы спасаемы все без изъятия, даже и сущие в аду; мало того, тогда бы не могло быть и самого ада, потому что Господь есть само милосердие, сама любовь, само благо. Вследствие этого противно Божественности Его говорить, что Он мог бы спасти всех, но не спасает; ведомо из Слова, что Господь хочет спасения всех и каждого, а не гибели.

525. Многие из христианского мира, являясь на тот свет, приносят с собой убеждения, что могут быть спасены непосредственным милосердием, о котором и привыкли молиться. При испытании их обнаружилось, что, по их убеждению, сподобиться небесного царствия - значит быть туда допущенным и что всякий, кому дозволяется вступить туда, наслаждается небесным блаженством. Очевидно, они вовсе не понимали, что такое небеса и небесное блаженство; им объяснили, что вход в небеса никому от Господа не воспрещен и что не только все, если желают, могут быть туда допущены, но что даже они вольны там оставаться. Затем желающие свободно туда допускались, но на самом рубеже встречал их поток небесного тепла, т.е. любви, в которой пребывают ангелы, и лучи небесного света, т.е. Божеской истины; от этого на них нападала такая тоска, что они подвергались вместо ожидаемого блаженства адским мукам. Пораженные этим, они спешно бросались вон и, таким образом, живым опытом познавали, что никому не может быть дано небесное царство по одному милосердию.

526. Я нередко беседовал об этом с ангелами, говоря, что многие живущие в мире во зле утверждают, рассуждая о небесах и вечности, будто достичь небесного царства - значит быть допущенным туда по единому милосердию. Этому веруют особенно те, что веру почитают единым путем и средством к спасению. Они по началам веры своей не обращают внимания на жизнь и на дела любви (что составляет саму жизнь), т.е. не ищут, кроме веры, никаких других средств, которыми Господь мог бы поселять в них небеса и соделывать их способными к принятию небесного блаженства.

Отвергая, таким образом, всякое деятельное средство к достижению желанной цели, такие люди, как неизбежное следствие принятого ими начала, должны утверждать, что человек поступает в небеса по одному только милосердию, к которому склоняется Бог-Отец по предстательству сына. На все это ангелы мне отвечали, что им известна необходимость такого догмата из принятого начала о спасении единой верой как догмата главного, но что такое ложное учение никак не может быть проникнуто небесным светом. Оно есть причина того невежества, в котором ныне находится церковь относительно понятий о Господе, о небесах, о посмертной жизни, о небесном блаженстве, о сущности любви и благостыни; вообще о благе и союзе его с истиной, а стало быть, и о самой жизни человека; о том, что она такое и откуда; что мысли сами по себе никогда и ни в ком не образуют жизни, а воля и дела ее с участием в этом мыслей настолько, насколько сами они согласуются с волей; что, следовательно, вера образует жизнь только в той мере, насколько сама вера истекает из любви. Ангелы соболезновали, что такие люди не ведают вовсе, что одной веры самой по себе и быть не может, потому что вера без своего источника, без любви, есть одно только знание или какое-то убеждение под видом веры (н. 482); убеждение, которое не усваивается жизнью человека, а остается вне ее, ибо оно вовсе отделяется от человека, если не связуется с его любовью.

Далее ангелы говорили, что люди, принявшие такое превратное убеждение о существенном средстве к спасению души, поневоле должны верить в непосредственное милосердие, ибо они понимают и видят по природному здравому смыслу, что отрешенная от всего вера не составляет жизни человека, ибо таких же мыслей и убеждений могут быть и люди самой дурной жизни; вследствие чего им и приходится верить, что добрые и злые одинаково могут быть спасаемы, лишь бы они в смертный час с полным упованием беседовали о предстательстве Господнем и об сказуемом вследствие того милосердии. Ангелы утверждали, что пока не видели еще ни одной души, которая бы, несмотря на дурную земную жизнь свою, была принята в небеса по непосредственному милосердию, сколько бы такие люди ни толковали в мире о таком убеждении или уповании своем, как называли они веру в высшем значении. На вопрос об Аврааме, Исааке, Иакове, Давиде и апостолах, не были ли они приняты в небеса по непосредственному милосердию, ангелы отвечали: ни один из них, а каждый по делам жизни своей в миру; знаем, где они теперь, и знаем, что они там не в большем уважении, чем и все прочие. Если же о них с особым почетом упоминается в Слове, то потому только, что под их именами во внутреннем смысле разумелся сам Господь: под именем Авраама, Исаака, Иакова - Господь по Божественности своей и его Божественная человечность; под именем Давида - Господь относительно Божественной царственности своей; под апостолами – Господь в отношении к Божеским истинам. Затем они сказали, что при чтении человеком Слова они вовсе не думают об этих личностях, потому что сами имена эти не доходят до небес, а вместо них понимается Господь в тех значениях, как выше объяснено. Поэтому и в Слове Божием, хранимом на небесах (н. 259), мужи эти нигде не поименованы, так как Слово это есть внутренний смысл того Слова, которое у нас на земле.

527. Могу подтвердить по множеству опытов, что невозможно даровать небесную жизнь тому, кто жил наперекор ей на земле. Иные полагали, что легко примут после смерти Божеские истины, услышав их от ангелов, и что, уверовав в них, изменят род жизни и затем будут приняты на небеса. Это было испытано над многими, бывшими в такой уверенности, и допущено было для того, чтоб убедить их, что после смерти нет покаяния. Иные из них при этом опыте понимали истины и, по-видимому, принимали их, но лишь только они обращались к жизни по любви своей, то отбрасывали истины эти и даже начинали говорить против них; иные тотчас же отвращались от них, не желая и слышать их. Другие требовали, чтобы жизнь по любви или страстям, принятая в миру, была отнята у них и на место ее дана была жизнь ангельская, небесная; и это сделано было над ними по соизволению, но как только жизнь по любви была у них отнята, то они тотчас падали, будто мертвые, без чувств и более собой не владели.

Этими и подобными опытами внушено было простым, но добрым духам, что жизнь человека не может измениться после смерти и что дурная, или адская, жизнь не может быть превращена в добрую, или ангельскую, а всякий дух от головы до пятки таков, какова любовь его, т.е. какова его жизнь, и что превратить ее в противоположную - значит уничтожить этого духа вовсе. Ангелы объявили, что легче превратить сову в голубку или филина в райскую птичку, чем адского духа в небесного ангела. Что человек после смерти остается таким, каким был по жизни на земле, - см. н. 470-484. Из всего этого ясно следует, что никто не может быть принят на небеса по непосредственному милосердию.

Не столь трудна, как полагают, жизнь, ведущая к небесам

 

528. Иные полагают, что вести жизнь, приводящую человека в небеса, называемую жизнью духовной, весьма трудно. Люди эти слышали, что человек должен отказаться от мирского, от так называемых похотей плотских и телесных, и жить духовно, т.е., как они понимают, что все светское должно быть откинуто, особенно богатства и почести; что должно постоянно предаваться благочестивым помышлениям о Боге, о спасении души, о вечности, проводить все время в молитвах, в чтении Слова и спасительных книг. Это они называют отречением от света и жизнью духовной, не плотской. Но мне дано было познать многими опытами и беседами с ангелами, что это совсем не так, что, напротив, отрекающиеся от мира и живущие духовно по этому способу готовят себе жизнь печальную, не способную к принятию небесного блаженства, потому что жизнь каждого остается при нем навсегда. Чтобы приспособить себя к небесной жизни, человек, напротив, должен жить в миру, в должностях, занятиях и сношениях с людьми, возвышаясь к духовной жизни посредством жизни нравственной и гражданской. Иначе не может образоваться в человеке духовная жизнь или дух его - приготовиться к небесам; а жить одной только внутренней жизнью, не живя в то же время и внешней, значило бы жить в доме, выстроенном без основания, - почему он либо садится, либо, трескаясь, расседается, либо клонится туда и сюда и разрушается.

529. Если разобрать жизнь человеческую разумным взглядом, то оказывается, что она трояка: духовная, нравственная и гражданская - и что каждая из жизней этих различна. Есть люди, живущие одной гражданской жизнью, устранив и нравственную, и духовную; другие живут жизнью нравственной, но не духовной; а иные - жизнью гражданской, нравственной и духовной. Последние живут жизнью небесной, а первые все - жизнью чисто мирской, с устранением небесной. Из этого следует прежде всего, что духовная жизнь не раздельна с жизнью природной, или мирской, но что первая соединена со второй, как душа с телом, и что если бы разделить их, то это, как сказано выше, уподобилось бы жилищу в доме без основания, ибо жизнь нравственная и гражданская есть деятельность жизни духовной; к последней относится всякое благое желание воли (velle), к первым - исполнение его на деле. Если же отделить одно от другого, то духовная жизнь будет состоять в одних только размышлениях и в разговоре, а воли не будет, потому что ей нет опоры; между тем воля-то и образует всю сущность духовного человека.

530. Из последующего можно убедиться, что не столь трудно жить небесной жизнью, как обычно полагают. Кто же не может жить должной гражданской и нравственной жизнью, когда всякий с самого детства знакомится с ней и она внушается ему? И почти всякий человек, дурной или добрый, живет этой жизнью, потому что всякий желает прослыть честным и правдивым; почти всякий по внешности старается поступать откровенно и справедливо, и до того, что кажется прямым и правдивым от души и будто действует по самой прямоте и правде. Так же точно должен жить духовный человек, что на деле ему не труднее, чем человеку природному, с той только разницей, что духовный человек верует в Божественное начало и живет честно и правдиво не только ради законов гражданских и нравственных, но и ради законов Божеских. Кто при исполнении дел своих мыслит о законах Божеских, тот сообщается через это с небесными ангелами и по мере того, что он так поступает и мыслит, соединяется с ними; через это самое отверзается его внутренний человек, который сам по себе и есть человек духовный. Если же человек таков, то он приемлется и руководится Господом, сам того не зная; тогда прямота и справедливость его, хотя и относятся к жизни нравственной и гражданской, исходят из духовного источника, а жить в прямоте и правде по духовному источнику - значит жить так ради самой прямоты и правды, или жить так по сердцу. Правда и прямота такого человека по внешнему явлению своему ничем не отличаются от правды и прямоты людей природных, даже дурных и адских, но по внутренним началам своим свойства эти совсем различны: люди дурные действуют правдиво и праведно только ради себя и ради мира, и потому если б не опасались законных взысканий, утраты доброй славы, почестей, выгод и самой жизни, то стали бы действовать неправедно и неправдиво, не боясь ни Бога, ни законов Божеских. Их не удерживают никакие внутренние узы, и потому если бы можно было безопасно плутовать и мошенничать, воровать и грабить, то они делали бы это с большим удовольствием. Истина эта проявляется на том свете, где внешность отнимается, а внутренность каждого открывается на вечную жизнь (см. н. 499-511). Действуя тогда без всяких внешних уз, без страха законов, без опасения утраты славы, чести, богатства и самой жизни, такие люди в поступках своих безумны, а над прямотой и правдой насмехаются. Напротив, жившие в прямоте и правде ради законов Божеских, отрешась от внешности и оставшись при внутренних началах своих, действуют мудро, потому что сообщаются с небесными ангелами, от которых и получают мудрость свою. Из всего этого следует, что человек духовный по жизни гражданской и нравственной может действовать одинаково с человеком природным, лишь бы внутренними началами, т.е. волей и помыслами, был в союзе с Божеством.

531. Законы жизни духовной, гражданской и нравственной даны нам и в 10 заповедях: в трех первых - законы жизни духовной, в трех последующих - законы жизни гражданской, в четырех последних - законы жизни нравственной.

Чисто природный человек во внешности своей живет по тем же правилам, что и человек духовный: он также поклоняется Божеству, посещает храмы, слушает проповеди, смотрит благочестиво; он не убийца, не вор, не блудник; не лжесвидетельствует и не обирает своего товарища. Но так он поступает ради себя самого и чтобы показать себя таким миру; внутренность же его вовсе не походит на этот внешний образ, потому что он сердцем отрицает Божество, при изъявлении богопочитания ханжит и сам про себя смеется святости церкви, считая ее только уздой для черни. Такой человек вовсе отлучен от небес и, не будучи духовным человеком, не может быть ни нравственным, ни гражданским. Не убивая в буквальном смысле, он, однако, ненавидит всякого противника и горит местью этой ненависти. Если б он не был связан гражданскими законами и внешними узами и вообще страхом кары, то решился бы и на убийство; а как в нем есть эта страсть, то он и убивает беспрестанно. Если он не распутничает, то в сущности все-таки блудник, потому что считает это дозволенным и делает каждый раз, когда считает возможным и безопасным. Он также не крадет, но в душе все-таки вор, потому что жаждет чужого богатства и считает лукавство и коварные проделки дозволенными; таким же образом он ведет себя и относительно заповедей жизни нравственной: не лжесвидетельствуй, не пожелай добра ближнего твоего.

Таков всякий человек, отрицающий Божественное начало, у которого совесть не основана на вере. Такие люди обнаруживаются в загробной жизни при лишении их внешности своей и оставлении при одной внутренней жизни: будучи отрешены от небес, они действуют заодно с преисподней, почему туда и приобщаются.

Совсем иначе бывает с теми, кто, признавая всем сердцем Божественное начало, в делах своих следует Божеским законам и живет согласно первым трем и всем остальным десяти заповедям: они, утратив внешность и оставшись при одной внутренней жизни, становятся более разумными, чем были на земле. Когда они вступают во внутреннюю жизнь свою, то как бы внезапно переходят из-под тени на солнечный свет, от невежества - к мудрости, из жизни скучной и печальной - к жизни блаженной, потому что они живут тогда в Божественном начале, а стало быть, и в небесах. Все это сказано здесь для объяснения, каков один человек и каков другой, хотя оба они по внешней жизни одинаковы.

532. Всякому понятно, что мысли направляются туда, куда направлены намерения, или к цели, которую человек хочет достигнуть. Мышление есть внутреннее зрение и, подобно ему, обращается туда и останавливается там, куда человек его направляет. Если внутреннее зрение, или мышление, обращено к мирскому и на нем останавливается, то родятся мысли мирские; если оно обращается человеком на себя и на почет свой, то мысли родятся плотские; если же к небесам, то и мысли бывают небесные. Поэтому, обращаясь к небесам, мысли поднимаются; обращаясь к себе, к человеку, отрываются от небес и погружаются в телесное; а обращаясь к миру, также уклоняются от небес и растекаются на том, что перед глазами. Намерение человека, стремление его, есть следствие любви его или чувства, поэтому любовь эта и направляет внутреннее зрение, или мышление, к известному предмету, а именно: себялюбие направляет мысли к себе самому и к своему, любовь к миру направляет их к мирскому, любовь небесная к небесам. Поэтому и можно видеть, в каком состоянии внутренние начала духа человека, коль скоро известна его любовь: кто любит небеса, у того внутренние начала обращены к небесам и сверху открыты; кто любит мир и себя самого, у того внутренние начала сверху замкнуты, а извне открыты.

Из этого можно заключить, что если внутренние начала человека сверху замкнуты, то человек не может видеть предметов небес и церкви, и они для него в непроницаемой тьме; а что во тьме, то либо отвергается, либо вовсе не постигается. Поэтому кто любит себя и мир больше всего и у кого затем внутренние начала сверху замкнуты, тот сердцем отрицает Божеские истины; если же он говорит о них на память, то сам ничего не понимает, судя о них как о предметах мирских и телесных. Таких людей занимает только то, что доступно пяти чувствам, и одним этим они услаждаются; сюда принадлежит много грязного, развратного, кощунственного и преступного. И подобные мысли не могут быть удалены от них, потому что тут не может быть никакого небесного влияния на дух их, который, как объяснено уже, сверху замкнут.

Стремление, или намерение, человека, направляющее внутреннее зрение или мышление его, есть воля его: чего человек хочет, к тому он стремится, а к чему стремится, о том мыслит. Если он стремится к небесам, то туда же направляет и помыслы свои, а с ними и весь дух свой, который, таким образом, находится в небесах, и затем он глядит на все мирское как бы сверху вниз. Поэтому человек, у которого внутренние начала духа его открыты, может видеть в себе зло и ложь, ибо они расположены как бы под духовным его началом. И наоборот, человек, у которого нутро закрыто, не может сам видеть зло свое и ложь, потому что он не выше их, а, так сказать, погряз в них сам. Из этого видно, откуда дается человеку разум и мудрость и откуда безумие; равно видно, каков человек должен быть после смерти, когда ему предоставляется хотеть и мыслить, а затем действовать и говорить согласно с внутренними началами своими. Все это объясняется здесь для того, чтобы ведома была разница между внутренним и внешним человеком, хотя бы один и казался подобным другому.

533. Понятно теперь, что жить небесной жизнью не столь трудно, как полагают: для этого только необходимо при появлении в мыслях чего-либо противного прямоте и правде, хотя бы душа к тому и стремилась, помнить и помышлять, что этого делать не должно, как дела, противного Божеским заповедям. Если человек приучится к такому размышлению и оно обратится в привычку, то он мало-помалу соединяется с небесами, и по мере этого союза отверзаются внутренние начала духа его. Насколько же начала эти отверзаются, настолько видит и отличает он все противное прямоте и правде, а насколько он это видит, настолько зло и ложь могут быть удалены и рассеяны, но никакое зло не может быть удалено, если его не видишь и не знаешь. В такое состояние всякий может войти по своей свободной воле, потому что всякий мыслит по своей воле; и, будучи однажды наставлен на путь этот, человек наитствуется Господом на всякое благо: ему дается не только видеть зло, но и не хотеть его, и наконец оно становится ему противным. Вот что понимается под словами Господа: Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мат. 11. 30). Но должно заметить, что трудность таких помыслов возрастает, как равно и затруднение противостоять злу, по мере того как человек делает зло по воле, по любви. От этого зло обращается в привычку, человек сам его уже не видит и наконец, полюбив его, наслаждается им, извиняет его и утверждается в нем всякого рода ложными рассуждениями; он считает зло не только дозволенным, но называет его благом. Это, впрочем, случается с тем только, кто в юношеском возрасте, очертя голову, мечется в пропасть зол и в то же время сердцем отрекается от Божественного начала.

534. Однажды представилась мне дорога, ведущая в рай и в ад. Это была широкая дорога, пролегавшая влево, или на север; множество духов шли по ней, а на некотором расстоянии, там, где дорога оканчивалась, виднелся большой камень, за которым путь расходился надвое, налево и направо. Налево шла дорога тесная, узкая и вела через запад на юг, к небесному свету; дорога направо была широка, просторна и вела наискось вниз, в преисподнюю. Сначала все шли одним общим путем до камня на распутье, а там разделялись: добрые сворачивали влево на узкую дорогу к небесам, злые, не видя камня на распутье, падали через него и ушибались, а вскочив на ноги, спешили далее бегом по широкой дороге прямо в ад. Мне объяснено было значение этого видения: общий широкий путь, по которому одинаково и вместе идут добрые и злые, беседуя дружески и не представляя на вид никакого различия, изображает всех людей, живущих по внешности одинаково в прямоте и правде и потому не различаемых на вид; камень распутья, или угольный, через который падали злые, спеша бегом по пути в преисподнюю, изображает Божескую истину, отвергаемую людьми, обратившимися к преисподней; а в высшем значении камень этот представляет Божественную человечность Господа; поэтому видящие и признающие Божескую истину и Божественность Господа направляются по небесному пути. Из этого также следует, что злые и добрые по внешности идут одним и тем же путем и что одному это нисколько не труднее, чем другому. Но признающие сердцем Божественное начало, особенно же христиане, признающие Божественность Господа, направляются к небесам, а не признающие - к преисподней.

Помышления людские, исходящие из намерения или воли, представляются на том свете путями, дорогами, которые принимают иносказательный вид, во всей точности отвечающий помыслам и замыслам, и каждый человек идет своей дорогой согласно помыслам и намерениям своим; поэтому духи относительно качеств и помыслов своих легко узнаются по путям, которыми идут. Все сказанное здесь поясняет Слова Господа: Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими, потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мат. 7. 13, 14). Путь жизни узок не потому, что труден, а потому что немногие находят и торят его, как сказано было выше. Камень угольный в конце общей широкой дороги, откуда распутье идет в две противные стороны, объясняет Слова Господа: Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла. Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется (Лук. 20. 17, 18). Камень - Божеская истина; камень Израильский - Господь в Божественной человечности; строители - люди церкви; глава угла - распутье; падать и разбиваться - отрицать и гибнуть.

535. Мне дано было беседовать на том свете с людьми, удалившимися от мирских сует ради благочестивой, святой жизни; также с людьми, налагавшими на себя по обету страдания разного рода, полагая, что этим отрешаются от мира и обуздывают плоть. Большая часть из них, осудив себя по привычке к жизни унылой, печальной и удалясь от жизни любви (charitas), для которой необходимо оставаться в миру, не могла быть присоединена к ангелам; жизнь этих последних - радостная и блаженная, состоящая вся из добрых дел, из дел благостыни. Кроме того, жившие в миру такой отвлеченной жизнью воспламеняются заслугами своими, беспрерывно жаждут небес и почитают небесное блаженство должной себе платой или наградой, вовсе не понимая сущности небесного блаженства. Если они затем переносятся в среду ангелов соучастниками их радостей, т.е. блаженства бескорыстного, не в виде награды и заслуги, а состоящего в исполнении долга и обязанностей и в блаженстве по мере сделанного добра, то дивятся, видя вовсе не то, что ожидали; не будучи в состоянии насладиться таким блаженством, они удаляются, присоединяясь к своим, жившим одинаково с ними на земле. Жившие во внешнем богопочитании, постоянные посетители храмов и всегдашние богомольцы, отягчавшие душу свою печалью, и притом всегда много думавшие о себе в чаянии большого уважения и почета, даже святости после смерти, на том свете не находятся на небесах, потому что они все это делали ради себя самих и оскверняли Божеские истины, утопляя их в себялюбии. Иные из них так безумны, что почитают себя богами, почему и поступают к подобным себе в преисподнюю. Другие лукавы и коварны, а потому идут и в ад лукавых; это именно те, что посредством хитрых происков притворной жизни соблазняли толпу, чтившую в них Божественную святость. В таком состоянии многие из числа святых римского исповедания; со многими дано мне было беседовать, и вся жизнь их в миру и после того была мне показана.

Все это объясняется здесь для убеждения, что жизнь, ведущая к небесам, не есть жизнь отвлеченная от мира, но жизнь в миру и что богомольная жизнь без деятельной жизни любви (charitatis), которую можно найти только в миру, не ведет к небесам; а ведет к ним жизнь деятельной любви, т.е. прямое, честное и правосудное исполнение всякой должности или обязанности, всякого дела и сношения с людьми по внутреннему и, стало быть, небесному началу; из этого начала истекает такая жизнь, когда человек поступает прямо и честно ради Божественных законов. Жизнь эта немноготрудна, а тяжела, напротив, отрешенная от деятельной любви жизнь богомола, которая, сверх того, настолько же удаляет от небес, насколько, по мнению людей, должна бы вести к ним.

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова